Аннотация: Птицей я называю человека по имени Ангел. он умер в 89м. кажется.
Человеку присуща некоторая, ограниченная от и до, свобода. И в смысле свободы обитатели полых холмов тоже люди. У них нет никакой заранее данной задачи, и нет для них никакой непосильной или посильной ноши, которую бы они не выбрали себя сами. Говорят иногда, что у ши нет душ. В общепринятом смысле это верно: собственной души у покинувшего холм, как правило, нет.
Кто-то говорит, что души их - яркие листья подземных кленов, кто-то о чудесных самоцветах, которыми увешано дерево в средоточие сида. Некоторые уверяют, что душа ши - сам холм. А старики нет-нет да проболтаются, что и не холм вовсе: земля. Ши - духи-хранители собственного края и вряд ли от него отделимы.
Они властны немного над временем и всерьез над пространством, они заплетают пути и меняются в размере, их не увидишь в лесу в ясный день, если они того не хотят, и они прекрасны. Их пугает холодное железо, они не любят колокольного звона, зато они умеют ковать твердое серебро, обжигать дерево до прочности стали и делать костяные ножи и стрелы с лезвием потоньше волоска.
Людям трудно жить рядом с ними: люди засматриваются на силы пришедших прежде, и забываются, и теряют свои, данные богом, и без того не слишком великие.
Если сид виден с деревенской околицы; если деревня выросла неподалеку от холма; если причиной этому огромный с размытыми очертаниями курган, который стоит здесь с незапамятных времен - ничего не поделаешь. Курган этот зовется Мертвый Дракон и имеет, кроме географического, слабое оборонительное значение - он стоит на излучине и спускается к речке крутым сыпучим обрывом, зажатый при этом в тиски труднопроходимого леса.
А еще на Мертвом Драконе растут невероятные, сладкие, невиданные, благоуханные, с прозрачной тонкой кожей, наливные, в размер кулака яблоки. Растут они на древних приземистых и разлапистых яблонях - лаково-коричневых коренастых деревьях. Больше таких нигде нет и быть не может - те, кто каждый год из деревни уезжает на торги, не раз говорили об этом.
В деревне точно знали, что яблоки не имеют отношения к сиду. Под холмом пели нескончаемые песни про сказочный сад на Мертвом Драконе, чьи яблоки похожи на яблоки Авалона и так же заставляют остаться. Песни были длины, как яблоневый век: яблони росли на этой земле и до фейри.
Когда живешь с чем-то или с кем-то бок о бок, перестаешь удивляться странностям соседа и накрепко заучиваешь простые правила. Не стоит нарушать кругов силы, не нужно стоять возле сида на закате и на рассвете, а еще в полную луну, лучше никогда не просить народ холмов о помощи и не предлагать меняться, если они не хотят дарить. Это вовсе не так уж сложно. Куда сложней опустить глаза, когда на Самайн или Бельтайн на тонконогих красногривых лошадях в золотой и серебряной сбруе покидает холм парадный выезд. Но и это возможно.
Деревенские обеими ногами стояли на земле; поэтов среди них не рождалось. Сказочное видение оставалось видением, и никто не рвался танцевать на залитых луной лугах.
Ши, в свою очередь, не морочили людей, не распускали низших фейри, не подбрасывали подменышей, не меняли границы людских земель и не вытанцовывали кругов в полях. Лес же был общим и местами довольно диким.
Но всякое замершее равновесие рано или поздно будет нарушено. Они столкнулись на Мертвом Драконе, и даже не на Бельтайн, а немного позже, когда цветут яблони. Я не знаю, кем они показались друг другу, смуглая бойкая пышка и не ставший еще полностью взрослым, почти прозрачный на лунном свету ши. Может быть, он принял ее за воплощенную богиню плодородия; может быть, она была очарована его эфемерностью. И еще не знаю я, сколько дней и ночей провели они в яблоневом цвете, не расставаясь.
Нетрудно догадаться, что как пару их не приняли ни в сиде, ни в деревне. Они не венчались в церкви и не менялись поясами над огнем. Но за лето они вдвоем сложили себе то ли домик, то ли гнездо у подножия Мертвого Дракона, и к урожаю уже жили там.
Они никому не мешали, даже на глаза не попадались почти. Фейри оказался отличным охотником и прекрасным стрелком (они тоже едят мясо), девушка, пользуясь уединением, собирала и составляла травы. Редко кому доводилось слышать от них случайные фразы.
Со временем привыкли и к этому не освященному ничем, кроме яблоневого цвета, союзу. Не прошло и четырех лет. На пятый год она родила дочь, девочку с чудесной золотой кожей и от рождения рыжими, почти алыми, волосами.
