Григорий быстрым шагом прошёл через знакомый с детства двор и резким движением закрыл за собой калитку. Она, точно прощаясь с ним навсегда, жалобно скрипнула, будто всхлипнула и замерла, чувствуя, что враз стала одинокой и чужой. Он внутренне содрогнулся от этого звука, но не оглянулся на родительский дом. Заставил себя усилием воли не делать этого. Почему-то боялся увидеть напоследок когда-то такие весёлые, родные даже после короткой разлуки долгожданные для глаз окна, а сейчас чуть озаряемые бордовыми лучами уходящего за дальний лес солнца, печальные, как старческие очи, которые с тоскливой надеждой, а может быть с грустью и укором смотрят ему вслед и в которых едва теплится жизнь. Вот он уйдёт, а вскоре исчезнет за горизонтом, спрячется от всех, усталое от дикой людской суеты светило и дом умрёт, потухнет огонек в глазницах окон. Чтобы перебороть себя, прогнать этот мерзкий, неприятный холодок в груди, возникший ещё с утра, когда он только переступил порог пустого дома, Григорий пробормотал:
- Вот и всё. Эта страница закрыта! - Получилось как-то невесело, успокоение не пришло. Он тяжело вздохнул, открыв дверь машины, положил рядом на сидение мешочек с фотоальбомом, бумагами на дом, землю и ещё какими-то старыми документами, снимками не попавшими в альбом, а быстрей всего отклеившимися и сложенными в отдельную стопку, единственное что он забрал из отчего дома, завел машину и поехал.
Портреты предков со стены он не снял, куда их деть? Чтобы валялись где-нибудь, пылились на шкафу, на полках? Богдана поднимет такой шум, чего доброго ещё заставит выбросить на помойку. Пусть новые хозяева сами решают что с ними делать. Может отнесут их на чердак? Всё на родном месте будут. А жена наказала:
- Старьё в дом не брать! И так своего хлама хватает!
Вредная баба! Даже с ним не поехала.
- Чего ехать вместе в такую даль?! Кто будет смотреть за Андрюшкой? Или сыну школу пропускать? На носу экзамены! А мне с работы отпрашиваться? Ещё возьмут и уволят! Только при новой власти устроилась! Ты будешь семью кормить со своим заработком слесаря? И сам смотри не задерживайся! Продавай всё и сразу назад. Да смотри не продешеви! - и начала пиликать свою извечную пластинку про его неспособность заниматься бизнесом. Аж тошно стало!
На похороны он, конечно опоздал. Слишком поздно пришла телеграмма. Да и не мудрено, удивительно, что она вообще дошла. Приехав, сходил с соседом, дедом Павлом, на кладбище. Посидели на лавочке, выпили, помянули отца. На свежезакопанной могилке, пару венков и много цветов.
- Почти все деревенские были. Любили твоего отца! Хороший был человек, безотказный. Всем помогал, чем мог. А рукастый! За что не возьмётся, всё у него горело. Да ты сам поди помнишь. Всю же вашу мебель сотворил своими руками. Да что мебель, дома людям ставил! Весь в отца, тот ещё плотник был! Фёдор, дед твой, ваш дом и срубил. Петр мальцом был, всё отцу помогал. Дядьки твоего, Евгения, тогда и в помине не было, Евдокинья, жена дяди Фёдора, бабтя твоя, на сносях была. Я хорошо их помню, взрослый уже был. У Евдокиньи была такая привычка, ай болезнь, не знаю, которая передалась потом только Жени. Как поест, так сразу чихает. Подряд минут пять. Смешно так! А вскоре после моей свадьбы, случилась эта беда. Как ушли Фёдор с Евдокиньей в лес, за грибами, так и не вернулись. Искали всем селом всю неделю, милиция с района приезжала, с собаками. Может, где медведь задрал, ни следа не нашли. Решили, утопли где-то бедненькие на болотах. У нас много таких гнилых мест. - дед Павел замолчал наливая водку по стаканам. А потом оживился. - А вот эту лавочку, твой батя сам сделал. Загляденье! И вот ту... да и ту тоже! Золотые руки. Таких мастеров не сыскать! - крякнул старик, поднимая стопку.
- Вот и позвала Мария, Петра к себе! - выдохнул, выпив дед Павел и потянулся к нехитрой закуске.
