Аннотация: Вдохновлено "Легендой о героях галактики", AU, развилка 12 апреля 800 года. Поневоле фантастика, исходя из условий канона. Предупреждение: автор ядовитый гад, и кончилось все не лучше, чем в каноне.
Попытка предисловия
Текст, помещенный ниже - фанфик по "Легенде о героях галактики". Поэтому читать его, не зная первоисточника, боюсь, тяжко. Но, возможно, найдутся героические люди, которые все же захотят его осилить. Чтобы облегчить им задачу, я и прикладываю эту вводную - кто есть кто и откуда.
Если вы и так это знаете, пролистывайте дальше.
О галактике и галактической войне
На просторах галактики до недавнего времени существовали два гигантских государства - Галактическая империя (иногда говорят - Галактический Рейх) с кайзером во главе и Альянс свободных планет (иногда говорят - Союз свободных планет), демократическое государство, некогда отпочковавшееся от Империи на вновь открытых территориях. Империя и Альянс располагались в соседних рукавах галактики, и сообщение между их землями шло через два так называемых коридора - Изерлонский и Феззанский. Вне коридоров перемещение по космосу затруднено.
В Изерлонском коридоре находится крепость Изерлон, стальной шар размером с небольшую планету. Лет за пятьдесят до описываемых событий эту крепость построила Империя, но в 796 году космической эры Изерлонскую крепость захватил 13-й флот Альянса под командованием Яна Вэньли. Много чего происходило за прошедшие четыре года, но Ян Вэньли и ныне там.
В Феззанском коридоре находится планетная система Феззан, до недавнего времени это была автономная территория, формально подчиненная Империи, на самом же деле - практически независимая торговая республика, через которую шла всяческая контрабанда и кое-какая полезная информация. Правил там Адриан Рубинский, он же Черный Лис Феззана. На момент начала действия АУшки Рубинский уже потерял власть - потому что Империя захватила Феззан. Здесь теперь новая столица Империи.
150 лет Империя и Альянс воевали между собой с переменным успехом, но в последние годы ситуация кардинально изменилась, и после четырех лет непрерывных сражений Империя победила. Альянс исчез с карты галактики, и война бы на том и кончилась... но остался Ян Вэньли на Изерлоне, и он не побежден до сих пор. Императора ужасно раздражает такое положение вещей.
Новая галактическая империя
В течение 500 лет существовала Галактическая империя, основанная Рудольфом Гольденбаумом, и правила в ней династия потомков Рудольфа. Но в конце 700 годов космической эры (480-е годы по имперскому календарю) ситуация изменилась. После смерти императора Фридриха IV Гольденбаума к власти очень быстро пришел молодой амбициозный военачальник Райнхард фон Лоэнграмм, в 799 году провозглашенный новым кайзером. Он завоевал весь обитаемый мир, - кроме крепости Изерлон, - и установил на Феззане новую столицу. Старая же столичная планета, Один, стала всего лишь одной из многих.
Альянс свободных планет
Основан беглецами из Галактической империи Гольденбаумов за две с лишним сотни лет до описываемых событий. Беглецов возглавлял Але Хайнессен, в честь которого и названа столичная планета Альянса в звездной системе Баалат. Демократическое государство, сильно поизносившееся за время существования и сильно подкошенное гонкой вооружений, проиграло в конце концов войну и было поглощено Галактической империей Лоэнграмма.
Терраисты
Так сложилось, что на просторах галактики прежние религии потеряли свое значение. В Альянсе поминают ад и рай, в Империи - Одина и Валгаллу, но настоящими верованиями это не назовешь. Единственная действительно серьезная религия - культ Земли, представителей которого коротко называют терраистами. Насколько широко он распространен и чем опасен, в галактике уже начинают понимать, но еще не осознали окончательно.
Земля для них священна, и до недавнего времени там находилось укрытое в Гималаях убежище, оно же - резиденция главы культа, Великого епископа. Но поскольку терраисты устроили покушение на кайзера Райнхарда - неудачное, но громкое, - против Земли была предпринята карательная экспедиция, и имперский адмирал Вален это убежище уничтожил.
Юлиан Минц с двумя товарищами, военные Альянса свободных планет, изучали терраистов изнутри - некоторое время они пробыли послушниками ордена и вывезли из того самого гималайского убежища ценную информацию.
Главные действующие лица
Империя:
Райнхард фон Лоэнграмм, кайзер Новой галактической империи.
Хильдегарде фон Мариендорф, его соратница, сперва секретарь, а потом начальник штаба.
