Кэндзабуро Оэ "Футбол 1860", роман и рассказы,

перевод с японского языка В.С. Гривнина,

М., Главная редакция восточной литературы

изд-ва "Наука", 1984.

Кэндзабуро Оэ

Я впервые увидел этого немолодого мужчину, когда он стоял в коридоре здания АВСС и плакал навзрыд. Плача, он не прикрывал лицо руками, и поэтому я прекрасно запомнил его вытаращенные, как у морского льва, глуповатые глаза на залитом слезами круглом, бледном, даже, пожалуй, землистом лице. Не только глаза - все его лицо было похоже на морду темно-коричневого морского льва, обитающего в южной части Тихого океана. На нем были спортивные туфли и черная куртка со стоячим воротником, как на фотографиях Лу Синя в школьном учебнике. Я бы, наверное, прошел мимо, не обратив на него внимания, если бы не услыхал плаксивое "о-о, о-о!", пробившееся сквозь шум, будто по коридору лилась вода. Этот шум льющейся воды создавали электронно-вычислительные машины, стоявшие в помещениях по обеим сторонам коридора, которые обрабатывали горы карточек умерших от лучевой болезни. В них было заложено восемьсот тридцать тысяч случаев белокровия, рака различных внутренних органов, содержались в записи по-английски сведения на умерших, главным образом дряхлых стариков, у которых позвоночники были изъедены, как пемза.

- Этот человек пришел сюда за трофеями,- сказал мрачный репортер местной газеты, который привел меня сюда.

- За трофеями? - переспросил я, пораженный его мрачным тоном.

- Неужели до вас не доходили слухи об этом человеке? Первым статью о нем написал я, и поэтому меня тошнит, когда я бываю в этом месте, где он получает свои трофеи.

Я подумал, что статья, написанная этим неприветливым репортером, будет источать мрачную злобу, но заголовок статьи, присланной им через некоторое время, не содержал пугающе-враждебных слов, как, например: "Повадки гиены" или "План помещения капитала, разработанный торговцем смертью", наоборот, она называлась удивительно доброжелательно: "Дух-хранитель атомного века". Да и сама статья, якобы воспевающая гуманизм, была предназначена для того, чтобы несколько сот тысяч читателей провинциальной газеты, восстав ото сна, в течение тридцати минут чувствовали себя счастливыми, будто пососали медовых сладостей. Разумеется, от репортера я уже знал о "слухах об этом человеке" и поэтому совсем не чувствовал себя счастливым. Но сначала мне хотелось бы коротко рассказать содержание этой статьи.

Статья начиналась с того, что в Хиросиму прибыл немолодой мужчина. Это был человек, который много лет назад обратился в министерство иностранных дел Японии и в советское посольство с просьбой послан, его в Ташкент отбывать наказание за осужденного японского военного преступника; ему было в этом отказано, но высокопоставленный чиновник министерства иностранных дел вместо этого предложил ему и частном порядке выполнить работы по оказанию помощи в лагерях беженцев, расположенных в пустыне между Израилем и арабскими странами. Он стал сотрудником ЮНЕСКО и работал на благо арабской бедноты. Огромное впечатление произвели на него и то время поселки, в которых обучались арабы. И, возвратившись через какое-то время в Японию, он решил посвятить себя оказанию помощи тем, кто даже среди несчастных людей Японии находится в ужасающем положении, и для этого отправился в Хиросиму. Он хотел взять на воспитание десять сирот жертв атомной бомбардировки, отвезти их в Токио и начать там совместную жизнь. Только что он отобрал себе десять "сыновей". Не справедливо ли назвать именно такого человека духом-хранителем жертв атомного века? Это была довольно давняя статья.

"Слухи об этом человеке" сводились к следующему. Он действительно помог десяти сиротам жертв атомной бомбардировки. Теперь он живет вместе со своими десятью детьми. Однако весьма существенно то, что этот человек застраховал жизнь каждого из них на три миллиона пен. И получателем страховки является он. Следовательно, вложив деньги, он должен будет получить большой доход, и можно утверждать, что взятые им на воспитание десятеро детей окажутся весьма прибыльной скотиной.

- Но если эти дети страдают лучевой болезнью, страховая компания не застраховала бы их,- возразил я репортеру, поделившемуся со мной "слухами об этом человеке".

- Скорее всего, не застраховала бы. Но поскольку застраховала, никаких отклонений в организме детей пока не обнаружено. Самолично отбирая детей, он брал только таких.

- В таком случае, хотя он и страхует жизнь детей, вряд ли можно утверждать, что его тайная цель - выгодное помещение капитала.

В то время в атомном госпитале уже была точно установлена зависимость между ядерным облучением и белокровием. К тому же в Хиросиме существует общее мнение, что со временем вполне возможны любые отклонения в человеческом организме, пережившем такую ужасную вещь, как атомная бомбардировка. Этот человек, несомненно, рассчитывал на то, что какой-то процент взятых им детей умрет от белокровия. Он занимается поистине страшным бизнесом! Я узнал об этом из анонимного письма, полученного мной после того, как статья была написана,- оказывается, он предложил поехать в Ташкент не потому, что хотел отбыть наказание за осужденного военного преступника как обыкновенный гуманист. Нет, у него комплекс вины. В годы войны, являясь сотрудником японской разведки, он проник во Внутреннюю Монголию и убивал людей. Когда война закончилась, он курсировал между Японией и Тайванем, занимаясь спекуляцией. Но нажиться ему не удалось, так как вскоре его задержал тайваньский военный корабль. Что предпринял этот человек после освобождения и возвращения в Японию? Как следует поживился в лагерях оккупационных войск. Пройдя этот штурм унд дранг, он решил заняться спокойным бизнесом - вложить капитал в десятерых хиросимских детей. Несколько неосмотрительно, правда, я назвал его духом-хранителем атомного века,- скорбно вздохнул мрачный, но в то же время пылкий репортер с сухим лицом, обтянутым бронзовой кожей.

- И что же, ваша газета снова начала кампанию по разоблачению его истинного лица и его планов?

- Нет, этого сделать невозможно! Если посмотреть на его действия сквозь фильтр гуманизма, то, хотя и будет ясно, что все они перепачканы грязью и кровью, рассматривать их как преступные все равно не удастся. Возьмите, например, недавно умершего мальчика - как только у того появились первые симптомы белокровия, он сразу же повез его в Хиросиму и поместил в атомный госпиталь жертв атомной бомбардировки, так что он действовал безупречно.

