Это реальная история. Честно. Вернее, сколько в ней правды, а сколько вымысла, я узнаю сегодня ночью. Чему уж я был свидетелем, что подсмотрел ненароком, а о чём догадался, судите сами. Только теперь я горю от нетерпения, как парень с известными намерениями, но первый раз в жизни ожидающий девушку: и хочется, чтобы поскорее пришла, и страшно одновременно - вдруг оно приведёт к последствиям, и что тогда делать?
Но начну по порядку. С утра, перед тем как засесть за бесконечную работу, высунулся в окно. Закурил, машинально оглядывая не успевшую отдохнуть за ночь, а потому серую и унылую улицу. Мой сосед по подъезду Кузьма по обыкновению хромал по тротуару.
Редкие в субботнее утро прохожие, в первый раз видевшие Кузю, шарахались в сторону и пугливо оборачивались вслед.
Начать с того, что Кузя был не слишком опрятен. Когда была жива его мама, она стирала на Кузю, лет до тринадцати кормила его с ложечки, купала каждый день, хотя всегда улыбающийся Кузя не совсем понимал, для чего это нужно. Он любил себя и такого, немытого и лохматого, а вместе с собой любил весь этот несовершенный мир. И не понимал, за что дразнят и зачем кидаются больно в спину колючими весенними снежками соседские мальчишки, когда он, семнадцатилетний улыбчивый человек в покусанной молью заячьей шапке, сидел возле лужи и красной лопаткой сбивал с её берегов тонкие кусочки льда. Ему тогда тоже было десять лет, как сейчас, вот это он точно знал. И жили в его голове такие великие чудеса, которыми он каждую секунду хотел поделиться с целым миром.
Тогда он вскакивал с карачек, смешно взмахивал мокрыми от талой воды рукавами и кричал: "У меня тут кораблик с настоящим капитаном. И матросы у него настоящие. И палуба. А на десятилетие мне подарили настоящую ракету. А в ней космонавт. Он прилетел с Луны. Идите сюда! Идите играть!".
Он-то знал, о чём он кричит. А окружающие слышали совершенно непонятные, мычащие звуки, матери хватали своих детей в охапку - чего ещё ждать от этого ненормального, ещё ударит лопаткой или кирпичом бросит - и мчались прочь, на ходу оборачиваясь и зло бросая: "В дурдоме для таких место!".
Кузя тогда представлял себе, что дурдом - это такое место, где все улыбаются, никто не кричит и не дерётся. Ведь то, что называется словом "дом", плохим быть никак не может. И тогда он косыми, покачивающимися шагами торопился следом за убегающими и громко повторял: "В дурдом! Да! Всем в дурдом! Играть. Там хорошо!".
Кузя не попал в дурдом. Но в двадцать он потерял мать. А к тридцати пяти годам научился за собой более-менее ухаживать, выучил звучание нескольких человеческих слов, как-то: "Помогите", "Пожалуйста", "Спасибо" и "Голодный я". Зарабатывал на жизнь выгуливанием соседского бультерьера, грозу соседских кошек, который только Кузю и выносил, а остальных норовил побыстрее загрызть, побирался в электричках да лазил по помойкам в поисках пустых бутылок.
Эх, автор этих строк не раз делал Кузьме замечания: что он слишком близко подходит со своим хищником к детской площадке, что оставляет кучи грязи у разворошённых мусорных баков...
Наученный жизнью Кузьма не сопротивлялся, только качал головой, мычал что-то вроде: "Ушёл, ушёл", и исчезал. До следующего раза.
Так вот, Кузя остановился у мусорного бака. Оглянулся, нет ли кого, кто может его прогнать или обидеть, и запустил руки внутрь.
Добычу Кузя выкладывал аккуратно на большой лист картона, извлечённый тут же из помойки.
Это были: сношенные женские туфли сорок первого размера, разбитые фонарь, часы и пароварка, и тяжёлый пакет с надписью "Ашан". Пакет был странно холодным, но что там лежит, было не видно, потому что внутри находился ещё один, тёмный и непрозрачный. На нём был штемпель со странной надписью "Общество по отлову лунных чертей им. В.н.Х.Б.Д.", но умеющий разбирать только самые простейшие слова Кузя не обратил на буковки никакого внимания. И даже если обратил бы, что с того?
Кузя разорвал верхний пакет и запустил руку в нижний. Руки скользнули по какому-то влажному предмету.
Извлёчённую из пакета странную вещь Кузя, качая головой, тоже положил на картон.
Если бы Кузя когда-либо видел новорождённых детей, он без сомнения решил бы, что это ребёнок.
Но он не видел, и всё равно ему стало очень жаль.