- Надо выбить надпись на камне, под маминой. - то ли попросил, то ли так произнёс Григорий. - Я заплачу!
- Обижаешь! - промычал, закусывая дед.
- У нас же и свой кузнец, и свой каменщик, и резчик. Ай забыл! Всё сделаем по-людски. - закурив, помолчали.
- Вот ты скажи, Григорий! Почему так люди поменялись? - вдруг запальчиво спросил дед Павел. - Вот почему не приехал Евгений? Родная кровь! С родным братом проститься! Да и ты один!
- Я... - замялся Григорий. - Жена с сыном осталась...
- Малый ребенок что ли? Поди пятнадцать годков будет?
- Шестнадцать стукнуло!
- Твой отец в шестнадцать, один с братом остался. Закончив школу, пошёл в колхоз работать, сначала учеником столяра, а вскоре и сам мастером стал. Смекалистый был. Но младшего брата в детдом не отдал! Когда приехала какая-то комиссия забирать Женю, вся деревня стала горой за Петра. Все эти партийные посмотрев какой порядок дома, только диву давались. Как такой, сам ещё мальчишка, всё успевает и в колхозе передовиком, и дома чистота, другой ещё девушке на зависть. Оба обуты, одеты и сыты. И уехала комиссия восвояси! А когда Евгений закончил успешно школу, Петр настоял, чтобы он поехал в город поступать в институт. А сам пошёл в армию, когда его ровесники давно вернулись со службы, а многие уже и женились. Так где спрашиваю брат?
- Дядя Евгений на большой должности сейчас! Наверное, не смог приехать.
- Твой дядя потерял совесть или запрятал её куда-то далеко, как и многие, кто сейчас там у власти! Они называют нас, живущих на Востоке, сепаратистами? Это что? Выходит, мы с твоим батькой вели коров на пастбище и нас покусал какой-то сумасшедший слепень и мы едри-кудри, вдруг, ни с того ни с сего решили, а пошли все они... в Брюссель, мы будем жить в отдельном государстве? Так что ли? Я со своей коровой могу разговаривать на какой хочешь мове, больше и лучше молока она мне не даст, но если я начну её ругать или даже, прости Господи, бить, она боюсь не только не даст молока, так ещё поднимет на рога. Может её объявить сепаратисткой и зарезать? Что улыбаешься? В самой Бельгии, передавали по телевизору, три официальных языка, не приходит же там в голову французам бить голландцев и объявлять их сепаратистами! - дед Павел, вдруг, внезапно успокоился.
- Ладно! Прости старика, тоже нашёл место для проповедей. Давай помянем твоего батьку и пойдём.
По дороге домой старик тараторил без умолку, обо всём, больше об отце. Видно алкоголь развязал язык, да и соскучился дед по собеседнику.
- После смерти Марии, Пётр начал сдавать. Любил её очень. Да и тебя всё ждал, может надумает сын с внуком приехать погостить. Когда в последний раз у отца был?
- Так на похоронах у мамы. Андрюшке десять лет было. Приезжал с женой, Богданой.
- Помню. Всё нос воротила, этакая городская фифа! Не обижайся. Тебе с ней жить. А Пётр всё мне рассказывал, как ходил с внуком на рыбалку. Как мальчонка был счастлив, поймав окунька. И на прощание пообещал приезжать, так всё ему было интересно. Даже проехал верхом на Авангарде, колхозной лошади.
Только внучек сказал, что скучно без интерната какого-то.
- Интернета.
- Во-во! Его самого. Пётр всё спрашивал всех, как его купить, может внук тогда приедет в гости. - старик вздохнул, остановился, прикурил.
- Я тогда, после похорон предлагал отцу, давай куплю телефон. Всё позвонить можно, хоть каждый день.
- Дык ты думаешь, что нам легко нажимать эти кнопочки. Вон мой правнук, кажется только бегать начал, а поди же, туда же, схватит телефон, что-то тычет пальчиком и начинает мурлыкать, с мамкой разговаривать. А у Петра, погодь, дай вспомнить, года два назад, да точно, перед пасхой, сердце схватило, так правую руку отняло, думали парализовало. Ничего, понемногу отошла. Правда, когда поехал в областную поликлинику, видно прижало совсем, там обследовали и настояли делать незамедлительно операцию на сердце. Вроде, как в прошлом году решился. Я пообещал присмотреть за хозяйством, скотину покормить. Поехал. Смотрим вечером приезжает. - Чего ты, спрашиваю, испугался?
