Печаль была в его сердце. Тихая, усталая, немного осенняя. Он смирился со всем, но печаль прочно засела в нём. Она не вытравлялась никак. Он пробовал пить, уходил в загул, потом понял, что это не выход и теперь тихо сидел на террасе опустевшего дома, бездумно водил карандашом по бумаге. Страсть к рисованию появилась недавно. С похорон. Он никогда не думал, что именно он рисует, а просто что-то чертил, штриховал. И нечасто замечал результат. Получались часто пейзажи, женщины, дети, лужи и Город. Рисунки были пропитаны усталостью и тяжёлой безнадёгой. Ему очень хотелось всё вернуть назад. Но он не умел. Не мог. И на губах застыла усмешка. Когда-то это была знаменитая ухмылка, и злобная, и язвительная, и игривая, и счастливая. Она была разной, меняясь только от выражения глаз. Теперь глаза были пустыми и далёкими. Губы остались изогнутыми. И лицо от этого казалось лицом мертвеца. Ещё и его природная бледность. Порывы ветра заставляли натужно скрипеть перила и ступеньки, раньше казалось, будто по ним кто-то идёт. Теперь ощущение пустоты было слишком сильным. Сухие листья покрывали деревянный, местами крашеный пол. Связка грибов покачивалась на стенке. И память снова и снова заглатывала его своей чёрной пастью. Эта же терраса. Только ветра нет. И листья все на своих местах. Солнечные зайчики играют в сумасшедшую чехарду на светлых досках. Весь дом сочится смехом и радостью. Он исполнен любовью. В каждой комнате он по-прежнему слышал её запах, за каждой дверью слышал её дыханье. Он перестал кусать губы, шагая по полу, где бегали когда-то её ноги. Прекратил ударяться головой о косяки дверей, чтобы избавиться от ощущения её присутствия. Теперь он просто дышал. Тяжело, порой с хрипом, и это было единственной его реакцией на тупую боль в голове и груди. Она просила его выжить, что бы ни случилось. Он понимал, что существование в депрессии - это не жизнь. А он всегда держал слово. И потому он был почти спокоен. Хорошо хоть дождя не было. Сухая погода позволяла ему держать глаза сухими. Он держался. На дорожке за каменной невысокой оградой послышались шаги. Песок поскрипывал под чьими-то сапогами. Роальд сконцентрировал взгляд на калитке, немного сдвинув рыжие волосы со лба. Пришедший был всего лишь почтальоном. Со скучающим лицом он хотел уже кинуть синий конверт в ящик, но заметил Роальда. Немного оживился, зашёл в сад и направился к террасе. - Вам письмо, - сказал он и зачем-то пожал плечами. Положил его на столик и, пнув по дороге листья, ушёл своей дорогой. Роальд смотрел на конверт. Он казался чужим в этом пустом доме словно голубой заяц в чёрно-белом кино чужим, словно розовый куст в декабре, как кусок из прошлого. Да. Просто синий был её любимым цветом. Он протянул ладонь и накрыл письмо. Прикрыл глаза и ему показалось что он чувствует биение её пульса. Он тяжело выдохнул, вытащил бледный листок и начал читать. "Роальд, любимый. Если ты получил это письмо, значит, моё предчувствие сбылось. Она всё всегда знала Я надеюсь, ты держишь слово и будешь жить дальше. Я всегда держу, ты это знаешь. Я люблю тебя. И есть одна вещь, о которой я хочу тебя попросить. Я никогда тебе об этом не говорила... Несмотря на всю твою нежность ты был слишком жесток. Теперь, я знаю, твоё сердце не так сурово... У меня есть ребенок. Ему семь лет. Он живёт на той улице, где мы первый раз поцеловались. Он ангел, похож на тебя, хоть и не твой... Это моя ошибка, которая стала мне дороже жизни. Его зовут Рома. Я тебя прошу - стань ему отцом, потому что больше никого у него нет, никто не поможет ему. Четвёртый этаж, прямо над акацией. Он сейчас с моей сестрой, но она не сможет дать ему того, что дашь ты. Я верю тебе, Роальд." Капля упала вниз и стремительно растеклась тёмной кляксой по белому листу. Роальд слегка нахмурился и коснулся щеки. Точно, мокрая. Он закрыл глаза и позволил слёзам стекать с подбородка. Его огромное сердце, наполненное поющей, огромной и потрясающей любовью теперь сжималось и пыталось стать маленьким и незаметным, причиняя ещё большую боль. Он вытер нос кулаком. Она просила. Значит, он это сделает. Он спустился по ступенькам, вспомнив, как, однажды, он здесь спотыкнулся, растянулся, а она наклонилась и начала целовать его волосы. Память не отпускала его, билась изнутри о череп, не болезненно, но отчаянно. Он мигнул, и картинка из прошлого пропала. Четвёртый этаж... На звонкую трель звонка открыла молодая женщина в халате. - Вам