Аннотация: вариант янв 2012, основной текст написан в 2008, переработан в 2010(?).
ДОМОВЫЕ СЪЕМНЫХ КВАРТИР
"-- Ну что же, -- задумчиво отозвался тот, -- они -- люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было... Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их... -- и громко приказал: -- Наденьте голову."
Булгаков, "Мастер и Маргарита"
+ + +
на кухне сидел старый дед и пил водку. пил потому, что полагал себя находящимся в отпуске, так как квартиру на марата, к которой он был официально приписан, хотя и сто лет там нет был, в очередной раз перестраивали и евроремонтировали.
водка была модная, с георгиевской ленточкой, вроде как юбилейная, выпущенная специально ко дню победы. дед раскачивался на табуретке и вспоминал тех, чьи дома были разрушены во время блокады, и кто потом долгое время скитался в лесах ленинградской области, постепенно превращаясь в леших. некоторым, впрочем, удалось обосноваться у друзей на дачах элитного северного направления, а кому-то -- даже перебраться через финскую границу. у него были знакомые из коммуналки на австрийской площади -- все десять были теперь русалки и водяные в стране тысячи озер. с помощью одного программиста-полиглота, мечтавшего об эмиграции, они пересекли границу в рюкзаке с сыром, а программиста из благодарности сделали лягушкой в соседнем болоте. говорят, что там он, наконец, нашел свое счастье, и теперь изучает пятнадцать болотных диалектов, и даже, кажется, пишет о них книгу.
на лестнице послышались шаги, дед недовольно поморщился -- это вернулся квартиросъемщик. "принесла ж тебя нелегкая в такую рань," -- подумал он, с сожалением убирая водку обратно в шкаф. "неправда твоя," -- возмутилась легкая на помине нелегкая, -- "он на троллейбусе приехал!" "рассказывай," -- огрызнулся дед, просачиваясь через пыльную решетку вентиляции и отряхиваясь.
замок прохрустел четыре оборота, и в прихожей зашуршали тапки. дед не ждал съемщика сегодня в такую рань и очень удивлялся, отчего так произошло. через решетку ему было видно, как съемщик зашел на кухню, открыл шкаф и достал водку. его явно озадачило количество жидкости в бутылке, поэтому деду пришлось на скорую руку соорудить морок забывчивости, после чего выражение озабоченности ушло с лица съемщика, тот поставил бутылку на стол и полез за стаканом. "надо будет, когда отвернется, долить в бутылку воды," -- подумал дед, боясь, что кто-нибудь, в конце концов, застукает его за пьянством. (вообще-то, пить не воспрещалось, но делать это в одиночку считалось дурным тоном, и при неблагоприятном расположении знаков зодиака могло привести к запрету на профессию). съемщик, между тем, опрокинул стакан, обхватил голову руками и уставился на облупленную батарею с выражением неподдельной тоски. "что маешься, зараза, влюбился что ли," -- подумал дед, чувствуя, как принесенную съемщиком депрессию начинает мало-помалу затягивать в вентиляцию вместе с воздухом, а будучи в каком-то смысле бесплотным духом, дед был очень восприимчив к чужим эмоциям, передаваемым воздушным путем. "отнять у тебя стакан, чтобы водку на алкоголизм не переводить," -- с досадой процедил дед, выбрался из вентиляции и пристроился у съемщика за спиной.
съемщик вздохнул, отвлекся от батареи и налил себе второй стакан. но, когда он нацелил было его в сторону рта, дед изловчился и двинул его по локтю, отчего первому показалось, что он ударился о спинку стула. пока съемщик шипел от боли, потирая ушибленное место, стакан сделал красивое сальто мортале через его левое плечо и разбился об пол. "сколько добра пропало," -- вздохнул дед с горечью, наблюдая разлитую по полу водку. "интересно, кому достанется счастье, если стакан хозяйский, а разбил его я?" -- спросил съемщик у батареи. "мне достанется," -- вредно пробурчал дед и втянулся обратно в вентиляцию.
+ + +
"сколько будет стоить машина до города N?.. три-четыре куби... что?.. книги, одежда, посуда, все упаковано... нет-нет, никакой мебели. да, записываю. нет, вторник не подойдет, я не успею собраться. давайте на пятницу. что? ну, тогда -- на следующий понедельник, можно?.. отлично. жду вашего звонка."
