Страшно, когда горе приходит в твою жизнь. Неожиданно, как-то нелепо случается что-то, что переворачивает с ног на голову твою привычную, удобную, словом, ТВОЮ жизнь. Так было и с ней. С кем- "с ней"? А у неё нет имени, потому что она - одна из многих. Таких тысячи в каждом городе мира.
Так вот. Несчастный случай разворотил всю её жизнь. Раньше она как-то не задумывалась о значении родственников в своей жизни, хотя у неё их было немного: всего лишь троюродный брат, сестра, которая была на пятнадцать лет моложе её, да ещё бывший муж . Но его к родственникам отнести, пожалуй, нельзя, так как, прожив с ней неполных десять лет, в один пасмурный предзимний день, пока она была на работе, он собрал нужные ему вещи и ушёл, оставив на столе, рядом с номером банковского счёта (на котором впоследствии оказался некрупный вклад на её имя), записку, начинающуюся с виноватого слова "прости" и заканчивающуюся им же. В результате, уйдя таким образом из её жизни, он перестал являться для неё хоть сколько-нибудь родным существом. "Что эти родственники?" - часто думала она воскресными вечерами сидя на тесной кухне и сочиняя очередное письмо брату, жившему в другой стране. "А ну их!" - сердито вздыхала она, поспорив в очередной раз с сестрой из-за пустяковой мелочи...
Который раз мне на ум назойливо лезет мысль о том, что у каждого человека есть предопределённая ему заранее судьба. Иначе, чем объяснить печальный факт того, что в один год скончались оба её родственника, и причём скончались скоропостижно, трагично, будучи даже ещё далеко не в пожилом возрасте? В течение последующих полутора или, точнее, даже двух лет она не могла полностью осознать эту утрату, почувствовать её реальность и неотвратимость. Ещё много зимних, летних, осенних вечеров провела она, сочиняя письмо брату, понимая, впрочем, смутно, что письмо-то некому больше отправлять. Словно в каком-то забытьи, задумавшись, автоматически набирала номер сестры и, услышав лаконичный ответ безразличного голоса, что данный номер не находится больше в употреблении, взвыв, словно от внезапно пронзившей боли, бежала в спальню и источала в подушку солёными потоками свою горечь, свою безмерную печаль...
II.
Вероятно тогда это и началось. Во время одного из регулярных осмотров доктор тревожно заметил: "У вас могут быть проблемы с сердцем, будьте осторожны!" "Какие проблемы, доктор? У меня всегда было здоровое сердце!" - беспечно возразила она.. "Это так, это так, но всё же..." Больше она об этом не задумывалась. Но однажды ей пришлось задуматься. Произошёл он, тот роковой несчастный случай, когда мотор её организма, призванный постоянно работать, перекачивая тонны крови, внезапно отказал. Он больше не захотел справляться со своей задачей...
А ведь ничто не предвещало в это день трагедии, потому что это был один из ТЕХ дней... Один из таких дней, когда, выйдя на улицу и вдохнув свежий, уже начинающий пахнуть весной воздух, ты вдруг понимаешь, что пора, что тебе хочется бежать, всё бросить и бежать туда, где вода, деревья - словом, природа, которая скоро уже проснётся и начнёт возрождаться к новой жизни... Это был один из именно таких дней, когда бойкие солнечные лучи гоняются друг за другом по паутине набухших слёз умирающего снега, когда хочется, словно ребёнку, шлёпать по лужам, бежать, не зная да и не задумываясь, куда, снять с себя все эти уже так надоевшие за зиму тёплые вещи: пальто, перчатки, шарф...
В тот день захмелевшие воробьи каскадом взметались с дерева на дерево, они словно опьянели от этого нежного дурманящего воздуха, который был настолько сладок, что когда его вдыхаешь поглубже, он проходит сквозь тебя мощной освежающей волной и тебе хочется зажмурить глаза, поднять лицо к солнцу и стоять, упиваясь этим состоянием, забыв обо всём на свете...