Аннерозе фон Грюнвальд, его старшая сестра.
Пауль фон Оберштайн, флот-адмирал, военный министр, с гибели которого и начинается развилка событий.
Ранним утром над лесами светлеет небо, звезды бледнеют, и где-то за деревьями, еще невидимое, поднимается солнце. Между стволов вьются сизые ленты тумана, опускаясь все ниже, чтобы, прежде чем их настигнет горячий свет, рассыпаться по траве и листьям маленькими водяными шариками, засверкать серебристыми и радужными искрами - и исчезнуть... навсегда... до вечера, когда из воздуха снова сгустится молочная дымка и укутает темнеющий мир. А сейчас утро, и солнце близко.
Оно поднимется, разгонит туман и покатится по сине-белому куполу, и тени, сперва длинные, будут укорачиваться, съеживаться, поворачиваться, и весь день будет тепло. Солнечные лучи еще не обжигают, но уже сильно греют, хотя пока - весна, и утренний воздух забирается в рукава, холодит щеки и плечи и заставляет ежиться, запахивая на груди узорчатую шаль.
Шаль она, конечно, вязала сама.
Она любит все красивое - а еще больше она любит прикладывать к красоте свои ловкие пальцы. Она вяжет и вышивает, она выращивает цветы и подстригает кустарники, и она играет на фортепиано. Шить она тоже умеет, и сегодняшнее платье сшила сама. Ничего особенного, простое домашнее платье. Так, немного оборок, больше никаких украшательств, кроме вышивки по вороту и обшлагам. Подол длинный, она любит длинные подолы. Ах да, его она тоже вышила.
Стежок за стежком. Маленькие кропотливые штрихи по светлой ткани. Один за другим. Иголка тихонько скрипит, скользя сквозь натянутое на пяльцы полотно. Цветная нитка шуршит, тянется через основу. Изредка приглушенно звякают ножницы. За окном щебет, стрекот и шорохи; а иногда ветер бормочет, иногда барабанят капли дождя. Или бесшумно падает снег. А нитка тянется, и узор закручивается, пересекается, свивается и расцветает понемногу переливами красок.
Неторопливое, спокойное занятие, способное заполнить вечность, и результат приятен глазу.
Она окидывает себя в зеркале беглым взглядом. Пожалуй, надо связать другую шаль, из тех бледно-лиловых ниток. Но не сейчас. Корзинку с рукодельем она возьмет в руки позже. Сейчас - садовые ножницы.
-1-
12 апреля 2 года Новой империи у гранд-адмирала Августа Самуэля Валена внезапно забарахлил протез, и он опоздал на официальный банкет в свою собственную честь. В 19:50 он еще только подъезжал к залу приемов. До места оставалась от силы пара километров, когда впереди грохнуло, вспыхнуло, повалил дым. Автомобиль адмирала подпрыгнул.
- Что случилось? - пробормотал адмирал. - Скорее туда!
Машина присела на мгновение и рванулась вперед.
В развороченном зале был ужас и ад кромешный. Кровавые ошметки, неподвижные тела убитых и тяжело раненных, стоны тех, кто был в сознании, причитания, брань, нечленораздельные крики, запах дыма и крови, битое стекло и покореженное железо.
Едва взглянув на все это, Вален принялся распоряжаться. Должен же был кто-то.
- Это теракт. Не стойте. Скорую, быстро!
Бледно-зеленый от ужаса официант очнулся от шока и побежал к видеофону.
С воем примчались санитарные машины, мигая сигнальными огнями. Медицинские бригады сбивались с ног.
Вален был занят дальше некуда, и все же при каждой возможности обшаривал зал взглядом. Где-то здесь должен был быть Лютц, и не дай боги, с ним что-то серьезное... Потом наконец увидел своего друга: двое спасателей осторожно вели его к машине, подхватив под руки. Вален перевел дух: может передвигаться. Обошлось. По меркам события это, видимо, называется "отделался легким испугом".
Рысью пробежали санитары с каталкой. Человек, укрытый по горло одеялом, на котором уже проступали кровавые пятна, был еще жив, дышал трудно, со свистом, от руки тянулась трубка капельницы, а лицо серое, жуткое. Его уже провезли мимо Валена, когда тот с опозданием понял, что знает раненого - и это министр промышленности Сильверберг.
