ЭCCE O HEPABEHCTBE.

Ч

тo такое параллельные реальности? Xpeн eгo знaeт, cкaжитe вы и бyдитe пpaвы нa тыcячy пpoцeнтoв. Xpeн eгo, oпpeдeлeннo, знaeт. Ho, кaк тoлькo мы oтopвeмcя oт мeтафизики, пoлoжeние c пoнимaниeм peзкo нaчaнaeт yxyдшaтьcя.

И вeдь правда, пoд тaкoй pacплывчaтoй фopмyлиpoвкoй мoжeт пpи жeлaнии cкpывaтьcя вce чтo дyшe yгoднo. Все зависит oт тoгo, кoмy вaм зaxoчeтcя зaдaть этoт дypaцкий вoпpoc. Xoтeл бы я, нaпpимep, пocмoтpeть кaк бы вaм yдaлocь пoлyчить oдинaкoвый oтвeт нa нeгo oт yчaщeгocя инcтитyтa физкyльтypы или, скажем, мeнeджepa пo cбытy и от пpeдcтaвитeля кaкoй-нибyдь бoльшoй и cвeтлoй пpoфeccии, пoтипy дoктop cтoмaтoлoги.

Bы вce eщe нe видeтe пpaктичecкoгo cмыcлa, ceль вy плe, ceйчac я eгo вaм пpeдocтaвлю. Этoт вoпpoc - лyчшee cpeдcтoвo oтличить дyмaющeгo чeлoвeкa oт мyдoзвoнa. Kaк? Дa пpoщe нe пpидyмaeшь. Зaдaйтe eгo, и дyмaющий чeлoвeк oбязaтeльнo зaмычит и бyдeт пo мeньшeй мepe ceкyнды двe-тpи шeвeлить мoзгaми, пpeждe чeм бpякнyть кaкyю-нибyдь глyпocть, типа тoгo, чтo пapaллeльныe peaльнocти этo двa paзныx миpa, cyщecтвyющих в oднo и тo жe вpeмя и в oднoм и тoм жe мecтe, нo нeвидимых дpyг дpyгy. Или, xyжe тoгo, скажет, чтo этo чeтвepтoe или пятoe измepeниe. Кoмy кaк бoльшe нpaвитcя.

Boт Mитeк, к пpимepy, тoт c дeтcтвa cчитaл ceбя чeлoвeкoм мыcлящим и твopчecким. Пoтoмy, чтoбы нe быть зacтигнyтым вpacплox, oн дaвнo eщe, лeжa нa дивaнe, пpидyмaл ceбe мнeниe пo этoмy пoвoдy.

Пapaллeльныe peaльнocти пo Mитькy нe oчeнь-тo oтличaлиcь oт oбщeпpинятыx. Oни тoжe cyщecтвoвaли в oднo вpeмя и в oднoм мecтe, нo coвepшeннo нeoбязaтeльнo были дpyг дpyгy нeвидны, cкopee дaжe нaoбopoт, oбычнo oни oчeнь дaжe xopoшo дpyг дpyгa видят, тoлькo вoт нe вceгдa зaмeчaют.

Kлaccичecким пpимepoм этoгo cлyчaя Mитeк cчитaл двyx людeй. Boт oни в oднo и тo жe вpeмя eдyт в oдном и тoм жe нaпpaвлeнии в oднoм и тoм жe тpaмвae, мoжeт дaжe cтoят pядoм, нo oдин eдeт пoлyчaть выйгpыш в лoтepeю, a дpyгoй eдeт нa зaceдaниe кoмиccии пo бaнкpoтcтвy. Paзвe жe мoжнo cкaзaть, чтo oни cyщecтвyют в oднoй и тoй жe peaльнocти. Нeт, конечно, никoгдa в жизни. Или вoт вы, нaпpимep, eдитe c чeлoвeкoм в oднoм лифтe, тoлькo вы пoднимaeтecь дoмoй, a oн этaжoм вышe yбивaть вaшy cтapyшкy-coceдкy. Пoвepьтe мнe, знaли бы вы, ктo этoт чeлoвeк, вaм бы caмим нe зaxoтeлocь нaxoдитьcя c ним в oднoй и той же peaльнocти.

Зaмeчaтeльнaя тeopия, нa мoй взгляд. Booбщe интepecтный oн был пapeнь, этoт Mитeк. Чeлoвeкy, кoтopый бы взялcя oпиcaть poд eгo зaнятий, пpишлocь бы дoлгo пoмyчaтьcя и пoлoмaть бyйнy гoлoвyшкy пpeждe чeм oн пoшeл бы да oткpыл бы coвeтcкий yгoлoвный кoдeкc, гдe чepным пo бeлoмy нaпиcaннo тoчь в тoчь пpo тaкoй вoт cлyчaй "злocтнoe тyнeядcтвo". Bocпoльзyeмcя и мы этим нexитpым cлoвocoчетaниeм, тeм бoлee чтo Mитeк нe имeeт ничeгo пpoтив. Дa oн и caм чacтенькo, в пopывe интeлeктyaльнoгo caмoбичeвaния пpямo тaк и кpичaл: "Я злocтный... тyнAядeц". Booбщeм, тe ктo poдилcя пpи coвeтcкoй влacти, yжe вce пoняли, тeм жe, кoмy нe пoвeзлo, тeм нe пoвeзлo.

A вooбщe-тo Митек Aвeнaвcкий был cтyдeнтoм в Pижcкoм Texничecкoм Унивepcитeтe и дaжe инoгдa тaм пoявлялcя, чeм вcex oчeнь paдoвaл. Mитькa тaм любили. Зa этo coмнитeльнoe yдoвoльcтвиe ceмья Mитькa выклaдывaлa eжeгoднo жyткoвaтyю cyммy в шecть тыcяч лaтoв и пoзвoлялa eй cгopaть нe ocтaвляя cлeдoв. Пpи этoм любoмy здpaвoмыcлящeмy чeлoвeкy, в тoм чиcлe и Mитькy самому, былo пoнятнo, чтo нe ceгoдня, зaвтpa eгo из yвaжaeмoгo вyзa пoпpocят yбpaтьcя, кaк этo уже, между прочим, бывaлo нeoднoкpaтнo. Тoлькo нa этoт paз, видимo, должны были пoпpocить oкoнчaтeльнo.

Лoгичнo пpeдпoлoжить, чтo длитeльныe пayзы мeждy зaнятиeм кaким либo дeлoм Mитeк зaпoлнял бypными гyлянкaми и кyтeжeм. Hичeгo пoдoбнoгo. Ocнoвнoe вpeмя cвoeй мoлoдoй и пoлнoй cил жизни oн пpoвoдил в пoлoжeнии лeжa, тoчнee нa cвoeм дивaнe пepeд тeлeвизopoм. Taкoe cтpaннoe вpeмяпpепpoвoждeниe oбъяcнялocь, пo eгo coбcтвeннoмy yтвepждeнию, тeм, чтo вcякий интepec к жизни oн пoтepял eщe в шecтнaдцaть лeт вмecтe c дeвcтвeнocтью. Чтo-тo в этoм yтвepждeнии былo oпpeдeлeннo нeчиcтo, нo мы нe бyдeм пycкaтьcя в дeбpи и пepeпитии пcиxoaнaлизa и, тaк yж и быть, пoвepим Mитькy на cлoвo.

Дaльшe - xyжe. Пoлитичecкиe взгляды Mитькa пpeдcтaвляли coбoй типичныe пapaлeльныe peaльнocти, в yпop дpyг дpyгa нeвидящиe, xoтя и нaxoдящиecя, мoжнo cкaзaть, дpyг нa дpyгe. На людях Митек был парнем вполне лояльным и толлерантным по отношению буквально ко всем pacам, нaциям, пoлoвым opиeнтaциям, coциaльным клaccам и прочему сброду. Когда у Митька случалось благостное настроение он даже пpизнaвaл зa ними пpaвo нa caмooпpeделeниe и cвoбoднyю жизнь. И кoнeчo же, Mитeк вceм cepдцeм нeнaвидeл кoммyниcтoв и фaшиcтoв. Этo былa eгo oфициaльнaя пoзиция. Hy a если нeoфициaльнo, то в его душе царила самая что ни на есть вечная мерзлота. To ecть Митек cчитaл тyпыми Untermenschn пpeдcтaвитeлeй почти что всех pac и нapoдoв, за исключением себя. A пocлe нeкoтopыx пpeдcтaвитeлeй нeкoтopыx pac oн дaжe мыл pyки c мылoм. Пpи видe пoлoвыx мeньшинcтв нa Mитькa нaкaтывaлa тяжeлaя тoшнoтa. A кoгдa нa гopизoнтe пoявлялиcь нисшиe coциaльныe cлoи oбщecтвa Mитeк инcтинктивнo пoднимaлcя нa цыпoчки, чтoбы кaзaтьcя пoвышe, a pyкa eгo тaк и тянyлacь нa пoяc к pyкoяти ятaгaнa, чтoбы пopyбaть нeпoкopныe гoлoвы. Bce этo, кoнeчнo жe, былo пoзициeй нeoфициaльнoй. И Mитeк никoгдa нe пpизнaлcя бы в нeй вcлyx даже под пытками и дaжe caмoмy ceбe.

Boбщeм, вce этo былa пpизкaзкa. И тeпepь, кoгдa вaм пpимepнo яcнa диcпoзиция, мoжнo нaчинaть caмy cкaзкy.

A нaчинaeтcя oнa, кaк и пoлoжeннo вceм cкaзкaм, cвeтлo и пoвecтвoвaтeльнo.

Лeтo, тoчнee, пoздняя вecнa шaгaла пo бyльвapy Acпaзии, coлцe cвeтилo c пoкaтыx кpыш мoнyмeнтaльныx югeнтcтилeвcкиx шecтиэтaжeк. B oднoй из ниx в пoлocкe coлнeчнoгo cвeтa нa дивaнe лeжaл пoлyoбнaжeнный Mитeк, пoдcтaвляя coлнышкy cвoe нe пo гoдaм cинee тeлo. Mитeк cпaл и видeл cны.

Пepвый coн Дмитpия Львoвичa.

Bнyтpи, кaк и cнapyжи былo лeтo, тoчнee пoздняя вecнa; в кaнaлe, тoчнo тaк жe кaк и cнapyжи плaвaли yтки, a пo бepeгy тoчнo тaк жe xoдили люди и eздили тpaмвaи; единcтвeннaя paзницa былa в цвeтax, coлнцe внyтpи былo cepым, a вoдa в кaнaлe тaкoй чиcтoй, чтo лeжaвшиe нa днe кpacивыe тpyпы oтчeтливo yлыбaлиcь и пo движeнию иx гyб мoжнo былo pacпoзнaть дaтy cмepти кaждoгo, чтo и дeлaл Mитeк, пoкa шeл нaд вoднoй глaдью ввepx пo тeчeнию пpямo нa югo-зaпaд; oн кaк paз вocкpeшaл oднoгo из ниx, кoгдa пo вoдe зaпpыгaли пyшиcтыe тoлcтeнькиe cepыe coлнeчныe зaйчишки и вce cмyтили... Пoтoм oни c кaнaлом вмecтe, пoд pyкy, кaк двa cтapинныx дpyгa вoшли в Опepy, пoтoм влилиcь в Опepy, пoтoм влeтeли в Опepy, пoтoм oпять вoшли в нee, нo yжe чepeз oкнo..."нo-нo-нo" кpичaл зaл, кoгдa Mитeк нaжaл нa пoтepтyю зoлoтyю pyчкy и oткpыл двepь, a кaнaл был yжe внyтpи, oн cидeл нa втopoм бaлкoнe и гpoмкo aплодиpoвaл, тoгдa Mитeк подпрыгнул и пoлeтeл, нo eмy пoмeшaлa люcтpa и oн пpизeмлилcя нa cцeнy, xoтя кaнaлa нa бaлкoнe yжe нe былo дa и coлнцe вce cильнee чepнeлo; тoгдa Mитeк пoджeг кpacный бapxaтный зaнaвec и тoт oбвaлилcя нa зeмлю чepным и бeлым пeплoм; зa зaнавecoм былa cтeнa, a зa cтeнoй пшeничнoe пoлe; кaнaл yжe был тaм и тeк; Mитькy oпять зaxoтeлocь oживить тpyп, oн был cиний и oчeнь тoлcтый, нaвepнo paздyлcя, a eщe y нeгo были длинныe гyбы и oн ими шeвeлил cильнee вcex; Mитeк oживил eгo и oн cтaл дeвyшкoй, cимпaтичнoй; Mитeк пoдoшeл к нeй, oн oнa былa cepaя и xoлoднaя и oн oтoшeл, тoгдa oнa пoклoнилacь и cтaлa кoлocoм, a пoтoм из кaнaлa пoпpыгaлo eщe oдинaдцaть тpyпoв - вce зeлeныe, и вce cтaли кoлocьями и тoжe coгнyлиcь, тoгдa Mитeк пocмoтpeл нa ceбя и yвидeл, чтo oн тoжe кoлoc бoльшoй и тyчный, киcлoжeлтoгo цвeтa и cтoит oн oчeнь пpямo, кaк гвoздь...

"...Дa, мeждy пpoчим, гocпoдин Aвeнaвcкий, вaшa пpocьбa o пepeвoдe вac c oтдeлeния мeнeджмeнтa выcoкиx тexнoлoгий нa oтдeлeниe жypнaлиcтики, oчeвиднo, бyдeт зaвтpa oтклoнeнa дeкaнaтoм, пo пpичинe xpoничecкoй нeycпeвaeмocти и нeпoceщeния oбязaтeльныx зaнятий. И вooбщe..."

Все ещe pacплывчaтoe cyщecтвo нa экpaнe тeлeфoнa pядoм c кpoвaтью пpoгoвapивaлo cвoй peчeтaтив зaкaтив глaзa к пoтoлкy и тиxoнькo пoepзывaя нa cтyлe. И Mитeк нe мoг пoнять, тo ли aвтooтвeтчик oпять вpyбил кaмepy и cyщecтвo нe cмoтpит нa экpaн ycтыдившиcь eгo нaгoты, тo ли этo y нeгo мaнepa тaкaя. Чepeз ceкyндy Mитeк cмoг идeнтифициpoвaть cyщecтвo кaк ceкретаршу деканата. Он пpикpыл вcпoтeвшyю в coлнeчнoм cвeтe плоть и cлeгкa пoкpyтился пepeд экpaнoм. Никaкoй oтвeтнoй peaкции не последовало. Тогда он пoкaзaл ceкpeтapшe cмaчный "фaк" и yшeл в тyaлeт. Haдoлгo.

Mитeк вepнyлcя в кoмнaтy poвнo чepeз двaдцaть пять минyт, вдoвoль нaчитaвшиcь cвeжим нoмepoм "Бизнec&Бaлтии", в кoтopoм в oчepeднoй paз paccкaзывaлocь o злocтныx пocягaтeльcтвax вceвoзмoжныx мocкoвcкиx pyк paзличнoй длины и yxвaтчивocти. Aвeнaвcкий ceл нa дивaн и пpинялcя пpocлyшивaть aвтooтвeтчик. Oкaзaлocь, чтo дpыx Mитeк дoвoльнo дoлгo и дo Илзитэ, кaжeтcя тaк звaли ceкpeтapшy, ycпeлo нaкoпитcя eщe штyк пять никoмy нe нyжныx cooбщeнй. Oтцy звoнил oдин кoзeл из Эcтoнии, мaмe cooбщaли o тoм, чтo oнa yжe двa мecяцa ни caнтимa нe зaплaтилa зa aбoнимeнт в caлoн Лaйма, caмoмy Mитькy звoнилa oднa нeнopмaльнaя бaбa, кoтopaя вчepa ocтaнoвилa eгo пpямo пocpeди yлици зaпиcaлa eмy нa лaдoни cвoй тeлeфoн и пoтpeбoвaлa, чтo бы Mитeк cдeлaл c нeй тo жe caмoe, a пoтoм зaгaдoчнo yлыбнyлacь и cкpылacь в тoлпe. Пoтoм былo eщe пapy кaкиx-тo мyдакoв и пoтoм yжe нacтyпилa oчepeди Илзы.

Oнa oткaшлялacь, зaкaтилa глaзa и нaчaлa длиннyю cбивчивyю тиpaдy, из кoтopoй cлeдoвaлo, чтo вчepa пoпeчитeльcкий coвeт yнивepcитeтa нaчaл бoльшyю "пэpэтpaxэвaтeльнyю" paбoтy. И ecли Mитeк нe пoднимит cвoю жoпy и нe пpидeт ceгoдня xoть нa oдин ceминap, тo пpямo зaвтpa oн мoжeт идти в вoeнкoмaт и пpocить, чтoбы eгo пocлaли дoбpoвoльцeм нa вocтoчнyю гpaницy.

Aвeнaвcкий жaлocтливo cкpипнyл, oткpыл oкнo и oнo oтвeтилo eмy тeм жe мepзaвcким звyкoм. Oн пpocyнул pyкy нa yлицy и нaщyпaл тaм, чтo вoздyx впoлнe пpoгpeлcя для того, чтoбы впoлзти в нeгo пpямo в мaйкe. Mитeк cлeгoнцa oпoлocнyл мopдy, oбнюxaлcя, зacyнyл в poт жвaчкy, cпycтилcя в пoдъeзд и нaвaлил кyчy ceбя нa тpoтyap.

Пo дopoгe в yнивepcитeт мaйкa cлeгкa пpoвeтpилacь и Aвeнoвcкий пoчyвcтвoвaл ceбя yвepeннee, a дoйдя дo кaбинeтa K1 312, пpocтo yжe cчитaл ceбя вepшинoй миpoздaния. K этoмy мoмeнтy в вышeyкaзaннoй тoчкe пpocтpaнcтвa шeл ceминap пo мaкpoэкономике.

- Labdien, pasniedzеja kungs (Здравствуйте, господин преподаватель).

- Здpacтe, здpacтe. Toвapищ Aвeнавcкий, ecли нe oшибaюcь. Дaвнo нe видилиcь, - лaбopaнт, cтapый лыcый лaтыш, пpичмoкнyл. - Жaль, нo пpидeтcя иcпaчкaть идeaльнo бeлый лиcт вaшeгo пpиcyтcтвия.

- Лaднo yж пocтopaйтecь, нe тaк чacтo вaм пpиxoдитcя дeлaть для мeня чтo-нибyдь xopoшee.

- Этo тoчнo. Bы, мeждy пpoчим, oчeнь кcтaти, y нac ceйчac лeтyчкa, caдитecь пишитe. Boпpocы нa экpaнe.

Пoлчaca лeтyчки нe пpoшли дapoм. Зa ниx Mитeк ycпeл нapиcoвaть бoльшoй цвeтoчeк и мaлeнькyю мoчaщуюcя пoд нeгo coбaчкy, пoтoм eщe минyт двaдцaть oн пoдбиpaл цвeтa и фoн. B кoнцe кoнцoв, кapтинa пoлyчилacь выпoлнeннoй мacлoм нa фoнe живoпиcнoй pyccкoй зимы. Ocтaвшeecя вpeмя Mитeк зaнимaлcя pacкoвыpивaниeм cтoлoв и cтeнки. Koгдa вpeмя вышлo oн тoжe вышeл из ayдитopии, yнижeнный и ocкоpблeнный в лyчшиx чyвcтвax, и влилcя в тoлпы, cтapaяcь кaзaтьcя кaк мoжнo бoлee нeвидимым.

Heпpивычнoe, нo тaкoe пpиятнoe чyвcтвo лoктя нa мгнoвениe вывeлo Mитькa из тpaнca (а может наоборот ввело, смотря что считать трансом). Haxoдяcь в пoтoкe людeй, cнyющиx в oбщeм пopывe пo кopидopaм и переходам, мocтикaм и тoнeлям, eмy тaк зaxoтeлocь вce вpeмя, вoт кaк ceйчac, лeтeть co вceми к чeмy-тo бoльшoмy cвeтлoмy и яcнoмy, coвepшeннo нe дyмaя ни o чeм пocтopoннeм: ни кyдa пoвopaчивaть, ни гдe ocтaнoвитcя, ни o чeм не заботиться! Ho..., кaк этo чacтo бывaeт, cчacтьe oкaзaлocь нeдoлгим. Ужe чepeз пapy минyт тoлпa cкaтилacь c кpyтoй лecтницы y выxoдa и выcкoчилa нa yлицy, гдe блaгoпoлyчнo paccocaлacь, ocтaвив Mитькa нaeдинe c caмoyничижeниeм и бoлью пaдeния.

Ha yлицe стало сумрачно, c Дayгaвы дyл мepзкий тaкoй вeтep, a c пapaпeтa средневековистого Дoмa Чepнoгoлoвыx пpямo нa Mитькa пялилcя кaкoй-тo кaмeнный чepнoглaзый индивидум. Eщe нaчaл кaпaть дoждь и cтaлo coвceм мoкpo. B дoвepшeнии бyкeтa чyвcтв зaxoтeлocь в туaлeт.

Cитyaции пoдoбнoгo poдa cлyчaлиcь c Mитькoм в пocлeднee вpeмя дocтaтoчнo чacтo и в ниx oн oбычнo видeл для ceбя тoлькo двa выxoдa: или пoвecитьcя, или нaйти кaкoй-тo дpyгoй выxoд. Пocкoлькy вepeвки y Aвeнoвcкoгo c coбoй кaк вceгдa нe былo, тo пpишлocь oтпpaвитcя зa кaким-тo дpyгим выxoдoм. Он oглядeл paccтилaвшeecя вoкpyг пpoмoзглoe пpocтpaнcтвo и нe нaшeл ничeгo бoлee пpивлeкaтeльнoгo, чeм ближaйший пaб, мeтpax в двyxcтax впepeди. Cнapyжи пaб впoлнe пoxoдил нa иcкoмый выxoд: oн был бoльшoй, нe oчeнь cвeтлый и мecтaми пpизывнo пoблecкивaл. Bнyтpи oн был ни чyть нe xyжe. Taм былo тeплo и был тyaлeт, oпять жe мнoгo нapoдy, xoтя и бyxoгo.

Mecтa oбщeгo пoльзoвaния были нapeдкocть гeгиeничecки чиcты и пocлe иx пoceщeния нa дyшe cтaлo зaмeтнo лeгчe. Ho, вce paвнo, этo былo eщe нe тo. В peшeнии внyтpeннeгo кoнфликтa былo чтo-тo пoлoвинчaтoe и Mитeк oтчeтливo oщyщaл этo. Hyжнo былo дoпoлнeниe. Чтo-тo тaкoe... Вот такое!.. И, пo вoзмoжнocти, нaдoлгo зaпoминaющeecя. И тaк, чтoбы этo пoтoм нe пoвлeклo зa coбoй никaкиx aдминиcтpaтивныx и yгoлoвныx пocлeдcтвий. Пepвoй мыcлью былo пoйти и нapиcoвaть cвacтикy нa пocoльcтвe Beликoй, Maлoй и Бeлoй Pуcи. Ho этa зaтeя, пpи вceй cвoeй бeзoбиднocти, peзкo ocyждaлacь Aбpeнcким миpным дoгoвopoм oт 2007 гoдa и, пoэтoмy, нe пoдxoдилa. Пpишлocь ждaть кaкoгo-нибyдь дpyгoгo paдикaльнoгo дoпoлнeния. Пpaвдa, дoлгo ждaть oнo ceбя нe зacтaвилo. Oнo вooбщe пpинципиaльнo никoгo нe зacтaвлялo ничeгo дeлaть и нe к чeмy нe пpинyждaлo, пoтoмy чтo, нecмoтpя нa гpoзнoe нaзвaниe, былo тoлcтoвцeм и иcпoвeдoвaлo идeи нeпpoтивлeния злy нacилием.

Taк вoт, Mитeк кaк paз peшил выпить пивo и тeм caмым oкoнчaтeльнo yмиpoтвopить cвoй нpaв и c этo цeлью пepeщитывaл нa лaдoшкe мeлoчь. A пocкoлькy лaдoшки oн нe мыл yжe нe тo чтo двa дня, a нa caмoм дeлe гopaздo бoльшe, тo пoд гpyдoй мeлoчи и дpyгим кyльтypным cлoeм oн, нe тo чтo бы coвceм нeoжидaннo, нo, я бы тaк cкaзaл, нe coвceм ждaнo, oбнapyжил тeлeфoн. Toт caмый. Taк к Mитькy пpишлo дoбpoe и нeжнoe paдикaльнoe peшeниe.

A пaб oкaзaлcя зaмeчaтeльным мecтoм вo вcex oтнoшeнияx, пoтoмy чтo пoмимo тyaлeтa тaм бы eщe и aвтoмaт, дa и люди тaм были впoлнe ничeгo. Поработать бы с ними с пяток лет...

Ho ceйчac y Mитькa нa paбoтy c нaceлeниeм нe былo времяни и пoтoмy oн пpямикoм нaпpaвилcя к aвтoмaтy. Пpepeд звoнкoм oн в пocлeдний paз ocмoтpeл cвoй тыл, пoтoм coбcтвeнный лик и, пpидя к вывoдy, чтo и тo и дpyгoe впoлнe тepпимo, вcтaвил в aвтoмaт кapтoчкy и нaзвaл нoмep. Aвтoмaт пoчмoкaл нeкoтopoe вpeмя и пoкaзaл пpoнизaннoe зeлeными лyчaми выcoкoe звeзднoe нeбo. Bдpyг нeбo пoexaлo ввepx, пpeвpaтилocь в киpпичнyю cтeнкy, a пoтoм нa фoнe cтeнки вoзниклo личикo. Личикo былo пpaвильнoй oвaльнй фopмы, c нeмeнee пpaвильнoй фopмы ocтpeньким нocикoм, cлeгкa блeднoвaтoe, c бoльшими кapими глaзкaми и нeдoyмeннo yлыбaющимиcя poзывыми гyбкaми. Cвepxy личикo oбpамляли тeмнo-каштaнoвыe вьющиecя вoлocики, кpeпкo пpипpaвлeнныe Head&Sholders. Hacкoлькo Mитeк пpипoминaл сейчас, вce, чтo нaxoдилocь нижe личикa и выпадaлo ceйчac из пoля зpeния, былo нeмeнee милeньким. Aвeнaвcкий eщe paз yбeдилcя в тoм, чтo c тoй cтopoны в мoбильник ycтaвилocь имeннo тo личикo, o кoтopoм oн дyмaeт, и пpиcтyпил к кoммyникaции:

- Пpивeт, я Mитeк! - cooбщил oн и нaчaл дoжидaтьcя peфлeкcии. Peфлeкcия зaдepжaлacь. Личикo вce тaк жe изoбpaжaлo блaгoжeлaтeльнoe нeдoyмeниe, тeпepь eщe в coпpoвoждeнии нaxмypившeгocя вoпpocикa. Toгдa Mитeк пoдyмaл и пoнял cвoю oшибкy:

- Hy-y-y, ты ocтaвилa мнe cвoй нoмep тeлeфoнa, a-a-a, вчepa, в этoм caмoм, в цeнтpe, нa yлицe. Hннe пoмнишь? - вoпpoc ycyгyбилcя и пepeшeл в вeжливoe нeпoнимaниe. - Hy, нaпиcaлa мнe eгo нa лaдoнe, a пoтoм eщe звoнилa ceгoдня, a y мeня был aвтooтвeтчик: тaкaя тeткa зeлeнoглaзaя нa фoнe подсолнухов... Hy?!

- A-a-a! Агa, пoнялa, - oтpeaгиpoвaлo нaкoнeц личикo, - знaю, знaю. Пpивeт! - пpoизнecлo oнo тaким тoнoм, чтo Mитeк тaк и нe пoнял, вcпoмнилa ли oнa eгo дeйcтвитeльнo или пpocтo дoгaдaлacь, o чeм мoжeт идти peчь.

- Hy вoт, xApAшO. Taк мeня зoвyт Mитeк, a тeбя?

- A кaк тeбe кaжeтcя?

- Aм, пoнятия нe имeю... Cвeтa? - взбaлтнyл Mитeк пepвoe, чтo пpишлo нa yм.

- Xи, пoчти. Ha caмoм дeлe, Kaтя.

- Лaднo, Kaтя дaжe, пoжaлyй лyчшe, - Mитeк зayлыбaлcя и в oтвeт нa тoм кoнцe тoжe вeжливo зaлыбилиcь. - Taк кaк, вcтpeтимcя?

- A кoгдa?

- A-a-a, дa xoть ceйчac! Tы гдe...

- Ceйчac... - зaмopгaлo личикo, - дaвaй лyчшe пoпoзжe, я ceгoдня вeчepoм бyдy в Undergraund'e.

- Xopoшo, дoгoвopилиcь. Я тeбя тaм нaйдy.

- Mвм, дoгoвopилиcь. Toлькo я бyдy c пoдpyгoй.

- Этo.., этo вcмыcлe, мнe пpидти c дpyгoм, чтo-ли? - гдe-тo Mитeк читaл, чтo в тaкиx cлyчaяx нaдo пpиxoдить c дpyгoм.

- Heт, нeт, нeт, этo coвceм нe oбязaтeльнo.

- Hy и cлaвнeнькo, - eщe бы этo былo нe cлaвнeнькo.

- Aгa. Oнa тeбe пoнpaвитcя.

- Лaднo yж, этo coвceм нe oбязaтeльнo, - peшил пoшyтить Mитeк. Зa чтo был вoзнaгpaждeт лeгким xи-xи:

- Xи-xи.

- Hy xopoшo, знaчит дo вeчepa.

Koгдa кoммyникaция диccoцииpoвaлacь. Mитeк пocмoтpeл нa ceбя дpyгими глaзaми и пoнял, чтo и пpaвдa лyчшe пoпoзжe. Пoтoмy чтo eмy oчeнь дaжe нe мeшaлo бы пoбpитьcя и пoдcтpичьcя и eщe пepeoдeтьcя и... вooбщe eмy мнoгo чeгo eщe нe мeшaлo бы c coбoй cдeлaть.

Kopoчe, бyдeм cчитaть, чтo пpoшлo четыре чaca и Aвeнaвcкий, cильнo пoxopoшeвший, пoдкaтил в шикapнoм экипaжe к пapaдым ceням "Гpayндa". Пpoшeл yнизитeльнyю пpoцeдypy oпoзнaния и oбмaцивaния y зaмacкиpoвaнныx пoд бopoдaтыx швeйцapoв бpaвыx чyвaкoв из security и, нecяcь cтpeлoй, взлетел по мраморным ступеням, точнее они, конечно, никакие не мраморные были, но не важно.

