Кучук Владимир Анатольевич : другие произведения.

Стройбат. Королевские войска

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Давно уже не существует стройбата в том виде, в котором он существовал до начала 90х годов прошлого века. Мне посчастливилось проходить службу в этих войсках. Начинал рядовым-военным строителем, закончил - капитаном, старшим прорабом. Впечатлений за этот период накопилось столько, что счел необходимым поделиться с другими. Представляю вашему вниманию законченный роман-воспоминание о своей срочной службе в военно-строительных войсках, полной драмматизма и юмора, оставившей в моей памяти неизгладимые впечатления.
  Глава 1.
  
  'Рота, подъем!'
  
  
  '- ...а еще я часто писаюсь.
  - Это ничего, пойдешь в
  водолазы, там не видно'.
  (Из разговора на призывной комиссии).
  
  
  
  Именно так я был, не побоюсь этого слова - 'вырван' из сладкого сна в то далекое утро 31го мая 1983го года.
  Что говорить - для многих поколений мужиков, прошедших армейскую службу, эта команда был 'как серпом по...дембелю', точнее не скажешь. Представьте себе: к концу дня, после изнуряющей воинской муштры, тяжелой физической подготовки и всяких других рвущих жилы занятий, у любого солдата, особенно на первом году службы, остается только одно неодолимое желание - спать. Сон, крепкий и глубокий, приходил мгновенно, едва голова успевала коснуться подушки. Сновидений, зачастую, никто не помнил. Такое глубокое и бесцветное забытье продолжалось, как казалось многим, особенно - в самом начале службы, всего несколько минут, и - 'Рота, подъем!!!'. В этот момент новобранцу хотелось просто застрелиться, но прежде - максимально зверски казнить, раздавить, уничтожить того, кто так безжалостно и жестоко выдернул его из блаженных глубин.
  Благодаря постоянным тренировкам, у молодого солдата, при поступлении команды, сначала включались мозговые центры, заставляющие его буквально 'выстрелить' из койки и начать лихорадочно одеваться, на 'автомате' напяливая на себя форму, наматывая портянки с последующим натягиванием сапог. Остальная часть мозга просыпалась постепенно и, как говорится, на ходу, когда боец бежал, руководствуясь, пока еще, только инстинктами, застегиваясь и заправляясь, на построение.
  Но проснулся я тогда, пока еще, не на солдатской койке, и не в казарме, а на мягком уютном диванчике, дома, в Москве. Пока еще у меня была возможность минут пять поваляться в постели, позевать и почесаться. Поэтому, естественно, я еще не мог в полной мере познать всей жестокости и гнусности жесткой армейской команды, которой разбудил меня отец, на то время - кадровый офицер, подполковник.
  Почему именно таким жестоким методом, в этот день, да еще - в пять часов утра? Сейчас все расскажу подробно.
  
  
  27го мая 1983 года, в обществе родных и друзей, я славно отпраздновал наступление своего совершеннолетия. А уже на следующий день обнаружил в почтовом ящике повестку в военкомат. Пока еще меня только любезно приглашали, в связи с достижением 18ти лет, пройти обязательную в таком случае призывную медицинскую комиссию.
  За год до этого я окончил десять классов и попытался поступить в МАИ. Экзамены сдал все, но для поступления банально не хватило баллов. Многие в таких случаях бегали, суетились, куда-то звонили, кого-то приводили, кому-то рыдали в жилетку, ходили на прием к ректору и, в конце концов, добивались перевода на другой факультет, где проходной балл пониже, или, на худой конец - на вечернее отделение. Я тоже, было, 'рыпнулся' в данном направлении и, вполне возможно, чего-то подобного и добился бы, но на первом этаже главного здания ВУЗа мне попалась большая вывеска 'БЮРО ПО ТРУДОУСТРОЙСТВУ'. Там трудоустраивали поступивших на вечернее отделение будущих студентов, а так же 'пролетевших' с поступлением абитуриентов.
  Ту вывеску можно сравнить с камнем на распутье трех дорог из русских былин, перед которым я стоял минут десять в глубоком раздумье, как какой ни будь былинный герой, а потом решительно шагнул в призывно распахнутую дверь помещения бюро.
  Десяти минут мне хватило на то, что бы принять хоть и не самое важное решение в своей жизни, но, тем не менее, внесшее существенную коррективу в мое будущее.
  А решил я не заморачиваться, пока, с поступлением в институт и просто устроиться на работу. Шансов перевестись на другой факультет с заработанными баллами, для учебы на дневном отделении, у меня было мало. Вполне реальной была возможность поступить на вечернее отделение, но смысла в этом я не видел. Все дело в том, что в те времена отсрочки от службы в армии могли получить только учащиеся на очном отделении студенты, да и то только при наличии в ВУЗе военной кафедры. 'Вечерники' же не имели такого права, им даже не всегда могли позволить завершить семестр. Приходилось прерывать учебу на два, а то и на три (в случае службы в ВМФ) года. Затем опять восстанавливаться в институте, вспоминать все когда-то пройденное, мучительно втягиваться в учебный процесс....
  Такие вот умозаключения и заставили меня войти в большое помещение, по периметру которого стоял десяток столов, увенчанных табличками с названиями предприятий. За столами сидели представители этих предприятий, и их обязанностью было довести до желающих трудоустроиться молодых людей информацию о роде занятий представляемых учреждений и имеющихся вакансиях.
  Оказавшись посреди помещения в окружении такого большого количества информации, я замер, озадаченно оглядывая столы с 'зазывалами'. Мое растерянное топтание прервала находящаяся ближе всех представительница ЦКБ 'Алмаз', как было написано на табличке. Это была внушительных размеров женщина лет тридцати пяти-сорока, которая низким прокуренным голосом сказала:
  - Садись сюда, сынок, не обращай на эту шушеру внимания.
  После этого она привстала со своего места, схватила меня за руку и усадила на стул. Сначала, в общих словах, женщина рассказала о деятельности предприятия, а затем приступила к основному.
  - В общем так, парень, - начала она, листая какую-то свою тетрадку, - могу предложить тебе две должности в нашем ЦКБ: помощник оператора ЭВМ, с окладом пятьдесят пять рублей, и чертежник конструктор, но тут оклад уже сто десять рублей. Что выбираешь?
  - А Вы попробуйте отгадать с первого раза.
  - Ну - понятно. А ты хорошо чертишь?
  - Ну...
  - Тоже понятно. Ты, главное, не дрейф - там подучат. Тебе ж, в конце концов, не паровоз в разрезе вычерчивать, правильно?
  
  Следующие несколько дней у меня были плотно заняты заполнением подробнейших анкет /предприятие ведь режимное/, сбором необходимых справок и прохождением медкомиссии. Когда с отделом кадров все дела были улажены, я и еще с десяток таких же будущих 'трудяг' были собраны в отдельном кабинете, где с нами любезно, почти по-отечески, провел беседу, или, проще говоря - инструктаж, дяденька товарищ из органов. Разговор больше был о том, чего нам нельзя, чего категорически запрещается, и чего и сколько, в случае нарушения 'нельзя' и 'запрещается' мы можем схлопотать. Потом он, опять же, с интонацией отца родного, спросил - имеем ли мы хоть какие-нибудь контакты с заграницей, хоть малюсенькие, хоть ментальные - только мыслями! Все присутствующие, в том числе и ваш покорный слуга, глядя на любезного особиста с удивлением, и, где-то даже - с праведным возмущением, дружно занекали, замычали, загалдели, лихорадочно замотали головами, что должно было означать - 'что вы, батюшка, где ж это видано, разве ж можно, упаси Господи!'.
  - Это точно? - даже слегка насупившись, придав строгости в интонации, переспросил 'пессимист в штатском'.
  Пучение глаз и подергивание частями тел повторились.
  - Ну, хорошо. - Удовлетворенно крякнул КГБист, и, уж было, раскрыл рот, что бы сказать еще что ни будь правильное и напутственное, как одна из девушек, готовящаяся вместе со всеми влиться в огромный трудовой коллектив 'Алмаза', проникшись, вероятно, ответственностью и торжественностью момента, вдруг вспомнила.
  - А знаете, в восьмом классе я переписывалась с одной девочкой из Польши!
  Лицо товарища, не потеряв, тем не менее, улыбки, пошло пятнами.
  - И долго переписывались?
  - Да нет: я отослала ей открытку на 8-е Марта, а она мне - наклейки и жвачки.
  Хоть Польша, на тот момент, и входила в состав социалистического лагеря, тем не менее, все мы посмотрели на дурочку, скорее всего - проникшись моментом, почти как на врага народа. А как же - заграница же!
  - Хорошо, что довели до сведения, - кивнул особист, пройдясь в задумчивости от окна до двери, - все, пожалуйста, пройдите в соседнее помещение, где у секретаря распишетесь в журнале о прохождении инструктажа.
  Все, загрохотав стульями, заспешили к выходу.
  - А вы, девушка, можете быть свободны.
  Хоть товарищ и произнес эту фразу все таким же, почти - елейным, голоском, для нас он прозвучал громом с ясного неба! Как-то все скукожилось внутри у каждого, сжалось до размера макового зернышка и окончательно пришло понимание, что на предприятии, в отделах и цехах котором мы пожелали ударно трудиться, отнюдь не грифели в карандаши засовывают и не дырки в макаронах высверливают.
  
  После того, как были пройдены все необходимые оформительские процедуры и приказом директора предприятия получившие допуск кандидаты были приняты на работу, нас направили, пока еще, не на свои рабочие места, а в учебное подразделение, где опытные инженеры и специалисты 'Алмаза' в течение двух недель, давали азы наших будущих профессий (вот оно, советское время!). В конце этих коротких подготовительных курсов мы сдали что-то типа зачета и разошлись по трудовым подразделениям.
  Работа на 'Алмазе', должен сказать, оставила в моей памяти одно из самых приятных впечатлений. Я попал в конструкторский отдел, в бригаду, как сейчас помню, Макарова Александра Владимировича, которая насчитывала, на тот момент, около десятка инженеров-конструкторов. Они очень хорошо приняли в свои ряды вчерашнего, так сказать, школяра. Дружный и веселый коллектив, очень неплохая, для вчерашнего школьника, зарплата, хорошая специальность, которую я осваивал в ходе рабочего процесса под руководством мудрых и опытных наставников - все это самым положительным образом способствовало моему вхождению во взрослую, самостоятельную жизнь. У меня было свое рабочее место, с большим письменным столом и самым настоящим кульманом. Через небольшой период времени мне уже доверяли изготавливать настоящие технические чертежи, которые затем становились неотъемлемой частичкой того, что, в целом, называлось 'Проект', и над чем трудился весь наш конструкторский отдел.
  
  Так закончилось мое детство и отрочество. Так началась моя трудовая деятельность.
  
  С головой погрузившись в трудовые будни, я, тем не менее, помнил, что через год с 'хвостиком', а точнее - осенью 1983го, меня призовут на армейскую службу, тем более что забыть об этом, как и многим моим сверстникам призывного возраста, не давали работники военкомата Тимирязевского района Москвы. То вызовут и сообщат, что нужно срочно принести ту или иную справку откуда-то ни было, то устроят спортивные соревнования призывников по забегу на километровую дистанцию, подтягиванию на перекладине и преодолению полосы препятствий на время. А один раз даже устроили субботник для помощи строителям, занимавшимся реконструкцией здания, в которое этот наш военкомат должен был переехать. Ранее он располагался на пересечении улицы Вишневского и Дмитриевского шоссе, а в середине 80х переехал в район улицы Нижние Лихоборы. Кстати, вскоре после этого недавно реконструированное здание почему-то сгорело.
  Однажды, в начале осени, по очередной повестке, обнаруженной в почтовом ящике, я прибыл в военкомат и зашел в указанный кабинет. Там обитал майор, который принял меня тепло и ласково, почти по-отечески. Поспрашивав, поначалу, как принято, 'за жизнь' и про настроение, он предложил мне поступить на курсы ДОССАФ. Так как оно мне было нужно, как зайцу 'стоп' сигнал, я отказался. Тут же с лица майора слетела маска ангела во плоти и военной форме, а отцовские чувства были задавлены армейской строгостью и решимостью. Резким тоном до моего сведения было доведено, что данные курсы - это дело не просто добровольное, а - добровольно-принудительное, причем, учитывая военную составляющую данной ситуации, слово 'добровольно' тут вообще теряет всякий смысл. Быстро сообразив, что 'брыкаться' совершенно бесполезно, я решил в сложившейся ситуации выудить хоть какую-то выгоду для себя, поэтому заявил, что согласен только на курсы вождения.
  С курсами вождения ничего не вышло, потому что желающих туда было - хоть отбавляй, и мест на всех не хватало. Направили меня учиться на электромеханика в 'Морскую школу ДОССАФ', которая находилась в районе метро 'Водный стадион'.
  Совершенно не кривя душой, и положа, как говорится, руку на сердце, скажу вам, что ничуть не жалею о времени, потраченном на эти занятия. Ведь за полгода, благодаря опытным преподавателям, вчерашние пацаны получили хорошую специальность, которая была широко затребована как в армии, так и на гражданке. Занятия проводились два раза в неделю - каждую среду, в вернее время, и по пятницам. Причем, если по средам нам давали только теорию, то по пятницам мы занимались целый день и, в основном, практикой. Все наши отлучки на учебу в рабочее время оплачивались полностью, так что зарплаты наши ничуть не страдали.
  Вот вам, еще раз осмелюсь напомнить, и советское время!
  По окончании курсов мы сдали выпускные экзамены по практике и теории, получили 'корочки' и были торжественно выпущены под напутственную речь начальника школы - совсем молодого капитана второго ранга.
  
  И вот, как уже было сказано ранее, наступил памятный день 27 мая 1983го года, когда мне исполнилось восемнадцать лет. А через день, согласно заветной повестке, я уже проходил медкомиссию в райвоенкомате.
  Врачи, осмотрев и проверив меня 'от' и 'до', не выявили в моем молодом организме ничего такого, что не позволило бы мне отдать свой гражданский долг. Одевшись, я направился в соседний кабинет, где заседала уже призывная комиссия, состоявшая из трех человек - гражданских мужчины и женщины, и майора, который, по всей видимости, был председателем. Ознакомившись с заключением медкомиссии, и посмотрев еще какие-то бумаги, он, опять же - почти по-отечески, сказал следующее: 'Ну, что ж, Владимир Анатольевич, по данным медицинского осмотра, Вы признаны годным к несению воинской службы в строевых частя Вооруженных Сил'. Я согласно кивнул и затоптался на месте, глядя на майора, как старая дева на гадалку, ожидая услышать самое главное. Он не заставил долго ждать. Заглянув в какую-то папку, и сделав там какую-то пометку, он продолжил: 'Вы будете призваны в середине июля в танковые войска', и, самое главное: 'Место службы - ГСВГ'.
  Из военкомата домой я просто летел на крыльях. А как вы думали?! Да, время моего призыва приблизилось существенно - месяца на три, по сравнению с тем, что я ожидал. Но тот факт, что меня 'забреют' в середине теплого лета, а не холодной промозглой осенью, и, главное - в ГСВГ, с лишком компенсировал этот несущественный минус. Аббревиатура из четырех букв означала: 'Группа Советских Войск в Германии'. То есть - служить мне предстояло в ГДР. Любой, кто призывался в те времена, поймет, как мне повезло!
  'Припорхав' домой, я позвонил своему другу Алексею Козлову, и мы договорились сходить погулять по территории ВДНХ, ведь у меня было еще полдня свободного времени. Леха должен был завершить какие-то свои важные дела, поэтому пообещал перезвонить минут через двадцать. Эту паузу я решил использовать, что бы сообщить родителям, которые еще были на работе, о результатах похода в военкомат. Естественно, я не мог упустить такого подходящего для шутки случая, и сказал, что на призывной комиссии мне велено быть в военкомате уже завтра утром и, так сказать - с вещами. На это мать, естественно, заохала и заахала, а отец по телефону произнес короткую напутственную речь о долге, о прошедшем детстве и отрочестве, о том, что все через это прошли, и так далее. После этого я, конечно же, сознался, что это была шутка и что так быстро от меня им не избавиться, поведав о реальном положении вещей. Родители быстро успокоились, обещав только, по прибытии домой, намылить шею.
  Наконец-то раздался звонок по телефону. Снимая трубку, я был уверен, что услышу голос друга, но голос оказался совершенно незнакомым, женским и до противности официальным.
  - Это адрес такой-то? - спросили в трубке.
  - Да. - Честно ответил я, ни каким местом не чувствуя беды.
  - А такой-то, такой-то здесь проживает? - Прогнусавили на том конце провода.
  - Здесь. - Опять подтвердил я, и даже добавил, - это я.
  - Это из военкомата звонят, - тут же оживились в телефоне, - Вам предстоит прибыть в Тимирязевский райвоенкомат такого-то числа, то есть - послезавтра, к восьми часам утра. С собой иметь комплект белья, ложку, миску, кружку, туалетные принадлежности и две фотографии столько-то-на столько-то с уголком. Вы призываетесь на срочную службу в Вооруженные Силы Советского Союза, согласно такой-то статьи Конституции....
  Трубку от уха я отнял, когда она уже захлебывалась короткими гудками.
  До этого я несколько минут сидел как мгновенно замороженный, не шелохнувшись, не дрогнув ни единым мускулом, словно экспонат музея восковых фигур. В моих широко открытых глазах читалось... в общем - как будто мне в один момент открылись все тайны мира! В чувство меня привела зародившаяся где-то очень далеко, в глубинах моего жестоко шокированного сознания, мысль: 'А вдруг это чей-то розыгрыш, чья-то злая шутка?! Ведь многие знали про мой сегодняшний поход в военкомат!' Ухватившись за этот спасительный вывод, я опять поднял трубку и лихорадочно закрутил диск телефона, набирая номер военкомата.
  Мою призрачную надежду в пух и прах развеял все тот же гнусавый голос, с заметным раздражением повторивший где, когда, во сколько и с чем мне нужно быть.
  Гулять с Лёхой на ВДНХ мы, все же, пошли в тот день - предпоследний день моей гражданской жизни.
  Погода была прекрасной - лето стояло на пороге, буйствовала зелень, в парках выставки заливались пением птицы, вокруг гуляли радостные и счастливые люди. Я тоже радовался, стараясь как можно лучше запомнить эти минуты, впитывал все эти звуки, запахи, улыбки..., понимая, что совсем скоро мне предстоит нюхать, слышать и впитывать что-то совсем другое, гораздо менее приятное и романтичное.
  Весь следующий день я в своём ЦКБ лихорадочно заполнял всякие документы на увольнение в связи с призывом на срочную службу. Конечно, из такой конторы за один день не уволишься, поэтому все остальные формальности за меня доделывал отец. Коллектив меня проводил очень тепло, душевно, с подарками, главным из которых был рюкзак, традиционно вручаемый всем призывающимся работникам 'Алмаза'. Сотрудники сказали, что будут меня ждать после службы, помогут поступить на вечернее отделение МИРЭА - института, который готовил специалистов для таких КБ. Я пообещал вернуться, попрощался, и вдрызг растроганный пошел домой собираться на службу.
  Вечером дома накрыли стол, пришли родственники и близкие друзья. Проводы получились славные, бурные! Спать улеглись только после двух ночи. Ну, а в пять утра...! (см. начало главы).
  
  
  
  
  
  Глава 2.
  
  'Не волнуйся, сынок, ты пришел правильно'
  
  
  '- Дяденька, а где у вас тут армия?!
  - А зачем тебе?
  - Я служить в нее пришел'.
  
  
  К восьми часам, как и положено, я, в сопровождении родственников и друга Лехи, прибыл в военкомат. Там, в связи с ранним часом, было еще довольно пустынно. В коридоре маялись только два парня, как выяснилось чуть позже - такие же призывники, как и я. Дежурный направил нас в один из кабинетов, где хмурый мужик в гражданке отобрал наши паспорта и, на наших же глазах, уничтожил их штампом по главной странице - 'НЕДЕЙСТВИТЕЛЕН'. Тут же были заполнены и выданы на руки военные билеты. После этого нам велели дожидаться в коридоре сопровождающего, который должен был сопроводить нас на ГСП - городской сборочный пункт.
  Сопровождающего мы ждали около часа, сидя на откидных, как в кинотеатрах, стульях, установленных в коридоре. Я тихо переговаривался с родственниками и другом. Один из моих 'братьев по несчастью', судя по всему - кореец, молча наводил зубами маникюр на пальцах, иногда ковыряясь ими во всех имеющихся в своей голове дырках. Второй же призывник спокойно не сидел ни секунды. Он все время маячил перед нами, как лектор перед аудиторией, брызгал слюной, метал горящими глазами молнии и жестикулировал руками, как звезда сурдоперевода. Таким образом он делился с нами своей радостью, заключавшейся в том, что у него жена беременна, практически на сносях, и что у них уже есть один ребенок, а посему служить ему, от силы, месяц-два, по закону. Причем его беременная жена, почему-то с глазами навыкате, как будто собиралась родить прямо в военкомате, и маленький, лет четырех, сын сидели тут же, невольно исполняя роль наглядного пособия для пламенной и сверхэмоциональной речи их экспансивного мужа и папаши. Нам ничего не оставалось, как поддакивать ему, согласно кивать головами, искренне разделяя его радость и даже изображая что-то типа зависти ожидающим его радужным перспективам, то есть - невольно принимать активное участие в импровизированном спектакле.
  Все это время из кабинета доносился голос хмурого мужика, который все громче и громче ругался с кем-то по телефону. И вот, когда представление без пяти минут многодетного папаши достигло своего апогея, дверь в кабинет резко распахнулась.
  - Слышь, ты, отец-героин! - Хмурый мужик стрельнул злым и раздраженным взглядом в замершего в мизансцене парня. - Что-то в твоем паспорте я не видел штампа о браке!
  - Я... это... мы собираемся пожениться. - Испуганно заблеял лжемуж, полуспрятавшись за беременную лжежену с выпученными глазами.
  - Так вот тогда и будешь выплясывать! - Рявкнул в ответ мужик. - А сейчас я тебя отправлю, куда-нибудь... под Читу, чтоб невеста твоя добралась до тебя, после родов, как раз к концу твоей службы!
  Радужные мечты и настроение вылетели из 'жениха', как воздух из продырявленного шарика, а хмурый мужик, вконец раздраженный, побрел в сторону комнаты дежурного по военкомату, бурча под нос что-то типа: 'Твою мать, во что армию превращают, понаберут клоунов из шапито...'.
  Из комнаты дежурного таинственный мужик вышел более бодрым и просветленным, чем когда заходил. Он подошел к нам и сказал следующее: 'Товарищи призывники, 'рафик', который должен был отвезти вас на ГСП, благополучно сломался, так что мы сейчас ловим такси, и добираемся своим ходом. Две минуты вам на прощание с родными и близкими'.
  
