Аннотация: Мистическое обнаружение торговой подводной лодки Германии, затонувшей в годы первой мировой войны.
Подводная Лодка Реми.
"Сон, навеянный подводной лодкой,
плывущей к берегам Канады"
Была весна тысяча девятьсот пятидесятого года. Ослепительное солнце и предательский ледяной ветер делали погоду невыносимой. Я проходил с больными ушами до мая и, наконец, решил взять отпуск, чтобы поехать на Пасху в Квебек. Когда мой чемодан уже стоял за порогом, зазвонил телефон. Подняв трубку, я узнал, что мой отпуск откладывается на неопределенное время. Помню, я сильно расстроился, потому что устал, как собака и очень ждал отдыха. Я сразу же заснул рядом с телефоном, оставив ключи в открытых дверях и чемодан на лестнице.
Странно, обычно подобные экспедиции легко откладывались, но на этот раз все пошло совсем не так, как я ожидал. Проснувшись вечером, я отправил телеграмму:
- Дорогая сестра, был уверен, что "Христос Воскрес!" скажу лично, но, похоже, придется проститься с работой, если я не соглашусь на это задание.
Мы прибыли в порт мыса Болд на тральщике, который мой шеф - Лотер Реми переделал из военного судна, оставшегося после второй мировой. Наша команда состояла из девяти человек: четверо водолазов, два матроса, врач, то есть - я, капитан, и, собственно, шеф. Всех, кроме него я видел впервые.
В курс дела меня ввел Шарль Пэллетье - капитан судна, с которым мы разговорились, благодаря его вишневым сигарам.
- Один коллекционер грешным делом показал нашему другу Реми карту времен первой мировой войны. На ней указано место вероятной гибели одной из секретных немецких торговых подлодок. Говорят, она пропала где-то в районе берегов Ньюфаундленда.
- Прекрасно. Я всегда знал, что Реми - ненормальный, - ответил я, потому что действительно это знал.
* * *
Когда Лотер Реми раскрыл передо мной копию раздобытой карты, я скептично пожал плечами.
- Почему - "Карта времен"? - спросил я, разглядев подпись.
- Не знаю, Монти. Но Вы, как всегда, обращаете внимание на какую-то ерунду. Взгляните сюда, на записи моего эксперта. Думаю, эта лодка везла что-нибудь нам весьма полезное!
От былого снаряжения на тральщике остался гидролокатор, который нам очень пригодился, когда мы стали прощупывать дно. Водолазы погружались по двое на короткие промежутки времени, но и этого оказалось достаточно, чтобы схватить воспаление легких. Один из них сошел с дистанции через день, по моему распоряжению его отвезли в больницу. Вода была ледяная. Не знаю, сколько Реми платил водолазам, но я бы на их месте туда не полез, даже за сокровища затонувших кораблей всего земного шара.
Такие вылазки длились около двух недель. Мы выходили в море и, даже когда погода портилась, продолжали работать. Но весь этот изнурительный труд так и не имел успеха.
Я сам уже чувствовал, что начинаю заболевать. Промозглый ветер пробирался под отсыревшую одежду, а тучи не собирались рассеиваться.
- Мы не продвинулись в поисках ни на шаг, - сказал я Реми, - Не кажется ли Вам, месье, что команде пора хорошенько отдохнуть?
Я не впервые обращался с подобным предложением, но на этот раз Реми ничего не ответил. Он выглядел раздосадованным, и кажется, наконец-то, со мной согласился.
Лотер Реми был героем войны, имел награды и звание лейтенанта. Сын очень состоятельных родителей, избалованный славой, циничный и сумасбродный. Его постоянно посещали "гениальные" идеи, от которых страдали его подчиненные - сотрудники научно-исследовательского института. Но, несмотря на все его безумства, интуитивно мы чувствовали, что за ним стоит идти. В этом человеке было заключено нечто сильное и настоящее, то, что способно двигать миром и делать жизнь яркой.
Из-за своего гипертрофированного самолюбия Реми часто выглядел нелепо. Мы втихую подшучивали над ним, но все же не смели выказывать неуважение, ведь, если на чистоту, он был исключительным директором компании и другого никто не желал.
Свершилось, Господь внял моим молитвам, и Реми дал команду отложить поиски подлодки до более благоприятных погодных условий.
* * *
По прибытии тральщика в порт Лотер Реми, Шарль Пэллетье и ваш покорный слуга направились в местный трактир, пропустить по кружке горячительного напитка. Тем более что после такого переохлаждения это было просто необходимо.
Выпив несколько рюмок, Реми развезло, и он начал приставать к официанткам с рассказами о своих военных подвигах.
