Почему все так боятся кобр? Почему их не любят, сторонятся, презирают и ненавидят? Потому ли, что они приносят смерть? Или потому, что опасны?
Нет. Нет, нет, и ещё раз нет. Боятся, потому что они сильны. Они могущественны в своей способности забирать жизнь, а значит, повелевать людьми. Они могущественны в возможности пугать, заставлять самые страшные, самые неприятные эмоции вырваться наружу. И поэтому люди уничтожают их, убивают существ, которым абсолютно равнодушны. Слабые люди боятся сильных. Пусть даже эти сильные - низшие твари, недостойные их внимания.
Люди глупы. А кобры... кобры почти как люди. Живут за счёт других, за счёт чужих жизней и чужого счастья. Живут... да просто живут, как умеют, не думая о том, хорошо это или нет.
И так же, как люди, в мире тварей, низших и никчёмных, выживает сильнейший. А слабый... слабый недостоин того , чтобы я о нём писал.
Часть I.
Ванда Аластри.
Глава 1.
Я хорошо помню тот день - дождливый, промозглый, унылый. Мрачный осенний день. Именно тогда всё началось. Именно в тот дождливый день. Такой же унылый, как моя жизнь.
К двадцати пяти годам я закончил факультет журналистики. Но журналистом не стал. Вопреки всем ожиданиям и надеждам я мечтал стать писателем. Не знаю почему - возможно, где-то глубоко в душе таилось нечто важное, невысказанное, невероятно удивительное и необъяснимо прекрасное, что рвалось наружу и никак не могло вырваться. Много раз я брался за сюжеты и тут же бросал. Не то, чувствовал я, не моё... И никак не мог найти своё. Не мог найти то, что принадлежит только Владу Куликову. И искал, искал, искал везде и всюду, мечтая найти и не упустить, передать и выразить словами. А время шло. И вот мне уже двадцать шесть. И вот в свои унылые пустые двадцать шесть я и встретил тот унылый осенний день. Который помог мне найти... И навсегда потерять.
Я помню, я стоял на остановке, ждал автобус. Дождь хлестал по щекам, заливал ворот плаща. Зонт, я, как всегда в таких случаях, оставил дома. Я стоял и вглядывался в призрачную даль, откуда с минуты на минуту должен был показаться автобус. А он всё не показывался. Опаздывал. А я всё ждал. Наконец, через четверть часа, мокрый насквозь, дождался. Автобус уже почти подкатил, уже почти открылись двери... И тут меня кто-то осторожно тронул за плечо. Я резко обернулся. Передо мной стоял мужчина. Достаточно молодой, достаточно элегантный, достаточно осторожный. Настоящий англичанин начала двадцатого века. Пожалуй, только тросточки ему не хватало. Голова гордо поднята, глаза смотрят рассеянно и куда-то вдаль, каштановые пряди выбиваются из-под черной широкополой шляпы.
-Меня зовут Эрик Аластри, - с некоторым акцентом произнёс он.
Двери автобуса широко распахнулись.
-А меня Владислав Дракула, - раздраженно ответил я, - и что дальше?
Незнакомец улыбнулся.
-Я художник, - объяснил он.
Все пассажиры зашли. Через минуту двери закроются.
-я бы с удовольствием поболтал с художником, но автобус важнее. Так что, приятно было познакомиться.
Я повернулся, чтобы вскочить на ступеньки, но он остановил меня.
-Я хочу нарисовать вас, - сказал он.
-А я хочу успеть на занятия!
Створки дверей начали медленно ползти навстречу друг другу.
-Но это совершено необходимо, - настаивал мужчина мягким, хорошо поставленным голосом, - я должен вас нарисовать...
Двери автобуса захлопнулись с глухим смешком. Я опоздал.
-Слушайте, - раздраженно начал я, представляя, как буду добираться на метро, - из-за вас я пропустил транспорт, опоздал, промок...
Не знаю, почему я промок именно из-за него, но тогда он был виноват исключительно во всём. Даже в сером небе над головой. Мужчина молча протянул мне визитку.