  Вскоре мы мчались по утренней Москве в сторону улицы Угрешская, на которой и находился городской сборный пункт Военного комиссариата Москвы. Правда, ехали не на такси, а на том, что удалось поймать. Это был повидавший виды 450-й УАЗик, наполовину забитый каким-то хламом, оставшееся свободное пространство заполнили собой мы - трое призывников и сопровождающий нас хмурый мужик. Он занял единственное откидное сиденьице, мы же сидели на том, на чем стояли.
  На место прибыли изрядно помятыми, а мужик был уже не просто хмурым, а, казалось, являл собой само мировое зло! Заведя нас в здание ГСП, он рявкнул, что бы мы находились тут и ждали вызова, а сам по лестнице поднялся куда-то на верхний этаж.
  Народу вокруг было не много. Туда-сюда, по каким-то своим служебным делам, сновали солдаты и сержанты, очевидно - проходящие службу на ГСП, тут же находились и гражданские парни, ждущие своих 'покупателей', которые забрали бы их в войска. От них я узнал, что еще каких-то сорок минут назад тут было около двух сотен призывников, которых в срочном порядке загрузили в автобусы и повезли на Чкаловский аэродром. Им предстоял долгий путь в Забайкалье.
  Некоторые из ребят-призывников на ГСП были уже 'старожилами' - ждали отправки на службу больше месяца. Да оно и понятно, ведь один из них был художником, другой - профессиональным поваром, третий, с каллиграфическим почерком, из местной канцелярии выглядывал только для приема пищи и по нужде. Еще несколько 'старожилов', не обладавших какими либо особенными талантами или способностями, были заняты на более примитивных работах, таких как уборка, косметический ремонт, и так далее.
  Примерно через час нашего пребывания на сборном пункте ожил динамик громкой связи, который пригласил такого-то и такого-то проследовать в кабинет номер такой-то. Как оказалось, вызвали моих попутчиков - парня с корейской внешностью и горе-жениха. Через минуту они выскочили из кабинета весьма счастливые, потому что им выдали увольнительные в город до утра следующего дня. 'А как же я?!' - с негодованием подумал я, отчаянно завидуя ускакавшим домой парням, так как сам с удовольствием денек дома посидел бы. Через минут десять по 'матюгальнику' в тот же кабинет вызвали и меня.
  В довольно просторном кабинете стояло пять столов: два справа, два слева, и один, самый большой, у самого окна. За главным столом сидел майор.
  - Подойди, сынок. - Совсем по-отечески пробасил он, и, вместо до дрожи в коленках ожидаемой увольнительной, протянул мне большой коричневый конверт. Он был чем-то плотно наполнен, перевязан крест на крест шпагатом и запечатан сургучной печатью. - Вот, держи.
  Я с недоумением и большим огорчением принял пакет. На увольнительную он был совсем не похож.
  - Тебя как зовут-то?
  - Владимиром.
  - Так вот, Володя, это твои документы. С ними ты сейчас едешь на Ярославский вокзал, откуда, на электричке, направишься в Загорск. Знаешь такой город?
  - Знаю, хотя ни разу там не был.
  - Значит будешь. Рядом со станцией в Загорске есть автобусная остановка. Там сядешь на такой-то автобус, доедешь до такой-то остановки, а там спросишь, как дойти до 'Островка'. Твоя часть номер такой-то. На КПП скажешь, что тебе в роту карантина. Пакет отдашь кому ни будь из офицеров. Все понял?
  - Ага.
  - Ну, Вовчик, ты же без пяти минут солдат! Как нужно отвечать?!
  - Так точно!
  - Молоток! Давай, сынок, иди, служи! - Пожал мне руку майор. - Вижу - пацан ты сознательный, глупостей делать не будешь.
  
  Вот тут я хотел бы сделать небольшое отступление от основной линии повествования.
  Как вы думаете, уважаемые читатели, что было бы, если б нынешним призывникам выдали на руки документы с военными билетами и велели направляться своим ходом в такую-то часть для прохождения воинской службы?
  Нет, я ни в коем случае этим примером не хочу показать, какими честными, сознательными и порядочными были призывники во времена моего призыва! Нет! Я хочу сказать что тогда, в советские времена, к призыву молодые люди относились совсем иначе, чем сейчас! Да, чего уж греха таить, большинство парней призыва боялись - и из-за дедовщины, и из-за всяких других трудностей и лишений воинской службы, которые в течение двух, а то и трех лет должен был с мужеством и честью, как говорится в Присяге и Уставе, переносить солдат. Боялись, в конце концов, войны, которая десять лет велась в Афганистане при активном участии Советского Союза. Поэтому попытки уклонения от службы в армии случались, и использовались для этого разные способы: подкуп работников военкомата, например, приобретение различных медицинских заключений о негодности к службе по здоровью - как физическому, так и душевному, откровенное членовредительство, и так далее, и тому подобное.
  Но, с другой стороны, большинство ребят - моих сверстников, действительно воспринимали срочную службу как что-то должное, необходимое, почетное, наконец! Подспудно, подсознательно, но именно так воспринимали! Воспитание, моральные устои были такими. А всяких уклонистов общество того времени, мягко говоря, не уважало, а если напрямую - просто презирало, считало ущербными, убогими.
  В нынешнее время дело с призывом, ни для кого не секрет, обстоит с точностью до наоборот.
  'Бегают' большинство, военкомат воспринимается как черная дыра, от которой нужно держаться как можно дальше, а то засосет. Мужиком, героем считается не тот, кто честно отслужил Родине, а именно тот, кто смог отлынить от этой обязанности, и чем искусней, изощрённей он это сделал, тем больше уважения он вызывает у многих окружающих! Это относится, в большей степени, к 90м годам прошлого века, и началу 2000х. Кто-то вспомнит, что тогда шли чеченские войны, которые 'пожирали' молодых совсем пацанов в кровавой мясорубке.
  А как же парни, тогда спрошу я, которые, все же, пошли в те года служить, и попали на войну?! Многие из них не вернулись! Они что, скажете, дураки, идиоты?!!!
  На эту тему можно спорить долго.
  Да, бывают случаи, когда по состоянию здоровья молодой человек не в состоянии отдать святой долг, тут нет вопросов. Но если ты здоров и считаешь себя достойным гражданином своей страны, то должен, если встанет такая необходимость, уметь защитить своих родных и близких, Родину защитить! А армейская служба, как раз, и прививает такие умения. Пафосно, громко?!
  Может быть!
  Зато справедливо!
  
  Так что вышел я тогда за пределы ГСП, и, без всяких дурных и 'задних' мыслей, направился в сторону Ярославского вокзала.
  
  Мне пришлось пару часов пошляться по площади трех вокзалов, рассматривая витрины близлежащих магазинов и киосков, так как попал как раз к перерыву между электричками. А еще через час с небольшим я вышел на перроне в Загорске.
  Нужную мне остановку нашел быстро, а вот сам автобус ждал дольше, чем ехал на электричке из Москвы. Наконец-то, скрипя рессорами и извергая сизый дым из выхлопной трубы, подъехал долгожданный 'Лиаз' с нужным номером. Оказалось, что большая часть находившихся рядом со мной пассажиров ждали именно этот рейс, так что начался настоящий штурм. Через пару минут двери, не без посторонней помощи, закрылись, и трудяга автобус, натужно ревя движком и опасно накренившись на правую сторону, отвалил от остановки.
  В жуткой духоте и тесноте, стоя на одной ноге, ехал минут сорок. На своей остановке с трудом выкарабкался из салона, чуть не оставив там рюкзак. Вышедшие со мной попутчики указали дорогу, которая должна была довести меня до заветного 'Островка'.
  
  Что же представлял собой этот таинственный 'Островок', на котором располагалась воинская часть, где мне предстояло нести службу?
  Как оказалось, это была территория, с одной стороны ограниченная сильно вытянутым озером, а с другой - мелкой и шустрой речушкой, протекающей по дну глубокого оврага, так что, по сильно притянутым географическим меркам, действительно - островок.
  По шоссейной дороге от остановки, как мне и было указано местными жителями, я прошел несколько сот метров, затем свернул на грунтовку, которая привела меня к длинному деревянному пешеходному мосту через озеро.
  И вот, именно в тот момент, когда я пошел по этому мосту, я, наконец-то, по-настоящему осознал - куда иду, и что меня ожидает в ближайшие два года.
  Осознание наступило, скорее всего, из-за жуткой зависти, охватившей меня в тот момент, когда я с моста посмотрел вниз, на берег озера. Там купались, загорали, всячески отдыхали и развлекались, наслаждаясь прекрасной летней погодой, много-много людей разного возраста. Еще недавно, всего лишь каких-то пару дней назад, я точно так же, практически - беззаботно, проводил время, вкушая, так сказать, прелести свободной гражданской жизни. А совсем скоро, через каких-то несколько сот метров, все это для меня будет уже недоступным. На целых два года!
  Загрузившись такими невеселыми мыслями, я перешел мост и оказался в сосновом лесу. Пройдя с километр по широкой грунтовой дороге, вышел на асфальтированный пятачок, с одной стороны ограниченный лесом, с другой - большим стадионом с футбольным полем и беговыми дорожками, с третьей - бетонным забором с КПП и зелеными металлическими воротами с большими красными звездами.
  С четвертой стороны к пятачку подходила асфальтированная дорога, зажатая лесом и бетонными плитами забора с обеих сторон. На красной табличке возле ворот золочеными буквами было написано: 'В/Ч ? такой-то'. Я в растерянности затоптался, так как номер совсем не соответствовал тому, который мне указали на ГСП. В это время со стороны футбольного поля к КПП подходила группа солдат во главе с майором в полевой форме. Это я немного позже узнал, что это был майор, но тогда я в воинских званиях, мягко говоря, слегка путался, поэтому обратился к нему по-простому.
  - Извините, ...дядя, не подскажете, где находится военная часть такая-то? Я добирался в точности так, как мне объясняли, поэтому она должна быть где-то тут.
  - Где объясняли, сынок? - Спросил опешивший майор.
  - В Москве.
  - Погоди, погоди. - Офицер замотал головой. - Тебя как зовут-то?
  - Вова...Володя...Владимир. Кучук.
  - Ага. А часть эта тебе зачем?
  - Так я служить пришел...в ней...в армии.
  - Так кто тебя сюда прислал, все-таки, Володя?! - Майор вдруг заговорил со мной, как с клиентом 'психушки', сбежавшим из оной: ласково и тихо. Если бы в те времена были мобильники, он, не сомневаюсь, втихаря уже набирал бы номер 'неотложки'.
  Ту я ему рассказал, как на ГСП мне выдали документы на руки и объяснили, как добраться до места.
  - Подожди, так ты приехал один, без сопровождающего?! Со всеми документами на руках?!
  - Ну, да.
  Глаза у офицера достигли размера кокарды на его фуражке. Он долго смотрел на меня, как папуас на икону, потом попросил пакет с документами.
  - Только мне сказали отдать его офицерам из роты...(слово 'карантин' я тогда, почему-то, забыл).
  - Не волнуйся, сынок, ты пришел правильно, а документы я отдам кому нужно. Пойдем.
  С офицером я прошел через КПП и оказался на территории маленького гарнизона, где располагалось здание Военно-Строительного Управления, номер которого был указан на табличке у ворот КПП, военно-строительный батальон - искомая мною часть, и военная комендатура с гауптвахтой. В здании ВСУ майор завел меня в какую-то комнатушку и, усадив на стул, поднял трубку стоявшего на столе телефона без наборного диска.
  - Роту карантина. - Через пару секунд строго сказал он в трубку.
  Меня в этот момент больше всего волновало, как он пользуется телефоном без наборного диска. О существовании коммутаторов я тогда еще не знал.
  - Карантин? Кто из офицеров есть в роте? А из прапорщиков? - Майор начинал закипать. - Дежурного по роте позови!!! - Гаркнул он, наконец, в трубку. - Кто?! Евсеенко?! Это майор Самойлов. Пришли двух сержантов в управление, только быстро!
  Положив трубку, майор еще раз внимательно и с удивлением посмотрел на меня.
  - А почему так поздно приехал, Володь, ты же с ГСП около одиннадцати выехал?
  Я объяснил, что попал в перерыв в расписании электричек, который украл два часа времени, потом долго автобус ждал. Из дальнейшего разговора выяснилось, что от платформы в Загорске до гарнизона можно было добраться пешком за полчаса.
  - Военный билет у тебя?
  - Да. Конечно. - Я из внутреннего кармана пиджака достал документ, который выдали мне вместо отобранного и уничтоженного паспорта. Самойлов принялся листать новенькую книжечку, изучая записи и отметки. В это время в коридоре забухали шаги и в проеме приоткрытой двери показались вызванные сержанты.
  - Разрешите, товарищ майор?!
  Получив разрешение кивком головы, сержанты вошли в помещение.
  - Товарищ майор, сержанты Полухин и Игнатьев по вашему приказанию прибыли! - Доложил один из них.
  - А где все ваши командиры? - Недовольно спросил Самойлов, посмотрев на часы. - Еще и шести нет, а в роте - никого! Ну, ладно, я завтра с вашим ротным разберусь! Сейчас забирайте этого бойца. Как только появится старшина, пусть одевает. Володь, ты когда последний раз мылся?
  - Вчера, дома.
  - Ну и хорошо, значит - до бани дотерпишь. Все, забирайте, на довольствие сегодня его никто уже не поставит, так что подумайте, чем его покормить. Документы останутся у меня, пусть кто-то из офицеров завтра зайдет ко мне и заберет.
  После этого майор встал и протянул мне руку со словами.
  - Ну, что ж, Володя! Служи так же честно и хорошо, как, в принципе, и начал. Тут были случаи, когда новобранцы от сопровождающих их к месту службы офицеров и прапорщиков сбегали, а ты сам.... В общем - удачи тебе, солдат.
  Я поблагодарил. Спросив разрешения уйти, сержанты козырнули и вышли из помещения.
  - Пошли! - Процедил сквозь зубы один из них, строго взглянув на меня.
  Немного позже я узнал, что офицер - майор Самойлов, на которого мне посчастливилось наткнуться у порога своей будущей части, был, ни много, ни мало, начальником режима местного гарнизона, главной обязанностью которого было хранение Военной Тайны нашей Родины.
  
  По пути в казарму, где новобранцы, прибывшие в часть гораздо раньше меня, проходили курс молодого бойца - КМБ, один из сопровождавших меня сержантов, не отрывая любопытного взгляда, тихо процедил сквозь зубы вопрос:
  - Нож есть?
  - Что? - Переспросил я, не разобрав, ЧТО именно есть.
  - Нож! - Уже громче и с долей раздражения повторил сержант.
  - Есть. - Честно ответил я. В кармашке моего вещмешка действительно лежал подаренный мне на недавно прошедший День Рождения моим другом Лешей Козловым перочинный ножик.
  - Давай!
  Я запустил руку в кармашек и шикарный ножик швейцарской фирмы Viсtorinox c красными обкладками и фирменной белой эмблемой, лезвиями которого запросто можно было бриться, канул в Лету, а точнее - скрылся в глубоком кармане сержантского галифе.
  Горечь этой утраты если меня и погложила, то самую малость, потому что всю дорогу, от здания управления до казармы КМБ, меня не оставлял в покое один вопрос: почему для того, что бы сопроводить меня, понадобилось целых два сержанта? Я что, похож на какого-то оторву-рецидивиста, который давал 'тягу' со службы не один раз, и поэтому за мной нужен глаз да глаз? Меня это тогда, честно говоря, даже обидело!
  
  
  Глава 3
  
  'При чем тут спичка?!'
  
  
  'Бог создал сон и тишину, а черт - подъем и старшину'.
  Солдатская пословица.
  