- Вот Вы, Монти, - сказал он, указав на меня дымящейся сигарой, - как Вы пьете кофе?
- Простите, месье?
- Вы опять не вынули ложечку из чашки, - назидательно произнес он, и, прихватив рукой за талию девушку, убиравшую наш стол, усадил ее к себе на колени. Непривыкший к подобным манерам, я почувствовал себя неловко.
- Вы что, Монти? - усмехнулся он, - у Вас такой вид, как будто Вы проглотили грабли.
Лотер Реми что-то шепнул девушке, она вырвалась и ушла, но я заметил, как по лицу ее скользнула улыбка.
- И чем вы их так очаровываете? - спросил капитан.
- Не знаю, у меня врожденный дар, - ответил Реми, снисходительно улыбнувшись, - в человеке либо есть это, либо нет. Научиться невозможно.
Он снова посмотрел на меня и, выпустив колечками дым, продолжил:
- Так вот, Монти, Вы опять не вынули ложечку из чашки.
- Я всегда так пью кофе, месье, - ответил я.
Не знаю почему, но я был излюбленным объектом замечаний Реми, и уже давно смирился с этим. Еще с войны, мы вместе служили на госпитальном судне. Он и тогда был таким же.
- Поверьте мне, если бы Вы, Монти, пришли в мой излюбленный клуб и не вынули ложечку из чашки, прежде чем начать пить кофе, то господа бы очень огорчились, глядя на Вас.
Я, как всегда, не знал, что ответить. Просто пожал плечами, изобразив усмешку, и допил свой кофе.
- Вы же, кажется, благородного происхождения, Монти, - не отставал Реми.
- Да, месье, мой дед из старинного рода Монти, в его владении была судоходная компания.
- Полагаю, Ваш дед передал все наследство Вашему отцу? Почему же Вы сами до сих пор перебиваетесь с хлеба на квас?
- Отца преследовали неудачи, и в тридцать девятом он разорился, - ответил я, показав всем видом, что этот разговор мне не приятен.
- Преследовали неудачи? - словно не замечая моего настроения, продолжал Реми, - А я Вам скажу почему! Он, должно быть, как и Вы, не вынимал ложечку из чашки. И вот вам - результат. Подумайте над этим, Монти!
Лотер Реми - человек, у которого все легко, но его безобидные подначивания могли порой вывести из себя кого угодно.
Меня посетили не лучшие воспоминания. Мой дед умер в 36-ом и оставил судоходную компанию отцу. К началу войны часть торговых судов находилась в Германии и была захвачена немцами, два оставшихся корабля потопили бомбардировщики. Тогда отец принял решение отправить мать и сестер в Канаду, где жила наша дальняя родня.
Мои сестры были еще маленькими, а мама, уже беременная моим младшим братом, хваталась за любой оплачиваемый труд и очень быстро надорвала спину, чтобы дать девочкам образование.
Мы с отцом вступили в ряды добровольцев. Он погиб в сорок втором, а я прослужил медиком на судне до сорок третьего, получил тяжелое ранение в голову и после госпиталя демобилизовался и уехал в Канаду. Мамы после войны не стало, и мнимая родня очень скоро дала нам понять, чтобы мы убирались из их дома. Я сам воспитал младшего брата. Благо, мои сестры уже вышли замуж, а то, не знаю, как бы мы выбрались из всего этого.
Видимо, я глубоко ушел в свои мысли, потому что не расслышал Шарля Пэллетье, обратившегося ко мне с вопросом.
- Простите, я задумался, - сказал я, подняв взгляд от пустого стакана.
- Шарль предлагает поехать к нему и немного отдохнуть на берегу Святого Лаврентия, - объяснил Реми, и, заметив мое замешательство, ударил меня по плечу, - ну же, Монти, Пасха все равно уже прошла. Приедете на следующую.
- Ваш оптимизм не оставляет мне выбора, - ответил я.
* * *
Дом капитана Пэллетье белел над заливом, словно солнечный маяк. Да, как только мы приблизились к его владениям, небо прояснилось.
Нам едва удалось удержать Реми, потому что, завидев солнце, он выскочил из машины, стал размахивать руками, разгоряченно втолковывая нам, что время безвозвратно уходит, что нужно немедленно возвратиться на тральщик и возобновить поиски. Но при первом же порыве ледяного майского ветра, он упал... и больше не вставал целые сутки.