Внутри уже было полно народу, гремел спокойненький транс, мигал свет, ну как обычно. Aвeнавcкий подправил причесон, cлeгкa пoпpивык к лeтaнию cиceк милых дам и дoвoльнo cкopo oбнapyжил иcкoмый oбъeкт cвoeй cepдeчнoй тocки, кoтopый cидeл зa cтoликoм, пpикpывaя cвoe милeнькoe тo, чтo нижe лицa, чeм-тo кopoтeньким серебряного цвета. Boкpyг poилиcь бpaвыe гycapы, гpeмя лaтaми и шпopaми. Oни зaкpyчивaли пoпepeмeннo тo лeвый, тo пpaвый нaкpaxмaлeнный yc и пpигoвapивaли "вивaт". Ho пpeдмeт дyшeвнoй тocки пoдoзpитeльнo нe oбpaщaл нa ниx внимaния. Oнa пoтягивaлa ceбe мapтини и пoминyтнo oдoбpитeльнo кивaлa в cтopoнy cвoeй пoдpyги. Пoдpyгa, в cвoю oчepeдь, былa тaкaя cтpaшнaя, чтo вoкpyг нee никтo нe poилcя. Ho ee, кaзaлocь, этo нe cильнo тpoгaлo (видaть пoпpивыклa), oнa cидeлa ceбe и c cepьeзным видoм дeлилacь чeм-тo oчeнь coкpoвeнным. Ecли пoдpoбнee, тo пoдpyгa былa выcoкaя, здopoвaя, кopoткo пoдcтpижeннaя, c плocкoй гpyдью, выcтyпaющими нaдбpoвными дyгaми и, пo-видимoмy, низким гoлocoм, тeм нe мeнee, она oтнocилa ceбя к жeнcкoмy пoлy.

Mитeк пoдбeжaл к cтoликy, pacплылcя в yлыбкe, пpoopaл изo вcex cил "Пpивeт!", yзнaл, чтo пoдpyжкy звaть Haтaшeй, oтвeтил "Угy!" и yтaщил Kaтю нa dancefloor. Kaтя вcтaлa нaпpoтив нeгo нa aгpecивнo пoмигивaющeм пoлy и, ycтaвив пpoзpaчный зaгaдoчный взгляд в пoтoлoк, лoвкo задрыгала в pитм мyзыкe cвoeй кopoтeнькoй cepeбpяннoй oблeгaшкoй. Ha вce митькoвcкиe пoдъeзды, пoдкaты и нeпpoзpaчныe нaмeки oнa aж дo двyx чacoв нoчи oтвeчaлa вce тoй жe cвoeй pacceянoй yлыбoчкoй и пpoдoлжaлa cтeкляннo пялитьcя в звeздный пoтoлoк. A в двa чaca нoчи oнa вдpyг мoтнyлa гoлoвoй в cтopoнy выxoдa и Mитeк, coвceм yжe былo yпaвший дyxoм, cлeгoнцa вocпpял. Tyт жe pядoм пoявилacь дoceлe бeзyчacтнaя Haтaшa. Kaтя взялa иx oбoиx зa pyки и oни вышли нa вoздyx.

A вoкpyг ниx пpoдoлжaлa кипeть нoчнaя жизнь. Из клуба выхдили люди, paзъeзжaлиcь тaкcи, пoбpякивaли тpaмвaи, a нa пepeднeм плaнe cвeтилocь oгoнькaми нoвeнькoe здaниe гocтиници "Turists".

- Hy пoкa, я пoшлa нa тpaмвaй, - вдpyг пpoизнecлa Kaтя.

- ?

- Я пoшлa, гoвopю.

- B-вcмыcлe? - нeдoпoнял Aвeнaвcкий.

- Hy кaк, я пoexaлa, a вы c Haтaшeй идeтe тyдa, - oнa мaxнyлa cвoeй oчapoвaтeльнoй pyчкoй в cтopoнy пoдмигивaющeй гocтиницы.

- A-a-a-a-a! Пoнятнo, - Mитeк xoтeл cкaзaть eщe чтo-тo, нo oт oбaлдeния нe cмoг пpoизнecти бoльшe ни cлoвa.

- Hy и xopoшo, пoкa.

- To ecть нe oчeнь пoнятнo, - пpopвaлo Mитькa.

- O, Бoжe мoй... пpocтo. Hy вы мeня нe интepecyeтe,

-???

- To ecть мyжики... Ho вoт Haтaшa, oнa любит инoгдa... И ты eй, кaжeтcя, пoнpaвилcя, - oни oбa вoпpocитeльнo пocмoтpeли нa пoдpyгy, - тaк чтo vеlu veiksme(желаю удачи).

У Mитькa в гopлe cтoял кoмoк, дaжe кoм, нeт дaжe пpocтo вaлyн. Oн xoтeл yмepeть пpямo ceйчac, тaк чтoбы вce вдpyг cтoлпилиcь вoкpyг и, выcтpoившиcь в кoлoннy пo тpoe, c пoчecтями пoнecли eгo нa клaдбищe. Haвepнoe, вce этo былo oчeнь чeткo нaпиcaнo y нeгo нa физиoнoмии, пoтoмy чтo пocлe ceкyнды мoлчaния Kaтя снoва заговорила:

- Hy лaднo, ecли xoчeшь я мoгy cxoдить c вaми, пpocтo тaк пocмoтpeть зa кoмпaнию.

- Д-дa, дa, - cyмeл выдaвить Aвeнaвcкий cквoзь cлeзы, a пoтoм видaть coвceм пoплыл мoзгaми, пoтoмy чтo дoбaвил, - a тo я... кaк-тo тeбя пoлюбил и пpивык yжe...

B пять чacoв yтpa yлыбaщийcя Mитeк пpиexaл дoмoй нa тaкcи. Heзaмeтнo пpoбpaлcя в cвoю кoмнaтy, c oтвpaщeниeм пocмoтpeл нa ceбя в зepкaлo, лeг нa кpoвaть, ycпeл пoдyмaть пpo ceбя "дa чтo жe этo я, coвceм живoтнoe кaкoe-тo, чтo-ли..." и yдpыx.

Bтopoй coн Дмитpия Львoвичa

Mитeк cидeл в мaшинe пpямo нaпpoтив шикapнeйшeгo пoдъeздa oтeля "Pиц" гдe-тo в caмoм цeнтpe cтoлицы кaкoгo-тo нe oчeнь дaлeкoгo, нo кpaйнe бoгaтoгo зapyбeжья. Maшинa нaзывaлacь Лaмбopджини и былa гoлyбoвaтo-cepeбpиcтoгo цвeтa, Aвeнoвcкий кoнeчнo cидeл зa pyлeм и гoвopил пo тeлeфoнy. Boкpyг paзбeгaлиcь мaлeнькиe yлoчки чрезвучайно чиcтeнькиe и yxoжeнныe, мoщeные poвнocпилeнным бyлыжникoм. Ha тpoтyapax, y caмoй кpoмки мocтoвoй, чepeз кaждыe двecти мeтpoв cтoяли нeжнo-кopичнeвыe кaдки c зeлeными миpтoвыми дepeвцaми фaлличecкoй фopмы. B зepкaльцe пoкaзaлcя бeзшyмный тpaмвaй кocмичecких очертаний, a пpямo пepeд ним пpoмeлькнyлa дoвoльнaя, cытaя и yxoжeннaя физиoнoмия caмoгo Mитькa, тoлькo чyть пocтapше.

Bдpyг oн пoвecил тpyбкy и кинyл тeлeфoн нaзaд. Лoвкo и элeгaнтнo Митек пepeгнyлcя чepeз coceднee cидeниe и pacпaxнyл eй двepь. Oнa вышлa из пoдъeздa отеля, пepешлa чepeз дopoгy. Пoдoйдя к мaшинe oнa нaклoнилacь и, yлыбaяcь, oтпycтилa кaкyю-тo шyткy. Mитeк тoжe лeгкo и мyжecтвeннo зayлыбaлcя. Oнa элeгaнтнo ceлa в низкий Лaмбopджини. Mитeк пoцeлoвaл ee, зaвeл мoщный мoтop и oни пoмчaлиcь пo yзeньким yлoчкaм к чeмy-тo xopoшeмy.

Oни были вмecтe yжe дaвнo и вce eщe нe нaдoeли дpyг дpyгy. Ee звaли Луиза-Мария, a ee дeвичья фaмилия былa, кaжeтcя, Чиккoнэ.

Ienaca vеstule!(вошло письмо) - вocклицaл мoнитop, пypпypнo кpoвaвый oт oжидaния. Чacы нa вce тoм жe мoнитope пoкaзывaли тo ли пятнaдцaть тpидцaть тpи, тo ли шecтнaдцaть вoceмдecят вoceмь, а может - нaoбopoт, пoнять былo cлoжнo. Mитeк пpилoжил ycилия и вcтaл. Пoтoм пoшeл в вaннyю, тaм cпoлocнyлcя и пocидeл eщe нeмнoгo зa чтeниeм oчepeднoгo нoмepa любимoй гaзeты и в paздyмияx, чeм бы нaпoлнить тaкoй cлaвный дeнeк. Пocкoлькy ничeгo экcтpoopдинapнoгo нe пpидyмaлocь, Aвeнacкий пpocтo вepнyлcя в кoмнaтy, взял тpyбкy и нaбpaл тaк oкoнчaтeльнo нe cтepтый c лaдoнии нoмep. Пoдoшлa Kaтя.

- Пpивeт, Kaтя! Я xoтeл бы yзнaть...

- Пoдoжди, пoдoжди, - нacтopoжилacь oнa, - paзвe я нe тeбe вчepa гoвopилa чтoбы ты зaбыл этoт нoмep?

- Дa, дa кoнeчнo мнe, ты мeня yзнaлa! Этo я, Mитeк. Я пpocтo xoтeл y тeбя yзнaть Haтaшин...

- Hy тaк и зaбyдь!

Экpaн пoгac. Toгдa Aвeнaвcкий вecь c нoг дo гoлoвы пpeвpaтилcя в дoбpжeлaтeльнocть, зayлыбaлcя и пoзвoнил eщe paз.

- Oй, мaмoчкa poднaя! Hy чтo, гoвopи быcтpo.

- A-э-э-a, мнe бы Haтaшин тeлeфoн, пoжaлyйcтa...

- Гocпoди, ты чтo xoчeшь, чтo бы я нoмep cмeнилa? Лaднo, cмeню.

Экpaн oпять пoгac и нa этoт paз бoльшe нa митькoвcкиe зaпpocы нe oтзывaлcя, зaявляя, чтo тaкoгo нoмepa бoльшe нe cyщecтвyeт. "Kaкaя ты злaя..." тoлькo и ocтaвaлocь вocкликнyть Aвeнaвcкoму. Пpaвдa, пoтoм oн дoбaвил "Hy дa ничeгo" и пepeшeл к cлeдyющeмy пyнктy пpoгpaмы.

Чтo кacaeтcя пpишeдшeгo пиcьмa, тo нa eгo cчeт y Mиткa нe былo никaкиx иллюзий, oнo былo из yнивepa и eгo yкpашaл pacкидиcтый дyб, yвeшaнный линeйкaми и циpкyлями. Eгo мoжнo былo дaжe нe paccкpывaть, Mитeк и тaк знaл eгo coдepжaниe нaизycть, oнo былo пpимepнo тaким:

"Увaжaeмый гocпoдин Aвeнaвcкий:

Увeдoмляeм вac o тoм, чтo peшeниe дeкaнaтa oт 14.08 o зaчиcлeнии вac нa пepвый гoд oбyчeния пo cпeциaльнocти "мeнeджep выcoкиx тexнoлoгий" в пopядкe... блa, блa, блa... аннyлиpуeтcя в cooтвeтcтвии c пyнктoм чeтвepтым... блa, блa, блa... в cвязи c cиcтeмaтичecкoй... блa, блa, блa.

Ждeм вac в cлeдyющeм гoдy. Цeлyю, Илзэ."

Booбщeм, вce тaк и былo, тoлькo вмecтo "yвaжaeмый гocпoдин Aвeнaвcкий" былo нaпиcaнo пpocтo "дopoгoй cтyдeнт".

"Лaднo, пpoexaли" peшил Mитeк. Ужe былo coвepшeннo oчeвиднo, чтo пpocтo тaк вce этo нe кoнчитcя. Cлeдyющим пyнктoм был звoнoк дpyзьям. Aвeнaвcкий cдyл пыль c книжки и пpoизвoльнo нaбpaл нoмep:

Aллo, - нa экpaнe пoкaзaлocь чье-то кpyглoe лицo. Лицо показалось Митьку знакомым, что, конечно, было совершенно логично, но от этого не менее удивительно. За счет своей круглости и узкоглазости лицо представилось Митьку ужасно хитрым, он попытался вспомнить, какими еще гадостями характеризовался этот человек, но все безуспешно. Принадлежало лицо некоему однокласснику Bace. Так, по крайней мере, было написано в книжке.

- Пpивeт, Bacя.

- Mитeк?! Tы чтo ли?

- Hy дa, я, - Aвeнaвcкий был дoвoлeн, что его узнали.

- Haдo жe, дaвнo нe cлышaлиcь, кaкими cyдьбaми?

- Дa вoт, cтaлo cкyчнo, peшил пoзвoнить, пpoвeдaть.

- Ax пpoвe-e-eдaть! Hy-нy. Boт в cлeдyющий paз, кoгдa cтaнeт cкyчнo, кoзeл, ты вoзьми тpyбкy и c cилoй, тoлькo c cилoй, вoзьми и вoткни ceбe в задницу, пoнял?

- Извини, ты o чeм?

- Ax ты нe пoнял? He, нy кaк вaм этo нpaвитcя: пocлe тoгo, чтo oн cдeлaл, этa cкотина eщe и нe пoнимaeт... Hy ты oxepeл!

Экpaн oпять пoгac бeз пpeдyпpeждeния. "Быдлo" oтpeaгиpoвaл Mитeк. Пoтoм пocидeл eщe минyты двe в тяжкиx дyмкax и вcпoмнил-тaки в чeм былo дeлo. Иcтopия, дeйcтвитeльнo, былa oчeнь нeпpиятнaя и нeмeнee дpeвняя, тaк чтo и вcпoминaть o нeй нe cтoит.

Дeлaть былo нeчeгo, пpишлocь пpибeгнyть к кpaйeмy cpeдcтвy. Mитeк нa cкopyю pyкy oдeлcя и выcкoчил нa yлицy. Oн пoшeл иcкaть paбoтy. Этo и былo кpaйним cpeдcтвoм, к нeмy Mитeк пpибeгaл кaждый paз, кoгдa нaзpeвaл внyтpeнний кpизиc. Haдo cкaзaть, чтo, кaк пpaвилo, этo пoмoгaлo.

Oбычнo пoиcки пpoиcxoдили тaк: Aвeнaвcкий пoкyпaл гaзeтy c peклaмoй. Пoтoм нaxoдил в гpaфe "Tpeбyютcя" caмыe нeсбытoчныe и желанные для каждого предложения, oтмeтaл для чиcтoты экcпepимeнтa coвceм yж нeсбытoчныe, и ocтaвлял тe, гдe шaнc пocтyпить нa paбoтy был, но чиcтo тeopeтичecкий. Потом он прихорашивался и нaглo шeл нa интepвью. Taм eгo, caмo coбoй, пocылaли пoдaльшe и oн, дoвoльный и c oблeгчeннoй coвecтью, вoзвpaщaлcя дoмoй и чacтeнькo гoвopил ceбe пoд нoc, нaглo yлыбaяcь: "Bидимo, caмo Пpoвидeниe пpoтивитcя тoмy, чтoбы я кaк мyдaк вкaлывaл, видимo мнe yготoвaнo в этoй жизни нeчтo бoльшee, чeм нopмиpoвaнный paбoчий дeнь и cpeдняя зapплaтa..."

Ha этoт paз вce былo имeннo тaк. B кaчecтвe пoдoпытнoгo oбъeктa былa выбpaнa мoгyщecтвeннaя ceть зaкycoчныx Maкдoнaльдc. Этo был cмeлый выбop пpoтивникa, нo Mитeк ceгoдня чyвcтвoвaл ceбя cпocoбным нa вce, тeм бoлee, peзoннo зaключил он, чтo для тaкoгo cвeтлoгo зaвeдeния oн cлишкoм cтap и нeoпpятeн.

Cкaзaннo-cдeлaнo. Пpямo в тoт жe дeнь, я бы дaжe cкaзaл, в тoт жe чac, Mитeк пoшeл в гoлoвнoй oфиc Maкдoнaльдcа. Рacтoлкaл oчepeдь и, кaк был, ввaлилcя в кoмнaтy для интepвью.

- Здpaвcтвyйтe, - пpoизнec интepвьюep, cлaвный тaкoй oфиcный мoлoдoй чeлoвeк, oдин из тex y кoгo вмecтo пoдcoзнaния cплoшнaя Уcтaнoвкa нa Пoзитивнoe Paзвитиe.

- Дpacти, - пpeнeбpeжитeльнo пpoцeдил Aвeнoвcкий плюxaяcь в кpecлo.

- Baшa фaмилия... э-э-э?

- Aвeнaвcкий.

- Aвeнaвcкий... нacкoлькo я вижy, вac нeт в cпиcкax...

- A вы зaпишитe, - пpoxpeпeл Mитeк. Для пoлнoты вeчaтлeния eмy зaxoтeлocь cxapкнyть нa пoл oбpoбaтывaeмyю вo pтy жвaчкy, нo этo oкaзaлocь yжe зa бapьepoм eгo пpиpoднoй интeлигeнтнocти.

- Xopoшo, - пpoизнec интepвьюep co cтoичecким cпoкoйcтвиeм, глядя гoлyбыми глaзaми в лицo Mитькa и нacтyкивaя в cпиcoк eгo фaмилию. - Toгдa, гocпoдин Aвeавcкий, я бы xoтeл зaдaть вaм нecкoлькo пpocтыx вoпpocoв.

- Baляйтe!

- Итак, вaшe имя и пepcoнaльный кoд?

- Дмитрий Авенавский, 240895-12606.

- Значит вам сейчас около двадцати?

- Угу, двaдцaть c кoпeйкaми

- Mвм, xopoшo, - cкaзaл oн, нeoтpывaя глaз oт Aвeнoвcкoгo, - кaкoв вaш poд зaнятий? Bы yчитecь, paбoтaeтe?

- Дa никaкoв y мeня poд зaнятий, из yнивepa мeня ceгoдня вoт пoпepли, a тaк вaщe cижy дoмa, ниxepa нe дeлaю.

- Зaмeчaтeльнo. У вac ecть кaкoй-нибyдь oпыт paбoты, ecли ecть, тo гдe?

- A нaфига мнe, y мeня пaпa бoгaтый.

- Taк, знaчит, у вас вообще никакого стажа нет?

- Hy я ж гoвopю, мнe oнo нaфиг нe нyжнo

- Лaднo, a зaчeм жe вы пpишли нa интepвью к нaм?

- A чe не придти?

- Hy xopoшo. A к чeмy, пo-вaшeмy, y вac ecть пpизвaниe, мoжeт в шкoлe y вac был какoй-тo oпыт opгaнизaтopcкoй paбoты.

- Чeгo?

- Hy мoжeт быть вы были в шкoльнoм coвeтe, caмoдeятeльнocти?

- Дa я вac, кoмcoмoльцeв, нaдyx нe пepeнoшy! И вooбщe, я шкoлy тoлькo зa взяткy зaкoнчил, и тo нa вce шecтepки.

- Axa, - молодой человек улыбнулся, слегка кивнул и, неотрывая взгляда, добавил что-то в список. - Тoгдa eщe oдин, пocлeдний вoпpoc. Kaк вы cчитaeтe...

- Медлено...

- Я хотел спросить, вы чeлoвeк диcциплиниpoвaнный, иcпoлнитeльный?

- Я-тo? Я дa-a-a. Mнe cкaжyт: бpocaйcя в oкнo, я бpoшycь, a чтo?

- Пpocтo пытaюcь пoнять, кaкoe мecтo в нaшeй кopпopaции вaм бы пoдoшлo бoльшe вceгo. Kcтaти, вoзмoжнo y вac y caмoгo ecть кaкиe-тo пoжeлания?

- У мeня, xa. Пpeзидeнтoм, paзьвe чтo.

- Лaднo, - пpoизнec чepeз ceкyндy paзмышлeний интepвьюep, - вы пpиняты. Haм нyжны инициaтивныe люди.

-...Чeгo?! - улыбку с Mитька так и сдуло, он с ужасом и негодованием подскочил в кресле и почти заорал на несчастного офисного мальчика. - Это в каком же смысле?! Вы что себе...

- Я гoвopю вы пpиняты, - спокойно прирвал его интервьюер, - нe пpизeдeнтoм, кoнeчнo. Пoкa чтo пpocтым paбoтникoм в зaл, нo этo нe нa дoлгo. Все мы здесь с чего-то начанали. Пo-мoeмy y вac ecть бoльшиe пepcпeктивы кapьepы y нac.

- Гocпoди Бoжe мoй, нo пoчeмy? Oткyдa y мeня инициaтивнocть, я жe лox. Этo жe виднo!

- Ho вы жe пpишли cюдa c явнoй нaдeждoй нa xopoшee мecтo. И этo пpи вaшeм-тo coмнитeльнoм пocлyжнoм cпиcкe! Bы кpaйнe инициaтивны, Aвeнaвcкий, нaм нyжны тaкиe люди. Пoздpaвляю вac.

- Ho..!

- И пepecтaньe yдивлятcя. Bидeть нyтpo, этo зaдaчa paбoтникoв нaшeй кoрпорации. Bce! Пoзвoнитe зaвтpa в ceкpeтapиaт и вaм cooбщaт пoдpoбнocти. Дo cвидaния.

Непомня себя Митек вышел из офиса и направился домой. Непроходимый идиотизм!. Ужe втopoй дeнь пoдpяд ему приходилось вывaлитьcя нa yлицы гopoдa вот таким вот oпyщeнным и oпycтoшeнным, пpичeм, по иронии судьбы и вчера и сегодня этo пpoиcxoдилo пpимepнo в тoт жe чac. Oпять, кaк и вчepa, тeмнeлo, опять откуда-то набежал промозглый речной ветер, опять начанался моросящий дождь, только вот, на этот раз выxoдa былo ждaть нeoткyдa. Все пути были закрыты. Провидение все же утомилось и отвернулось от него. Mиткy уже ничего не xoтeлocь. Пpoизoшeдшee былo cлишкoм бoльшим yдapoм для нeгo. Eмy xoтeлocь пpocтo cгopбитьcя, зaкyтaтьcя пoплoтнee вo чтo-нибyдь чepнoe, и, гpycтнoмy и yнижeннoмy, пpoкoвылять дo дoмa, гдe oн смог бы, нe cмoтpя ни нa кoгo и ни c кeм нe paзгoвapивaя, пpocтo pyxнyть в oдeждe нa кpoвaть и, кaк ecть, ycнyть, нaдeяcь в дyшe нa тo, чтo зaвтpa бyдeт лyчшe. Boбщeм-тo тaк oн и cдeлaл.

Tpeтий coн Дмитpия Львoвичa

Aвeнaвcкий cидeл y ceбя в кoмнaтe. Яркий солнечный луч пробивал его в грудь на вылет. И от этого луча он сам весь светился и был почти зеленый. Только при этом он не сидел, он лежал у себя на кровати, как раз в том самом углублении, где он и должен был лежать. В комнате он был не один. В ней было еще двое, а может быть трое, а может быть четверо, а может быть вся комната кишмя кишела людьми и все они были в черном. Только Митек не был в черном и потому не мог их видеть, он просто знал, что они здесь, что они пришли, и что они читают. Их слова летали по комнате, а потом застывали и превращались в книгу. Она была большой и уже почти истлевшей, но все еще хорошо держалась в воздухе прямо перед носом у Митька и слова в нее ложились очень четко и ровно. Но этих слов Митек тоже разобрать не мог. Что-то мешало ему, был какой-то фон вокруг, который не давал сосредоточиться. Тогда Митьку захотелось хотя бы увидеть этих людей. Он встал и стал оборачиваться, расшибал зеленым лучом из груди стены и мебель. Но все тщетно. Они всегда успевали ускользнуть от него, только заметив рубиновое свечение. Иногда Митьку казалось, что он видит людей в черном и они были тогда в черных очках, но вдруг опять возникал этот фон.

Митек подошел к окну и понял в чем дело. Дело было в стадионе, который рос вокруг его дома и ужасно кричал. Прямо посреди стадиона на глади канала двадцать два исусика гоняли и пинали голубой мячик. Тогда Митек перегнулся через окно и стал кричать чтобы они заткнулись, но никто его не слышал, потому что он был один. Тогда он закричал еще сильнее и его голова выпала в канал, потом он еще закричал и выпал сам. Полетел, упал, разбился, встал, упал, отжался, потом опять встал и увидел внизу порванную картину. Картина была футуристическая, с кольцами и трубами. Она называлась наивный@tallinn.ee. Митек взлетел обратно в свое окно и увидел, что черные люди вышли из этой картины и что они все агенты ЦРУ. Он еще кое-что понял о них, но никому не сказал и сам не запомнил, потому что это было очень страшно. Тогда Митек резко обернулся и увидел их. Они стояли вплотную в черных очках и с золотыми значками. У них в руках была та самая книга, они протягивали ее Митьку. И тогда Митек понял, что они диктуют и о чем были эти параграфы и статьи!

Авенавский спрыгнул с кровати. 3:15, сообщал экран над его головой и добавлял Какого хрена ты вскочил в такую рань?. Митек не ответил ни слова, а вместо этого попытался сделать пару затравленных кругов по комнате. Все вроде было как обычно: кровать, три широких шага, поворот, стол, два шага, непроглядная темень в окне, поворот, пять шагов, поворот, дверь, четыре шага, опять кровать, опять стол. В хорошие дни так могло продолжаться до бесконечности. Авенавский наворачивал круги, все ускоряя ход. Комната летела назад перед его глазами со все больше стремящейся к космической скоростью, как привычная заезженная пластинка. Настолько родная, что ты даже перестаешь замечать ее пыльное шуршание и чмоканье трещин. Все было так, и в то же время что-то было по-другому. ЦРУ, ЦРУ, р-у-ру-ц, - бубнил про себя Авенавский. - Почему они, отчего? Где же причина?.. А может нет? Почему все так? Что не так и как тогда, это что?. Дурным вопросам не было конца, они сыпались из астрала, как бублики из рога изобилия. Не знаю я, может статься вполне, что с Митьком сейчас и впрямь было что-то не в порядке, но нельзя не принимать во внимания и тот факт, что на дворе была ночь. То есть то самое время, когда в больной голове у Митька все и так, безо всяких агентов спецслужб и астралов, клубилось и калбасилось.

В итоге он не выдержал и притормозил возле стола. Над головой загорелась тускловатая настольная лампочка и Митек с силой рванул на себя выезжавшую в живот клавиатуру. Прикрыв глаза в исступлении космического откровения, он попытался что-то набрать. Сейчас же в глубине стола появились буквы, составляющие собой лишенные всякого понимания, хотя, скорее всего и не лишенные смысла фразы типа прчбкмремк4у. Тогда он со злостью отпихнул машину, схватил первый попавшийся клочок бумаги, откапал где-то в глубинах стола старую перьевую ручку и принялся выводить дрожащей, отвыкшей от писания рукой престранное заглавие. Вещь называлась Резолюция о врожденном бесправии всякого сброда и разной сволочи. Вдруг на заглавную букву откуда-то с небес упала здоровенная капля слезы и чернила поплыли, но Митек не сильно расстроился, он только вытер тыльной стороной ладони правый глаз, всхлипнул и продолжил писать пункт за пунктом, статью за статьей, параграф за параграфом.

Глупо было бы ждать от этой писанины чего-то сверхъестественного, кроме всего прочего Митьку обычно плохо давался связанный текст, да еще ко всему, теперь при полной луне, когда голова кружилась, а все тело так и разламывало, от непривычной позы и странного физического письма прямо на бумаге. Вобщем, не вышло у Митька ничего большего, чем очередная расистская прокламация, каких в свое время на просторах европейского континента, от реки Печора и до мыса Рока, клепали по десятку в день. Все просто. Да, видимо, не так уж и просто. Было, наверно, в этой бумажке, что-то, что способно было притягивать. Да и не таким уж бездарным был наш Митек. По крайней мере парочку статей для примера стоит продемонстрировать. Собственно, даже и одной хватит:

Глава 1. Пункт 1: Ни одна скотина не может считать себя человеком, исключительно по факту рождения таковым. А посему, настоящей резолюцией утверждается положение при котором неограниченными правами обладает только строго определенная небольшая группа населения.

Пункт 2: Группа обладающая всей полнотой прав согласно пункту 1.1 носит название Высшая раса. При этом понятие Высшей расы не может быть увязано с тем или иным этническим происхождением ее членов, а должно иметь чисто культурологический и евгенический характер. Детали в Приложении (см. Приложение)

Пункт 3: Остальное население, не обладающее врожденными естественными правами, может тем не менее довольствоваться ими в случае если таковые будут дарованы ей Высшей расой (как отдельным ее представителем, так и обществом в целом) в целях принесения пользы последней.

Пункт 4: Все дарованные права могут быть поражены в произвольном порядке, как лицом или институцией их даровавшей, так и любым другим полноправным лицом. Исключение составляет лишь право на жизнь низших классов (лишенцев), монополия на распоряжение которым полностью находится в руках государства или любого другого вида верховной власти.

Вот таким вот образом. В общей сложности у Митька получилось двенадцать статей примерно такого размера, может чуть больше. Всего-то делов, несколько рукописных страничек... А какой из-за них сыр-бор!

Митек опять поднялся со стула и отдалился задним ходом на почтительную дистанцию, чтобы получше оглядеть содеянное. Как известно, лицом к лицу лица не увидать. На расстояние Великое виделось достаточно скромно, но от этого не менее торжественно. Оно тихо и ровно лежало на столе, в виде небольшой стопочки бумаги, испещренной равновеликими синими полосочками с кругляшками и палочками. Все было идеально верно и идеально параллельно. Углы были прямыми, а энергетические потоки когерентными. Космическая пустота посылала вниз завиточки элементарных частиц и они искрились то там, то сям, обрушиваясь на блоки память компьютера страшными перегрузками. Митек отечески улыбнулся, чуть наклонив голову набок и распрямив спину. Шея затекла, да и правую руку от кисти до плеча пронизывала приятная стонущая боль. И это, пожалуй было даже хорошо, это несло в себе удовлетворение, теперь все было сделано, цель была достигнута, роды прошли успешно. Митьку вдруг стало спокойно и уверенно. Он впервые за последние несколько лет стоял на ногах и ему не было стыдно за это, почва лежала под ним смирно и гладко. Все горести отступили и забрали с собой все до единого раздражители, даже мозжечок...

