КРЕМНЕВ ЕВГЕНИЙ

Князь Ярош

Где-то в славянских землях в дохристианские времена.

Некий князь, измученный набегами кочевников и междуусобицами, решил увести подданных с южных границ на северо-восток и, там, в непроходимых лесах и топях, отгородившись и от степняков, и от соплеменников, основать новое недоступное княжество.

Почти девять лет княжьи холопы рубили девственные леса, превращая их в непроходимые засеки. Внутри засек они возвели укрепленное городище для князя и гридней, и большой посад для селян. Засека, глубиной почти в сотню километров, большой дугой опоясала новое поселение, с других сторон защищенное непроходимыми топями и дремучими лесами.

Покончив с засеками, князь увел холопов в старые посады, а две сотни самых сильных и опытных работников оставил строить на засечных путях ловушки и ямы. Сам же князь с дружиной, то сторожил старые посады, то наведывался к строителям.

Главой строителей был Пивень: седой мужик лет пятидесяти с вислыми усами - сын волхва; рудознатец, травник, строитель. Неотступно при нем был единственный сын - Ярош - подросток 12 лет.

В ЗАСЕКАХ

Вверху светит солнце, но здесь - давящее нагромождение поваленных крест накрест стволов огромных деревьев. Полусумрачно и душно. Слышны голоса и шум лесной работы.

Пивень в длинной до колен рубахе, с кругами пота под мышками, стоит у ручья посредине узкого загибающегося прохода и держит в руке растение. Рядом мальчик в такой же рубахе, босой, подстриженный под горшок.

-Это, Ярко, собачий корень. Примечай какой он и где растет. Обычно он где посуше и рядом хоть одна береза стоит.

- А для чего он, тятя?

- А вот для чего. Берешь такой корешок. Потом... - он подбирает комок земли, отрывает мочалку корня от стебля и вминает его в кусочек почвы, плюет на него и немного мнет. - Ежли не хошь чтоб собака тебе учуяла и по следу пошла, положь этот шматочек в свой след, или лошадиный, или любой другой. Собака как его нюхнет так и все - собачьего ума лишается и больше ни на че негодна. Толька стрелить ее потома надо, а то порвать может. А ежели когда дождь пройдет, новые надо ложить, эти уже негодные.

Мальчик, открыв рот, смотрит на отца.

- А еще есть така штука на человека, на следопыта... Ежли такой следопыт увяжется по следу какому, никак от него не спрячешься. От это для него. - Пивень достает из котомки тряпицу, наклоняется к ручью, смачивает тряпицу и, прикрыв рот, завязыывает ее сзади головы. - А ну к отойди, - отстраняет он пораженного мальчика, садится на землю, достает из котомки кожаный мешочек, осторожно развязывает и вынимает оттуда продолговатую шишку хмеля.

Мальчик недоуменно смотрит на отца, потом начинает покатываться от смеха.

- Так то ж хмель, тятя!

- Так хмель-то не простой. Чего я тряпочку мокрую надел? Там в хмеле снадобье в пыль растертое. Как дыхнешь его - так все. Сдуреешь. Как та собака от корня ... Как вот это снадобье готовить, надо эту тряпку не токо намочить водой, а и пописать на нее...

- Пописать!.. - закатывается мальчик.

Слышно ржание лошади.

Пивень осторожно укладывает репей назад, снимает с лица повязку, поднимается с земли. - Потом, сынок, я тебе покажу и травы и грибы, покажу как ловушку робить на тропе, да так что никакой следопыт не найдет...

Подъезжает князь. Он суров на вид, чернобород, у него толстая шея и сумасшедшие воспаленные глаза.

- Здорово, Пивень!

- Здоров, княже!

- И что там ямы, роблятся?

- А как же, князь...

Теперь они в другом месте засек, окруженные такими же мрачными завалами. Стоят - князь верхом - у края ямы. На дне, утыканном острыми кольями, работают люди, - Добре, добре, - сумрачно качает князь головой. - А готовую можь показать?

- Отчего ж не могу. Могу. Ток ты князь не увидишь той ямы.

- Ну, ну, холоп! - сердится князь - Веди!

Князь, вслед за Пивнем и мальчишкой, объезжает яму по узкому краю. Впереди перекресток. Они сворачивают направо, через десяток шагов Пивень остерегающе поднимает руку. Князь и сын замирают за ним.

- Ну, - строго вопрошает князь.

- Че, ну! Я сказал - не увидишь.

- А че, далеко от мене яма?

- Пять и два шага жеребца твово.

Князь задумчиво глядит на место предполагаемой ловушки. Потом оборачивается и свистит. Через некоторое время двое чубатых гридней приводят связанного мужика в оборванной рубахе и с побитым лицом.

Ј Ты пошто убег в посады без мово ведома? - сурово спрашивает князь испуганного мужика.

Ј Так жонка у мене рожала. Вота я и убег.

Ј А пошто, обпившись меду хмельного, болтал тама всяко про засеки, да про знаки тайные?

Ј Навет то, князь! Злой навет от мово соседа. Зуб он на мене имеет. Жонку он мою хотит себе взять.

Ј И - возьмет. Коль у жонки мужик такой языкастый.

Ј Смилостивись князь! - подается мужик к княжескому жеребцу, - Не будет такого боле! Днем и ночью на табе робить буду! Перуна о здоровье табе и деткам твоим просить буду!

Ј И без табе есть кому просить... Так болтал значит про знаки тайные? Сказывай!

Холоп опускает голову.

Ј А жонка твоя - рабыня древлянская. Раз уже убегала, но жизни лишена не была. Ты у ногах моих валялси. Просил за дуру. Так?

Холоп опускает голову еще ниже.

Ј Развяжи! - приказывает он дружиннику. Тот развязывает.

Мужик потирает затекшие руки и с надеждой смотрит на князя.

- Жить хошь?

- Уж так хочется, княже, аш и не могу сказать: как!

- Ежли табе вот этот отрок, - он тыкает плеткой в ближнего гридня, - не догонит он до туда, - он указывает на дальний поворот прохода. - Отпущу, - князь сверлит его взглядом. - Разумеешь?

Пленник кивает и с ужасом глядит вперед.

Ј Побегешь на пять, пять и пять шагов впереди гридня. А то мой Горда больно резв. Умиг тебе догонет, коли удачи табе наперед не дать. Да, Горда?

Гридень растерянно кивает.

Ј Шагай! Ну! - нависает князь над холопом.

Мужик поднимает плечи, закрывает глаза и идет вперед. На одиннадцатом шаге вскрикивает и проваливается. Где-то там внизу визжит.

Ј Жонку и родичей холопа умертвить. Слышь, Горда?

Ј Да, княже.

Ј И соседа - тожа.

Князь с отроками стоит на краю ямы и угрюмо смотрит на извивающегося хрипящего пленника. Ярош тоже подошел. Ему страшно, но глаз он не отводит. Князь поворачивается к Пивню. - Сделай как было! Холопа брось там!

Он отсылает гридней.

- А теперя говори, Пивень, как мне знать про ямы и ловушки.

- А-а. То просто, князь. По знакам. Всего знаков семь. От пошли к развилке.

Они стоят на перекрестке четырех проходов.

- От смотри, князь, на все проходы. Че увидишь такое - скажи.

Князь вертит толстой шеей. Всматривается. - Ниче не вижу, холоп, говори!

- Ага! Ну, смотри сюды. - Пивень тыкает пальцем на завал прямо перед ними. Вишь два ствола березовых, а третий рядом внаклонку. Эт первый знак. Они укреплены незаметно, так что хошь и подгниют, а все одно не повалятся. Вот туда пойдешь, значит, не вернешься. А вот сюда гляди. - Он показывает на проход, из которого только что вышли.

Князь опять пытается что-то увидеть, но напрасно.

- Не тяни, говори.

- А вон видишь, на пять шагов вперед по праву руку, два комля друг над другом торчат. Эт знак.

Князь кивает. - А значит прямо можно проехать?

- Да. Это и есть настоящий путь. Сейчас тут проедешь. А потом сделаем, что нет.

- Покажи как.

Пивень с сыном идут вперед, князь следом верхом.

- Ну, скоро? - не терпиться князю.

- Щас, - говорит Пивень, продолжая мерно шагать. - Теперь все. - Он останавливается.

Князь недоуменно озирается. - Здесь че, говори.

- А мы, княже, над ямой стоим.

Всадник смотрит вниз. Лошадь беспокойно переступает.

- Вот вишь то бревно по леву руку, ежли его щас двинуть вверх чуток, то мы как перепелки на кольях повиснем.

- Вместе повиснем?

- Вместе, княже, вместе. Не сомневайси.

Князь сверлит глазами землю, потом Пивня.

- А, леший тебя дери! - губы всадника змеятся подобием улыбки. - Смотри мне!..

Издалека слышен условный свист.

- Потом доскажешь подробно, что еще тут у тебя да как, - говорит князь и разворачивает лошадь. На секунду останавливается. - А твой малой тоже про все знаки ведает?

- Ну, да.

Князь задерживает тяжелый взгляд на мальчике. Ярошу становится жутко, но глаз он не опускает. Князь неожиданно гогочет и пришпоривает коня.

Пивень вздыхает. - Ох, лукав наш князь! Ох, лукав! Чистый ромей!..

ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА СПУСТЯ

Глубокая осень. В воздухе кружатся снежинки.

Пивень с Ярошем идут по проходу в засеке. За ними десятка полтора работников с топорами. Пивень останавливается. Поднимает руку. - Все, братва! Далее - сами. Развилок нет, ловушек - тожа. Князь вас уж, небось, заждалси.

Работники идут мимо, прощаются с Пивнем. - Ну, уж теперь до встречи в посадах!.. Прощевай!.. - Подбегает запыхавшийся мужик с зайцем в руке. - Вот, Пивень, как просил. На петлю словил...

Пивень берет серую жирную тушку. Осмотрев, одобрительно хмыкает, передает сыну, прощально ручкается с охотником.

Шаги и голоса стихают за поворотом, сын с отцом остаются одни.

- Ну, че, Ярко, оставим собачкам гостинца. Так, на всякий случай.

Он достает из котомки заготовленную лепешку и впечатывает ее в лошадиный след.

Они молча идут некоторое время. Проход совсем сужается. По бокам висят гирлянды высохшего хмеля. Пивень останавливается, разглядывает гирлянды, потом со значением глядит на сына.

- Ну и че, Ярко, мы тут встали? Говори!

Сын глядит на хмель.

- Наверное, ловушку на следопыта ставить?

- Твоя правда, сынок. На него, на самого. Про то даже князь не знает... Ну да ничего. Когда выйдем - доложу. Авось не прибьет.

Издалека слышны крики.

- От че, не терпится, что ли! Скоро будем! - ворчит Пивень, доставая из котомки тряпицу. Он смачивает ее водой из поясного бурдючка, прикрыв рот, завязывает на шее. Хватаясь за сучки, лезет вверх по стволу, вдоль гирлянд хмеля. Лезет мягко, как кошка. На высоте почти в два человеческих роста останавливается, достает из-за пояса нож и делает прорез в продолговатой шишке хмеля, висящей напротив его носа, вытаскивает из котомки кожаный мешочек. - Отойди, сынок. Мало ли что... - Шишку, вытащенную из мешочка, Пивень осторожно просовывает внутрь прорезанной шишки, потом подмигивает сыну. - Ну, лезь сюды! - Он снимает с лица тряпку. - Да смотри - дерево не поцарапай!

- Знаю, тятя! Чай ученый!

Ярош по-кошачьи взбирается наверх, останавливается на высоте отцовского пояса.

- Гляди.

Ярош снизу вверх внимательно разглядывает шишку-матрешку.

- Ну-у. Понял что я сделал?

- Да, тятя. А для чего?

- Ага. Ну, гляди дале. - Наклонившись, Пивень рукой разворачивает голову сына в сторону завалов. - Че там видишь?

Привыкнув к полумраку, внутри засеки, Ярош различает самострел, направленный в их сторону. Самострел не взведен. Он непривычно маленький - в треть боевого лука.

- Понял, батя! - восклицает сын. - Ты насторожишь его на шишку, да!?

- Ну, да. А шишка для следопыта. Токо вот насторожка для следопыта должна быть тонкая. О-ох тонкая! Эт тебе не козла стрелить!

Пивень спускается вниз.

- Перво-наперво надо его завлечь. Да?

Ярош кивает.

- А как?

Сын пожимает плечами.

- А вот как!

Пивень достает из-за пазухи ожерелье, увешанное когтями, снимает его с шеи и одним из когтей - медвежьим - царапает ствол с противоположной стороны тропы.

- Что это на охотничьем языке значит?

- Ежли рядом медвежьего следа нету, значит - опасность. Самострел тама, или яма ловчая какая рядом есть.

- Верно мыслишь, сынок! И че ж он будет делать, как такое увидит?

- Ну, жилу от насторожки будет искать. Или самострел тама. Ежли не найдет - яму.

- Голова, голова, сынок! А смотри сюды внутрь.

Ярош всматривается в полумрак засеки и различает большой самострел. Он тоже незаряженный.

- А теперь иди сюды, - Пивень подводит сына к противоположной стороне - там где малый самострел и гроздья хмеля. - Смотри тута. - Он подталкивает его к небольшой прогалине. Приглядевшись, сын видит в двух шагах от себя средней толщины осину. На уровне его глаз в ней просверлена круглая сквозная дыра. Внизу из-за ствола торчит оперение стрелы. Пивень отстраняет сына, протискивается внутрь и вытаскивает стрелу. Стрела несуразно длинная и без боевого наконечника. Просто оструганное острие с еле обозначенной насечкой у навершия.

- А я, тятя, таких стрел и не видел!

- А и не увидишь, ежли сам не сробишь.

Пивень проталкивает стрелу в дыру. - Ну, - оборачивается к сыну. - Понял че к чему?

- Не-е, не понял, тятя!

- А зайца на что в руках держишь?

Мальчик смотрит на зайца. Пожимает плечами.

- Ну, ладно, - Пивень с силой выдергивает стрелу из дыры и протискивается обратно на тропу. - Зайца давай.

С зайцем и стрелой он протискивается обратно. Прижав убитое животное к стволу, он протыкает его стрелой; и стрелу, уже вместе с зайцем, вставляет в дыру. - А щас, Ярко, понял? - оборачивается он.

Сын напряженно думает.

- Ну дырку на что я просверлил? А-а? А наверху там у нас что?

Сын открывает рот, хлопает глазами. - А стрела прям сквозь осину торчит, да?

- Конечно.

Рот сына растягивается в победной улыбке. - Понял, тятя, понял! С той стороны на конце стрелы петля будет от верхнего самострела!