  
  И вот, наконец, мы пришли.
  Казарма была самая обычная, типовая, одноэтажная, собранная из деревянных утепленных щитов. Пройдя маленькую открытую веранду, мы оказались в таком же маленьком коридорчике, в конце которого был виден солдат, стоявший возле тумбочки с телефоном. В мой, пока еще совсем гражданский нос ударили запахи чего-то, чего-то еще, и еще чего-то совсем ужасного и непонятного.
  - Дежурный по роте, на выход! - Проскулил дневальный (а это был, как выяснилось чуть позже, именно он), выпучив глаза и вскинув правую руку к своему уху.
  - Ну, что это? - Заныл один из моих попутчиков-сержантов, стоя перед сразу поникшим и потускневшим новобранцем. - Что это за команда, солдат?! Что это за отдание воинской чести?! Вас что - не учили?!
  - Так точно. - Подтвердил дневальный голосом находящегося при смерти человека.
  - Ну, так повторите все так, как положено!
  Потратив несколько секунд на собирание всей имеющейся силы и воли в единый кулак, солдат, пуще прежнего выпучив глаза, как будто это тоже было немаловажным элементом воинского ритуала, снова воткнул пальцы правой руки в висок и, что есть мочи, завопил:
  - Дежурный по роте, на выход!!!
  - О, уже лучше, - потеплел голосом наставник, - давай еще раз....
  - Пойдем. - Потянул меня за рукав мой второй сопровождающий. - Это надолго.
  Сержант завел меня в помещение, на двери которого была прикреплена табличка 'Бытовая комната'. Там находилась пара обычных столов с утюгами, на стенах висели полки, уставленные большими катушками ниток зеленого, черного и белого цветов, тут же стояла большая металлическая банка, наполненная пластмассовыми и металлическими пуговицами разного калибра. Рядом с полками на стенах строго оформленные стенды знакомили бойцов со статьями из Устава Вооруженных сил, в которых говорилось, что военнослужащий должен быть аккуратным и опрятным, содержать в надлежащем порядке свою форму одежды и снаряжение.... И так далее.
  В бытовке, к нашему приходу, собрались почти все сержанты роты карантина. Вскоре подтянулся и 'дрессировщик' дневального. Все с любопытством рассматривали меня, какое-то время. Затем один из 'младших', судя по внешности - казах, спросил:
  - Так ты действительно один в часть приехал?
  - Один.
  - А откуда?
  - Из Москвы.
  - А сам где живешь?
  - В Москве.
  - А Самойлова откуда знаешь?
  - ....?
  - Ну, майора, который нам тебя передал.
  - А я его и не знаю, он просто первым мне встретился.
  Сержанты переглянулись, словно одними взглядами совещались - верить мне, или нет.
  Спустя какое-то время я понял - поверили.
  - А нож у тебя есть? - Опять спросил 'младшой' - казах.
  'Да режут их тут периодически, что ли, - уже с раздражением подумал я, - если тема ножей у них стоит так остро! (Извиняюсь за каламбур)'.
  - Я отдал уже, по пути сюда. - Ответив, я взглянул на сержанта Игнатьева, в бездонном кармане которого скрылся мой классный 'пыцык'. Тот, в свою очередь, осмотрел своих коллег взглядом, в котором победно читалось: 'Кто первый встал, того и тапки'.
  Затем последовали еще несколько малозначащих вопросов, типа: 'Как там - на гражданке? Где работал или учился до призыва? Есть ли у меня подруга, и будет ли она меня ждать? ....'
  - Короче, Володя, - сказал мне после всех расспросов сержант, лидирующий, как я успел заметить, в этой компании, - сегодня ты еще можешь считать себя гражданским человеком. Все равно старшины нет, поэтому переодеть тебя некому, да и на довольствие поставят только завтра. Тебе из дома, кстати, с собой поесть чего нибудь дали?
  - Да, все в рюкзаке.
  - Вот и хорошо. Этим и поужинаешь. Но сейчас мы тебя пострижем, как положено - под 'ноль'. Раздевайся.
  Я разделся до 'голого торса', уселся на табуретку. Через мгновение моя кудрявая шевелюра стала постепенно меня покидать. Ручная машинка для стрижки, которая затачивалась только один единственный раз - на заводе-изготовителе, волосы скорее вырывала, чем срезала. Из-за этого горечь утраты шикарной прически была щедро приправлена адской болью.
  - Терпи, Вова, терпи. - Приговаривал экзекутор, ловко орудуя инструментом для пыток. - Зашел бы загодя в нормальную парикмахерскую, знал же куда идешь.
  Наконец с моей многострадальной головы упал последний клок волос.
  - Пошли в умывальник, смоешься.
  После того, как я привел стриженную наголо голову в порядок, меня подвели к зеркалу. Оттуда на меня смотрел... кто-то..., в ком я с трудом узнал себя. Что говорить - тогда я впервые увидел реальную форму своей головы. Сказать, что ощущения от этого были необычными - ничего не сказать!
  - Рота!!! Строиться на ужин!!! - Старательно и пронзительно заблеял свеженатренированный дневальный. В спальном помещении зашумело, загремело, новобранцы забегали, засуетились, подгоняемые лаем дежурного по роте и сержантов.
  - Тебя пока это не касается. - Ответил на мой немой вопрос сержант-авторитет. - Сегодня поужинаешь здесь, с нами.
  Через минуту оставшиеся в роте младшие командиры щедро угощали меня запеченной в духовке курицей, рыбными консервами, сваренными вкрутую яйцами, паштетом, говяжьей тушенкой, сгущенным молоком, печеньем 'Юбилейное', в общем - всем тем, что извлекли из моего рюкзака. Плотный ужин я запивал чаем, налитым в армейскую алюминиевую кружку из огромного чугунного чайника, принесенного дневальным из столовой. Под конец был всеобщий перекур сигаретами московской табачной фабрики 'Ява' из моих же запасов.
  После ужина для новобранцев наступило 'личное время', в течение которого они должны успеть привести в порядок свою одежду, обувь, побриться, всласть накуриться, написать письмо домой и посмотреть программу 'Время'. Сразу по окончании новостей последовала команда 'строиться на вечернюю прогулку'. 'Это как же можно гулять строем?!' - недоумевал про себя я. Вскоре рота карантина удалилась от казармы, старательно чеканя строевой шаг и запевая 'У солдата выходной'.
  По возвращению с прогулки личному составу было дадено пять минут на перекур, после чего пришло время 'вечерней поверки', можно сказать - святого для солдат ритуала, во время которого подразделение стоит по стойке 'смирно', а старшина или дежурный по роте по журналу читают фамилии личного состава - сержантов и рядовых. 'Услышав свою фамилию, - как сказано в одной из статей Устава строевой Службы, - военнослужащий должен громко и четко ответить: 'Я!''.
  Сто с лишним новобранцев выстроились в две шеренги на 'взлетке', как назывался длинный проход, тянущийся через всю казарму, повзводно и по отделениям. В течение всей 'церемонии' сержанты внимательно наблюдали за замершими по команде 'смирно' новобранцами, и если команда кем-то из солдат была нарушена, поверка прерывалась и начиналась заново.
  В тот день - первый мой день в казарме, я в строю не стоял, а наблюдал все из незаселенного кубрика, где мне была выделена коечка для 'переночевать'. На следующий день, когда меня определят в конкретное отделение конкретного взвода, будет и определено мое постоянное спальное место.
  Итак, на третьей или четвертой попытке поверка была окончена и последовала команда 'вольно'.
  - А сейчас что будет? - Шепотом спросил я у разлегшегося на койке рядом сержанта.
  - А вот сейчас будет 'отбой'! - Ответил он как-то... загадочно и многозначительно.
  Вскоре я понял, почему он ответил именно так.
  Уже сразу после команды 'вольно', почти все новобранцы, как я заметил, стали потихоньку, незаметно, как бы - ненароком, расстегивать пуговицы на ХБ куртках и брюках. Я, конечно, имел представление, что по команде отбой бойцы не расходятся спокойно, вразвалочку, широко зевая и делясь впечатлением о прошедшем дне, по своим кроватям, а младшие командиры не обходят своих подчиненных, поправляя одеяла, и желая спокойной ночи с попутным и непременным поцелуем в лобик. Но то, чему я стал свидетелем в следующее мгновение, просто повергло меня в шок.
  - Внимание, р-р-р-рота...- выпячив вперед нижнюю челюсть и окинув шеренги хищным взглядом, прорычал дежурный по роте, причем звук 'о' в слове 'рота' больше слышался как 'ё'. Новобранцы, все как один, застыли соляными столбами, пожирая его взглядами.
  - Отбой!!! - Завершил команду сержант так, что звякнули стекла в окнах, а в глубине казармы что-то с грохотом рухнуло.
  Боже ж мой, что тут началось! Мамай со своей ордой, увидев это, запил бы 'горькую' и, отказавшись от всех своих нашествий, навсегда убрался бы куда-то в степи! Сотня с лишним молодых и здоровых 'организмов', нещадно грохоча кирзовыми сапогами по деревянному полу, сталкиваясь друг с другом, словно частицы в броуновском движении, неслись к своим койкам! Тут мне стало понятно, почему бойцы начинали расстегиваться еще в строю: процесс раздевания начинался с самого начала сумасшедшего движения к спальному месту! На ходу срывались куртки, снимались сапоги, из штанов буквально выпрыгивали! Вся одежда бесформенной кучей сваливалась на табуретки и раздетые до трусов и маек тела, вызывая жуткий металлический визг и лязг, рушились на кровати, тут же ввинчиваясь в 'сендвич' из простыней и верблюжьего одеяла. В течение всего этого 'светопредставления' младшие командиры, сильно рискуя быть сшибленными и затоптанными, подгоняли подчиненных своих подразделений короткими стандартными командами. Дежурный по роте, сразу же после команды 'отбой', чиркнул спичкой и, к моему великому удивлению и недоумению, просто стоял и смотрел, как она горит. 'Устал, наверное, парень за день, - предположил я, - напряжение так снимает. Ведь недаром же говорят, что, глядя на текущую воду и огонь, можно...'
  - Все!!! - Рявкнул вдруг сержант, прервав мои размышления и бросив на пол догоревшую спичку. - Время вышло! Замерли!
  После этого, вольготной походкой 'вразвалочку' он прошелся вдоль всего ряда двухъярусных коек, внимательно рассматривая брошенные на табуретки ворохи одежды и хаотично валяющиеся рядом сапоги с портянками.
  - Оп-па, что я вижу! Это что у тебя за пижамка такая?! - Оживился и даже обрадовался дежурный, словно грибник, 'надыбавший' хорошо спрятавшийся в траве 'благородный' гриб. Из-под одеяла он вытащил воина довольно большого телосложения, который лежал в брюках, застрявших 'гармошкой' на толстых щиколотках. По спальному помещению разнеслись осторожные похихикивания.
  - Что за смех!? - Сильно посерьезнел сержант. - Кто-то спать не хочет, что ли?! Семенюков! Ты, что ли, хихикаешь?! А кто на прошлой неделе брюки вместе с трусами стянул, да так и сиганул в кровать?!
  Ответом были уже не робкие смешки, а просто взрыв смеха.
  - Нет, я чувствую, что спать, все-таки, не хотим!
  В ответ воцарилась мертвейшая тишина, как будто казарма была девственно пуста. Тишину едва нарушало только шуршание в проходе тряпки - это дневальный свободной смены начинал драить 'взлетку'.
  И тут, в каком-то углу спального помещения скрипнула кровать, и раздалось приглушенное бормотание.
  - Рота, подъем!!! - Резануло слух в ответ. - Строиться по полной форме!!!
  Имитация нашествия мамаевской орды в ограниченном казармой пространстве повторилась вновь, только в обратном порядке. Спальное помещение словно взорвалось! Одеяла с простынями взлетели и безвольно повисли на спинках коек! Толкаясь и пинаясь, обитатели нижних ярусов кинулись из межкоечных проходов к табуреткам с одеждой! Сверху посыпались 'жильцы' верхних кроватей, очень сильно стараясь, но далеко не всегда успешно, приземлиться именно на пол, а не на спину или на голову своих товарищей с первого этажа! Стали расхватывать одежду - кто свою, кто не свою, чуть ли из рук друг у друга не вырывали! В широкие галифе просто запрыгивали, потом шла очередь обуви, причем, кто-то пытался намотать портянки как положено, кто-то 'забивал' их ногой в сапог, положив серединой на голенище, а некоторые пройдохи, одев 'кирзачи' на босую ногу, прятали портянки в карманы. Куртки, ремни и пилотки одевались на бегу - по пути в строй, и там уже все застегивалось, поправлялось и подгонялось.
  - Ну что - не успеваем, товарищи курсанты! - Разочаровал наконец-то притихший и угомонившийся строй дежурный по роте, держа в пальцах давно сгоревшую спичку. - Будем тренироваться!
  И опять.
  - Рота, отбой!!!
  Когда раскрасневшиеся и запыхавшиеся бойцы выскочили на построение в четвертый раз, сержант, давно уже переставший экспериментировать со спичкой, вселил надежду в бешено колотящиеся от тренировок сердца.
  - Во-о-от, уже гораздо лучше! Если сейчас отобьемся нормально, значит - будем спать.
  Когда рота была в кроватях, дежурный, уже совершенно спокойным голосом подал завершающую команду, больше похожую на указание отца сыну.
  - Рота, подъем. Поправить обмундирование и обувь. Посещение туалета разрешается, как вы помните, только через двадцать минут после отбоя.
  Уже спокойно, не суетясь, стараясь шуметь как можно меньше, новобранцы поднимались и аккуратно, как научили сержанты-наставники, раскладывали одежду на табуретках и ровным рядом - как по линеечке, носок к носку, расставляли сапоги, вешая на них расправленные для просушки портянки. После этого спокойно ложились в постель, старательно укрываясь, принимая любимые для сна позы, потому что были уверены - тренировка окончена, подъема не будет до самого утра.
  Но тут только что воцарившуюся тишину нарушил один из сержантов.
  - Бойцы! - Не сильно громко, чтоб не будоражить засыпающие мозги, сказал он. - Спокойной ночи!
  - Спаси...Спасибо...Спас.... - Совсем вяло и нестройно донеслось из разных концов казармы.
  - Не понял! - Вытаращив глаза и деланно возмущаясь такому неуважению, гавкнул сержант. - Еще раз. Р-р-рота, спокойной ночи!!!
  - Спасибо!!! - Уже четко, стройно и громко ответила рота.
  - День прошел!!!
  - Бог с ним!!! - Последовал очередной правильный ответ, после которого вымотанная прошедшим днем рота почти сразу провалилась в глубокий солдатский сон.
  'День прошел'! Это не только дополнение к пожеланию спокойной ночи. Это было своего рода утешением для новобранцев, только-только начавшим свой нелегкий солдатский путь, мол - как бы там ни было, а таймер их армейской службы включен на обратный ход, медленно, но неумолимо приближая время еще очень далекого, но такого желанного дембеля.
  - Ну что, Володь, - спрашивали меня сержанты, собравшись в кубрике, в котором мне предстояло провести эту ночь, - все видел, все запомнил? Тебе с завтрашнего дня в этом всем участвовать, в том числе и 'летать' 'отбой-подъем' вместе со всеми! Готов?!
  - А куда деваться! - Обреченно, со вздохом ответил я. - Буду 'летать'. Только вот никак не пойму - причем тут спичка?
  - Как причем! На выполнение команды дается сорок пять секунд, а спичка горит в течение ровно такого промежутка времени!
  - Да? А мне показалось, что она сгорает быстрее.
  - В армии время, Вов, течет по-другому, не как на гражданке, - последовал неопределенный, с философским оттенком, ответ, - так что все правильно.
  Вскоре молодые солдаты спали, что говорится - 'без задних ног', с головой погрузившись в самое комфортное на ближайшее два года состояние - состояние сна. Им не могли помешать ни дневальные, гремящие ведрами и шуршащие тряпками под указания вставшего на тумбочку, на время уборки, дежурного, ни бубнеж младших командиров, которые не очень то спешили к Морфею в объятия, постоянно дефилируя группками по казарме то на перекур в туалет, то еще куда.
  Я тоже долго не мог уснуть, переваривая и прокручивая в голове все события и впечатления прошедшего дня, которых, согласитесь, было с избытком. Ко всему прочему у меня жутко чесалась свежестриженная голова, да и вообще - я совсем не привык ложиться в такую рань! Но, вскоре, глаза стали слипаться, всякие шумы и звуки постепенно становились глуше и тише, доносились, как бы, издалека.... Последняя мысль, которая на мгновение всплыла в моем, почти покинувшем нашу реальность, сознании: 'Почему, все-таки, для моего сопровождения понадобились аж целых два сержанта?'.
  
  Глава 4
  
  'Снимите с него рубашку!'
  
  
  
  
  - Рота подъем!!!
  Второй раз в жизни я резко и жестко был выдернут из глубин сна в нашу реальность, словно глупая рыбешка, позарившаяся и клюнувшая на наживку рыбака. Мозг проснулся, но глаза еще были закрыты, и в этом состоянии я лежал и слушал грохот, наполнивший казарму сразу после команды.
  - Вовка! - Раздалось почти у самого моего уха. - А ты чего разлегся?! Тебя это тоже касается!
  Я вскочил. Несколько секунд собирал в кучу мозги, соображая - что делать дальше.
  В это время дневальный проверещал следующую команду.
  - Строиться на утреннюю зарядку!!!
  - Давай, давай, боец! - Продолжал торопить меня сержант Полухин, который со вчерашнего вечера взял надо мной что-то типа негласного шефства. - Шевелись! Сегодня ротный ответственный, он на улице уже ждет!
  Хоть я и не совсем понял кто такой 'ротный', но почувствовал, что это начальник, причем совсем не маленький, раз с таким трепетом о нем говорил сержант, и заставлять ждать его действительно негоже.
  Натянув брюки, носки, надев рубашку и вскочив в туфли, я выбежал на улицу вместе с сержантом, который тихонько 'притулил' меня к строю в самом его конце.
  Перед строем бойцов, раздетых до пояса, прохаживался офицер среднего роста и плотного телосложения, вполголоса что-то выясняя у сержантов - командиров отделения. И тут он увидел меня.
  - Еб...биться сердце перестало! - Вымолвил он, растягивая слова, после десяти секундного созерцания моей персоны. - А это что за ополченец такой?!
  - Товарищ капитан! - Первым потрудился объяснить стоявший рядом со мной Полухин. - Это рядовой Кучук. Он вчера вечером прибыл к нам в роту.
  - Как прибыл?! Откуда?! Кто его привез?!
  - Никто, товарищ капитан! Он сам приехал, своим ходом!
  У капитана от удивления брови поднялись так высоко, что почти полностью скрылись под густым чубом.
  - И что - прямо к нам в казарму?! - Продолжал давить вопросами командир роты, рассматривая меня, как негр балалайку.
  - Никак нет! - Стойко держался сержант. - Его у КПП встретил майор Самойлов и отвел в управление. Оттуда я и сержант Игнатьев его в казарму и привели. Пакет с документами у Самойлова, он сказал, что бы кто ни будь, из офицеров роты, к нему зашел за ними!
  - А ты сам-то, откуда прибыл, турист?!
  - Из.... - Из-за волнения у меня пересохло в горле, так что заговорить у меня получилось только со второго раза, предварительно мучительно сглотнув, как будто проглотил что-то большое и колючее. - Из Москвы!
  - Из самой Москвы?! - Не унимался ротный.
  - Да.
  Полухин легонько толкнул меня в бок. Я быстро сообразил из-за чего, и тут же исправился.
  - Так точно!
  Капитан удовлетворенно кивнул и медленно направился к середине строя. Через несколько шагов он остановился, как будто забыл что-то важное.
  - Полухин, а что у него за форма одежды на зарядку? Еще б шапку одел! Снимите с него рубашку!
  Я быстро, как и было велено, стащил с себя рубашку, и с нею в руке, вскоре, выбежал вместе со всей ротой за пределы гарнизона.
  Это была моя первая зарядка в армии.
  Рота километра полтора пробежала по асфальтированной дороге, идущей от КПП в сторону Загорска, а затем вернулась на стадион, где, под руководством проводящего зарядку сержанта, выполнила комплекс вольных упражнений. Этим делом, в смысле - физическими упражнениями по утрам, я на гражданке не 'грешил', так что довольно скоро ощутил на себе это упущение. К тому же, особенно на пробежке, 'боком вылезали' сигареты, которые я успел выкурить за свою непродолжительную, на то время, жизнь.
  Но главное, что я понял в то утро, а именно - после первой беседы с командиром роты - капитаном Мельниковым, конкретнее - после его фразы 'снимите с него рубашку': отныне, и до тех пор, пока я буду служить в армии, я себе не принадлежу! Он ведь не сказал 'рядовой Кучук, снимите рубашку', а дал указание сделать это моему командиру, начальнику, говоря обо мне в третьем лице, как о беспомощном существе, а не о полноценной человеческой личности! Получается так, что отныне я всецело принадлежу ему, своему непосредственному начальнику! И именно он теперь будет меня кормить, поить, одевать, раздевать, укладывать спать, поднимать, и так далее! Моими же руками, но - он! А уже вместе с ним, плюс все вышестоящие командиры-начальники, вплоть до министра обороны, со всеми потрохами мы принадлежим не себе, а стране, государству, Родине!
  
  Прибежав с зарядки, рота приступила к 'утреннему туалету'. Распаренные и разгоряченные упражнениями новобранцы с удовольствием плескались в холодной воде, чистили зубы, умывались, и, если кому уже было чего, брились. В умывальном помещении в одну длинную трубу были врезаны около полутора десятка кранов, а вместо раковин под кранами был установлен такой же длинный жестяный желоб, по которому вода стекала прямо в сливное отверстие. На умывание бойцу выделялось полторы-две минуты, так как вся рота должна была уложиться в двадцать минут.
  Вскоре поступила команда 'Строиться на завтрак', но в столовую я не попал, потому что на довольствие был зачислен только с обеда. Поэтому сразу после умывания меня в 'оборот', как говорится, взял старшина роты карантина. Проведя в вещевую кладовую, или, как привычней говорить в армии - 'каптерку', он достал банку прекрасной говяжьей тушенки, вскрыл ее, отрезал внушительный ломоть хлеба и всю эту прелесть вместе с ложкой вручил мне. Тогда я был уверен, что ничего вкуснее в жизни своей не ел!
  Пока я уплетал этот импровизированный солдатский завтрак, старшина, установив опытным глазом мои размеры, подобрал комплект хлопчатобумажного обмундирования со всей необходимой фурнитурой, кирзовые сапоги, портянки и сменное белье.
  Затем я был усажен в бытовой комнате, где, под руководством того же сержанта Полухина, пришивал к форме погоны, петлицы, подворотничок, прикручивал на петлицы эмблемы, к пилотке звездочку. Не могу похвастаться, что все прошло гладко, потому что, стоило моему наставнику отлучиться ненадолго, как один погон, из-за ошибки в предварительном 'прихватывании', оказался пришитым не на плече, как положено, а где-то на спине. И петлицу одну 'пришпандёрил', как говорил Райкин, прочно и надежно, но совершенно с обратной стороны воротника.
  Но все было исправлено, и к обеду я сверкал как новая копейка свеженькой до хруста ХБэшной формой, которую солдаты называли 'стекляшкой', начищенной медной бляхой солдатского ремня и 'нулевыми' сапогами с плохо гнущимися, пока еще, подошвами, ничем не отличаясь от своих товарищей-новобранцев.
  
  В солдатском распорядке дня, безусловно, важен каждый пункт - от подъема, до отбоя. Но то, что касается приема пищи, стоит на первом месте, особенно - обед. Ну, тут все понятно - трудно будет солдату с полной отдачей выполнять свой воинский долг, если он будет голодным!
  На команду к построению на обед мой желудок приятно заурчал как кот, давая понять, что утреннюю тушенку он уже давно усвоил и молодой организм, за сутки с лишним получивший впечатлений столько, что и за год в обычной жизни не наберется, совсем не прочь подзаправиться. Да и, честно говоря, очень уж не терпелось познакомиться с солдатской столовой.
  Как я уже говорил, гарнизон был маленький, поэтому все здания на его территории были расположены довольно кучно. Вот и от центрального входа роты карантина до входа в столовую было, от силы, метров сто, не более. Строй 'в колонну по три' из четырех взводов по тридцать человек в каждом, даже при самом плотном построении, имеет длину метров в сорок, не меньше. Так что не шибко разгонишься! А как же следование со строевой песней?! Тут и рот не успеешь открыть, как будешь на месте! Но отцы-командиры решили эту проблему, проложив маршрут следования не напрямую, а вокруг казармы. Это позволило выиграть дополнительно метров двести к длине пути.
  И вот, старательно напрягая молодые луженые глотки традиционной и популярной в то время в войсках 'Не плачь, девчонка' под строевой чеканный шаг, мы прибыли на плац возле столовой. Последовала команда 'Справа по одному в столовую шагом марш'. Длинной живой цепочкой рота просочилась в обеденный зал, который представлял собой довольно просторное помещение, способное уместить до трех сотен человек сразу. Расселись за длинные столы, по десять человек за каждый. На краю каждого стола стояли чугунные бачки с первым и вторым блюдами, поднос с нарезанным хлебом - по буханке 'черного' и 'белого' на стол, чугунный чайник с компотом, стопка алюминиевых мисок, кружек и ложек из того же металла. Последовала команда 'Раздатчикам приступить к раздаче пищи!'.
  Раздатчиками, как правило, были те солдаты, которые сидели у самого края стола. Обязанность, хочу вам доложить, весьма ответственная, и где-то, даже, опасная! А ну, если, допустим, раскладывая пищу по мискам, он не рассчитает, и кому-то больше достанется, а кому-то - меньше?! Или вообще окажется, что кто-то законной порции не получил вообще?! Могут тут же последовать жесткие санкции со стороны обделенных товарищей! В лучшем случае 'обмишурившийся' раздатчик рисковал сам остаться без еды! Поэтому он всегда относился к своим обязанностям со старанием сапера.
  Когда варево из первого бачка, про которое в меню на входе значилось, что это 'кислые щи с порционным мясом' появилось и в моей тарелке, я его смог рассмотреть тщательней и даже понюхать. Запах с избытком подтверждал, что содержимое тарелки действительно кислое, но внешне на щи оно было похоже мало. В жидком содержимом, кроме бесформенных ошметков капусты и кусков картофеля с невырезанными 'глазками', лежало еще что-то, бледного цвета и блестящее. 'Порционное мясо' - предположил я. Перевернув таинственный предмет в тарелке, я понял, что это обыкновенное вареное сало с лоскутом совершенно небритой свиной шкуры.
  Во рту у меня все еще оставался вкус утренней тушенки, поэтому я не рискнул 'смывать' его этим весьма сомнительным блюдом. 'Перекушу 'вторым'' - решил я, тем более что многие из моих соседей по столу, не оценив достоинств щей, слили их обратно в бачок, что бы освободить миски под кашу. Раздатчику, приступившему к распределению содержимого второго бачка, приходилось делать небольшой замах, что бы светло-серый слипшийся ком какой-то вареной крупы с кусочками все того же 'порционного мяса', сочно чавкнув, отлип от половника и выпал в тарелку. Осторожно копаясь ложкой в невиданном доселе месиве, я тогда еще не знал, что лежащая комом в моей тарелке субстанция является ничем иным, как знаменитая и широко распространенная в армии перловая каша, на военном жаргоне имеющая множество названий: 'дробь шестнадцать', 'шрапнель', 'сечка', 'кирза' и так далее. Я еще вернусь в своем повествовании к теме солдатской кухни более подробно, но тогда я так и не рискнул отведать какое-либо из предложенных блюд, тем более что внезапно поступила команда 'закончить прием пищи'. Следуя примеру моих более опытных товарищей, которые в 'карантине' провели уже почти месяц, я быстро сжевал положенные мне куски белого и черного хлеба, запивая компотом - единственным блюдом на столе, более-менее соответствующим своему названию.
  - Рота, встать!!! - Пробасил сержант. - Выходим строиться на улице!
  Так прошло мое первое знакомство с солдатской столовой, которое оставило о себе, честно говоря, гнетущее впечатление. Выходя из столовой почти с таким же чувством голода, как и заходил, я с большой тоской вспомнил вчерашнюю курицу с консервами, которыми меня снабдили в дорогу еще дома, да и с большим удовольствием умял бы еще одну банку утренней старшинской тушенки.
  В тот день я с трудом дождался ужина и, с довольно таки хорошим аппетитом, умял слабое подобие картофельного пюре с куском жареной рыбы. Оно и понятно - голод не тетка!
  