-Я очень вас прошу, - попросил он, - позвоните по этому номеру. Я буду ждать. Как только вы согласитесь, мы начнём работу. Надеюсь, это произойдёт скоро.
И он ушёл. Испарился, подобно автобусу, уплывшему в небытие.
Глава 2.
И почему я должен был согласиться?
Я вам скажу, почему. Фамилия Аластри мне что-то напомнила, показалась знакомой. На улицах Москвы она звучала нелепо и смешно, и всё же я где-то её уже слышал. Я ехал в метро и крутил в руках визитную карточку. Эрик Аластри. Что-то совершенно знакомое, но я никак не могу вспомнить, что... Красивая фамилия, красивое имя... нет, не его имя, чьё-то ещё, тоже на иностранный манер, тоже загадочное и непонятное... Ну, конечно!
Взгляд скользнул по сидящему напротив мужчине. Сосредоточенное выражение, тонкие очки на носу, в руках - книга. Ванда Аластри. Автор книги. Автор множества книг, которые и мне приходилось читать. Её истории всегда были неординарно изящными и странно недосказанными. Словно все события мы видим через широко открытую дверь, а проём закрывает прозрачная занавесь с неясным узором, размытым подобно туману после дождя. И герои всегда спорные, неоднозначные, с пороками, ненавистью, злостью в душе. Но какой-то благородной, оправданной злостью, и выписаны так, что начинаешь понимать героя, прощать и принимать злобу, презрение как должное. Вроде бы так и должно быть, вроде бы уже не тянет совершать подвиги во имя добра. Глупости, конечно. Но именно такой была Ванда Аластри. Умеющая заставить думать как она, рассуждать, как она, жить, как она. Пусть даже неправильно. Главное - как она.
Надо ли говорить, что после того, как я наконец осознал, какой шанс мне может выпасть - увидеть саму Ванду Аластри - я тут же набрал номер, указанный в визитке. Звонил из автомата, руки вспотели, сердце билось часто. Наверное, от волнения. А вдруг трубку возьмёт она? Но трубку взял мой недавний знакомый.
-Это говорит человек, которого вы хотели нарисовать сегодня утром, и который из-за вас пропустил автобус, - неуверенно сказал я.
-Легендарный Владислав Дракула? - шутливо спросил Эрик, - я ждал вашего звонка. Когда заключаем сделку?
-Какую сделку? - не понял я.
-Разве вы не хотите плату за работу профессиональной модели? - удивился он.
-Нет. То есть, да. Нет, глупости! Я звоню не поэтому.
-А почему?
И тут я решился.
-Простите...Эрик. Могу я задать вам вопрос?
-Разумеется.
-Ванда Аластри... Она случайно не ваша родственница?
Я чувствовал себя последним идиотом. Но любопытство пересилило смущение и страх.
Эрик усмехнулся.
-Совершенно случайно, да, - ответил он. - Сегодня в пять. Адрес найдёте на визитке.
Он повесил трубку.
Вот так, дождливым осенним днём, я и вляпался в эту историю.
Глава 3.
Огромный двухэтажный дом в центре города оказался таким же странным и неприемлемым, как и сам факт места жительства Ванды Аластри в центре Москвы. Величественный особняк, построенный в стиле девятнадцатого столетия, был окружен мощным каменным забором с причудливым витражным рисунком. Подойдя ближе, я понял, что дом построен не в стиле девятнадцатого века. Его на самом деле построили в девятнадцатом веке! Эти люди практически жили в музее, где каждая вещь, каждый канделябр и каждый кусочек штукатурки стоили баснословных денег. Сколько стоил весь дом, мне подумать было страшно. Как-то сразу захотелось отказаться от этой затеи, повернуться и идти своей дорогой.
Умный человек так бы и поступил. Но не я. Никогда не считал себя умным человеком, но это был просто верх безрассудства. А я всегда был безрассудным.