- А как себя чувствуют остальные дети?

- Кажется, вполне здоровы. Когда мальчика, о котором я говорил, поместили в клинику, токийский корреспондент нашей газеты посетил дом того мужчины, и что же оказалось? Девять упитанных, цветущих детишек живут дружно и весело, точно команда регбистов колледжа на сборах.

Услыхав это, я рассмеялся, хотя и понимал, что поступаю легкомысленно. Вслед за мной фыркнул и репортер, но тут же, словно осуждая меня, да и самого себя тоже, изобразил на лице глубокую озабоченность.

- Видимо, вам доступен черный юмор? - сказал он печально.- Еще более отвратительно, что он повез мальчика в Хиросиму только потому, что в атомном госпитале страдающих белокровием лечат бесплатно, кроме того, если труп погибшего ребенка сдается для анатомирования в АВСС, оплачиваются похороны и выдается денежное вознаграждение. Сумма не особенно велика, но он все же появился в АВСС. Бодрый и веселый.

- Бодрый и веселый? Он же плакал, причем плакал навзрыд.

- Да, у меня страсть к гиперболизации, особенно когда речь идет о духе-хранителе атомного века, - признался репортер, - мне показалось, что он человек с комплексами.

Я снова увидел его на следующий день после того, как встретил в АВСС,- я ехал в машине со вчерашним мрачным репортером местной газеты - мужчина стоял на площади перед муниципалитетом, он был в черной куртке со стоячим воротником. Л рядом с ним - величественный и могучий, как носорог, роскошный катафалк. Возможно, потому, что это был самый жаркий в то лето день, кроме того и катафалка, на площади не было ни души. Мужчина с потным, скорбным лицом стоял в полном одиночестве и казался потерянным. Когда наша машина проезжала мимо, у него был отсутствующий вид и оп не обратил на нас никакого внимания.

- Как вы думаете, ради чего этот человек завернул на катафалке к муниципалитету? Видимо, для того, чтобы сказать: один из детей умер, дайте мне
нового кандидата в мои трофеи,- заявил репортер, всем своим видом демонстрируя ненависть к этому человеку.

- Но ведь оп выглядит таким печальным, таким потерянным,- чистосердечно заявил я, делясь своими наблюдениями.

- Что вы говорите! Нисколько он не печалится, - решительно возразил репортер.

Но весь облик одинокого человека, стоявшего у катафалка, больно резанул меня. Я был убежден, что этого мужчину в черной одежде, с лицом, похожим на морду морского льва, снедает острая печаль. Даже если десятеро детей рассматриваются им как обыкновенная скотина, в которую вложен капитал, все равно сейчас оп грустит о погибшем мальчике, потрясен его смертью, растерян, думал я. Во всяком случае, таким он мне казался. В день, когда отмечалась годовщина атомной бомбардировки, я не видел в Хиросиме ни одного человека, который стоял бы, такой же растерянный, под палящими лучами летнего солнца.

- Так или иначе, но он нанял для умершего мальчика прекрасный катафалк. Вы говорите, что АВСС оплачивает похороны, но ведь это всегда одна и та же сумма, независимо от затрат, верно? Так что, по-моему, следует признать хотя бы то, что этот человек нанял самый дорогой катафалк на СВОИ деньги.

- Расходы на катафалк? Но ведь он получит страховку - три миллиона иен. И мог легко оплатить любой катафалк, даже переоборудованный из самой шикарной иностранной машины.

Вы слишком жестоки к этому человеку, может быть, потому, что чувствуете угрызения совести за статью, которую написали о нем.

- Я сам - жертва атомной бомбардировки,- опустив глаза, мрачно заявил репортер.

Через три года я снова встретил в прессе имя этого человека. На этот раз его фирменной маркой был не "дух-хранитель атомного века", а "пропагандист арабского метода сохранения здоровья". Вначале я был поражен, но потом вспомнил, что, когда он работал и ЮНЕСКО, огромное впечатление произвели на него поселки, где обучались арабы. В то время в Японию уже проникла индийская йога, и вокруг нее образовался настоящий бум. Этот человек, по всей вероятности, хотел воспользоваться бумом, чтобы пропагандировать арабский метод сохранения здоровья.

Мне было интересно, сколько взятых им на воспитание мальчиков, которые теперь достигли уже юношеского возраста, осталось в живых. Поэтому, прочитав в газете, что он в отеле X демонстрирует арабский метод сохранения здоровья, я с помощью своего приятеля-редактора получил пригласительный билет, и мы вместе отправились в зал, где проходила демонстрация.

Впечатление, которое этот человек произвел на меня через три года, как я и предполагал, было совсем иным, чем когда я увидел его плачущего в коридоре АВСС или на солнцепеке у катафалка перед муниципалитетом. Он стоял в банкетном зале, напротив входа, выпятив грудь и расставив ноги, рядом с огромным арабом, на котором были надеты одни шорты. Цвет лица его был ужасен (в тот день он объяснил журналистам: это, мол, из-за недельного голодания для укрепления здоровья), но он был горд и сиял, как солнце. Его лицо, напоминающее морду морского льва, теперь полностью соответствовало его торжествующе-самодовольному виду. Столкнувшись с таким совершенно новым для меня обликом этого человека, я почувствовал, что мои эмоции заработали на той же волне, что и возмущение того дотошного репортера хиросимской газеты. Неужели этот чудовищный морской лев уже сожрал оставшихся девятерых мальчиков?

Мужчина начал с того, что приветствовал представителей прессы - все его выступление было полно нападок на йогу. Я не только не собираюсь воспользоваться бумом вокруг йоги, разъяснял он, чутко реагируя на атмосферу, создавшуюся в связи с распространявшимися относительно него слухами, но, наоборот, с помощью арабского метода сохранения здоровья очищу людей от отвратительной йоги. Разумеется, этот метод сохранения здоровья рассчитан не только на арабов. Лоренс Аравийский был белым человеком, но, тем не менее, пользовался таким методом. Как известно, индийской йогой занимался, например, Ганди, но кто, по-вашему, обладал большими жизненными силами - Лоренс Аравийский или кривоногий Ганди?

