Анекдоты против войны

(вместо предисловия).

Есть такое понятие - кавказский анекдот, как и анекдоты одесский, габровский. Московский юморист Иосиф Раскин (см. главу "Ироничный Иосиф") поместил в своём объёмном сборнике "Энциклопедия хулиганствующего ортодокса" главы "Армянское радио", "Грузинский юмор". Над этим радио и тбилисскими кинто многие годы хохочут добрые люди. Но на Кавказе юмористы молчат. Пора конфликтов ещё не прошла.

Когда в советские времена грузины выясняли отношения с армянами с помощью анекдотов, хохотал весь Кавказ. Ингуши и в те годы требовали у осетин Пригородный район. Осетины отвечали соседям залпом свежих ингушских анекдотов. Все разрывались от хохота. Пригородный район на это короткое время никому был не нужным. Смех обезоруживает. Острая шутка как молния поражает воображение собеседника, доносит мысль - всё не вечно, всё пройдёт... Юмор делает человека добрее и мудрее.

Трагическим упущением стали армяно-азербайджанские взаимоотношения. На эту тему анекдотов нет. Зато случались войны. Люди забыли одно из старых жизненных правил - юмор отбирает силы у агрессора, разлагает захватчиков.

Сегодня Кавказу необходимы свежие острословы. Требуются новые юмористические битвы, а точнее - Большая Кавказская анекдотная война! Пора выходить за пределы армянского радио или тбилисского юмора. Анекдотный кавказский союз (он образуется в результате войны) сотрёт границы и решит территориальные споры не хуже Европейского союза.

На многое в мой кавказский период жизни приходилось смотреть именно через фильтр иронии. Даже, увы, на события печальные. Их произошло на Кавказе за последние два десятка лет гораздо больше, чем весёлых. Но смеяться надо было, чтобы выжить, не потерять душу, не зачерстветь. Этим приёмом, я заметил, пользовались в самые трудные для себя минуты многие кавказцы.

Есть надежда, что добрый юмор постепенно можно переломить ситуацию в этом чудном регионе. Может быть, и мне удастся принять участие в этом процессе. Не хватит юмора - постараюсь быть добрым. По крайней мере, честным - в этих заметках нет лжи и лицемерия.

Абхазский поезд в оранжевом раю.

Вечерний вокзал во Львове. Ночной заснеженный Киев. Утренний дождливый Адлер. Промокшая декабрьская Абхазия. Из окна пассажирского поезда Адлер - Тбилиси можно срывать с ветки мандарины. В Абхазии оранжевый декабрь - сезон сбора цитрусовых. Их здесь больше, чем листьев на деревьях.

На сухумском вокзале наш поезд вдруг встал как вкопанный. Проводник объяснил, что где-то за городом произошёл обрыв проводов. Сосед по купе - высокий грузин в длинном пальто и огромной шляпе - продержался час, затем купил у вокзальных торговцев мандарины, взял сумку и пошёл в город. Сказал, что быстрее доберётся до Тбилиси на автобусе. Нам он показался практичным человеком. "В Тбилиси килограмм мандаринов стоит рубль, а здесь столько же стоит целый пакет, в котором три килограмма", - объяснил он. Такими были цены в 1983 году. И грузины тогда ещё могли разгуливать по Абхазии.

Сухумский железнодорожный вокзал был спокойно-беззаботным. На перроне мы пили кофе и заедали его мандаринами. Кофе на песочке - непременный атрибут праздного времяпровождения в Абхазии. А нам - трём курсантам Львовского военно-политического училища - здесь пришлось провести несколько часов именно так, праздно.

Женщина, сварившая в турке кофе, подала его услужливо. Я был обезоружен обходительностью, польщен уважением. Через полминуты, отойдя на десять шагов от открытой кофейни, услышал её грубый окрик - женщине показалось, что я хотел унести чашечку с собой. После этого вспомнил, что мы всё-таки на южном курорте. Здесь настроение людей очень переменчиво.

Мы, курсанты-стажёры, добирались в штаб Закавказского военного округа. Поезд Адлер - Тбилиси, после трёхчасовой задержки, всё-таки пересёк Абхазию, Менгрелию, Имеретию и рано утром прибыл в Тбилиси. Спустя девять лет война между грузинами и абхазами началась с перекрытия именно этой железнодорожной трассы. В 1983 году надо было обладать диким воображением, чтобы представить в этом раю братоубийственную бойню. И совсем других военных на вокзале Сухуми. Интересно, сможет ли на них повысить голос хозяйка кофейни? И будет ли здесь кофейня? На войне много пьют кофе?

Жаль тех, кто приехал в Абхазию воевать, а не пить кофе, заедая его мандаринами. Жаль тех, кто не может сесть в поезд и за ночь доехать до Тбилиси. И тех, кто обратный маршрут не может проделать, тоже жаль.

* * *

Я не видел войны в Абхазии. Война в раю - не самое увлекательное зрелище. Поэтому о военной Абхазии слышать ничего не хочу. Абхазия и Грузия мне дороги одинаково, словно две капризные сестры. Близкие люди не должны выяснять отношения при помощи чужих военных. Приезжие военные должны были быть в Абхазии, как я мои однокашники-курсанты в декабре 1983 года - беззаботно-расслабленными от мандаринового плена и привокзальных кофеин. Или такие, как мы с родным братом, за полтора года до этого. Летом 1982 года мы с ними тоже добирались до Тбилиси через Абхазию.

... Не помню в своей ещё недолгой жизни вечера более романтичного и беззаботного. Тогда, конечно, об этом не думалось, поскольку сказывались духота и утомлённость двадцатидневным отдыхом на гудаутском побережье. Позади морское блаженство, пирушки в дружеской компании, романтические встречи - только не на морском песочке, чаще в тёмном парке гудаутского дома отдыха. А теперь дорога в родительский дом, в Осетию. Как добираться туда непонятно. Билетов нет вообще. Можно было поехать в Сочи, а дальше на перекладных до Орджоникидзе. Но не хватит времени. Я всё-таки курсант военного училища и через шесть дней у меня заканчивается летний отпуск. Дома, у родителей, лежит авиабилет на рейс Минводы - Львов. Его каким-то чудом купила мама, но только мамы знают секреты таких чудес. Я не родитель, поэтому рецептов решения столь сложных проблем, т.е. как купить билет в советской кассе, не знаю. Как не знает их и мой старший брат-студент, который сидит со мной рядом на веранде вокзального ресторана и беззаботно пьёт абхазское вино "Псоу".

И не до чего нам больше дела нет! Да и разве можно забивать голову всякими глупостями в такой чудный вечер! Когда рядом сидит родной брат и всё ещё впереди - женитьбы, семьи, свои пути-дороги и проблемы. В Абхазии вообще не хочешь думать о проблемах. Даже на железнодорожных вокзалах, где, как казалось, отродясь нельзя было купить ни одного билета в купальный сезон.

Вокзалы в Абхазии своеобразные - кассы и залы ожидания остаются как бы второстепенными и малозначимыми помещениями, хоть и расположены в центре строения. С обеих сторон к зданию прилеплены веранды-рестораны, всегда заполненные людьми, в отличие от зала ожидания. Вот здесь и бурлила жизнь. Потому мы сразу и пошли на веранду, к людям и душистому вину. Чутьё подсказывала, что через ресторан уедем быстрее, чем через кассу. Добродушный абхазец-официант меня подержал: чем человек веселее, тем он быстрее может сесть в грузинский поезд. Секрет здесь прост - пьяненький пассажир всегда щедрее. Проводники это прекрасно понимают.

Вино мы тянули из граненых стаканов. Сперва пытались себя сдерживать, считая тосты, но очень скоро вошли в такое состояние, в котором две простые цифры пришлось складывать с определёнными усилиями.

Даже не заметили, как к перрону подполз тбилисский поезд.

- Ребята, вам пора, - поднял нас добродушный официант-абхазец.

Застолье мы покинули с тяжестью в душе. Сразу же ощутили и тяжесть телесную. К счастью, молодого проводника-грузина долго уговаривать не пришлось.

- За двоих 25 рублей, - вежливо, но по-деловому предложил он.

Это, конечно, было намного дороже тарифа, но торговаться смысла не было, тем более гипотеза официанта оказалась верной - пьяному мелочиться как-то не к лицу.

Проводник указал нам в вагоне на третьи полки первого отсека плацкартного вагона. Чуть позже принёс из своего купе нечто бесформенное, сказав, что это подушки. Несмотря на состояние, мы резво вкарабкались туда, где обычно лежат пыльные матрацы и пассажирский багаж. Выпитое вино клонило ко сну. Мы провалились в него минут через пять.

До утра мне поспать не удалось. Через два-три часа пробудился от духоты и жажды. Одежда была мокрой, будто я вылез из тёплого ночного моря. Абхазское вино, видимо, выходило из меня через кожу, оставив тяжесть в голове и жажду. Спустившись вниз, я стал искать краник с водой, которой обычно бывает около купе проводника. Нашёл его скорее интуитивно, чем осознанно, взял какую-то тару, нацедил воды и плеснул её в рот. Уже в горле почувствовал, что вода была горячей от нагревшегося за день бака. К тому же я выпил все её остатки. И что делать дальше со своей жаждой, я не знал.

Пассажиры, измождённые жарой и тряской, спали. Будить проводника было незачем - не поможет, а то и отругает. Оставалась надежда на неизбежное утро, вагон-ресторан и любое тамошнее питьё. Это дало силы дотерпеть до рассвета. Только никаких ресторанов в поезде "Адлер-Тбилиси" не оказалось. Я обошёл весь состав, пробирался через многочисленные сумки и мешки, посеревшее от многолетнего использования постельное бельё, собранное в горки. В некоторых тамбурах пассажиры курили, открыв дверцы вагонов. Моё путешествие через весь состав растянулось примерно на полчаса. Поезд был уникальным своей допотопностью. Такие составы можно было увидеть только в советских фильмах о Великой Отечественной войне. Вагоны оказались не старыми, а просто раритетными. И, мягко говоря, запущенными.

Когда совсем стало тяжко, бросился к окну. Воздух я пил вместо жидкости. И тут передо мной появился божественный пейзаж. Из-за пологой горной гряды блеснул первый солнечный лучик, осветив панораму с древним монастырём Джвари. Мы проезжала древнюю столицу грузин - Мцхету. Монастырь словно врос за многие века в длинный горный уступ. Сотни раз я видел эту панораму на фотографиях и картинах, но взгляд с поезда оказался неожиданным и оттого необычным. Монастырь блеснул на солнце, подпустил близко к себе поезд и вдруг резко уплыл в другую сторону, не позволив собой налюбоваться. Я остался у открытого окна, словно надеялся на то, что раритетный поезд ездит около древнего монастыря по кругу, как в детском парке.

Минут через десять, напившись воздуха, я вышел в тамбур. На ступеньках перед открытой дверцей курил сигарету из абхазского табака пожилой проводник. Запах этого табака я уже хорошо научился различать в Гудаутах. Вместо воды, я попросил у него сигарету. Меня не тянуло курить, больше нужен был разговор. И проводник, словно поняв это, спокойно заговорил.

- Вижу, что ты не местный и на лице сплошное удивление. Доисторический поезд так поразил? А какой же должен ещё ходить возле древней грузинской столицы Мцхеты? А знаешь, какие поезда здесь ходили ещё десять лет назад? Этот ещё ничего, лет пять побегает. Я, наверно, меньше этой дороге прослужу. Ты молодой, может быть, лет через десять увидишь здесь другую жизнь, другие поезда. Жизнь должна меняться каждые десять лет! Иначе крах и гибель, напрасные годы!

Пожилые грузины, я заметил, чересчур оптимистичны. Ровно через десять лет, весной 1992 года, началась грузино-абхазская война, в результате которой в общей сложности погибло десять тысяч человек. Странное дело, но в дни войны я часто вспоминал того пожилого проводника-грузина на ступеньках тамбура. Мне почему-то не хотелось, чтобы он дожил до этих дней. Хотя это же страшный грех - желать человеку смерть.

* * *

В штаб Закавказского военного округа мы, курсанты-стажёры Львовского военного училища, прибыли вовремя. Как сейчас помню, примерно в 9 часов 7 декабря 1983 года. Обрыв проводов вблизи Сухуми нас не задержал. Но неудобства всё-таки ощутили - три часа не ходили поезда и жизнь местных людей будто замерла! Наступила чуть ли не паника. Три часа без движения! С 1992 года поезда вообще перестали ходить по маршруту Сухуми - Тбилиси. Жизнь уже не замерла, она пошла вспять. Пожилой проводник-грузин, увы, оказался плохим пророком.

Булгаковский завет.

Михаила Булгакова можно с полным правом назвать кавказским писателем. Несмотря на то, что он не любил Кавказ. И его объяснения не лишены логики. Приехал военным врачом. Мотался под пулями по аулам и маленьким городкам. Во Владикавказе заболел тифом, валялся в бреду, когда поправился, город уже перешёл от белых к красным. Пережил все тяготы переходного периода: голод, бедность, отсутствие перспектив. Но в тоже время именно на Кавказе Михаил Булгаков заявил о себе, как писатель и драматург. Его дебют состоялся в январе 1921 года на сцене владикавказского театра.

Мариэтта Чудакова - самый, пожалуй, авторитетный современный булгаковед - полагает, что формирование Булгакова-писателя происходило именно в это время, то есть на Кавказе. Но и она убеждена, что этот период своего творчества писатель пытался забыть. Но несмотря ни на что, кавказские впечатления легли в основу его мировоззрения, повлияли на политические и философские взгляды.

Можно ли, даже при всём желании, навсегда вычеркнуть из памяти премьеру своей первой пьесы? Пусть даже она прошла на затрапезной сцене, не собрала и половины зала (кстати, об интересе публики к творчеству начинающего писателя ничего не известно). А разве мыслимо творческому человеку забыть ощущения замены офицерской шинели на гражданский костюм? Как и забыть молодые таланты, которые на твоих глазах и при твоей поддержке вступили на сцену - именно Михаил Булгаков благословил осетинскую творческую молодёжь на создание национальной труппы. Это означает, что его можно считать полноправным основоположником осетинского театра.

В 1921 году во Владикавказе была поставлена пьеса Булгакова "Сыновья муллы" - 15 мая, в день рождения автора. Как было установлено, пьесу он написал за неделю. В ней идёт речь об ингушской семье, попавшей в революционный водоворот. Сюжет незатейливый: у муллы было два сына, старший - офицер царской армии, младший - революционер. В финале пьесы старший убивает младшего и пускается в бега. В детали местной жизни Булгакова посвятил его сосед по дому, присяжный поверенный. Говорят, что некоторые идеи из своей первой пьесы Булгаков развил в романах "Мастер и Маргарита" и "Белая гвардия". "Сыновья муллы" для Булгакова, как бы сейчас сказали, стали коммерческим проектом - ему нужны были деньги, чтобы навсегда уехать с Кавказа. Деньги и успех пьеса принесла. Это была уже вторая пьеса Булгакова. Первую - под названием "Семья Турбинных" - поставили во Владикавказском драмтеатре в январе 1921 года.

Кавказские пьесы Михаила Булгакова забыты. Сам он их назвал в "Записках на манжетах" чудовищными, более того, признался, что спустя годы ничего кроме слёз его тогдашняя драматургия не вызвала. И всё же в кавказский период Булгаковым была написана уникальная по глубине работа, которую никак нельзя причислить к разряду неудачных. Это статья под заголовком "Грядущие перспективы" в газете "Грозный". В ней Булгаков проявил себя мастером, удивительно точно объяснившим современность и предсказавшим будущее. Он пишет: "Теперь, когда наша несчастная родина находится на самом дне ямы позора и бедствия, в которую её загнала Великая социальная революция, у многих из нас всё чаще и чаще начинает являться одна и та же мысль. Это мысль настойчивая, она тёмная, мрачная, встаёт в сознании и властно требует ответа. Она проста: а что же будет с нами дальше?.. Настоящее перед нашими глазами, оно таково, что глаза эти хочется закрыть, не видеть. Остаётся будущее, загадочное, неизвестное будущее... Мы наказаны... Нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью жизни. Платить и в переносном, и в буквальном смысле слова. Платить за безумство мартовских дней, за безумство дней октябрьских, за самостийных изменников, за развращение рабочих... И мы выплатим... И только тогда, когда будет уже поздно, мы вновь начнём кое-что созидать, чтобы стать полноправными, чтобы нас пустили опять в Версальские залы. Кто увидит эти светлые дни? Мы? О нет. Наши дети, быть может, а, быть может, и внуки, ибо размах истории широк, и десятилетия она также легко читает, как и отдельные годы. И мы, представители неудачливого поколения, умирая ещё в чине жалких банкротов, вынуждены будем сказать нашим детям: "Платите, платите честно и вечно помните социальную революцию"".

Разве этих строчек можно чураться?

Мариэтта Чудакова, как всегда, нашла им тонкое объяснение. Российское государство разрушили не Горбачёв с Ельциным - крах стал ответом на прошлое безумство. Согласно её взгляду, Версальский зал (место заключения мир со всеми странами Антанты) - это современные европейские сообщества. И мы войдём в них только тогда, когда начнём созидать! А наказаны мы за "социальную революцию", отнявшую частную собственность, отменившую сословия, перечеркнувшую жизни многих людей. Словом, наказаны за безумство предшественников в 1917 году.

Наблюдения Чудаковой хочется добавить аналогией - Булгаков опубликовал статью в Грозном, именно там, где в конце 20 века обнаружилась одна из российских "ям позора". Не исключено, что и здесь он указал потомкам на способ искупление отцовских и дедовских грехов - чеченские войны нанесли ощутимый удар по стране. К счастью, не смертельный. Но Булгаков и в этом случае оказался точным, говоря о яме, а не о могиле.

На Кавказе память о Михаиле Булгакове не хранят. Местные писатели с наступлением перестройки ударились в национальную, а чаще всего в националистическую тематику. До творческого наследия классиков они решили не опускаться. Среди общественных деятелей более популярными стали фигуры более радикальные и скандальные. Русский драматический театр во Владикавказе по воле чиновников в начале 90-х годов прошлого века получил имя Евгения Вахтангова (тоже замечательного уроженца города, но вахтанговских театров много, в отличие от булгаковских). Городская улица, на которой расположен дом с комнатой Булгакова, в прошлом веке носила несколько названий: Слепцовская, имени Сталина, имени Маяковского. О том, что здесь жил Булгаков, как я лично убедился, не знают даже жильцы этого двухэтажного дома. Он никем не охраняется, в том числе и обитателями, облепившими его несуразными пристройками. В конце 80-х годов прошлого века сотрудники одного из домоуправлений в историческом центре Владикавказа сожгли архив с данными на жителей, начиная с 20-х годов прошлого века. Теперь мы уже никогда не узнаем адреса второго местожительства Булгакова в этом городе. Не помнят, тем паче, о Булгакове в Чечне, хотя в одном из своих рассказов он показал себя настоящим правозащитником, убеждая соотечественников: не надо жечь аулов!

Впрочем, наше сегодняшнее равнодушие к истории, духовным традициям Михаил Булгаков тоже предсказал в своей статье "Грядущее перспективы".

Водочное чудо

В девяностых годах водка для Осетии была тем же, чем нефть сейчас для России. Ключевой отраслью. Любое достижение Осетии в те годы непременно связывали с "водочным фактором". Как и современные успехи России в политике и экономики объясняют чаще всего высокими ценами на нефть и газ.

Футбольная "Алания" в 1995 году завоевала золотые медали первенства страны - на самом пике расцвета осетинской водочной промышленности. Когда эту промышленность охватил кризис, дела "Алании" пошли на спад, утверждают знатоки. А в 2006 году команда и вовсе провела во втором дивизионе отечественного чемпионата. В середине девяностых республика переживала строительный бум. Думаю, понятно, с чем связывали это явление. А если вспомнить постоянно заполненные людьми владикавказские рестораны тех лет? Для очень богатых построили элитарный ресторан "Карусель" в экзотичном Кобанском ущелье. Детские сады, школы, вузы если тогда и выживали как-то, то, конечно, исключительно водочному производству. А на чьи деньги стал первым президентом РСО-Алания Ахсарбек Галазов? Ответ легко предугадать. А почему через четыре года он проиграл выборы Александру Дзасохову? Естественно, потому что первый президент потерял доверие водочников. Словом, водочными деньгами можно объяснить многое, что было и не было в маленькой северокавказской республике.

Возможно, всё это и соответствует действительности. Водочный эксперимент в Осетии, на мой взгляд, интересен другим - он стал своеобразной лабораторной работой по внедрению в России рыночного механизма, обнажил слабые места нарождающегося бизнеса, смодулировал возможные кризисы и успехи. Водочные времена в Осетии могут дать богатый материал для будущих исследователей постсоветской экономики страны.

И ещё водочный эксперимент наглядно продемонстрировал предпринимательские возможности свободных людей. Когда власть не мешает людям, они способны на небывалое!