На воротах оказалась установлена камера и... всё. Только это. Несколько минут я стоял в недоумении. Но я удивился ещё больше, когда ворота открылись сами собой. Я вошёл. Медленно, со скрипом, ворота подтянулись обратно. Не оставалось ничего другого, кроме как подойти к дому, позвонить в дверь... Мне не пришлось делать даже этого. Двери распахнулись сами. На пороге стояла женщина лет шестидесяти. Маленькая и хрупкая, с внимательным, добрым взглядом светлых глаз. Женщина была одета в тёмную твидовую юбку начала тридцатых годов и белую блузу с манжетами и кружевным воротником. На плечи накинута шерстяная шаль. Волосы зачёсаны в аккуратный пучок. В центре Москвы она могла сойти за музейный экспонат. Впрочем, как и всё в этом доме.
-Я... - начал я.
-Я знаю. Несчастный Дракула, опоздавший на автобус по вине гениального, но совершенно неуправляемого художника.
Я смущенно кивнул, гадая, кто эта женщина.
-Идите за мной. Эрик вас ждёт.
Я покорно двинулся за ней по пустынным коридорам, укутанным в полумрак прошлого. Потолки здесь были высокими, стены - выцветшими, мебель - старинной и едва сохранившейся. Мы поднялись по древней лестнице с шаткими скрипучими ступенями. Сразу за лестницей женщина в шерстяной шали открыла передо мной дверь, жестом приглашая войти. Я вошёл, она следом.
Комната оказалась просторной и светлой. У стены стоял широкий стол. Но не старинный, а новый, современный. Из лакированного цветного дерева.
Эрика в комнате не было.
-Он сейчас придет, - пообещала старушка и ушла.
Я сел в большое кожаное кресло у камина, который был не более, чем обогревателем. И только тут заметил то, что нормальный человек заметил бы сразу, настолько этот предмет бросался в глаза. На стене, прямо над столом, висел большой, наверное, высотой с метр, портрет. Портрет женщины в голубом. Я думаю, так он и назывался - "Женщина в голубом". Картина охватывала фигуру по пояс, скрывая её в мягких складках шелка. Я вгляделся в лицо женщины. Я долго вглядывался в её лицо. Её взгляд, её улыбка - странная, непонятная и почему-то предостерегающая, на всю жизнь запечатлелись в сознании. Я и сейчас вижу удивительную картину перед собой: молодая женщина, облаченная в голубой шелк, такой же красивый, как цвет её глаз, сидит, сложив перед собой полные руки с гладкой кожей, и смотрит на меня своими бездонными небесными глазами. Я не отвожу взгляда от её лица, смотрю дольше и дольше. И вдруг хочется вскочить, спрятаться, убежать от этих глаз - такими холодными, равнодушными и безжалостными они постепенно становятся. А улыбка превращается в ироничную, но необычайно мягкую и нежную усмешку. Усмешку надо мной, над моими горестями и разочарованиями. Над моими промахами и провалами. Над всей моей жизнью. И больше нет сил выносить это, а я всё смотрю и смотрю... И светлые русые волосы, ласковыми волнами обволакивающие обнажённые плечи, и высокий лоб, и густые строгие брови, и глаза - холодные, властные, и улыбка, чуть тронувшая полные губы - всё вдруг становится близким и родным. И чувствуешь связь с ней, и не с ней даже, а с образом, прекрасным, загадочным и...жестоким. От неё веет жестокостью, холодом и властью. Но это тоже - близкое, родное. И остаётся только один выход - принять это в своём сердце...
Я не услышал, как вошёл Эрик. Его голос вывел меня из оцепенения.
-Вам нравится эта картина? - спросил он, задумчиво глядя на портрет.
Я молча кивнул. Потом сказал:
-Кто это?
Эрик как-то странно усмехнулся.
-Знакомьтесь, - произнёс он, - моя жена. Ванда Аластри.
Глава 4.
-Итак, - говорил он, закуривая трубку и сидя за своим широким столом, пристально глядя на меня, словно уже примериваясь к картине, - я плачу вам... допустим, тысячу, и вы выполняете все мои условия.
-Простите?
-Я плачу, вы работаете. Разве не так принято здесь, в России? - осведомился он, приподняв брови.
-Так, но... я не вполне понимаю, что вы имеете в виду под "условиями".