"зачем это ему машина до N?" -- подумал дед, -- "никак съезжать задумал, болезный". времена пошли теперь беспокойные: съемщики менялись по одному, по двое в год: только к нему привыкнешь, а он, зараза, уж манатки собрал, потому что здесь, видите ли, дорого. да манаток-то раз-два и обчелся, прятать нечего (тут, справедливости ради стоит заметить, что дед-таки ухитрялся пару раз воровать носки, но развернуться по-настоящему, в полную силу, не было никакой возможности). и вот остается после них только пустой шкаф, пустой холодильник, да вечнокачающийся стул. а потом, как правило, приходит хозяин с пылесосом, вытягивает с его помощью из-под дивана пару использованных резинок да гору пыли, и не остается в квартире никаких признаков человеческого, кроме забытой в ванной зубной щетки. и такая тоска от этого берет, что напился бы дед от расстройства, но остатки водки хозяин, как правило, или выпивает сам, или уносит с собой.
+ + +
хозяев за свою жизнь дед навидался предостаточно, хотя так часто, как сейчас, их менять не приходилось. дед иногда задумывался, смог бы он променять свою солидную жизнь старого домового на перелетную жизнь молодого человека, например, такого, как этот, последний, и всякий раз говорил себе: нет! не готов! времена, думал дед, меняются, а дом всегда стоит на месте. “как там у нас на марата сейчас? наверное ломают все...” -- проворчал он себе под нос. у него всегда портилось настроение, когда ностальгия, как холод, пробирала его до самых кончиков, потому что, если уж совсем начистоту, то за последние десять лет, это была уже его шестая квартира, не считая родной коммуналки, и репутация солидного домового сто лет прожившего на одном месте, была изрядно подмочена, о чем нелегкая, его соседка по вентиляции, сообщала ему при всяком удобном случае.
домовым на марата он стал после того, как случайно женился на внучатой племяннице одной из жиличек, чтобы помочь этой племяннице получить спорную комнату, освободившуюся после смерти одной чистенькой старушки. старушку дед очень любил, потому что, когда она была жива, всегда наливала ему молока в кружку, а он, из благодарности, вытирал ей хвостом пыль с подоконника, так как до самой своей женитьбы дед проживал в той комнате в качестве кота.
и вот долго ли, коротко ли, но дошло дело до народного суда. жильцов вызывали из зала по одному, они выходили вперед и вставали у трибуны, чтобы отвечать на вопросы. на вопросы они отвечали длинно и эмоционально, и судье стоило больших усилий поддерживать в зале порядок. наконец, дошла очередь и до жилички, говорившей еще более длинно и эмоционально, хотя по косвенным признакам можно было заключить, что несмотря на красноречие, ей плохо удавалось убедить аудиторию в праве внучатой племянницы на спорную территорию. и когда она, казалось, совсем исчерпала свои аргументы, о ее ногу потерся дед – в те времена еще бывший старушкин кот, непонятно как оказавшийся в зале суда. жиличка в порыве вдохновения подхватила кота на руки и начала следующий абзац своей речи, выразительно размахивая котом в воздухе и как бы одновременно указывая им в сторону своей внучатой племянницы. а дальше дед почему-то уже сидел одетый в свой единственный приличный пиджак, тренирочные штаны и сандалии, а рядом сидела внучатая племянница и держала в руках паспорт, открытый на странице “семейное положение”, где аккуратными чернильными буквами было написано “Василий Васильевич Кот”.
племянница была женщина чрезвычайно везучая, поэтому через пару месяцев без труда смогла доказать в том же суде, что запись в паспорте – это досадная ошибка, а правильное имя ее мужа Владлен Владимирович Котлетов. после этого в бывшей старушкиной комнате прописался усатый и бородатый мужчина, похожий на капитана дальнего плавания, а бывший кот и фиктивный муж был выселен в коридор и получил статус домового коммуналки.