Очнулась она уже в больнице. Сестра рассказала ей, что какой-то прохожий увидел женщину, лежащую около подъезда, и вызвал скорую помощь. И вот она здесь. Она удивилась... Удивилась взгляду медсестры. Он был какой-то странный, словно ей было как-то неудобно, словно она хотела что-то от неё скрыть... Словно ей было её жаль... Медсестра не могла смотреть ей прямо в глаза. Она поправила одеяло и уже собиралась выйти, напомнив прежде о том, что если больной что-либо понадобится, то у изголовья есть звонок, которым она может воспользоваться, чтобы позвать сиделку. Тревожное чувство мерзкой жабой вспрыгнула на сердце и замерло... И тогда она решила спросить...
--
Что со мной случилось?
--
У вас был сердечный приступ... Но, впрочем, вы поговорите лучше с врачом, он лучше знает, он... сможет лучше объяснить...
--
Нет, скажите вы! Разве что-то страшное произошло со мной, что-то непоправимое? - Она заметила, как неожиданно дрогнули уголки губ медсестры и глаза её словно бы наполнились слезами...
--
Вы сейчас, наверное, не сможете двигать ногами... Но это ещё может пройти, сейчас делается ваше полное обследование, так что не волнуйтесь, мы скоро всё выясним. Сейчас вам нужно успокоиться, я, пожалуй, дам вам снотворное...
--
Не надо мне ничего! Я и так совершенно спокойна. - Неожиданно она поняла. Жаба не просто сидела на сердце, а уже цепко обхватила его своими скользкими холодными лапами. Всё было до смешного очевидным.
--
Скажите, - начала она и попыталась взять медсестру за руку, попыталась не дать ей уйти, - скажите мне правду, я парализована? - Она заметила, как медсестра судорожно сглотнула.
--
Ну что вы такое говорите, ещё же ничего не известно, вы только недавно поступили...
--
Нет, вы мне скажите!
--
Ну... в данный момент вы действительно наполовину парализованны, но всё ещё может измениться!
--
Ничего не изменится... - Её голос впитался обратно, едва выступив наружу.
III.
С этого дня всё как будто покатилось по наклонной. Некому было за ней ухаживать. Ведь теперь у неё не было родственников, не было никого...Она была одна на всём белом свете. Квартиру пришлось отдать государству, чтобы иметь возможность жить в государственном доме по уходу за тяжелобольными или престарелыми, лишёнными заботы со стороны родных. У неё были небольшие сбережения, да и пенсионный возраст наступил буквально год назад, так что она была довольно-таки обеспеченным человеком и могла не волноваться за своё материальное положение. Денег было ровно столько, что, оплатив все расходы по проживанию, питанию и уходу в вышеназванном новом доме, на оставшуюся сумму она могла позволить себе приобрести некоторые приятные мелочи вроде сладостей.
Дом по уходу, куда она попала, представлял собой трёхэтажное здание из нескольких корпусов грязно-жёлтой окраски. Один из корпусов был новым, совсем недавно пристроенным. Там были условия, о которых можно только мечтать: самооткрывающиеся двери, современная вентиляция, светлые уютные палаты и превосходно оснащённые общие комнаты, вежливые и всегда готовые прийти на помощь сиделки. Естественно, что за всё это была соответствующая плата, доступная лишь очень обеспеченным людям, которые привозили сюда своих престарелых отцов, матерей и родственников в покое доживать оставшиеся им дни.
Она попала в обычный корпус. Хотя там были и отдельные комнаты, примерно четыре на пять квадратных метров, в которых жили ходячие больные, она, вследствие своей теперешней совершенной беспомощности, была определена в общую палату, каких было в этом доме большинство. Представьте себе обычную, средних размеров комнату, слегка мрачную, из-за мутновато-жёлтой окраски стен и покрытого светло-коричневым в крапинку линолеумом пола, с довольно низким потолком, широким, но не высоким окном, большую часть пространства которой занимают пять-шесть больничных кроватей. Запах в этом доме специфический. Уходя с работы, сиделки долго не могут от него избавиться, так как он очень тяжело и долго выводится. Много здесь работает молоденьких санитарок, большинство которых ещё учатся в университете.