* * *

Северная Осетия в девяностых годах на выборах ни разу не поддержала Бориса Ельцина. Голосовала всё время за его заклятых оппонентов - коммунистов. А должна была по идее поставить первому президенту России памятник. Может быть не там, где в советские годы стоял памятник Серго Орджоникидзе - на центральной площади столицы, - но в каком-нибудь другом почётном месте обязательно. Борис Ельцин для осетин в 20 веке сделал больше, чем Серго Орджоникидзе. Президент России в начале 1992 года подписал указ об отмене государственной монополии на производство и продажу алкогольной продукции в стране. Не ради осетин, естественно, пошёл на такой смелый шаг. Но именно осетины этот президентский указ выполнили гораздо лучше других.

Уже спустя три года после отмены госмонополии, в маленькой северокавказской республике функционировало более двухсот больших и малых предприятий. Почти вся производимая на них водка шла в центральные регионы России, а многим удавалось дотащить её даже до отдалённых городов Сибири и Дальнего Востока.

Водка осетинского производства и в советские годы была популярна на Северном Кавказе. Особые качества ей придавала удивительная по вкусу и мягкости родниковая вода. Владикавказ расположен в десяти километрах от скалистого массива Главного Кавказского хребта, что даёт возможность его жителям пить из кранов уникальную воду. Грозный, Махачкала. Ставрополь - уже степные города с характерной для этих мест жесткой водой. Отсюда и существенная разница во вкусовых качествах алкогольной продукции произведённой в Осетии и, например, в Калмыкии. Вдобавок в Осетии работало много профессиональных технологов.

В постсоветское время разрушились экономические связи, пищевая промышленность Осетии, как и все другие, оказалась в упадке, но появились у республики и преимущества. Осетия стала приграничной территорией России. Водочники в начале 90-х годов придумали выигрышную для себя схему: спирт в огромных объёмах они закупали на Украине, поскольку в России его оказалось не так уж и много. По документам украинский спирт доставлялся по российской территории транзитом в Грузию. На самом деле он весь сливался в Осетии, что давало возможность уходить местным бизнесменам от больших пошлин. Федеральная налоговая служба в те годы остерегалась жёстко диктовать правила игры службе республиканской. Осетины пользовались политическим моментом - на их территории базировалась основная федеральная группировка, предназначенная для ведения боевых действий в Чечне. Москва была вынуждена терпеть относительную экономическую самостоятельность Владикавказа, а это предполагало, что местные власти могли не докладывать центру об истинном количестве водочных предприятий и об объёмах произведенной продукции. Хотя не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что почти 90 процентов этой отрасли оставалось в теневом секторе. Естественно, и о теневых сборах осетинские чиновники не распространялись, при этом и московских коллег, конечно, старались не обидеть. Рассказывают, что возили в столицу не коробки от ксерокса, а мешки с долларами. И налогообложение в таком виде устраивало всех - чиновников, бизнесменов, всяких проверяющих и замеряющих. Хозяин одного из домашних заводов в Беслане рассказал мне как-то:

- В начале 90-х годов я ежемесячно отвозил в райцентр конкретному человеку определённую сумму, после чего не видел в глаза ни пожарных, ни милицию, ни санэпидстанцию, никого вообще на свете. Напротив, мне говорили серьёзные люди, давай, дорогой, развивайся, осваивай безграничный российский рынок водочного потребления. Поставь даже у себя ещё одну водочную линию, только не забудь, что налог нам платишь с количества произведённой продукции, - описал мне ситуацию бывший хозяин домашнего водочного предприятия в Беслане. Ворота его дома были очень высокими. Подобные строили во всех населенных пунктах республики - для того, чтобы проходили через них огромные "КамАЗы" с фургонами.

Вот уж действительно, подумал я тогда, если нынешним кавказцам не навязывать войну и территориальные конфликты, они найдут массу способов разбогатеть. На войнах, конечно, богатеют быстрее, но не кавказцы, другие люди. Кавказцы только от них теряют.

* * *

Осетинской водки под самыми разными марками я выпил в те годы не то чтобы много, но всё же достаточно, чтобы убедиться в её хорошем качестве. Были, конечно, фальшивая и низкокачественная продукция, но не так много, как об этом писала московская пресса. Охотно брали осетинскую алкогольную продукцию по всей России, в том числе в Москве. Одним из главных преимуществ этой водки стало удачное соотношение цены и качества, то есть она была дешёвой и вкусной. И это обстоятельство в бедной, но, мягко говоря, пьющей стране, стало чуть ли не решающим.

По всей России у осетинской алкогольной продукции появились недоброжелатели и конкуренты. Знающие люди утверждают, что московские алкогольные магнаты организовали крупную ассоциацию с конкретной задачей по удушению осетинской водки. Ассоциация смогла убедить правительство страны предпринять ряд жестких мер, направленных, как они тогда говорили, на наведение порядка в пищевой промышленности Северной Осетии.

К тому времени осетинские водочные бизнесмены перешли с украинского спирта на американский, канадский, голландский и т.д., придумав новую схему ухода от непомерных пошлин. Теперь спирт доставляли танкеры в грузинский порт Поти. Оттуда везли по двум перевальным дорогам в Северную Осетию. Таможенники и пограничники прекрасно знали, что плещется в цистернах большегрузных автомашин, но "верили" документам, в котором, как правило, указывались беспошлинные "виноматериалы". А что ещё можно было вести из Грузии в Россию? Минеральной воды и в Осетии хоть залейся.

Обогащаться стало большое число людей, начиная с водителей "КамАЗов" и портовых грузчиков. Спирт продавали в Поти по цене доллар двадцать центов за литр, у российской границы он стоил уже на двадцать центов дороже, в Северной Осетии - два доллара. И это было выгодно всем - производителям, потребителям, чиновникам, политикам (спиртовое сотрудничество сближало грузин и южных осетин). Да мало кто тогда в Осетии ( как и в Грузии) не воспользовался прибылью от этой отрасли. Стали ремонтироваться школы, детские сады, больницы, строится частные гостиницы, прокладываться дороги. Осетия нашла свой паровозик в рыночную жизнь!

Всю эту схему в 1997 году поломало пограничное начальство, но, естественно, по приказу того, кто имел право настаивать на их безоговорочном исполнении. Пограничники задержали сотни спиртовозов на пунктах пропуска "Верхний Ларс" и "Нижний Зарамаг". Нескольких служителей границы арестовали за взятки. Многочисленные водочные предприятия остались без сырья - несколько спиртовых заводов на территории Осетии не могли справиться с требуемыми объёмами. Срывались поставки продукции в торговые точки России, пошли крупные неустойки, разрывы соглашений. Осетинская водка стала постепенно терять рынок. Её конкуренты потирали руки, а в самой Осетии гибли фирмы и конкретные люди - поставку импортного спирта люди оплатили на несколько месяцев вперёд, а это миллионы долларов, которые они часто занимали под бешенные проценты. Бывало, что компенсацией становилась жизнь заёмщика.

Спиртовой блокадой на кавказских перевалах воспользовались региональные конкуренты. С прилавков российских городов стала исчезать осетинская водочная продукция. Зацепиться удалось лишь "Истоку", "Салюту Златоглавой", ну и ещё нескольким маркам. Регионы сами взялись развивать сверхприбыльный алкогольный бизнес. Во многие российские области путь "КамАЗам" с осетинской водкой был закрыт волевым решением местной администрации.

Когда люди не знает, что делать им хочется отыскать того, кто в этом виноват. Ругать российское правительство не было смысла - его и так безрезультатно крыли почти все и за всё уже не один год. Осетинские водочники возмутились президентом Ахсарбеком Галазовым. Не смог, мол, отстоять наши интересы наверху! Однако ему на самом деле, видимо, не хватило аргументов. Что в данном случае следует понимать под аргументами? Если "коробки из-под ксерокса", то у "Кристалла" и его компаньонов их могло быть больше. На мой взгляд, здесь важнее гораздо другое обстоятельство. Всему осетинскому сообществу алкогольных производителей не хватило капиталистической мудрости, т.е. они ещё плохо понимали один из его главных принципов - делиться надо! (Во время учёбы в военно-политическом училище на одном из семинаров по научному коммунизму преподаватель попросил нас, курсантов, письменно ответить на вопрос о том, почему в странах капитала во второй половине 20 века исчезла революционная ситуация. Я примерно так и написал - капиталисты научились делиться с пролетариатом. Преподаватель этот был честным человеком. Покрутив мой листок, он громко сказал, что-то в аудиторию по поводу загнивания капитализма, переориентации коммунистического движения на парламентскую борьбу. Затем он вернул мне лист. На нём стояла оценка "отлично").

Некоторые бывалые производители алкоголя в Осетии говорили мне по этому поводу примерно следующее:

- Москвичам всё равно, кто им обеспечивает большие деньги. Лишь бы обеспечивали, а не только обещали.

* * *

Что могли сделать в этой ситуации республиканские власти? Кроме как убедить федеральных чиновников не губить отрасль, может быть даже пригрозить политической нестабильностью. Видимо, ещё и привезти кое-кому наличные деньги, на языке правовом - взятку, на общедоступном российском языке - самый веский аргумент в свою защиту и двигатель хозяйственных отношений. У меня есть ощущение, что на этом этапе борьбы за выживание, осетинские бизнесмены проявили, скажем, недальновидность.

Ощущение это у меня появилось ещё в те годы после случайного знакомства с одним из чиновников алкогольного ведомства Северной Осетии. Чиновник позвонил мне весной 1998 года и представился должностным лицом, отвечающим за пропаганду республиканской продукции. На современном языке его условно можно назвать специалистом по промоушену, созданию имиджа и покупательской привлекательности местной алкогольной продукции. Уже позже я узнал, что до перехода на госслужбу этот человек был хорошим водочником, но в таких вещах, как промоушен, пиар-деятельность или агитация и пропаганда, не понимал, к сожалению, ничего. Впрочем, в этом я убедился довольно быстро.

- Мне сказали, что у вас немало знакомых московских журналистов, - с этих слов он начал беседу.

- Это так.

- Нам нужно встретиться для серьёзного разговора, - предложил собеседник.

Встреча состоялась на следующий день в моём рабочем кабинете.

- Мы серьёзно решили заняться рекламой осетинской водки в московских средствах массовой информации. От вас требуется только свести меня с некоторыми из их представителей. Ведомство готово тратить деньги на создание благоприятного мнения о продукте, - по-деловому изложил свою позицию собеседник.

- Но уже ведь 1998 год, и, по моему мнению, речь надо вести не о создании благоприятного мнения, а о попытках спасти марку, очиститься от тонны вылитой на неё в газетах и на телеэкранах грязи, - предложил я своё видение пропагандистской концепции.

- Не стоит думать, что у осетинской водки в России столь уж неприглядное положение! Лучше помогите со связями.

Как патриот своей малой родины я могу с ней поделиться чем угодно, а не только связями в московских СМИ. И потому бодро ответил:

- Прямо сейчас!

Тут же набрал по телефону номер давнего приятеля в "Комсомольской правде" и изложил ему суть дела.

- Без проблем! - ответил приятель. - У нас есть официальная рекламная услуга. Пусть перечисляют деньги на счёт газеты, заказывают статью, она будет опубликована на обычной странице, но под рекламным значком. Конечно, при соблюдении необходимых в таких случаях правовых и моральных норм. Если надо, могу прямо сейчас помочь рассчитать сумму.

- Помоги, - сказал я и изложил конкретные пожелания потенциального заказчика.

- Статья такого объёма обойдётся заказчику примерно в две тысячи долларов, - ответил через полминуты подсчётов сотрудник газеты (тогда ещё не запрещали производить расчеты в иностранной валюте).

Разговор вёлся по телефону со встроенным селектором, так что госслужащий всё слышал сам. Он поблагодарил меня за содействие и ушёл советоваться с руководством. Позвонил через день, выдвинув ещё одно предложение:

- Уговори своего коллегу на такой вариант: мы ему приносим в конверте половину этой суммы, а он пишет и проталкивает статью самостоятельно.

- Думаю, что не захочет. По-крайней мере, я бы на его месте так и поступил - у него зарплата две с половиной тысячи долларов. Рисковать из-за осетинской водки нет резона, а патриотических чувств к Осетии он явно не испытывает, - ответил я.

- Но ведь это наличные деньги!

- Для Осетии даже деньги большие, а для Москвы - так себе.

Наш разговор закончился ничем, положительных статей про осетинскую водку нигде напечатано не было. Но эпизод этот мне помог лучше понять людей, призванных спасать производство главного продукта национальной экономики в самый для неё критичный момент. Теряюсь до сих пор в догадках, какими соображениями руководствовались чиновники, приглашая подобных людей на ответственные посты? Пусть этот человек был искренне уверен, что я обязан тратить время на решение его проблем. Но почему он считал, что московские журналисты готовы хвататься за столь нечистую работу при столь скромной нелегальной оплате? И почему надо при этом нарушать закон? Убеждён, что в других кабинетах серьёзного государственного ведомства сидели работнички примерно с такими же понятиями о своей работе. Бешенные водочные деньги рыночного профессионализма этим людям явно не дали.

Вся эта история натолкнула меня на мысль, что не человек выбирает бизнес, а бизнес человека, или даже республику, народ. Или же не выбирает.

Водочные процессы в Осетии середины 90-х годов 20 века очень поучительны для всей России. Нефть и газ так же легко, как спирт на перевале, не закроешь. И всё же ошибки других надо изучать! Если, конечно, среди ключевых отраслей государства, вместо высокотехнологических производств, по-прежнему будут оставаться продажа того, что спрятано в недрах или разливается в бутылки.

Ваххабизм.

О природе ваххабизма спорят на Северном Кавказе с середины 90-х годов прошлого века. Маститые политологи и теологи рассуждают о факторах его распространения: арабском следе, происках иностранных спецслужб. Богословы просят называть это течение в исламе "саляфизмом", или "радикальным исламом", приводят на этот счёт свои аргументы. Под громкие споры знатоков ваххабизм медленно, но верно наступает на кавказские регионы. Даже победоносные действия федеральных войск в Чечне не в силах остановить этот процесс. Именно в этой республике во время наступления федеральных войск я смог понять, почему это радикальное исламское течение завоевывает души кавказцев быстрее, чем идеи российской государственности.

...В декабре 1999 года город Гудермес был взят войсками практически без боя, а точнее, сдан российским властям кланом Ямадаевых. Войска ещё только готовились к штурму Грозного. А пока федеральная администрация расположилась в Гудермесе. Здесь открыли и первый в республике военкомат. Более того, из Москвы поступило распоряжение о призыве чеченской молодёжи в Российскую армию, в железнодорожные войска. Допускать людей, выросших под призывы о независимости Дудаева, Басаева и Масхадова, в боевые части ещё было рано. В железнодорожных войсках оружия чеченцам выдавать не собирались, но готовы были платить за работу на строительстве магистралей. Надо сказать, что денег у простых чеченцев в те годы почти не было. Жители республики выживали, кто как мог, но большинство - с величайшим трудом. Волонтёров поэтому набралось немало в сравнительно быстрые сроки.

В сёла Гудермеского района сотрудникам военкомата приходилось ехать самим. Переговоры вели, как правило, со старейшинами. Те собирали молодёжь, проводили с ней свои беседы. В результате почти в каждом населённом пункте удавалось отыскать до десятка добровольцев-призывников.

Но в село Комсомольское приехали военкоматчики почти в самом конце своей призывной кампании. Как всегда, встретились со старейшинами, поговорили о внутричеченской ситуации, предложили пригласить для разговора молодёжь.

- Спасибо вам, уважаемые! - ответили им чеченские старики. - Правильные вещи говорите, но чуть-чуть с ними вы опоздали. Два дня назад, в пятницу, приезжали откуда-то ваххабиты, без оружия, но с литературой и деньгами. Собрались в мечети на намаз, помолились. А после они раздали каждой семье по сто долларов, переписали молодёжь и сказали, что они теперь стали членами джамаата. Воевать не уговаривали, но сказали, чтобы и на сторону русских не вздумали податься. Сельчанам эти ваххабиты не нравятся, но никто сто долларов им вернуть не захочет. Так, что вы, уважаемые, немного опоздали...

Возвратились в декабре 1999 года сотрудники гудермеского военкомата из села Комсомольское ни с чем. Опоздали попросту на два дня. Что уж дальше произошло с комсомольским джамаатом, я не знаю. Может быть, новой власти во главе с Кадыровыми удалось их уговорить распустить эту структуру, и набор в армию всё же в селе рано или поздно прошёл. Но урок налицо - к людям опаздывать нельзя, тем более нельзя жалеть для них стодолларовые бумажки. Неужели у арабских стран их больше, чем у России? Отдай бумажку, или пачку их - и получи взамен человека! Какая ещё национальная идея нужна России?

Граница между Дагестаном и Азербайджаном.

Дагестан с тюрского языка переводится как "страна гор", а Азербайджан - "страна огней" (хотя есть и другие этимологические варианты). Граница между ними проходит по реке Самур, через которую сооружён так называемый "Золотой мост". Но этимологию этого названия, думаю, объяснять нет надобности.

Граница между Россией и Азербайджаном официально открыта - ни тебе виз, ни тебе приглашений... Только паспорт пограничнику показал (до недавнего времени общегражданский, теперь заграничный) и, по идее, езжай дальше. В аэропорту "Домодедово" вся эта процедура и вовсе занимает не больше десяти минут, а пограничные будочки с их обитательницами в военной форме воспринимается как вынужденная бутафория.

К слову, и наземные пограничные укрепления по обоим берегам Самура в начале 90-х годов прошлого века выглядели надумано. По обеим сторонам границы раскинулись лезгинские и аварские сёла, в которых живут близкие родственники, друзья. Сотни лет парни из "азербайджанских" сёл сватали в "дагестанских" девушек, "дагестанцы" женились на "азербайджанках". После 1991 года административная граница получила статус государственной, а путь между родственными сёлами существенно затруднился. В целом таможенники и пограничники к местным жителям относились невзыскательно, но паспорт им приходилось всё-таки с собой таскать. Теперь какой-нибудь лезгинской бабушке для того, чтобы проведать внуков на другой стороне реки, надо было выстаивать очередь у пограничного пункта. А не так давно она ходила здесь пешком, при условии, конечно, что поклажа с гостинцами была не тяжела.

Пограничная зона на реке Самур была обустроена почти незаметно для местных жителей. Словно из земли вырастали заграждения из проволоки, появлялись полосатые шлагбаумы, узкие проходы между ними, пункты пропуска с полосатыми будочками. Стало гораздо больше служилых людей - пограничников, таможенников, милиционеров, ветеринаров... И заметно прибавилось транспорта, особенно в летнее время, то есть в сезон овощей и фруктов. Люди в форме стали подолгу проверять большегрузные автомашины, багажники легковушек - создавалось впечатление, что в России с приходом новой власти резко усилились требования к качеству завозимых товаров.

Когда я оказался перед шлагбаумом на реке Самур, - а произошло это в июне 2001 года - вся эта территория выглядела хорошо укреплённой и неприступной цитаделью. И "штурмовать" мне её пришлось ночью. Дела звали в Баку. Но в Москве билетов на самолёт не оказалось на ближайшие дней десять. Знакомые посоветовали - лети, мол, через Махачкалу. Оттуда на автомобиле можно доехать до Баку за пять-шесть часов. Добираться летом по морскому побережью - это масса приятных впечатлений.

- А сколько потребуется времени на преодоление государственной границы?

- Вот этого сказать не можем. Мы же в советские годы, в качестве туристов ездили...

Но непредсказуемость перехода через полосу и стала для меня решающим аргументом в выборе пути. Появился журналистский азарт - сколько же на самом деле потребуется времени? Удачная возможность побывать в шкуре воображаемой лезгинской бабушки, внуков которой угораздило родиться на противоположном берегу Самура.

... К пограничному пункту пропуска я подъехал на такси поздним вечером, примерно за час до полуночи. Друзья предлагали переночевать в Махачкале, утром обещали дать машину и поговорить с кем надо для беспрепятственного преодоления границы. Объяснить, что я не для этого летел из Москвы, что мне нужны впечатления рядового путника, оказалось сложно. Мой журналистский азарт был принят за стеснительность. Пришлось лукавить - говорить, что уже на завтра намечена встреча с очень серьёзным человеком в Баку. Кавказский человек может не понять профессиональные условности журналиста, но важное дело, да ещё с "очень серьёзным человеком" для него превыше покоя. Меня отпустили с богом. И на самой границе я не стал искать людей, которые бы за определённую плату, как здесь принято, устраивают проезд без очереди.

- Когда поедете на ту сторону? - спросил я водителя обычной приграничной маршрутки. Интересная деталь: преодолеть этот участок государственной границы, как мне объяснили, можно было только на транспорте. Пешеходов за шлагбаум не пускали - так решалась проблема занятости местного населения (водителей маршруток) и ещё чьи-то финансовые проблемы, поскольку проезд через пограничную территорию, то есть через участок длинной в пятьсот метров, оценивался от 3 до 10 долларов, в зависимости от вида транспорта.

- Ещё три места в салоне. Садись, останется два, - ответил водитель.