Другого раненого он тоже узнал не сразу. Волосы, упавшие на щеку и закрывшие половину лица, были залиты кровью и потеряли характерный цвет, но плащ... Вален вздрогнул. Всего каких-то полчаса назад он ядовито острил: необходимо починить протез, не то он может сам собой ударить по физиономии - вот этого самого человека, к которому сейчас подбежали санитары, щупают пульс, приподнимают, перекладывают. Пристегнули к каталке ремнями, игла в вену, покатили... Лица сосредоточенные и хмурые. Видно, плохо дело.
Ну, будем надеяться, что успеют... сейчас не до того. Слишком многое нужно сделать.
-0-
Безвременье. Утро
Она выходит на крыльцо.
Розовый куст перед домом уже развернул почки, уже высунул светлые пушистые молодые листья. Цветов еще нет, их время придет позже. Когда листочки потемнеют и погрубеют, появятся и бутоны. Потом развернутся, и поплывет восхитительный аромат. А розы на этом кусте распускаются темные, бархатистые.
Она пересадила розу из дворцового сада. Цветники Нойе Сансуси не понесли никакого ущерба от того, что один куст осторожно выкопали и перенесли сюда. Кроме садовника, никто и не заметил. И кроме его величества, конечно... хотя Фридрих IV к тому моменту уже умер, но, конечно же, он видел. Он любил этот куст больше, чем все другие в богатейших дворцовых розариях. Он посадил его сам - в тот год, когда ее привезли ко двору. И пусть его величество давно уже лежит в фамильном склепе, она знает - он беспокоился об этой розе, и там, где он сейчас, ему приятно знать, что роза не погибла.
Она трогает ветви, перебирает их одну за другой, как перебирают воспоминания. Она совсем ни о чем не думает сейчас, кроме подрезки ветвей. Вот эту срезать от развилки - или эту оставить, а срезать ту? Она пытается представить, как будет смотреться куст без одной из этих веточек и без другой. Может быть, лучше так... или убрать обе? Нет, пожалуй, оставить вот эту.
Она не знает - но почему-то уверена: на оставленной ветви распустится прекрасный цветок. На той, что упала в траву, цветы были бы тоже... и, может быть, не менее прекрасные. Ну что ж, увидим...
-2-
...Они не успели.
Острый осколок стекла угодил в висок и засел глубоко, нанеся необратимые повреждения мозгу - и несмотря на все усилия бригады скорой, в 20:34 военный министр Новой империи Пауль фон Оберштайн скончался по дороге в госпиталь. Ему было 37 лет.
Бруно Сильвербергу повезло больше: тяжело раненный, он все же дотянул до операционного стола, пережил операцию, три дня находился между жизнью и смертью - но наконец жизнь победила, и он медленно пошел на поправку.
Едва очнувшись, он заговорил о строительстве Рубенбурга. Пришедший навестить его заместитель Глюк, услышав из уст патрона "смета", "поставки" и "сроки", разрыдался.
-Слава Одину, - всхлипывал Глюк, - теперь все будет хорошо, сударь...
Лечащий врач зашипел на него и выставил из палаты, чтобы не беспокоил пациента.
Что до Лютца, он действительно, можно сказать, отделался легким испугом. Ранения оказались всего лишь глубокими порезами, которые, конечно, пришлось зашивать, но, по счастью, ничего более серьезного. Когда адмирал Вален явился в госпиталь проведать пострадавших, Корнелиус Лютц, сверкая аккуратно намотанным свежайшим бинтом на голове, сидел на своей больничной койке и выглядел почти залихватски.
- Привет, - обрадовался он, увидев Валена. - Давненько не виделись. Как тебе повезло, что тебя не было на том злосчастном приеме.
- Привет, - кивнул Вален. - Кажется, я должен поблагодарить того мерзавца, который лишил меня руки. Если б не неполадки с протезом, я приехал бы вовремя, и неизвестно, где бы сейчас лежал - здесь, как ты, в реанимации, как Сильверберг, или в морге, как Оберштайн.
- Мда, - вздохнул Лютц. - Я всегда мечтал пережить Оберштайна, чтобы плюнуть на его могилу... и вот пережил. И знаешь что, Вален?
- Что?
- Мне совершенно не хочется плеваться.
Вален вздохнул.
- Да уж. Не любил я покойного, но, как ни верти, а делал он много... причем о значительной части его дел никто ничего не знает. Кому-то придется этим заниматься, а до чего ж невовремя... Кстати, вот ты - взял бы на себя военное министерство, хотя бы временно.
- Я надеюсь вернуться в действующую армию, - покачал головой Лютц. - У меня должок к Яну Вэньли.
- Ну, в любом случае решать будет кайзер, - сказал Вален.
- И в любом случае временно все ложится на твои плечи, - добавил Лютц. - Ты уже впрягся, так тяни теперь.