- Приехал в город. Подхожу уже к больнице. Вижу церквушка рядом. Дай думаю, зайду. Зашёл, помолился, вроде как отпустило. Решил не идти к врачам. Сколько суждено, столько проживу!
- Вот и прожил! - подытожил дед, останавливаясь, чтобы отдышаться. - А мне уже девяносто и я всё копчу небо!
Уже подходя к дому, Григорий попросил:
- Дед Павел! Вы мне не поможете продать живность? Может подскажите, кто может купить? - дед остолбенел.
- И ты туда же! Эх ты! - потом подумав, смягчился. - Ладно, помогу! Ведь поди не чужие!
Со всеми делами справились на удивление быстро. Всю скотину, необходимую в хозяйстве утварь раскупили свои же, знакомые с детства соседи. И на дом покупатель нашёлся мгновенно, только разошёлся слух по окрестностям, что продаётся хозяйство Петра. Дом-то был добротный, с большим участком земли. Из-за реки, из соседнего села, приехали отец с сыном. Недолго поторговавшись, ударили по рукам, договорившись, что окончательную сделку, утвердят в городе, у нотариуса, где и рассчитаются.
Григорий спешил домой. Богдана уже звонила, начала отчитывать, что долго задержался, больше правда интересуясь, сколько денег везёт домой. Успокоив жену, Григорий прибавил газу. Ночь стремительно накрыла шоссе. Увидев замелькавшие впереди справа огни освещения бензоколонки, он автоматически посмотрел на спидометр. - "Надо заправиться"! - решил Григорий и резко сбросил газ, повернув на дорогу к заправочной. От резкого поворота, мешок лежащий на сидении, соскользнул вниз. Все фотографии лежащие в пачке, рассыпались. - "Потом соберу"!
Заправившись, отъехал в сторонку, прибрать выпавшие фотоснимки. На глаза попал исписанный листок. Может документ какой-то? Включив, свет, обомлел. Почерк отца! Письмо, видно написал и забыл отослать, а может конверта не было под рукой? А потом забыл. Да, точно, брату писал. А может из-за этой политики не отослал? Не хотел брату неприятностей, мало ли чего там в этой столице подумают, может письма проверяют? Григорий знал, что не хорошо читать чужие письма, но писал это не чужой то, а родной человек. Да и никто не видит, кроме как качающейся на небесных качелях, приделанных невидимыми, гигантскими нитями, исходящими от далёких мерцающих звёзд, - луны, которая сверху убаюкивала спутницу-подружку и всех её обитателей, какой-то нежной космической мелодией, слышимой спящими людьми только во сне.
Григорий начал читать и не смог оторваться. Словно он слышал мягкий голос отца, который звучал откуда-то из глубины Вселенной.
Здравствуй брат, Евгений! Твоей жене Стефании и сыновьям Николаю, Александру, и их деткам, Юленьке и Бореньке, большой, горячий привет!
Прости, что долго не писал. Занемог я в последнее время. Иногда, рука совсем не слушается, не то что ручка, топор в руках не держится. Да и от тебя нет давно никаких вестей. Слышал от людей, земля слухами полниться, что ты сейчас на высокой должности, в каком-то министерстве. Значит, занят очень и времени на письма нет, я всё понимаю.
Я пишу, быть может, последнее к тебе письмо. Всё чаще мне сниться моя Мария, мама наша, такая молодая, будто ровесница жены. Сидят обе молча за столом и всё чего-то ждут. И вдруг, голосок моего Гришутки, мальчонка опять ещё совсем. Голос звонкий такой, прямо со двора.
- Мисальон идёт! Мисальон идёт! - Помнишь ты приезжал на похороны моей жены, я тебе рассказывал эту историю, ты ещё смеялся до слёз. Мы все сразу не могли сообразить, кого мой Гришка так называет. Пока жена не сообразила. Газеты, письма разносил Микола-Мишка, хромой, ты знаешь его хорошо. Он у нас в школе сторожем работал. Кто как хотел, так и называл его, он на любое имя отзывался. Так мой Гриня, слово почтальон не мог выговорить, вот такое прозвище и придумал. Мисальон - и всё! Вся деревня потом так старика называла. А тот только улыбался и протягивал письма и газеты. Нет давно нашего Мисальона. Светлая ему память!