-О! - улыбнулся Эрик, - условия это значит, делать то, что я скажу.
-А что вы скажете?
Этот разговор начал затягиваться. Я чувствовал, что разговариваю с человеком, который явно чего-то не понимает. Иностранец, одним словом.
-Для начала вы поселитесь здесь, - он сделал жест в сторону стены, словно охватывая весь дом, - и будете готовы к работе в любое время суток.
Я слышал, что художники - люди немного странные и чуточку необычные. Но в этом художнике совершенно невообразимым образом сочетались странности, и в то же время он был... нормальным. Он предвидел эти странности и четко осознавал, что это - не что иное, как странности. Разговор продолжался.
-Я буду жить здесь неопределенное время, часами сидеть перед вам, как статуя, и за это вы заплатите мне тысячу рублей? - вежливо спросил я.
Мы пожали друг другу руки. Но это было ещё не всё.
-Гм... у меня тоже есть одно условие, если вы позволите...
-Да?
-Вы познакомите меня со своей женой?
Эрик понимающе кивнул.
-Sure, - ответил он.
Тут в дверь постучали.
-Можно? - спросил женский голос.
Я напрягся. А вдруг это она? Вдруг сама Ванда Аластри?
Дверь отворилась и на пороге появилась невысокая хрупкая женщина с подносом в руках. Красивое лицо, тонкие черты, золотисто-карие строгие глаза. Нет, это не она. Женщина совсем не походила на портрет. И потом... Мне казалось, Ванда Аластри должна быть другой. Лучше, хуже - не важно. Но другой.
Одежда женщины, впрочем, как и одежда Эрика, не соответствовала старинному дому-музею. Джинсы, закрытые туфли, просторная белая блуза. Однако её манеры были идеальны. Она поставила передо мной поднос, налила заварку, подала чашку...
-Спасибо, - сказал я и вдруг подумал, что будто попал в старый английский фильм с современными актёрами. Многовековой дом, его любезные обитатели с безупречными манерами, вышколенная прислуга...
-Знаешь, dear, - внезапно произнесла женщина, опускаясь в кресло в углу комнаты, - я никак не могу найти свои очки...
Я поперхнулся чаем и уставился на "прислугу". Она продолжала:
-Ты случайно их не видел?
Заметив мой взгляд, Эрик от души расхохотался.
-Знакомьтесь, Влад, - весело сказал он, - это... Прости, как звучит твоё русское имя?
-Альбина, - ответила женщина, - Альбина Карлова.
-Конечно, Альбина. Но Элли - намного лучше.
-Да, - подтвердила Альбина, - Элли лучше. Владислав, вы обязательно должны остаться на обед.
Я посмотрел на часы. Половина седьмого.
-Простите, - пробормотал я, - но обед уже был, и довольно давно...
-Ох уж эти русские обычаи, - недовольно проворчал Эрик, - никакого порядка! И к тому же, Элли, Влад останется у нас надолго.
- прекрасно, прекрасно, я подготовлю для вас комнату, - захлопотала Элли, забирая поднос. - Кстати, - уже на пороге сказала она, - я совсем забыла: тебя к телефону, Эрик.
Он, извинившись, вышел за ней. Я остался один. Внимание моё привлёкла чёрная папка на столе. Даже не подумав о том, что это не слишком прилично, я открыл её и просмотрел содержимое. Внутри оказались наброски разных людей. Все они воплощением красоты и изящества, и некоторые почему-то мне кого-то напоминали. Так я перелистал все рисунки. На последней странице я обнаружил портрет юноши лет двадцати. Он не был ни красивым, ни привлекательным, однако странным образом притягивал взгляд, заставлял остановиться на правильных чертах и долго, долго вглядываться в них... У него были длинные, почти до плеч, чёрные волосы, пронзительные чёрные глаза, тонкие губы, бледная кожа. Эти глаза... спокойные, холодные, злые. И даже этот человек мне кого-то напомнил. Кого? Кого мог напомнить мне этот юноша с внешностью средневекового чернокнижника и глазами самого дьявола? Что-то неуловимое, почти невидимое и всё же что-то, что напомнило мне... самого себя. Конечно, у меня не было таких длинных волос и глаза были совсем не чёрные, а тёмно-карие, живое лицо, конечно, не мертвенно-бледное, а румяное и молодое. Но не зря же меня прозвали Дракулой. Значит, было, за что. Мама часто говорила мне, что назвала в честь Владислава Дракулы - жертвы, война, тирана...