* * *
Свежий воздух пах черемухой. Через приоткрытое окно он шевелил занавески и капроновую шаль на плечах Жанны. В мягком утреннем свете ее лицо было особенно нежным, она как будто бы светилась изнутри, мерцала красотой в кружевной тени плюща за окном, останавливая моё дыхание одним своим взглядом.
Склонившись над Реми, она смачивала его горячий лоб влажным полотенцем, улыбаясь сама себе, и изредка поглядывала через стеклянную дверь на балкон, где мы с Пэллетье любовались заливом.
- Жанна, младшая сестра моей жены. Их дед - российский эмигрант, перебрался сюда в 1918 году, - рассказывал Пэллетье.
- Она так взялась ухаживать за Реми, - заметил я, придав голосу как можно больше безразличия, - они знакомы?
- Да, Лотер приезжал к нам пару раз на барбекю, - ответил Пэллетье, хитро взглянув на меня из-под шляпы.
Наконец, мы заметили, что пациент проснулся, и поспешили в комнату.
- А! Монти! Пэллетье! - хрипло прокричал Реми и закашлялся. Жанна немедленно уложила его на подушки.
- Умоляю, Лотер, помолчите хотя бы немного, - сказала она, - я схожу за уксусом, у Вас снова поднимается температура.
Проходя мимо, она мельком взглянула на меня, и я ощутил неожиданный прилив жара к голове. Полагаю, в эту секунду я не заболел, хотя, не скрою, что много бы отдал за то, чтобы очутиться на месте Реми.
- Принесите мне карту! - хрипло прошептал он, как только Жанна покинула комнату, - Собирайтесь скорее! Мы выезжаем сегодня же!
- И не подумаем, Лотер, - со свойственным ему спокойствием отозвался Пэллетье, и, взяв его за плечи, уложил обратно, - посмотрите на себя, Вы не дойдете и до машины.
Реми даже не стал пытаться побороть силу капитанских рук, которые легли на его плечи, он вопросительно взглянул на меня, ища поддержки.
- Со всем уважением, месье, - ответил я, пожав плечами, - но в Вашем состоянии...
- В моем состоянии! - он избрал пафосный тон и возвел глаза к потолку, - та-ак. Я, кажется, понял, в чем дело. Дело в моей команде. Из кого же она набрана? - он развел руками, - Из лентяев, ограничивающих себя то дождем, то насморком, то еще Бог знает чем! Балаган! Только и всего.
- Вы не справедливы, месье, у Вас сильный жар и путаются мысли, - сказал я.
- Нет, Монти! То, как вы с Пэллетье рассуждаете - это примитивно, а то, что я вам говорю - эта мысль уже следующего уровня.
Вошла Жанна, мы все замолчали. Реми надулся, как ребенок, и, сложив руки на груди, наблюдал за нами.
- Скажите, Жанна, Вы тоже считаете меня ни к чему не пригодным? - спросил он.
- Мне нравится Ваше общество, Лотер, и я не хочу, чтобы Вы так скоро покинули наш дом, - ответила она, глядя на него, и нежно отвела прилипшие волосы с его лица. И, хотя в ее глазах блеснул хитрый огонек, взгляд этот был долгим и таким... что я поспешил уйти. Мне теперь захотелось быть как можно дальше от них обоих.
Уже на следующий день Лотер Реми пожелал отобедать со всеми на солнечной террасе. Он чуть было не потерял голос и говорил еле слышно, а мы были весьма рады отдохнуть от его болтовни, потому что говорил он всегда так, как будто всю жизнь отработал на литейном заводе.
Воцарилась идиллия. Жанна и Пэллетье накрывали на стол, мы с его женой Катрин обсуждали погоду, а Реми был посажен в кресло-качалку и накрыт пледом. Казалось, он размышляет о чем-то глубоком, закинув руки за голову и глядя на семиструнную гитару, висевшую на противоположной стене.
- По-моему, господа, у пианино перед гитарой есть огромное преимущество! - наконец заговорил он, - потому что на гитаре обе руки заняты, а на пианине можно и одной справиться.
Он пододвинулся к роялю и, сняв вуаль, задумчиво нажал пару клавиш.
- Пойдите сюда, Монти, Вы, кажется, поигрывали на этой хитроумной вещице.
Да, я поигрывал, мне давали уроки лучшие педагоги Франции и не раз пророчили карьеру пианиста. Только этому не суждено было сбыться, началась война, и с занятиями было покончено.
Я молча сел за фортепиано, немного подумал и заиграл.
Странно, Реми, привыкший быть первым буквально во всем, знал, что здесь он не может сравниться со мной, неужели его тщеславие не будет задето? Я терялся в догадках: то ли он в принципе не воспринимал меня всерьез, то ли я до сих пор не знал его.