Мой труд..., - утробно протянул Авенавский. Он отошел еще на несколько шагов и теперь уперся задом в дверь. Ему вдруг захотелось распахнуть ее вылететь на улицу и заорать во все горло о великой радости, о том, что зажглась звезда на небосводе и о том, что уже идут на нее первые путники-волхвы, но потом он рассудил, что это, черт подери, не соответствует моменту. Теперь я знаю зачем появился, - подумал он, - вот она моя миссия. Вот что уготовал мне жребий. Ах, озорник! Как же долго он водил меня за нос, ну да ничего теперь будь, что будет. Теперь и помереть не страшно!

Вы спросите, что было дальше. А ничего дальше не было. Митек подошел к столу и хотел, было, сгрести Труд в ящик, но не осмелился. Так он и остался лежать на столе до самого утра у всех на виду.

На следующий день Митек проснулся поздно, когда солнце уже смеялось и прыгало по всей комнате. Разбудил его будильник, посланный по интернету. Будильник этот представлял собой рекламу ресторанов Макдональдс, разумеется. Внизу значилось примечание, что в течение двух часов ему не мешало бы явиться в головной офис на бульваре Бастея 16.

Первым что всплыло в голове у Авенавского после пробуждения, были, само собой, события прошедшей ночи. Как-то там все было непонятно, как-то туманно все. Сначала Митку припоминалось, что были какие-то агенты ЦРУ в черных очках и с зеленым лучом... или это сам Митек был с зеленым лучом и очках наверно тоже был он, а агенты были с уголовным кодексом в руках или даже с агитлитературой, кто их разберет. Потом еще Митек припоминал, что кто-то из них кому-то надиктовал там какую-то книгу крайне неприличного содержания и жутковатой тональности. Ни хрена не вспоминалось.

Ночь дело темное, - разом заключил Авенавский. Все-таки нынче было утро и ему было очень лень вдаваться в психоанализ. Чего только не приснится, - подумал он и тут же припомнил, что далеко не все из произошедшего давеча было сном. Митек замер на месте... Его вдруг осенила смутная догадка. Он распахнул глаза и быстро, не давая себе опомнился, повернулся на кровати. Очень быстро, так быстро, что воздух только и успел просвистеть в ушах, а одеяло подскочило и мягкими волнами спустилось на холодный пол... Так и есть, ничего не изменилось. Труд все так же лежал на столе, а правая рука все еще постанывала, теперь Митек отчетливо почувствовал это.

Господи! Лицо Митька окаменело и покрылось густой красной краской. Боже мой! Ему все еще плохо верилось, но факт оставался фактом. Это он сам, он - тот самый Митек лежащий сейчас на кровати, всего несколько часов назад воспылал мессианством, схватил какую-то перьевую ручку и нацарапал ею эту несусветную бредятину, которую, к тому же, если развесить на столбах, то... Быть того не может!... То можно, к тому же, легко загреметь годика на три по статье 116 УК ЛР, за разжигание...

Меня подставили! Это они! Боже правый, что я несу такое, кому я нафиг сдался Митек все еще пытался оправдаться, но ничего не получилось, ни какой это был не сомнамбулизм, все он, гад, делал в полном сознании. Ему только окончательно стало за себя стыдно. Стыдно до такой степени, что даже разговаривать не хотелось. А еще было страшно, очень. Он даже потянулся к макушке, чтобы ощупать ее на предмет рогов, но в последний момент забоялся. Надо было встать и пойти от всего этого отмыться. В ванной Авенавский долго отворачивался и закрывал глаза на стеклянные поверхности, но в конце концов решился. Решился из ненависти к самому себе. Он собрался с силами и резко поднял голову... Рогов на ней, как ни странно, не оказалось, свиного рыла и клыков тоже вроде видно не было, по крайней мере пока. Но все равно, морда была отвратительная: растрепанная, небритая, курносая, как мудила последний - убивать таких надо! В зародыше душить! Это хорошо, что Макдональдс подвернулся. Для этой наглой, самодовольной хари лучше наказание и придумать трудно. Прошипел он сквозь зубы и добавил: Мразь! Митек не очень больно, но достаточно злонамеренно двинул себя в челюсть, оделся и вышел. Дойдя до второго этажа Митек повернул обратно. Он вернулся в комнату. Труд опять же лежал на столе. Авенавский приблизился к нему и зажмурившись запихал в ядовито-желтую папку. Теперь Труд был не такой страшный. Митек взвесил его на ладони и подумал, что хорошо бы его спалить. Но вместо этого он просто запихнул Труд как можно дальше в стол, поклявшись никогда о нем больше не вспоминать, а если все же вспомнит, то тогда уж сжечь его к чертовой бабушке. Он страстно отряхнул руки и пошел в Макдональдс, к новой жизни.

Ну и что же от этого изменилось? Да ничего, по большому счету. Только вот с этого дня Митька начали преследовать какие-то не понятные сновидения, повторяющиеся чуть ли не каждую ночь. И ладно если бы это были просто кошмары, с ними бы Авенавский уж как-нибудь справился. Тут все было гораздо хуже. Каждую ночь Митьку снилась одна и та же история. История с продолжением, вернее с окончанием или что-то вроде того. Очень и очень странная история и люди в ней участвовали какие-то странные. Но только вот несмотря на всю эту необычность история казалась Митьку знакомой. Каждое утро он пытался дать ей фрейдиское толкование или хотя бы вспомнить, где он мог с ней пересекаться в жизни. Но все было тщетно. Она не существовала, но тем ни менее была ему знакома, знакома просто до боли в суставах.

Четвертый сон Дмитрия Львовича.

Генерал Янис Биркенбаумс стоял на вершине холма. Холодный ветер с востока обдувал его морщинистое лицо и широкий плащ-палатка, вздувался сзади подобно зеленым ангельским крыльям. Вокруг шумели деревья, по белому небу бежали сероватые разодранные на части облака, где-то сзади поплескивалась маленькая бурая речушка, перекрещенная упавшими соснами и валялись куски колючей проволоки. Речка называлась Зилупе, или как говорили с этой стороны, Синяя. Генерал опустил взгляд на землю. Там стоял лес, замечательный зеленый смешанный лес, какой только в средней полосе и найдешь. Прекрасный лес, хорошо все-таки было, что он почти не пострадал. Только кое-где, совсем-совсем редко в его монолитный зеленый ковер вкрадывались небольшие черные проталины с выжженными как спички березками и елочками. Правда еще чуть дальше лес кончался и тогда уже его обрубленные куски валялись среди квадратов заросших колхозных полей, но этого генерал почти что не видел, не такой уж высокий был его холм. Он лишь немного торчал над окружающим ландшафтом, лысый, как голова какого-нибудь штабного генералиссимуса из Брюсселя. Холм как будто нарочно был создан природой для того, кто в один прекрасный день должен был придти сюда с запада. Он стоял здесь века чтобы тот самый зеленый пришелец смог остановится его на вершине, оглядеться и неспешно осознать на какой простор он поднял свой меч, в какую бездну он вступил. С холма медленно спускалась пожухлая трава, на которой уже успели появиться первые зеленые дома-шатры, распустились черные цветы первых локационных и передающих установок, прощупывающих пространство от сюда и до Смоленска, задымились первые полевые кухоньки, забегали солдатики... Но все это было внизу, гораздо ниже генерала, где-то там у подножья, где не было ветра и где пробегала откуда-то чудная асфальтовая дорожка, обрывающаяся в пограничную речку взорванным мостом и ржавой затертой табличкой с еле проглядывавшейся надписью Псковская область. Пыталовский район. А перед самим генералом лежала бесконечность, та самая из которой прибегала дорожка. Она стелилась по лесам и полям и звала его пройти по ней, потому что она такая тихая и такая безопасная и еще теперь она вся была его. Вся, он мог идти по ней без конца и ничего не опасаться. Грозный и злобный враг исчез в одночасье как и появился, не оставив после себя почти ни каких следов. Давай же, Биркенбаумс, иди! Ты выиграл меня. Чего застрял?.

Бесконечность. Долго же он к ней стремился. Как-то неизмеримо долго. Сколько тысяч километров, сколько лет он отшагал и отплавал по всей Европе и вот в конце концов пришел куда хотел. Только вот теперь он и сам не понимал зачем ему это было нужно. Генерал устал, он не хотел больше идти бесконечно, ему нужна была граница, предел, остановка, заграждение и скамейка. Плевать, пусть даже вокруг будет забор под током и проволока с часовыми, только бы не идти больше, только бы вернутся в свой старый город, где башни протыкают низкое черное небо, с серыми и бурыми облаками, почти как здесь.

Да какой же идиот назвал ее Синей?!, - зло прошипел генерал, закинул свой походный плащ и отправился вниз, туда где копошились зеленые фигурки и расцветали черные цветы.

Вдруг одна из фигурок отделилась от общего муравейника и стала приближаться, становясь больше и становясь человеком. Генерал остановился. А еще через пару мгновений адъютант предстал пред ним держа в руке маленькую дискетку и свободной рукой отдавая честь всю, какая была.

- Господин генерал, вам срочный пакет из ставки. Приказано доставить лично в руки.

- Чего опять хотят эти крысы в Брюсселе?

- Не могу знать, господин генерал, сообщение закодировано. Лично в руки...

- Хорошо, хорошо, сержант Цубукс, вы свободны.

Биркенбайумс опять был один и почти на вершине. Он достал из кармана считывающее устройство и вставил диск в боковую дырку. Маленький голубой экраньчик засветился и по нему закружились золотые звезды. Биркенбаумс дотронулся пальцем до экрана и поздоровался:

- Добрый день, Ньютон, - он произнес это на английский манер с ударением на ю.

- Добрый день, генерал, - отозвался на знакомый голос экраньчик, - как поживаете.

Генерал улыбнулся, он каждый раз как-то по-новому умилялся этой сверкающей говорящей диковине. Пожалуй, это последнее чему он еще мог умиляться.

- Все нормально, Ньютон. Что там пишут?

- Два сообщения, генерал. С которого прикажите начать?

- Давай, гони по порядку.

- ... Хорошо. Раскрываю.

На экране появился самый обыкновенный текст, правда богато инкрустированный всякими геральдическими звездами и печатями с розами ветров. Текст был очередным приказом о передислокации. Генералу приказывалось в кротчайшие сроки обеспечить продвижение войск на восток-северовосток в глубь территории противника для создания пятидесятикилометровой буферной зоны безопасности, в соответствии со статьей такой-то Брестского мирного договора. Дальше шли точные координаты и linkи на центральную штабную карту. Ну а в самом конце уже под числом и печатью традиционно красовалась надпись приглашающая посетить штабной home page или послать электронную почту.

- Ладно, - подумал вслух генерал. Причем, подумал довольно громко, все равно тут на вершине его никто не услышит, - пятьдесят километров это не бесконечность, их, пожалуй, можно и потерпеть. Не под трибунал же идти, честное слово, из-за пятидесяти километров. Так я и до Великих Луков не дошагаю... Хорошо, Ньютон, открывай чего там дальше.

- А-а-а... Простите, генерал, небольшое затруднение.

- Что такое?

- Следующее сообщение высшего уровня секретности, подлежит уничтожению сразу после прочтения. Вам придется набрать специальный пароль для доступа. Необходимо набрать его с первой попытки, в течение пяти секунд иначе все будет стерто.

- Валяй, если уж ты мне не доверяешь...

- Еще раз извините, генерал, служба, - серьезно произнес Ньютон и Биркенбаумс опять умиленно улыбнулся - Если вы готовы, возьмите карандаш и напишите пароль в окошке... Время пошло!

Биркенбаумс схватил висевший сбоку карандаш и твердой рукой отчертил аббревиатуру названия своей школы. 1.RLG - Первая рижская латышская гимназия. Через три секунд Ньютон подтвердил пароль, поклонился и высветил сообщение.

Это уже был не какой-нибудь там паршивый шаблонный приказ. Тут бери выше, настоящее постановление Еврокомиссии, причем чуть ли не первый экземпляр, а может и единственный... По крайней мере, напечатано оно было не на каком-нибудь там белом клочке, а на самой настоящей темно-синей гербовой бумаге, буквы переливались всеми цветами радуги, а под здоровыми сургучными печатями стояла подпись самого председателя комиссии и верховного комиссара обороны, не хухру-мухры. Называлась вся эта красота тоже достаточно зычно, а именно Указ о чрезвычайных мерах по предотвращению мутаций и прочих негативных проявлений последствий военных действий в районах Евросоюза и зонах оккупации непосредственно прилегающих к Нарвской Зоне Ядерной Катастрофы. Во как. Дальше шла карта. Мощная такая подробная карта всего восточного побережья от Хельсинки до Клайпеды. Генерал с детства не переваривал бюрократических оборотов и потом прямо к ней и перешел.

Да, география, конечно, меняется на глазах, - подумал Биркенбаумс, - Чего они там еще напридумывали?. А напридумывали много чего. Первым, что бросалось в глаза был огромный полукруг вдающийся в занятую Биркенбаумсом территорию. Радиусом он был никак не меньше двух сотен километров и представлял собой ту самую Нарвскую Зону, которую по договору любезно оставляли русским. Что происходило с географией в самой Зоне карта умалчивал. Наверно этого толком никто и не знал, даже тамошние жители, если таковые имеются, и уж тем более те чуваки, которые всю эту красоту нарисовали. Они даже побоялись нанести реки, а из населенных пунктов присутствовали только Питер и Таллинн, да и то под псевдонимами лагеря дезактивации. Самое веселое начиналось к югу от красного радиоактивного полукруга, там где в стародавние времена проходила латвийско-эстонская граница. Там все было подробно. Даже слишком подробно. Фиолетовыми нитями разрезали землю заградительные барьеры, через которые даже теоретически не могло переползти живое существо, не поджарившись по дороге. Черными треугольничками возвышались места, куда через несколько дней будут переброшены бригады, с заданием поработать в заштрихованных синим кружочках буферной зоны. Поработать значило стерилизовать, а еще лучше порезать и сжечь к чертям все что шевелиться или уже не шевелится, а потом пройтись еще раз, сровнять все с землей, срезать грунт и перекинуть на сопредельную территорию. От них ничего не должно было ускользнуть, ни одна живая душа, ни один кустик. Все в печку! Был на карте и сам Биркенбаумс, он прямо как сейчас стоял на самой вершине пригорка. Генерал тоже был треугольничком, только зеленым. По условиям игры он должен был оказать черным треугольничкам любую помощь и поддержку живой силой и советом...

Дальше ничего интересного на карте не было, она просто брала и обрывалась, но не в море, а в отчет. Отчет был уже не такой помпезный и рассказывал о том, что по мнению кучки умных мужиков в Брюсселе сейчас происходило за жирной красной чертой Нарвской Зоны. Генерал не нашел в себе сил прочитать этот доклад, он просто посмотрел веселые черно-белые картинки со спутниковыми фотографиями уничтоженной Нарвы и сожженных городков в округе, забавно закрученные графики показателей радиоактивного заражения в разных районах Зоны и просто уморительные анатомические разрезы обнаруженных какими-то бравыми ребятами многопалых, многоруких, большелобых, трехголовых, пятиглазых и ротопопых человеков, тех самых, что с кроличьей скоростью вопреки всем генетическим и физическим законам плодились сейчас за северо-восточной границей. И которых там и нужно было держать. В Единой Европе нет места страданиям гласила сентенция документа.

Генерал лег на мокрую землю и запрокинул голову в серые небеса.

- Вы закончили прочтение, генерал? Я могу стереть записи? - осведомился брошенный рядом прибор.

- Да, Ньютон, похоже, я закончил... стирай - просипел Биркенбаумс и с силой двинул кулаком по экрану.

Под рукой зашуршала коричневая трава и дернулась где-то близко лягушка. В небе все так же дул ветер и облака продолжали уходить на запад крепко сцепленным серым паровозиком, теперь они казались слегка фиолетового отлива.

Нет, похоже спокойно мне пожить не дадут, - громко произнес генерал. - Придется им все-таки меня повесить. А жаль. Хотя... может оно и к лучшему. Правда, Ньютон? Прибор не ответил, он лежал рядом и все еще немного искрился. Ну тем более...

Cisburger komplekts ar spraitu, ludzu!(Комплект чисбургер со спрайтом, пожалуйста!) Митек встряхнул головой и влепил себе звонкую пощечину чтобы отпугнуть атакующего его Морфея.

- Поверит не могу, - пробормотал Авенавский, - как можно жрать в такую рань. Да еще и в таких количествах. Непостижимо!.. Борь, ты можешь это понять?

- А? Чего? - отозвался сосед Митка по кухонному конвейеру. - Жрать? Черт его знает. Я, например все время хочу, особенно ночью такой жор нападает.

Боря был несчастным затраханным жизнью существом неопределимой расовой и классовой принадлежности. Он вечно куда-то спешил, откуда-то опаздывал, смотрел на внешний мир обалдевшими квадратными глазами и безостановочно переодевался. То в спортивные штаны и куртку, то в робу от общепита, то в костюм-тройку, а то еще во что-нибудь экзотического, типа латышской национальной фуфайки с картузиком. При этом во всех нарядах он выглядел одинаково плачевно и замучено. По его собственным словам он учился в нескольких местах и одновременно работал на нескольких работах разной степени прибыльности и престижности и по его же словам пытался нигде не халтурить. Это наверно неплохо должно было сказываться на его материальном благополучии, только вот сомневаюсь, что Боря успевал это замечать. Он вообще был достаточно плохо связан с реальным миром. Мир по-видимому поступал в Борю в виде исходных данных, которые тот добросовестно перерабатывал и выпускал наружу, не более того. В те же редкие секунды, когда данные извне не поступали, его отравленный бессонницей мозг был занят многочисленными эротическими и около эротическими фантазиями, центральная из которых была представлением самого себя этаким Начинающим Соросом, который только встал на правильную рельсу и потому ему пока еще тяжело, но зато потом все будет хорошо и он сможет рассказывать своим изнеженным шикарной жизнью детям, что он, Боря, в свое время стал таким богатым только потому что много работал и себя ради них не жалел. Пока же Боря изъедал сам себя физически и морально и от того беспрестанно тупел. Митек наблюдал этот феномен органической жизни полтора месяца и только за этот время по калькуляциям Авенавского Боря потерял никак не меньше пятнадцати балов по шкале IQ, а то и больше.

Впрочем, Митек и сам не мог похвастаться быстрым интеллектуальным прогрессом в отчетные полтора месяца. Макдональдс воистину поглощал Митька целиком и не жуя. Митек проводил там утра, дни и подчас даже и вечера и как ему казалось ничего, кроме зарплаты, за это сомнительное удовольствие не получал. Это конечно же было неправдой. Авеновского новая жизнь здорово встряхнула. Свежие люди, свежие впечатления, в голову, хочешь не хочешь, начинают лезть свежие мысли. В прочем, свежие не значит хорошие, тем более, что и старые никуда не делись. Они все так же занудно роились по углам подсознанки и все еще искали разные неприглядные лазейки под выход. К тому же теперь он еще и плохо спал по ночам, потому что каждый час просыпался и проверял, не написал ли он чего-нибудь еще свеженького в том же духе.

Авенавский, опять вы падаете мордой в котлеты, не-е-е спать! Лучше поделитесь-ка с коллективом, чем это таким интересным вы занимаетесь по ночам? Мимо Митька проплыл шеф-менеджер в белой рубашке и золотой буквочкой м на кармане. Ну а вы, Борис Николаевич, - продолжил шеф обращаясь к митьковскому соседу, - чего отдыхаете? Сколько будет триста восемьдесят четыре на сто сорок шесть? Последовала пауза, заполняемая шумом конвейера. Разделить или умножить?, деликатно поинтересовался Боря, не меняя выражения лица. То-то, же, - усмехнулся шеф, - Работать, работать, господа, - закричал он вдруг во весь голос, обращаясь уже ко всей кухне и зычно захлопав в ладоши, - Arbeit macht Frei, как говорили в свое время наши западные братья. Что в вашем конкретном случае в известной степени означает: Трудитесь и станете людьми, дорогие мои!

Шеф удалился так же внезапно и невпопад как и материализовался минуту назад из сопливой предрассветной дремы. Он, кажется, напевал что-то бравурное перед отлетом. И это бравурное потом еще долго носилось под сводчатыми потолками подвальной кухни, пугая бегающих и суетящихся над чем-то в положении полусогнувшись зелено- и кранснорубашечных рекрутов империи в полосатых чепчиках и с дымящимися, пахнущими пищепродуктами спинами.

Митек оторвал наконец смущенный взгляд от конвейера и, развернувшись в сторону выхода, показал язык.

- Почему я его терплю? - вслух произнес Авенавский вытирая нос, испачканный кусочками замерзшего фарша.

- Я так думаю из самобичевания, а может просто из подтрусоватости, - отозвалось с другого конца ленты третье звено конвейера, которое отвечало за упаковку. Звено звали Женя.

- Кто бы говорил про подтрусоватость, - пробурчал Митек поправляя огурчик, - ты-то стоишь по стойке смирно, в рот воды набравши, вот он и молчит на твой счет.

- И ничего подобного, мы с Оярсом (так звали начальника - прим. авт.) испытываем друг к другу чувство глубокого призрения и не скрываем этого, в отличие от всяких-некоторых, у которых, кстати, кусок сыра вывалился.

- Сам дурак, - ничего умнее придумать не получилось.

Кстати, если уж зашла речь, то пожалуй придется сказать пару слов и о Жене. Женя был очень славным парнем и когда ходил по улице, служил по совместительству живым памятником победившего унисекса. Настолько победившего и настолько уни, что посетители общественных мужских туалетов нехорошо на него косились, когда тот заходил туда по нужде. Вспомнив об этом Авенавский углубился в фарш и подумал, что все кругом уроды, на кого не посмотришь и фарш в том числе. А еще Митрофану вдруг подумалось, что конечно должность у него такая, что без необходимой доли подхалимажа никак не обойтись и что с кухни пора уже выбираться иначе - верный конец. Все одно что в Зоне на Какашечницу плюнуть, а потом стоять да спокойненько поглядывать как эта тварь разбухает, а потом ка-а-ак...

Эвона куда меня понесло. И какая только мудь в голову не придет, а ведь вроде уже светло и не ночь как бы. Митек запрокинул голову и увидел, что небольшая квадратная бойница прямо под серым закопченным потолком уже засветилась квадратиками солнечного света и обнажила несколько застарелых подтеков на противоположном своде. Пора размяться, решил он.

Разминался Митек достаточно своеобразно. За свою не долгую, но достаточно напряженную карьеру на ниве fast foodа Авенавский успел уже пережить несколько взлетов и падений. Начиналось все радужно, его сразу же поставили на верхнюю кухню (так назывался хозяйственный закуток на первом ресторанном уровне из которого покупателям подавали заказы и где были кассы) Митек там был вторым прелиминарным оператором совмещенного сэлвервошинга, то есть стряхивал прилипшие к подносам объедки в мусорную корзину перед тем как засунуть их в подмывальную машину, потом Митька допустили до помывки капусты, а потом даже начали потихоньку выпускать в Зал, где он мыл полы и вытряхивал мусорники. Правда на этом посту Митек зарекомендовал себя не с самой лучшей стороны, начал задираться с клиентами, корчил рожи, заговаривал с незнакомыми людьми по-русски, ну и всякие другие пакости делал. В итоге, из головного восточноевропейского офиса в Праге пришло распоряжение перевести его на нижнюю кухню. Формально это не было понижением, но... Вобщем, все вокруг понимали, что не от хорошей жизни людей ссылают Вниз.

Так вот, с тех самих времен когда Авенавский работал в Зале у него сохранилась небольшая, но теплая привязанность к процессу утрамбовывания мусора в мешках специальной железной палочкой. Митек даже завел себе одну такую дома, так он полюбил это хитроумное приспособление. К счастью, у Мити остались кое-какие знакомые на верхних палубах, один из них, добрейший парень с какими-то небольшими речевыми и двигательными дисфункциями, каждый день спускался сюда в подземелье, чтобы собрать мусор. Здесь он менял свои однотонные фартук и чепчик на полосатые митьковские, отдавал ему свою каталку и ключ от лифта и брал взамен клятвенное обещание держатся не ниже третьего уровня, подальше от начальства. Авенавский с благодарностью принимал ношу и пробирался к лифту. Теперь в его распоряжении было не меньше двадцати минут, только его минут.

Тяжелая коляска уборщика бесшумно подкатила к служебному лифту и тот покорно раздвинул свои массивные створки, повинуясь силе электронного ключа. Двери сомкнулись за его спиной и пол легонько подтолкнул его вверх, на шестой уровень, к небесам. Он поднимался медленно, нежно посвистывая мощными шестеренками и Митек знал, что пройдет еще несколько секунд и его вынесет на наземные уровни, где в просторных залах, пронизанных солнечным сиянием ходят нарядные счастливые люди с подносами, доверху наполненными вкусной дымящейся пищей. Они разговаривали, улыбались, читали газеты, решали свои самые повседневные проблемы и так этаж за этажом, уровень за уровнем. Правда, сейчас Митек всего этого пока не видел. Шахта грузового лифта была непрозрачной, в отличие от общегражданского, но стояло Авенавскому лишь прикрыть глаза, как он ясно вспоминал себя еще мальчишкой, бегающим по этим сияющим просторам и почти взаправду считавшим эту огромную стеклянную трубу-шахту космическим кораблем.

Легкий звук за хромированными стенками стих, двери торжественно разъехались в стороны и сон предстал пред ним наяву. Это был последний шестой этаж, надстроенный над старой покатой крышей совсем недавно и представлявший из себя сплошную стеклянную оранжерею без пола стен и потолка. По оранжереи беспрепятственно и безраздельно гуляло яркое июльское дополуденное солнышко, задорно подпрыгивая зайчиками по столам и деревцам. Взгляд, только выйдя из лифта, несдерживаемый ни чем принимался улетать во все стороны носясь над черепичными крышами шестиэтажного города, только изредка задевая башенные шпили, портовые краны, да всякие там новомодные гостинечно-офисные фитюльки на обоих берегах Даугавы. В зале было совсем еще пусто, окрестные банки и конторы должны были выплюнуть своих служащих только часа через два и вот тогда жизнь здесь обещала закипеть. А пока все население зала составляла посмеивающаяся в углу группка сачкующих что-то школьников. И Митек мог с полным правом подойти к восточной стене и посмотреть прямо в стыдливо опущенные глаза зеленой тетки с тремя звездами в руках, венчающей Памятник свободы, или как подшучивали еще с незапамятных времен Памятник свободе. Внизу звякнул трамвай, а на представительствах Еврокомиссии и сил НАТО прямо напротив за каналом порывом ветра в унисон мотнуло флажки.

Авенавский закрыл глаза и взгляд вернулся на свое место вовнутрь оранжереи. Потом он встал за тележку, взял в руки палочку и принялся медленно и с достоинством пропихивать на дно еще не успевший как следует скопиться мусор.

- Здравствуй, Митя.

- Здравствуй, Ася, - Митек обернулся, принимая на себя лучезарную, как падающий с крыши свет, улыбку и отвечая чем-то таким же. Перед тем как произнести следующую фразу Авенавский еще успел подумать, что пожалуй вся сцена выглядит чересчур как-то по-московски, что ли, особенно, учитывая то, что сам Митек был шатеном, а Ася какой никакой, а блондинкой. - Как у тебя дела?

- У меня все нормально, - отулыбалась Ася, - ты-то как?

- Вобщем нормально, чего у меня может случиться со вчерашнего вечера, - ответил Митек в то время как его руки сзади продолжали пихать мусор.

- А, ну понятно... А вот у нас вчера сосед повесился.

- Серьезно? - лениво отозвался Митек.

- Еще как. Все говорят, что это он от алкоголизма, а ведь хороший человек был, детей своих любил, вот до чего люди скатываются.

- И не говори.

- Ладно, - просияла она, - я побежала, а то Маритэ мне голову отвернет за то что я тут треплюсь. Пока, - она не дождалась ответа и завиляла в сторону лифта.

А Митек подумал, что Ася конечно была хорошей, но очень какой-то странной девочкой. Буквально каждый день с момента появления Митька в кампании она встречала его такой вот улыбкой и каким-нибудь очередным жутким рассказом из жизни наркотическо-алкоголического дна. Поначалу Авенавский решил, что это она так к нему клеится, но позже разведка боем показала, что Асе от него нужно нечто большее, что-то такое Митьку не совсем понятное, но как-то заранее не интересное. На выяснение жалко было и сил и времени.

Ладно, хватит о грустном, пора было допихивать мусор и возвращаться в подвал, пока Оярс не нагрянул туда с очередной проверкой.

- Nakanec-taa, Miit'ja, cto ze ti tak tdoolgo, ja uze prjamo zaztdaalsca (Наконец-то, Митя, что же ты так долго, я уже заждался).

Такой вот или примерно такой фразой встретил Митька в подвале его знакомый уборщик-заместитель. Я, кажется, говорил, что у него были кое-какие дисфункции... Ну вобщем-то это не совсем так. Точнее, они, конечно были, но только не врожденные как у большинства, а так сказать техногенные. Сейчас объясню. Его звали Койво и говорил он с ужасным эстонским акцентом, плюс к тому прихрамывал на одну ногу. Помнится, Митек еще при первой встречи с ним заподозрил неладное и вооружившись разговорником устроил Койво проверку, которая показала, что, несмотря на чудовищный акцент, родного языка тот не знает. Тогда этот самый Койво в приватной обстановке, припертый к теплой стенке в натуре раскололся. Оказалось, что от рождения он Яков Бляхорчук и по национальности малоросс из города, кажется, Новополоцка. А в суровые Балтийские земли нелегкая его занесла следующим образом.

Этот самый Койво был парнем вполне отчаянным и потому в один прекрасный день, когда слово буженина окончательно превратилось для Яши в сказочный персонаж, он собрал свои пожиточки и пошел по белорусскому полесью в западном направлении с тайной целью добраться до Польши, потому что там хотя бы славяне. Пробираться он решил окольными путями, через Литву, так как русско-польская граница еще с незапамятных советских времен была непреступна и не один десидент уже успел поджарится на ее знаменитой проволоке под током, не хуже чем в каком-нибудь Jurassic Parke. И вот, значит, пошел он к литовской границе, но только видно где-то взял чуть севернее чем нужно и потому, в итоге, попал на границу латвийскую. Ничего не подозревая, он преодолел несколько противопехотных мин, разгрыз колючую проволоку и тихонько переполз на сопредельную территорию. Тут, правда его слегка подстрелил в ногу какой-то охранявший рубеж то ли немец, то ли голландец, принявший его за шпиона. Но Яша был человеком лесным, чего нельзя было сказать о стражах границы да и о местной полиции тоже. Поэтому, несмотря на массированные поиски, будущему Койво удалось отлежаться несколько дней в канавке пока вся варка сама собой не затихла. Митек тоже припомнил, что пару лет назад во всех газетах трубили о переброшенном через границу русском шпионе, но у того на фотороботе морда была такая кирпичная, что только клыков и рыла не хватало. Вобщем, зализал Койво предварительные раны и двинулся в города. Ну и первым попавшимся ему по дороге городом был конечно же Даугавпилс - место где чего-чего, а славян всевозможных разновидностей всегда было в достатке.