В деревне перешептывались и предсказывали всякие напасти. Фэйри небольшим отрядом дважды ездили к хижине у кургана, держали малышку на руках и уезжали ни с чем. Девочка росла смышленой и крепкой. На восьмой год ее жизни случилась лютая, трескучая, морозная и бесснежная зима. Люди мерзли в домах, а свою хижину ши затянул по самую крышу шкурами. Бог, а может, и кто-то другой, видел, как согревались они. Людям в деревне было не до этого.
За зимой пришла весна, и случился неурожай, и грозил он голодом. Тогда эта женщина пошла на поля, и пела там, и плясала, и все, что могло взойти, взошло. С этого момента в ее человеческой природе усомнились. Люди стали сторониться их еще больше. И из холма к ним тоже уже не ездили.
Рыжей девочке было уже четырнадцать - и за кого же она пойдет замуж? - когда поскакали по стране дикие дружины. Это были неприкаянные воины, вернувшиеся из-за моря. Они воевали и не по-баронски, и не по-крестьянски, и более всего похожи были на хорошо вооруженных и организованных разбойников. Как и разбойники, они шарили по лесам; как и бароны, грабили деревни. Пришлась дикая дружина и на долю Мертвого Дракона. Деревня наточила вилы и косы, приготовила дубье и колье, натянула тетиву на добрые старые луки. К ним на собрание пришел ши и предложил свою идею - не оборону, а почти нападение. До этого на подходах он спешил двоих, забрал лошадей и кинул морок, чем сильно озлил дикую дружину. Пока враг блуждал в лесу, отбили еще пару лошадей; на них, на расседланных, голоногие мальчишки скакали по лесу и появлялись под носом у разбойников внезапно. Тех это бесило до крайности. Они бросались в погоню и попадались в ямы и ловушки. Кони их ломали ноги, а они попадали под случайные стрелы. И так двигались по лесу большим полукругом вдоль деревни. Увидав же, наконец, на стороне людей воителя ши, дикая дружина развернулась, проклиная эти края и бормоча, что здесь нечисто. Они оставили за собой четверых живыми, семь могил на кладбище и пять здоровенных лошадей.
И долго с тех пор ничего не случалось у Мертвого Дракона. Очень долго. Дочка странной четы созрела и вышла замуж за кузнеца с дальней запруды в той же манере, в которой решала судьбу ее матушка. Она вовсе не сразу перебралась на новое место, некоторое время ездили друг к другу гостить. Пока люди выискивали в ее фигуре признаков материнства, не заметили, что где одна созрела, там другая - увядает.
Время шло. Ши не менялся. Не думаю, чтобы они были бессмертны, но век их много долее человеческого. Еще раз приезжали к нему из сида, но, верно, уехали ни с чем. Не счесть, сколько лет они прожили до нарождения первого внука. Потом сразу случился второй, и никто не задумывался, сколько они прожили после. Последние годы их почти и не видели. А кто и видел, не мог узнать в бабушке с лицом, как печеное яблоко, спутницу фейри. Не укладывалось это...
Она умерла под Рождество, еще до Йоля. Он спустился в деревню, и заказал гроб, и унес ее на Мертвого Дракона, и сидел там долго, долго и неподвижно. Это было страшно, но принеслась с запруды его дочь, простоволосая, полуодетая, беременная, на незаседланной жеребой кобыле. Не то святая, не то блудница, а может, и ведьма - приличные женщины не такие. Взяла на себя все хлопоты по устройству, забрала гроб, поспорила со священником и грозилась, если тот не согласится, на Мертвом Драконе и хоронить. С кургана старуху снесли уже в гробу. Годы иссушили ее настолько, что родные несли гроб вдвоем. Похоронили на святой земле, пусть и у самой ограды. Все же от рождения она крещеная была.
Похороны оказались очень тихими, но собрали всю деревню. Никто не знал, каким словом помянуть усопшую; а при взгляде на ши и вовсе слова не шли с языка. Он выстоял службу (а в самом ли деле не переносят фейри колокольного звона?), и он весь день был с людьми.
Время его не тронуло, но утрата опустошила. Движения из текучих стали надрывны, на лице застыла маска спокойствия. Вчуже, людям было его жалко - как-никак, свой человек, хотя и ши, а ведь, небось, и дочку ему хоронить придется. Никому ведь такого не пожелаешь. И не знал никто, как помочь этому, немало сделавшему для людей, человеку, пусть и не совсем своей породы.
На другой день он начал собираться. Переговорил с дочерью, та ударилась в слезы. Ушел под холм, и думали, что навсегда, но недолго он там пробыл, и с первой звездой отправился на курган. К полуночи дочь его нашла в себе не то силы, не то мужество, и отправилась следом. Это была ночь перед Рождеством, не самое доброе время. Но беременных берегут. Видели, как она поднималась. А его и не видели больше.
