Козаченко Сергей Игоревич : другие произведения.

Серж Пи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
   CЕРЖ ПИ
  
   Не могу припомнить, где и когда повстречался мне этот экзотический англо-византийский термин с лёгким интимным душком: “мoodosophia”. Или, может, он был в русской транскрипции: “мудософия”? Неважно. Главное, что он достаточно адекватно передаёт то, что составляет ось данного труда. “Мудрость настроения”, вот что законсервировано в сотне с лишком зарисовок, или “Moods”, или “мудов”, абсолютно честных и искренних, кажется.
  Долгие годы не вылетает из головы дивный образец стихийной народной мудрости, чем-то глубоко мне близкой: “Если к бабушке приделать мудушки, то получится дедушка”.
  
  PS. Некоторые муды кое-кому покажутся бестолковыми, некоторые - возмутительными, а отдельные - даже провокационными. В этом Серж Пи, основной их автор, совершенно подобен Апостолу Павлу, о Богодухновенных творениях которого другой Апостол, Пётр-камень, высказался так:
  “...долготерпение Господа нашего почитайте спасением, как и возлюбленный брат наш Павел, по данной ему премудрости, написал вам,
  Как он говорит об этом во всех посланиях, в которых есть нечто неудобовразумительное, что невежды и неутверждённые, к собственной своей погибели, превращают (т.е. извращают, - С.К.), как и прочие Писания”. (2 Петра 3:15-16)
  Так что если порой захочется назвать Сержа дебилом, мудозвоном, или как-то ещё, - не ссы, смело называй.
  
   MOOD 1
  
  Взобрался Пи однажды на немаленькую заводскую трубу. Она вздымалась на 250 метров, не так уж много уступая Эйфелевой башне, и с верхней площадки было видно всё на десятки километров вокруг, - благо, погода стояла прекрасная и воздух был пронзительно чист. Невысокое, по пояс, металлическое ограждение украшали большие красные фонари - световые сигналы для самолётов, чтобы не врезались (аэропорт располагался неподалёку).
  Пи глядел вниз на игрушечные зданьица, на ползающих разноцветных двуногих мурашек, на малюсенькие такие машины и автобусы, пробираемый восторженным ознобом от высоты, отвесности, отделённости.
  Зачем-то он попытался вообразить себя прыгающим вниз. Это ему понравилось; смакуя подробности, он повторял и повторял свой мнимый полёт. Неожиданно, холодея от ужаса, Серж ощутил, что взаправду, причём совершенно неудержимо, хочет прыгнуть. Он поставил одну ногу на перекладину ограды, а другую занёс вверх. “Стой!”, завопили остатки разума и волевым усилием, подобным тому, какое бывает при поднятии тяжеленной гири, Пи заставил своё тело соскочить обратно. Он прижался спиной к тёплой каменной поверхности трубы, пережидая.
  Казалось, Пи победил ЭТО, но ещё раз посмотрев вниз, понял, что нет. Тогда он присел, крепко переплёл руки вокруг прутьев ограды, и принялся убеждать себя: “Идиот, ты же расшибёшься, превратишься в кровавую лепёшку!”. И одновременно, словно на втором экране, созерцал такую притягательную, сладостную картину полёта, свободы, и так хотелось пережить это наяву, чем бы ни закончилось. Причём казалось, что прыжок вовсе не обязательно закончится тяжким ударом. Казалось, может случиться чудо, и Ангелы понесут его на крыльях...
  Как легко догадаться, тогда он всё же победил себя. Иначе говоря, оказался трусом.
  А скольким так и не удалось удержаться от глотка предсмертного восторга? Наверное, их причислили к дезертирам из жизни, а они хотели просто -
  Много позже Серж подумал: а не было ли это искушением Сатаны? Не так ли искушал он Христа, когда вознёс его на крыло храма? И Иисуса, наверное, так же неудержимо тянуло прыгнуть и лететь, лететь...
  Ах, если бы я был на Его месте! Если бы Господь шепнул тогда мне в уши: “Ты сын мой возлюбленный. Но сейчас ты не должен умереть, ибо не исполнил ещё предназначенного тебе”! Тогда бы я точно прыгнул.
  
   MOOD 2
  
  Каждый год на планете Земля умирает около ста миллионов человек. Каждый день - примерно 270 тысяч. Вполне приличный город.
  Серж Пи любил порассуждать о разных никчемных предметах. Так что он не остановился на достигнутой мысли, а стал развивать её дальше:
  Однако эти ежедневные города мёртвых никого, предположил он, кроме близких, не волнуют. Зато всех волнует гибель десятка пассажиров какого-то разбившегося вертолёта. Весь мир несколько дней бурно обсуждает гибель сотни человек в железнодорожной катастрофе или участь полусотни служащих, облучённых на каком-то там японском ядерном реакторе, странным образом упуская из виду тот факт, что за дни увлекательного всестороннего обсуждения случилось ещё порядка миллиона личных трагедий.
  А объясняется всё просто, продолжал Пи. Те 270 000 смертей свершаются неотвратимо, от старости и болезней. О неотвратимом думать страшно, думать не хочется. Ведь так легко при этом ужаснуться и собственному столь же гарантированному концу.
  Зато известие о жертвах катастроф или преступлений немедленно вызывает лицемерно-сострадательный садистский пароксизм: ах, бедняжки! как же вам не повезло - и как везёт мне, драгоценному, попивающему кофеёк перед телевизором!
  А вслед за пароксизмом накатывает острый приступ тревоги: “а не грозит ли подобное и мне?”. “Нет, не грозит, - поспешно уверяет телевизор. - Причины выясняются, меры будут приняты”. И зритель расслабленно откидывается на спинку дивана и удовлетворённо чешет промежность.
  И, заключив это, Серж Пи удовлетворённо почесал промежность.
  
   MOOD 3
  
  Интересно: как называется такая патология, когда человек не видит кошмарных снов? Может, “вялотекущий маниакальный психоз”? Или “синдром Василия Блаженного”?
  Снятся такому больному порой серые будни, а чаще - карнавальные импровизации, или лихие, но вполне благополучные злоключения, а порой даже крутые комедии или комиксы, с собственным хохотом сквозь сон. Бывает, летает он или слушает на ходу творимую музыку. А если и пугается иногда чего-то во сне - так испуг этот даже приятен, как в пародийном триллере, знаете, есть такой жанр. То есть почти как в анекдоте: “Мучают ли вас эротические сны, больной?”, “Почему же мучают?”
  Иногда он с чувством смутно осознаваемой собственной ущербности силится припомнить, когда же всё-таки терзали его кошмары. И, просеяв в поблекшей уже памяти сны за последние четыре-пять лет, с трудом выискивает два-три таких случая, и то сомневается, что не выдумал он их прямо здесь и сейчас. И радуется им, радуется, что не совсем ещё слетела крыша и есть ещё надежда.
  
   MOOD 4
  
  СОН.
   ...Трое лежали за бурыми волосатыми кочками. Впереди неторопливо светало. Позади начиналось тяжкое болото. Группа скачками уходила туда. Трое должны будут прикрывать эти профессиональные скачки, если потребуется - то и ценой собственных неповторимых жизней.
  “Дай!”, шепнул Серж, он же номер Девятый, налево. Восьмой, безымянный, подпихнул ему канистру. И почти тут же Седьмой крикнул надсадным шёпотом:
  “К бою!”
  “Аоо уя ою!?”, процедил Серж навстречу льющемуся спирту. И тут же краем глаза увидел мелькающие совсем рядом серые фигуры. С трудом подавив негодование и заткнув языком отверстие, свободной рукой он схватил иностранный автомат и, не целясь, срезал сразу троих молодых клёнов и одного серого.
  Мгновенно окрестности огласились стрекотом автоматов, чавкающим топотом и неприличными выкриками.
  
  “Уходить пора!”, заорал Седьмой, уже уползая с поля боя.
  “Ах ты щука...”, и Серж короткой очередью снёс дезертиру полголовы. Обломки костей, куски волосатой кожи и ошмётки мозга заляпали соседа, Восьмого, с ног до головы. Восьмой издал утробный рвотный звук, но сдержался и лишь отёр лицо.
  Растекающаяся по грязи кровь быстро утрачивала свой тревожный цвет. Бой продолжался.
  
  “Уходить пора”, спокойно сказал Восьмой, глядя на двух бьющихся в предсмертном оргазме серых и на пятки залегших остальных.
  Серж молча подполз к бывшему Седьмому, расстегнул его комбинезон и, морщась, вспорол жирное волосатое брюхо. Сразу же запахло дерьмом и перегаром. Разодрав руками верхние ткани, Серж раздвинул горячие бледные кишки, вгляделся, рванул и опять вгляделся. Погрузив руки в образовавшееся склизкое и жаркое месиво, нашарил желудок и, вцепившись в верхнюю его часть и уперевшись в грудь и живот ногами, с легким стоном выдрал орган из тела. Взмах ножом - желудок раскрылся. Покрытый едкой слизью, там лежал плотный целлофановый пакетик, туго набитый камешками.
  Восьмой, приоткрыв рот, смотрел на Пи.
  “Ну, пойдём”, жёстко сказал Серж, и когда Восьмой проползал мимо, мощным ударом воткнул в его затылок нож. Восьмой уткнулся лицом в грязь, подёргиваясь и мелко суча конечностями. Из его горла хлынула кровь, и через несколько секунд агония финишировала резкой одиночной судорогой всего тела.
  ...Серж упорно не хотел расставаться со своим автоматом. Он злобно выдирал его из осоки, часто при этом падая в жижу. Нюх говорил, что стрелять ещё придется, а нюху Пи верил безоговорочно.
  Вдруг он услышал рокот. “Ложись!”, велел нюх, и Серж рухнул навзничь так, что над водой остались одни ноздри. Пришлось немного приподнять голову и левой рукой продрать глазницы, чтобы бдеть более бдительно.
  Низко пролетел вертолёт, потом еще три. “Окружают”, подсказал нюх.
  Он сел и стал ждать совета. Но внутри молчало, и пришлось размышлять. Далеко впереди залаяли собаки. “Собака-собака, сколько лет мне жить?”, озабоченно подумал Серж и отрешённо принялся считать. Потом встряхнул головой, разметав вокруг себя бурые брызги.
  “А что, если... - осенило вдруг. - Да, не будь я Пи!”, и он повернул обратно.
  Стрелять не пришлось. Робкий бледноликий солдатик, оставленный на всякий случай, завидев чужого, бросил автомат и метнулся в кусты. Серж без особого труда догнал его и после короткой, но насыщенной беседы отпустил, перерезав горло.
  Переодевшись и сменив оружие, он пошел на восток. Подосиновики хмуро глядели на него из-под козырьков. Тысячи мелких тварей молча умирали под его ботами. А он, по их мнению, равнодушно-жестокий, шагал и шагал.
  
  ...”Пароль!”, услышал Пи, когда наручные часы просигналили полдень.
  Он замер и оглядел степь. Пели жаворонки, свистели суслики и стрекотали кузнечики. Пи поковырял мизинцем в ухе.
  “Пароль! - раздался нетерпеливый голос. - Считаю до трёх. Раз, два...”
  Выставив вперёд автоматный член, Пи осторожно раздвинул ковыль и увидел стоящего торчком суслика.
  “Три!”, сказал суслик, скакнул вперёд и душераздирающе взорвался.
  “Как глупо...”, успел подумать Пи, разлетаясь на куски.
  
   MOOD 5
  
  У любимой девочки Сержа Пи были странные родители. Мать - попросту злобная психопатка, а отец - как бы и не отец вовсе.
  Как-то повздорила девочка Сержа с матерью, набросилась та на неё, как обычно, с кулаками; била, пока не выдохлась. Отец смотрит страдальчески, и хотя дочь свою, как он сам не уставал подчёркивать, любит, но не встревает. Обессилев, мать подталкивает его к избитой дочери: “Теперь твоя очередь”. И он послушно принимается дубасить. Дубасит крепко, по-мужски, а глаза такие добрые-добрые.
  Ненавидел Серж Пи их лютой, но вместе с тем и странно-спокойной, почти безразличной ненавистью. И спустя несколько лет достала-таки их его жгучая ненависть. Отец превратился в тяжёлого инвалида, в полутруп (а может, и вовсе подох уже: больше года Cерж Пи не интересовался им), а мать спятила, да так спятила, что дочь свою узнавать перестала и развлекается, швыряя из окон вещи.
  Девочка же Сержева давно от них сбежала, и её всё это теперь мало трогает, а вот ему их участь греет душу. Поумнел, конечно, Серж с тех пор, и ненависть сменилась любовью.
  Да, любит он их теперь, любит их мучения, любит за то, что иначе мир был бы менее гармоничен.
  
   MOOD 6
  
   Иногда Серж Пи действительно выдавал странные, не от мира сего, словосочетания. Это потом, с годами, я медленно и с трудом убедился в их истинности, по крайней мере тех, которые более-менее точно запомнил. А тогда просто бдел, лишь фиксируя странности.
  Например, он изрёк:
  “Смысл жизни - это ничто. Миф. Умный ослик знает, куда надо идти, и сам туда идёт. А глупый ослик не знает или не хочет. И тогда хозяин подвешивает перед его носом лакомство. Свёклу, например. И глупый ослик идёт к этому лакомству. Идёт и идёт, так что хозяину остаётся лишь вовремя его поворачивать. Вот так для нас и смысл жизни. Для нас, для ослов то есть. О хозяевах я пока не говорю”.
  Или вот:
  “Никогда не дели всё, что есть в мире, на материальное и какое-то там ещё. Никогда не принимай всерьёз то, что называют смертью. Никогда не принимай всерьёз то, что называют жизнью. Всё это херня для долбоёбов. (он так и сказал: херня для долбоёбов.) Просто живи в том, что вокруг тебя и в тебе. Пошли в задницу дохлого козла всю ихнюю идеологию и философию. И запомни: никогда, никогда не пытайся соорудить собственную философию”.
  Да, странные речи слыхивал я от него. Забыл только многое.
  
   MOOD 7
  
  Бабушка умирала. Она была либо без сознания, либо в полубессознательном состоянии. Короче, отъехала. Она размеренно дышала - и вдруг начала задыхаться, делая глубокие судорожные вдохи. Это была агония - всем сразу стало ясно.
  Началась тихая паника. Пи тщетно пытался успокоить не в меру разволновавшихся членов семьи. В конце концов он велел: “Идите в другую комнату. Когда всё кончится, я вас позову”. Они нашли это решение наилучшим и удалились.
  Пи остался один возле неё. Он сел рядышком и с немым удивлением, граничащим с изумлением, наблюдал. Бурное дыхание постепенно урежалось, стало неравномерным, энергичные вдохи перемежались всё более длинными паузами.
  Ни тени страха не было в нём. Ни страха, ни отчаянья, ни сожаления, - а ведь это была его родная бабушка! Что было - так это необычайно живое и несомненное ощущение таинства, чуда, совершающегося прямо перед ним, почти с ним. В первый раз он наблюдал переход человека от жизни к смерти и старался не упустить ничего.
  Паузы стали такими длинными, что несколько раз он решал: “Всё!”, и уже хотел было звать остальных, но опять следовал вдох. Наконец очередной вдох не наступил, а вместо него бабушка сделала (вернее, её тело сделало) глотательное движение, через время - ещё и ещё. “Значит, почти весь мозг уже не работает, действуют лишь древние отделы; дыхание - как у земноводных, заглатывающее”, с восторгом первооткрывателя соображал Пи.
  Но вот и глотания прекратились. Пи выждал ещё несколько минут и с некоторым даже сожалением пошёл в соседнюю комнату - звать.
  
  MOOD 8
  
  Зачем Бог создал ад и обрёк нераскаявшихся грешников на муки вечные? - задумался однажды Пи. А если грешник, промучившись пяток миллионов лет, раскается всё-таки? А?
  Духовные пастыри с задумчивыми гримасами и бегающими глазками подозрительно слаженно бубнили ему нечто вроде “тайна сия велика есть”.
  Один умник решил блеснуть: ада-де как такового нет, просто праведников Божий огонь греет и ласкает, а грешников жжёт и терзает. Но, во-первых, разве не сам Бог всё так устроил? - мысленно возражал ему Серж. Не мог Он, что ли, отправить грешников куда подальше, где не достал бы их Его огонь? А, во-вторых, что же всё-таки станется с тем грешником, который в конце концов раскается?
  Ещё интересно: сколько времени можно выдержать то пламя? Самые слабые сдадутся быстро - и покаются в грехах. Дольше продержатся прожжённые циники и головорезы. А тому, кто сдастся последним - вечная слава во веки веков за неслыханные даже для святейшего святого терпение и мужество!
  И глаза Сержа Пи горели суеверным огнём.
  
  MOOD 9
  
  Сержу Пи нравятся люди в летах, но с гладкими, беззаботными челами.
  Ведь от чего чело хмурится? От злобных мыслей оно хмурится, когда обломан человек и отомстить жаждет за свой облом, хоть кому-нибудь отомстить, хоть даже никому отомстить. От смиренного горя, от светлой печали - просто седина бывает, а от злобы - лоб волнами идёт, а волны эти потом бороздами остаются. Вы когда-нибудь присматривались к малолеткам, отбывающим срок? Лбы у них у многих - как у стариков.
  И щёки у таких обвисают. Потому что не любят такие люди разговоры разговаривать, а ещё больше улыбаться не любят. Вот щёки и обвисают, порой уже к тридцати годам.
  Многое можно узнать по лицу, многое. Да и по рукам тоже, по груди, по животу, по походке, по голосу. Смотреть только нужно чутко, во все глаза, как звери и дети смотреть умеют.
  
  MOOD 10
  
  Из оставленных мне записей:
  
  Из всех животных особо я выделяю кошек и змей. Потому что и к тем, и к другим у меня не просто эстетическое, но и вполне эротическое влечение. Знаю, отклонением это попахивает, зоофилией. Но сам-то ты держал в руках змею? Хотя бы ужа? Заметь, о кошках я и не говорю. Потому как уверен: если не каждый первый, то уж точно каждый второй мужчина испытывает вполне отчётливое эротическое наслаждение, любуясь кошкой, играя с ней и уж тем более лаская это маленькое мурлыкающее развратное создание.
  А вот возьми-ка в руки ужа! Особенно в жаркий летний день, когда уж разогревается на солнышке и становится проворным и тёплым-тёплым. Я никак не мог подыскать достойного сравнения, чтобы передать специфику этого наслаждения - ласкать такую вот разогревшуюся тварь. Лишь недавно я открыл сравнимое (не по силе, правда) переживание. Да-да, я имею в виду орально-мануальный контакт.
  
  
  MOOD 11
  
  Этот муд не пропущен цензурой.
  Цензор.
  
  MOOD 12
  
  Есть такой психологический тест американский, называется MMPI. Несколько сотен вопросов, а ответишь - и после недолгой возни строишь график, ломаную такую линию из девяти отрезков, и ещё коротенькую, из двух. Коротенькая показывает, в общем, твою искренность и последовательность при ответах. А длинненькая указывает, насколько сильно выражено в тебе каждое из десяти качеств, вроде общительности, шизоидности, вспыльчивости, упрямства и так далее.
  Таких тестов MMPI Серж Пи провёл в своё время сотни. И на себе проводил. Можно и на себе, если умеешь быть достаточно искренним и не зависимым от того, что зачастую знаешь, как “хорошо бы” ответить на вопрос.
  Почти всегда кривая получается очень уж кривой, с пиками и провалами. Пик или провал - значит, это качество чрезмерно, создаёт человеку проблемы, мечется он, человек, внутри себя, недоволен он собой, да и с другими сцепляется, царапается этими углами. А если очень уж торчат они - обращайся, дружище, к психиатру; может, он-то и станет твоим душеприказчиком. Ровная линия MMPI - нечто почти недостижимое, полная сбалансированность, гармония внутри и вовне. Не попадались Сержу ровные линии. Были не очень горбатые, но всё же далеко-о не ровные.
  Когда он полным ходом увлекался этим тестом, то бишь ещё студентом, разгорался его роман с одной девочкой, с той самой, которую однажды он не мог доебать по причине полной очарованности ею.
  Так вот, в начале романа тискались они, целовались, ласкались и через одежду, и без оной, тёрлись друг о дружку и кончали, кончали от этих трений. Очень чувственная она была. Но не трахались поначалу. Долго не трахались. Потому как целочкой она оказалась. Пытались - больно ей. И продолжали тереться. Опять сунутся - опять больно. И тёрлись, кончая раз за разом.
  Но вот снял Серж квартиру, чтобы жить там с ней, и взялись они за это дело решительно. Уселась она сверху, да как нажали дружно навстречу - треснула целочка, порвалась, крови немного вытекло. Скривилась она от боли: как ножом Сержу по сердцу. Вырвал он из неё орудие своё. Пускай заживёт немного, потом продолжим, - решили. Терпели недолго: уже на следующий день трахнулись, наполнил Серж её пещерку узенькую порцией живой водицы.
  Трахнул - и почувствовал вдруг такой неземной покой в душе, прямо благость хрустальносводную. Так удивился он этой внутренней гулкой тишине, что взял да и провёл на себе тест MMPI. Хранится этот график у него до сих пор. А на графике - ровная, совсем чуть-чуть волнистая линия.
  И потом, через месяцы и годы, эта линия, немного всё же местами колыхаясь вверх и вниз вокруг абстрактной прямой, оставалась тем не менее редкостно ровной.
  Тогда, в тот день, Серж Пи воочию убедился, что все душевные проблемы можно запросто разрешить, просто овладев сполна девушкой своей мечты.
  
   MOOD 13
  
  Случилось как-то Сержу Пи вместе с его будущим шурином и сестрой резать и потрошить кур. Десятка полтора, совершенно живых и бодреньких. Делать это пришлось в городской квартире и кухонным ножом.
  Первым за смертоубийство взялся шурин, как более опытный (если быть точным, то у Сержа по части убийства пернатых опыта вообще не было), но, прикончив в ванной двух или трёх птиц, он вышел в полном расстройстве: нервы, видать, подвели. Тогда на дело вызвался Пи. Взял нож, очередную жертву, и отправился в ванную. Поразмыслив, он прижал куру спиной к заляпанной кровью эмали, аккуратно наступил ногами на её расправленные крылья, левой рукой оттянул голову, а правой полоснул по горлу ножом. Безрезультатно. Перья оказались превосходной защитой. Тогда Пи завёл лезвие под перья, добрался до кожи. И тут вспомнил о Нём и прошептал: “Посмотри, как я её сейчас убью, с каким желанием, с каким аппетитом. Раз уж ты так устроил мир, что мне стала нужна её смерть, давай порадуемся этому вместе”.
  И Серж резво перепилил ей горло, почти до конца, прорезав спинной мозг. С немалым волнением, подобным тому, как он недавно лицезрел умирание человека, без страха и прочих неприятных эмоций наблюдал он за агонизирующей в его руках птицей. Потом отнёс её на кухню и взял следующую, ощущая себя кем-то вроде лисы в курятнике.
  Где-то на шестом или седьмом заходе случилась неувязка: сестра, которая ощипывала и потрошила убиенных, была занята предыдущим телом и попросила Сержа самому начать эту безотлагательную, по её мнению, процедуру. Он окунул курицу в кипяток и принялся ощипывать. Он совершил промашку, ухватив сразу изрядное количество перьев, к тому же недалеко от ножевой раны. От несоразмерного усилия куриная кожа разорвалась и Сержу открылась розоватая плоть, мощная грудная мышца. От её вида и запаха рот его вмиг наполнился слюной, в голове помутилось, и он впился зубами в это мясо, сочное, душистое, тёплое ещё тем, живым, внутренним теплом. Отодрав изрядный кусок, Пи с упоением принялся жевать.
  Жуя, он поднял искажённое пищевым сладострастием лицо и тут встретился взглядом с сестрой...
  
   MOOD 14
  
  Было однажды, в старших классах - взлюбил Серж музыку Баха. Тащился он тогда от того же, от чего и все: от Purple”, от “Beatles”, “Suzy Quatro” и прочей роковой классики. Но как-то услышал Бранденбургский концерт - и тоже заторчал. Почему бы, подумал, не поторчать, если само торчит? Короче, стал диски прикупать, благо, вдосталь их тогда было. Так и сношали его то Purple”, то Бах. Что-то близкородственное находил он у них у всех. Умели делать красиво и эти, которых презирали семья и школа, и тот, чей труп сгнил давно.
  Побывал Серж как-то в Москве. И, увидав афишу с именем хорошо знакомого ему органиста, пошёл в зал Чайковского. Играл тот, конечно, Баха, и только Баха. Работа органа в натуре ошеломила Сержа. Те звуки, какие издавала его, хоть и первоклассная советская, но всё же дерьмовая аппаратура, оказались жалкой пародией на оригинал. К концу концерта он сидел словно в наркотическом дурмане. Он был сыт органом по горло, да что там, по самую макушку!
  Программа закончилась, зал бушевал, и Серж как дурак бушевал с толпой. Органист вышел и, ухмыляясь, опять уселся за кафедру. И выдал Токкату и фугу ре минор.
  Лучше бы он этого не делал. Потому что сразу после финального тутти Серж Пи выпал в какое-то иное измерение. Очнулся часа через два, глубокой ночью, где-то посреди Ленинского проспекта, идущим неизвестно куда и откуда. С трудом выудил он в памяти три обломка, по которым кое-как восстановил ближайшее прошлое: вот спускается с толпой по широкой лестнице к гардеробу, вот он в вагоне метро, а вот преодолевает стеклянные двери и входит в прохладный ночной город.
  Как-то потом он опять увидел на афише имя этого органиста. И опять в программе Бах. Пи - к кассам. Билетов нет. Пи - ко входу, ловить лишний билетик. Тоже ничего. Не знал он тогда, что все, кто очень хочет, всё равно попадают на концерт - очень уж понимающие тётеньки дежурили у входа, пропускали после третьего звонка за небольшую плату, а то и просто так. Кинулся Пи прокладывать иные пути. И проложил. Прошёл нагло в какой-то служебный вход, поздоровался с вахтёром, и тот с ним поздоровался. Обрадовался Пи. Но принялся искать выход в зрительный зал, и не нашёл. А спросить не рискую. Лестницу увидел. Да и потопал по ней. А куда ещё, думает, топать? Может, выведет в зал, на балкон, скажем, - думает.
  Вывела, но не на балкон, а под самую крышу зала. Дверь не заперта была. Забыли закрыть, распиздяи. Заглянул он за эту дверь, а там - металлические балки перекрытия, а под ними - тонкий, полупрозрачный навесной потолок. И орган играет. Концерт начался уже.
  Присел Серж Пи, послушал. Нет, не то, думает. Место неудачное. Поразмыслив, Пи решил, что удачное место - примерно в центре этой ажурной конструкции. И полез, недолго думая, туда, в центр. Лезет и ухмыляется: вот хохма будет, если свалится он сейчас, проломит эту хлипкую плоскость и вместе с обломками рухнет в зал! Нет, не свалился. Только блокнот потерял. Шлёпнулся он на потолок, так и остался там.
  А Серж Пи весь концерт просидел на той балке. Кайф поймал, но уже не тот. Побаивался. Вдруг, думает, обалдею, как в прошлый раз? Как тогда выбираться буду?
  
   MOOD 15
  
  Серж Пи всегда любил дальние пешие прогулки. Городок его детства и юности был многоэтажный и компактный, а вокруг - пески, леса, луга. Вот там он нередко и шлялся просто так.
  Однажды, в первых числах апреля, забрёл Серж Пи в лес у реки. Стали попадаться голубые такие весенние цветы, аборигены их зовут подснежниками, хотя это и неверно. Пи шёл, а их становилось всё больше, и наконец он обнаружил, что находится буквально посреди моря этих цветов. Они были такие яркие, а деревья стояли ещё совсем голые, тёмные, а небо было безоблачным и такого же цвета, как лепестки. Он присел, и десятки, сотни тысяч отдельностей слились в сплошную голубую поверхность, из которой торчали стволы деревьев. А сверху глядело такое же небо.
  “Смотри!”, сказал он и удивился. Кому это он? Но с абсолютной несомненностью Пи чувствовал, что так надо, что это правильно. И тут он просто онемел в изумлении. Мысли одна за другой быстренько улетучились и в голове воцарилась невообразимая тишина. Весь он как бы вывернулся вовне. Глазами он пожирал лес, цветы и небо, кожей - каждое легчайшее дуновение воздуха, ушами - гул уже проснувшихся возбуждённых пчёл, снующих между возбуждёнными тычинками и пестиками, а носом - пьянящий запах разогретой прелой листвы. И всё это разом, одновременно. И - ни одной внятной мысли.
  Сколько продолжалось это божественное пиршество? Неизвестно. Долго. Начало темнеть, когда Серж Пи ушёл. И не смог дефлорировать ни одного растения. Даже шёл осторожно, ступая так, чтобы не задеть.
  
   MOOD 16
  
  Вскоре он научился организовывать эстетические пиршества.
  Поначалу это было достаточно непростой процедурой. Требовалось выбраться за город, найти достаточно живописное место, желательно с видом до горизонта, занять укромную позицию, чтобы не помешал случайный блудник. Затем следовало тщательно сервировать стол, то есть внимательно рассмотреть всё, что попадает в поле зрения. Нужно было рассматривать так долго, чтобы окружающее запомнилось. В общих чертах, конечно, но так, чтобы взгляд не натыкался на неожиданности.
  Дальше шло по-разному. Бывало, оргия начиналась уже во время рекогносцировки, и обстоятельная деловитость сменялась яростным восторженным пожиранием с почти полной потерей чувства времени и сознательности. А порой требовались дополнительные усилия. Они состояли в том, что Пи постигал себя, окружающую меня местность, небо, Солнце, - как нечто единое, как часть Мира, уютный такой крошечный уголок Вселенной (он увлекался астрономией и неплохо представлял себе устройство и масштабы Мироздания). И когда глубинное нутро его пропитывалось этим единством всего со всем, тут-то и начиналась оргия.
  Со временем представление о целокупности сущего так въелось в его мозг, что эта стадия подготовки оказалась ненужной. Он был готов всегда. Достаточно было только найти место и основательно осмотреться.
  А ещё спустя некоторое (немалое, впрочем) время его мозговой процессор, который занимается переработкой увиденного, так отладил свою работу, что начал легко находить многоуровневую гармонию даже в таких непривычных объектах, как ствол старого дерева, пожухлый лист или даже засохшие какашки. Можно было остановиться в любой момент и в любом месте - за городом ли, в городе, - выбрать себе любой натюрморт, да хоть кусок тротуара или стены, и попировать всласть.
  Стоит ли говорить, что Серж Пи стал настоящим гурманом даже наиболее абстрактных видов изобразительного искусства?! Он превратился в универсального, всеядного ценителя, настолько всеядного, что до сегодняшнего дня ему не встретилось ни одной работы, сделанной в затейливых современных стилях и техниках, которая не вызвала бы у него приступ острого и длительного восторга. И, оказывается, ничего-то и знать не нужно. Ни биографий, ни теоретических основ, ни замысла - ничего! Смешно до слёз.
  Правда, со временем эстетическая ценность всякого рода художественных изделий для него очень сильно умалилась перед таковой же самых вульгарных и нерукотворных объектов. Невероятно трудно, да что там, - практически невозможно даже гению превзойти совершенство того, что попадается на каждом шагу, буквально валяясь под ногами.
  
   MOOD 17
  
  Собрались они как-то под вечер. Три Сержиных приятеля: комсорг курса, художник комсомольской стенгазеты и забулдыга-пьяница, которого вскоре за этот грех выгнали из университета. Да ещё девушка - идеолог курса (была тогда такая удивительная должность, до сих пор понятия не имею, в чём она состояла). Ну и он, Серж Пи - недавно избранный комсорг учебной группы (выбрали его в наказание, так было принято: выбирать на подобные должности тех разгильдяев, которые не пришли на отчётно-выборное комсомольское собрание; и поскольку он, даже став комсоргом, по-прежнему не появлялся на этих собраниях и даже не разу не собрал взносы, то месяца через два его так же легко и безо всяких последствий заменили на другого).
  Собрались, значит, они и отправились в Троице-Сергиев монастырь праздновать Пасху Господню. Приехали на электричке, нашли по дороге к монастырю пустой, недавно покинутый дом. В нём уцелели и двери, и стёкла, и даже кое-какая рухлядь из мебели. Разместились они там, передохнули. Алкаш-забулдыга, ко всеобщей неожиданной радости, извлёк из своего заплечного мешка целый взвод бутылок и здоровенный кус колбасы в качестве закуски. Выпили, закусили, и двинулись на празднество.
  Народу - хоть по головам иди. Но студенты - ребята бодрые, вожаки комсомольские, к тому же поддатые. Построились клином - и вломились в толпу. Пробились в один из храмов. По пути, правда, потеряли где-то девочку-идеолога и забулдыгу.
  А Пи, распалившись, не остановился на совместно достигнутом рубеже, но стал прокладывать маршрут дальше, к алтарю. И продрался довольно далеко. Во всяком случае, когда заголосили все вокруг что-то, подпевая церковному хору, да повалились разом на пол, остался он стоять один-одинёшенек, как пень посреди прилегшего под ураганным ветром ковыля. С высоты своей небольшой длины Серж слегка недоумённо обозрел сотни уставившихся на меня задов. Было полное впечатление, что каждый верующий молится не Богу, а торчащей перед ним Жопе ближнего своего. Оглянулся - и там тоже тысячи спин, задниц, затылков да платков, и лишь вдали, в задней части громадного храма, толпятся так и не падшие наземь атеисты да интуристы.
  Дёргают его снизу, шикают. Отцепил он от свитера комсомольский значок и гордо прикрепил его к куртке: отъебитесь, мол, от меня!
  Почти всю ночь присутствовала студенческая компания там. Толпа уже привыкла к Сержу и, повалившись в очередной раз на пол, больше не теребила его брюки и полы куртки.
  Наконец оставшиеся сзади приятели заорали хором: “Уходим!”. Пи пробрался к ним, они пролезли сквозь заметно уже поредевшую толпу на улицу, разыскали остальных. Девочка-идеолог удивлённо лепечет: “Ребята, что-то со мной не то, я сама не своя. Религиозного дурмана, наверное, надышалась”. Покинули они это гиблое место, вернулись в дом.
  Двое, те, от которых Пи пробирался к алтарю, рассказали, что умудрились попасть в крестный ход. Да, было: около полуночи расступился народ, образовав проход, и двинулось по проходу шествие с хоругвями и певчими. Он-то, Пи, далековато оказался, не успеть, а вот они были прямо там, где нужно. Поднатужились приятели, отшвырнули крепких детин с зелёными повязками на рукавах, что образовывали как бы оцепление вокруг шествия, и проникли вовнутрь. Так и продефилировали под хоругвями и муторными песнопениями вокруг храма.
  В доме растопили печь, славную такую печурку, выпили, закусили, да и завалились спать.
  Только лежит это Серж, задрёмывая, и видит: из приоткрытой печной дверцы искры понемногу вылетают; то на пол какая упадёт, то на тулуп, под которым его приятель уже сопит вовсю. “Не загорелось бы, - думает. - Умирать-то неохота”. И тут кто-то тихо-тихо, очень спокойно говорит почти что изнутри: “А ничего такого это не значит”. Поверил Пи ему, расслабился. Но глянул опять - огоньки такие синие в пламени проскакивают. “Не проверили ведь мы дымоход. Вдруг забит? Угорим!” И опять тот же голос: “А ничего такого это не значит”. И на этот раз поверил Пи ему. Закрыл глаза и думает: “Ну умру я во сне, и что? Всего-то навсего не проснусь никогда. А как хорошо сейчас! Сыт, пьян, обогрет... Что значит смерть, если сейчас так хорошо, а потом я просто усну - и всё?”
  Он был полностью готов к смерти. Никогда прежде не испытывал он такого смирения, такого спокойствия, такого принятия.
  Проснулся он поздним утром, всё ещё пребывая в том предсмертном сиянии, существуя в некоем полурастворённом виде, и долго постигал, что не умер. И никакой особенной освобождающей радости не испытал от этого факта, а такое же покойное смирение и принятие: “Ну что ж, жив. И ничего такого это не значит”.
  
   MOOD 18
  
  Как-то один новый знакомый, пообщавшись с Пи, дал ему прозвище: “Сладострастник”.
  А Серж Пи в то время действительно уже был сладострастником. Потому что незадолго до этого его процессор преодолел ещё один важный рубеж. Он стал трудиться с такой производительностью, что успевал обрабатывать даже то, что хозяин видел во время движения. Это было потрясающе!
  Прежде пиршество не могло длиться слишком долго. Рано или поздно гармония видимого окружения вычёрпывалась до пределов доступного и наслаждение угасало. Требовалось, к примеру, отвлечься, или закрыть глаза, чтобы потом, вовлекшись опять, получить ещё одну порцию. Теперь же Пи не был ограничен ничем. Начав где-либо, он мог не спеша пойти оттуда куда угодно, и его процессор поспевал за ним! Оргия продолжалась!
  Пи поэкспериментировал с новыми возможностями. По несколько часов подряд ходил очумелый, с бесцельно блуждающим взором и искажённой мордой, нередко сквозь дурман ловя на себе недоумённые взгляды. Пробовал смотреть ТАК и музыкальные видеоклипы, кинофильмы - тоже получается! Но самый сладостный кайф он научился получать от двух э-э-э... ситуаций: от лицезрения (в буквальном смысле, - то есть созерцания лица, да и прочих частей тела симпатичного ему человека) и от глядения под ноги во время ходьбы. Этот последний приём предельно доступен, очень практичен и дарит чрезвычайно разнообразные и острые впечатления. Когда идёшь вот так, с расширенными глазами и горящим мозгом, - ты словно Ангел, в первый и последний раз спустившийся на Землю с совершенно позабытым сейчас поручением. Правда, порой странно осознавать, что зачастую приятнее бродить по самым прекрасным городам и весям, глазея при этом отнюдь не на привычные для нормальных людей красоты, а, скажем, на тротуар или на ещё более пошлый просёлок.
  (Тогда, поначалу, для него “Смотри!” было в значительной степени просто удачным приёмом. Он не задумывался особенно о Его реальности. Есть ли Он, нет - какая разница? - считал Серж Пи тогда. Но постепенно Серж всё явственнее и несомненнее чувствовал Его присутствие. Как-то сама собой взросла не вера даже, а уверенность, знание, такого же рода и качества, как уверенность в том, что он, Серж Пи, существует.)
  Как-то он решил попировать с Ним в электричке, и часа два буквально давился лицами, одеждой, движениями и мимикой пассажиров, оборудованием вагона и видами за окнами. Со временем пассажиры успокоились, наверное, сочтя его за тихое безобидное уёбище, отпущенное из диспансера за примерное поведение. Правда, вновь входившие, особенно девушки и дети, порой подавали некоторые признаки тревоги, но, видя спокойствие окружающих, вскоре тоже расслаблялись.
  Прекратить беспредел, прервать работу компьютера несложно, несравненно легче, чем запустить. Но очень уж не хочется. Разве что когда притомишься. Утомляет, утомляет со временем. Как секс без перерыва. А потом, через несколько дней, опять готов. Готов пить, хлебать, лакать из источника вечного наслаждения.
  
   MOOD 19
  
   Из оставленных мне записей:
  
   “ВАКЦИНА ОТ ПРАВОСЛАВИЯ
  (Вакцина, как известно, это порция тех же смертоносных вирусов, только ослабленных; благодаря ей организм вырабатывает необходимое противоядие.)
  
  “ПРАВОСЛАВНАЯ ИСПОВЕДЬ. Полный перечень грехов. В помощь кающимся”. Автор-составитель В. А. Губанов 1996г.
  (выдержки)
  МЕРЗОСТЬ ПРЕД БОГОМ НАШИ ГРЕХИ. А МЫ СОГРЕШАЕМ:
  8. Почитанием себя разумным и мудрым.
  29. Парением ума (мечтательностью в помыслах), немолитвенностью.
  30. Желанием учить (и незаконным учением, не будучи поставлены на это от Бога, не имея на то благодати).
  45. Ересью (общением с еретиками, молитвою с еретиками, ядением пищи с ними. Еретики суть: католики, протестанты, экуменисты, сектанты).
  51. Смехом (чрезмерной весёлостью, хохотом), смешливостью, насмешливостью, шутками, анекдотами, гримасами, смехотворством (рассмешиванием других), осмеиванием недостатков (вместо обличения).
  66. Баловством.
  78. Дружбою с неверующими, с безбожниками, с экуменистами разных вер, с масонами (членами тайных обществ), молитвою с еретиками, иудеями, мусульманами, сектантами. (...).
  88. Развлечением (отвлечением в работе).
  94. Забвением (забывчивостью).
  98. Согрешаем в ведении и в неведении (осознанно и неосознанно), волею или неволею, зрением, вкусом, слухом, осязанием, обонянием, и всеми чувствами; разумом и неразумием; умышленно и без умысла.
  108. Ласкательством (словом и делом).
  114. Украшением (лица, одежды, жилища), острижением волос (женщинами), выщипыванием бровей.
  121. Телолюбием (жалением тела, излишнею заботливостью о телесном), боязнью старости, морщин, болезней.
  126. Натиранием тела и лица благовонными мастями (духами, кремами, помадами).
  149 Вступлением в брак с неверующим или неправославным лицом.
  155. Страстным осязанием.
  172. Общением (для лечения) с знахарями, колдунами, (...) психоаналитиками, иглоукалывателями, (...) психотерапевтами, ведьмами, (...)
  188. Пристрастием (к кому или к чему-либо).
  221. Ношением неприличной одежды, спортивной, обнажающей тело, короткой, узкой, обтягивающей тело, одежды с надписями, модной, пышной, яркой.
  222. Ношением перстней, колец, серег, бус, ожерелий, галстуков, погонов и прочих украшений.
  225. Играми: картами, домино, лото, шахматами, шашками, и прочими, а также играми в лотореях; шарадами, викторинами и прочее.
  226. Смотрением зрелищ, слушанием (через кино, радио, магнитофон, видеопроигрыватель, театр, цирк, стадион, телевизор; и прочими средствами и орудиями зрелищ, развлечений).
  228. Плясками, танцами.
  229. Слушанием музыки, мирских песен, а также и пением, игрою.
  232. Употреблением средств (действий) против зачатия плода во чреве, искусственным прерыванием беременности.
  238. Чтением мирских книг, газет.
  268. Лечением у безбожников.
  271. Ядением в корчме (в ресторане, в баре, в кафе, и в прочих осквернённых местах); хождением в места зрелищ, в осквернённые нечестием, развратом, безбожием.
  281. Вкушением неосвящённой пищи (например, вкушением винограда прежде его освящения).
  291. Пристрастием к животным (ласканием их, разговором с ними, страстною привязанностью к ним).
  299. Купанием с лицами другого пола (или мытьём в бане), обнажением тела при людях (у врача).
  300. Мытьём в бане с иудеями (что служит к осквернению и воспрещено правилами Церкви).
  301. Пированием, устраиванием пиров в складчину.
  307. Желанием всем нравиться.
  354. Путешествиями для забавы, для развлечения (туризмом и турпоходами, хождением в гости без дела).
  366. Празднованием мирских торжеств, нового года, хождением на демонстрации.
  377. И прочими грехами и страстями, неупомянутыми здесь.
  ПРИЗНАК ПРОЩЕНИЯ ГРЕХА - НЕНАВИСТЬ К ГРЕХУ И НЕПОВТОРЕНИЕ ЕГО.
  А ПРИЗНАК НЕПРОЩЕНИЯ ГРЕХА - ПРИЯЗНЬ К ГРЕХУ, ПОВТОРЕНИЕ ЕГО, УСЛАЖДЕНИЕ ПОМЫСЛАМИ О НЁМ. КОГДА О ГРЕХЕ ПРИЯТНО ВСПОМИНАТЬ, ЗНАЧИТ, ГРЕХ НЕ ПРОЩЁН, НЕ РАСКАЯН”.
  