- Арабский метод сохранения здоровья включает также метод тренировки сексуальных возможностей. Я вам это сейчас продемонстрирую,- сказал мужчина звенящим голосом и сверкающими дурацкой надеждой глазами стал бегать по слушателям, чтобы определить их реакцию. Видимо, тренировку сексуальных возможностей он решил использовать как козырную карту, чтобы вызвать интерес журналистов к арабскому методу сохранения здоровья в целом. Однако окружившие его журналисты, среди которых находился и я, не проявили особого интереса. Мой приятель-редактор, который привел меня в отель X, подмигнул - мол, такие номера нам известны.

- Новейшие методы сохранения здоровья все одинаковы! Я немного занимаюсь йогой и знаю, что существует тантра-йога, которая рассчитана на повышение сексуальной энергии и ее регулирование,- шепнул он.

- Повышать сексуальную энергию и регулировать се? Здорово.

- Такая штука, как наша сексуальная энергия, если не повысить ее весьма значительно, проскользнет сквозь ячейки йоги. Так же как ничего не услышишь по радио, если не усилить улавливаемые приемником волны.

Пока мы с редактором перешептывались, мужчина, продолжая с надеждой озираться вокруг, словно для того, чтобы продлить состояние волнующей неизвестности, молчал, приоткрыв рот и высунув кончик языка. Так мог вести себя человек простодушный, бесхитростный. Из-за влажных, розоватых губ, которые так не соответствовали его бледному лицу, выглядывал язык цвета облачного неба. Его желудок, несмотря на голодание, был, несомненно, в плохом состоянии - подумав так, я перестал шептаться с приятелем, и тогда мужчина продолжил свои пояснения. Я понял, что за его внешним добродушием скрывается болезненное самолюбие - стоит хоть одному из слушателей проявить невнимательность к его выступлению, и он ни за что не станет продолжать.

- Я говорю о тренировке сексуальных возможностей, но должен заметить, что после войны стал вести холостую жизнь. Во имя своей миссии я в день окончания войны разошелся с женой и с тех пор живу холостяком. Почему же тогда я занимаюсь тренировкой сексуальных возможностей? Опять-таки во имя своей миссии. У меня сейчас просто нет времени на близость с женщинами, потому-то я и веду холостяцкую жизнь, но, естественно, вожделение во мне не умерло. Время от времени оно поднимало голову и мешало мне мыслить и действовать. Вот я и решил сознательно регулировать вожделение. Раз в месяц я его высвобождаю. Я обращаюсь к нему с призывом:
вожделение, действуй в полную силу. И наступает катарсис. Одного желания самому осуществить катарсис вполне достаточно, чтобы, абсолютно ничего не предпринимая, излиться - будто открыл кран.

Даже журналисты, не проявлявшие особого интереса к его выступлению, были потрясены. Один из них даже вздохнул с завистью:

- Великолепно.
Присутствующие рассмеялись.

- Это касается таких убежденных холостяков, как я, но моя тренировка пригодна и для любого человека, находящегося в браке. Я не призываю к вожделению искусственным путем. Но я избавляюсь от вожделения буквально в минуту несколько раз в месяц. Причем получаю полное удовлетворение. При этом я говорю: все остальное время сосредоточьте на выполнении своих честолюбивых замыслов, своей миссии. И наоборот, не испытывающий желания, слабый мужчина, вызывающий недовольство женщины, используя мой метод тренировки, способен восстановить свои возможности. Причем ему удастся по собственному усмотрению контролировать и регулировать свое сексуальное функционирование. Не есть ли это полный поворот в человеческой цивилизации XX века, аналогичный тому, который произвел в науке Коперник? До сих пор современная психология была способна лишь плодить импотентов, сексуальная же тренировка, входящая в арабский метод сохранения здоровья, позволяет использовать ее в качестве орудия регулирования вожделения. Вожделение уже не есть непознаваемая опасность, грозящая человеку. Оно превращается в нечто напоминающее авторучку, которую в любой момент можно вынуть из кармана. Оно превращается в нечто заранее планируемое, революционно трансформируется. Я убежден, что, если на Марсе есть люди, они осуществляют сексуальное регулирование с помощью арабского метода сохранения здоровья. Благодаря этому методу современный человек сможет отдать все свои силы достижению честолюбивых замыслов, выполнению своей миссии!

Один из журналистов поднял руку, чтобы задать вопрос. Глаза немолодого мужчины, точно как у морского льва, загорелись надеждой, и я понял, что он страстно ждет вопроса. Неужели он хотел услышать вопрос: "В этом тоже сказывается честолюбие и мессианство современного человека?" Но журналист, ухмыляясь, спросил другое:

- Можете ли вы сейчас, прямо здесь продемонстрировать регулирование сексуальных возможностей?

- Конечно, могу. Продемонстрировать? - искренне сказал мужчина, хотя искорки надежды в его глазах погасли. Он выглядел наивным альтруистом - тяжкий вздох любого человека заставлял его стонать от сострадания.

- Нет-нет, это ни к чему,- спасовал задавший вопрос журналист, и веселый смех, раздавшийся в зале, развеял царившую там напряженно-недоброжелательную атмосферу.

- Если других вопросов нет...- вопрошающе обведя глазами присутствующих, немолодой мужчина перешел к следующему представлению.

- Итак, попросим араба продемонстрировать нам некоторые позиции предлагаемого мной метода. Фотографировать разрешается без всяких ограничений.

Человек тридцать журналистов снова обратили внимание на полуголого араба, который до сих пор стоял неподвижно, храня молчание. Все вдруг уставились на него, удивленно откинув назад головы, точно в темноте наткнулись на дикого зверя. Да и я сам, глянув на араба, когда входил в зал, тут же забыл о его существовании, пока мужчина давал свои объяснения. Поэтому и для меня было удивительным существование в зале человека, причем огромного полуголого иностранца, который, подобно находившейся в зале темной мебели, как и она, никак о себе не заявлял. Он существовал и в то же время не существовал. Немолодой мужчина демонстрировал свое полное господство над ним, строго прикрикивая,- может быть, он и в самом деле считал его не человеком, а мебелью.

Мужчина дарил нас расплывшейся на его лице простодушной улыбкой, которой он не удостаивал явно трусившего полуголого араба. Неизвестно почему его команды, которые он отдавал одну за другой, звучали как военные. Араб с видом подгоняемой домашней утки направился в центр зала, расстелил там небольшой коврик с арабским рисунком; расставив ноги, встал на него и, весь превратившись в слух, ждал приказов стоявшего у него за спиной самодержавного властелина метода сохранения здоровья.