Двух пассажиров мы ожидали минут сорок. К границе подъезжали всё больше группки, они нанимали или легковое такси, или скопом искали другую маршрутку. Один человек не выдержал ожидания, вышел из нашей машины и каким-то образом проник в другую. Остальные терпеливо замерли в салоне. В основном это были женщины. Несколько пожилых, в длинных тёмных юбках, с тюками различных товаров. Очевидно, женщины занимались торговлей. Дама средних лет с маленькой сумочкой походила на врача или учительницу, добирающуюся домой после рабочего дня. Рядом с водителем сидел молодой парень в белой рубашке вообще без всякой поклажи, к тому же навеселе.

Наконец мы тронулись и под ободряющий гул пассажиров преодолели первый шлагбаум. Маршрутка поползла по гравийной дороге мимо пограничного бронетранспортёра, милицейских "Жигулей", небольшого покосившего домика с флагами Российской Федерации и Республики Дагестан. Затем машина повернула в сторону, объехала небольшую лужайку, огороженную плетеной из проволоки сеткой, и опять встала как вкопанная. Впереди мы увидели хвост автомобильной очереди.

- Ещё один шлагбаум, - пояснил парень в белой рубашке. Женщины в салоне никак не выражали своего нетерпения. Недовольно ворчали только парень и я. Он это делал вслух, я - про себя. Парню захотелось от нетерпения закурить, мне - свежего воздуха. Мы оба вылезли из маршрутки.

Живительный ветерок со стороны моря согнал сонливость. Часы показывали полночь. Тёмная южная ночь навевала раскованность, но и намекала на неожиданности. Сбоку послышался хруст гравия и передо мной возникла фигура человека в форме. Фигура заговорила с дагестанским акцентом. Это была первая неожиданность.

- Слышь, у напарника день рождения, получится на подарок? - спросила фигура меня.

- Сколько надо? - уточнил я.

- Полтинник посмотри. Чисто по-братски, - ответил мой собеседник.

- У меня есть тридцать, - предложил я.

- Полтинник посмотри. И поехал туда-сюда, еще другому дал.

- А дальше тоже у кого-то день рождения?

- Посмотри по-братски, - посоветовала фигура.

Торговаться с человеком в форме да ещё тёмной ночью на берегу стремительной реки мне даже понравилось. От сонливости не осталось и следа.

- Есть сто рублей, - предложил я. Но мой собеседник, видимо, уловив какой-то подвох, отошёл в сторону. Пройдя несколько метров, он наткнулся на подвыпившего парня в белой рубашке. Между ними произошёл похожий диалог. Длился он недолго, так что фигура в форме вскоре опять появилась возле меня. Очевидно, его терзали какие-то сомнения - с какой стати ему суют взятку, превышающую устоявшийся тариф в два раза?

- Есть сто, - вновь предложил я.

- Ну ты интересный человек, - рассмеялся парень, неожиданно повернулся и зашагал прочь.

Дагестанский блюститель порядка был в своей просьбе не одинок, подобных предложений - "дай полтинник, и - поехал дальше" мне довелось не мало услышать в ту ночь по обеим сторонам "Золотого моста". Но всё же на российском берегу это делали несколько грубовато, как говорят сейчас, "с наездом". Без добродушия и улыбчивого лукавства, чего на азербайджанской стороне оказалось в избытке. Мне подумалось, что определить на каком ты находишься участке границы, можно было даже по выражению лиц служилых людей с погонами.

Но и азербайджанским пограничникам я не стал давать деньги - мне был важен диалог на эту тему, а не результат. Когда маршрутка, миновав "Золотой мост", остановилась перед заграждением "иностранного" пункта пропуска, женщины вылезли со своими баулами и медленно пошли в сторону залитого светом огромного павильона. Я намерено отстал от толпы.

- Здравствуй, дорогой! - весело приветствовал меня азербайджанский пограничник в белоснежной рубашке. После чего между нами и произошёл разговор - внешне корректный, перемешанный фразами "ты очень хороший человек", "едешь в Баку, дорогой, или дальше", "журналист, говоришь", "всё-таки ты опасный человек, дорогой, проходи вперед". Общались мы в течение нескольких минут словно старые друзья-приятели, понимая друг с друга с одного жеста. И расстались также легко, как и встретились. Пограничник в конце беседы даже поверил мне на слово, не стал проверять удостоверение журналиста и командировочные бумаги.

Однако должен заметить, что попали мы на азербайджанскую сторону не так быстро - милиционер с дагестанским акцентом оказался не последним препятствием на полосе, укатанной проволокой и порезанной на участки шлагбаумами. Пассажиры маршрутки по очереди подходили к стеклянной будочке. Пограничник медленно листал паспорт, пристально разглядывал лицо его хозяина, сверяя с фото. Никаких вопросов не задавал, но и все наши полностью игнорировал. Таможенники осмотрели вещи. По сумкам только скользнули взглядом, но баулы женщин подвергли тщательному досмотру. Нескольких пассажирок попросили на несколько минут в какой-то домик. Словом, шёл какой-то заунывный пограничный процесс при отрешённом спокойствии его участников. Все они, было хорошо видно, к подобному процессу привыкли, или смирились с ним. Иначе говоря, он стал частью их пограничного существования. Уже в Баку я поинтересовался у знакомого, как ему приходилось преодолевать азербайджано-турецкую границу, зная, что знакомый занимался частной торговлей, говоря по-российски, "челночил". Мне хотелось сравнить эти процессы.

- На турецкой границе я сдаю свой товар, есть такая система Cargo, - рассказал коммерсант Муталиб. - Здесь же вношу деньги, в том числе и за растоможку. Затем беру дорожную сумку на плечо и спокойно перехожу границу, в Нахичеванскую республику. Уже в Баку получаю свой товар.

- А на самолёте не пробовал товар привозить?

- Много приходится платить - полтора доллара за килограмм, а на автотранспорте 80 центов.

При этом как не старался Муталиб, так и не вспомнил случая, чтобы турецкий пограничник или таможенник отводил какого-нибудь коммерсанта в сторону с просьбой примерно такого содержания: "мол, у напарника день рождения... сам понимаешь..."

Предложу ещё одно сравнение. Переезд границы, например, между Германией и Францией уже не замечаешь - ты находишься на территории Евросоюза! Но ведь СНГ - это и вовсе организация близких по духу и многовековому прошлому республик. Однако порядки несколько другие.

На преодоление пограничной полосы длиной в пятьсот метров у меня ушло около четырёх часов. Ещё час просидел в чайхане на азербайджанской территории. Познакомился с хозяевами фруктовых фургонов, застрявших на границе из-за каких-то бюрократических проволочек. Попытался прогуляться по другим питейным заведениям, прилипшим друг к другу на этой стороне, но быстро был вытеснен с приграничной зоны группой полицейских, подозрительно обступивших меня с трёх сторон. Добрался я до Баку уже утром, когда на морском горизонте блеснули солнечные лучики. Воздух был необыкновенно свеж, а пробуждающийся восточный город - тих и доброжелателен.

Лично я не из тех, кто готов придавать всё увиденное мною на реке Самур осуждению или осмеянию. Побывав и на территории Евросоюза, и на многих постсоветских территориях, я пришёл к выводу - там человеку жить легче, а в СНГ - интереснее! Может быть, во мне говорит профессиональный эгоизм, заглушивший жалость к обычным постсоветским людям. Но всё же, всё же... Что нам Евросоюз? Переехал бы я ночью германо-французскую границу под лёгкий шелест комфортного поезда, угостился бы пивом, не понимая на какой стороне его произвели. Но разве мыслимо здесь ночное многочасовое приключение с лукавыми таможенниками, мрачными пограничниками и скрытными милиционерами или полицейскими? Кого бы я записывал на диктофон, пряча его во внутреннем кармане куртки? И разве получилось бы у меня получасовая программа под названием "Путешествие из Дагестана в Азербайджан", которая через две недели вышла в эфир нашего радио...

Кто переезжал реку Самур уже в наши дни, - а не семь лет назад, как я, - утверждает, что процедура прохождения пограничных служб меняется в лучшую сторону, хотя по-прежнему сильно отличается от европейской. Меня эти разговоры только подмывают снова отправиться в путь, припрятать включенный диктофон и задавать всякие разные вопросы. Что я, конечно, обязательно сделаю в ближайшее время.

Дорога, кортеж и коровы.

От Владикавказа до Нальчика чуть более часа езды. Дорога убегает от скалистого кавказского хребта, вьется в обнимку с Тереком вдоль пологих гор, ныряет в природные Эльхотовские ворота, а затем тянется широкой лентой по равнине к Нальчику. Не дорога, а загляденье! Но в начале 90-х на ней появились искусственные препятствия - "лежащие полицейские" и оборудованные по всем правилам прифронтовой полосы блиндажи на постах дорожной службы. Сотрудники ГАИ надели бронежилеты, каски, вместо чёрно-белых палочек взяли в руки автоматы. Путь из столицы Осетии в столицу Кабардино-Балкарии стал долгой и заунывной поездкой, с бесчисленными регистрациями на блокпостах, проверками документов и досмотром личных вещей.

Но в июле 1994 года, мне посчастливилось вновь домчаться до Нальчика с ветерком. Да ещё так, как не мог позволить себе раньше даже первый коммунистический руководитель - в кортеже, с несколькими машинами сопровождения.

Так получилось, что я затесался среди членов официальной делегации Северной Осетии. Она была сформировано лично президентом республики для поездки в Нальчик на Международный конгресс по проблемам горных территорий. Делегация отъезжала от Дома правительства в таком составе: в первый автомобиль сели президент и его супруга, во второй - премьер-министра и депутат Госдумы от республики, третий (депутатский) автомобиль оказался почти пустым, поскольку в нем ехали водитель Лёва и я (помощник депутата). В два других автомобиля уместились несколько учёных-этнографов и придворных журналистов. Всю колонну разбавили автомобилями ГАИ и охраны.

Мне в какой-то степени повезло с машиной. Лёва был один из самых опытных водителей в гараже администрации президента. В советские годы он несколько лет возил первого секретаря обкома партии. Когда секретаря сняли с должности, понизили и Лёву - он стал водителем дежурной автомашины. А через несколько лет вместо обкома появилась администрация президента республики. Чиновники в ней в большинстве своём остались прежними, некоторые даже таблички с фамилиями на дверях не поменяли. Лёве поручили возить высокопоставленных гостей президента и раз в два месяца местного депутата Госдумы. Депутата все считали реальным кандидатом на должность президента. Отношение к нему чиновников было двойственным: его как бы не любили, за то, что его не любил нынешний глава, и боялись тоже, за то, что он сам мог вскоре стать главой. Поэтому к нему даже водителя прикрепили "дежурного". Чиновничья братия давала понять президенту, что депутат хоть и высокопоставленный, но всё же для нас остаётся гостем, а не преемником. В тоже время депутату чиновники намекали, что, мол, машину тебе даём хоть и дежурную, но всё же чёрную "Волгу", водитель при ней хоть и пенсионер, но всё же возил раньше первого. А это уже воспринимай как добрый знак!

- Кстати, а как в 70-х годах ездил по республике первый секретарь обкома? - спросил я водителя Лёву.

- Звонила в гараж секретарша, - рассказал он. - Я подъезжал к подъезду. Первый выходил из здания, бросал на заднее сидение папку, называл район, колхоз, и мы до вечера вдвоём колесили по просёлочным дорогам. Иногда он брал с собой помощника, но крайне редко, только на ответственные выезды.

Я тоже помощник, но не первого секретаря, а депутата Госдумы от республики. Если меня взяли на конгресс, то, следовательно, поездку можно считать ответственной. По крайней мере, таким её воспринимало руководство МВД республики. Никогда я не видел вокруг столько сотрудников милиции. Более того, все как один милиционеры были доброжелательны и учтивы. Сотрудники ГАИ выстроились вдоль городского маршрута кортежа. Канареечные автомобили облепили почти всю трассу до Нальчика. Постовые смотрели на нас предано и браво отдавали честь.

В процедуре отдания чести я уловил определённую закономерность. Постовые старались с особой тщательностью козырнуть президентской машине, ловко пропуская мимо своих сослуживцев-гаишников. Видимо, не хотелось "прогибаться" перед теми, кто завтра утром может посмеяться на разводе - плоховато, мол, ты мне вчера честь отдавал! За президентским экипажем шёл "премьерско-депутатский". Этим людям также следовало продемонстрировать своё уважение. Но за ними опять появлялся милицейский автомобиль с охраной премьер-министра. Мне хорошо было видно, как руки многих постовых в это время вновь опускались. А затем выныривала наша, с водителем Лёвой, чёрная "Волга". Седой Лёва и я, в тёмном костюме, в белой рубашке с галстуком своим загадочным видом не давали милиционерам время на раздумья - на всякий случай, они опять так же бодро, как и перед автомобилем президента, вскидывали руку!.. Милицейское подобострастие приводило меня в неописуемый восторг! Впервые я чувствовал себя человеком, которого если милиция и не так уж бережёт, но, по крайней мере, уважает.

* * *

Международный конгресс по проблемам горных территорий начался весело и помпезно. В зале парламента Кабардино-Балкарии собрались руководители всех республик Юга России, приехал даже губернатор из Поволжья. Губернатор при каждом удобном случае напоминал, что он "тоже спустился с гор, то есть с Жигулей". Первым за стол президиума усадили Расула Гамзатова. Однако поэт весь вечер промолчал, то ли от усталости, то ли по какой-либо другой причине. Больше всех говорил приехавший из Москвы правительственный чиновник Махмудов.

- Я хочу представить каждого высокого гостя, удостоившего нас своим вниманием! - с пафосом заговорил чиновник, после чего приступил к перечислению имён собравшихся.

Каждому достались бурные аплодисменты. Махмудов добавлял к ним комплиментарные реплики. Чиновник представил всех, кроме моего депутата. Депутат хотел уйти из зала, но вовремя спохватился. Он понял, что своим поступком подкинет участникам форума очень вкусную сплетню. Позже знающие люди мне объяснили, что в советские годы депутат был непосредственным начальником Махмудова в ЦК КПСС. Дождавшись момента, видимо, чиновник отомстил за что-то своему бывшему шефу. Хотя, не исключаю, у них просто так принято поступать без всякого повода - кто вырвался вперёд, тот и унижает коллегу. Я в политике оставался недолго, но успел понять, что жизнь этих людей соткана большей частью из коварства, предательства и тщеславия... Но кто в президиуме - тому и песню поют. К слову, через несколько лет московский чиновник Махмудов был отправлен в отставку, пересажен в Совет Федерации и в качестве члена парламента приехал поздравлять с получением высокой должности моего депутата. Их служебные отношения, будто бы совершив круг, вновь вернулись на прежнюю позицию. Пришёл черед Махмудова смотреть подобострастно на депутата. При этом никто ничему не удивлялся.

В Нальчике Махмудов сразу оказался в центре внимания. Его длинная речь походила на витиеватый тост. Проблемных тем он пытался избегать. Должен сказать, что это получилось у него блестяще.

Публика в зале оказалась дружелюбной.

- Какой всё-таки приятный этот президент Дагестана! - говорила супруга одного из руководителей региона супруге другого руководителя.

- А как изящно говорит президент Осетии!

- Зато президент Ингушетии прямо красавец писанный! Но генеральская форма ему идёт больше, чем тёмный костюм...

Незаметно работа конгресса переместилась в банкетный зал, а оттуда на природу. Тёплые речи и взаимные поздравления продолжились на Голубых озёрах. Под конные состязания, выступление этнографических танцевальных коллективов, шашлычки, балкарские хытчины, каспийскую осетрину и икру всех видов, русскую водочку, французское вино, дагестанский коньяк, шотландское виски... Столы ломились от пышных блюд и изысканного питья. По блюдам можно было до вечера изучать этнографию Кавказа.

Махмудов продолжал оставаться ключевой фигурой.

Учёные ходили с бокалами наполненными шампанским и напрасно ожидали прений.

- Когда начнётся трезвая часть конгресса? - спросил я у знакомого местного общественного деятеля, близкого к окружению президента республики.

- Ты разве не заметил, что она уже прошла? - ответил он вопросом. - Когда делегации добрались до президентского дворца, они обменивались впечатлениями от дороги в вестибюле. Вот это и была та самая часть. В зале заседания тон задал высокий московский гость, в его честь закурили фимиам и пошло-поехало до Голубых озёр.

- Меня шеф спрашивает, когда всё это закончится - ему в Москву пора улетать, - объяснил я знакомому своё любопытство.

- Да вручат все подарки, поздравят, наговорятся вволю друг с другом и разъедутся.

- Кому подарки вручат?

- Как кому? Махмудову!

- А он здесь причём? - я не мог понять смысла коллективного, тем более, публичного вручения подарков московскому чиновнику. Мне казалось, что это обычно делается тайно, без лишних глаз.

- Ну, ты даёшь! Так ведь у него сегодня день рождения!

- Постой, ты хочешь сказать, что конгрессами теперь называются дни рождения высокопоставленных чиновников?

- Ничего я тебе не хотел сказать! Пей вволю, ешь с аппетитом - дорога длинная, проголодаешься, - мой знакомый растворился в толпе важных гостей.

* * *

Обратный путь во Владикавказ был не менее помпезным, чем в Нальчик. Президентский кортеж разбрасывал на обочины трассы встречные автомобили, в населенных пунктах не обращал внимания на светофоры и дорожные знаки. Головная автомашина с мигалками даже согнала с пешеходного перехода двух старушек, испугано отбежавших на тротуар. Какой-то рисковый лихач на "девятке" решил обогнать кортеж, но тут же оказался заблокированным двумя гаишными автомобилями. Милиционеры вытеснили его на обочину, остановили, что было с ним дальше, уже не знаю. На административной границе мы привели в смятение милиционеров, проверяющих и регистрирующих проезжающий транспорт. Сотрудники поста вытянулись по стойке смирно вдоль трассы. Утомлённые жарой водители молча посмотрели нам вслед, стоя в очереди на так называемую регистрацию документов.

Раньше, мне, как и им, доводилось сотни раз провожать глазами начальственные кортежи. В такие минуты я не сомневался, что обременённые государственными заботами люди спешат с одного сверхважного совещания на другое. Получалось, что был я занят своими мелкими проблемами, а они думают обо всех! Кортежи начальников внушали уважение своей непонятной и отстранённой значительностью.

Теперь я сам находился в одном из начальственных автомобилей. И пытался осмыслить прожитые сутки. Всё, что я видел на так называемом конгрессе, и есть то самое бремя власти и отстраненная значительность?

А как же избиратели? На моих глазах их безжалостно сгоняли на обочину автомобили из президентского гаража. Людям возбранялось находиться на трассе с чиновниками в одно и тоже время. Милиционеры бдительно охраняли территорию неприкосновенности начальников. Но всё же и им не удалось всё предусмотреть. Когда до Владикавказа оставалось не более получаса езды мы столкнулись с неожиданным препятствием. На дорогу вывалила скотина. Вблизи населённых пунктов, это случается часто - в жаркий день коровы любят стоять на асфальте, под ветерком от проносящихся мимо автомобилей. Но нам на этот раз не повезло - кортеж попал в огромное стадо. Коровы плотно оккупировали трассу, отогнать их в сторону не удалось ни милицейской сиреной, ни автомобильными сигналами. Пастуха поблизости не было. Скотина бесстыдно виляла хвостами, задевая боковые стёкла президентского автомобиля. Кортеж был разорван, каждый выбирался из коровьего плена самостоятельно. Я смог увидеть через стекло "Волги", осторожно объезжающей скотину, усталое лицо президента, недовольный взгляд его супруги. Минут десять мы петляли между коровами. Всё это время головная машина зачем-то подавала световой и звуковой сигнал, требуя, очевидно, от скотины беспрекословного подчинения.

И только объехав всё стадо, кортеж вновь помчался к Владикавказу, но уже, как мне показалось, с ещё большей злостью разбрасывая по обочинам настигнутый транспорт.

Только потом я понял, что главным событием для меня за всю эту поездку стал не странный международный конгресс, ни велеречивость Махмудова и шашлыки на Голубых озёрах. Отчётливо запомнился коровий плен. После всего увиденного, выпитого, съеденного. Коровам вдруг выпало показать хозяевам жизни, что они на этой трассе не одни. И мчаться они могут с той скоростью, которую им позволят другие. Увы, пока не люди. Пока только коровы.

Со временем, думаю, люди тоже подтянутся.

Хочется верить, что не будет больше таких конгрессов, кортежей, чиновников и президентов. Всё будет по-другому. Только людям надо иной раз вести себя как тем коровам - не разбегаться в страхе от кортежей.

Есть, конечно, и другой путь в жизни. Можно отвоёвывать себе место в каком-либо кортеже. И предложить, например, Махмудову или какого-либо другому высокопоставленному чиновнику приурочить к его дню рождения конгресс на Лазурном берегу - по проблемам приморских территорий. Так и жить, преданно прислонившись к хозяевам положения.

Евреи на Кавказе.