Так вот, продолжу о своих снах. Вбегает значит в дом, с улицы, запыхавшийся от радостного волнения мой сынок. А сзади заходит наш отец, тоже такой молодой, наших лет. А в руках письмо. От тебя! Вроде как ты с института нам пишешь. Мать берёт письмо в руки, лицо молодое, а руки дрожат, прочитать не может. Протягивает мне. Я читаю вслух, а все молча слушают, только мама всё платочек к глазам прикладывает. Все мы так радуемся, что у тебя всё хорошо! Мы накрываем праздничный стол и всё говорим о тебе, мечтаем, когда ты к нам приедешь! А потом я ложусь спать, а письмо твоё будто под подушку прячу, как в армии, чтобы наутро перечитать. А родители ушли в церковь, вместе с моей Марией, помолиться за тебя. Просыпаюсь я, а родителей нет, никого, я один. Руку под подушку, хвать, а письма тоже нет! Я думаю, наверное, зовут меня к себе мои родные. Соскучился я по ним, мочи нет.
Братишка, родной! Не держи на меня зла! Я, да и все мы, живущие в нашем селе, всё такие же, никакие мы Вам не враги! Я как и в детстве, часто во снах, крепко обнимаю тебя, чтобы защитить тебя от разных бед и никому не отдать, ни в какой детдом!. Мы же с тобой делили всё пополам и краюху хлеба, и радости, и горести.
И Мария, моя покойная, любила Вас всех, как родных.
Женечка, любимый! Знаешь, может и хорошо, что уйду я скоро. Я так испереживался сердцем за всё, что происходит вокруг. Не дай Бог, увидеть своими глазами, что наши внуки будут стоять друг против друга с оружием в руках. И главное, за что?! А если, ещё и Бога начнут делить, Церковь?! Это же любое сердце не выдержит! Как говорит наш сосед, Павел:
- Если все президенты, все главные вояки сами бы пошли воевать или надо было бы послать на бойню своих детей и внуков, то войны сразу бы закончились. Может быть! Только когда это будет? Они быстрее думают, что нашу Духовность разрушат...
А я часто вспоминаю, как не отдал тебя в детдом и мы стояли обнявшись и ты всё шептал:
- Мы же всё время будем вместе! Мы же никому не отдадим наш дом?! - и я уверял.
- Конечно нет! Наш дом - наша крепость! Мы с тобой братья по крови, одни на этом свете!
И мой Гриша маленький, всё твердил:
- Папа! Вот увидишь! Я посажу здесь большой сад! Всем нам на радость! У нас будет самое красивое место на земле!
Братишка! Евгений! Не забывай свой дом, свою землю! Ты же так радуешься когда приезжаешь сюда, домой. У тебя глаза светятся от счастья! Я думаю ты не обидишься, что я написал письмо по-русски. Этот язык у меня с молоком матери, как и у тебя. Наверное, ты всё же его не забыл.
А я прощаюсь с Вами! Помоги, если можешь, моему сыну советом, как жить. Я сам сейчас ничего не понимаю в этом... Будьте здоровы и счастливы! Да хранит Вас Бог!
Письмо выпало из рук Григория и он облокотившись на руль, затрясся сначала плечами, затем всем телом. Полез в карман брюк и вытянул носовой платок. Из кармана выпали мятые купюры и упали на фотографию молодых, счастливых, смеющихся родителей. Папа держал на плечах сынишку, который хохотал во весь рот.
На небе застыла безмолвная луна, которая недоуменно смотрела на рыдающего мужчину в машине и думала про себя:
"Странные эти обитатели планеты?! Уходят поколения людей, рождаются другие. Мало что всё мечутся, бегают, что-то ищут, так ещё делают друг другу больно! Ведь я уйду на отдых, а утром меня поменяет далекая сестра - звезда Солнце. День за ночью, столетия за столетиями. И так - Вечность! Что ещё надо, этим людям для счастья"??