Первое время ей пришлось нелегко. По той простой причине, что теперь, когда она стала практически неспособной самостоятельно двигаться (вся нижняя половина её тела была парализована), стало играть большую роль то обстоятельство, что она была довольно-таки полным человеком. И так как её нужно было поднимать, чтобы куда-либо переместить, а одна и даже две молоденькие сиделки не могли с этим справиться, она большую часть времени проводила лёжа в одном положении, на спине, виновато улыбаясь и что-то бормоча снующим вокруг санитаркам. Если других больных в тёплую погоду вывозили на воздух в узкий дворик между двумя корпусами, с трёх сторон окружённый стенами с мутными пятнами окон, то её, вследствие её грузности и отсутствия достаточного числа сильных рук, способных поднять её и пересадить в инвалидную коляску, никогда не вывозили. Ко всему прочему у неё неожиданно открылась болезнь, в народе называемая рожей, причинявшая ей мучительную боль и вызывавшая часто жар и продолжительные судороги. Из-за постоянного лежания мучали пролежни...
Жизнь её превратилась в сплошное страдание, прерываемое порой мимолётными моментами радости, которые не понять обычному человеку, живущему обычной, полной житейских забот жизнью. Впрочем эти моменты были достаточно редки, чтобы потом успеть забыть их, словно бы их никогда и не было. И верите ли, очень часто она желала себе скорейшей смерти, утверждая, что устала от всего этого... Лёжа долгими днями и не менее долгими ночами в своей комнате, под стоны мучающихся больных, которые иногда, умирая, сменялись другими, она как на ладони видела закат человеческой жизни...
Порой она неожиданно озлоблялась и тогда ругала судьбу, вспоминая рано умерших брата и сестру и призывая их духи прийти и забрать её с собой туда, где уже не будет ни боли, ни плача, ни болезней. Доставалось и прохожему, нашедшему её тогда и позвонившему в скорую. В такие моменты она начинала его просто ненавидеть... "Зачем он лез не в своё дело, ну кто его просил?" - в бессильной злобе думала она, в глубине души, впрочем, зная, что он не мог поступить иначе. Иногда вдруг её озаряла мысль. "А что, если отравиться, покончить раз и навсегда со всем этим? Только как же, чем?" - и она лихорадочно продумывала, где бы взять яд, кого можно попросить... И к утру, устав, уже засыпая, она понимала, что всё это бессмысленно, что ничего она не сможет достать и ничего не сможет изменить... Смерть придёт ещё очень, очень нескоро. Быть может, через многие года. Года... Так быстро сказать: г-о-д-а, всего четыре буквы. Очень короткое слово. Но оно такое долгое! Настолько долгое, что за время, определяемое этим словом, может очень многое произойти: могут умереть миллионы людей, а могут столько же родиться... Может произойти всё, что угодно...
IV.
Так прошли восемь долгих лет. В одной и той же комнате, на той же самой кровати. За это время окружающий мир резко шагнул вперёд, навстречу новому веку и даже тысячелетию, сменилось правительство и государственный режим. Только её жизнь осталась по сути прежней, внешние изменения никоим особым образом её не коснулись. Восемь лет...
Человек привыкает ко многому, и можно сказать, что и она в какой-то степени привыкла...Свыклась с неизбежностью, с мыслью о том, что ничего не может измениться. Она жила - читала газеты, книги, слушала радио, даже научилась вязать и вышивать, но... всё это казалось ей бессмысленным.