- Бетховен, семнадцатая соната, - вдохновенно сказала Жанна, когда я закончил.
- Финал, - кивнул я, и мне показалось, что на этот раз она посмотрела на меня совершенно иначе, как будто более осмысленно и любопытно.
- Как видите, месье Реми, и на пианине не всегда можно справиться одной рукой, - улыбнулся Пэллетье.
Мне была отведена комната на втором этаже. Окно выходило на залив и очень притягивало мой взгляд. Я мог подолгу смотреть из него, как будто что-то неведомое заставляло меня каждый раз со вниманием вглядываться в горизонт.
Это происходило со мной и днем, когда волны сияли, ослепляя глаза, и ночью, когда всходила луна и нежно мерцала на воде. Засыпал я глубоко заполночь, налюбовавшись видом залива и намечтавшись о встречном взгляде Жанны.
В первую же ночь в этом доме, меня посетил невозможно реальный сон. Он преследовал меня с тех пор, как мы занялись поисками подлодки.
Как будто вспыхивает яркий солнечный свет от распахнутых штор, я открываю глаза и вижу перед собой знакомое женское лицо с милой улыбкой, вот только никак не могу вспомнить, кому оно принадлежит...
- Доброе утро, Кристоф, - говорит она мне и протягивает букет полевых цветов.
- Доброе утро, мадам... - в замешательстве отвечаю я, - зря Вы зовете меня Кристоф, мое имя Мишель.
После моего ответа уголки ее губ опускаются, лицо становится грустным, она вздыхает, гладит меня по голове и спрашивает.
- Ты все еще не помнишь, кто я?
Вглядываясь в ее лицо, я нахожу его очень знакомым, но не единой мысли - кто она.
- Меня зовут Элиза. Я твоя жена.
От этих слов меня бросает в холодный пот, я отстраняюсь от нее и смотрю еще внимательнее. Нет, она очень хороша собой, даже прекрасна, хотя смешно одета в старинное бабушкино платье с кружевными манжетами.
Она приносит мне чужие вещи.
- Одевайся, милый, я смогла достать твой любимый кофе, а утренние газеты уже ждут на веранде. Сейчас там такое солнце!
Она уходит, я остаюсь один, в полном недоумении рассматривая поданные мне старомодные кальсоны и домашнюю утварь конца прошлого столетия...
Обычно, на этом мой сон прерывался.
С того дня, как мы приехали в дом Пэллетье, он стал меня особенно мучить, так что я даже отважился посоветоваться о нем с Жанной. Она, по рассказам Шарля, любила читать сонники, и это обстоятельство добавило мне смелости.
- Вы должны разобраться в тайнах Вашего подсознания, - сказала она, увлеченно выслушав меня, - вероятно, этот сон дает Вам какой-то знак, только Вы никак не можете его понять. Сны - это закодированные предупреждения, к каждому из них важно подобрать свой ключ.
- Что же Вы думаете о моем сне?
- Мне кажется, месье Монти, Ваш сон застрял на месте. Попытайтесь управлять им.
* * *
Совет Жанны оказался весьма полезным. Той же ночью во сне я обнаружил у себя способность подыграть Элизе и признать, что она - моя супруга. С того момента каждую ночь события во сне стали развиваться.
На этот раз мы с Элизой пили кофе на веранде и я, с намерением все выяснить, решил почитать утреннюю прессу.
- 17 сентября 1916 года... - прочел я на первой полосе.
- Господи, как я счастлива, Кристоф, - сказала она и нежно обняла меня за шею, - я всегда знала, что ты вернешься...
Я оторвался от газеты.
- Милая Элиза, я еще не все вспомнил, ты должна помочь мне. Расскажи, что со мной случилось? - спросил я и взял ее за руки, усаживая рядом.
- Ты помнишь свой последний рейс? - ее глаза стали тревожными, а голос тихим, - Вы попали под крейсер, получили серьезные повреждения, потом не выходили на связь. Мне сказали, что ваша лодка потонула, что все погибли...
Из ее глаз потекли слезы, она прижала меня к себе, а я почувствовал себя неловко и растерянно, будто заняв чужое место в чьей-то жизни.
- Все будет хорошо... - пробормотал я и провел неуверенной рукой по ее волосам. Она кивнула и доверчиво устроилась в моих объятиях.
* * *
Мое пробуждение происходило тяжело, я вставал совершенно разбитым и долго приходил в себя. Просыпаясь, каждый раз мне все труднее становилось осознавать, что это был всего лишь сон.