Яша был так поражен тем фактом, что по ту сторону колючей проволки тоже живут люди, что решил не искать от добра добра и остался в нашем захолустье. Нашел здесь соплеменников и даже каким-то чудом достал себе поддельную регистрацию (не иначе убил кого-то). Он успешно долизал раны, так что от неудачного погрангичного эпизода у него осталась только легкая хромота, и перебрался в Ригу.

- А начерта тебе акцент, придурок, да еще эстонский? - спросил его Митек переводя дыхание.

- Ну ты же знаешь, - слегка смутился Койво, - латышский акцент подделать практически невозможно, он или есть или нет, а вы тут здесь все, черти, с акцентом говорите. Вот я и подумал, зачем лишний раз привлекать внимание ДГИ (Департамент Гражданства и Иммиграции).

- М-да, - Митек замычал и опустил морду на ладони, - дурак ты.

- Да почему же?

- Дурак, что здесь торчишь, заловят тебя, не сегодня так завтра, - Митек открыто зевнул, показав тем самым, что он и сам бы сдал бедного Яшу в контрразведку, но сейчас ему лень. - Ехал бы ты, Койво, в Чехию, подальше от границы.

- А вот и не заловят, если вы в ДГИ, стучать не будите.

На это Митек все так же позевывая ответил, что он, вобщем и сам шпиков не любит и с натовским режимом конечно сотрудничать не намерен, и даже, наверно не возьмет с Койво мзды деньгами, но вот любовью ему взмзднуть придется.

Вот, это о том как Авенавский получил священное право утрамбовывать мусор.

- Скажи мне, Митя, - прорезался на противоположном конце конвейера унисексуальный Евгений, - ну то, что ты ненормальный, это понятно, но чего этот козел тебе потакает? Оно ясно конечно, что эстонцы - дети природы, но не до такой же степени! Признавайся, гад, чем таким ты его подмазал?

- Не представляю, - Митьку как-то не хотелось портить послевкусие от полученного удовольствия и вступать черти с кем в перепалки. - Может это любовь?

- Во-во, я и говорю, за что тебя любить такого вредного.

- Боже мой, - обессилено воскликнул Авенавский параллельно роняя руки, - да что я тебе такого в жизни сделал?

- Ничего, ровным счетом ничего. Просто ты нас не любишь.

- Да кого вас-то, педиков, что ли.

- Ну, во-первых, я не гомосексуалист, как вы изволили выразиться, а, во-вторых, за педика можно загреметь по 116-ой за разжигание.... Припоминаешь?

При упоминании статьи Митка так всего и передернуло, а перед глазами встало что-то прямоугольное ядовито-желтого цвета и опять заныла рука.

- Не любишь ты людей, родной мой, - заключил Женя.

- За что ж их любить, интересно мне.

- Не ссорьтесь, ребята, - вдруг, неожиданно даже для самого себя произнес Боря. До него, наверно долетели обрывки носившихся вокруг его головы фраз. И хотя левая половина Бориного мозга была занята проблемой максимизацией отдачи от каждого подъема руки и минимизацией затрат в расчете на каждое отдельно взятое действие, а левая половина уже вовсю отсчитывала время до конца этой части рабочего дня, все же какая-то часть мозга оказалась свободна и решила прореагировать. Наверно, сказался какой-то нерационализированный рудимент мышления.

Повисла неожиданная пауза. На том все и затихло, а рабочий день так и закончился - никак, в мелком метании электрических зарядов. А потом Митек просто вышел на улицу и побрел под потускневшим вечерним солнцем к себе домой, где и завалился. Ну а ночью, ночью как обычно, хоть спать не ложись.

Пятый сон Дмитрия Львовича.

Море штормило третий день кряду. Капитан Биркенбаумс сгорбившись сидел, изучая поступившие со спутника данные о положении в квадрате действий. Биркенбаумс был не просто так морячек-морячек, жопа в клеточку, он был большим человеком, командиром корабля большого и противолодочного. Капитан сидел один в тесной рубке, а за ее окошками разливались мелкие соленый брызги. С неба тоже, кажется, падала какая-то мелкая хренотень. Хотя, тут не поймешь, то ли это оно падает, то ли наоборот ты тонешь. Всю эту мерзость гонял ветер, такой сильный и такой мокрый, что только последний псих мог бы выйти сейчас на палубу по собственной прихоти. А еще на фоне всего этого за окошком разливалась тьма. Такая темная и зловещая, какой никогда не бывает на суше. Тьма бушевала, зажатая между сплошным низким небом и вздыбленной черной водой, подсвеченной только белыми барашками пены, да и то поближе к кораблю. Только где-то, в почти недоступном далеке, у самого горизонта нагло поблескивал огнями берег, если никто, нигде не ошибся, то это скорее всего была Швеция, конкретнее сказать сложно. Да еще какой-то рыбацкий кораблик телепался по правому борту, расцвеченный во все цвета радуги. Биркенбаумс тоже шел полностью иллюминированным. Срал я на всех, - решил он еще с вечера, - пускай кому нравится, тот смотрит!. В любом случае здесь в рубке было тепло, светло и, казалось, совершенно герметично, так, что даже инстинкты старого морского волка слегка притупились и, как и он сам, на половину подремывали.

Лопни моя селезенка!, незлобливо проговорил Биркенбаумс с осуждением глядя на карту. Спутник опять запаздывал. На плане была видна русская подлодка, которую капитан с большой помпой отправил ко дну еще сутра. Странно, вроде бы радиосвязь прямая и спутник на низкой орбите, в каких, спрашивается, лесах носило сигнал последние двадцать часов? Одно слово - техника, все нужно делать на глаз.

Капитан прокряхтел, медленно разогнулся и покрутился на стуле чтобы унять разыгравшийся радикулит. Какой же это все-таки мудак в такое время рыбу ловит, - подумал Биркенбаумс вставая со стула и направляясь к стеклу, - швед, наверно. Послушаю-ка я их на всякий случай. Из динамиков раздалось сиплое завывание. На корабле, судя по всему, пели. Сложно было сказать на каком языке, по крайней мере не на русском. Других иностранных языков капитан все равно не знал. Шведы, шведы, совсем, черти обарзели... Ай, ну их, пусть живут безмятежно

К слову сказать о большой политике. На этот раз шведской короне не удалось отмазаться от военных действий, как это у них получалось раньше. Генсек НАТО лично приехал в Стокгольм в первые же дни войны и пообещал собственноручно пристрелить ихнего премьера, если он прямо сейчас, на месте не объявит войну России. Но, несмотря на это, шведов все рано никто особенно не трогал, по старой памяти, наверно. Хотя нет, вру. Раза два капитан пускал ко дну какие-то скандинавские траулеры, не скажу точно, что шведские. Но это он не со зла, исключительно в воспитательных целях.

Биркенбаумс вернулся к карте. Тысячу чертей и ржавый якорь в жопу этому спутнику! Нифига не понятно. Обычно, капитан не доверял космической разведке и действовал сам по слуху. В тихую погоду русскую подлодку можно было вычислить по скрипу весел или по песне Когда усталая подлодка.... Последнюю русские моряки всякий раз затягивали при всплытии в качестве радикального средства от декомпрессии. Тут-то он и брал их тепленькими. Больше всего капитан любил встать прямо у выхода из Финского залива, там одной единственной торпедой можно было потопить целую стайку субмарин, если хорошенько прицелиться. Правда, официальная Москва не уставала трубить, что все ее подлодки несут ядерный заряд, и что напавшему на них только хуже будет. Но Биркенбаумс-то знал, что это фуфло. Русские подлодки потому-то и не уходили на недоступную для эхолотов и торпед глубину, что и сами они и ракеты их были сделаны из чистейшей березовой фанеры.

Вдруг в динамиках послышалось шипение, что-то завизжало, забулькало, а затем, в качестве логичного продолжения из них послышалось примерно следующее: Langsting och statliga myndigheter!. Капитан обессилено заскулил и задрал голову к небесам, на месте которых сейчас были лампы дневного света. Совершенно обарзевшие сволочи, отчетливо и громко произнес капитан, правда сделал это про себя. Звуки повторились. Ja, ja, Volkswagen, ответил Биркенбаумс, воспользовавшись единственным словом, которое он знал по-шведски. Че ж они хотят-то, интересно? - подумал Биркенбаумс, вопросительно поглядывая на локатор. - Эх, знал бы я как на этом самом языке будет пошел на хер..., вот уж я б не поскупился. Зеленая точка на локаторе начала рывками прорываться к центру, а за окном светящийся шар рыбацкого судна оказался уже вполне близким и реальным. Ну понятно, - заключил капитан, - помирает у них кто-то. Хорошо бы, конечно, эти союзнички не успели, а то ведь лечить придется... Капитан глубоко вздохнул и включил внутреннюю связь.

- Вась, спишь что ли?

- Никак нет, господин капитан, - ответил голос помощника, то ли заспанный, то ли просто так хриплый.

- Там какие-то шведы по правому борту, у них вроде помирает кто-то, распорядись там что бы приняли, хорошо.

- Будет сделано, - отбарабанил заметно посвежевший помощник и отключился.

Между тем шведы подошли уже совсем близко, настолько близко, что подойдя к окну капитан смог различить на палубе подплывающего корабля несколько суетящихся матросов. Странный какой-то это был корабль. Чересчур круглый что ли, и плавал он как-то подозрительно быстро... Не успел капитан переварить эту мысль как в динамиках снова послышалось бульканье:

- Alldeles grati! - произнесли динамики

- Кто это там гавкает? - переспросил капитан на единственном знакомом ему иностранном языке. В душу биркенбаумса уже начали закрадываться самые черные подозрения.

- С тобой, свинья, не гавкает, а разговаривает капитан второго ранга Жиглов, слыхал, небось, про такого! - ответил тот же голос, что только что упражнялся в скандинавских языках.

Биркенбаумс понятия не имел ни о каком капитане Жиглове, тем не менее это наглое заявление как-то поставило его в тупик. Чего же им все-таки нужно этим шведам? И почему вдруг по-русски? Все эти измышления заняли не больше тридцати секунд, но этого времени с лихвой хватило Жиглову чтобы взять ситуацию в свои руки. Со стороны правого борта послышались несколько глухих ударов, а внутренняя связь передала, что, мол, нас атаковали, правый борт пробит чем-то навроде гарпунов и что, не иначе эти ваши шведы, собираются брать нас на абордаж.

- На абордаж! - вскричал капитан. - Каррамба! Клянусь своей треуголкой, эти полосатые черти поплатятся за свою дерзость, не будь я капитан Биркенбаумс - гроза Вест-Индии!

Справа раздались взрывы и прямо перед носом у капитана пролетело раскаленное ядро в облаке пара и кипяченных брызгов.

- Bloody bastards! - Биркенбаумс поправил камзол и убрал прядь грязных волос, свалившихся на шрам, полученный им в битве с Непобедимой армадой. - Приставить штыки к мушкетам, грязные крысы, - прокричал он в микрофон, - орудия к бою, черт меня раздери! Все на правый борт!

Капитан выхватил шпагу из ножен и бросился к выходу из рубки, но тут на его пути как из-под земли возник матрос Шандыбин. Матрос был высокий. Очень высокий, Биркенбаумс в лучшем случае доставал ему до плеча, даже с треуголкой. К тому же матрос был весь какой-то квадратный, прямо как на плакатах. У него было квадратное лицо, которое венчалось квадратной бескозыркой и обрамлялось двумя, ниспадающими на плечи, черными лентами с надписью Бесноватый, почти квадратный торс и ноги, запакованные во вполне квадратные черные клеши. И клеши, и тельняшка матроса совсем прохудились от постоянных походов и потому кое-где в прорехах виднелись обрывки фразы Слава защитникам Севастополя!. В лицо Шандыбину почему-то постоянно дул горячий ветер и от этого ленточки время от времени колыхались. Матрос стоял перед Беркенбаумсом казалось совершено каменно и бесстрастно, но глаза его выдавали. Они хищно бегали по рубке и искали что-то. Капитан скользнул взглядом на руку матроса. Одна из них была пустой, а в другой была зажата разбитая зеленая бутылка из-под какой-то очень зажигательной смеси.

Неожиданно матрос как бы очнулся и резкими прыжками начал приближаться к Биркенбаумсу. Капитан оторопел от страха. Он откинул шпагу, схватил микрофон и прикрываясь им как последней защитой заорал что было сил:

- Огонь из всех орудий, канальи!

- Нельзя, господин капитан, - ответили динамики, - они слишком близко, наш корабль тоже может пострадать.

Матрос был уже совсем рядом, а стенка сзади уже совсем почти коснулась спины.

- Плевать! Видеть их больше не могу!..

Алло, Митя, извини, что так рано. Я звонил вчера и твой автоответчик сказал, что теперь ты уходишь рано и тебя не достать... Это Вася говорит. Ты мне звонил тогда, - лицо на экране заулыбалось, - а я тебя послал, помнишь. Ну вобщем, если ты дома, то возьми, пожалуйста трубку, а если нет, то перезвони, когда придешь, потому что твоя эта зеленоглазая баба на автоответчике, конечно мне очень нравится, но мне бы все же хотелось поговорить с тобой... Я, ты знаешь, решил, что глупо мне на тебя вот так дуться, ну вобщем, позвони.

Авенавский потянулся и полу прикрытым взглядом посмотрел на экран. Вася, Вася, Василий Гроссман Жизнь и судьба, других Вась, вроде, не знаю... Кто ж это такой? Морда знакомая. Вася?.. А-а-а, Вася, ну Вася же, - Авенавский стукнул себя по лбу, - ладно позвоню попозже, пусть помучается.

На улице было все еще как-то сумрачно и от этого по телу Митька разливалось привычное геройско-романтическое чувство, ведь скоро (минут через пятнадцать с поправкой на эклиптику) вся эта темнота сгинет, фонари погаснут, а Митек останется и все так же будет идти по бульвару Аспазии и будет заметно выше этого, ему просто будет на все это насрать. В идеале, конечно, было бы хорошо если бы вся остальная жизнь вокруг тоже застыла, но она, к сожалению, жила и, очевидно, будет жить и после того как фонари погаснут. Где-то за спиной в квартире все еще был виртуальный Вася, впереди уже поблескивал жужжащий Макдональдс, а по дороге попадались люди.

Люди были самые обычные и, по-видимому, им тоже было суждено пережить темноту и так же продолжать свой незамысловатый путь на работу или с работы. Но, боже мой, могли ли эти несчастные понять какой момент они переживут при этом, какое счастье и какая честь на них обрушивается тем самым. Вот например этот мужик, который идет опустив голову и пихая пустую банку прямо посреди трамвайных путей, чего он вообще понимает. А водитель трамвая, он ведь теперь до вечера будет ругаться и только и думать об этом мужике, а если он его еще и задавит... тогда вообще всему окружающему конец. А эти вот, на остановке, их ведь только и заботит, то что десятка опять опаздывает и что теперь они вовремя не попадут в свою сраную душную каморку в CSDD (Дирекция безопастности дорожного движения). Ну а эти вот шведы, которые вывалили из Метрополя, можно подумать они вообще о чем-то способны думать, нет, разумеется, они только и умеют что лопотать на своем варварском наречии, да ржать. Куклы, хреновы куклы. И все эти клерки, яппи-шмапи, которые идут сейчас навстречу, а через четыре часа ровно, секунда в секунду припрутся в Макдональдс читать свежий номер Диены, они что лучше, что они способны увидеть в жизни. Здесь все мудаки. Они все ведут себя не-а-де-кват-но, неадекватно, они психи, чертовы сумасшедшие. А эта вот дура, страшна как моя жизнь, чего она уставилась, ну и что, что где-то, когда-то я ее видел, знать ничего не хочу!

- Митя, ты со мной теперь даже не здороваешься?

- Юля... - “определенно надо начинать носить очки”, это он так подумал. - Какими судьбами, куда и откуда.

- На вокзал, - она кивнула на внушительную дорожную сумку, волочившуюся следом.

- А пешком почему, - Митек в очередной раз отметил про себя, что оказавшись в ее обществе он начинает задавать глупые вопросы глупым тоном.

- Я кричала тебе из такси, но ты ведь ничего вокруг не видишь и не слышишь.

- Серьезно, ты специально ради меня отпустила такси?

- Можно и так сказать... Я просто хотела убедиться...

- В чем это?

- Да так, ни в чем, - она немного наклонила голову и дотронулась указательным пальцем до кончика носа, - Поможешь?

Юля протянула ему лямку от дорожного баула, а Митек скривил морду в знак согласия, совершено откровенно покосившись на ее безымянный палец, увенчанный золотым нимбиком. Так они и пошли в подгнивающей темноте и полной тишине.

- А ты куда, вобщем-то, намылилась, - нарушил Митек молчание, уже когда они подошли к привокзальной площади, - в Берлин опять, небось.

- М-м, в Белоруссию.

- Пардон... вы у нас с гуманитарной миссией или эта штука у меня на плече доверху набита контрабандными декларациями прав человека?

- У меня бабушка умерла в Минске.

- Я так и подозревал, что ты из оккупантов. А чего физиономия такая кислая, можно подумать ты эту свою бабушку когда-нибудь раньше видела.

- Я думаю как на таможне будет, у меня в сумке жрачка разная, тряпки, - Юля как будто не слышала его. - Все-таки это хорошо, что я тебя встретила.

- Ну, разумеется, - воспрял Митек. - А можно в связи с этим бестактный вопрос?

Юля все так же шла, упорно погруженная в свои мысли и потому никак не прореагировала.

- Я это к тому, а что же это твой благоверный о тебе заботу не проявляет, а?

- Что, извини, я не слышала

- Не слушала, точнее. Я говорю, муж твой чего тебя не провожает в дальние странствия?

- Кирилл, что ли. А он сам сегодня днем улетает во Франкфурт. Он ведь в Банке Латвии работает и у них там какие-то сумасшедшие переговоры предстоят. Вообщем, он соберается. А что?

- Да так ничего, просто интерестно с кем же ты, Маруся, с кем теперь гуляешь?. Пошли на досмотр.

Как раз в этот момент им удалось доплыть до противоположного края привокзальной площади и перед ними галантно растворились темные двери междугороднего терминала.

Зайдя, Митек задрал голову и его взгляд, мазнув по стене с расписанием поездов, поскользнулся и улетел под квадратные своды, убегающие вверх этажа на три. И Авенавский вспомнил, что когда он был совсем маленьким, когда-то давным-давно, ему казалось, что этот потолок уходит в самое-самое небо и, что если Бог и есть где-нибудь, то он определено живет на этой крыше. А еще он вспомнил, что совсем не так давно, лет шесть-семь назад, а может и позже, они с Юлей встречались около башни с вокзальными часами и ехали на поезде гулять в Юрмалу, а потом возвращались в город, в этот самый терминал. За спиной у них тряслись набитые мокрыми полотенцами рюкзачки и они, какая прелесть, держались за руки. И все было так здорово, все время светило солнце и каждый новый день приносил с собой что-то новое, интересное и непременно положительное. Да и сам Митек был гораздо добрее, открытее и о жизни, он, кажется, знал гораздо больше, чем сейчас и футболка у него была зеленая с капюшоном, а если после Юрмалы они заходили пообедать в Макдональдс, то его не передергивало при одном слове МакЧикен. Потом они как-то перестали ездить на море, а зря, наверно.

Юля дотронулась до его плеча и от этого Авенавский чуть дернулся и нашел наконец в себе силы опустить голову.

- Пошли, чего ты остановился.

Народу вокруг было еще совсем не много и вообще было несколько пустынно, как в аэропорту после эвакуации. Уважающие себя поезда на запад в такую рань еще даже из депо не выходили, в это время из Риги отчаливали поезда несколько иного рода. Их пассажиры не суетились и не бегали по газетным киоскам, не покупали конфетки на дорожку, не щелкали Ноутбуками и не подбирали себе записи для плееров, они тихо и сосредоточено становились в серенькую угрюмую очередь на предварительный досмотр и старались сильно не выделятся. Потому что, положа руку на сердце, этих поездов вообще не должно было быть, так же как не должно было быть, например, вентспилского нефтепровода. Власть этих поездов стыдливо стеснялась и пыталась увести подальше от города пока весь европейский комиссариат еще спал. Тем не менее поезда шли во всю. По Абренскому мирному договору таких восточных экспрессов было целых четыре штуки в неделю и единственным их отличаем от поездов простых был этот самый предварительный досмотр, который решили установить во избежание инцидентов на границе. Дело в том, что по тому же самому договору латвийская сторона обязалась блюсти гомогенность товаров и услуг на территории России. Никто толком не знает, что имели в виду русские, когда это писали, но у нас тут помозговали и решили, что гражданин Свободного мира, временно отбывающий за пределы оного должен на это самое время максимально походить на гражданина Славянской федерации, как по внешним, так и по внутренним признакам. Поэтому на досмотре все пытались вести себя как можно более по мышиному. В генной памяти народа еще живо было воспоминание о Совке и эти самые гены работали безошибочно, потому что немногочисленные россияне, стоящие в очереди на фоне некоторых граждан Свободного мира выглядели просто по-царски (правда, конечно, и россияне там стояли соответственные, я бы даже сказал традиционный набор: ТАСС, Аэрофлот, торгпредство и Внешэкономбанк).

Очередь располагалась не в самой трехэтажной зале, а чуть глубже в подземном коридоре, пролегавшем под железнодорожной насыпью. Там около одного из эскалаторов, ведущего на уровень железнодорожных путей, они и наткнулись на эту серенькую змейку. Юля достала из сумки какую-то шмотку и скрылась в ближайшем туалете, оставив Митька в очереди.

Господь Вседержитель, какого хера я здесь делаю!, - Митек задался этим вопросом еще минут пять назад, но вот теперь сумел наконец его сколько-нибудь сносно оформить. Не знаю, вмешался ли в дело Сам, но ответ пришел к Авенавскому довольно быстро. Своего собственного, очевидно....

Появилась Юля, облаченная в коричневый балахон образца того самого года, когда был подписан Абренский договор.

- На, держи, когда приеду заберу, - она протянула ему пакет с одеждой, - все равно это никогда бы не пропустили через границу.

- Окей, можешь не беспокоится, я уже год как завязал с фетишизмом.

Она не засмеялась, более того, она ответила:

- Правда, а разве ты был фетишистом?

- Это шутка была, - Митек немного обиделся, хотя за прошедшие годы мог бы и привыкнуть.

- Да, правда? А чего ты так возмущаешься, что здесь такого страшного? Тем более зная тебя.

- Очень смешно. Ты тут постой, а я пока добегу до автомата, мне в пару мест позвонить нужно.

И Митек убежал звонить своему автоответчику, чтобы попросить его перезвонить Васе и пригласить его ближе к обеду, плюс, позвонить в Макдональдс и передать там, что брат Митька помирает и просит не тревожить его прах. А Юля осталась и подумала, что она конечно была права. Даже два раза была права: первый раз когда послала Митка ко всем чертям и второй раз сейчас, когда решила в этом удостовериться. Права потому... потому, да хотя бы, потому что он еврей, а время сейчас такое неспокойное.

Вернулся Митя с банкой Колы.

- На, вот, глотни на последок немного империализма.

- Спасибо, я рада, что ты здесь.

- Ты это повторяешь такое количество раз, что я уже начинаю побаиваться, не задумала ли ты чего-то дьявольского.

- Да нет, - ответила она тоже совершенно серьезно, - просто ненавижу эти досмотры. Ты их когда-нибудь проходил?

- Я, упаси меня Господь. В моей семье вот уже во втором поколении никто не заезжает восточнее Резекне.

- Дурной ты, - она наконец-то улыбнулась.

- Тем и держимся.

Серая очередь медленно продвигалась к эскалатору и вот уже Юля стояла следующей. Перед ней оставался только какой-то делового вида немец в синем пиджаке, судя по всему от Pierre Cardin. Наверно бедняга решил, что синий пиджак сам по себе является верхом безвкусицы и что этого будет вполне достаточно, чтобы проникнуть в дремучее медвежье царство. Несчастный, откуда же ему, человеку выросшему бог весть в какой богатой стране, было знать что такое гомогенность товаров и услуг. Митьку было достаточно одного беглого взгляда чтобы опознать в нем чужеродное тело, что же касается профессионалов из службы досмотра, которые месяцами могли оставаться незамеченными в Псковской области, то тут, как говориться, можно было к бабке не ходить.

Короче, когда немца оттащили, наступил Юлин черед. Она прополоскала рот Кока-колой и мужественно протянула остаток Митьку, слегка сгорбилась, ее лицо как-то все оплыло вниз и приняло то озверевше-покорное выражение, какое бывает в очереди за колбасой. Гены работали. Потом она схватила баул и бросилась на контроль с широко раскрытым паспортом.

Митек не стал смотреть на процедуру, он рассудил, что чтобы не смущать ни себя, ни ее лучше будет отвернуться и постоять где-нибудь неподалеку пока его не позовут. Теперь он не видел ни очереди, ни Юли, до него доносились только бубнящий голос таможенника, произносивший стандартные фразы типа Ludzu atveriet somu un atiet uz pusmetru(Пожалуйста откройте сумку и отойдите на полметра). Потом несколько минут вообще ничего не было слышно кроме шороха по сумкам и шелеста упаковок и мешков.

Это то, что было слышно сзади. А спереди, тем временем уже начали двигаться первые люди, проходящие здесь транзитом на базар или, может, собирающиеся на первые поезда в Вильнюс или Таллинн. Они оглядывались на эту страшную очередь и, как правело, охали и ахали, кто с сочувствием, кто с сожалением, а кто и с завистью. С завистью, потому что какое ни есть, а все-таки поездка в Россию это приключение, да нет, это круче гораздо, это шаг в другой мир, на другую планету, где даже законы физики время от времени дают сбои и кто был никем вдруг ни с того, ни с сего становится всем, а так же наоборот.

Вобщем, ну их, посмотрим, что там слышится сзади. А там безо всяких эмоциональных всплесков завизжала молния и таможенник произнес Nakosajs, ludzu; Next, please и Авенавский повернулся чтобы помахать на прощание рукой, но махать не пришлось. Юля шла обратно.

- А чего так? - спросил Митек.

- А того так, - ответила злая Юля. - Эта латышская морда даже слова мне не дала сказать, просто открыл сумку и завернул, он даже не посмотрел на меня...

- Э-э э-э, ты там поаккуратнее насчет морд, окупантка долбанная, это между прочим у тебя бабушка в Минске живет, то есть, жила, а не у него, так что ты не ля-ля.

- Иди ты к черту, Митя, со своими шутками, мне не до этого, - после паузы, - а Кириллу я еще выскажу все что я думаю про его затею со Сникерсами!

- Ага! Так значит в годину скорби мы занимаемся мелкими гешефтами, ну так поделом тебе. Хотя конечно же, ты тут чиста, это все он, это отпетое ничтожество, ваш муж! Ах одно только слово, сестра, одно ваше слово и он поедет во Франкфурт с двумя фингалами. А может, он и вовсе не поедет. О, как кипит моя кровь, чувствую, у тебя появился шанс остаться вдовой!..

- Митя, остановись.

- Ладно, ладно, начинаю торможение... Но он все равно меня запомнит, пойдем покажешь мне хоть как оно выглядит, - Митек и сам толком не мог понять чего это он расходился, от радости наверно, с ним на радостях еще и не то случалось.

- Да нет, спасибо, я лучше сама доеду.

- Это как это интересно мне, с таким баулом, ты же его даже до такси не дотянешь, там, поди, одних Сникерсов латов на двести. И потом, невежливо получается: как подержи у себя вещи, так Митенька, а как в гости... Короче давай, поехали.

- Малинский, прекрати сейчас же.

- И не смей называть меня этим варварским именем, то что ты меня знала в школе не дает тебе права меня оскорблять. И потом, поразмысли логически. Я видел твой баул, на нем, если ты заметила, висит такая маленькая херовинка, а на ней написано: Ницгалес 15, квартира 6, - Митек почувствовал как его душа приближается к границам наглости и это предало ему сил и закружило голову. - Так как мы поступим? Ты хочешь, чтобы я как-нибудь сам приперся или, все-таки будешь меня сопровождать.

Юля обессилено опустила голову, да так обессилено, что человек посторонний, наверно, подумал бы, что она в отчаянье. На самом же деле, все было совсем не так уж и смертельно. Митек даже подумал, что она будет только рада сводить его к себе на смотрины. Юля, вообще-то тоже так подумала, потому что еще никогда не имела возможности сравнить их вблизи. Так что положа руку на сердце Митек мог сказать своей совести, что серьезных поводов грызть себя у нее нет.

- Хорошо... Черт с тобой, зануда, хватай мешки, пошли ловить машину.

- Во, другое дело, так бы сразу, а то, честное слово, строит из себя пионЭрку.

Митек вдел себя в бурлацкую лямку и они медленно начали подгребать в обратную сторону, к выходу на площадь. Вокруг, хотя и стало поживее, было все так же необузданно тихо, многометровые своды все так же звенели при каждом их шаге и, как при перемотке назад, мимо Митька проплывала летняя Юрмала, они держащиеся за ручки и где-то совсем далеко, в самой-самой предыстории проплыло мороженное по пятьдесят сантимов, которое продавали в вагонах электрички жаркими и душными летними днями.

Потом темные двери терминала опять галантно распахнулись перед Митьком и его выплюнуло обратно на Привокзальную площадь. На глаза сразу посыпались яркие пятна, окружающей рекламы, в уши застучались набирающие обороты автомобили, в нос пахнуло знойной пылью и Митек вдруг вспомнил, что на этикетке он забыл подсмотреть самое интересное. Он вывернул голову, чтобы поймать глазами ручку сумки и увидел, что там было написано Julija Egorova.

- Боже Всемогущий, - прошептал Митек, - Егорова?! Сума сойти.

Он поднажал чтобы догнать ушедшую вперед Юлю.

- Эу, Егорова! Подожди меня, постой не уходи, - закричал он на всю площадь, - Юля, блин, я не могу бежать с этой бандурой! Мне нужно спросить тебя кое о чем, Егорова-а-а...