Но как это возможно? За этими мыслями я не услышал тихих шагов за своей спиной.
-Что вы думаете о нём?
Эрик выжидающе смотрел на меня.
-Не знаю. Честно говоря, как-то не хочется о нём думать... А что за люди в этой папке?
-Герои Ванды, - ответил он, - вы, может быть, читали?
-Читал. Поэтому они мне напомнили... их самих?
-точно. А это, - он ловко выхватил из вороха листов портрет юноши, - это её худшее творение.
Я только сейчас увидел, что внизу портрета что-то написано. "Глеб".
-Его зовут Глеб? - спросил я.
-Именно так, - кивнул он. - На несколько месяцев вы станете этим Глебом.
Глава 5.
Обед проходил в центральном зале, словно созданном в средневековье. Даже для этого дома зал с каменными холодными стенами и тяжёлыми мраморными плитами на полу казался древним. В середине стоял большой дубовый стол, раза в два больше того, что я видел в кабинете. Место во главе стола - место Ванды Аластри - пустовало. По левую руку от неё располагался Эрик, рядом с собой он усадил меня, а следом - уже знакомую мне старушку с добрыми светлыми глазами, которую Эрик почему-то называл мамой, хотя старушка была почти втрое старше него. По другую сторону стола сидела Элли, она же - Альбина Карлова, которая занимала в этом доме совершенно непонятную мне должность - она накрывала на стол, убиралась, вела хозяйство. И в то же время обращалась к Эрику "dear" и разговаривала с ним так, будто знала его всю жизнь. Кто она? Сестра? Подруга? Старая знакомая? это мне ещё предстояло выяснить. Рядом с ней сидел курчавый рыжий мальчик лет десяти.
-Кто это? - тихо спросил я Эрика, глазами указывая на подростка, - ваш сын?
Он посмотрел на меня с интересом.
-А что, похож? - спросил он, делая наивное лицо.
Эрик был тонким и изящным. В чертах сквозило благородство и уверенность. Волосы мягкими локонами обрамляли остроконечное лицо. Лоб высокий, нос прямой, губы всегда сложены в тонкую нить - настоящий аристократ. А этот рыжий мальчик не мог усидеть на месте, глаза бегали, подозрительно изучая каждый предмет и тут же переключаясь на другой. О сходстве не могло быть и речи.
-Ну... может быть, он ещё маленький, чтобы судить, - неуверенно сказал я.
Эрик рассмеялся.
-Спасибо и на этом, - шепнул он. Заметив моё растерянное выражение, он добавил: - Это не мой сын, Влад. Это сын Элли. Его зовут Роман.
-понятно... - рассеянно пробормотал я.
Мне становилось всё интереснее, кто эта женщина. Спросить я не решался. Почему-то мне казалось, что это будет бестактный и неловкий вопрос. Наверное потому, что я начал подозревать самое худшее. Конечно, в то время я мало заботился о бестактных вопросах, личных папках и чужой жизни. Поэтому я тут же, совершенно не подумав, задал следующий вопрос:
-А кто сидит рядом с миссис Аластри?
-Миссис Аластри? - удивился Эрик, - почему вы так её называете?
-Я думал, так принято...
-У иностранцев? - Эрик изобразил возмущение, - между прочим, мы живём здесь уже шесть лет и вполне привыкли к обращению по имени! Кстати, почему вы решили, что Ванда тоже из Англии?
Я был повержен и смущён. Да и к тому же, не знал, что ответить. В конце концов я не нашёл ничего лучше, как ответить вопросом на вопрос:
-А откуда же она?
-Не знаю, - Эрик беззаботно пожал плечами, - не имею ни малейшего понятия.
