Небо такое красивое. Самое настоящее летнее небо. На нем ни облачка, и от этого оно кажется чуть-чуть не настоящим. Слишком уж редко тут такое бывает. Но сегодня, видимо, именно такой день. И завтра, надеюсь, будет то же самое. Если завтра наступит.

Жара... Самая настоящая летняя жара, без малейшего дуновения ветерка, навевающая такую лень, что вовсе неохота двигаться, разве что пришлось бы скрываться от палящего солнца -- но я его не вижу и вряд ли когда-нибудь мне выпадет эта сомнительная честь. Нашу территорию окружают металлические одноэтажные здания, выкрашенные какое в синий, а какое -- в светло-зеленый цвет, и именно за ними всегда прячется солнце. Я никогда не бывал внутри этих домов. Краска на их стенах кое-где пошла пузырями, кое-где и вовсе давно отвалилась, и пятна ржавчины, выглядывающие из-под нее, создают впечатление, что попал в маленький кусочек Советского Союза. Наверное, только там любили строить такое у воды, на берегах рек или озер, больше подобного я не встречал нигде -- эти покатые крыши из листового железа, уложенного на манер черепицы, металлические фермы над водой, по которым не слишком приятно ходить босиком -- на ступнях после этого остаются следы в форме узора решетки... Наконец, как я уже говорил, безоблачное небо, глубокое, как глаза девушки моей мечты и безветренная жара, когда лежишь в тени бассейна и ни о чём не думаешь. Глубинка. Пастораль.

А бассейн красив, красив. Вряд ли такой еще где встретишь. Вода кристально чистая, и металлические ступени, ведущие вниз, видны в мельчайших подробностях, так что можно различить каждую чешуйку ржавчины. На них я и смотрел, лежа на животе. А дальше, в глубине, у дна бассейна -- тьма, черная взвесь, напоминающая о непроглядном мраке ночи, в которой тут нет надобности. Перед тем, как вступишь туда с последней ступеньки, из спинного мозга в головной, как иголочкой, кольнет подлая мыслишка. Страх. Даже я, хозяин и смотритель, не могу избавиться от этого чувства, даже мне на долю секунды может показаться, что стоит ноге скрыться в этой черной грязи, всколыхнув ее, как обязательно кто-нибудь схватит холодной скользкой лапой или укусит. И пусть даже через мгновение это вызывает хохот и презрительную усмешку...

Где-то там, неподалеку, мои друзья. Мы знакомы давно, всю жизнь. Правда, я так и не удосужился за все это время узнать их имена. А может, знал когда-то, но просто забыл... Такое тоже может быть. Слишком многое забывается здесь. Но вот то, что забыть очень хотелось бы... Никогда. Так, наверное, и должно быть. Подсознание смеется над сознанием, а то бессильно. Сам себя не победишь, не переборешь.

Послышались шаги. Кто-то шёл по металлическому переходу, и я почувствовал дрожь металла под щекой. Лениво встав, я потянулся. Из тёмного дверного проема вышли двое загорелых мальчишек в одних плавках, как и я, как будто только что явились с пляжа. Или собрались на него. Моих друзей, несомненно, тоже заинтересовали шаги незнакомцев... Хотя нет, какие незнакомцы? Незнакомки, конечно же.

А вот и они. Мокрые, вызывающе улыбающиеся. Весёлые глаза. Тоже трое, как и нас. В плавках и лифчиках. Хотя нет, одна, кажется, была в фиолетовом купальнике. Но я это увидел краем глаза и не обратил внимания. Еще бы. Такой красоты я никогда... А, впрочем, неважно. Штампы, банальные избитые фразы тут не подойдут. Это в ее глазах было небо. Только глаза эти глубже, в них чувствуется более темная синева. И среди прыгавших искорок счастья и веселья, смеха и вызова было что-то еще. Страх? Горечь? Тоска? Я не понял. Мне только захотелось погладить ее светлые волосы, обнять... Но надо было пока просто стоять и смотреть. Благо, что грусть скрывать не запрещалось. Восхищение красотой тоже, но это я уже сам предпочел скрыть. Буду восхищаться про себя -- есть чем. Зеленый цвет ей очень идет.

Всё было понятно без слов. Трое мальчишек, трое девчонок, из свидетелей -- лишь небо, а оно как немая совесть: все помнит, но молчит. В любом случае, тянуть резину не было смысла. Два моих товарища с ее подругами куда-то исчезли, а она медленным шагом подошла к бассейну, в который я спустился. Я смотрел на неё снизу вверх и надеялся, что по моему лицу невозможно ничего прочитать. Это было бы просто великолепно. А на ее лице, в ее глазах веселье и вызов мгновенно пропали -- вместе с подругами. Нет, думаю, она не красовалась перед ними, не бравировала. Скорее, успокаивала себя. Я читал ее взгляд, как книгу. Но часть текста была написана на незнакомом мне языке. Там была усталость и еще что-то, отражение чего я заметил в самом начале. Странно. Я, конечно, не считаю себя великим знатоком человеческой природы, но это меня смутило.

Я подал ей руку -- не для того, чтоб помочь спуститься, это она смогла бы сделать и без меня, а... для себя? Если бы меня спросили, зачем, я не смог бы объяснить, не хватило слов. Она приняла помощь и спустилась, немного опираясь на мою ладонь. Я ощутил себя персонажем романтического романа или пьесы: восемнадцатый век, герцогини, хорошие манеры и так далее... Хотя уже через миг я об этом забыл. Куда там трагедиям и драмам в сравнении с реальностью!

Мы не перемолвились ни словом. Она молча легла на пологие ступени, так что все ее тело было под водой. Даже, кажется, чуть улыбнулась, как бы подбадривая меня, но мне не хочется в это верить. Я лег сверху, когда она раздвинула ноги. Наши лица оказались в каких-то двух-трех сантиметрах друг от друга, я с легкостью мог бы поцеловать её, но что-то удержало меня от этого. Наши тела прильнули друг к другу в всегда холодной воде бассейна, и я почувствовал, как мой поднявшийся член уперся в ее промежность. Их разделяли всего лишь две тонкие полоски ткани. Но думать об этом у меня уже не было времени: в следующую секунду я погрузил ее голову под воду. Как я и думал, через некоторое время она начала биться у меня в руках, пытаясь вырваться, чтоб вдохнуть хоть немного спасительного воздуха. Все это время я смотрел в ее широко распахнутые глаза и никак не мог понять их странное выражение. А оно не исчезло, даже перед лицом смерти. Ее рот раскрывался, выпуская пузыри воздуха, словно она силилась мне что-то сказать. Тщетно -- я держал крепко.

Наконец, она затихла, ее глаза застыли, уставившись в одну точку, а руки бессильно упали в воду с тихим всплеском. Подняв ее и положив на ступеньку повыше, я привстал и наши взгляды снова встретились -- живой и мертвый. Рука, которой я хотел опустить ей веки, замерла на полпути. Мир смазался пеленой слез. Я потащил было ее тело наверх по ступеням, но выпустил из ослабевших рук, упал рядом на колени и завыл.

Потому что в ее взгляде была любовь.