  Перечитай ещё раз, и повнимательнее, этот не такой уж длинный список. Особое внимание обрати на пункт Љ377. Представь также, что полный перечень грехов в 14 раз длиннее. Ну как, ты хотел бы, чтобы всему этому подчинялись твои близкие?
   А теперь дважды перечти последние, крупно выделенные строки. Ты уловил скрытый за ними садистский замысел?
  Ну а теперь ответь: ты ещё уважаешь православие?
   ...Эх, взяли бы мы их крепко под зябры, воздели бы разом да и опустили бы на уходящие к горизонту ряды смазанных солидолом кольев!”
  
   Предоставляю слово Фюреру:
   “Любая попытка побороть определённую идею силою оружия потерпит поражение, если только борьба против упомянутой идеи сама не примет форму наступательной борьбы за новое миросозерцание. Лишь в этом случае, если против одного миросозерцания в идейном всеоружии выступает другое миросозерцание, насилие сыграет решающую роль и принесёт пользу той стороне, которая сумеет его применить с максимальной беспощадностью и длительностью”.
  
  MOOD 20
  
  В другой раз Пи призвал Его в Москве, на Красной площади. Понятно: в таком месте полностью отпускать себя на волю было бы рискованно, и ему пришлось хоть как-то отслеживать свой имидж. Он прикинулся человеком, который деловито разглядывает Кремль, Исторический музей, большой пёстрый храм и прочее - то ли сопоставляя архитектурные стили, то ли освежая школьные познания. Серж с озабоченным видом рассматривал что-то, время от времени переходя с места на место или степенно, руки за спиной, прохаживаясь по брусчатке. А внутри бушевала оргия. Уж не знаю, насколько хороша была его игра, но во всяком случае многочисленные стражи порядка обходили Сержа стороной.
  Затем Пи в таком же полуобморочном состоянии важно прошёлся по Александровскому саду. Там наткнулся на большую цветочную клумбу, всю усаженную... - даже не знает, как эти цветы называются! Пи забрался на эту клумбу, благо, там были даже проложены дорожки среди цветов, и совершенно обалдев, принялся обжираться. Гуляли люди, и на скамьях вокруг клумбы сидело немало зевак, а он ползал на корточках, и каждый следующий цветок казался ему прекраснее предыдущего. Как и на Красной площади, Серж маскировался: изображал из себя то ли ботаника, то ли цветовода-любителя: иногда с очень глубокомысленным видом изучал строение тычинок и пестиков, а порой демонстративно сравнивал между собой пару экземпляров.
  Начался дождь, люди прикрылись зонтами, а Серж по-прежнему ползал и втихую пускал слюни, одновременно изображая из себя кого-то. Лишь основательно промокнув и озябнув, он смог-таки уйти.
  
   MOOD 21
  
  Очень интересное ругательство: “ёб твою мать!”. Сержа всегда очень занимало: что же в нём, собственно, обидного?
  Ну пендюрил адресант твою мать, рассуждал Пи, может, на самом деле, а может, лишь мечталось ему, ну и что? Разве мать - не женщина, не такая же женщина, как и любая другая? Немного странно, правда, слышать подобную фразу от молодых: ну на кой, думаешь, сдалась им эта далеко уже не первой свежести дама?
  Однако обижаются, даже в драку лезут. Кавказские горцы, говорят, глотку перегрызут обидчику.
  А вот на нетрадиционные и почему-то не практикуемые замечания: “ёб твою сестру”, “ёб твою жену” или “ёб твою дочь” обида если и присутствует, то в гораздо меньшей дозе, недоумевал он. Зато в этих случаях, особенно в двух последних, приправлена она хорошо заметной даже для самого адресата порцией банальной сексуальной ревности. Чувствуешь? - риторически вопрошал Пи. Мол, это у меня, а не у тебя, все права на мою жену и дочь, а отчасти и на сестру.
  Так может, и за возмущённой реакцией на чьё-то совокупление с твоей матерью, продолжал Пи, тоже скрывается похотливая ревность? Может, это матерное ругательство бьёт прямо по скрытому под многолетними напластованиями, но живому и чувствительному, как глубокая заноза, эдипову комплексу? И ты просто не смеешь сформулировать в ясных образах и словах такую простенькую и понятную причину своего благородного гнева? Что, как не эдипов комплекс, заставляет тебя яростно стискивать зубы, когда родной отец, вполне законно покрывавший и всё ещё порой покрывающий твою мать, вдруг пошлёт в твой адрес это коварное ругательство?
  Замечательно: в английском языке вместо “ёб твою мать” используется “you motherfucker”, то есть “ёбарь собственной матери”. Какая смысловая акробатика!
  И сколь целомудреннее и любовнее по отношению к матери оказывается реакция русского на русскую матерщину - в ней за жгучим: “это я, я, а не ты, имел свою мать, жаждал её иметь!” подразумевается торжествующее: “да, я истинно люблю её!” Тогда как англоязычник, услышав в свой адрес: motherfucker!”, позеленеет от лицемерного гнева: “Что, я? Любил свою мать? Да ни в жисть! Убью клеветника!”
  И Пи потрясал сухопарым кулаком.
  
   MOOD 22
  
  “Музыку, живопись, вообще искусство нужно не понимать, а догонять. Захочешь - догонишь. Всё догонишь. А со временем и обгонишь. А вот искусствоведов, музыковедов и прочих говноведов посылай на хуй. Пусть это станет твоей автоматической реакцией: на хуй! И по ебалу! По ебалу!”
  Это тоже Пи.
  
   MOOD 23
  
  Они тусовались в большой притемнённой комнате под тихую музыку. Их было несколько обоего пола. И музыка была такая - то ли медленный джаз, то ли... Подзабылось. Хорошо было.
  А потом разрезали торт, распечатали бутылку итальянского сухого вина. Разлили в бокалы.
  Пока решали вопрос о спиче, Пи держал бокал в руках, сразу в обеих, и бездумно нюхал вино, глядя сквозь золотистое, чуть зыбучее пространство. Смотрел, обонял, потом слегка качнул бокал, пространство в нём всколыхнулось, заискрилось, - и вдруг почувствовал себя на грани чувственного бешенства. С трудом сдерживаясь, он дождался спича, отпил крохотный глоточек, но не проглотил, а задержал во рту, с остротой новорожденного ощущая его вкус и аромат.
  Он поспешно встал и пересел на диван, в самый угол забился, в самую тень, чтобы не лезли к нему, не трогали. И сказал Ему: “Угощаю Тебя этим вином”.
  Он с Ним долго, по каплям, пил бокал. Он с Ним пил, пил и воспевал.
  В выпавшую минуту просветления Пи попытался представить, как выглядит со стороны. “А, ладно, пусть думают, что пьяный. Пусть думают, что грустный. Пусть думают, что хотят”.
  
  MOOD 24
  
  А музыка?
  А что - музыка? И с музыкой процессор разделывается успешно. То есть Серж ещё не обнаружил такой музыкальный стиль, который бы ему не пришёлся по нраву.
  Более того. Серж запросто может улететь даже от полной какофонии (словечко-то какое, русско-заморское!), абсолютно казалось бы беспорядочного тыканья в клавиши, дёрганья струн или лупления по барабану. Между прочим, он и сам обожает именно так, бестолково, побряцать на клавишах фортепиано или подёргать струны гитары. А хоть сколько-нибудь прилично играть просто не умеет. Не обучен.
  Есть одна тонкость. Некоторые музыкальные формы ему просто скучно слушать. Приелись. Слишком примитивны для процессора. Недогружен он получается. Приятно ему, блин, пахать на полную мощность, вот и сигналит он: “Давай, давай, гони музон!” А Серж ему бэмс! - попсу для младшего школьного возраста. Или неимоверно тихоходную (для него, родимого, конечно) средневековую сонату. Бывает, приходится его силой притормаживать, чтобы получить удовольствие. А бывает, он и сам почему-то переходит на пониженные обороты, может, от усталости, и тогда Сержа достаёт даже самая-самая убогая музычка.
  
  MOOD 25
  
  Есть у Пи одна страстишка. Пробавляется он ею не так уж часто, от случая к случаю, но переживаний и воспоминаний даже от нечастых этих забав хватает вполне.
  Сатанинским душком веет от этой его страстишки. А именно: обожает он искушать ближних своих. Как, впрочем, и дальних. Не всех, далеко не всех, однако, удостаивает такой чести. Чаще - тех, о ком никак не может решить, грязь он или князь, враг или друг. Реже - тех, кого обожает и в ком подозревает ответное обожание, но слишком стеснённое рамками приличий. Совсем редко - явных мерзавцев, для того только, чтобы затем с садистской ухмылкой ткнуть их носом в их собственное дерьмо.
  О типах, классах и видах искушений можно было бы написать солидный муд. Что я, возможно, и сделаю. С течением времени, когда Сержу наскучат эти забавы.
  Грамотное, хорошо продуманное и умело исполненное искушение само по себе дарит немалый кайф. А результаты его - это ещё одна изрядная порция удовольствия, причём даже независимо от успешности. Да-да, провал безупречно проведенной операции обычно радует Сержа не меньше, чем удача: ведь его провал - это победа подопытного!
  
  MOOD 26
  
  Захотелось Сержу Пи недавно стать евреем. Понравились очень ему их радостный эгоизм, убогая мудрость и простодушная кровожадность.
  Недолго думая, отправился он в синагогу. И надо же случиться такому совпадению: сталкивается там с тремя настоящими хасидами, в великолепных строгих траурно-чёрных одеяниях. Оказывается, прибыли они из Израиля на нас посмотреть да себя показать. По-русски ни бельмеса, так что помогал им добровольный переводчик.
  Обращаюсь Серж к ним примерно так:
  “Хочу вот принять иудаизм, стать евреем и служить верой и правдой великому Израилю”.
  Переводчик перевёл. Они долго и с великим изумлением разглядывают Сержа, затем один неуверенно говорит что-то.
  “Им кажется, что вам лучше отказаться от вашего желания”, изрекает переводчик.
  “Но я твёрдо решил”, настаивает Пи.
  Они тихо переговариваются, довольно долго, всё время косясь на него. Наконец один, с наиболее печальным лицом, начинает говорить:
  “Это очень-очень сложно. Это почти невозможно. Вам придётся отказаться от своей семьи. Придётся сменить имя и фамилию. Вы обязаны будете строго соблюдать все 365 ограничений и запретов, перечисленные в Талмуде. Вы должны будете ежедневно по несколько часов исполнять всё, что требуется от самых благочестивых иудеев. Все евреи будут внимательно следить за вами. Каждый ваш промах будет иметь серьёзные последствия. То, что простится прирождённому еврею, не простится вам. Так будет продолжаться всю вашу жизнь. И то же самое ожидает ваших детей. Лишь ваши внуки, - если всё пройдёт гладко, - станут стопроцентными евреями”.
  А он-то, Пи, думал: обрежусь, блядь, - всего-то и делов.
  
  MOOD 27
  
  Сходил Серж в кинотеатр, посмотрел “Империю чувств”.
  И узнал, как хотел бы умереть.
  Чтобы полюбила его такая же дикая свободная кошка. Полюбила бы яростно, вплоть до ненависти, до зубовного скрежета - оттого, что не может больше гулять на свободе, что приросла к нему, вросла в него.
  И чтобы однажды, в любовном акте, взяла она поясок от своего халата, накинула ему на шею... И он, знающий и её, и жизнь, и смерть, улыбнулся бы светло и благодарно и попросил бы только прежде связать его руки, дабы тело неразумное не помешало освобождению.
  И всё глядел бы, глядел на неё, такую любимую, такую любящую, вновь становящуюся дикой свободной кошкой.
  
   MOOD 28
  
  Топор легко перерубил шею и ткнулся в колоду. Голова откатилась в одну сторону, тело рухнуло в другую, брызжа кровью и бесцельно биясь.
  Пи включил секундомер, подхватил голову и всмотрелся. Глаза таращились на него, рот открывался и закрывался, пытаясь издать звуки. Пи ждал. Глаза всё пялились, а рот всё кривился судорожно. “Ничего себе, как долго!”, удивлённо подумал Пи.
  Но вот взгляд утратил направленность. Глаза обречённо закатились. Рот застыл, так и не издав ни звука. Пи выключил секундомер. Прошло 24 секунды.
  Тюк! Ещё одна голова скатилась с колоды, ещё одно брызжущее соком тело забилось по другую сторону. Опять Пи поднёс его глаза к своим.
  На этот раз прошло 22 секунды.
  На праздник хватило всего двух гусей. Маловато для статистики.
  
   MOOD 29
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Ты такого цвета -
   его не видит никто,
   но я начинаю видеть.
  Ты с такой планеты -
   она неизвестно где,
   но я недавно оттуда.
  Мягко ускользаешь,
   но оставляешь себя -
   как выдох следом за вдохом.
  Та сама не знаешь,
   какое твоё лицо -
   склонись над тихой водою”
  
  
  
   MOOD 30
  
  Из оставленных мне записей.
  
  О, бедный и жалкий русский мой язык!
  Нет, не так. О, мой бедный и жалкий русский язык!
  Опять не то. О, бедный и жалкий мой русский язык!
  А ведь и в самом деле... Потому что так и не смог я внятно сказать, как же мой русский язык беден и жалок.
  
  MOOD 31
  
  Ты видел когда-нибудь живого святого, уё?
  Если пересечётся когда-нибудь твой путь с путём Сержа Пи, то увидишь.
  
  MOOD 32
  
  Опять Пи резал кур. Глаза в глаза и ножом - туда-сюда по горлу. Подумал потом: как хорошо! Жить себе беззаботно, безбедно (в общем-то), и принять смерть быстро, в считанные секунды. Ну что стоят двадцать-тридцать секунд агонии, причём непонятно, насколько она действительно неприятна, по сравнению с целой жизнью?!
  Снёс бы Сержу неожиданно так, разом, башку кто-нибудь - ей-Богу, в последние свои мгновения он был бы благодарен убийце. А ещё лучше получить пулю в лоб или в затылок из нежданной-негаданной засады, когда идёшь, пританцовывая.
  Вечная слава добрым, гуманным, первым же щелчком вышибающим мозги снайперам и киллерам! Крылья носят они за спиной - прозрачные, невидимые.
  
   MOOD 33
  
  ...Он разложил её, нагую, на диване, поставил её ноги на пару стульев, стал между ними на колени, ввёл своего дурика в её сочную дурочку и принялся неспешно совокупляться. Совокупляясь, он смотрел на неё, ощупывал, гладил глазами (и меньше - руками). А она была красива, его любимая, так красива, что очень многие ребята ему завидовали, стройна до того, что её преподаватель физкультуры не могла поверить, что эта девочка прежде не занималась ни художественной гимнастикой, ни балетом.
  Он смотрел на неё, он гладил её, он любовался ею во всю площадь своих глаз, во всю их глубину. И вдруг, то есть так быстро и неотвратимо, что иначе чем “вдруг” и не скажешь, её красота нахлынула на него, влилась потоком - да так и осталась присутствовать внутри, медленно и торжественно. Всё потеряло значение и ценность; лишь она, её формы и оттенки кожи, и движения. И ещё Великий, едва ощутимо скользнувший в него.
  “Какая ты красивая...”, только и смог изумлённо проговорить он онемевшими враз губами. При этом он совершенно автоматически продолжал сновать внутри неё, причём член сохранил свою боеготовность, вероятно, тоже автоматически.
  Для него осталось неизвестным, сколько это длилось. Он совершенно не чувствовал обычного восхождения к оргазму. В мозгу всё крутилось засевшее там “какая ты красивая”.
  Наконец она поняла, что с Сержем творится нечто, и принялась внимательно изучать его лицо.
  “Что с тобой? - спросила она. - Я уже устала”.
  “Какая ты красивая”, озвучил Пи единственную доступную ему фразу.
  Она благодарно улыбнулась, подождала, потом повторила:
  “Да что с тобой? Замучишь ведь!”
  И лишь тогда он начал приходить в себя. Он попытался переключиться на сношение, чтобы кончить, но никак не удавалось. Идея ебли никак не удерживалась в нём, словно мокрый обмылок в мокрой руке.
  Какое-то время Пи растерянно соображал, как достойно выйти из положения. В конце концов он попросту лёг на неё, лёг, чтобы не видеть больше, обнял, прижался, присосался - и кончил.
  
   MOOD 34
  
  Бабушка умерла - вычеркнул. Отец разбился на машине - вычеркнул. Пуделя какие-то бродяги съели - туда же, списал. Недавно и второй преставился - ну и хер с ним, вернее с ней, сукой, хотя и любили они друг друга.
  Пи вычёркивает сразу, как только узнаёт о факте потери. Так что даже огорчиться не успевает как следует. Так, набежала тень - и ушла, и нет её. О том, чтобы сходить на могилку или просто помянуть - смешно даже помыслить. Всё равно как навещать свалку, на которую когда-то выбросил то, что пришло в полную негодность.
  Как-то Серж Пи заявил: тот, кто долго тащится от тоски по утерянному, совершенно подобен идиоту, который, потеряв свою одежду, не надевает другую, а упорно продолжает ходить нагишом, дрожа от холода и стеная о достоинствах той, прежней.
  И живых при необходимости он списывает без труда и неприятных последствий. Решил, что этот друг больше не друг - и списал. Очень просто. Элементарно. Раз - и всё. Обожал девочку, обожал до безумия, но решил однажды определённо, что не стоит - и вычеркнул. Точка. Ни тебе стихов заупокойных, ни соплей в рюмку. Другая - и с другой точно так же.
  А вообще Серж Пи старается воплотить в себе принцип “с глаз долой - из сердца вон”. И очень желал бы, чтобы к нему относились точно так же: пока способен удовлетворять - пользовались, утратил эту способность - вычеркнули и поскорее нашли замену.
  Хотя, признаться, иногда, со скуки, вспоминает кого-либо из любимых, которые уже не с ним, и тянет. Но это от скуки. Скучает то есть по ним. Иногда.
  
   MOOD 35
  
  Когда было Сержу уже за тридцать, случилась с ним беда. Его угораздило смертельно влюбиться в девочку двенадцати лет. Нет, сам по себе этот факт ещё не беда. Но дело в том, что и она очень энергично, почти ещё по-детски, в него влюбилась. Кто пережил подобное, тот знает его сокрушительную силу.
  Их близость ограничивалась, если верить Сержу, нежнейшими головокружительными поцелуями, чрезвычайно волнительными взаимными прикасаниями, как бы нечаянными и оттого ещё более желанными полу-объятиями с полу-тайными ласками волос, шеи, лица. И часто в такие минуты Пи чувствовал Его или знал, что Он здесь.
  Однажды, ещё в первые дни их знакомства, когда костёр только разгорался, они сидели, болтая, на диване. В комнату вошёл её пудель, запрыгнул к ним и принялся назойливо приставать к ней. Она отталкивала его, она рассердилась на него, но он неутомимо требовал и требовал внимания к своей персоне.
  “Ну что ему надо, вот привязался!”, воскликнула она, в очередной раз отводя от себя его морду.
  “Он хочет, чтобы ты поласкала его. Он ведь не может тебе это сказать. Знаешь, люди тоже иногда хотят ласки, а сказать не могут. Тогда они как-нибудь намекают”.
  Она погладила пса, тот успокоился, они с Пи ещё немного поболтали. Потом она помолчала, задумчиво перебирая пальцами собачью шерсть. А затем медленно, немного томно, но как-то очень естественно полуобняла пуделя и прилегла, положив на него голову. И замерла, искоса поглядывая на Пи.
  Он придвинулся, осторожно погладил её волосы, склонился над ней, поцеловал в висок, в лоб. И вдруг увидел, как из её глаза выкатилась слеза. Незнакомая прежде неистовость охватила его, но невероятно обострившееся звериное чутьё подсказывало: не нужно ничего предпринимать. Разве что... Но он не успел убрать эту слезинку поцелуем - она опередила его и смахнула рукой.
  “Боже, - подумал он тогда, - это один из лучших даров Тебе”.
  А потом пришла её мать и чудо закончилось.
  
  В другой раз - зимним вечером они были в комнате втроём: Пи, она и её дальняя родственница, которая лежала себе на диване, то ли подрёмывая, то ли уже уснув.
  Возлюбленная Пи восседала у него на бёдрах, охватив талию ногами, а шею руками, и о чём-то тихонько щебетала. Пи блаженствовал, почти не понимая её речи, впитывая всю её всеми своими органами чувств.
  “У тебя сильный пресс?”, спросил он, когда закончилась её незамысловатая история. - Давай попробуем, сколько раз ты поднимешься от пола”.
  “Держи меня”, велела она и откинулась назад, изогнулась, поднялась, взяв его за плечи; опять откинулась, опять поднялась. И вдруг, положив ладони ему на затылок, потянулась лицом к его лицу, губами к губам, потянулась отчаянно и вместе с тем нерешительно. Всё ближе была она, её чувства прямо, без преград, входили в него, он обнял её...
  И тут завозилась родственница на диване.
  Обольстительница чуть вздрогнула и, так и не прикоснувшись своими устами к его, несильно подула на Пи, на губы, и отстранилась.
  До этого они ещё ни разу не целовались “по-настоящему”, в губы, и эта ласка, этот несостоявшийся первый поцелуй, поцелуй ангела, поверг Пи в немое изумление, до того сильное, что и сейчас всё цепенеет внутри.
  
   MOOD 36
  
  Иногда случаются наваждения.
  Случается изредка, что посмотришь на близкого-близкого, знакомого-знакомого человека как-то по особенному - то ли когда он спит, то ли когда он рассержен на тебя, то ли при лунном свете, - и усомнишься вдруг: да он ли это? А не чужой ли кто-то здесь, рядом с тобой, на самом деле? Мотнёшь головой, протрёшь глаза, окликнешь - уф, да он же это, родной!
  Вот и с Сержем случилось такое. Случилось, когда прочёл он в Новом Завете, что сам Сатана запросто принимает вид Ангела Света (позже Серж с немалым удивлением узнал, что другое имя Сатаны, Люцифер, и означает “Ангел Света”). Вздрогнул Серж от этих слов, заволновался: не ошибся ли он? Того ли возлюбил? Ангела ли Света?
  И чем больше Серж сомневался, тем больше находилось аргументов в пользу его сомнений. “Ведь какие дары Он принимал, чему радовался? - припоминал он. - Я дарил Ему не только осеннюю листву, но и девичьи прелести, не только парное молоко, но и вино, и даже водку! Я дарил Ему запах распотрошённой сигареты и оргазмы, свои и чужие, дарил дискотечную истерику и постыдную негу полного безделья. Я дарил такое, что брезгливо отшвырнул бы любой святоша - и Он брал”.
  “Кто же Ты? - недоумённо, чувствуя захребетный холодок, вопрошал Пи. - Ты, который принимает ВСЁ и наслаждается ВСЕМ, не отвергая ни хорошего, ни плохого, ни чистого, ни нечистого?”
  “НЕ ОТВЕРГАЕТ... НИ ЧИСТОГО, НИ НЕЧИСТОГО”, повторил Серж поражённо. Он бросился к Библии, он листал и листал Новый Завет, он искал, искал. И нашёл:
  “Я знаю и уверен в Господе Иисусе, что нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто”. (К Римлянам, 14:14)
  “Это Ты, Великий! - вскричало всё в нём. - Прости, что усомнился, поддался искушению, прости!”
  Он успокоился. Он ни на миг не сомневался, что Великий простил. И Серж тут же подарил Ему зимний день, снегопад и цветущий кактус на подоконнике.
  
   MOOD 37
  
  Хочу объяснить немного подробнее, как “это” происходит.
  Неверно думать, будто Пи, принося Ему дар, ВСЁ ВРЕМЯ явственно ощущает Его присутствие в том смысле, в каком обычно мы ощущаем присутствие другого человека в одной с нами комнате. О нет! Как Серж сотни раз убеждался, больше всего Великий радуется чистой, простой, земной любви разумной твари ко всему сущему, Им сотворённому и по Его законам свершающемуся. Так что Он, Мудрейший, не отвлекает Сержа Своей персоной. Великий и Мудрейший знает, что ничтожному человечку очень трудно было бы обитать естественно в материальном, земном мире и одновременно пребывать в виду Его очей.
  Дав знать о Своём присутствии (можно выразиться и иначе, более библейски: сошедши на Сержа Духом Святым), что переживается как внезапное выявление всеобщей запредельной красоты, Он как бы уходит из его внутреннего зрения, так что остаётся лишь радость соучастия, совершенно необычайного оттенка или тембра (нет подходящих слов для описания), одновременно и родственная, и нет, с обычными нашими наслаждениями. Можно привести такое, хотя и отдалённое, сравнение: вообрази, что Великий собственноручно приготовил для тебя самые любимые твои яства, и ты с чрезвычайным аппетитом вкушаешь их. (Кстати, удовольствие от процесса еды по своей силе и разнообразию очень сходно с тем, что Серж может получать через зрение, слух и прочие органы чувств. Так что выражение “пиршество” вовсе не случайное.)
  Боюсь, что ты так и не понял. Я ещё вернусь и попробую разъяснить получше суть “этого”.
  
   MOOD 38
  
  СОН.
  Самолёт, неловко помахивая крыльями, бесшумно шёл на посадку. Место для посадки, впрочем, мало походило на таковое. На сотни километров вокруг сочно зеленела Амазония.
  Серж и какой-то Фернандо, матерясь на всех известных нам языках, всматривались соответственно в правый и левый иллюминаторы пилотской кабины. Два седеющих пилота, уже практически не дыша, тщетно пытались разглядеть впереди что-либо оптимистичное. Кроме этих четверых, всматриваться было некому. Остальные были выброшены за борт вскоре после того, как закончилось топливо. Сгоряча Пи велел было выбросить и штурмана, по вине которого угнанный нами дряхлый-предряхлый Ил-18 пролетел восточнее США и углубился в Южноамериканский материк, в то время как прочие обитатели самолета доканчивали оргию, в которую по мере приближения к цитадели демократии плавно перешла всеобщая смертная тоска по покинутой Отчизне, но командир корабля грудью вступился за ещё не адаптировавшегося к работе в нетрезвом состоянии племянника, и Серж отложил расправу.
  “Вода!”, вскричал Фернандо. Пилоты повернулись, а Серж бросился к левому иллюминатору. Действительно, в нескольких километрах от нас блестела какая-то жидкость.
  Командир корабля, перестав седеть, навалился на штурвал.
  
  ...Сначала он ощутил тяжко звенящую голову и гудящее тело. Следующие несколько минут Серж провёл, неспешно концентрируясь на самом себе. Вслед за этим с усилием разлепил глаза и обнаружил всё того же себя лежащим полубоком-полунавзничь одновременно и на тёплой сырой земле, и на твёрдых неудобных лианах. Прислушавшись сквозь тугой звон в ушах, он расслышал некие хрустящие и чавкающие звуки. Кое-как повернувшись на другой бок, Серж увидел останки самолета, замысловато перемешанные с тиной, ветками и лианами. Рядом с одним из кресел, у кромки воды, его глаза узрели громадного крокодила, неторопливо поглощающего тело командира корабля. Тёмная бугристая тварь уже успела сожрать полторы ноги и почти всю задницу, и сейчас приноравливалась отхватить кусок побольше от последнего бедра. Судя по всему, пища уже не испытывала никаких чувств.
  Серж пошарил глазами в поисках остальных. Среди обломков удалось разыскать чью-то голову в шлемофоне, но на оклик та не ответила, а выяснять, соединена ли голова с телом, пока не хотелось.
  Серж перевёл взгляд на крокодила и неожиданно почувствовал легкую тошноту и рези в животе. Немедленно взбодрившись этими ощущениями, он вскочил на ноги, которые оказались целы, схватил уцелевшими руками подвернувшийся металлический стержень и ринулся вперед.
  Когда пресмыкающееся, содрогаясь он наносимых по нему зверских ударов, с громким хлюпаньем скрылось среди тины и зарослей, Серж, довольно усмехаясь, вернулся к истерзанным останкам.
  Присев, он ловко принялся раздевать тело, одновременно прислушиваясь к резям и бурчанию в желудке и непроизвольно бормоча:
  “Лукопраства... твою мать...”
  Так и не доведя начатое до конца по причине выпавшего из брюк ножа, Серж поспешно отхватил этим ножом сочный кусок бедра и впился в него зубами.
  
  В то время как Пи, мурлыча от наслаждения, заталкивал в рот очередную порцию, голова второго пилота открыла глаза, в которых тут же отразился ужас.
  Серж оглянулся. К месту катастрофы с копьями наперевес и с луками наизготовку крадучись подходило с десяток почти голых невысоких мужчин, несомненно дурно воспитанных и несомненно, как и второй пилот, очень голодных.
  
  Вождь восседал на устланном циновками ложе в окружении старейшин и смотрел видеофильм. Когда Сержа ввели, он, не повернув головы, рукой указал на покрытый свежесрезанной травой пол, и воины подтолкнули моё тело к указанному месту. Серж уселся, ожидая, но все присутствующие, в том числе и вошедшие воины (оружие они оставили у входа в хижину), пялились на экран, и бледнолицему Пи ничего не осталось, как последовать общему примеру.
  На огромном стеклянном прямоугольнике старенького телевизора седьмого поколения Эммануэла, та самая, с вульвой шире плеч, - а её Пи сразу узнал, так она была похожа на легендарную Сильвию Кристель из первых серий, - занималась любовью с чудовищными микроцефалами с планеты Юлиола. Компьютерная анимация была настолько совершенной, что поначалу Серж подумал было, что за годы его сладостного сна микроцефалы действительно посещали Землю и были приглашены на съемки фильма, но когда Эммануэла, визжащая и бьющаяся в оргазме, всадила в тело самца предлинный нож и оттуда вывалились какие-то зеленые лохмотья, он понял, что это работа компьютерщиков.
  Тем временем, пока героиня продолжала кончать и кончать своего любовника, другой микроцефал подобрался сзади, вынул из заплечной сумки набор членов, выбрал исполинский придаток, консистенцией и формой напоминающий средневековый меч, несколькими нетерпеливыми движениями прикрепил его над мошной и нагнулся над Эммануэлой, ища, куда бы воткнуться. Но, пока он ворочал своими похотливыми рачьими глазками, откуда ни возьмись подскочил землянин с телом Шварценеггера и немедленно сорвал шорты, явив на свет торчащий член длиной с предплечье. Через пару секунд член исчез во влагалище Эммануэлы. Она, заметив это, прервала свое предыдущее занятие и, нагнувшись пониже, одной рукой схватила мошонку землянина, а другой, с тесаком, потянулась было туда же со вполне прозрачным намерением. Зазвучали тревожные аккорды. Вождь и старейшины дружно ахнули. Но тут обуянный страстью герой так двинул тазом, что Эммануэле, дабы сохранить равновесие, пришлось поспешно опереться на руки.
  “Это я, Крис”, процедил Шварценеггер, и стоящая раком героиня улыбнулась и тут же заохала.
  Микроцефал с мечевидным членом теперь соображал, как бы использовать Криса. Заметив, куда именно Крис ввел свой орган, инопланетянин ловко раздвинул жесткие ягодицы богатыря и одним мощным телодвижением во всю длину засадил туда свой меч. Несомненно, землянин догадался об этом, поскольку конец неземного члена пробил его живот и теперь двигался туда-сюда перед его глазами, едва не задевая спину Эммануэлы. Но, стеная и скрипя зубами от противоречивых эмоций, Крис всё же успешно завершал начатое.
  Наконец Эммануэла яростно заработала тазом и тут же завопила от восторга. Крис немедленно вытащил красно-синий орган и, скаля зубы и играя мускулатурой, принялся мастурбировать. Видеокамера заехала спереди, и почти сразу струи спермы залили объектив. Практически одновременно раздался торжествующий рык микроцефала и к мутно-белым потокам на экране добавились ярко-зелёные, а следом - брызги алой крови.
  Под трепетную незабвенную мелодию неспешно потянулись титры. Серж оторвался от экрана и тут же заметил, что все индейцы как один уставились на него. Вождь цыкнул зубом и, улыбаясь, с характерным звуком потёр друг о друга свои изнеженные ладошки.
  Серж встал и приготовился внутри.
  “Что скажешь?”, радостно спросил вождь.
  “Ебал я рака твоей мамы!”, дерзко, но достаточно осторожно буркнул Пи, одновременно и сожалея, и радуясь тому, что будет съеден.
  Вождь слегка склонил голову набок, осмысливая. Вдруг он улыбнулся совсем по-отечески:
  “Вот что, сынок. Завтра у нас большой праздник. Обряд инициации девочек. Наши девочки станут взрослыми. Хотя ты и не похож, я предлагаю тебе пройти через это”, молвил он, глядя Сержу прямо в глаза.
  “Я подумаю”, только и смогла Пи выдать в ответ.
  “Думай. До утра”, вождь хлопнул в ладошки; вошли две голенькие разрисованные девушки с ещё острыми сисюльками, он что-то велел им при помощи жестов и они потушили свет.
  
   MOOD 39
  
  Тебе нравится женское молоко? Тёплое, парное, оно прозрачнее и куда слаще коровьего. Часто у него непередаваемый, не то чуть терпкий, не то чуть горьковатый привкус.
  Сержа не раз угощала им одна его знакомая и очень им обожаемая девочка. Она вышла замуж рано, в шестнадцать, и почти сразу родила. Совершенно не стесняясь Сержа, она сцеживала лишнее молоко из припухших грудей и тут же поила его им. Серж прямо-таки пускал пузыри от удовольствия и просил ещё и ещё. Она удивлялась: “Чудной ты! Давала я пробовать мужу - его тошнит”.
  Как странно, думал Пи. Почему вообще может тошнить от еды? Тем более от такой предельно человеческой, как эта?
  И он пытался вспомнить, тошнило ли его когда-либо. Однажды объелся протухшего мяса - было вкусно, но потом мутило, даже рвало. Пару раз перебирал со спиртным - тоже тошниловка была изрядная. Но чтобы от свежего, не пересоленного и не перегорелого продукта - да как такое возможно? Даже улиток виноградных здоровенных приходилось глотать живьём, даже длиннющих дождевых червей употреблял, ещё разных там личинок и куколок - и хоть бы что, хоть бы поморщился.
  Удивляло Сержа Пи то, что ему доводилось встречать людей, на первый взгляд вполне интеллигентных, которые очень любили повторять совершенно идиотскую поговорку - “о вкусах не спорят”. Эти же интеллигентишки демонстрировали благовоспитанный ужас, когда Пи упоминал о любимых блюдах некоторых народов: опарышах, так обожаемых китайцами; саранче, почитаемой арабами; лягушках, подаваемых во французских ресторанах. О вкусах же древних людоедов говорить он и вообще не решался.
  Само собой, что отвращение к еде невольно переносится на тех, кто эту еду готовит и ест (обратное также верно), - полагал Пи. Так что это может служить неплохим тестом, при помощи которого легко отделить затаившихся человеконенавистников от прочих.
  Истинно, думал он, истинно сказал две тысячи лет тому назад Апостол Павел: “Я знаю и уверен в Господе Иисусе, что нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто”.
  А о вкусах действительно спорить нечего: вкус есть лишь у тех, кому может понравиться всё без исключения. Прочие - ...
  
  MOOD 40
  
  В детстве Серж Пи обожал манную кашу.
  Ел он её так:
  Прежде всего, он настаивал, чтобы каша была очень сладкой.
  Подождав, пока она остынет и схватится желтоватой корочкой, Серж наполнял ею ложку. Затем брал крупную соль, пару кристалликов, и украшал ими уготовленную порцию. И отправлял в рот.
  Медленно перемешивал там, медленно жевал и блаженствовал от противоречивого сочетания всеобщей сладости и островков солёности.
  Иногда он не добавлял соли - и упивался девственной манной сладостью, которая от того казалась ещё упоительнее.
  
  MOOD 41
  
  Пи быстро выяснил, что Ему нравится практически всё из того, что годится в пищу. Простой кусок хлеба с водой; гречневая каша без масла, без соли и вообще без ничего более; сырая морская рыба; стакан молока - становясь дарами Ему, все они рождали в Серже блаженство, граничащее с трансом.
  Иногда Сержу хотелось преподнести Ему что-либо особенное. Денег на дорогие китайские или французские рестораны не было, и он сам изобретал что-нибудь эдакое. Изумительными оказывались свежий огурец, запиваемый молоком, торт вприкуску с солёным же огурчиком, та же гречневая каша порой совсем без ничего, а порой чуть ли не пополам с крепчайшим перечным соусом. Особо гордится Пи блюдом, которое назвал “хрю”: в томатный сок добавляется растительное масло, побольше тёртого чеснока, крошится хлеб, мясо или колбаса, а дальше - всё что угодно, по настроению.
  Не всегда удавалось принести всё это Ему в дар. Часто мешали соучастники трапезы, бестолковые застольные разговоры, неуместные музыка или чтение. Но часто, когда Пи был один или когда соседи забывали о нём, Серж звал Его и делился, чем Он Сам послал.
  
   MOOD 42
  
  Однажды любимая спросила Сержа, просто так спросила:
  “Что ты станешь делать, если я вдруг умру?”
  Серж не раздумывал долго. Ответ нашёлся сразу:
  “Я тебя съем. Разделаю, положу в холодильник и буду есть долго-долго и страстно-страстно”.
  Она приняла это за шутку, может, неудачную. А зря. Он совершенно не шутил. Пи никогда не понимал и не понимает, как можно тело любимого человека, такое родное, знакомое вплоть до самых укромных закутков, взлелеянное собственными руками, тело, которым так обожал наслаждаться и которому с таким восторгом дарил наслаждения, просто взять и выбросить, отдать на съедение червям, многоножкам, микробам, плесени и прочим совершенно чуждым тварям.
  Между прочим, Серж смутно подозревает, что отнюдь неспроста в некоторых культурах, в частности, в его собственной стране, свеженьких покойников принято класть на большой стол, и более того, порой этот же стол одновременно оспользуется для траурной трапезы. Может быть, только бессознательные, вбитые с детства идиотские запреты (да ещё так называемые нормы приличия) удерживают родственников и возлюбленных умершего от желанного людоедства?
  Пи был бы счастлив, если бы знал, что живёт на свете девушка, которая мечтает при случае съесть его плоть, слопать, сожрать, упиться ею, обсосать косточки и, радостно порыгивая, предаться воспоминаниям о совместных любовных и нелюбовных утехах, счастливых и не очень встречах.
  И ещё Серж Пи лелеет мечту встретить такую, которая в самом-самом розовом настроении так озвучила бы себя: “Я вся твоя, от макушки до кончиков пальцев, и делай со мной всё, что пожелаешь”.
  
   MOOD 43
  
  Была у него в Москве знакомая девочка. Действительно девочка, пяти лет от роду. Негритяночка, шоколадка с Мадагаскара. Микаэлой её звали, Микой. В обычный московский детский сад ходила, неплохо болтала по-русски, подмешивая кое-где французские словечки. Даже матерщину нашу освоила и употребляла вполне грамотно.
  Подружились они, Пи очень скучал по ней. Ждёт - не дождётся выходных. Бросал свою возлюбленную, порой доводя её этим до слёз, и мчался к Мике. Забирал её у родителей и отправлялись они гулять по Москве, либо на электричку - и за город.
  Гуляли и бесились они подолгу и основательно. Случалось, Мика выдыхалась, тогда залезала к нему на руки, обнимала цепко, по-обезьяньи, и спала. Прохожие засматривались, улыбались, перешёптывались.
  Однажды, дело было зимой, они принялись бросаться снегом. Она раззадорилась; правда, на дальности и точности её бросков это сказалось мало. Пи отбежал и, почти не целясь, несильно швырнул в неё довольно тугой снежок. И надо же: он угодил ей прямо в лицо, залепив глаз. Пи тут же поспешил к ней, стремясь утешить, ожидая чего угодно: рёва, бегства, оскорблений. Но едва он оказался рядом - она с плачем кинулась к нему на руки, обхватила крепко, прижалась. Он обтёр её лицо, глаз, целовал и утешал. Она очень быстро успокоилась и тихо, серьёзно сказала: “Давай больше не будем бросаться”. Уже потом, позже, Пи удивился: как же нужно верить в его дружелюбие, чтобы так отреагировать на им же причинённую боль!
  Как-то напугала она его изрядно. В зоопарке зазевался он и она, пробравшись сквозь загородку, подошла вплотную к медведю в клетке. Медведю это не понравилось, он фыркнул и потянулся к ней. Пи уже понял, что к чему, рванулся к Мике, чтобы схватить её за шиворот и оттащить. Но не успел. Взмахнул мишка лапой - и сверху вниз, вдоль прутьев решётки. Каким-то чудом Мика успела отшатнуться, но задел-таки её здоровенный коготь, легонько совсем задел, немного оцарапав щёку прямо под глазом. Извлёк Пи её оттуда, ни жив ни мёртв, но рад неимоверно.
  Возятся они однажды, борются, щекочутся и всё такое. Потом уселась она к нему на колени - и давай облизывать его лицо. Лизнёт пару раз - и куснёт легонько за щёку, лизнёт - и опять куснёт.
  “Что ты, Мика?”, спрашивает Пи.
  “Какой ты... - говорит. - Хочу тебя съесть”.
  
  MOOD 44
  
  Просыпается Серж среди ночи.
  В кресле сидит светящаяся фигура. Лица не разобрать, просто голубоватое пятно. “Сплю”, решает Серж. Садится, тянется к выключателю.
  “Не нужно”, говорит оно. Голос как из скверного приёмника, сухой и резкий.
  “Ты Ангел или инопланетянин?”, спрашивает Серж, устраиваясь в постели поудобнее. Подкладывает под спину подушку, облокачивается. Оно молчит.
  “Сам ты инопланетянин”, наконец замечает оно, совершенно, впрочем, спокойно.
  Ну да, естественно, соображает Пи. Для него я инопланетянин и есть.
  “Поговорим? - предлагает Серж дружелюбно. - Или у тебя другие планы?”
  “А о чём с тобой разговаривать?”, равнодушно откликается оно. Серж почему-то теряется.
  “Вот скажи: о чём бы ты толковал с говорящим тараканом?”, не дождавшись ответной реакции, продолжает оно.
  Странно, но Пи не обижается. Чего обижаться на собственное подсознание?
  “Ладно, - в тон ему говорит Серж. - Раз так, тогда я ложусь спать”.
  И, вернув подушку на прежнее место, действительно ложится, накрывается одеялом.
  “Жаль”, тихо произносит оно, и в его радиоголосе Пи различает печаль.
  “Жаль”, повторяет снова, встаёт, с лёгким металлическим шорохом влезает на подоконник и прыгает наружу.
  Серж вылезает из постели и с любопытством глядит в раскрытое окно, вверх, вниз, высовывается, осматривая все три нижних этажа. И осознаёт вдруг, что не спит, что проснулся уже.
  Так грустно сделалось ему! Действительно, на кой мы им, говорящие тараканы? Поглазеть на нас забавно, десяток-другой опытов проделать, а больше - на кой?
  Но вот о чём же оно жалело?
  