- Верно, сынок! И че?

- Ну и че. Он как пустой самострел увидит, начнет стрелу искать и зайца увидит. И захочет добычу снять...

- А ежли зайца зверь пожрет?

- А он стрелу все одно захочет посмотреть! Как же не захочет. А может он хозяина знает или еще чего.

- Верно, Ярко, что б охотник да стрелу не выдернул и не поглядел, такого ввек не бывает! Да-а, вот так... Ну а далее понятно че будет... - заканчивает Пивень задумчиво. Помолчав, он спрашивает. - А че нам сделать потом надо не забыть?

- Следы свои замести. Веточки и листья надломленные убрать. Травы не оставить примятой, - радостно тараторит сын.

- Хорошо, Ярко. Ну, давай дело доделаем, да уж и пойдем. А то князь, небось, гневается.

Когда до выхода из засеки остается всего ничего, Пивень останавливается у ручья. - А вот сюды гляди. - Он показывает вправо, в непролазнуй кустарник, откуда вытекает ручей, пересекающий их путь. За кустарником возвышается привычная стена поваленных деревьев. Пивень боком протискивается меж кустов, сын вслед за ним. За стеной кустов обнаруживается что-то вроде туннеля в человеческий рост высотой, сводом которому служат поваленные деревья.

- Здорово, батя! - зачарованно восклицает сын.

- Эт знаешь, как отнорок в барсучьей норе.

- Ага.

- Так, на всякий случай. Ежли по нему пойдешь, сбоку от главного входа выйдешь.

- А можно, тятя, я по нему выйду.

- Ну, выйди, че ж. Там и встренемся. Ток ты так, из хода наружу не вылетай сильно. Осмотрися: че да как.

Ј Ага. А че так, тятя?

Ј Ну, ты ж охотник. Ты дичину первый должон учуять. А потом уж она табе. Кода на твоей стреле будет.

Ј А-а!

Ј Вота и не выдавай себя допрежь сроку.

Пивень возвращается назад.

Он стоит некоторое время, прислушивается.

- Че т тихо так. Как сгинули все.

Ярош весело несется вдоль ручья по сумрачному тоннелю, перепрыгивая через редкие пеньки. Вот впереди стена кустарника. Ясно что здесь где-то выход. Он останавливается. Вот и узкий проход. Бочком бочком он протискивается к свету. Сквозь кустарник видно, как что-то маячит впереди. Кто-то из княжьих слуг, видать. Ярош бесшумно выходит из кустарника.

Невдалеке от него чубатый дружинник. Он склонился над чем-то. В руках у него окровавленный нож. Поначалу Ярош думает, что тот свежует кабана. Но когда его взгляд фокусируется на том, что внизу, ноги его начинают мелко-мелко трястись, а к горлу подкатывает тошнота. Под дружинником лежит тот посадский, что поймал отцу зайца. Кафтан его распахнут, рубаха от горла до пояса в крови. Ярош с шорохом, почти падая, отступает назад. Дружинник поднимает голову. Он тяжело дышит, глаза у него пьяные.

Яроша как буд-то прорывает и он начинает кричать, высоко, как заяц. - Тя-я-тя! Тя-я-тя!..

Дружинник вытирает нож о голенище грязных сапог, оглядывается по сторонам и, крадучись, надвигается на мальчика.

- Тя-ятя-я!!! - Визжит Ярош.

- Тс-с, малой! - шипит дружинник. Он бросается на мальчика, но тот, прервав крик, боком ныряет в отнорок. Чубатый кидается вслед за ним, но путается в колючих кустах, ругается.

Мальчишка, на крыльях ужаса, несется по тоннелю. Когда Ярош почти добегает до выхода на засечный проход, мимо проскакивает всадник, направляющийся вглубь засеки.

То князь.

Никто другой не может так уверенно и без страха двигаться по смертельно опасным лабиринтам.

Ярош замирает в нерешительности. Сзади слышится шум бегушего дружинника. Мальчишка ужом проскальзывает между поваленных деревьев и ползет вглубь завалов. Далеко ползти нельзя. Если заблудешься, никогда отсюда не выберешься.

Он забиваетя в сумрачную глубину, замирает.

Чубатый вихрем врубается в кустарник, отделяющий его от прохода, и оказывается посреди засеки. Мальчишки нет. Он бежит дальше на подгибающихся от страха ногах: где-то тут ямы с кольями, о которых он ничего не ведает. Вон и князь впереди. Что-то разглядывает. Может пацана нагнал. Он подбегает к князю.

Князь сурово глядит на дружинника. - Эт че щенок там у тебя верещал?! Тихо кончить не мог? И откуда он там взялся?

- Не кончил я его князь. Убег пацан. Проход там тайный есть. Из него он и выскочил. А я как раз одного посадского колол. А он увидал и орать...

Князь тяжело смотрит на чубатого. - Ладно, пацан никуды не денется. От Пивень... Ну к, напомни, че соглядатай говорил.

- А-а, - дружинник пытается успокоить дыхание. - А вот стали Пивень с пацаном от ручья, шагах у пяти по десять, и че-то они туда-сюда ходили. Ближе он никак не мог подойти, заметили ба. И че-то он пацану все показывал да рассказывал. Ага. И еще. В том месте хмелем все заросло.

- Ну! Че еще говорил?

- А потом ниче. Я ножиком попытал его. А он все: смилостивись, да, смилостивись! Ниче боле не видал! Ну, я кирдык ему и сделал, как ты указал.

Князь оглядывается вокруг: Судя по всему - место то. И от ручья недалеко, и хмель вот он висит гирляндами. Дружинник тоже приглядывается.

- Князь, гляди от! - Он показывает на свежии царапины на наклонном стволе поваленной осины.

- А ну ищи, че тама!

Чубатый осторожно сует голову в притропный кустарник. - О! Самострел, князь! Уже стрельнутый!

Он выдергивает голову назад. Переходит на другую сторону прохода. Сует голову там.

- Заяц, князь! - кричит он.

Князь спешивается. Заглядывает в полусумрак завала. Переходит на другую сторону. Там выглядывает самострел. Потом останавливается посреди прохода - руки в бока - Зайца на самострел взять? Эт как? - он задумывается.

- А ну к, стрелу тащи!

- Щас, княже!

Дружинник протискивается к стволу с зайцем и стрелой. - А еще вспомнил, князь, че сказал соглядатай, - говорит гридень, - Он говорил, что посадский, вот тот самый, значит, мой последний, зайца Пивню притащил, петлей задушенного. Вот и чудно как-то, да, княже? Тама заяц, тута заяц висит... Зачем Пивню зайцы...

Князь стоит, раздраженно хмурит брови и пытается понять, откуда вдруг появилось ощущение надвигающейся беды. Наконец звериный инстинкт срабатывает. - Стрелу не трогай, тетеря! - кричит он как раз в тот момент, когда дружинник тянет ее к себе.

Вверху звонко поет тетива и, с недоумением, они видят, как на них опускается облачко рыжей пыли.

Ярош потерял счет времени.

Поначалу он слышал отдаленное бубненье голосов. Потом все затихло. Потом где-то кричали, и долго ржала лошадь, буд то билась и не могла вырваться. А потом - тишина.

Мальчик до головной боли вслушивается в шумы завалов, но человеческих голосов не слышно. Наконец, он решается и выползает из укрытия.

В проходе долго стоит, ловя звуки.

Тишина.

Подумав, идет вглубь засек.

У гирлянд хмеля все истоптано, валяется заяц, пронзенный стрелой. Ловушка сработала, и Ярош понял на кого.

Он идет по свежему следу княжеского коня.

Идти прищлось недолго. За третьим поворотом налево след обрывается у ямы. Ярош осторожно подходит к краю.

Князь упал между кольев головой вниз. Наверное, сломал шею. Дружинник висит рядом. С его чуба до сих пор капает кровь. Лощадь упала в угол ямы, и долгое время билась, - угол ловушки сильно обвален.

Мальчик надолго задумывается: у него нет еды, он не знет где отец и где дружинники. Редкие снежинки, опускаясь на землю, уже не тают. Начало смеркаться.

Ярош идет вдоль завала, вглядываясь внутрь. Выдергивает тонкий березовый ствол, подтаскивает его к яме, опускает внутрь и осторожно соскальзывает вниз. Подбирает мутно блестящий кривой нож чубатого, не касаясь тела, снимает с него боевой кожаный пояс с ножнами и пустым колчаном. Затем перерезает ремни, держащие притороченные сбоку сумы княжеской лошади. С трудом выкидывает все это наверх. Cнимает седло и подседельный войлок. Обрезает княжеский колчан со стрелами и тоже отправляет наверх. Меч и лук не берет. Один слишком тяжел, другой - слишком туг. Из под крупа лошади что то блестит. Он тянет. Это серебряная цепочка. Мальчик тянет еще, и из под лошади выдергиваются два кожаных бурдючка. К одному из них пристегнута золотая застежка в виде оленя. И это тоже улетает наверх. Потом он еще выкидывает войлок и выбирается из ямы.

Уже совсем стемнело, взошла луна. Где-то ухает филин.

Ярош нашупывает в суме кусок вяленой веприны и жадно ест. Потом открывает одну из фляжек. Запах душистый, странный. Ярош делает три больших глотка. Это хмельной мед.

Он сидит на свернутом войлоке, спиной прислонясь к сумам, и смотрит на зажатого в ладони золотого оленя. По телу растекается тепло. Становится легко и беззаботно.

Уже почти засыпая, он просовывает в завал добычу, сам протискивается далее, за колючие кусты дикой розы - чтобы защититься от близких мертвецов - заворачивается в войлок и тут же засыпает.

Ему снится кошмар: князь и дружинник по очереди, быстро-быстро, так что не видно рук, тыкают отца ножами в шею и не могут проткнуть. Шея отдается деревянным звуком, и отец улыбается в длинные усы...

Ярош просыпается.

Уже рассвело.

Где-то вверху стучит дятел.

Он садится. Сквозь ветви виден край ямы.

Ярош в мгновение вспоминает все вчерашнее: мертвецы на кольях. Нет отца. Где-то бродят княжьи слуги, хотящие его смерти.

Он долго вслушивается в шумы леса: ничего человеческого.

Привязав сумы и одеяло к толстым сучьям, он одевает пояс чубатого, заполняет пустой колчан княжьими стрелами и идет на поиски отца.

У гирлянд хмеля вытаскивает из-за пазухи припасенную тряпицу, повязывает вокруг шеи, прикрыв рот, и лезет наверх - снять самострел.

На земле Ярош пробует натяг тетивы - вполне по его силам. Он вставляет княжью стрелу - тяжелую, с закаленным наконечником. Ищет цель покрупнее. Выбирает пень, похожий на жилистую шею, торчащий наискось, шагах в тридцати, прицеливается и спускает тетиву. Стрела глухо тюкается в деревяшку.

Через несколько минут мальчик в боковом проходе. По следам выходит, что кроме него и чубатого дружиника, никого здесь не было.

У выхода наружу он изготавливает лук к стрельбе и прислушивается. Невдалеке слышится гай воронья. Ярош бесшумно протискивается меж кустарников.

Слева и справа от мальчика стеной тянется мрачный хаос засеки, покрытый высохшими сетями вьющихся растений. Прямо перед ним из сухого разнотравья торчат пеньки широкой просеки.

На том месте, где вчера лежал охотник, никого нет. Слева, над кустарником, кружит воронье. Мальчик понимает, Что это значит. Он крадется в ту сторону, держа лук наизготовку.

Кустарник растет вдоль неглубокого оврага. Овраг завален окровавленными телами посадских. На самом верху лежит охотник, поймавший отцу зайца. Лицо его попорчено стервятниками.

Отца среди убитых нет.

Ярош идет по следам. Временами останавливается и слушает птиц. Людей здесь нет. Птицу - не обманешь.

След выводит его к искусственному палисаду, устроенному на салазках из гладко оструганных бревен, которые, в свою очередь, ходят по деревянным желобам, выдолбленных в толстых дубовых бревнах. Желоба, смазаные изнутри дегтем, врыты в землю.

Когда вход закрыт, со стороны его не видно.

Но он открыт. Что странно.

Ярош долго слушает лес. Но и здесь никого нет.

С великим трудом он задвигает палисад и идет по следу, через просеку, вглубь прореженного вырубками смешанного леса.

Лес по пологому холму поднимается вверх, потом, так же полого, катится вниз.

За вторым холмом опять слышится воронье карканье. Ярош идет на звук.

Первое, что он видит: обломок стрелы у сосны. Стрела огрскакя, с дырочкой на наконечнике - для свиста.

Беспорядочно, то там, то здесь, валяются обнаженные тела княжьих гридней. Доспехи сняты, оружие - собрано, целые стрелы из тел выдернуты, убитые лошади - освежеваны. С двух тел - содрана кожа.

Отца нет и здесь.

Мальчик идет дальше. На песчаной осыпи, под сухой сосной, остроносый отпечаток огрянского сапога. Ярош обламывает ветку, заостряет ее с одного конца, с силой втыкает в след и, опустившись на колени, с ненавистью шепчет. - Что б ты охромел! Чтоб ты охромел! Что б ты охромел!.. - он троекратно плюет в отпечаток, - Омма! - говорит он напоследок, поднимается и идет назад.

Он опять у ямы. По верхушкам засеки сидит и каркает потревоженое воронье.

Мальчик спускается вниз. Подбирает и выбрасывает наверх княжий шлем с металлическим переносьем и круглый кованый щит, его же меч с инкрустированной рукоятью и лук. С превеликим трудом снимает с князя металлический пояс с ножнами. Из одной из них торчит богато украшенная ручка кинжала, из другой - ручка поменьше - то бронзовый нож для жертвоприношений. Как он не пытается, кольчугу снять не удается. Тело закостенело, не повернуть, не - выдернуть. Он пробует выбросить наверх седло, но и из этого ничего не выходит - слишком тяжелое. Копье при падении сломалось. К дружиннику он не приближается: больно жуткая гримаса застыла на его лице.

Выбравшись наверх, мальчик вытаскивает из ямы березовый ствол и опять запихивает его в завал.

Из княжеской сумы Ярош сооружает себе котомку, приспособив к ней ремень от седла, так чтобы удобно было нести через плечо. В котомку кладет подъемный запас пищи, оба бурдючка, кремень и огниво, кусок воска. За спиной пристраивает скрученный во вьюк войлок и лук; на пояс колчан, кинжал погибшего дружинника и бронзовый нож. Богатые княжеские доспехи прячет глубоко в завале, оставляя приметные затеси на стволах.

Он решает идти назад, к новому городищу, в надежде, что отцу удалось уйти от стрел и ножей княжьих гридней, и он вернулся в засеки по одному из шести известных ему проходов.