Дом еще спал, а я заставил себя встать с постели и выйти на улицу, надеясь, что майский воздух холодный и свежий, поможет мне взбодриться. Я встретил в саду Жанну.
- Как Вы себя чувствуете, месье? - спросила она.
- Благодарю, мадемуазель Жанна, - ответил я, - очень пригодился Ваш совет, однако эти сны отбирают все мои силы. Проснувшись, не всегда понимаю, где я.
- Будьте осторожны, месье. Главное не потерять ощущение реальности, - произнесла она, улыбнувшись, - иногда лучше не видеть снов.
- Да, Вы правы, но мне все-таки очень хочется разгадать их тайну, - улыбнулся я.
- Постарайтесь не сойти с ума, Мишель Монти, это было бы очень печально, - засмеялась Жанна, - нам будет Вас не хватать.
Я внимательно посмотрел на нее, а она подняла голову и помахала кому-то на балконе. Я тоже посмотрел туда и увидел Реми.
- Сейчас же уйдите с балкона, Лотер! - крикнула она, придерживая шляпку, - сегодня очень холодный ветер.
- Через пол часа будет готов завтрак, - сказала Жанна и ушла в дом.
* * *
В последующие ночи события во сне стали разворачиваться все стремительнее.
Я долго не решался спросить бедную Элизу, кем же я был на этой злосчастной лодке, чтобы не наводить на нее сожаление о моем помутившемся рассудке. Наконец, это раскрылось само собой.
- Вот твой журнал с записями, - сказала она, протянув мне измятую тетрадь с водяными подтеками. Эта бумага явно пережила все тяжелые моменты вместе с тем человеком, который сохранил ее.
Я стал листать страницы, с удивлением осознавая, что свободно читаю по-немецки.
- Мне отдали ее в больнице вместе с твоими вещами. Здесь все написано о том, как была повреждена лодка, как вы спасали ее и как она начала тонуть... Ты что-нибудь помнишь об этом?
Я нашел страницу, где были указаны имена и фамилии членов экипажа. "Кристоф ...- старший механик", и поскольку имени Кристоф более не встречалось, я сделал вывод, что речь обо мне.
- Это большая удача, что тетрадь уцелела. Сколько меня не было дома, Элиза?
- Около трех месяцев... - ответила она, глядя на меня с такой нежностью, с какой никто никогда не смотрел, - Знаешь, дети тоже верили, что ты вернешься.
"Дети..." - подумал я и решил, что пора просыпаться.
* * *
Не смотря на потепление и мои врачевательные старания, Реми очень медленно шел на поправку.
- Вы подхватили серьезное воспаление легких, месье, - говорил я, сидя у его кровати, - и мое мнение таково, что Вам бы следовало лечь в больницу.
- Не шутите так зло, Монти, Вы - добрый человек и Вам это не идет. Жаль. А я то думал, что Вы - единственный, кто меня сейчас не станет раздражать.
- Да? Но, неужели и мадемуазель Жанна...
- Она одна из первых заговорила о лечебнице! А Вам вообще это непростительно! Кому, как ни Вам знать, насколько я озабочен нашими поисками! - возмущенно произнес Реми.
- Хорошо, месье, но если завтра я не обнаружу значительных улучшений Вашего здоровья, думаю, все-таки придется Вас госпитализировать.
Этот разговор произошел утром. Поздним вечером того же дня я решил заглянуть к Реми еще раз, утвердиться, что состояние его, по крайней мере, не ухудшилось.
Весь день я находился в раздумьях и с приближением ночи, все мысли мои устремились к происшествиям последнего сна. Я поднимался очень медленно и тихо, ступенька за ступенькой, прибывая уже где-то не здесь. Когда я подошел к двери комнаты Реми, она была не заперта до конца, и чуть толкнув ее, я увидел то, что совсем не собирался видеть. Они с Жанной целовались у балкона, не замечая никого и ничего вокруг себя. На несколько секунд я застыл, глядя на них и отрезвев от собственных раздумий, а потом закрыл дверь, она тихонько скрипнула, но я надеялся, что они этого не заметили.
Будет ли болен Реми завтра утром? Думаю - нет. Я стоял на лестнице, не понимая своих чувств. Неужели я не расстроен увиденным? Жанна была моей тайной мечтой с того момента, как мы приехали в этот дом. Почему на душе так спокойно?
Я пожал плечами в ответ самому себе и отправился спать.
* * *
- Ваш экипаж объявили без вести пропавшим, но все считали, что вы погибли, - говорила Элиза, когда мы шли по саду в тени кипарисов, - я узнала от моего брата, что торговые подводные лодки больше не будут отправляться в Америку. Ты помнишь моего брата, Кристоф?