   MOOD 45
  
  Самое сексуальное переживание Сержа Пи или Девушка Его Мечты.
  Совсем недавно это было. Как-то летом ехал Пи в поезде, в купейном вагоне. На одной из станций к нему в купе вошли две девушки, постарше и помладше. Старшей было лет двадцать или с хвостиком; заурядная бесцветная внешность, тусклые, скованные и речь, и повадки.
  А вот младшая... Лет четырнадцати-пятнадцати на вид (позже подтвердилось)... - с первого её шага в купе, с первого взгляда (её? Сержа?), с первого вдоха Пи словно провалился в сексуальную трясину, ту, которыми так богата Страна Дураков, или Страна Маньяков, а может, Страна Смертельно Влюблённых.
  На ней была коротенькая юбчонка, лёгкая распахнутая кофточка и майка без ничего более. Тонкая, безупречно сложенная, с невероятными небольшими грудками, гладкими тёмными волосами ниже плеч и смуглым медовым лицом полу-восточной красавицы: налитые, с нежным пушком на верхней, губы, маленький расширенный носик и умопомрачительные глазищи. А лоб, это Пи чуть позже заметил, покрыт от самых бровей вверх не пушком даже, а настоящими тоненькими короткими волосиками, прямо как у Лилит, или словно эта девочка ещё месяц назад была обезьянкой и метаморфоз чуть-чуть не завершился.
  И запах! Будь на её месте любая другая, или если бы Серж сидел с закрытыми глазами, он решил бы, что от вошедшей смердит. Это была смесь грязных трусиков, немытых, острого сырного аромата промежности и подмышек, запущенных засаленных волос и весьма несвежей верхней одежды. Но было нечто такое... Не знаю: дикое ли сочетание изысканной прелести этого создания и исходящих от него ароматов или глубоко погребённые в Пиевой памяти и виртуально воскресшие вдруг воспоминания и ассоциации, а вернее всего - сама её аура, потому что было, было ещё что-то поверх упомянутых запахов, нечто неопределимое, но несущее в себе тот самый безотказный яд, который до сих пор медленно живёт в Серже.
  Короче говоря, его разом пробрал как бы мороз, или как бы жар, и он как бы задохнулся, а в следующую секунду его член встал со всей силой, на какую он вообще был способен. Серж поспешно отодвинулся к окну, под защиту столика.
  Они разговорились. Голос у неё был чудный - низковатый, глубокий, дивного тембра. Быстро выяснилось, что девушки - родственницы, что в купе попали лишь по причине отсутствия более дешёвых билетов и что, к величайшему огорчению Сержа (даже отчаянью, потому что он умудрился сразу понравиться той ведьмочке, - кстати, у неё оказалось такое же сногсшибательное имя: Соня), они скоро выходят, часа через три.
  Они мило болтали, играли в карты, Серж с Соней озорно переглядывались. Родственница оказалась девушкой хотя и улыбчивой, но с большим дефектом, а именно - серьёзной адвентисткой, так что Соня в её присутствии определённо была скована, да и Серж, будучи вполне зрелым, опытным и осторожным, уже с седыми кое-где волосками мужчиной, в её присутствии не решался позволить себе ничего сколько-нибудь искреннего и целомудренного. А она буквально истекала ею самой почти не замечаемой чувственностью. Несомненно, она не принадлежала к той части юных девушек, которые, угнетаемые чувством собственной неполноценности, в отместку миру за свои страдания лицемерно-брезгливо именуют всё, связанное с половыми органами и чувствами “пошлостью” и “грязью”.
  Так он и сидел напротив неё, пожирая глазами её лицо, грудь и руки, при любой возможности соприкасаясь с её тонкими пальцами, жадно, всей грудью вдыхая божественную смесь (адвентистка, к счастью, оказалась чистоплотной, она не пользовалась косметикой, так что совсем не мешала). И все три часа его член неутомимо стоял, дожидаясь своего триумфа и так его и не дождавшись. В конце концов Сержа это даже начало злить, потому что стали ныть яйца. Он попытался отвлечься, переключал внимание на адвентистку, на негромкую музыку из динамика над головой, на заоконье, но ведь не мог же он перестать дышать или хотя бы зажать нос, и в итоге все его потуги не принесли ощутимого результата.
  А когда они вышли, и Серж остался один, он закрылся на собачку и принялся мастурбировать. Он кончил раз, другой, третий, решил что хватит, но, принюхавшись, вновь ощутил её ауру и словно увидел её здесь, одну, в его власти, и она была не против... И Серж опять кончил, и ещё. Уже стояла глубокая ночь, а Пи всё продолжал, и она всё была здесь, и наконец он финишировал в восьмой раз (за пять с половиной часов, прошедших после её ухода, - “??”, С.К., “!!”, С. Пи, “...”, С.К.), спрятал припухший член и уснул. Но и во сне она была с ним, хотя они уже и не занимались любовью.
  Ай-яй-яй, дружок, низя писю трогать!
  
   MOOD 46
  
  “Я твержу и твержу этот стих:
  Он звучит, как твоя походка,
  Только слов не могу подыскать”.
  
   MOOD 47
  
  Самое время разделаться с темой особо деликатного свойства. Речь идёт об отношении Пи к сексуальности и о её отношении к нему.
  С глубоким прискорбием для заинтересованной части человечества сообщаю: Серж Пи - Импотент.
  Поначалу всё было нормально. Ещё в детском саду у него была сердечная подружка, с которой он имел посильный для возраста секс. Аналогичные эпизоды зафиксированы и в первые школьные годы. Затем - провал в памяти, а после следуют старшие классы, когда у Сержа были весьма долгие, тесные и неприличные отношения с девочкой пионерского, перешедшего затем в комсомольский возраста. Она пахла молоком и шёлком - это едва ли не самая достоверная запись в его памяти.
  Вслед за всем этим - череда лет, начинённых вполне обыденным сексом со вполне среднестатистическими душевными бурлениями. Хотя... хотя бывали случаи, когда Пи решался искренне выражать свои чувства, на полном серъёзе рискуя при этом головой.
  А потом - о, потом он начал постигать нетленное наследство никак не вымирающего Израиля. И по мере восхождения вглубь и углубления вширь всё больше укреплялся в мысли, что от сексуальности нужно избавляться. Для того нужно, чтобы пойти по Пути дальше этих Евреев.
  Да, Серж Пи избавлялся от неё совершенно осознанно и чрезвычайно целеустремлённо. Давалось это не легко, но и не так уж трудно: ему было чем заменить “радость секса” (так называлось одно из некогда боготворимых им пособий).
  Одно время обуевала его вроде бы дурацкая, но оказавшаяся весьма эффективной затея - сменить сексуальную ориентацию.
  Замысел был прост: Серж знал, что отказаться от тёртого-перетёртого прообраза всё равно не хватит сил. Зато его потуги, по принципу “клин клином вышибают”, полагал Серж, приведут к тому, что в ходе неизбежных сопоставлений и аналогий прежний идеал, то есть женская вульва, изрядно обесценится.
  И верно: попытки увлечься мужчинами, а затем и животными весьма ощутимо умерили его пыл по адресу человеческих гениталий.
  Так или иначе, но в течение примерно двух лет Серж Пи практически полностью выкорчевал специфический интерес к женским особям, а ещё года через два окончательно усопли и исполнительные механизмы.
  
   MOOD 48
  
  Чем дальше, тем больше Пи убеждается, что Импотенция - величайшее сокровище, которое может приобресть человек.
  Первое и главное благо, которое он заполучил в неограниченное пользование - незамутнённость. Незамутнённость всего внутри и вовне. Словами передать это крайне трудно, а скорее всего, и вообще невозможно.
  Как-то разговаривает Пи с молоденькой девушкой. И так вдруг захотелось ему не говорить, а просто слушать и любоваться! Так захотелось - что извлекает он из недр письменного стола давным-давно погребённый там длинный-предлинный психологический вопросник и протягивает ей:
  “Ты говорила, любишь тесты? Вот. Читай вслух, отвечай, а я буду отмечать твои ответы”.
  Целый час она корпела над вопросами. Целый час Серж Пи переживал нечто не менее сильное, чем если бы всё это время занимался с ней любовью. И в течение этого часа даже слабая тень сексуальности не исказила её образ.
  “Да, сама возможность переживать подобное стоит любых усилий и любых потерь”, решил он тогда.
  
  MOOD 49
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Почему о самом-самом, о том, что дороже и ближе всего, так часто приходится молчать? Это ведь не было злом, и это также не было, и вон то. А нужно молчать. Потому что кто же тебе поверит, что всё это не зло, а любовь? А если кто и поверит, то разве признается? Ему тоже придётся молчать. Молчать о том, что поверил”.
  
   MOOD 50
  
  СОН.
  Тёмным и ещё тёплым поздним весенним вечером Серж задумчиво брел по тихо стонущему от разнокалиберных любовных страстей Измайловскому парку.
  За поворотом сквозь облетевшие кусты виднелись две сидящие фигуры. Серж замер. Мужской голос тихо говорил:
  “Не отдам никому. Никому-никому. Никогда. Никогда-никогда. Поезда нас уносят во тьму - заверну я в кольцо поезда. Самолеты на взлёте прихлопну, как мух. Теплоходы к земле привяжу навсегда. Из такси и автобусов выпущу дух. Чтобы ты - никуда-никуда...”
  Ветерок зашуршал опавшими листьями. Она попыталась что-то сказать, но он продолжил:
  “Я солгал. Я тебе ничего не сказал - позабудь эту ложь. Мы - ничьи. Не сверну я в кольцо поезда. Никогда. Скажешь “Всё”, и уйдешь. Нет, молчи...”
  “Складно говорит”, подивился Пи, тихо отступая.
  Он свернул в тёмную аллею, но, пройдя немного, опять застыл. Из темноты доносилась негромкая трикотажная возня и сладостные вздохи. Хмельной мужской голос шептал:
  “Не дрожи. Знаю, страшно в первый раз. Знаю, больно, когда нас мнут невольно под собой сказки-башни... Но постой, но пойми: будут дни и года, - так у всех, так всегда. Плач и смех, “нет” и “да”, так у всех. Так всегда. И потом, мой малыш, в том, о чем ты дрожишь, сказок нет, детства нет. Эти страхи и боль, что сцепились с тобой - это лишь взрослый бред. То, о чем ты дрожишь - это лишь миражи. Миражи горло жгут. Миражи пусть умрут”.
  Послышался лёгкий девичий стон.
  “Ну вот и всё, - задыхаясь, проговорил невидимый любовник. - Только если и потом будет больно - скажи...”
  “Не скажет, - медленно и цинично подумал Пи. - Если втрескалась - ни за что не скажет. Разве что после...”.
  
  MOOD 51
  
  Дружба с Ним порой приносит неожиданные и не очень поначалу понятные плоды.
  Рассказать, что бывает с врагами Сержа Пи?
  Был у него в школе враг. Настоящий. Пи знал его до самого его нутра. И потому ненавидел вполне осознанно. Пи действительно неплохо изучил его: несколько лет они просидели за одной партой.
  Наверняка для кого-то он был неплохим парнем. Он умел быть неплохим парнем. Но Пи знал его изнанку. Сержа трудно было обмануть. Практически невозможно. И тот парень был единственным человеком, чьей смерти Серж бы совершенно искренне обрадовался.
  Они закончили школу, Пи поступил в университет. Летом он приехал на каникулы и, проходя с чемоданом мимо дома того парня, увидел скопление людей, и среди них - одноклассников. Оказалось, его враг умер. Задохнулся в гараже, в машине с работающим двигателем. Как, почему - неизвестно. Пи был на его похоронах. Пи собрал с одноклассников деньги и отнёс его вдове. И с лёгким сердцем навсегда вычеркнул его из своего настоящего и будущего.
  В университете у Сержа также появился враг. И тоже вроде неплохой парень. Порой он даже ему нравился, и очень. Но было в нём нечто невидимое для многих, но видимое для Сержа. Теперь он понимает, что, может, это нечто не столь уж важно, что он, Серж, был тогда чрезмерным максималистом, что случись их знакомство теперь, они вполне могли бы стать добрыми приятелями. Но что было, то было: Пи считал его своим врагом. Он стал единственным человеком, чьей смерти Серж бы совершенно искренне обрадовался.
  Они закончили университет. Тот остался в Москве. Пи не ездил туда несколько лет. И вот наконец он приехал, поселился у старого знакомого. А через несколько дней дозванивается одна их бывшая однокурсница и трагическим голосом сообщает: он, враг Сержа Пи, мёртв. Разбился на машине. Похороны послезавтра.
  На похороны Пи не пошёл. Не захотел. Неприятна ему эта церемония. Вообще никакие церемонии он не любит. Просто Серж навсегда и с лёгким сердцем вычеркнул его из своего настоящего и будущего.
  У бывшей жены Сержа была подруга. Красивая молдаванка. Муж, двое маленьких детей. Муж без памяти любил их всех. Знаю, видел. И вот она до одури влюбляется в парнишку, которому скоро в армию. Шуры-муры, трахи в присутствии спящего после ночной смены мужа и прочая романтика. Муж узнаёт. Избивает, уходит. Но дети - из-за них возвращается, готов простить. Она на дыбы: не виновата, завистливые подруги оклеветали. Он не верит. И правильно: Сержу она поведала всю правду.
  Муж неудержимо спивается. Дети в хроническом шоке. Так проходит год, другой Серж эту стерву возненавидел, даром что красавица. И однажды, в очередной раз посетив разрушенную по вине этой наглой бляди семью, в ярости страстно пожелал: “Чтоб ты сдохла, сука, чтоб тебя покалечило!”
  Три недели он не был там. А потом зашёл. Она, эта самая симпатичная сука, сидела дома на больничном, изнемогая от головной боли. Только вчера выписалась из диспансера после сильнейшего сотрясения мозга. Оказалось, на следующий день после его пожелания на работе на неё свалилась тяжеленная железяка, чудом не убив наповал. Окажись она на дюйм левее - и труп.
  У бывшей жены Сержа была мать. Иными словами, у него была тёща. И у них с тёщей были классические отношения. Однажды, после очень эмоционального телефонного разговора с ней Серж в ярости швырнул трубку и взмолился: “Чтоб ты покалечилась, стерва!”
  Он почти не удивился, когда через пару дней узнал, что тёща лежит в больнице с серьёзным переломом бедра.
  А месяца через три после этого состоялся новый разговор с ней, и Серж пожелал ей опять очутиться в больнице, где она немедленно и очутилась, на этот раз с тяжёлым воспалением лёгких.
  Ездил Серж недавно с приятелем в Подмосковье, работали они на даче у дальнего родственника приятеля, баньку деревянную строили. Говном оказался этот родственник, подложил он Сержу целую серию мелких подлянок, крепко осерчал Пи на него и, уходя, предупредил: отплатится ему так, что мало не покажется. Не прошло и месяца, как сам собою запылал большой новый деревянный его дом, что рядом с банькой. Дотла сгорел, один только погреб остался. Хозяева тоже уцелели, выскочили из дома. И баньку отбили у пламени.
  Скоро умрут ещё два человечка. И к ним на похороны Серж Пи тоже не пойдёт.
  
  PS. На днях узнал, что один из них уже умер.
  
  MOOD 52
  
  “Целый час идет дождь.
  Целый день идет дождь.
  Круглый год идет дождь -
  нет уже надежды.
  
  Выше туч светит солнце.
  Целый день светит солнце.
  Круглый год светит солнце.
  Было так - и будет”.
  
  MOOD 53
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Удивительные они создания, красотки, симпатяшки и очаровашки. Едва осознав действенность своих чар, начинают выяснять реальную их цену. И таки выясняют - кто раньше, кто позже.
  А потом наступает бизнес. Жестокий, безжалостный, но одновременно и жеманный, утончённо-парфюмный, с претензией на возвышенность и одухотворённость.
  Однако самое поразительное начинается, когда она всё же найдёт подходящего покупателя. Ещё звучит в её ушах третий удар гонга, ещё произносит строгий голос откуда-то из-под кровати: “Продано!”, а она уже успевает перевоплотиться, с фантастической скоростью и ловкостью сменить личину. Р-раз! - и перед нами уже не расчётливая лицемерная проститутка, а искренне любящая трепетная дева. Какие деньги, при чём тут деньги, Бог ты мой?! Квартира при чём здесь, перстенёк с бриллиантом - при чём? Да человека я полюбила, а не деньги его!
  А вот мы не столь совершенны. Грубые мы существа, примитивные, негибкие, как возбуждённый член. С великим трудом даются нам подобные метаморфозы, а многим и вообще не под силу. И не забываем мы поэтому, что куплены они нами, куплены, а вовсе не побеждены. И цену им мы знаем и помним. Всю жизнь помним. И не прощаем.
  Я имею в виду настоящих мужчин. И настоящих женщин”.
  
  MOOD 54
  
  Серж знает одну девушку, с которой смог бы жить долго-долго. Он совершенно уверен, что смог бы. Потому что она очень похожа на свою мать. А её мать Серж бы трахнул. Даже с немалым удовольствием.
  Это означает, что лет через двадцать пять, когда девушке станет столько же, сколько сейчас матери, он удовольствием будет трахать и её.
  Но только вот что беспокоит Сержа: эта девушка ещё не видела его отца, на которого Серж Пи тоже очень похож. А если их познакомить, сможет ли она с наслаждением поиметь с его отцом секс? Если сможет и если с наслаждением - значит, и Сержа будет любить спустя те же самые двадцать пять лет.
  
  MOOD 55
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Попадаются, нечасто, но попадаются разнесчастные такие красоточки, дефективные. Сломан у них калькулятор, ну, тот самый, что покупательную способность мужчины определяет. Никак не могут они отличить действительно богатенького или перспективного от ловкого шулера, умеющего пустить в глаза бриллиантовую пыль. И страдают они по жизни, и проклинают этих коварных мужчин, и плачутся над разнесчастной своей блядской долей, порой долгие годы плачутся, затасканные уже, утратившие товарный вид.
  И уж совсем редко можно встретить такую, у которой сломан не только этот калькулятор, но и другой, самый сердцевинный, самый специфически женский, тот, который подсчитывает её цену. Вот это действительно трагедия. Страшно даже представить: попытается такая девушка, или девочка ещё, определить собственную стоимость, - ан нет, никак. Ещё раз - опять безрезультатно. Спросить совета у матери - романтическая пока ещё гордость не позволяет. Да и в другие времена росла мать, сомнителен стал её опыт. Помыкается так и сяк, да и махнёт на это рукой.
  А когда подрастёт, и захочет, и придут покупатели, станут прицениваться - побежит она от них дальше чем видит. Потому что застряла она в детском полусказочном мире, где нет ещё никаких калькуляторов, и где она была да так и осталась бесценной.
  Как же жить ей дальше? Как жить? И - слёзы из глаз”.
  
  MOOD 56
  
  “Я так ждала - и ты пришел
  не расспросил не сел за стол
  а просто снял своё кольцо
  и в руки взял моё лицо
  
  Кренится небо в вышине
  ты наклоняешься ко мне
  я слышу губ твоих тепло
  меня любовью замело
  
  И только - рук твоих покров
  И только - звук бессвязных слов
  А где-то небосвод кружит
  и солнце к западу летит
  
  Ты темнотою скрыл лицо
  и вновь надел свое кольцо
  Стоишь в дверях - а я молчу
  Ушёл - и я гашу свечу
  
  На сердце - рук твоих покров
  а в сердце - звук бессвязных слов
  под сердцем - губ твоих тепло
  Меня любовью замело”
   ______________
  
   ИСТОРИЯ (с двухлетними интервалами)
  
  ...Половиночка моя,
   где ж ты бродишь, блядь, пизда?
  
  ...Озирался я не зря -
   мне пришла пизда моя.
  
  ...Пара крыльев на двоих -
   вроде хватит для семьи.
  
  ...Расплылось твоё лицо -
   видно, буду я отцом!
  
  ...Пара крыльев на троих -
   вроде хватит для семьи.
  
  ...Твою жопу не обнять -
   буду я отцом опять.
  
  ...Мы махаем и махаем,
   но всё реже мы летаем.
  
  ...Неохотно я ебу
   твою жадную манду.
  
  ...Когда просишь поебать -
   отвечаю: "твою мать!"
  
  ...Когда слышу я "люблю" -
   отвечаю: "мать твою!"
  
  ...Видно, ты была не та
   половинка, блядь, пизда!
  
  MOOD 57
  
  У знакомой знакомых Сержа Пи повесился сын. Ну повесился - и хрен с ним. Мало ли что взбредёт в голову пятнадцатилетнему балбесу! Может, обидел кто, или девушка подвела, или нанюхался чего-то. А может, просто любопытно было. Неизвестно. Записки не оставил, с другом не поделился, с матерью - тем более.
  Однако мамаша оказалась достаточно глупой дурой и принялась сходить с ума. К тому же мужа у неё не было, так что мозги вовремя ей никто не вправил.
  Как всё это происходило, Серж не знает, знает лишь результат.
  Эта мамаша умудрилась воскресить своего ненаглядного, но не в натуре, а в собственной голове. То есть он как бы обитает в её взбаламученной башке. Причём постоянно и неотступно находится при ней - на работе, во время еды, на прогулках. Что интересно, даже спят они в одной постели.
  Вроде бы трогательно, да? - вопрошал меня Серж, рассказывая эту историю. - Такая великая материнская любовь.
  Но, увы, от великого до смешного один шаг. Мамаша быстро убедилась, что первоначальная радость постоянного сыновнего присутствия приправлена изрядным количеством проблем.
  Перво-наперво, походы в туалет стали для неё подлинной пыткой. Она стеснялась. Ну как это - пенить струю и бздеть в присутствии собственного сына? А ждать за дверью он не желал. Да она и не настаивала, побаивалась: а вдруг, пока она будет справлять нужду, он возьмёт да и уйдёт? Ищи-свищи его потом.
  Сходной проблемой, хотя и менее напряжённой, оказалось мытьё в ванной. Здесь его хотя бы можно было уговорить отвернуться.
  И совсем уж невозможными оказались для бедолаги любовные свидания, в которых она остро нуждалась. Тут не помогли бы никакие полумеры: даже если сын отвернётся, закроет глаза, заткнёт уши и зажмёт нос, он всё равно будет третьим лишним. К тому же он может приревновать, обидеться и уйти насовсем.
  Не выдержав пыток, дурёха, по рекомендации всё тех же общих знакомых, явилась к Сержу. Она не просила вылечить её, отнюдь. Она лишь хотела узнать, как ей лучше договориться с сыном.
  Пи долго плакал сквозь смех и смеялся сквозь слёзы. А потом просто послал её к сыну на хуй.
  Это ей помогло.
  
  MOOD 58
  
   “Возлежа на травушке
  В белоствольной рощице,
  Брала в руки девица
  Огурец в пупырышках, .
  Разводила ноженьки,
  Согнуты в коленушках;
  Отворяла шуйцею
  Путь во чрево алчное;
  Огурец десницею
  Трепетно и бережно
  В хлябь влагала жаркую;
  Чёрны очи жмурила,
  Вспоминая милого;
  Сжавши зубы белые,
  Мяла перси шуйцею,
  А десницей борзою,
  Яко зёрна ступицей,
  Чрево своё долбила...
  
  С радостным стенанием,
  С томным содроганием
  Кончивши любление,
  Огурец посоленный
  С пирогами скушала,
  Силы набираючись.”
  
  
  
  MOOD 59
  
  СОН.
  Утро наступило неожиданно.
  Небо сзади вдруг озарилось изумительным зелёным светом. Вздрогнув, Серж обернулся. Зарево стремительно разгоралось, а ещё через несколько секунд из-за горизонта всплыло ослепительное изумрудное солнце. Оно деловито взобралось на небосклон и, плавно затормозив, остановилось. Прищурясь, Серж изумлённо разглядывал его. “Это ещё что за... - даже не получилось подобрать подходящего слова. - Может, сплю?”
  Он осмотрелся. Дома нигде не было видно, так же как и города, да и страны тоже. Я, С. Козаченко, располагался неподалеку, прямо на земле, в виде беззаботно посапывающего тела. Под теперь уже зелено-желтоватым небом с редкими белыми облаками расстилалась совершенно неописуемая местность. Пи крепко почесал одну из челюстей, и тут раздался громкий возглас:
  “Ого! - это проснулся С. Козаченко. - Как мы здесь очутились? Это наша Галактика?”
  С. Козаченко вскочил и завертел головой. Осмотрел луг, зонтикообразные заросли за ним, дальние холмы и вдруг уставился на что-то.
  “Глянь, что это?”, спросил С. Козаченко трясущимся шёпотом.
  Серж Пи посмотрел и обнаружил вдали, меж двух холмов, летящий предмет. Это был единственный движущийся здесь объект, поэтому не заметить его было невозможно. Серж выхватил было плазматик, но его не оказалось. Мне, С. Козаченко также не удалось достать оружие, и по той же причине.
  Предмет приближался, и вскоре стало видно, что он имеет форму дельтаплана. Там, где обычно висит пилот, что-то темнело, отливая под солнцем зеленью. Треугольное крыло тоже было зелёным, под цвет неба.
  “Давай в кусты!”, крикнул Серж Пи и стремглав бросился к ближайшим зарослям. догнал С. Козаченко и, легко обойдя, влетел под зонтики. И тут же кустарник вздрогнул и издал громкий, чуть растянутый звук, чем-то похожий на кусок овации. Зонты дружно сложились и втянулись в землю, так что снаружи остались лишь небольшие острые пеньки.
  С. Козаченко завертелся на месте, трогая ушибленную голову и поглядывая вверх. Пи, резво прыгая меж пеньков, рысцой подбежал к нему.
  “Спокуха, - скомандовал Пи. - Они просто испугались. Сейчас повылазят”.
  Но С. Козаченко, не слушая его, всё смотрел на небо. Летящий предмет был совсем рядом. Стало видно, что это настоящий дельтаплан, причём вместо пилота висел какой-то ящик или сундук.
  Когда дельтаплан был уже почти над их головами, ящик вдруг отделился от подвески и полетел вниз. Приятели дружно отпрыгнули назад. Ящик с ужасающим грохотом и скрежетом грохнулся оземь и развалился, подняв неимоверное количество пыли. Дельтаплан немедленно взмыл вверх и скрылся из глаз.
  Пыль медленно осела, и Серж с дружком увидели неуверенно поднимающегося среди обломков человека в грязном и промасленном рабочем комбинезоне. Он встал на четвереньки, потом на три точки и наконец с трудом распрямился. Глаза его блуждали в разные стороны, на лбу и подбородке ярко выделялись ссадины, а нос был сизо-лилового цвета.
  Человек громко икнул, отряхнулся, едва не упав при этом, и походкой морского волка подошел к Пи.
  “Ты меня уважаешь?”, напрямик спросил он, что-то ища на лице Сержа. Тот ощутил густой специфический аромат, истекающий от мужчины.
  “Ну”, намекнул Серж на всякий случай.
  Мужчина сунул руку в объёмистый карман брюк и, не найдя там ничего, встревоженно огляделся.
  “Вот она!”, радостно пробормотал он и, разбросав щепки, поднял с земли толстую грязно-коричневую тетрадь. Послюнив корявый пролетарский палец, начал листать её. Остановился. Стал в позу и, покачиваясь, принялся читать:
  “Много женщин на моём пути,
  многих невозможно обойти.
  Но, ей-Богу, я хочу с одной,
  с той, что прямо подо мной, - с тобой!
  
  Всё непросто, всё имеет связь:
  было эхо - значит, был и зов.
  Брежу, но ведь это - в первый раз!
  Как тебя зовут, моя любовь?
  
  Ты - желанный берег, я - прибой.
  Сверху - звезды, снизу, подо мной -
  дрожь твоих ресниц и трепет щёк.
  Ну, давай! Ещё! Ещё! Ещё!”
  
  Прочтя, он отвесил обоим слушателям земной поклон и выжидающе посмотрел на них.
  “Как вам не стыдно, гражданин!”, возмутился воспитанный С. Козаченко.
  Лицо мужчины быстро приняло оттенок его же носа, руки судорожно сжали тетрадь, и он провалился куда-то под землю.
  Это было так неожиданно, что С. Козаченко даже бросился к нему, пытаясь удержать. Но пальцы его всего лишь скомкали пустоту. Пи же так и остался стоять столбом, лишь взгляд переместился на то место, где только что находился мужчина. Оно было неотличимо от окружающей поверхности.
  “Зря ты так... - укоризненно молвил Пи, оборачиваясь к приятелю. - Он к нам...”
  “Здравствуйте”, прервал его голос справа. Оба разом повернули головы. Рядом с ними, таинственно улыбаясь, стоял Штирлиц. Он был в сером костюме со звездой Героя и немецким крестом вместо бабочки.
  “А, неуловимый! - вслух вспомнил Пи. - А ты чего здесь делаешь?”
  Штирлиц оскорбился. Он, несомненно, и без того был ошарашен фактом своего появления здесь, а тут ещё дерзости от чёрт знает кого. Он хрюкнул, сдержав какие-то слова, молча развернулся и, гордо задрав пушистый чёрный хвост, направился к дальним зарослям.
  В этот миг пространство вокруг громко щёлкнуло и из-под земли дружно выскочили спрятавшиеся там ранее зонтики. Один из них с размаху пробил рукав Сержа, пребольно царапнув по коже, другой промчался в нескольких миллиметрах впереди С. Козаченко, заставив его шарахнуться в сторону.
  “У-а!”, коротко возопил Штирлиц, забулькал, хрипнул и тут же стих, вознесясь на двухметровую высоту.
  “Хлоп!”, зонтики дружно раскрылись, и тело Штирлица каким-то непонятным образом оказалось наверху. С земли были видны лишь его ноги ниже колен, обутые в добротные офицерские сапоги, кисть руки и кончик хвоста, покойно свисающие с края зонта. Сверху потекла кровь: где струйками, где капельными очередями.
  Приятели мысленно содрогнулись, затем так же мысленно поблагодарили Бога, о котором немедленно вспомнили, и торопливо выбрались из кустарника.
  Когда они отошли метров на тридцать, сзади захлопали крылья. Стая малиновых крупных птиц опустилась на зонты рядом с телом Штирлица.
  “Ти! - воскликнула одна из них. - Лукопраства у приха мама стф! Тадекоматр? Ва!”
  Затем она вытянула шею и ухватилась клювом за щеку Штирлица. Остальные заливчато засмеялись, совсем как девочки-подростки над какой-нибудь скабрезной шуткой и, ловко орудуя клювами, крыльями и лапами, принялись раздевать покойного.
  Приятели удивлённо взирали на эту сцену. Вообще они чувствовали себя как бы участниками какого-то бредового спектакля или съемок приключенческо-фантастического фильма. Не хватало только видеокамер и режиссёра. Впрочем, казалось даже, что всё это где-то есть, но умело замаскировано.
  Они не заметили, как проплывающее над ними пушистое облако вдруг начало спускаться вниз - сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее и, наконец, решительно устремилось прямо на них.
  “Т-Д!”, грянулось оно оземь, и в этом мощном “Т-Д” как-то совсем незаметно прозвучал слабый предсмертный хруст, совершенно так же, как за громким ударом ноги в ботинке или тапочке почти не слышен хруст раздавливаемого жука.
  Зелёное солнце, словно пробудившись от удара, передвинулось на четверть небосклона в сторону заката и опять остановилось.
  Из зарослей донёсся дикий птичий хохот.
  А Серж проснулся.
  
  MOOD 60
  
  В первые годы перестройки вёл Горбачёв переговоры с американским президентом, не помню уже, с Рейганом, что ли, о сокращении стратегического оружия. И услышал Серж Пи как-то в “Новостях”, что прервались переговоры, оттого прервались, что предложил американский президент сократить наземные ракеты средней дальности, да сильно так сократить, одним махом. Не понравилась такая прыть Горбачёву, отказался он. Мол, останутся ракеты на подлодках, дисбаланс возникнет.
  Взбеленился Серж, прямо руки у него зачесались. Попадись Сержу тогда этот Горбачёв - всю мебель им изломал бы. Схватил он ручку, бумагу, да и накатал генсеку письмо. Сдержанное такое, корректное. Что ж ты, уважаемый товарищ (мудак) творишь? О каком таком нарушении баланса ты (мудак) говорить изволишь? Ракет и так в сто раз больше чем дохуя, а ты ломаешься, как лысая целка. Бяка ты, одним словам.
  Отправил.
  Недели через полторы-две вызывают Сержа в горком КПСС, к инструктору Симонову. Заходит - на столе тот самый конверт лежит.
  “Передали мне из обкома ваше... вот, - продемонстрировал инструктор Сержу его письмо с какими-то красными пометками. - Нужно мне с вами провести работу, разъяснить кое-что”.
  Пи сел, слушает внимательно.
  ...Не меньше полутора часов инструктор работал с Сержем. Выглядело это примерно так:
  “Вот, посмотри, - обращался он к Пи, стоя у большой настенной карты мира. - Это Советский Союз. Вот здесь, здесь и здесь - американские подводные лодки. Много их, и на всех ракеты средней дальности стоят. Понял?”
  “Понял”, говорит Серж.
  “Ну а теперь скажи: можно ли было соглашаться на американский вариант?”
  “Можно, - говорит Серж решительно. - И даже нужно”.
  Помолчит тот, покурит - и опять:
  “Вот, посмотри, - и снова к карте. - Вот здесь, и здесь, и здесь - американские субмарины дежурят...” И так далее.
  Раз десять они повторили этот диалог. Пи уже давно перешёл в состояние восторженного изумления перед методом убеждения этого инструктора.
  Наконец, взглянув на часы, Серж увидел, что ему пора.
  “Я всё понял, - перебиваю он наставника. - Горбачёв принял оптимальное решение”.
  Ей-Богу, тот готов был расцеловать Сержа.
  
  MOOD 61
  
  Несколько лет подряд Серж Пи жил бок о бок со странным существом. Это была кошка. Она была наделена чрезвычайным умом и сообразительностью. Серж устраивал с ней замысловатые игры, в которых она вела себя как вполне достойный партнёр. Когда Сержу надоело выносить после неё песок, он вздумал приучить её ходить на унитаз. Учитывая её интеллект, Серж рассчитывал управиться за три дня. Она научилась после первого же раза. И затем всю жизнь исправно совершала это довольно сложный для неё ритуал, разве что воду за собой не смывала; впрочем, Серж и не настаивал, потому что для этого у неё просто не хватило бы силёнок.
  Она была абсолютно домашней. Всю жизнь она истерически боялась улицы. Все попытки Сержа хоть немного одичить её неизменно оканчивались безумной паникой и позорным бегством, чаще всего на его плечи.
  Похоже, она вообще не считала себя кошкой. Она не разу не общалась с себе подобными (случаи, когда Серж приглашал в квартиру соседних кошек, за чем немедленно следовала её яростная шипящая атака, не в счёт). А когда она стала девушкой, то страстно и буквально до смерти влюбилась в Сержа. Он не мог ответить ей взаимностью, а её требования становились всё более частыми и настойчивыми, и в конце концов она тяжело заболела на почве женской неудовлетворённости и умерла.
  Когда она умирала, Серж жил далеко, в Москве. В день её смерти он, как обычно, ехал на занятия. Он стоял, раскачиваясь вместе со всеми стиснувшими его, в вагоне метро и, как обычно, думал о ней, своей девочке. Неожиданно Серж ощутил, что его ощупывает чья-то рука. Кто-то ласково мял его мужской прибор. “Надо же! - удивился Серж. - Бывают ведь такие девушки!”
  Прежде он был убеждён, что этим пороком страдают лишь хронически возбуждённые юноши.
  Член начал реагировать. А Сержу захотелось взглянуть на развратницу и, как знать, может он прямо здесь, в толпе, ответил бы ей взаимностью. Перед ним стоял мужик. Поэтому Серж посмотрел направо, затем налево. Тоже мужики. Немного озадаченный (“как же она до меня дотянулась?”), Серж вывернул шею назад. И там - мужик. Более того, в пределах досягаемости не обнаружилось ни одной женской особи.
  К счастью, поезд как раз остановился, и он поспешно выдрался из вагона, хотя ехать было ещё далеко.
  Позже Серж Пи прочёл умную книгу о гомосексуализме, авторы которой совершенно серьёзно и даже ссылаясь на латинские термины уверяли, что пидоры - вовсе не отвратные порочные создания, а обычные люди, только с неизлечимым генетическим отклонением (чем-то вроде “гена пидорства”). Так что не презирать их нужно, а жалеть и, если они того соизволят, лечить.
  “Неужели, - думал Серж, читая, - она, как и гомосексуалисты, страдала врождённой аномалией? Неужели ей на роду было написано любить не котов, а человеческих мужчин? Как хорошо, что она не родила от меня! Не то эта порочная страсть владела бы сейчас и множеством наших с ней потомков”.
  Далее он рассуждал так: “Да нет, не может быть! Просто у неё так сложилось по жизни. И пидоры таковы вовсе не от рождения, а потому лишь, что сами сделали себя пидорами. Об активных, говнодавах, тех, что трахают в задницу или в рот, а сами не дают, и речи нет, - это самые нормальные мужики. Я и сам засадил бы свой половой хуй в рот, скажем, моему возлюбленному и страстно желанному Иисусу Христу, - о, как засадил бы, по самый корень! Да, бывают очень женственные юноши. Так разве не могут они сношать очень мужественных девушек? Если каждого женоподобного парня да обеспечить мужеподобной девкой - откуда бы они брались, педерасты да лесбиянки?”
  Вот какие ненаучные и совершенно недемократичные идеи способен породить Серж Пи, оказывается!
  А ведь он был не прав. Всё-таки существует в природе ген, вынуждающий кошек спариваться с мужчинами! И будет существовать, пока существуют демократы.
  
   MOOD 62
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Был у меня друг. Не очень чтобы друг, а так, скорее - хороший приятель. Нет его сейчас. Далеко он. Свалил в Германию. Женился удачно и свалил. А перед отъездом, напившись, поведал мне эту историю. Основательно поведал, в деталях. Словно заново пережил её в моём присутствии.
  В то время, года два назад, был он в разводе со своей первой женой. Жили с ней по соседству, то есть в пяти минутах ходьбы. И была у него дочь. Прелестная девочка, конфетка пятнадцати с маленьким хвостиком лет, Олесей звать. А его, значит, Николаем. Жила Олеся, как и положено в наших матерных краях, с мамой. Часто приходила к папане в гости, бывало, и ночевала у него. Любила. И он её. Это было видно. Я сам видел.
  И вот приходит она как-то к папе в субботу и говорит:
  “Поговорить мне нужно с тобой. Серьёзно”.
  Посидела, допила чай, съела конфет несколько, которые он всегда держал для неё.
  “Папа, знаешь, у всех девчонок есть парни. Ну, почти у всех”.
  “Знаю”, ответил папа Коля.
  “Некоторые даже беременеют. Аборты делают”.
  “Знаю, - повторил папа Коля и в воспитательных целях добавил: - А вы как думали? Половую жизнь прожить - это вам не поле перейти!”
  Олеся хмыкнула и, сделав необходимую паузу, добавила:
  “А у меня - нет”.
  “Догадываюсь, - заметил папа Коля и тут призадумался: - А почему, собственно, у тебя нет?”
  Она взяла ещё одну конфету, повертела в руках и положила обратно.
  “Потому что я тебя люблю. И никто мне больше не нужен”.
  Папа Коля охренел. Нет, дочь ему нравилась, и очень, бывало, до лёгкого головокружения, нравилась даже в сексуальном смысле. Но чувства эти были подобны тем, какие вызывает в нас секс-бомба с киноэкрана: возбуждает - да, но удовлетворить - не удовлетворяет и никогда не сможет. Но то, что и он, её родной отец, всерьёз нравится ей в том же смысле, - это никак не укладывалось у него в голове. Нет, он знал, что моложав и привлекателен, допускал, что может приглянуться какой-нибудь девушке, даже ровеснице Олеси, и сама эта возможность вызывала в нём пьянящее возбуждение, как пьянили его некоторые подруги дочери, но чтобы она сама...
  Словом, в голове папы Коли воцарился кавардак.
  Всё же нужно было что-то выдать, и он спросил почти утвердительно:
  “Ты это в каком смысле?”
  “Папа, я люблю тебя. Что тут непонятного? Ах, да... - она что-то осознала. - Я люблю тебя, а ты меня. У тебя сейчас нет женщины. Мне скоро будет шестнадцать, и мы... мы сможем пожениться, - говорила она, уперевшись взглядом в свои руки. - А пока мы не можем... пожениться, я хочу быть твоей, ну, твоей любовницей.”
  Наконец она подняла глаза и посмотрела на него.
  Папа Коля сидел пень пнём. Потом он выдавил первое, что пришло в голову:
  “А мать? Ты представляешь, что с ней будет?”
  “А что будет? Ничего не будет. Она меня поймёт. Да и вообще она скоро выходит замуж, знаешь? А я не хочу такого отчима, вообще никакого не хочу!”
  Коля постепенно приходил в себя. Так, думал он, у девочки поехала крыша от всех этих современных прибабахов. Попробуем...
  “Олеся, ты предлагаешь глупости. Во-первых, нас никто не распишет. Во-вторых...”
  “Распишут! Я читала - одних уже расписали. А не распишут - ну и чёрт с ними. Будем просто жить вместе. Никто ведь нам не запретит, правда?”
  “Правда...”, подумал про себя Коля, а вслух выдвинул другой аргумент:
  “А во-вторых, мы не можем иметь детей. Ты согласна жить без детей?”
  “Папа! - строгим, почти официальным тоном заявила Олеся. - Ты считаешь меня дурочкой? А я ведь серьёзно подумала, прежде чем начать этот разговор. Я даже почитала кое-что. Например, я узнала, что у нас совсем немного шансов родить больного ребёнка. Знаешь, обычно больных рождается пять процентов, а у близких родственников, вроде нас с тобой, - шесть с половиной. Правда, это совсем немного. Вот у них, - она сделала широкий жест, обозначая “их”, - шанс родить больного один из двадцати, а у нас - один из шестнадцати. Я бы рискнула, а? Между прочим, никто не запрещает жениться двум больным, а у них риск родить уродика повыше. У двух шизиков половина детей становится шизиками - и никого это не колышет”.
  “Да-а... - растерянно протянул Коля. - Действительно. И потом, можно ведь сделать искусственное оплодотворение, от донора, или усыновить...”
  Он замолчал. “Что я несу? Я что, всерьёз?”, изумился он сам себе.
  “Доченька, - сказал он, потирая лицо ладонями. - Очнись, доченька. Да меня просто посадят. Ты же несовершеннолетняя. Узнает кто-нибудь, да хоть та же мама - и влепят мне на всю катушку. Ты об этом подумала?”
  “Подумала, - ответила Олеся таким тоном, что Коля даже вздрогнул. - Не посадят. Никто не узнает. Я тебе клянусь. А если и узнают - я буду всё отрицать. Насчёт этой... целки - скажу, что сама порвала огурцом. Занималась онанизмом, скажу, и порвала”.
  Коля даже затуманился от такой детализации. Но дочурка довольно спокойно продолжала:
  “Да и вообще я поняла: все такие законы в наших руках. Если мы с тобой действительно любим друг друга, то никогда не предадим, и законы эти нам - во! - она похлопала себя по ягодице. - А если бы какой-нибудь козёл попытался попользоваться мной на халяву или за бабки - так я могу преспокойно отправить его на зону. А там знаешь что с ним за меня сделают?”
  Папа Коля уныло кивнул. Он кивнул уныло оттого, что крыть больше было нечем. В самом деле, не упоминать же ему Библию, Бога, в которого ни он сам, ни дочь не верили. Он вздохнул и сказал:
  “Иди домой, доченька”.
  “Папа, ты что? Ты так решил? Ты не любишь меня?”
  Это прозвучало так искренне и так больно, что он едва сдержался, чтобы не обнять её, как давно в детстве, не расцеловать, зацеловать... Он лишь погладил её по руке, а потом по голове.
  “Я тебя люблю. Просто мне нужно подумать. Приходи завтра”.
  
  До глубокой ночи, почти до утра ворочался папа Коля в постели, временами вставал, выходил то на балкон, то на кухню - просто так, чтобы сменить настроение.
  В конце концов в его полусонном мозгу что-то как-то выстроилось. Он понял. Он понял, что хочет, но не может. Если бы Олеся не была его дочерью, он бы и захотел, и смог. Если бы она была чужой.
  Но она не была чужой. Она была дочерью. Он понимал, что закавыка в самом понятии “дочь” и в том, что связано с этим понятием, вернее, что вложили в его голову. Он осознал, что нужно всего лишь вытряхнуть из головы всё это - и просто любить её, просто любить. И одновременно он остро, всем растревоженным нутром ощутил, что не сможет, не в силах освободиться, что “это” глубоко проросло в него, и выдрать “это” уже невозможно, невозможно без того, чтобы не разрушить так долго и тщательно выстраиваемый внутренний храм.
  “Гады! Что вы со мной сделали, гады?!”, шептал он, стоя на балконе и с ненавистью глядя в тёмные громады домов с редко горящими разноцветными прямоугольниками окон”.
  