На мой взгляд, кавказскими народами следует считать не только те, что нам известны по административным образованиям, или по территории компактного проживания (ногайцы, кумыки, табасаранцы и т.д. в Дагестане). Но и те, предки которых поселились на этой земле в незапамятные времена. Это имеет непосредственное отношение к евреям. Первые представители еврейского народа обосновались на Кавказе, а точнее на территории современной Грузии, более двух тысяч лет назад (по некоторым данным, в 7- 6 веках до нашей эры). В дальнейшем их стали называть грузинскими евреями. Чуть позже на современную территорию Азербайджана и Дагестана из Персии пришли евреи горские. В Европе о них стало известно гораздо раньше, чем, например, о многих кавказских народах, ныне имеющих свою, пусть даже формальную, государственность.

Гораздо позже грузинских и горских на Северном Кавказе появились и ашкеназийские евреи. Можно было сказать, что произошло это исключительно благодаря освоению региона Россией, но в тоже время вопреки царской администрации. До второй половины 19 века царские власти запрещала евреям жить на Кавказе. Точнее, хотели запретить, но обстоятельства заставляли их отказываться от своего решения.

Обобщая, можно сделать вывод о трёх волнах иудейского заселения Кавказа, при всей, конечно, условности этого процесса. Евреи грузинские, горские и ашкеназийские, по словам специалистов, - это этнические группы единого еврейского народа. Они говорят на разных языках, но принадлежат одной вере - иудаизму. Мне трудно судить об отличиях во внешних проявлениях иудаизма, но все синагоги на Кавказе, в которых удалось побывать, показались мне очень похожими.

* * *

От знатоков вопроса не раз доводилось слышать, что наиболее интересными на Кавказе они считают евреев грузинских (самоназвание -- эбраэли или исраэли). Вот, например, что по этому поводу говорит раввин, президент научного фонда "Еврейская энциклопедия" Зеев Вагнер: "Грузия - это единственная страна, где у евреев никогда не было своего диалекта, по крайней мере, учёным об этом ничего не известно. Евреи там говорят по-грузински, они вросли в эту страну всеми своими корнями".

... Но в тоже время это самая религиозная группа евреев - обычаи и обряды иудаизма сохранялись среди них даже в советское время. Интересны грузинские евреи ещё и тем, что до 1860 года они были крепостными, в то время как все остальные евреи рабства и крепостничества избежали. Сегодня многие грузинские евреи живут в России. Еврейская жизнь Москвы или Петербурга без грузинских евреев просто невозможна".

* * *

Ашкеназийские евреи на Кавказе, можно сказать, язык предков утеряли. Идишем почти никто из них сегодня не владеет. Появились они в регионе в 19 веке после разрешения русского царя. Возможно, сильная зависимость от каждого имперского чиха постепенно ослабила тягу к родному языку, но, к счастью, не к родной религии.

Наиболее "старая" община ашкеназийских евреев в регионе владикавказская. Об истории её появления мне рассказал руководитель местного этнического общества "Шолом" Марк Петрушанский:

- В конце 18 века, в результате войн с Россией, произошло разделение Польши. Тогда большие массы европейских евреев попали в Россию. Царская администрация в конце 18 века заложила крепость Владикавказ, которая впоследствии стала гордом. Для того чтобы обслуживать гарнизон, потребовались ремесленники. Местное население поставляло в крепость бурки, сыр осетинский, другие продукты. Однако горцы не умели шить офицерские мундиры с золотыми погонами, гражданские платья, дамские шляпки. Не ездить же за всем этим было в Петербург. Вот и решили поселить мастеровых евреев во Владикавказе. Но в принципе евреям жить на Кавказе в начале 19 века ещё не разрешалось. Для умельцев сделали, можно сказать, исключение. Однако в 1827 году всё же вышел царский указ (по настоянию министра финансов Конкрина) о выселении евреев из Владикавказа. Видимо, им не понравилось, что численность еврейского населения здесь стала расти. Но не прошло и двух лет, как Петербург под давлением руководства Терского казачьего войска вернул евреев на Кавказ. Произошло это потому, что офицеры и местное население возмутились выросшими ценами на одежду, не говоря о том, что офицерскую форму просто некому стало шить. Правда, выселение евреев из Владикавказа повторилось в 1835 году, но вскоре они снова вернулись и больше уже не уезжали.

В середине и во второй половине 19 века началось интенсивное развитие курортов Кавказских Минеральных вод. Сюда уже приезжали не только евреи-портные (помните у Лермонтова в "Герое нашего времени" Грушницкий высказывается по поводу мундира, сшитого евреем, правда, употребляя некорректный этнический синоним), но и евреи-медики - региону нужны были профессиональные специалисты. Словом, нынешний Северный Кавказ без евреев представить просто невозможно.

Еврейских погромов в регионе почти не было, но репрессий этот народ не избежал. Российские ура-патриоты часто обвиняют евреев в пристрастиях к большевизму, забывая, как чекисты и сотрудники НКВД громили еврейские общины, в том числе и на Северном Кавказе.

- Евреи нелегально встречались на квартирах, молились, отмечали субботу, - продолжает Марк Петрушанский. - За это очень многие были арестованы. У них отобрали все еврейские культовые принадлежности, книги, молитвенники, свитки Торы. Многие погибли в тюрьме. Я недавно обратился в Управление ФСБ по Северной Осетии с просьбой вернуть изъятые в те годы свитки Торы. Мне ответили, что, к сожалению, они не сохранились. За что тех людей арестовали, за что их осудили? Они не были ни шпионами, ни террористами, они даже не были диссидентами. Они просто молились, что делали их предки тысячи лет. Это называлось "ленинская национальная политика". Вот, что обидно. Только в конце 80-х годов на волне перестройки, когда в нашем городе стали возникать национальные центры, евреи тоже решили возродить своё общество. Теперь уже никто не стесняется своей нации. Двести лет мы живем в Осетии. Никогда здесь не было еврейских погромов, не было дискриминации. Евреи здесь прекрасно учились, работали, занимали очень высокие места, и отсюда эмиграция хоть и была, но не большая. В постсоветские годы уехало почти 800 человек. Я посчитал, что из них евреев оказалось не более трёхсот. А кто остальные? Не евреи. Во Владикавказе был случай, когда одна еврейская бабушка вывезла из Северной Осетии 18 неевреев. (Как выяснилось, эта бабушка через несколько лет вернулась в Осетию, сказала, что соскучилась по малой родине - О.К.)

* * *

Горские евреи говорят тоже не на иврите, и не на идише, а на одном из диалектов фарси. Они расселились в Азербайджане, Дагестане, Кабардино-Балкарии. Меня заинтересовал вопрос взаимоотношений татов и горских евреев, поскольку многие их называют одним этносом. Сразу должен сказать, что мой опрос многих представителей татов-евреев выявил любопытную особенность - почти все опрошенные мною таты назвали себя евреями, но ни один горский еврей не посчитал себя татом. Этот факт уже позволил сделать вывод, что вопрос этот основательно запутан.

Объединяет горских евреев и татов иудейская вера, хотя среди татов встречаются мусульмане и христиане. Послушаем авторитетного учёного - специалиста по истории Хазарии махачкалинского профессора Мурада Магомедова:

- Ученые долго спорили о том, кто такие таты и горские евреи. Они выходцы из Передней Азии, из Палестины. Сасанидские правители Персии для охраны северных границ империи переселяли в район Дербента население, в том числе и татов. Но поскольку здесь превалировали евреи, вполне возможно, что какая-то часть татов и приняла иудаизм - есть такая гипотеза. Известны случаи, когда таты становились мусульманами. Народам приходится прибегать к той или иной форме религии в силу политических обстоятельств.

Исходя из слов профессора, заключим, что таты и горские евреи - это не одно и тоже. Однако в московской общине горских евреев "Бейт Талхум" я воочию убедился, что таты здесь не чувствуют себя чужими. Наравне со всеми посещают службу. Но всё же и здесь я услышал мнение, что между этими народами есть существенные различия. В синагоге меня познакомили с изданием "Горские евреи. История, этнография, культура", составитель - Валерий Дымщиц. О проблеме татов и горских евреев речь заходит уже в первой главе книги.

"Даже в специальной литературе иногда из-за недостатка знаний, иногда сознательно, стремясь поставить под сомнение принадлежность горских евреев к еврейскому народу, смешивают татов и горских евреев. Известно, что часть татов-мусульман действительно ведет свое происхождение от горских евреев, однако на сегодняшний день нет никаких оснований утверждать, что горские евреи и таты - это один народ. Прежде всего, сами горские евреи и таты ощущают свою принадлежность к разным, хотя и взаимосвязанным этническим общностям. Необходимо внести ясность в этот вопрос. Нет никакого сомнения, в том, что, несмотря на значительную культурную, языковую и, может быть, историческую близость горские евреи и таты-мусульмане представляют собой два различных этноса. Абсолютное большинство татов-мусульман проживают в Азербайджане, причем таты записаны в паспортах и, следовательно, в переписях, как азербайджанцы, а горские евреи, как правило, как евреи. Иначе дело обстоит во входящем в состав Российской Федерации Дагестане. Здесь таты считаются одним из местных народов. Причем, основную массу татоязычного населения Дагестана составляют горские евреи, татов-мусульман в Дагестане почти нет. В советские годы весьма активно насаждалось представление о том, что все носители татского языка вне зависимости от вероисповедования, составляют единый татский народ, один из многих народов Дагестана. Горские евреи в Дагестане начали массово записываться в паспортах татами, дабы избежать национальной дискриминации в качестве евреев. Так во время переписи 1979-го года свыше 20 тысяч горских евреев предпочли назвать себя татами. Таким образом, можно утверждать, что запись в паспорте "тат", во-первых, могла появиться только в Дагестане, а, во-вторых, скорее свидетельствует о горско-еврейском происхождении владельца этого паспорта. В результате такого своеобразного решения горско-еврейского, а заодно и татского вопросов, статистические данные по численности горских евреев и татов оказались заведомо фальсифицированы, а этнонимы "горский еврей" и "тат" перепутаны. Определенную роль в этой исторической путанице сыграло и то, что печать и литература на татском языке сформировалась именно среди горских евреев и на основе татско-еврейского диалекта. Причем пишущие на этом языке называли себя татским, а не еврейскими или, скажем, горско-еврейскими писателями. Сам по себе этноним "таты" впервые появился в 8 веке. Таты не столько этноним, сколько социальный термин. Тюрки-завоеватели называли татами оседлые народы, говорившие на иранских языках, и шире - всякое покоренное ими оседлое земледельческое население. Этноним "таты" встречается на Кавказе, в Крыму, в Средней Азии, в Сибири, в Венгрии, в Иране. В настоящее время кроме Северного Кавказа он используется для именования ираноязычного населения южного иранского Азербайджана. Слово "тат" также отчетливо слышится в этнониме таджик, обозначающем ираноязычное население Средней Азии. Что касается восточного Кавказа, то там таты проживают на Апшероне и в районе Шемахи. Причем в этих районах они сильно тюркизированы. И в предгорьях Кавказа на севере Азербайджана районы Кубы, где они все еще сохраняют языковую и культурную самобытность. Несмотря на то, что горские евреи говорят на татском языке, в своих собственных глазах и в глазах народов горские евреи несомненно являются отдельным этносом. Принадлежа к разным конфессиям, таты и горские евреи практически не вступают в браки друг с другом".

Большую путаницу в этот вопрос, как и во многие другие на Кавказе, внесли приснопамятные советские годы. Когда началось гонение на евреев - многие горские евреи были вынуждены записать себя и своих детей татами. Разрешило советское правительство выезд в Израиль - теперь уже таты стали менять паспорта, указывая себя евреями. Словом, советская власть своими репрессиями и послаблениями окончательно запутала татско-еврейский вопрос. В Дагестане, например, многие условились считать евреями и татов-иудеев, но вот татам-мусульманам или христианам оставили их отдельный этнос. Иначе было не избежать странностей - человек мог называть себя и евреем, и мусульманином одновременно. Хотя советская власть давала ещё и не такие результаты!

Татско-еврейский спор длится не первый год, и, по всей видимости, разрешится не скоро. Но он уже принёс положительные плоды - истину ищут в дискуссиях учёные-историки, богословы. Таты и горские евреи, пытаясь разрешить свои "противоречия", держаться подальше от политиков и чиновников. На Кавказе это большое достижение. Таты и горские евреи на своём примере убеждают других - на межнациональные темы спорить необходимо, но только тогда, когда эти споры не преследуют неблаговидных политических целей.

"Жижиг-галныш" в московской квартире профессора.

Пища для кавказского человека гораздо больше, чем "все, что служит для питанья, что питает...съедомое" (из словаря Владимира Даля). Застолье на Кавказе - это почти обряд. Принимать здесь пищу в одиночестве не принято, если, конечно, человек не болен и не в пути. Застолье сближает, знакомит, объединяет людей.

Почти у каждого кавказского народа есть традиционные блюда, а подчас и ни одно, - гордость этнической кухни. У чеченцев таким роднящим народ блюдом служит "жижиг-галныш". Вам его предложат в любом чеченском доме, независимо от социального статуса хозяина. "Жижиг-галныш" - это главное кулинарное произведение чеченцев. Дословно оно переводится как "мясо с галушками". На мой взгляд, в названии блюда не мешало бы отобразить и чеснок, поскольку его, как мне показалось, в блюде не меньше, чем мяса (баранины, говядины или курятины) и муки (пшеничной или кукурузной).

Подают "жижиг-галныш" в трёх тарелках: на большую кладут галушки, поверх них отваренное мясо, отдельно ставят тарелочки с мясным бульоном и с растёртым с солью чесноком, опять же залитым бульоном. Если за окном ненастье, а за столом собрались близкие тебе люди, то лучшего занятия, чем степенное поедание этого блюда не найти. В холодную пору оно согревает лучше алкогольного напитка, даже лечит простуду.

"Жижиг-галныш" мне довелось вкушать и в чеченских придорожных харчевнях, и в домах местных богатеев, и даже в лагерях беженцев, которые образовались в Ингушетии после начале так называемой контртеррористической операции осенью 1999 года. Обездоленные люди, оказавшиеся в чистом поле, только первое время спасались от голода в своих палатках гуманитарной похлёбкой. Прошло немного времени, люди пришли в себя, осмотрелись, и вскоре дымок над палатками возвестил о том, что жизнь продолжается - хозяйки стали стряпать "жижиг-галныш".

Живя в Москве, я задался вопросом: можно ли здесь отыскать настоящий "жижиг-галныш"? Поделился своими замыслами со знакомым чеченцем и почти сразу после этого - несмотря на то, что меня интересовал общепит - оказался в гостях у доктора медицинских наук, профессора Арби Назырова. Как и полагается у чеченцев, на "жижиг-галныш" помимо меня пригласили несколько человек. Журналист Иса, медик Юсуп, технолог Руслан наперебой за столом рассказывали мне об этом блюде. Хозяин дома Арби начал с околозастольных приготовлений.

- Поначалу выбирают старшего стола, самого уважаемого. Он садиться во главе стола - любое мероприятие требует порядка и подчинения общим правилам, тем более угощение таким уважаемым в народе блюдом. Младшие разливают горячительные напитки, если решили их потреблять. Старший произносит тосты, предоставляет слово другим гостям - его власть за столом безмерна. Дети и женщины за столом не присутствуют. Но они голодными не остаются - у них свой стол в другой комнате.

В чеченском доме за скотину отвечает мужчина. Когда на пороге появляется гость, мужчина направляется в загон, режет ягнёнка, если много гостей, то уже - бычка. Женщина этой части хозяйства не касается, у неё забот других хватает, в том числе, она возделывает муку. В сёлах по-прежнему молотилкой дробят кукурузные зёрна, затем из муки пекут лепешки-галушки. Такое и получается соединение - мужчина приносит мясо (жижиг), женщина печёт галушки (галныш). Оба постарались ради гостей, и на столе появился "жижиг-галныш". Вот такое блюдо, соединяющее мужской и женский труд.

Юсуп посмотрел на блюдо с точки зрения медика:

- Это очень сытная еда, особенно если галушки сделаны из кукурузной муки, мясо - это белки, углеводы. Когда всё это свежее, люди обходятся без холодильников с морозилками, в которых мясо лежит неделями, человек получает энергию, силу, а отсюда и долголетие.

Супруга Арби Назырова Зулай рассказала, что она может готовить это блюдо чуть ли не ежедневно и ни от кого в доме не услышит нарекания, тем более от Арби.

- Отварили мясо (наши мужчины любят, в основном, говядину), замешали тесто на обыкновенной воде, потом тонко раскатали его, - Зулай преподала нам нечто похожее на устный мастер-класс. - Из теста можно приготовить ракушки, но это уже кто как любит. Затем варим и подаём к столу. На всё это у меня уходит полчаса, не больше, но, честно говоря, у меня рука набита. Мать, воспитывая дочку, должна передать ей прежде всего эти навыки. Чеченская девушка без умения готовить "жижиг-галныш" за порог дома не может выходить.

Должен сказать, что поедание блюда - не менее увлекательное занятие, чем беседа о нём. Ликвидировали мы "жижиг-галныш" быстро, времени на это ушло гораздо меньше, чем у Зулай на его приготовление. Хоть и в московской квартире, а не на берегу горной речки, зато в доброй атмосфере, что была создана четой Назыровыми. Доброта и заботливость, как я убедился, компенсировали прозрачный горный воздух и свежесть домашнего хлеба, вкус далекой родной воды.

...Но впервые я попробовал "жижиг-галныш" в полуразрушенном Грозном, зимой 1998 года. Ел я его больше от желания согреться и просто насытиться в том неприветливом и полном опасности городе. Ел, можно сказать, от безвыходности. В кафе с картонными перегородками. Располагалось оно в почти в самом центре города, в одном из уцелевших здесь зданий. Обшарпанные стены тускло освещали несколько лампочек, болтавшихся на высоком потолке. Мои спутники - несколько местных журналистов - молча подали мне знак, чтобы я говорил как можно тише, а лучше бы и вовсе помалкивал. Для многих в Чечне похищения людей с последующей перепродажей стало в то время чуть ли не основным заработком (можно было представить, как бы они были рады приезжему журналисту). Примерно в километре от этого кафе почти на легальных условиях действовал стихийный рынок заложников. Так что конспирация была своевременна, но и без ужина после суетливого дня оставаться не хотелось. Пришлось жевать и молчать. Голод не тётка, подчас притупляет и чувство опасности.

Мои друзья, все как один, заказали себе "жижиг-галныш". Тогда, честно говоря, я даже названия этого блюда не расслышал, поэтому не обратил на него никакого внимания. Ограничился привычным "азу по-татарски". Но блюдо это в холодный грозненский вечер насытить меня не смогло. Попросить добавки было как-то неловко - чревоугодничество в Чечне не приветствуется. Вот и пошёл я на хитрость.

- А что это у вас за такое этническое кулинарное произведение? Дадите попробовать? - шёпотом обратился я к своим друзьям.

- Да закажи его себе! - ответили мне.

Минут через десять передо мной стояли дышащие аппетитным паром заполненные мясом, галушками, чесночным бульоном тарелочки. В мрачном кафе "жижиг-галныш" согрел меня изнутри, насытил, опьянил, окутав ленью. Более того, придал какую-то смелость и даже самоуверенность.

- Понравилось? - спросили меня чеченские друзья.

Но даже шевелить языком не хотелось - только махнул головой (конспирация меня оправдала).

Поездка закончилась для меня удачно. Набрал "горячего" материала, пообщался с ключевыми фигурами в ичкерийском руководстве, но, главное, не угодил в заложники. И, конечно, распробовал уникальное чеченское блюдо. Не будь в моей жизни этого рискованного и промозглого вечера, не изголодайся в тот день, так и не попробовал бы "жижиг-галныш". Следовательно, не стал бы поклонником этого оригинального блюда. А значит, не появилась бы идея отыскать его в Москве. Если пойти в предположениях дальше, то хочу обратить внимание на очень существенное звено в этой цепи - я не познакомился бы тогда и не подружился с уникальным человеком Арби Назыровым, молодым профессором-медиком, врачом от Бога. Чем не пример, как "жижиг-галныш" сближает людей даже вдали от Кавказа!

За глаза

(из цикла ""Шапочное знакомство" или Мимолётные встречи с публичными людьми").

Михаил Сергеевич Горбачёв.

Я принадлежу к тем людям, которые давали советы Михаилу Горбачеву. Да простят меня коммунисты, сталинисты, ленинцы, державники...

Уточню сразу, что совет был дан только один и уже спустя 14 лет после августа 1991 года. В "Горбачев-фонде" шла конференция по поводу 20-летия начала перестройки. Михаил Сергеевич выступал с докладом более двух часов. В небольшом зале-амфитеатре собрались его соратники, политологи, журналисты. Я оказался в первом ряду, напротив Горбачева. В конце выступления наши взгляды случайно встретились.

- Ну что... хватит? - спросил он, почему-то глядя на меня.

- Хватит, - ответил я, кивнув для убедительности еще и головой.

- Хватит! - уже громко объявил Горбачев. - Спасибо всем за внимание!

Так я оказался среди советчиков первого и последнего президента СССР.

Горбачёв родился на Северном Кавказе, но кавказцем себя никогда не считал. Мне представляется, что он и не знал этого края. Увы, но постыдные кавказские войны конца эпохи развала Советского Союза стали наиболее прискорбными страницами современной отечественной истории... Настоящие кавказцы такого бы не допустили.