  Через три дня после моего вступления в армейское братство карантин закончился. Командир роты капитан Мельников решил не оставлять меня на второй поток, который должен был сразу же сменить наш - первый.
  - А чему тебя тут еще учить? - Размышлял Мельников. - Вот в настоящую роту попадешь - там быстрее всему научишься. Жизнь заставит!
  Сто с лишним человек разъехались по нескольким строительным батальонам, разбросанным по Московской области. В нашем маленьком гарнизоне остались только двенадцать свежеиспеченных бойцов, среди которых был и я.
  
  
  
  
  Глава 5.
  'Не ссыте, духи!'
  
  
  Тот день запомнился мне на всю жизнь. Даже не день, а последовавшая за ним ночь. Нет, ничего такого страшного и жуткого тогда не произошло, но впечатления, которые я получил, превзошли все мыслимые ожидания.
  В общем - все по порядку.
  Как я уже говорил, двенадцать выпускников КМБ, в число коих входил и ваш покорный слуга, были распределены в воинскую часть, которая являлась военно-строительным батальоном. Тысячи ему подобных подразделений были разбросаны по всей территории тогдашнего Советского Союза.
  Батальон состоял из пяти рот, три из которых были чисто строительными, одна была механической, и еще одна, куда нас и определили, являла собой 'сборную солянку' со сложной в штатном смысле структурой.
  Наша рота - третья, состояла из четырех взводов, численность каждого из которых значительно превышала штатную численность личного состава во взводах строевых войск.
  Первый взвод состоял исключительно из хозяйственников, то есть солдат, работавших в столовой, на вещевом и продовольственном складах, водителей хозяйственной части, кочегаров котельной, и прочих других. Сюда же входили электрик, фотограф, художник, портной, сапожник, и киномеханик.
  Второй состоял из батальонной элиты, или, если сказать по-современному - 'белых воротничков'. Это были экспедиторы, связисты АТС, геодезисты, штатные дежурные по штабу, по КПП и так далее.
  Третий взвод называли 'монтажкой', потому что был укомплектован исключительно бригадами монтажников-сантехников, монтажников-электриков, монтажников железобетонных конструкций, газосварщиков и электросварщиков.
  И, наконец - четвертый взвод, также как и второй, считался 'блатным', потому что его бойцы работали в расположенном рядом большом военном городке подсобными рабочими магазинов военторга.
  В этой сложной структуре нам еще только предстояло разобраться, полностью влившись в большой солдатский коллектив, как говорится - и телом, и душой.
  
  А пока мы стояли у входа в казарму, где нам предстояло жить, робко заглядывая в зияющий черный вход, из которого веяло холодом. Так же, наверное, наши первобытные предки со страхом заглядывали в темную глубокую пещеру, прежде чем зайти и победить страшного и жестокого зверя, скрывающегося в ней.
  На самом деле и прохлада, и темнота с самого порога, которыми встретил нас наш будущий дом, внеся смятение в молодые солдатские души, объяснялись просто. Двухэтажное кирпичное здание, в котором расположились четыре роты, в том числе и наша, не хуже термоса сохраняло прохладный воздух и в самую жаркую погоду, а сразу за 'предбанником' казармы начиналась 'взлетка' - длинный коридор, освещение которого было выключено. Вот вам 'чернота и холод'.
  Привел нас сюда старшина роты КМБ, и передал, как говорится - 'из рук в руки', со всеми нашими пожитками старшине третьей роты прапорщику Головнёву. Он медленно обошел наш маленький строй, источая 'атомную' смесь из запахов перегара, чеснока, пота и тройного одеколона, внимательно осматривая каждого из нас, нашу одежду, обувь и рюкзаки с гражданской одеждой, которые нам предстояло организованно, почтой, отослать домой.
  - Ну что, сынки! - Как-то совсем не по-отечески, даже - с насмешкой, произнес он. - Вешайтесь! - После чего заржал противно и мелко, как конь на издыхании.
  Мы все дружно, как по команде, вздрогнули всеми своими существами, потому что это 'вешайтесь' слышали уже неоднократно, но из уст не отцов-командиров, а солдат-старослужащих, где бы они нам не встречались. А тут целый прапорщик нам такое выдал!
  Удивиться и ужаснуться услышанному в полной мере нам помешало появление двух офицеров - старших лейтенантов.
  - Вот, ротный, - подскочил к одному из них прапорщик, - молодых из карантина привели!
  Старший лейтенант, так же как и старшина, пару минут назад, внимательно, как говорят военные - визуально, нас изучил.
  - Здравствуйте, товарищи новобранцы! - Неожиданно он, вскинув руку к козырьку фуражки, поздоровался с нами.
  - Здр-в-му-мы-у-м... Так примерно выглядела наша первая попытка поздороваться с нашим ротным. Судя по тому, с каким разочарованием на лице он развел руками и с какой ехидцей на рожах захихикали его зам и старшина - она была не совсем удачной.
  - Это что еще за хор пьяных бычков?! Я что-то не понимаю, чему вас в карантине целый месяц учили?! Бойцы, я вам даю еще одну попытку, и если вы ее не используете с пользой, то будете долго и упорно тренироваться, только на ходу, наматывая круги вокруг стадиона! Понятно?!
  - Здравствуйте, товарищи солдаты! - Повторил приветствие офицер.
  - Гав гав гав гав гав!!! - Что означало: 'Здравия желаю, товарищ старший лейтенант'. Выдали уже стройно, четко и громко, вспомнив, как этому учили на КМБ.
  - Во-о-от! Можете же, когда захотите! - Обрадовался ротный. - Смотрите-ка - еще и служить не начали, а уже косить пытаются! Ну, как говорится, добро пожаловать в третью роту! Я - командир роты, старший лейтенант Скворцов, вот мой заместитель - старший лейтенант Агеенко, а это старшина - прапорщик Головнев. Александр Петрович, - обратился он к заму, кто у нас из сержантов сейчас свободный?
  Агеенко назвал несколько фамилий.
  - Давай-ка, вызывай Вебера, пусть командует. Значит так, товарищи солдаты, сейчас сдаете старшине свои рюкзаки, а сами идете в Ленинскую комнату, берете Уставы и учите текст Присяги. Понятно? Через месяц у вас принятие Присяги, так что все должно отскакивать, как от зубов. Скоро подойдет младший сержант Вебер, он будет командовать вашим отделением. А уже после, когда вы станете полноценными военнослужащими...
  - И вас можно будет драть по полной! - Вставил Головнев, и собрался, было, опять мерзко заржать, но суровый взгляд, словно выстрел, ротного на корню задавил эту попытку старшины.
  - Когда вы станете полноценными военными, - повторился Скворцов, - вас распределят по взводам и по бригадам. Все понятно?!
  - Пон...ага...онм...ммн... - Мы ужаснулись сами себе!
  - Нет, они точно хотят побегать! Вам все понятно!!! - Уже рявкнул ротный.
  - Так точно!!! - Выпучив от старания глаза и радуясь лояльности командира, ответили мы.
  
  Со своим командиром младшим сержантом Владимиром Вебером мы познакомились через пару часов. Родом он был из Казахстана, куда его многочисленные предки заселились еще в конце восемнадцатого века, принимая активное участие в миграционном движении на многоземельные восточные и южные окраины Российской Империи.
  Белобрысый и голубоглазый, как и полагается представителю германской расы, он предстал пред нами в свежевыстиранной и тщательно выглаженной форме, сверкая желтыми металлизированными лычками на погонах. Как оказалось, всего пару месяцев назад он окончил сержантскую учебку и работал в кочегарке, ожидая, как говорится, своего личного состава. И вот дождался! Представившись, сержант познакомился с нами, тщательно записывая в блокнот ФИО и еще кое-какие данные, выясненные в короткой беседе с каждым. Подробнее о нашем отделении поведаю попозже, а сейчас продолжу рассказ о знакомстве с ротой.
  Под приглядом нового младшего командира мы 'зубрили' Присягу до самого вечера, пока дневальный не проорал команду 'строиться на ужин'.
  Вот тут нас ждал настоящий шок!
  Как оказалось, численность личного состава роты составляла около двухсот пятидесяти человек! А все потому, что около сотни военных строителей призыва 1981го года еще не успели уволиться - кто-то не завершил аккордное задание, которое получал каждый, собирающийся на дембель боец, а кого-то командование просто 'тормозило' в наказание за дисциплинарные проступки в течение службы, что активно практиковалось в то время.
  Вебер вывел нас на общее построение и поставил на левом фланге строя. Представляете, какие ощущения мы испытали, когда удостоились внимания сразу сотни с лишним старослужащих! Сколько сугубо армейских шуток-прибауток, обещаний устроить 'сладкую жизнь' и научить Родину любить, а главное - традиционных и уже неоднократно ранее нами слышанных призывов совершить суицид через повешение услышали мы в те минуты! В общем, чувствовали себя так же, как овцы, окруженные со всех сторон клетками с хищниками, готовыми сожрать их в любой момент, дай только волю.
  Лавину кипящих эмоций, направленную на нас, остановил появившийся из 'зева' казармы заместитель командира роты старший лейтенант Агеенко.
  - Ну, и чего мы так радостно защебетали?! Прям как голуби?!
  - Так голуби же не щебечут, товарищ старший лейтенант! - Раздался веселый голос из строя, тут же подхваченный дружным смехом.
  - А это кто там такой умный? Петренко? Смотри, а то не то, что защебечешь - страусом запоешь у меня!
  Новый взрыв хохота.
  - Все, хватит! - Прекратил балаган офицер. - Внимание сюда! Товарищи военные строители, в нашу роту прибыло молодое пополнение, пока еще двенадцать бойцов. По выпуску второго потока карантина должны поступить еще около двадцати человек. Это ваши, так сказать, младшие братья-товарищи. Так что, господа старослужащие, помогайте им, учите, подсказывайте. Узнаю, что кто-то издевается над ними, минимум - суток на пять к Денисову (майор Денисов - начальник местной комендатуры и гауптвахты, которого военные строители боялись, как черт ладана) отправлю, максимум - в дисциплинарный батальон оформлю. Вы меня знаете. Поэтому, прошу любить и жаловать!
  - Жаловать - не обещаем, но любить будем по полной программе! - Раздался мрачный низкий голос из строя, вызвавший новый прилив радости у старослужащих.
  - Федулов, ты, что ли, такой любвеобильный?! - Среагировал на реплику Агеенко. - С огнем играешь! Смотри, а то к тем полгода, что тебе осталось дослужить, прибавится еще пара лет, только уже в дисбате! Старшина, веди роту на ужин!
  В столовой основная часть нашего отделения заняла полностью один стол, а оставшиеся два бойца, в том числе и я, были усажены старшиной к ветеранам.
  Вот тут и произошло то, что внесло значительную коррективу в наше представление об отношениях в солдатской среде, даже вызвало некую сумятицу в только начинавших вникать в тонкости и нюансы армейской жизни молодых бойцов.
  Дело в том, что в общественном мнении давно и прочно укоренилось понятие о дедовщине, как о крайне негативном и порочном явлении. Поэтому любой призывник трудности и лишения армейской службы, которые он, согласно Присяге, должен преодолевать стойко, увязывал не так с выматывающими занятиями по боевой и политической подготовке, нарядами, тяжелыми работами и т.д., как именно с ней - дедовщиной. Именно с ней он, прежде всего, готовился встретиться по приходу в войска, морально и психологически. Думаю, кто служил, тот со мной полностью согласится.
  Вот и мы - два 'духа', которым, по нашему мнению на тот момент, очень сильно не повезло оказаться за одним столом со старослужащими, присели на краешке, как говорят - 'как сороки на колу', и боялись даже прикоснуться к чему-нибудь.
  - Ну, что тут у нас сегодня? Чем нас нынче Авдюха кормит? - Поднес к емкости с едой нос чеченец Магомед, или проще - Мага, по фамилии Ахметдинов, нефтяник из Грозного. (Авдюха, как мы узнали позже - майор Авдеев, зам. командира батальона по хозяйственной части).
  - Вермишель с тушенкой! - Поковырявшись в бачке половником, заключил ветеран. - Ну-ка, сынки, давайте свои миски.
  Мы с Юркой Кожуховым (именно так звали моего 'брата по несчастью' и будущего хорошего друга) решили, что это нам послышалось. Вытаращили глаза друг на друга, а потом на старослужащего.
  - Не ссыте, духи, - повторил Мага, улыбаясь - а то голодными останетесь!
  Мы молча протянули свои алюминиевые тарелки. К нашему великому удивлению ветеран основательно загрузил их вермишелью, стараясь, что бы и тушенки в ней было достаточно.
  - Давай, налегай!
  Другой, сидящий рядом старослужащий подал нам по куску хлеба.
  - С чернягой хавайте, так сытнее. - Наставил он.
  Вермишель показалась невообразимо вкусной, и, как я думаю, не только из-за тушенки, а еще из-за того, что ухаживали за нами сами ветераны. Жирная точка в этой истории была поставлена еще одним из сидевших с нами за столом ветеранов, который сходил к окошку выдачи хлеба, и принес целую тарелку рафинада, к тем трем, или четырем кускам, которые полагалось на каждого к чаю. Мы не успели выхлебать и по пол чашки горячего напитка, как сержант Вебер подал нашему отделению команду 'закончить прием пищи'.
  - Погоди, младшой! - Подал голос кто-то из ветеранов. - Пусть духи нормально поедят.
  'Младшой' не возражал. Буркнув только: 'Побыстрее заканчивайте, и на улицу строиться', вышел из обеденного зала.
  - Все, сынки, - громко сказал Ахметдинов, когда чай был допит, - бегом на улицу, а то ваш Вебер там заждался! И запомните: пока мы тут, никто вас не тронет!
  Сказать, что мы были удивлены - не сказать ничего. К тому же, справедливости ради нужно добавить - приятно удивлены!
  
  Ситуацию нам прояснил, как говорится - 'в дружеском разговоре за жизнь', во время перекуров, наш сержант. Он был первым, кто подробно разъяснил все тонкости солдатской иерархии. А тонкостей, нюансов и особенностей оказалось тут не так уж и мало.
  
  Глава 6
  
  '- Вы кто, рядовой?!
   - Дембель. А ты кто?
   - Генерал.
   - Хм, тоже не плохо'.
  
  
   Итак, о солдатской иерархии, или, если сказать проще - о 'дедовщине'.
  'Дедовщина - это процесс обучения, воспитания и ввода в армейский быт солдат молодых солдатами более опытными (старослужащими)' - примерно так в разных справочных изданиях или словарях определяется этот термин. Только это, и более ничего, подразумевая, что все остальное - "неуставные взаимоотношения".
   Откуда же пришла в Советскую Армию эта неуставная система деления или 'сортировки' военнослужащих низшего, так сказать, армейского звена по величине периода воинской службы, или, говоря короче - 'по сроку службы'?
  Среди множества мнений по этому поводу бытует даже такое, что это, безусловно - негативное явление проникло в армию из тюремной зоны. Мол, в связи со значительным недобором по призыву в послевоенное время (из-за нарушенных войной естественных демографических процессов в стране), руководство государства решило призывать в армию даже молодых людей с судимостью (по 'легким' статьям), что раньше было категорически запрещено. Вот новобранцы с уголовным прошлым и принесли в армейскую среду и тюремные порядки, и жаргон, и все то остальное, из чего складывалась дедовщина.
  Так как в 'строевые', или 'боевые' войска зеков не брали, то вся эта масса 'легких' уголовников досталась стройбату. Мне один офицер-пенсионер рассказывал, что в 70х годах прошлого века, в строительном батальоне, где он служил начальником штаба, количество судимых военных строителей доходило до 30%!
  Ну, стройбат, не стройбат, а распространилась эта зараза благополучно и по остальным родам войск, так что дедовщину в Советской Армии можно считать явлением повсеместным.
  Должен сказать, что набор терминов вокруг дедовщины не являлся чем-то единым, строго определенным и постоянным, как Устав Вооруженных Сил, например, а изменялся не только со временем, но и территориально, т.е. - названия многих понятий могли сильно разниться даже в рядом расположенных частях и гарнизонах, не говоря уже об округах.
  
  Чтобы не ходить вокруг да около, расскажу, как это было в нашем строительном батальоне.
  
  В иерархической лестнице на самом низшем уровне стоял 'дух' (он же - 'салабон', 'запах', 'желудок'). Это солдат, или, применительно к стройбату - военный строитель на первом периоде службы, и длился этот период до следующего, после призыва, приказа министра обороны. Почему именно 'дух'? Тут версий несколько.
  По одной из них, самой распространенной - 'свежепризванный' солдат, которого даже солдатом-то назвать еще пока нельзя - самый бесправный человек в армии, желания и мнения которого абсолютно никого не интересуют. Он - никто, бестелесное создание, то есть - дух! Почему - бестелесное? Наверное, потому, что, в большинстве своем, новобранцы на первом периоде службы, после резкого перехода на армейскую еду, гораздо менее калорийную, по сравнению с домашней пищей, резко теряют в весе. В результате, новенькая военная форма, которую выдают, зачастую, не очень-то обращая внимание на размер, висит на них 'мешком', словно на вешалке, а не на теле человека.
  По другой версии, новобранцев называют 'духами' из-за исходящего от них тяжелого запаха пота, которым пропитывается вся одежда, особенно - портянки, в результате изнурительных занятий, тренировок, и работ.
  Что интересно, у 'духа' есть, оказывается, своя ипостась - 'запах'. Это тот же 'дух', но еще не принявший воинскую присягу, а поэтому обладающий кое-какими преимуществами. С новобранца, не принявшего присягу, как говорится - 'взятки гладки', то есть - его нельзя, пока еще, привлекать к несению воинской службы: к нарядам, боевым дежурствам, или к работе на производстве, если применительно к стройбату.
  
  Следующим в цепочке 'неуставных' званий следовал 'молодой'.
  'Молодым', по солдатскому определению, как я упомянул ранее, становится 'дух', дослуживший до первого Приказа Министра Обороны о призыве на срочную службу лиц, достигших совершеннолетия, следовавшего сразу после того приказа, согласно которого, собственно, и был призван в армию.
  'Молодой' никаких преимуществ вместе со своим 'званием' не получал, оставаясь практически таким же бесправным, как и 'дух'. Хотя в частях, где традиции 'дедовщины' чтились особенно, 'молодые', все же, пользовались некоторыми привилегиями, по отношению к сослуживцам меньшего срока службы. К примеру, на работы по уборку территории, казарм, в столовую, и так далее, в первую очередь направляли солдат раннего срока службы, и если выбор стоял между 'молодыми' и 'духами', то в 'правильных' частях работать шли последние.
  Так и тащили свою 'лямку' 'молодые' на положении крепостных крестьян целых шесть месяцев. Грязные, физически изматывающие работы, изнуряющие наряды, придирки, и, чего уж греха таить, издевательства старослужащих - вот именно такими, зачастую, оставались в памяти отслуживших в армии парней эти тяжелые месяцы.
  Кардинально ситуация менялась после выхода очередного приказа министра обороны, когда 'молодые', пройдя через тернии, добирались, наконец, до звезд, и становились 'черпаками'.
  