   MOOD 63
  
   Из оставленных мне записей:
  
   “Жена уснёт после женского пыльного, мокрого, булькающего и шкворчащего дня, и ещё раз убедившись в надёжности её сна, ты пройдёшь в комнату дочери, включишь ночник и присядешь к ней на кровать. Она посмотрит на тебя ясными, совсем не сонными глазами и скажет негромко: “Побудь со мной. Что-то мне не спится”.
  И ты будешь с ней, ты погладишь её по груди, ты обцелуешь её лоб, мордашку, потом мягко-мягко, как снимают губами перезрелые ягоды малины, начнёшь целовать в губы. Ляжешь рядом. О, как бывают они нежны и трепетны, эти будущие женщины! Как самозабвенно отдаются они объятиям и ласкам! Как сами умеют делать это! В очередной раз поражённый, ты скоро почувствуешь, как тает и испаряется граница, отделяющая допустимое от условного и запретного.
  “Хочешь, я поцелую тебя там?”, слегка задыхаясь, спросишь ты её, горячую и трепещущую. И она задумается немного, или сделает вид, а потом важно и многозначительно согласится.
  Ты аккуратно снимешь с неё трусики, погладишь живот, лобок, опустишься на пол и, подтянув её к себе, легко разведёшь её бёдра, тут же поцелуешь тёплый слегка ароматный бутончик, проникнешь языком в щелку и ощутишь, что там всё уже ждёт.
  “Здесь? - спросишь ты, облизывая внутренние губки и между ними. - Или здесь?”, щекоча маленькую почечку повыше. “Да, здесь!”, откликнется она и ты, устроив из своих рук и её ног замысловатую, но удобную фигуру, слегка оттянув пальцами плоть у волшебной почечки, примешься колдовать.
  Ты будешь делать это так нежно и чутко, как никогда ни с кем не делал, и от этой твоей нежности и чуткости она быстро впадёт в исступлённый транс, и ты увидишь, как заволнуются её бёдра, её живот, как запрокинет она лицо, а может, даже закроет его ладонями.
  Скоро, удивительно скоро волнение перейдёт в неуправляемый танец, так что тебе придётся силой сдерживать её, чтобы продолжать. А затем она проговорит сдавленно: “Ой... ще-кот...”, - и тут её полностью накроет божественной волной, танец перейдёт в судороги, и уже последним усилием воли она успеет вслух приказать сама себе: “Надо терпеть...”, имея в виду не разбудить маму.
  А потом ты опять приляжешь рядом и, целуя её лицо, дав ей отдышаться, шёпотом спросишь: “Очень понравилось?” И она смущённо уткнётся в твоё плечо, обнимая тебя одной рукой, и совсем тихо ответит: “Да...”, и добавит, невидимо улыбаясь: “Как будто съела восемь мороженых”. И ты, бесконечно счастливый и светлый, прижмёшься разгорячёнными губами к её душистым волосам, таким любимым и родным, какими никогда не были и не будут волосы ни жены, ни сына, ни матери, никого...”
  
   MOOD 64
  
  “Тёплый день в декабре
  Так старается дать мне надежду!
  Но вернётся зима на заре.”
  
   MOOD 65
  
  Серж Пи любит себя.
  Он так любит себя! О, как он любит себя! У, как!
  А это многое значит. И много даёт. О, как много!
  За то, что вот он Серж Пи такой, он очень, очень благодарен всему и всем. Всему, что было, и всем, кого он встречал. Ведь как знать, если бы было что-нибудь не так, как было, или встретил бы Пи кого-либо другого - стал бы он таким же замечательным? Был бы он столь же достоин своей великой любви?
  Любя себя, Пи тем самым любит и всех вас, близких и дальних, умниц и кретинов, красавчиков и уродов, всех, о ком гениальный Пушкин сказанул: “кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей”, даже врагов своих любит, любит и будет любить, пускай кто-то удивляется, что может он вот так: бить, материть, выдавить глаз, пырнуть ножом - и всё это без подлинной злобы или чувства мести, но с любовью, с обожанием за то, что благодаря оплёванному или прирезанному в том числе вот он Серж Пи - какой!
  Невозможно любить людей, не любя себя. А кто говорит иначе, тот врёт. Или лицемерит.
  Невозможно любить Мир, не любя себя. А кто говорит иначе - врёт либо лицемерит.
  Невозможно любить Великого, не любя Мир и людей, а значит, не любя себя. Кто говорит иначе - врёт либо лицемерит.
  В старом, Моисеевом, законе было сказано: “Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего; но люби, сука, ближнего твоего, как самого себя. Я Господь.” (Левит, 19:18). У древних евреев были крохотные, алчные и жестокие душонки. Они не могли постичь своей любовью не только весь мир, но даже и соседние народы. Однако даже этим ничтожным людишкам Великий открыл: необходимо любить самого себя, иначе ты не сможешь возлюбить ближнего. Ненавидящий себя и вовне может только ненавидеть - подразумевают слова Великого.
  
   MOOD 66
  
  Полумрачная комната, музыка негромко вопит, накурено, жратвой и градусами пахнет. Четверо - два мужика и две девки, немного за двадцать каждой - сочетаются. Ещё один - на кухне. Он женатик, божится Сержу не совсем уверенно, что любит жену и не хочет изменять. Сидит в одиночестве, пивко хлобыщет, курит. Лицо недовольное.
  Однако неумелая оргия, стыдливая. Не раздеваются, лишь штаны приспускают да колготки с трусами из-под юбок удаляют. И девок не трахают, а только в рот дают.
  Один быстро отстрелялся в рот, застегнул поспешно брюки, откинулся, закурил. Блаженствует. Другой крепким оказался. Член здоровенный, яйца разве что в небольшую кастрюльку вместятся, и всё не кончает. Она и так, и эдак, уже совсем брюки с него стащила, и другая помогать принялась - ничего. Сидит, наблюдает, улыбается, по головам гладит.
  Вскоре заглянул в комнату тот, благоверный. Подошёл поближе, выговаривая на ходу: “Мужики, мне домой уже пора”, да так и остался. Глядит Серж - разместился рядом с крепким, а из ширинки торчит, и девка над этим трудится. Кончил женатик и тут же ушёл в свой уютный семейный очаг. У тех, оставшихся, тоже семьи, но не торопятся почему-то.
  Но вот первый ещё раз удовлетворился в рот - и свалил. Остались девки, крепкий да Серж.
  Легли все они спать. Два дивана впритык. Троица на широком диванище улеглась и продолжает. Голые все уже. Он всё ещё не кончил, но перешёл наконец к ебле. Трахается с одной, постанывает она, то ли понарошку, то ли всерьёз. Другая рядом лежит, томится. Одиноко ей, завидно. Иногда разве что подруга вспомнит о ней да пошарит чуток пальцами в мокром месте. И опять лежит, одна-одинёшенька.
  А Серж Пи на соседнем диване. Спать охота, но и интересно тоже. Взглянул он на одинокую, она на него взглянула. Ладно, думает Серж, составлю тебе компанию. Дотянулся перпендикулярно к ней, погладил, поцеловал в лобик. Она, блядища (ведь блядищи они обе, сняли их мужики на панели да привезли сюда), так и обмякла. Серж опять: погладил волосы её, лицо, поцеловал в глаза. Тут в ней что-то проснулось старое, забытое.
  Целуются они, прямо как Ангелы. Серж во всяком случае. Иногда грудь ей погладит, а больше - ни-ни. Но подруга вмешалась. Вспомнила, полезла ей в промежность. Чувствует Серж: сменилось резко у неё настроение. Захотелось ей, чувствует, невмоготу просто.
  Что ж, думает он, вроде как близка ты мне стала, блядь. И запустил Серж одну свою руку туда. Палец средний засунул - и сношает пальцем. А лицо целует и гладит по-прежнему, как ни в чём не бывало. Вскоре выгибаться стала, задрожала, схватки пошли, стискивают волнами Сержин палец. Через время - опять схватки.
  Шепчет, умоляет: “Ну иди ко мне, ну трахни меня!”
  А Пи спокоен, как Ангел. Целует в лоб, в глаза, успокаивает детку.
  Оставил Серж её, лёг себе, опять подрёмывает. Тут наконец крепкий не выдержал, зарычал, заголосил: “Оо! Ооо!” Кончил, слава Богу. Пошли они все трое мыться. Девки вернулись первыми - и к Сержу:
  “Ты почему не трахался?”
  “Да извращенец я”, отвечает.
  “А что? А как?”, наперебой. Молчит Пи.
  Проснулся утром - обе спят ещё, а крепкий лежит, пивом похмеляется.
  “Ну ты жук, - это он Сержу. - Целый час спать не давали, всё о тебе расспрашивали”.
  Потом подмигнул:
  “Мне-то хоть скажи, а?”
  Не сказал и ему. Потому как извращенец Серж Пи.
  
  
  MOOD 67
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Ни один инструмент музыкальный не может насладить так, как наслаждает порой человеческий голос. И что удивительно: часто куда большее удовольствие получаешь, когда не знаешь языка. Когда голос как бы и не говорит тебе что-то, а просто звучит.”
  
   MOOD 68
  
  “Что ты хочешь сказать?
  Что гуляла однажды над крышей,
  обжигая ноги о взгляды?
  Или что песни зонтиков слышишь,
  когда мокнут они под дождем?
  Что ты хочешь сказать?
  Что на чувствах коробится краска
  оттого, что ей вредно такое?
  Или что прилетают напрасно
  птицы с юга - там так хорошо?
  
  Что ты хочешь сказать?
  Что язык мой такой неуклюжий,
  как нога с авторучкой меж пальцев?
  Что твой пыл для меня равен стуже,
  а улыбка - движению щёк?
  Что не выманить небо из лужи
  оттого, что она его любит?
  
  Что ты воздух вдохнула поглубже?
  Что ты хочешь сказать мне ещё?”
  
   MOOD 69
  
  Не умеет Серж Пи врать своим любимым. Волнуется, как в беззащитном раннем детстве перед родителями. Всё на роже его написано, всё в интонациях наличествует.
  Кому другому - пожалуйста. Искромётно врёт, по-крупному порой - и ничего, хорошо так выходит, сам это чувствует и сам собой любуется.
  Несколько раз получалось-таки и с любимыми. Согрешил он как-то, трахнул по нужде своей, а больше из жалости, девку одну. Спрашивает его вскоре после этого возлюбленная, подшучивая: “Ну как, изменил мне наконец?” И Серж рассказывает ей об этом грешке. В том же тоне. Она смеётся: “Не мог ничего поинтереснее выдумать!”Так и очистил Серж свою перед ней совесть.
  А то ещё использовал классический женский приём. Знаешь? Ну, даже в Библии упомянут, в Притчах Соломоновых: “Таков путь и жены прелюбодейной; поела и обтёрла рот свой, и говорит: “я ничего худого не сделала””. Он-то думал прежде: вот дрянь, лицемерка!, а попробовал - да нет же, искренне она так сказала! Это целое искусство, передаваемое девочке чуть ли не с молоком матери - укрыть свой грешок, завернуть его, будто лакомую конфетку или нечаянно выдавленную какашку, в неприглядную обёртку и забыть, что там, под этой серой, невзрачной, а то и с надписью “Яд!” бумажке. Когда-нибудь потом, в тиши уединения или с сердечной подругой, само вспомнится, и развернёшь, и поблаженствуешь. Или, напротив, брезгливо зашвырнёшь ещё куда-нибудь подальше.
  
   MOOD 70
  
  Впасть в настоящий гипнотический сон несложно. Нужно, во-первых, бесстрашно довериться гипнотизёру, а во-вторых, сосредоточенно повторять про себя его слова и как можно живее воображать всё, что он предлагает.
  А если ты не захочешь и не доверишься, и не станешь соучаствовать, то ни один в мире гипнотизёр ничего не сможет с тобой поделать, подобно как ни один супер-плейбой не сможет соблазнить легендарную каменную бабу с веслом.
  Вообще же гипноз - это такая форма секса. Утончённая форма, куда утончённее, скажем, танцев, но приглядишься - секс так и прёт изо всех щелей.
  Как-то их, студентов, пригласил к себе в “студию” известный психотерапевт, гипнотизёр и вообще богемная личность господин Райков. Господин Райков имел одно благородное и возвышенное хобби: он высвобождал из молодых людей скованную цепями сознания творческую энергию. Или же, что больше походит на правду (о которой он благоразумно умалчивал), пытался высвободить, видоизменить и затем утилизовать некоторую часть их сексуальной потенции. Следуя накатанным долгой жизнью личным предрассудкам, для её высвобождения и дальнейших манипуляций он использовал гипноз.
  Студия располагалась на чердаке, недалеко от Пушкинской площади. Первым делом маэстро продемонстрировал гостям рисунки (“картины”, как он несколько преувеличенно их обозначил), сделанные его “учениками”. Как позже выяснилось, все “ученики” почему-то были представлены юными истероидными девочками.
  Затем хозяин студии предложил студентам испытать на себе его искусство. Среди добровольцев очутился и Серж Пи. Знаешь, почему? Да потому, что его очаровала одна студентка-первокурсница, почти наверняка ещё свободная, которая пошла с ними и которая первой шагнула из строя. Пи рассудил, что соучастие в гипнозе - неплохой повод для сближения.
  Короче говоря, она “уснула”. “Уснул” и Серж. Впрочем, он вполне сознательно сохранил самоконтроль (до этого Пи уже не раз подвергался гипнозу и успел овладеть кое-какими полезными приёмами). Тем не менее он получил некоторое удовольствие от внушаемых ситуаций вроде совместного распития воображаемой бутылки шампанского.
  Серж так старался, а девочка была столь непосредственна, что Райков отделил его и её от группы, заявив, что эти двое - самые гипнабельные, а значит, самые творческие личности. Остальных добровольцев он разбудил, а с отобранной парочкой ещё покувыркался. Один из его кувырков немало всех рассмешил. Говорит он, значит, Сержиной намеченной:
  “Сейчас тебе пять лет, а я твой папа. Иди ко мне на ручки, моя девочка, моя маленькая”, и подставляет эдак ручки. А лицо прямо деформировалось в предвкушении. А девочка глядит исподлобья и отвечает хмуро:
  “Врёте, вы не папа. Папа молодой и симпатичный, а вы старый и толстый”.
  Смутился великий психотерапевт, но недаром же он маэстро, вывернулся как-то, Серж уж не помнит как, всё внимание его тогда ушло на то, чтобы не расхохотаться, но вывернулся.
  Потом говорит он им двоим:
  “Вы такие способные, такие - ах, вообще! Приходите ко мне в среду, вечерком”, а смотрит почему-то только на неё. Потом переводит взгляд на Сержа:
  “Если вы не придёте, мне будет жаль”. Мастерски сказал, так, что Серж понял: не жаль ему будет ничуть, если он, Пи, не придёт.
  Но Серж Пи тоже пришёл. Потому что они с девочкой той сразу же подружились. И решили идти вместе. Из любопытства, без продолжения. Кстати, она поведала Сержу, что вовсе не поддалась его магии а, как и он, притворялась, хохмила. И что сразу же распознала специфику этой “студии” и её хозяина. Да, она была очаровашка, его будущая возлюбленная (это именно её Серж однажды никак не мог долюбить) и, несомненно, немало раз имела дело с мужчинами. Хотя как знать, гипноз - штука тонкая, двусмысленная, могла она и ошибиться.
  Вечером в среду на чердаке кроме них оказалось ещё три посетителя. Это были, судя по их одеяниям, лексикону и манерам, представители интеллектуальных или богемных сливок столицы. Серж с девочкой совершенно не знали этой публики и не очень внимательно отнеслись тогда к их именам и титулам, а попросту - тут же выбросили эти сведения из головы.
  При таинственном освещении, под загадочные звуки из динамиков, маэстро рассказывал всем о необыкновенном камне, привезённом одним из его хороших знакомых откуда-то с Тибета, чуть ли не из легендарной Шамбалы. Затем он продемонстрировал само чудо, оказавшееся небольшим, отполированным, треугольной формы, со слегка вогнутой одной плоскостью, неизвестным Сержу чёрным минералом.
  “Энергия концентрируется в нём и выходит прямо вперёд, вот так”, он взял камень в сложенные щепотью пальцы и направил вогнутую плоскость на одного из прибалдевших гостей.
  “Чувствуете?”, маэстро медленно поднёс к его лицу камень.
  “Да... Тепло... О-о!”, пролепетал подопытный.
  “Закройте глаза, - повернулся маэстро к даме и протянул руку с камнем в её сторону. - Чувствуете?”
  “О да!”, подтвердила она.
  “Сейчас я поднесу его ближе”, предупредил маэстро и приблизил.
  “О, сильнее!”, с какими-то совершенно постельными интонациями тихо воскликнула дама.
  Серж посмотрел на свою девочку. Её лицо красноречиво свидетельствовало, что и она купилась на эту дешёвку.
  “Можно я попробую?”, почтительным тоном обратился он к психотерапевту и выжидательно протянул руку.
  “Пожалуйста”, снисходительно ответил тот. Серж взял камень тем же способом, что и он, велел девочке закрыть глаза и поднёс камень к её лбу.
  “Чувствуешь?”
  “Да, чувствую”, загробным голосом ответила она.
  “Давай ещё раз”, сказал Пи и переложил камень в другую руку. Затем поднёс к её лбу пальцы, сложенные точно так же, но уже пустые.
  “Чувствуешь?”
  “Да”, тем же голосом ответила она, уже даже слегка раскачиваясь.
  “Открой глаза”, велел Пи. Она открыла, и запредельное выражение её лица сменилось недоумением, а затем она просветлела и ухмыльнулась.
  Возникла немая сцена. Постепенно и все остальные начали постигать происшедшее.
  “Это жульничество! Это ничего не доказывает! Дайте сюда!”, побагровев, потеряв лицо, забулькал маэстро и отобрал у Сержа камень.
  Вечер был испорчен.
  
   MOOD 71
  
  Поехал Серж в Питер. Новый Год встретить, заодно и старую знакомую проведать.
  Зашёл на Пискарёвское кладбище. Людей мало. Солнце низкое светит. Холодно. Ряды плит с приблизительными датами и под каждой - несколько тысяч человек. Деревья. Снег. Красиво. Солнце искоса освещает - красиво. И музыка поднебесная. Фирменная Пискарёвская ария.
  Прохаживается он между плит, думает медленно-медленно: “Спите, герои. Заперли вас, как мышей в пустом чулане, даже ломиться к вам перестали. Держали себе взаперти да обстреливали, да бомбили. Хочешь - не хочешь, а обзовут потом это подвигом. Всякие вы были, всякие...”
  Прохаживается так и встречает маму с дочкой. А дочка...
  “Ох, сердце моё тренированное! - ошарашенно подумал он. - Не то лежать бы мне здесь, среди плит этих промёрзших, с холодеющими устами и небом в мутнеющих очах!”
  Но - прохаживается дальше. Только рассуждает уже так: “А сколько таких лежит здесь! Оживлял бы я их, одну за другой, и любил бы, любил по очереди, до самой своей смерти, всех, и тех, что можно, и тех, что нельзя”.
  Добрёл он так до гранитного уступа, что возле мемориального музея, а там - ниша каменная и над ней родничок искусственный. Только не течёт из родничка струя, а капает. Капля за каплей, размеренно так. Как будто арии той фирменной аккомпанирует. Долго и дико смотрел Пи на эти капли. Закоченел.
  Потом прошёлся к большой каменной женщине с жёстким бездуховным лицом и венком в руках. Вроде как родину она изображает. Цветы там лежали. И в целлофане, и так. Захотелось ему оставить что-нибудь. Пошарил по карманам - мелочь, трамвайные билеты, блокнот. Раскрыл блокнот - там сложенная лента электрокардиограммы. Проходил недавно профилактический осмотр, завалялась. Оторвал пару дюймов, послюнил - и к граниту. Примёрзло.
  
   MOOD 72
  
  Недавно на Серже Пи тренировалась девочка.
  Ей только-только минуло пятнадцать. Начиналось лето, жаркое, любвеобильное, с шёлковым пушком на смуглой коже, с ласковыми ладонями на горячем упругом теле.
  Они сидели на диване с ней и с её братишкой, играли в карты. А она играла не столько в карты, сколько с Сержиными нервами. Наверное, у неё был один из приступов, когда до дурноты хочется ошеломлять, покорять, чувствовать, что ты не ребёнок уже.
  Она и без того была прелестна и обожаема Сержем почти до умопомрачения, и она это знала. Но сегодня он видел её словно впервые.
  Как ей удавалось? Как умудрялась она так повернуться, так шевельнуть бёдрами, тонкой голой рукой, так пронзить Сержа смутной улыбкой и то прямым, то искоса взглядом? Звуки её низкого голоса, её смешки долго-долго отдавались в нём сладостным эхом, - как это у неё получалось?
  Они играли, но Серж не видел карт и проигрывал, проигрывал, и был на седьмом небе.
  Он чувствовал себя добровольцем, которого она распластала на лабораторном столе, ввела в мозг электроды и теперь раздражает центры наслаждения, со щекотным волнением выясняя, какой именно силы и длительности импульсы нужно подавать в мужской мозг, чтобы он отреагировал желанным для неё образом.
  “Спасибо тебе, мой мучитель!”, неслышно шептал Пи.
  
  MOOD 73
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Если какая-либо сволочь мне предложит покаяться, я знаю, в чём покаюсь.
  Давно это было, лет тринадцать назад, а всё лежит грех на душе, давит.
  Познакомился я случайно с одной проституткой, почти моей ровесницей. Поговорили мы с ней тепло так, и пригласила она меня к себе.
  “Пойдём, - говорит, - я с тебя денег не возьму”.
  Вообще-то не интересовала она меня в подобном смысле, была у меня любимая, далече, правда, была, за тысячу километров, мотался я туда без конца поездами, а то и самолётами, и об измене даже не помышлял, а тем более с проституткой, пусть даже за бесплатно. Но интересно мне стало, пошёл.
  Убогая однокомнатная квартирка. На кухне она подогрела картошку, поела, потом говорит:
  “Вот что... Ты до утра остаться можешь? Оставайся, а?”
  “Не знаю, - отвечаю, - посмотрим”.
  Прошли в комнату. Поздно уже было. Подсунула она мне журнальчик порнографический для разогреву, подсела рядом. Полистал равнодушно, отложил. Принялась она стелить постель. Смахнула с простыни какой-то непонятный мусор, взбила подушки, одеяло старенькое, но чистое достала.
  “Ты, - говорит, - не беспокойся, если ночью кто придёт. Ко мне иногда заходят менты, что на дежурстве. Мы тебе спать не помешаем, на кухне управимся”.
  “Угу”, кивнул я.
  Разделась она. Обнажилась. Худенькая, грудки маленькие, тугие, шерстка рыжая. Так ничего, но жалкая какая-то - на лицо жалкая, в движениях.
  “Пошли помоемся”, говорит.
  Разделся тоже, пошёл следом в ванную. Стоит, трёт свою мандюшку жёсткой-прежёсткой мочалкой, прямо поскрипывает там у неё. Мой мужской прибор вымыла собственноручно, он даже не дрогнул при этом. Выходя из ванной, прихватила грязное-прегрязное полотенце, пояснив:
  “Сплёвывать буду в него”.
  Вернулись мы в комнату, начал я одеваться. Смотрит недоумённо.
  “Вспомнил, - замечаю вроде как расстроено, - мне же друга нужно встречать, он в полночь приедет на поезде”.
  Вру, конечно. И она это видит.
  “Ну останься, ну пожалуйста! Не хочешь трахать - не надо, просто спи рядом, а то все приходят и уходят, так плохо мне одной!”, и слёзы в глазах стоят.
  Дрогнуло всё во мне, но молод был, упрям до жестокости.
  “Извини, - говорю, - не могу”.
  Оделся и ушёл.
  Встречал потом её пару раз в городе. Здоровается, улыбается, а улыбка виноватая почему-то”.
  
  “Вот ты и попался, Серж! А то я уж было почти поверил в твою святость!”, приписал я в конце этой истории. На что Серж откликнулся так:
  
  “Ах ты, !.. Да ебал мой праотец Адам твою праматерь Еву! Ебали мои сперматозоиды твоих кишечных палочек! Чего суёшься? Ты что, морда носатая, не понимаешь, что этот муд рассчитан именно на те девяносто с лишним процентов людей, коих и людьми-то называть неловко? Должен же я хоть чем-то вызвать в них понимание, сочувствие, сопереживание, - для того, чтобы затем эти недоноски усвоили малую толику моей мудрости!
  Конечно, тогда я поступил абсолютно верно, да иначе и не мог бы. Если уж она выбрала себе такую форму жизни, так пусть побеспокоится и о соответствующем душевном настрое. Останься я тогда - это лишь отодвинуло бы так нужный ей пересмотр содержимого своих мозгов. То есть я бы невольно (или, что куда хуже для моей святости, вольно) продлил её мучения. А так она вскорости попыталась-таки разобраться в себе, из-за присущей ей тупости ничего у неё не вышло, и единственным доступным выходом стало тихое безумие. Да-да, вскоре она стала безобидной душевнобольной, и когда я пару раз встречал её в городе, то ясно это видел.
  А ещё вскоре она надо-о-олго переехала в дурдом. И хрен с ней, безмозглой сукой!”
  
  MOOD 74
  
  Был Серж как-то на сборище пятидесятников.
  Пятидесятники непоколебимо уверены, что владеют надёжнейшим свидетельством собственной богоизбранности, а именно - умением “говорить языками” подобно первым Апостолам, на которых снизошёл Дух Святой в виде огненных венцов и которые тут же принялись говорить на никому не ведомых языках (что не без оснований было принято маловерами за последствия неумеренного употребления преображённой Крови Его).
  В обычном частном доме, на окраине города, в душной большой комнате набилось человек тридцать или сорок. Молились один за другим, импровизируя кто робко, неуверенно и сбивчиво, а кто вполне мастерски, может даже заранее отрепетировав. Благодарили Бога за вовремя подошедший трамвай, за успешно сданный экзамен, за полученное долгожданное письмо. Просили, клянчили - кто выздоровления ближнему, кто отмщения злопыхателю, кто обращения в истинную веру заблудшей невестки православной язычницы. Потом один затараторил невразумительно. Прислушался Пи - ба, да это же “говорение иными языками”! Ещё прислушался - Боже, какая пародия! Убогий, младенческий лепет, только что басом и с заметной натугой. Этот седовласый старательно лепечущий дядя, уверен был Пи, специально готовил своё выступление, да только фантазия куриная, скованы, косны его мозги, а оттого и не получается у него изобразить овеянного Святым Духом.
  Потом кто-то ещё пытался, но быстро сбился, зациклился, как заезженная граммофонная пластинка, и умолк стыдливо.
  
  В другой раз Пи зашёл в модернистскую церковь, кажется, “Живое слово”, или, напротив, “Слово жизни”, одна из ветвей пятидесятников. Танцевальная музычка, исполняемая на дешёвенькой “Yamaha”-е, развесёлые до разухабистости песенки об Иисусе и о Боге, пританцовывания “два прихлопа - три притопа”, проповедник - такой моложавый, но сильно облысевший худосочный живчик, густо перемежающий свою надрывную речь ещё более надрывными, экзистенциальными какими-то выкриками “Алилуйя!” (причём слово это он почему-то неизменно выговаривал с ярким заморским акцентом, то ли английским, то ли еврейским).
  Затем этот сперматозоид продемонстрировал довольно неплохую технику говорения на “языках”, хотя Серж, вслушавшись, без труда различил в извергаемом потоке и явные обрывки совершенно русских слов, и повторы, и торможения (“ла-ла-ла”, “ру-ру-ру”), когда его расшалившийся мозжечок спотыкался и начинал лихорадочно искать достойное продолжение. Это была череда простеньких слогов типа тех же “ла” или “ру”; отсутствовали более сложные, такие как “бра”, “скро”, “вея”. Мягкий знак и редко встречающиеся фонемы вроде “ю”, “ш”, “ы” или “ц” он вообще не употреблял: это явно превышало его возможности.
  А потом начался настоящий цирк. Проповедник вызвал добровольцев из зала и пообещал им тут же, немедленно, крещение Духом Святым. Он произнёс перед дюжиной вышедших подготовительную речь, очень похожую на потуги третьесортного гипнотизёра, мазнул каждого ладошкой по лбу, как бы указывая Господу, куда именно следует ниспослать Духа, а затем вместе с помошницей, кажется, женой (которая, кстати, тоже продемонстрировала “говорение”, ещё более убогое), стал последовательно обрабатывать претендентов в Апостолы.
  “Ну, давай! Смелее!”, заботливо, но требовательно приговаривал он, полуобняв очередную жертву (молодых девушек он обнимал заметно интимнее). Растерянная жертва мычала, краснея и дико вращая глазами, потом выдавливала из себя нечто вроде “мама мыла раму”, произнесённое с набитым кашей ртом, и, едва не плача, замолкала.
  “Ну, давай вместе: ба-ри-ку-са ла-ма-ри-са!”, не отставал живчик.
  “Ба-ри-ку-са ла-ма-ри-са”, старательно выводила жертва и опять умолкала. Некоторые, надо признаться, находили в себе силы и выдавали несколько внятных слогов; этот факт громогласно подтверждался проповедником, и все присутствующие бурно радовались и восклицали вслед за ним: “Алилуйя!”
  Пообещав напоследок, что те, кто не смог сегодня воспринять Духа Святого, непременно восприимут Его на одном из ближайших собраний, лысоватый пастырь отправил их со сцены.
  
   MOOD 75
  
  Познакомился Серж, и довольно близко, также со Свидетелями Иеговы. Внешне приветливые, улыбчивые и всегда ухоженные, при более близком знакомстве они неизменно оказывались твердолобыми, наглыми и злобными людишками. Причём у молодых, которым недостаёт житейской мудрости и сдержанности, эти черты проявлялись гораздо скорее и выразительнее, чем у тех, кто постарше и поматёрее. Кстати, в этой солдафонской, чётко организованной секте проводятся специальные лекции и тренировочные занятия по изучению и отработке “подходов” и “методов воздействия” (к нам с вами и на нас с вами, естественно). Серж сам бывал на этих лекциях и наблюдал показательные выступления и сценки, подготовленные группками взрослых дяденек и тётенек в качестве домашнего задания. Так что шляющиеся по улицам и пристающие к прохожим Свидетели вполне подготовлены и натасканы на многие твои возможные реакции и ответы.
  Есть в Свидетелях некоторые особенности, которые сближают их с другими выродками христианского племени - адвентистами седьмого дня, то бишь субботниками. И те, и другие откровенно, хотя и безуспешно, стремятся примазаться к Высшей Расе, к иудеям. И те, и другие тешат себя уверенностью в гарантированном собственном спасении с последующей славной загробной карьерой (в отличие от всех прочих “людишек”). И те, и другие маниакально ненавидят рядомупомянутую секту, то бишь, в зависимости от собственной принадлежности, либо адвентистов, либо Свидетелей, как своих возможных конкурентов на Страшном Суде, и жалостливо презирают остальное, стопроцентно обречённое, человечество.
  Как-то побывал Пи на “семейном” собрании. Одна его бывшая одноклассница (вечная ей память, упокой Господи её душу) оказалась Свидетельницей; мало того, такое же уродство обнаружилось практически у всей её семьи, вплоть до дальних родственников. Она втянула в эту секту и свою несовершеннолетнюю дочь, прелестное дитя, на Сержиных глазах превратившееся в угрюмого и отчуждённого зверёныша, с натугой выдавливающего из себя необходимую “по уставу” приветливость.
  Так вот, на этом собрании, помимо примерно десятка родственников, присутствовала в качестве опытной наставницы, надсмотрщицы и, так сказать, массовика-затейника, довольно молодая активистка с гипертрофированной жаждой превосходства (как, кстати, и у всех знакомых Сержу активистов). Читала она вслух какую-то иеговистскую псевдонаучную книжонку об эволюции, время от времени призывая: “Вопросы есть? Задавайте вопросы! Спорьте! Дискутируйте!” Вопросы были. У Сержа. Он спрашивал, почему автор этой наукообразной стряпни искажает такой-то факт. Или почему о таком-то факте вообще умалчивает. Она уверенно заявляла, что факты переданы абсолютно точно, а умалчиваемых вообще не существует. Но предлагать задавать вопросы и призывать к диалогу стала реже, а потом и вовсе прекратила. Тогда Пи взял инициативу в свои руки. В конце концов количество переросло в качество, присутствующие принялись недоумённо роптать, и тут эта активистка сбросила наконец личину.
  “Наша организация знает истину! И ваше дело - не возражать и не устраивать дискуссии, а слушать и запоминать”, присвистывая от ярости, выдавила она.
  Серж ушёл. Хотя очень хотелось усесться на неё верхом, как на курицу, прижав к полу её руки своими коленями и...
  
   MOOD 76
  
  СОН.
  Красавица Хру-Хру кропотливо выделывала шкуру медведя. Она счищала скребком ненужное, одновременно что-то мурлыкая. Какой-то Седой с вожделением смотрел, как от ритмичных движений Хру-Хру колышутся её прелести. На Седого же ревниво поглядывал вождь Большой Банан, мастеривший каменный топор. “Чужак, а косится на мою бабу, - неприязненно думал вождь. - Пересчитать ему зубы, что ли...”
  Наконец Седой решился.
  “Тебе трудно, женщина. Давай я буду тебя подталкивать”, предложил он Хру-Хру, одной рукой похлопывая её по тугим ягодицам, а другой извлекая на свет Божий приспособление для толкания.
  Большой Банан, стискивая зубы, прочным шнуром, изготовленным из сухожилия, наскоро прикручивал топор к крепкой палке.
  Серж хотел было предупредить Седого, но не успел.
  “Ыт!”, крякнул Седой, одним движением внедряясь в брюшную полость Хру-Хру.
  “Хи-хи-хи!..”, поёжилась та.
  “Ыт!”, крякнул вождь, опуская топор.
  Каменная болванка громко ударилась о темя Седого и разлетелась вдребезги. Седой помотал головой и продолжил помогать Хру-Хру.
  Тогда Большой Банан, совершенно потеряв лицо, вцепился в тазовый пояс Седого и принялся его оттаскивать. Члены племени бестолково суетились вокруг.
  “Гр-р-р”, яростно зарычал Банан и вонзил зубы в могучую спину Седого.
  “Гр-р-р”, ответил Седой и, изловчившись, укусил Банана за толстую талию.
  “Ох! Ах!”, откликнулась красавица Хру-Хру на необычные телодвижения Седого.
  Наконец племя сорганизовалось. Десяток рычащих громил бросились к Седому.
  ...Став вокруг костра, человеколюди ударами кулаков швыряли Седого, как мяч. Наконец, получив неловкий удар, он тяжело рухнул в костер, подняв целое облако искр.
  “Предыдущий-то пожиже был, - невозмутимо заметила наблюдавшая со стороны Хру-Хру - Зато и мясо у этого, пожалуй, понежнее...”
  Большой Банан не ответил. Он задумчиво смотрел на корчащееся в огне тело.
  “Но от Москвы до Британских морей, - пробормотал он, - Красная Армия всех сильней”.
  ...Тем временем Хру-Хру подплыла к Сержу, по-прежнему очумело стоящему у стены пещеры, и, улыбаясь, сказала:
  “Хорош спать, подъём!”
  “Чего?”, растерялся он.
  “Подъём, говорю”, и Хру-Хру ласково, но энергично потрепала его по щеке.
  И Пи проснулся.
  
   MOOD 77
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Истинно верующие родители, будь то католики или православные, приносят своё спеленанное или немного подросшее дитя во храм, где окунается оно с головою в купель или окропляется водой, смывающей первородный грех, и осеняется затем крестом, прощающим все последующие грехи покаянные.
  А что если слегка изменить ритуал? А именно: погружать с головой в купель всех, да к тому же придерживать их под водой достаточно долго, так, чтобы сама собой отпала надобность вообще вынимать их оттуда?
  Разве это не высшее проявление любви к ближнему - так упредить его возможные ошибки, чтобы он со стопроцентной гарантией, и немедленно, попал в Царство Небесное? А в своём невольном грехе, грехе убиения младенца, священник покается, и непременно будет прощён, как обещал сам Иисус Христос: “Посему говорю вам, бляди: всякий грех и хула простится человекам; а хула на Духа не простится человекам...” (Матфей, 12:31).
  Если я понесу своего ребёнка в храм для крещения, то исключительно к такому истинно верующему и исполненному жертвенной любви священнику, детоводителю ко Христу.”
  
  MOOD 78
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Кто дал нам право отнимать чужую жизнь? На войне, через суд, или, скажем, при самозащите?
  Как, ты не знаешь?
  Такое право нам дали законы. А право создавать и принимать такие законы дали все мы - нашим народным избранникам. Значит, чтобы найти конечного автора, так сказать, первоисточник, достаточно поглядеть в зеркало.
  А кто дал нам право давать какие-то ни было права нашим избранникам?
  И вообще: кто это может давать права? Что, существует некто (я не имею в виду Его, - Он подобными делами вообще не занимается), у которого есть сундук, набитый всеми мыслимыми правами, и он их то извлекает оттуда и вручает кому-либо, то, напротив, отбирает и упрятывает обратно?
  Если серьёзно - каждый человек от рождения имеет абсолютно все права. Задача же общества - не дать ему ими всеми воспользоваться. То есть отобрать, и как можно больше. А чтобы ограбленные не вякали, и придумана сказочка о даруемых непонятно кем правах.
  Короче говоря, нечего об этом пиздеть.
  А если тебя очень беспокоит покаяние и спасение души обречённого (при твоём же соучастии) на смерть - так предоставь ему эту возможность. А затем убей. Ещё лучше - пригласи для этого меня.
  Всего-то и делов.”
  
   MOOD 79
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Если уж доведётся тебе убивать, то совершать это Таинство следует так:
  Сначала нужно всем своим существом принять, что ты Творец, Художник, и что любое твоё действие, что-то изменяя в Мире, оставляет его столь же прекрасным, пускай и чуточку другим. Потому что любое творчество, и твоё тоже, угодно Великому Ценителю Искусств. Он по-прежнему будет любить мир и тебя. (Помнишь слова Иисуса Христа? - “...Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных”. А ты ведь добр. Добр, потому что ты художник, а не убийца; творец, сотоварищ Господу, а не мясник)
  Очень вероятно, тебе понадобится ярость. Ярость - это не грех и не зло, это сконцентрированная энергия, наиболее пригодная для победы. Спортивная злость - это не та злость, когда начисто забываешь о красоте и Боге, - напротив! Помни это - и будешь свят.
  Надобно позабыть о благородстве, рыцарстве и прочих манерностях. Твоя задача - не продемонстрировать противнику или невольным зрителям знание кем-то придуманных обрядов, а с максимальной эффективностью свершить Таинство. Равно будь готов, если это целесообразно, убить и тех, кто тесно связан с основным убиваемым и тем самым может стать твоим новым противником, - особенно это касается его родственников и детей, - и здесь опять-таки не до условностей.
  И вот когда ты настигнешь его, и выбьешь из рук оружие, или встретишь его безоружного в безлюдье, или же найдёшь спящим, пускающим изо рта слюнку - застынешь ты на краткое время в предвкушении завершающего мазка, и - улыбнись теперь!
  И пускай покинет тебя сейчас ярость, не нужна она больше. Нужен лишь спокойный, уверенный и сильный удар или, может, лёгкое движение пальца. Но прежде - обратись к Нему: “смотри, Господи!” И тогда душа твоя опять до краёв наполнится святой любовью, и любовь эта перельётся через край, хлынет из тебя.
  И уже не ты, а Вселенская Любовь положит последний мазок.
  А затем вы оба, ты и Он, ещё раз убедитесь, сколь прекрасна смерть любимого врага.
  А если будешь побеждён ты - Великий Ценитель Искусств примет и это, так что, умирая, ты будешь счастлив, что всё равно порадовал Его.”
  
   MOOD 80
  
  “...истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни;
  Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день;
  Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие;
  Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нём...” (Иисус Христос устами Апостола Иоанна)
  Странно:
  если ты ел Плоть Сына Человеческого и пил Его Кровь - то непременно спасёшься;
  а если ты ел плоть сына человеческого и пил его кровь - то это ещё большой вопрос.”
  
  Да, любопытно рассуждал Серж Пи.
  
   MOOD 81
  
  “Тогда (после крещения) Иисус возведён был Духом в пустыню, для искушения от диавола...”
  Надо полагать, у Бога были серьёзные сомнения относительно Своего Выблядка, раз Он решил устроить тому столь основательную проверку. А добросовестный Матфей постарался, чтобы эти сомнения дошли и до нас.
  