Ярош знает, как попасть в эти проходы, но только изнутри засеки, от поселения.

Отец же знает все.

И князь знал...

До нового поселения около трех дней пути. Хотя солнце уже клонится к закату, Ярош решает идти прямо сейчас.

На третий день он выходит к длинному озеру, пересекающему засеки.

Летом, на фоне почерневших от солнца и дождей завалов, вода в озере кажется невероятно голубой, а трава и дубравы по берегам - немыслимо зелеными.

Сейчас же вода в озере почти черная.

На песчаном берегу Ярош сбрасывает ношу, раздевается догола и бросается в холодную воду.

Выскочив на берег, он протягивает ладони к скудному осеннему солнцу, и горячо шепчет, - Хорс, Хорс, глаз неба! Благо, что ты есть! Благо, что я есть! Благо, что есть вода! Благо, что есть пища! Хорс, Хорс, глаз неба! Благо, что ты есть! Хорс, Хорс!.. Омма!

Он утыкается лицом в ладони и так стоит, пока на теле не высыхает последняя капля воды, а из души не исчезает печаль.

Одевшись, Ярош идет вдоль берега.

Озеро понемногу сужается, по берегам густеют бурые заросли камыша. По левую руку, на кочках, краснеет клюква, и мальчик набирает ягоды на кисель; тут же надирает торфяного мха - сгодится для закрывания ран.

Потом озеро сходит на нет и Ярош упирается в гать, проложенную сквозь заросли камыша и осоки на другой берег. Он идет по колышейся под ногами бревенчатой дороге, и сердце его сладко сжимается: совсем скоро он минует последние ловушки и тупики, засека кончится и он очутится на вольном просторе.

От поселения вход в засеку не закрывается, и потому Ярош знает: когда пройдешь последний поворот, в конце сумрачного коридора увидишь деревянный тын и сиющего оленя ромейской работы на пике княжеского терема.

Открывшийся вдали сияющий олень неудержимо манит Яроша и он бежит.

Обрывающаяся засека тянется вдоль пологого берега извилистой речки, которую нарекли Завитой. Напротив входа в засеку, через Завитую, проложен бревенчатый мост. По нему и бежит Ярош, и по инерции вылетает наверх холма.

По левую руку от него княжье городище, обсыпанное земляным валом и обнесенное бревенчатым тыном, по правую - низкие избы посада.

Кривые улицы посада, сбегающие вниз от городища, пусты и густо заросли травой, ворота в княжью ставку приоткрыты. Мальчик складывает ладони лодочкой и кричит. - Тя-ятя!..

Прислушивается. Еще кричит.

Где-то внизу, в посаде, откликаются. Ярош замирает: не эхо? не почудилось ли?

Почти через две улицы, за дальней избой под соломенной крышей, он видит седоголового человека, машущего руками.

- Тятя! Тятя!.. - кричит Ярош, сбрасывает со спины вьюк с войлоком, котомку, и бежит вниз, по кривой заросшей улице. Колчан больно бьется по правому бедру, и мальчик на ходу отстегивает его.

Он выбегает за угол и... видит бегущее на него седоголовое, лохматое чудище, потрясающее суковатой палкой. Мальчик немеет на мгновение, разворачивается и бросается назад.

Он вбегает в приоткрытые ворота укрепления и несется через двор, к большому княжескому терему, взбегает по крутым ступенькам крыльца, дергает дверь, но она заперта.

Ярош выдергивает из ножен кривой кинжал, разворачивается и кричит, что есть мочи. Чудище замирает у крыльца и тоже кричит.

Тяжело дыша, они сверлят друг друга глазами. Мальчик кричит опять и делает шаг вперед. Лохматый кричит, разворачивается и бросается наутек. Тут Ярош видит, что чудищем оказался мужик - грязный и оборванный, - которого еще весной гридни наказали плетьми за воровство. Говорили, что он тронулся умом и убежал в лес.

Мальчик стоит в проеме ворот и следит, как лохматый скрыввется внизу, в посаде.

Ярош бежит за брошеным имуществом и ворачивается назад, в городище.

Он закрывает ворота и задвигает тяжелый засов.

Под княжеским крыльцом дверь в клеть.

Мальчик спускается по ступенькам вниз и оказывается в полусумрачном помещении, еще не заполненном хозяйственной рухлядью. Потолок клети подпирают три балки. Ярош подкатывает к дальней балке пустую кадку, переворачивает и взбирается на нее. В балку, со стороны стены, вбито множество деревянных клиньев, на них висят ключи и ключики. Мальчик снимает ключ от главного амбара и от их с отцом горенки, дверь которой тут же, в клети.

В амбаре он набирает в казанок гречихи.

Ярош сидит и кушает кашу, сваренную на костерке, разожженом посреди княжеского двора. В этом же казанке заваривает кисель из клюквы, и с ним идет в горенку.

За два месяца отсутствия в ней ничего не изменилось, что разве пыль покрыла печь, большой сундук в углу и тяжелый стол. По стенам и на шестах так же висят вязанки сухих трав, в устье печи стоит глиняная посуда, земляной пол так же устлан изрядно высохшими донником и полынью.

Ярош переливает кисель в глиняную кружку и садится на широкие полати, устланные дерюжкой и войлоком. В головах лежит забытая отцовская рубаха.

Он пьет кисель, смотрит рубаху, и тоска наваливается на него. Мальчик ставит недопитую кружку на стол, идет во двор и тащит в горенку свои пожитки. Достает из котомки бурдючок с медом и прикладывается к нему.

Он сворачивается калачиком на полатях, и, через несколько минут, засыпает.

Наутро он встает и понимает, что нужно что то делать, а что - не знает.

Он во дворе.

Осень, как будто, решила повернуть вспять: на улице солнечно и тепло.

Ярош отодвигает засов и выглядывает наружу. Ни души.

Держа наизготовку лук, он сбегает вниз, к речке, и перебегает по мосту на противоположный берег. Он внимательно вглядывается и вслушивается, но ничто не указывает на присутствие сдуревшего мужика.

Ярош раздевается донага, окунается с головой в холодную воду, выскакивает на берег, протягивает руки к солнцу. Ярош сощуривает глаза и видит как лучи светила превращаются в золотые волосы. Он закрывает глаза и спрашивает Хорса: что мне делать?

Внутри себя он слышит подобие тихого ветра, шепчущеего ему: ищи людей?

...Да, людей! Он пойдет к старым посадам, откуда князь должен был вывести людей, сюда, в засеки. Скажет, что князь... князь...

Он в замешательстве и спрашивает Хорса: что сказать про князя?

Пропал князь. Ты - князь. - слышит он дуновение внутри себя.

...да, пропал князь и он сам, как настоящий князь, приведет людей в засеки!.. Омма!

Назад Ярош летит, как на крыльях.

В горенке он сбивает замок с отцовского сундука и перебирает кожаные мешочки, окантованные цветными ромейскими узорами.

Он берет два, с розовым и синим орнаментом: в одном снадобье для заживления ран, в другом - для силы. Есть там еще и для мужской силы, и для приворота девок, и от неодолимого страха, и даже чтобы принять на себя чужую болезнь. Подумав, он берет еще от страха, и для болезни.

Захлопнув сундук, он укладывает в котомку отцовскую рубаху и прощально оглядывает горенку.

Ярош закрывает горенку на замок. Ключи опять вешает на балку. Кадку откатывает на место.

На девятый день, к вечеру, он выходит к перекрестку, утыканному высокими черными столбами, на верхушках которых стоят разнообразные глиняные сосуды - горшки, кувшины - с пеплом мертвецов. Земля кругом усыпана битыми черепками погребальных сосудов, снесенных ветрами.

Это их мертвецы и отсюда начинаются их земли. А там, за синеющей на горизонте кромкой лесистых холмов должны стоять два уцелевших после набегов посада.

Как ни страшно Ярошу от близости навьев - душ предков - заночевать он решил рядом, в кустах, на берегу ручья. Идти в ночь слишком опасно.

Перед тем как закутаться в войлок, он тыкает вокруг себя остро заточенные палочки - от навьев. Подумав, достает мешочек со снадобьем от страха и сыпет на язык сладковатый порошок.

Он ложится на спину и смотрит в звездное небо сквозь путаницу сухих ветвей. Незаметно звезды сияют ярче, на ветвях набухают нездешние цветы, а журчание ручья превращается в неслыханную сладчайшую музыку. Ярош засыпает.

Просыпается оттого, что давит грудь. Давит так, что нельзя дышать. С великим трудом Ярош сбрасывает ночной морок и вскакивает на ноги.

Ночное небо сияет сполохами и мальчик думает, что то Перун явил свой гнев, требуя богатой жертвы.

Он продирается, сквозь кусты, на перекресток. На горизонте, там где посады, полыхают два зарева. Столбы, погребальные сосуды, осколки - все мерцает кровавым отражением дальнего огня.

Ярош орет и бросается по дороге в сторону сияния. Он бежит до тех пор, пока не обессиливает, и не падает. Он рыдает и царапает землю.

Мальчик чувствует, что замерзает. Он поднимается и, пошатываясь, бредет назад.

Ярош тщательно уничтожает следы своего присутствия у ручья, дожидается первого предрассветного ветерка и определяет подветренную сторону.

Он идет спиной к ветру, далеко, вбок от дороги.

Первые всадники появляются на дороге с рассветом. По островерхим треухам и копьям с конскими хвостами Ярош догадывается, что это - огры. Всадники идут вперемежку с волами, запряженных в арбы, на огромных скрипучих колесах. Повозки набиты пленными женщинами, детьми, и награбленным добром. Пленных также гонят и пешком. Мужчин среди них почти нет. Слышится далекий гогот огров, ржание лошадей, лай собак; плач и вой пленных. Забавы ради, некоторые из кочевников стрелами сшибают погребальные сосуды.

К полудню по дороге проходит замыкающий разъезд и все стихает.

Ярош поднимается из своего укрытия и также, на отдалении от дороги, идет к посадам.

Сначала он чует запах набега: смесь запахов горелого дерева и человеческого мяса.

Когда сквозь деревья показался земляной вал, усыпанный иссеченными телами, запах стал невыносим. Ярош обматывает тряпкой рот, и приготавливает лук со стрелой.

От посада остался земляной вал и редкие закопченые остовы печей, обозначавшие места, где стояли терема князя и ближних гридней. От тына и холопских землянок не осталось ничего.

Все тела нагие. Огры не оставляли после себя даже рваной ветоши.

Прислоненный к обгорелому дубу, сидит дед Яроша - седоволосый волхв Калита. Он тоже гол, на шее висит удавка, на коленях гусли и к ним, двумя стрелами, пришпилены его же ладони.

Ярош, постояв около деда, идет вдоль вала, в надежде обнаружить хоть одну живую душу. Потом поднимается на насыпь и столбенеет. Прямо перед ним, шагах в двадцати, на корточках сидит огр в вывернутой овчине. Перед ним лежит нагое девичье тело. В один миг огр поворачивается на шорох, а Ярош натягивает тетиву. Рот огра - в крови. Теряя улыбку, кочевник тянется за луком, лежащим рядом. Мальчик спускает тетиву. Стрела ударяет кочевника в шею. Тот заваливается на бок, хватается за стрелу и с ревом выдергивает ее, пуская фонтан крови. Потом вскакивает на ноги. В горле его клокочет. Он двигает шеей, как будто собираясь блевать, и падает лицом вниз.

Ярош ждет, пока огр затихнет, и с обнаженным кинжалом приближается к врагу. Толкает ногой. Огр мертв. Рядом лежит белая, как снег, девушка немыслимой красоты. Под шеей у нее лежит деревянная плошка, в которую из надреза течет черная кровь. Чуть поодаль от нее лежат обгорелые скрюченные тела. Маленькие и большие.

Ярош чувствует, как его глаза заволакивает пелена, а колени мелко трясутся. Сквозь пелену он видит две обгорелые березы. На каждой висит по два обнаженных тела. То малолетние княжьи сыновья. Все четверо. Голова мальчика кружится, он шатается и оседает в прах и пепел.

Он поднимается, подбирает стрелу, три раза переступает через врага, повторяя заклинание, - Твоя душа, огр, под моей душой! Твоя душа, огр, под моей душой! Твоя душа, огр, под моей душой!.. Омма!

Он сдергивает с лица повязку и кинжалом делает себе по надрезу на каждой щеке: в память о деде.

Ярош: черный, с ног до головы, с кровавыми полосами на щеках, бредет по истоптанной дороге, по той, что ушли кочевники. В правой руке зажат кинжал, в левой - лук. Позади - пепелище, оглашаемое вороньим карканьем. Впереди - пустота. Он в запредельном отчаянии и ему все равно.

К вечеру он добредает до перекрестка.

Все кругом усыпано осколками. На столбах не осталось ни единого сосуда.

На берегу ручья он раскататывает войлок и проваливается в черный сон.

Вскидывается от запаха зверя.

Над ним стоят три волка и глядят светящимися глазами. Вожак подходит к нему и, тыкается в зад теплым носом. Фыркает. Постояв немного, волки бесшумно исчезают в предрассветных сумерках.

Ярош понимает, что волки его не порвали, оттого что он не испугался. Его поражает собственное бесстрашие. В целом свете нет ничего, чего бы он боялся потерять. Даже собственную жизнь.

Он садится. Глядит на бледные звезды. Вспоминает девушку невыразимой красоты.

И наваливается тоска. Губы его кривятся в гримассе плача.

Он один в целом свете.

И некому помочь.

Хотя нет...

С первыми лучами солнца он идет вниз, по течению ручья.

На исходе второго часа пути натыкается на бурелом, отчего ручей превращается в неглубокую запруду.

Ярош достает из колчана стрелу, которой был убит огр, опускает ее в воду, и долго так держит, бормоча: стрела моя, а не огра! стрела моя, а не огра! стрела моя, а не огра!.. Омма!

Мальчик раздевается и с головой окунается в ледяную воду. Пробкой, вылетев на берег, он протягивает руки к солнцу.

Вместо светила ему чудится то сияющий глаз, то отцовский лик.

Ј Хорс, что мне делать? - шепчет Ярош и закрывает глаза.

Ищи людей, князь! - слышит он внутри себя отдаленные громовые раскаты

- Омма! - шепчет мальчик.

Одевшись, Ярош вспоминает, что не ел со вчерашнего утра.

Подстрелив дикого голубя, он тут же, у ручья, запек его в глине.

Истекая слюной, почти хрюкая от наслаждения, мальчик вонзает зубы в пищу, и его словно ударяет.

Он вспоминает рассказ отца о команах. О том, что комане хоть и кочевники, но с русинами в давней дружбе и ликом похожи на них. И одна из княжьих жен - команка.

