Порой я люблю вспоминать прошлое. Довольно забавно воскрешать в памяти то, что когда-то было, и чего уже нет. Раньше все было как-то проще, что ли. Ночи были просто ночами, дни - днями, а люди - людьми. Но постепенно все стало усложняться. Каждую зиму я мог наблюдать этот процесс. Такой медленный, с одной стороны, а с другой, я однажды осознал, что не узнаю места, в которых живу так давно.
- Ты посмотри, они опять, - голос сестренки ворвался в воспоминания и разметал их, подобно зимнему вихрю. Пришлось открыть один глаз и скосить его на поле за деревней, где сейчас и происходило действо.
- Что опять? - удобней устроиться на ветке березы не представлялось возможным, но я приложил максимум усилий, облокотившись о ствол и вытянув ноги вдоль ветки. Сестренка, свесившись с верхней ветки, уцепившись за нее ногами, рассматривала поле через обломанную где-то сосульку и не переставала болтать:
- Да вон, смотри. Опять кого-то притащили. Нас изгонять.
Отцепившись от ветки, она сверзилась бы мне на голову, если бы не успела уцепиться за нее рукой. Повиснув в крайне неудобной, на мой взгляд, позе, она продолжала наблюдение за полем. Действо там, тем временем, подходило к завершению. Бородатый дядька в черном балахоне закончил читать свои заклинания и махать непонятной, искрящейся на солнце штуковиной и сейчас заверял нескольких отважившихся выйти с ним жителей в том, что с нечистью в этой деревне покончено.
Наивный. Сколько раз с нами пытались покончить всяческие приезжие жрецы за последние несколько сотен зим? Я сбился со счету. Каждый раз они обычно выглядели по-разному. Сначала приходили бородатые дядьки с посохами и пытались откупиться от нас подношениями, потом - бородатые дядьки без посохов ставили деревянных идолов, которым должно было охранять поселение от нечисти. Теперь это. И хоть что-то изменилось бы.
- Почему они пытаются от нас избавиться, Таль? - сестренка, подобно большой кошке, спустилась по стволу вниз головой, что кошкам не свойственно, и устроилась на ветке рядом, разглаживая на коленках свое цветастое платьице.
- Может, мы им просто не нравимся? Может, пора вернуться в лес? А то не ровен час, увидят - снова начнется... - я улыбнулся и попытался ущипнуть ее за коленку, за что получил локтем в глаз, и морозный воздух серебряно зазвенел ее смехом.
- Увидят, как же. Они дальше своего носа никогда не видели. Даже раньше это могли лишь некоторые. А теперь уж...
Сестренка спрыгнула на снег и побежала к озеру, не оставляя следов. Пришлось последовать за ней.
У озера всегда было весело. Даже сейчас там была горка, с которой со смехом и возней каталась малышня. Маришке всегда нравилось наблюдать за ними. Иногда она включалась в игру, приняв чей-нибудь облик. Даже спустя столько зим она все еще оставалась ребенком. Это просто, если знать как. Лишь немногие могут нас видеть в нашем настоящем облике, но показаться на глаза мы можем и по своему желанию.
Возможно, в чем-то мы меняемся так же, как и мир вокруг нас, незаметно, но неотвратимо. Мы учимся говорить, как они, выглядеть, как они, вести себя, как они. Но мы уже не они. Не люди. Маришке проще, она не помнит. Была слишком маленькой. А я помню.
Темный лес и метель, завывание ветра и снег. Много снега. Холод, пробирающий до костей, и сон, который накатывал волнами, и с которым не было сил бороться. А потом было утро. Наше первое утро, которое я помню. Самым забавным ощущением было то, что снег перестал быть холодным. Он оставался мягким и пушистым, но перестал быть холодным. Зима любит своих детей.
Мы могли резвиться в снегу часами, днями. Мы катались на вихрях метели и играли в снежки с зайцами. Мы фехтовали сосульками, а те не таяли в наших руках. А потом набрели на эту деревню. Тут было еще забавней, можно дышать на окна, и от нашего дыхания они покрывались морозными узорами. Можно дышать в лица людей, и те краснеют от этого. Если коснуться воды в колодце, она покрывается коркой льда.
Примерно тогда же мы выяснили, что наше прикосновение смертельно для человека. Случайно. Сестренка просто хотела помочь тому пьянчужке, прикорнувшему в сугробе. Но не смогла. Он не проснулся. Для него не наступило утро. И он даже не стал таким, как мы. Ни один из них не стал. Хотя мы больше и не пытались разбудить тех, кто засыпал в снегу. В ожидании мы проводили ночи у таких вот заснувших, чувствуя, как их тела покидает тепло и замещается дыханием зимы. Мы не встречали таких, как мы.
- Смотри, - Маришка снова пихнула меня локтем, привлекая внимание к маленькой фигурке, устремившейся от остальной ватаги ребятишек в лес.
- Присмотри за ними.
Сестренка пожала плечами. Если уж мне так хочется найти себе неприятностей, то это полностью мое дело, она вмешиваться не будет. А я пошел по следам, не оставляя своих. Неторопливо, но достаточно быстро, чтобы не терять одинокую фигурку из вида. Интересно: и куда идет этот человеческий детеныш?
Сначала ребенок шел прямо, словно ведомый к какой-то цели. Но чуть позже пошел снег, и прямой путь к цели изменился, превращаясь в хаотические метания. Ведомый любопытством, я шел следом, пытаясь понять цель всего этого похода.