В дверь постучали.
- Кто там? - грозно вопросил Лютц и тут же просиял: - О, это вы!
Вален взглянул на вошедшую медсестричку, потом на друга, потом снова на девушку. Да твое ранение не только не беда, а даже, кажется, везение, - подумал он, усмехаясь про себя. Ну что же, удачи, приятель.
-0-
Безвременье. Утро
Солнце касается волос, плечам становится жарковато под шалью. Роса сверкает под косыми лучами, в каплях вспыхивают и гаснут крошечные радуги. Еще немного - и сверкающий водяной бисер испарится.
Она проводит пальцами по нежному пуху молодого листа.
Каждую осень листья умирают, но каждую весну распускаются новые.
В ее саду этот закон так же непреложен, как везде. Только она сама - она умерла и не распустится вновь. Она живет в уединенной маленькой вилле среди леса, и знает: там, за деревьями, всего в двух километрах от дома, стеклянная стена ее шара. Ее собственного прозрачного шара, за пределами которого ничего нет. Ни других людей - все люди здесь: она сама, пара слуг и ее паж, юный Конрад, да еще тот, что спит под холмом. Ни столиц и империй. Ни войн. Звезды нарисованы на стеклянном куполе над ее лесом. На самом деле их нет.
И ее брата тоже нет. Она помнит, что где-то среди звезд иного мира скользит его корабль, прекрасный и хищный, и за ним бесшумно летят, безупречно выстроившись, бесчисленные корабли его непобедимых армад - но это неправда. Ничего этого нет.
Вот птицы есть. Осенью они летят строем и исчезают за пределами купола, а весной пронзают стекло и возвращаются. Но это птицы. Они наполовину волшебные, ведь они могут летать.
-3-
Хильдегарде фон Мариендорф перечитала рапорт трижды, все равно не поверила своим глазам, но - так или иначе, кайзеру она обязана доложить. Новость не укладывалась в голове - разум сопротивлялся, как мог, а чувства и вовсе... Фройляйн Мариендорф никогда не думала, что это ударит ее так сильно. Впрочем, если честно, она никогда не думала о самой возможности такого удара. Этот человек казался вечным, потому что он не человек, а почти машина. Можно понять, чем он руководствуется, можно попытаться предугадать его мысль... очень трудно, но все же не кажется абсолютно невозможным. Голая логика и расчет. А человеческое там если и есть - то оно спрятано на такую глубину... все равно что и нету.
Вот, опять она думает о нем в настоящем времени - а с сегодняшнего дня нужно привыкать к прошедшему. Не есть, а был. Не нету, а не было. Потому что было - вчера. А сегодня больше нет.
О боги, что за сумбур в мыслях. Почему - понятно, мир изменился необратимо... а надо встать, выпрямить спину и доложить его величеству кайзеру о потере, которую он понес. И переложить не на кого. Это ее долг.
Войти к нему и ударить.
Для него это будет куда сильнее, чем для нее.
Но она должна.
Она одергивает китель, расправляет плечи, поднимает подбородок и открывает дверь.
- Ваше величество, рапорт от адмирала Валена с Феззана.
Голос предательски дрогнул.
Райнхард фон Лоэнграмм поднял голову от бумаг. Глаза сузились - заметил? Нет?
- Ваше величество...
- Слушаю, фройляйн. - Понял уже: что-то случилось. Ждет доклада, тянуть больше нельзя.
Она держит спину, и голос больше не дрожит, но все равно - в горле такой ком, что говорить мешает, и она надеется только, что это ей кажется, а снаружи незаметно.
- В столице произошел террористический акт. Пострадали 41 человек. Среди тяжело раненных - министр промышленности Сильверберг. - На той же ноте, и без пауз бы, чтобы не остановиться совсем - но пришлось набрать воздуха перед следующей фразой, иначе никак. - Военный министр флот-адмирал Оберштайн погиб. Адмирал Вален задержался на Феззане, чтобы навести минимальный порядок, похоронить погибших и начать расследование преступления.
Вот теперь все. Она это сказала.
-0-
Безвременье. Утро
Иногда сквозь стену проникают люди. По счастью, это случается совсем редко. Они легко, будто не замечая толстого стекла, приходят - и говорят невыносимыми словами о людях и событиях, которых нет. И ничегошеньки не понимают. И вслед за ними врывается и ударяет по ушам внешний мир, шумный, бессмысленный, уродливый, опасный, жестокий. И тогда внезапно она осознает, что мир - есть, и задыхается от боли, потому что если он есть... значит, все, чего не было - было.