...она вжалась в морщинистое, самое широкое из деревьев, плечом и щекой. Разве была раньше на вершине эта проплешина с плоским камнем на макушке? Она сделала было два шага, но подвернулась нога, и толкнулся в животе младенец, и стало понятно, что дальше ей дороги не будет. А отец ее распустил волосы по плечам, прополоскал на ветру и обрезал у затылка маленьким кривым серпом. Вспыхнуло на умирающих волосах звездное серебро. Свил он из прядей кольцо, положил подле камня, встал на колени и замер. Замер и стоял на коленях, как статуя, долго-долго: уже все звезды стали видны на небе, и луна поднялась высоко.
Блестели голые сучья яблонь. Ши привстал, разрезал у ворота рубаху, сорвал что-то с шеи и швырнул на камень. Что-то запело, зазвенело, заискрилось, разлетаясь на тысячи осколков. Женщина у яблони похолодела. Она все поняла. Она поверила в то, что он может это сделать. И что теперь? Кричать "не надо, папа"? Броситься на шею? Слезы катились холодными дорожками по ее щекам. Но кто знает, может, схоронившие любовь ши превращаются в дроу, грозных и ненавидящих людей? Дроу жили когда-то в этих краях. С той поры осталась о них недобрая память.
Он приставил к горлу серп и замер снова, выбирая усилие. И тут земля шевельнулась, как живая, что-то лопнуло, и захрустела, и женщине под ноги побежали мелкие трещинки. Она залезла на нижнюю ветку. Качнуло опять, и нет камня посередине лысины, да и лысины самой нет. Есть пирамида кротовой воронки в человеческий рост, и наверху стоит кто-то. Человек? Сид? Он легко слетел вниз и оказался рядом с коленопреклоненным ши. Очень высокий, худой, в темной одежде, с движениями разом плавными и резкими, он достал откуда-то длинный, хищно изогнутый рог, и что-то плеснулось в него, и сказал он сухо и звонко:
- Жертва принята. Встань. Я был Мертвый Дракон. Теперь ты будешь Мертвый Дракон.
Со щелчками и переливами певучее наречие фейри звучало дико.
- Не понимаю. Кто ты и откуда? Я потревожил тебя? - поднимаясь с колен, сказал ее отец.
- Я был Мертвый Дракон, - повторил гость (или все-таки хозяин?). Я был так до поры, пока разумный в ясном рассудке и полном сознании не принесет себя мне в жертву. Ты сделал это. Я Хоонна.
- Мое имя уже разбито. Что дальше?
- С рассветом ты станешь Мертвым Драконом, я стану живым.
- А яблони? Это был ты?
- Был я. А потом будешь ты.
- Я буду яблони. Что ж, я счастливо жил и счастливо умер. Немногим моего народа достается такое. Ты был Драконом?
Хоонна походил из стороны в сторону, покатался с пятки на носок, присел, помахал руками. Снял с пояса клинок, длинный, темный и узкий, повертел его под светом ночного неба, вернул на место.
- Я был многим. Драконом, и птицей, и ветром, и змеем, и звездой.
- Ты Древний, - ши внимательно всмотрелся в Хоонну.
- Дальше я буду ши. Пока не угасну снова. А теперь давай говорить. У меня много вопросов.
Кротовина осыпалась, Древний повел в ее сторону ладонью, превращая холм в двухместное кресло.
- Там у тебя что?
- Там корни яблонь.
И тут женщина снова увидела отца живым. Или живущим? Легкость, и музыка, и веселье вернулись к нему. В нем как будто отразились звезды. Ей хотелось одновременно бежать и плакать, от горя и облегчения... Она полюбовалась еще немного и пошла. А эти двое сидели на рассыпчатой земле, и голоса их были хмельными, и говорили они о вещах, о которых не следует слушать женщине на сносях. Она переночевала, куда пустили, а наутро собрала, что было, и ни свет ни заря поехала домой.
К утренней службе в деревню пришел чужой, похожий на ши человек, и назвался Хоонной. Все приготовились к Рождеству, и Рождество удалось на славу. Ночью чужой человек швырнул на стол в кабаке древнее золото, и поставил бочонок, и три дня и три ночи подряд слушал всех, кто хотел после рассказа промочить глотку. Ушел он незаметно, удивив кабатчика тем, что не захотел запастись зимней одеждой.
По весне со всем своим скарбом и синеглазым кузнецом приехала рыжая кузнечиха. С ними было двое мальчишек, младенец, кобыла, жеребенок и кошка, и они тут же начали строить дом, и слова им никто не сказал поперек.
Яблони той весной распустились неожиданно яркими, почти красными, цветами.
Сколько этим деревьям лет? Да и те ли это деревья, или на Мертвом Драконе растут теперь внуки и правнуки старых яблонь?
Говорят, у фейри нет души. Яблони не росли бы над ним, если бы так. Но яблони растут и плодоносят. В чем бы не хранилась она изначально - в камне ли, в листе ли, или в недрах родного сида - яблони растут на его душе. Или яблоки это его душа? А бывают ли такие души?