Зимой темнеет рано. А когда идет снег, еще раньше. Последний луч солнца застал маленькую фигурку у корней огромной ели, где она безостановочно рыдала. Не люблю, когда кто-то плачет.
- Чего ревем? - моя скромная персона, соткавшись из падающего снега и темноты, обычно доводила до икоты взрослых, а вот дети воспринимают все куда проще.
- Я потерялась, - опустив закутанные в варежки руки, детеныш поднял на меня зареванные глаза цвета зимнего льда и душераздирающе всхлипнул.
- Потерялась? А где ты живешь? В деревне?
Ребенок агакнул и снова залился ревом. Ну что ты будешь делать? От деревни мы отдалились уже прилично. Наверняка ее уже ищут. Осталось довести ее до людей, но вот как успокоить? Пришлось включить фантазию. Добыть веточку замороженной брусники несложно. Показать фокус с увеличенной во много раз светящейся снежинкой на ладони - еще легче.
Возможно, будь я взрослым внешне, было бы сложнее. Но я и сам выгляжу подростком. От подростка дети не ожидают ничего плохого. Опять же, взрослые пугаются куда сильнее, встретив в лесу девочку в цветастом платье в разгар метели. Или подростка, босого и без шапки, спускающегося по дереву головой вниз, с предложением проводить до деревни. Нет, до деревни они обычно добираются, и даже опережая график, и под аккомпанемент собственных воплей. Так что в каком-то смысле все не напрасно.
- Как тебя зовут? - ребенок успокоился и поднялся на ноги, стряхивая с шубки налипший снег.
- Таль.
- Не похоже на настоящее имя.
- А с чего ты взяла, что оно настоящее? Идем?
- А как настоящее? - девочка догнала меня и попыталась взять за руку. Я едва успел отдернуть пальцы.
- Не смей! - пожалуй, вышло слишком резко. Девочка шарахнулась от меня так, словно я попытался ее укусить. Глазенки снова наполнились слезами. Вот сейчас рванет опять в лес. Потом ищи ее. Пришлось присесть перед ней, чтобы глаза оказались на одном уровне.
- Я отведу тебя домой. Покажу путь. Но меня нельзя трогать. Просто идем. Хочешь, я тебе историю расскажу?
Мелочь оказалась смелее, чем большинство взрослых. Воинственно вскинула подбородок и зашагала, подстраиваясь под мой шаг, но больше не пытаясь коснуться.
- Я - Настя. А как твое настоящее имя?
- Я не помню. Сейчас я Таль. И для меня оно настолько же настоящее, как для тебя твое. Так хочешь историю?
- Страшную?
- Очень. Про злого зимнего духа.
- Ты не похож на зимнего духа.
- Не похож?
- Да, они с когтями и красными глазами. Ловят одиноких путников и делают так - р-р-р-р, у-у-у-у, потом замораживают сердце и зарывают человека в сугроб. Мне бабушка рассказывала.
Признаться, тут я порядком растерялся. Вот уж не знал, что нас люди представляют себе так.
- Тогда это будет история про доброго зимнего духа. Так вот, однажды зима была очень суровой. А лето было холодным, и припасы у деревенских быстро закончились. Оставалось только охотиться, чтобы прокормить семью. В один морозный день охотники ушли в лес. Зашли очень далеко, так как поблизости зверей почти не осталось. Они шли целый день и целую ночь. А на следующее утро отправились обратно, так почти никого и не поймав. Но на обратном пути их настигла метель. Буря была страшной. Ветер завывал, как дикий зверь, снег закручивался в вихрях ветра и заметал следы. Охотники сбились со следа. Когда стемнело, они поняли, что окончательно заблудились. Уставшие, они пытались разжечь костер, но при таком ветре нечего было и думать об этом.
Когда охотники уже отчаялись, из-за дерева к ним вышел юноша. Охотники вскинули ружья, но пули не причиняли ему вреда. Тогда они поняли, что он не простой человек, и испугались. Но юноша не стал на них нападать, он лишь кивнул и направился прочь от них. Сами не зная зачем, они пошли за ним. Сначала неуверенно, а потом все быстрее и быстрее, словно тот вел их за собой на невидимой веревке. Они пытались заговорить с ним, но он не отвечал, просто шел вперед, не исчезая из поля зрения. Охотники шли за ним несколько часов, пока один из них не понял, что узнает места, где они оказались. Только он сказал об этом остальным, как их провожатый пропал.
- А дальше?
- Дальше? - я остановился и указал девочке на дома, показавшиеся между деревьев. Навстречу нам уже бежало несколько человек с растрепанной женщиной во главе. - Они вернулись домой.
Утратив видимость для людей, я вскарабкался на дерево, на нижней ветке которого уже висела вниз головой Маришка. С дерева мы наблюдали, как растрепанная женщина, подбежав к малышке, бухнулась на колени в снег, крепко прижав к себе снова всхлипывающее дитя. Потом подхватила ребенка на руки и направилась к домам. Выглядывая через плечо матери, малявка смотрела на дерево, на котором мы сидели, смотрела прямо на меня - я мог поклясться - и махала ладошкой в варежке.
- Таль?
- М?
- Как думаешь, наши родители искали нас?
- Не знаю, Маришка. Если бы искали, то, наверное, нашли бы. А может быть, и сейчас ищут.