Тут немолодой мужчина, оглядев нас, снова приветливо улыбнулся.

- Фоторепортеров прошу пройти вперед. Если та или иная позиция вас заинтересует, скажите об этом. Он будет сохранять ее как угодно долго! Но возможны, разумеется, и повторения. Фотографируйте, пожалуйста, все, что вам нравится,- сказал он и, вновь приняв облик бледного, доброго дьявола, что-то прокричал арабу.

Сначала араб задрожал. Потом, переместив центр тяжести на левую ногу, остался стоять на ней, а правой, пронеся ее поверх головы, оперся о плечо, обе руки вытянул назад, из-за спины крепко обхватил ногу, будто нес за плечами ребенка. После этого араб, повернув к нам свое маленькое, заросшее волосами лицо, посмотрел на нас и вдруг, хотя этого никто не ожидал, спокойно улыбнулся. Улыбка его говорила о том, что он убежден: только сейчас и можно не бояться ругани немолодого мужчины; улыбка говорила о том, что в эту минуту он берет над ним духовный реванш.

Все, у кого были фотоаппараты, дружно щелкали затворами, большинство же, вооруженных лишь блокнотами и авторучками горестно вздыхали. Когда фотографирование завершилось, немолодой мужчина, прежде чем отдать следующий приказ, улыбаясь, посмотрел на нас, стараясь уловить, какова реакция зала, затем с прежним суровым выражением лица что-то крикнул арабу. И все повторилось снова: тот, поспешно совершив несколько новых движении, замер в невероятной позе и сдержанно улыбнулся.

Даже я, испытывавший вначале чувство неловкости оттого, как резко изменилось отношение присутствующих к немолодому мужчине и к арабу, увидев улыбку араба, обрел, как мне казалось, некое психологическое равновесие и превратился в непредвзятого зрителя. Наконец я понял, что свои приказы немолодой мужчина произносит не на арабском языке и не на суахили, а просто по-английски. Его приказы звучали так: "Абдо бен Наги фаст поуз! Куикли, куикли! Хэй, ю зе некст поуз! Донт ю андерстенд? Куикли, куикли, Абдо бен Наги!". Я догадался, что Абдо бен Наги, время от времени делающий удивительные упражнения,- араб. Теперь у него из-под оранжевых шортов выглядывали голубые плавки.

Я не собираюсь рассказывать обо всех позициях арабского метода сохранения здоровья, продемонстрированных в тот день Абдо беи Наги в банкетном зале отеля X, по две-три хотелось бы описать. Араб приседает на корточки и, напрягши большие пальцы, величиной с детский кулачок, встает на носки. Его туловище целиком оказывается между колен. Руки же, находящиеся с внешней стороны колен, он сжимает в кулаки и массирует ими спину. Это одна позиция. Другая: араб стоит, сохраняя равновесие, опираясь на правое колено и правый локоть. При этом его левая нога закинута за голову, а левый локоть плотно прижат к правой пятке.

- В конце сеанса будет продемонстрировано сокращение мышц, вплоть до самых мелких, путем волевого воздействия,- объявил немолодой мужчина, и араб, спустив немного оранжевые шорты, стал приводить в движение каждую мышцу живота в отдельности. Стесненные этими движениями внутренности ёкали, издавая звук, будто о борт лодки плескалась вода. Непонятно почему, именно этот звук вызывал к нему жалость. В конце концов араб, который произвел на журналистов, находящихся в зале, неприятное, даже тяжелое впечатление, отошел в дальний угол и снова превратился в темный предмет или просто в ничто.

Один из журналистов, несомненно корреспондент газеты, когда после демонстрации стали задавать вопросы, испытывая к немолодому мужчине явную антипатию, спросил:

- По какому контракту этот молодой араб прибыл в Японию и демонстрирует для вас метод сохранения здоровья?

- Контракту? - до глупости благожелательно спросил немолодой мужчина и, склонив чуть набок голову, посмотрел на задавшего вопрос.

- Сколько ему платят, как вы должны с ним обращаться, как долго он будет находиться в Японии - вот что я имею в виду, говоря о контракте.

- Ах вот о каком контракте вы говорите! Такого контракта не существует,- откровенно признался мужчина.

Не только журналист, задавший вопрос, но и все остальные находившиеся в зале были поражены.

- Дело в том, что Абдо бен Наги - последователь арабского метода сохранения здоровья. Все последователи принимают обет безбрачия, не могут иметь ни принципов, ни запросов, ни денег, ни имущества - в общем, ничего. Согласно арабскому методу сохранения здоровья человек должен быть подобен петуху, он способен познать истину, если будет представлять собой tabula rasa. Абдо бен Наги приехал в Японию для пропаганды этого метода, живет у меня дома, в крохотной комнатке, почти ничего не ест, почти не спит и всецело отдается подвижничеству. Он опасается, что, если допустит хоть малейшую леность, нанесет ущерб своему сложению, и в то время, когда не тренирует свое тело и дух, любезно выполняет для меня роль слуги. Он в самом деле выдающийся человек. Настоящий подвижник, человек-петух! - сказал мужчина, не в силах сдержать переполнявшие его чувства, и, обратив к арабу на этот раз улыбающееся лицо, похлопал его по плечу.

Араб, как раз натягивавший брюки, переступал с ноги на ногу, на его маленьком, заросшем волосами лице, появилась растерянность.

- О'кей, о'кей? - спросил он мужчину.

- Больше ни у кого вопросов нет? - сказал мужчина, повернувшись спиной к арабу.

Все были поражены рассказом о взаимоотношениях между "человеком-петухом" и его "хозяином", да еще и утомлены, и поэтому никто не изъявил желания задавать вопросы. Немолодой мужчина, чутко реагируя на царившую в зале атмосферу, незаметно подал знак стоявшим в ожидании служащим отеля, я те принесли закуски, пиво и стаканы.

- Итак, прошу выпить за арабский метод сохранения здоровья! - бодрым голосом объявил мужчина,- Для меня это будет прекращением недельного голодания, моим брекфестом, ваше здоровье!