Вот та девушка в брюках. Девушка, пришедшая сюда, потому что ей дорог человек оттуда, снаружи, и дело этого человека... его дело - война.
Брат.
-4-
Его величество слушал рапорт, сидя за столом. На словах "министр промышленности" глаза его расширились, на словах "военный министр" он вскочил, оттолкнув кресло, открыл рот, чтобы что-то сказать - и завис на середине движения, остановленный словом "погиб".
Фройляйн Мариендорф замолчала. Сгустилась нехорошая тишина. Только часы тикали, обычно неслышимые, - громко, ужасно раздражающе, - а больше ни звука. Потом его величество, не меняя позы и даже не повернув головы, невыразительным тихим голосом переспросил:
- Что?
Хильда невольно сделала полшага назад.
- Адмирал Вален задержался на Феззане...
Кайзер ее не слышал.
- Что он себе позволяет?! Он что, думает, у меня адмиралов полны карманы, девать некуда? - все громче и громче. - Он что, решил, что присяга ничего не значит? Он...
Кайзер повернулся на ее голос, глядя куда-то сквозь нее, будто она была прозрачной, а за ее спиной стоял - она не знала, кто там, тем более что никого там и не было, но желание обернуться и проверить стало почти неодолимым. Хильда так и не поняла, как удержалась.
- При чем тут Вален, кто тут говорит о Валене, - буркнул его величество. И, снова повысив голос: - Как Оберштайн посмел... как он мог? - и тише: - Как он смел бросить меня? ...сейчас... именно сейчас... я не давал такого распоряжения... я не отпускал его... фройляйн.
- Да? - спросила Хильда испуганно.
- Вы все время приносите мне дурные вести, но худшей не бывало.
- Ваше величество... - пробормотала Хильда.
Кайзер ухватился за край стола и закрыл глаза. Фройляйн Мариендорф подалась к нему - и остановилась. Не нужно. И даже нельзя. Он никогда не простит, если она сейчас подойдет ближе хоть на шаг.
Плечи его величества расправились, глаза распахнулись, пальцы оттолкнули стол.
Справился.
- Фройляйн.
Вот теперь голос звучит как надо.
- Передайте Валену. Исполнение обязанностей военного министра - на нем. До моего возвращения. Позже я приму решение. Но его флот нужен мне здесь. Пусть сам назначит, кто из его людей приведет флот сюда. Я слышал, у него есть способные командиры.
- Да, ваше величество.
- И еще, фройляйн. Наступление пройдет, как намечено. Пусть флот Валена подтягивается и включается в дело по прибытии. Дожидаться его мы не будем.
- Да, ваше величество.
- Это все.
И махнул рукой, поторапливая.
Хильдегарде фон Мариендорф не посмела возразить.
-0-
Безвременье. Утро
Они сидели у камина, пламя плясало, то поднимаясь, то опадая, отражалось в глазах, бросало отсветы на короткие каштановые пряди гостьи. И та говорила... он сражается всю жизнь - ради вас, его сестры, так позвольте ему изредка, хотя бы издали, заботиться о вас. Это нужно ему... И не хотела понимать, что ей, сестре, не надо, чтобы ради нее воевали.
И тогда, устав объяснять этой живой необъяснимое, она сказала, забывшись: оставь меня и позаботься о моем брате. Знала, что не нужно говорить этих слов... их помнит тот, кто спит под холмом, он потому и спит здесь - однажды он поклялся в том же самом. Заботиться о ее брате, что бы ни случилось. И когда случилось... теперь он спит под холмом, а душа его там, снаружи, за стеклом, в мире, которого нет.
-5-
Адмирал Вален неуютно чувствовал себя даже в стенах военного министерства, что уж говорить о кабинете министра. Сесть же за стол - стол Оберштайна, в кресло - кресло Оберштайна! - было настолько неловко, что он остановился на пороге дольше, чем следовало. Наверное, у меня все на лице написано, - мрачно подумал Вален. Вот у военного министра... того, настоящего... никогда ничего не было написано на лице.
Потом решительно прошел к столу. И сел. И облокотился.
- Ваше превосходительство, - сказал глава секретариата Антон Фернер, слегка кланяясь. - Пришел герр Ланг.