Отец с князем, тем летом, ездил к их становищам: меняли телеги, посуду и деготь на мясо и творог. Отец рассказывал, что комане кочуют вдоль большой реки. А река та течет до большой воды, морем называется. И что если идти на восход, то в ту реку точно упрешься. А как упрешься, так идти далее по течению вниз...

Мальчик долго сидит, глядя в одну точку, и выпучив глаза. Потом горячо благодарит Хорса и жадно рвет дичину зубами.

Двенадцать дней понадобилось Ярошу, чтобы добраться до реки, похожей на ту, что описывал отец.

Не нравится ему здесь.

Он пытается понять: почему?

Пожалуй, огромный камыш по берегу не нравится. И большие речные птицы. Непрестанно кричащие, и непонятно, что это значит. То ли они на него указывают, то ли на кого другого, то ли просто так у них заведено - кричать.

Не нравится это Ярошу. И потому он даже костерка не развел, что б поджарить остатки подстреленного зайца. Хотя голоден очень.

И чутье его не подводит. Где-то вдалеке, может на другом берегу, слышится лошадиное ржанье, неясные крики, шум воды.

Ярош надолго затаивается в камышовых зарослях. Глупые речные птицы кричат где-то далеко, вверх по течению. Потом совсем затихают, и слышно только слабое шуршание камыша.

Через некоторое время, уже на этом берегу, слышится ржание и фырканье лошади. И опять становится тихо.

Ярош, вконец утомившись неизвестностью, приготавливает лук к бою и идет на звук.

У края камышей стоит пофыркивающая лошадь; под седлом и мокрая. Голова ее воткнута в камыши. Почуяв мальчика, она вытаскивает голову из зарослей и смотрит на него печальными агатовыми глазами.

Мальчик широкой дугой оходит ее сзади, чтобы увидеть, что же там.

Лошадь пытается выворачивать шею, следя за мальчиком, но ее держит повод.

В камышах белеет голое тело, намертво ухватившее лошадиный повод. По повадкам лошади Ярош понимает, что она не боится его, и даже ждет помощи. Он вкладывает стрелу в колчан, вешает лук за спину и, держась, на всякий случай, за рукоять кинжала, бочком проскальзывает в узкий коридор поваленного и примятого до самой кромки воды камыша.

Человек - это мужчина - лежит на животе. Длинная темнорусая коса, с цветными лентами и приплетом из черной конской гривы, мокро змеится по его спине, испещренной застарелыми шрамами. Из левого плеча торчит обломок стрелы. Лоб ободран.

На шум шагов он поднимает голову и некоторое время обшаривает мальчика больными глазами, пока взгляд его не останавливается на руке, держащейся за рукоять кинжала. - Ты чей будешь? - спрашивает он хриплым шепотом.

- Из русинов я, - так же шепотом отвечает Ярош.

Ј Из русинов, - эхом откликается раненый, обессиленно бросает голову на камыш и отпускает повод. - У твово князя в жонках дочка мово князя. Изегиль. Слыхал про таку?

Ј Ага.

- То значит: мы - родня, - шепчет он еле слышно. - Знач, заколоть мене не моги.

Мальчик понимает, что перед ним команин.

- Помоги мне, малой. Довези до куреня. Он недалече. А то снег будет. Пропадем, - шепчет команин, - а там проси что хошь...

Ярош сбрасывает поклажу с плеч, раскатывает войлок рядом с раненым, и помогает ему перекатится на спину, что тот и делает, сдерживая стон. На его грязной исцарапанной груди обнаруживается полоса от сабельного удара, правда, неглубокая; усы и борода слиплись от крови, видимо текшей со лба.

Самая опасная рана - в плече. Стрела сидит глубоко, и выдернуть ее Ярош не решается. Он достает из котомки чистую ветошь, мешочки со снадобьями. На ветошку писает и протирает ею раны. Потом присыпает их своим снадобьем, жалея, что не знает подобающих случаю заклинаний, и заворачивает команина в войлок. В бурдючок с остатками хмельного меда добавляет снадобье для силы и, поддерживая раненого за шею, дает выпить. Команин забывается на короткое время. Потом открывает глаза и чуть улыбается.

- Ты где сие искусство чародейное постиг?

- От тяти выучился. А тятя от деда. Калиты.

- Так я знаю Калиту! - воскликает полушепотом команин. - Так Пивень, то твой батя!?

- Да, так! - удивляется мальчик.

- И Пивня знаю. Мясо в мен на деготь ему в том годе давал! Вот чудо-то, а? А как он, Пивень-то?

- Пропал тятя. А деда огры удавили. Огры всех побили. Никого теперя нету в посадах.

- Ота как, - нахмуривается команин. - А ты один значит теперя... Ну, ниче. Со мной пойдешь. В куренях жить будешь. Воина из табе сделаю... а? Заместа брата мне будешь... Так и будет! Кличут тебя как?

- Ярош.

- Вота, Ярош. А я - Гуляй. Сотник. Побили меня тожа вот... Поскакал жеребца свово искать, а меня подсторожили, - он прикрывает глаза. - Нехорошо че то мне...

- А ты молчи, Гуляй.

- Я ща передохну чуток.

Команин опять забывается.

Ярош, пока Гуляй спит, достает из котомки отцовскую рубаху, и складывает назад весь свой чародейный инвентарь. Лошадь команина тыкается ему в плечо, будто зовет в дорогу.

Мальчик осторожно трогает раненого.

- Че! Че! - вскидывается команин.

- Ехать надо.

Он помогает Гуляю одеть отцовскую рубаху и сесть на лошадь, что непросто: плечо у Гуляя горит так, что нельзя шевельнуть рукой. С грехом пополам Гуляй укрывается войлоком, Ярош берет лошадь под уздцы и они идут вдоль берега, под камышами.

Вечером повалил снег.

Гуляй почти вываливается из седла, и Ярош, прямо на лошади, еще раз поит его снадобьем силы.

Гуляй орет песни, зовет какую-то Фатьмушку, и грозит невидимым врагам. Мальчик догадывается, что тот в беспамятстве, но из седла, по многолетней привычке, не выпадает.

Под утро Ярош падает без сил в снег. Гуляй давно лежит на крупе и песен не поет.

Мальчик понимает, что если не встанет, то замерзнет. Он вытаскивает из котомки мешочек с ромейским узором и наугад сыпет на язык горьковатого порошка...

Он никогда не пробовал это снадобье. Его распирает изнутри, хочется подпрыгивать в воздух и лететь сквозь метель.

Через некоторое время, сквозь густой снег, впереди замаячили черные силуэты всадников. Ярош думает, что то демоны, но не пугается.

Демоны окружают их. Откуда-то издалека эхом доносится: Гуляй! Гуляй!..

Что-то сильное обхватывает его бока, он возносится в седло и оказывается в кольце рук, держащих сияющие поводья.

...Они скачут на небесном коне. Подобно Гуляю, он кричит и поет песни, но рука, сладчайше пахнущая лошадиным потом и дымом, накрывает его рот. Ярош хватается за эту руку и трется об нее, пытаясь излить из себя невыразимую нежность...

Он просыпается от толчка в бок.

Кругом стоят шатры, заваленные снегом, с курящимися верхушками, и, подкрашенные в розовое, утренним солнцем. У одного из них стоит вышка с голубятней. Где-то стучит мутовка, сбивающая кумыс. Лохматый волкодав писает на колесо кривой кибитки. Орущая стайка детей, только что бегавшая за черным жеребенком, застыла, разглядывая приехавших.

- Слезай! - басят у него за спиной.

Ярош оглядывается. На него глядит зверская рожа, с обрезанным носом и в островерхой меховой шапке.

Мальчик, придерживая свое имущество, спрыгивает с лошади и выжидающе застывает около всадника.

Рядом, двое спешившихся коман, снимают с лошади бредящего Гуляя. Третий команин подходит к Ярошу.

- Ну-у, - гудит страшнорожий, похлопывая плетью по колену. -

Говори. Ты кто?

- Кличут меня - Ярош. Я - из русинов. Нас огры побили. Я коман искал.

- А на што тебе комане?

- Мне тятя говорил, что комане с русинами в дружбе. К вам хочу прибиться.

- Ага. А Гуляя кто посек?

- Я того не ведаю. Я в камышах Гуляя нашел. Нагого совсем. Рубаху тятину отдал ему, вот...

В ближнем от них шатре отдергивается полог, и туда заносят раненого.

Страшный команин испытующе глядит на него.

- Мне Гуляй сказал, что братом буду ему, ежли помогу.

Глаза команина наливаются гневом.

- Шт-а-а-а!!! - вопит зверорожий, удерживая затанцевавшую лошадь. - Шта-а-а!!!

Ярош сжимается, ожидая плети, а то и чего похуже.

- А че, Каим. Сестер у Гуляя много. А братьев нет, - говорит спешившийся команин и глупо гогочет.

Из шатра, тем временем, выскакивают три темноволосые девочки, за ними выходит женщина.

Ярош открывает рот.

Молодая женщина одета в длинную зеленую рубаху до пят, расшитую золотой нитью и увешаную серебрянными монетами, мелко звенящими при каждом шаге. Густые черные волосы, покрытые темно-синей расшитой накидкой, волнами падают на плечи. Над алыми губами чернеет родинка, смуглые щеки розовеют от недавнего сна.

Откуда-то сбоку подбегает безбровая старуха, похожая на знахарку, глядит в сторону страшного, что-то шепчет. Огромные черные глаза женщины увлажняются слезами. Старуха быстро удаляется.

Безносый подъезжает к женщине, спешивается, нависает уродливой глыбой.

Знахарка появляется с другой стороны. В руках у нее курится глиняная плошка, с морщинистой шеи свисают десятки веревочек с узелками. Она подбегает к Ярошу и молча, несколько раз, оббегает его, дымя вокруг головы. Также быстро подбегает к уроду с женщиной. Их тоже окуривает.

- Слышь, - тыкает Яроша в бок команин. - Теперь ты к Каиму спиной не поворачивайси. Дорожку ты ему перешел.

- Че? - удивляется мальчик.

- Ежли Гуляй помрет, козарка его сладкая должна каимовской стать. Братов то у Гуляя нет. А Каим - первейший кунак его. Он уж глаз на нее положил! Ого-го, какой глаз! А тут ты...

- А я что?

- Ежли Гуляй тебя братом назвал, то ты фатьминым мужем станешь, - он подмигивает Ярошу. - Когда женилка вырастет... Али выросла уже? - он подталкивает его и визгливо хохочет.

Трое у шатра поворачивают головы. Мальчик пылает щеками и сверкает глазами на команина. Команин хохочет еще громче.

Знахарка с Каимом и Фатьмой заходят в шатер.

- Эту Фатьму Гуляй из набега еще вот такой соплей привез. Все ждал, пока вырастет. Баловал. На девок наших не глядел. Дождалси. Работать не велит. Огрянки-плосконоски все за нее робят. Как, княжна, какая!., - он качает головой, - Ой, как к безносому ей не хоцца!..

Из шатра громко рыкают.

- Стрелу колдунья тянет, - говорит команин.

Выходит команин, из тех, что заносил раненого.

- О! Ежли полог черным войлоком начнут завешивать, то значит Гуляй помре, - шепчет команин в спину, - А ежли копье вынесут...

Из шатра выходит Каим и Фатьма, за ними второй команин с копьем, увитым цветными лентами. Он пристраивает копье у входа.

- О! Еще жив! Может и не помре вовсе, - говорит команин.

Фатьма, глядящая в землю, и Каим, а за ними еще двое коман, подходят к Ярошу. Обступают его. Прекрасная козаринка вздрагивает плечами, ей тонко вторят мониста. Уродливый Каим, на голову выше всех, жгет глазами мальчика.

- А не пустобрешка ли ты, щень? - говорит он презрительно. - Не тать ли лесная, засланная нюхать тут, а и навести посля древлян каких, али козаров, али огров на нас?!.

Ярош глотает ком и понимает, что надо защищаться, иначе этот зверь его сожрет. Он делает шаг вперед, и, глядя в глаза уроду, шипит нарочито медленно. - Я не пу-сто-брешка! Я - брат Гуляев на-зва-нный!

Фатьма поднимает заплаканные глаза и тут же потупливается. Комане одобрительно улыбаются. - Угрыз он тебя, Каим! Угрыз!.. Боевой русин!..

Каим багровеет, хватается за рукоять сабли.

- Точно, угрыз!.. - еще громче гогочут Каимовские сотоварищи. - Коль за саблю хватаисси!..

- Каим, ты б еще на бабу бросился, аль на дите малое!.. - продолжают подтрунивать комане.

Урод ревет по-бычьи, расталкивает товарищей, вскакивает на коня и, подняв его на дыбы, ускакивает прочь.

- Пусть перебесится в степи-то, - говорит один, глядя на оседающую снежную пыль.

- Не перебесится, - качает головой другой.

- А подсторожит где-нибудь русина, да и удавит, как кутенка, - подтверждает третий, тот, что оставался с Ярошем.

Тут прекрасная Фатьма боязливо взглядываета на Яроша и говорит. - Ты, отрок, должно, Перуновой веры? - и опять опускает глаза.

- Да, так, - говорит мальчик и краснеет.

- Тогда поклянись под Перуновым идолом, что Гуляй тебя братом назвал. И что б Каим со товарищи при том был. Тогда он тебя не обидит, - она опять робко гдядит на него, - Гнева Перунова убоится. Он был за то наказан уже.

- Любо говорит, жонка, любо! - кивают комане. - Нос-то ему не зря обрезали!..

- Второго-то носа нету у него, поди!.. - закатывается смехом говорливый команин.

Ярош остановился в шатре у говорливого команина. Зовут его Слатвин.

Две огрянки-наложницы, узкоглазые и коренастые, похожие на близняшек, уносят опустошенный ими казанок и ставят кувшин с кумысом. Запив жидкую просяную кашу с кониной сладко-кислым напитком, они отваливаются на медвежьих шкурах. Слатвина размаривает и он дремлет.

Мальчик, лежит на боку, облкотившись на ладонь, и разглядывает плетеное из прутьев кочевое жилище с дырой наверху и очагом посредине. Стены увешаны воловьими шкурами, но в одном месте диковинным пятном висит богатый узорчатый ковер, которому позавидовал бы и князь.

Огрянки на улице кормят собак.

Яроша тоже начинает смаривать, но тут полог шатра приподнимается, и в него просовывается физиономия одной из наложниц.

- Русин сюда, сюда ходи! - говорит она возбужденным шепотом, косясь на спящего хозяина.

- Чего, поганая? - неприязнено откликается мальчик.