Голое одутловатое тельце, большая голова с вертикальными чёрточками закрытых век. Тонкие руки и ноги, похожие на щупальца.
Приблудившаяся колли гавкнула, принюхиваясь. Кузя шикнул на неё и часто заморгал, смахивая с ресниц крупные слёзы.
Одна из слезинок упала на тело маленького человечка, и оно вздрогнуло, будто от боли.
Кузя замычал, бросил заплечный мешок и бережно, на вытянутых руках поднял незнакомца.
- Я тебя вылечу, - бормотал Кузя, удаляясь. - Я тебя вылечу, и мы будем играть.
Не знаю, кто как поступил бы, а вечно десятилетний Кузьма вдруг понял, как можно помочь странному существу.
Дома Кузя положил тельце в холодильник. Тот долго не хотел закрываться, тогда Кузя достал из него остатки продуктов, бросил их под стол и тогда уж закрыл упрямую дверцу.
Весь день Кузя, покачиваясь, просидел рядом. Он не хотел ни есть, ни пить, и то и дело принимался разговаривать сам с собой.
- Мне десять лет, - говорил кому-то Кузя. - У меня есть корабль и настоящая ракета. Я ещё сказки люблю смотреть.
Кузя грустно постучал по корпусу сломанного чёрно-белого телевизора, много лет служившего ему табуреткой.
- Ещё я люблю зиму. Когда ребята в снежки играют. И собак. Свою собаку хочу. Друга. Где её взять? Чтобы не просто чья-то, а моя. Когда ночью темно и страшно, я бы её позвал, а она бы отозвалась. Место для неё, видишь? Я давно сделал.
Кузя проковылял в угол, опустился на четвереньки и стал гладить стёганое одеяло. Там он и задремал к вечеру, свернувшись калачиком в углу.
Разбудил его голос.
- Спасибо тебе, - с чувством произнёс вдруг кто-то в Кузиной голове, да так громко, что Кузя поморщился и сжал руками виски. - Я тебе теперь хоть что, хоть Луну с неба достану.
Кто-то нетерпеливо скрёбся и постукивал в холодильнике.
Кузя радостно вскочил и распахнул дверцу. Ставшее почти прозрачным существо сидело на средней полке, свесив вниз тонкие ножки-щупальца, и жадно догрызало случайно забытую косточку.
Зелёные вертикальные глаза уставились в прозрачные Кузины.
Я только закончил работу и уже шёл на кухню варить заслуженный за день кофе, как в дверь забарабанили. Это был совершенно растрёпанный Кузя. Смотреть на него было и жалко и смешно одновременно. Давно не бритые щёки ввалились, глаза по-крабьи выскакивали из орбит. Но это явно были положительные эмоции. Это было выражение крайнего, необузданного восторга. Он возбуждённо мычал и тянул меня за рукав.
У двери в Кузину квартиру было неимоверно натоптано.
Изнутри несло прогорклым запахом несвежей еды, давно не стираной одежды и ещё явно ощущался "аромат" мокрой собачьей шерсти.
Раздался пронзительный лай, и в коридор выскочила грязнющая дворняга - помесь колли с овчаркой, а, может, и ещё с каким двортерьером.
- Друг, - различил я мычание Кузи. - Это мой друг.
"Подобрал-таки дворнягу, сердобольная душа, - подумал я. Одного тебя тебе показалось мало".
Мутное стекло кухонной двери знакомо светилось, и оттуда раздавались бодрые голоса.
"Телек, значит, смотрит",- я заглянул на кухню, отодвинув в сторону булькающего Кузьму.
Телевизор был водружён на кухонный столик, который уже давно обходился без скатерти.
На экране разноцветными постерами сменялись картинки, одна за другой.
"Топка-Хлоп, - кричало из коробки, - это вам не какой-нибудь! Это самая замечательная рыба-клоун в мире Рыб-Клоунов!"
На развесёлой Топке был не менее весёлый топик - тоненькая полосочка ткани, не скрывавшая достоинств владелицы - яркого, почти ультрамаринового цвета.
Стоп-стоп. Как? Цветной телевизор?!
- Ты что же это, Кузьма, - по-отечески начал я. - Украл?
Кузьма замычал, забулькал ещё сильнее, указывая руками на холодильник.
"Что это я, в самом деле?" - от того, что я заподозрил - кого - Кузьму, который в жизни и мухи не обидит, и никогда не возьмёт чужое, если ему не скажут, что можно, мне стало ужасно стыдно.
Заподозрить Кузьму в чём-то противоправном - это всё равно что поверить, что сегодня нам на голову Луна упадёт!