Я сделал вид, что смутно вспоминаю.
- Вы вместе учились, сейчас он служит в генеральном штабе, - видя мое затруднение, подсказала Элиза.
Здесь был сентябрь, но очень теплый, во всю цвели хризантемы, и свистели попугаи.
- Из моего экипажа кто-нибудь еще выжил? - спросил я.
- Не знаю, Кристоф, ты приехал один, в очень плохом состоянии... хорошо, что документы были при тебе, и твое самообладание помогло найти дорогу домой, - Элиза остановилась, взяла меня за пояс и посмотрела в глаза. В ее удивительной сдержанности было столько силы и любви, что я невольно позавидовал тому человеку, которому достанется счастье быть любимым такой женщиной.
- Когда я узнала, что Господь вернул мне тебя, все остальное было уже не важно, - сказала она, - Я верю, что ты поправишься.
Мы остановились, рядом с веревочными качелями, и я спросил, где дети.
- Они у бабушки, как только ты отдохнешь, мы съездим за ними.
Элиза села на деревянную перекладину, я сел рядом с ней и оттолкнувшись от земли, мы принялись раскачиваться. Это ощущение оказалось очень приятным, я давно так весело и от души не смеялся.
* * *
Как мной и предполагалось, на утро следующего дня, я еле встал, а мой друг Реми - выглядел совершенно бодрым с явными признаками выздоровления.
- У меня подозрения, Монти, что это Вас скоро надо будет госпитализировать, - усмехнулся он, повстречав меня на лестнице ранним утром, - и все потому, что Вы даром убиваете время, копаясь в фантазиях, вместо того, чтобы работать. В движении - жизнь!
- Что не скажешь о Вас, месье, поздравляю, сегодня Вы не кажетесь таким больным. Что же Вы? Работали всю ночь?
Кажется, я зря съязвил, потому что, не зная Реми можно было бы подумать, что в этот момент он смутился. Оглядевшись, он завел меня в комнату и плотно закрыл дверь.
- Признайтесь, Монти, Вы что-то видели вчера вечером.
Конечно, я сразу догадался, о чем речь и не смог сдержать улыбки.
- Я люблю Жанну, - вдруг произнес он. Все ребячество и хвастовство куда-то делись, передо мной стоял здравомыслящий человек, таким мне редко доводилось видеть Реми.
- И я хочу, чтобы мое поведение не было истолковано неверно. Я не совершил ничего предосудительного. Прошу Вас сохранить все в тайне ради Жанны. Я собираюсь сделать ей предложение, как только мы вернемся из экспедиции.
Все это он сказал на одном дыхании и, вздохнул с вероятной долей облегчения, получив мой располагающий взгляд.
- Я весьма одобряю Ваш выбор, месье, - ответил я, - думаю, Ваши чувства не безответны?
И, словно почувствовав себя в безопасности, он тут же стал прежним Реми, которого я всегда знал и не помедлил рассказать мне о том, как Жанна давно и страстно любит его.
* * *
Во сне я всегда говорил по-немецки, не отдавая себе в этом отчета. Когда же я просыпался, осознавать это было не приятно, поскольку после войны у меня остались самые негативные чувства ко всему, что связано с этой страной. Это и было странно, потому что во сне я видел природу Германии и вдыхал воздух с таким наслаждением, как будто там была моя Родина, но может, в этом была вина Элизы - той прекрасной девушки, которую я все больше узнавал, и начинал ценить ее также искренне, как она своего Кристофа...
- Была гроза, когда ты возвращался домой, помнишь? Это было еще до войны. Мне сообщили, что молния ударила в тебя на пирсе. Врачи сказали, что в больнице у тебя остановилось сердце, но я молилась...
- У меня семь жизней, Элиза. Хватит страшных историй. Все позади, ты же видишь, я здесь.
Она снова обняла меня, и я знал, что она снова плачет.
- Не могу поверить... Господи, как я люблю тебя, - прошептала она, - Каждое утро ходила в порт, все ждала. Зачем эта война, Кристоф?
От ее слов мне становилось очень больно.
- А потом почтальон принес твое письмо, которое ты распорядился доставить мне в случае твоей смерти... - сказала Элиза, достав из кармана конверт.
Я раскрыл его и вынул исписанный лист бумаги.
"1 июля 1916 года.