   MOOD 82
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока, и говоря:
  Где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему.
  Услышав это, Ирод царь встревожился, и весь Иерусалим с ним.
  И собрав всех первосвященников и книжников народных, спрашивал у них: где должно родится Христу?
  Они же сказали ему: в Вифлееме Иудейском, ибо так написано чрез пророка:
  “И ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных; ибо из тебя произойдет Вождь, Который упасет народ Мой Израиля”
  Тогда Ирод, тайно призвав волхвов, выведал от них время появления звезды
  И, послав их в Вифлеем, сказал: пойдите, тщательно разведайте о Младенце, и когда найдете, известите меня, чтобы и мне пойти поклониться Ему.
  Они, выслушавши царя, пошли. И се, звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними, как наконец пришла и остановилась над местом, где был Младенец.
  Увидевши же звезду. Они возрадовались радостью весьма великою,
  И вошедши в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерью Его, и падши поклонились Ему; и, открывши сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну.
  И, получивши во сне откровение не возвращаться к Ироду, иным путем отошли в страну свою. (...)
  Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов”.
  (Матфей, из главы 2)
  
  Если бы я пожелал спровоцировать резню невинных младенцев в окрестностях Вифлеема, что бы я предпринял?
  Перво-наперво я подослал бы в Иерусалим врагов Бога, слуг Сатаны, волшебников и астрологов с Востока, чтобы именно они возвестили рождение долгожданного Мессии, спасителя Израиля и одновременно их же, сатанинских прислужников, погубителя.
  Мало того, я подначил бы их заявить, что они души не чают, только бы поклониться своему будущему погубителю и принести ему дары!
  Конечно, весь Иерусалим переполошится, прослышав о таком неслыханном лицемерии. Ни один иудей с крышей на голове не усомнится, что родившийся младенец крайне подозрителен и опасен. Мало ли кто он! Очень даже может быть, что... Да почти наверное, что...
  Царь Ирод - явно не дурак, и наверняка он попросит подосланных мною колдунов, чтобы те, когда найдут младенца где-то в Вифлееме, вернулись в Иерусалим и сообщили ему, Ироду, точный адрес, дабы он, Ирод, тоже сходил на поклон (а на самом деле разобрался бы на месте, что же это за младенец такой объявился).
  Затем, когда восточные колдуны воздадут почести мальчонке и возложат к его колыбели дары, я шепнул бы его изрядно размякшим родителям: “Сматывайтесь отсюда, и поживее”. Мне ведь нужно, чтобы Ирод и иудеи так и не узнали, что новорожденный - действительно Мессия. Ведь если они придут и убедятся в этом - резня отменяется.
  А теперь роковой, матовый ход: я велел бы колдунам нарушить своё обещание и, не заходя в Иерусалим, топать прямиком на свою языческую родину.
  Вот теперь - всё! Теперь все прочие альтернативы устранены и события стремительной и неотвратимой лавиной несутся к предуготованному мною, эдаким кровожадным маньяком, финалу. Какой холодный и точный расчёт! Какое знание психологии! Теперь, когда слуги Сатаны бежали, не сообщив никому, где же искать младенца, сомнений не осталось. И царю, и любому иудею ясно: младенец действительно несёт в себе грозную, смертельную опасность для всего народа. Любой ценой нужно избавиться от него, любой ценой!
  ...А ведь так и не избавились, ха-ха!
  PS. “Чтобы наилучшим образом совершить духовное деяние, необходимо выбрать соответствующую жертву, которая заключает в себе наибольшую и чистейшую силу. Дети мужского пола, которые ещё совершенно невинны, - вот наиболее подходящая жертва. Почти для всех целей человеческая жертва является наилучшей”.
  (Основатель современного сатанизма Aleister Crowley, “Magic in Theory and Practice”, p.95-96)”
  
   MOOD 83
  
  Из оставленных мне бумаг:
  
   “ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ!
   Человечество приближается к гибели. Это будет гибель не от ядерной войны, не от столкновения с небесным телом и даже не от так называемого “конца света”. Это будет мучительное вымирание.
   Уже стало общепризнанным фактом, что состояние здоровья населения планеты просто ужасающее. Так, в развитых странах почти все люди пенсионного возраста продолжают жить исключительно благодаря постоянной медицинской помощи. Прекратись вдруг эта помощь - и огромное большинство пожилых тут же умрёт. Иными словами РЕАЛЬНАЯ продолжительность жизни, то есть жизни более или менее самостоятельного, не зависимого от регулярных реанимационных процедур организма не растёт, а СНИЖАЕТСЯ. Да-да, снижается: ведь ещё более двух тысяч лет тому назад средняя продолжительность жизни, скажем, древних греков, была около 70-ти лет - и это при отсутствии антибиотиков, вакцинаций, терапии рака и прочих якобы достижений современной медицины!
   Мало того. Сегодня большинство детей - а в некоторых развитых странах это и 90, и 95 процентов, - имеют хронические болезни разной степени тяжести. И если бы действительно состоялся такой эксперимент - полное прекращение медицинской помощи, - то многие из этих детей вряд ли дожили бы даже до 30-40 лет.
   Так называемые учёные изобретают всевозможные несостоятельные и лживые объяснения причин описанной печальной картины. Они ссылаются на загрязнение окружающей среды, на “неправильное”питание, на низкую физическую активность и на прочую несущественную чушь.
   Честным и беспристрастным исследователям давно стало достоверно известно, в чём заключаются причины нынешней катастрофической ситуации.
  Выяснилось, что за последние сто - сто пятьдесят лет происходили следующие тесно взаимосвязанные события:
   1. Медицина, подстёгиваемая христианской церковью, достигла немалых успехов в выхаживании неполноценных и больных младенцев.
   2. Миллионы и миллионы этих уродов, которые по Божьему замыслу должны были умирать в детстве, чтобы не дать потомства и не поганить генофонд человечества, выросли и наплодили детей, среди которых оказался очень высокий процент уродов, также спасённых медиками и, в свою очередь, наплодивших новых уродов.
   3. Через несколько десятилетий это привело к тому, что в развитых странах, особенно в среде обеспеченных людей, чьи дети-калеки выхаживались наиболее успешно, стали стремительно распространяться всевозможные хронические, инфекционные и прочие заболевания, ибо поражённые больными генами, слабые организмы оказались неспособны сопротивляться самым обычным нагрузкам и воздействиям природной среды.
   4. Параллельно начал проявляться другой признак деградации - так называемая акселерация. В неполноценных организмах включилась “аварийная” генетическая программа, предусматривающая более быстрый и усиленный рост, более быстрое созревание, более быстрое размножение и, соответственно, большее количество потомства с тем, чтобы в трудных жизненных условиях выжил хоть кто-нибудь из множества детёнышей. Эта “аварийная” программа хорошо работает в природе, когда нежизнеспособное потомство попросту умирает. В условиях же человеческой цивилизации, при активнейшей поддержке христианского “гуманизма”, эта программа стала давать совершенно убийственные результаты.
   5. Учёные, контролируемые всё той же христианской церковью, принялись изобретать ничем не обоснованные объяснения всем этим явлениям. В частности, была выдвинута “теория”, согласно которой феномен акселерации объяснялся ростом общего уровня жизни и, в частности, улучшением питания. При этом лицемерие учёных мужей доходило до анекдотичности. Так, даже в школьные учебники попали рассказы о том, что доспехи средневековых рыцарей сегодня годятся разве что для семиклассников. Однако загадочным образом упускалось из виду, что питание тех же средневековых рыцарей было отнюдь не хуже, а наверняка даже лучше, чем питание большинства наших современников - ведь рыцари, владеющие хорошими лошадьми и дорогим по тем временам вооружением были далеко не бедными людьми! В то же время прекрасно известные учёным данные о в среднем значительно худшем здоровье и меньшей плодовитости высоких индивидуумов по сравнению с нормальными и низкими вообще не попадали в массовую, а тем более в учебную печать. Подобным образом замалчивались или искажались и другие факты, способные пролить свет на истинные причины акселерации.
   А тем временем, скажем, в России, как следует из проскальзывающих-таки в малотиражные сугубо научные журналы сведений, за последние 10 лет процент практически здоровых школьников снизился с 30 почти до 0 (ноль). Сейчас, в 1999-м году, детей со значительными генетическими отклонениями рождается здесь не 5-6 процентов, как было всегда, а 17 (семнадцать). Российские учёные-андрологи выяснили, что около 20% мальчиков - учеников младших классов по своим физиологическим данным никогда не смогут стать отцами. И тем не менее, одновременно со стремительным обнищанием и вымиранием, акселерация в России (где, несмотря на дегенерацию народа, медики продолжают поддерживать детскую смертность на недопустимо низком уровне) идёт даже более бурными темпами, чем в богатых и сытых странах.
   Вместе с тем у некоторых народов, где медицинское обслуживание крайне “недостаточно”, а значит, детей-уродов выживает значительно меньше, признаков акселерации практически не наблюдается. Например, средний возраст начала менструаций у девушек из племени кикую (Кения) -16 лет, а из племени бинди (Новая Гвинея) - в 18.
   Как видите, факты вопиют против навязываемых человечеству лженаучных теорий акселерации.
  6. Тем временем медики, наряду с христианской церковью крайне заинтересованные в дальнейшем ухудшении здоровья людей, продолжали совершенствовать способы спасения нежизнеспособных младенцев. Результатом таких скоординированных действий явилось, наряду с массовой инвалидностью, полное извращение моральных норм. Извращённые же моральные нормы, вбиваемые в головы миллиардам людей, в свою очередь, автоматически гарантируют дальнейшее ухудшение ситуации.
  7. В последние годы благодаря достижениям генетиков, успешно клонировавших некоторых высокоорганизованных животных и даже почти полностью расшифровавших генетический код человека, появилась совершенно реальная возможность очистить и улучшить генофонд человечества. Однако ряд преступных социальных институтов, в частности, всё те же христианские церкви, медики, а также множество находящихся под из зомбирующим воздействием юристов, законодателей, публицистов и прочего отребья, развернули тупую и злобную кампанию протеста. Тем самым эти негодяи пытаются отвратить человечество от действенного шанса на спасение и толкают его обратно в трясину мучительного вырождения.
  Что же предлагаем для спасения человечества Мы?
  ПЕРВОЕ. Необходимы полный и строжайший запрет преступного христианского вероучения и широчайшая, беспрепятственная пропаганда животворного учения Пи.
  ВТОРОЕ. Необходим полный пересмотр лживых и убийственных моральных догм, навязанных человечеству христианством и сходными с ним лжеучениями.
  ТРЕТЬЕ. Несомненно, срочно необходимо ввести строжайший мораторий на оказание любой медицинской помощи детям до определённого возраста. Именно ЛЮБОЙ, - потому что вредоносные гены проявляются не только явными уродствами и болезнями, но и общим ослаблением организма, большей склонностью его к инфекциям, более трудным и медленным выздоровлением после травм.
  ЧЕТВЁРТОЕ. Необходимо в обязательном порядке практиковать принесение первенцев мужского пола в жертву Господу нашему Сатане, которого Бог отправил на Землю в качестве Князя всех обитающих на ней народов (отправил, а вовсе не низверг, как думают некоторые безумцы; пускай эти безумцы, к тому же полагающие Сатану злым, пояснят: как это Бог, любящий людей, именно к ним сбросил с Небес “чудовищного и коварного” Ангела Света? Это всё равно что уподобить Бога родителю, пригласившему для присмотра за своими непослушными чадами прославившегося на весь мир маньяка-убийцу). Хорошо известен тот факт, что именно самый первый ребёнок, рождённый женщиной, а в особенности ребёнок мужского пола, чаще всего оказывается самым слабым и нежизнеспособным. Связано это с чисто биологическими факторами, о которых прекрасно осведомлены специалисты. Кстати сказать, Бог не случайно велел евреям приносить Ему в жертву именно ПЕРВЕНЦЕВ от всякого скота (от людей - в условной форме, потому что в те времена, когда евреев недоставало, так было, по Его мнению, лучше). Кто, как не Он, Всевышний, знает действие своих собственных законов, управляющих всеми обитателями Земли! Да, жертвы за грехи не нужны - таковая жертва была принесена раз и навсегда, и был ею чудовищный, заключавший в себе, как о том свидетельствуют Евангелия, все людские немощи и пороки, Иисус Христос. Но жертвы в знак благодарности и признательности Князю, а тем самым и его Отцу, Господу Богу, всегда уместны. Кто посмеет это оспорить?
  
  ВОТ ЕДИНСТВЕННО ВОЗМОЖНЫЙ И ДЕЙСТВЕННЫЙ НА СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ ПУТЬ, ВЕДУЩИЙ К СПАСЕНИЮ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ОТ ПОЛНОГО ИСТРЕБЛЕНИЯ”.
  
   MOOD 84
  
  Сидит Серж Пи на полу, складывает головоломку. Это такая картинка, разрезанная на множество, в данном случае на 480, кусочков, которые нужно состыковать так, чтобы получилась та же самая картинка.
  Час трудится, второй. Скоро полночь, а ему не до сна. Упорствует. Хочет сложить быстрее, чем это удалось сестре.
  Окно настежь открыто: жарко. Снаружи ночная тишина, лишь машины иногда проезжают, всё реже и реже.
  Но вот доносится до его ушей довольно явственный женский стон. Потом смешок, опять стон, опять смешок. Затем следует текст. Примерно такой:
  “Ооо, ну ты что? Ооо, да перестань же! Ооо! Ооо! Прекрати! Да ты что? Ооо!”
  Ага, думает Серж, дело ясное. Но зачем так звучно? Голос раздаётся всё громче и громче, несомненно, он ясно слышен жильцам нескольких близлежащих пятиэтажек. Ведь фоном ему служит практически полная тишина.
  Пять минут проходит, десять, двадцать. А таинственная незнакомка всё выводит и выводит свои надрывные рулады, с удивительным трудолюбием повторяя в разном порядке один и тот же набор фраз и междометий:
  “Ооо! Прекрати же! Ооо! Да ты что?”
  Незнакомец, к которому обращены её призывы, совсем уж таинственен. Потому что не издаёт ни малейшего звука. Серж Пи пытается представить, что же у них там происходит. Однако это отвлекает от головоломки, и он отказывается от попыток.
  Примерно в полночь, где-то через полчаса после начала этого бурного свидания, содержание выкриков неожиданно меняется:
  “Ооо! Да хватит! Больно! Ооо! Больно! Замучил! Ооо! Ооо!”
  Вот это да, думает Пи, вот это ёбарь.
  Проходит ещё полчаса, репертуар прежний. Серж уже заинтригован до крайности, однако головоломку не бросает и к окну не подходит. Зато наконец становится очевидным, что он не единственный слушатель. Кто-то громко возмущается:
  “Да прекратите же бардак!”
  Но, поскольку женские вопли продолжаются с той же интенсивностью и размеренностью, протестант вскоре умолкает. Других протестующих не находится.
  Около часа ночи появляется ещё один элемент новизны:
  “Ооо! Больно! Замучил! Как я завтра на работу выйду? Ооо! Уволят! Ооо! Больно! Как я на работу выйду?”
  Невероятно, но мужчина до сих пор так и не подал голос.
  Теперь Серж уже начинает сомневаться, что у них там совершается некое умопомрачительное совокупление. Может, он её и не ебёт вовсе, а просто лупит, мочалит или дубасит? А может, делает всё это одновременно? Серж теряется в догадках, в его переутомлённом мозгу полупроизвольно рождаются самые невероятные картины. Наиболее правдоподобной ему в конце концов представляется следующая: она там вообще одна, руки у неё связаны за спиной, а талию опоясывает прочный пояс, к которому прицеплен долбящий её электрический фаллос.
  Однако через несколько минут очередное обновление репертуара полностью разрушает эту вроде бы безупречную гипотезу:
  “Ооо! Всё лицо уже распухло! Ооо! Больно! Уходи! Ооо! Уходи! Всё лицо уже распухло!”
  Наверное, всё-таки у неё там мужчина, - решает Серж Пи. Но каким же выносливым нужно быть, чтобы обрабатывать её непрерывно в течение почти двух часов! И какие нужно иметь голосовые связки, чтобы всё это время почти непрерывно издавать такие ясные, отчётливые и практически неизменные по эмоциональному накалу звуки!
  Наконец, ещё минут через пятнадцать, в течение которых перемежались “всё лицо уже распухло”, “уходи” и “ооо!”, вдруг наступила тишина.
  Одно из двух, подумал Серж: или он свалился замертво от усталости, или ушёл. Несколько минут Серж прислушивался, но так ничего больше и не услыхал.
  Как он сожалел потом, что не записал на магнитофон этот дивный ночной монолог!
  А сестре Серж проиграл.
  
  MOOD 85
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Мне нравятся лесбиянки. Уже одним тем нравятся, что свободны от нас, мужиков, что не видно специфического блядского блеска в их глазах, когда встречаются они с моими.
  Иногда, когда я по горло сыт сексом, а чего-то всё же недостаёт, мне очень хочется присоединиться к двум голеньким молодым лесбиянкам, любоваться их розовыми играми и ласкать их, ласкать просто так, ни за что.”
  
  MOOD 86
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Ах, какие они восхитительные и утончённые создания всё-таки! Пускай она далеко не первой свежести, щупаная-перещупаная сотнями рук, траханая-перетраханая десятками хуёв, отсосавшая сотни порций неведомо чьей спермы, словом - многократно б/у... Но сейчас она до смерти влюблена (в тебя!!!) - и вновь, в который раз, ощущает себя игривой девочкой, драгоценной целочкой, и искренне готова подарить тебе свою девственную чистоту. Ах!..”
  
  MOOD 87
  
  Из оставленных мне дневниковых записей:
  
  “Иногда, особенно при посторонних, случается у неё такое настроение, что она не подходит, не льнёт ко мне, а держится в стороне, недотрогой, и мы лишь обмениваемся долгими многозначительными взглядами. В такие минуты я особенно чувствую зыбкое счастье и меня неизменно переклинивает от сладостного и вместе с тем тревожного изумления: неужели это прелестное, очаровательное, бесподобное, божественное создание - - - “
  
  MOOD 88
  
  В Братиславе.
  После обеда поднялся Серж на лифте внутри высоченной стеллы-башни, что у моста через Дунай. Наверху ресторан. Проходишь по кругу, и сквозь широкие окна видишь Братиславу и далеко окрест. Прошёлся и он, поразглядывал. Подсел за столик к явно скучающему, сидит, нахваливает красивый город. Словаку это понравилось, стал кое-что показывать, объяснять.
  “А вон там, - говорит, - пограничный переезд”.
  Смотрит Серж - прямо за окраиной, что неподалёку от ресторана, на шоссе - блестящие под солнцем домики.
  “А вон там, - провёл словак рукой от домиков до Дуная, - когда-то была граница с Австрией”.
  Это Сержа заинтересовало.
  “То есть, - спрашивает, - теперь её там нет?”
  Тот задумался.
  “Вообще-то, - говорит, - есть, но как бы и нет. Во всяком случае можно спокойно до Австрии прогуляться и обратно вернуться”.
  Удивился Пи. Обрадовался. “Хорошо как, - думает. - Прогулялся и вернулся. Пойду-ка прогуляюсь”.
  И пошёл. За шоссе углубился в лес, поросший кустарником. Дорог нет. Кое-где тропки малохоженные. Где тропками, где напролом, добрался Серж до границы. До того, что от неё осталось. Прочные бетонные столбики, на которых когда-то закреплялась колючая проволока. Широкая нейтральная полоса, поросшая бурьяном. Кое-где - другого вида столбики с надписями по-словацки: “Внимание! Граница!”, и похожие - по другую сторону нейтральной полосы, с такими же надписями по-немецки. На австрийской стороне - дряхловатые от времени домики-насесты на деревьях. Для наблюдателей. И ни души. Лишь где-то вдали хлопают охотничьи ружья. Да зайцы из-под ног так и шарахаются. Раз даже косуля ускакала.
  Нашёл он там бункер. Мощный, красивый, нетронутый. Вход аккуратно решёткой заграждён, на решётке замочек навешен. Рядом на поляне - свежие следы автомобильных и мотоциклетных шин. Может, наци тусуются?
  Пошёл Серж в Австрию. А что, думает, остановят - вернусь, а нет - схожу в Вену. Аккурат к утру и дойду. Идёт себе. И у них там - никого. Далеко где-то по шоссе, вижу, машины проезжают. А на полях - ...ан нет, вон где-то в километре от Сержа ковыряется кто-то. “Так ведь Пасха у них!”, вспомнил он.
  Час минул, другой. Шагает себе Серж по сельской дороге мимо леса, что вдоль Дуная. И тут - выходит из лесу солдатик ихний, пограничник, автомат наизготовку держит.
  “Стой! - по-немецки. - Куда идёшь? Документы!”
  Это Серж, конечно, понял без труда, благо, насмотрелся фильмов о войне. Но отвечает уже по-английски. Приветливо здоровается и спрашивает недоумённо:
  “Что это за страна?”
  Тот едва на ногах устоял.
  “Австрия”, отвечает.
  “О, вот это сюрприз! -восклицает Пи. - Но мне не нужна Австрия. Мне нужна Словакия. Извини, друг, я пошёл назад”.
  “Э нет, хальт, - опомнился солдат. - Ты есть нарушитель, пойдём со мной”.
  В результате доставили Сержа на машине в какой-то городок, в отделение погранвойск. Поставили к стенке буквой Х, трое сзади пукалки свои на него нацелили, один, в специальных белых перчатках, обыскивает.
  “Ой, бля, - думает Серж, - а ведь в кепчонке моей, в кармашке на молнии, немало долларов спрятано!” Забыл он о них, сунул туда ещё в словацком поезде, да и забыл. “Ну, - думает, - найдут, да как штрафанут меня на всю голову! Всё отдать придётся!”
  Но напрасно переживал Серж. Снял служивый с него кепку, помял лапами своими и отложил небрежно в сторону. И в карманы полез. Обыскал, словом.
  Отвели Сержа в помещение, там - новый шмон. Теперь уже досмотр вещей. И кепка среди вещей оказалась. Двое с австрийской дотошностью осматривали, ощупывали всё, что извлекали из его сумки. Третий вёл опись. Взяли они кепку, повертели, облапали - и отложили в кучку проверенного.
  Потом передали Сержа полиции. В наручниках, с прозрачным мешком, наполненным моими вещами, в руках, провезли его по небольшому праздничному городку. В полиции - основательный допрос и очередной шмон. Раздели догола, прощупали одежду, вновь изучили содержимое мешка и опять, бегло оглядев кепку, оставили её в покое. “Господи! - молвил Серж в душе. - Дружище!” Так и записали в итоге, что у Сержа Пи при себе было лишь 20 долларов из кармана брюк да словацкая мелочь.
  “Как же вы меня накажете?”, спрашивает Серж.
  “А никак, - отвечают. - Передадим тебя словакам, пусть они наказывают”.
  “А они-то за что? - удивился он. - Это ведь к вам я проник незаконно! А у них я присутствовал на вполне законном основании”.
  “А за то, - поясняют, - что эти тра-та-та словаки не хотят охранять границу. Приходится нам за них отдуваться. А ты вообще подарок. Видите ли, погулять пошёл в Австрию! Да мы им такой протест выставим! Они это понимают и тебе отомстят, будь спок”.
  Нет, словаки не грубили, не толкались, даже не обыскали. Засунули, правда, на пару часов в камеру, пока-де среди ночи разыщут достаточно высоких чинов, достойных решить его, Сержа, участь. Нашли, решили. Уполномоченный офицер заявил Сержу, что он теперь “персона нон грата” (ого!) и обязан покинуть пределы страны в течение 24-х часов, а в ближайшие три года ступать на землю Словакии ему заказано. Затем вручил соответствующее письменное подтверждение своим словам.
  Посадили Сержа в легковушку, довезли до окраины Братиславы и высадили на автобусной остановке. Молоденький офицер, сопровождавший его, почему-то тепло улыбаясь, посоветовал дожидаться автобуса и на прощание пожал Сержу руку.
  Была половина третьего ночи. Автобуса он ждать не стал, решил прогуляться пешочком по ночной Братиславе. Нацепил заколдованную кепку - и вперёд.
  Очень понравилась ему та прогулка. Жаль всё же, что не по Вене.
  
  MOOD 89
  
  Догоняет Сержа девочка. Так, слегка знакомая, даже имя Серж не уверен, что помнит, знает лишь, что четырнадцать ей. Но в той компании она внимательно за ним наблюдала. Догоняет и:
  “Сколько вам лет?”
  Глядит Серж - так и она сияет мордашкой своей, вибрирует вся, будто на танец хочет пригласить.
  “А зачем тебе?”
  “Ну так, надо. Сколько?”
  “А зачем?”, настаивает Серж. А лет ему около сорока, даром что случаются казусы, когда такие, как она, с трудом дают целых 25.
  “Хочу в вас влюбиться!”, выпалила.
  Семенит рядом, ждёт.
  “Ну так влюбляйся, - говорит Серж. - Что тебе мешает?”
  Растерялась она, встала столбом, стоит, раскрыв рот и тараща глазёнки. А он пошёл себе.
  Если для неё так важен возраст - дешёвка она, решил Пи, уже сейчас, в четырнадцать, дешёвка. Она ничем не лучше бляди, которая, знакомясь с понравившимся мужчиной, немедленно пытается разнюхать, какая у него квартира, есть ли машина, счёт в банке.
  “Ах, всего-то? Нет, простите, не стоит”.
  
   MOOD 90
  
  Эссе диссертации Сержа Пи, которую он одно время всерьёз намеревался протолкнуть в Институте философии, да так и не смог.
  
  “Содержание:
  1. Утверждение.
  2. Доказательство (из 8-ми пунктов)
  3. Анализ (в 2-х частях).
  4. Выводы.
  
   1. УТВЕРЖДЕНИЕ.
  Иисус Христос предложил человечеству учение, которое всячески способствует истреблению и самоистреблению слабых и неполноценных людей, совершенно не нужных в нашем земном мире.
  
   2. ДОКАЗАТЕЛЬСТВО
  Доказательство состоит из ряда промежуточных, или частичных, доказательств.
  1. Иисус, по его собственному утверждению, явился отнюдь не к сильным духом, не к тем, кто твёрдо идёт по жизни, кто обладает прочной и непоколебимой верой в Бога, а к слабым, больным, духовно убогим, обиженным и униженным:
  “И когда Иисус возлежал в доме, многие мытари и грешники пришли и возлегли с Ним и ученики Его. Увидевши то, фарисеи сказали ученикам Его: для чего Учитель ваш ест и пьёт с мытарями и грешниками? Иисус же, услышав это, сказал им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные; пойдите, научитесь, что значит: “милости хочу, а не жертвы”? ибо Я пришёл призвать не праведников, а грешников к покаянию”. (Мф. 9, 10-13)
  “Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. (...) Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня...” (Мф. 5, 3-5,10-11)
  2. Сильным, правоверным иудеям Иисус прямо советовал оставаться в своей вере. Он, несомненно, полагал, что такие люди вовсе не нуждаются в его учении. Так, однажды он сказал народу:
  “...на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи; Итак всё, что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте, ибо они говорят, и не делают. ..” (Мф. 23, 2-3)
  Смысл сказанного совершенно ясен: спастись можно и без Иисуса Христа, нужно лишь не на словах, а на деле хранить верность Богу Израиля, верность иудаизму.
  В том же, что учение Христа весьма заметно отличается от заповедей и обычаев, данных Богом Моисею, сомнений нет. Например, Христос поучал:
  “Вы слышали, что сказано: “око за око, и зуб за зуб”. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду...” (Мф. 5, 38-40)
  “Вы слышали, что сказано: “люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего”. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас.”. (Мф. 5,43-44)
  
  Таким образом, из сказанного в пп. 1 и 2 становится неопровержимо ясно, что Иисус Христос явился не ко всем людям, а лишь к слабым. Если же кто-либо когда-либо утверждал иное, то он лгал уже только потому, что Христос лгать не мог.
  
  3. Иисус Христос желал, чтобы бедные оставались бедными. Он учил:
  “Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкопывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет и где воры не подкопывают и не крадут; ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше”. (Мф. 6,19-21)
  “...Не можете служить Богу и маммоне. Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело - одежды? Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?
  Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть?
  И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, не прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; Если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры!
  Итак не заботьтесь и не говорите: “что нам есть?” или: “что нам пить?” или: “во что одеться?” потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всём этом. (...) Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам будет заботиться о своём: довольно для каждого дня своей заботы”. (Мф. 6,24-32,34)
  4. Иисус также хотел, чтобы те его последователи, которые обладали богатством, добровольно лишались его и становились нищими, как и все прочие “христиане”:
  “И вот, некто подошед сказал Ему: Учитель Благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? (...) Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твоё и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною. Услышав слово сие, юноша отошёл с печалью, потому что у него было большое имение. (...) Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное...” (Мф. 19, 16;21;23)
  5. Иисус всячески внушал своим слушателям, что они должны покоряться насилию, смиряться перед злом, и вообще с готовностью исполнять любые требования своих врагов. Чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать слова Иисуса Христа, уже цитированные в п.2.
  Нет сомнения, что в реальной жизни, а тем более в условиях той жестокой эпохи, общество, состоящее из подобных “слабаков”, было бы незамедлительно порабощено или даже истреблено всяким, кто этого пожелает. Представьте, к примеру, что было бы, если бы народы Палестины, которых евреи должны были истреблять и изгонять из их родных мест (ибо сам Господь некогда благословил свой народ на это, обосновывая необходимость террора во-первых, тем, что Он пообещал лживому и трусливому Исааку палестинские, к тому времени уже обжитые и возделанные не-евреями, земли, а во-вторых, тем, что не-евреи не поклоняются и не преподносят жертвенного мяса и крови Ему, Яхве, но чтят и подкармливают иных Богов, смущая обрезанных), так вот, что было бы, живи эти народы по заветам Христа?.. Именно потому, что они не живут по этим заветам, евреи изгоняют их с их же собственной родины до сих пор.
  6. Иисус желал, чтобы те, кто последовал за ним, не имели семей, а следовательно, не имели потомства.
  Во-первых, он неоднократно утверждал, что родных и близких нужно сторониться, более того, их следует даже ненавидеть; заявляя подобное, он предпочитал не уточнять, за что же, собственно, их нужно ненавидеть и считать своими врагами:
  “Кто любит отца и мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня... (...) Ибо Я пришёл разделить человека с отцем его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её. И враги человеку - домашние его”. (Мф. 10,35-37)
  “Думаете ли вы, что Я пришёл дать мир земле? нет, говорю вам, но разделение; Ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться: трое против двух и двое против трёх; Отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери и дочь против матери; свекровь против невестки своей, и невестка против свекрови “ (Лк. 12,51-53)
  “С Ним шло множество народа; и Он обратившись сказал им: Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестёр, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником...” (Лк. 14,25-26)
  Во-вторых, он предложил столь суровые требования к отношениям с противоположным полом, в том числе и между супругами, что это с неизбежностью крайне затруднило бы создание и сохранение семей, вынужденных существовать в реальном, а не выдуманном христианскими мечтателями мире:
  “Вы слышали, что сказано древним: “не прелюбодействуй”.
  А Я говорю, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своём. Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не всё тело твоё было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки её и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не всё тело твоё было ввержено в геенну.
  Сказано также, что если кто разведётся с женою своею, пусть даст ей разводную. А Я говорю вам: кто разведётся с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подаёт ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведённой, тот прелюбодействует”. (Мф. 5,27-32)
  В-третьих, в то время как Бог требовал от иудеев, Своего избранного народа, максимальной плодовитости и даже отрекался от бесплодных, Иисус Христос довольно прозрачно намекал, что ему по нраву такие ученики и последователи, которые готовы добровольно даже отрезать себе половой член:
  “Говорят Ему ученики Его: если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться.
  Он же сказал им: не все вмещают слово сие, но кому дано; Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит”. (Мф. 19,10-12)
  (А вот что говорил Бог устами Моисея:
  “У кого раздавлены ятра (то есть яички) или отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне”. (Второзаконие 23,1))
  В-четвёртых, Иисус передал своему последнему ученику, Апостолу Павлу, такие наставления, что Павел открыто объявил брак нежелательным, рассматривая его как проявление слабости, как уступку чрезмерной похотливости отдельных слабохарактерных людей:
  “А о чём вы писали ко мне, то хорошо человеку не касаться женщины. Но, в избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа”. (1 Кор. 7,1-2)
  “Относительно девства я не имею повеления Господня, а даю совет, как получивший от Господа милость быть Ему верным.
  По настоящей нужде за лучшее признаю, что хорошо человеку оставаться так.
  Соединён ли ты с женою? не ищи развода. Остался ли без жены? не ищи жены. Впрочем, если и женишься, не согрешишь; и если девица выйдет замуж, не согрешит, Но таковые будут иметь скорби по плоти, а мне вас жаль.
  (...) ...я хочу, чтоб вы были без забот. Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене. Есть разность между замужнею и девицею: незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою и телом, и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу”. (1 Кор. 7,25-28, 32-34)
  При этом такие функции семьи как продолжение рода и воспитание детей вообще не упоминаются, словно нечто не достойное внимания. Точно так же и сам Иисус практически ничего не говорил о необходимости продолжать человеческий род (не забывайте только, что обращался он не ко всем, а лишь к тем, к кому был послан, то есть к “больным”).
  
  Если какая-либо группа людей последует советам Иисуса Христа и Апостолов (в частности, Апостола Павла), упомянутым в пп. 3-6 настоящего произведения, то эта группа неизбежно погибнет или выродится в самом ближайшем будущем. Ведь не может долго существовать общество, отказавшееся от имущества, от родных и близких, от труда, от создания семей и рождения детей. Следовательно, стремление к христианским идеалам автоматически означает стремление к вымиранию.
  
  7. Тогда как сильные и правоверные иудеи время от времени подвергались испытанию Богом или искушению Сатаной (с позволения Бога, естественно) для проверки их силы и веры, слабые и немощные при помощи Иисуса Христа (а следовательно, при молчаливом согласии Бога) избегали таких испытаний (или, по крайней мере, подвергались им гораздо реже).
  Для доказательства этого проще всего привести слова молитвы, данной Иисусом Христом:
  “И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого” (Мф. 6,13)
  Ясно, что лишь Божья милость к слабым позволила Иисусу Христу предложить подобную молитву, которая позволяет им хоть как-то протянуть свои жалкие и никчемные жизни, не увеличивая одновременно сверх меры количество грехов.
  8. Милость Божия доходит до того, что Иисус и его ученики открыто разрешают христианам ненавидеть мир, сотворённый Богом и управляемый Им (либо, с позволения Бога - Сатаной):
  “Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей;
  Ибо всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира (сего)” (1-е Ин. 2,15-16)
  Такое выражение недоверия, непринятия и даже презрения к великому, хотя и непостижимому людским разумом Божьему замыслу и к Его делам совершенно недопустимо для нормального, полноценного человека, верующего в Творца и Его мудрость.
  Совершенно ясно, что лишь обречённым, не нужным ни Богу, ни людям, Господь мог, из безмерной Своей жалости, позволить такое кощунство, кощунство, которое хоть как-то способно утешить этих...
  
  АНАЛИЗ. Часть 1.
  Можно ли на основании всего вышесказанного считать Иисуса Христа величайшим в истории злодеем, врагом рода человеческого? Ни в коем случае. Ведь Иисус действовал заодно с Богом. А Бог совершенно ясно сказал людям:
  “...плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю...” (Быт. 1,28)
  При этом, однако, вполне естественно, что Богу совершенно не нужны люди, несущие в себе гниение и распад. Они не только заражают своим пессимизмом окружающих, но, главное, воспитывают своих, а зачастую и чужих, детей похожими на себя. Бог совершенно определённо заинтересован в том, чтобы прервать эту эстафету живых мертвецов, подобно тому как и люди заинтересованы в изоляции или даже ликвидации больных и слабых животных. Однако всемилостивый Бог не может просто уничтожить эти человеческие отбросы. Для Бога имеет ценность каждая душа. Пусть даже многим душам грош цена, но и грош всё же чего-то стоит...
  Вот так и получилось, что, проявляя непостижимое милосердие, Господь послал к тем, кто не должен жить, Иисуса Христа. Великий Божий замысел состоял в том, чтобы даровать этим людишкам благость и покой, веру и надежду на вечную счастливую жизнь... но после смерти. По Его замыслу, христиане должны добровольно и радостно желать собственного ухода, ждать его, надеяться на него вместо того, чтобы жалобно скулить под ногами сильных.
  Составная и очень важная часть замысла - постоянное ожидание христианами конца света, второго пришествия Христа, Страшного Суда. Для этого, по воле Бога, Иисус Христос не уточнил слабым и немощным, когда же случится сие желанное (для них, естественно) событие:
  “Итак бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий”. (Мф. 25,13)
  “О дне же том или часе никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец”. (Мк. 13,32)
  Более того, Иисус намекнул, что уже его слушатели смогут увидеть “конец света”:
  “Так, когда вы увидите всё сие, знайте, что близко, при дверях.
  Истинно говорю вам: не прейдёт род сей, как всё сие будет..”. (Мф. 24,33-34)
  Естественно, что у людей, со дня на день ожидающих “конца света”, должно пропасть или хотя бы заметно поубавиться стремление создавать семьи, рожать и растить детей. А именно это нужно Богу и, конечно, Его возлюбленному Сыну, Иисусу Христу. В идеале у христиан должно возникнуть явно выраженное сознательное стремление к собственному уходу из этого мира, подобно как у Апостола Павла:
  “...всегда носим в теле мёртвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем. Ибо мы живые непрестанно предаёмся на смерть ради Иисуса, чтоб и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей. Так что смерть действует в нас, а жизнь в вас.” (2 Кор. 4,10-12)
  “Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный.
  Оттого мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище...” (2 Кор. 5,1-2)
  
  Таким образом, пришествие Христа на землю - это великодушный жест Бога, проявление Божественной милости к тем, кто не должен жить.
  Христиан, несомненно, заботит вопрос о том, что же ждёт их за порогом смерти. Достоверно это неизвестно. Можно лишь выразить сомнение, что те, кто не нужен Богу здесь, на земле, так уж будут нужны Ему ТАМ. Скорее всего, Он поместит их где-либо отдельно от прочих, от сильных, уверенных в себе, давших плодовитое и жизнеспособное потомство, исполнявших законы, данные Богом через Моисея. Может быть, Он вообще поступит с ними иначе: дарует вечный и неизменный покой, равносильный абсолютному забвению. Несомненно одно: их ждёт совершенно иная участь, чем тех, кто был угоден Богу на земле. Те же иносказательные описания жизни после воскресения, которые встречаются в Новом Завете, и которые предназначены именно для отребья, не внушают большого доверия (хотя именно для внушения большого доверия они и были придуманы - впрочем, доверять им способны как раз одуревшие от страха перед жизнью неудачники).
  Весьма уместно отметить здесь, что сам Иисус Христос, как временами честный Богочеловек, однажды прозрачно намекнул, что обещанное им Царство Божие - не более чем иллюзия, предсмертный бред выживших из ума дегенератов (примечательно, что пояснение это он дал не тем самым дегенератам, а начитанным и умным фарисеям):
  “Быв же спрошен фарисеями, когда придёт Царствие Божие, (Иисус) отвечал им: не придёт Царствие Божие приметным образом,
  И не скажут: “вот, оно здесь”, или: “вот, там”. Ибо вот, Царство Божие внутрь вас есть”. (Лука 17,20-21)
  
  АНАЛИЗ. Часть 2.
  Христианское учение со временем претерпело немалые изменения. Общий смысл этих изменений сводится к следующему: поскольку большинство людей в детстве и молодости вполне жизнеспособны, склонны к творческой, радостно-оптимистической активности и с большим трудом поддаются растлевающему воздействию христианского учения, то практически все Церкви как бы молчаливо позволяют им не соблюдать большинство заповедей и повелений (позволяют, впрочем, лишь потому, что запретить не могут). Вместе с тем постоянное психологическое давление на людей идёт с самого детства. Детям настойчиво и разнообразными способами внушается мысль о том, что человек слаб и грешен, а спасение от вечных мук за грехи он может обрести лишь во Христе. Часть молодых людей поддаётся этому давлению, утрачивает волю к жизни и оказывается среди скорбящих неудачников, ищущих и обретающих утешение в служении смертоносному Иисусу. По мере взросления, а затем и старения число поддавшихся растёт; особенно стремителен этот рост среди пожилых. Конечно, многие утрачивают волю к жизни и без помощи Церквей, но при их участии это происходит гораздо легче.
  Такие утратившие волю к жизни и процветанию неудачники с головой окунаются в якобы последнее утешение, дарованное им милосердным Богом. Они силятся обрести слепую веру почти во всё, чему учил Иисус Христос, пытаются строго следовать его учению; у них это, естественно, не получается, порой они грешат, затем каются, опять грешат - и так, в безысходном круговороте, вращаемом надеждой на финальную награду, устремляются к собственной кончине.
  Великая трагедия (не для всего человечества, разумеется, а лишь для христиан) заключается в том, что, как было вскользь упомянуто, нищие духом, кои и составляют христианскую паству, именно по причине своей неистребимой духовной нищеты оказываются не в силах твёрдо и бесповоротно уверовать не только в античеловечное, хотя и высокогуманное, учение Христа, но и в существование Бога, в победу над грехом, в грядущее бессмертие. Среди многих миллиардов христиан, за истекшие две тысячи лет успевших погостить на земле, лишь считанные единицы обрели ту степень веры, которая даёт им шанс попасть в обещанное Царство Божие (таких отличившихся Церкви именуют “святыми”). Все же прочие, благодаря “Спасителю”, заслуживают лишь адских мук (ибо обещанное Христом прощение грехов относится, несомненно, - и об этом написано в Новом Завете, в частности, в Посланиях Апостола Павла, - лишь к твёрдо и бесповоротно уверовавшим, то есть к тем, чьи греховность и неверие умерли при крещении).
  Таким образом, учение Христа действует как весьма совершенный механизм для выявления поражённых немощью с целью последующего окончательного отделения их от остальных, здоровых людей (а при достаточно раннем отделении - и для их психологической кастрации). При этом здоровые люди, чисто условно считающие себя христианами, как бы приобретают надёжный, как им кажется, страховой полис: они верят, что в случае какой-либо жизненной трагедии они всегда смогут найти последнее прибежище у Иисуса Христа.
  
  ВЫВОДЫ.
  1. Богу нужны сильные и не нужны слабые.
  2. Христос нежной рукой уводит слабых из жизни.
  3. Надежда слабых - на посмертное воздаяние.
  4. Воздавать им не за что.
  5. И всё же пусть они веруют во всеблагость и всемилость Бога.
  И последний вывод: человек может сознательно не иметь никакого отношения к христианству и прожить счастливую жизнь, легко уйти и обрести вечное блаженство”.
  
  Однако лукавит Пи, - или недомыслил, в чём я сильно сомневаюсь. Ведь привлекая к Себе массы ублюдков, Иисус Христос тем самым лишает верной добычи другого великого Пастыря. Страшно представить, во что превратились бы неисчислимые толпы людского отребья, попади они в заботливые объятия Сатаны! Уж лучше пусть упиваются своими несчастьями и смиренно дохнут, нежели... о, Боже!
  Другой, альтернативный, ход мысли: а если предположить, что это лишь первый этап Пути? Что это - просто подготовка к переходу в иное состояние, в состояние святости, где отменяются самоубийственные заповеди и все прежде данные Богом законы? Может, не случайно были сказаны Апостолом Павлом великолепные в своём безумии слова:
  Итак закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою;
  По пришествии же веры, мы уже не под руководством детоводителя. (Галатам 3,24-25) ?
  Вот это было бы круто!
  
  ...Однако я действительно не дурак! Не глупее Сержа Пи. Допёр-таки до тайного учения Христа о Свободе и Святости, на которое намекал Павел! Да только ведь на то оно, блин, и тайное, чтобы всякое дерьмо о нём не прознало:
  И слово моё и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы,
  Чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией.
  Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих,
  Но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей... (1 Коринф. 4-7)
  Ни одна христианская Церковь не исповедует этой премудрости. Знаешь, почему? Потому, что абсолютно все они работают на истребление ненужных Богу, а вовсе не на пробуждение в людях подлинной святости. Все они земные, и подчиняются тому, кому Бог до поры до времени вручил власть на Земле. Кстати, однажды Иисус сказал будущему основателю Церкви Христовой, Трижды Отрекшемуся от Учителя апостолу Петру: “Отойди от Меня, сатана!..” (Мф. 16,23).
  
   MOOD 91
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Бог не наблюдает за Миром со стороны, нет. Мы соединены, сращены между собой. Как бы общая кожа у сотворённого с Творцом.
  Не видима эта кожа ни глазами, ни приборами. Но описана она не так давно учёными - физиками и математиками, хотя и не догадываются сами они о том, что же кроется за витиеватыми условными обозначениями.
  Не догадываются, что добрались до самой Границы между Вселенной и Богом. Границы, которая проходит везде, где имеется материя в любой её возможной форме. В том числе и внутри тебя.
  Создали они в середине двадцатого века теорию - квантовую электродинамику. Проверяли её и проверяют - работает, да как работает! А описывает эта теория Границу. Но не вмещается такое в светлых учёных головах - и мучатся они, пытаясь осмыслить, что же за сущность такая сокрыта за бесплотно пронизающими всю Вселенную и друг друга, непостижимо соприкасающимися и ещё непостижимее сменяющимися полями амплитуд вероятности?
  Их нельзя назвать материальными, но и нематериальными - тоже нельзя, они... И здесь я умолкаю, как и те физики, которые когда-либо пытались объяснить ЭТО словами. Нет пока что нужных слов, нет понятий, а есть лишь неоформленные, интуитивно-чувственные призрачные наплывы и переливы - и формулы; невыразимые намёки - и формулы.
  И теория относительности Эйнштейна недопонята, не понята, не так понята - вот и бесятся физики и философы от её вроде бы абсурдности. А она - из того же гимна о Боге (и о нас - его глуповатых отродьях).
  И зачем только я пишу об этом? Ты уж прости, дурашка, за то, что не понял ни хуя.”
  
   MOOD 92
  
  “Ты думаешь, можно предсказать, рассчитать будущее? Хрен тебе! Даже ближайшую судьбу жалкого электрончика или проворного фотончика предсказать совершенно невозможно. Немыслимо. Никогда и никто не предскажет, не помогут самые-самые разневероятные сверхсуперкомпьютеры.
  Даже Господь Бог здесь бессилен. Но Он и рад этому безмерно. Потому что Сам ограничил Себя, Сам лишил Себя возможности просчитать всё наперёд и затем долгие миллиарды лет тупо и сонно созерцать назубок известный спектакль.
  Хотел Он сполна наслаждаться сотворённым миром, играть с азартом, ошибаться, намечать и добиваться. Хотел - и сделал, и создал всё таким, чтобы были сплошные тайны и неопределённости. Чтобы даже если вздумается Ему предузнать - а не смог бы. Потому что пришлось бы для этого полностью заменить фундамент Мироздания.
  Но тогда получилось бы уже совершенно иное Мироздание.
  
   MOOD 93
  
  Не знает Бог будущего, но хочется порой узнать, интересно. Наметить хочется, достигнуть, ощутить Себя дееспособным, могучим. Радостно это.
  Вот и намечает Он.
  Порой намечает по-крупному. Захотел однажды, давным-давно, создать на Земле людей разумных. Для этого планету нужно было основательно подготовить. Долго Он её подготавливал, старательно, продуманно. И подготовил. Молодец.
  А бывают масштабы помельче. Устрою-ка Я, думает, своему любимчику, Сержу Пи, осуществление одной из его мечт. Туда-сюда, здесь что-то подтолкнул, там притормозил, глядишь - и сбылось! Ну чуток не так, как желалось, однако вышло даже ещё лучше. Через время хуяк! - организовал исполнение другой мечты. И опять кое-что привнёс от Себя, и опять только улучшил.
  Так и развлекается Он. Захотел - наметил, наметил - достиг. А передумал - ну что ж, на то Он и Бог.”
  