-Простите, если вас обидел, - поспешил извиниться я, - я понимаю, что не должен спрашивать такие...
-Да нет, я правда не знаю, - возразил он, - и никогда не знал.
Я почувствовал, как брови мои медленно поползли вверх.
-Так кто же там сидит? - повторил я, вдруг вспомнив, что так и не получил ответа.
Но Эрик уже громко обсуждал с матерью дождливую погоду за окном.
-Кошмар, - возмущался он, - в России всегда идёт дождь! Был бы я умнее, никогда бы...
"обиделся", - грустно подумал я, без интереса разглядывая крылышко румяной поджаренной утки в своей тарелке.
"Вот дурак!"
Но это я уже подумал про себя самого.
Глава 6.
После обеда, как его называли все в этом доме, и после ужина, как его упрямо именовал я, Эрик настоял на том, что нужно сегодня же, сейчас же начать картину. Он изменился - стал суетным, беспокойным и очень взволнованным. Постоянно велел мне поменять позу, сесть прямо, потом прилечь, потом присесть, прислонившись к спинке дивана в мастерской, потом встать, и опять сесть, вытянув шею и глядя ему прямо в глаза - словом, наконец-то стал похож на настоящего художника. На человека, который собирается создать шедевр, творение всей своей жизни. В конце концов я нашёл нужную позицию, нужный взгляд, нужное выражение лица. Эрик глубоко задумался, бесцельно смотря на белый лист, прикрепленный к мольберту. Казалось, он забыл обо всём на свете и думал только об одном. О своей картине. О том, что он должен сделать - и если не сделает, потеряет смысл творчества, а значит - жизни. Я не шевелился, хотя с каждой минутой это становилось всё сложнее. Вдруг Эрик очнулся, мельком взглянул на меня и начал молниеносно, лихорадочно рисовать. Движения его становились всё быстрее, будто он боялся, что не успеет. Вдохновение покинет его раньше, чем будет сделан набросок и можно будет увидеть основные черты и почувствовать характер всего произведения.
Я сидел неподвижно около часа, безучастно, как наказал Эрик, смотря в окно. Я посидел бы там, несмотря ни на что, ещё столько же, но вдруг дверь широко распахнулась, и в мастерскую ворвался рыжий мальчик. Как же его зовут?.. Ах, да, Роман. Он остановился на пороге и невидящим взором оглядел мастерскую. Наткнувшись взглядом на Эрика, он громко, визгливым, испуганным голосом воскликнул:
-Эрик, пожалуйста! Там мама... - он никак не мог ухватиться за главную мысль, то и дело переводя дыхание и почему-то вздрагивая, - там маме...
-Что случилось? - тихо, медленно, чётко произнёс Эрик. В тоне его слышалась угроза и плохо скрытое раздражение, - какого черта ты врываешься сюда, когда я работаю, и пристаёшь со своей мамой?
Дыхание его стало частым и прерывистым. Руки сжались в кулаки. Черты лица ожесточились, кожа побелела. Он был в ярости. Куда делся тот джентльмен, которого я имел честь видеть ещё час назад? Где тот благородный англичанин в широкополой шляпе и длинном чёрном плаще? Передо мной стоял разъяренный зверь.
-Вон! - крикнул он, замахнувшись на мальчика, - вон отсюда, Карл!
-Я не Карл, - плаксиво ответил мальчик, отскочив в сторону, - я Роман! Роман! Неужели так трудно запомнить? Там маме плохо, Эрик! Опять! А вы тут...
-Уйди с глаз долой! - прорычал Эрик.
-Но там...
-Быстро!
Роман попятился к двери. Он сделал последнюю попытку, тихо прошептав осипшим голосом:
-Маме плохо...
И прежде чем Эрик успел крикнуть что-то, скрылся за дверью.
Я был поражён. Этот человек, такой безобидный, благовоспитанный, само совершенство, теперь предстал передо мной в другом свете. Теперь он превратился в тирана - бездушного, жестокого, вспыльчивого и... опасного. Вырвался наружу спавший в нём зверь. Взбунтовался, рассвирепел, дал волю эмоциям, злости.