  'Черпаки' лично мне чем-то напоминали велоцирапторов - динозавров юрского периода, одних из самых опасных, кровожадных и умных хищников, охотившихся стаями. Они не были гигантами, коими являлись многие из их сородичей, как хищные, так и травоядные, но, благодаря своему коварному разуму, могли одолеть любых соперников, даже самых крепких и жестоких!
  Солдаты, достигнувшие, так сказать, 'экватора' своей службы, еще не обладали такими правами, какие имели 'деды', но были уже свободны от тех обязанностей и повинностей, которые несли на своих плечах 'молодые'. 'Еще очень свежо в памяти 'черпаков', - объяснял нам наш сержант, - их недавнее положение бесправных и постоянно понукаемых бойцов, отсюда их злость и, нередко, чрезмерная жестокость по отношению к своим младшим товарищам'. Короче говоря - у многих, получивших спустя год службы положенные права и свободы, было желание просто отыграться за свою предыдущую унизительную ипостась.
  Но время шло своим чередом. Армейские будни, наполненные однообразием службы, легко умеряли пыл даже чересчур горячих сердец, постепенно сглаживая их озлобленность и жестокость. Конечно же, немало в солдатских коллективах было таких субъектов, которые не желали, или просто не могли угомониться, в силу скверности характера или большого пробела в воспитании, до самого окончания службы. Они то, в основном, и являли собой самую главную причину негативности такого явления как 'дедовщина', потому как редко пренебрегали возможностью показать свое весьма сомнительное превосходство над новобранцами, значительно усугубляя их и так нелегкое армейское бытие жестоким отношением и, чего уж греха таить, откровенными издевательствами. Ну, как говорится: 'в семье не без уродов', а в такой огромной семье, которой является армейский коллектив, их тоже было не мало.
  Вернемся же к солдатской иерархии.
  После выхода третьего приказа Министра Обороны бывшие 'черпаки' становятся 'дедами'.
  'Дедушка должен быть ленивым, вонючим, с большим 'мамоном' (животом, то бишь), и добрым'. Вот примерное определение, под которое во времена моей срочной службы попадал боец - военный строитель после полутора лет службы.
  Этим, как говорится, все сказано!
  Оно и понятно - до дембеля остается всего ничего, настроение от осознания данного факта должно быть на высоте! Тут уж не до каких-то там 'молодых' с их заморочками! Ясное дело, что все тяготы, выпадавшие по службе на 'дедушек', автоматически перекладывались на плечи тех же новобранцев. Но нередко, справедливости ради должен заметить, те же самые 'дедушки', как ни странно, в процессе, так сказать, выполнения служебных обязанностей, становились, что говорится, бок о бок с младшими товарищами, и личным примером показывали, как нужно Родине служить. Хотите - верьте, хотите - нет!
  Ну и, наконец, на самой высшей ступени солдатской иерархической лестницы прочно восседали 'дембеля', или - 'ветераны'. Солдат достигает этого уровня после выхода очередного Приказа Министра Обороны, согласно которому он должен быть демобилизован из Вооруженных Сил.
  Характер 'дембелей' уже начисто лишен лихорадочности, суетливости, азарта и жесткости 'черпаков', горделивость и важность, оставшиеся от 'дедушек', тоже практически сходит на-нет. Остается только равнодушие ко всему вокруг, снисходительность, и легкая, светлая грусть во взгляде.
  Опять же, это вполне понятно: согласно Приказу 'дембель' - практически цивильный человек, честно отдавший свой долг Родине! Он уже всеми мыслями там - дома, на гражданке, строит планы на будущее, представляя его самым светлым и счастливым! Осталось только выполнить аккордное задание, подписать 'бегунок' (или 'обходняк'), получить все положенные документы, и....
  Почему, спросите, грусть? А потому, что, как не крути, службе отданы целых два (а то и три) года жизни, лучших года, потому как это годы молодости - бесценного периода в жизни любого человека!
  Часто по этому поводу слышал что-то типа: 'Вот, сколько лет жизни потерял!'. А я с этим никак не могу согласиться, как и многие другие.
  Возьмем, к примеру, все тот же стройбат.
  Немало новобранцев на службу приходили, уже владея какими-то специальностями. Конечно же, их умения и навыки старались использовать на службе, что говорится, по максимуму. Но в большинстве своем молодые бойцы имели за плечами только 'десятилетку', а то и того меньше. Для этого в строительных войсках существовала целая сеть так называемых 'учебок', где бойцы приобретали всевозможные профессии и специальности. Учили там, скажу я вам, на должном уровне, так что по окончанию учебы в строительные батальоны приходили готовые специалисты. После нескольких месяцев практики на строительстве они превращались в настоящих мастеров своего дела. Конечно же, приходили и такие новобранцы, которых чему-либо научить было весьма проблематично: или просто ни на что не способные, или до безобразия ленивые. Таких военных строителей, как правило, определяли на самые примитивные и низкооплачиваемые работы, или, как у нас говорили - 'на лопату'.
  К счастью, подобных 'кадров' было не много, а большая часть уволившихся в запас бойцов приходили домой с хорошими специальностями, которые были затребованы на гражданке, и гарантировали демобилизованному достойное трудоустройство.
  Так что если кто и считает армейскую службу потерянным временем, то пусть винит в этом только себя, и никого другого.
  Вторая причина, по которой 'ветерану' могло взгруснуться - предстоящее расставание с друзьями-товарищами, с которыми бок о бок он и провел эти годы. Кто-то из них тоже уволится и полетит на всех парах к родному дому, а кто-то еще останется, что бы продолжать службу и ждать своего Приказа МО. Не буду объяснять, что такое настоящая армейская дружба, большинству читателей это и так известно. Скажу только, что прекрасно помню, какие эмоции испытывал, когда сам покидал свою часть. Если бы кто-то, в первые дни моей службы, рассказал о чувствах, которые будут обуревать меня в тот момент - ни в жизнь бы не поверил!
  
  Вот так - кратко и бегло, я попытался обрисовать вам структуру неуставной солдатской иерархии, которая была характерной в нашем строительном батальоне во время моей службы.
  Еще раз позволю себе подметить, что это явление, со всеми своими традициями и терминологиями, не являлось чем-то стандартным, и постоянным для воинских частей того времени, даже расположенных рядом. Наверное, что-то подобное имеет место быть и в современной Российской армии, только значительно измененное и урезанное. Из-за чего - сами понимаете.
  Обязательно хотелось бы упомянуть о некоторых обычаях или, если можно так сказать, ритуалах, имевших место быть в солдатской среде.
  Для 'духа', до того момента, как он поднимется на одну ступень в солдатской иерархии, существует только один ритуал, к тому же уставной и, главное - почетный для любого военнослужащего: Присяга.
  И вот наступает пора становиться 'молодым'. Думаете, одного Приказа МО достаточно для этого?
  Как бы ни так!
  По установившейся в войсках, со времен появления 'дедовщины', традиции, новобранец, переходящий в категорию 'молодых', должен пройти самую настоящую порку! Да, да, именно - порку, самым обыкновенным солдатским ремнем! Порка эта и являлась самим, что ни на есть, солдатским неуставным ритуалом, и так и называлась: 'принятие духа в молодые'. Принимать имел право новоиспеченный 'дедушка' (по крайней мере, у нас - в батальоне). Ремнем, увенчанным увесистой медной бляхой, он должен был шесть раз стегануть принимаемого по 'пятой точке', причем с такой силой, что бы на мягких тканях этой самой 'точки' отпечаталась звезда, красовавшаяся на бляхе. Жестоко, да? Но, справедливости ради должен сказать: хоть стройбатовцев и называли 'зверями, которым даже оружие не дают', у нас все это проходило в гораздо более мягкой, и, даже, доброжелательной форме. Все дело в том, что многих новобранцев 'прикрепляли' к старослужащим для того, что бы те передавали им свой опыт, готовили себе, так сказать, смену. Принято было, что ритуал перевода солдата в 'молодые' мог проводить, прежде всего, его наставник. Так что все проходило в чисто символической форме, в том числе и 'шлепание' ремнем по заднице. Шлепал 'дедушка' личным ремнем, из натуральной кожи, (или мог для этого случая приобрести новый, в Военторге, стоявший на то время, если мне память не изменяет, целое состояние - аж три рубля!). После ритуальной экзекуции 'принимающий' мог написать на орудии приема какое-нибудь пожелание, или просто - автограф, и торжественно подарить новоявленному 'молодому'. До этого времени, должен заметить, новобранец кожаный ремень носить не имел права, а пользовался 'деревянным', как называли атрибут из прессованной бумаги.
  Подобный ритуал проводился и в случае 'перевода' 'молодых' в 'черпаки', но ударов ремнем там должно было быть уже не шесть, а двенадцать! Только по факту ничего такого, на моей памяти, не происходило, а если и случалось, то было больше похоже на комедийное шоу, сопровождавшееся диким хохотом и беготней по казарме (как правило, после отбоя, когда уходил ответственный по роте офицер или прапорщик). В конце концов, из переходящих в черпаки 'чуханов' назначалась жертва, которая и проходила вышеупомянутую экзекуцию по всем правилам за всех своих товарищей.
  Хотелось бы отдельно описать церемонию приема или перевода в 'дедушки'. Она тоже подразумевала порку, и ударов должно было быть аж восемнадцать, только не ремнем, а.... В общем, все происходило так: без пяти минут 'дедушка', натужно кряхтя и стеная, при помощи 'молодых' укладывался на заранее любовно подготовленную постель животом вниз, а 'предмет экзекуции' тут же покрывался подушкой. Вот через эту подушку назначенный 'молодой' и стегал кандидата заранее захваченной в бытовой комнате суровой ниткой. И горе ему, если экзекутируемый завизжит от боли!
  
  Всем, прошедшим срочную службу, да и не только, хорошо знакомо такое понятие, или один из главных пунктов в списке солдатских традиций, как 'сто дней до приказа'.
  'Приказ Министра Обороны СССР о демобилизации отслуживших солдат-срочников, и новом наборе на службу лиц, достигших призывного возраста' опубликовывался день в день два раза в год. Ровно за сто дней до вожделенной даты для 'дедушек' и наступал этот томительно-восторженный период. Сами посудите: до приказа еще целых сто дней, да и потом отпускают-то далеко не в тот же день, о чем уже упоминалось выше. Этот факт и томил, и раздражал. Но, с другой стороны, что такое какие-то три с небольшим месяца по сравнению с двумя, а то и тремя годами!
  Первым-наперво, в начале стодневного периода деды стриглись наголо, чем очень сильно нервировали и раздражали командование. Хотя меня сильно удивлял один факт: наш комбат, например, за грубое нарушение воинской дисциплины, (самоволка, употребление спиртных напитков, и др.) провинившихся сразу же стриг 'под ноль', а затем уж объявлял 'сутки', или наряды. А вот когда солдат сам стригся - сильно возмущался. По всей видимости, его, как и остальных отцов-командиров, волновал не сам факт 'оболванивания', а повод, к нему приведший.
  И не зря они волновались, командиры-то. Ведь при наступлении стодневного периода многие нерадивые, так сказать, военные строители постепенно 'забивали' на свои трудовые и служебные обязанности, всецело отдавшись мечтам о близком дембеле, и заботам по подготовке к этому знаменательному событию.
  Вторым немаловажным делом для 'стодневного дедушки' было ведение календаря, в котором он с превеликой любовью и тщательностью зачеркивал каждый прошедший день, приближавший его к долгожданной дате. Кстати, к этим подсчетам активно привлекалось и молодое пополнение. Не по своей, естественно, воле.
  А происходило это так. В любой момент, любое время дня и ночи, 'дедушка', от нечего делать, или дабы лишний раз потешить себя фактом приближающегося дембеля, мог спросить у 'духа':
  'А скажи ка, душара бестелесный, сколько осталось дедушке до приказа?!'
  Не так уж и просто было производить новобранцам эти подсчеты. Да, просто тут пальчиком по календарику не поводишь, считая заветные дни. А все потому, что в период 'стодневки' существовала своя временнАя, так сказать, система.
  Что за система, спросите? А все просто: сызмальства каждый человек знает, что сутки начинаются с 00:00, и заканчиваются в 24:00. 'Дедушкины' же сутки, входившие в заветные 'сто дней', тоже длились двадцать четыре часа, но начинались они отнюдь не с 'нулей'.
  'Масло съели, день прошел' - именно эта фраза, это правило являлись аксиомой, ключом, позволявшим в любой момент вычислить точное количество дней до вожделенного события. То есть, если, допустим, вчера, после завтрака, до приказа оставалось сорок три дня, а на следующий день новобранцу задали этот ритуально-провокационный вопрос еще до утреннего приема пищи, то результат должен быть тот же - сорок три! Но сразу же после съедания за завтраком солдатами порционной 'таблетки' сливочного масла, законно наступали следующие - сорок четвертые сутки!
  В этом-то и заключалась коварность этих подсчетов, особенно если 'духа' заставали вопросом врасплох. Плата за ошибку, которая называлась 'калабахой', настигала тут же!
  Что такое 'калабаха', спросите? Ну, это, если так можно выразиться, родная сестра 'щелбана', 'лычки', и 'леща'. С 'калабахой' я был знаком еще со школы, но тогда она называлась 'фофоном'. Помню, на переменах мы собирались у подоконника, на который выбрасывали пару игральных кубиков. Игрок, 'выкативший' большее суммарное число, разницу проигравшему выдавал как раз этими 'фофонами'. На уроки нередко приходили с красными лбами, словно всю перемену просто стояли и колотили головами об стену.
  Ну, чего греха таить, в школьные годы были разные забавы, бывали и такие, бывали и похлеще таких.
  В общем 'калабаха', она же 'фофон', это такой способ физического воздействия, когда верхняя часть ладони и пальцы правой руки (если экзекутор - правша) плотно прижимаются ко лбу наказуемого, а средний палец с силой оттягивается пальцами левой руки, словно тугая пружина, после чего отпускается. В результате имеем целый букет не совсем приятных эмоций, ассоциаций, и, опять же, на какое-то время красный лоб.
  В солдатской среде (конкретно - в нашем батальоне) это называлось 'наплыл на 'калабаху'. Или - 'набанковал'.
  Да, кроме 'сколько дней до приказа', 'дедушек' шибко интересовало, так же: сколько им осталось яиц съесть, сколько раз кино в солдатском клубе посмотреть, сколько раз в бане помыться, и т.д.
  Вот и считайте.
  Кстати, по поводу 'считайте'.
  В нашем 'духовском' отделении этаким главой счетной палаты был Вовка Кортнев. Ему вменялось в обязанность каждый день все тщательно подсчитывать и регулярно сообщать нам, дабы мы в любой момент были готовы правильно ответить на любой коварный вопрос 'дедушек', и могли благополучно избежать 'наплыва'. Нужно сказать, что со своими обязанностями он справлялся неплохо. Не буду утверждать, что всегда идеально, но...неплохо.
  
  Но не могли 'дедушки' спокойно проживать 'стодневку', теша себя неминуемо приближающимся дембелем, и постоянно доставая 'молодежь' всякими глупыми и коварными тестами, ежели не знали, что вопрос: В ЧЕМ ехать домой, и С ЧЕМ, решен полностью. Под вопросительной формой местоимения 'в чем' подразумевалась дембельская форма, а под 'с чем' - дембельский альбом.
  Начнем с дембельской формы.
  Конечно, многие демобилизующиеся особо не озадачивались подготовкой гардероба, а просто брали свою 'парадку', выданную еще вначале службы, чистили, гладили... в общем - с любовью и трепетом приводили в порядок, что б потом в ней уехать на Родину.
  Кто-то вообще не заморачивался какой либо формой, а уезжал в гражданке. Таких, правда, было мало.
  Но были такие мастера по подготовке 'дембельского' платья, при виде работ которых всякие там Сен-Лоран, Версаче, Армани, и т.д., запили бы 'горькую' от зависти!
  Нет, они не придумывали всякие там новые модели, а просто делали 'конфетку' из уже существующих.
  Что представляли собой эти 'конфетки'? Да видели вы их, я в этом уверен, и не раз! Чаще всего на вокзалах, через которые непременно проходят все дембельские дороги. Вот сидишь, бывало, в зале ожидания, или по платформе туда-сюда шатаешься, перед глазами проносится довольно пестрая бесконечная толпа. И тут - бац! Вся пёстрость меркнет при появлении одного или нескольких парней в ярких до рези в глазах одеяниях! Понимаешь, что они в форме, в армейской форме, вроде бы. Но вот к каким родам войск этих бойцов, и их, так сказать, мундиры отнести - сие дело весьма затрудительное! Ну, отличить, на расстоянии, моряка от СУХОПУТНОГО воя еще можно было, десантника по голубому берету, опять же, опознать. Но без таких явных признаков - только вблизи, и при тщательном рассмотрении этого, с позволения сказать, произведения искусств солдатских модельеров-стилистов.
  Доходило до казусов.
  Кто-то мне рассказывал, что однажды наблюдал, на одном из столичных вокзалов, бьющихся в конвульсиях и истерике патрульных во главе с майором-начальником патруля. Рядом в полном недоумении стояла группа следующих на Родину бойцов-азиатов. Дело в том, что, на раскрашенных донельзя 'парадках', кроме положенных и не положенных 'значков' и 'знаков', на дембельских грудях патруль обнаружил медаль 'мать героиня'!
  
  Служивым людям описание процесса подготовки дембельской формы совсем ни к чему, они и так все хорошо знают и помнят. Процесс этот - дело долгое, нудное, требующее максимум терпения и старания.
  Могу перечислить материалы, которые применялись при создании дембельского платья:
  - красная бархатная ткань;
  - белый шелк;
  - красная шерстяная ткань;
  - белый ПВХ кембрик;
  - белая ПВХ изоляция от электрического двухжильного провода;
  - алюминиевая или медная проволка сечением не менее 1,5 квадратных миллиметров;
  - тонкая стальная проволока;
  - стеклотекстолит или гетинакс;
  - медная фольга;
  - рондолевые пластины;
  - белый шелковый шнур;
  ...
  Это только из того, что вспомнил.
  Впечатляет, да?
  
  Для оформления же дембельских альбомов уходил все тот же красный бархат или шинельная ткань, медная фольга, разноцветная гуашь, черная тушь, серебрянка, калька.
  
   Конечно, для того, что бы перечислить все обычаи и традиции в солдатской среде, связанные с 'дедовщиной' и свидетелем которых я был, нужно писать отдельную книгу. Поэтому я позволю себе ограничиться выше описанным, и продолжить рассказ о начале своей службы в роте. Настоящей службы в самой что ни на есть настоящей роте строительного батальона.
  
  
  Глава 7
  'Мне вас жалко, духи!'
  
  'В армии главное - присутствие духа.
  Если духов нет, все приходится делать самому'.
  
  Итак, после ужина, во время которого мы получили столько впечатлений, в том числе и приятных, по указанию командира роты, сержант усадил нас в Ленинской комнате, где мы учили наизусть, до самой вечерней поверки, текст Воинской Присяги.
  И вот она - первая (для нас) вечерняя поверка в роте!
  Я ранее описывал, как проходил в карантине этот священный, можно сказать, армейский ритуал. Но теперь мы, стоя, в первой шеренге, естественно, построенной на 'взлетке' роты, не верили своим глазам и ушам, так как в происходящем не наблюдалось и капли положенной священности и торжества.
   Это действо, скорее, было похоже на собравшихся поболтать, на сон грядущий, солдат и сержантов, из-за своеобразной конфигурации помещения вынужденных выстроиться в некое подобие двухшеренгового строя. Причем их непринужденной, дружественной беседе, то и дело сопровождавшейся смешками, а порою - и откровенным ржанием, все время мешал сержант-дежурный по роте, как-то вяло и неуверенно пытавшийся навести хоть какой-то порядок и провести, таки, поверку.
  Конечно же, все бойцы, которым было 'положено по сроку службы', стояли смирно, по линеечке, не шевелясь. К тому же, согласно положениям Строевого Устава, четко и громко отвечали: 'Я', услышав свою фамилию. Старослужащие же, с ленцой, потягиваясь и почесываясь, с немалой долей шутовства и иронии, зачастую откликались: 'здесь', ' присутствует', ' в наличии', и так далее.
  Что-то похожее на порядок в строю навел появившийся из канцелярии прапорщик - ответственный по роте. Пройдясь вдоль шеренг, он урезонил болтунов и особо смешливых, напомнив, как на поверке положено стоять и отвечать дежурному.
  Нужно сказать, что немалая часть роты в строю не стояла, а находилась в спальном помещении, откликаясь дежурному оттуда. Это, как вы уже поняли, были 'ветераны', томившиеся в части, с момента приказа о своей демобилизации, уже третий месяц. Прапорщик не обратил внимания на их отсутствие. Может быть из-за того, что уважал их, так сказать, 'срок службы', превысивший давно все необходимые нормы, а может и потому, что сам был чеченцем, а среди 'ветеранов' большинство были его земляками.
  Отсутствовали в строю не только ждущие, изо дня на день, демобилизации военные строители, но и те, которым увольнение 'светило' через полгода, или год. Это были бойцы, 'блатные', так сказать, должности которых позволяли им игнорировать, в какой-то мере, распорядок дня роты. Вот и получалось следующее:
  - Иванов! - Зачитывал очередную фамилию из списка роты дежурный.
  А вместо должного 'Я' в ответ за него отвечали товарищи:
  - Фотограф!
  Или:
  - Водитель с хоздвора!
  Или:
  - Художник!
  Или же:
  - Портной!
   В общем, кроме вышеперечисленных, в этом списке блатных должностей значились и сапожник, и электрик, и кладовщик, и кочегар, и телефонист, и так далее, и тому подобное.
  Нам, новобранцам, поначалу было невдомек: почему солдатам именно с этими специальностями разрешено не приходить в положенное время в казарму, чем же они так заняты были постоянно?
  Со временем разобрались.
   Дело в том, что у каждого из этих спецов постоянно имелся стопроцентный 'отмаз', или - железная причина, позволявшая не присутствовать на нудных и скучных построениях, политзанятиях, разводах, вечерних поверках, ПХД, и других мероприятиях согласно распорядку дня. Даже на прием пищи они приходили 'своим ходом' то есть - вне общего строя, и так же уходили.
   А причины находились следующие: художнику части, например, нужно было срочно подготовить целую кучу плакатов, транспорантов, и всякой другой наглядной агитационной лабуды к какому ни будь очередному празднику. Все это дело под неусыпным контролем замполита батальона, так что все вопросы, в случае чего, к нему. Зам по тылу командира части озадачил портного подготовкой к выдаче личному составу новой партии белья, а там одних 'вафельных' полотенец нужно 'подметать' несколько сотен, к примеру. Фотографу, по поручению начальника штаба, необходимо, к такому-то числу, отпечатать качественные фотографии военных строителей-передовиков для оформления Доски Почета. В общем, кого не возьми из этой когорты - придраться или привести к ответу не за что!
  Нет, бывали моменты, когда 'блатных' и 'слегка приблатненных' баловней судьбы брали за холенные загривки, и, словно шкодливых кутят, ставили, таки, в строй родной роты, приводя их в состояние породистых болонок, вдруг оказавшихся среди своры блохастых дворняг. Такое случалось, например, когда у командира роты было соответствующее для этого настроение.
  - Что-о-о-о?!!! Какую такую машину он ремонтирует?! - Выяснял он у командира взвода причину отсутствия на построении, к примеру, водителя хозчасти. - Час назад только видел, как он на ней по хоздвору жопу свою раскатывал! Что там еще ремонтировать, в этом 'ЗИЛе'?! Он ведь новый! Облизывает он его там, что ли, кроме всего прочего, со всех сторон?!!! Прапорщик такой-то, что б через две минуты этот водила-мудила стоял в строю, с любовью пожирая меня глазами!!!
  Ну, и в таком духе.
  В таких случаях даже батальонное начальство не в силах было помочь своим протеже.
  