Да подарили ему, наверно. Кто-то сердобольный отдал старый телевизор. Сейчас каждый месяц по десятку новых разработок на рынке появляется, вот люди купили новый, а Кузе старый отдали.
Мне вдруг стало до жути стыдно, что я вот в прошлом месяце купил дорогущую плазму, а старую верную японскую "Нину" отнёс на помойку. Мог бы тоже Кузьме отдать, ей-бо, на ряд бы в очереди к райским кущам подвинулся бы - в будущей загробной жизни.
Ну-ка, глянем, что тут у нас за модель?
"Битюжниково. Завод ламповых телевизоров. Ч/б. Сорт высший. Гост... Год выпуска 1977".
Не понял. Да чего тут не понять? Корпус старый, экран в пыли. И заднюю панель лет сто уже никто не открывал. По крайней мере, с момента рождения данного продукта.
Чёрно-белый. Ламповый.
- Кузьма, ты, это... Починил. Молодец...
Кто его знает. Может, талант изобретательский проснулся у него. С такими, как он, всё может быть.
Кузьма уже рвёт на мне рукав. Он упорно тянет меня к холодильнику.
- Открой, открой, - догадываюсь я. - Там чудо.
Я не знаю, как мне быть. Секунду колеблюсь. Даже не знаю, что и думать. Чего ждать? Может, у него весь морозильный отсек забит дохлыми кошками? Может, он их ест, с голодухи-то. От этих мыслей у меня скручивает живот. сбивается с ритма сердце, и...
И я рывком открываю холодильник.
Там - совершенно ничего. Нет даже повешенной мыши. Только лежит сиротливо на средней полке дочиста обглоданная кость.
Кузьма обиженно сопит. Я оборачиваюсь к нему.
- Есть хочешь? Пойдём, я тебе колбасы дам, сыра.
Он мотает патлатой головой.
- Там, там, - тычет пальцем в кость. - Ушёл. Он Луну принесёт.
Меня подбрасывает на месте.
- Кого принесёт?
- Уну, уну (значит, Луну).
И тычет мне под нос жалкие обрывки старой книжки.
Там нарисован маленький эльф, стоящий на зелёной полянке. Вокруг летают светлячки, а на небе - огромная луна. Кажется, что треть неба заслонила.
- Мне, мне принесёт, - сбивчиво торжествует Кузьма и тычет себя пальцем в грудь. - У меня уже есть: корабль с капитаном, ракета, космонавт. А теперь и Луна будет. Моя! Мне ночью больше не будет страшно. И друг. Я друга позову, он залает. Видишь. вот она, Луна! Сегодня мне принесёт.
Я не всё различаю в бормотании Кузьмы, больше догадываюсь. Но чем больше догадываюсь, тем страннее и страннее себя чувствую.
Ну, подумаешь, собака. Собака давно за ним бегает, только он что-то раньше её домой не брал.
С телевизором посложнее. Но если постараться, то и это можно как-то объяснить.
Незнакомый мастер. Может, корпус старый использовал или ещё что.
Кстати, я даже не посмотрел, есть в розетке вилка или нет.
Но я не буду этого делать.
Ведь если нет, то в этом случае мне придётся поверить и в кражу Луны.
Я выхожу на балкон и глубоко затягиваюсь. Сегодня она ещё здесь, вон она, колечки дыма на её фоне выделяются лихо заверченной спиралью. Умытая, свежая, весенняя Луна.
Видать, тот неведомый Кузин доброжелатель до неё так и не добрался. Тем более, если он летит к ней без корабля, без скафандра, просто на метле.
Я стряхиваю пепел в пепельницу и тут понимаю, что не будет мне в эту ночь покоя.
А вдруг это совершится сейчас? Мне начинает казаться, что на жёлтом диске я видел не кольца дыма, а странные тени, снующие туда-сюда.
Если не случится сегодня, может случиться завтра.
Мурашки бегут по спине, и я поворачиваюсь, чтобы уйти с балкона, почистить зубы и лечь, наконец, спать.
Но будто кто-то берёт меня за плечи и мягко толкает обратно.
Я снова гляжу на жёлтый шарик-фонарик, наше ночное светило, нашу красавицу, и никак не могу наглядеться. Неудивительно, что восточные поэты издавна воспевали её. "Луноликая" на языке любви означало "прекрасная девушка".
А мы живём себе, живём, не замечая такой красоты...
Это Кузина "Уна". Уно. Единственная.
Я закуриваю, кажется, уже третью сигару. Я не могу оторвать от Луны глаз.
"Смотри пока смотрится, старик, - говорю я сам себе, внутренне над собой посмеиваясь и одновременно дрожа всем телом, - а то, может, завтра её на небе уже не будет.