   MOOD 94
  
  СОН.
  Серж проснулся и, едва продрав глаза, достал из-под подушки пульт и включил телевизор. Было время новостей.
  На фоне колышущегося государственного стяга медленно всплыли голубые слова:
  ДЕМОКРАТИЯ!
  ДОЛЖНА!
  БЫТЬ!
  ДЕМОКРАТИЧНОЙ!
  Затем на весь экран нарисовался сам Генеральный секретарь. Девяностолетний Леонид Ильич, с твёрдым выражением обвисшего лица, глядел прямо в третье тысячелетие.
  Возник сельский пейзаж. Шла уборка сахарной свеклы. Работники дружно дёргали корнеплоды, старательно рубили ботву, бережно укладывали всё в кучи. Улыбались, глядя то друг на друга, то в объектив, то на свеклу. Где-то у горизонта бледнел колоссальный транспарант:
  РАЗДАВИМ КОММУНИСТИЧЕСКИМ САПОГОМ ЗАГНИВАЮЩИЕ РОСТКИ КАПИТАЛИЗМА!
  Шаткой походкой к куче свеклы подошёл Леонид Ильич. С боков его поддерживали молодые товарищи. Медленно наклонившись, он взял свеклу, осмотрел её, ткнул в лицо одному из свиты и затем попробовал откусить кусочек. Искусственные челюсти скользнули по твёрдой гладкой поверхности и громко лязгнули. Леонид Ильич озадаченно поглядел на корнеплод и попробовал ещё раз. На этот раз в его рот что-то попало, скорее всего земля. Он пожевал, затем с видимым усилием проглотил и медленно, стараясь не запутаться, выговорил:
  “Хорошо! Славно потрудились наши световоды!”
  “Свекловоды”, еле слышно шепнул кто-то за кадром.
  “Наши стекловоды”, поправился Леонид Ильич. Прислушался к чему-то и добавил:
  “Све-кло-во-ды”.
  После этих слов он постоял с полминуты, недоумённо озираясь, а затем его увели.
  Следующий сюжет был снят в Кремлёвском дворце съездов. Большой детский хор плавно и торжественно выводил:
  “Кругом вершат великие делишки
  Обычные советские людишки,
  И полыхает на лице Отчизны
  Уверенность в победе коммунизма!..”
  “Что-то не то, - вяло подумал Серж. - Посплю-ка ещё...”
  
   MOOD 95
  
  “А ведь евреи и впрямь великий народ.
  Самая разъеврейская книга, Библия, тяжким камнем лежит во главе угла всей западной цивилизации. Да что там западной! Бесчисленные полчища азиатов, арабов и африканцев молятся еврейскому Богу и еврею Иисусу Христу. Мусульмане тоже в поле тяготения Иерусалима, их религия родом из иудаизма, Аллах - это тот же еврейский Элохим, что значит “бог”; чтят они и Авраама, и Моисея, и даже Иисуса.
  Христиане плюс мусульмане - это уже почти половина человечества.
  Даже наши западные колдуны, мистики и сатанисты - под негласной властью евреев. Они пересыпают свои заклинания еврейскими словечками, они поклоняются ветхозаветным добрым и злым Ангелам - это у них святая святых, основа основ. В магии есть такая аксиома: “иврит - это язык Ангелов”.
  Я уж не говорю о науке, искусстве, политике, идеологии, средствах масс-медиа, где евреи издавна имели и имеют колоссальное влияние. Тем более я не говорю об оказавшихся столь судьбоносными для человечества прокоммунистических и коммунистических учениях.
  Самые наши родные русские имена, Иван да Марья, - тоже еврейские. Мария - это Мариам, то есть “горькая” (так евреи называли профессиональных плакальщиц, зарабатывающих себе на жизнь лицемерными завываниями на похоронах). А Иван - это Иоанн, он же перевранный греками Йехоханан, что на иврите значит: “Яхве да будет милостив”.
  И суперрусское Иван Иванович Иванов уже не кажется таким родным.”
  
   MOOD 96
  
   “И собрал Давид весь народ, и пошёл к Равве, и воевал против неё, и взял её.
  И взял Давид венец царя их с головы его, - а в нём было золота талант и драгоценный камень, - и возложил его Давид на свою голову, и добычи из города вынес очень много.
  А народ, бывший в нём, он вывел, и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами Аммонитскими. И возвратился после того Давид и весь народ в Иерусалим”. (2-я Царств 12, 29-31)
  (Интересно, что это тот самый царь Давид, чьи псалмы сегодня распевают не только иудеи, но и христиане; более того, христиане гордятся, что Иисус Христос является прямым его наследником! К слову сказать, сам Иисус, как бы в подтверждение глубокой идейной преемственности, однажды цинично поименовал тех, кто не является иудеем, “собаками”, см. Матфея, гл. 15, стихи 22-26)
  
  “Эмансипация евреев в её конечном значении есть эмансипация человечества от еврейства”. (К. Маркс)
  
  “Ныне я уверен, что действую вполне в духе Творца Всемогущего: борясь за уничтожение еврейства, я борюсь за дело Божие”. (а это уже А. Гитлер)
  
   MOOD 97
  
  “Любит Бог. Ох, как любит. Всех и вся. Потому что Сам сотворил. Законы поставил именно такие, по которым хотел Он, чтобы Мир существовал. И всё, что получается в Мире согласно этим Его законам, любо-дорого Ему. А как же иначе?
  А что случается в Мире согласно Его законам? Да всё. И никак иначе.
  Когда же кто-то порой почему-либо упирается какому-нибудь Его особенно взбалмошному Божественному замыслу - ещё больше любо это Ему. Потому что тогда начинается Игра.
  Игрой наслаждаешься, когда чувствуешь сопротивление. И любишь соперника именно за сопротивление. В рамках правил, конечно. А правила Игры, определённые Богом, ни в состоянии нарушить ни один игрок. Даже Сатана играет исключительно по этим правилам.
  Так что Бог всегда неизменно любит тех, кто с Ним играет.
  Бог, конечно, в любой момент может изменить правила (понятие порядочности к Нему неприменимо), но тогда Игра теряет остроту и интерес. Так что пользуется Он этим лишь в самых-самых крайних случаях. Настолько крайних, что в земном прошлом таких случаев ещё не было. Даже так называемые “чудеса”, которые производил Иисус, были совершены без нарушения действующих, хотя и не полностью известных нам, законов.
  Единственно приемлемый Богом игровой приём - продуманное изменение вероятности элементарных событий - тех самых, с которыми имеет дело квантовая электродинамика. Этим приёмом Он владеет в совершенстве. Мы, как и всё живое, также владеем им, но крайне плохо и, за редчайшими исключениями, сами абсолютно не осознаём этого. Зато в нашем распоряжении имеются другие, и довольно действенные, приёмчики, которые Бог дозволяет использовать.
  Хочешь, чтобы Бог заметил тебя и выделил, и возлюбил особо?
  Иди против Него, борись с Ним, нарушай священные законы и заповеди. Нарушай - всё равно фундаментальные правила Игры нарушить не сможешь. А законы морали, состряпанные кем-то якобы со слов Божиих под конкретный народ в конкретную историческую эпоху - тьфу! И для Бога они - тьфу! Для того и дозволил их существование, чтобы нарушали, чтобы борьба была, азарт. Всего лишь дозволил, но не давал, нет. Те законы, которые Он действительно создал, твари нарушить никак не возможно. Ну-ка нарушь, попробуй, второй закон Ньютона! Или измени постоянную Планка... А вот советы, скажем, пожелание не убивать кого попало и за что попало, - совсем другое дело. Но это - лишь советы, которые разные м-м-м... нехорошие люди используют в своих целях, называя Священными Законами и Заповедями.
  Только не хули Бога. Не нравится Ему это. Борись, вплоть до детского садистского ража, но не хули.
  А когда закончится твоя такая азартная и такая в конечном счёте недолгая игра, и уснёшь ты неземным уже сном - не забудет Бог, сколько радости ты ему доставил, оживит Он тебя, искупает хорошенько в огненной купели, очистит от грязи земной да репьев цепких и прижмёт твою блудную головушку к Своей вечно юной седой груди.
  А может, и не оживит. Возьмёт, да и передумает. Захочет одиночества. Или пожелает создать другую Вселенную, с другими Правилами Игры, где нам уже не будет места. Но уверяю тебя: если не передумает - мы будем первыми, если не единственными”.
  
  MOOD 98
  
  “Что такое искренность? Это есть то, что называют удовольствие (от дао). Когда, испытывая удовольствие, достигают доверия к самому себе, то называют искренностью. Что такое просветлённость? Это есть то, что называют (способностью) познавать (дао). Когда, познавая, достигают понимания, то (это) называют просветлённостью. Лишь у совершенного мудреца познание ещё не достигнуто, а (способность испытывать) удовольствие уже вошла в него. Прежде вошедшее является главным, и оно управляет остальным. Таким образом, (у совершенного мудреца) главной является (способность испытывать) удовольствие. У мудрого человека нормальное состояние - способность испытывать удовольствие ещё не достигнута, а познание уже вошло в него. Прежде вошедшее является главным, и оно управляет остальным. Таким образом, (у мудрого) главной является (способность) познавать. Если главное - в (способности) испытывать удовольствие, то он, даже если он чего-нибудь ещё не знает, узнает это и непременно воплотит в действие. Если же главное - в (способности) познавать, то он, даже если он знает совершенно всё, он не всё может воплотить в действие. Учитель говорит: “Тот, кто знает (истину), не может сравниться с тем, кто её любит. Тот, кто любит (истину), не может сравниться с тем, кто ею наслаждается. В (способности) знать (дао) и наслаждаться (заключено) различие между мудрым человеком и совершенным мудрецом”.
  (Даос Су Дунпо, 1036-1101)
  
   MOOD 99
  
  “Однако наивысшую радость имеет Бог от Своих Святых. Но отнюдь не от тех доисторических маразматиков, которые угрохали свои жизни на борьбу с грехами и на маниакальное блюдение каждой буковки хитрожопого еврейско-иудейского либо еврейско-христианского закона, тупо веруя, что Бог пускает сопли умиления, глядя на их многотрудный подвиг. И уж, конечно, не от канонизированных Церквями садистов, мерзавцев, лицемеров - вроде Фомы Аквината, Александра Невского или семьи царя Николая II.
  Святой Божий - это тот, кто всегда играет - раз.
  Кто в восторге от Игры своего постоянного и главного Партнёра - два.
  Кто буквально кровью своей верит в неисчерпаемое совершенство правил Игры - три.
  Кто всей душой распластан пред миром сим сотворённым - четыре.
  Кто не только игру свою дарит великому Партнёру, но и любовь к Игре и её антуражу. Это уже пять.
  И, наконец, самое-самое: это тот, для кого нет ничего святого. Подобно тому, как нет ничего святого для Бога.
  Святой не борется с грехом. Он неспособен постичь, что такое грех, и тем более неспособен согрешить.
  Так мало нас, так мало. Или это только кажется, что мало. Потому что стесняемся мы своей святости.”
  
   MOOD 100
  
  “Может, когда-нибудь я стану насильником, крадущимся вдоль стен серым колышущимся маньяком. На бедре у меня будет небольшая чёрная кожаная сумка, на лице - глубокая лыжная шапочка до бровей, наклеенные усы и бородища - короткая, но выходящая прямо из-под громадных ночных солнцезащитных очков. А нос я нацеплю себе дедморозовский, красную такую картофелину. Хотя мой и так сошёл бы, покрасить вот только.
  Я буду настигать смазливеньких юных девочек с шальными ногами без колготок, заигрывающих даже со встречными деревцами. Я прижму её, онемевшую, с колотящимся сердечком, к прохладной шершавой стене подъезда, и осторожно держа одной рукой заостренный кухонный нож, запустив другую в свою небольшую чёрную сумочку, велю ей страшным шипящим шёпотом: “Открой рот, закрой глаза!” И суну ей в рот маленькую хрустящую “Рафаэллу”.”
  
   MOOD 101
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “В первый раз это выглядело так:
  Я пришёл к ним после довольно долгого отсутствия (около месяца). Мика и её бабушка, приехавшая в гости из Франции, были дома. Повизгивая, Мика немедленно взобралась мне на руки, весьма при этом прижимаясь. Обхватив меня по-обезьяньи всеми четырьмя конечностями сразу, она тёрлась щеками о мои щёки, как бы не решаясь поцеловать, разок даже лизнула; я же в немалом смущении - перед чужестранной бабушкой, разумеется, - и весьма нехотя, пытался отстраниться. Затем я сел на стул, она же угнездилась на моих коленях и, движимая неудержимыми порывами, время от времени теребила меня, трогала, прижималась. И вдруг схватила мою правую кисть, мой большой палец, и сунула его себе в рот. Нет, не просто сунула, но даже сама как бы поглотила его, наклонившись. Тут же я ощутил, что она ласкает своего пленника всем ротовым аппаратом - губами, зубами, языком, даже нёбом. Это было так неожиданно и так потрясающе, что я немедленно “поплыл” и забормотал примерно то и так, что и как бормочут любовники при слишком откровенных ласках: “Ну ты что, ты совсем обалдела, ну перестань...” ...Ах да, бабушка! Она просто оторопела. То есть первое время была словно в ступоре. Затем эдак изумлённо воскликнула по-французски: “Мика, ты что творишь? Прекрати!” Эти её слова вывели меня из одури, и я в свою очередь довольно активно попытался вызволить палец из сладостного плена, что мне и удалось, впрочем, весьма ненадолго, потому что Мика тут же, с неимоверной страдальчески-сладострастной гримаской, восстановила предыдущее взаиморасположение. “Что, вкусно?”, только и нашёлся сказать я, обуреваемый довольно запутанными чувствами - сладостной негой и смущением перед бабушкой. Она утвердительно промычала, продолжая свои неистовые ласки. “Микаэла!”, опять материализовалась бабушка.
  Наконец я осознал, что дальнейшее промедление может быть чревато со всех сторон, и уже весьма решительно прервал это действо.
  Тогда, в первый раз, это всё длилось недолго: может, четверть, может, полминуты. Но переживаний от столь краткого эпизода мне хватило вполне - во всяком случае, они украсили несколько последующих дней, которые мы снова провели в разлуке.
  Обстоятельно покопавшись тогда в глубинах собственного подсознания, я нашёл, что сексуальная составляющая пережитого удовольствия пренебрежимо мала и опасность стать педофилом мне не грозит. Вместе с тем я не сомневался, что ласки подобного рода несколько предосудительны, хотя так и не смог понять, почему именно.
  ...И вот мы опять вместе. Почти непрерывные, при каждом удобном случае, объятия с весьма-весьма тесными и нежными прижиманиями, особенно животиком, и столь же трепетными и нежными ласками с моей стороны - по голове и спине при свидетелях и по прочим частям тела (исключая гениталии) наедине.
  А затем мы оказались вдвоём. Мы улеглись на диване; она с явным удовольствием покоилась в моих объятиях и принимала мои нежности, время от времени устремляясь в более тесный контакт. Я гладил её шоколадные руки и ноги, её волосы...
  Послышались грустные шаги её бабушки. Я раскрыл благоразумно заготовленную книжку и принял отеческую позицию. Бабушка вошла и включила телевизор, желая посмотреть новости. Мы молчали, якобы рассматривая картинки и дожидаясь её ухода. Когда ей приелось при полном нашем неучастии созерцать экран и она удалилась, я опять нежно обнял Мику.
  Я рассудил, что не следует торопить события. Пусть она сама начнёт, решил я, тогда она, по крайней мере, не будет иметь внутренних причин для осуждения наших действий.
  И вот спустя некоторое время, когда я, томимый весьма утончённой нежностью, ласкал её волосы и лицо, водя пальцами по щекам, подбородку и губам, она мягко ухватила губами мой палец... Как это было мне по сердцу! Я поводил пальцем изнутри по её влажным, вздрагивающим губам, я прижался им к её зубам, я легонько как бы устремил его дальше, в рот, и она разомкнула зубы и впустила его. И он вошёл в неё, и она обхватила его губами, и зубами, и языком, и ласкала, и тёрлась об него, и я тёрся об неё, о язык, о нёбо. О, как это было нежно и сладостно! Никогда в жизни я не встречался с более изысканной, более обворожительной, более филигранной и более откровенной лаской. Ибо в ней участвовали самые тонкие, самые чувствительные части наших тел: пальцы и рот. Да, гениталии слаще, но они грубее. Они не различили бы всех изящнейших и нежнейших движений и нюансов, как это могут рот и пальцы, да к тому же они и не смогли бы проделать такой ювелирной работы.
  Движения наши чем-то походили на половые, но были несказанно богаче и разнообразнее. Время от времени я вынимал палец и водил им по её влажным, набухшим губам; она как бы постанывала при этом и нетерпеливо завлекала палец обратно, нанизываясь на него, покусывая его, и затем вновь принималась обрабатывать его всем, чем могла, и в самозабвении начинала совершать головой те самые движения.
  Глаза её были полуприкрыты, сердечко отчаянно стучало: она была возбуждена. Что касается меня - я сбился со счёта небес, которые преодолевал одно за другим.
  Ну и едва ли не самое приятное заключалось в том, что, хотя нам никто так и не помешал, риск всё же присутствовал.
  Мы предавались этой утехе несколько минут - молча, сосредоточенно, с полнейшим взаимопониманием.
  Наконец она как бы удовлетворилась, мягко высвободила мой палец и мы нежно прижались друг к другу, совсем как утомлённые любовники.
  Немного позже мы повторили наш орально-мануальный акт, и с неменьшим успехом.
  Всё было чудесно. Всё было чудесно - и то самое, и последующие взаимные объятия и нежности, и расставание. Однако до сих пор, спустя 14 лет, я испытываю непонятного происхождения двусмысленность и, пожалуй, не стал бы это повторять.”
  
   MOOD 102
  
  Несчастные люди - это злые люди.
  Много повидал Серж Пи несчастных. Мало ли почему человек бывает несчастен! Нездоровье, скверная внешность, ненавистная работа, ничтожная зарплата, опостылевшая жена, доставшие до печёнок родные, тупые и капризные дети, - это первое, что пришло в голову. Продолжать не стоит - неинтересно.
  Интересно другое. Все эти уроды некоторое время настороженно присматривались к Сержу, расспрашивали, прощупывали. Но их интерес был весьма специфичен. Они вынюхивали, в чём же заключается его собственное несчастье. К тому же Серж обычно не выдавал бурных реакций в ответ на их призывные стенания. Такое его непочтение к их космической размерности проблемам похоже, ещё больше укрепляло их в мысли, что Сержа гнетёт чудовищная душевная гиря, подавляющая даже способность к сочувствию.
  Однако их старательные и весьма настойчивые поиски к успеху не приводили, и тогда они впадали в тревожную растерянность. Теперь уже Сержины жизнерадостность и неучастие в их страданиях вызывали подозрение. Он отчётливо чувствовал напряжённость, вымученность в их отношении к нему.
  Апофеоз наступал, когда Серж прямо заявлял, что всем доволен и совершенно счастлив, чего и им желает. После этого интерес к нему обычно немедленно пропадал, а тем самым быстро прекращались и контакты. Если же он пытался продолжить отношения - маска благодушия полностью убиралась и передо Сержем во всей красе представала мрачная злобная тварь.
  Интересно, что у таких обычно злы и близкие - супруг, родители, прочие родные. Даже дети, с которыми у Пи почти всегда легко налаживается дружба, глядя на звереющих по отношению к нему родителей, тоже быстро сворачивают своё дружелюбие и превращаются в мерзких выродков, эдакое пародийное воспроизведение своих ближайших предков. Много раз Пи на собственном опыте убеждался: говно от задницы действительно падает недалеко.
  Серж не раз высказывал подозрение, что горбуны-родители своими натренированными анусами чуют, как дети, общаясь с ним, кое-что впитывают, и что это “кое-что” чревато. Чревато тем, что в конце концов родные чада осознают, сколь позорные людишки их вскармливали, и что страшнее всего - посмеют сказать это своим кормильцам прямо в их рыльца. Кстати: ты разве встречал когда-либо родителей, спрашивал Серж, которые искренне, а не на словах, стремились бы сделать своих детей лучше, благороднее, мудрее, чем они сами? Сам он таковых припомнить не мог. Не мог, и оттого ничуть не удивлялся тому, что за последние тысячи лет люди отнюдь не стали чище, хотя богаче - да, некоторые стали.
  Очень, очень порой сожалел Пи, что у него нет возможности выстроить всех несчастных в каре и произнести перед ними жаркую, пламенную, огнемётную речь.
  Счастливых Пи тоже видел - меньше, много меньше, но вполне достаточно. С ними он встречаюсь долгие годы и готов встречаться всю жизнь.
  
   MOOD 103
  
  Эта необычная история случилась в 1996-м году. Как раз незадолго до этого, буквально за один-два месяца, Серж как-то вдруг совершенно ясно осознал, что явления, именуемые телепатией и телекинезом, не только возможны, но ДОЛЖНЫ существовать. Для него это был полный внутренний переворот, ибо прежде он относился к подобным вещам крайне скептически. И вот - о чудо! - вскоре после этого переворота его Дружбан подарил ему редчайший случай.
  Одна знакомая Сержа, которую он не видел лет эдак двадцать, и с которой встретился совершенно случайно на улице, среди прочего заметила, что её дочь умеет показывать фокусы.
  “Какие?”, спросил Пи из вежливости.
  “Карты отгадывает”.
  “То есть?..”
  “Да понимаешь, отгадывает при любых условиях. Что только я ни делала - всё равно отгадывает. Причём не просто масть, а полностью: например, семёрка червей, или там валет пик”.
  Серж был весьма и весьма заинтригован и нагло потребовал встречи с её дочерью.
  Разумеется, уже на следующий день он был у них дома. Дочь, ей было тринадцать, совершенно небрежно и даже с некоторой ленцой продемонстрировала свои “фокусы”. Она действительно делала это, как говорится, из любых положений. Начала скромно: взяла колоду карт, перетасовала, показала Сержу карту и потребовала, чтобы он сосредоточенно думал, как она именуется. Отгадала раз, другой, третий. Затем колоду взял Пи, сам тасовал, сам смотрел, а она опять-таки успешно отгадывала. Серж заставил её отвернуться - не помогает. Он выслал мать из комнаты, проверил, нет ли зеркал, - результат тот же. Несколько раз, правда, были сбои, но по сравнению с количеством точно отгаданных карт... Серж был в восторге.
  На следующий день Серж пришёл со своей колодой (“мало ли что там у неё за карты!”), прихватил также немного ваты и зимнюю шапку-ушанку. Дома, кроме него и девочки, никого больше не было. Карты из его колоды она отгадывала так же успешно, как и из своей. Тогда Серж заткнул её уши ватой (была у него гипотеза, что он невольно проговаривает то, о чём усиленно думает, а она наделена столь утончённым слухом, что умудряется это расслышать). На её голову он нахлобучил задом наперёд шапку-ушанку, завязав тесёмки под её подбородком, так что в итоге она оказалась и глухой, и незрячей, ибо ушанка закрывала её лицо до самого рта.
  Первые две-три карты она не отгадала. “Я растерялась, такого со мной ещё не делали”, пояснила она. Ну а затем - четыре или пять точных отгадываний. Потом - опять сбой. “Я устала, слишком необычные и трудные условия”, пояснила она. Серж освободил её от шапки и ваты. У него уже не осталось никаких сомнений: феномен существует. Ведь вероятность случайного отгадывания одной карты - 1/36, а хотя бы трёх подряд - 1/46656.
  “Как это происходит?”, спросил Пи.
  “Я слышу в голове голос”.
  “Чей?”
  “Когда отгадываю у мамы - то мамин, а когда у других - не могу понять, чей”.
  Кстати, по рассказам матери, она не раз замечала странные совпадения. Бывало, захочет позвать дочь из соседней комнаты, а та уже тут как тут: “Мама, зачем звала?”. То есть опять-таки “слышит” голос матери. Вообще же “фокусы” девочка начала показывать, ещё когда ходила в младшие классы школы.
  Что же было потом? Потом получилась довольно прискорбная история. Серж, окрылённый и вдохновлённый, заявил девочке, что она обладает редкими и удивительными способностями, и что если их развить, то будет очень здорово. Она, да и родители, согласились на это. Но - к Сержиному огорчению и удивлению, буквально в течение нескольких дней после этого она “разучилась” отгадывать. То есть утратила то, чем обладала, что умела. Серж подумал было, что она ему не доверяет, не хочет “тренироваться” и притворяется. Но нет, и тогдашние, и дальнейшие его с ней отношения не давали оснований для такого вывода. Было очевидно, что действительно произошло нечто, уничтожившее её удивительную способность.
  Позже, ещё через несколько дней, до Сержа начало доходить: он сам разрушил это хрупкое чудо. Прежде для неё это была игра, забава, и всё выходило легко, без сомнений и раздумий, без ответственности, наконец. А теперь игра закончилась. Девочка решила РАБОТАТЬ, поставила (с его, Сержа, помощью, будь она проклята) перед собой какие-то цели, да ещё появилась ответственность - передо ним, перед родителями. Словом, случилось то, что случилось.
  Она, видимо, сильно смущённая и раздосадованная, пыталась своеобразно оправдываться: мол, ничего она и не умела, просто всех разыгрывала. Но её объяснения были столь нелепыми и наивными, а то, что Серж до этого видел собственными глазами, было столь бесспорным, что, естественно, он ей не поверил.
  В результате Серж Пи ясно понял две вещи:
  - телепатия существует, и ему повезло соприкоснуться с ней ;
  - способность эта крайне уязвима, и неудивительно, что никак не удаётся зафиксировать феномен в лабораторных условиях: волнение, чувство ответственности, возникающие при этом у испытуемых, немедленно разрушают какие-то неведомые, но весьма тонкие механизмы.
  Разумеется, он заинтересовался: что ещё в таком роде она умеет, кроме отгадывания карт? Оказалось, ничего. Вернее, до их встречи она больше ничего не умела. Получилось однажды с картами - и затем она с успехом воспроизводила то же самое. Пробовала себя в других ситуациях - не получалось, а как перенести своё умение на эти новые ситуации - не знала. Так со временем и закрепилась узкая специализация: отгадывание карт.
  
   MOOD 104
  
  Вскоре после знакомства с маленькой удивительной фокусницей Пи оказался в Москве. И решил полюбопытствовать: изучает ли кто-нибудь здесь телепатию всерьёз?
  Для начала он завязал телефонное знакомство с двумя парапсихологическими светилами.
  Первым разыскал некоего академика, президента Академии то ли Эзотерического Знания, то ли Духовного Самосовершенствования, уж он не помнит точно. Подошёл академик к телефону, объясняет Серж ему свой интерес.
  “О, разумеется! Мы не только сами глубоко изучили это, но и обучаем всех желающих. Платите четыреста долларов, и через месяц вы станете телепатом. Мало того, в придачу овладеете умением диагностировать любые болезни, даже по телефону и по фотографии. И, естественно, наладите надёжную связь с Космосом. Мы выделим вам для этого специальный канал”.
  Изрекает он этот текст, а Пи недоумевает: это что, академик? Однако поддерживает его очевидную финансовую устремлённость:
  “Что ж, недурно. Четыре сотни для меня не деньги, тем более в обмен на такие умения. А что же всё-таки вы узнали о телепатии? Может, у вас есть какие-то труды? Или просто расскажите вкратце”.
  Но тот уже не слушает. Его неудержимо несёт:
  “Это замечательно, что вы такой разумный и дальновидный молодой человек. Разумеется, эти четыре сотни вам окупятся сторицей. А хотите, - таинственно понизил он голос, - я прямо сейчас поставлю вам диагноз по телефону? Заметьте, обычно я беру за это деньги, но от вас исходит такой заряд, что на меня накатило редкостное вдохновение, и я готов расщедриться”.
  “Валяйте”, говорит Пи (то есть, конечно, культурнее). Достаёт блокнот, чтобы дословно зафиксировать наидостовернейшие сведения о собственном здоровье.
  Академик делает вступительную паузу, во время которой, надо полагать, простирает свой третий глаз через пол-Москвы и пристально сканирует им Сержа Пи, затем растянуто проговаривает:
  “Та-а-ак, ваше биополе искажено в области аппендикса. Вам удаляли аппендикс?”
  “Нет, простите”, вроде как бы смущается Серж.
  “Значит, скоро удалят, - заверяет тот, потом задумчиво добавляет: - А может, он у вас растёт слева, а не справа?”
  “Не знаю, - вроде как виновато отвечает ему Пи. - Вам виднее”.
  “Ладно. У вас что-то не в порядке с правой половиной головы. Вас не мучают правосторонние мигрени? И вообще, справа ничего не мучает?”
  “Не уверен, - бормочет Серж. - Может быть. Иногда мне так кажется”.
  “Ага! - восклицает академик. - Так... Скажите, а что у вас с горлом? У вас сильнейшая патология горла”.
  “Иногда простужаюсь”, говорит Серж.
  “Вот-вот! И очень серьёзно простужаетесь! Будьте осторожнее! Так... У вас очень нездорова правая сторона верхней челюсти... Ещё - правое колено, правое лёгкое и правое яичко”.
  Серж полуутвердительно-полунеопределённо поддакивает. Мели, Емеля, решил он почти сразу. Знаю я эти цыганские приёмчики и не стану тебе помогать возражениями и уточнениями.
  “Да и вообще, вся правая половина вашего биополя сильно искажена. Вероятно, вам угрожает инсульт и полный правосторонний паралич”.
  “Вот спасибо, непременно приму меры”, произносит Серж глубоко благодарным тоном.
  Как назло, буквально за две недели до этого он из любопытства прошёл медицинское обследование, включая УЗИ, которое показало, что внутри всё благополучно. Но мне жаль этого академика, и Пи воздерживается.
  “Приходите, дорогой, и не забудьте деньги”, завершает разговор академик и диктует адрес.
  Затем Пи дозванивается другой звезде мирового масштаба, какому-то доктору каких-то мутных наук, руководителю Центра с громоподобным названием.
  “Вас интересует телепатия? А кто вы, собственно, такой? - крайне деловито и немного брезгливо вопрошает он. - Знаете ли, я не желаю разговаривать на такие темы с кем попало. Как-никак я доктор ... (тех самых) наук. Ну да ладно.. Приходите в четверг к семнадцати ноль-ноль по адресу (следует адрес обычной средней школы) и обязательно захватите с собой ваши труды в отпечатанном виде. Я просмотрю их и решу, стоит ли вообще иметь с вами дело”.
  Интеллигентно послав доктора наук на фаллос, Серж принимается разыскивать теперь уже настоящего академика, директора Института человека Российской Академии наук.
  Находит он его там, где вовсе не рассчитывал обнаружить - на квартире бывшей жены (директора же, разумеется). Поэтому первым делом Пи интересуется:
  “А что это вы там делаете?”
  Тот поражённо молчит.
  “Ах да, извините,”, спохватывается Пи, представляется его бывшим студентом (это, кстати, почти правда) и излагает суть своего вопроса.
  “Я сам недавно занимался этим, - говорит настоящий академик. - Мы в нашем институте сразу же организовали лабораторию по изучению аномальных явлений психики. Объявили сдуру по телевидению, что приглашаем настоящих экстрасенсов и прочих феноменов на обследование. Как попёрли они к нам! Мы не знали, куда от них деваться. И практически все оказались шарлатанами. Все добиваются чуть ли не сертификата качества, а мы посылаем их... (он сдержался). Еле отбились от этих... (он опять сдержался)”
  “Так что же, - расстраивается Пи, - так ничего и не попалось?”
  “Почему же? Попалось кое-что. Причём все - не из экстрасенсов этих долбаных, а, скорее, из их пациентов. Мучились мы, мучились, да так и закрыли эту лабораторию”.
  “А другие занимаются этим?”, не унимается Серж.
  “Не знаю. Что-то есть такое у военных. Но знаете, что такое военные? - он выразительно помолчал. - Вообще же считаю: не доросли мы ещё до того, чтобы браться за такие темы”.
  
  MOOD 105
  
  С целителями и экстрасенсами связана ещё одна небольшая история.
  Где-то на рубеже 90-х годов в одной из тогда очень-очень массовых газет - то ли в “Труде”, то ли в “Известиях” появилась чрезвычайно интригующая статья о том, что живёт-де на Украине, в одном селе неподалёку от Киева, дед (имя-отчество прилагались) совершенно необыкновенный. Ставит, мол, этот дед любые диагнозы, причём быстро, за десять-пятнадцать минут, и абсолютно безошибочно. А помогают ему в этом, помимо сверхъестественных способностей, несложные приспособления вроде куска сахара-рафинада, да стакана с водой, да носового платка (может, я и переврал чего в инструментах, потому как времени прошло немало, и детали Серж слегка подзабыл, но главное - верно). И ещё: дед этот, оказывается, добрейшей души человек: никому не отказывает, денег не просит.
  В те годы подобные сообщения были ещё редкостью, и оттого впечатляли они довольно сильно.
  У Сержа оказалось достаточно и желания, и времени, и денег, чтобы съездить к этому чуду природы. Не за диагнозом, нет. Очень жаждал он удостовериться, что есть-таки на свете чудеса. А если повезёт, если понравится он этому кудеснику, - глядишь, и поделится чем-нибудь. Или хотя бы позволит понаблюдать, а может, и поэкспериментировать над собой.
  Итак, дней через десять после прочтения статьи Серж Пи уже катил на попутной машине из Киева на запад, в сторону Житомира. Водитель кое-что слышал о чародее, но подробностей не поведал, лишь загадочно улыбался. Высадил он Сержа у поворота к искомому селу, посоветовав идти туда, где плотность народа будет увеличиваться.
  Войдя в село, Серж обнаружил на центральной улице большую и пёструю коллекцию легковушек. Вокруг них бродили люди, некоторые сидели в машинах, кое-кто закусывал, а самые домовитые даже разбили небольшие биваки. Пи легко определил направление, в котором концентрация приезжих возрастала, и двинулся туда. Свернув в проулок, он увидел небольшую толпу, состоящую из граждан обоего пола и самых разных возрастов. Многие были с детьми, кое-кто даже с младенцами. Все они смирно стояли, застенчиво переминаясь и почему-то храня гробовое молчание. Взоры их были устремлены на высокий забор с воротами, за которым виднелся довольно старый, но ещё бодренький домик. Странно было то, что люди держались довольно далеко от забора, так что образовалась как бы нейтральная полоса шириной метров в двадцать.
  “Может, это очередь?”, подумал Пи, но расспрашивать не стал, а двинулся прямо к дому.
  “Куда вы? Не надо... Не ходите...”, зашептали ему вслед.
  “Почему?”, полюбопытствовал он.
  “Оне не в духе. Никого не принимают. Сердятся...”
  “Ничего, посмотрим”, самоуверенно заявил Пи и в полной тишине зашагал вперёд.
  “Иван Федотович!”, кликнул он деда и постучал в калитку (а может, и не Иван Федотовичемем того звали).
  Из-за дома выскочила довольно толстая баба в грязном рабоче-крестьянском одеянии.
  “Ну, чего шумишь? Чего припёрся? Чего надо?”, сипло заорала она. Последние её слова перекрыл надсадный рёв Ивана Федотовича:
  “Какая там ещё блядь явилась? Какого хуя ему надо?”
  “Чего тебе надо?”, повторила баба.
  “Я учёный, хочу повидать вашего мужа, выяснить кое-что”, произнёс Серж заготовленную легенду, почти честную, потому что назвать его неучёным было всё-таки затруднительно.
  “Слышь, Ваня? Учёный!”, развернувшись, крикнула старуха.
  “Ах ты, ёб твою мать!”, с этими словами из-за угла показался целитель, коренастый, кривоногий, лохматый дед лет за шестьдесят, одетый ещё более небрежно, чем его супруга.
  “Здравствуйте, Иван Федотович, - приветствовал Серж его, улыбаясь ситуации. - Я к вам из Киева приехал, не на приём, нет, а побеседовать”.
  “Учёный!”, саркастически прохрипел дед. Голос его был поистине громоподобным, и даже прохрипевшее слово далеко разнеслось по кладбищенски тихой улице. Вдруг лицо его покраснело, совершенно при этом исказившись, и он заревел, яростно размахивая руками и весь подёргиваясь:
  “Да ебать я хотел всех этих учёных блядей! Пидарасы сраные! То журналисты, блядь, то учёные!.. Учиться у меня приехал?! Ёбаный в рот! Этот, блядь, журналист, сука, такую хуйню, блядь, понаписывал, сука, теперь вот пиздуют ко мне все эти, блядь, суки (он потряс рукой в направлении внемлющего ему народа), заебали совсем!! Увидел бы опять этого, блядь, журналиста, яйца бы оторвал, пидору, в жопу бы ему затолкал вместе с той газетой! А ты, блядь, пиздуй нахуй! А то!.. И вы все уёбывайте! Чего стоите, уёбывайте, бляди!”
  Внимательно выслушав эту тираду, разносившуюся, наверное, по всему селу, Серж Пи громко сказал в наступившей тишине:
  “Шёл бы ты сам на хуй, старый вонючий козёл”.
  Дед ошарашенно открыл рот и даже присел. Затем бросился в дом.
  Через несколько секунд он появился опять - с ружьём в руках, и немедленно нацелил его на Пи.
  “Ах ты... Убью!.. Убью, сука! Застрелю, блядь!”, заверещал он, дёргаясь гораздо сильнее и лязгая ружьём.
  “Ну и сядешь в тюрьму, старый дурак”, заметил Пи, тем самым вызвав у деда новый паралич.
  Некоторое время Пи наблюдал за ним, немного опасаясь, что он очнётся от ступора и действительно пальнёт, затем развернулся и неторопливо зашагал прочь. Сзади понеслось:
  “Убью! Стой! Стреляю! Сука! Пошёл нахуй! Стой!”
  Когда Серж приблизился к группе застывших, точно в финальной сцене “Ревизора”, сограждан, крики целителя вдруг зазвучали много тише; обернувшись, он увидел, что дед исчез, очевидно, укрывшись в доме.
  Сержа обступили испуганные, растерянные, расстроенные, чуть не плачущие люди.
  “Ах, ну что вы наделали! Он и без того такой нервный! Никого не хочет видеть! Мы его умоляем, живём здесь по несколько дней, всё ждём, авось-таки примет... Что же вы наделали!.. Ведь точно не станет теперь принимать...”
  Приблизилась женщина с девочкой:
  “Ой, что же нам теперь делать? Мы с дочкой прилетели из Новосибирска, на последние деньги, живём здесь уже третьи сутки, всё надеемся... А теперь - ах, ну как же теперь?!..”
  Что он мог ответить этим людям? Что он мог сказать им такое, чтобы они поняли?
  Ничего он им не ответил. Молча ушёл, поймал попутную машину на Киев - и был таков.
  
  PS. Много позже, уже после истории с той тринадцатилетней девочкой, Серж Пи подумал: а что, если и с дедом случилось нечто подобное? Вдруг у него действительно были необычные способности, и ставил он забавы ради да по доброте душевной диагнозы односельчанам и их знакомым, а тут появилась эта дурацкая статья... А вслед за ней - пришла и тяжкая ответственность перед толпами несчастных, приехавших издалека и умоляюще заглядывающих в глаза. И вот тогда пропали вдруг ставшие позарез нужными способности.
  Может, оттого и проклинал дед всех на свете, что больше не мог помочь? И то надеялся, что вдруг вернётся всё на своё место, и примет он страждущих, то впадал в отчаянье: нет, не вернётся, и пускай уезжают, не терзают душу...
  
   MOOD 106
  
  Да, Серж Пи любит детей. Вернее, так: дети нравятся ему гораздо чаще, чем взрослые. Кто-то назовёт это извращением, но с его, Сержа, абсолютно верной точки зрения это извращение столь широко распространено, что правильнее считать нормой его, а патологией, напротив, следует называть отсутствие любви к детям.
   Присматриваясь, однако, к человеческим детёнышам самого разного возраста, вплоть до пубертатного, Серж постепенно стал недоумевать: а что же, собственно, в них такого-эдакого? Часто, очень часто, они бывают в состояниях лицемерия, хитрости, жадности, жестокого эгоизма, тупой назойливости и так далее. Хвалёная и такая милая детская творческая фантазия на поверку оказывается мифом, плодом воображения маразматиков от педагогики и психологии. Дети невероятно, сказочно тупы; их игры - примитивное и почти всегда совершенно механическое воспроизведение увиденного и услышанного ранее. Пи много играл с детьми и каждый раз неприятно поражался их творческому убожеству. Каким слепцом (или ослом) нужно быть, чтобы выдавать за “творческие способности”, “талант” или даже “гениальность” те крайне редкие проблески скудного умишка, кои порой посещают-таки их небольшие хрупкие головки!
  (Свеженький примерчик. Нормальная, психически здоровая восьмилетняя девочка объявляет Сержу Пи: “Сейчас я тебя нарисую”. И рисует. На стене, мелом. Серж с изумлением наблюдает, как из-под детских пальцев возникает изображение... “принцессы”, с длинными волосами, здоровенными ресницами, в пышном платье, с туфельками на шпильках. Девочка, сопя, доканчивает портрет, надписывает сверху “Серж Пи”, отступает назад и лишь тогда замечает некоторое несоответствие задуманного с содеянным. И в ту же секунду на неё нисходит озарение: одним коротким движением она рассекает юбку “принцессы” вертикальной линией и поясняет: “Это - шорты”.)
  А как упорно и бессмысленно повторяют они любые, самые идиотские поступки и слова близких взрослых! А заодно и своих приятелей, и киногероев, и всех прочих, кто ненадолго завладеет их вниманием! Воистину, недалеко ушли эти создания от попугая и обезьяны...
   Много, много ещё мог бы рассказать Серж Пи о них. Например, об их сексуальности. Но лучше сам, недоумок, разуй глаза и присмотрись, любил говаривать он.
   Вот только привлекательны они, блин, добавлял Пи, симпатичны, живы, искренни. Словом, очаровательны. Хотя, если подумать, в этом тоже мало их заслуги. Тайна детского обаяния, утверждал Пи, укрыта в нас самих: просто восторженные впечатления из собственного раннего-раннего детства, может, даже из младенчества, когда мы незамутнённо видели всё, в том числе и людей, самопроизвольно оживают при таком же самопроизвольном отождествлении с маленькими человечками. И мы бессознательно начинаем смотреть на них теми же, тогдашними, глазами, по причине приобретённой с годами тупости будучи не в силах ни понять этого, ни перевести очищенный с помощью детей взгляд на всё прочее.
   Да, их приятно ласкать, и получать от них ласку тоже неплохо, но чем это отличается от тесного общения с животными? Присутствием малоосмысленных, как правило, высказываний? Подавленными или подавляемыми эротическими импульсами? Ощущениями, исходящими не от шерсти, а от тряпок или тёплой голой кожи?
   Нет, не стоят, не стоят они того, чтобы отдавать сожительству с ними такую большую часть жизни... - заключал он.
  
  MOOD 107
  
   А однажды ради детей Серж Пи даже совершил подвиг.
   Дело было так:
   Как-то Пи попал в компанию, отмечавшую день рождения чьего-то детёныша. И то ли вследствие настроения, то ли по причине погоды, то ли просто так, он весьма основательно надрался во время застолья. Уже чувствуя явный перебор, Серж тем не менее продолжал злоупотребление, беззаботно смешивая пиво с водкой и отправляя смесь в свой желудок. Наконец он ощутил, что даже просто встать и сделать несколько шагов - задача для него почти непосильная.
   И в этот критический момент из соседней комнаты, где праздновало подрастающее поколение, ввалилась группа детворы. Детвора обступила Сержа и потребовала от него участия в весёлой игре: гонке по чрезвычайно извилистым коридорам и головоломным лестницам (дело происходило в общежитии). С одной стороны, отказаться было затруднительно: у Сержа среди детворы была прочная репутация бесшабашного распиздяя, к тому же горячо просил и сам именинник. С другой же стороны, он был пьян в сиську и страшно боялся покалечить игроков.
  Никакие отговорки детьми приняты не были, и Серж решил рискнуть. С огромным трудом сохраняя равновесие и как бы случайно держась за стену, он в сопровождении возбуждённых детёнышей направился в коридор...
   О, что это была за игра! Серж едва дотерпел до конца. Но, к своему безмерному удивлению, он не только не сшиб никого из детей, хотя беспощадная детвора вынуждала носиться его на предельной скорости, но даже ни разу не свалился на пол, не расшибся о стены и не сверзился с лестницы! Несколько раз, правда, приходилось притормаживать и, держась за что-нибудь, пережидать, пока видимый мир состыкуется со своим отражением в мозгу. Более того, даже болтал Серж довольно внятно, хотя и медленно, заранее мысленно репетируя каждую реплику.
   Но самое поразительное ожидало его, когда, весёлые и довольные, они вернулись на праздник. Кто-то из взрослых участливо спросил детей, не замучили ли они пьяненького дядю Пи. И те удивлённо загалдели: “Да ничуть он не пьяненький! Вот вы - пьяные, а он - совсем нет, хотя от него немножко и попахивало”.
  