  Ну, ладно, вернемся к нашей вечерней поверке. Вернее - к ее окончанию.
  С горем пополам, дежурный дочитал список личного состава, и, подав команду 'Смирно, равнение на середину!', доложил результаты поверки ответственному по роте.
  Когда была подана команда 'вольно, разойдись', сержант повел нас в спальное помещение, где нам - вновь прибывшему молодому пополнению были выделены шесть двуярусных коек. Мне достался верхний ярус, чему я, честно говоря, даже обрадовался, так как, хоть и не страдал никогда клаустрофобией, но, все-таки, комфортней себя чувствовал, когда сверху ничего не нависало.
  Ротный каптенармус выдал на нашу душу постельное белье, с матрасами, одеялами и подушками, и мы начали заправлять свои постели. Тут же, со всех сторон, понеслись комментарии по этому поводу, сопровождавшиеся смехом и плоским солдатским юмором, как обычно. Больше всех, конечно же, старались 'черпаки', которые изо всех сил соревновались между собой в тявканье и змеином шипении в наш адрес, но не более, так как рядом, в соседнем ряду, расположились 'ветераны'. Судя по раздающемуся, периодически, бульканью, звяканью металлических кружек и кряканью, дембеля мирно выпивали, обсуждая планы на гражданскую жизнь. Опрокинув по 'очередной', несколько стариков подошли к нам, и, прекратив злобное кудахтанье одним зычным рыком, стали делиться с нами опытом в нехитром деле заправки постелей, чем в очередной раз нас удивили. Но самое интересное, было впереди, как чуть позже оказалось.
  Когда постели были готовы, так сказать, к эксплуатации, Вебер построил нас перед кроватями, и подал команду 'отбой'. Навыки, приобретенные в карантине, растеряться ничуть не успели, так что через положенные сорок пять секунд мы уже лежали в постелях. Но, как положено в армии, новобранцы должны постоянно обучаться, улучшать и совершенствовать приобретенные навыки, так что, не дав нам понежиться в постелях и нескольких секунд, сержант рявкнул: 'Подъем!', и вот мы уже вновь стоим в маленьком строю, одетые, поправляя форму. Потом снова 'отбой' и 'подъем', снова....
  Весь этот тренинг был прекращен голосом со стороны 'расслабляющихся' в ожидании дембеля 'ветеранов':
  - Вебер, еще раз поднимешь 'духов', 'отбиваться' будешь вместе с ними!
  Этого было достаточно, что бы нас, наконец, оставили в покое, и, устроившись поудобней в своих койках, мы быстро уснули. Не мог помешать в этом даже постоянный гул, состоящий из бормотаний, смеха, топота, скрипа кроватей, команд дневального на тумбочке, раздраженного голоса дежурного по роте.
  Спустя час, а может и два - точно уже и не вспомню, когда личный состав, прекратив шатания и разгул по казарме, угомонился и тоже возжелал 'на боковую', 'дембеля', все это время мирно расслаблявшиеся в своем углу, решили размять кости, и никак иначе, как в турнире по бросанию друг в дружку подушками.
  Этот шум меня, почти просмотревшего первый сон, и разбудил.
  Выглянув осторожно, одним глазом, из-под одеяла, я увидел целые эскадрильи летавших под потолком подушек, которыми 'ветераны' самозабвенно пулялись, выдергивая из-под голов спящих бойцов, а иногда, даже, сходились врукопашную, ожесточенно колотя друг дружку выше обозначенной спальной принадлежностью.
  И вот, в том момент, когда я в очередной раз, что бы оценить обстановку, выглянул из своего укрытия, одна из подушек врезалась в светильник, состоявший из четырех полутораметровых люминесцентных ламп, и висевший прямо надо мной.
  Солдатская подушка, если кто не знает, набивалась (по крайней мере - в мое время) отнюдь не птичьим пухом или пером, и не холлофайбером каким, или синтепоном, а самой обыкновенной ватой, которая, со временем, сбивалась в один плотный ком. От попадания такого 'снаряда' лампы разлетелись брызгами, а основная масса осколков просыпалась на меня стеклянным дождем.
  Гармидер прекратился мгновенно, наступила тишина.
  Дембеля, с испуганным видом, со всех сторон кинулись к моей кровати, как будто ожидали там увидеть иссеченное и истекающее кровью бездыханное тело. К их облегчению, от такой развязки меня спасло солдатское одеяло, под которым я успел укрыться в самый последний момент.
  - Живой, стропа?! - Спросил меня один из 'ветеранов'.
  'Стропа', кстати, это обычное, популярное в нашей части обращение старослужащих к сослуживцам младшего призыва. Одним из аналогов 'стропы', встречавшихся мне во время службы - 'патрон'.
  - Живой. - Ответил я, не рискуя высунуться из-под одеяла.
  Хором облегченно вздохнувшие дембеля аккуратно сняли меня с кровати, после чего одни стали внимательно, как-то даже - по-отечески, осматривать меня на предмет возможных ран и порезов, а другие разобрали мою постель, полностью отряхнули ее от осколков, и заправили, как положено, заново.
  Когда все было готово, один из 'ветеранов', предупредив мою попытку взобраться обратно на свою койку, позвал меня в тот угол, где еще недавно пировали дембеля. Взглянув украдкой на своего командира отделения, и уловив в его настороженном взгляде 'добро', я последовал за дембелем.
  В межкоечном пространстве, на импровизированном столе из нескольких табуреток, стояла наполовину пустая (или - наполовину полная, как кому будет угодно) бутылка 'Столичной'. Заглянув под кровать, и позвенев там пустой тарой, дембель-чеченец, которого, как сейчас помню, звали Ахмед, извлек еще и цельную бутылку пива 'Золотой колос'. После этого, выбрав из тут же стоящих эмалированных солдатских кружек почище, налил водки.
  - Тебя как зовут, стропа?
  - Владимиром. - Обреченно ответил я, немало встревоженный всеми этими приготовлениями.
  - Ты извини, Вовка, что так получилось. Ну, пошалили слегка. Нам нужна подобная разрядка. Когда будешь, через пару лет, вот так как мы, собираться на дембель, а тебе за каждую подпись в 'обходняке' будут жилы выдергивать, да 'аккорды' всякие подбрасывать, тогда все и поймешь.
  
  
  Немножко отступлюсь от линии повествования, что бы немного пояснить, что же имел в виду 'ветеран', упомянув слово 'аккорд'.
  
  От многих ребят, служивших в строевых частях, я слышал, что они знали чуть ли не точный день своей демобилизации. Для этого им нужно было отмерять от даты своего призыва ровно два года. Ну, или - три, если довелось попасть на флот.
  Правду говорили строевики, или нет, но у нас, в стройбате, дело обстояло иначе.
  Даже самым дисциплинированным и постоянно числившимся в передовиках производства военным строителям приходилось пересиживать месяц-другой в части, а уж, как говорится, для 'общей массы' этот срок был и того больше. К тому же, отцы-командиры с удовольствием 'ловили момент' для того, что бы вспомнить все грехи злостным 'залетчикам', постоянно, в течение службы, портившим им кровь нарушениями воинской дисциплины. Таким 'бедолагам' о скором дембеле вообще мечтать не приходилось!
  Главным признаком того, что 'лед тронулся', и боец одной ногой, можно сказать, уже на гражданке, являлся факт выдачи ему 'обходного листа'. Сей документ действительно являлся обычным листом бумаги, в каждой графе которого должна была появиться соответствующая подпись, и таких подписей нужно было собрать около двадцати с лишним!
  Обойти нужно было и все ротное начальство, и батальонное, и всех начальников-производственников. Даже подпись заведующей библиотекой должна была фигурировать, наряду с остальными, в документе!
  Хлопотным было это дело, ох и хлопотным! Но, бегая по территории части с заветной 'цидулой' в руках, без пяти минут гражданскому парню на все эти заморочки было наплевать! Да, они бесили, изрядно мотали нервы, но осознание того, что всего какая-то пара-тройка дней отделяет увольняющегося от купе плацкартного вагона поезда, под мерный стук колес увозящего его в родные края, действовало лучше всякого успокаивающего средства.
  Но, перед тем, как получить на руки 'бегунок', дембелям предстояло выполнить определенное задание, или - 'дембельский аккорд'. Его сложность напрямую зависела от набранных за время службы, выражаясь по-современному, бонусов, как положительных, так и отрицательных. Говоря проще - чем больше 'косяков' упорол боец за два года, тем больше ему предстоит мытариться на финишном пути.
  Как правило, большинство аккордных работ были связаны со строительством, и аккордников командиры подразделений с удовольствием использовало для того, что бы, например, отремонтировать казармы, или еще какие-нибудь объекты инфраструктуры гарнизона. Оно и понятно, ну не со стороны же мастеров нанимать!
  Но были и другие задания, не связанные со строительством.
  Необходимо было, к примеру, заготовить сено для мерина с хоздвора, который исправно, три раз в день, перевозил пищевые отходы из солдатской столовой в свинарник; заготовить в ближайшем лесном хозяйстве дрова, на которых круглый год готовилась пища в солдатской столовой; обновить информационно-обучающие стенды и плакаты на территории и в помещениях части; отремонтировать, наконец, стоявший уже с полгода 'на козлах' в гараже хозчасти бортовой 'ЗИЛ'; и прочее, и прочее.
  Сами понимаете, что работа эта была муторная, нудная, поэтому справиться с нею могли только жаждущие 'гражданки' дембеля. И справиться в самые минимальные сроки, так как сразу после выполнения 'аккорда' они тут же получали вожделенные 'обходняки'.
  Бывали случаи, когда нечистоплотные и бессовестные начальники шантажировали дембелей, стараясь использовать ситуацию с максимальной выгодой для себя.
  Один старший прапорщик, как однажды мне рассказал кто-то из старослужащих, будучи старшиной роты, за свою подпись в 'бегунках' предложил дембелям вскопать ему огород под посадку картошки. Те добросовестно выполнили и эту работу, зная его подлый нрав, понимая, что проще будет смириться и сделать то, что он требует. Когда все было готово, старшина не поспешил подписать документы, а потребовал еще и засадить вскопанный огород картошкой.
  Засадили, не споря, не противясь, не возмущаясь, никому не жалуясь....
  Правда, говорили, с тех четырех соток алчный прапорюга получил гораздо меньше, чем было посажено. Может его кручина в связи с этим была бы не такой большой, если бы он знал, что собранная картошка отличалась большим содержанием железа. Дело в том, что дембеля практически все семенные клубни закапывали в лунки, предварительно поместив каждый в пустую консервную банку. Банки в нужном количестве нашлись на свалке за солдатской столовой.
  Вот так сволочей учили!
  
  Думаю, теперь уважаемый читатель в достаточной мере имеет представление о таком понятии как 'дембельский аккорд', поэтому вернемся в казарму.
  
  Ахмед взял в руку бутылку, в которой осталось меньше четверти водки.
  - Давай выпьем за мой дембель, и за твою службу! Не хочу тебя успокаивать, говорить, что все будет легко, просто, и гладко, но скажу тебе главное: как бы там ни было, нужно всегда оставаться мужиком.
  После такого содержательного тоста, произнесенного в чисто кавказской манере, 'ветеран' приложился к горлышку, и тремя движениями, вверх-вниз, кадыка на его небритом горле вся жидкость была перекачена в томящийся по дембелю организм.
  Отломав от наполовину растерзанной буханки 'черняги' корочку, Ахмед отправил ее вслед за алкоголем, предварительно тщательно занюхав. Пустую бутылку закатил под койку, где она весело зазвенела, встретившись с ранее опустошенными подругами.
  - Чего-то я не понял, Володя. - Дембель посмотрел на мою кружку, которую я продолжал держать в руке, так и не решившись выпить ее содержимое. - Ты чего ее греешь?! Или не хочешь выпить с 'ветераном'?!
  Должен сказать, что до этого момента, конечно же, мне приходилось пить крепкие напитки: водку, самогон, коньяк, ликеры всякие...но не такими же объемами! Ну, двадцати-тридцати граммовыми рюмками, и в небольших количествах! Восемнадцать-то только стукнуло! Но тогда 'добрый' дембель Ахмед накатил мне почти половину кружки, а это, практически, целый стакан, то есть - грамм двести!
   Посмотрев украдкой в сторону своего отделения, я встретился взглядом со своим сержантом, и прочитал в нем, что пить, как не крути, придется. Призвав, как говорится, всех святых, я задержал дыхание, прикрыл глаза, и несколькими большими, судорожными глотками осушил содержимое кружки.
  - Ну, вот. Мужик! - Похвалил меня Ахмед, сунув под нос кусок хлеба. - Занюхай. Хорошенько занюхай! Поможет!
  Невероятным усилием воли и несколькими глубокими вздохами я не позволил проглоченному тут же вернуться обратно. Запах 'черняги' действительно помог мне в этом. Дембель мою опустевшую кружку наполнил пивом из бутылки.
  - Запей, стропа. Извини, всю картошку с тушенкой сожрали, так что закусывай хлебом.
  'Поклевав' хлебушка, я выпил пиво, после чего меня 'накрыло', как говорится, с головой! Ахмеда, как раз, потянуло 'на лирику', и он стал мне задавать разные вопросы, типа: как там, на гражданке; есть ли у меня подруга, а если есть, то было ли у меня с ней чего ни будь; и т. д., и т. п. Я честно пытался отвечать ему на все вопросы, но, вероятней всего, все мои ответы были похожи на бессвязное мычание, и никак не удовлетворяли любопытство 'ветерана', поэтому он, спустя какое-то время, решил прекратить мои мучения, в хорошем смысле этого слова.
  - Ладно, Вовка, пора тебе в койку. Пойдем ка, помогу тебе дойти.
  Придерживая мое плохо слушающееся тело под руку, Ахмед помог мне доковылять до кровати, и помог взобраться на второй ярус.
  Через секунду я просто перестал существовать.
  
  А еще через секунду, как мне показалось, я был возвращен в реальность гнуснейшим воплем дежурного по роте, подавшего, как и положено было в 6:00 утра, не менее мерзкую команду 'рота, подъем'. Причем, (мне это почему-то особенно запомнилось), букву 'р' он просто прорычал, а гласная 'о' у него была больше похожа на 'ё', так что в итоге получилось: 'Р-р-р-рёта! Падъем!'.
  Рассказывать об ощущениях, которые испытывал восемнадцатилетний пацан после употребленного накануне стакана водки (благо, тогда такого понятия как 'паленка', пока еще, не существовало) и запитого пивом, думаю, не стоит. Тут и опытный в этом деле мужик чувствовал бы себя, мягко выражаясь - 'некомильфо', а мне просто хотелось умереть!
  Буквально свалившись с верхнего яруса, я, как и мои товарищи, стал лихорадочно натягивать на себя форму, с трудом попадая в штанины, рукава, и голенища. Голова разваливалась на части, а от жажды, по ощущениям, мои внутренности, при вдохе и выдохе, шелестели как пересушенное засухой сено.
  Сержант повел наше отделение на зарядку.
  - Потерпи немного, - ответил он после того, как я спросил разрешения заскочить в умывальник попить, - сразу за стадионом есть колонка, там и напьешься. А сейчас тебе лучше быть подальше от казармы с таким 'шлейфом'. Не дай Бог, кто-то из командиров учует!
  Я до сих пор помню вкус той воды! Безусловно, она была качественнее и вкуснее воды в казарме, но, как уважаемый читатель понимает, дело было совсем не в этом. Отделение, обычно, пробегало четыре круга вокруг стадиона, и каждый раз я, под смех и шутки товарищей и сержанта, типа: 'Вовка, оставь людям хоть немного воды, имей совесть!', припадал к вожделенной струе.
  Холодная, до ломоты в зубах, живительная жидкость быстро погасила 'горящие трубы' и, словно 'живая вода' из сказок, привела в норму мой изрядно пострадавший от дембельского угощения организм. Ну, к тому же, чего уж там греха таить, пару раз пришлось забежать в кусты для непременного, в таких случаях, 'вызова Ихтиандра'.
  На завтраке, в столовой, ко мне подошел Ахмед. Вид у него был тоже, скажем так, не очень свежий, но, как более опытный и закаленный в таких делах человек, он, конечно же, страдал с утра поменьше моего.
  - Ты как, стропа? - Участливо поинтересовался он.
  - Нормально. - Ответил я, уплетая гречневую кашу с тушенкой и выполняя, тем самым, строгое указание Вебера хорошенько закусить.
  Кивнув, и покровительственно похлопав меня по плечу, дембель подошел к нашему сержанту и что-то нашептал ему на ухо.
  После завтрака, на построении на развод, Вебер, хитро улыбаясь, поведал мне.
  - Кучук, Ахмед сказал, что, если хочешь опохмелиться...
  - Нет, нет, нет! - Категорически заверил я своего командира, почувствовав, как что-то тяжелое и муторное шевельнулось в желудке, грозясь вытолкнуть только что загруженный в него завтрак.
  
  Вот такой и запомнилась мне первая ночь в казарме, которая должна была стать мне и моим товарищам родным домом на долгие, текущие как тягучая патока, дни, месяцы, годы.
  
  По одному, по два, или мелкими группками дембеля уезжали еще почти месяц. Все это время 'черпаки' с 'дедами' нас не трогали. Ну, в смысле, не позволяли себе по отношению к нам чего-то лишнего, что откровенно уже считалось бы неуставными отношениями. 'Ветераны' за этим, как и обещали, строго следили. Хотя мы постоянно ощущали на себе голодные взгляды жаждущих крови волков и повсеместно слышали щелканье их жутких челюстей.
  И вот уехала последняя тройка дембелей.
  По указанию комбата, на своем служебном 'УАЗике' на вокзал их увозил замполит части, что бы счастливчиков, от переполнявших их чувств, до поезда не потянуло на какие ни будь подвиги. Правило тогда такое было: даже за демобилизовавшихся военнослужащих командование части несло ответственность, но только до того момента, как поезд, в который они были посажены, тронется с места хотя бы на сантиметр.
  В то время, как замполитовская машина была любезно подана ко входу в казарму и 'ветераны' деловито рассаживались в нее, мы стояли в курилке, мучимые невыносимой завистью. Один из уезжающих, на секунду задержавшись, взглянул в нашу сторону.
  - Прощайте, духи! - Помахал он нам рукой, после чего с грустью добавил. - Мне вас жалко.
  Он уже говорил эту, сверлящую наши незакаленные, пока еще, службой души тоской и страхом фразу, накануне.
  А дело было так.
  В умывальной комнате нашей казармы постоянно забивался водосток. Думаю, все, кто прошел армейскую службу, помнят эту дыру с металлической решеткой в центре бетонного пола. Так как его поверхность имела уклон - от периметра, к этой дыре, то использованная вода должна была через нее свободно уходить в канализацию. Так должно было быть по задумке проектировщиков, но на самом деле - то ли проект был несовершенен, то ли его исполнение, как обычно, было не на высоте, сток постоянно засорялся, особенно по утрам, когда личный состав принимал утренний туалет, и нагрузка на умывальную комнату была максимальной. В таких случаях воду, которая, к концу водных процедур, заполняла собой большую часть поверхности, убирали или дневальные, или кто ни будь из нашего - новобранческого сословия.
  А убиралась, или откачивалась вода так: обычной совковой лопатой она черпалась в обычное ведро, а затем выливалась в соседствующий с умывальником туалет.
  В тот день это 'высокоинтеллектуальное' задание довелось выполнять мне, и одному из моих товарищей по отделению. Воды тогда было особенно много, и она почти достигла порога между умывальной комнатой, и 'взлеткой'. Мы с напарником трудились с производительностью электрического насоса, черпая воду сразу в два ведра. Рота к тому моменту ушла на утренний развод, и в казарме оставались только наше отделение, да несколько не уехавших, пока еще, дембелей.
  Скрипнула дверь, и на пороге появился один из сильно задержавшихся 'ветеранов'. По всей видимости, он направлялся в туалет, в который можно было пройти только через умывальную комнату, но путь ему преградила огромная лужа. В отличие от нас, дембель был не в 'кирзачах', в которых нам это 'море' было по колена, а в обычных солдатских тапочках - тоже кирзовых, так как вырезались, если кто помнит, из отслуживших свой срок сапог. Потоптавшись, какое-то время, у края лужи, он, к нашему удивлению, вышел из сложившегося положения совсем неожиданным способом: стал справлять малую нужду прямо в воду, прибавляя нам работы. Но еще большее мы изумились тогда, когда, не прерывая процесса, 'ветеран' вдруг всплакнул, самым натуральным образом! Понятное дело, что плакал не так он сам, как водка, которую с товарищами, как обычно, принимал накануне, и с утра ею же опохмелился, но - тем не менее!
  В общем, картина была еще та: мы продолжаем черпать воду в ведра, а на противоположном берегу стоит сильно 'несвежий' дембель, и под веселое журчание, глядя на нас, как на приговоренных к казни, всхлипывает, и выдает следующее:
   - Мне жалко вас, духи! Как же мне вас жалко! Мы завтра уедем, и тогда вам п...ц!
  'Опорожнившись', вконец расстроенный 'ветеран', утирая слезы, вышел из умывальной комнаты, оставив нас в полном изумлении и недоумении.
  И вот он повторил нам эту фразу, тут же укатив на замполитовском 'бобике' на дембель, а мы остались в курилке наедине все с тем же ощущением, которое овладевает несчастных овец, очутившихся в окружении клеток с хищниками. Лютые, голодные звери грозно рычат, клацая страшными клыками, а клетки вот-вот должны распахнуться!
  
  
  Глава 8
  
  'Духи! Вешайтесь!'.
  
  
   'Ветеран', бросивший нам на прощание страшную фразу, в немалой мере оказался прав.
  После отъезда дембелей, которые являлись для нас чем-то вроде гарантов безопасности и неприкосновенности, а так же после принятия Воинской Присяги, мы, можно сказать, потеряли все свои 'обереги' от такого зла, коим являлась 'дедовщина', и за нас тут же взялись, так сказать, вплотную.
  Как и предупреждал нас наш командир отделения, больше всего лютовали 'черпаки'.
  