Никто не обратил внимания на то, что мужчина ввернул в свою речь английское слово (считая, видимо, это весьма элегантным), все подняли стаканы и, пробормотав: "Ваше здоровье", выпили. Но в следующее же мгновение мужчина, точно человек-кит из балагана, выбросил фонтан только что выпитого пива и бутербродов с икрой. Он еще больше побледнел, стакан, с трудом удерживаемый рукой, прижал к животу, выгнулся, как креветка, и попытался изобразить глазами, затуманенными страданием, подобие улыбки.

- Это мой первый завтрак, вот и оскандалился! - воскликнул он жизнерадостно.

- Великолепно,- сказал мой приятель-редактор. Солидаризируясь с ним, я вздохнул.

Пока мы, да и все журналисты, стараясь не смотреть на мужчину, с унылыми лицами потягивали пиво и перешептывались, он, обхватив руками живот, который, видимо, все еще болел, бодро ходил между присутствующими, приветливо переговариваясь с ними. В общем, неординарный человек.

Когда он подошел к нам и мой приятель представил меня, тот доброжелательно сказал:

- Очень приятно, что такой молодой писатель, как вы, проявил интерес к арабскому методу сохранения здоровья.

- Ну что вы. К тому же для молодого человека, ведущего сидячий образ жизни, арабский метод сохранения здоровья особенно важен. У вас довольно сильная сутулость. Она влияет и на психологическое состояние. В последнее время вы испытываете беспричинную тоску, раздражительность, да?

- Совершенно верно, испытываю.

- Хм, хм,- удовлетворенно хмыкнув, мужчина стал осматривать меня с ног до головы.

- Давайте переменим тему. Я как-то видел вас в Хиросиме,- сказал я.- Вы стояли в коридоре АВСС, а в другой раз - у катафалка на площади перед муниципалитетом. Сколько у вас осталось сирот жертв атомной бомбардировки, которых вы привезли из Хиросимы?

На лице немолодого мужчины, похожем на морду морского льва, появилось выражение, будто тело морского льва пронзил острый костяной гарпун эскимоса. Передо мной был уже не бодрый хозяин приема, а печальный, настороженный и даже возмущенный немолодой человек. Он бурно задышал, потом вдруг задержал дыхание и, подозрительно посмотрев на меня - так прошло секунд десять,- зашипел хотя и еле слышно, но еще более отвратительно, чем отдавал приказания арабу:

- Слышите, я не знаю, каковы ваши намерения, но для подобного разговора можно было бы выбрать другое место. Если вы хотите получить ответ на свой вопрос, приходите ко мне домой, и я вам все расскажу.

- Когда разрешите посетить вас? - спросил я, тоже заражаясь агрессивностью.

- Чем скорее, тем лучше, я хочу раз и навсегда покончить с этим делом, и, чем раньше это произойдет, тем лучше. Завтра в два часа, вас устраивает? - сказал раненый морской леи.- Адрес есть в этом проспекте арабского метода сохранения здоровья.

- В таком случае завтра навещу вас,- учтиво сказал я.

Возможно, такова была дыхательная гимнастика, предусмотренная арабским методом сохранения здоровья,- мужчина бурно задышал, потом задержал дыхание, оценивающе посмотрел на меня, резко повернулся и направился к другой группе журналистов. Глядя, с каким трудом он передвигает ноги, я почувствовал странный подъем и в то же время раскаяние оттого, что заставил бывшего до этого в прекрасном расположении духа пропагандиста арабского метода сохранения здоровья вспомнить о том времени, когда он был духом-хранителем атомного века, но жребий был брошен.

- Вы в самом деле завтра пойдете к нему? - с сомнением покосившись на меня, спросил приятель-редактор.

- Разумеется, пойду,- решительно сказал я.

Покидая с приятелем раньше остальных представителей прессы банкетный зал, мы увидели устроившегося у вешалки рядом с входом араба в джинсовых шортах с полотенцем на плечах: он ел что-то напоминавшее рисовую кашицу. Взгляд его был устремлен в чашку, он быстро работал левой рукой с зажатой в ней ложкой и не обратил на нас никакого внимания.

- Арабский метод сохранения здоровья не удастся распропагандировать, пользуясь бумом вокруг йоги,- почему-то грустно сказал мой приятель-редактор.

- И я так думаю,- тоже грустно ответил я, чувствуя во всем теле озноб, пришедший на смену только что испытанному подъему. Может быть, и в самом деле у меня сутулая спина, подумал я и, спускаясь по лестнице, весь напрягся, расправил плечи.

На следующий день электричкой и автобусом я отправился в зал, где велось обучение арабскому методу сохранения здоровья. Он находился на северной оконечности осушенного участка токийского залива, окруженный мелкими заводиками и деревянными оштукатуренными домами для их рабочих, и, хотя был ясный летний день, все вокруг точно вымерло - ни играющих детей, ни собак. Я вошел через калитку в высоком дощатом заборе, у которой висела вывеска, написанная по-арабски и по-японски, и попал в небольшой дворик, в котором друг против друга стояли два здания - одно напоминало склад, другое - небольшое строение, похожее на контору. Строение, напоминавшее склад, видимо, и было спортивным залом. Через открытые двери можно было видеть полуобнаженные тела упражняющихся юношей. Внутри было очень светло. Стена против двери, казалось, отсутствовала. Строение же, похожее на контору, наоборот, затененное огромным спортивным залом с одной стороны и деревянным забором - с другой, выглядело темным и сырым. Я подошел к входу и окликнул хозяина. Мне тут же ответил голос немолодого мужчины. И вслед за этим в своем обычном тоне он громко отдал приказание арабу. Тут же открылась дверь в крохотную темную прихожую и из нее высунулась голова араба. За ним я увидел мужчину, который сидел на циновке в полутемной комнате со стаканом в левой руке и смотрел на меня. Он был явно пьян.

- Заходите, пожалуйста,- пригласил он.

Не успел я сесть против него на циновку и поклониться, как он все тем же громким голосом приказал стоявшему у меня за спиной арабу:

- Абдо бен Наги, тэйк эназар кап, куикли!

Араб проскользнул между нами и из кухни, примыкавшей к соседней крохотной комнатке, принес стакан. Сегодня на нем были синие джинсовые шорты и майка под горло в белую и синюю полоску, похожая на тельняшку,- он выглядел как-то жалко, не то что тогда, обнаженный до пояса.