Был ли это настоящий Эрик? Или только отражение? Или иллюзия? А если и вправду - тиран? И знал ли я его достаточно, чтобы размышлять над этим?
-Сидите смирно и не дёргайтесь, - уже спокойно, без тени гнева, сказал Эрик. Глаза его, светлые, благородные, снова светились доброжелательностью и добротой. - И не вздумайте менять выражение лица, - добродушно добавил он, заметив моё удивление, - я не хочу, чтобы герой получился вопрошающим у всего мира: "Почему жизнь так несправедлива?"
Глава 7.
В тот день - первый день моего пребывания в том удивительном, старинном, полным тайн и загадок доме - я заснул со странным ощущением того, что попал в сказку. Или, по крайней мере, в какой-то интересный, и как это говорят англичане - "exiting" - то есть захватывающий - фильм. И действительно, было безумно интересно, что же случится дальше? Какой ещё сюрприз преподнесет мне этот визит, обещавший затянуться на несколько месяцев? Я думал - немало. Я провёл там полдня, но всё ещё не видел хозяйку дома. Женщину-легенду, женщину-загадку. Женщину, которая, не подозревая об этом, перевернула мою жизнь, всего лишь оказавшись женой художника и живя в этом доме. Я думал об этом всё время. Я думал об этом, когда ложился спать, когда уже начал засыпать. Но, надо сказать, заснуть мне всё же не удалось.
Часы пробили одиннадцать, когда в дверь моей комнаты постучали.
-Владислав? - спросил голос из-за двери, - вы спите?
Я вскочил. А вдруг это она? Неужели я наконец её увижу? Эту женщину с портрета, смотрящую своими властными, холодными глазами. И в то же время смотрящую так доверчиво, кажущуюся такой близкой и знакомой. Неужели сейчас, в эту минуту?
-Да, да! То есть, нет! я не сплю! Заходите!
Но вошла не Ванда Аластри. Вошла мать Эрика.
-Вы не составите мне компанию в это позднее время? - улыбнувшись, спросила она. Тихо, будто боясь разбудить... кого? - может быть, чаю?
-Было бы неплохо, - так же тихо ответил я, заинтригованный и пробудившийся окончательно в ожидании ещё одной загадки, которую, я знал, мне ещё предстоит разгадать.
И вот я сижу в комнате старушки со старинными бардовыми обоями в цветах и такими же "цветочными" занавесками на окнах. Мать Эрика, имени которой я до сих пор не знал, сидела напротив с чашкой в руках.
-Простите выходку Эрика, - внезапно сказала она, - он вообще-то всегда был человеком очень мягким и отзывчивым. Но когда начинает создавать эти свои шедевры, - она махнула рукой, словно показывая: "безнадежно", - когда рисует, становится сам не свой. У жены научился, - печально опустив глаза, добавила она.
-А Ванда... она тоже? - осторожно поинтересовался я.
-Она тоже. Бывает, закроется в кабинете на несколько дней, и всё пишет, пишет, пишет... И никого не пускает. Неуправляемая личность. И Эрика за собой потянула.
Нельзя сказать, чтобы старушка говорила об этом с негодованием, недовольством. Скорее, она просто смирилась с неизбежным. С тем, что уже поздно менять и невозможно исправить. Мне показалось, еще немного, и она заплачет, - такая грусть овладела ей. Я поспешил переменить тему.
-А Альбина... простите, не знаю её отчества.
-Элли. Просто Элли.
-Элли. Она хорошо себя чувствует?
-Да, конечно. Не берите в голову, Влад. С ней такое случается. Реагирует на перепады температуры и погодных условий. Как это у вас называется?.. Ги-пер-то-ник, кажется?
Она произнесла слово по слогам. И хоть в её речи почти не слышалось акцента, звуки выговаривались почти правильно, и говорила она почти свободно, сразу было заметно, что она иностранка.
-Правильно, - улыбнулся я. - Но почему мальчик, её сын, звал Эрика?
-У него хранятся таблетки... не знаю, какие, но помогают. Не думайте больше об этом. Обещаю, больше такого не повторится.