волнения жильцов начались было и затихли, и в жизни деда начался спокойный и размеренный период, когда он мог спать сколько угодно, гулять где угодно, что угодно выпивать с соседями во дворе и попутно путать им фишки в домино, а есть ему больше потребности не было, потому что был он теперь как бы бесплотный дух. и бояться ему было некого, это, наоборот, его теперь побаивались, когда он ночами шуршал в совершенно темной парадной (и говорили, что после этого шуршания, наутро по углам обнаруживались кошачьи какашки, хотя понять откуда последние брались никак не могли). время от времени от ронял гостям на голову лыжи в прихожей, если те засиживались слишком долго. или приходили на ночь глядя и всю ночь болтали громким шепотом, который можно было подслушать, даже не просачиваясь для этого сквозь замочную скважину. местному алкоголику он связывал шнурки на ботинках, причем левый конец он связывал с левым, а правый -- с правым. у жилички – двоюродной бабки своей случайной бывшей жены – он воровал котлеты из запертой за замок сковородки, отчего она впадала в дикую ярость и ругала алкоголика, а алкоголик слушал ее равнодушно, потому что научился не принимать ее всерьез еще тогда, когда они были женаты. в общем, все было более-менее как у всех.
а потом как-то так получилось, что племянница с капитаном купили однушку на гражданке и съехали, а в бывшая старушкина и котова комната стала пустой комнатой, и в ней жильцы стали хранить всякие ненужные вещи. деду не понравилось жить среди хлама, и он перекочевал на гражданку. промаявшись там полгода в непривычной тесноте, он хотел было вернуться на марата, но почти в то же время одна богатая англичанка выкупила там половину комнат, и устроила в них большой евроремонт и дизайн, а домовые, к несчастью, совершенно не переносят запах свежей краски и новой мебели. некоторое время помотавшись по квартирам города, пожив у друзей и даже заглянув на финские болота, дед попросился обратно к племяннице с капитаном, пообещав вести себя хорошо. в квартире племянницы, где было хоть и не так просторно, как в коммуналке, по крайней мере, не собирались затевать новый ремонт.
к сожалению, не собирались именнно потому, что их отъезд в германию был уже окончательно решен. надо отдать племяннице должное, она звала деда с собой в их новый дом, который они купили заграницей, но дед упорно отказывался, звал немцев фрицами и вспоминал свою покойную старушку-блокадницу и ее молоко. от обиды на судьбу он почти месяц просидел за шкафом, и не заметил, как в один прекрасный день в квартире появилась назойливая тетка валентина, которая сказала, что эту квартиру ничего не стоит сдать на тысячу дороже. племянница обрадовалась и забыла про деда, справедливо полагая, что его плохое настроение тот будет вымещать уже не на ней. полторы недели ходили съемщики, топтались ботинками по чистому полу, вклчючали плиту и воду, принюхивались к холодильнику и очень удивлялись, почему не закрывается дверца платяного шкафа. а один из них так сильно ею хлопнул, что чуть не прищемил деду палец.
+ + +
наступил следующий понедельник, съемщик почти полностью собрал свое шмотье и, стоя посреди пустой комнаты, рассматривал ее так, как будто хотел нарисовать. было видно, что места, где раньше лежали его вещи, пятнами темнели на пыльной мебели: на окне, как и прежде, не было занавески, и солнце, рикошетом отражаясь от окна дома напротив, проявляло их, как фотографию. дед почему-то вспомнил, что чистенькая старушка убрала свои вещи по коробкам перед тем, как ее увезли в больницу, из которой она уже не вернулась. довольно скоро выражение съемщикова лица изменилось: интерьер квартиры явно не представлял более для него никакого интереса, став прошлым. отряхивая с себя пыль, съемщик ушел мыть руки, а деду пришло в голову, что теперь, кажется, опять придется ждать визита противной тетки валентины, которая в очередной раз сдаст квартиру на тысячу дороже какому-нибудь очередному растерянному олуху.
сидя на холодильнике с водкой в руке, дед размышлял о том, кто приедет на место его сегодняшнего съемщика. а еще он думал о том, что цены выросли, и, наверное, съемщиков будет уже не один, а двое или трое. он спокойно наблюдал, как раскладываются последние вещи по коробкам, как коробки заклеиваются скотчем, слышат, как сигналит у подъезда грузовая машина. видел, как хозяин выносит коробки на улицу, как закрывает за собой дверь. и как, уже забравшись в кабину к водителю, хлопает себя по лбу и говорит: "елки-палки, я забыл в ванной свою зубную щетку!"