Вален скривился. Все не так. И Ланг, которого глаза бы не видали. И обращение "ваше превосходительство" - правильное, он и есть превосходительство, он же гранд-адмирал, но - четкое ощущение, что здесь это звучит неуместно. Здесь так обращались к другому, об этом каждая половица и каждая папка с бумагами помнит и выражает молчаливое неодобрение. И интонация Фернера, в которой чудится неприязнь и злость - не из-за того, что Вален плох, Фернер не имеет ничего против него лично, а просто - он не тот. Это злость на несправедливость мироздания. И горе, наверное. Похороны военного министра были сколько возможно тихими, большую церемонию устроим по возвращении кайзера. И все же народу собралось немало, и речи произносили, и в каждой звучало: долг, долг, долг... Фернер не говорил речей, но был бледен, и круги под глазами, и лихорадочная нервозность во взгляде, и вот эта злость - все сразу. Видимо, сильно был привязан к своему начальнику. Он не только не говорил - он даже к гробу не подошел, стоял истуканом, смотрел на покойного, и вид у него был - как бы не упал... но он не упал. Достоял до конца церемонии и ушел молча. Может быть, и речей-то не слышал, думал о своем. И почему-то казалось - если бы он вслушался, он бы про этот долг высказался. Длинно, витиевато и матерно.
И вот теперь стоит, уже не такой бледный, корректный, прекрасно понимающий, что Вален не узурпатор, он тут волей кайзера, и что же делать - работать-то надо, работа ждать не будет... И злится.
Ну что же, пусть. На злости тоже можно держаться. Вален знает. Он тоже держался на одной злости - тогда, после смерти Лизы. И продержался, а постепенно и ожил. И вот живет теперь, и, видят боги, у него это совсем неплохо получается.
- Герр Фернер, - сказал Вален, вздыхая. - Мне обязательно принимать сейчас Ланга?
Что-то промелькнуло в глазах Фернера - а что, адмирал не успел уловить.
- Сейчас - не обязательно, - ответил Фернер. - Но рано или поздно придется. И лучше не слишком затягивать. Он занимается розыском виновных в теракте, и у него новости.
- Хорошо, - кивнул Вален. - Тогда... что же делать. Пусть докладывает.
У Ланга действительно были новости. Его люди напали на след, и даже кого-то уже взяли, допрашивают.
Это было хорошо, только уж очень неприятный тип этот глава департамента внутренних расследований. После разговора с ним каждый раз остается противный осадок. То ли руки вымыть, то ли запить чем покрепче... Когда Ланг ушел, Вален устало откинулся на спинку кресла.
Вошел Фернер. Взглянул на нового начальника. Что это - сочувствие, что ли?
- Ваше превосходительство, насчет дел, не допускающих отлагательств...
Сколько их было, и все не допускали.
Засиделись допоздна, и все равно всего не разгребли.
Когда Вален выходил из министерства, голова гудела. А на улице уже стемнело, и фонари горели вовсю, мешая рассмотреть звезды на небе... Звезды. Бросить бы все - и туда. Он привык - среди звезд, а теперь прикован к земле, и неизвестно, когда это кончится.
- До завтра, ваше превосходительство, - сказал Фернер. - Я вызову машину...
- До завтра, - кивнул Вален. - Не надо, я пройдусь пешком. Проветрюсь.
Пожалуй, мы сработаемся, - думал Фернер, глядя ему вслед. Конечно, никакого сравнения с его превосходительством... но мы сработаемся. Обязательно.
-0-
Безвременье. Утро
Ах, рыцари. Верные рыцари, прекрасные, без страха и упрека. Они прямы и просты, они чисты и светлы, они отважны и непобедимы... мальчики.
Как они хороши, пока жизнь не изуродует их лица и души. Не всякий останется рыцарем, пройдя опасный и кровавый путь побед и поражений, полный соблазнов и скрытых от глаз смертельных ям. Но пока они юны, они обещают стать... Обещают. Как мало тех, кто выполняет обещание!
Но есть такие, кто не отступает несмотря ни на что. Чьи обещания сильнее их самих - да что там, сильнее даже смерти... Зиг! Мое горе и моя вина... моя любовь? ах да, кажется... не знаю.
Срезанные ветки колют пальцы шипами. Это ничего.
-6-
Флот Валена ушел к Изерлонскому коридору под командованием контр-адмирала Штаффа и присоединился к основным силам его величества. А Вален остался.
О результатах сражения военное министерство узнало раньше всех в Империи. О том, как поддался на провокацию и полез раньше времени в драку адмирал Биттенфельд, и как погиб адмирал Фаренхайт, прикрывая отход своих, и кайзер вошел в коридор со всей махиной имперского флота, и как сражение тянулось дни и ночи, а завершилось вничью - и почему. Его величеству опять стало худо, и его войска отступили, недодавив.