Тут у меня в голове возник ещё один вопрос:
-Ваш сын, он...
-Что вы, что вы! Эрик мне не сын!
От удивления у меня открылся рот. Но, конечно, как большой мальчик, я тут же его закрыл и попытался не выразить ничего, кроме некоторой заинтересованности. Очевидно, было уже поздно.
Старушка засмеялась.
-Конечно, не сын. Я работала в его семье кухаркой, играла роль... Няни, наверное. Я его вырастила, а потом переехала сюда - растить дальше. Ой, - спохватилась она, - мы ведь даже не знакомы! А ведь когда-то я бы не допустила такого промаха! Я - Эрнестина Миллер. А вы Владислав...
-Куликов, - подсказал я, - всего лишь Куликов.
Итак, Эрик называет матерью бывшую кухарку, в его доме живёт женщина, не имеющая к нему, по-видимому, никакого отношения, её сын...
-Я знаю, о чём вы думаете, молодой человек, - мягко сказала Эрнестина Миллер, - вы думаете, что попали в сумасшедший дом и гадаете, удастся ли вам выбраться отсюда в здравом уме и доброй памяти. Или добром здравии? Неважно. Однако всё не так плохо. Элли - наша экономка. Эрик был так добр, что разрешил ей остаться здесь жить. Они хорошие друзья. А я... да, я мама. И не смотрите на меня так. Раньше я исполняла роль няни. А теперь исполняю роль мамы. Причём не только для Эрика. Для Ванды я тоже мама, и даже немножко - для Элли, у которой есть собственный ребёнок.
-У Ванды нет родителей? - неожиданно спросил я. Меня интересовало исключительно всё, с ней связанное.
-Не знаю, - старушка пожала плечами, - я о ней не знаю практически ничего. И никто не знает. Эрик тоже, - предвидя мой следующий вопрос, добавила она. - Но что-то мы с вами засиделись. Вам завтра рано вставать, много работать.
-Вообще-то я писатель, - обиженно заметил я.
Эрнестина Миллер театрально закатила глаза.
-Ещё один писатель, - простонала она, - стены этого дома не выдержат такого количества творческих, и вдобавок, невменяемых людей!
В тот день я заснул в полной уверенности, что рано или поздно и я создам настоящий литературный шедевр.
Глава 8.
-Просыпайтесь, Влад, немедленно просыпайтесь, сию же минуту! - Эрик настойчиво тряс меня за плечо.
Я неохотно приоткрыл глаза... и опять закрыл. Потом вдруг открыл и резко сел в кровати. Огляделся. Мужчина. Комната. Ночь. Я что, попал в сумасшедший дом? Интересно, когда я успел сойти с ума? Ещё вчера был обыкновенным человеком, вечно опаздывающим на свои занятия в институте. Кажется, ещё пропустил автобус... что со мной теперь сделает преподаватель?!
И тут все события всплыли в памяти. Мужчина - Эрик. Комната - одна из многих в этом старинном доме-музее. Но почему ночь?
-Который час? - невнятно пробормотал я.
-Какая разница, - отмахнулся Эрик и сунул мне в руки брюки с рубашкой, - одевайтесь, пора на работу.
-Но я не работаю! - возмутился я. Встретился с ним взглядом, и ещё одна подробность прошедшего дня озарила меня своей новизной, - Уже работаю. Через минут пятнадцать буду.
-Две минуты, - отчеканил Эрик, - не больше!
Через две минуты я обнаружил, что на часах лишь половина шестого утра. Пришлось трижды представить себе тысячу долларов наличными, чтобы с приветливой улыбкой спуститься в мастерскую неугомонного художника.
На этот раз Эрик работал спокойно, не торопясь, тщательно прорисовывая каждую деталь. Хотя, не видя картины, я мог это только предполагать. Не знаю точно, сколько времени прошло. Блеклый свет проник из-за зашторенных окон, окутав предметы таинственным неясным свечением. Медленно, с большим трудом, я просыпался. А Эрик всё работал. Не замечая утра, не замечая света, тепла. Наверное, он даже меня не видел. Только картину. Только своё творение.