Аннотация: Рассказ калеки. Написан на одном дыхании в студенческие годы.
МАЛЬЧИШКА.
Рассказ с элементами фантастики.
Я ещё не стар. Мне 45 лет.
Но я уже разочарован в жизни...
У меня нет никого, даже друзей. Это, наверное, потому, что я очень горд -я не выношу, когда на меня смотрят с сожалением.
Каждый мужчина не раз в день жмёт кому-нибудь руку - это вполне естественно. Мою руку вот уже два года не пожимал никто...
И пусть у меня нет трёх пальцев на левой, и от правой руки осталась лишь пожелтевшая кость, я не ношу перчаток - я не стыжусь своих рук.
Я давно отказался от друзей, да и они всячески стараются не встречаться со мной, что бы не пожимать с плохо скрытым отвращением костяшки моих пальцев.
Да, у меня обожженное лицо и нет правого глаза, но я не ношу повязки на почерневшем лице. Я люблю ветер, люблю, когда он обдувает мою кожу... А прохожие опускают передо мной взгляд.
Я люблю жизнь, люблю работать, но я на пенсии и получаю инвалидное пособие. Мою предлагаемую помощь либо тактично отводят, либо не принимают совсем, считая, что перед ними выживший из ума старик-калека.
Самое любимое место - пивной бар. Там я занимаю столик в самом дальнем углу, что б меня не было видно. Я медленно пью пиво и смотрю на людей, на разных людей.
У каждого или горе или радость, но им есть кому рассказать об этом... У меня нет никого. За мой столик никто не садится. Обычно я сижу один...
Молоденький официант, собирая деньги, до того волнуется при виде моих рук, что не даёт сдачи, или даёт много лишнего. Поэтому я перестал брать сдачу и сразу ухожу.
Я слышу, как замолкает смех, когда прохожу мимо молодёжи, и спиной чувствую их взгляды. Я - хромой - нет половины ступни, и так отвратительна моя походка... Наверное, внушает жалость.
Я три месяца не пользуюсь зеркалом и не гляжу в витрины, боясь встретиться со своим отражением - так невыносимо думать о своём лице.
Пособия мне вполне хватает на жизнь, а что остаётся, я отдаю в детский сад, что напротив моего дома.
С соседями я не знаком. Стоило им один раз увидеть меня, чтобы остальное время избегать.
У меня был друг. Таких друзей, по-моему, не было ни у кого. Он готов был за меня и в огонь и в воду в прямом смысле... Но он погиб.
Вам бы такого друга...
Подвожу итог. Я оторван от жизни, нахожусь снаружи стеклянной стенки, которая отделяет меня от людей - всё вижу, но ничего не могу сделать. Мне надоело жить, да и зачем? Я вижу лишь отвращение и жалость! Но нет сильней для меня укола, чем жалость. Я - жалок! ...Жалок.
Раньше я мог бы понравиться женщинам. А теперь... А теперь я разочарован в жизни. Все мои труды, работа да и сама жизнь перечёркнута двумя годами презрительной людской жалостью.
Невыносимо!
... Остаётся одно. Я уже решил. Так будет лучше. Мой уход не изменит жизнь. Я только отягощаю людей.
Итак, решено. Пусть меня не судит никто... Так сложилась судьба.
Вечером пойду не реку... Мне больше не для кого жить...
Я бросил в воду шляпу и в последний раз взглянул на осенний мир, когда почувствовал, что кто-то стоит рядом.
Я обернулся - мальчишка лет шестнадцати с любопытством разглядывал меня.
Своим единственным глазом в его глазах я не прочёл того сожаления или отвращения, которые читаю каждый день в людях. Здесь было только детское любопытство.
Я решил подождать, когда он уйдёт. Но он не уходил. Молчание становилось тягостным. Тогда решил уйти я.
- Я люблю наблюдать за незнакомыми людьми, и могу часами преследовать кого-нибудь, - неожиданно заговорил он, предупреждая мой уход.
- Мне нравятся странные люди, и я не в меру спокоен. Меня недолюбливают приятели в школе... И у меня, в сущности нет настоящего друга, - всё с более загорающимися от любопытства глазами продолжал он, рассматривая моё изуродованное ожогами лицо.
Такую бесцеремонность во взгляде мало кто бы простил. Это меня заинтересовало, отвлекая мысли от мрачной полосы раздумий. Я тоже одинок и был дерзким. Поэтому зажёгся симпатией к мальчишке.
- И у меня нет друзей, - неожиданно для себя сказал я.
И тут в моей душе что-то перевернулось, захотелось покончить с одиночеством, захотелось жить, и ещё нестерпимее захотелось рассказать ему про мою жизнь.
Такая потребность бывает у людей - выложить незнакомому человеку всё наболевшее в тебе, зная, что никогда больше его не увидишь.
- У Вас плохо сложилась жизнь, - опередил мои мысли он, - но всё равно не стоит делать этого, - он кивнул на уплывающую от берега шляпу.
- ...Я приду сюда завтра, - и он протянул мне свою руку, назначая встречу.
Я медлил, представляя, как передёрнется его худое лицо с лёгким пушком на верхней губе, когда я вытащу обгорелую руку из кармана пальто. На меня вновь напала тоска, мучавшая последнее время.
И, решив, что снова всё потеряно, что он , как и все, испугается моей пожелтевшей руки, что эта встреча - лишь отсрочка от смерти, которую я сам выбрал. Я вытащил из кармана и протянул ему навстречу руку, вглядываясь в его лицо...
Ещё большее любопытство и уважение увидел я там. Что творилось в его юной душе? Что представлял он, какая мечтательная сила скрывалась там?
Я понял одно, когда он тряс мои обгоревшие кости. Я понял одно, когда вновь и вновь представлял себя борющимся со стихиями, стоящим один на один с опасностью, вдыхая ветер полной грудью. Я понял одно, когда он с открытым от любопытства ртом смотрел на почерневшее лицо и хромающую походку, я понял одно, что вот тот человек, ради которого стоит мне жить, что вот тот человек, который понял меня!
Да, я приду сюда завтра, да, я расскажу ему про свою жизнь - как, спасая людей от удушья на подводной станции, я своей ногой заблокировал автоматически закрывающуюся металлическую дверь, отрезавшую от выхода на поверхность из рушившегося лабиринта скал. Я расскажу, как закрывал грудью единственного друга, и как брызнул в лицо прорвавшийся раскалённый свинец, как чудом остался жив я, и погиб мой друг. Я расскажу, как опускал руку в жидкий кислород, вынимая то, от чего он мог через мгновенье взорваться, пустив на воздух целый завод, как вместе с кожей и мясом испарялся кислород, оголив руку до кости. Вот, почему я стал хромым, лишился глаза, и вместо правой руки торчат пожелтевшие кости.
Но, теперь я снова горжусь этим.
Став инвалидом, я потерял веру. Мальчишка вернул мне её!