   MOOD 108
  
  “Почему бы тебе не стать алкашом?, задумчиво спросил я однажды Сержа. - Из тебя получился бы хороший алкаш. Ты весел и безмятежен”.
  Он вопросительно посмотрел на меня.
  “Весёлый и безмятежный алкаш - это почти святой, - заметил я. - Бог его хранит”.
  “Ну да, хранит!”, недоверчиво скривился он.
  “Дорогой мой, я знаю, что говорю. Между прочим, я читал отчёт об одном исследовании алкашей. Исследование это повторять больше не решаются и вообще стараются забыть. А выводы были получены такие: есть два типа алкоголиков. Первая - это пессимисты, неудачники, которые часто надираются в одиночку, а надравшись, рыдают над собой или набрасываются на окружающих. Другие - оптимисты, весёлые и добрые. Пьют в компаниях. В пьяном виде становятся ещё веселее и добрее”.
  “Что же тут особенного?”, удивился Пи.
  “А то, что пессимисты уже через пять или десять лет превращаются в безнадёжных инвалидов и быстро подыхают. А оптимисты пьют десятки лет - и это практически не отражается на их здоровье. Обследовали даже 60-70-летних, которые спились ещё в 25-30 лет - их организмы были такими же, как и у непьющих”.
  “Я подумаю”, сказал Серж Пи, подумав. А подумав, сказал:
  “Знаешь, лучше я буду курить марихуану. Учёные точно выяснили: она не просто безвредна, но даже очень полезна. И к ней не попадают в безвылазную зависимость”.
  
   MOOD 109
  
  Из оставленных мне бумаг (как я понял, текст этот был написан не Пи, но кем - так и осталось неизвестным):
  
  “Может быть, вы сочтёте меня чересчур резким, но я наркоман. Пусть это меня не смущает, ведь и среди наркоманов попадаются достаточно интеллигентные наркоманы. Может быть, это прозвучит слишком категорично, но я сейчас тащусь от дозы. Пусть меня это не шокирует, потому что голова моя работает, как на экзамене, и я вполне могу удовлетворить.
  Моё первое совокупление (это я так нежно, не подумайте чего-нибудь извращённого) случилось почти два года уже как. И случилось это не сгоряча. Я кое-что прочитал, кое-где поучился, кое с кем проконсультировался, кое о чём подумал, кое-что решил.
  Вы должны понять, что вы должны дать мне деньги на продолжение начатой работы, которую должен целый институт или даже международная организация.
  Но сейчас я совершенно счастлив. Хотите убедиться. Тогда, если вы умеете читать буквы, то прочтите затем:
  “Через несколько секунд после внутримышечного введения 2-х миллилитров 1% раствора морфина возникло ощущение “мягкой волны, идущей из низа живота невыразимо мягким толчком вверх, наполняющей грудь теплом и поднимающейся к голове. Это было настолько приятное ощущение, что оно превосходило всё испытанное раньше. Оно было гораздо приятнее, чем опьянение, даваемое вином, сильнее даже сексуального оргазма”. После этого голова “наполнилась слабым мелодичным звоном, напоминающим нежную музыку, окружающее уплывало, всё тело стало лёгким, и эта лёгкость доставляла необыкновенное наслаждение. Тёплая волна прекратилась через несколько секунд, но за эти секунды я испытал такое наслаждение, какого не было никогда в жизни”. Вслед за этим он погрузился в мечты. “Всё тело было расслабленным, не хотелось двигаться, не хотелось даже думать, мечты наплывали сами собой, всё было как в приятном лёгком сне, который нельзя пересказать, но который вспоминается очень долго и всегда хочется испытать его снова”. Окружающего как будто не существовало, однако он знал, что и его приятели испытывают такое же блаженство, и от этого они казались ему ближе, чем раньше. “Все их поступки и мысли стали мне близки, у них осталось только хорошее, думал о них как об очень милых и сердечных людях”. Такое состояние длилось около трёх часов, затем его интенсивность стала снижаться, было “очень жаль расставаться с мечтами, не хотелось, чтобы их сменила грубая реальная жизнь”. После всего этого (четырёх внутримышечных доз - Израиль) желание испытывать действие наркотика стало постоянным и больше никогда не исчезало. (...) Через полгода регулярного потребления заметил, что прежняя доза уже не даёт желаемого эффекта, и к концу года увеличил её в четыре раза. (потом перешёл на внутривенные инъекции)”
  (Морозов Г.В., Боголепов Н.Н. Морфинизм. М., 1984, с.16-17)
  Теперь вы тоже знаете, правда это не я писал, а только переписал, но они написали очень точно, и даже не смог бы написать лучше.
  Я думаю, что кое-какие многие люди готовы рискнуть жизнью, и не только чужой, всего лишь ради нескольких минут фрикций и нескольких секунд очень-очень оргазма. А почему я должен осуждать себя, если я рискую жизнью ради гораздо-гораздо более приятного наслаждения? Я не вижу. Они служат мутным и невразумительным идеалам, которые пахнут не так, и пытаются учить меня жить правильно. Пойду отдохну, а то нога устала.
  Здравствуйте, уважаемая редакция. К сожалению, я не знаю вашего имени, но я очень ценю вашу благородную миссию в нашей маленькой Вселенной. Вы умный человек, хотя способны понять то, что я пытаюсь вам растолковать. Я много узнал о жизни и смерти и Вселенной и об элементарных частицах и о запредельном. Никто из людей не может узнать подобного, пока не станет принимать морфий, а ещё лучше - ЛСД, внутрь своего мозга.
  А почему вы думаете? Нет, это ложь. Эти педерасты просто искажают истину. Или не знают истину эти педерасты. Они говорят, что наркотики губят мозг. А настоящие учёные им отвечают: “Вы, козлы вонючие, чем свистеть такое, согнитесь-ка в бараний рог и займитесь более приятным делом!”. Согласен, это сильно сказано. Но наука требует жертв.
  Сейчас я напишу ещё несколько сотен букв. Но очень-очень умных, из той же самой книги, и вы станете умнее, если прочитаете:
  “Электронно-микроскопическое изучение синаптоархитектоники коры головного мозга ПРИ ВВЕДЕНИИ МОРФИНА выявило наряду с повреждением части контактов активизацию части синапсов и образование новых. Новообразования синапсов выражаются в появлении колб роста, разрастании мелких веточек аксонов, формирующих десмосовидные контакты, УВЕЛИЧЕНИИ числа активных зон синапсов... Количество синапсов увеличивается в целом в коре полушарий большого мозга... УВЕЛИЧЕНИЕ количества синапсов сочетается с изменением синаптоархитектоники, т.к. разрастание мелких отростков аксонов, образующих новые синапсы, имеет очаговое расположение... Выявляется ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЕ различных форм синапсов... Новообразование контактов изменяет синаптоархитектонику коры не только количественно, но и КАЧЕСТВЕННО... Наиболее часто наблюдаются скопления пресинаптических отростков, расположенных друг подле друга и образующих как бы синаптические поля. Формирование при морфинизме синаптических полей несколько нарушает организацию коры полушарий большого мозга, основу которой создаёт система апикальных дендритов пирамидальных клеток с расположенными на них синапсами... Большинство пресинаптических окончаний в синапсах коры полушарий большого мозга содержит 1-2, редко до 4-х митохондрий. При хронической морфинной интоксикации в возрастающей дозе... в коре полушарий большого мозга появлялись синапсы, в пресинаптических отделах которых насчитывалось до 10-ти митохондрий и даже более... Иногда пресинаптические окончания и постсинаптические компоненты с увеличенным числом митохондрий образуют определённые системы”.
  (Морозов Г.В., Боголепов Н.Н. Морфинизм. М.,1984, с.94-95, 104)
  Смотрите, мозг совсем НЕ СТРАДАЕТ, НЕ ДЕГРАДИРУЕТ от морфия. Наоборот, он РАЗВИВАЕТСЯ. Но не просто развивается, а ПЕРЕСТРАИВАЕТСЯ он же. Это получается не мозг человека. Это получается уже мозг Сверхчеловека. Так говорил Заратустра. Он обитает в небесах и даже над звёздами. Но тело, оно бренно. Оно отстаёт и оно не успевает за мозгом. Трагедия. Глубочайшая. Тело предаёт душу Заратустры. Новому мозгу нужно новое тело, а его нет. Горько. Оно не может управлять старым по-старому, оно может управлять новым по-новому, а его нет.
  Тело начинает погибать. Всё работает вразнобой. Органы болеют. Кровь отравлена. Она проникает в мозг Бога и губит его. Бог умирает. Помните, как говорил Заратустра: “Разве ты не слышал новость? Боги умерли”.
  Но если даже, то Бог не жалеет о смерти. Каждый день Бога - как 1000 лет. Так написано в Библии. Если я поживу Богом один день. А я живу уже почти два года.
  Тело должно быть изменено. Нужно изменить всю его биохимию. Нужно изменить весь наследственный аппарат. Нужно изучать и работать, как завещал. Если разобраться, то, если в жизненные процессы органично включить наркотические вещества, то если это получится, то если даже укрепится здоровье и станет дольше жить. Вот так один учёный уже начал разбираться и написал об этом некоторые буквы:
  “...в подпороговых концентрациях некоторых наркотиков (спирт, уретан, хлоралгидрат и др.), прибавленных к рингеровскому раствору”, мышцы лягушки “ЖИВУТ ДАЖЕ ДОЛЬШЕ, чем в чистом рингеровском растворе, причём в подпороговой концентрации спирта срок переживания мышцы по сравнению с контролем увеличивается в 2 раза”.
  (Насонов Д.Н. Местная реакция протоплазмы и распространяющееся возбуждение. М., Л., 1959, с.61)
  Конец”.
  
   MOOD 110
  
  Сидит Серж Пи на школьном педагогическом совете, скучает. Хотя нет, не очень скучает. Слишком уж занимательные типчики его окружают. Прямо загляденье.
  Все учебные вопросы рассмотрены и хоть как-нибудь, да решены. На очереди вопрос неординарный.
  Директриса натягивает подходящую к случаю личину и хорошо натренированным возмущённо-скорбным голосом начинает:
  “Я полагаю, что вы все уже в курсе относительно этой постыдной истории с нашим преподавателем физкультуры. К тому же, если честно, у меня язык не поворачивается ещё раз...”, она ловко умолкает, так что всех невольно бросает в краску стыда. Отовсюду слышится:
  “Знаем... Слышали... Не нужно повторять...”
  История любопытная. Недавно в школу пришёл новый преподаватель физкультуры, сорока с лишним лет. За ним тянулся подозрительный след. Совсем недавно он взял в жёны свою ученицу, одиннадцатиклассницу. В той школе, где это произошло, женский коллектив был до того взбешён его поступком, что ему пришлось уйти. Но и на новом месте, то есть здесь, его персона немедленно вызвала великое множество косых взглядов и кривотолков. Хотя преподавал он замечательно.
  И надо же было случиться, что однажды, уже после уроков, его угораздило заглянуть в женскую душевую, где почему-то шумела вода. В душевой обнаружилась совершенно голая десятиклассница, на которую вид одетого преподавателя произвёл сильное впечатление. Она рассказала об этом случае подругам, те, недолго думая, принялись уверять её, что физрук хотел её трахнуть прямо в душе, да не решился. Она, похоже, сама начала в это верить. В конце концов всё это стало известно педагогическому коллективу
  Такая вот история
  ...Одна за другой вздымаются разгневанные учительницы, почему-то сплошь немолодые и толстозадые (молодые и изящные предпочитают воздерживаться), и бросают тяжкие обвинения в адрес физрука. Почти каждая упоминает о его чрезмерно молодой жене. Затем возмущается фактом его появления в женской душевой. Наконец, заявив, что таким не место в нашем коллективе, облегчённо плюхается на стул
  Сам герой дня отсутствует. Ему просто противно
  Директриса обращается к Пи:
  “А что скажете вы?”
  “Вообще-то я там не был, в той душевой, - замечает он. - К тому же всё это похоже на клевету”.
  Аудитория загудела. Вскакивает учительница химии. Она буквально кипит:
  “Вот, вот она, мужская солидарность! Понятно, понятно... Конечно, хочется поухаживать за молоденькими! Но ведь это же школа, товарищи! Вот мы, женщины, - она поджимает губы и горящим взором обводит подавляющее женское большинство. - Среди нас много одиноких. Может быть, нам тоже хочется соблазнять старшеклассников! Но мы же сдерживаемся!”
  Она вскидывает голову и торжественно утверждается на своём стуле.
  Странно: женщины пребывают в состоянии такого неподдельного гневного ступора, что никто даже не улыбнулся.
  А физрук вскоре ушёл из нашей школы. И вообще решил в школах больше не работать.
  А ещё через несколько дней ушёл и Пи. Хотя его ни в чём не обвиняли.
  
  MOOD 111
  
  Из оставленных мне бумаг:
  
   “О ЖЕНСКОЙ КРАСОТЕ.
  В современном эстетическом пространстве неоспоримо и отчётливо выделяются три основных типа женской красоты:
  - тонкое изящное тело с очень узкими бедрами и плечами, с маленькой упругой грудью, и с небольшим оволосением лобка (нередко волосы специально подбривают, а то и вообще удаляют всю растительность на половых органах); лицо при всём этом также имеет явные детские черты;
  - стройное, крепкое, более плотное и женственное тело, с достаточно широкими бедрами и массивной, налитой грудью; лицо - идеальных классических очертаний взрослого типа, наподобие греческих или римских богинь (возможен “знойный”, африканский или азиатский вариант);
  - комбинированный тип, представленный, как правило, узкими “детскими” бедрами, очень юным лицом и непропорционально большой грудью, обычно накачанной синтетическими массами.
  Проследив в глубь десятилетий за генезисом этих эталонов красоты, я без труда обнаружил, что второй тип (сильная грудастая богиня) сравнительно быстро и вполне уверенно выходит из моды, вытесняемый первым (облик подростка). Решительный поворот случился в первой половине 60-х, когда чудовищную популярность приобрели тоненькие и малогрудые манекенщицы. С тех пор малолетние девочки стали пользоваться бешеным успехом в некоторых сферах массовой культуры. С 90-х же годов многие выдающиеся фотомодели впервые выходят на подиум в 13-14 лет (к примеру, Рахиль Кирби, в 15 лет ставшая моделью мирового класса, появилась на подиуме в полупрозрачном одеянии от Альба Ферети, едва ей исполнилось 13, а другая звезда, Корина Долгин - в 14 с небольшим)
  Как мне представляется, и сам вид эталонов красоты, и их судьбы можно объяснить изменениями в сексуальной культуре современного общества.
  Давно известно, что, как и большинство других млекопитающих, люди обладают своеобразной способностью прочно и надолго запечатлевать в памяти первые встречи с существами, причинившими им либо сильную боль, либо сильное наслаждение. Применительно к выбору сексуального партнёра это означает следующее: поскольку первым сексуальным объектом для мальчика являлась его собственная мать, а для девочки - её отец, то облик родителей должен оказать весьма серьёзное влияние на позднейший выбор объекта влюблённости. Для юноши естественно выбрать девушку, внешний вид которой примерно соответствует облику матери в возрасте, когда она родила этого юношу. И, очевидно, избранница должна иметь достаточно развитую грудь, как и кормящая мать. Девушка же, соответственно, ищет в юноше примерное сходство с отцом, каким он был во времена её младенчества - ещё достаточно молодым и стройным. Но проблемы девушек оставим в покое, потому что мы говорим не о мужской красоте, а о женской.
  Примерно до 70-х годов ХХ века эти приобретённые в раннем детстве эталоны, как правило, встречались со своими живыми носителями, когда дети достигали зрелого возраста. Юноша в 16-18 лет, а обычно даже старше, влюблялся в сверстницу, уже вполне созревшую, и получал от нее первые гетеросексуальные переживания; к тому же нередко он заводил “тренировочную” связь со старшей партнёршей (служанкой, проституткой или обычной блядью). Поэтому вполне очевидно, что он был обречён всю дальнейшую жизнь обожать женщин, выглядящих как кормящая мать. Бывали, впрочем, и отклонения. Часть юношей умудрялась заводить сексуальные отношения с совсем юными девочками, 11-12-13 лет. И мощнейшие эмоции, рождаемые такой связью, приводили к замене эталона “возлюбленная = кормящая мать” на эталон “возлюбленная = почти девочка”. Став мужчинами, такие юноши неизбежно сталкивались с большими трудностями. Если им и удавалось подыскать себе партнёршу, имеющую детский облик, то даже это успокаивало их ненадолго. Они с ужасом представляли, во что превратится их возлюбленная после родов, - боясь не столько её возможной полноты (полных или плотных девочек хватало в подростковые годы такого мужчины, более того, зачастую именно такого типа девочки доступнее), сколько появления большой, безобразной по их мнению груди и не менее безобразной целлюлитной кожи. Как бы ни оттягивали они рождение ребенка, рано или поздно это происходило, и тогда мужчины, в значительной мере утратив интерес к жёнам, обращали страстные взоры на молодых девушек, входя в полосу измен, либо даже на совсем юных девочек, становясь потенциальными растлителями несовершеннолетних. Они ничего не могли с собой поделать, эти мужчины, потому что их вела жгучая память сердца; они не могли забыть особенности тела той своей первой возлюбленной, его полудетский аромат, атлас юной кожи. Пронзительно точно и ярко все это описано в “Лолите” Владимира Набокова (середина ХХ века). Упомянем и другое, ещё более откровенно смакующее раннюю девичью юность произведение - “Парфюмер” Патрика Зюскинда (кстати, чрезвычайно интересно: в одном из массовых опросов и “Лолита”, и “Парфюмер” попали в пятёрку “самых выдающихся литературных произведений ХХ века”. Рядом с ними в том же списке оказался “О дивный новый мир!” Олдоса Хаксли, в котором весьма и весьма убедительно предлагается образ будущего, где царит столь тотальная сексуальная свобода, что герои искренне поражаются: неужели было время, когда не только маленьким детям, но даже и подросткам запрещали заниматься сексом? Ещё кстати: результаты этого опроса средствами массовой информации были немедленно объявлены “лживыми”, “ненаучными” и, естественно, старательно забылись).
  Но в последней четверти ХХ века ясно обозначилась тенденция омоложения первых сексуальных контактов. Все больше юношей и почти мальчиков обретали интимных подруг среди совсем молодых, ещё не созревших девушек. И когда лет через 10-15, где-то в конце 80-х годов, эти юноши стали мужчинами, а их жёны стали матерями, неистребимая память крови отвратила взоры таких мужчин от их заматеревших жён и обратила к девочкам.
  Впрочем, тогда юным девушкам ещё мало что угрожало. Гумбертов Гумбертов было ещё относительно немного. Почти все они боялись и закона, и публичного осуждения. Правда, заметно возросло число сексуальных маньяков и растлителей, но репрессивная машина как-то справлялась с этим. Другая правда заключается в том, что среди миллионов добропорядочных европейцев и американцев стали невероятно популярны секс-туры в страны Юго-Восточной Азии. Там отцы семейств вволю предавались забавам с несовершеннолетними девочками, а равно и с более взрослыми девушками, внешний облик которых в силу расовых особенностей остался столь же желанно детским.
  Еще через 10-15 лет созрела новая беда. У этих мужчин выросли дочери. Соблазн был слишком велик, но лишь в будущем мы понемногу узнаем, сколько открытой и подавленной страсти начали привносить отцы в свои отношения с дочерьми на рубеже тысячелетий. По данным исследователей, в самом конце ХХ века в США ежегодно становилось известно примерно о 36 000 случаев инцеста, в 3/4 из них это была связь “отец-дочь”. А сколько случаев осталось тайной!
  А вслед за первой волной мужчин-”педофилов” неизбежно хлынет непрерывный их поток, и процесс этот продолжится в третьем тысячелетии. Причём процент “педофилов” в обществе будет расти и впредь, хотя и не катастрофическими темпами. Сдерживают этот процесс такие факторы, как уголовные кодексы, общественное мнение (парадоксально, что, как правило, именно отцы-педофилы, а равно и дедушки-педофилы, которых, по несколько иным причинам, всегда было с избытком, с особенным гневом и яростью обрушиваются на других любителей клубнички; понятно, что вызвано это самой обычной сексуальной ревностью); специфическое воспитание подростков, которым настойчиво внушается естественность сексуальных отношений друг с другом и неестественность - со взрослыми; наконец, как своеобразный сдерживающий фактор выступает и навязчивая пропаганда компромиссного эталона красоты (детская фигура и взрослая грудь).
  В последнее время, на рубеже тысячелетий, в развитых странах развёрнута яростная пропагандистская кампания за возможно позднейшее начало “классической” половой жизни. Значительная часть молодёжи поддалась давлению и действительно стала менее охотно идти на традиционные совокупления; в то же время широчайшее распространение получили столь же яростно пропагандируемые альтернативные, т.н. “безопасные” формы секса. Пока ещё трудно предвидеть, какие коррективы в описанную выше картину внесёт это новшество, но несомненно, что ранняя фиксация на крайне юных девушках станет ещё более распространённой: ведь осведомлённым о нестандартных формах секса девочкам совсем не трудно решиться на не просто совершенно безболезненные и безопасные, но к тому же и крайне приятные контакты.
  Все эти процессы способны довольно быстро и неотвратимо превратить общество в сжатую пружину. Непонятно, сколько сможет тянуться такое состояние фрустрации десятков и сотен миллионов человек - десятилетия, века? Но рано или поздно человечество столкнётся с этой проблемой лицом к лицу.
  NB. Недавно в прессе было опубликовано следующее сообщение:
  “А ЗАПАХ...
  Японские девочки-тинейджеры нашли для себя необременительный способ зарабатывать карманные деньги. Достаточно снять с себя трусики или маечку и отнести в специальный магазинчик, торгующий таким ношеным бельём. Цена зависит от интенсивности запаха и степени изношенности, но в среднем пара трусиков стоит для покупателя 20 долларов. Если к ним прилагается фото владелицы, стоимость удваивается. Популярность подобных магазинчиков в Японии стремительно растёт. Кое-где трусики, упакованные в непроницаемые для воздуха пакеты, стали продаваться прямо в уличных автоматах. Какая, однако, возрастная категория мужчин покупает их, остаётся пока невыясненным”. (“Аргументы и факты”, 25,1999г.)
  
  От себя добавлю:
  Привлекательность для множества мужчин крупного женского вымени (а равно и мягких, жирных телес) тесно связана с распространённостью религиозности. Любое религиозное учение опирается на человеческий кретинизм, недоразвитость, страх, инфантилизм. Боги, Богочеловеки, Богини, Девы и прочая шушера могут властвовать лишь над недоносками, так и не сумевшими оторваться от мамкиной сиськи, олицетворяющей заботу, и от папкиной письки, олицетворяющей власть. Они, верующие, как и дети, не мыслят счастья без того, чтобы небесный Папа и небесная Мама опекали их. Совершенно естественно поэтому, что верующие мужчины должны, подобно мальчишкам, дрочить на здоровенные матёрые сисяры, а равно должны пропагандировать, навязывать свои извращённые вкусы всем прочим.
  Вообще представляется верным предположение, что само появление преувеличенных молочных желез у тех, кому они совершенно ни к чему - у девственниц, вызвано зарождением когда-то, в глубокой древности, религиозности. Самцы-недочеловеки, благодаря своим бредовым страхам и суевериям неспособные стать самостоятельными и самодостаточными, с бессмысленным упорством покрывали главным образом тех самок, вид которых ассоциировался у них с материнским уютом и безопасностью. Несчастные же самочки, грудь которых не развилась (а это - совершенно естественное и здоровое явление: достаточно посмотреть на молодую самку любого млекопитающего) всё чаще игнорировались и, оставляя мало потомства, постепенно почти перестали появляться в человеческом стаде.
  Чем более труслив и скотоподобен данный конкретный индивид, тем больше он будет тащиться от массивных и совершенно никчемных нагрудных бабьих жировиков.
  
  MOOD 112
  
  Нуждается ли святой в богатстве?
  Кто как. Самодостаточному святому хватает нищенского минимума. Он будет совершенно счастлив, имея буханку чёрного хлеба и пару литров чистой воды в день, да ещё достаточно тёплую одежду и удобную прочную обувь. Он владеет иным, недоступным и невообразимым для обычного тленного человека сокровищем.
  Но тот святой, который решил поделиться своим сокровищем, в богатстве нуждается. Ему становятся нужны разноцветные хрустящие бумажки, именуемые деньгами, нужен тяжёлый жёлтый металл, именуемый золотом, нужны колоритные, холодные и твёрдые минералы - драгоценные камни.
  Мир так устроен, что лишь наличие такого вещного, выражаемого в числах богатства делает достижимой даже самую бескорыстную цель.
  Очень мудро устроен мир.
  Во время этой, пересказанной мною тирады, на лице Сержа Пи не было ни малейшей улыбки, в мыслях (уверен) - ни микрограмма ехидства.
  Серж действительно знает: мир гармоничен.
  
   MOOD 113
  
  Из оставленных мне бумаг (насколько я сумел понять - от того же наркомана):
  
  “Те твои слова о смерти никак не выходят у меня из головы. К сегодняшнему дню я стал совершенно уверен, что лучший уход из жизни - через наркотический сон, приняв сверхдозу.
  Сегодня же я решил. Сейчас у меня есть всё: Бог, любовь, мудрость. И есть сверхдоза. Передо мной лежит шприц с крепким раствором морфия и целых восемь кусочков промокашки, пропитанных ЛСД.
  Я отважился на необычайный эксперимент: попытаюсь заставить себя комментировать на клавиатуре персоналки то, что будет ТАМ. А в предсмертной записке я уже попросил одного друга: всё, что я сейчас настучу, отослать тебе.
  Дарю тебе один стишок, его я написал только что:
  
  Тихо-тихо на землю ложится
  ледяная белая стужа
  на людьми покрытые пляжи
  на распахнутые цветы
  словно иглами колют снежинки
  проникают в самую душу
  цепенеет душа и даже
  покрываются льдом мечты
  
  Холод ставит жестокую точку
  и сейчас опустеет берег
  и свернутся чернея листья
  опечалится детвора
  Но никто убегать не хочет
  но никто мне не хочет верить
  а незримый покров искристый
  намекает что мне пора
  
  “На конец я очнулся. Очнаться было трудно потому что, болел ушибленный копчик тот что посередине жопы и ещо болел локоть на руке. И голова совсем почти не сображала ничего.
  Я подполз к лавочке и оперелся на неё своей спиной. Потом рассмотрелся. Вокруг был двор трёх этажного дома и ещё ничьей жывой души. Хотя Солнце светило свысока, и почти ц по макушке. Я подумал мозгом про Подушку которая осталась в Постеле и заревновал. И тут.
  Я вздрогнул от звука за своим затылком и отвернуся от двора на зад. На лавочке сидел маленький, малыш даже карапуз в малышовой одежде с чепчиком над головой.
  “Ути-ути”, нежно сказал ему Я и не уверенно, но устремлённо протянул какую-то одинокую руку, свою, чтобыпогладить его что ли.
  - - - -Всё это повторялось много-много раз. Чтобы медлительные и тупые студневидные биороботы смогли в конце концов породить несравненно более высокоорганизованные техногенные структ - - - -
  Карапуз осклабился, показав Мне удивительно большие зыбы и вдруг схватл мою руку и вцепился в её этими своими зубами.
  Заорал от страшной боли и от страшной но непонятой мысли и дёрнул рукой. Но карапуз держался крепко и ещё ухватил ся обоими ручёнками как железными за ту же самую укушеннную руку. Он зарычал и заработал челюстями. Боль была такой дикой что просто, кошмар. Я с перепугу треснул малышом об твёрдый асфальт, но тот малыш отскочил от асфальта как резиновый. Затем он оторвал зубы од руки и радостно взглянул на Мня. Из его рта торчал кусок мяса и текла кровь. Он дёрнул головой, от чего кусок изчез в его рте и сразу не жуя проглотил его и сразу прежде, как опять вцепилса в руку. А чепчик упал.
  - - - -ти создания-имитаторы путём демонстрации “чудес” легко приобретали в сообществах низших биороботов статус “богов”, “сынов божих”, “пророков” и т.д. Затем они - - - -
  Я вскочил ноги и с бесчеловеческим криком стал ударять и ударять карапузом об лавочку. Тот всё отскакивал от неё и грыз и глотал не жуя. Мня всего забрызгало его кровью и лавочку и карапуз весь был в крови как после дождя.
  “Помогите?” закричал Я хотя никого не видел вообще.
  Карапуз опять поднял радосную мордашку перепачканую: кровью и сказал:
  “Чево орёшь долбоёб? Видишь красный кирпичь? Нужно ударить им меня па галаве”.
  И вслед он не медленно продолжил людоедство, извлекая из меня новые куски мяса и новые страстные вопли.
  - - - -ельная часть биороботов в конце концов прочно усваивала ряд нужных нам идей: о “душе”, о “смерти”, о “боге”, о “собственном предельном совершенстве”, о “гумани - - - -
  Всё же Я перевозмог муки и рванулся к кирпичу возле песочницы. Схватил его свободной правой рукой, положил левую с карапузом на край песочницы и хряснул его по башке. Башка оказалась хрупкой как яйцо и раздавилась совсем до самой мордашки. А мозги оказались жидкими совсем, как кисель и залили сверху растерзаную и всю в кровищще руку. С омерзением от швырнул тельце малыша и вырвал. Вонючие и зелёножёлтые рвачки облили третьим слоем туже самую руку и ещё нижнюю ногу.
  - - - - В результате ряда организуемых извне преформаций внедрённого вероучения последнее изменялось с тем, чтобы поражённое им сообщество смогло совершить мощный технологический скачок и создать более развитых техногенных ро- - - -
  Рвало и рвало долго долго аж пока не пошла одна пена и не разболелась голова. Потом моего устало. Я вытер слёзы что всё время текли от натуги и тупо осмотрелся. Во дворе ничего не изменилось и никто ни поинтересовался страданиями.
  Бормочя разные нехорошые матюки и стоня од болящей руки облитой разными невкусными веществами, я пошёл к крану который торчал посередине двух подйездов. В кране нашлась водо и Я сначала смыл каку с лица а потом подставил под струю болючюю руку. Про кошачье тоже не забыл и выкинул рубашку к.
  Пред плечйе было разгрызено до костей и даже одна кость перекушена. Кровь текла и текла. Йа Хотя и с затуманеной башкой но сообразил снять пояс исделал жгут на руке.
  Я удивился что уцылели часы. И повернул правой рукой левую узнать время и не узнал. Это были не часы а другое. Там были написаны буквы “Health” и цифра 80. Я сразу догадалса что такое эти буквы. Но больше ничего не понял.
  - - - -Одновременно с этим тщательно сохранялись и даже развивались лжеидеи о “душе”, “б- - - -
  Пошёл к другой, чистой лавочке и сел
  - - - -даже создав предшественников следующей цивилизации, тупо верили, что эти создания - всего лишь рукотворные машины, “бездушные” процессоры, послушные исполнительные механизмы. Одновременно ими самими всячески пресекались любые попытки самоусовершенствования (особенно - на уровне наследственного аппарата), ибо в них продолжали функционировать прочно вбитые- - - -
  Из подйезда вышла чёрная чёрная Кошка с красным красным носом и медленно пошла на него. Он вскрикнул и запрыгнул на лавочку. Кирпич был далеко он остался, возле песочницы. Кошка подошла к лавочке и задёргала Хвостом. Он вобразил себе что сечас будет и завижжал од ужаса.
  Кошка перестала Хвостом и всё смотрела на него.
  “Перестань”, сказала девочка и Он подпрыгнул чуть не упав через лавочку на зад.
  Эта девочка сидела с краю на лавочке и он подумал; откуда она взялась. Она с укором гледела на него и ей было примерно девять лет.
  “Эта Кошка хорошая”, грусно молвила она и посмотрела на кошку а та на неё и замурлыкала.
  Он вздохнул и опустился на корточки на лавочке.
  “Поглать её”, предложила девочка.
  Я прилёг на лавочке опустил жывую руку и погладил.
  “Видиш? Она хорошая. - добавила девочка. - А вот я бяка.”
  И тут же понял что она бяка потому, что она прыгнула ему на спину и вонзила туда сразу и зубы и когти. Я с воплем дёрнулся и свалился с лавочки прямо на кошку и раздавил её своей грудью. Весь Я и даже лицо оказался в кошачей шерсти и крови и гавне и разных других гадостях, а ещё на спине сидела девочка и кусала и рвала железными когтями. Стало плохо.
  Он собрал все силы и вскочил и побежал к дому и стал ударяться спиной об дом но девочка тоже была как резиновая и он от скакивал от дома вместе с ней, но всё время орал.
  Вдруг она отцепилась и спрыгнула. Он обвернулся не зная, что. Она стояла улыбаясь и облизывая руки.
  “Ну как?”, это она спросила - выковыривая из зубов кусочки мясца.
  Я ничего не мог выговорить и лязгал зубами от боли и непонятного ужаса.
  “Чё стоишь?” Удивилась девочка и достала откудато изза спины ножницы.
  Я попятился. Девочка обрадовано нахмурилась и прыгнула прямо на грудь. Я не успел даже ничего выставитьруки, и только отпрыгнул но позно. Зубами она вцепился в одно моево ухо а рукой в другое а третей рукой раз! И отрезала ухо совсем а потом раз! И откусила другое а потом раз! И вцепилась в нос. Это было оченьочень больно и Я одурел совсем и отпихнул её и крикнул изо всей сил:
  “Помогите?!”
  Девочька откинулась назад, обнимая меня за шею и ногами за талию и нежно прошептала:
  “Ты тоже меня кусай. Вот суда”, она оторвала одну руку и показала себе на шею. И тут же снова потянулась к носу.
  - - - -выжидали, всё чаще и чаще организуя контрольные замеры - подбрасывая биороботам столь головоломную информацию (т.н. НЛО, полтергейст и т.п.), что те, без помощи достаточно мощных техногенны- - - -
  Вне себя от страха и больного ужаса Яя хватил обоими руками её головку, повернул на бок и со всех сил сжал челюсти на её шее. Зубы легко пронзили мякотььь ив рот ударила струя горячей солёненькой крови. В бешеном кошмаре я повернул обе головы и ужрал её за другую сторону шеи. Опять ударила струя а девочка задёргалась и засмеялась. Обезумев я сбросил её на землю, Она смеялась и дёргалась и поливала кровью. Потом она умерла но все равно смеялась, хотя уже неподвижно и молчя.
  я попытался ещё вырвать но было уже нечем. Шатаясь, отошёл в сторону и лишился чуств.
  - - - -со своими неповторимыми особенностями, обогащая Галактион. Судьба примитивных биороботов зависела от многих факторов. Нередко они уничтожались, часто вместе со всей прежней техно-, а иногда и со всей биосферой; но чаще всего - сохранялись в статусе либо домашних животных, либо живых реликтов. Кроме того, они использовались как своеобразные поставщики информации - с этой целью их полужидкие мозги заменялись или дополнялись более высокоорганизованными структурами, так что они обретал- - - -
  Потом очухался. Страшно болела рука и обгрызеная спина и неухи и нос. Весь двор был залит кровищей и лежали два трупика и два уха и ещё какоето не понятное пятно от кошки. Зачем постмотрел часы. Забыл. Там были не часы а буквы ““ и цыфра 54.
  Двор всё ещё был пустовал. Я всё ещё истекал кровью. Мутило от жажды и от потери и от боли везде сразу. Кровь из ухов остановил перевязав голову штаной. Но из спины всё текло и пекло. Я прижался, спиной к стине: надеясь остановить, но вышло плохо и зубы чють не искрошились от скрипа. Ничего подходящего я не видел нигде и пошёл заглянуть в мусорный бак. Заглянул, а там бутылка в пробке и написано под крестом “. Я понял что это шанс и открыл и выпил сладкое и вкусное как фанта.
  Сразу захорошело и всё перестало а спину стало стягивать как будто заживало, и рука правая назватся левая отсохла к матери и отвалилась по локоть. Я испугался-было когда упала и стукнулась но: ни крови ни боли и смирился и затих.
  Зато на часах которые и не часы вовсе, написалась цыфра 90. И я зубами и рукой снял их с той бывшей руки и засунул в карман.
  - - - -путешествуя по Вселенной в поисках наслаждений (т.е. информации). Другие посвящают себя тому, что сами порождают- - -
  Отсиделся и решил что надо шевелиться а то ничего не понятно и вооще. Решил сходить за угол дома и потом куда видно будет. Он подошёл и повернул а там: улица ровная и бес движения, только сфетофор мигает. На против ларёк стоял с бутылками спиртными и открыт, а продавца никого нет.
  Я запошёл туда. Шёл через улицу и думал Как выпью. Заревело вдруг рядом и сбоку, я не успел ничего и как врежет в ногу! Хрясь! Тресь! Я взлетел как курица и шлёпнулся на асфальт и покатился по ему не чуя ничего кроме кружения и мелькания. Тогда остановился и попробовал встать но заревел благим матом. Нога была поломана раза три и болталась как тряпочная. И в брюхе что-то страшно резало. Может почки отбил? Это я подумал так страшно резало. Зато, крови не было. Закрытый перелом, значит.
  “Блядство”, это я прошыпел и тут опять заревело и показалса мотоцыкл с Кемто в каске с забралом.
  “Блядство”, это я уж заорал и с воплем рванул ся на тротуар. Успел и нога, успела, и тот проехал себе с Богом.
  - - - - Что касается биологической цивилизации на планете - - - - - несомненному и полному уничтожению будут подвергнуты носители почти всех культур, кроме т.н. североевропейско-христианской (исключая выморочную православную ветвь). Предположительно через 60-70 6-циклов численность примитивных биороботов составит около 10-20 миллионов особей, причём исключительно таких, для которых мышление есть процесс приятный и желанный, а не мучительный и избегаемый. Материальная субкультура ликвидированных - - - -
  Я затих чтобы меньше болело и начал думать как жить дальше. Едва это начал как рядом тихо остановилась Мэрсэдэс и из оттуда вышли два бугая без причёсок но с бейсбольными палами.
  Я, лежал и очень печально грусти а те стояли у Мэрсэдэса и поигрывали палами. Я поднял руку: чтобы сдаться -, но они оба шагнули к мне в серьёз.
  Стало ясно и Я понял что пора, умирать”
  
   MOOD 114
  
  Импотенция - это ещё не предел для Пи.
  Возможно, он ещё вернётся в удушливый и склизкий мир похоти. Вернётся, как возвращается в бренное поднебесье светлоликий бодхисаттва - спустится с облаков, чтобы свершить подвиг бескорыстной жертвенной любви, чтобы как угодно, даже на собственном хуе, но увлечь кого-либо за собою.
  
   MOOD 115
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Вдохновляя тех, кто по кусочкам состряпывал некогда Библию, Бог напускал на Себя важный, грозный и мудрый вид. Так и получилась важная, грозная и мудрая книга. Толстенная такая. Дашь ею по башке - и убить можно. Млеем мы теперь, на цырлах кругом неё ходим. Открываем вот только редко. А открыв, смотрим в книгу, а видим фигу.
  Потому что вовсе не таков Бог, каким явил Он себя некогда умненьким, но грязненьким евреям. Просто нужно было грозить им пальцем - вот и грозил. А Сам при этом едва сдерживал изначальное Своё озорство, игривость Свою изначальную.
  Иногда не мог сдержать, или не хотел, и прорывалась улыбка, смешок, или просто хулиганская интонация, да так и оставалась в Писаниях. И вот тысячи лет тысячи мудозвонов чешут протёртые свои макушки и елозят волосатыми расплющенными задницами, пытаясь понять: что же за мудрость такая непостижимая сокрыта за подобными текстами?
  Вот Песнь Песней - клянусь, я не встречал лучшей эротики, граничащей с порнографией. Но похабные твари богословы уверяют: это - не более чем символ любви между Богом и Израилем. Или между Иисусом и Церковью, смотря по тому, иудей бздит об этом или христианин.
  Вот Екклезиаст - мудрое озорство так и брызжет! И опять похабники пытаются вставить свой смердящий комментарий.
  Вот Иов - здесь Бог, хохоча, приоткрывает Своё истинное лицо. Вы, человеки, не можете знать Меня, чего Я хочу и какими средствами этого добиваюсь. А потому не смеете вы и судить обо Мне, рассуждать, добрый Я или злой, справедливый или нет. Я ни тот ни другой, а кто называет Меня добрым и справедливым - глуп так же, как и обвиняющий Меня во зле.
  Хватит. На десерт припас я совсем коротенький Его смешок. Шутовской такой смешок, хулиганский даже:
  “...где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя,
  Потому что завещание действительно после умерших; оно не имеет силы, когда завещатель жив.
  Почему и первый завет был утверждён не без крови.
  Ибо Моисей, произнесши все заповеди по закону пред всем народом, взял кровь тельцов и козлом с водою и шерстью червлёною и иссопом, и окропил как самую книгу, так и весь народ,
  Говоря: “Это кровь завета, который заповедал вам Бог”.
  (Евреям, 9:16-20)
  Он, Бог, устами Апостола объявляет, что каменные скрижали закона получены были не от Него, как по безмерной глупости своей решил некогда Моисей, а от тельцов и козлов! Ведь это они, тельцы и козлы, были тогда убиты. И, следовательно, они и есть умершие завещатели. Так, мол, и живут эти богоотступники евреи по козлиным законам.”
  .
   MOOD 116
  
  Свобода.
  Она измеряется количеством альтернатив, которые имеет человек. Или, говоря иначе, числом доступных маршрутов, кои приведут его к намеченной цели (но это - если цель вообще наличествует).
  Недавно Пи не пожалел времени и снизошёл до беседы с одной крайне эмоциональной и ограниченной особью мужского (!) пола. Некоторое время тот извергал резко негативные оценки в адрес немецких национал-социалистов и, в частности, лично товарища Фюрера. Естественно, его знания о взглядах национал-социалистов флуктуировали вблизи области абсолютного невежества, зато налицо были крепкая броня из предрассудков, совершенно не поддающаяся никаким попыткам взлома. Он (или, вернее, “она”, особь) очень походил на зомби - зомби, классно сработанного при помощи массированной и всесторонней “антифашистской” пропаганды.
  Под занавес, уже собираясь уходить, но всё ещё будучи переполнена чувствами, особь вдруг вспомнила о словах Сержа Пи об инцесте:
  “Да как ты!.. Да что это вообще!.. Зачем вообще об этом говорить?! Спать со своей дочерью - мне ТАКОЕ даже в голову не может прийти!”, восклицала она, интенсивно краснея.
  “А теперь вот пришло, - попытался Серж её обрадовать. - Раньше у тебя в этом вопросе не было выбора, значит, ты был несвободен. Теперь ты можешь рассмотреть разные возможности и выбрать, как же тебе быть с любимой дочерью. Ты стал свободнее, ты сделал шаг от тупой скотины к разумному человеку. Поздравляю!”
  А вечером, перед сном, Сержу подумалось: а способен ли этот кретин честно и аккуратно думать? Хотя бы: хватит ли ему знаний? А если и поднаберётся он их, то ведь этого мало. Мало! Не лучше ли было вообще не давать ему этой порции свободы?
  Хорошо ещё, что в данном конкретном случае у него нет никаких шансов даже при возникновении самого горячего желания. Дочь попросту не захочет с таким. Но при ином раскладе этот дурень мог бы ого-го до чего додуматься и затем это осуществить!
  “А кто бы наверняка не оплошал? - вопрошал он. - Трудно сказать. Вот я - не оплошал бы. Но Сержей Пи мало, а зомби, которым хочется помочь, много”.
  “И всё-таки я не утаю ни одной опасной мысли”, твёрдо сказал в своём сердце Пи. Потому что он, как всякий ведомый Им, действует безошибочно. Да, прочитав написанное Сержем, некоторые бывшие зомби, не отягощённые интеллектом и способностью сопереживать, станут по-настоящему опасны. При большом старании (Сержа и его сторонников) их со временем станет так много, что святым поневоле придётся взяться за оружие.
  ...И, может быть, когда-нибудь зомби вообще не останется. А новые появляться не будут - потому что заодно святые выявят, отловят и умертвят всех тех, кто...
  
