Хороший день, вечер тёплый. Летний, настоящий летний вечер. Оранжевый. Оранжевый растворится в чёрном, и останется только чёрный. Будет ночь. Ночь Толян тоже любил. Любил звёзды. Любил их отражение в чёрной реке. Толян знал секретное место на набережной, так удачно расположенное, что нога человека не ступала там ни разу за этот год. Он знал это место как самого себя и обязательно бы обнаружил, если бы кто-нибудь там побывал. Набережная делала поворот, и если перепрыгнуть через ограду, недалеко от моста, то можно было оказаться в том самом месте. И в одиночестве смотреть на звёзды. Или на такие вот оранжево-красные, любые, разноцветные вечера. Особая прелесть была, конечно, в смене цветов утра, если за ними наблюдать внимательно, как Толян. Наблюдать, как плавно один цвет перетекает в другой. А можно и к рассвету придти.
2
Толян встал с матраса, подошёл к шкафу, открыл. В последний месяц шкаф стремительно переместился в центр жизни Толяна. Ну это для кого-то - месяц, а для него - сама жизнь. Новая, настоящая. С настоящим небом, настоящими звёздами, с настоящим Толяном. Тот Толян ушёл в отпуск и не вернулся из него никогда. Того Толяна не стало, он себя исчерпал. Он надоел самому Толяну. Тогда, перед самым уходом в отпуск, стало совершенно ясно, что всё не то, всё не об этом, что сам он - совсем о другом. Хорошо, что он наконец остался здесь один. Хорошо, что никуда больше не надо уходить утром. Никуда. Кроме того места на берегу, куда так хорошо было пройтись хоть утром, хоть тёплой летней ночью.
День Толян игнорировал. Днём он спал.
Толян отпустил дверцу, и эхо её хлопка, отразившись от стен, потолка, пола, ударило в барабанные перепонки так сильно, что он закрыл глаза и схватился за голову. Потом, когда боль стихла, Толян увидел в полированной дверце своё смутное отражение и стал в него смотреть. Смотреть сосредоточенно, широко раскрыв глаза. Отражение менялось. Разноцветные пятна плавали внутри слоя лака на дверце, иногда соединяясь в отражение Толяна. Он снова открыл дверцу: Двадцать.
3
Десять его не взяли. Да, мир стал многоцветен и мил, а пустая квартира стала уютнейшим местом, вообще единственным местом, пригодным для жизни. Толян вышел на балкон, лёг на пол, на горячий бетон, и стал смотреть в небо. Ничего более впечатляющего он в жизни не видел. Даже удивился. Вот живёшь, и всё ведь перед тобой, а ты не видишь. С обычных Пяти ведь небо не такое, совсем не такое. Не такое глубокое. Как океан.
Глубоко-глубоко плывёт беззвучный самолет, оставляя за собой инверсионный след. И каждое облако - событие для Толяна. Каждое облако - отдельная, бесконечная жизнь. Ничто не уходит никуда. Наоборот, всё берётся ниоткуда. Как облако. А Толян и есть нигде.
Но потом вдруг в небе закрутилась воронка, а через некоторое время стало ясно, что воронка начинается прямо в Толяне, и через неё Толяна высасывает в небо. Он был между небом и землей, его растягивало всё больше и всё выше. Можно было разобрать, что где-то там, внизу, на балконе, тоже лежит Толян, кажущийся с такой высоты совсем крохотным. Точнее, лежит то, что все принимали за Толяна.
Дух захватило. И когда он уже почти отвязался от этого смутного пятна неизвестно чего, именовавшегося Толяном, когда это пятно стало почти неразличимой точкой далеко внизу, его вдруг со страшной силой бросило вниз. Бросило в Толяна, лежащего на балконе. Будто бы отпустили растянутый жгут с привязанным к нему Толяном, и жгут со свистом ударил Толяном о бетон.
Когда Толян пришел в себя, бетон оказался холодным и колол спину. А когда Толян поднялся, холод стал обжигать босые ноги. Он добрался до матраса и упал.
"Не получилось", - констатировал он, когда нашёл в себе силы собраться с мыслями. Но на этот случай у него в шкафу было ещё Двадцать, на которые он сейчас смотрел. Толян хорошо подготовился. Двадцать.
И ещё пять на дорогу. Можно было бы всё сразу - Костяну вон и Десяти хватило, но Толян хотел по-другому. Он знал, что у него всё получится и так. Просто хотелось растянуть время.
4
Всё-таки хорошо пройтись вечером к реке. Тут главное по пути в глаза никому не смотреть. А на берегу ещё лучше. Толян сидел на траве и плавно рассуждал о том, дожидаться ли ночи или нет. Чёрный буксир толкал ленивую баржу, и Толян решил досмотреть, пока буксир не скроется за поворотом. Хорошо здесь. Так бы и остался. Хотя... Сейчас трава начнет колоть, станет холодно. И это ещё полбеды. Плохо станет решительно по всем направлениям. Толян станет просто каким-то вселенским центром боли. А до дома далеко, пятнадцать минут считай. Да и что там. Нет никакого дома. Ну, значит, сейчас. Должно было получиться. И получилось. Жгут по небу только щёлкнуть успел.