- Сюда, сюда ходи!

Ярош поднимается и выходит из шатра.

- Туда, туда ходи! - она показывает на покосившуюся кибитку на огромных колесах, стоящую неподалеку, и толкает его в спину.

Мальчик идет в ту сторону. Оглядывается.

- Туда, туда ходи, дурак, русин! - машет руками огрянка.

За кибиткой, почти подпирающей большой войлочный шатер, стоит Фатьма. Она хватает его за руку и тащит в угол между шатром и кибиткой. Ее робость чудесным образом пропала.

- Вот, бери! - она сует ему в руки, укутанного в ловчую сеть, белого вздрагивающего голубя.

- Что это! - восклицает Ярош.

- То жертва Перунова будет. То хорошая жертва. Голубка с Гуляевской голубятни. Та голубка, которой все голуби хотят. Перуну люба жертва сия будет... Иди таперя! - и она быстрым шагом, придерживая мониста на груди, огибает шатер и исчезает.

Ярош же, ошарашенный, остается, прижимая к груди теплую птицу.

За кибиткой слышится стук копыт, негромкие голоса. Мальчик выглядывает из-за колеса. Мимо в ряд неспешно едут три всадника. Двое по бокам что-то втолковывали третьему - Каиму. Тот насупленно глядит перед собой.

Когда всадники проезжают, Ярош выходит из-за кибитки.

У гуляевского шатра, на снегу, лежит соломенное чучело, на которое комане натягивают окровавленную рубаху, ту, что дал Ярош. Один из коман вплетает в пучок соломы, торчащий из ворота рубахи, конский хвост.

Из шатра, куда недавно занесли Гуляя, выскакивает знахарка, склоняется над чучелом и причитает. - Ой, занемог, Гуляй! Ой, вот тут лежит, совсем плохой, Гуляй! Ой, да все скажут: тута он лежит, Гуляй, и уж не дышит совсем уже, Гуляй! И женка его скажет, и детки его скажут: тута вот он, Гуляй! Совсем мертвый, Гуляй!..

Полог шатра открывается и оттуда, с громким ревом, выскакивают гуляевские дочки и сама Фатьма - без накидки и с расцарапанным лицом. Она бросается на чучело и завывает. - Ой, Гуляй, мой, Гуляй! Да на каки луга ты уходишь, на каких конях кататси, Гуляй!.. А хто тот злыдень что убил табе до смерти, Гуляй!..Ох, да, как я без табе, да дочки без табе, Гуляй!..

Тут с разных сторон сбегаются женщины, и совсем скоро вокруг чучела стоит несусветный вой, в котором слышится. - Ой, Гуляй!..Ляй!.. Ляй!.. Ой, Гуляй!.. Ляй!.. Ляй!..

Колыхнувшись, стенающая толпа женщин идет вглубь куреней, неся обряженное чучело.

Ярош, постояв немного, возвращается в шатер.

Слатвин сидит, осоловело глядя на вход.

Огрянки, громко чавкая, доедают остатки каши.

- Чей-то шумят тама? - говорит он, почесываяь. - Гуляя хоронят?

- Ага, - отвечает мальчик.

- Ну, то хорошо, - заключает команин и подмигивает.

Они выезжают из команских куреней после обеда.

Ярош, как недоросль, едет на старой послушной кобыле.

С ним Слатвин на диковинно-пестром жеребце и еще трое коман, имен которых он не знает.

Они едут по всхолмленной степи с редкими клиньями кустарников и низкорослых деревьев. Ярош бубнит про себя слова, что говорил ему Гуляй, что б не ошибиться при клятве.

За одним из таких холмов показывается огороженный загон с лошадьми, окруженный стогами сена. От него отделяются три всадника и скачут к ним. То Каим с сыновьями.

Объединившись, всадники скачут довольно долго, в напряженном молчании, пока вдалеке не показывается белоствольная роща, над которой возвышается лысый холм с черным пятном идола на вершине.

Они спешиваются у края рощи, привязывают лошадей к березам и поднимаются наверх.

У самого подножья Перунова идола стоит камень с выдолбленным углублением, похожим на чашу. Ярош смахивает с него снег и достает из-за пазухи вздрагивающую птицу. Вытаскивает жертвенный нож. Птица бьется, предчувствуя смерть.

- Как кровь голубиная красна, так слово мое верно, Перун!

- говорит мальчик заготовленную фразу, и отрезает птице голову. - А слово мое таково. Вчерась, у большой реки, я нашел Гуляя и он говорил, что, мол, если спасешь меня, в куренях жить будешь. Воина из тебя сделаю. Заместа брата мне будешь. Так сказал мне Гуляй. В том я клянусь тебе, Перун!.. Омма!

Он окунает пальцы в углубление, наполнившееся кровью, обходит камень и мажет идолово тело кровью.

Комане пятятся, ожидая Перунова гнева. Но ничего не случается. Русин не лжет.

Ярош глядит на Каима. Тот сжимает челюсти и отводит глаза.

У самых куреней, на небольшом холме стоит воющая толпа женщин. Когда всадники подъезжают ближе, в середине толпы взвивается пламя. То пылает подожженное чучело. Вой усиливается многократно, опять слышится. - "Гуляй!.. Ляй!.. Ляй!.."

Знахарка сидит у гуляевского шатра и смотрит на обломок стрелы, воткнутый в снег.

Дотрагивается до него и отдергивает руку, будто обжегшись. Опять смотрит на него.

Потом подкидывает обломок в воздух и, когда он падает, дует на него.

И опять недвижно сидит, глядя на оперенье, торчащее из снега.

Склоняется к нему, дотрагивается пальцем. Ухмыляется. Дует. Опять дотрагивается. Вдруг хватает стрелу, вскакивает и скрывается в шатре.

Спешившиеся комане, и Ярош вместе с ними, молча ждут.

Полог отдергивается. Старуха опять выскакивает из шатра, держа в руках стрелу. Она смотрит в небо и что-то шепчет, потом разламывает стрелу и быстро бормочет: Иди сюды! Иди сюды! Иди сюды!..

Она бормочет все быстрее, голос становится все выше и визгливее, глаза выпучиваются, изо рта летит слюна, веревки на шее раскачиваются, и уже слышится непрерывное: Дисьды-дисьды-дисьды!..

Доносится отдаленное ржание и стук копыт.

Старуха замолкает.

Ярош, комане - все оборачиваются на звук и замирают.

Стук нарастает и меж двух шатров появляется рыжий жеребенок. Он подбегает к старухе и замирает, пофыркивая и вздымая бока.

- Так то жеребенок гуляевский! - говорит Слатвин. - Вернулси, смотри!..

Знахарка смотрит в глаза жеребенку и говорит. - То душа гуляевская вернулась. Зовите Фатьму с детями, да готовьте кумыс с аракой... Омма!

СПУСТЯ ПЯТЬ ЛЕТ

Гуляевская сотня скачет по изумрудной степи, еще мокрой от недавнего ливня. Все воины голые по пояс. Совсем скоро их родные курени. Они скачут кольцом, посредине которого табун в несколько десятков голов, отбитый у огров. На заводных лошадях, внутри круга, то там, то сям, попарно сидят огрянки. Руки пленниц, сидящих сзади, обвязаны вокруг сидящих впереди - тех, что правят.

Ярош, возмужалый, с молодой бородкой, окаймляющей до меди обветренное лицо, ничем не отличается от товарищей-коман. Та же русая коса с цветными лентами и черным конским хвостом, на спине круглый плетеный щит, обтянутый воловьей кожей. Там же - лук; у седла - длинный боевой топор, на поясе - кривая сабля, кинжал и колчан.

Гуляй, скачущий на три корпуса впереди, приотстает, равняется с Ярошем. Между ними оказывается гуляевская добыча - низкорослая огрянская лошадка с огромными тюками на боках.

- От смотри че тута! - перекрикивает конский топот Гуляй. Он вытягивает из полуоткрытого тюка длинный плат. Плат разворачивается на ветру на два конских корпуса. Посреди его красный изогнутый змей с крыльями.

О -та! - восхищенно кричит Ярош и лезет в тюк, что с его стороны, и вытягивает оттуда тончайшую материю. Она синего цвета и на ней те же изогнутые краснокрылые змеи.

Они вытягивают руки с развевающимися змеями вверх и свистят. Комане, те что слышат, свистят в ответ. Двое равняются с ними, Гуляй выдергивает охапку полотнищ и передает им. Со свистом те скачут вперед, передавая материю товарищам.

- Ну че, Ярко! - кричит Гуляй, - хорош набег, а?

- Да уж верно, хорош! - кричит Ярош.

- Таперя у табе три лошади будет и огрянку мож себе взять. Что от старших останется. Али глаз на каку положил?

- Не-а! - кричит Ярош.

- Че на-а?

- Не хочу огрянку. Не любы они мне.

- Не любы? А как же весной обжимал огрянку в кибитке?

- Так то я араки обпился. И восхотелось.

- А забрюхатела она не от табе?

- Так ей совали все, кому не лень!

- Ну, ладно. То дело молодое. А каку ты хошь?

- Старшую твою. Зорянку.

- Так сестра она тебе!

- Сестра-то названная!

- Так ей четырнадцать годов всего!

- И чего! У ней уже все есть!

- Есть у нее все! А ты отколь знаешь?

- Так она в бабий шатер уже ходит!

- Ота как! Не зря, Фатьма говорила, что ты на старшую глядишь.

- Так че, Гуляй!

- Че, невтерпеж совсем?

- Ага!

- Ладно. Седни поздно. Завтра объявлю, что Зорянка невеста твоя. А осенью оженим вас.

- А че долго так?

- А ниче! Мы еще в набег большой пойдем. На козар. А оттуды еще вернуться надо.

Ј А-а, - приуныл Ярош.

Между тем двое коман обскакали сотню вокруг, и теперь кольцо всадников пестреет развевающимися платами со змеями, диковинными деревьями и невиданными горами.

Из-за холма показываются далекие курени, обнесенные кольцом телег и кибиток. В воздух летят выбрасываемые кружки и чашки.

Пожертвовав посуду, разукрашенная сотня, не сговариваясь, пришпоривает коней и, со свистом и гиканьем, переходит на галоп.

Из двух проходов между кибиток высыпает охранная сотня, рассыпается цепью вдоль становища, ощетинивается взведенными луками, но тут же опускает, признав своих. И сразу же, из-за них, навстречу несущейся лаве двумя расходящимися потоками бегут дети и женщины. Впереди всех семениит знахарка с чадящими плошками в каждой руке.

Команская лава замедляет бег и встает, ожидая, когда знахарка обежит круг, окурив и сотню и добычу, и только после того принимает в себя восторженно вопящих домочадцев.

Гуляй спешивается и берет из рук изрядно раздобревшей Фатьмы младшего сына, подбрасывает его и целует. Потом другой рукой хватает второго сына, держащегося за фатьмино платье, и крепко прижимает к щеке. Младшие дочери, в длинных холщовых рубахах до пят, босые, открыв рты, глядят на столпотворение. Старшая - Зорянка - такая же смуглолицая и черноволосая, как мать, но с голубыми гуляевскими глазами, смотрит на Яроша.

Ярош с улыбкой спешивается и кивком подзывает девушку. Зорянка подходит.

- Седни, как Гуляй с Фатьмой забавляться начнут, - быстро шепчет он на ухо, - выходи за старую кибитку. Че-то скажу.

Девушка игриво хохочет и, мотнув головой с десятком косичек, убегает на строгий зов матери.

Ярош сидит у кибитки, прислонясь спиной к колесу, и смотрит на предзакатную степь, усыпаную алыми пионами. Он в длинной холщовой рубахе, портках и босиком. На плече у него висит котомка, на поясе - кинжал. За спиной шумно гуляют куреня: дудят гудки, стучат бубны.

Слышится шорох.

Зорянка на корточках пролезает под кибиткой и садится рядом. К ее длинной зеленой рубахе прибавились синие шаровары, ожерелье с зелеными камушками и гребень на затылке, держащий обмотанные вокруг головы косички.

- Ну, че, там родичи? - спрашивает Ярош.

- Пыхтят. Аш шатер ходуном ходит.

- Еще братик значицца будет.

- Ага, - отвечает девушка. - Ну, говори, че хотел.

- Ух, ты кака быстрая, сестричка.

- Не зови меня сестричкой!

- Эт почему?

- Ни почему! Не хочу.

- Ладно. Мне все одно. Побегли на ручей.

- Побегли.

Взявшись за руки, они бегут от становища.

- Эй, вы куды? - окликает их сторож, скучающий за одной из кибиток.

- Ползунику искать! - кричит Ярош. Зорянка хохочет.

Ручей, с редкими ивами вдоль русла, вьется в неглубокой низине. От куреней довольно близко: слышны приглушенные стуки бубнов, неясные крики разудалых песен.

Они в десятке шагов от журчащего потока. Ярош бросает котомку, садится в короткую июньскую траву, срывает пион и протягивает Зорянке. Та тянется за цветком. Ярош хватает ее за руку и рывком усаживает рядом.

- Так что? - говорит девушка кокетливо, вертя перед губами алый цветок.

Ярош валил\т девушку на спину и говорит. - А вот что! - и целует в губы.

Когда Ярош отстраняется, девушка говорит. - Так ты это хотел сказать?

- Ага.

- А еще чего?

- Что ты мне люба.

- А огрянка-чернушка тебе тоже люба?

- Вот взъелась! То не в счет. То я араки обпился.

- А мож ты и щас араки обпился? Вон куреня как гудят.

- Ну ты че, не чуешь?

- Нет - не чую.

Зорянка пытается освободиться, но юноша прижимает ее к земле.

- Слушай, Зорянка, че мне Гуляй седни сказал.

- Че сказал?

- Сказал, что завтра объявит тебя моей невестой. А осенью - жонкой.

Девушка открывает рот.

- Ну, че молчишь?

- Ой, дай я встану!

Зорянка садится рядом, отряхивает приставшие к плечам травинки.

- Так правда, Ярко, че ли? Или то шутка така?

- Правда, Зорька! Перуном клянусь: правда!

Девушка утыкается в колени и хихикает. - Так мы с тобой таперя как родичи: пыхтеть будем?

- Да, Зорянка. И днем и ночью. И деток ты мне нарожаешь. Сначала сынов. Потом - дочек.

- А ежли сначала дочек? Как мамка.

- И так можно. Но лучше - сынов.

Девушка продолжает хихикать в колени.

- Зорянка, слышь?

- Че?

- Смотри, че у меня в котомке.

Он вытягивает синее невесомое полотно с крылатым драконом.

- Ой, че это? Как называется?

- Не ведаю. Никто не ведает.