С Горбачёвым я был знаком через одно рукопожатие. Говорят, что во время работы в Кремле он был в дружбе с Александром Дзасоховым. В это охотно верится, потому что без участия руководителя компартии и страны Дзасохов вряд ли смог за два года с небольшим с должности посла в ближневосточном государстве переместиться в Кремль, в кресло секретаря ЦК КПСС по идеологии и члена Политбюро. Да и Дзасохов, насколько мне известно, в те годы не отрицал дружбу с Горбачёвым. После "политического землетрясения 1991 года" (термин Александра Дзасохова) бывший секретарь ЦК КПСС по идеологии подался в депутаты Госдумы от родной Северной Осетии. Набирая штат помощников, мне он предложил должность пресс-секретаря. Чего греха таить, было лестно получить приглашение от бывшего члена Политбюро и я, не раздумывая, согласился. Вот такая и получается схема моих "рукопожатий" с Горбачёвым.

О дружеских отношениях Горбачёва и Дзасохова мне не раз рассказывали их прежние соратники и знакомые. Но сам Дзасохов - ни разу. Лишь помню его упоминание о шторме вблизи Мальты в день планируемой встречи советского генсека и американского президента. В ожидании штиля советская делегация устроила обед. Во главе стола, по предложению Горбачёв, посадили Дзасохова.

Я далёк от осуждения старых партийных товарищей. Кстати, занятный термин - товарищи. Это не друзья и не приятели, но как бы и не чужие друг другу люди. Европейцы этим обращением не пользуются. Видимо, не видят вообще в нём смысла.

Василий Михайлович Песков.

Писатель, всю жизнь работающий в газете. Читатели вырезали его статьи из "Комсомольской правды", самостоятельно собирая таким образом "сборники". О Кавказе Василий Песков написал не много, но поэтично и со знанием дела. Лирические зарисовки о примечательных местах Кавказа он поместил в книги "Путешествие с молодым месяцем" и "Отечество". В начальный период конфликта в Нагорном Карабахе, газетная заметка Пескова с призывом к армянам и азербайджанцам остановиться, опамятоваться несла в себе отрезвляющий заряд большей силы, чем многочисленные словословия политиков.

"Комсомолка" в начале 21 века изменилась, став гламурным, мягко говоря, изданием. Песков в газете остался, но, естественно, в стан гламурных авторов не перешёл. Выиграл ли он этого? Мне судить трудно. Однако газета выиграла много - рубрика Пескова "Окно в природу" стала в новой "Комсомолке" заметным окном в мир нравственной свежести.

- Видите ли, Олег, в чём заключается проблема, - сказал мне Василий Михайлович по телефону осенью 2006 года. - Всю жизнь я добивался, чтобы моя журналистская работа способствовала психическому здоровью людей. Теперь же иные наши газеты насаждают противоположное. На одной странице какая-либо газета вроде клеймит такую личность, как Грабовой, на другой пропагандирует - за деньги, конечно, - его же болезненные идеи.

Я пригласил Пескова на радиопрограмму о Грузии. Он вежливо отказался, назвав радио значительной политической трибуной. Ему же, мол, политика в работе только мешает.

- Я часто слушаю ваше радио. Дело в том, что у меня нет, и никогда не было телевизора (к слову, не приобрёл Василий Песков и пристрастия к компьютерам, коммуникаторам, мобильным телефонам, статьи он пишет карандашом, после надиктовывая их редакционной стенографистке - прим. О.К.). В Воронеж, где я начинал в газете, приехал из деревни фактически после школы. Но быстро понял, что мне, деревенскому парню без высшего образования надо много и с пользой читать. Я так и сказал себе: ну, брат, если будешь развлекаться, то далеко не уйдешь. Чтение с тех пор стало для меня ежедневным занятием.

Вот вам и многолетний ведущий одной из самой, как ныне говорят, рейтинговой в прошлые времена телепрограммы "В мире животных"!

Но всё же про Грузию мы поговорили, тут же по телефону, правда, не под запись. По телефону Василий Песков рассказал о поездке в Грузию, прочитал несколько романтичных стихотворений русских поэтов об этом крае.

Мне, как журналисту, не раз отказывали в интервью. Но я не помню, чтобы кто-либо ещё это сделал столь тактично, сопровождая отказ стихами - впервые он меня не огорчил, напротив, остался в памяти доказательством счастливой журналистской возможности общаться с уникальными людьми.

Ара Арноевич Бабаджанян. Популяризация творчества отца - занятие благородное. Тем более, когда отец великий музыкант. Араик (Ара) Бабаджанян много лет возглавляет фонд памяти Арно Арутюновича Бабаджаняна. Те, кто помнит советскую эстраду, могут удивиться самому словосочетанию 'популяризация творчества Арно Бабаджаняна'. Его песни настолько вкусны и лиричны, настолько изысканы, что всегда заявляли о себе сами, без помощи 'популяризаторов'. Если, конечно, таковыми не считать многих прекрасных эстрадных певцов. Но всё же Ара Арноевич занят важным делом. Творчество Арно (как и некоторых других композиторов его времени) сильно контрастирует с современной эстрадой. Память о нём - это наступление на сегодняшнюю музыкальную безвкусицу и непритязательность. Пропагандируя творчество отца, Ара Бабаджанян пропагандирует талант на эстраде. Он напоминает об эстрадной планке, поднятую Арно в своё время так высоко, что современным деятелям пришлось ставить свою, более низкую, иногда подымая голову: видна ли планка прежняя? Высокую планку многие от публики хотят скрыть, закамуфлировать. Но фонд памяти Арно этого не позволяет. У Ары Бабаджаняна тоже отменный вкус. Он живёт в квартире своего отца, в Доме композиторов, в самом центре Москвы. В квартире сохранена прежняя атмосфера. Даже мебель осталась отцовская - по тем временам, конечно, аристократическая. На стенах висят картины кисти Арно, напоминая изречение, что талантливый человек талантлив во всём. Словом, как было при нём. Без модных ныне перепланировок и евроремонтов. - Когда отец въехал в квартиру и ещё не было стола, музыку он писал на этом подоконнике, - говорит Ара Арноевич. Мне хочется верить, что и подоконники в этой квартире с тех пор не меняли. - Вы что будете пить, чай или кофе? - спрашивает хозяин. - В армянским доме - да ещё в таком! - следует пить только кофе. Супруга Ары Арноевича приносит минут через двадцать мне кофе, а ему чай. - А почему вы пьёте чай? - задаю вопрос.. - Мы кофе вообще не пьём. Наша мама очень любила чай, поскольку выросла в Баку, и приучила к нему детей, - отвечает Ара Арноевич, и я понимаю, что его супруга так долго искала непопулярный дома напиток специально для гостя. Атмосфера в квартире отца, а традиции - мамы. Я почувствовал себя в уникальном музее великой семьи. С Арой Бабаджаняном я записал небольшую беседу для радиопрограммы о его отце. Мне программа понравилась. Точнее, понравилось даже не то, что появилось в итоге в эфире, а работа над ней. Одни беседы с известными московскими композиторами и молодыми армянскими музыкантами чего стоили! С удовольствием я тоже включился в процесс популяризации творчества великого Арно. Ара Бабаджанян никак не прореагировал на эту программу. Может быть, не услышал её в эфире. Возможно, услышал, но не во всём согласился с моим подходом к теме. В чём именно - догадываюсь. Людям свойственны обиды, поскольку не каждый и не всегда в жизни готов поступиться своими интересами ради другого, даже близкого человека. Увы, не избежали на каком-то этапе похолодания и отношения Арно Бабаджаняна с исполнителем его песен Муслимом Магомаевым. Об этом написано и сказано уже много. Невольно в этот конфликт оказался втянутым и Ара Бабаджанян. Со временем к подоплёке личных отношений этих великих людей добавилась и наносная, но трагическая межнациональная тема. Мне, в работе над программой об Арно эти проблемы очень сильно мешали, часто выпячиваясь в самых неожиданных местах, диктуя политкорректные фразы, требуя изменить иные мысли и слова. Но и отделять Магомаева от творчества Бабаджаняна я не мог и не хотел. Хотя допустил, признаюсь, небольшой перебор Магомаева в программе о его композиторе. Даже закончил программу 'Ноктюрном' Бабаджаняна в обработке Магомаева. Таков мой взгляд на творчество Арно. Может быть, не во всём устроил Ару Арноевича этот взгляд. Во всяком случае, понимаю, что такая программа не могла украсить фонд памяти композитора Бабаджаняна даже по той самой, надоевшей многим нормальным людям, межнациональной причине... Великий армянин Арно Бабаджанян...Великий азербайджанец Муслим Магомаев... В этих представлениях гораздо важнее присутствие слова великий. Недостойное их забудется, трения уйдут в небытиё. Талантливый популяризатор творчества своего отца Ара Бабаджанян всё это понимает. Может быть, потому и промолчал, не поругал и не похвалил меня за программу. А программа всё-таки о его отце удалась! Ныне к такому выводу не трудно прийти и без рецензий критиков. Можно в поисковой системе 'Яндекс' набрать 'Арно Бабаджанян', кликнуть мышкой на поиск и увидеть, что в 2008 году эта программа, сделанная пять лет назад, в своеобразном интернетовском рейтинге популярности занимает 16 место. То есть все эти годы, среди большого количества материалов о композиторе, она остаётся в центре внимания читателей и слушателей! Внимание людей - это главный критерий для автора. Эту фразу я уже написал, конечно, не о себе - о великом музыканте Арно Бабаджаняне и его замечательном сыне Араике (Аре). < ). Ироничный Иосиф Раскин.

Стоило мне в одной из радиопрограмм о Грузии привести фрагмент из сборника Иосифа Раскина, как на следующий же день в бюро раздался звонок:

- Спасибо за внимание, я очень хочу с вами познакомиться. Ваше радио слушаю лет сорок подряд.

Мы оказались соседями - по московским меркам даже близкими. Квартира Раскина находится в Ясеневе, моя - в Южном Бутове. Долгое время он живёт один, но одиночество не выносит. Если нет гостей, то звонит по телефону, говорит с друзьями и приятелями часами. Собеседников, как и гостей, у него всегда было много. В молодые годы Иосиф Раскин продавал книги чуть ли не на Красной площади. Делал это мастерски, перевыполнял план 25-ти книжным магазинам. Для советского времени, он "делал большие деньги", но, по его признанию, они никогда у него не задерживались. Потому что торговля не была главным занятием его жизни. Иосиф Раскин составляет сборники анекдотов и пишет книги. И анекдоты, и темы для книг он ищет не в пределах Красной площади, часто далеко от Москвы, в том числе и на Кавказе.

Иосиф Раскин был женат не один раз. Он женолюб и жизнелюб. Но публично, в своей книге, он признался в любви не женщине, а целой стране - Грузии. После очередной поездки в Тбилиси, он написал книгу "Грузия, ты в сердце моём". На мысль об этой книге его натолкнуло знакомство с дочерью великого грузинского поэта Тициана Табидзе Ните.

- Женщина, перед которой я преклоняюсь, - рассказал мне Иосиф Раскин. - Ей восемьдесят с лишним лет. У неё феноменальная память. Разговорился с ней и понял, что за ней надо всё записывать. Ните помнит, как Максим Горький её ребёнком держал на коленях, как они всей семьё сопровождали Андре Жида в поездке по Чёрному морю. Записи бесед с Ните Табидзе составили основу книги, но затем к ней добавились истории других людей, весёлые события, анекдоты о Грузии. Я очень люблю этот край, готов говорить о нём часами.

Говорить о Грузии несколько часов он заставил зал московского Дома литераторов. Несколько лет назад, в разгар очередного российско-грузинского кризиса, Иосиф Раскин посвятил Грузии свой творческий вечер в ЦДЛ. На вечере выступали известные российские и грузинские артисты, присутствовал тбилисский посол. Раскин рассказывал о своей книге, вспоминал анекдоты. Творческие вечера в ЦДЛ он устраивал почти каждую осень, но только этот оказался тематическим, при этом шёл в разрез с официальной точкой зрения российских властей на соседнюю страну.

- Кому как не московским писателям и поэтам защищать Грузию? - задался вопросом Иосиф Раскин. - Когда в России не печатали ни Пастернака, ни Вознесенского, ни Евтушенко, где они находили пристанище и отдушину? Только в Грузии. Всех запрещённых советских литераторов в самые жёсткие времена печатал лишь журнал "Литературная Грузия". В трудный для этой страны час надо отдавать долги. Я его отдаю своей книгой и творческим вечером в центре Москвы.

Иосиф Раскин уже не помнит, сколько раз бывал в Грузии. Ему принадлежит своеобразное экскурсионное ноу-хау - однодневные визиты в эту республику.

- В 70-80-ые годы я, бывало, знакомлюсь с девушкой, и если узнавал, что она ни разу не была в Грузии, назначал ей встречу рано утром у её дома. Подъезжал на такси, вместе мы ехали в аэропорт "Внуково", брали билеты и часиков в 11-12 уже прилетали в Тбилиси. Затем на такси мчались на Крестовый перевал, в Казбеги, из летнего зноя перемешались к ледникам, играли в снежки, обедали около замка царицы Тамар и возвращались таким же образом в Москву. Домой я приходил часов в девять вечера. Иногда домашние мне говорили: "Что-то ты рано сегодня вернулся с работы".

Откуда у такого человека могут быть сбережения? А разве накопивший на старость тугую мошну, располагает подобными воспоминаниями? Словом, каждый выбирает по себе.

Анекдоты Иосиф Раскин коллекционирует согласно принципу - за юмором должна стоять мудрость. Он любит анекдоты, которые двумя - тремя фразами могут нарисовать картину жизни, передать характеры народов. При всём богатстве грузинского раздела книги Раскина "Энциклопедия хулиганствующего ортодокса", я обратил внимание на анекдот, который, на мой взгляд, грузин характеризует лучше других.

"В Грузии идёт проверка объектов гражданской обороны. Председатель комиссии заходит в бомбоубежище и требует показать стеллажи с питьевой водой.

- А вот нету. Кончилась.

- Ладно. Тогда покажите противогазы.

- Нету. Противогаз закончился.

- Тогда консервы.

- Ну нету консервов. Извини, дрогой.

- Что это за безобразие! А если завтра война? Что делать будете?

- Ох, начальник, опозоримся..."

В этом анекдоте есть мудрость, презрение к бюрократии, нетерпение жить, пренебрежение к смерти - достойный набор человеческих качеств. Пообщавшись с Иосифом Раскиным, я понял, что эти качества близки и ему. Видимо, в этом и заключается тяга Иосифа к грузинской культуре - подобное всегда тянется друг к другу.

Кадырова улица.

Мои соседи по дому негодовали - проложенный неподалёку проезд московские власти назвали в честь погибшего президента Чечни Ахмада Кадырова. Возмутила соседей не идеологическая подоплёка решения. Они в своём большинстве, как я успел заметить, были людьми далёкими от политики. Хорошо, если имели представление о том, кем же был для Кремля на самом деле Ахмат Кадыров. Соседи оказались просто напуганы. Кому-то из них пришла в голову мысль о теракте.

- Они же нас взорвут!..

Возможно, этому человеку подумалось, что вслед за именем Кадырова в район придёт и чеченская обстановка - взрывы, нападения, зачистки... А может быть появились опасения, что убийцы Ахмада Кадырова не остановятся в своих зверских планах и продолжат чёрные дела уже непосредственно на улице его имени. Словом, поводов к недовольству могло быть у моих оробевших соседей много.

Надо сказать, что улицей эту коротенькую асфальтированную ленточку дороги можно было назвать с большой натяжкой. Две муниципальные многоэтажки, школа, по выходным дням несколько палаток, получившие название "Продовольственная ярмарка" - вот и все строения на улицы Кадырова. За ней разбит скверик, протянувшийся к большому водоёму. А дальше уже начинается Московская область. Трудно представить, что кому-либо придёт в голову мысль здесь что-то взорвать или кого-либо убить во имя независимости Чечни.

- Но они понаедут сюда, откроют здесь свои рестораны, ночные клубы, стрелять в воздух начнут, - был среди аргументов и такой.

Доводы о том, что рестораны и ночные клубы, как правило, могут открыть только богатые чеченцы, которые больше любят центр Москвы, а не её окраины, действий не возымели. Осталось уповать на время.

И мои надежды оправдались. Паника постепенно утихла. Взрывов и пьяной пальбы в воздух, к счастью, не случилось, поскольку никаких ресторанов и клубов на пустыре никто не построил. Через полгода, казалось, почти все забыли, чьим именем названа небольшая улочка на отшибе района Южное Бутово. И никаких поводом, чтобы её вспоминать, просто не было. Тем более, что ни чеченцы, ни московские чиновники сюда не заглядывали, шумных акций не устраивали.

Но однажды власти всё-таки про улицу Кадырова вспомнили. Влиятельная российская партия решила организовать несколько пропагандистских мероприятий в различных районах Москвы. Мой приятель отвечал в каком-то секторе этой партии за работу в чеченском направлении. Ему-то и пришло в голову устроить нечто похожее на этнический праздник в Южном Бутове, на улице имени Ахмада Кадырова. Воображение нарисовало ему молодёжь в национальных костюмах, встречи привезённых из Чечни старейшин с жителями многоэтажек, угощение москвичей горскими блюдами. Планами он поделился со мной по телефону.

- Ты же живёшь на улице Кадырова? - спросил он.

- Почти, - ответил я.

- Хотим там что-нибудь устроить.

- !?

- Ну, разумеется, благотворительное... Ходить по школам и детсадам с компьютерами уже тривиально. Хотелось бы, что-либо необычное. Может быть праздник, этнический? В черкесках придём, исполним песенки на чеченском, спиртным угостим...

- Учти, дома на улице 16-ти этажные, муниципальные. В них заселяли жителей снесенного со скандалами посёлка Бутово. Люди несколько озлобленные. К тому же среди них могут оказаться бывшие военнослужащие - участники контртеррористической операции на территории Чечни, - предостерёг я приятеля.

- И то верно. Непонятно, чем всё закончится. Словом, вот тебе, как почти жителю улицы Кадырова и почти его земляку, задание - разузнай там обстановку, придумай акцию. Но свежую. Кто же сейчас клюнет на эти компьютеры!

Не пришлась мне по душе затея влиятельной партии. Черкески, этнический праздник, спиртное... Любая акция с чеченским акцентом могла пробудить у жильцов прежнюю нервозность, заставить соседей вспомнить о страхах. Не хотелось участвовать во всём этом. И тогда я прибегнул к хитрости:

- Уже придумал. Видишь ли... Улице этой два года. На одном её конце расположена станция метро, на другом - мой дом. От дома от метро ровно 900 метров. Большинство моих соседей ездят в центр на машинах. Или на автобусах до станции метро. Мне же больше нравится утренние и вечерние прогулки по улице Кадырова. Таких как я, думаю, не много. И не ошибусь, если скажу, что из всех моих соседей только я лично знал Ахмада Кадырова - полчаса беседовал с ним в апартаментах "Президент-отеля". Улавливаешь мысль? Человек каждый день два раза проходит улицу из конца в конец... лично знал героя... Ну чем не объект для благотворительности? Кстати, я и на компьютер соглашусь, ну а если какая-либо машина подвернётся...

Приятель только вздохнул. И перестал мне звонить. Но главное, что никакого этнического праздника на улице Кадырова не было. И живущим здесь людям не стали напоминать об их сложных отношениях с лицами кавказской национальности.

"Лыхнашта" - религиозный праздник советских абхазцев.

Одни считают абхазцев по вере мусульманами, другие - христианами, третьи говорят о язычестве. Правы при этом все. Но, несмотря на религиозное многообразие, любимый этнический праздник появился у народа в советское время. И, конечно, он не имел никакого отношения к коммунистической идее. Праздник этот получил название "Лыхнашта". О нём мне рассказал старший научный сотрудник Отдела народов Кавказа Института этнологии и антропологии Российской Академии наук Юрий Анчабадзе. Познакомившись с его рассказом, легче понять к какой религии тяготеют абхазцы.

- На праздник собираются осенью, в село Лыхн. Это очень древнее село - исторический центр Абхазии. Здесь происходили очень важные события, которые имели судьбоносное значение для Абхазии и абхазского народа. Собираются на лыхнинской поляне - огромном живописном поле, окруженном лесами. В марте 1989-го года состоялся многотысячный сход абхазского народа, когда было принято известное обращение к руководству тогдашнего СССР по поводу ситуации в Абхазии.

Праздник вобрал в себя традиции древних абхазских общинных праздников, которые всегда проводились осенью в абхазских селах, "Лыхнашта" как бы объединил их в одном. С утра, в назначенный день, к селу тянутся вереницы автомобилей. К полудню, как правило, вся поляна заполнена гостями. Главным событием праздника можно считать даже не застолье, а скачки.