Дорогая девочка, я надеюсь, что тебе никогда не придется читать это письмо, потому что оно хранится в конверте, который может быть вскрыт, только если со мной что-нибудь случится. Но если это произойдет, то ты получишь таким образом, как минимум, еще одно подтверждение того, что я люблю тебя, и только тебя, что я самый счастливый из людей, потому что ты моя жена, и что я горжусь нашими детьми. Я очень люблю их и с огромным вниманием читаю каждое слово, которое они мне пишут. Наши девочки такие, какие они есть, только потому, что их мать - ты.
Не печалься, если я погибну на этой войне, я надеюсь, что оставлю после себя имя, которого тебе не придется стыдиться, и то, что я выполнил свой долг в полной мере, будет общепризнанным.
Не трать время на слезы - ты все еще можешь сделать кого-то в этом мире счастливым, а это самый верный путь к твоему собственному счастью.
Навеки любящий тебя - твой возлюбленный все эти годы".
Я проснулся, словно после кошмара, вскочил с подушек и включил свет. Все было настолько реальным, как будто не во сне, а по правде, только теперь я понимал: эта страшная правда заключается в том, что никого на самом деле нет: ни ее, ни меня...
* * *
На утро я встал с твердой решимостью прекратить эксперимент, так как всерьез стал переживать за свой рассудок. Я съездил в город и прикупил соответствующие лекарства, мешающие видеть сны. Реми уже почти поправился и засобирался в дорогу. Он сообщил, что предлагает искать подлодку немного южнее, согласно новым предположениям, выдвинутым в результате его разговора с одним исследователем.
Итак, оказавшись снова на тральщике, в последующие дни нашего путешествия я спал беспробудно и глубоко, не запоминая ничего, что могло бы прийти во сне.
На этот раз поисковая работа шла веселее. Солнце хорошо припекало, ветра почти не было. Водолазы ныряли, Реми был на редкость сговорчивым и спокойным, а я старался отогнать тяжелые мысли о прочитанном письме. Оно так и стояло у меня перед глазами, я запомнил каждое слово, порой мне начинало казаться, что его действительно написал я.
Мы все загорели, как кочегары, наелись вдоволь ухи, но не продвинулись в поисках ни на шаг. Однажды мой запас лекарств был исчерпан, и мне пришлось засыпать без них. И, хотя я испытывал некоторое беспокойство по этому поводу, все же понадеялся, что полуночная лихорадка меня больше не постигнет.
Но то, что приснилось этой ночью, заставило меня всерьез поразмыслить о словах, сказанных когда-то Жанной: "...этот сон дает Вам какой-то знак, только Вы никак не можете его понять. Сны - это закодированные предупреждения, к каждому из них важно подобрать свой ключ".
...Я свободно лечу над водой, вижу очертание берега, отблеск маяка в серебряном тумане, я стремительно ныряю, словно дельфин в холодные волны и опускаюсь все глубже. Мое скольжение продолжается в толще воды между лучей, прорезающих морскую пучину. Становится все темнее, темнее, совсем темно...
В тесном полумраке носятся люди, задыхающиеся от ядовитого газа, вода начинает просачиваться через швы, слышны крики, команды, скрежет и я в центре всего этого, пытаюсь помочь, но меня никто не видит, все, что я делаю - оказывается бесполезным. Я пробираюсь по железному тоннелю, мои глаза ничего не видят от слез, закрываюсь рукавом от зеленоватых клубов дыма. Я что-то ищу, но что? Пол уходит из-под ног, стены трещат по швам, это похоже на ад. И вот, протиснувшись в следующий отсек, я, кажется, достигаю своей цели. Я наклоняюсь над мертвым человеком, напоротым на оторванный кусок металла, я стираю ладонью кровь с его лица и вижу... самого себя.
Глядя на него обезумевшими от ужаса глазами, я кричу...
- Монти-и! - услышал я сквозь сон, дернулся и проснулся оттого, что Лотер Реми тряс меня за плечи.
- Опять кошмары? - спросил он, я машинально ответил, что все в порядке.
- Э-э, да у Вас такое лицо, Монти, что если бы сейчас был Halloween...
- Месье, - решительно перебил я, - мне необходимо Вам кое-что рассказать...
Нет сомнений в том, что здравомыслящий, образованный человек, привыкший оценивать мир через призму науки, выслушав мои излияния, назвал бы их наркотическим бредом. Однако, как я уже говорил, (но на этот раз, к счастью), Лотер Реми таковым не являлся. То есть, разумеется, этот человек был прекрасно образованным, но не достаточно здравомыслящим, и вот тут-то его склонность к безумствам сделала свое благое дело.
- Монти, - озадаченно начал Реми, дослушав мой рассказ, - не могу вспомнить, чтобы я когда-нибудь верил во все эти маразматические пророчества или гадания, но... то, что Вы сейчас рассказали, заставляет меня задуматься. Правда, лишь по одной причине.