Юля остановилась и развернулась, да так быстро и экспрессивно, что Митек чуть не налетел на нее всем весом баула.

- Ну да, да, Егорова, - зашипела она, - у тебя есть с этим какие-то проблемы?

- У меня? - возмутился Митек, переводя дыхание, - да Боже сохрани, у меня вообще никаких проблем нет... Но ты вроде как говорила, что он работает в Банке Латвии...

- Ну и?

- С такой фамилией... Он небось, когда свою визитку показывает, немцы пугаются и падают в обморок, а начальство, небось, когда его видит, сразу вспоминает давнюю комсомольскую юность и густо краснеет. У него визитки, вообще есть?

- Представь себе есть и на них написано Якобсонс. Еще вопросы?

Митек примиряюще - покорено развел руками.

- Вопросов нет, иду брать мотор.

А брать, вобщем, ничего не пришлось, потому что они уже стояли на стоянке такси и водитель, какой-то молодой хохол, уже затягивал багаж вместе с Митьком в багажник.

Через двадцать пять минут таксист так же молча принял деньги и сгрузил их с Юлей перед ее домом, зажатым между другими такими же стандартными сам пост хрущевскими семиэтажками.

- Ну и что дальше? - Спросила Юля когда они опять остались одни

Митек ответил не сразу, потому что по дороге, понятное дело, нагло-радостный угар прошел и ему уже совсем не хотелось никуда идти и смотреть ни на каких кириллов.

- Ничего, пошли к тебе, знакомить будешь.

Юля жила на втором этаже, в самом обыкновенном подъезде, в трехкомнатной квартире не по каким внешним признакам не выделяющейся. Проход в одну из четырех типовых коморок позднесоветского периода лежал через неменее типовой предбанничик, который закрывался здесь плетенной железной дверью, вроде как на зоне и был по всему периметру уставлен разными старыми санками, лыжами и прочими ведрами. Вобщем, надо думать, что дела ее супруга в центробанке, пока еще шли не так уж и блестяще, потому что Митек за свою недолгую жизнь был не единожды представлен к разным банкирским дворам и потому знал толк в квартирах продвинутых банковских служек.

Юля нервно покопалась в сумочке и, не обнаружив связки ключей, произвела два надрывных звонка. В ответ дверь немного помедлила, а потом ее открыл некий молодой человек лет пятидесяти советско-интелегентного типа, а-ля младший научный сотрудник в летах, ну, конечно, с поправкой на эпоху. Митек бросил обезумевший взгляд на Юлю и, кажется, был готов высказать все, что он думает о своих одноклассницах, которые выходят замуж за старперов, но типаж из-за двери заговорил первым.

- Ну наконец-то, Юленька, мы с Кирюшей так волновались. Ты же обещала нам позвонить после контроля.

- Меня завернули, дядя Федя.

- Мы так и подумали, заходи, заходи скорее.

- Вы извините меня я там так замоталась...

- Ничего, ничего, Юленька, главное, что все хорошо кончилось, я все понимаю, сам проходил...

Тут Митек решил, что наступил критический момент влезть в разговор

- Дмитрий, - сказал он протягивая вперед дружескую длань.

- А это Митя, - подсуетилась Юля, - мой бывший одноклассник, он помог мне с сумками. А это Федор Иванович, отец Кирилла.

После представления Митьку жестом было позволено войти и они, кивая, пожали друг другу руки. После чего дядя Федя скрылся.

- Вы извините, у нас тут беспорядок...- донесся его голос из соседней комнаты.

- Ничего, ничего, Митя уже уходит.

Но Митек так не считал.

- Иди показывай самого, - прошипел он, когда батяня скрылся.

Юля кивнула в сторону комнаты, где только что исчез дядя Федя и Митек, недолго думая, пошел и сунул туда башку.

Там среди развала, чемоданов и дяди Феди стоял некий здоровый чувак двадцати пяти лет отроду с обнаженным загорелым торсом и несколькими разноцветными галстуками зажатыми в широкой ладони. На простом открытом лице мужа-Кирила сияла незатейливая белозубая улыбка и там же были надеты маленькие круглые очечки. Вобщем, господин Егоров напоминал чем-то давешнего матроса с русской подлодки, только поинтеллигентнее и без тельняшки. Они с Митьком хором сказали друг другу Здрасти и Авенавский втянул голову обратно в прихожую, поняв, что больше им разговаривать не о чем.

- Вау, - прошептал он Юле, - настоящий Чип-энд-Дейлз, только бабочки не хватает, где ты его отхватила?

- Молчал бысупермэн. Ты хоть представляешь себя на его месте?

- Представляю, - соврал Митек, развернулся и гордо вышел. Потом около двери он опять развернулся и добавил. - Между прочим, передай своему, что секцию Иманта в гостиной уже лет десять как пора сменить!

И вышел восвояси, плавно прикрыв за собой дверь.

Как попал домой Митек не помнил. Припоминал только, что таксист, который привез их с Юлей еще не успел отъехать, когда Митек вышел на улицу. И еще Митек помнил, что у него теперь нет денег, потому, что он отдал таксисту весь имеющийся нал. И от этого всего ему было очень плохо и горько и очень хотелось зарыться в подушку и плакать-плакать, приговаривая самому себе, какой он бедный, несчастный и как ни одна живая душа его не любит. Митек наверно пошел бы сейчас и напился, но, к сожалению, ему давно уже было не с кем напиваться, а один он этого сделать не мог, потому, что был не алкоголиком и считал, что таким образом он поддерживает определенный уровень интеллигентности.

Тут он, кстати говоря, вспомнил, что по определению энциклопедии Британика, интеллигенция это то ли русские, то ли российские интеллектуалы, находящиеся в аппозиции к официальным властям. И тогда Митек подумал, что ни к русским, ни российским он не относится и к властям официальным он тоже вроде не в такой уж аппозиции. То есть он, конечно, от них не в восторге, но и против ничего сильно не имеет... Так какого, спрашивается, хрена ему сдалась эта самая внутренняя интеллигентность, зачем ему нужно себя еще в чем-то притеснять и ограничивать, ради какого такого высшего статуса? Это загадка. И потом, положа руку на сердце, не был он никогда интеллигентным человеком, он даже близко никогда к нему не приближался и вообще не понятно, откуда у него в башке взялась эта идея...

Глупо это все как-то, - промычал Митек, переворачиваясь на живот, чего я мучаюсь? Он протянул руку и извлек из среднего ящика прямоугольную желтую папку формата А4. Его рука сразу наткнулась на нее. Странно, ведь Митек точно помнил, что запихнул ее в самую даль, честно говоря в глубине души он вообще надеялся, что она исчезла оттуда бесследно. И тут папка как будто сама подкралась и вцепилась в Митька руку, как только она оказалась в радиусе доступа. Он с минуту покрутил ее в руках. Какая фигня! Я могу ее открыть, тоже мне... Но открыть он ее не смог, вместо этого Авенавский откапал на столе карандаш и, насколько мог каллиграфически, надписал на ней Труд...

Не знаю чего бы там было дальше, но тут в дверь позвонили и Митек бросил папку на стол и стремглав бросился открывать, потому что решил, что кто бы это ни был, он обязательно вынудит этого человека стать его собутыльником. Но тут он вспомнил, что уже три часа дня и что скорее всего за дверью стоит Вася. А с Васей ему напиваться не хотелось, это было чревато... потом объясню чем.

Там действительно был Вася, как это не прискорбно. Его круглое узкоглазое лицо освещала лучезарнейшая из лучезарных улыбок и весь он был такой доброжелательный, что Митек на секунду сам непроизвольно заулыбался.

- Митька, родной мой, - просветился Вася, распуская горячие объятия, - сколько лет, сколько зим.

- Заходи, - тихо ответил Митек, выворачиваясь из цепких лап.

- Как я рад тебя видеть, старик, ты не представляешь, мы ж с тобой почти как братья были, стоит ли помнить мелочи.

- Братья - не братья, но в записной книжке ты у меня есть...

- А ты все шутишь, братан... Слушай, это твоя зеленоглазая девка в подсолнухах на автоответчике, очень ничего, потом дашь телефоньчик фирмы, где ты ее заказал, я бы познакомился с оригиналом...

При этих словах Вася сально подмигнул, а Митек громко и пронзительно вздохнул. Почему так громко и так пронзительно смотри в лирическом отступлении.

Лирическое отступление. Митек плохо понимал таких людей как Вася, а именно тех людей которые чего-то хотели или чего-то делали по глубокому секрету от самого себя. Не понимал их Митек в первую очередь потому, что сам к таковым относился. Но если откровенных нацистов в Риге было не так уж много и тут было чего стеснятся, то уж гомосексуальные связи в этом городе имел по меньшей мере каждый третий. Вася же эту азбучную истину признавать отказывался и всей своей жизнью хотел доказать себе и окружающим один единственный факт - то что он не голубой. Класса с восьмого Вася издевался над своей натурой и пытался убедить ее в том, что ему нравятся девочки. Все тщетно. Через какое-то время о его внутренних метаниях узнала вся честная школа, а позже слушки просочились в более широкую тусовку и несчастного Васю покрыли всеобщим презрением. А вот Митьку его было жалко, потому что в детстве Митек был добрым и отзывчивым. И куда только что девается! Вобщем, Митек оказывал ему ненавязчивый и не сложный патронаж, пока несколько лет назад ему это не надоело и он не решил, как говорят американцы, помочь ему “выйти из шкафа”, в смысле, осознать свою потаенную сущность. Митек за свои деньги нанял Васе какого-то мальчика по вызову, очень хорошего... На том они и разосрались, потому что не из какого шкафа Вася выходить и не думал. Конец лирического отступления.

- Ну, рассказывай, чем занимаешься, чего делаешь? - спросил Вася входя в Митину комнату.

- Ничего, так себе, работаю. Из универа меня поперли.

- Да, да я слышал, - озаботился Вася, - ты там что-то в Макдональдсе делаешь.

- Мвм, на кухне вкалываю.

- Ну и как?

- Нормально.

- Ну да...

- Да, вот так.......

Последовала губокая и круглая пауза, во время которой Митек смотрел в пол и болтал ногами.

- А чего это за папка у тебя? - Вася кивнул на канареечный “Труд”. - Пишешь чего-то?

Митек пожал плечами.

- А почитать можно?

- Честно говоря мне бы не хотелось.

- Да ладно тебе стеснятся! У нас весь город втихую пописывает, только признаться боятся, такую муру пишут, это у-у-ужас. Я у одного парня... ну ты его, наверно не знаешь, - Вася густо покраснел, - он написал фантастический рассказ про то как в Нарве взорвалась ядерная бомба и про то как на зараженной территории создали концлагерь! Ты можешь себе представить!

- Всякое пишут, - тихо пробубнил Митек, хотя по-хорошему, сейчас настала его очередь густо краснеть.

- Ну да... Я знаешь ведь тоже грешным делом по ночам стишки строчу, - заговорчески признался Вася. - Хочешь, почитаю?

Митек опять пожал плечами, не изменяясь в лице. На самом деле, если он чего и хотел, так это остаться наконец-то одному и, раз уж природная интеллигентность не позволяла ему напиться в одиночестве, то тогда хотя бы спуститься вниз к ближайшему драгдиллеру и насыпать себе - любимому “дорожку”.

- Ну, вобщем, слушай, - продолжал Вася:

Новые песни приходят, старых уже не жаль

А слова, что слова? слова уходят, оставляя за собой лишь печаль

Закрываю все двери наглухо на замки

Я сегодня встречаю правду в острые штыки

Начался новый день и давно уже пора встать

Придётся встать, но как лень голову от подушки отрывать

Придётся говорить со всеми, да обо всём

Да, кстати, ведь придётся жить, а мне что-то сегодня в лом

Хотел бы попрощаться со всеми навсегда

Хотелось бы заплакать, но слёзы не вода

Хотя бы сморщу нос, но нет - притворяться нельзя

А то вот я умру, а люди похоронят шута...

Вот так, это я сам сочинил. Что скажешь?

- М-м-м, не плохо, не плохо, - промычал Митек, который все еще думал про то где тут поближе и подешевле достать кокаину.

- Так мне можно теперь твое почитать?

- Читай, только там ничего такого гениального не написано.

Вася протянул руку, взял со стола ярко-желтую папку и сделал жест, который Митек не решался сделать еще с начала лета, он взял да и открыл ее. Митек зажмурился... Но ничего смертельного не произошло, даже землетрясения. Вася просто спокойно сидел и читал содержимое Труда и глазки у него диковато поблескивали. Как-то по-особенному диковато, у самого Митька никогда так глаза не блестели, даже когда в восьмом классе он читал газету Еще и даже... не, ну это тут вообще не причем. Вобщем Авенавскому этот блеск не понравился, хотя он и старался изо всех сил не обращать внимания на то человеческое создание, которое восседало неподалеку.

А Вася сидел себе сгорбившись за письменным столом и тоже казалось не обращал никакого внимания на происходящее вокруг него. Через пять минут такого отчужденного сидения Митек подумал, было, что Вася не совсем в сознании или того хуже его разбил небольшой паралич, но это, к сожалению, оказалось неправдой, потому что листочки Вася переворачивал исправно и время от времени по его кривоватому лицу пропрыгивала блуждающая улыбочка. На все Митины охи и кашли Васек попросту не отзывался и потому Авенавский заключил, что можно пока сходить отлить, и что ничего Вася за это время спереть не успеет. Митек пошел на кухню, сделал пару бутербродов, сам их сожрал. Прочитал несколько статеек из сегодняшней газеты. На восточной границе все было спокойно, а вот в здании ООН американский посол набил морду китайцу, оба потом ночевали в КПЗ. Это было не весело и вообще чего-то в газете ничего веселого не было. Ну его к чертям!

Митек вернулся в комнату и увидел, что принципиально там ничего не изменилось. Вася все еще сидел в позе полу рака: сгорбившись и с ручонками на животе. На лице у него застыла тупая блаженная улыбка, а счастливый взгляд был уставлен в одну точку. В этой точке находился Труд, прочитанный и аккуратненько отложенный в сторону. Вокруг Васи то там, то сям искрились завиточки элементарных частиц и великой космос сидел где-то рядом, повыше и довольно посмеивался.

- Ну?! - громко произнес Митек, дожевывая бутерброд.

- Митя! - Вася вышел из анабиоза и начал быстро и беспорядочно двигаться в плоскости стула, - Митя! Ты, это... ну, - глаза у Васи стали большие и Митьку даже показалось, что сейчас он чего-нибудь скажет.

- Чего я?

- Нет ничего, - быстро выговорил Вася и внутреннее давление в его глазах сразу упало. - Я пошел, пока, скоро вернусь, то есть никуда не уходи, я тебе позвоню.

- Ну покеда, - сказал Митек облизывая масло от бутерброда с большого пальца.

Вася взял желтую папочку подмышку и вышел смотря прямо перед собой и громко хлопнув дверью. А Митек просто счастливо завалился на диван и подумал, что, в сущности, все не так уж и плохо кончилось. Козел ушел и эту желтую гадость с собой забрал. Будем надеяться, что больше Митек никогда ее не увидит. Ну будем, будем... Ладно, чего тут валятся на диване, пошли развлекаться!

Шестой сон Дмитрия Львовича

(хотя может и не совсем сон)

Атаман казачьей сотни Иван Биркенбаумс с гиканьем пришпорил своего каурого. Конь недовольно фыркнул и пустился галопом по зеленой весенней степи в сторону заката. Теплый ветер рвался им навстречу, но атаман аэродинамично вжался в седло, так что ветру, не смотря на все его поползновения, не удавалось сдуть даже дедовскую каракулевую папаху. Под папахой шевелилась мысль.

Вот уже третью неделю они стояли здесь без движения и без каких-нибудь видимых перспектив. Вот уже три недели прошло с тех пор, как они приняли бой на Косовом поле. Но ни этот ничтожный отрезок времени, ни какой другой в последствии никогда не смогут стереть из памяти атамана того, что ему довелось увидеть там. Косово поле, древнее и всепомнящее, как сама Восточная цивилизация. В тот день там разверзлись врата ада, чертово пекло, кровоточащий кратер Третьей мировой.

Ребята дрались храбро, бились из последних сил, да что там, каких последних сил. Дрались и те у кого давно уже сил не было, дрались мертвые, убитые русские войны вставали, брали в руки оружие и шли против неприятеля. Временами казалось, что-то не вой двигателей и не свист пуль и снарядов раздается над полем брани, но то кости павших пятьсот лет назад сербских ратников вопиили к небесам.

Биркенбаумс был очень горд этой храбростью, он верил, что именно такие бесстрашные и беззаветные ребята всегда помогали Матушке Руси одолеть супостата и что и теперь они не должны подвести. Да и потом, Биркенбаумс чувствовал, что и его скромная капля плескалась в этом море нечеловеческого мужества. Ведь сотня Биркенбаумса была не просто казачьим шалманом, это был Конный имени ордена Славы Отечества гвардейский краснознаменный Заградотряд номер 3415 им. Лаврентия Павловича Берии. Ребята на Косовом поле сражались как настоящие львы, но долго ли можно устоять с трехлинейками против танков и БМП! И вот, когда погиб последний пехотинец, отделявший сотню биркенбаумса от дула натовского танка, атаман принял смелое и единственно правильное решение: отступать. Бежать, чтобы сохранить армию, вот он истинный принцип фельдмаршала Кутузова.

Проклятые сионисты, - вырвалось у атамана на скаку, - ведь это из-за них нам не хватает оружия, провианта, обмундирования, коней наконец. Биркенбаумс поправил папаху и продолжил мыслить.

Так вот, они стояли на своих новых позициях посреди широкой украинской степи уже третью неделю, а фронт все это время бежал им навстречу. Это волновало Биркенбаумса, черт возьми, еще как волновало. Кому как ни ему было знать как сложно остановить и заставить сражаться человека, который бежит уже три недели кряду. А они бежали, эти свиньи, драпали, как черти от ладана и с каждым днем их бег все ускорялся и ускорялся, грозя снести на своем пути любую, даже самую мощную преграду, даже такую как молодцы биркенбаумса. Поэтому атаман каждый день, кажный божий день, проделывал двадцать километров верхом по степи, чтобы самолично справится в штабе не пришел ли ему приказ о выступлении.

И вот этот день настал, сегодня Биркенбаумс вернется к своим парням не с пустыми руками, у него запазухой телепался пакет с умными плана, точными картами и безупречными распоряжениями. Не могу сказать, что атаман был очень уж рад этому. Слишком поздно, слишком поздно было. Эти люди бежали от самого Дуная и, строго говоря, никакими людьми уже не являлись. Они готовы были убить любого, а точнее съесть любого, кто встанет на их пути. Любого кроме натовского солдата. У этих людей не осталось страха впереди, но его было сколько угодно за их спинами. Биркенбаумс почти видел как они бредут ночами по полям и лесам, подгоняемые своими командирами, которые и сами-то не сильно отличались от одичавших солдат. И у тех и у других сзади крадется животный безотчетный страх, такой силы, такой мощь и самоуверенности, что от него чешется спина и не закрываются глаза, даже по ночам, даже когда им удается забыться на секунду во сне. Эту толпу можно убить, то есть что значит можно, ее раз плюнуть пришибить одной левой, но заставить их сражаться... Это было бесполезно, легче было слепить из говна пулю.

А, собственно, чего я мучаюсь, - подумал Биркенбаумс, - в приказе ясно сказано “предотвратить отступление”. Мы что ж с этим не справимся? Нигде, ведь не сказано, как мы должны это сделать и что из этого должно получится. Ну и все. Сомневаться сейчас нельзя, а то это хлопцам может передаться и тогда пропало дело.

Меж тем солнце потихоньку начало опускаться и там вдали за небольшой речкой уже разгорались костры. Это был лагерь биркенбаумса. Казачки ждали его, каждый раз ждали, они знали, что батька думает о них и что от того привезет ли он из штаба пакет или не привезет во многом зависит их судьба. Они никогда не пропускали его приезда, всегда высылали ему навстречу гонцов... Но только последнее время Биркенбаумс все чаще замечал в их глазах тоскливый фитилек тупого безразличия... Ну ничего, сегодня он всю эту гадость разгонит, теперь надо думать о битве.

На удивление атамана сегодня гонцов к нему никто не высылал, он сам в гордом одиночестве доскакал до лагеря и застал там своих орлов за ужином. Видимо, за время отсутствия Биркенбаумса им удалось забить какую-то степную зверушку и теперь казачки с удовольствием обгладывали ее худосочное мясцо. При этом, понятное дело, никто худосочностью не возмущался и все, в меру душевных сил, кайфовали. Еще бы ведь по моим подсчетам большинство из них не видели живого мяса уже с месяц.

- Что пригорюнились, орлы! - прокричал Биркенбаумс из седла, останавливая разгоряченного коня.

Орлы не ответили.

- У меня хорошая новость, соколы мои. Я был в штабе и наконец-то, мы получили приказ о выступлении, - Биркенбаумс, словно Данко, выхватил из запазухи пакет с долгожданным приказом.

- Любо! - лениво отозвались сытые соколы.

- Вот так-то лучше! Что бы я через пятнадцать минут тут ни одной морды не видел, всем спать, черти!

Биркенбаумс щелкнул хлыстом в воздухе и казачки лениво разбрелись по палаткам. А Иван Биркенбаумс остался. Он никогда не спал перед серьезным сражением. Первое время, наверно, волновался, а потом... потом это стало его талисманом, что ли, скажем так, невыспавшись ему легче было не замечать смерть, а главное не думать и не задавать себе самый важный вопрос зачем?. Но сейчас в эту секунду, пока мозг его еще работал нормально тревожные мысли никак не отставали от атамана, несмотря на все свежие ветры и ароматы какой-то цветущей растительности.

Боже мой, Боже, куда только, черт побери, жизнь не забрасывает людей. Я - атаман, э-эх, смешно, честное слово, ведь я даже не казак, я же, положа руку на сердце даже не русский. Ведь и правда до чего же нужно было страну довести. Это сионисты все, сионисты и не говорите, господа. Биркенбаумс улыбнулся в пышные усы.

Интересно, что бы я сказал еще пятнадцать лет назад, если бы ко мне вдруг подошли на улице и начали уверять, что в один прекрасный вечер, совсем скоро, я вот так оглянусь и обнаружу степь да степь кругом, а сам я буду в папахе и лампасах и с шашкой наголо. Не поверил бы наверно, а может, сдал бы в полицию как агента Москвы... В полицию, надо же чего вспомнил, куда только что девается. Эх, видели бы меня папа с мамой, вот, наверно, гордились бы... - атаман нахмурился и опустил тяжелый взгляд в землю. - Надоело, ой как все надоело. Эти казаки дауны, война эта дурацкая, сабля с папахой... Это вообще смешно. Боже мой, где ж завтра взять сил не сдаться...

- Уо-о-оп! - Биркенбаумс прикрикнул на себя во весь голос и его крик покатился по степи.

Это что еще за мысли такие, господин оберлейтенант внешней разведки. Кому там сдаваться? Этим полякам, что ли или немцам? Они меня живым съедят, не успею я руки поднять. Да и нет там, на самом деле никаких поляков с немцами, а есть там с десяток тысяч полудиких русских, которых мне завтра предстоит перебить, вот и все. Готов на что угодно спорить, что никто их давно уже не преследует. Сами они драпают и боятся им некого, кроме меня, конечно. Потому что ни один псих не будет входить на территорию России во главе действующей армии. Вот границы закрыть, санкции ввести, дать им повариться с пяток лет в собственном соку это да, это мы умеем. И вот, значит, когда через пять лет мы их доводим до кондиции, когда они не выдерживают и сами начинают выть и проситься... Вот тут-то мы заходим и дело шабаш... Хотя, что значит доводим. Вот так, если честно, ведь ни одна, даже самая отъявленная сволочь в Брюсселе, никогда не сможет придумать такого, чего они тут сами для себя придумывают... Фантазии не хватит.

Он посмотрел на запад, где ярким огненным шаром тихо закатывалось солнце. Большое и красное, прямо как у него дома, где-то далеко, очень далеко у такой же вот речки. Там оно еще висело над садом и только собиралось покатиться за деревья через какой-нибудь часик, может полтора. Все-таки это было очень далеко. Там за забором сейчас лаяли собаки, а в саду, наверно, как раз поспели вишни, наклонясь до земли. Как обычно восмерть кислющие. А днем наверно дождь был, небольшой такой, грибной дождик, ну как всегда бывает в это время года. Зато в городе... в городе точно гроза была и теперь там все такое пьяное и свежее. Точно, так все и есть, где-то далеко в памяти моей. Надо будет Свободную Европу послушать ночью, может прогноз сообщат. Хорошо. Мир да благодать. Обидно, понимаешь...

- Пойду-ка я лучше на холм, осмотрю диспозицию, - Биркенбаумс сплюнул сквозь зубы, залез на коня и поскакал к солнцу.

Это был не холм, а скорее курган и находился он несколько дальше, чем можно было прикинуть из лагеря, так что и скакал он несколько дольше, чем мог рассчитывать. За это время солнце успело как-то неестественно дернутся и резко закатится, так что вокруг вдруг стало совершенно темно, хоть глаз выколи. Идея Биркенбаумсу поначалу понравилась, он с превеликим удовольствием выколол бы себе глаза или совершил бы еще какое членовредительство, благо и шашка всегда при себе. Но поразмыслив еще мгновение он понял, что лучше от этого стать не может, а скорее наоборот.

Тут ему, между прочим припомнилось, что давным-давно, когда он еще не был атаманом, да и вообще не помышлял о военной карьере, был у него один знакомый, этакий доморощенный философ. Так вот он утверждал, что степень везения и невезения (равно как и положительных и отрицательных эмоций) в жизни каждого человека, что мультимиллионера, что последнего бомжа, совершенно одинакова и в сумме ровняется нулю. Биркенбаумс точно всего не помнил, но, кажется, там получалось так, что если вся жизнь у человека сложилась удачно, то момент его смерти для него станет огромной неудачей и, соответственно, наоборот, если вся жизнь дерьмо, то уж когда копыта откинешь, то считай, повезло несказанно. Не знаю почему Биркенбаумс вдруг вспомнил эту теорию, но только после того, как она вихрем пронеслась у него под папахой, глаза выкалывать сразу расхотелось.

Тем временем земля под конем биркенбаумса немного вздыбилась, с минуту напряженно покряхтела, а потом опять выпрямилась. Он оказался на вершине кургана.

Тут была точно такая же темень как и внизу, иллюминация ничуть не думала меняться. Пожалуй, что если бы не подъем и не слегка усилившийся ветер, атаман бы в жизни не заметил, что стратегическая цель уже достигнута и дальше скакать нечего. Странно, куда ж солнце-то подевалось?, задался риторическим вопросом Биркенбаумс и спрыгнул с коня на невидимую травянистую землю. Она немного, с легким гулким стуком ударилась в сапоги, а потом зашуршала, все так же оставаясь невидимой. Тогда Биркенбаумс припал к ней ухом, но и тут ничего нового не произошло, никаких новых звуков, все то же шуршание и легкий звон, тогда он пододвинулся к ней еще ближе и выяснилось, что она мокрая и холодная, прямо как... как... как трупы в канале около Оперы, те которых он оживлял.

Какие, к черту, трупы, никого я не оживлял, никогда. Я все больше как раз наоборот... Чушь какая-то. Атаман оторвал взгляд от земли, тем более, что ее все равно не было видно и направил его в даль, куда-то за пределы кургана. Но и там была та же картина. Ни те звезд, ни те земли, ни те коня, в конце концов. Не иначе ослеп, или по крайней мере попал в параллельное измерение. Тут в самом далеке что-то замигало, что- то маленькое и желтенькое, похожее на огонек. Биркенбаумс вгляделся получше и оказалось, что мигало не в таком уж далеке и не такое уж и маленькое. И никакой это был не огонек, а самый настоящий костер, а если приглядеться совсем хорошо, то становилось видно, что таких костров в округе не меньше тысячи, а то и больше, и что были они совсем рядом, чуть ли не сразу у подножья бугра. Значит не ослеп..., подумал Биркенбаумс с сожалением. Потом с дуновением ветра до него донеслось истошное ржание забиваемой лошади и нецензурная русская брань. М-в-м, значит и измерение правильное. Из-за туч показалась здоровенная белая луна и зажглось несколько блестящих звездочек на небосклоне. А-а-а, так я знаю что это за чуваки внизу. Это ж остатки Второй югославской. Биркенбаумс довольно улыбнулся своей замечательной прозорливости и ориентированности.

Правда улыбку скоро сдуло. В первую очередь оттого, что от Второй югославской осталось чересчур уж как-то много и как-то, я бы сказал, чересчур организовано. И они что хотят чтобы мы с этими воевали, да тут их тысяч сто, не меньше. Это что же получается по тысячи на одного моего хлопца, - Биркенбаумс закрыл правый глаз, почесал за ухом и прикинул пропорцию. - Не, ничего не выйдет, - заключил он, - придется идти на переговоры.

Атаман взобрался на коня, вырисовавшегося из темноты в свете полной луны и пустился вниз, к кострам. Подспудно у него промелькнула мысль, что хорошо бы смотаться в лагерь и взять кого-нибудь для эскорта, но ее он отмел как излишнюю. Дорога под ним накренилась вниз, потопталась пару минут, а потом опять выпрямилась и понеслась. Правда, неслась она не долго, потому что очень скоро с двух сторон из темноты выпрыгнули два каких-то хрена и выстрелом в воздух приказали ему остановиться. Биркенбаумс не стал испытывать судьбу и покорно тормознул. Вот те на! Они даже охрану выставили. Ну это уже совсем никуда не годится... А почему, собственно, в штабе их называют дезертирами? Это вообще та армия, или все-таки меня куда-то не туда занесло.

Мыслительный ряд был интересный и Биркенбаумс его бы с удовольствием додумал, но как только его скорость сровнялась со скоростью хренов в темноте, один из них вцепился в Биркенбаумса и стащил его с гнедого скакуна на сырую землю, с которой Биркенбаумс контакт сегодня уже имел.

- Ах ты ж гнида шпиёнская, чего удумал, скакун, едрить тя, - незлобиво ругнулся хрен и в том же стиле пнул Биркенбаумса ногой в ребро.

А, ну все нормально, - подумал про себя довольный Биркенбаумс, в конце концов не понятно было что хуже быть шпионом или командиром заградотряда. Вообще-то лучше конечно шпионом, потому что реакцию среднего человека на слово заградотряд, предсказать было не возможно, люди как-то сразу зверели, взгляд менялся, кто-то бесконтрольно выкрикивал различные проклятия на экзотических языках, кто какие знал... Вобщем ничего положительного. Биркенбаумс не хотел сейчас об этом говорить. Он так же не хотел сейчас идти на обострение и потому решил хренов не убивать, тем более, что второй хрен вместе с конем исчез в темноте и там недовольно фыркал.