Скачки - любимый вид спорта абхазцев, в котором они достигли непревзойденных успехов. Бывают разные виды скачек. Молодежь обычно соревнуется на скорость, всадники постарше - в различных элементах управления лошадьми. Они подымают коня на дыбы, пытаются сбросить друг друга с седла или, например, разгоняют коня, на всем скаку спрыгивают, и, пробежав несколько шагов, не замедляя бега, вновь заскакивают в седло. Могут разогнаться на коне и осадить его, чтобы он упал на передние ноги, скользя по земле и оставляя след на подобии санного.

Ещё один очень важный элемент праздника - песни и танцы. Молодёжь, кстати, время зря не теряет, присматривая себе невест или женихов. Теми же проблемами заняты их родители (поиском пары для своих детей). Завершается праздник застольем.

Много изменилось в абхазском быту за последний век. Например, одежда. Абхазцы, к сожалению, сейчас уже не носят традиционный костюм. Изменилась жилище - это современные комфортабельные дома. А вот пища, представьте себе, сохранила практически полную традиционность. Как питались предки, так и питаются сегодняшние абхазцы. Основой абхазского стола следует считать "абыста" - очень круто сваренная кукурузная каша, настолько круто, что ее практически можно есть руками, пальцами. "Абыста" или "мамалыга", как ее иначе называют, совершенно пресная на вкус, но чтобы его нейтрализовать добавляют сыр, различные острые приправы, в частности, аджику. Безусловно, стол не обходится без мяса - козлятины, баранины, говядины, любят птицу. Предпочитают мясо в вареном виде, но иногда подают и в жареном. Большое место в абхазском столе занимают и блюда из овощей, с орехами, травами. Абхазский стол очень разнообразный, вкусный и очень питательный. И, конечно, сопровождает всю эту трапезу вино. Осенью оно, кстати, молодое.

Начинается застолье с очень важной детали - сесть надо как положено, то есть присмотреться к присутствующим, отыскать свою возрастную группу. Рассаживание за абхазским столом - большой церемониал. Долго не могут рассесться абхазцы, так как постоянно пытаются уступить кому-то место, считают, что оно более почетно, и он проявляет уважение к своему соседу. Словом, целый сюжет для рассказа Фазиля Искандера. Но когда рассядутся, то сразу выбирают тамаду - хозяина стола и тостов.

Самый большой грех на таком празднике - напиться до чёртиков. Были даже трагические случаи, когда люди накладывали на себя руки, когда узнавали, что за праздничным столом теряли над собой контроль.

Ученый Юрий Анчабадзе может говорить о любимом празднике абхазцев часами, уходя в этнографические тонкости, искусно вырисовывая детали народного быта. Перед глазами возникает картина людского благополучия, радости общения после напряженного летнего труда.

Но перед праздником "Лыхнашта" абхазцы проводят своеобразный домашний ритуал - вкушение первого вина. Первое вино стараются обязательно попробовать торжественно в семье, пригласив знакомых, друзей, гостей, которые в этот момент находятся в Абхазии. Первое вино, оно не столько пьянит, сколько веселит, оно не сбивает с ног, а дарит энергию, не туманит разум, а проясняет мысль.

Вспомним при этом, что где-то рядом плещется ещё тёпленькое море, горные ущелья ласковы и прозрачны, леса покрываются позолотой, собран урожай, накачен мёд, заготовлены пахучие целебные травы. Ещё разве остаются сомнения в местонахождении земного рая? Спросите об этом любого абхазца.

Но, должен сказать, что и другие кавказцы уверенно вам укажут иные адреса райских мест, поближе к своему дому. И будут до хрипоты доказывать свою правоту.

Моздокская база.

В Моздоке я оказался против всех своих планов. Нам с журналистом-приятелем потребовалась аккредитация для освещения так называемой контртеррористической операции на территории Чечни. Осенью 1999 года без злосчастной бумажки и шагу невозможно было ступить по воюющей республике. У войны на всё чёрно-белый взгляд - кто не с нами, тот против нас. И журналистов коснулось это правило. Есть у журналиста бумажка из Моздока - значит свой, нет её - непонятно кто, скорее всего чужой. Люди в камуфляже и с оружием в руках при виде журналиста начинали требовать аккредитацию. Помыкавшись по окраинам Чечни, мы поняли, что без посещения пресс-центра федеральной войсковой группировки в Моздоке не обойтись.

Размещался пресс-центр на территории военной базы. Предполагалось, что база тщательно охраняется. Следовательно, без пропуска пройти в пресс-центр за аккредитацией считалось делом немыслимым. Только, как нам объяснили, получить такой пропуск журналисты могли только в пресс-центре, который, подчёркиваю, находился в глубине базы. Как же туда можно было попасть? Загадка эта нам казалась почти неразрешимой. Надежда осталась, как часто бывает, на случай. И он представился довольно быстро.

...Когда люди верят, что существуют тайные замыслы мирового правительства по развалу и дискредитации Российской армии, то они, как мне кажется, имеют поверхностное представление об этой проблеме. На Моздокской военной базе конспирология трещала по швам. Уже на КПП солдатик заговорил с нами открыто, на деловом языке.

- С обоих по двадцать рублей и идите себе. Даже расскажу, где пресс-центр расположился, - пообещал он. - Да вы не удивляйтесь, корреспонденты уже больше недели так на базу пробираются!

- А на самолёте нельзя над Чечнёй полетать, - спросил я не без иронии.

- Это уже за другие деньги... И не ко мне. Но, честно говоря, не советую, всё-таки стреляют, - вполне серьёзно ответил солдатик.

В пресс-центре, неожиданно для моего приятеля, его документы вызвали множество вопросов. Точнее, офицеры удивились указанному в них месту жительства и работы.

- Вы сотрудничаете с московской газетой, а живёте в Тбилиси? - спросил его строго офицер.

- Да, я ведь собственный корреспондент газеты по кавказскому региону.

- Вы - грузин?

- Конечно, в удостоверении же указана фамилия - Колхия... Это моя фотография.

- Странно...

Что именно показалось сотруднику пресс-центра странным, понять было затруднительно - то ли его удивило, что тбилисец мог быть собкором московской газеты, то ли, что грузин мог жить в Тбилиси, а, может быть, что Колхия мог быть грузином... Времени для поиска смысла в его вопросах нам не дали. Через несколько минут Колхию увёли в неизвестном направлении дежурный офицер с двумя вооружёнными солдатами.

Опуская подробности поиска на базе соответствующих служб, скажу, что примерно через три часа я стоял перед младшим офицером комендатуры:

- Зачем арестовали журналиста, товарищ капитан?

К счастью, я не носил грузинскую фамилию и проживал на территории России. Но капитану мой вопрос явно пришёлся не по душе.

- Молодой человек, дайте ваши документы, - он взял паспорт, удостоверение, водительские права, но рассматривать их не стал. - Пусть на моём столе полежат.

- Поймите, мы обычные журналисты. Позвоните в наши редакции, уточните фамилии... Вам следовало бы воевать с террористами, а не с нами!

В глазах офицера появился странный блеск, который стал предтечей большого списка вопросов, проще говоря, допроса с чётким выводом - шпионаж в пользу боевиков. Но подбирался к этому выводу капитан с особой тщательностью, издалека.

- А на какой улице вы живёте во Владикавказе? - с этого вопроса начался наш разговор.

- В паспорте указан адрес постоянной регистрации.

- Я вас спрашиваю, а не паспорт. Как ваш район называют жители города? А какие учреждения находятся на вашей улице? Гора Казбек видна от вашего дома?

На посыпавшиеся вопросы я попытался ответить разом.

- Уважаемый товарищ капитан. Назовите любое интересующее вас здание во Владикавказе и я скажу, на какой улице оно стоит, и какие учреждения располагаются в нём. Я очень хорошо знаю этот город, но не потому что изучал его в качестве шпиона, а потому что прожил в нём достаточно много лет.

- А с чеченцами вы встречались? - капитана захватил допрос скрытого шпиона, который сам пришёл в комендатуру.

- Очень часто! - бодро ответил я, предположив, что капитана следует попытаться утопить в массе разнообразных деталей. - В детстве, в юности, Недавно приезжал коллега из Сержень-юрта. Выпили у меня водочки, поели осетинских пирогов. Однако он на меня обиделся - пироги оказались со свининой. Но, во-первых, я сам этого не знал, а во-вторых, меня удивило, что водку он пьёт с удовольствием, а свинина для него грех.

- А может быть, они вам деньги платят? - капитан не поддался на уловку, вернув разговор в прежнее русло.

- Зачем?

- Ну, ведь не хватает же зарплаты на жизнь?

- Мне хватает. Правда, не знаю, как вам.

Каждое произнесённое мной слово, как было хорошо заметно, ещё больше убеждало капитана в правильности его умозаключения. Допрос мог продолжаться бог весть сколько, не появись в кабинете другой офицер, если не ошибаюсь, более высокого звания. Не глядя на меня, он мрачно буркнул в сторону капитана:

- Шеф вернулся с совещания у командующего. Злой как дьявол. Нас с тобой зовёт! Поторопись, пожалуйста.

Но уже после первых слов вошедшего, капитан застегивал пуговицы на рубашке и кителе. Ко мне он потерял всякий интерес, словно к надоевшему за время игры мячику. Сунув в мои руки ворох документов, среди которых я успел заметить и бумаги Колхии, стал выпроваживать:

- Так, забирайте, уходите... Больше нам не попадайтесь со своим приятелем! Дежурный, проводите его быстрее за КПП!

За воротами военной базы я нашёл Колхию. Всё это время его держали в другом кабинете комендатуры. Вопросы задавали такие же глупые, как и мне. В завершении допроса, не объясняя ничего, Колхия наотрез отказали в аккредитации и без документов выпроводили восвояси.

Мой приятель был вне себя от злости - проехать более сотни километров по разбитым ингушским и осетинским дорогам, потерять уйму времени, затем и надежду на получение аккредитации, вдобавок три часа просидеть арестованным в комендатуре!

- Не расстраивайся, - говоря это, я сам находился в растрёпанных чувствах, - хорошо хоть документы вернули. Вот забери. Будем искать выходы на этот пресс-центр. Есть у меня знакомый в моздокской мэрии...

- Вуа-ай! Что это? - прервал меня Колхия, держащий в руках свои документы. - Какие-то талоны на питание. Капитана Свиридкина...

Колхия изучал длинную бумажную ленту. Оказалось, что второпях капитан сунул мне в руки вместе с документами и свои талоны на питание в офицерской столовой.

- Давай подсчитаем, на сколько дней этих талонов, - попросил я приятеля.

- Видимо, на много, сплошные завтраки, обеды и ужины... Десять, одиннадцать...четырнадцать... Да не весь месяц!

Я ещё только размышлял, как поступить с сунутыми мне по ошибке бумажками, как Колхия самостоятельно принял решение:

- Вот тебе, капитан Свиридкин, сегодняшний ужин, вот тебе завтрашний обед...вот тебе все твои завтраки...

Он дал выход накопившейся злости, разрывая офицерские талоны на мелкие кусочки. Обрывки он развеял над дорогой, ведущей к КПП военной базы.

- Пусть видит свои завтраки и ужины в грязи - нечего было в шпионов с нами играть. Их только звёздочки на погонах интересуют. А мы без материалов сидим. Попробуй им в Москве объясни, как мы время здесь проводим! - возмущался мой приятель.

Месть капитану, перечеркнувшему нам все надежды на получение аккредитации, свершилась.

Тут мне на память пришли поучения одного из своих бывалых коллег:

- Если тебя несправедливо обидели, не спеши отвечать в горячке. Успокойся, выжди время - случай представится сам, непременно! Это проверенно временем. Вот тогда и бей его наотмашь, или не бей, как пожелаешь.

Я никогда не сомневался в безошибочности этого утверждения. Но представить не мог, что однажды придётся отреагировать на обиду с такой оперативностью. Месячное пищевое довольствие офицера комендатуры наши руки уничтожили несколькими движениями. Конечно, с голоду на военной базе капитан не умрёт, хотя помыкаться ему придётся (увы, далеко не так, как нам в Чечне без злосчастной аккредитации). Словом, Колхия не стал медлить с тем, чтобы дать капитану сдачи. Хотя он слыл сердобольным человеком, пытавшимся как можно чаще отвечать добром на людское добро...

Нани, которая поёт гораздо лучше других.

Ни музыкального слуха, ни голоса у меня нет. Думаю, эти качества я добросовестно унаследовал у своего отца. Он тоже никогда не считал себя музыкальным человеком. Но вкус в более широком смысле - художественный - всё-таки ему присущ. Это обстоятельство позволяет отцу недурно разбираться и в музыке. Часто он слушает великих певцов, а в пору своей молодости записывал их прямо с чёрно-белого телевизора на огромный магнитофон при помощи выносного микрофона на подставке. Поневоле формировались и мои музыкальные пристрастия. Я ещё и в школу не ходил, когда впервые услышал на магнитофоне этот волшебный женский голос: "Отвори потихоньку калитку..." и дополняющие его переливы фортепианных звуков.

Символами своего детства считаю следующие: футбольный мяч, чаще резиновый, но по большим праздникам и кожаный, книги Фенимора Купера, Майна Рида, телевизионных кумиров из мира спорта, кино и эстрады. В голове формирующегося человека умещались Лев Яшин и Андрей Миронов, Олег Блохин и Муслим Магомаев, Юрий Никулин и сосед по дому футболист орджоникидзевского "Спартака" Юрий Абаев. Но своё особое место в моей детской душе благодаря любительским магнитофонным записям отца заняла Нани Брегвадзе. Притом, что у меня никогда не было женщин-кумиров - ни в литературе, ни в театре, ни в спорте, ни на эстраде, ни в школе... Мне всё же кажется, что именно школа и её учителя сделали многое, чтобы восхищаться взрослыми женщинами мне, подростку, никогда не хотелось.

Грузинскую певицу Нани Брегвадзе мой отец боготворил. И так получилось, что одни из самых важных в своей жизни слов он услышал в свои семьдесят лет именно от неё. Это были слова не из песни, эта была фраза Нани Брегвадзе о нём, ему, можно сказать, адресованная. Притом, что Нани Брегвадзе никогда не видела его в жизни. И такое подчас бывает...

Давно мне хотелось пригласить Брегвадзе в свою радиопрограмму. Планы помогла осуществить корреспондент грузинского телевидения в Москве Русудан Никурадзе. Она позвонила, когда мы, с супругой, выбирали продукты в супермакете "Перекрёсток". Как раз копошились в кондитерских изделиях. Русудан сообщила, что Брегвадзе отыскала время для визита на радио. Об этом я рассказал супруге:

- Завтра придёт на радио Брегвадзе. Давай, купим для неё какие-нибудь хорошие и дорогие конфеты.

- Дорогие - это не всегда хорошие, - поправила меня супруга. - Можно купить самый изысканный шоколад, но, как знать, вдруг она любит ириски? Мне, почему-то, кажется, что ей больше понравятся обычные ириски.

Я так не считал. Мы купили очень дорогую коробку шоколадных конфет. Сладости я приношу в гостевую комнату радио, после записи, когда мы переходим к чаепитию. Обычно я покупаю для угощения гостя пирожные, шоколадки, иногда халву или пахлаву, различные сладкие смеси. Ирисок не приносил ни разу, так что решил и на этот раз не экспериментировать.

Нани Брегвадзе приехала на час раньше запланированного времени, что для кавказского человека, тем более, женщины не характерно. Оказалось, что к нам она направилась прямо с какой-то встречи-концерта в одном из научных столичных учреждений. Опасаясь застрять в дорожной пробке, она не рискнула ехать домой. Поужинав в кафе-подвальчике нашего здания, Нани поднялась на этаж, и сразу же завела разговор с первыми встречными. Ими оказались секратари-референты радио Людмилой Сергеевной и Татьяной Павловной.

- Я так хорошо отдохнула в вашем подвальчике, попила чаю, попробовала салатики... Только зачем он за меня заплатил... Как мне неудобно, - сказали Нани, показывая головой в мою сторону.

- Нани, посидите с нами!..

- Спасибо, дорогие мои...

Казалось, что эти женщины знакомы всю жизнь, хотя я точно знал, что они виделись впервые. Нани стала рассказывать собеседницам про прошедшую встречу с какими-то академиками, незаметно перешла на предстоящую поездку в Петербург. Секретари-референты рассказать в ответ ничего не успели - Брегвадзе позвали в студию.

Наша беседа длилась около часа. Но поскольку Нани задала себе тон ещё на пороге бюро, лучше всего она сказала, как мне представляется не о музыке, не о своём творческом пути, а о личном, об отношении к дому, Грузии. Потому привожу лишь отдельные фрагменты из её рассказа.

"...о популярности я никогда не думала, не было у задачи во что бы то ни стало стать популярной или любимой. Всё это само пришло. Я всегда спокойно жила и продолжаю так же жить. И обязательно у нас с Россией отношения наладятся. Потому что очень многие выдающиеся люди культуры, науки связаны друг с другом. Но какой большой дискомфорт для меня, когда я переезжаю границу. Я живу в Москве из-за внука, который здесь учится. И вот я иду в российское посольство Грузии. Они меня очень хорошо встречают и даже не берут денег за визу. Но сейчас мне сказали, что многократную визу уже не дают, только на три месяца. Это страшно, это мое горе. Почему так должно быть?.."

"...Я собственница, кстати, я должна иметь свой дом, свой балкон, свое небо, свою землю. А когда я в чужом городе, все равно, как бы ты не чувствовал себя: хорошая квартира, дача, машина... Все равно тебя тянет на свою землю. Когда не стало моей матери, мне было так плохо, что я год не могла петь. У моей дочери трое детей, два мальчика и девочка. В 25 лет она осталась вдовой с двумя сыновьями. Появился умница, хороший человек. Он забрал ее с детьми. И родилась наша очаровательная девочка, ей сейчас уже исполнилось одиннадцать, она похожа на меня. Я нахожу очень много в ней своих каких-то качеств, она прекрасно поет. Посмотрим, заранее нельзя ничего говорить. В своё время я даже сама не знала, что буду петь. Представляете, Бог направил меня на правильный путь, и я всегда надеюсь на Бога. Когда я не в силах решить проблему сама, говорю: ничего, я подожду, потому что мне Бог подскажет. И это происходит..."

"...Никогда не надо делать плохого людям, потому что это обязательно возвратится. Не случайно говорят "возмездие". Надо бояться делать плохое. Делай хорошее, и тебе будет хорошо, и другим. Но это слова, на деле это, видимо, не легко им следовать. Я хочу пожелать своему народу спокойствия, не падать духом и только надеяться на хорошее. Я их очень люблю, я свой народ не поменяю ни на какой в мире. Каким бы они ни был, это все равно это мое. "Дорога в храм", какое хорошее выражение!.."

После студийной беседы, Брегвадзе ещё долго не отпускали из бюро. В гостевой комнате собрались несколько женщин. Я выставил чай, конфеты, печенье. Бегал на кухню заваривать кофе. В приватной беседе не участвовал, и, может быть, поэтому сам неожиданно попал в разговор между Нани и Русудан. Передаю этот фрагмент беседы со слов Русудан Никурадзе.

- В столь молодом возрасте не часто встретишь воспитанного человека, - сказала Нани Брегвадзе. - Видимо, такое воспитание заложили его родители. Кто они, Русудан? Если ты их знаешь, передавая от меня поклон и слова благодарности. Видимо, они хорошие люди...

Слышал бы эти слова мой отец! Из уст великой Нани Брегвадзе! Мог ли он в своё время мечтать о таком отзыве, записывая романсы с черно-белого телевизора на огромный магнитофон.

Но не только этой фразой удивила меня в тот вечер Нани Брегвадзе. Прощаясь, я обратил её внимание:

- Нани, возле Вас стояла коробка конфет, из которой Вы не взяли ни одной штучки. Вы не любите сладкого?

На что Нани ответила:

- Что Вы, дорогой. Я сладкоешка ещё какая. Только, представляете, странный у меня вкус - не люблю шоколада. Всю жизнь объедалась, знаешь чем?

- Чем, Нани?

- Обычными ирисками...

Мне повезло на встречи с уникальными женщинами - и с той, которая божественно поёт, и с той, которая угадывает людские вкусы на расстоянии.

Орджоникидзе, как символ поверхностной памяти.

На советской карте Кавказа я отыскал 11 населённых пунктов, названных в честь Серго Орджоникидзе. Карта была огромной, в полстены кабинета окружной военной газеты. Самым заметным кружком, носящим имя революционера и советского наркома, оказалась столица Северной Осетии. Но в большинстве своём его имя носили скромные населённые пункты в Грузии и Чечено-Ингушетии. В любом случае, сравнительный анализ позволял сделать вывод - имя "пламенного Серго" в советский период на Кавказе было популярным и в годы "культа личности" могло конкурировать даже с именем товарища Сталина.

Советская власть в топонимике добилась высоких показателей... Существовали бы планы по переименованию городов, селений, площадей, улиц - они бы перевыполнялись чиновниками сполна, в сжатые сроки. Например, столица Северной Осетии благодаря большевикам меняла название пять раз. В тридцатых годах Владикавказ стал Орджоникидзе, в военные годы власть вернула городу его историческое название. После войны город назвали Дзауджикау, затем опять он стал Орджоникидзе, а в перестроечное время - опять Владикавказом. Возможно, что уже навсегда, хотелось бы верить, что хотя бы надолго.