  В армию призывался разный контингент людей, и многие из пришедших на службу, чего уж греха таить, каким-нибудь существенным образованием (дай Бог - восемь классов) и маломальской культурой обременены не были. Это могло случиться как из-за недостаточного воспитания родителями и школой, так и ущербности на генетическом уровне. Чаще всего именно эти 'кадры', как правило, и были больше всего охочими до издевательств над своими младшими товарищами, что бы самоутвердиться за их счет, любой ценой показать свое превосходство, особенно тогда, когда ощущали их преимущество над собой - интеллектуальное, нравственное, в конце концов! У кого-то из этих типов страсть к издевательству над более слабыми была заложена в крови с самого рождения. Так сказать - гены! Этим все сказано, и, как говорится, ничего не попишешь. Но многие приобрели этот, так сказать, порок, скорее всего, в их 'молодую' бытность, когда они так же подвергались издевательствам и глумлению со стороны старослужащих. Поэтому, по причине слабости духа, и были одержимы неуемной жаждой отыграться в будущем.
  Мне и моим товарищам приходилось сталкивать с такими 'субчиками' повсеместно, и тут уж нужно было быть мужиком, обладать хоть какой-то силой воли, чувством собственного достоинства, чтобы не сломаться, не дать воли своему страху, не позволить унижать себя, не допустить издевательств.
  - Вы должны знать и понимать, - поучали нас старослужащие, которые не испытывали особой радости от своих привилегий над молодым призывом, а охотно делились с нами всякими солдатскими премудростями, - что мытье полов, уборка территорий, чистка туалетов, и все такое прочее, что приходится вам выполнять 'по-духовщине', унижением и издевательством как раз не является. Это вам положено 'по сроку службы'. Через это проходят все в свое время. А вот 'чмырить' себя позволять нельзя! Позволишь себя загнать в 'чуханы' - все, пиши: пропало, так до конца службы 'чмом' и останешься! Тебя будут презирать и унижать даже 'молодые', в то время, когда ты будешь уже 'дембелем'.
  Говорили, поучали, приводили живые примеры, а мы слушали, внимали, делали выводы, и старались поступать соответственно.
  - Но главное, - еще говорили нам умудренные приобретенным в свое время опытом лояльные к нам 'старики', - ни в коем случае не стучать!!! 'Стукачество' - самый большой грех в солдатской среде! Обидели тебя, унизили, по морде надавали - стерпи, если можешь - в ответку морду набей! Тебя за это до полусмерти 'отмудохать' могут, но и уважение появится! Но если настучишь - тебя самая последняя собака в части презирать будет!
  
  Кстати, на счет 'лояльных', как я тут выразился, старослужащих.
  Далеко не все солдаты из 'черпачьей' братии использовали свое преимущество в иерархической лестнице над новобранцами, так же, как и не все 'деды' были зверями.
  Среди них немало было и таких, кто, как бы это сказать правильней, являлся светлой стороной дедовщины. Им вся эта лабуда с солдатской иерархией была, что говорится, 'до лампочки'. Нет, они не продолжали драить полы, туалеты, и выполнять прочие подобные работы, потому как, опять же, 'по сроку службы не положено'. Но и не позволяли себе ничего непотребного по отношению к своим младшим братьям по оружию. С такими мужиками у нас, как правило, быстро налаживались хорошие, товарищеские отношения, а нередко даже и дружественные. Они-то и олицетворяли дедовщину в ее лучшем качестве.
  
  Как сейчас помню: суббота, прекрасный солнечный день, после завтрака будут политзанятия, а затем - ПХД (парко-хозяйственный день). После ПХД - личное время, и кино в клубе после ужина. Лично я, да и, не сомневаюсь, мои товарищи по призыву, любили субботу. На политзанятиях можно было просто отдохнуть, слушая монотонный бубнеж лектора, излагавшего идеологический материал (главное - не уснуть!). На хозяйственных работах, которые, как правило, сводились к уборке территории, вдали от командиров и старослужащих можно было позволить себе расслабиться чуть больше, чем в других ситуациях (главное, что б курево было!), а затем - ужин и кино!
  Но не суждено было нам насладиться той субботой, так как все наши радужные планы и надежды на нее самым коварным образом разрушили...нет, не старослужащие, а отцы - командиры!
  После завтрака было объявлено, что 'молодежь' направляется в нашу основную казарму, в которой проводился капитальный ремонт, (на это время наша рота обитала во временно пустовавшей казарме учебного центра батальона) для подготовки пола под покраску. Пол должны были красить уже на следующий день. Под 'молодежью' подразумевались, естественно, мы - бойцы последнего призыва.
  Что б вы понимали, в нашей родной казарме к тому моменту были прошпатлеваны и покрашены стены, а так же побелен потолок. Естественно, как у нас бывает, во время этих работ защитой пола никто не заморачивался, в следствие чего за время всех малярных работ, он покрылся толстым слоем смеси из мела, краски, и грязи. Посмотрев на всю эту 'прелесть', мы поняли, что нам не управиться с уборкой и за день, даже если будем работать без обеда, ужина, и перекуров.
  Понурые, с совершенно убитым настроением, мы притащились на объект работы. С собою у нас были ведра, куски хозяйственного мыла, и тряпки, но не было какого-то определенного представления, как вести уборку, ведь это, как мы понимали, не простая помывка пола.
  Нашего сержанта на тот момент у нас отобрали, найдя ему какое-то важное задание в котельной - основном месте его работы, то есть мы были представлены сами себе, если не считать назначенного командиром взвода старшего из числа нашей 'восьмерки' от которого проку, впрочем, не было никакого.
  И вот, в тот момент, когда мы, безо всякого энтузиазма и понятия как с этим всем управиться, принялись разводить по полу грязь, в казарме появился паренек.
  Это был старослужащий нашей роты, из 'черпаков'. Худощавый, выше среднего роста, со светлыми волосами.
  - Духи! - Воскликнул он, оценив масштаб предстоявшей нам работы. - Вешайтесь!
  'Ну, вот, - подумал я, скрипя зубами и закипая от злости. Уверен, мои товарищи испытали в этот момент такие же чувства, - слетаются вороны! Хоть бы что-то новое сказал!'.
  К нашему удивлению, и вопреки нашему же ожиданию, 'черпак' не стал злорадствовать и смаковать тему по поводу объема работ, который нам предстояло перелопатить. Не произнеся больше ни слова, он куда-то исчез.
  'Слава Богу, - подумали мы, - хоть над душой не будет стоять'.
  Но рано мы обрадовались, потому что на смену ушедшему 'черпаку' явились другие старослужащие, и пустились, как говорится, во все тяжкие, соревнуясь меж собой в пошлых шутках и колкостях по поводу нашего незавидного положения. При этом они не забывали подгонять нас, покрикивая: 'чего возитесь, словно беременные тараканы'; 'мы вас научим Родину любить'; 'чего держишь эту тряпку, как бабу', и т. д.
  Мы были в отчаянии.
  Волновали не так потуги злопыхателей, как осознание того, что до ночи нам все равно не успеть, даже если не пойдем на обед и ужин. Значит, придется работать и ночью. Дело в том, что капитально засохший и утрамбованный слой очень слабо поддавался тряпкам, и, провозившись уже почти час, мы не смогли толком отмыть и пары квадратных метров.
  Но тут опять появился худощавый и светловолосый 'черпак', исчезнувший в неведомом направлении накануне. С собой он принес большой кусок металлической панцирной сетки от кровати, два больших мешка, и несколько кусков хозяйственного мыла.
  Руководствуясь его инструкциями, мы разломали сетку на три куска, распороли мешки. Сам 'черпак', сняв 'хэбэшку', принялся строгать мыльные брикеты, разбрасывая стружки по всей поверхности пола.
  Затем закипела работа.
  Один таскал воду из умывальника и обильно поливал ею пол. Трое, притороченными к сапогам кусками сетки, оттирали раскисшую от воды и мыла грязь. Остальные, огромными тряпками из распоротых мешков, собирали полученную жижу.
  'Черпак' работал, к нашему великому изумлению, вместе и наравне с нами!
  В это время никак не желающие угомониться 'старики' разошлись не на шутку. Но тут нас еще больше удивил наш благодетель. Не обращавший до этого на 'крутышек' никакого внимания, он вдруг подошел к ним, и что-то вполголоса сказал. При этом, как мы успели заметить, выражение лица у него было... в общем, людям с таким выражением лица не перечат. Бравые старослужащие вмиг растеряли свою лихость, сарказм, и весьма сомнительное остроумие и, уныло потоптавшись, с минуту, в полном молчании, вышли из казармы.
  
  Пол мы отмыли к полуночи, не пропустив, при этом, ни обед, ни ужин. А когда кто-то из нас посетовал, что не попали в клуб на фильм, (что-то жутко интересное в тот день крутили), 'черпак' заверил, что уговорит замполита роты организовать на следующий день поход в ближайший к батальону кинотеатр, располагавшийся в поселке кирпичного завода.
  Так все и случилось.
  Командование роты, проверив с утра результат нашей работы, осталось довольным. Ротный объявил нам благодарность, а замполит действительно сводил нас в кино.
  Вот так вот: пришел, научил, да еще и помог. Просто, по-человечески, как старший товарищ. И это не был, смею вас уверить, единственный, сиюминутный порыв, возникший, как это бывает, на фоне хорошего настроения, или в силу других причин, заставляющих человека совершать подобные поступки. Этот солдат, (звали которого Евгением Дмитриенко, дай ему Бог крепкого здоровья и всех благ), вел себя, по отношению к младшему призыву, подобным образом и дальше, на протяжении всей нашей совместной службы.
   На таких отношениях внутри солдатского коллектива, согласитесь со мной, и должна держаться любая армия. И 'дедовщина', если бы проявлялась именно в таком варианте, была бы не просто нормальным, а даже необходимым явлением в войсках, и не приобрела бы тот дикий, звериный образ, который с ужасом представляют себе будущие новобранцы и в нынешнее время.
  
   Ни для кого не является секретом, что человек способен привыкнуть и приспособиться ко многому. Особенно такие молодые пацаны, которыми тогда являлись мы.
  Ярчайшим примером тому является Великая Отечественная Война, которую наши деды выиграли в настолько жестоких условиях, что нам лучше бы было, как говорят, 'помолчать в тряпочку'! Они ведь не просто два года служили, а воевали, почти пять лет воевали! И ночевать им приходилось не на солдатских койках в теплых казармах, а в окопах, круглый год, и питание у них было далеко не всегда трехразовое и даже не каждодневное! И каждый миг смерть, смерть, смерть!
  Но они выстояли, и победили.
  Кстати, к моменту моего поступления на срочную службу, уже вовсю шла война в Афганистане. Мы с товарищами, когда было особенно тяжело, просто пытались поставить себя на место наших сверстников, каждый день ходивших там под смертью. Это, знаете ли, помогало, так как осознание того, что кому-то в данный момент гораздо хуже, чем тебе, что такие же, как ты, молодые ребята, каждый день ходят под смертью, в какой-то степени успокаивало и даже поднимало дух.
  
  В конце концов, наша адаптация к солдатской жизни закончилась, и мы с головой погрузились в будни армейской службы, доверху наполненные построениями, разводами, утренними зарядками, вечерними прогулками, бесконечным движением в строю, с песнями, и без, приемами пищи, политинформациями, политзанятиями, ПХД, уборками казарм и всего, чего только можно, и так далее.
  Все это, естественно, помимо работы на производстве и стройках.
  Что ж, мы привыкли к этой рутине, так же, как привыкали к ней сотни тысяч пацанов до нас, и после. 'Привыкли' - значит - научились преодолевать вся тяготы и лишения армейской службы, как того, собственно, и требовали Уставы и Присяга.
  
  А тягот и лишений, несмотря на то, что служба проходила в мирных условиях, у нас хватало.
  
  Мы часто были голодными, не насыщаясь должным образом скудной на калории солдатской пищей, поэтому, при наличии денег, мчались в 'чипок' или в 'военторг'.
  'ЧИПОК' - 'часть индивидуального продуктового обеспечения красноармейцев'. Введена в армии еще до войны. В 60х упразднена. С тех пор так назывались буфеты на территориях воинских частей. Существует множество вариантов расшифровки данной аббревиатуры, придуманных армейскими юмористами.
  Примерно так же обстояли дела и с куревом, с той лишь разницей, что курящими были далеко не все, а вот жрать хотели исключительно все.
  
  
  Мы постоянно не досыпали, так как часто привлекались старослужащими, и не только, к различным работам по ночам, да и в нарядах положенные четыре часа на сон нашему брату не всегда удавалось использовать. А потом, чего уж греха таить, молодым организмам, типа нашим, всегда хотелось поспать всласть! Поэтому мы могли 'прикорнуть' в любое время и в любом месте.
  Могли 'задавить на массу' на политинформациях или политзанятиях; во время коротких перекуров между бесконечными уборками помещений и территории части; в солдатском клубе на торжественных собраниях батальона, или просто - во время просмотра фильма. Некоторые умудрялись 'захрючить' даже на построениях, стоя!
  Понятное дело: за это нам нередко 'прилетало', и от старослужащих, и от отцов-командиров! Но молодые, не закаленные, пока еще, организмы, не желая подчиняться воле своего сознания, упорно старались использовать любой момент для пусть короткого, тревожного, до невозможности поверхностного, но - сна.
  
  
  Глава 9
  
  '- Товарищ прапорщик,
  на мне эта форма, как на пугале!
  - Отлично, боец, солдат должен внушать страх врагу
  только одним своим видом!'
  
  
  Хотелось бы коротенько вспомнить о нашей солдатской форме одежды, которую запросто можно отнести к основным факторам, в немалой степени обеспечивавшим упомянутые в Присяге тяготы и лишения воинской службы.
  Прежде всего, это хлопчатобумажные куртка и брюки-галифе.
  Кто помнит, 'хэбэшки' были двух типов: так называемые 'стекляшки', из-за фактуры ткани, в которую добавили значительное количество синтетики, и которая, особенно в новом виде, действительно блестела, как стекло. Комплект такой формы, насколько я помню, можно было купить у прапорщиков или у ушлых каптерщиков за семь рублей. А еще была так называемая 'зеленка'. Ткань этой формы почти на сто процентов была хлопчатобумажной, плотнее, и, соответственно, теплее 'стекляшки' (так нам казалось). 'Зеленка', после нескольких стирок хозяйственным мылом, начинала выцветать, приобретая, в конце концов, светлый песочный цвет, что было в солдатской среде особым шиком. Такую форму можно было приобрести уже за десять рублей.
  За эту же сумму можно было приобрести и новую пару 'кирзачей'.
  При переходе на зимнюю форму одежды нам, вместо трусов и маек, выдавали исподние рубаху и кальсоны, из простой, тонкой, белой ткани, именуемой 'белуга'. В то же время военнослужащие срочной службы строевых частей на зиму получали, вместо ХБ обмундирования - ПШ (полушерстяное), фланелевые портянки, и теплое плотное белье с начесом. Мы им очень завидовали. Оно и понятно: строевые подразделения были на бюджете, всем необходимым полностью обеспечивались государством, а военно-строительные отряды были хозрасчётными организациями и содержались, за счёт собственных средств, получаемых в результате трудовой деятельности, то есть - на все про все зарабатывали сами.
  Для работы на стройке военному строителю полагалось: ВСУ - 'военно-строительное обмундирование', включавшее куртку и брюки из ХБ ткани, а в зимнее время - солдатский 'бушлат', или 'телогрейка' в комплекте с ватными штанами и валенками.
  Хуже всего зимние морозы переносились в 'стекляшке', так как даже при незначительном 'минусе' она, быстро вставала 'колом' и создавала жуткий дискомфорт. 'Зеленка' же в этом плане была значительно лучше, поэтому солдаты стремились, при первой же возможности, приобрести именно эту форму.
  В общем же, вся эта форма, начиная с кальсон и нательной рубахи, и заканчивая шинелью, являлась самой, что ни на есть, одеждой на 'рыбьем меху', и зимой, особенно при хороших 'минусах', обеспечивала не забываемые ощущения. Хорошо хоть на стройках солдатам можно было вместо шинелей носить 'бушлаты' с ватными штанами, поддев под них все, что можно было, и что имелось, а вместо сапог - валенки, которые очень хорошо 'держали' мороз.
  Кстати, у моих новеньких, сидящих на ногах, словно влитые, кирзовых сапожек, 'выросли ноги' на третью же ночь после уезда домой последней партии дембелей.
  Одевшись, как обычно, по команде 'подъем', вместе со всеми я побежал строиться на зарядку. Вот тут-то и почувствовал, что с сапогами что-то не так. При более тщательном рассмотрении, оказалось, что один из них был ощутимо больше моего - 41го размера, а второй вообще чуть ли не 45го! Оба, естественно, со стертыми до некуда каблуками и подошвами, и разбитые в хлам. А еще у того - у безразмерного, сверху, ближе к носку, была большущая прорезь. Как будто бывший его хозяин рубил дрова, и, вместо полена, угодил себе по ноге.
  Может, оно так и было, кто ж его знает.
  Дыра была залита битумом (что б вода не затекала, видимо), к которому изнутри, в жаркую погоду, постоянно прилипала портянка.
  'Кто-то на дембель, скорее всего, себе присмотрел твои сапоги, а эти подставил' - объяснил мне сержант Вебер.
  Кто-то на дембель себе присмотрел и мою новенькую шинельку, которую я, чуть позже, получил при переходе на зимнюю форму одежды.
  Нормальные сапоги пришлось купить за свои 'кровные', а шинель мне 'подогнал' хороший приятель из старослужащих.
  Такие явления происходили сплошь и рядом, и ни я первый, ни я последний, кто оказался в числе пострадавших от них.
  
  
  
  
  
  Глава 10
  
  '- Кем бы Вы хотели работать,
  рядовой, что Вы умеете делать?
  - Ну, ... могу копать.
  - Хм, а еще что?
  - ... могу не копать'.
  (Из беседы командира роты с
  новобранцем военным строителем).
  
  'Как же, все-таки, - спросит непосвященный человек, - строительные батальоны обеспечивались военными строителями с той или иной необходимой специальностью?
   Как уже упоминалось выше, Строительные войска имели целую сеть учебных центров, или - 'учебок', где новобранцы приобретали различные специальности, получая, по окончании, полноценные 'корочки', имевшие ценность и в народном хозяйстве, обеспечивая дембелей работой после увольнения на гражданку.
   Но многие ребята приходили на службу, уже имея за плечами какие либо полезные профессии.
  Ценились в стройбате разные специальности, применяемые, в первую очередь, в строительстве, и на производстве. Приветствовались профессии и бытовой, так сказать, направленности: повар, портной, сапожник, фотограф, художник, медработник, и другие.
  Как правило, их обладателей выявляли еще в карантине.
  Выявленный специалист, в свою очередь, приставлялся к своему 'дедушке', который должен был убедиться в компетентности своего преемника, поделиться с ним опытом, подготовить к самостоятельной работе.
  Из нашей дюжины, пришедшей в роту из карантина, к примеру, сразу после принятия Присяги, один, приобретший перед армией в ПТУ специальность телефониста, ушел работать на АТС - одно из самых блатных, как у нас считалось, мест. Другой, после медучилища - в лазарет, фельдшером. Еще двое, после двух курсов строительного института - в геодезию.
  Меня, как чертежника, хотели определить в ПТО, но, благодаря специальности электромеханика, приобретенной на курсах ДОСАФ, после короткой стажировки, я стал дежурным электриком на стройке.
  Но не обязательно было иметь новобранцу какую-либо полезную специальность, или заканчивать 'учебку'. Достаточно было и того, что у парня голова на плечах, и руки растут из нужного места.
  Троих моих друзей, пришедших со мной в роту из карантина, и из образования имевших только 8 - 10 классов, взял на обучение мастер монтажного участка. Спустя какое-то время они уже успешно трудились в бригаде монтажников-сантехников, работа которых, между прочим, была одной из самых высокооплачиваемых.
  Но, чего уж греха таить, работать 'на лопате', то есть - на самой грязной, малооплачиваемой и утомительной работе, с которой, как правило, и к сожалению, ассоциируется вся служба в стройбате, тоже кому-то нужно было.
  На нее попадала, как вы понимаете, основная масса призывников, не обладавшая какими либо полезными и ценными специальностями и профессиями. Сами понимаете, таскать-подавать кирпич, раствор, копать траншеи, котлованы, грузить-разгружать... - для этого не нужно иметь семи пядей во лбу.
  Ну, что ж, работали и на 'лопате', и хорошо работали мужики. И командование, нужно отдать ему должное, отмечало их наградами и благодарностями за отличный труд наравне с воинами-строителями более квалифицированных профессий.
  Периодически, об этом уже говорилось ранее, этот контингент пополнялся 'залетчиками', то есть бойцами, за какие либо дисциплинарные провинности переведенные начальством с 'теплых' мест на 'лопату'. Страшное было наказание, что и говорить.
  Этакое падение грешных ангелов.
  
  
  
  
  
  Глава 11
  
  '- Товарищ прапорщик, а выбор тут есть, хоть какой ни будь?
   - Конечно ж есть, сынки: хотите - ежьте, хотите - не ежьте!'.
  
  Как вы поняли, в этой главе речь пойдет о солдатском питании, а конкретнее - о питании военных строителей.
  Как поговаривали, в строевых войсках, находившихся на полном государственном обеспечении, качество питания рядового состава значительно отличалось, причем - в лучшую сторону, от качества питания солдат в стройбате, который являлся, как уже говорилось выше, структурой хозрасчетной, существующей за счет заработанных средств.
  В правдивости этих слухов я убедился лично, когда поступил в военное училище. Военные учебные заведения - учреждения сугубо бюджетные, и кормили там курсантов, конечно же, гораздо качественнее, чем военных строителей. Что есть, то есть.
  Лично я, честно говоря, не совсем понимаю, с чем это связано. Ну, посудите сами, если стройбат был на самообеспечении, зарабатывая себе на жизнь, как говорится, то почему бы, при распределении заработанных средств, не выделить достаточную часть на качественное питание?
  Хотя, если вспомнить, что в советские времена повсеместно и на все устанавливались жесткие рамки, нормы, меры, объемы, и т. д. И попробуй, выйди за эти рамки.
  