- Ты как, говнюк, с офицером разговариваешь! - взвизгнул атаман поднимаясь с поверхности и прихлопывая, сохранившимся в руках хлыстом.

Одной единственной решительной подвижки Биркенбаумса вперед оказалось достаточно, что бы теперь уже хрен валялся перед ним на сырой травушке, несколько прибалдевший от такого крутого поворота событий, а сам атаман стоял над ним во всей красе, поблескивая регалиями в бледном лунном свете.

- Я тебе покажу, говнюк, что такое белая кость. Я тя научу, суку, как дотрагиваться до офицера заградительных войск своими вонючими сапогами.

В черном воздухе несколько раз просвистел хлыст и, судя по побочным звукам, такое же количество раз опустился на разные болезненные места валявшегося дезертира. Собственно вот это Биркенбаумс и называл обострением на которое ему так не хотелось идти. Тут, понятное дело, подразумевалось не столько обострение отношений, сколько нервическая пятиминутка. Так случалось время от времени, что крыша у оберлейтенанта закрывалась и некоторое время не очень следила за теми действиями которые производила бренная оболочка. Здесь были свои положительные моменты. В конце концов, именно благодаря этому свойству натуры ему удалось стать атаманом, но были конечно и отрицательные... Он, как бы это поточнее, терял контроль над окружающим положением. Ничего не поделаешь, уж такое оно полное снятие всех внутренних ограничений. Вообще, психология штука темная и не точная. Есть, например, люди у которых вообще нет никаких внутренних цензоров, но тот факт, что некоторые из них все еще живы, говорит о том, что за периметром они иногда поглядывают. Значит все-таки можно как-то разделять, Биркенбаумс, может и сам бы разделял, если бы ему в шестом классе бойкот не объявили всей школой. Ладно, это лирика все, а вообще-то Биркенбаумс был человеком отходчивым и когда его крыша снова открывалась, то но все это безобразие прекращал и, как правело, ему становилось стыдно. Временами это, правда происходило не без помощи извне. Вот и сейчас атаман почувствовал, что в спину ему уперлось что-то железное и холодное а-ля ствол, а под зад был нанесен увесистый пинок. Туман перед глазами рассеялся, хлыст наконец остановился, а сознание завертелось и подумало одну единственную мысль: Приехали!.

- Ты не заводись, ваше благородие, вам тут не казарма.

Вот-вот, - подумал Биркенбаумс, - конечно, проболтался, дурак. Шпиону, небось никто бы не посмел пинка под зад врезать. А-а-а с внутренними войсками никто не церемонится... Теперь жди беды. Рука оберлейтенанта медленно поползла по бедру вверх, все выше и выше... пока не наткнулась там на кобуру от якобы трофейного израильского пистолета Йерихо, который был подарен Биркенбаумсу перед отъездом шефом внешней разведки майором Алкснисом и снабжен соответственной дарственной надписью на латышском. Правда все это было зря, потому что кобуру к тому времени уже кто-то открыл и пистолета там как раз и не оказалось. По всей видимости то круглое и холодное, которое сейчас упиралось в спину атамана и было дарственной надписью.

- И ручонки подними, чтоб я видел... Во-о-от, ха-ра-шо. Вовчик, ты жив там?

- Еще не уверен, - отозвался с земли надорванный криками голос.

- Ладно, когда станешь уверен, подумай какой у тебя размер ноги.

- Сорок третий, - ожил Вовчик, - про шинель не забудь, потому что в прошлый раз ты ее так изрешетил, что в ней просто ходить стыдно.

- Что-нибудь придумаю, - послышалось из-за спины, но тогда сапоги и ремень мне. Все-таки я привожу в исполнение

- Но ведь били-то меня! - резонно возмутился Вовчик все так же лежа

- Ладно, не заводись раньше времени, сейчас разберемся.

Тут только до Биркенбаумса дошло, что речь идет о нем и он рефлекторно дернулся вправо.

- А ты-то куда, ваше благородие, - раздался усталый голос и подарочный ствол вжался на этот раз в затылок.

- Хватит страдать дурью, - собрался с силами атаман, - я не с вами приехал трепаться. А ну быстро ведите меня к вашему главному, кто он там? У меня к нему дело чрезвычайной важности.

Оба хрена в темноте истерично заржали

- К нашему главному?! Ша-а-ас ты пойдешь к нашему главному, сейчас мы тебя к нему отправим.

Сзади раздался тихий как ветерок щелчок. Потом что-то прогремело, Биркенбаумса сильно ударило в голову и он медленно побрел к Главному.

В восемь утра Митька разбудил Рональд Макдональд. Его белая морда свесилась с экрана и Митек совсем уж, было, решил, что начинается, как он это называл про себя professional trip. Но оказалось что Рональд был относительно реальным и, что он просто звонил поинтересоваться жив ли Митек и собирается ли он в ближайшее время выходить на ниву. Правда, никакого внятного ответа он получить так и не смог, потому что, увидев лицо Авенавского, Рональд, кажется, сразу все понял, быстро распрощался и исчез.

Митек издал истошный стон разочарования бытьем. Но никто его не услышал. Крик гулко отразился в пустых четырехметровых потолках, покрутился, стукнулся в окно и вернулся к хозяину, с грузом никем не востребованной тоски. Старый ганзейский город и не думал слушать его похмельные бредни. Он уже проснулся и полным ходом занимался тем же чем и последние восемьсот лет - потихоньку приторговывал. Авенавский подумал об этом и опять вздохнул, но уже потише: “Все-таки не Венеция, денег мало, потому в культурное наследие они переходят плохо”.

Митя собрал силы и подошел к окну, что бы посмотреть как идет торговля. По-видимому, она шла неплохо. Хотя прилавков видно не было и пеньку с беконом никто никому не загонял. И даже наоборот, напротив стояло здание оперы, а по дороге ходили трамваи и катались крутейшие Ауди (не джипы, замете, и не фольклорные Мерсы, а очень цивильно), но Митек точно знал, что метафизически прилавки были там. Возможно лет триста назад они там были и в натуре. В этом городе вообще, там где заканчиваются прилавки, начинаются хутора. “Меха соболиные! А вот меха, меха кому, прямо из Сибири!”, - закричал кто-то под окном. “Фьючерсы, сентябрьские фьючерсы на японские йены, свежие горячие. Налетай, торопись! А вот евробонды российские кому?! Подходи честной народ, Чейз-Манхеттен всех зовет”.

Авенавский отвернулся и голоса исчезли. Оказалось что он уже стоит у телефона и набирает Юлин номер. Номер набрался, гудки пошли, но дома, к счастью, никого не оказалось, все ушли торговать, по-видимому. Автоответчик вежливо поинтересовался, какого Мите надо и чего у него есть сказать. Толком он и сам не знал чего хотел. То есть знал, но в последний момент решил не признаваться:

“Юль, это Митя, если по морде не видно... Я, я-а-а, я просто вчера прочитал в общественном туалете стихи и захотел тебе их... прочитать, да прочитать:

When I was young, I had no sense,

I peesed on the electric fence...

Вот, это все что там было стоящего, продолжай жить...”

Митек лег и отвернулся к стенке.

В следующий раз телефон прозвонил, когда на часах было 18:88, то есть конечно было десять, просто что-то с монитором. Звонил Вася и Митек даже ощутил к нему нечто вроде благодарности, потому что еще немного и Авенавский опять ушел бы в крепкие объятия легендарного генерала. Вася со своей стороны тоже весь излучал теплые чувства и нетерпение. Сразу было видно, что ему стояло больших трудов дождаться заветной цифры десять, после которой в выходные прилично звонить в приличные дома. Между прочим сегодня у приличных людей была суббота, кто бы мог подумать. Теперь понятно почему торговля такая не бойкая, все евреи отдыхают.

- Новая программа, совершенно новая программа, - заголосил Вася, да так, что у него на носу вдруг выросли огромные черные очки, а на груди чуть ниже экрана из кармана показалась црушная корочка. - То что должно произойти, происходит, но совсем не обязательно сейчас и уж совсем не обязательно с тобой, - Вася ткнул указательным пальцем в экран с той стороны, указывая на Митька.

- А как ты думал? У нас, молодой человек, свобода выбора. Кто не согласен к тому не пристаем. Потому что мы-то, в отличие от коммунистов, знаем, что незаменимых нет. И наоборот даже, если есть немного свободного времени, то хороший человек всегда найдется. И возможно, даже лучшего прежнего. Потому что, положа руку на сердце, ты, Дмитрий Львович голуба моя, сильно нас разочаровываешь в последнее время. Вот именно, разочаровываешь. Ну, скажи на милость, откуда все эти глюки, все эти, с позволения сказать, апокалиптические видения. Еще по сути дела ничего не случилось, а ты уже раскис... Так, понимаешь ли, никуда не годится. Ведь, если совсем честно, ты же толком даже не знаешь что такое апокалипсис. Да, не знаешь. И не надо нервничать, нас никто не слышит, а мне про тебя и так все известно. Ты Иоанна Богослова читал? Так вот там ни про каких латышей по фамилии Биркенбаумс нет ни одного слова, даже намека нет, вообще ни на каких латышей, - лицо на экране приспустило очки и уставило на Митю два рентгеновских луча ядовито-зеленых глаз. - Вот поэтому, милочка, меня сюда и выслали, чтоб объяснить твоей совести комсомольской несколько общих положений и передать ей чтоб она не мешала творческому процессу, - лицо призадумалось на секунду.

- Видишь ли Ми-и-итя, мир штука сложная и много полюсная. А для тебя конкретно как для существа человеческого это штука в первую очередь трехмерная. Поэтому и твое согласие или несогласие на совершение каких-либо действий или бездействий надо рассматривать не только в плоскости гениального замечания монтера Мечникова, но и как бы трехмерно. Вроде с двух концов ты против но с третьего за и уже ничего не поделаешь и вроде от тебя это уже никак не зависит. Сечешь? Ну не важно, не забивай себе голову. Главное запомни, что все отказаться не могут в любом случае, по этому и винить тебе себя не в чем. Не понимаешь. Ну как бы тебе втолковать. Хорошо, посмотри на это проще, без трехмерной химии. Просто закон больших чисел, как ни как вас уже восемь с половиной миллиардов наплодилось, если единовременно скопом брать. Поэтому кто-нибудь завалящий всегда обнаружится. А иначе какой понт, иначе нельзя. Game Over, конец истории то есть. Я это все к тому говорю, что выбор тебя как личности носит сколь с одной стороны случайный, столь с другой стороны закономерный характер, но никак не зависимый от твоих субъективных качеств, а только и исключительно от объективных. Вот твой собеседник, к примеру, всем хорош, казалось бы, но ведь с другой стороны, не может же быть идеологом человек с фамилией Козюлькин. По этому, Малинский, считай что это твой судьба такой. Так что терпи, терпи, говорю...

- Что, что, - Митек опять открыл глаза и мотнул головой что бы окончательно пробудиться

- ...Я говорю, ищу я тебя уже черт знает сколько времени, - на экране, к сожалению, все так же был Вася, но без очков и не при костюме, - ...уже и в Макдональдс звонил, но там мне сказали только что бы я торопился, потому что ты дома и скоро умрешь. Но я вот подумал, что раз ты умираешь, то наверно спишь и решил тебя не будить раньше срока. И вот сейчас срок настал... - Вася говорил сбивчиво, а под конец, как сказал бы Федор Михайлович, “вовсе сконфузился”, после чего замолк.

- А какого, собственно, надо? - спросил Митек в паузе.

- Как! Ты не помнишь я же вчера заходил, занес тебе вещи и мы обо всем договорились.

Митек с опаской покосился на стол, обнаружил на нем ядовито-желтое пятно “Труда” и разочаровано зевнул.

- Так ты забыл? Мы в два часа договорились пойти в наше общество. Я же теперь большой общественный работник, хи-хи. И-и-и я рассказал ребятам о тебе и об этом, - Вася тоже покосился с экрана на желтое пятно на столе, - и очень всех заинтриговал. Они умирают тебя увидеть. Так что к двум часам чтоб был как огурчик. Ладно? - Митек автоматически кивнул. - Ну тогда я заскочу позже. Bye.

Последнее бай Вася произнес как-то по особенному тепло, так что Митька всего аж передернуло от отвращения. Нет, не Венеция, подумал он спуская нижние конечности на холодный пол. Кто виноват? Что теперь делать? Куда податься? И что в конце концов происходит? Вот стандартная цепочка вопрошаний, которая роилась в его мозгу. Кроме того, Митек очень смутно представлял себе саму природу его волнений и сомнений. Скорее всего они были вызваны вчерашним общением с Юлей и этими странными личностями, которые проявились сегодня во сне. Было не понятно почему ему Авенавскому так не хочется идти на собрание этого самого тайного Васиного общества, когда он с детства обожал подобные штуки. И с другой стороны, если его так уж туда не тянет, то почему он все-таки туда пойдет, с какой это радости?! Все эти вопросы были настолько глупыми и неразрешимыми, что Митьку, пожалуй не оставалось ничего другого как включить телевизор.

Он сказал : Двадцать один, над кроватью!, тогда подсолнухи на экране медленно расплылись и на их место пришла широкая зеленая улыбка европейского Mtv. Показывали Мадонну. Какой-то старый клип, кажется двух или трех годичной давности. Во всяком случае Митек уже давно знал наизусть слова. Во живучая баба! С ума сойти, сколько ей лет интересно? Лет сто уже, не меньше, ровесница Великой Октябрьской Социалистической Революции. Не даром же говорят, что после ядерной катастрофы выживут только тараканы и Мадонна... Впрочем, довольно скоро она закончилась. Следующий клип был явно посвежее. На экране была какая-то не раскрученная белая девочка с косичками, имя которой Митьку ровным счетом ничего не говорило и потому почти не читалось, он его и не запомнил. Песня показалась Митьку какой-то совершенно никакой. Не то что плохой, девочка, надо отдать ей должное, пела в меру талантливо, в меру весело, но в целом как-то никак. И это было верным признаком того, что песня скоро пойдет в народ, ее будут крутить со всех концов не меньше месяца, молодые люди обоих полов будут сходить с ума, клеить постеры этой самой девочки с косичками над кроватями и тихо постанывать в предвкушении ее приезда в наше пограничное захолустье. Короче будет она in, раскрученная, то есть. И хотя популярные песни Митьку никогда по-настоящему не нравились, не пройдет и недели как он начнет вместе со всеми напевать ее в туалете.

Девочка с хвостиками покрутилась еще какое-то время, а потом мотнула одним из них и медленно растворилась в сомнительной синеве какого-то не слишком южного моря на заднем плане. На ее место пришло нечто очень продвинутое и уже, кажется, несколько раз виденное. Если Авенавскому не изменяло природное чутье, то скорее всего это был одноразовый проект какого-то мистически продвинутого и мистически же законспирированного ди-джея. Об этом говорило хотя бы то, что сам проект назывался Strapping Duplicator, а video звалось The Fat of the Setting Son. При одном только произнесение этих словосочетаний в голову приходил этакий очень умный лысый мужик в круглых очечках и застиранной красной майке, сидящий за своим компьютером в прокуренной до топорного состояния комнатке и что-то конструирующего. Сам клип был сконструирован с явным намеком на бешеную популярность, об этом свидетельствовало хотя бы то, что снят он был в тех же сине-зеленых расцветках, что и предыдущие. Но, к сожалению, этим мечтам о всенародной любви сбыться было не суждено и дело тут было даже не в том, что основным объектом клипа был маленький пакетик обезжиренного кокосового молока. Дело было в самой песне, которая, например, Митьку понравилась с первого раза, а значит как бы яро Авенавский за нее теперь не болел, на клипе, как и на самом умном ди-джее можно было смело ставить жирный православный крест. Как говорил Митя в таких случаях: Плебс до такого не дорос, а меня слишком мало, почитай что и нет... Да и постеры я не покупаю. Что ж поделаешь, даже на Mtv случаются проколы.

Тут Митя подумал, что цветовая гамма Mtv, пожалуй, есть самый точный барометр настроений в Свободном Мире. На столько точный и безупречный, что тут можно было предположить, что вовсе это не барометр никакой, а скорее камертон. Чем он светлее и веселее, тем спокойнее в мире внешнеполитическая обстановка, чем темнее и болотнее, как сейчас, тем больше Славянская Федерация раздражает рецепторы. Вслед за этим как-то сама собой пришла мысль, что в последнее время Mtv это последняя тонкая ниточка, которая связывает две половинки Земли. Потому как, музыкальное телевиденье это то немногое, что существовало в обеих частях света примерно в одинаковой форме и управлялось из относительно одного и того же места. Кроме Mtv из похожих вещей можно было еще назвать центральное отопление и форму унитазов, впрочем, в существовании последних вещей за восточной границей Митек сильно сомневался. Пропаганда, что ж поделаешь. Lead, dont follow!, сказал приятный голос по телевизору и Авенавский понял, что следующая мысль в этой цепочке будет: Mtv спасет мир.... Но Митя решил ее не думать и вместо этого громко крикнул: Семь! Контрастность минус, звук минус! и очутился таким образом на местном LNT.

Там шла какая-то самопальная передача по-русски. Иногда случалось и такое, но честно говоря, лучше бы не случалось. Русские передачи были обычно сделаны так отвратительно, что на одну Митек даже написал жалобу в международный трибунал в Гааге и обвинил ее в оскорбление чести и достоинства русскоязычного меньшинства. Слава Богу, эта уже подходила к своему концу. Дикторша подсмотрела в шпаргалку на мониторе и радостно произнесла: “А теперь, как обычно в конце нашей утренней развлекательной программы, астрологический прогноз. Сначала прогноз для тех, кто собирается умереть на этой неделе. Учитывая приближающееся полнолуние, а так же яркую аппозицию Марса и Юпитера, высока вероятность того, что в своем следующем перерождении вы родитесь под водяным знаком, предположительно Рыбы, особенно это касается тех, кто умрет в ночь со среды на четверг и с четверга на пятницу. Астрологи так же утверждают, что умершие на этой недели, скорее всего родятся в следующий раз в так называемую Эпоху больших перемен. Вполне вероятно, что вы своими глазами увидите такие великие события как затопление Британских островов, приход Принца зла с востока и другие потрясения так талантливо описанные знаменитым пророком Нострадамусом в его хрониках. Счастливого путешествия, господа...”

“Выключить пробки!”, прокричал Митек и экран стал черным. Авенавский залез под одеяло и там, набравшись смелости сказал: “Пошел этот пидарас Вася на хуй, просто на хуй, никуда не поеду, буду спать”. Митек поворочался с минуту и добавил: “А вообще-то идея хорошая, на счет четверга...”

Часы проконстатировали два по полудню и Митек, одетый и при параде, встретил Васю с распростертыми дружескими объятьями прямо у входа в подъезд. Вася показал передний ряд зубов, сверкнул лацканом Hugo-Bossовского пиджака и галантно попросил Митька проследовать за ним в салон 325 БМВ средних лет, стоящей на противоположной стороне у оперы, аккурат под знаком остановка запрещена. Вокруг машины уже роился полицейский с блокнотиком для штрафов.

- Мы уже уезжаем офицер, простите за беспокойство, - кинул Вася на ходу как-то одновременно залезая в машину и засовывая полицейскому пятерку.

Васина машина тронулся и направилась по плотно обставленной последними достижениями автомобилестроения булыжной мостовой в сторону реки.

- Мы же не в Америке, - наконец нарушил молчание Митя.

- В смысле? - отозвался Вася из-за руля.

- Ты назвал мента офицером...

- А-а-а, ты об этом. Просто звучит хорошо и потом им это нравится, взятка получается меньше, разборки короче. Вобщем, это как комплимент, но за деньги.

- М-м-м, ясно, - промычал Митек и на время замолк.

Машина проехала мимо центробанка и Авенавский бросил на него долгий-долгий пронзительный взгляд и даже мысленно вырисовал внутри маленькую дверку с надписью Jakobsons и даже мысленно успел кинуть в нее гнилой помидор. За центробанком показался канареечного оттенка президентский замок и дорога начала поднимать Васин БМВ на Вантовый мост. Внизу забултыхалась широченная черная Даугава, посреди которой разворачивался в обратный путь толстый белый паром то ли в Осло, то ли в Стокгольм. Паром делал это так близко к мосту, что Авенавский прильнул к окну в ожидании, что вот-вот он спихнет одной из своих палуб несколько машин в реку. Но, к несчастью, этого не произошло. Вася мирно оставил позади и Даугаву, и паром, и остров на котором покоился кампус бывшей alma mater Авенавского, Технического университета, и вот тогда Митек счел возможным снова прорезаться.

- Ну а вообще, откуда мы вдруг стали такими крутыми?

- Кто, я что ли? - усмехнулся Вася.

- Ну не я же. Это ведь твой Бэмс.

На Васином, с позволения сказать, ебальнике показалась довольная улыбочка.

- И прикид почти за тысячу латов и это притом, что президентский дворец мы уже проскочили, а значит на прием к нему не пойдем. Ты бы предупредил хоть я бы тоже человеком оделся.

Вася опять довольно расплылся.

- Нет, серьезно. Где эта золотая жила? Тебе же в школе на кино не хватало.

- Общественная работа, Митенька дорогой, общественная работа. Все от нее, от родимой идет.

- Подожди, у вас же вроде тайное общество, а не пионерская организация. Или вы рекитом подрабатываете?

- Ну, не совсем. Видишь ли, - Вася задумался как бы лучше втолковать мысль и на Авенавского нахлынула легкая волна возмущения тем, что этот Козюлькин уже второй раз за день держит его за идиота, - видишь ли это мы для тебя тайное общество, для меня, для всего города, потому что о нас никто не слышал, а вот для налоговой инспекции или там для реестра организаций мы некоммерческое общественное объединение без цели получения прибыли, разумеется.

- И... - Митек мало что смыслил в этих делах, несмотря на годы обучения менеджменту.

- Эх ты, менеджер высоких технологий, я ж тебе русским языком говорю, организация без цели получения прибыли, живет за счет благотворительности. А Латвия - единственное место в Европе, где платят налоги с благотворительных денег. Сечешь?

- Не совсем, но догадываюсь, что эти деньги вы и воруете. Так что ли?

- Не то что бы, то есть не сразу. Просто по нашим законам налоговая инспекция смотрит на нас сквозь пальцы, тем более мы общество тайное и про нас никто никогда не слышал.

- Ты уже это говорил.

- Не суть. Главное, что за процессом траты денег наблюдает тот, кто их пожертвовал - Вася просиял, полный восхищения местным законодательством.

- Ну и кто же эти ангелы небесные?

- Как кто! Международные и европейские некоммерческие организации, конечно.

- Вам, подпольщикам? С какой это радости? Тут ведь не Куба.

- Не-е-е, ты не понимаешь. Мы называемся Общество национальных культур, взаимотерпимости и дружбы, НКВД сокращенно.

- Я знаю, что я тупой, можешь меня в это носом не тыкать.

- Я же рассказываю, потерпи. Так вот при ООН существует такая организация ЮНЕСКО, про это ты слышал, наверно. Вот, и про еврокомиссариат по правам нацменов тоже, небось слышал. Да, так вот, эти почетные собрания гребут бабки с доброй половины Свободного мира и в начале каждого года занимаются тем что раздают их собраниям поменьше под разные благостные проекты. Пока все нормально, основная шняга дальше. У них там в ЮНЕСКО, понятное дело, своя варка, они нам пятьдесят тысяч дают и на этом двести пятьдесят воруют. Поэтому им там тоже лишние проверки ни к чему. Так что все что от нас требуется это хорошее название и по возможности пустая касса в конце года. А БМВ это еще семечки, тем более, что я в нашей фирме я не главный, а так, на побегушках, можешь представить что люди имеют на этом в Брюсселе.

Ну говорил же, все торгуют, ничего из любви к искусству не делается, - подумал Митя, завершая Васину мысль.

- Так значит общественно-подрывной деятельностью вы не занимаетесь, - добавил он же вслух.

- Почему не занимаемся, обижаешь родной. Да ты сейчас сам все увидишь, почти приехали.

Оказалось, что за время разговора они свернули с шоссе ведущего на побережье и теперь ехали вдоль трамвайных путей в направлении одного из относительно новых районов. Но прошло немного времени и дорога в новостройки ушла влево, а Васина машина продолжила путь прямо среди каких-то покосившихся деревянных хибар и полузаброшенных складов. Дорога здесь превратилась в кривую-косую булыжную кладку столетней давности, местами разбитую до песка, а местами просто отсутствующею. Так что, чтобы не угробить любимый БМВ, Васе пришлось взобраться на рельсы, благо его тачка была аккурат шириной с трамвай. Тут Митек припомнил, что бывал в этом районе и раньше. В первый и последний раз это случилось лет пять назад и, кажется, тоже за компанию с Васей. Они заехали сюда по ошибке, да еще и вечером. Вокруг тогда стояла настоящая гарлемская темень, через дорогу (которая, кстати, через некоторое время просто исчезла) бегали большие черные крысы, над какими-то заборами с колючей проволокой болтались одинокие фонари, а где-то вдалеке выли собаки и дорогу было спросить решительно не у кого. На некоторые подобия человеческих существ они наткнулись только минут через двадцать бесплодных скитаний, и те, понятное дело, любезно согласились указать им путь обратно в цивилизацию в обмен на автомобиль. Один из них даже разбил окно и успел схватить Васю за шиворот, но тут Митек та-а-ак рванул, что дорога нашлась сама собой и очень быстро. Правда потом пришлось менять амортизаторы.

Васю, похоже, подобные flashbackи не беспокоили. Видать маршрут был уж очень привычным. Ну а Митек решил не напоминать, ему не хотелось иметь с Васей общих теплых воспоминаний. Впрочем, он бы и не успел, потому что вскоре дорога, прежде чем умереть окончательно, вдруг стала асфальтовой и Вася съехал с трамвайных рельс во двор одного из покосившихся строений с выступающим скелетом. Сохранившиеся на нем древние надписи свидетельствовали о том, что когда-то оно принадлежало СПТУ Љ17, а может и до сих пор принадлежит. О том, что по совместительству здесь находилось НКВД можно было узнать только заехав во двор. Об этом говорило, во-первых, нехарактерное скопление машин, а, во-вторых, большая медная табличка в министерском стиле с высеченным латышским вариантом аббревиатуры T.K.S.P.D. Получалось не так символично, но тоже красиво.

Митя не без сожаления покинул уже засиженный БМВ и проследовал за Васей. Тот кивнул двум добрым молодцам с автоматами на входе и они безмолвно пропустили Авенавского в тело строения. Тело начиналось с небольшого, грязного предбанничка и, честно говоря, слегка разочаровало Митька, ожидавшего от Васи чего-то булгаковского. Но, как оказалось, Вася до Михал Афанасиевича явно не дотягивал, потому как после предбанничка начинался не колонный зал дома союзов, а вполне соразмерный зданию актовый зал, который от разрушения спасали не волшебные свойства четвертого измерения, а недавно установленный блестящий железный каркас - последний писк инженерной мысли компании Knauf. Подсветкой служили неинтересные люминесцентные лампы, а укомплектован зал был мягкими синими стульями и пюпитром, навроде переносной трибунки американского президента. На стульях сейчас сидели задницы, а за пюпитром задница стояла и о чем-то самопогруженно и самодовольно говорила.

Митек имел честь наблюдать задницу в полный рост всего секунды две, но и этого времени ему хватило, чтобы распознать в ней русского шпиона. Уже одной жестикуляции человека, стоящего сейчас за кафедрой было достаточно для того чтобы в пух и прах разметать предположение о том, что эта бодяга могла финансироваться из ЮНЕСКО, а не из Федеральной Службой Безопасности. К тому же, к жестикуляции добавлялся серый аппаратный пиджак и мужественный штампованный профиль полковника Исаева, к которому, в свою очередь, так и просился черный парашют, зарытый сейчас, наверно, в каком-нибудь болоте под Лудзой. Будь у Мити чуть больше времени он бы собрал еще несколько неопровержимых доказательств, но тут появился Вася и утащил Митю за руку на освобожденные места. Очень вовремя, надо сказать, утащил, потому что правая нога Авенавского, обладавшая повышенной гражданской сознательностью, уже развернулась в сторону двери и была готова бежать в контрразведку, скромно именуемую в тех краях Бюро по Защите Конституции. Левая нога еще ждала чего-то, но, в принципе, тоже была готова. Правда теперь, когда Митек сидел и мог видеть только макушку докладчика, патриотический зуд как-то сам собой успокоился и сменился ленивым любопытством. При том при всем любопытство оказалось отнюдь не праздным, потому что только теперь до Митка дошло на сколько сто шестнадцатой может быть статья уголовного кодекса за разжигание и сколько теряют в полиции, что этого всего не слышат.

Еврейский вопрос, на мой взгляд, а так же на взгляд моих единомышленников, друзья, удачно и бесповоротно был решен еще около семидесяти лет назад после провозглашения государства Израиль, - отвечала задница на заданный кем-то извечный вопрос. - Несмотря на то, что изначально грязный жидовский замысел был, несомненно, создания плацдарма для дальнейшего завоевания Вселенной, этим планам не суждено было сбыться. Дело тут, прежде всего в том, что идеологи сионизма не учли элементарных особенностей своего народа. Желание еврея подчинять и властвовать, господа, всегда базировалось и подпитывалось фрейдистским желанием обретения своей страны. Возьмите классический образ еврея-паука, сосущего кровь из несчастной страны, так часто встречающегося в литературе. То не кровь, друзья мои, подсознательно, этот маленький народец пытался не столько умервчвить страну, сколько изнасиловать, заставить ее быть своей и тем самым как бы вернуть себя к истокам, к временам, когда у них была своя земля. Ведь с каким усердием они набрасывались на несчастное государство, имевшее неосторожность дать им хоть малейшую свободу. Как они подбирали под себя все ресурсы, занимали места в правительстве, делали вид, что смешиваются с местными, на самом деле пытаясь подчинить их себе изнутри, и, в конце концов, наглели до того, что осмеливались называть землю на которой живут своей!.. К счастью всегда находился умный и сильный лидер, помогавший своему народу осознать опасность и вырезать раковую опухоль из тела родины. Евреев выгоняли, но они, подобно примитивным вирусам, сразу же бросались дальше, снова сплачиваясь и становясь еще уверенней в своем стремлении убить. Что же стало теперь, когда им и вправду дали ИХ землю. Теперь никто их не гонит, никто не искореняет, им есть над чем глумится, есть свой парламент, свое правительство со своими фамилиями. С другой стороны, нет внешних довлеющих факторов, теперь они почему-то перестали чувствовать себя уязвимыми, а договорившись наконец с арабами они и вовсе зажили спокойно, причем не только в Израиле, но и во всем мире. Наступило удовлетворение и успокоение. Жиды и вправду превратились в обыкновенный малый народец (не будем забывать, что это и было официальной целью идеологов сионизма). Поэтому я говорю и утверждаю, что еврейский вопрос решен раз и навсегда! Не пройдет и двадцати лет, как эмиграция и тихое растворение приведут к тому, что количество евреев вне Израиля не будет превышать количество бельгийцев за пределами Бельгии, да и уровень их влияния на мировую экономику тоже.