Девушка опасливо трогает диковинную материю. - Холодная. А кака легкая!

- Мне тятя рассказывал, что у ромеев есть холстина такая. Щелк называется. Он сказывал, что она тонкая, как паутина и на ней вошки не водятся. Зацепиться не могут. Можа это щелк?

- А, да. Может. Я тако от мамы слыхала.

- Ну дак померь. То ж тебе.

- Ой боязно что-то. Змей тут такой!

- Ну и че, змей. Он же не правдашний.

- А если правдашний?

- Если б он был правдашний, то он того огра бы пожрал. Или пожог.

- Да?

- Конечно. А огра того Гуляй посек. Сам видал. А до того живой огр был. Вот как ты и я. И демонских знаков на нем не было.

- Да, коли огр демоном был бы, его сабля отцова бы не взяла.

- Ну, вот я и говорю: померь.

- А как я померю? Я ж нагая пред тобой буду?

- Ну и че. Ты ж жонка моя скоро будешь. Я тебя всяку увижу. Так давай, ужо, привыкать.

- Да?

- Ясно что: да!

- Ой, Ярко, а если мамка узнает?

- Так ты ж жонка моя уже вот-вот.

- Да? Ну, ладно.

Зорянка снимает рубаху и шаровары и оказывается в одном ожерелье. Она обматывается материей и встает перед Ярошем во весь рост, придерживая ткань на груди. Ярош лезет в котомку и достает оттуда застежку - золотого оленя. Он прижимает украшение к сердцу и бормочет. - Олень, олень. Иди таперя от мене к Зорянке. От мово сердца до Зорянкиного. От моей крови до Зорянкиной. И пусть мы таперя будем одно. В том клянусь именем Перуновым!.. Омма!

Поднявшись, он скрепляет золотым амулетом складки материи на груди девушки.

- Ой, Ярко! Я таперь прям как княжна.

- А можа ты и будешь княжна.

- Скаж тож.

- А че?

Он подходит к девушке, обнимает и целует в губы.

- Ярко, - шепчет девушка, - чей то у меня коленки подгибаютси.

- У меня тож. Давай прилягем.

Они опускаются в траву. Ярош опять целует девушку, еще дольше, еще страстнее.

- Ой, Ярко. Че-то у меня голова кружится.

- У меня тож.

Он гладит тело девушки. Задирает чудный щелк.

- Ярко, ты то ж разденься, - шепчет Зорянка.

Пока Ярко снимает с себя пояс и одежду, Зорянка освобождается от невесомой ткани, стелит свою рубаху зеленую и ложится на нее, сжав колени.

Ярко ложится на девушку.

- Ой, Ярко, а батя правда сосватал мене?

- Перуном клянусь!

- А мамка узнает?

- Та жонка ты уже моя!

- Ой, боюсь я че-то.

- Да ты не боись. Через то все девки проходют.

- Ой, у мене внизу живота так сладко сделалось.

- Ноги раздвинь, Зорька.

- Ой! Ой! Ой!.. Та ниже ж... Ота так!.. Ота так!..

Зорянка выгибается и охает, то ли от боли, то ли от удовольствия. Ярош вскрикивает, роняя семя, и обмякает.

Одетые, они сидят на берегу ручья.

Зорянка любуется золотым оленем, висящим у нее на шее.

- А ежли я понесу, Ярко, че будет?

- Родишь.

- А че родичи скажут?

- Пусть че хотят говорят.

- А отец как выгонит из куреней?

- Не выгонит.

- А ежли?

- Знач уедем.

- Куды?

- Знаю куды.

- Воистину знаешь?

- Перуном клянусь!

Ярош замолкает и поднимает указательный палец. - Слышишь?

- Че?

- Тихо как в куренях.

Зорянка прислушивается.

- Да, тихо че-то совсем. А че это так, а?

- А, ну к, пойдем!

В сумеречных куренях бегают комане с факелами и палками, женщины тянут из шатров казаны.

Ярош с Зорянкой стоят посреди становища и растерянно глядят по сторонам.

- Че это, Ярко?

- Не ведаю я. Беги к своим. Потома встренемся.

Ярош торопливо идет вглубь растревоженного становища.

Слатвин у своего шатра бьет бичом скулящую огрянку, - А, что б ты сдохла! Да, что б ты сдохла!..

- Слатвин, ты че мордуешься?! - кричит Ярош.

Команин опускает бич. Он тяжело дышит, глаза налиты кровью. Огрянка валяется в ногах.

- А ты че не ведаешь!?

- Чего я не ведаю?

- Мор у нас! - кричит он, приседая от гнева, - Язва!

- Язва!? Отколе язва?

- От огрянок, что мы взяли на сабли. Одна уже бьетси. Помирает... Бздец нам! - он, вдруг садится на землю и начинает рыдать пьяными слезами. - Б-бздец нам! И табе - бздец. И мене - бздец. Всем таперя - бздец!..

- Ты че каркаешь! - кричит Ярош. - Молчи, рыло! Ты зачем мягкий, как воск!?

Он опускается на корточки, теребит Слатвина за плечо и кричит, - Ты зачем воняешь, как навоз?! А, Слатвин! Ты зачем воняешь, как навоз!?

Команин перестает рыдать.

- Ты зачем воняешь, как навоз? - кричит юноша. - Слово твое - навоз!

Cлатвин поднимает наливающиеся гневом глаза. - Чего-о!? - взревывает он.

- Не будь навозом, Слатвин! - кричит Ярош, поднимается и идет дальше.

- Чего-о!!! - слышится в спину пьяный рев. - Я т -тебе, щень такая, нав-воз, ага!!!

На широком пустыре между шатрами галдит народ. Горят четыре костра. Между ними лежит обнаженная огрянка. Она недвижима. Со второй, выгибающейся на земле, знахарка сдирает одежду и бросает в костер. Народ одобрительно шумит, потрясая факелами, и бросает в огонь платы с драконами.

Знахарка, с чадящей плошкой, бегает вокруг огрянок, что-то бормочет.

Глубокая ночь.

В куренях горят костры. Люди кричат и вопят, бьют палками по шатрам, казанам, трубят в бычьи рога, щелкают бичами. Лают и скулят собаки. Мычат волы.

Слышны возгласы: Уходи язва! Уходи мор! Изыди язва! Изыди мор!.. Омма!..

...Ранне утро. Светает.

В куренях вповалку лежат или сидят, прислонившись к шатрам, телегам, кибиткам, обессилевшие люди. Иногда доносится еле слышное: изыди... омма... сгинь.. Где-то стукнет палка или звякнет казан.

У тлеющего костра, рядом с которым лежат четыре мертвые огрянки, сидит знахарка. Обняв бубен, она охрипшим голосом еле слышно бормочет, - Изыди язва. Изыди мор...

...В шатре у Гуляя:

Фатьма, раскачиваясь, сидит у тел сыновей, окруженных глинянными игрушками. Зорянка и две ее сестры тихо плачут рядом. Ярош и Гуляй безмолвно стоят над ними...

...За гуляевским шатром:

Ярош сидит, Зорянка лежит, ее голова на коленях юноши.

- Ой, как тоскливо мене, Ярко, - говорит девушка, - Горит у мене в груди, и в лопатку стреляит так, - она смотрит на Яроша глазами в синих ободьях. - Я то ж помру, а Ярко?

- Про то токо твой Велес-бог знает, Зорька. Ты оленя возьми в руки.

Девушка вытаскиваеи из-за пазухи украшение, висящее на тонкой веревочке.

- Говори: пока олень у мене на шее, Ярко у мене в сердце, и я не помру. Омма!

Девушка повторяет.

- Так и тверди про себе, покуда не обеспамятешь. Тогда я у тебе внутрях буду и тебе легше будет...

... В шатре у Гуляя:

Гуляй лежит на боку и обнимает бездыханную Фатьму. Его колотит.

В глубине шатра лежат дети с прикрытыми лицами.

С другой стороны Гуляя лежит Зорянка с опухшей шеей. Одной рукой девушка сжимает оленя на груди, другой держит руку Яроша, понуро сидящего над ней.

- Гуляй! - окликает Ярош названного брата.

Гуляй, с трудом, переваливается на другой бок, лицом к Ярошу и дочери. Его худое лицо в крупных каплях пота.

- Че, Ярко?

Ярош лезет в котомку, стоящую рядом и достает оттуда мешочек с ромейскими узорами. - Узнаешь?

- Да, так. - говорит Гуляй. - Снадобье чародейное.

- Гуляй, ежли ты возьмешь Зорянку за руку и выпьешь это снадобье, то язва от Зорянки перейдет к табе. Можа Зорянка и подымется, а ты помрешь, токо раньше.

Они молча глядят друг на друга.

Ј А че, Ярко, давай. Я к Фатьме с детишками пойду. А ты тута оставайся, Зорянку подымай. А мы на вас сверху будем глядеть, да радоваться... - он прикрывает глаза, - Когда Зорянка подымется, к Лисьим Хвостам прибивайси. Скаж: куреня Черной Кобылы мор погубил... Сестры мои тама в жонках... Свояки примут табе... И воин ты уже добрый... - Гуляй, вдруг, вскрикивает и выгибается. - Давай, брат, давай порошок чародейный, - хрипит он, - вон она, язва, быстрая кака. Кончусь - как Зорянку спасешь?.. - он прикрывает глаза и шепчет, - Велес-бог, прими мене перед очи твои грозные. Прими мене в луга твои изумрудные. Соедини мене с детями моими, да с жонкой моей, Велес-бог... Омма!

Ярош развязывает мешочек с ромейским узором...

...Ярош стоит посреди куреней.

Меж шатров лежат неприбранные тела, бродят неприкаянные собаки, лошади и волы, ревут недоенные коровы. В дальнем конце становища разгорается пожар, который некому тушить...

...У одного из столбов, с лошадиными черепами, сидит пронзенная стрелой знахарка. Мертвыми глазами она глядит в небо. За ее спиной полыхают куреня.

Ярош стоит у крытого двухколесного возка, в который запряжена его заводная кобыла. Внутри возка, на овчинах, лежит Зорянка. К возку, за рога, привязаны три стельных коровы с телятами.

Рядом с запряженной кобылой стоит ярошевский боевой конь - Колок - и глядит на хозяина. Он под седлом, с приторочеными щитом, колчаном, луком и боевым топором.

У Яроша на спине лук. Сбоку - колчан и сабля.

Он окидывает прощальным взглядом горящие куреня и трогает возок...

Три дня спустя.

Они посреди огромной плоской степи. Жарко. Зорянка впервые открыла глаза и попросила пить. Это ее первые слова за последнюю неделю.

Ярош, внутри возка, поит исхудалую девушку водой из бурдючка. На шее под скулой у нее большая шишка. Пьет она струдом, мелкими глотками. Какой-то далекий, почти неслышный, звук беспокоит Яроша. Он напряженно вслушивается.

- Таперя поспи, - говорит юноша.

Он достает из короба, под возком, железный штырь и топорик, вбивает штырь в землю и привязывает кобылу. Коротким свистом подзывает пасущегося Колка.

- Зорька, - свешивается он над возком. - Я щас маненько погляжу, что вокруг деется.

Девушка еле заметно кивает.

Ярош пришпоривает Колка и скачет на звук.

То каркает воронье, кружащее над кибиткой.

Он останавливается поодаль от большой четырехколесной кибитки, запряженной тремя низкорослыми лошадками. Животные жалобно ржат. Колок отвечает им.

Вокруг кибитки, и на отдалении, лежат распухшие людские тела. Стоит смрадный запах тления.

Ярош подъезжает ближе.

Под кибиткой, на животе, лежит хозяин, намертво вцепившийся в поводья. В косе с цветными лентами краснеет лисий хвост.

Он обходит и обглядывает все тела. Следов насильственного умертвия нет.

Вдалеке он еще замечает кружащее воронье.

Ярош выпрягает истомившихся лошадей и скачет назад, к кибитке.

Зорянка лежит с открытыми глазами и обеспокоенно глядит на суженого.

Ярош прямо с Колка пересаживается на облучок возка и поворачивается к подруге.

- Че тама? - еле слышно спрашивает девушка.

Ярош улыбается.

- Кушать хошь?

- Не. Че тама?

Юноша мрачнеет. - Ты ж не ведаешь, куды мы едем?

- Не.

- К Лисьим Хвостам. Токо у Лисьих Хвостов тожа мор. Не поедем мы туды. Не к кому, видать, тама уже ехать.

- А куды ж нам тогда?

- Знаю куды.

- Так куды, Ярко?

- В засеки.

- Эт че?

- Эт княжьи владения.

- А князь хто?

- Я тама князь буду... А ты княжна моя. Спи, Зорька.

Ярош берет поводья и разворачивает возок.

Посреди жаркой полуденной степи едет одинокий возок, рядом шагает боевой конь, за возком плетутся привязанные коровы с семенящими рядом телятами, а в отдалении понуро бредут три лошадки.

Раннее утро. Лесная поляна.

Зорянка сидит в возке. Лошади и коровы щиплют траву. Ярош собирает землянику. Два теленка затевают бодание. Зорянка, осторожно, чтобы не потревожить шею, всем телом поворачивается к ним и улыбается.

Ярош, в возке, кормит девушку ягодами. На ее груди, поверх зеленой рубахи, поблескивает золотой олень.

Ј Я за водой схожу, - говорит Ярош.

Ј А я - прилягу.

Ярош сидит на корточках, на берегу ручья, и набирает в кожанный бурдючок воду. Слышится женский крик. Юноша подхватывает бурдюк, выдергивает из ножен саблю и бежит к возку.

Зорянка сидит в возке и кричит. На рубахе у нее кровь.

Ярош озирается, ища опасность. - Че!? - кричит он. - Че!?

Ј На мене птица налетела! В грудь ударила и оленя унесла! - причитает девушка.

Ј Кака птица?

Ј Не ведаю я! Глаза у мене закрыты были. Токо пахнуло че-то и ударило в грудь. А потома я че то черное увидала и захолонела от страха. Ой, демон то был!.. Демон оленя мово унес! Не будет нам таперя жизни с тобой, Ярко! Демон то был с крылами!..

Ярош внимательно рассматривает траву рядом с возком. Наклоняется и подбирает большое черное перо.

Ј Знаю я, что, то за демон, - говорит Ярош, бросая саблю в ножны.

Ј А что за демон, Ярко?

Ј Ворон то был, - он срывает подорожник, трет его и прикладывет к кровоточащей царапине между ключиц Зорянки. - Шишка у тебе на шее совсем сошла.

Ј То - хорошо.

Ј Больно?

Ј Потерплю уж. Токо устала я. Наоралась.

Ј Вот и ложися. А подорожник рукой прижми, чтоба сок впитался. А я уведу возок в укромное место и пойду искать гнездо воронье.