  В предыдущих главах я уже рассказывал, как впервые попал в солдатскую столовую, где в полной мере познал всю прелесть местных кулинарных изысков. Так же я упомянул о порядке приема пищи бойцами, об обязанностях раздатчика, и т. д.
  Сейчас же остановлюсь подробней на меню в стройбатовской столовой.
  Итак, завтрак.
  Основным элементом, или, если хотите - блюдом на завтраке было масло. Сливочное. Насколько мне помнится - 20 грамм. Подавалось оно в виде таблетки, или шайбы, сформированное специальным дозатором-шприцом.
  Формировал эти масляные шайбы ХЛЕБОРЕЗ - очень важный и уважаемый человек в батальоне, так как именно он готовил к раздаче и сливочное масло, и сахар, и хлеб, которые в алюминиевых плоских тарелках дежурными службами расставлялись на столы в расчете на десять человек.
   Хлеб на завтрак подавался белый и черный, а в качестве основного блюда могла быть какая ни будь каша: чаще всего - перловка, она же - 'дробь шестнадцать', она же - 'шрапнель'. Этот 'боеприпас' являл собой, чаще всего, не до конца проваренную цельную овсяную крупу, темно-серого цвета, слипшуюся в однородную массу. Ею брезговали даже вечно голодные духи, и поэтому, в основном, она уходила на хоздвор для откорма тамошних свиней. Альтернативой перловке иногда выступала так называемая 'кирза' - тот же ячмень, только рубленный. Но, как можно догадаться уже только по одному названию, ситуации она ничуть не спасала. А ведь эти, с позволения сказать, блюда подавались, чаще всего, не как гарнир, а как основные!
  К, более-менее, приемлемым кашам относилась гречка, иногда даже с тушенкой, или рис, с порционным мясом, в виде куска вареного сала, на котором, тоненькой полоской, могло действительно присутствовать мясо. Была еще вермишель или макароны, и тоже с тушенкой, а еще гороховая каша, которая была вкусной даже в чистом виде. Было картофельное пюре, или его подобие, которое мы тоже с охотой употребляли.
  В качестве первых блюд у нас готовили, как я уже упоминал, щи из кислой капусты, из нее же борщ. Почему из кислой, спросите? Да потому, что в части ее было завались! Еще из нее готовили бигус - тушили вместе с картошкой, иногда добавляя все то же 'порционное мясо', т. е. - голимое сало, причем совсем не бритое! Как еще его называли - 'мясо белого медведя'. Когда этот кулинарный изыск готовили, шманина разносилась даже за пределы части!
  Были еще разные супы. Самым любимым был, опять же, гороховый. Хорошо употреблялся и вермишелевый, или все с теми же макаронами.
  На ужин, как правило, подавалась жареная рыба, куски по пять сантиметров. В качестве гарнира к ней - подобие картофельного пюре.
  Бывали даже, представьте себе, даже салаты. Да! Но, зачастую, все из той же квашеной капусты, или из квашеных же зеленых помидор. Редко, в основном - в летнее время, из свежей капусты.
  В обед, на третье, так сказать, блюдо перепадал или компот из сухофруктов, или кисель. Кисель, конечно же, из полуфабриката, т. е. - брикета.
   По выходным дням солдатский рацион усиливался вареными вкрутую куриными яйцами. Не знаю как у других, но в нашем батальоне было по две штуки, в субботу, и в воскресение. Ну, и по праздничным дням, насколько я помню, такая радость перепадала, вместе с другими 'нямами'. Такие приемы пищи у нас назывались праздничными, и, вместе с основными, но вкусными блюдами, нам могли перепасть и фрукты, и сладости, в виде конфет или торта.
   В общем, дорогие друзья, бывало, придешь в столовую, и... 'то ли поел, толи радио послушал', как говорят. Размажешь свою законную 'таблетку' масла по куску белого хлеба, запьешь это все кружкой чая с тремя кусками сахара. Вот и позавтракал. Идешь на работу, и думаешь, где бы чего еще перехватить, что бы до обеда дожить.
   А обеды, да и ужины, чего уж греха таить, тоже, частенько бывали не 'айс', как сейчас говорят!
   Но бывало - ничего, если блюда были, более-менее, съедобные (см. выше). Да еще, если добавку из этих блюд удавалось получить. Выходили сытыми, и довольными.
   Так что крутились, вертелись, как могли, а 'чипки', военторги, и прочие магазины были нам в помощь.
  
  
  
  
  
  Глава 12
  
  '- А ты че - можешь?'
  
  Тот, кто служил, и так в курсе, а кто нет - понял уже из выше мною изложенного, что армейская служба, в том числе и в строительных войсках, это, прежде всего, СТРЕСС, сильное психологическое напряжение. Особенно первые полгода.
  Ну, посудите сами. Служить целых два года, вдали от родного дома, от уюта и комфорта! Да не просто служить, а в условиях ДЕДОВЩИНЫ - самом дурном и порочном явлении армейской службы, от которого уже многие десятилетия сжимаются от страха сердца будущих бойцов перед каждым призывом.
  Что и говорить, что бы нормально существовать в таких условиях, держать на необходимом уровне свой моральный дух, и оставаться нормальным человеком, мужиком, в конце концов, солдату просто необходимо периодически отвлечься, отдохнуть от суровых армейских будней не только телом, но и душой.
  Ну, был просмотр фильмов в солдатском клубе, по субботам и воскресеньям.
  Кстати, наш батальонный киномеханик каким-то образом 'заныкал' у себя комплект пленки с фильмом 'Иван Васильевич меняет профессию'. Бывало, привезет к выходным какие ни будь очередные 'шедевры' отечественного или другого кинематографа, под которые только спать хорошо, и на пятую-десятую минуту после начала просмотра из зала доносятся крики: 'Наш, наш давай!'. Это значит - 'Иван Васильевича'.
  За год с небольшим службы в батальоне, я этот фильм раз двенадцать смотрел. С великим удовольствием!
  Ну, кроме кинопросмотра, развлечений в батальоне для нашего брата было не особо много.
  Из основных - увольнение, конечно.
  В Загорске (благо, он рядом был, пешком ходили) можно было в городском парке погулять, где солдат даже на аттракционах, бывало, бесплатно катали. Можно было в общепитовской столовке вкусно поесть, если финансы позволяли, конечно же, в кинотеатр сходить. Да даже если и не было денег, можно просто было пошляться по городу, глазея по сторонам. Все ж не сидеть в обрыднувшем гарнизоне, с постоянно гнетущей угрозой быть задействованным в какой ни будь неожиданно возникшей хозяйственной работе.
  В деле сохранения душевного равновесия бойцам, в немалой степени, помогали и разные полезные навыки, умения, в конце концов - таланты.
  Были у нас художники, очень полезные в деле оформления дембельских альбомов и всяческих элементов наглядной агитации в ротах. Оно ж, сами понимаете, гораздо приятнее сидеть в теплой ленинской комнате, и, по заданию замполита, заниматься оформлением очередной стенгазеты к очередному большому государственному празднику, чем чистить на плацу снег. Или в уютной каптерке разрисовывать комиксами кальку на дембельских альбомах, чем мыть 'взлетку' в казарме.
  В почете были и спортсмены.
  Какой праздник в части обходился без соревнований между ротами по футболу, подниманию гири, подтягиванию на турнике, и беге на разных дистанциях, борьбе, и т.д.?!
  В каждой роте ребята, способные показывать высокие результаты в этих видах соревнований, очень ценились, и их стремление постоянно повышать эти показатели всячески стимулировались командованием!
  Я не был художником, если не учитывать лишь тех навыков, которые я приобрел, работая в ЦКБ. Не увлекался я и спортом настолько, что бы участвовать в каких либо соревнованиях, отстаивая честь роты.
  Но, все же, было и у меня одно увлечение, гревшее мою душу в тяжелые армейские будни - гитара.
  
  Еще в классе восьмом я, как и многие мои сверстники, всерьез увлекся этим инструментом.
  А как не увлечься?! Вспомните, какие группы, в смысле - ВИА в то время гремели, какие певцы, авторы-исполнители! 'Машина времени', 'Воскресенье', 'Динамик', 'Карнавал', 'Аракс', 'Круг', 'Земляне', 'Цветы', 'Синяя птица', 'Пламя', 'Лейся песня', 'Веселые ребята', 'Самоцветы', и другие. Я не буду говорить, какой след они оставили в наших сердцах и душах, потому что об этом можно говорить долго и много.
  У 'Машины' есть песня 'Родной дом'. Помните: 'Над нашим домом целый год...' - и так далее. Она настолько запала мне в душу, что я решил, во что бы то ни стало, научиться исполнять ее на гитаре. Дня три упорных трудов, и я уже сносно мог 'брать' аккорды, даже с 'барэ'. А еще спустя какое-то время я уже уверенно и достаточно качественно мог исполнять многие песни любимых групп и певцов.
  К тому времени я почти окончил музыкальную школу, но по классу баяна, так что музыкальной грамотой владел не плохо, что и способствовало успешному освоению такого популярного во все года и прекрасного инструмента как гитара.
  
  Еще в карантине, будучи дневальным по роте, мы с напарником наводили порядок в спальном помещении. В это время в дальнем его углу собрались несколько сержантов-бездельников, не задействованных на занятиях с новобранцами. Один из них, выходец из Азии, судя по внешности, был с гитарой. Рассевшись на кроватях, младшие командиры приготовились к восприятию прекрасного, состоящего из сочетания звучания струн и голоса коллеги.
  Приняв строгое и сосредоточенное выражение лица, азиат старательно расставил пальцы левой руки на ладах 'лесенкой'.
  Это был 'до-мажор'.
  Проведя несколько раз большим пальцем правой руки по струнам, музыкант, удовлетворившись качеством извлеченного аккорда, приступил к исполнению произведения.
  В основном по тексту исполняемого произведения я смог узнать зазвучавшую песню.
  Это была 'Марионетки' все той же 'Машины времени'.
  Слух у парня был, это я сразу понял. А вот с гитарой у него были, пока еще, большие проблемы.
  Между аккордами у него были значительные паузы, так как 'брать' должным образом он их пока не умел. Зажав очередной, он пропевал соответствующую ему строчку песни, и принимался расставлять пальцы на следующий.
  Понаблюдав, исподтишка, за этими мучениями, я набрался смелости, и подошел.
  - Товарищ младший сержант, - обратился я совсем по-уставному, приложив руку к пилотке, к исполнителю, - разрешите обратиться!
  - Чего надо?! - Раздраженно ответил он, жутко не довольный тем, что его прервали. Причем, по его предположению, каким ни будь пустяком.
  - Товарищ младший сержант, разрешите я!
  Младшие командиры недоуменно переглянулись.
  - Что - я?!
  - Разрешите мне спеть эту песню!
  Недоумение выросло в несколько раз. Раздражение сменилось удивлением.
  - А ты че - можешь?
  - Разрешите попробовать!
  Пожав плечами, 'младшой' протянул мне гитару.
  Бережно приняв инструмент, я взял ближайшую табуретку, поставил ее напротив межкроватного прохода, где с комфортом полуразлеглись командиры, уселся, и приступил к настройке.
  Всю ту минуту, что я занимался наладкой музыкального строя, все рядом присутствующие наблюдали с неподдельным интересом. Удивляли и моя смелость, замешанная на наглости, и та решительность, с которой я взял в руки инструмент. Было видно, что я не просто знаю, с какой стороны к нему подходить.
  Потом я приступил к исполнению песни.
  Когда прозвучали последние аккорды, от ноток пренебрежительности и снисхождения в поведении младших командиров не осталось и следа. По крайней мере - по отношению ко мне. Я еще долго тогда сидел с ними, и пел, пел... 'А вот эту можешь спеть?', 'А такую знаешь?' - шли заказы наперебой. Все я, разумеется, исполнить не мог, но многие знал, и пел.
  Вскоре у меня было много благодарных слушателей.
  А как вы думали! Ведь тогда магнитофоны были дорогим удовольствием, и имелись далеко не у всех даже на гражданке! А прекрасных музыкантов, ВИА, рок групп, о которых я упоминал выше, и которым нынешние 'трынькобрыньщики' и в подметки не годятся, было не мало. И тут какой-то пацан, пришедший с гражданки, пусть не профессионально, но довольно - неплохо исполняет все это вживую. В общем - слушать можно было.
  С гордостью могу сказать, что нескольких человек в батальоне я даже научил игре на гитаре. По крайней мере, дал им те первоначальные навыки, с которыми человек, (которому медведь на уши не наступал, естественно) мог дальше сам развивать свое мастерство. Опять же - при желании.
  Помните сержанта Полухина Александра, который меня опекал в первые часы моей службы? У него и со слухом был полный порядок, и желание огромное овладеть игрой на гитаре, но - вот беда: на левой руке у него отсутствовал безымянный палец, без которого ни один аккорд, естественно, не сыграешь. Страдал он сильно по этому поводу. Слушал мою игру, и страдал.
  Но я вдруг вспомнил, что немало знаменитых музыкантов-левшей играли 'на правую руку', то есть - брали аккорды правой рукой, а извлекали - левой. Пол Маккартни, например, или Джими Хендрикс.
  Эту мысль я довел до Полухина.
  Вы бы видели, насколько воодушевила она его! Ведь это был реальный шанс осуществить свою мечту!
  Сержант приобрел в местном 'военторге' семиструнную гитару Черниговской фабрики (они часто в те времена продавались), которую мы тут же переделали на 'шестиструнку', и зеркально переустановили на ней струны, выточив, соответственно, новую 'кобылку'. Подпилили лады, установили комплект более тонких и мягких струн, отрегулировали высоту. Затем я тщательно перерисовал схемы аккордов под 'левшу'.
  После того, как я перешел из карантина в роту, сержант Полухин еще месяц с лишним проводил КМБ со вновь прибывающим пополнением. За это время он довольно сносно овладел инструментом. Отсутствие одного пальца ему в этом не мешало, так как играть 'боем', и, даже, 'перебором' можно было и четырьмя.
  Проведя последний поток карантина, Александр уехал продолжать службу в свой батальон, и я очень надеюсь, что, в конце концов, он стал, как и мечтал, хорошим гитаристом.
  В роте, кроме меня, таких 'игрунов' было несколько, и нашего брата частенько просили сыграть и спеть чего ни будь такого, что б 'душа развернулась, а затем...'. Ну, вы сами знаете. И старослужащие к нам относились гораздо лояльнее после этого. А мы учились друг у друга, обменивались хорошими песнями, исполняли их вместе, под две, три гитары....
  Эх, классно было! Хотя бы из-за этого уже я не могу те времена назвать плохими.
  
  Еще раз хотел бы коснуться темы наших ротных художников, потому что были у нас ребята, просто наблюдая за работой которых уже можно было получить большое удовольствие.
  На кальке, к примеру, листами которой, в дембельском альбоме, была проложена каждая страница с фотографиями, рисовались такие комиксы по мотивам солдатской службы хозяина альбома, (начиная с призывной комиссии, и заканчивая посадкой в поезд, отправляющийся в родные края), что могли позавидовать самые именитые мастера этого дела!
  Без преувеличения заявляю: это были настоящие произведения искусства!
  Особенных способностей к рисованию лично я, как уже заметил ранее, не имею, но однажды один из старослужащих, прознав, что до службы я работал чертежником, попросил вырезать из медной фольги чертежным шрифтом что-то типа: 'ДМБ 1984. Загорск', что бы это все можно было наклеить на альбом.
  Кусок фольги был размером с тетрадный лист. Сдуру, я предложил 'дедушке' другой вариант оформления обложки, и выдавил, или даже - вычеканил обычной шариковой ручкой на тонком металле изображение Троице-Сергиевой Лавры - главной достопримечательности Загорска (Сергиевого Посада), дополнив ранее заказанными надписями.
  Сами изображения храмов с их куполами и колокольнями было, скорее, схематичными, чем художественными, но на фольге смотрелись вполне сносно.
  Это было моей большой ошибкой, потому что с тех пор я только этим и занимался. Заказчики из всех рот батальона стояли в очереди. А отказать дедушкам, сами понимаете - большой грех, чреватый последствиями.
  Но зато как они потом радовались! Как дети, честное слово!
  А теперь представьте себе, сколько горя было, когда при очередном 'шмоне' командование батальона находило это выстраданное произведение солдатского искусства, обтянутое шинельной тканью. А ткань эта явно была отрезана от тех пропавших, как у меня, новеньких шинелек! Такие альбомы, как и готовый к употреблению дембельский гардероб, комбат тут же, ничтоже сумняшеся, отправлял на костер, а владельца - на 'губу', за грубейшее нарушение формы одежды, и порчу государственного имущества.
  Поэтому те, кто любил экзотику, прятали свои 'сокровища' как можно глубже, и, зачастую, не на территории части.
  У меня, например, был обычный, но довольно симпатичный фотоальбом, который мне подарили друзья на день рождения, и в который поместились фотографии не только друзей времен срочной служб, но и курсантские.
  Это не потому, что мне солдатские традиции были, как говорят, 'до лампочки', или мне этим всем, лично для себя было заниматься лень.
  Нет.
  Просто мне не довелось, как моим друзьям-сослуживцам, испытать наслаждения от приближающегося дембеля, со всеми вытекающими последствия, не довелось выполнить аккордное задание, не получилось побегать с 'бегунком', или с 'обходняком'. Не пришлось 'духам', перед отъездом домой, сказать что ни будь, напутственное, успокаивающее, дополнив, традиционно: 'вешайтесь!'.
  Всего этого у меня не было, потому что, отслужив чуть более года, я уехал в Ленинград поступать в военное училище.
  Я успел к этому времени поработать на стройке дежурным электриком, затем закончить сержантскую учебку, как раз к моменту посвящения в черпаки, провести курс молодого бойца в роте карантина, и даже месяц проработать на той же стройке в качестве бригадира бригады отделочников.
  
  В училище, к своему удивлению, я поступил.
  Но это уже, как говорится, совсем другая история.
  
  
  
  
  Эпилог
  
  
  Я, уважаемые читатели, уже точно и не помню, что именно подвигло меня к изложению, так сказать, на бумаге воспоминаний о своей срочной службе в войсках.
  Что и говорить, в памяти любого мужика армия оставила, не побоюсь этого слова, неизгладимый след, можно сказать - целый фейерверк ярких воспоминаний. Как хороших, так и плохих.
  Ну, прежде всего, как мне видится, из-за череды сплошных стрессов, психологических и физических нагрузок, в общем - лишений, которые в одночасье сваливаются на молодой и не окрепший, пока еще, организм. Причем лишения эти, как выясняется, 'организм' должен преодолевать стойко и мужественно, о чем, как упоминалось выше, четко говорится в торжественной клятве Родине - Воинской Присяге.
  Опять же, отношение с товарищами, бок о бок с тобой прошедших самые тяжелые этапы службы, деля все ее тяготы и лишения, к дембелю перерождались в крепкую армейскую дружбу, которая, зачастую, длится всю жизнь. Такое понятие, как 'армейский дружок' для многих, отслуживших мужиков - святое. Думаю, с этим не поспоришь.
  Все это было и у меня, как вы уже поняли из выше прочитанного, и я, как и сотни тысяч 'срочников', нередко вспоминаю пережитое. Но это, скажете, не значит, что нужно тут же садиться, и писать мемуары.
  Правильно, совсем не обязательно.
  Но я решил, таки, написать, и причиной тому была не только ностальгия по тем бурным временам, по молодости, в конце концов.
  Дело в том, что служил я в 'королевских войсках', в стройбате, то бишь,
  и до сих пор, несмотря на то, что строительные войска давно канули в лету, ходят споры о их нужности, полезности, целесообразности, и, даже, законности их существования в соответствии с Конституцией страны.
  Давайте просто вспомним те времена, когда существовал и вовсю работал на благо Родины стройбат.
  Это были времена холодной войны, когда, для поддержания ядерного паритета, по всей территории Советского Союза строились ракетные шахты, морские базы, полигоны, и масса других военных объектов стратегического назначения.
  Кто это все строил? Стройбат строил, военные строители!
  Вот представьте себе: встала необходимость построить очередную ракетную шахту, или радиолокационную станцию, или еще какой, необходимый для безопасности страны, объект. Да построить ни где ни будь, а посреди бескрайней тайги, с ее непроходимыми чащами, и глухоманью. Пальцем своим, генеральским, заказчик указал подрядчику место строительства с борта вертолета, а как туда военных строителей доставлять, технику гнать, стройматериалы - это уже не его проблемы.
  И так сплошь и рядом.
  А не было бы стройбата, кто это все строил бы? Гражданские строители, скажете?
  Да, возможно.
  Но, во-первых, за очень большие деньги, в смысле - зарплаты, во-вторых, при наличии более-менее сносных условий проживания и всевозможного обеспечения.
  А военный строитель может и дорогу себе построить до места строительства, и жилье, какое ни какое, и к питанию не привередлив, и т. д., и т. п.
  И все это, практически, бесплатно! Ну, или как сейчас говорят - 'не задорого'.
  Так что, дорогие друзья, суровость службы в стройбате обуславливалась не так дедовщиной, которой и в строевых войсках было не мало, а именно невыносимыми, порой, условиями, в которых работали и несли свою службу военные строители. Ведь работали строительные батальоны по всему огромному Советскому Союзу, в самых дальних и самых суровых его уголках, куда, еще раз повторюсь, далеко не каждый гражданский, даже за большую зарплату, согласится поехать.
  Мне повезло. Повезло в том плане, что моя строительная часть располагалась в Подмосковье. Как тогда говорили - 'у мамки под боком'.
  А в это время несли свою службу и работали ребята и на Крайнем Севере, и в пустынях Средней Азии, и в глухих таежных лесах Сибири, где и климатические условия, мягко говоря, не баловали, и в плане снабжения далеко не все было на должном уровне.
  Но служили, работали, строили, внося свой далеко не малый вклад в дело повышения безопасности нашей Родины!
  Нашей безопасности!
  Поэтому, в ответ на всяческие споры всяких там умников о нужности и не нужности, о целесообразности и нецелесообразности, о законности и незаконности, я скажу просто: низкий поклон военно-строительным войскам, воинам-строителям!
  Я служил в Королевских Войсках, и горжусь этим!
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"