Немолодой мужчина тоже казался гораздо старше, чем вчера в отеле X, даже изможденным. Как и в тот раз, когда я видел его в Хиросиме, на нем была черная куртка со стоячим воротником, какую носил Лу Синь, она тоже была кожаная и длинная, почти до колен, и оп был чем-то похож на китайца, ушедшего от семьи и ведущего уединенную жизнь отшельника. А вчера он выглядел тренером по боксу.

- Выпьем по маленькой? Надеюсь, вы употребляете? - говоря это, мужчина взял стоявшую рядом с ним бутылку японского виски и налил мне почти полный стакан. Видимо, он пил виски, не разбавляя водой. Себе он тоже налил солидную порцию.

- Сейчас Абдо бен Наги приготовит нам мелко нарезанные отбивные по-арабски,- неопределенно улыбнувшись, сказал мужчина и криком погнал араба на кухню: - Эй, Абдо бен Наги! Го ту кук куикли!

Мы с мужчиной выпили по глотку виски. В этой полутемной, почти пустой комнате стоял какой-то странный, неприятный запах. Оп начал меня раздражать. И я выпил еще глоток виски.

- По поводу сирот жертв атомной бомбардировки я ежемесячно получаю из Хиросимы угрожающие письма. Анонимные. Но я знаю, кто их пишет. Они приходят в редакционных конвертах одной газеты,- враждебно заявил мужчина, давая понять, что аноним, присылающий угрожающие письма, мой приятель.

Услыхав это, я вспомнил напоминавшее восточного Марлона Брандо печальное лицо репортера местной газеты, рассказавшего мне в Хиросиме историю о духе-хранителе атомного века, лицо закомплексованного провинциального идеалиста. Возможно, репортер, совсем пав духом, перешел к таким действиям, коварным, злонамеренным действиям - анонимным угрозам, которые он посылал в редакционных конвертах...

-- Да, это конечно, никуда не годится,- сказал я, ощущая в душе неприятный осадок.

- Вы согласны? В самом деле, никуда не годится,- сказал мужчина, пытаясь хоть чуточку скрыть враждебность, которую он испытывал ко мне.- Я думал, что и вы тоже хотите прибегнуть к подобным угрозам.

- Нет, просто я хочу знать, как сейчас живут те десятеро сирот жертв атомной бомбардировки, которых вы взяли на воспитание.

- Как сейчас живут шестеро,- тихо поправил меня мужчина.

- Неужели четверо уже умерли?

- Да, четверо. Но не все умерли от белокровия. Один погиб в автомобильной катастрофе. Я купил ребятам подержанный автомобиль, один из них поехал на нем, налетел на грузовик и погиб,- сказал муж чина.

- Это действительно была катастрофа?

- Что? - спросил он, тупо глядя на меня, но наконец понял, что я имею в виду,- Вы хотите сказать, не было ли это самоубийством. Исключено. Он был самым веселым, жизнерадостным мальчишкой из всех. Меня он называл отцом.

Немолодой мужчина отхлебнул виски, и на его лице появилась простодушная улыбка легкого в общежитии человека, которую он демонстрировал представителям прессы в банкетном зале отеля X. Улыбка расплылась на его круглом темном лице, которое только что было залито ядом недовольства. Я понял, что он все больше пьянеет, и не поддался на эту неожиданную улыбку. Я тоже отхлебнул виски и, обратившись к мужчине, который вновь наполнял мой стакан, не смог удержаться от того, чтобы не произнести колкость:

- Таким образом, вы получили страховку уже за четверых, то есть двенадцать миллионов иен.

Мой провокационный вопрос сразу же превратил его во взбешенного морского льва. Хотя опьянение сделало его лицо багровым, злость в мгновение изобразила на нем, от лба до шеи, сложный рисунок, похожий на таблицу проверки дальтоников. Он залпом опорожнил стакан, откашлялся и изо всех сил начал самоутверждаться, болтовня его продолжалась бесконечно долго и, как мне помнится, сводилась к следующему:

- Страховку за четверых, говорите? Да, я ее, разумеется, получил. А вы что, хотите, чтобы я от нее отказался, и чтобы нажилась страховая компания, да? Конечно же, я получил страховку, за вычетом налога. И все двенадцать миллионов употребил на ребят. А что сделало государство для сирот жертв атомной бомбардировки? Что предприняло общество? Ровным счетом ничего. Я лично взял на себя заботу о сиротах жертв атомной бомбардировки. И в качестве материальных средств я использую страховку, которую получаю за умерших товарищей этих ребят. Что тут плохого? Разве это не гуманно? Я действительно купил здесь землю. Построил на ней спортивный зал и начал заниматься арабским методом сохранения здоровья. Прячем не из личного честолюбия. Дело в том, что с некоторого времени ребята вдруг стали грустными, мрачными, ходили как в воду опущенные - нужно было что-то предпринимать, и я решил заняться их физической закалкой. Чтобы, используя спортивный зал, получать хоть какие-то деньги, я начал пропагандировать арабский метод сохранения здоровья. Вы сможете зайти потом в зал и увидите, какими крепкими стали ребята, какими безудержно радостными. Они сейчас как раз усердно тренируются. Нет, вы не можете сказать, что я выбросил на ветер двенадцать миллионов.

Если бы Абдо бен Наги не пришел и не принес нам отбивные, мужчина без конца бы самоутверждался, причем агрессивно. Однако, в ту минуту, как появился Абдо бен Наги, он, видимо, из опасения уронить свое достоинство в глазах араба, тут же умолк и стал упорно (демонстрируя некоммуникабельность и упрямство пьяного человека) заставлять меня попробовать отбивную по-арабски. Я попробовал - отбивная несколько, но отличалась от обычной, приготовленной по-японски, разве что мясо было очень тонко нарезано мелкими кусками и обильно полито соусом из красного перца.

- Ну как, вкусно? Что этот Абдо бен Наги делает с блеском, так это готовит отбивные,- сказал мужчина, уставясь на меня своими наивными, тупыми глазами морского льва.

- Да,- сказал я, хотя арабская еда показалась мне слишком острой, и взять еще кусок не хотелось. Я смотрел, как мужчина ел, запивая еду виски.