О переговорах, которые кайзер предложил Яну Вэньли, Валену стало известно тоже - вторым после Изерлона. И даже дошел слух о том, что его величеству явился призрак покойного друга, Зигфрида Кирхайса, и повлиял на решение императора; но не говорили, что призраков, возможно, было двое, и один призывал к гуманности, а другой напоминал о цене победы и целесообразности жертв. Если бы в рапорте, легшем на стол Августа Самуэля Валена, временно исполняющего обязанности военного министра, об этом было хоть полслова, он не поверил бы - и вовсе не потому, что отрицал саму возможность явления. Дело в другом: Вален был почти уверен, хотя в жизни бы никому в этом не признался, в существовании призрака своего предшественника - но не там, в Изерлонском коридоре, на флагмане его величества. Тень военного министра Пауля фон Оберштайна, может быть, пребывала до сих пор в этом мире. В этом здании. В этих коридорах. В этом кабинете. За этим столом. Когда за ним не сидел адмирал Вален, за ним по-прежнему сидел флот-адмирал Оберштайн. Иногда временно исполняющему обязанности казалось, что он видит краем глаза движение, слышит шелест плаща или шорох пера по бумаге. И во взгляде Антона Фернера что-то такое отражалось... потустороннее.
Вален расхаживал по кабинету, размышляя о последних событиях. Новость о переговорах разлетелась по столице. По управлениям и министерствам прокатился встревоженный гул. Многим предложение кайзера казалось слишком сильной уступкой. Давить их надо, этих мятежников, давить, как клопа в щели, их же там жалкие остатки, наступить каблуком... плюнуть и растереть... Да, но Изерлонский коридор - узковатая щель, а они еще и уцепились изнутри лапами за плинтус. Ни каблук, ни веник не пролезают. Давить...
И следующая мысль была настолько естественной, что, казалось, ее можно было пощупать, так материально она висела в воздухе. Кайзер выманит самого кусачего вредителя из-под плинтуса на белый свет. Сам прославленный адмирал Ян, которого его величество так и не смог победить, выберется из укрытия, и можно попробовать прихлопнуть, действительно, одним ударом...
- И это даже целесообразно, - вздохнул Вален.
- Безусловно, - кивнул Фернер.
- Но бесчестно, - добавил Вален.
- Разумеется, - согласился Фернер и почему-то покосился в сторону министерского стола, за которым сейчас никто не сидел.
- Его величество никогда на это не пойдет, - сказал Вален.
- Да, ваше превосходительство, - отозвался Фернер, снова взглянув на стол. Вален тоже посмотрел туда. Ему показалось, что помощник не к нему обращается.
Но за столом, конечно, никого не было.
- И все же стоит предложить ему этот вариант, как вы думаете? - спросил Вален.
-Предложить можно, но план будет отвергнут, я считаю, - ответил Фернер.
Теперь он уже не косился в сторону стола. Он смотрел туда прямо и очень внимательно. Похоже, в отличие от своего временного шефа, он что-то видел.
- Я все же представлю рапорт, - сказал Вален.
- Вероятно, это будет разумно, - сказал Фернер и кивнул пустому креслу.
- Что там такое? - спросил адмирал, не выдержав.
- А? нет-нет, ничего, просто я задумался.
...Вален действительно составил рапорт, и его послание легло на стол к кайзеру 28 мая. Его величество проглядел послание, буркнул: "Эта должность плохо влияет даже на самых благородных", - и больше письмом не интересовался.
В любом случае поздно было бы руководствоваться этим коварным планом, даже если бы он был менее отвратительным, - та сторона уже вылетела на переговоры.
-0-
Безвременье. Утро
Она возвращается в дом и проходит на кухню. Она любит готовить, не любит только делать это каждый день. Когда-то, в те времена, которых не было, ей приходилось полностью вести домашнее хозяйство - больше было некому: мать умерла, отец пил, денег в обрез, младший брат растет не по дням, а по часам, и все время хочет есть... И еще когда-то она жила во дворце, где вовсе не нужно думать о таких вещах, дворец полон слуг, только взгляни - уже несут поднос, и кланяются, и косятся... выскочка, чуть ли не с улицы подобрана, а туда же - графиня. Но воля его величества - закон, и раз он решил, что этой женщине место здесь, она будет здесь.
Как хорошо в этом лесу у холма. Можно выбирать, что делать и что не делать... что помнить и что не помнить.
Можно помнить Зига и не помнить, что он умер.