На переименовании города в конце 80-х годов прошлого века североосетинские чиновники не остановились. Они взялись за памятник Серго и улицы его имени. С последними расправились быстро. Во Владикавказе улица Орджоникидзе получила имя генерала Плиева. До этого, правда, имя генерала Плиева носила другая улица - бывшая Иристонская. Теперь ей вернули прежнее название. И, очевидно, чтобы помочь людям разобраться в этом сложном процессе переименований, для ориентира поставили на этой улице (бывшей Орджоникидзе - нынешней генерала Плиева) памятник генералу на коне. Более того, очевидно, из тех же соображений убрали с площади, расположенной неподалёку от улицы, памятник Серго Орджоникидзе.

С памятником пришлось, однако, повозиться. Его возводили в конце 30-х годов прошлого века, на совесть. Техника в начале 90-х годов смогла сковырнуть его только на вторые сутки демонтажных работ. Когда 13-метровую фигуру наркома вырвали из гранитного основания, в соседних зданиях посыпались стёкла. Пламенный Серго с трудом покидал своё место. Или, может быть, он хотел продемонстрировать, что на место коммунистов пришли немощные люди? Но, насколько я помню, новых людей в тогдашнем первом постсоветском руководстве Северной Осетии не было - первый секретарь обкома стал президентом, второй - премьер-министром и т.д.

Власти Осетии воевали не с советской идеологией, как москвичи в августе 1991 года на Лубянке. Памятник Орджоникидзе они сняли из националистических соображений. Не потому, что он был грузином, а потому что его уважали ингуши. В перестройку, когда обострился территориальный спор с Ингушетией и гласность открыла архивы и рты, осетины установили, что Серго Орджоникидзе был не столько символом большевистской эпохи, сколько символом проингушской политики Советской России. А, следовательно, антиосетинским комиссаром.

Пусть об этом пекутся историки и идеологи - не будем подогревать и без того жгучие национальные страсти. Хочу обратить внимание на обстоятельство другого рода. Памятник Серго Орджоникидзе был установлен на самом видном месте главной площади республики - перед зданием обкома КПСС. Он как бы вырастал из гранитной трибуны - место поклонения коммунистов своим вождям. Убрав памятник, власти чуть позже демонтировали и трибуну. Новый президент установил на месте памятника Орджоникидзе и трибуны гранитный шар, со всех сторон обтекаемый водой. Оригинальный фонтан соорудили армянские мастера. Наиболее просвещённые граждане уловили в этом шаре символ масонства. Вспомнили тут биографию этого нового президента: в комитетах каких-то международных работал, затем долго жил за рубежом... Ну, конечно, он определённо масон! Вернулся на родину и подаёт своим братьям тайные знаки с главной площади Северной Осетии! Когда президента отправили в отставку, первым делом своротили его обтекаемый шар. Свалили на шар, кстати, все грехи и неудачи ушедшего правителя.

Пришедший на его место бывший комсомольский работник, явно к тайным сектам не принадлежал. Но место, выбранное 70 лет назад большевиками для установки символа, словно манило к себе взоры очередных идеологов. И вскоре на месте масонского шара появилось новое сооружение. Но уже не из мрамора или гранита, а из цветов и зелени. Романтичные люди соорудили круглую и высокую - более двух метров - клумбу. В диаметре она оказалась около метра. Зелёные листья окутали клумбочку со всех сторон. Наверху - яркие цветы, ниспадающие вниз. Когда я бросил на неё первый раз взгляд издалека, поневоле сравнил клумбу с наполненным янтарным вином стаканом. И это ведь тоже может быть символом!

Гранитный памятник-великан, вырастающий из мраморной трибуны, масонский шар, обтекаемый водой... У каждой эпохи свои символы. Мне больше по душе зеленый стакан, который ведь не обязательно наполнять алкоголем. Я налил бы в него душистой родниковой воды. Осушил до дна. И пожелал бы чиновникам больше никогда не переименовать города, площади, улицы. Нравится имя - назови им нового человека, новый город или улицу. Тем, кто уже живёт, нельзя без конца менять имена. Если они, конечно, не преступники и не скрываются от уголовного розыска.

Посольские пристрастия.

Напрямую эти наблюдения к Кавказу отношения не имеют. Больше даже относятся к Германии, или к Африке, а, может к Украине. Но если они в принципе затрагивает дипломатическую материю, то значит, что потенциально применимы и к странам Южного Кавказа.

Однажды я оказался в особняке Министерства иностранных дел России на Спиридоновке. Здесь проходили переговоры о судьбе черноморского флота. Журналисты, в том числе и я, ожидали брифинга. На сенсации никто не рассчитывал - переговорный процесс ни шатко, ни валко тянулся уже несколько лет. Телевизионщики лениво устанавливали в фойе особняка видеокамеры. Через несколько минут к ним должны были выйти заместители министров двух стран и сделать дежурные заявления.

В фойе толпились и сотрудники российского МИДа. Интереса к переговорам они явно не проявляли. Болтали о своём. Я невольно подслушал диалог двух из них, стоящих за моей спиной.

- Мало кто хочет ехать на работу в наше посольство в Берлине.

- Германия - трудный дипломатический участок?

- Да нет. Посольский комплекс расположен на улице Унтер-ден-Линден - это главная магистраль, ведущая в Западный Берлин. День и ночь на ней поток автотранспорта. Духота, смог, шум в любое время суток. Прежде они работали в Бонне, а там советское посольство располагалось в парке. Вот и представь настроение дипломата. В Бонне он выходил вечерком в парк, людей мало, ресторанчики пивные кругом, дышится легко. А теперь, после переезда в Берлин, вынуждать появляться на загруженной трассе, потому что в шесть-семь вечера здесь только начинается самый шум. Кошмар, а не жизнь!

- Ну, всё равно лучше же, чем в Африке. Приятель вернулся из нашего посольства в одной из тамошних стран. Говорит, жара просто мозги выедает. Посол наш однажды вышел во двор, сел в беседку, вытащил из портфельчика виски, колу, водичку. Полбутылки виски выпил и провалился - ни жив, ни мёртв. В это время через забор перелезла огромная обезьяна - они часто лазают, оказывается, по всему посольству, воруют всё подряд. Так это схватила со столика в беседке стакан с колой. Только собралась убегать, как посол очнулся. Налил себе виски, протянул бокал обезьяне, чокнулся с ней и залпом выпил. После этого, правда, опять отключился. Так и не узнал, с кем он виски распивает. А сотрудники посольства за этой сценой из окна наблюдали. Кто-то, говорят, даже всё на фотоаппарат заснял. Уж лучше в Берлин, на улицу Унтер-ден-Линден.

- А я вот вам что расскажу...

И тут появились заместители министров обеих государств. Увы, не дали дипработнику рассказать очередную байку про тяжкий труд коллег. Вместо этого всем нам пришлось выслушивать долгие и уводящие от сути заявление на тему раздела черноморского флота. Приятели откровенно заскучали. Вместе с ними и я. Полезли мысли о соотношении в нашей жизни служебного и личного. Что важнее? Теоретически оно, конечно, понятно - держава...долг... Но ведь и жизнь у человека одна! Если вдруг во время переговоров о судьбе флота в дипломатическую голову начинают лезть эти пивные ресторанчики в боннском скверике? Видимо, и к этому случаю применимы евангельские слова: "Не судите..."

Родословная.

Интеллигентному человеку следует знать своих предков хотя бы до седьмого колена. Хотя бы...Но мне такие сведущие люди не попадались. Лично я и трёх колен не знаю. Тем паче о более ранних пращурах вообще не имею представления. Но хотелось бы...

Когда нет знаний, на помощь приходит фантазия. Понятно, что она может зайти уж очень далеко - попытаюсь вообразить себе какого-либо прямого пращура, живущего, например, в эпоху Иисуса Христа. А что здесь странного? Ведь такие предки есть у каждого из нас! Есть даже более древние предки, держащие в руках каменные топоры! Мы же не из воздуха собраны и не в пробирке выращены! Можно ли вообразить, в какие исторические чащи тянется нить нашей родословной? Пожалуй, только и можем, что вообразить. Но ведь был тот первобытный человек - прямой мой потомок, как и у вас тоже свой!

К фантазии подойду через реальных обозримых предков.

Мой дедушка по линии отца погиб в 34 года в конце второй мировой войны. Его я знаю лишь по рассказам отца и бабушки. А вот уже о прадедушке почти ничего не знаю, за исключением имени и места жительства - его звали Тего, он родился в осетинском мусульманском селении Заманкул. Это селение основала фамилия Кусовых, представители которой переселились на равнину с горной местности под названием Тагаурия. По моим приблизительным расчётам, прадедушка родился во второй половине 19 века, как раз в период фамильного переселения. Его предки, судя по всему, жили в горном ущелье замкнуто, мало общаясь с внешним миром. Это даёт мне возможность предположить, что нить моего родословия по этой линии тянется к горцам, проживающим здесь, как минимум, с 14 века (12-13 поколений до моего прадедушки). Именно в тот период осетины (тогда ещё аланы) ушли в горы, спасаясь от татаро-монгол. А до этого моего прямого предка надо искать среди кочевников, обживавших предкавказскую равнину или крымские степи (не зря же меня каждое лето тянет на этот полуостров). Историки полагают, что аланы в эпоху Великого переселения народов были военными союзниками Рима, основали на территории Европы несколько королевств. Так что не исключено, что в жилах моих далёких (но прямых!) пращуров ко всему прочему текла и европейская кровь (в Европу меня, кстати, тоже тянет сильно).

Не менее богатой могло быть генеалогическое древо и у матери моего отца - Евгении Ивановны Абрамовой, по национальности мордовки, но в Мордовии никогда не жившей, более того, никогда там не бывавшей. Возможно, что и её отец - повар из Ростова-на-Дону - родился далеко от исторической родины и даже в таких понятиях, как эрзя и мокша путался. Но в любом случае, их прародители когда-либо должны были жить в поволжском лесном краю. Русские историки о мордвинах знают, как представляется мне, гораздо меньше, чем об осетинах-аланах. Первое упоминание об этом поволжском этносе относится к 6 веку после Р. Х., в русских летописях об этом народе будет впервые сказано и вовсе только через пять столетий. С каких времён начинается действительная история мордвы? По каким землям и в каком виде бегал мой прямой пращур по линии бабушки?

В порыве фантазии мысленно стал на место предков. Мог ли кто-либо из них предположить в своих древних мыслях, что нить его прямого родства дотянется до 21 века, и его прямой потомок будет сидеть в квартире со всеми удобствами на окраине огромного поселения в 12-ть миллионов человек и на компьютере набивать слова (в том числе и слова благодарности!) о нём, неизвестном предке? Думаю, что и в тяжких лесных снах, такое ему привидится не могло. А у нас есть повод задуматься о том, как далеко в будущее проложат свой путь наши потомки. Где будет сидеть прямой отпрыск лет так примерно через тысячу, и какими штучками пользоваться (наш компьютер ему покажется, конечно, тем, чем нам ныне кажется каменный топор в руках первобытного человека). А может ли память сохранить для него, например, ваше конкретное имя? Может быть, и хотелось бы, но шансов почти нет - представляете, что нужно сотворить, чтобы ваше имя доползло до тех заоблачных времён! Сжечь город, как Александр Македонский Персеполис? Но и этого будет недостаточно, поскольку Александр не только ведь этим запомнился потомкам. Словом, задача нереальна и я бы сказал, неблагодарна - стоит ли так стараться для того, чтобы потешить тщеславие далёкого отпрыска? Нам кажется, что слава и сохранение памяти о ней у потомков - это следствие нашего тщеславия, наших усилий. На самом деле потомки если и будут вспоминать своего славного предка (уровня Александра Великого примерно), то только исходя из своего эгоизма. Ну похвастаются лишний раз, чтобы понравиться какой-либо девушке, и тут же откинут прочь, забудут до следующего приступа тщеславия.

Не могу быть уверенным в том, что моя бабушка и её линия предков сохранили чистоту мордвинской крови. Оснований для такого вывода не мало. Первые славянские поселения среди финно-угорских народов Поволжья появились в 6-7 веках после Р.Х. В 14 веке мордву завоёвывают татаро-монголы (они прямо житья не давали моим пращурам по различным линиям!) Ещё раньше предки мордвин подверглись активному влиянию литовских и германских племён. Мыслимо ли в таких условиях избежать вмешательства в генеалогию представителей других этносов? Какого же состава кровь дошла до меня по линии бабушки? И сколько в ней осталось мордвинского?

Со стороны моей мамы тоже много возникает предположений. Её отец был терским казаком, но с чеченскими корнями, а мама - чисто, как они считают, русская, правда с тёмными волосами и такими же тёмными, как маслины, глазами. Но, в любом случае, одна ниточка её древа может привести нас на территорию Древней Руси, а другая куда угодно. Чеченцы, по мнению профессора Руслана Хасбулатова, могли иметь своё древнее государство в 15-13 веках до Р.Х. на территории нынешней Сирии. Значит, и там какой-то мой пращур, возможно, бродил под нещадно палящим ближневосточным солнцем и выживал в постоянных битвах с соседними племенами.

Мечтать так мечтать, фантазировать так фантазировать. А вдруг жизненные пути моих предков где-либо когда-либо да пересекались? Ну, например, пращур-мордвин встречался с пращуром-славянином. Их встреча могла произойти в каком-либо далёком от нас веке как на мирной дороге, так и на тропе войны - истории известны, например, военные походы мордвы на русские поселения. Предки-аланы тем паче только и делали, что повсеместно воевали, очевидно, не всегда даже понимая зачем. Словом, не исключаю, что незримые временные нити, связывающие меня с праотцами, могли всё-таки волшебным образом переплетаться очень давно и в неожиданных местах (вероятности никакой, но я же мечтаю!) Жизненные интересы предков могли быть несопоставимы, цели - диаметрально противоположны, нравственные позиции - чуждые. И по капельки их характеры сцедились на рубеже 20 и 21 века во мне - потомке таких непохожих людей. Лично я в это охотно верю - иначе, откуда во мне столько противоречий, различных взглядов, взаимоисключающих порывов? Откуда желание в любую минуту сорваться и лететь - на Кавказ, в леса Мордовии, на Русскую равнину, даже в жаркую Сирию. Так в моей душе, собравшей многовековые привычки прародителей, возможно, отзывается голоса предков.

Саакашвили Миша.

Душный московский вечер. Почти пустой зал китайского ресторана на улице Беговая. В самом углу за двумя, стоящими параллельно друг другу, длинными столиками сидит компания. В противоположном углу, в зеленных зарослях, притаилась парочка. У входа в ресторан - несколько чёрных иномарок с мигалками. Это машины тех, кто сидит за длинными столами - грузинской делегации и прилетевшей с ней журналистов. Где-то на краю компании уместился Михаил Саакашвили, без пиджака и в светлой рубашке с коротким рукавом. В центре стола - его спутники старше возрастом, но ниже положением. Однако в ресторане они ведут так же бойко, как президент Саакашвили в своей администрации, или на митинге. Вход в ресторан открыт для всех желающих. Правда, где их взять в асфальтовую субботнюю духоту?

Я оказался за одним из длинных столов волею случая - пригласили тбилисские журналисты, которых, в свою очередь, на ужин позвал глава их государства. Мы все много пьём вина и закусываем китайскими деликатесами. Мне сказали, что ужин оплачивает какой-то грузинский олигарх, сидящий за соседним столом. Значит, президент Саакашвили тоже здесь не хозяин, а гость. Может быть, поэтому ему выделили место на краю стола.

Чуть позже президент пересел за наш, журналистский стол. Здесь он уже во главе - и начинает о чём-то говорить уставшим приглушённым голосом. Саакашвили не узнаваем. Таким утомленным мы его по телевизору не видим. Говорит президент долго, но я грузинского языка не знаю. Минут через десять его слушают уже только сидящие рядом журналисты. Мой сосед Вахтанг тихо шепчет:

- Тост хочу предложить.

- Попроси разрешения у президента. Извинись. И говори, - советую я ему.

- Да, впору уже выпить.

И тут громко добавляет:

- Миша!

Президент подымает голову:

- Что?

- Тост хочу сказать!

- Говори!

Вахтанг говорит. Мы чокаемся и пьём. Затем президент опять начинает что-то тихо нам рассказывать...

- Миша! - говорит теперь кто-то другой из нашей компании. - И я хочу сказать тост, разреши!

- Говори! - разрешат и ему Миша.

Несколько соображений у меня возникли после этого застолья.

Первое о Грузии - к диктаторам так их поданные не обращаются.

Второе о России. Если бы мы оказались вдруг за одним столом с Владимиром Путиным, позволили бы нам, или кому-либо другому даже выше нас статусом, обратиться к нему в той же манере? Сильно в этом сомневаюсь.

Третье соображение - о Саакашвили. Наше застолье состоялось летом 2004 года. Ровно через четыре года президент Грузии отдаст приказ своим Вооружённым силам атаковать Цхинвали. Что же могло произойти с молодым образованным человеком, допустившим подобное безумие? "Власть меняет человека", - часто мы объясняем своё разочарование в политиках. Но почему она меняет их всегда в худшую сторону? Есть ли примеры противоположные? Увы, я о таких ничего не знаю.

Тбилисский поиск.

В Тбилиси отыскать любого незнакомого человека легче лёгкого. Даже если вы впервые приехали в этот город. Прибегать к услугам паспортных столов, справочных служб, телефонных баз данных не стоит. Можно просто выйти на балкон и крикнуть проходящим мимо людям:

- Дорогие мои тбилисцы, подскажите, где живёт Валико Мизандари... или Бенджамен Глонти... или...

Найдётся непременно человек, который, если и не знает лично Валико или Бенджамена, то знаком с их братом или сестрой, или с далёким родственником и близким другом. А кто-то на днях, возможно, видел их на базаре, или в ресторане, на футболе, в серных банях. Ниточку в любом случае окажется в ваших руках, после чего смело отправляетесь в указанном вам направлении. На поиск могут уйти дни, а могут и часы, минуты. Удивительно, но помогать вам при этом будут все встречные - поперечные горожане.

... Я надумал отыскать в Тбилиси семью, с которой дружили, делили горе и радость мои дедушка, бабушка и малолетний отец в годы войны, с лета 1942 до начала 1944 года. Дед-офицер служил в Военном управлении железных дорог Закавказского фронта. Семью из трёх человек поселили в большой комнате квартиры главного дирижёра тбилисского театра оперы и балета на улице Нинашвили. Дедушка Измаил был в составе офицеров-железнодорожников, обеспечивающих процесс доставки помощи советскому фронту, поступающей из США через Иран. Семья отправилась за ним, покинув посёлок Бесланского маисового комбината уже в последний момент, когда немцы стояли в десяти километрах и бомбили окраины посёлка. Пока дедушка пропадал на службе, бабушка познакомилась с соседями, завела новых подруг. Самой близкой из них стала Лана Сараджишвили. Её семья жила в Мазутном переулке, занимая несколько комнат в большом двухэтажном доме. Лана научила мою бабушку заниматься коммерцией - они ездили по грузинским деревням и меняли городские булочки на крестьянскую продукцию , т. е. сыр, масло, фрукты, орехи. Булочками их снабжал знакомый тбилисский пекарь. Дед не раз предупреждал бабушку, что она занимается не совсем советским способом обеспечения семьи продуктами. Но запретить это занятие своей волей не решался - на дворе было голодное военное время, а детей надо было кормить. Следует заметить, что обе женщины были из обеспеченных семей, прежде по роду занятий далеких от торговли, тем более от натурального обмена продуктами. Война, уничтожая всё вокруг, уничтожает и прошлое тех, кто попал в её водоворот.

Семьи Сараджишвили и Кусовых можно сказать почти породнились (нет худа без добра - и война может иной раз способствовать добрым делам). Сыновья Ланы стали как братья моему отцу. Ему шёл восьмой год, почти столько же было старшему ребёнку Сараджишвили, его младшему брату Георгию исполнилось только пять лет. Отец до сих пор помнит многие детали своего тбилисского детства: разбитый Мазутный переулок в районе железнодорожной станции, мальчишеские проказы, вольные скитания по рельсам и шпалам. Рассказали мне про отчаянный и безумный поступок отца и старшего сына Сараджишвили, когда они вскочили на медленно двигающуюся железнодорожную платформу с мешками кукурузной муки (наверняка американской). Поравнявшись с Мазутным переулком, мальчуганы сбросили мешок на землю, спрыгнули с платформы и вцепились в него с двух сторон. Но унести не успели - откуда не возьмись появился станционный сторож. Двух малолетних грабителей доставили в милицию, откуда не без труда их пришлось вызволять моему деду. Ситуация казалась нелепой - старший лейтенант Измаил Кусов, выполняя поставленную задачу по переброске американских грузов на фронт, за всё время даже не взял шоколадной плитки, а его восьмилетний сын попытался утащить из фронтовой партии целый мешок с мукой. Моральное оправдание поступка заключалось в том, что мальчишки хотели любым способом оказать помощь своим матерям в прокорме семей.