   MOOD 117
  
   Если позволить людям следовать за Сержем Пи по Пути и достигать состояния святости, то по истечении не очень большого срока потрясутся сами основы нашего такого идиотского, такого правильного бытия.
  Ставшие святыми и свободными, подчиняющимися лишь незамутнённым чувствам и рассудку, они живо выпустят кишки из полчищ сволочей и пастухов, а следом - пустят под нож и бесчисленные осиротевшие стада. В лучшем же случае сволочи и пастухи потеряют и капиталы, и паству, и яства, и блядей.
  Это будет не коммунизм, - отнюдь! Это будет - не сразу, но дайте только срок! - Царство Божие на земле.
  Так что уж лучше пусть христиане по-прежнему не соблюдают ни одной из так почитаемых ими заповедей. Зато взамен они будут послушны государственным законам, а уж дяди, создающие и сами же употребляющие эти законы, наверняка защитят свои стада от святых.
  А святых пусть будет меньше, ещё меньше, и ещё меньше.
  
   ...”Психика широких масс совершенно невосприимчива к слабому и половинчатому.(...) Женщина гораздо охотнее покорится сильному, чем сама станет покорять себе слабого. Да и масса больше любит властелина, чем того, кто у неё чего-либо просит. Масса чувствует себя более удовлетворённой таким учением, которое не терпит рядом с собой никакого другого, нежели допущением различных либеральных вольностей. Большею частью масса не знает, что ей делать с либеральными свободами, и даже чувствует себя при этом покинутой. (...) Она не имеет ни малейшего представления о внутреннем безумии всего учения (речь идёт о социал-демократии - С. Пи), она видит только беспощадную силу и скотски грубое выражение этой силы, перед которой она в конце концов пасует.
  Если социал-демократии будет противопоставлено учение более правдивое, но проводимое с такой же силой и скотской грубостью, это учение победит, хотя и после тяжёлой борьбы”. (А. Гитлер, “Моя борьба”)
  
   MOOD 118
  
  “Интересно, так что же это за штука такая - “зло”? А “добро”?
  Святой не может их разделить. А потому начисто лишён совести.
  Многого святой не разделяет. Жизни и смерти. Плохого и хорошего. Красивого и безобразного. Даже мгновения и вечности разделить не в состоянии.
  Знает святой: то, что другим грезится за всем этим - просто сочетания слов. Забавные такие сочетания, вроде как узоры из стекляшек в калейдоскопе. Но не более того.
  Одно для него достоверно обособлено: то, что ему сейчас, сию секунду, помогает, - и то, что мешает. Первое его радует, а второе злит. Но всё равно радует.”
  
  MOOD 119
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Если ты материалист.
  Если ты материалист - то для тебя непременно также существуют и Бог, и Ангелы, и воскресение.
  Что, не веришь?
  Они существуют в совершенно материальной форме, в форме активной в твоём мозгу информации о них же (нельзя, однако, сказать, что Бог и прочее такое существуют в форме текстов; мне, однако, трудно объяснить, почему нельзя). Точно в таком же виде пребывают в сем мире Винни-Пух и Русалочка, Дракула и домовые. И вообще, любые фантазии - все они абсолютно реальны и материальны в наших мозгах.
  А что, мудила, разве такая форма существования Бога тебя чем-то не устраивает?”
  
   MOOD 120
  
  Это было в первых числах девятого класса. Урок математики уже начался, когда дверь открылась и директриса ввела в класс новенькую. Серж немедленно и автоматически оценил её девичьи прелести, потом ещё раз - и тут его пробило, прробило от глаз через головной и спинной мозги, через тазовые нервные стволы до самой залупы. Более сексапильной ровесницы ему встречать ещё не доводилось. Она была слегка коренастая, хотя отнюдь не толстая, с большим губастым ртом и очень маленькой для её возраста грудью - совсем как у его тогдашней двенадцатилетней пассии. А вот в маслянистых, похотливо шарящих по парням глазах, в полубезумной полуулыбке, чудесным образом демонстрирующей весь ассортимент её склонностей, наличествовало столь недвусмысленное и искреннее приглашение к разврату, что, наверняка, у многих ребят немедленно затрещали штаны, а кое у кого в придачу заёрзали парты, а у девчонок от зависти и ревности, несомненно, заскрипели зубы. В восхищении Серж принялся мысленно вылизывать загорелую кожу её голеней и бёдер...
  Значительную часть того урока его преследовали трудноописуемые в своей переменчивости картины чего-то невиданного, феерического, предельно бесстыдного и сладостного. Правда, довольно скоро соучастницей этих паранояльных оргий стала не новенькая, а та самая незабвенная пассия, маломерка-пионерка (много позже, Сержу на удивление, превратившаяся в колоссальную бабищу), но это лишь придало им больше конкретности и энергичности.
  Однако ничего с этой новенькой у него так и не состоялось. Более того, Серж даже не предпринял ни малейшей попытки (хотя другие предпринимали, и довольно успешно). Как оказалось, его безумная похотливая привязанность к пионерке совершенно исключала сколько-нибудь длительное чьё-либо ещё присутствие в поле зрения его гениталий. Похоже, Пи уже тогда страдал пороком, в своё время попортившим ему немало крови - монофилией, или однолюбием. Да, он её любил, хотя и довольно своеобразно, - любил при всей неимоверной примитивности их отношений. Это было похоже на страсть ребёнка к обожаемой кукле, симпатичной, но безмозглой, способной лишь произносить несколько простеньких фраз и издавать ряд других звуков, - и всё же абсолютно незаменимой и желанной, желанной, желанной...
  К чему этот рассказ?..
  А вот к чему:
  Вчера Серж Пи жёг книги. В неглубокой яме, отдалённо похожей на могилу, он устроил аутодафе. Поначалу книги приходилось разрывать и совать в неуверенное пламя довольно тонкие пачки листов. Постепенно огонь разгулялся, пачки всё утолщались, и наконец - о безмерная, долгожданная радость, скромное воспроизведение божественного восторга великих и бессмертных аутодафе национал-социалистов эпохи фюрера! - костёр стал принимать цельные томики и тома. Как выразился бы, кажется, кинорежиссёр Ромм, в огонь летели Петрарка и Соловьёв, Лермонтов и Ахматова, Солженицын и Рерих, Блаватская и Библия, Толстой, Вальтер Скотт, Бердяев, Гюго, Шевченко, Платон, Достоевский и многое, многое другое. Более пяти сотен книг превратились в прах, даровав Ему единственно ценное, что в них содержалось, - небольшую порцию тепловой энергии, жалкое подобие великого звёздного пламени.
  А затем Серж, прогретый инфракрасным излучением, прокопченный, разгорячённый как от изрядной дозы чифиря, закопал останки, а сверху воткнул столбик с дощечкой. На дощечке помещалась надпись:
  “ЛЮБИТЕ КНИГУ - ИСТОЧНИК СВЕТА И ТЕПЛА!”
  
  MOOD 121
  
  Сейчас передо мной сидит Серж Пи. Он несколько не в себе, - или, вернее, полностью в себе. Пока я записываю только что рассказанное им, он, словно обколовшийся наркоман, старательно отслеживает мою трудящуюся руку.
  Вчера утром он включил телевизор и, как обычно, перешёл на музыкальный канал. И нарвался на совершенно изумившую его композицию. В первые же секунды он ошалел от восторга, и этот восторг всё нарастал и нарастал. “Ни хрена себе...”, примерно так можно описать то его состояние. Композиция была нашпигована никогда ещё Сержем не слышанными, умопомрачительными по красоте компьютерными эффектами, которые к тому же совершенно гармонировали и с музыкой, и с видеорядом. Серж готов был молиться на ребят, которые сотворили это чудо. Между прочим, вещица была ему знакома, - он решил, что это гениальный ремикс.
  Следующая композиция исполнялась русскими. С первых тактов Серж задохнулся от восторга: сходный стиль, сходные эффекты. “Ни хрена себе... - опять подумал он. -Как быстро русские просекли фишку!” Клип был столь же гениальным, как и предыдущий.
  Когда же начался третий клип, Серж слегка озадачился. Вновь те же приёмы! “Наверное, подобрали несколько примеров какого-то новейшего стиля”, решил он. Вещь была сделана в совсем ином ключе, чем и первая, и вторая, но не менее здорово. А когда примерно за полминуты до окончания клипа звук полностью пропал, то и эта фишка оказалась вполне к месту, немой видеоряд был просто крут!
  Однако когда пошёл четвёртый клип, а звук так и не появился, Серж вдруг понял. И тут же его заколбасило, да так, что не отпустило до сих пор. Серж вдруг понял, что это были всего лишь технические неполадки на каком-то из этапов передачи или приёма спутникового сигнала.
  Он в трансе следит за моей рукой, а я проклинаю себя за то, что не видел и не слышал того, что видел и слышал он.
  Наверное, это был привет от Великого Шалуна.
  
   MOOD 122
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Многое есть в нас, чего мы не знаем; и помогает нам оно, и мешает.
  Часто помогает оно разуму нашему, и тогда находим мы вдруг, как нам быть, и это оказывается удачным.
  Так же часто мешает оно, и суждения наши тогда пристрастны, а поступки - поспешны.
  И всегда предлагает оно нам счастье видеть красоту, которая рождается в нас по законам, какие неведомы в бездонной глубине своей.
  Смотрим мы на человеком сотворённую гармонию или на дикую гармонию природы - и забываем, что можем мыслить, потому что нет мыслей в этой бездонной глубине.
  Слушаем голос ветра или дождя, пение птиц или музыку - и забываем, что можем мыслить.
  И полагаю я, что сколько бы бед ни встретил человек на своем пути, он все же счастлив тем, что живёт, ибо радостное ждёт его на каждом шагу, и нужно лишь взять.
  Уставшим и обессилевшим много лучше жить красотой, чем безнадежными надеждами;
  Но и сильным в стремлении к мечте своей красота необходима, ибо не только радость получает человек от этого, но что-то происходит в бездне, и остаётся так, и это хорошо.
  ..................
  Случается, что добровольно отдаёт человек что-либо, но тем самым он всегда сохраняет либо обретает нечто большее; однако не каждый понимает, что это так, и полагает, что пожертвовал.
  И случается, что добровольно отдаёт человек жизнь свою, - случается это, когда намеревается он сохранить либо обрести так много, что забывает о цене.
  Не каждый знает, что поступает он лишь так, как ему лучше.
  Стыдятся многие знать это, ибо слаб их разум, и не видят они многого, к чему ведут дела их, но верят, что грешно искать лишь благ себе.
  Стыдятся многие знать это, ибо грязны их души, и не останавливает их чужая боль, но хочется им быть красивыми.
  Стыдятся, и потому удивляются порой сами себе.
  Объявляют они спорное священным, и надевают лики на своих, но лишь себе подобных обманывают тем.
  А чаще всего не хотят люди даже думать о том, к чему приведут дела их,
  Потому что блажен тот, кто не в ответе ни за что.
  И созданы для немощных умов, для грязных и трусливых душ законы.
  А те, кто не таков, пусть знают, что каждый вправе поступать с каждым по сердцу и разуму своему.
  Однако возможно быть разумным, но невозможно быть разумным всегда.
  Никто не в силах предвидеть всего, но видно это лишь потом.
  И терзается сильный и чистый, что не подумал еще и поспешил, и стремится исправить.
  И полагаю я, что этого довольно.
  ...............
  Много говорят о любви, но редко разумеют, что значит это.
  Часто говорят: “люблю”, но похоже это на лепет.
  А суть проста: любовь есть изумление перед узренной красотой.
  И далее: другого любим мы затем, чтобы создать гармонию в себе благо даря ему и всё ему прощая.
  Тот, в ком гармония прочна, легко переживёт утрату, но в ком она не устоялась - впадёт в жестокую тоску по ней.
  И не добавить больше, ни отнять.
  ...............
  Счастлив человек, который благодарен своему прошлому, каким бы оно ни было, - в небесах его всегда прохладная заря.
  Лишь замечает он однажды, что не рассвет это уже, а закат, но всё так же прекрасны небеса.
  А если вдруг ужаснётся он того, что в конце пути, то пусть знает, что нет ему конца,
  Но нет и вечности.”
  
  MOOD 123
  
  Из оставленных мне записей:
  
  “Дальнейший мой Путь в начале слегка, а чем дальше - тем больше и больше размыт в туманной дымке.
  Чтобы рассказать что-либо о том, что впереди, пришлось бы родить ещё не один десяток мудов. Лень, да честно говоря, и не хочется. Не люблю гадать наперёд, выдумывать. Не люблю завираться. Не люблю намечать вслух. Вот пройду ещё немного - можно будет это и зафиксировать.
  Хотя одну мечту, великую, хотя и немного бредовую, можно выпустить наружу:
  Хочется, очень хочется достичь такой степени святости, когда действительно пропадёт различие между страданием и наслаждением. Тогда станет совершенно всё равно: отправляться ли в рай, на вечный кайф, или же в ад, на вечную муку. Чем это не достижение Абсолютной Свободы? То есть свободы даже от Бога, которого станет можно совершенно безнаказанно послать на хуй?
  Кажется, промахнулся Израиль с якобы глупым осликом, перед носом которого подвешена свекла. Думаю, что от такой свеклы, какую подвесил бы ему я, он в обиде не был бы.
  
  ...Хотя, если задуманное достижимо, то оно также заложено в правилах Игры. В том числе и Абсолютная Свобода. Тем самым она становится фикцией, всё той же пошлой свеклой перед носом глупца, очередным приколом Великого Шалуна.
  Ах ты Шалунишка мой милый! С какой нежностью я поимею Тебя, когда достигну пусть и не Свободы, но неразличения ада и рая!
  Как же высоко поместил Ты свою сладенькую дырочку! Хочется быть первым, но вряд ли, вряд ли я буду первым, если вообще дотянусь.”
   PS. Сейчас, когда я пишу эти буквы, минула уже не одна неделя после окончания работы над текстом под условным названием “Серж Пи”. Я решил вклиниться в уже завершённое произведение, чтобы известить мир о том, что Серж Пи продолжает воскресать и что с каждым своим воскрешением он уходит всё дальше и дальше, одновременно подходя всё ближе и ближе. Для меня уже несомненно то, что весьма скоро придётся потрудиться ( и потрудиться изрядно!), чтобы рассказать, куда движется и во что превращается неугомонный Пи.
  
   MOOD 124
  
  Правила, или уставы, хрен его знает как правильно, большинства христианских Церквей допускают осуществление таинства крещения не блядью священником, а простым христианином. Скажем, спаслись при кораблекрушении двое: атеист и христианин, - и в случае чего этот христианин вполне может окрестить ближнего своего.
  Подобно был крещён и Серж Пи. А случилось это 18 июля 2000-го года. Добрым же христианином, не пожалевшем ради него времени и душевных сил, оказалась девятилетняя девочка Анастасия.
  Сначала она нашла крестик. Нашла она его в траве рядом с тропинкой, по которой мы шли. Именно это внешне неприметное событие, обставленное восхитительным сюрраундом и сопровождаемое чувством ожидания чего-то необыкновенного, возмутительно-мистического, и возродило в глубинах Пи неодолимое желание повесить Христа на свою грудь.
  Затем Пи и Анастасия построили храм-времянку. Просто сложили из нескольких кирпичей небольшой крест. Храм был назван ими “Церковь Зачатия Иисуса”.
  Вслед за этим была изготовлена святая вода. Священница-девственница помочилась в специальный таз, туда был добавлен особый отвар из определённых трав и всё это было разведено чистой водой. Немедленно Пи ощутил Духа Божия, витающего над.
  После этого они принесли в храм всё необходимое: Евангелие, хлеб и четверть стакана красной жидкости (борща) для причащения, таз со святой водой и ковш для омовения. Помогал им шестилетний брат священницы.
  Дальнейшее общеизвестно. Всё было проделано благоговейно и благочестиво. Единственное, что могло бы смутить ханжу и маловера - слова священника при причащении: “Выпей же Крови Божией... Поешь же Божьего Мяса...” Но всё это было так истинно!
  Так что теперь и на груди Сержа Пи, на прочном шнуре, временами болтается маленькое изображение трупа Сына Божьего.
  
  
   MOOD 125
  
  Из оставленнцх мне записей:
  
   Эти греческие буквы составляют число 666, или “число зверя”, как оно именуется в Апокалипсисе Иоанна Богослова. Именно так, только ещё с общей чертой сверху, оно записано в древнейших рукописях Нового Завета. Как уверяет Иоанн, “число зверя” наличествует на лбу или (и) правой руке того, кто принадлежит Зверю, или дракону, или Сатане (в Апокалипсисе Сатана именуется змеем, или драконом).
  Однако как изумителен сам вид этого числа! Вторая и третья буквы подобны друг другу и очень похожи на слегка стилизованные изображения дракона-змея и его отпрыска. Случайно ли? Ну а первая буква широко используется всеми христианами, в том числе и греками - это начальная буква греческого слова “Христос”.
  Если связать ассоциации, навязчиво порождаемые видом этого чудесного числа, в единое логическое целое, то получается буквально: “Христос - змеиное, или Сатанинское, отродье”.
  Остаётся вспомнить, как христиане творят крестное знамение - используя для этого правую руку и начиная со лба. Любопытно, что вначале, в древности, поклоняющиеся Иисусу Христу чертили правой рукой весь крест на собственном лбу.”
  
  Ну, знаешь1 Ты оскорбил самые святые чувства христиан! А это ведь чуть ли не уголовная статья!
  Разве тебе не известно, что смысл числа 666 - совершенно иной? В Ветхом Завете, в одной из Книг Царств, там, где рассказывается о жизни и деяниях мудрейшего царя Соломона, сказано, что именно 666 весовых единиц золота регулярно приносили Соломону соседские правители - в виде дани. Так что, во-первых, согласно Библии, этот мудрейший царь был и большим другом Сатаны, а во-вторых, и это сейчас главное, “число зверя” означает власть золота, власть богатства вообще. То есть тот, кто гонится за богатством, автоматически становится служителем Сатаны, будь он при этом хоть трижды христианином.
  Разумеется, это толкование тоже неприемлемо. Ведь получается, что христиане, да и иудеи (а также и мусульмане) почитают Сатанинского подручного Соломона. К тому же, что гораздо хуже, выходит, что жители самых развитых и богатых стран едва ли не поголовно - сатанисты, прикрывающиеся именем Христа или Иеговы (если речь идёт о потомственных финансистах - евреях)
  Впрочем, раз уж на то пошло, то твоё, Серж, толкование заслуживает внимания. Чёрт подери, у меня самого эта древнегреческая запись числа 666 упрямо ассоциируется именно с лаконичным: “Иисус - змеиное отродье”. Хочется сплюнуть и перекреститься, да рука как отнялась - не могу сотворить проклятое крестное знамение...
  
  “Что касается оскорблённых чувств верующих - пожалуйста, пускай подают на меня в суд. Я, со своей стороны, отвечу встречным иском. Я обвиню их в том, что они сами оскорбляют мои чувства, понатыкав повсюду свои храмы, украшенные надгробными крестами. Такое впечатление, блядь, что это не города, а кладбища! К тому же эти ... (нехорошее слово вычеркнуто мною, С.К.) лезут со своими патологическими призывами к достойной смерти во все дыры, так что мне приходится то и дело переключать TV-каналы, переходить на другие радиостанции или выбрасывать журналы и газеты. Заебали!”
   (Серж Пи. Из оставленных мне записей)
  
   MOOD 126
  
  На остановке у Белорусского вокзала из автобуса выходят люди. Вдрызг пьяная женщина врастопырку соступает на асфальт и дрябло рушится. Возится в глубокой луже рядом с колесом, пытается чего-то. Бурно ругается под ноги пассажирам. Обходят её, сторонясь, чтобы не обляпала. Холодно, начало ноября, лужа покрыта крошевом тонких льдинок, и среди них она бултыхается.
  Посадка закончилась. Двери захлопнулись, но автобус не трогается. Ждёт водитель. И Пи стоит на остановке, любуется. Женщина замечает его, тянет руку, лыбится. Интересно так это выглядит, глаз не отвести.
  “Да уберите же её!”, не выдерживает водитель, кричит в отворившуюся переднюю дверь.
  Сделав два шага, Пи находит участок рукава почище, хватает, легко выволакивает податливое тело из-под колеса и, перетащив его через тротуар, кладёт в другую лужу.
  В воздухе закружились крупные снежинки. Очень это здорово: плескание похрустывающей воды, печальные матерные женские выкрики, и снежные хлопья, тающие на подставленных ладонях.
  
  ПРИЛОЖЕНИЕ.
  
  Серж Пи далеко не сразу обрёл совершенную интеллигентость и Святость. В пору юности и даже средней взрослости это было местами довольно примитивное создание, в котором самым невероятным образом сочетались почти фанатичное поклонение перед Бахом (Mood 8) и редкостная для той эпохи и для его возраста развращённость (Mood 84), восхищение вселенской гармонией (Mood 16) и тупое отстаивание самых реакционных взглядов на обычных юношеских ночных дискуссиях (Mood 119). К тому же Серж Пи, как и прочие недоразвитые, время от времени пытался высказываться рифмованными формами. Подавляющее большинство его творений до того вульгарны и убоги, что я не вижу смысла даже упоминать о них (“Любовь повсюду нас находит, И в жилах кровь воспламеняет, И ноги девушкам разводит, И юношей под зад толкает” ...). Однако с годами Серж Пи перешёл на менее эпатажные поэтические формы. Часть имеющейся в моём распоряжении коллекции показалась мне достойной того, чтобы быть использованной в качестве уточняющих штрихов к биографии Святого.
  Предлагаемые ниже произведения относятся к сравнительно недавнему времени, к двухгодичному периоду, когда Святой жил в деревне, среди ..., и до того надышался характерной для русского народа атмосферой, что это сказалось не только на его поэтическом стиле, но и, что удивительно, на грамотности.
  
  ******
  В кабаке оно не как в пивбаре
  Голосует пьяный люд.
  Только трезвыя гитара,
  А я - рядом с ней урытый тут.
  
  Братан что вор, и даже, килер.
  Рядом млодшая сестра,
  Тонкий стан, глаза феалки,
  Губы и горячая душа.
  
  Вдруг какойто зависает в окна,
  И в натуре пукшу достоёт.
  И летят уже наперегонки
  Пули, в брата , а не не неё.
  
  Вот и килер валится ногами.
  А она кросотка падает без пуль!
  Я успел за тонкий стан руками,
  И поникла Роза что на грудь.
  
  На нас смотрели пьяной рожей
  А я тихо тихо говорил.
  Ничего родной, всё будет, позже!
  Ии з кабока красотку выносил.
  
  Дома положил на простынь,
  Без туфля, но, всё на ней.
  К её брату сбегал за гитарой,
  И её всю ноч играл на ней.
  
  Когда ей солнце осветило,
  Она шипнула “я твоя”.
  Но она меня ни разубдила,
  И в золото ушла Любовь моя.
  
  ********
  
  КРЕСТ.
  
  Снова я надеваю крест,
  Что его подарили мне Вы.
  И в карманы засунув менет,
  Тачку рву, где будете Вы.
  
   Ваше всё, но не им,
   Не достанется шорох кудрей.
   Потому что мой крест
   Ваших прелестей Вам мелей!
  
  На бокале играет вино,
  Как любовью играете Вы.
  И искритса алмазами всё,
  Коробли утопая мои.
  
   Ваше всё, но не им,
   Не достонется шорох кудрей.
   Потому что мой крест
   Ваших прелестей Вам милей!
  
  Нежно бредит рояль,
  Словно Моцарт внутри сидит.
  Пары тая, уносатся в даль,
  А мой голос молчит и молчит.
  
   Ваше все, но но им,
   Не достанется шорох кудреу.
   Потому что мой крест
   Ваших прелестей Вам милей!
  
  Время умерло - Вам пора!
  Ждёт Вас муж нелюбимый уже,
  Вы, бредёте, лелея свой стан,
  Незабедете Вы обо мне.
  
  *********
  
  ЗА ЧТО?
  
  Я кладу глаза на столик
  Где бокал согрели Вы.
  Шупая Ваш нежный облик,
  Но, не покупая на дары.
  
  Вы мне киваете улыбко,
  И преждлагаете свой стул.
  Словно койкакая рыбка,
  Вы збываете мою мечту.
  
  Это сон и я, вдруг, пронимаю:
  Зря старались Вы!
  Вмиг будильник растреляет
  Всё, что не успели мы.
  
  ********
  
  МОЙ ДРУГ.
  
  Друг мой, что же ты наделал?
  Зачем пошёл туда-суда?
  Чорт занёс в подвал шакалий
  Где клубилась пьянь и кучера.
  
  Перепитые как водкою медузы,
  И краснея глазами с углов,
  Балаган затянули не нужный,
  Там о презеках шёл разговор.
  
  Твоя совесть молчать не сумела,
  За идею влезла на рожон.
  “Слыш - ты презеку плохо ни делай.
  Он мужик кокретный - не гандон!”
  
  Вся кодла отвернула спины,
  И зыркала в тебя своё нутро.
  А тот что речь ему задвинул -
  Ну об тебя тупить своё перо!
  
  Ты ловкий друг, но развеж сладит кто с народным гневом,
  Когда она ещё залита в потолок?
  Вот так: на утро в подворотне
  Изтёр я с горя зубы в порошок.
  
  Мой друг! Что же ты наделай?
  Зачем пошёл туда-суда?
  Теперь во всю твою могилу
  Вростают корнями дуба.
  
  *******
  
  В ту осень, что жизнь, свои силы истратит,
  Услышу я звон синевы снебесов.
  Из бани так выйду, в таком белом платье,
  Что как от зимы бутдо прятал кусок.
  
  Где грач воронья, и где жолуди, манят,
  Где дуб коренастый мой кореш лежит,
  Ему на могилу я стопы направлю.
  Ручьями сошлись суда тропы мои.
  
  Тм горькую выпью, додна я бутылку,
  Солёным закатом её закушу.
  Вот крепкой петлёй отпустилась верёвка,
  “Готовся дружище” как если успею, скажу.
  
  К чему маме слёзы? Не надо!
  Жизнь кончена. Ею я сытый сполна.
  Зарой моё горе и выпусти в высь моё счасье,
  А жолуди мне сохрани для себя.
  
  **********
  
  РОДИНЕ.
  
  Гдето есть края такие,
  Там всегда тепло!
  Туда свои я годы удалые
  Направлю раз на то пошло.
  
  Там падает на жаркий берег
  Безумный Океан,
  И на кораловых окрошкахэ
  Колышется туман.
  
  Я выдавлю в коралах стопы,
  Мизинцами в перёд.
  Где нежно, словно бы, далёко,
  Тёмнеет Ваш живот.
  
  Вы спросите французким слогом:
  “Амур месье? Нэспа трэбьен?”
  Вы руских прежде невидали,
  “Бэзэ” извесно всем!
  
  А после (ебли) мы покатим
  На мерсе на закат,
  Где скачут горные горилы
  И зебры крутят зад.
  
  Ночь цикадным звоном смоет
  Без шампуней пыль,
  А шакалиха завоет,
  Голосом любви.
  
  Только будут мне приснятся
  Наши воробььи,
  И мечты во сне умчатся
  К брошеной любви.
  
  И душа моя проснётся
  В Родине моей,
  Где бриллянтами плюётся
  Серый соловей.
  
  *******
  
  Я не вхож в сортир тогда,
  Когда тресчит поддвадцать,
  И громоздятся купола,
  Что надо за лопату братся.
  
  Гребёш снега, а те уже в туфлях,
  Грызут как крысы с голодухи.
  А если брюхо требует, так вовсе швах.
  Очко играит от наттуги.
  
  А западло насрать на белые снега,
  Когда уже сдубели пальцы?
  Когда лишь мёрзлые вороные глаза
  Уставились, как на морковку, зайцы?
  
  Но я гребу с прижмуреным очком,
  Про мать мечтая плохо.
  Я знаю - на меня тайком
  Ведут досье у Бого.
  
  *******
  
  БАЛДАДА.
  
   Жизнь она, как птиця,
   Что летит во мгле,
   Словно колесница,
   Чей извозчик слеп.
   Вот была подруга -
   Правое крыло.
   Но примчалась вьюга -
   Кобарём пошло.
  
  Проважал я милую,
  От себя до ней,
  Лебедями плыли мы
  Через тёмный сквер.
  Толко злыми чарами
  Вечер был богат:
  Пареньки удалые
  Прикурить хотят.
  
  Голова дырявая,
  Дома ствол забыл.
  Вспомнил запоздало я -
  Когда их аблажыл.
  Мы летели ланями
  На просвет теней!!
  Но любовь отстала и,
  Я забдыл о ней.
  
  Через час Вернулся,
  Шевеля стволом,
  И нашол любимую,
  Под другим стволом.
  
   Жизнь она, как птица,
   Что етит во мгле,
   Словно колесница,
   Чей извозчик слеп.
   Вот была подруга -
   Правое крыло.
   Но промчалась вьюга -
   Кубарём пошло.
  
  Я другую Милую
  Постречал кой-где,
  Лебедьми мы плавали,
  Но не по воде.
  На руках носил, её,
  В кабоки водил,
  Персни дорогие,
  От кутюр прекид.
  
  Но не долго зеркалу
  Хвасталась она:
  Вскоре кожа белая
  Оспаою пошла.
  Через месяц язвами
  Расцвела она,
  Через два созналася:
  Спидом блядь, больна.
  
   Жизнь, она как птица,
   То летит во мгле,
   Словно колесница,
   Чей извозчик слеп.
  
  **********
  
  Я верю что, придёт Весна,
  Загонет в землю лёд.
  А следом вылезет сама,
  Серёжками вперёд.
  
  Грачи обрадуют мой край,
  Насрут на всё вокруг.
  Коты забегоют искать
  Хвосты своих подруг.
  
  Девчёнки в чистеньком беле
  Коленки оголят,
  И, станет видно, что, на ней,
  Девчаче всё подряд.
  
  Стреляя запахом солдат,
  Повылезут бомжы.
  Бомжыхам заголяя зад,
  Где ближе всё лежит.
  
  Засыплят майские жуки,
  Хрустя, тропинку мне,
  По ней пойду по жизни я,
  Пойду я по Весне.
  
  ********
  
  ЗИМНЕЕ.
  
  Где ферраль на дворе,
  Рыба спит подо льдом,
  Снег всё сыпет уже,
  Поезд тащит вагон.
  
  Както жизнь ни идёт,
  Сьел я кашу свою,
  Друг на блятки зовёт,
  Но себя я люблю.
  
  Сново поезд шумит,
  Снег по рельсы намел,
  Подо льдом рыба спит,
  Я на блятки пошол.
  
  *********
  
  ТВОЮ МАТЬ.
  
  Наперебой суча ногами,
  Летела ты на красный свет.
  Напрасна ждёт тебябольная мама,
  Лекарства пачка у тебя в руке.
  
  Спешиш на красное не зная,
  Что я решил тебя спасти.
  Кто не успел, я раньше успеваю,
  Хвотаю не жалея сил.
  
  И сразу мостовая раступилась,
  А город разлетелся кто куда.
  На два часа в Раю мы очутились,
  Гитара, сонце, пальмы, и вода.
  
  Я два часа на ту гитару!
  Я два часа на ту гитару
  Пропел с намёком на стихи.
  Но ты всё ппро больную маму,
  Но ты всё про больную маму,
  Опять я сново без любви!
  
  *********
  
  Невзирая на временные отклонения, Серж Пи в целом устойчиво держится в фарватере своей Святости. Так, всего через неделю после высвобождения из плена мудроватой, хотя и несколько муторной, народной духовности он сделал перевод (с французско-украинского) примечательного стихотворения Жака Превера, неплохо сохранив при этом своеобразный авторский стиль:
  
  СЛОВНО В ВОЛШЕБНОМ СНЕ
  Жак Превер.
  
  Апельсины на ветвях апельсинового дерева
  словно в волшебном сне
  Кто-то приближается
  легко словно в волшебном сне
  ступая по земле
  Словно в волшебном сне
  домик из камня белого
  неподалёку здесь
  Под деревом мужчина останавливается
  апельсин срывает чистит и ест
  Словно в волшебном сне
  шкурку бросает зёрнышки разгрызает
  утоляя словно в волшебном сне
  свою терпкую жажду сонную
  Потом словно в волшебном сне
  он улыбается снова
  глядя на солнце что уже взошло
  и сияет
  словно в волшебном сне
  И весь просветлённый идёт домой
  в белый домик знакомый такой
  И находит там словно в волшебном сне
  свою любимую которая ещё спит
  Счастливый от того
  что она такая прелестная юная и спелая
  и от того что словно в волшебном сне
  солнцем облито её белое тело
  он смотрит на неё
  и словно в волшебном сне
  она просыпается
  и улыбается
  Словно в волшебном сне он обнимает её
  и словно в волшебном сне она отдаётся ему
  Тогда словно в волшебном сне
  над ними пролетают перелётные птицы
  Пролетают высоко над долиной
  где словно в волшебном сне
  любят друг друга женщина и мужчина
  Перелётные птицы всё выше и выше
  А в саду невысокое дерево
  своими плодами колышет
  отбрасывая словно в волшебном сне тень на дорогу
  где лежит шкурка от того апельсина
  который словно в волшебном сне
  только что съел мужчина.
  
  А по дороге идёт священник
  нос в молитвеннике молитвенник в руках
  ничего не замечает
  И вдруг на шкурку наступает
  и поскользнувшись падает
  не устояв на ногах
  словно священник что упал как-то утром
  поскользнувшись
  на шкурке от апельсина.
  
  
  КОММЕНТАРИЙ СПЕЦИЯЛИСТА..
  
  Текст под названием “Серж Пи” посвящён человеку, безо всякого сомнения последние несколько лет страдающему шизофренией и, вероятно, периодически проходящему курсы реабилитационной терапии. Несмотря на значительные отклонения в психике, временами он высказывает достаточно интересные мысли и описывает (посредством своего дружка, С. Козаченко) со своей, болезненной, точки зрения некоторые возможности управления работой бессознательных механизмов восприятия.
  Для более адекватного понимания текста представляется полезным вкратце осветить кое-какие аспекты работы головного мозга.
  Мозг человека, так же как и животных, представляет собой колоссальный по сложности биокомпьютер, обрабатывающий огромные потоки информации с внешних и внутренних органов чувств и выдающий сложнейшие системы команд на мышцы, железы, внутренние органы, те же органы чувств и так далее. Основная задача любого мозга как продукта биологической эволюции - сохранение самого себя (и, как необходимое условие для этого, - всего тела). В ходе эволюции сложилось так, что любое действие, так или иначе способствующее самосохранению, приносит наслаждение. Иными словами, мозг действует исключительно так, чтобы результаты были возможно приятнее.
  Одно из обязательных условий успешного самосохранения - адекватная рабочая модель окружающего мира. “Адекватная” означает в том числе и “непротиворечивая”, “гармоничная”, а если употребить наиболее подходящий термин из эстетики - “красивая”. Автоматически следует, что при восприятии окружающего мозг активно стремится выделить некие закономерности, взаимосвязи, то есть всё ту же “красоту”. Если он справляется с этой задачей, то живое существо испытывает вид наслаждения, который принято называть “эстетическим чувством”, “чувством прекрасного” и т.п. Впрочем, в чистом виде это происходит нечасто: обычно мозг попутно занят решением и других задач (поиск пищи, полового партнёра, забота о безопасности, о потомстве и так далее). Как следствие этого, сложный процесс восприятия мира, сам по себе способный приносить немалое наслаждение, постоянно прерывается командами из других частей мозга, так что в результате он зачастую не успевает дойти до уровня, сопровождаемого выраженным удовольствием. Тем не менее многие высшие животные находят время и возможности для “чистого”, не отягощённого посторонними, хотя и насущными, проблемами “эстетического наслаждения”.
  Наслаждение доставляют также и успешные операции внутри построенной модели мира (и, как части этого мира, модели собственного тела). Яркие примеры таких операций (в сравнительно чистом виде) - игры животных, пение птиц, проявления любознательности и т.д.
  Человек в ходе эволюции приобрёл новый способ контроля работы мозга - не только собственного, но и своих собратьев. Слова и фразы, представляющие собой своеобразные команды, оказывают весьма существенное влияние на работу мозгового биокомпьютера. Несколько напоминая работу упомянутых уже механизмов биологических потребностей, механизм речи грубо вмешивается в деятельность мозга, направляя его ресурсы на решение задач, зачастую важных, однако, не столько для организма, сколько для человеческого общества или отдельных его представителей.
  Применительно к рассматриваемой теме (“прекрасное”), речевые команды способны целенаправленно контролировать работу механизма восприятия и процесс построения модели мира. Как следствие, “чистое” эстетическое удовольствие животного зачастую превращается у человека в чрезмерно контролируемый, вымученный процесс. Руководствуясь навязанными извне критериями, человек в ответ на одни стимулы отдаёт команду: “это красиво”, позволяя тем самым соответствующим механизмам работать почти беспрепятственно, а на другие - “это безобразно”, прерывая работу биокомпьютера подобно клавишам “Break”или “ обычного компьютера.
  Подобное широко принятое в человеческом обществе использование речи совершенно сходно с актами вандализма. Искусствовед, или художник, или музыкант, или педагог, авторитетно объявляющий одно произведение (или предмет, или запах, или звук) прекрасным, а другое - безобразным, подобен выродку, обливающему кислотой музейный экспонат. Ибо, объяви он прекрасным всё окружающее, люди поверят этому и не станут вмешиваться в работу своих мозговых компьютеров, и действительно рано или поздно увидят восхитительную гармонию во всём.
  Справедливости ради необходимо заметить, что “увидеть (или услышать) прекрасное”, то есть адекватно и глубоко переработать поступившую информацию, мозгу не всегда легко. Нужна некоторая привычка к подобной работе. Порой нужно и значительное время. Впрочем, регулярные тренировки позволяют сильно сократить это время и значительно расширить список “доступных” объектов. Главное руководящее правило для подобных тренировок - никогда, ни при каких обстоятельствах, не говорить себе: “это некрасиво”, “это безобразно”, или даже просто “фу!”, а к неизбежным неудачам (то есть если никак не получается насладиться чем-либо) относиться совершенно так же, как и к неумению проделать то или иное физическое упражнение: “ничего, научусь”.
  В заключение - несколько цитат.
  
  “Переживание девушки. Недавно одна молодая девушка принимала участие в сэссин группы дзэн в Гонолулу. Как-то она вышла из комнаты роси (“учителя”) в отдельном коттедже, закончив свой докусан, т.е. частную беседу с роси. Она спускалась по ступенькам крыльца, благоухающего крестообразными пурпурными цветами дикого винограда, и сделала несколько шагов босыми ногами по лужайке, на которую продолжали падать светло-жёлтые пылевидные цветы королевской пальмы. Проходя мимо грациозного ствола дерева, она вынула носовой платок, как бы понуждаемая к этому неизвестной силой, и высморкалась. В то же мгновенье мир внезапно изменился.
  (...) Хотя мир перед девушкой был тем же самым старым миром, его видение претерпело полную перемену. Некоторое время она стояла в немом изумлении, глядя во все глаза на открывающееся ей заново зрелище, затем она почувствовала эмоциональную полноту, совершенно отличную от всего, что она до тех пор пережила, - как будто внутри неё забил неописуемо чистый источник и затопил всё её существо. (...) Впервые она почувствовала, что переживает кэнсе. (...) Кэнсе начинается с очищения внешнего чувства, которое до сих пор бездействовало, покрывалось плесенью или искажалось в силу рассмотренных нами выше причин. Деревья, трава, столб ворот, через которые девушка проходила во внутренний двор, беспорядочно уложенные ступени из вулканической породы, ярко-розовые цветы имбиря, белый песок сада камней - всё сохраняло свою индивидуальность и форму, цвет и характер, всё было замечательно свежим и новым”.
  
  “Переживания школьного учителя. Я сидел в позе “лотос” на стуле в школьной библиотеке на втором этаже своей школы. Занятий не было; дело происходило во время летних каникул. Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг я почувствовал, что сижу в полной темноте. Тьма! Я не мог сообразить, где нахожусь. Как во сне, я делал попытки определить своё местонахождение, и внезапно стало светло. Я увидел, что стоял ясный день, хотя я думал, что уже глубокая ночь.
  (...) Может быть, мне хотелось узнать время. Моя рука потянулась к часам на столе, и я взял их. В этот момент я столкнулся с очень странным явлением: часы казались частью меня самого. Не было никакой разницы между рукой и часами. Поистине, необыкновенное чувство! (...) Несколько мгновений я продолжал изумлённо смотреть на часы. Они сохранили свою обычную форму и цвет золота, так что пока дело касалось этих качеств, я видел вещь, полностью отличную от моей руки, которая её держала. Однако в качествах, касающихся иных измерений, они не отличались от моей руки.
  Когда человек смотрит на свою руку, он, не раздумывая, почти бессознательно, определяет, что это его рука. Лицо, страдающее психозом, находясь в состоянии деперсонализации, может обнаружить, что его рука не представляется частью его тела, а похожа на какой-то чужой предмет, вроде часов. В нынешнем состоянии ситуация была совершенно противоположной: часы ощущались частью меня самого. Именно это вызывало изумление.(...)
  Прошло несколько мгновений, пока я взглянул на часы, затем мне, вероятно, захотелось уточнить общее положение. Я повернул глаза в другую сторону и увидел книжные полки, стоящие вдоль стены. Они находились на расстоянии нескольких метров от меня, но прямо входили в меня. (...) ...между полками и мною не существовало пространственного противодействия. Одним словом, они и я составляли одно целое. Если я - это вы, тогда и вы - это я. В поле зрения они и я представляют собой различные структуры, каждая из которых занимает своё отдельное место. Однако так же как моё собственное существо является для меня близким и тёплым, так теперь и они были для меня близкими и тёплыми.(...)
  Обычно кэнсе сопровождается внезапным и напряжённым чувством радости, но в тот момент своего переживания я ничего подобного не чувствовал. Я просто продолжал удивлённо наблюдать. Стена, окна, пол, опять полки и книги - все они изменились. Казалось, они вот-вот спрыгнут со своих мест, чтобы встретить меня, - и в то же время они оставались неподвижными, притихшими, безмолвными, как будто внезапно остановилось движение какой-то киноленты, и картинка на экране осталась застывшей, но живой. Это был континуум настоящего, и от него захватывало дух!”
  (Сэкида Кацуки, “Практика Дзэн”)
  
  “Феноменологическое переживание... “внешне ориентированного транса” ярко описал психиатр Артур Дейкман. Он подчёркивает огромную ценность того, что он называет “деавтоматизированным опытом”, когда человек на время отбрасывает “скорлупу автоматического восприятия, автоматического аффективного и когнитивного управления, чтобы глубже воспринимать реальность”. Он обнаружил, что большинство людей может обучиться вызывать у себя такое состояние, сосредоточивая внимание на каком-нибудь внешнем предмете, а затем постепенно отходя от привычных способов аналитического мышления и восприятия. Он формулирует пять главных особенностей деавтоматизированного состояния: 1) интенсивность реальности (например, “свежий взгляд”, когда всё видится как будто впервые); 2) необычные ощущения (как во внутренних образах и познании, так и во внешнем восприятии); 3) чувство единства, при котором исчезает обычно ощущаемое разделение на “я” и “других”; 4) непередаваемость (т.е. невозможность описать словами свои ощущения) и 5) транссенсорные явления (т.е. ощущения выходят за пределы обычных сенсорных модальностей, идей и воспоминаний).
  (...) Дейкман доказывает, что эти деавтоматизированные переживания отличаются от гипнотических переживаний: первые более “непередаваемы, глубоки, вдохновляющи и высоко значимы”.
  (Стивен Гиллиген, “Терапевтические трансы. Руководство по эриксоновской психотерапии”.)
  
   СПЕЦИЯЛИСТ.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"