кого? - Роман дома? - спросил Роальд, мельком оглядывая скромный интерьер комнаты. Женщина о чём-то нахмурилась. - Он сейчас гуляет. А зачем Вам мальчик? - Я его отец, - он взглянул ей в глаза - Ты? Скотина! Бросил девчонку с животом, сам по барам шляться, да? Нет её здесь, позавчера скончалась. Уходи, пока муж не вернулся, а то сама сковородкой дам... Он ничего не ответил. Спорить не хотелось. Он развернулся и спустился вниз. У двери подъезда была скамейка. Он сел на её спинку, ногами на сиденье. Он узнает мальчика. Конечно, узнает. У него же глаза Аниты. Почему-то он это знал. Он закрыл глаза, и картинки прошлого всплыли, как пузырьки воздуха из воды. На ней только свободная лёгкая юбка до щиколоток, волосы распущены и сушатся на ветру после ванны. Она бредёт по саду, то внимательно глядя под ноги, то задумчиво изучая верхушки слив и яблонь. Он бесшумно подходит сзади и собирается внезапно захватить в свои объятия хрупкое тело, но в последний момент она оборачивается. Укоризненная улыбка. Её мягкий поцелуй в губы. И она доверчиво склоняет голову ему на грудь... Он очнулся от чьих-то лёгких шагов. Мальчик уже тронул ручку двери, когда Роальд негромко окликнул его: - Ром? Тот обернулся. Подошёл, заглянул в лицо незнакомцу. Зелёные глаза. - М? - Я твой отец, Роман. - Тётя говорила, что моему отцу я не нужен, что я безотцовщина, - нахмурился ребёнок, то ли что-то вспоминая, то ли пытаясь сообразить. - А что тебе говорила мама? - продолжал Роальд, разглядывая её глаза. Ромка улыбнулся. - Что он обязательно придёт. И тут же добавил с тревогой: - Но только когда с ней случится беда. Скажите, что с ней? Роальд скривился. Не ответил. - Ты идёшь со мной? - Да! - последовал торопливый ответ, - да, пойду, только мишку возьму! Она обожает медведей. Он это понял, когда она провела пальцем по картине уличного художника, повторяя линии косолапого, и умоляюще посмотрела на него. Картина теперь висела в спальне. Она улыбается ей, когда просыпается, едва не раньше, чем лежащему рядом рыжему счастливцу. Роальд кивнул: "Я подожду здесь". И снова закрыл глаза. - Как зовут тебя, берегиня?, - он смотрит жадно, обхватывая взглядом всё тело девушки и в тоже время не отрываясь от глаз, удивительно зелёных, словно изумрудные верхушки груш... Как-то и неловко беспокоить её, он слишком рыжий, веснушчатый, глаза голубые и наглые, он не удивится и не обидится, если она пошлёт его куда подальше - хоть голос услышит. Но брови её изумлённо поползли вверх. - Анита моё имя. А твоё, принц песчаных бурь? - она явно издевалась. Он чуть на колени не упал. - Р-роальд. Она улыбнулась. И они пошли вместе, молча. Его обычная жестокая натура стремилась взять её, крепко сжать, лишить какой-либо свободы, но что-то сдерживало его. Сердце билось испуганно - что, если он неосторожным словом, жестом заставит её нахмуриться? А её улыбка словно издевалась над его страхами...Они шли довольно долго, потом она остановилась. Он повернулся. Глаза Аниты были насмешливы и великодушны. Шуршала акация. Девушка положила ладонь ему на грудь и подняла головку к его лицу. - Целуй, - просто сказала она. И он поцеловал. Рот Роальда наполнился горечью. Он сделает всё, что она просила. Он обязан ей сердцем. Он оглядел тёмное небо с лёгкими занавесями облачков. Мальчика всё ещё не было. Забыл? Нет. Скорее не пустили. Он тяжело вздохнул. Ну не может же он силой отбирать ребёнка. Он подождёт ещё. Нет ничего проще - сидеть и ждать, думая о нежных и хрупких плечах. Он покрывает их сотнями поцелуев, наслаждаясь пьянящей сладостью, погружаясь в восторг, заставляя забыться её, когда она начинает шептать горячие слова, такие, что уши у него вспыхивали, а губы раскалялись, утягивая их обоих в мир единства влюблённых. - Отец? Роальд очнулся как от ушата холодной воды. Распахнул глаза. Ромка держал его за колено, другой рукой поддерживая на плече рюкзачок. - Готов? Тогда идём, - Роальд поднялся, потянулся и побрёл домой. Мальчик шёл рядом, рассказывая. - Я только вошёл, сунулся в комнату, схватил мишку, а в дверях уже тётя стояла. Ужинать позвала. И расспрашивать начала - где был, да не видел ли высокого рыжего, с глазами такими голубыми да пустыми... Я ей - не видел, что вы. Пусто на улице... Ой! Да это ж вы! А я как-то и не подумал о вас... Вот балда! Роальд вяло усмехнулся. Ромка продолжал: - Она вообще не пускает меня после девяти вечера, так что пришлось ждать, пока уснёт... А куда мы