Ј На што оно тебе?

Ј Олень тама лежит.

Ј Ой, Ярко, а я как жа одна?

Ј Ниче. Я Колка с тобой оставлю. Он к табе никого не подпустит. Да и нету тут никого... Окромя ворон шкодливых.

Уже далеко за полдень.

Ярош стоит посреди широкой лесной прогалины. Напротив, на лесистом холме, над большой песчаной осыпью, стоит огромная сухая сосна, обломанную верхушку которой увенчивает шапка вороньего гнезда.

Ярош на осыпи, под сосной. Песок усыпан ветками, перьями и шерстью. Воронья пара, слетев с гнезда, сидит поодаль, на больших березах.

Ј Эй, слышь, вороны лесные! - кричит Ярош, впрочем, не особенно громко, - отдайте оленя мово и я вас не обижу. Ага?

Вороны переминаются.

Ј Мы идем издалека. C команских земель. От мора, вот, спасаемся. Гости ваши. Мы вашего ничего не берем, но и свово не отдаем. А коли вы про отступные, так то мы лешему, на входе в лес, лепешку, во, большую! положили, да кумысом ее полили. Ежли ему мало, так мы седни еще положим. Говорю. А оленя мово вы вертайте. А то любка моя без оного затосковала, и говорить стала слова печальные. А она токо-токо отошла от язвы, токо, вот, токо!... Дак што, вороны? А?..

Вороны переминаются и безмолвствуют

Ј А, вороны? Последний раз говорю!.. А то худо будет. И леший мене тут уже друг, потому как подношение получил, и еще получит. А, вороны?..

Он смотрит на безответных птиц.

Ј Ну, ладно-ть. Я вас упредил.

Ярош снимает и ложит рядом лук, достает из котомки большой кусок болотного мха и веревочку лыка. Привязав к наконечнику стрелы мох, он вытаскивает кремень и кресало, и высекает огонь. Мох вспыхивает. Ярош ложит стрелу на лук и несильно посылает ее вверх, в гнездо.

Стрела застревает в гнезде. Вьется дымок.

Ярош ждет.

Вспыхивает огонек.

Вороны беспокойно каркают и слетают с берез.

Сухое гнездо, вдруг, трещит и вспыхивает. Сверху начинают сыпаться горящие ветки и перья.

Он внимательно глядит что летит из гнезда. Вот, вроде, что-то блеснуло и шмякнулось в песок. Ярош, прикрыв голову, подбегает и выхватывает горячую блестяшку из песка, и ,тут же, отбрасывает ее в траву.

Он стоит на коленях и смеется. В руке у него олень. Края украшения немного оплавились, но это ничего.

Ярош поднимается, вешает лук за спину. Прутиком разгребает дымящийся хлам, под вороньим гнездом, и вытаскивает почерневший наконечник стрелы. Он берет его, еще горячий, тряпочкой, и в нее же заворачивает, и кладет в котомку. Прощально оглядывается вокруг и, вдруг, замирает. Место ему знакомо.

Он глядит на осыпь, сосну над ней, кружащую пару ворон. - Ото оно! - восклицает он, - Так я ж тута огру след портил! Так тута же... - он уверенно идет и шарит в кустах. То тут, тот там белеют кости. Он бегает от места к месту. - Ота куда вы мене вывели. К княжьим гридням... Отэта - олень! Отэта - вороны!.. - приговаривает Ярош.

Зачарованные, они замерли в мелколесье, перед засеками, увитыми вьющимися растениями. Лианы так густы, что кажется, будто перед ними зеленое плоскогорье, тянущееся налево и направо, и, взобравшись на которое, можно пройти по изумрудному ковру несуществующей тверди.

Ярош, ободрав лианы, пробует сдвинуть с места бревна, на которых стоит палисад. Но нет. Бревна намертво вросли в желоба, и он бросает эту затею.

Зорянка в возке, Колок, коровы с телятами и лошадки, все внимательно глядят на Яроша.

Ярош снимает с седла боевой топор и рубит сухие деревья палисада.

В проеме открывается зеленое ущелье, заросшее орешником, молодым осинником и березняком.

Ярош с топором идет впереди, за ним возок, которым правит Зорянка, за возком - Колок, потом - отвязанные коровы с телятами, и в хвосте - лошадки.

Юноша внимательно глядит по сторонам, иногда останавливается и сдирает лианы, ища знаки; изредка машет топором, рубя мешающий молодняк.

Они выходят на просеку, одну из нескольких, которыми засеки разделены и защищены от пожаров.

Перед ними мелколесье, но за ним не фантастическое зеленое плоскогорье, а черные, горевшие этой весной завалы, с редкими ручейками вьющихся растений.

Ярош хмурится.

Юноша стоит перед ямой. В ней, судя ро рогам, останки лося. Возку здесь не пройти. Человеку или всаднику, если сбоку, можно.

Ј Ярко? - зовет его Зорянка.

Ј Че?

Ј Я хочу слезть.

Ярош помогает девушке спуститься на землю.

Ј Ой, коленки трясутся! - она облокачивается о колесо возка.

Ј Можа опять в возок сядешь?

Ј Не. Я по земле соскучилась. Чумазый ты какой!

Ј И ты така будешь, ежли пехом будешь идти.

Ј А как же мы дале поедем?

Ј Ты на лошади удержишься? - спрашивает он озабоченно.

Зорянка с сомнением смотрит на Колка, стоящего за возком.

Ј Можа попробуем?

Ј Давай.

Ярош подзывает Колка, и помогает девушке вставить босую ногу в стремя. Подсадив ее в седло, он спрашивает, - Ну, че?

Ј Ой, руки дрожат. И упрела я вся сразу.

Ярош придерживает ее ногу в синих шароварах.

Ј Давай, помогу слезти.

Ј Погоди, Ярко. Я - щас. Можа пообвыкну.

Ярош берет под уздцы Колка, с сидящей Зорянкой, и обходит яму сбоку, под обгорелыми бревнами засеки. За ними следует кобыла, навьюченная тюками из оставленного возка, потом - лошадки. Коровы же, с телятами, сгрудиваются у ямы.

Юноша возвращается назад, накидывает аркан на рог черной коровы и осторожно тянет ее через перешеек. Корова мычит, но подчиняется, за ней следуют остальные.

Перед утомленными путниками, второй день, в жару, шедших по гарям, открывается синее озеро с зелеными дубами по берегам. За озером - изумрудная стена засеки.

И Ярош, держащий под уздцы Колка, с сидящей Зорянкой, и коровы с телятами, и лошади, - все в саже. У Зорянки и Яроша лица в черных потеках пота.

Зорянка глядит на озеро, на черного Яроша и черного Колка, на черных коров и телят, на черных лошадок, опять на озеро, и начинает смеятся - все громче и заливистее, припадая к лошадиной холке. Юноша глядит на нее, тоже расплывается в улыбке. - Ты че, Зорька?

Зорянка заходится еще громче. - Ой, Ярко, - заливается девушка, - Ой, Ярко! Каки мы чумазы все!.. Каки мы...Ой, кружится все!.. Упаду щас! - она взвизгивает и валится юноше на руки.

Она лежит на его руках с закрытыми глазами и блуждающей улыбкой. - У голове звездочки таки...А вода така синяя. Отродясь таку не видала, - она открывает глаза. - В воду хочу. Неси мене в воду, Ярко!

Ярош шагает по высокой траве, по горячему песку, заходит в озеро и, приседает, окуная, и себя и Зорянку.

Они отфыркиваются и смеются, глядя друг на друга. По их лицам течет сажа.

Лошади, тоже входят в озеро. Коровы с телятами, недоверчиво нюхают воду.

- Хочу что б вода с телом игралась, - говорит девушка.

Ярош выпусакет ее из рук. Зорянка снимает свою, когда-то зеленую, рубаху и бросает на берег. Потом туда же летят шаровары. Она по шею погружается в воду и, закрыв глаза, блаженствует.

Ярош тоже выкидывает свою одежду на берег, ныряет и плывет на середину озера.

Ярош с Зорянкой, в воде, молча, трут друг другу лица и плечи. Вокруг них пофыркивающие животные.

Обнаженные, они сидят на горячем песке. Зорянка расплетает мокрые косички. С десяток уже распущены, еще столько же - осталось.

Ј Че т у мене аш помутнение в глазах, как на тебя голую гляжу, - говорит Ярош.

Ј А ты отвернися, - кокетничает Зорянка.

Ј Не могу. Шея сама выворачиваитси.

Ярош касается волос девушки, - Давай полежим?

- А то.

Они ложатся на бок, лицом друг к другу.

- Токо поприжимаимся, да? - говорит Ярош.

Ага, - шепчет девушка.

Они закрывают глаза и молча вжимаются друг в друга.

Ј Ох, Зорька, Зорька! - страстно вздыхает Ярош, сжимая бока девушки.

На берегу лежит седло, вьюки, оружие. Поодаль, на траве, сушится одежда. Ярош, по пояс в воде, моет Колка. Смуглотелая Зорянка лежит в воде, у самого берега, и щурится на солнце. Распущенные волосы, водорослями, плавают вокруг головы.. В тени дубов отдыхают жующие коровы, мимо кототых носятся разыгравшиеся телята. Невдалеке - лошадки щиплют траву.

Ј Зорька, - окликает девушку Ярош, не прекращая тереть жеребца.

Ј А?

Ј Ты мене люба.

Ј Ага.

Ј А я табе?

Ј И ты мене.

Ј Как до посада доберемя, в княжьем тереме жить будем.

Девушка садится.

Ј Уж скорее ба. А он какой?

Ј Он? Как шатер. Токо большой и из дерева. И заместа очагов тама печки. А на макушке олень висит.

Ј Живой че ли?

Ј Да не-е. Как у табе. Токо большой. Вот, с пол-Колка, почти.

Зорянка округляет глаза.

Ј Да кто ж его туды повесил? Не иначе демоны?

Ј Скаж тож. Тятя мой и вешал его туды с мужиками.

Ј Да как же тятя повесил?

Ј Но то долго рассказывать.

Ј Потом расскажешь. Я не отстану. А еще там каки чудеса есть?

Ј Че еще? - Ярош задумывается, - Кровати.

Ј А эт че?

Ј Ну, эт таки полати. Токо затейные такие, резные. И постели на них, мягкие, птичьим пером набиты. И укрывала, и подушки - тожа с пером.

Ј Постой, постой, Ярко! А подушки, эт че тако? А полати?

Ј Это. Ну, это.... Ну, сама увидишь.

Ј Ой, скорей! Ой, скорей ба!.. - почти подпрыгивает девушка от нетерпения, - А еще че тама?

Ј А еще в тереме, в стенках, дыры таки прорублены. Окна называются. А в них прозрачны штуки таки вделаны, и в них глядишь, и все, что на дворе деется, все видно.

На лице девушки читается крайняя степень удивления, граничащяя с замешательством.

Ј Ой, как мудрено все, Ярко! У мене голова, как у козы брюхатой. А ты не обманываешь, а?

Ј Да ты че, Зорька! Перуном клянусь!

Ј Ну, ежли Перуном... Ты мене более ничего не рассказывай. А я щас лягу в воду и об чудесах буду думать.

Ј Точ такой, как у мене! - говорит Зорянка, зачарованно глядя вдаль, в конец засеки, где на макушке терема сияет ромейский олень.

Она - в ярошевской холщовой рубахе, в шароварах, с заплетенными косичками - сидит на Колке. Ярош стоит рядом. За ними - вся их живность.

Ј У мене сердце прям из грудей щас выскочит, - говорит Ярош.

Ј Ну, дак че, поехали? - говорит Зорянка.

Вдалеке слышно несколько стуков.

Ј Хто-то есть тама! - пугается девушка.

Ј Слезай, - говорит Ярош шепотом и помогает Зорянке спуститься с жеребца.

Ј Я поеду посмотрю, - говорит он, ставя ногу в стремя.

Ј Я - с тобой, - вцепляется в него девушка.

Ј Нет. Будь здеся.

Зорянка машет головой. - Я - с тобой.

Ј Здеся будь: говорю!

- Я - с тобой! - упрямо твердит девушка, - Пропадать, дак вместе.

Ј Че б мы пропали!

Ј Я с лука стрелять могу.

Ј Че-е! На мой лук сил у тебе не хватит!

Ј Так дай мне нож свой.

Ј Будь здеся: говорю.

Зорянка затыкает уши пальцами и бормочет, мотая головой, - С тобой! С тобой! С тобой!..

Ј Стой! - шипит Ярош и хватает ее за плечи, - Ты че, как дите малое?

Ј Не хватайси! Больно мне!

Ярош отпускает ее и зло смотрит вбок, двигает желваками, - Ладно, - он выдергивает из ножен кривой кинжал и дает его Зорянке, потом запрыгивает на Колка, вешает за спину щит, ложит стрелу на лук и трогает жеребца.

Они идут тихо, только шуршит высокая трава под грудью Колка.

Опять слышно несколько стуков.

Когда до выхода из засеки остается совсем немного, сзади мычит корова.

Ярош, в бешенстве, оглядывается и пришпоривает Колка.

К мосту он выносится, бросив поводья и готовый спустить тетиву натянутого лука.

Справа, на берегу речки, два, голых по пояс, старика. Один, тот, что поближе, стоит и держит свернутую в жгут тряпку, с которой течет вода. Рядом, на камнях, лежит мокрое белье. Второй, не обращая внимания на Яроша, полощет в воде тряпку.

Ярош замирает, не в силах ни говорить, ни двигаться.

Подбегает запыхавшаяся Зорянка. Она глядит на окаменевшего Яроша.

Тятя! - шепчет Ярош, опуская лук, - Тятенька!.. - голос его срывается, - Эт - я! Сын твой! Ярош! - он бросает лук, спрыгивает с Колка, кричит, - Тятенька! Тятенька! - и сбегает вниз, к речке. Он замирает перед стариком, роняющим из рук тряпку.

- Так ты Ярко, че ли? Сынок мой? - говорит старик.

- Я, тятя! Я - то!

Ярош обнимает отца.

Они отстраняются и разглядывают друг друга, вытирая слезы.

На правой стороне отцового лица уродливый шрам и бельмо на глазу.

Ярош на пол-головы выше его.

Наверху стоит Зорянка с лошадьми и коровами.

Ј Да как же то! - бормочет старик. - Да как же! Я похоронил табе давно. Тризну по табе справил. А ты вот он! Радость то кака! А, Евтей? - оборачивается он назад.

Второй старик бросает тряпку, поднимается и подходит к Пивню на полусогнутых ногах.

Ј Вишь, сынок мой нашелся, Евтей.