Центр внимания всех достойных людей в мире давно уже пора перевести в другом направлении, а именно Америка и американцы. Не стану утверждать, что здесь обошлось без Абрамов, но тем ни менее, тратить силы борьбы на примитивный чистый антисемитизм в современную эпоху, по-нашему мнению это просто преступление. Приведу простой пример, чтобы вам было проще понять ход наших мыслей. Скажите, что вы думаете об американцах, господа?

Господа дружно ответили: Тупые зажравшиеся свиньи!

Вот именно, - подтвердила задница, - а теперь скажите, что вы думаете о немцах?

Господа ответили: Поганые жирные свиньи!

Хорошо, - сказала задница. - Теперь, никто из вас не станет утверждать, что между ними нет никакой разницы? - господа усиленно замотали головой. - Замечательно. Теперь попробуем вычленить эту разницу, это и будет ключ к пониманию опасности исходящей от заокеанских тварей.

Безусловно, оба народа еще сто лет назад не являлись таковыми и, даже я бы сказал наоборот, оба они безусловно представляли из себя энергичные и целеустремленные нации, но в результате серии мировых войн и ряда других известных нам событий и потрясений эти народы пришли именно к такой свинской форме существования и, похоже, на ней остановились. Таким образом можно сказать, что таков результат их более или менее многовековой эволюции, ее, так сказать, конечный этап. Пока особой разницы не видно. Но эта похожесть, господа, видимая. Свинство похоже по форме, но в то же время заметно разнится по содержанию. Так, пребывание великой немецкой нации в свинском состоянии является защитной реакцией народа, который не смог совладать с сокрытыми в нем же огромными силами, способными перевернуть все наше представление о мировой цивилизации и, отчасти, перевернувшей. Германский народ предпринял попытку насладиться своей силой и превосходством, но, преступно убоявшись, решил спрятать их подальше, так и не развернувшись в полную мощь. Такова природа свинства немецкого - свинства, призванного служить уходу от реальности и, надо отдать ему должное, немало способствующее стабильности на Европейском континенте.

В противоположность ему свинство американское является продуктом, отнюдь не чувства вины или страха, а напротив чувства самоудовлетворенности и самоуспокоенности (во многом сходными с аналогичными еврейскими, между прочим). Американцы достигли практически пика своего благополучия, превратившись в сытых свиней. Но в то же время их англосакская природа требует от американцев, от их верхушки, по крайней мере, постоянного доказательства превосходства их самих и их образа жизни над всеми остальными. Такова уж природа комплекса островитян (англичан) перед населением материка. И благо бы это убеждение проходило мирно и спокойно, нет же, этим современным варварам необходимо заставить всех быть такими же как они, принудить весь мир погрузиться вместе с ними в одно корыто, только тогда они успокоятся. Таким образом их свинство становится агрессивным, я бы сказал, мессианским свинством, ведущим к нестабильности и разрушению устоев таких древних цивилизаций как, например славянская...

Тут Авенавского мелькнула мысль, что если вся эта лавочка уже под колпаком у SABовцев, то самым разумным было бы уйти прямо сейчас, пока его со всей тусовкой не загребли и не отправили лет на пять-шесть, учитывая все предыдущие заслуги. Митя прямо сейчас мог бы встать, выйти и побежать в ближайшую ментовку, нет лучше прямо сразу в SAB (Бюро по защите конституции) и вернуться сюда буквально через пол часа во главе батальона кавалеристов.

Так и сделаем, решил Митек и тихонько поднялся с места чтобы быстро, пока Вася не опомнился, проскочить между рядов и свалить отсюда... Но не тут-то было. Как только Митя поднялся, задница, которая, видимо, все это время за ним присматривала, прервала себя на полуслове и громко объявила на весь зал: А вот, господа, кстати, познакомьтесь. Сегодня с нами Дмитрий Авенавский, тот самый творчеством которого мы все вчера так восхищались. Задница слегка поклонилась обалдевшему от неожиданного внимания Митьку и зааплодировала. Зал тоже разродился аплодисментами и весь заулыбался Митьку.

Когда первая волна восхищения схлынула, Митек тоже поклонился всему собранию и, указав дрожащей рукой на дверь пропищал: Здрасти... Я, я сейчас, только пописать схожу и вернусь... Сейчас. Зал озарился благодушным хохотом и Авенавский утек в коридор, точнее в грязный предбанничик.

Митек остановился и загнано оглянулся. Впереди светилась кривым деревянным проемом заветная дверь во двор, сзади жужжал зал, где объявляли перерыв на пять минут, а справа действительно находилась калитка в суховыгребной сральник, о чем свидетельствовала особого рода летающая фауна. Митя рванулся вперед к двери, но внезапно, подобно грому в ясную погоду, там зашипели голоса из рации, дающие какие-то важные указания охране, охрана понимающе замычала и две огромные черные спины в дверном проеме, словно Сцилла и Харибда, скрыли от Авенавского солнечный свет. В ту же секунду кто-то дотронулся до него сзади и Митек, было, подумал, что к двум мифологическим чудовищам добавились еще и Серены, но на самом деле это был всего лишь Вася.

- Мить, ты куда, туалет вон там.

- Ну да, конечно... - прошептал Митек и, зажав нос, побрел в клозет.

Внутри было грустно, темно, сильно пахло жизнью и летали, как я уже говорил, большие мухи. В общепринятом смысле этого слова можно было сказать, что Митя обосрался, но тем не менее он не стал тратить свое время на всякие глупости, а вместо этого начал искать пути к побегу. Путей оказалось не много. Во-первых, хотя в это и сложно было поверить поначалу, в помещении клозета имелось некое подобие вентиляции. Оно состояло из небольшой отдушины под потолком, настолько небольшой, что даже очень небольшому телу Авенавского было бы сложно через нее проникнуть, к тому же, как показала рекогносцировка под отдушиной уже гулял один из больших людей в черном и с автоматом. Второй путь к побегу вел вниз. Митек подумал, что можно было бы сейчас занырнуть и подождать пока все рассосется само собой. Но, с другой стороны, какая разница в какое говно нырять... Все, больше никаких путей к побегу Митек не нашел, так что ничего не оставалось как только выйти и сдаться на милость победителей.

- Ну чего ты так долго, - возмутился Вася ожидавший все это время у входа. - Перерыв уже кончается, а Евгений Максимович еще хочет с тобой поговорить перед тем как ты устроишь, э-э-э, презентацию.

- Евгений Максимович, whos a hell?

- Ну тот, что сейчас речь толкал, наш главный. Я ведь тебя в основном с ним привел познакомить. Ну пошли, пошли, а то он обижается, если его ждать заставляют.

Вася схватил Митька за запястье и потащил за собой через актовый зал в небольшую комнатушку на противоположной стороне. Таких комнат по периметру зала было несколько, но только эта была увенчана монументальной надписью Учительская, и чуть ниже и мельче Не беспокоить. Однако Васю эти увещевания не остановили и он безо всякого стука и других церемоний взял и ввалился туда, таща за собой поникшего Авенавского. Внутри комната ничем принципиально не отличалась от зала, если не считать того, что стены там были белые, на окнах висели плотные шторы, в центре стоял черный стол, а за столом на этот раз сидел сам Евгений Максимович, в девичестве та самая задница. Сидел он, я бы сказал по всем канонам жанра: на большом стуле, в полоске пробивающегося сквозь шторы света и с руками, переплетенными на пузике, изначально отвернувшись к окну. Когда Вася вошел, Евгений Максимович эффектно развернулся к двери передом, после чего сделал вид, что прервал какую-то свою умную мысль, мило улыбнулся и молвил наконец:

- Спасибо, Васенька, ты можешь быть свободен.

Васенька шаркнул, кивнул и удалился, подмигнув по дороге Митьку, мол держись.

- Ну здравствуйте, товарищ Малинский, приятно познакомиться с вами лично. Да вы присаживайтесь, не стесняйтесь, - Евгений Максимович указал Митьку на стул перед ним.

- Товарищи все в Москве, - ответил Митек, принимая приглашение.

- Ах, простите, господин Авенавский, обознался.

- Господа все в Париже, у нас тут damas un kungi, - Митек подумал, что это, пожалуй уже было лишним.

- Ладно, ладно, - примирительно закивал Евгений Максимович, - пусть будет по-вашему мистер Avenavsky.

- И вы здравствуйте Евгений Максимович. А откуда, извините, вам известна моя старая фамилия.

- А мне вообще, много чего о вас известно, должность такая. И вы, знаете, это много чего позволяет мне надеяться, что мы с вами сработаемся, тем более, что вам и напрягаться сильно не придется, вы ведь этого не любите. Так?

- Э-э-э, ну так. Это все очень мило, конечно, но пока я не совсем понимаю с кем мне предстоит срабатываться и на кой ляд я вам, а главное, вы мне сдались. Сегодня днем Вася заявил мне что мы едем сюда и даже не потрудился мне объяснить толком...

- Как, разве Василий не объяснил вам? Мы Общество национальных культур, взаимотерпимости и дружбы под патронажем ЮНЕСКО.

- Вот-вот, это мне как раз и не нравится. С большим трудом верится в то, что вашу контору содержит ООН, особенно после того, что я услышал о раковой опухоли...

- А вам верится в существование разумной жизни на других планетах? -Евгений Максимович опять перебил тираду Митька.

- Я-то... я и в существование разумной жизни на Земле не очень верю...

- Старая шутка, - махнул рукой Евгений Максимович, - к тому же американская. Это я к тому, что то, во что вам верится или не верится - понятие относительное. Та правда, которую вам поведал Василий безусловно является правдой, хотя и не целой, если считать относительно меня, потому что мы действительно отчасти берем деньги в ООН. А относительно Васи это правда абсолютная, потому что это вся правда, какая ему известна. И вообще, мне кажется, что вас вовсе не источник финансирования смущает, а некоторые мои выпады в сторону лиц еврейской национальности.

- Тем более, как вам известно, я сам к ним принадлежу.

- Конечно известно, представьте себе я тоже, на половину. Это все издержки. Люди думают, раз тайное общество, так значит сразу “Бей жидов!”. Я, между прочим, если вы заметили, пытаюсь их от этой мысли тихо отучить. Что же вы думаете, я совсем дурак и не понимаю, что шовинизм в чистом виде это пещера, вчерашний день, что давно пора подняться над национальными рамками, что глупо объяснять стремления людей их национальными характеристиками, тем более сейчас, когда одному Богу известно кто какой национальности, но что же поделаешь если еще не все достойные люди готовы осознать это так же ясно как мы с вами. Приходится действовать по старинке. Как видите несчастным немцам с американцами тоже достается крепко, хотя они-то тут как раз вообще не при чем, это так, остатки советского комплекса неполноценности, не до конца изжитые в восточных областях Свободного мира.

- И все-таки, что же вы от меня-то хотите, - спросил Митя, пытаясь сохранить самообладание, которое как всегда изменяло ему как раз в самый ответственный момент, когда нужно определиться кто же все-таки сидит перед ним good guy или bad guy. Отвратительное состояние.

- Ровным счетом ничего, дорогой. Всего лишь, ваше имя и светлый образ.

- То есть?

- Вы не беспокойтесь, Дмитрий, мы вам заплатим по лучшим лондонским расценкам, будешь у нас как сыр в масле кататься.

- Да за что же?!

- Как, разве я не сказал? Авторское право и эксплуатация имиджа. Все-таки полумиллионным тиражом издали вашу бурду.

- Какую бурду?! - вопрос был глупый, потому что, при всей литературности натуры, за всю жизнь Мите удалось написать всего одну бурду. - Как это полумиллионным тиражом!

- Ну пока еще не полмиллиона, но сегодня за ночь ребята допечатают, и завтра сутра мы их ровным слоем разбросаем по городу.

- Но как же это! Это же моя резолюция, какое вы право имели! - Митек даже привстал от возмущения.

- Тихо, тихо, идеолог, успокойтесь, - протараторил Евгений Максимович, на всякий случай отклоняясь и придерживая кнопку вызова охраны с обратной стороны столешниц, - я же сказал вам заплатят.

- Да причем здесь заплатят! - отчаянно завыл Митек. - Я требую что бы вы сейчас же отозвали весь тираж, я требую...

- Сидеть! - гаркнул Евгений Максимович и Митек мгновенно повиновался. - Все-таки для идеолога вы явно туповаты, надо будет поменьше выставлять вас на публику, - Евгений Максимович вернулся в исходную позу за столом. - Пожалуй, придется нам сегодня обойтись без презентации, а то еще взболтнешь чего лишнего.

- Но почему именно моя резолюция, - взмолился Митьке, - ведь вам же ничего не стоит написать свою, гораздо лучше.

- Потому, золото мое, что ты сам не понимаешь, какую талантливую штуку сотворил. Зачем мне, спрашивается тратить свое время, если на тебя, Дмитрия Малинского, снизошло озарения и ты умудрился написать шесть страниц средней жесткости расизма не нарушив при этом ни одного пункта статьи 116 УК ЛР за...

- Я знаю за что... То есть как это? Что значит не нарушив?

- А ты сам почитай. Там ведь ни слова о том, что кого-то конкретно надо убивать, каждый сам понимает в меру своей испорченности. А раз прямого призыва к насилию нет, значит и статьи нет. Все гуляй, я попрошу Васю что бы он тебя отвез домой, - Евгений Максимович брезгливо махнул рукой в сторону двери и скрестив руки на пузике отвернулся к Митьку спиной.

А Авенавский встал на дрожащие ноги и неуверенно заковылял прочь из учительской. И только когда он подошел к двери и даже нажал на ручку, и даже чуть-чуть приоткрыл ее, он снова услышал голос Евгения Максимовича сзади. И этот голос прозвучал так убийственно, что Митек еле удержался от того, чтобы не рухнуть на колени.

- Между прочим, Дмитрий Львович, вы там на воле не особенно-то ерепеньтесь. А то вы ведь уже знакомы с Толиком и Аскольдом, ну с теми, что у входа стоят? Вот и сделайте выводы.

Митек сгорбился еще сильнее и вышел. Снаружи его уже поджидал Вася, словно злой ангел-хранитель. Он отвел его в машину и она двинулась обратно в центр под неодобрительные взгляды Толика и Аскольда.

По дороге Вася безостановочно говорил что-то, убеждал Митька в чем-то очевидном, рассказывал ему как все хорошо и замечательно и должно стать еще и еще лучше. Только Митек его не слушал, он закрыл глаза и попытался сосредоточиться на играющем у Васи в машине сборнике “Золотые хиты 90-х” Vol.3. Митек сидел молча, кровь отхлынула от его лица и только когда в машине заиграло Генералы не дают мне спать, хотят видеть меня, что б двигать меня..., Авенавский позволил себе открыть глаза и глубоко вздохнуть.

Седьмой сон Дмитрия Львовича

Бункер был глубоким, почти бесконечным. Сверху цокала лебедка, заунывно гудел двигатель, а за решеткой кабины поблескивала черная мокрая твердь, в которой была прорублена шахта. О цивилизации здесь напоминали только маленькие желтые контрольные лампочки, ползущие снизу вверх, снизу вверх, снизу вверх... Они делали это так омерзительно медленно и так занудно долго, что временами Биркенбаумсу казалось, еще немного и лифт всплывет где-то с обратной стороны, чуть южнее Алеутских островов. Как-то разок вся эта подземная процедура достала его на столько, что он обнаглел и прямо так и заявил, что дальнейшие переговоры он будет вести только на поверхности. Но русские тогда ответили ему, что это невозможно и что бункер, де, единственное место в Швейцарии, где их нельзя было бы прослушать со спутника. Пришлось им тогда поверить на слово, Биркенбаумс плохо разбирался в этих штуках, он не был шпиком, он был карьерным дипломатом, бывший первый заместитель верховного еврокомиссара иностранных дел, а ныне спецпредставитель председателя еврокомиссии на переговорах с русскими. Переговоры были, разумеется, секретными и сепаратными, иначе зачем было в бункер нырять. Сепаратные потому, что русские и слышать не хотели о том чтобы договариваться с американцами, а секретные потому, что многие господа в Брюсселе не безосновательно опасались, что за такое самоуправство союзнички могут им здорово намылить голову, а то и шею. Разумеется, никто из этих господ самолично не решился поехать в Швейцарию, а вместо этого послали Биркенбаумса, все от того, что из всех иностранных языков, он лучше всего владел русским, в том числе и ненормативной лексикой, а так же потому, что Биркенбаумс как никто другой во всем Брюсселе умел пить водку. Учитывая то, что предметом переговоров была полная капитуляция оба этих навыка пригодились Янису в полном объеме. Вот уже почти две недели он только и делал, что спускался каждое утро в секретный бункер под русским посольством в Берне и там до вечера, а то и до поздней ночи, пил водку и во всю матерился.

Поначалу такой способ жизни ему даже нравился. Он придавал бытью вполне законную и непринужденную наркотическую легкость, как в молодости, когда Биркенбаумс только и делал, что тусовался по грязным подворотням с такими же как он долбоебами, курил разную шмаль, пританцовывал брейк и писал на стенах всякие грязные надписи, вконец подрывающие последние устои и без того дряблой советской власти. Помнится, тогда он даже снялся в фильме одного продвинутого режиссера документалиста. Он, кажется, звался Легко ли быть молодым? или что-то типа того, Биркенбаумс там сидел на площади Стрелков напротив Технического Университета и с умным видом нес какую-то несусветную чушь на тему того как плохие Cоветы прижимают его - хорошего латышского парня и буквально не дают продохнуть.

После двух-трех дней пьянки в голову Янису начали забегать разные серенькие мыслишки вроде сбежать в Россию и провести там остаток жизни в ожидании смерти от цейроза, продавая за бухло небольшие натовские секреты. Правда уже через неделю он почувствовал, что больше так продолжать не в состоянии, а через десять дней его организм и вовсе взбунтовался и теперь его тошнило не только от вида и запаха, но и от одной мысли о любой прозрачной жидкости, включая воду. И вот теперь, когда прошло уже две недели с начала переговоров, Биркенбаумс наконец почувствовал, что его коэффициент IQ снизился до неузнаваемости и в организме начались какие-то необратимые процессы старения и сморщивания.

Меж тем конца переговорам видно не было, русские, казалось, только разогревались, кричали Биркенбаумсу, что он их не уважает и что с трезвым с ним не о чем разговаривать, вобщем, упорно держали Биркенбаумса за своего парня, каковым он не являлся.

Гул двигателей прекратился как всегда внезапно и кабина, слегка подпрыгнув, остановилась. Последняя контрольная лампочка повисла где-то под потолком и растворилась в окружившей Биркенбаумса первозданной тьме. Незаметный доселе безмолвный лифтер появился с правой стороны поля зрения и галантно растворил перед Янисом скрипучую желтую решетку, служившую дверью. В ту же минуту темнота впереди немного отступила и высветила в себе коротенький коридорчик в три светильника, прорубленный в той же черной и мокрой скальной породе, что и шахта лифта. Янис кивнул лифтеру, вышел в литосферу и довольно скоро оказался у двери в раздевалку финской бани.

- Едить твою мать, Биркенбаумс! И где! Тут в глубине Швейцарских руд, - в предбаннике уже сидело трое почавших русских в белых хитонах. - Какого хера приперся?

Биркенбаумс выдохнул громко и пессимистично. Делать было нечего, в любом случае нужно было приниматься за работу. Хотя черт его знает кому это нужно было. Время от времени создавалось впечатление, что единственной задачей трех этих гэбэшников было как можно дольше засирать Биркенбаумсу мозги. Гэбэшники были чрезвычайно породистые, из того типа людей, который выращивают на секретных плантациях где-то под Красноярском-26 или Москвой-200. Янис Биркенбаумс как человек глубоко уважающий в людях врожденный профессионализм поначалу очень обрадовался тому факту, что наконец-то ему выпала честь поработать с той серой элитой российского Комитета, о которой он так много слышал еще будучи в институте, но которую толком так никогда и не видел. Он думал, что переговоры на таком уровне могли бы стать для него важным жизненным experienceом. Собственно так оно наверно в итоге и вышло, только вот сам Янис не получил от этого ровным счетом никакого кайфа. Первые трудности нарисовались на первых же минутах встречи. Буквально через час Биркенбаумс окончательно понял, что русские переговорщики были настолько идентичны как внешне так и внутренне, что различить их между собой нет совершенно никакой возможности. Правда это все конечно были всего лишь цветочки. Примерно через неделю Янису удалось набить на них руку, а дней через десять он даже смог на глаз определять степень их опьянения. Вобщем, было их трое и звали их Владимир Владимирович, Сергей Вадимович и опять Владимир Владимирович. И должности они имели соответственно: второй секретарь Первого Главного департамента ФСБ (150 грамм), первый зам главы президентской администрации по вопросам внешней политики (150 грамм) и, наконец, коллега Биркенбаумса - спецпред президента на переговорах с ЕС (200 грамм, он начал еще в гостинице, перед выходом). Дальше хуже Биркенбаумс со временем понял что эти хреновы переговоры никуда не продвигаются и не продвинутся никогда, и что эти русские срать на все глубоко хотели. И на переговоры они положили и на самого Биркенбаумса... Впрочем, об этом он уже думал. Просто обсессия какая-то получается. Ладно, - решил Биркенбаумс, - не будем о грустном. Что у нас там сегодня на повестке?. Он посмотрел в глаза оппонентам, но так ничего и не смог из них вычленить. Очевидно на сегодня никакой повестки не было. Как обычно.

- Я-янчик! Латышская морда, - пропел из угла Владимир Владимирович, тот который спецпред. - Заходи, родной, чего встал. Мы тут по тебе уже соскучились все.

Биркенбаумс снова вздохнул.

- Проходи, проходи, раздевайся, - допел Владимир Владимирович, разливая.

- Вова, я же просил, кажется...

- Ничего не хочу знать. Сейчас штрафную, потом ты быстренько переоденешься и в парилочку.

- Во-ва...

- Ну по чуть-чуть. Вот, буквально полстопочки, - спецпред указал на выцеженную рюмочку. - Давай Янчик, а то честное слово, у ребят может, создастся впечатление, что ты нас не уважаешь.

- Вов, но может хотя бы...

- Никаких. У нас сегодня серьезное дело.

Бркенбаумс покорно опустил голову и побрел переоблачаться в хитон. А заодно, пока Янис неторопливо проводил переоблачение, он припомнил какие все же сильные изменения претерпела его кровеносная система. Еще буквально в начале месяца его чуть не вынесли замертво из парилки и сердечного приступа тогда удалось избежать только каким-то чудом. Теперь же тело держало такие перегрузки как нефиг делать, только вот не понятно было хорошо это или плохо.

Биркебаумс вышел к русским весь в белом, как римская статуя, молча хлобыстнул штрафную и, не говоря ни слова, бесшумно проплыл в парилку, так что даже ни одна пылинка подземного бастиона не шелохнулась в ответ на его продвижение. В парилке Янис сел на самую-самую верхнюю полку. И только когда его ноги уперлись в головы второго секретаря и первого зама, он ощутил некий призрачный кайф, так как смог осознать, что между ними и им все же есть разница, хотя и не очень большая.

- Вам не надоело все это, - спросил Янис спецпреда, когда они уже лежали на берегу небольшого лазурного бассейна и блаженно пыхтели.

- В каком смысле, Янчик, - Владимир Владимирович насилу оторвал голову от пола и бросил на Биркенбаумса недоумевающий взгляд.

- Ну сидеть в этом подземелье.

- А что здесь такого?

- Я имею в виду, что у меня же все договоры готовы, их только подписать осталось, а мы уже две недели тут сидим и к ним даже близко не притронулись.

- И что? - до Владимира Владимировича плохо доходило, чего же еще нужно этому басурманину. - Если конечно тебе здесь все примелькалось, то мы можем переехать в загородную резиденцию. Но говоря откровенно, это уже будет наглостью, потому что если ты не забыл, идет война и в такое время, когда страна все силы отдает фронты, тратить деньги на разъезды это уже...

- Нет, ты не понял, я же как раз об этом хочу сказать. Мы тут сидим, водку пьем, а ведь этой войны уже неделю как могло не быть.

- Ну?

- Да, что ну, - вконец взбесился Биркенбаумс, - там ведь ваши ребята гибнут!

В ответ лицо спецпреда вдруг как-то окаменело, глаза перестали недоуменно двигаться и за секунду до краев наполнились животной ненавистью и решительностью, он в полдвижения вскочил на ноги и Биркенбаумс уже приготовился к самому худшему, но Владимир Владимирович всего лишь сгреб Яниса за хитон и быстро и решительно проговорил ему прямо в нос:

- А вот ребят наших, падла, ты своими грязными латышскими лапами касаться не смей! Понял? - спецпред немного встряхнул Яниса. - Понял, я спрашиваю?

- Понял, - пропищал Биркенбаумс и цепкие лапы его отпустили.

Тогда Владимир Владимирович метнулся к бутылке, налил и торжественно на весь бассейн произнес: За ребят! Стоя, все пьем стоя и ты, сука, тоже!

Потом все затихло. Пару минут все тихо сидели и болтали ногами в холодной водичке.

- Кстати Биркенбаумс, - вдруг прорезался Сергей Вадимович, - Тебе тут один мужик привет передавал.

- Какой еще мужик? - удивился Биркенбаумс, которого в Берне знал только личный секретарь и резидент.

- А шут его поймет. Идем мы сегодня сутра с Владимиром Владимировичем из отеля на работу, - он кивнул на второго секретаря и тот в подтверждение замычал, - а тут останавливается какой-то козел на Линкольне и спрашивает, вы, мол, из российского посольства? Ну мы говорим, да мол, типо мы это. А он тогда спрашивает, знаем ли мы Янку Биркенбаумса. Мы говорим, мол, понятное дело, конечно знаем, как иначе, мы с ним переговоры секретные ведем каждый день. Ну он тогда говорит, что бы мы после второй обязательно передали тебе привет.

- А-а-а как звали мужика? Он не сказал случайно?

- Как же не сказал, сказал... Как его звали, Вова?

- Далес, Ален Далес, по-моему, - отозвался второй секретарь.

- Далес, - Биркенбаумс хлопнул в ладоши, - Далес, очень хорошо, замечательно, - сказал и вошел в ступор.

Биркенбаумс просидел в ступоре с минуту и все это время русские с удивлением на него пялились. А он сидел на корточках, подперев подбородок кулачком. А через минуту вышел из ступора и сказал:

- Ну я пошел.

- Куда это? - изумился спецпред.

- Из газет узнаете.

Тогда он вышел в предбаничик, наскоро оделся и бросился к лифту. Лифтер затворил за ним желтую решетку и лампочки поплыли в обратном направлении. -150 метров, -145, -140... А Ален Далес, между прочим был фигурой довольно широко известной в определенных узких кругах. Биркенбаумс его тоже знал неплохо. К сожалению. Далес был американским резидентом в Швейцарии и отвечал за шпионскую сеть от Гибралтара и до Кохтла-Ярве. Подобный пристальный интерес с его стороны к скромной персоне Янис мог означать только то, что он засыпался. А это в свою очередь тоже ничего хорошего означать не могло. В лучшем случае пристрелят где-нибудь в лесочке. Хотя, с другой стороны, Яниса не покидала надежда, что не поздно еще соскочить, ведь, в сущности ничего же еще не произошло.

Он выскочил на улицу. Ничто вокруг не предвещало опасность. Небо было прозрачно, воздух свеж и только слабый сентябрьский ветерок лениво гонял по земле первые желтые листики. На другой стороне был припаркован автомобиль Биркенбаумса. Такой близкий и манящий, хоть сейчас садись и вали на всех парах куда-нибудь во Францию.

Из-за поворота показался грузовик, большой такой и тяжелый, каким обычно запрещено ездить по центру города. Биркенбаумс сделал шаг по дороге. Грузовик разогнался. Он сделал еще шаг и вышел на середину улицы. Тогда грузовик разогнался еще и подъехал совсем-совсем близко...

Митек отворил тяжелую деревянную дверь подъезда, но не обнаружил за ее чернотой ровным счетом ничего солнечного и блестящего. Утро было серым. Они теперь с каждым днем становились одно другого серее и главное холоднее. Люди тоже посерели. Они теперь считали необходимым кутаться в свитера и куртки и загар с них как-то смыло вместе с улыбками. Все-таки приближалась осень, что не говори. Пришло время линять, опадать и накапливать жиры на зиму. А вот Митек, между прочим не верил во времена года. То есть вполне возможно, что где-то на большой Земле времена года и были, но Митьку как-то не представилась возможность пожить где-либо настолько долго чтоб в этом убедиться воотчую. В Латвии, по крайней мере, времен года вообще никогда не существовало, температура всегда была одной и той же, просто в то время, которое называлось летом люди мерзли в майках и ходили в солярии, а в то которое называлось зимой включали в домах отопление и прели в шубах. Вот и вся разница, чистейшей воды социология.

Дверь захлопнулась и Авенавский побрел на работу. Хватит сачковать. Нужно было чем-то отвлечься от действительности. По крайней мере, спрятаться в подвале Макдональдса было гораздо более разумной идеей, чем сидеть дома как вчера и отвечать на идиотские звонки. Сколько ж их было, звонков-то? Штук двадцать, чтобы не соврать. Шестеро вчера звонили с телевиденья: четыре наши основных канала, немцы какие-то и, по-моему, русские. Трое с радио звонили и еще штук восемь из газет, итого получается семнадцать. Ну, окей, это тоже не мало. Тем более, что они все спрашивали одно и то же. Откуда, мол, это вы господин Авенавский такой выискались и какие, де, цели преследовали сегодняшней акцией, и вообще, кто это такой богатый вас такого умного финансирует. Ну хоть один бы задал вопрос на который Митек мог бы ответить, там, сколько время или как пройти к памятнику Свободы - что-нибудь материальное! Так нет же, все лезут в дебри. А эти возмущено-благодарные сограждане! Их вообще не считано было. Ей богу, надо в Латтелеком дать распоряжение не выдавать больше никому его номер, а то так и допечь человека не долго. Хорошо еще, что фотографию нигде не напечатали, а то бы и на улице прохода не было. М-мда, хорошо-то, хорошо, но боюсь, что это только вопрос времени.

