Когда уходит любовь, остается тоска по несбывшемуся. Со временем она переходит в грусть, что прячется в уголках глаз и наделяет чистый солнечный свет тенью пропащей мечты.
Я думаю об этом, сидя в одних трусах на просторной кухне очередной съемной квартиры, нежданного полигона рецидивной страсти. Есть в этом и юмористическая сторона. Бежишь от чего-то во все лопатки, как шугнутый кот. Бездумно несешься в противоположную опасности сторону, медитируя на ходу, чтоб избавиться от боли. В какой-то миг является пустота и, кажется, -- вот она, свобода! Расправляешь плечи, возвращается прежняя осанка и куртуазность манер в обществе женскаго полу. И вдруг на этом виртуальном финише обнаруживается, что трасса побега представляет собой геометрическую фигуру без конца и начала - круг, квадрат, треугольник... Вот тогда-то бывает забавно узреть свою помертвевшую физиономию в зеркале некогда обожаемого а теперь самоуверенно забытого лица. И оказывается, что война не кончена, никто не забыт, ничто не забыто. Вечный огонь. Только пионэров с автоматами не хватает.
А как хорошо начиналось. "Двушка" в Химках, всего за четыреста убитых енотов, со свежим ремонтом. Ночной пейзажик с московскими огоньками, дневной дворик с молодыми аппетитными мамашами, выгуливающими потомство. Сплошной положительный фэншуй. И надежды, надежды! О, этот глупый оптимизм, коим душа страдальца преисполняется при смене места жительства. И все-то теперь пойдет по-новому, по клевому-бобровому! Ан, фиг там. Точнее - и там и тут. От себя не убежишь: везде либо одинаково хорошо, либо одинаково плохо, как только схлынет эйфория от освоения новой территории.
И теперь, оказавшись дверь в дверь с главной женщиной моей до нее насквозь промискуитетной жизни, я откликаюсь на каждый шорох в общем коридоре и бегу к "глазку" -- увидеть свидетельства безразличия и измены. Так продолжаются унижения брошенного любовника, так подтверждается Ее безыскусная правда, а моя все больше выглядит ложью.
А пока я сижу у кухонного окна в полосатых трусах, забавляясь летним солнечным видом, мечтая о невероятных словах и поступках. Она же, вероятно, отдыхает от ночного похода по клубам, куда увез Ее от нашего подъезда краткостриженный и долбовязый "качок" на черном "ландкрузере". Хотя все это далеко не факт, ревность сжигает остатки хорошего настроения. Смешно: из грязи, сдобренной дерьмом, растут цветы, трава и деревья. Из неравномерно поделенной на двоих любви - уродливые мечты о реванше, мелочные обиды и безвременье. Ладно бы обожать какой-нибудь культурный эталон, почивший бозе и, следовательно, не грозящий непредвиденным столкновением нос к носу. Нет, покойница, как объект любви, значительно удобнее. А живые бабы годятся исключительно для утоления физиологических страстей. Мерилин какая-нибудь Монро или Венера из Милоса-силоса... Особенно Венера была бы хороша, если бы вместе с руками ей отбили и голову - женщины лгут лицом.
Сквознячок приятно холодит спину, но не голову. Я убеждаю себя: Она дрянь и не стоит времени, оторванного от работы. Потому что бросила меня, унизила чувством неполноценности, приговорила к мудацким страданиям. А Томас Манн, гад, намедни огорошил: тот, кто испытывает сильную любовь ничтожен и должен страдать. Где ты был раньше, дядя Том? Годика два-три назад?
Хотя неча на классика пенять, коли рожа в прыщах от любовного несварения. Каждый сам выбирает между мгновением счастья и безмятежностью всей оставшейся жизни. Счастливая однажды любовь делает мужика наркоманом и секс, отрада и утеха холостяцкого быта, становится пресным прилагательным к доброй выпивке.
В прихожей звучит набат. Кто-то робко терзает пипку звонка снаружи. Я бегу, несусь, лечу, не веря ушам своим, надевать шорты. И дальше - к перманентно (на случай возвращения блудной овцы) незапертой двери.
Моя роковая женщина стала еще красивей - от теперешней недоступности. Я вспоминаю, как пару минут назад поливал ее грязными словами. Мне стыдно и горячо. Ее глаза опущены долу, гордые плечи напряжены по-рабски, а руки, за ласку которых целого мира мало, стиснуты добела, будто над краем бездны.
"Нам нужно поговорить", -- слова щекочут позвоночник, запускают тонкие щупальца в живот и не имеют смысла. Я думаю только о том, как впиться губами в нежные бедра, оцарапать ладони о маленькие твердые соски.
Она говорит: я виновата, ты моя любовь, я предала нас обоих, возьми меня снова и никуда не отпускай...
Я говорю: ты не виновата, что я остался без денег, что стал неудачником, ты просто хотела жить, а не бороться, ты боль моего сердца, а я чертов мазохист...
А Она мне: мы будем всегда вместе, помнишь, как я просила тебя всегда быть рядом, как плакала в минуты невозможного счастья и не было для этого причины иной, чем любовь к тебе...
А я, такой: да, милая, я готов разделить с тобой все - мою нищету, бездомность и неопределенность будущего, на обломках быта мы рано постареем, но что нам до того, если мы растворимся друг в друге, упиваясь нашей разрушительной страстью...
А Она, в натуре: да, дорогой мой, это будет рай, мы будем жить в шалаше из картонных коробок, носить и есть то, что подберем на помойке и будем счастливы, покуда не сдохнем...
Я задыхаюсь эксклюзивным ароматом всех сезонов, времен и миров - запахом Ее тела. Я крепко обнимаю Ее... себя... пустоту... потому что дверь еще не открыта и я точно знаю: кто бы ни стоял за ней - тебя там нет.