Евтей, открыв рот, глядит на Пивня.

Ј Вот Ярош. Сынка мой, - почти кричит он. - Поздоровкайся с ним.

Евтей протягивает юноше безвольную руку, глядя куда то мимо.

Ј А то хто? - кивает Пивень наверх.

Ј Зорянка! - кричит Ярош, - Беги сюды!

Девушка спускается к ним.

Ј Эт Зорянка. Жонка моя.

Пивень разглядывает девушку единственным глазом. - Чернява кака. А ты из каких будешь?

Зорянка испуганно глядит на старика.

Ј Из команок она, тятя. - выручает Ярош оробевшую подругу. - А мамка ее - козаринка.

Ј А-а! - понимающе протягивает старик. - Знаем мы то племя. Девки там знатные всегда водилися! - Он глядит наверх. - А то твой табун, значит?

Ј Ага, - кивает Ярош, - Наш, - он с нежностью глядит на Зорянку. - Вот возок, токо, мы в засеках оставили.

Ј У ямы с лосем, небось?

Ј Ага.

Ј Ниче. Вызволим вашего возка. Евтей, клюку подай и рубища собирай. В терема итить пора. Че ж сына с жонкой тута держим!

Евтей подает Пивню суковатую палку и собирает в охапку мокрое белье.

Они сидят в горенке, в которой за пять лет почти ничего не изменилось, все те же травы под потолком, та же утварь. Только на потемневших от времени и копоти стенах появились полки с множеством закрытых глиняных горшков.

Ярош, Зорянка и Пивень сидят на лавках, за большим столом. Евтей, уткнувшийся в миску, - в углу, на полатях. На столе стоит каша с зайчатиной, хмельной мед в глиняных кружках.

Ј Ну, таперя давайте выпьем чашу за здравие моих деток! - говорит Пивень и поднимает кружку. Они чокаются. Выпивают. Молча едят кашу.

Зорянка ложит ложку на стол и хихикает. - Ой че то у мене в голове так чудно!

Ј То от непривычки, - говорит Ярош. - Можа ты прилягешь?

Ј Ага. - Зорянка хочет встать из-за стола и опять опускается, - Ой, ноги не идут!

Ярош берет девушку на руки и ложит на полати, за спиной Евтея. Зорянка сворачивается клубком. Ярош укрывает ее овчиной.

Ј Ну, а теперь, тятя, рассказывай. Что с тобой, было? - говорит юноша.

Ј Ага, - хмурится Пивень, - А у мене так было. Подхожу я к палисаду и крик твой слышу, а я ужо тогда сомневалси в князе. Больно лукав он стал. Потому и табе отпустил вбок идти. Я, знач, токо за ствол хотел спрятатся, тут мене стрела и ударила в глаз. Скользом так. Я - в засеки. Сам ниче не вижу. Кровь глаза застит. И перелезаю и перелезаю через стволы, да нога и застряла. Я тока услыхал: хрясь! И обеспамятел.

Очнулси, значитца, впотьмах ужо. Чую: в крови весь, хотел подняться, да и опять от боли упал. Под утро, ужо, палку к ноге привязал и пополз проход искать. Проход я нашел, выполз наружу, до отнорка добралси. Потома посадских побитых нашел. Ползал вокруг мертвецов, ползал, все табе высматривал. Ну, думаю, можа убег от княжьей-то благодарности, да и в засеках где прячется, али в новый посад пошел.

И подалси я вдоль засеки к первому закатному ходу. А сам - то в памяти, то, как в бреду; то упаду, то - встану; горю весь, рана на лице нарывает, дергает, на ногу не ступить. Ден десять, наверное, то ли шел, то ли полз. Все-таки добралси...

В городище княжье не пошел, в посаде хоронился. Все думал: вот щас князь нагрянет! А его все нет, да нет. Евтей тута мене и нашел. Напужал вначале. Все палкой махал... Эт я потом понял. Как он че сказать или показать хочет, руками махать зачинает...

В горницу свою приполз потома. Травками, да зельями подлечиться. Да-а. Токо нога срослася криво. - Пивень поглядел вниз, - Вот, охромел посля того. А, еще долго потома мучалси: да хто ж замок на сундуке моем сбил? Дверь то в горенку была на замке, а Евтей где ключи висели не знал. Князь? Ан - нет. Следов жеребца его не было. Ну, решил: то домовой пошалил. Вон, - кивнул он в угол, - миску ему с тех пор выставляю. - Пивень усмехнулся, - А он, вот какой, домовой был тута. Сынко мой тута был.

Сумерки. На берегу речки Завитой, между двух старых дубов, стоит деревянный идол. У его подножья горит костер. Рядом стоят Пивень с Ярошем, Зорянка и Евтей.

У Пивня в руке глиняная кружка. Он тонкой струей льет содержимое в шипящий костер. - То табе, Перун, наш мед хмельной. Мед табе от мене: Пивня. А Пивень говорит табе: Перун, жив сын мой Ярош. Вот он пред образом твоим стоит. Ты не делай мене укоризны, что я тризну по сыну справил. Ум мой мал, а стрелы княжьи быстры. Вот и удумалась мене сия глупость. И оплакал я сына свого здеся. И ты тому свидетель. Но седни ты чудо явил мене. И указал, как мал человече пред тобой. И как глупа его гордость. За то велика тебе благодарность, Перун-бог! Да пребудь ты в небе вечно, бог-громовник!.. Омма!..

Пивень, из кувшина, наливает мед стоящим вокруг Ярошу, Зорянке и Евтею.

Ј Здравие твое, сын! - говорит Пивень и чокается с ним. - Живи долго!

МЕСЯЦ СПУСТЯ

Лунная ночь. Княжеский терем.

Между двух маленьких окон, с выставленными рамами, стоит широкая кровать с резными спинками. Под пуховым одеялом, укрытые с головой, Ярош с Зорянкой.

Ј Да, жарко, уш, Зорянка!

Ј Да и што. И не жарко вовсе.

Ј Я взопрел весь уш.

Ј А я, так и лежала бы и лежала под перинами.

Ј А я встану.

Ј Не уходи, Ярко. Без табе мене печально.

Ј А мене с тобой жарко.

Ј Ну, и иди, бродила!

Ј Я в окошко погляжу.

Ј И гляди!

Ярош встает с постели и подходит к окну, в котором виднеются зубцы тына, а за ним - необъятная даль засек, залитых голубым лунным светом.

Ј Ты, поглядь, Зорянка. Величавость кака!

Ј Когда луна на небе - демоны летают и русалки бегают. Я их боюся до смерти.

Ј Нету никого. Погляди.

Ј Се равно - боюся.

Некоторое время в тереме стоит тишина.

Ј Слухай, Ярко? А луна кака в небе? Совсем полная. Или как?

Ј Полная - три ночи назад была. Седни уже на ущербе.

Опять тишина.

Ј Слухай, Ярко! - Зорянка откидывает одеяло и садится в постели, - Так то значит, в чаду любострастном я срок свой позабыла.

Ј Какой срок?

Ј В бабий шатер итить.

Ј В какой шатер, Зорька? Нету тута шатров.

Ј В куренях, на третий день луны, кровь из мене итить начинала, и я в шатер бабий уходила. Тама токо мама мене навещала. Попить да покушать приносила.

Ј А-а. Ну да. И че?

Ј Че! Ден за пять до полной луны меня уж мама душистой травой да цветами обтирала, да ключевой водой обмывала и я, чистая, из шатра уходила.

Ј Дак и че, Зорька? - не понимает Ярош.

Девушка глядит на свою грудь, - А я еще думаю: че у мене титьки набухают и сама я кака-то не така делаюсь. И исти все охота и охота. Думала: то от перин, да от утех так сделалось. А то... А то-о... , - девушка глядит на Яроша и открывает рот. - так я понесла, Ярко! От табе! Тогда, на ручье, под табе легла и понесла!

Зорянка взвизгивает и спрыгивает с постели.

Она стоит посреди терема и, склонившись, глядит на свой живот.

Ј Я брюхата, Ярко! Я брюхата! - кричит она, - Вот чудо-то како! А? Я то думала, то с другими девками быват. А со мной тожа тако случилося! Вот чудо-то! А, Ярко! Коник ты мой сладкай!..

Ярош вспрыгивает козлом и становится перед ней на полусогнутых ногах, расставив руки, - Так у нас ребятенок будет! - кричит он.

Ага! Али сын, али дочка! - кричит Зорянка в ответ и прыгает на него, обняв ногами.

Они истерически хохочут.

Двор у терема.

Открывается дверь клети, что под княжеским крыльцом, и оттуда выходит Пивень. За ним - Евтей.

Ј Эй, вы че там шумлите? - сдавлено кричит Пивень.

И з окошка высовывается голова Яроша. - Тятя, Зорянка забрюхатела! Сыночка скоро мене родит! - кричит он.

Ј Али дочку! - выглядывает из-за его плеча девушка.

Ј Дак вы че, как глупы птицы, на весь свет об том кричите?! А как злыдень ночной прослышит?

Ярош с Зорянкой переглядываются. Веселье вмиг слетает с них.

Ј Евтей? - обращается Пивень к старику, который по обыкновению, открыв рот, глядит куда-то вбок. - Тащи сюды два горшка с нижней полки и огня с очагу. Курить их буду, покуда не поздно... От дурни то молодые, от дурни!..

Рассвет.

У Перунова идола стоят: Пивень с окровавленной лошадиной головой, Ярош с длинным шестом в руках и в полном боевом облачении, Зорянка и Евтей. За их спинами лежит тело одной из огрянских лошадок. То место, где у нее голова, присыпано травой.

Ј Перун! - обращается Пивень к божеству, - Воистину, голова жертвенного коня - то утро, его глаз - солнце, его дыхание - ветер, его раскрытая пасть - огонь. Прими сию жертву рассветную в честь сына мово Яроша!

Ярош наклоняет шест и Пивень нанизывает на него лошадиную голову. Взяв у Яроша шест с головой, он ставит его рядом с собой и продолжает. - Мой сын молод и силен. И он воин. Последний воин нашего роду. А городище, и селище, и земли, что пред табе лежат, потом и кровью холопьев политые, без хозяина обретаются. И запустению преданы будут, коли не дать им князя нового, взамен сгинувшего в яме позорной. Так прими, Перун, хозяина нового и послухай его слово!.. Омма!..

Ярош снимает с себя доспехи и ложит их у подножия идола. Кинжалом, он чертит себе левую ладонь и прикладывает ее к Перунову телу.

Ј Перун, бог-громовник! - говорит юноша. - Я называю табе чрез мою кровь, и вызываю табе чрез мою кровь. Да снизойдет твое благословение на мой щит и мой лук, на саблю мою и щит мой, на моих родичей, на мой дом, конюшни, хлева, на семя мое пусть снизойдет! Пусть снизойдет благословение на имя мое новое. А имя мое таково: князь Ярош! Да снизойдет твое благословение моей кровью и твоей милостью! Будь мне радостью, всемогущий помощник моих отцов, мой покровитель и охранитель моей жизни! - Ярош моргает, на его глазах блестят слезы. - Сохрани мене, князя Яроша, как твово доброго сына, и я возблагодарю табе и прославлю табе! Помоги мене, всемогущий, и услышь мене! То, что я сделал по нерадению дурного пред табе, прости мене! - Ярош замолкает, глотая слезы. - Но не запамятуй, что я честно отдавал дань во имя чести, радости и спокойствия моих родичей. Сверх того я, припадая, трижды целую землю.

Ярош падает на колени и трижды целует траву у подножия. - Пошли мне преуспеяние в делах, и да будет с тобою мир!.. Омма!..

Он замирает на коленях, глядя вверх, на облитую утренним солнцем, красную голову Перуна. По его щекам катятся слезы.

В полдень.

В речке Завитой, по колено в воде, взявшись за руки, стоят Ярош и Зорянка. Они в длинных белых рубахах, но у Зорянки поверх еще наброшена рыболовная сеть. Их распущенные волнистые волосы, с вплетенными цветами, колеблет легкий ветерок. На голове у девушки - венок из трав и цветов. Перед ними стоит Пивень и держит над их головами толстый пучок травы, с которого течет вода. На берегу, с Пивневской клюкой, сидит Евтей.

Ј Светлой водой окропляю вас и стираю с вас все узороки и призороки! Омма! - торжественно говорит Пивень, водя пучком над их головами, - Светлой водой окропляю вас на согласие и любовь! И даю табе, князь Ярош, в жонки Зоряну. И отныне прозыватся она будя княжна Зоряна Ярошева! И отныне вы с ней одно! И пусть лягет благословение на чрево ее, и пусть принесет она табе девять сынов-богатырей!.. Омма!..

Пивень опускает траву.

Зорянка испуганно глядит, то на Яроша, то на его отца.

Молодожены сидят на берегу речки.

- Ты че печальна, Зорька? - спрашивает Ярош.

Ј Богатырей боязно рожать. Ажно девять. Вдруг не полуцца.

Ј Эт так говорится токо. Можно и менее рожать. - успокаивает ее муж.

Ярош, Зоряна! - доносится издалека голос Пивня.

- О! Идем. Че т покажу! - вскакивает Ярош.

Ярош и Зорянка только что вошли в терем. Рядом с кроватью стоит сундук.

Ј Че это, Ярко? - спрашивает Зорянка.

Ј То подарки табе.

Ярош поднимает тяжелую крышку.

Зорянка заглядывает и вскрикивает.

Сумерки. Княжеский терем.

Зорянка, в парчовом халате, сидит посреди спальни и разглядывает вороха разбросанных по терему вещей.

Ј Зорька! - кричит со двора Ярош. - Иди, гляди, кака у мене кольчуга да щит! А меч какой!

Ј Потома! - кричит она в ответ.

Ночь. Княжеский терем. Неверный свет плошки.

Ярош, в кольчуге, сидит на кровати и разглядывает красный щит с золотым оленем.

Зорянка стоит посреди спальни и прикладывает к пурпурной тунике, которой обернуто ее тело, шкуру барса.

Рассвет. Княжеский терем. Кругом разбросаны вороха одежды. К кровати прислонен меч.

Ярош храпит, открыв рот. Он под одеялом, но в кольчуге и шлеме.

Рядом спит Зорянка. Она голая, на голове у нее кунья шапка, а на ногах красные сапожки.

Утро. Княжеский терем.

Ярош, в шлеме, в кольчуге, достающей до колен, но без портков, стоит посреди терема, опершись на меч.

Зорянка, зарывшись по шею, спит в ворохе нарядов. Одна щека ее прикрыта волною черных волос, другая - покоится на красном, как рубин, лисьем хвосте.

КОНЕЦ

Кремнев Евгений [email protected]