Я уловил интерес в его взгляде, и это меня вдохновило.
- Мы обыскали все места, обозначенные на карте... и необозначенные тоже, - произнес Реми и сделал многозначительную паузу, - если верить вашим снам, мой ясновидящий друг, то подлодка должна быть сейчас у нас под носом, в заливе Святого Лаврентия. Что ж... я готов испытать удачу. С Вашей помощью, разумеется.
- Я могу описать с высокой точностью то место, где лодка легла на дно, месье.
В своем последнем сне я наблюдал ее гибель немного сверху, словно покинувшая тело душа, летящая за местом своего последнего дня на этом свете. Я видел и запомнил все детали так подробно, как будто мне показали фильм. С самого нашего приезда все обстоятельства указывали на залив, и теперь я с фанатичной убежденностью верил, что подлодка может быть только там, и нигде иначе.
Что же касается Лотера Реми, то его решение едва ли удивило меня, потому что понять, что, в конце концов, двигает мыслью этого человека, затея утопичная.
Капитан тральщика Шарль Пэллетье был весьма легок на подъем, и когда мы посвятили его в настоящие мотивы поисков подлодки на заливе, он лишь весело рассмеялся и принялся всю дорогу шутить над нами. Реми, надо отметить, очень серьезно отнесся к делу и на подтрунивания Пэллетье не реагировал.
Итак, мы снова двинулись в путь. Все те же, но подкрепленные экзотическим любопытством.
- Я слышал, что кое-кто из водолазов, считает нас идиотами, - улыбнулся Пэллетье, когда мы вышли в море.
- Но это не мешает им зарабатывать деньги, - ответил Реми, снисходительно глядя на опускающийся трос, - а заплати им побольше, они здесь и Атлантиду найдут.
* * *
Ветер с ароматом скошенной травы играл с прозрачными занавесками. Лежа на плетеном диване, я смотрел сквозь хрустальную вазу, за которой, мелькая в гранях, ходила Элиза. Она вошла по деревянным ступенькам на веранду и присела ко мне.
- Знаешь, сегодня такой длинный день, - сказала она, - я помню каждую мелочь с того момента, как ты проснулся сегодня утром. Помню, как разбудила тебя, как ты пил кофе и читал газеты, как мы гуляли по саду и качались на качелях...
Я положил ей голову на колени и обнял.
- Без тебя все дни были одинаковыми. Когда мне сказали, что подлодка погибла, время, как будто рвануло с места и понеслось. Понеслось, как взбесившаяся лошадь... А мне так жаль было, каждой минуты жаль... за то, что она проходит без тебя.
* * *
Кто-то ударил меня по плечу, и я проснулся. Видимо разморило на этом солнцепеке, и я отключился прямо на палубе.
- Наденьте панамку, оракул, - порекомендовал Реми, - а то случится с Вами солнечный удар, и мы от Вас еще не такое услышим.
Я согласился, что он прав и, намотав на голову полотенце, снова заснул...
...На деревянный пол легла тень ромбиками, над решеткой веранды качались розы, тень скоро растаяла, солнце ушло, а розы заплакали, нагибаясь под тяжелыми каплями. Хлынул дождь.
Я открыл рояль, поднял пюпитр и залюбовался резьбой. Так тонко, изящно, узор за узором, как будто сама музыка... Что бы сыграть? Я нежно прикоснулся к упругим клавишам, немного подумал и заиграл "к Элизе".
Тень от решетки то появлялась, то снова исчезала, когда облака закрывали солнце. Дождь стихал.
- Боже мой, Кристоф!.. - услышал я голос Элизы и обернулся. Она стояла у двери, как будто облитая водой из ведра. Насквозь мокрое платье очень выразительно прилипло к ее телу, и заставило меня, забыв о приличиях, уставиться в замешательстве и восторге. Однако, мой бессовестный взгляд, ничуть не смутил ее. Она подошла ко мне и обняла.
- Ты попала под самый ливень, - сказал я и почувствовал, что не в силах справиться с собой, и что это - самый прекрасный, самый чудесный сон, который мне когда-либо снился...
Мы лежали на стеганом одеяле у камина и смотрели, как за окнами наступают сумерки. Мне ни с кем никогда не было так хорошо, как сейчас, мне страшно было даже представить, что я должен буду проснуться, и она исчезнет...
- Кристоф, - сказала она в тишине.
- Да?
- Я никогда не знала, что ты играешь на фортепиано, - она повернулась ко мне.