идём? - он взял отца за руку. Тот немного напрягся - слишком нежным было прикосновенье, совсем как она, но тут же расслабился, не хотелось пугать ребёнка. - Мы идём домой. Туда, где твоя мать очень любила бывать, по крайней мере, она так говорила, - объяснил Роальд сухим голосом, хоть и стараясь придать ему заботы. - Мне нравится твой дом. Как тебе удалось сделать его таким тёплым? У меня постоянное чувство, будто эти стены защищают, окна улыбаются, а стулья всегда оказываются там, где нужны... - Это ты сделала его таким. Он рад тебя видеть. Когда ты здесь, даже ступеньки скрипят дружелюбно. Будто птица счастья прошлась или волшебник... а вообще, здесь родились я, мой брат и сестры-двойняшки. Здесь царит любовь. Этот дом очень любит детей. А чем влюблённые не дети... - Ты прав, Роальд. Мы с тобой самые настоящие дети... У тебя замечательный дом. Он не должен пустовать. Обещаешь? - Если ты так хочешь - я постараюсь, чтобы в нём всегда звучал смех. Он опрокинул её на спину и начал раздевать, щекоча и целуя. Она смеялась... - Это и есть твой дом? Ты тут живёшь? Здесь я жил... - Да. Проходи, осмотрись, - Роальд повернул выключатель. Лампочки зажигались плавно, позволяя глазам привыкнуть к свету. Ромка прошёл в середину гостиной, оглядываясь по сторонам. Его отец хорошо представлял, что сейчас чувствует мальчик - немного растерянность, восторг, радость, совсем чуть-чуть удивления, и задор, что можно будет разобрать на части, а что при случае засунуть в карман. Роальд прикрыл на мгновенье глаза и только сейчас понял, что очень устал. Мозг отказывался думать и вспоминать. Да, слишком многое сегодня напоминало её. - Ром? Давай сейчас спать ложиться, завтра с утра я тебе всё покажу и расскажу. - И про маму? - обернулся мальчик. - И про неё, - успокоил его отец. Он уложил ребёнка на той кровати, где когда-то спали его сестры. Выцветшие обои всё же позволяли разглядеть рисунок - синие мелкие цветы с желтыми пчёлами. - Ты посмотри! Они до сих пор как живые! Неужели не ты их покупал? - она провела своим маленьким аккуратным пальчиком по линиям рисунка. Он усмехнулся, смутившись. - Нет, мой брат. Я подбирал мебель. Это всё было для девочек. Занавески вот... тоже я выбирал... Она обернулась к окну. Синий бархат по краям и легкая, медового цвета занавесь в центре. - Да ты художник! - с восхищеньем прошептала она, касаясь руками... всего... - Спокойной ночи, Ром. - Отец? Ты не побудешь со мной немного? - Да... Я не ухожу никуда, я здесь. Он выключил свет и остался сторожить сон мальчика.
О ком он плакал? О ней ли? С ней теперь все хорошо, она в покое и безопасности... Да, в могиле... ...нет, разве он ценил и любил только эту симпатичную оболочку? Разве не глаза весенней травы, с отблеском уходящего лета, игривые, добрые, смеющиеся и понимающие, грустные и радостные, и все это одновременно? Черт...не буди... И этих глаз больше нет, они потеряли блеск, закрылись навсегда. И смех, удивляющий и заразительный, тоже замолк... Нет. Они недоступны больше никому. Кроме него. Он был связан с ней, касался её души, принимал её слезы и чувствовал, как бьется её сердце при виде него. Они остались одним целым, просто они... временно... Сон был тихим и безмятежным. Ласковый ветер касался его щек и волос, он брел по полю, заросшему высокой травой и безмерно скучал. Он смотрел в небо, на россыпь танцующих звезд, играла нежная мелодия, а его сердце больше не сжималось, оно принимало в себя весь окружающий мир, слушало, и тихо истекало слезами. Это было и хорошо, и грустно, и приятно и убивающее, он чувствовал весь мир и умирал от тоски. Очередная волна ветра вынудила колосья небрежно поклониться, поздороваться с рыжим потерявшимся... Да, он просто потерялся, он должен был быть с ней, но она не дала...и он заблудился, не зная, что ему нужно для покоя. В траве раздался тихий смех. Да, мальчик. Её ребенок. Он вдруг улыбнулся, счастливо, как тогда, с ней. - Я все сделаю. Ты слышишь? - он поднял сияющие глаза к небесным вихрям и бледным от наступающего рассвета точкам, - ты в нём - и я сделаю его счастливым и сильным. Жди меня... Ветер прокатился волнами по траве, солнце показалось из-за горизонта, кольнув в глаза. Роальд поморщился,... проснулся. Всего лишь яркая луна разбудила его, заглянув в окно. Он прищурился, задумавшись. Потом посмотрел на ребёнка. Мягко улыбнулся. "Анита". Наклонился и поцеловал его в волосы. Шепнул: - Я люблю тебя, Ромка. Мальчик мой...