Однако я заметил странную вещь. Он отправлял в рот кусок за куском, жевал мясо, но глотать ему было трудно. Пережеванную отбивную он набивал за щеки, как обезьяна. В конце концов, ему приходилось все это выплевывать. Я смотрел на его действия с отвращением, а он сохранял полное спокойствие. Невозмутимо вытирал руки о полы своей длинной кожаной куртки и пил виски. Мне не оставалось ничего другого, как тоже потягивать виски. Вдруг мужчина прислушался.

- О-о, слышите, мои ребята тренируются вместе с теми, кто решил заниматься арабским методом сохранения здоровья. Похвально. Разве я могу не испытывать к ним любви? - сказал он доверительным тоном.

Какое-то время был слышен топот, будто носится табун лошадей. Видимо, в спортивном зале начали делать новые упражнения. Этот топот трогал до слез, да и в словах внимательно прислушивавшегося к нему мужчины чувствовалась искренность. Я ощутил, что основа допроса, учиненного мной, как стороной правой, зиждется лишь на эмоциях, но меня охватили иные эмоции.

- Вы их, безусловно, любите,- сказал я, испытывая прилив сентиментальности: я немного опьянел.- Достаточно было увидеть, как вы плакали в коридоре АВСС, как выглядели около катафалка.

На мгновение мужчина ожил. К нему вернулась самоуверенность, он улыбнулся, и внутренний протест, в который он, пока оправдывался, заковал себя, как в латы, растаял. Он до безобразия расслабился и стал выказывать мне полное доверие. Неприятный запах в комнате стал еще сильнее.

- Я действительно люблю ребят. Каждый раз, узнав, что кто-то из них заболел белокровием, испытываю адские муки. Белокровие - ужасная штука. Стоит заболеть - и спасенья нет, но зря это называют роком крови, - сказал мужчина улыбаясь.

Я никак не реагировал на его бессмысленную улыбку, и он сам, до крови прикусив влажную губу, убил улыбку. Теперь в его словах звучала искренняя мольба.

- Мне говорил врач атомного госпиталя, что, если все время делать уколы, число белых кровяных телец сократится. Но потом наступит рецидив. И число их будет только расти - тут уж ничего не поделаешь. Вот почему в период стабилизации числа белых кровяных телец больных иногда выписывают из клиники. Именно это и произошло с четвертым мальчиком, умершим весной. Он и сам все знал. Те несколько месяцев, что он был дома, остальные ребята так были нежны с ним. Они проявляли верх человеколюбия. Все мы, в том числе и я, шутили с ним, а втихомолку плакали. И когда его снова поместили в клинику, мы даже вздохнули с облегчением. Он сознавал, что разрывает сердца своих товарищей. Поэтому, вторично оказавшись в клинике, он, мне кажется, обрадовался. Для меня это было непереносимо, я чуть было не свихнулся. Я, убивший во время службы в военной разведке немало людей. Меня охватывает страх, стоит только подумать, что ребята будут умирать один за другим. Это страшно и горько. Смотреть на их лица нет сил. Я даже поселил их всех вместе в спортивном зале, чтобы по возможности не видеть их. Я одинок. А тут еще эти угрожающие письма!

Широко открытые глаза мужчины наполнились слезами, его всего колотило, кожаная куртка поскрипывала, дрожащим голосом он взывал ко мне:

- В угрожающих письмах все время повторяется, что придет день, когда и остальные дети умрут и мне достанется все - и страховка за десятерых, и земля. О-о, о-о! Если это в самом деле случится, мне будет все безразлично, как страшно. От ужаса и одиночества я схожу с ума. А тут еще эти угрожающие письма.

- Вы не думали о том, чтобы взять еще десятерых юношей, которым вы будете служить духом-хранителем? - спросил я неуверенно.

- Нет, нет, ни в коем случае! - испуганно перебил меня мужчина.- Если все теперешние ребята умрут, мне будет так тяжело, что я не смогу взять новых.

Я был не в силах найти слова утешения. И не потому, что сомневался в искренности мужчины, нет, я чувствовал, что просто не нужен ему сейчас в его пьяном горе. А он был уже мертвецки пьян. Какое-то время мы сидели друг против друга и молчали. Мужчина, видимо, был целиком поглощен разверзшимся в нем адом. Как одержимый он схватил с тарелки новую отбивную, отправил ее в рот и попытался проглотить, но у него опять ничего не получилось, и он выплюнул еду, как больная кошка. Неприятный запах в комнате усилился.

- Послушайте, а может быть, вам стоит использовать эти деньги, чтобы выставить свою кандидатуру в парламент, и тогда вы сможете помочь многим юношам?

- Да, вы правы, я стану членом парламента. Заниматься политикой прекрасно! - воскликнул мужчина, передернув плечами; его кожаная куртка снова скрипнула.- К тому же, когда я буду выступать с предвыборными речами, то смело пройду через любые испытания, отвечу на все обвинения. Я смогу громко, честно рассказать своим слушателям то, что говорят обо мне языком слухов, обвинений и угроз. Да, это будет серьезное испытание. Заниматься политикой прекрасно! Колумбово яйцо - как я раньше не додумался до такого. Вы наметили для меня великолепную жизненную программу. Да, да, нужно стать членом парламента.

Я молча смотрел на все более возбуждавшегося пропагандиста арабского метода сохранения здоровья в куртке, похожей на китайскую. Не исключено, что он и в самом деле, воспользовавшись деньгами, полученными в качестве страховки за десятерых юношей, выставит свою кандидатуру и станет депутатом парламента. Как говорил больной ипохондрией принц датский, "и в небе и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости...". Именно люди такого типа, как этот немолодой мужчина, в течение нескольких недель предвыборной борьбы способны завоевать сердца простых людей Японии. А если он еще расскажет, что деньги на выборы - страховка, полученная им за десятерых погибших юношей, это может оказаться могучим оружием. Во время первой парламентской речи из глаз его, как у морского льва, польются слезы, и он будет всхлипывать.

- Если я выставлю свою кандидатуру, вы не согласитесь стать моим доверенным лицом? У такого молодого писателя, как вы, есть молодые читатели.

- Вам еще нескоро, видимо, потребуется доверенное лицо - речь ведь идет о том времени, когда все юноши, которых вы опекаете, умрут,- сказал я колкость, не сумев совладать с вновь вспыхнувшим раздражением.