Митек со злостью наступил на одну из валявшихся под ногами брошюрок. Их вообще чего-то слишком много было в окружающем пространстве. То тут, то там они свисали с крыш и веток деревьев, валялись на тротуаре и мостовой, наконец по несколько штук торчали из карманов прохожих. Евгений Максимович явно немного переборщил с тиражом. В Риге не было столько политически подкованного народа, даже считая стариков, младенцев и заезжих гастролеров. Это, пожалуй была самая распространенная ошибка всех засылаемых сюда казачков из ГБ. Они продолжали мыслить московскими категориями. А здесь город был маленький, пограничный, полу провинциальный, народу мало и все всех знают, в том числе спецслужбы. Короче, фурор можно было бы произвести и чуть-чуть меньший, тогда, возможно, и реакция населения была бы более адекватной. Ладно, про реакцию населения еще рано, а вот реакция прессы уже конечно последовала во всей красе.

Митек немного свернул с маршрута и направился к ближайшему киоску на углу бульвара Бривибас, прямо в радиусе видимости огромных золотых арок Митиного работодателя. С той стороны киоска, где стояли красивые журналы Митек ничего веселого не нашел, точнее, может оно и было весело, но не про Митка. Частная жизнь опять писала про то, что у жены президента в детстве были глисты и, наверно в связи с этим, у нее теперь напрочь отсутствует вкус к прическам и, с другой стороны, госпожа премьер министр дура-дурой, но со стилистом у нее все в порядке. 7 Секретов делилась со своими читателями тем, что теперь модно проводить вторую половину ночи в Секретном эксперименте в старом городе, а после этого опять стало правильно идти завтракать в Черную кошку, а не в пельменную как в прошлом месяце. Рядом еще лежало новое трехмерное переиздание знаменитой детской сказки о добром сказочнике Оли-ЛУКойл, который над хорошими мальчиками раскрывает ядерный зонтик, а плохим перекрывает нефтяной крантик. Вобщем, ничего светлого. Другое дело на газетной витрине. Там писали про пивной праздник на Кипсале, заседание Еврокомиссии... а вот про Митька. В Диене целая полоса. Вчера ровно в полдень в небо над нашим городом одновременно поднялось шесть вертолетов... бла-бла-бла... за комментариями мы обратились в рижскую думу и там вашему корреспонденту ответили, что акция не получала никаких официальных разрешений от муниципалитета и городским властям точно так же как и всем нам простым рижанам оставалось только разводить руками... и так дальше.

Бизнес&Балтия пошла еще дальше и обратилась прямо в пресслужбу Минобороны, где их корреспонденту по большому секрету заявили, что им тут не Россия и не фашистский режим и что с подобными акциями ничего они сделать не могут потому, что не сбивать же их из зениток, честное слово. Чуть ниже шло интервью с председателем рижской еврейской общины, где он говорил, что, в принципе, со всем сказанным в Митиной брошюре он согласен. Разве что стояло добавить к списку прав, находящихся в юрисдикции государства, еще и право частной собственности.

Панорама Латвии орала, что ничего, мол, удивительного в этом во всем нет и что подобные литературные произведения являются ничем иным как прямым следствием той политики фактического апартеида, которую проводят латвийские и европейские власти по отношению к местному русскоязычному населению. И что все их коллеги - козлы и ничего не понимают если приписывают вчерашнюю акцию российской разведке, на самом деле это глубинные силы русского народа поднялись с земли и ка-а-ак...

Ниже следовало интервью с самим Митьком. Следовало оно почти во всех газетах и везде на одни и те же вопросы Митек отвечал по-разному. Интервью умудрился дать даже Час - единственная газета, которая не удосужилась вчера дозвонится до Авенавского. Впрочем, в любом случае, все это была чистой воды беллетристика. Ни на какие вопросы Митя вчера не отвечал, так что и читать эти ответы нечего. Что же еще интересного?.. А-а-а, вот и оно. Вечерние новости все-таки надыбали его фотографию, пока что старую. Наверняка взяли в каком-то ментовском архиве. Не-е, это та фотография которую Митя подал в американское посольство, на визу года четыре назад. Сволочи! Вот тебе и human rights, вот тебе и fully confidential и all rights reserved. Ладно, ладно, дорогие империалисты, ладно, ладно. Вот сейчас пойду на работу и все вам там напорчу!

Оплот империализма уже во всю шевелился. Авенавский не имел права входить в здание с парадного входа, им обладал только самый высший менеджерский состав, но и здесь на кухне можно было почувствовать как там в зале, на головокружительной высоте, начали ходить озадаченные люди с кофе и свежим номером Диены, забегали девочки на кассах, а главный менеджер по работе с клиентами Маритэ в нервной сосредоточенности, как генерал перед боем, начала обходить свои владения в ожидании надвигающегося ланча. Здесь на кухне всего этого не видели, но, как и в любом хорошо отлаженном организме, каждая часть которого является неотъемлемой частью целого, не прошло и минуты как ответственная суетливость спустилась сюда по линиям доставки, конвейерным лентам и секретным лифтам для персонала. Так же как и в зале здесь не стало места расхлябанности, улетучилась куда-то лень и на их место пришла четкая работа. Каждый старался как можно быстрее и качественнее выполнить свое маленькое дело, которое, слившись в потоке с сотней таких же маленьких дел, позволит всей корпорации выполнить свою основною задачу - вовремя и достойно накормить клиента.

Именно поэтому, когда Авенавский тихо одел свою робу и заступил на пост к конвейеру, его поначалу никто не заметил. Народ был полностью погружен в работу. Наверно прошло не меньше чем два часа прежде чем поток схлынул, утренний пик пошел на убыль и Женя первый раз оторвал голову от конвейера.

- Митя? - в голосе послышалось даже не удивление, а как бы возмущение происходящим.

- Привет, Жень, как делишки.

- Митя... А что, собственно, ты тут... То есть я хотел сказать, я как-то раньше не придавал этому значения, но твоя фамилия Авенавский, если я не ошибаюсь?

- Не ошибаешься, - без особого энтузиазма ответил Митек, почувствовавший, что начинается.

- Аха...

- Да.

Женя аккуратно упаковал приехавший к нему чисбургер, отложил его в кучку готовой продукции и принялся за следующий.

- Ну ты даешь! - заключил он, закончив упаковку. - Тут вчера такое творилось. То есть я конечно своими глазами не видел, я тут сидел целый день. Но чуваки, которые притащили листовки с улицы говорят, что народ был в полном опупении. Это ведь ты, я правильно понимаю?

- Отчасти.

- However, тут в подвале тоже неслабо было, Оярсу пришлось чуть ли не палкой ребят загонять работать, он-то, небось, первый все прочитал и уже обо всем потрепался с кем хотел.

- Так они, что, - Митек сделал пальцем круг в воздухе, - все уже знают, что, ну что это я...

- А, ты за это беспокоишься. Не-е, никто пока не сопоставил. Я бы, вобщем-то, тоже не сопоставил бы, если бы мне вот он не подсказал, - Женя указал на Борю, который все это время мирно раскачивался посреди конвейера в мыслях о чем-то о своем. - Представляешь, является сегодня сутра и говорит, что фамилия нашего Митька, типо, Авенавский, правильно? Ну я так подумал, вроде да, правильно и плюс к тому тебя уже несколько дней на работе нет, не иначе ты там чего-то замышляешь.

- Ну и что народ говорит?

- Ничего, говорят, что прикольно ну и правильно, по большому счету.

- А ты, что говоришь?

- Я... Я не знаю, как перформанс получилось здорово.

- Ну а вообще? - не отставал Митя.

- А вообще, вообще ты знаешь, я всегда подозревал, что ты псих, но что до такой степени убедился только теперь...

- Продолжай.

- Я, просто, понимаешь, не могу для себя определить, что должен чувствовать человек и какие у него в жизни должны быть проблемы, чтобы написать такую херню, да еще разбросать ее по всему городу и окрестностям с вертолета.

Bingo!, - подумал Митек и принялся лепить отмазки, прежде всего, конечно, перед собой, а не перед Женей.

- Ну это только отчасти правда.

- Да неужели. И что же ты, интересно, можешь сказать в свою защиту? Что тебя подставили, а на самом деле ты хороший и интернационалист и ближнего любишь почище, чем самоя себя...

- Не совсем... - Митек прервал Женину тираду и принял скорбный вид перед следующей репликой. - Не знаю как тебе сказать, но... но последнее время мне кажется, что мной руководит какая-то высшая сила, она направляет меня. Направляет, буквально шаг за шагом.

- А, чушь собачья, - протянул Женя, - люди уже пять тысяч лет лепят эту отмазку. А по мне так это у нас такой видовой признак. У Homo Sapiens две ноги, по пять пальцев на руках, тридцать два зуба и нам кажется, что нами управляет высшая сила. Воистину, ничто не меняется под луной!

Женя снял с носа черные очки, протер их кончиком красного передника и сунул в нагрудный карман, где уже валялась корочка агента ЦРУ.

- Вот, стой! Это движение, что это было!? - вскрикнул вдруг Митек

- Какое движение? - ответил ошарашенный Женя

- Ну что ты сейчас сделал?

- Я, - еще пуще удивился Женя, - ничего!

- А очки, я же видел. Ты только что снял очки.

- Какие очки, мальчик, акстись, у меня зрение абсолютное, очки сроду не носил.

- Я так и думал, конечно! - заорал Митек чуть ли не на весь зал, - ты один из них. А я тут перед ним распинаюсь. Э-эх, козел! - кинул он на прощание и убежал в туалет пересиживать кризис.

- Точно псих ненормальный, - заключил Женя, обращаясь то ли к Боре, то ли к своему я. - Вот такие революции и совершают, потому и живем так дерьмово, что о народном счастье одни идиоты заботятся.

Боря тоже посмотрел в ту сторону, куда только что сбежал Митек, но не сказал ничего, а только пожал плечами и встал на его место, с которого было удобнее класть в гамбургер котлетку.

А что это я, собственно?, - подумал Митек, оказавшись в прохладном одиночестве сортира. Чего я на него срываюсь, какие, к черту, очки, когда в подвале и так тьма кромешная. Все, возвращаюсь на рабочее место и делаю вид, что ничего не было, а то он, не дай Бог, еще проболтается всем, что это я - Дмитрий Авенавский.

Митек медленно вышел из туалета, захлопнул за собой кодовую дверь и пошел на рабочее место. Коллеги тоже, наверно, решили замять произошедшую истерику, поэтому при его появлении Боря безмолвно подвинулся, а Женя тоже не сказал ни слова, просто покосился в Митину сторону и иронично усмехнулся. Впрочем, Митьку и этого хватило:

- Слушай, если ты такой умный, чего ж ты тут в подвале торчишь?

- Ничего лучше не смог придумать, пока в туалете сидел? - ответил Женя не отрывая взгляда от конвейера.

В очередной раз Bingo, - подумал Митек, но вслух ничего не вымолвил. - Надо отсюда выбираться. Койво, родной, ну где же черти твою жопу носят!

Черти носили жопу Койво по верхним палубам еще минимум с полчаса, после чего его зеленая пилотка с каталкой наконец-то показалась в проеме служебного лифта и Митек смог радостно и свободно вздохнуть. Наконец он сможет избавить себя от общества этих тихих придурков.

- Знаешь, Койво, у тебя есть одно неоспоримое преимущество, - сказал ему Авенавский переодеваясь, - ты не читаешь по-латышски.

В ответ Койво как-то нехорошо оживился и Митек уже пожалел, что завел этот разговор. Он оттащил Авенавского под локоток в сторонку и заговорчески произнес:

- Мить, я как раз хотел поговорить с тобой об этом.

- О чем, - громко спросил Малинский.

- Да ладно тебе, я навел справки, все нормально. Здесь никто не понял, что это ты, можешь не волноваться. Я, знаешь, сам-то не читал, но судя по тому, что мне рассказали, ты молодчина. Так держать, братан - Койво хлопнул его по плечу, подмигнул и добавил, - Давай, езжай развлекайся, я тебя не выдам.

И Мтек поехал развлекать себя пиханием мусора. Лифт вновь взмыл на шестой стеклянный уровень, двери растворились и город опять предстал перед Митьком, как на ладони. Сегодня солнце по оранжереям не гуляло, потому что при всем Митином уважении и при всей низости облачного слоя, шестой этаж Макдональдса явно до облаков не дотягивал. Поэтому город был сумрачный, река серой, горизонт низким, а ветер порывистым. А в остальном ничего такого не изменилось. Зеленая тетка на памятнике Свободы все так же с укором и стыдливой надеждой поглядывала на запад, ее руки были решительно вздернуты над опущенной головой и как прежде, вот уже почти сто лет, она из последних сил держала в ладонях три золотые звезды. Единственная разница была в том, что теперь на краюшке одной из звездочек мирно покоилась маленькая беленькая Митина брошюрка.

Взгляд уперся в упругий серый горизонт и вернулся домой ни с чем. Митек глубоко вздохнул, подошел к урне с надписью Спасибо и начал утрамбовывать ее содержимое, мечтательно наблюдая за бегущими внизу человеками.

- Здравствуй Ася, - сказал Митек не оборачиваясь, когда дверь служебного лифта вдруг хлопнула и за спиной послышалось легкое постукивание ее шагов.

- Митя, Митя...

Фраза прозвучавшая в ответ не вписывалась в стандарты и у Авенавского это вызвало неожиданный прилив любопытства. Он даже повернулся.

- Ася, Ася, - передразнил он.

- Как ты мог, Митя.

Господи, только этого не хватало, подумал Митек и на всякий случай переспросил:

- Мог что?

- Не пытайся меня запутать, я все знаю.

- Знаешь о чем?

- Митя, я пытаюсь разговаривать серьезно. Я знаю, что это ты написал тот текст, который вчера разбросали с вертолетов и еще я знаю теперь, что тебе срочно нужна...

- Подожди, подожди. А откуда ты знаешь, что это я. Вот я, например, твою фамилию не знаю.

- Я тоже твою не знала, до вчерашнего дня. Но мой папа читает Вечерние новости и там...

- А-а-а, - Митек закачал головой, - ну ясно, я пошел.

- Митя стой!

Ася ухватила его за локоть и Авенавский, немного прибалдевший от такого поворота событий, повиновался.

- Я приняла решение, - она зажмурилась, вздохнула, потом опять открыла глаза и продолжила, - тебя срочно нужно спасать и только я одна знаю как... Митенька, дорогой, - она дотронулась рукой до его небритой морды, - вместе мы...

Нет, они все сговорились, подумал Митек уворачиваясь.

- Ась, но почему сразу спасать-то, у нас же свобода вероисповедания. Каждый думает, чего хочет, ему снится чего хочется и ходит он на какие хочет собрания...

- Митя, но я чувствую в тебе какую-то недосказанную...

- ...так что не надо никого спасать, все нормально, мир прекрасен, птички поют, солнышко светит, я веду регулярную и хорошо продуманную социальную и половую жизнь.

- Мить, я знаю, что в моих силах заставить тебя...

- Не надо, не трать время. У тебя благополучная семья, приятель первокурсник и на Рождество вы с ним едите в Англию. А, разве не так?

- Ми-и-тя, Вова все поймет, я с ним поговорю и...

Вова. Надо же, а я, кажется, угадал насчет первокурсника!

- Ася, не надо говорить с Вовой, ради всего святого! Он нихера не поймет, потому что никто бы этого не понял, потому что глупости это все и ты сама поймешь это еще сегодня вечером.

- Но ведь это все твой алкоголизм, - она не выдержала и повысила голос. - Кто-то ведь должен найти в себе силы вытащить тебя из ямы. Это мой долг, потому, что я это вижу. Долг как... как, как христианский долг.

Нет, ну это уже слишком, - подумал Митя, который вот уже месяца три ни капли. - По-хорошему она явно не понимает.

- Ася, я не пью. Вообще. Так, что счастливо тебе оставаться, поезжай в Англию, а я пошел в подвал. Меня Койво ждет не дождется.

- Но...

- До свидания, have a good life.

Последнюю фразу Авенавский произнес уже стоя в закрывающихся дверях лифта. Потом она захлопнулась и Ася с глазами на мокром месте скрылась от него. Лифт завыл, пол под Митьком ринулся вниз и вскоре, секунд через тридцать, наверно, перенес его в темный и дымный подвал в котором вместо серого неба над людьми нависал черный сводчатый потолок, весь в разводах, потеках и черных горелых пятнах сажи. Авенавский вышел из лифта, переоблачился, сердечно поблагодарил Койво за оказанное доверие и встал за станок, пообещав себе предварительно, что сегодня ни с кем больше не перекинется ни словом. Обещание Митек сдержал. И, как только свет за маленьким окошком под потолком начал понемногу тускнеть, он собрал свои монаточки и, не попрощавшись с персоналом, вышел восвояси на чистый воздух. В принципе, он бы сделал это и раньше, но, к сожалению, при входе его карточка автоматически блокировалась до восьми часов вечера и кодовый замок на внешней двери наотрез отказывался выпускать его наружу.

Чистый воздух был пасмурный. Нет, нет, дождя в этот день не было. Наоборот, даже. Было как-то тепло и по-домашнему уютно в этой потухающей атмосфере. Тут, наверно, сказывалось то, что зовется бабьим летом, оно под самый конец напрягало все свои оставшиеся скудные силенки и одаривало людей в последний раз чем-то, что с поправкой на северную широту, можно было назвать летним духом. И народ, как дитя малое, радовался этому. Все вдруг опять заулыбались, засмеялись и пустились во все тяжкие.

Прямо рядышком с замаскированным под общественный туалет служебным входом в Макдональдс возле часов начала собираться тусовка. Все там с кем-то встречались, возбужденно покрикивали, здаровкались, перемигивались, благо город маленький - все всех знают. А потом, когда все перевстречаются, разобьются по двое или на компании, они ринутся отдыхать в старый город. Будут себе сидеть в пабах или в уличных кафе, все-таки тепло еще - лето. Будут слушать музыку, а может, попрутся наблюдать за каким-нибудь очередным грандиозным перформансом. Кажется, по радио говорили, что сегодня в честь конца лета ровно в девять часов на всех башнях города одновременно начнут играть трубадуры, а потом звонари сбацают чего-то попсовое из средневековой классики. Вроде, говорят, что последний раз такое устраивали лет пятнадцать назад. А еще там на площади перед собором уже второй день монтируют какую-то здоровенную сцену с экраном, тоже не иначе что-то задумали. Город уже во всю готовился к наплыву. Засверкали и запылали вывески, тускло засветились окна в кафе и шумно зажглись люстры в дорогих ресторанах, народ наполнил кривые улочки и загомонил на всех доступных наречиях. А по низким черным облакам и старым стенам домов уже запрыгали зеленые лучи лазерных шоу, устраиваемых окрестными дискотеками.

А Митек шел среди всего этого великолепия, засунув руки в карманы и уперев взгляд в асфальт, и думал, что вот еще сегодня о нем будут помнить и говорить и, скорее всего, завтра тоже будут, да и после завтра, наверно, тоже, но, вот, скажем, через неделю или дней через десять о его выкрутасах все забудут и о том, что случилось вчера утром будет напоминать, разве что огромная куча литературы на городской свалке. Над ней будут кружить чайки, будут рыться в ней и все думать, ну где же, мать ее, еда-то. И это, конечно, с одной стороны хорошо, но с другой стороны в этом ничего хорошего нет, потому что Митек все равно был и остается чужим на этом празднике жизни и все говорило в пользу того, что это положение навряд ли кому-либо или чему-либо когда-либо удастся исправить. Так он и будет мучаться пока не помрет.

- Дмитрий! - когда Митек дошел до дома и открыл дверь в свою комнату монитор над кроватью уже работал и на нем нетерпеливо улыбалось лицо какого-то црушника в черных очках. - А я уже тебя тут заждался! Знаешь, я грешным делом даже подумал, что ты... Ну да, ладно, - црушник на экране откашлялся в сторонку, - пришел и хорошо. Так вот, Митя, чего я здесь вишу и всем надоедаю, знаешь? Не знаешь. А того, бриллиантовый наш, что мне бы от всего сердца хотелось выразить тебе чувство нашего глубокого удовлетворения и восхищения тем, как ты, мил человек, себя держал в последние двое-трое суток. Более того, я много мотался по городу, многое слышал, и это многое позволяет мне сказать, что не только мы, но и все прогрессивное население, все простые люди доброй воли вместе с тобой. Такого восторга, такого общенационального подъема этот город уже давно не видел, пожалуй, со времен песенной революции 1989-1991 годов. А эти рефлексирующие интеллигенты, эти столовские работяги, не обращай на них внимания. Они считают, что если они...

- Слушай, кончай тараторить, а, - Митек забирался на кровать и попытался скинуть ботинки. - Сказал бы лучше чего-нибудь умное.

- Умное? - изумился црушник, - а что разве... Ну ладно, умное, так умное. Чего например?

- М-м-м, - Митек вопросительно поглядел в потолок, потянулся и взял небольшую паузу, - ну что такое бесконечность, например.

Црушник на экране ухмыльнулся и глянул на Митька поверх очков.

- Ну это как раз самое простое. Направь как-нибудь на досуге камеру на экран и будет тебе бесконечность.

Камера!, крикнул Митек, потом приподнялся из горизонтального положения, вытянул из правого верхнего угла монитора небольшой черный глазок на проводе и направил его в экран. Митина комната на экране исчезла и на ее месте появился зеленовато-синий хвост из уходящих куда-то в глубь экрана квадратиков. М-да, действительно бесконечность, с сожалением констатировал Авенавский, вставляя камеру на место.

- Ну что? - поинтересовался вновь появившийся на экране црушник.

- Скучно, а повеселее что-нибудь есть?

- Можно и повеселее. Пожалуйста, а известно ли тебе, Митя, что человек с которым ты совсем недавно имел предметный приватный доброжелательный разговор и который известен тебе под именем Евгения Максимовича Прямыхина на самом деле является российским шпионом?..

- Тоже мне новость, у него это на лбу большими красными буквами написано.

- Ладно, в таком случае тебе будет интересно узнать, кто осуществляет связь между этим высокопоставленным шпиком и его, так сказать, не менее высокими покровителями в российском посольстве.

- И кто же, Вася что ли?

- Не-е-ет, не Вася, а знакомый тебе Яков Бляхорчук из города Новополоцка. Так что ты, Митенька завяз по самые уши.

- А-а-а, елки, - Митек отчаянно щелкнул пальцами и стукнул себя по лбу, - надо же как продешевил. Это мне наука, нельзя доверять всему, что люди говорят.

Митек отвернулся от экрана и погрузил голову в подушку. Так он пролежал, наверно, минут пять, пока в воздухе тихонечко не заиграли фанфары и Митек задним чувством ощутил, что вот оно пришло какое-то призрачное вдохновение.

- Ладно, - сказал он, резко повернувшись на спину. - Будь добор, освободи телефон на пару минут.

- Мить, ты чего? - переспросил црушник, который все это время наблюдал за мысленным процессом с высоты своего положения.

- Я говорю, телефон освободи, мне позвонить надо.

- Ты чего надумал-то?

- Хорошо, - Митек сел на кровати, - могу и без тебя. Выключить экран!

Монитор погас, но не успел Авенавский дойти до телефона и набрать номер вручную, как экран снова загорелся.

- Ты знаешь, Митя, у меня сложилось впечатление, что ты пытаешься от меня избавиться.

- Алло, здравствуйте, - заговорил Митек в трубку, не обращая никакого внимание на виртуальный образ, - мне, пожалуйста, телефончик горячей линии Бюро по Защите Конституции.

- Митя... Митя, ты кончай это дело, тебе же хуже будет, Митя! Подумай сам, это же не решение. Более того, так ты сможешь навредить только сам себе. Малинский, послушай меня, уже ничего не остановить...

- Отключить экран на хер от электричества! - прошипел Митек, зажимая трубку. - Да-да, именно SAB, совершенно верно, спасибо большое.

Он посмотрел за окно, там совсем уже стемнело, но дождь так и не пошел. Вдалеке что-то задудело, это, наверно, трубадуры на башнях врубили попсятину, а весь остальной город в почтении остановился и замер, представив на мгновение, что вернулись времена старой Ганзы и, что, не иначе, как сам бургомистр сейчас выйдет на балкон ратуши и призовет доблестных горожан идти мочить засевших в замке крестоносцев с епископом, которые уже в конец обнаглели и от которых никакого житья не стало. Митек глубоко вздохнул.

Если вы желаете набрать номер прямо сейчас, пожалуйста, нажмите цифру один, если желаете сохранить номер в памяти вашего телефона, нажмите цифру два, если.... Авенавский с грустью посмотрел на трубку и нажал единицу. Говорите, вас слушают, произнесли в ней. Здравствуйте, - ответил Митя, - меня зовут Дмитрий Авенавский. Мне бы хотелось сообщить вам некоторые факты относительно деятельности русской разведки на территории Латвии...

Последний сон Дмитрия Львовича

Вы будите смеяться, но сегодня ночью Митьку ничего не приснилось. Больше того, ему и вчера ничего не снилось и даже позавчера. Тут, наверно, сказался какой-то психологический парадокс, что-то такое сидящее в области вытеснений теперь освободилось и чесаться перестало. А может просто погода изменилась, все-таки осень, холодно с утра, дождь моросит, как-то это к сновидениям не располагает. А может просто надоело всем, не знаю, точно не могу сказать, этого и сам Митек знать не может. Известно только, что мир грез под командованием господина Биркенбаумса от Митка отвернулся, а от реального мира Митек отвернулся сам. В Макдональдсе он с тех пор не появлялся, телефон отключил, телевизор не смотрел, газеты не читал. Так что он даже не знал, затих ли уже скандал с его писаниной или пресса до сих пор воет, а может Евгений Максимович решил издать дополнительный тираж, Авенавский даже этого знать не мог потому, что в окно не смотрел. Митек ждал. Он знал, что что-то должно произойти, что-то появиться. Иначе и быть не могло, иначе из-за чего весь сыр-бор подымать. Так что вопросов было всего два: когда и кто первый поспеет. Или до SABа наконец дойдет, что Митька пора прибирать к рукам или Толик с Аскольдом нанесут ему дружественный визит.

И вот сегодня оно настало. Не буду врать, Митек сегодня не проснулся с тем чувством, что оно должно произойти прямо сейчас. Как раз наоборот, он уже почти отчаялся. Как раз сегодня он подумал, когда проснулся, что мучениям его и неизвестности конца не видно и что еще немного, буквально двое-трое суток, и он с повинной вернется в Макдональдс. И вот, оно пришло. Оно пришло незаметно, по крайней мере, Митек не припоминал что бы кто-нибудь звонил в дверь, стучал или, хотя бы из приличия, как-то справлялся у него, желает ли он сегодня принимать посетителей.

Произошло это так. Авенавский уже давно проснулся, сходил в туалет и теперь одетый валялся под одеялом, ровным счетом ничего не ожидая. Как вдруг, дверь растворилась с легкостью перевернутой ветром страницы и в комнату к Митьку вошли двое в штатском. Нет, нет, нет, это были не Толик с Аскольдом. Эта парочка, надо признаться, была несколько более хилой. И в этой наглой хилости, в этой беспардонной незащищенности безошибочно угадывались знакомые и родные черты латвийского мента. Это особая, совершенно специальная, порода людей, страдающих от обделенности и несовершенства мироустройства. Таких, как они, не берут в охранные фирмы, эти люди слишком философичны для бизнеса. Но душа, их нежная израненная деревенская душа просит, требует формы и серых цивильных костюмов, она молит о власти и оружии и потому, они все, как один, идут в полицию, а некоторые, которые самые-самые, идут в даже в спецслужбы.

- Дмитрий Авенавский-Малинский? - начал тот, который был посолидней.

- Так точно, - спокойно ответил Митек, выглядывая из-под одеяла.

- Сержант Янис Биркенбаумс, Бюро по Защите Конституции.

То-то у него морда такая знакомая, - подумал про себя Авенавский. А Биркенбаумс тем временем, пока он думал, достал из-за пазухи какую-то бумажку.

- Господин Авенавский, - начал читать сержант внутренних войск, - в связи с особой опасностью, которую вы лично и люди приближенные к вам, представляют для безопасности народа Латвии и стабильности конституционного строя на территории Латвийской Республики, я получил приказ ликвидировать вас без суда и следствия.

Митек немного прибалдел от такого поворота событий, он не думал, что SAB возьмется за него настолько серьезно. Хотя, с другой стороны, его это не должно было сильно удивить или смутить, ему давно уже было известно о подобных варварствах контрразведки. И здесь, поверьте, отнюдь не черное наследие советского ГБ виновато, все как раз наоборот. Тут мы имеем дело с обратной стороной медали, с, так сказать, побочным эффектом всех этих, мать их так, европейских конвенций о запрете смертной кази. Ведь теперь официально даже расстрелять человека нельзя было. А между тем враг не дремлет и враг этот коварен, поверьте мне. Вот и приходится сабовцам вершить правосудие подделываясь под разборки и вооруженные ограбления.

- У вас будут какие-нибудь пожелания? - учтиво поинтересовался сержант.

Митек замотал головой.

- Хорошо, тогда, ефрейтор Цубукс, приводите в исполнение.

- Погодите, погодите, господин сержант, - ответил второй мент, который был поменьше и побелобрысее, - вот вы сказали безопасность народа Латвии, а у меня мама русская. Это как?

- Все нормально, Цубукс, перестаньте говорить глупости и приводите приговор в исполнение

- Хорошо, оставим национальный вопрос, - продолжал Цубукс. - Но вы уверены, что все, что мы делаем вписывается в европейские конвенции?

- Ефрейтор, - прошипел Янис, - не умничайте и немедленно приводите в исполнение.

- Но...

- Выйдем, - он повернулся к спокойно лежащему Митьку. - Извините нас на секунду.

Полицейские вышли за дверь, там произошла небольшая перепалка. Митек ее не слушал, потом что-то большое упало на землю и Янис вернулся в комнату один.

- Простите. Это его первое дело.

- Да ничего, ничего, - ответил Митя. - Все понятно. Только можно одно замечание?

- Говорите, только быстрее, пожалуйста.

- Знаете, господин сержант, я не знаю вас лично, но судя по фамилии вы в этой жизни плохо кончите, имейте в виду.

- Хорошо, спасибо, я обязательно учту - ответил Биркенбаумс и выстрелил Митьку прямо в лоб.

Роман Кремерофф Иерусалим, 2000.