И вот однажды в середине весны в этом доме скорби появилась группа людей, принадлежащая одной из местных христианских общин. Они появлялись каждую субботу, ходили по палатам, разговаривали с людьми, всегда были готовы выслушать и обогреть добрым словом. Ещё они помогали санитаркам вывозить больных во двор. Как она впервые с ними познакомилась, сейчас даже уже и не помнит. Но сошлись они необычайно быстро, и больше всего ей полюбилась молоденькая девушка с искристыми серыми глазами, всегда садившаяся на край её кровати, бравшая за руку и так умилённо-почтительно смотрящая на неё, что на глаза невольно наворачивались слёзы, и откуда-то из самой глубины исстрадавшейся души пробивалась улыбка. Девушка так напоминала её младшую сестру...
В одну из суббот, когда стояла солнечная, уже полностью весенняя погода, её спросили, не хотела бы и она поехать на улицу. Она замялась, и когда сказала о том, что вот уже восемь лет, с тех пор, как приехала сюда, она не вставала с этой кровати, все были просто поражены. "Как же так? - поражённо выдохнула девушка, - Как же так можно?.. Неужели совсем-совсем, ни разу?.." Её глаза отразили такое сострадание, что к горлу несчастной женщины подкатил щемящий комок, и в носу отчаянно защипало. "Ну это мы сейчас вмиг исправим!" - забасил руководитель группы, невысокий шумный человек с большой лысиной, обрамлённой начинающими седеть тёмными волосами. И тут всё вокруг словно завертелось. Позвав медсестёр, двое мужчин сумели посадить женщину в коляску. "Ну вот, это же совсем другое дело! - довольно басил руководитель, - А теперь вперёд, на воздух, там уже весна в полном разгаре, бабочки-цветочки, совсем рядом - речка..."
Так наверное не чувствовал себя даже Колумб во время своих морских открытий! Она ехала всё дальше и дальше по сумрачному, пропахшему человеческими испражнениями коридору, вниз на старом гремящем лифте, к выходу... В первый момент она даже не поняла, что случилось. Было такое чувство, словно она сходит с ума. Глаза, уже почти отвыкшие от прямых солнечных лучей, наполнились колючими слезами, и она едва не задохнулась от ворвавшегося в грудь неожиданно-мощной волной воздуха. Все стояли вокруг молча, вдруг посерьёзневшие, задумчивые. Они думали о том, как часто не ценят того, что имеют - этого свежего воздуха, ослепительно-прекрасного земного солнца, своего здоровья, возможности самостоятельно двигаться и полноценно жить... "Ну что, теперь поедем дальше, к речке?" - хрипло спросил руководитель. Она безмолвно закивала, потому что была просто не в состоянии в тот момент говорить. И они поехали... Сначала объехали вокруг дома, потом двинулись по заросшей молоденькой путаной травой тропинке к спокойной речушке, протекающей совсем рядом, где девушка, нарвав цветов, сплела ей венок. А когда на большой пушистый жарко-жёлтый одуванчик из венка, который она держала в руках, не отводя от него набухших слезами глаз, кокетливо вспорхнула красавица-бабочка, она не выдержала... Вся накопившаяся за долгие годы боль, горечь и неожиданно нахлынувшая радость вылились в этих слезах. Ей казалось, что она растворяется в этом упоительном воздухе, она почти ощущала собственную душу, рвущуюся вырваться из бессильного тела наружу и взмыть в голубую прохладную непостижимую высь!..
Наутро сиделка, пришедшая убирать комнату, обнаружила её мёртвой. Её лицо было странно умиротворённым и совсем не походило на лицо неживого человека. Врач констатировал, что произошёл второй сердечный приступ, который оказался для неё смертельным...
Мне всё чаще на ум назойливо лезет мысль о том, что у каждого есть своя, предопределённая ему заранее, судьба. Иначе, как объяснить это невероятное стечение обстоятельств в её жизни. Ясно одно - для неё смерть стала подарком, давно желанным исходом. И перед тем, как уйти, её душа приобщилась к Прекрасному, она пережила то, чего мы можем в своей жизни никогда не пережить. Это было слияние человека с природой, едва уловимый миг, когда они стали совершенным единым целым, и это было настолько потрясающим, что сердце человека не выдержало...