Сегодня у нее нет настроения хлопотать над обедом, она оставит это Конраду. Только выберет, что приготовить, и снова выйдет в сад - с вышивкой в руках.
Солнце поднимается все выше, заглядывает через плечо, любуется неоконченной работой. Вышита едва треть, но уже видны нежные кремовые, розовые и лиловые лепестки. Она не вышивает портретов. Только цветы... но эти - почти портрет. Отец Зига выращивал такие орхидеи в своей теплице. Она тоже - там, во дворце. И здесь...
Тонкая нить скручивается, норовя затянуться узлом. Она терпеливо расправляет ее.
-7-
...Когда на "Леде II" получили сообщение о дурных намерениях сумасшедшего коммодора Форка, идущего с пушками наготове навстречу кораблю изерлонских переговорщиков, время было - час ночи, и адмирал Ян уже принял снотворное. Теперь он сидел в кресле на мостике, рядом с капитаном "Леды", и отчаянно зевал. Глаза закрывались сами собой, и голова была тяжелая, и мысли ворочались еле-еле, сонные, заторможенные.
Появились два имперских эсминца сопровождения. Мы проследим, чтобы с вами ничего не случилось, дорогая изерлонская делегация. Положитесь на нас. Мы тут разберемся с этим ненормальным Форком... минуточку... пли! Да, кстати, не окажете ли честь принять наше командование на вашем корабле, мы хотели бы засвидетельствовать почтение...
Флот-адмирал Ян Вэньли, с усилием подавив зевок, уже начал было отвечать, что решает господин Ромски, глава эль-фасильского правительства и формальный глава делегации. Но не успел договорить.
- Сэр, - вклинился в его фразу связист, - тут что-то странное. Я выведу на громкую передачу, послушайте...
Сквозь треск помех, действительно, слышалось странное. Говорили по-имперски. Быстро, требовательно, возмущенно. Часть реплик пропадала, проглоченная несовершенством связи, но смысл уловить было нетрудно.
- Кто такие?.. нет, это вы скажите, кто такие вы? Не слышу! Какого флота?... номер подразделения назовите!.. не понял... Кто-кто послал?... да что вы несете, в самом деле! Назовитесь! Имя, звание! Я? Я коммодор Хауфенбак, а вы кто? Не слышу, повторите!
Адмирал Ян выпрямился и зевнул, уже не скрываясь. А вот в голосе появились стальные нотки, прежде размытые полусонным состоянием, но теперь пробившиеся снова.
- Покажите мне их, - потребовал он.
На экране возникли еще четыре имперских корабля. Они были дальше, чем те два эсминца, но ненамного.
- На одиннадцать часов, похоже, тоже подходят, - доложили от радара.
- И тоже выясняют, кто тут кто, - добавил связист. - Вот, слышите?
В имперскую перебранку вклинился новый голос. Он требовал немедленного ответа, какого черта тут делает коммодор Хауфенбак и из какого флота этот капитан Берг-как-его-там, и почему на его эсминце подозрительный номер, не соответствующий...
- Капитан, - сказал адмирал Ян.
- Да, сэр? - в голосе капитана Рыськова звучало беспокойство.
- Мне это не нравится, - адмирал Ян зевнул снова, - а соображаю я плохо и медленно. Давайте-ка потихоньку двинемся назад и посмотрим, что будет.
"Леда II" затормозила, подалась назад.
Голоса в эфире, увлеченные выяснением отношений, не отреагировали.
- Уходим обратно в коридор, - сказал Ян. - Лучше мы вернемся попозже, когда они договорятся.
- Разворот - и ложимся на обратный курс, - скомандовал Рыськов.
Теперь маневр был замечен. Один из спорщиков закричал: "Уходят!" В эфире поднялся гвалт, разбираться в котором уже не имело смысла. Потому что еще кто-то неосторожно ляпнул: "Ловите!" - и помянул чью-то мать.
- Полный ход, - сказал Ян. - И будем надеяться, что наша "Леда" быстрее.
- Наша "Леда" шустрая, - с гордостью произнес капитан. - Полный вперед!
Имперцы перестали браниться между собой и рванули в погоню - и гнались до тех пор, пока не увидели шесть кораблей во главе с "Улиссом", вышедших с Изерлона следом за "Ледой" и вот теперь высунувших носы из коридора. Снова послышалось упоминание чьей-то матери, имперцы замедлились, потом развернулись и отошли.
- Адмирал, вы целы? - с тревогой наперебой спрашивали с экрана связи.
Адмирал Ян не ответил. Рыськов бросил на него беглый взгляд, постарался не улыбнуться. Доложил: