В эту ночь (а ночь, надо вам сказать, была удивительная) Иван-Циркевич так и не вернулся домой ночевать.
Оно, конечно, случалось временами. То с Лешим-батюшкой Иван-Циркевич времечко вечерком скоротает, то с оборотнями молодыми загуляет, то с Горынычем силушкой молодецкой померяется, то сокровища в землях заморских отыскивает. Но вот чтобы до самого утра в избушку родную носа не казать - не бывало такого досель.
Жучка-Юла не приучена была сразу-то так Панику Сергевну в гости зазывать. Сначала подготовиться решила к встрече. Уложила ягняток своих. Избушку в порядок привела.
Сковородку любимую чугунную намыла, надраила до блеска, да у входа положила, чтоб под рукой оказалась, мало ли что. Кикимора тут как раз в гости наведалась, помогла Юле лясу наточить, подготовить к встрече. А известно в народе, что чем позднее муж возвращается, тем острее ляса затачивается.
А как лясу заточила, так пришло времечко уж и почивать отправиться, дабы и выглядеть посвежее, и сковородку из рук в ответственный момент не упустить, да лясой заточенной себя любимую не задеть.
Светало.
Проснулась Жучка-Юла от диких воплей нечеловеческих. Выскочила, в чем была, из избушки. Ну, а в чем, как Вы думаете, дочка Бабы-Яги почивать-то может изволить?
В то время как раз Мудрый Ворон над лесом пролетал, как на поляну перед Жучкиной избушкой вылетел, да увидел что там творится, так наземь и брякнулся.
Да и как же тут не брякнутся-то, глядя на такое: на земле вперемешку Змей-Горыныч с Иваном-Циркевичем бутузятся, Меч-Вреденец волшебный утихомирить стараются. А тут Жучка-Юла из избушки, в чем мать родила, вылетает. В одной руке сковородка сверкает, в другой ляса, с вечера заточенная, извивается.
И так они все вдруг впечатлились от красоты девичьей, в рассветных лучах солнечных обнаженной, что улеглись страсти, и Иван-Циркевич со Змеем-Горынычем о поединке своем позабыли, и Меч-Вреденец дурь последнюю растерял, и Ворон Мудрый оземь брякнулся.
***
Это уж потом, когда и страсти поулеглись, да сковорода с лясой затупились, рассказал Иван-Циркевич любимой своей, как дело-то было.
Как решили они со Змеем-Горынычем в очередной раз силушкою померяться. А Иван-Циркевич как раз давеча в землях заморских новый меч добыл, волшебный, с набором волшебных снадобий, да с инструкцией. Одна беда-то была: написано там все по-иноземному было.
Не сразу понял Иван-Циркевич, как это меч такой можно ж сказать на земле заморской без спросу валяется, да никто на него не зарится.
Так вот отправился в тот вечер молодец наш к пещере змеевой, выбрал снадобья с названиями погрознее (в языках-то заморских не особо силен был Иван), да и плеснул на меч от души.
Тут-то меч его волшебный как начал их со Змеем по лесу гонять. И петь заставлял, и танцевать, и наперегонки бегать, и бороться. Змей-Горыныч поначалу все улететь пытался, да схорониться где-нибудь, пока меч успокоиться. Вот только не тут-то было, не пускает меч волшебный, зорко бдит.
Всю ночь потешался над Змеем да Иваном заморский меч, пока на полянку перед избушкой Юлы не выкатились они, сообща силясь меч одолеть, да пока не сразила их всех с мечом вместе нагота Жучкина.
***
Меч-то потом Бабе-Яге торжественно вручили. Для опытов. Все-таки вещь в хозяйстве бесполезная, а бабке приятно.
А Баба-Яга, как оказалось, не даром не первый век уж небо коптит, осилила таки инструкцию заморскую, да рассказала зятьку, что добыть-то ему довелось древнейший Меч-Вреденец. А плеснул-то он на него зелья неутомимости, сумасшествия, да мании величия.
А как Меч со скуки характер Бабе-Яге показывать пытается, так она его быстро в чувство приводит.
- Щас, - говорит, - как обнажу свои красоты, да покажу тебе охальнику, как своевольничать.
Пугается Меч-Вреденец тут же отчего-то, а сам вечерами вздыхает, вспоминая красоту Жучкину, в самую суть-то его волшебную поразившую.