Мужчина глянул на меня и опустил голову. И я вдруг увидел перед собой того самого, до предела усталого, одинокого человека, который тогда в Хиросиме, в яркий летний день, стоял на солнцепеке, растерянный и опустошенный, у огромного, как носорог, катафалка. Я стал подыскивать слова, которые могли бы сгладить неприятное впечатление от только что произнесенного мной. Но тут мужчина свалился и уснул. Он тяжело дышал, точно ребенок, прикрыв ладонями лицо от света...

Я бросил взгляд на Абдо бен Наги, словно прося его о помощи. Однако он сидел между соседней комнатой и кухней, видимо приняв одно из положений, предусмотренных арабским методом сохранения здоровья, и даже не шелохнулся. Лишь на его темном лице, обрамленном, точно черным венком, бородой, появилась спокойная улыбка, как тогда в отеле X, когда он застывал в той или иной позе. Я подумал, что ему не больше восемнадцати лет. Во всяком случае, несмотря на заросшее волосами лицо, он выглядел очень .молодым.

Немолодой мужчина, прикрыв руками лицо и неестественно изогнув тело в черной кожаной куртке, отчего стал похож на старую соломенную сандалию, казалось, уже никогда не проснется. Отчаявшись дождаться его пробуждения, я встал. Спустившись в прихожую, я без колебания сказал по-японски:

- До свидания. Абдо бен Наги.

Арабский "человек-петух" никак не реагировал.

Я пересек двор и направился к спортивному залу. Там вместе с последователями арабского метода сохранения здоровья должны были тренироваться шестеро оставшихся в живых сирот жертв атомной бомбардировки, и мне хотелось поговорить с кем-нибудь из них. Я вошел внутрь. Зал напоминал уменьшенную в размерах крытую спортивную площадку колледжа - потолок высокий, окна огромные, светло и уютно. Полный света и свежего воздуха зал совсем не был похож на сумрачное, вонючее помещение, где я разговаривал с мужчиной, и мной даже овладело радостное чувство освобождения. Здесь веял приятный летний ветерок, и с удовольствием вдыхал запах пота молодых здоровых людей. Когда я вошел внутрь и стал наблюдать за тренировкой, человек двенадцать обнаженных до пояса юношей и виду не подали, что мое присутствие мешает им сосредоточиться на упражнениях. Я попытался выделить из них оставшихся в живых шестерых сирот, но все были такими мускулистыми и так ловко выполняли упражнения, что обнаружить у кого-либо из них страх, отчаяние или симптомы болезни было невозможно.

Упражнения, которые делали почти все юноши, за исключением нескольких человек, не имели никакого отношения к арабскому методу сохранения здоровья. Скорее они напоминали упражнения культуристов. Например, юноша держал двумя руками над головой эспандер, растягивал и сжимал его - это было обычное упражнение культуристов. Таким снарядом, состоящим из нескольких пружин с ручками на концах, развивают мышцы рук и груди. На покрытом потом и блестевшем, как у угря, теле юноши резко выделялись мышцы, точно отполированные. Неожиданно юноша, то ли заметив, с какой завистью я смотрю на него, то ли почувствовав, как мой взгляд кольнул его кожу, плотно облегавшую вздувшиеся мышцы, легко прекратил упражнение и, держа эспандер в одной руке, спокойно подошел ко мне. Словно ослепленный ярким светом, я даже заморгал.

- В чем дело? - спросил юноша беззаботно.
Поглаживая обратной стороной ладони мышцы на груди, точно они зудели, он рассматривал меня.

- Я пишу роман,- представился я, чувствуя не удобство оттого, что юноша учует запах алкоголя.

- Понятно, за материалом приехали? - как взрослый сказал юноша.- Вы с ним встречались?

- Да, встречался, поэтому...

- Поэтому?

- Мне бы хотелось поговорить с кем-нибудь из сирот жертв атомной бомбардировки, которых он привез из Хиросимы,- сказал я.

- Все равно с кем?

- Да.

- Я один из них,- сказал юноша.- Все, кто здесь тренируются,- друзья.

- Какие прекрасные тела,- сказал я.

Мы давно уже этим занимаемся - вот в чем дело,- со спокойной уверенностью, без ложной скромности сказал юноша.- А кроме того, мы постоянно живем в страхе перед белокровием и, противясь этому страху, стараемся, чтобы те части тела, которые видны, выглядели мощными - нас это успокаивает.

- Да-да,- поддакнул я.

- Но это бессмысленно при белокровии.

- Бессмысленно? - переспросил я, краснея.

- Бессмысленно. Но все равно мы изо всех сил занимаемся культуризмом. Совсем не так, как другие, которые приходят в этот зал. Наш товарищ, умерший этой весной, старался больше всех. У него была прекрасно разработана дельтовидная мышца.

- Дельтовидная мышца у плеча, над ней - трапециевидная, а под ней, это всем известно, трехглавая.

- Молодец,- сказал я искренне.

- И все равно бессмысленно,- сказал он с улыбкой, расслабляя мускулатуру.

Я молча покачал головой. Юноша меня понял:

- Вам, наверное, известно, что он застраховал нас. Именно об этом вы и хотели поговорить с нами?

- Да, но...- сказал я, чувствуя, что снова краснею.

- Жизнь здесь нас вполне устраивает. Пусть он нас застраховал, деньги за страховку идут на обеспечение нашей же жизни. Не будь этого человека, мы бы остались просто беспризорниками. А потом превратились бы в хилых поденных рабочих.

Я кивнул и собрался уходить. Мне было пора.

- Разговаривая с вами, он пил? - спросил у меня юноша равнодушно, вместо прощания, что ли.

- Да, пил, а сейчас лежит там пьяный. Потому-то я и ушел,- сказал я мрачно.

- Вы не заметили, что спиртное с трудом проходит в его желудок? Мелко нарезанные отбивные - его любимое блюдо, но он не может их проглотить.

- Да, я это заметил.

- Так-то вот. Мы думаем, не рак ли желудка у него,- сказал юноша самоуверенно.

- Вы боитесь, что смерть этого человека поставит вас в тяжелые материальные условия? - сказал я.

- Что? Боимся? Нет. Года два назад мы сложились и застраховали его жизнь, получателями страховки было названо восемь человек, сейчас, правда, осталось шесть,- сказал, смеясь, юноша и посмотрел на меня сияющими глазами...- Видимо, у него все же рак желудка. О нем ходят самые разные слухи, но мы убеждены, что он в самом деле наш дух-хранитель.