О нелегком тбилисском периоде жизни часто вспоминала моя бабушка. Её рассказы перемежались тёплыми историями о дружбе с семьёй Сараджишвили. Так получилось, что после 1944 года их пути-дороги разошлись. Деда перевели служить на Западную Украину, в Шепетовку (здесь он погиб от руки бандита). Сараджишвили остались в Тбилиси. После войны семьи встретились два-три раза, затем посылали друг другу письма, но жизненная суета и бесконечные проблемы постепенно разорвали эти связи. Естественно, оказавшись в 1983 году в Тбилиси, я не мог не отправиться на поиски этой семьи.

* * *

Передо мной стояла занимательная задача. Из подробного рассказа бабушки я знал только фамилию людей, которых необходимо было отыскать, и адрес их проживания в 1943 году. В Тбилиси я проходил практику в военной газете, так что в моём распоряжении было только несколько тёмных зимних вечеров. В один их них я добрался до Мазутного переулка, застыв перед угловым зданием с табличкой "дом 1".

Фамилию Сараджишвили в доме (по-прежнему населенному многими семьями, но уже не так густо) помнили - в шестидесятых годах они переехали на проспект Важи Пшавелы. Связь с ними поддерживали семья, которая жила в доме напротив. Уже скоро я стучался в их дверь.

- Лану хорошо знаем, жива-здорова, слава Богу. Знаем её детей и их жён тоже. Мы им сейчас позвоним, проходите пока к нам, - предложили мне в этой квартире. - Телефона у нас нет, но мы позвоним от соседей.

Через несколько минут муж хозяйки вернулся от соседей:

- Лана, оказывается, гостит у старшего сына в Ленинграде. Дома оказался Георгий и вся его семья - жена, сын и дочь. Ехать к ним на общественном транспорте далековато, потому он решил сюда сам приехать на машине. У них "Москвич".

Не прошло и получаса как в дверь постучали.

- Заходи, Георгий! - крикнул хозяин квартиры, рассмотрев знакомое лицо через стёкла утеплённой веранды, на которой мы хлебали чай.

Зашёл Георгий - мужчина лет сорока пяти, - а вслед за ним женщина примерно его возраста, юноша лет двадцати пяти и девочка младше его лет на десять. Оказалось, что на Мазутный переулок приехала вся семья Сараджишвили.

- Что за военный нас ищет? - спросил Георгий.

- Это я. Видите ли, действительно, ищу вас, поскольку...

- Давай-ка не будем мешать людям. Садись в машину, по дороге всё расскажешь, - предложил Георгий.

Мы помчались в переполненном "Москвиче" по ночному Тбилиси.

- Не поедем прямым путём, по новым кварталам. Давай проскочим через центр, посмотрим на наш красивый город! - предложил Георгий.

- Я буду только этому рад. Заодно расскажу, почему я вас искал...

- Как тебя зовут?.. Олег, я забыл тебя познакомить со своим сыном Сергеем, вот он. Живёт в Ленинграде, там жена и маленькая дочь, приехал на неделю к нам. Рядом с ним его сестра Светлана, а это моя супруга Елена. Ты в армии служишь?

- Учусь на военного журналиста, во Львове.

- Тоже красивый город, бывал там. А наш Тбилиси нравится? Вот мы уже приехали на проспект Руставели.

Покорно любуясь ночным городом, я как не пытался, но так и не смог объяснить Сараджишвили причину своего интереса к его семье. Впрочем, создавалось впечатление, что это никого из них не интересовало. Они увлеченно рассказывали о Тбилиси, сравнивали его с Ленинградом, вспоминали "бабушку Лану", которой, по их мнению, сейчас должно быть холодно в северном городе. Когда я уже во дворе их дома сделал очередную попытку прояснить ситуацию, Георгий оборвал меня на полуслове:

- Какой разговор на улице? Вот зайдём в дом, сядем спокойно, тогда и расскажешь.

В доме Сараджишвили уже был накрыт стол. Перед самым выездом на Мазутный переулок, это успела сделать супруга Георгия. Сергей откупорил бутылку вина, наполнил бокалы:

- Выпьем за этот прекрасный вечер, который собрал нас за маминым столом! За здоровье всех сидящих здесь людей, за нашего гостя!

- Но я всё-таки должен рассказать вам, зачем отыскал вас! - чуть было не вскричал я, осушив стакан белого грузинского вина.

- Нет, Олег дорогой, не спеши, - невозмутимо ответил хозяин дома. - Мы сейчас выпьем за наших старших, за твоих родителей...

Мы выпили.

- Вот теперь и рассказывай себе на здоровье, что тебя привело! Внимательно слушаем, - сказал Георгий.

- Я сын человека, с которым вы росли в годы войны. Мне очень захотелось отыскать вас, батоно Георгий. Мне рассказывали, что вы вместе лазали по железнодорожной станции, воровали мешок с кукурузой. А моя бабушка, Женя, дружила с вашей мамой, Ланой...

- Постой, мы переехали с Мазутного переулка, когда я закончил институт. Как твоего отца звали?

Я поведал всё, что слышал об истории дружбы семей Сараджишвили и Кусовых. Георгий сосредоточенно молчал. Затем произнёс:

- Ты знаешь, мне тогда около пяти лет было. Ничего не помню. Маму бы мою сюда, или старшего брата, они-то, видимо, вспомнили бы...

- Олег, мы поднимем бокалы сейчас персонально за твоего отца и бабушку, за твою маму, словом за всю твою семью. Ты - настоящий журналист! Нашёл нас в таком большом городе. Рассказал душевную историю! - поднял бокал Сергей. - Жаль, что мой отец не помнит твоих близких, но это не главное. Детская память крепкая, где-нибудь что-нибудь да всплывёт! И бабушке расскажем - она, думаю, обрадуется.

В тёплой компании с чудным грузинским вином, да ещё под аппетитные лакомства время течёт весело и беззаботно. Семья Сараджишвили приняла меня без ссылок на прошлую дружбу старших. И когда в нашем общении уже обнаружились совершенно новые точки соприкосновения интересов, Георгий вдруг махнул рукой:

- Стоп! Вспомнил... Действительно, кое-что всплыло в моей памяти. Твой отец дружил с моим братом, но меня они по малолетству в компанию не брали. Вспомнил твоего деда. В офицерской форме, всегда начищенные высокие сапоги, портупея через плечо... Ох, каким он был видным офицером! Бабушку твою всё же не могу вспомнить.

Да мне и этого уже хватило. Я сидел перед человеком, которого до этого вечера не знал вообще, только два-три раза слышал о нём в воспоминаниях близких. Но этот блеснувший лучик в его памяти, донёсший образ моего деда словно породнил нас. Удивительно, что кто-то в далёком для меня Тбилиси, помнит (хоть и туманно) моего дедушку, которого я никогда не видел, поскольку он погиб почти за двадцать лет до моего рождения. Это же хранитель памяти о нашей семье! Это же почти родственник после такого признания!

Застолье в семье Сараджишвили продолжалось чуть ли не до утра. Сергей ещё несколько раз заметил, что я настоящий журналист, поскольку всё-таки отыскал их, наладил связь между потерявшими друг друга друзьями. Получалось, что этот праздник вышел только благодаря моим настойчивости и журналисткой смекалке. Я же рассудил иначе. Никто не заставлял Георгия Сараджишвили уже поздним вечером ехать на другой край города. Можно было назначить встречу на другой день, или в выходные. Побродить по тому же Мазутному переулку, вспомнить своё детство, посидеть за столиком в кафе, договариваясь о будущей встречи с моим отцом и бабушкой. Так бы, наверняка, поступили бы и европейцы, и русские. В конце-концов, Георгий мог бы приехать за мной сразу, но не устраивать обильного застолья, ограничившись лёгким ужином и приятными воспоминаниями. Георгий выбрал самый мудрый вариант. Он устроил праздник в настоящем, чтобы вернуться в прошлое, а затем перекинуть мостик в будущее. Он охватил сразу несколько времён.

- Мы обязательно повстречаемся с твоим отцом. Хочу, чтобы ты теперь общался с моим сыном. Если дружбу заложили наши старшие, мы обязаны её поддерживать, - подчеркнул Георгий на прощание.

Я улетал из Тбилиси с чувством, что спустя множество лет отыскал близких родственников.

В далёком 1943 году семья Сараджишвили приютила почти на год семью моего деда. Спустя сорок лет эта же семья приютила на вечер и меня. Грузины говорят, что они спешат жить и делать добрые дела. К этому подвела трагическая история их народа - только и помнит грузинская земля захватнические орды, разорения и тяжесть иноземного ига. Поэтому, когда в Грузию приходит мир, люди спешат жить - им некогда отсиживаться по вечерам в одиночестве по своим квартирам. Даже если бы Георгий так и не вспомнил бы моего дедушку и отца, он всё равно бы наше знакомство воспринял, как очень удачный эпизод из своей жизни.

Удостоверение помощника депутата.

Это удостоверение было у меня с весны 1994 по осень 1999 года. Получил я его во времена Бориса Ельцина, расстался с ним уже в период правления его преемника. Отношение чиновников различных мастей к удостоверению помощника депутата нижней палаты российского парламента менялось с каждым годом. А значит, менялось отношение и к самому парламенту, к идее парламентаризма в стране.

Парламент - это демократия, чиновники - это авторитаризм.

В середине 90-х годов помощник депутата Госдумы сам по себе был ещё в силе, как и сама Госдума. Удостоверение иногда творило чудеса. Проверил это я на себе. В феврале 1995 года приобрёл в Ставрополе "восьмёрку". Перегонял я её во Владикавказ вместе со своим другом Сергеем.

- Давай проверим силу твоего документа, - предложил он. - Спрячь права, паспорт, счёт-справку. Показывай только корочку.

Что я и сделал. Мы миновали на новенькой "восьмёрке" без госномеров три северокавказских субъекта, а это несколько десятков постов дорожной инспекции. В Пятигорске решили углубить эксперимент - специально не стали пристёгиваться ремнями безопасности. Нас остановил первый же "гаишник". Я показал удостоверение.

- Новая машина, ремни такие жёсткие...

- Ну вы уж аккуратнее будьте в пути. Всего вам доброго!

Милицейская непредвзятость шокировала Сергея. Поразился и я - в ста километрах от нас грохотала чеченская война, по дорогам соседних республик то и дело шныряли люди, которые могли иметь отношение как к федералам, так и к их противникам. Но с другой стороны чувствовалось, что российский парламент - это сила! С ней считались даже северокавказские "гаишники".

Отобрали у меня удостоверение помощника депутата Госдумы уже на второй чеченской войны, в дни заката власти первого президента и рассвета второго. На своей машине я пытался проехать в Чечню, из которой в Ингушетию прорывались беженцы. В те осенние дни 1999 года на трассе "Кавказ" выстроилась многокилометровая очередь. Где-то в ней находился мой коллега Хасин Радуев (работу помощника депутата я совмещал с независимой журналисткой). Попытка проехать к нему была пресечена российскими военнослужащими на блокпосту "Кавказ", что находился между ингушской станицей Орджоникидзевская и чеченской Ассиновская. Комендант блокпоста полковник Хрычёв распорядился жёстко:

- Автомобиль под арест, его самого - в вагончик для задержанных, обыскать, допросить, документы отобрать и передать мне.

Вместе со всеми бумагами, полковнику Хрычёву отнесли и моё удостоверение помощника депутата Госдумы.

На следующий день ценной невероятных усилий президенту Ингушетии Руслану Аушеву удалось освободить меня из "вагончика для задержанных". Вернули всё, кроме того самого удостоверения и аккредитационной карточки. Подчиненный Хрычёва сказал, что не смог их отыскать на столе вагончика коменданта. Пытался спросить у полковника, но "он после вчерашнего длительного совещания" не может пробудиться. Я попросил офицера повторно задать этот вопрос Хрычёву, поскольку удостоверение помощника депутата - это документ серьёзной отчётности, да и без аккредитационной карточки мне никак нельзя. Офицер в ответ на мою просьбу вернулся в комендатский вагончик, но спустя несколько минут вышел из него опять без результата.

- Товарищ полковник пробудился, но удостоверения не нашёл. Он только сказал, чтобы тот самый "депутатский хрен сам лично приехал за ним за этой бумагой"... - виновато промолвил офицер.

Что же я наблюдал осенью 1999 года на блокпосту "Кавказ? Не вполне трезвому полковнику ничего не стоило без всяких оснований арестовать человека, отобрать у него удостоверение помощника депутата Госдумы и потребовать к себе "на ковёр" самого депутата.

Ещё раз хочу заметить: парламентаризм - это демократия, чиновничество - это авторитаризм. А полковники хрычёвы - это что?..

P.S. Недавно пришло сообщение о назначении полковника Хрычёва на очень ответственную должность в Северо-Кавказском военном округе. Закончив в своё время военное училище, прослужив несколько лет офицером, я научился оценивать командиров и воинских начальников. Успешная карьера Хрычёва лучше всех аналитических статей и раскладов убедила меня в том, что Российская армия сегодня оказалась в беде!

Футбольное детство.

Место жительства ребёнка, как мне кажется, сильно влияет на его увлечения и вкусы. Того, кто растёт вблизи университета, могут манить студенческие аудитории, а примерами для подражания станут интеллигентные профессора и весёлые студенты. Если ребёнок живёт возле воинской части, то своими кумирами он наверняка посчитает подтянутых офицеров. Если обитает у, например, автосервиса, то - деловитых ремонтников. Я вырос возле огромного (в представлении ребёнка) орджоникидзевского стадиона "Спартак". Чем же я ещё должен заниматься всё своё детство? Натурально, гонять футбольный мяч! Что и начал делать с дошкольного возраста.

По счастливой случайности, пробуждение моего интереса к футболу совпало с невиданным для местной командой успехом - выходом в высшую лигу советского футбола. В кумирах у меня недостатка не было, тем паче, что почти все они тренировались через дорогу. Её я научился преодолевать в шестилетнем возрасте. Надо было не только перебежать проезжую часть, но и проскочить незамеченным сквозь слегка раздвинутые железные прутья высокого забора. Затем миновав лужайки, добраться до главной арены, закрытой от посторонних тяжелыми железно-листовыми воротами. Иной раз удавалось проползти под ними, в другой раз перелезть поверху - в зависимости от того, попал ли ты в поле зрения пожилого сторожа. Стадионные лазейки всех уровней я и мои друзья изучили лучше местной администрации - в уличном заборе из прутьев, в ограде самой чаши стадиона, наконец, на беговые дорожки во время матчей, в главный корпус с раздевалками и душевыми футболистов. Нам не было и десяти лет, но мы уже знали здесь всё, а нас - почти все, кто имел отношение к стадиону "Спартак".

Вот так мы и росли: дневали на стадионе, ночевали дома. Отсюда и тихая ненависть с самых первых дней к школе, поглощающей дневное время суток (она была тоже через дорогу, но в противоположной стороне).

Футбол дарил нам новых друзей.

Память отчётливо сохранила детский эпизод на "Спартаке". Тихим летним вечером мы, несколько малолетних пацанов, сидели на травке около запасного футбольного поля стадиона. Наигравшись вволю, устало глазели на тренировку юношеской команды "Спартак" (Орджоникидзе). Ближе к завершению тренировки из общей массы футболистов выделился небольшого роста крепыш. Подошёл к нам. Вместо приветствия подкинул настоящий футбольный мяч - подержитесь, мол. Мы с удовольствием подержались.

- Валера меня зовут, - представился крепыш.

Человек, тренирующийся в юношеской команде "Спартака", да ещё давший подержать в руках настоящий, как мы почему-то его называли, "олимпийский" мяч, сразу же вызвал в детских глазах восторг.

- Поиграть хотите этим мячом? - этот вопрос и вовсе выбил нас из колеи. - Или лучше поболтаем?

Даже не знали, что ответить на такие равнозначные по привлекательности предложения. Чуть было не предложили футболисту совместить эти занятия. Но он сам выбрал за нас второе. Через десять минут выяснилось, что собеседник ни о чём другом, кроме как о футболе, говорить не намерен. Это, конечно же, устраивало, поскольку и у нас тоже больше интересов просто не было. Сожалею, что в семилетнем возрасте я не вёл дневников и не сохранил содержание столь неожиданной для нас беседы у кромки тренировочного поля (к слову, не веду их и сейчас, быть может, упуская для себя бесценные эпизоды повседневности). Приходится полагаться на память. Общение закончилось тем, что Валера отвёл нас к своему тренеру по фамилии Ковалёв, и попросил его пристроить семилетних мальцов в самую младшую группу футбольной секции. Помню, что Ковалёв внял просьбам своего футболиста и, со временем, некоторые из нас действительно оказались в группе подготовки при команде мастеров "Спартак" (Орджоникидзе). Если быть конкретнее, то ими стали я и мой старший брат Игорь. Брат несколько лет тренировался у того же Ковалёва, я в младшей группе - у тренера Гамлета Аситова (кстати, воспитавшего впоследствии вратаря Станислава Черчесова).

Ещё моя память сохранила обрывки многочисленных встреч с новым другом Валерой на других тренировках, после матчей дублирующей команды "Спартак", в которую его вскоре пригласили. Мы заинтересовано наблюдали за карьерой Валеры в основном составе североосетинской команды. Затем - по телевизору, когда он переехал в Москву. Как бы между прочим, замечали при ровесниках - Валерка, мол, опять гол красивый забил, да самому Евгению Рудакову! Встречи, естественно, наши оборвались. Дружба постепенно иссякла. Да и не до неё было молодому футболисту, уверенно набиравшему вес в футбольном мире. У него появилось множество кумиров по всей стране. Он отрастил пышные усы и получил известность в качестве одного из острейших форвардов отечественного футбола. Страна узнала Валерия Газзаева.

А я могу предполагать, что свои наставнические способности в спорте Валерий Георгиевич впервые проявил в отношении нас, своих малолетних друзей. Профессиональными футболистами никто из нас не стал. Зато детство необыкновенно украсил звоном футбольных мячей, сладким физическим истязанием, спортивным творчеством на площадке, любованием игры мастеров. Детское счастье, в моём понимании, должно быть именно таким.

Я очень благодарен родителям за то, что они поселились в те годы не у автосервиса, или воинской части. Место жительство предоставило мне выборы между университетом, школой и стадионом. Нисколько не жалею, что сразу выбрал стадион, не изменив ему до самого отъезда в другой город на вузовскую учёбу. Валерий Газзаев в те годы, говорят, учился на факультете физического воспитания в том же университете. Но, думаю, что шансов познакомиться у меня с ним в студенческих аудиториях было гораздо меньше.

P. S. Позже узнал, что неподалёку от моего дома находилась музыкальная школа, в которой в тот же период времени учился Валерий Гергиев. Музыку я тоже любил. Но гораздо меньше, чем футбол. Судьба проявила ко мне благосклонность - столкнула в детстве с Валерой-футболистом, а не музыкантом. Хотя, конечно, от знакомства с Валерой-музыкантом я бы тоже не отказался. Хотя бы даже сейчас...Но жизнь в этом случае навстречу не идёт.

Хетагуров и Херсон.

Коста Хетагуров - великий осетинский поэт.

Херсон - чудный город в устье Днепра.

Для меня Коста - это поэт, мыслитель, художник, публицист, драматург, демократ, порядочный человек, осетин. Александр Фадеев выразил своё отношение к нему более ёмкой фразой: "Коста Хетагуров - Леонардо да Винчи осетинского народа". Ещё одна фраза, но другого советского классика: "Поэт в России - больше, чем поэт". Классик даже не подозревал, что сказал это про Хетагурова, точнее, о таких, как Хетагуров. Не было у Коста ни сбережений, ни дач, ни недвижимости, ни государственных наград, ни высоких гонораров. Были талант и подвижничество. В миру он был аскетом, в творчестве - аристократом духа. Его помнят и боготворят за то, что он любил людей и честно служил им: "Люблю я целый мир, люблю людей бесспорно..."

Власти по заслугам оценили подвижничество Коста - они отправили его в ссылку. Но ведь это в большей степени говорит о порядочности творца, чем деньги и ордена! Из Петербурга в 19 веке вольнодумцев ссылали на Кавказ. А куда же тогда было ссылать кавказцев?

Хетагурова сослали в Херсоне, в степной южноукраинский городок. Здесь он прожил неполный год - с лета 1899 года до весны 1900 года. Примечательный факт - за это время творец не смог создать ничего значительного. И это лишний раз доказывает, что в Херсоне ему было несладко. Об этом говорил сам Коста. Широко известно его письмо Анне Цаликовой: "...город этот мне с каждым днем все больше и больше не нравится... совершенное отсутствие интеллигенции... В толпе ни одной путной физиономии не видно: ни педагогов, ни судейских, нет даже военных, все какая-то бесцветная масса маклеров, приказчиков, модисток, и только в гимназическом саду попадаются в довольно большом обилии студенческие и гимназические фуражки. Женского персонала видимо-невидимо! На одного проходящего мимо вас кавалера (я вчера серьезно считал) приходилось 6-8 девиц и дам... Музыка - боже! Что это за музыка! Из вольной пожарной команды играют почти беспрерывно с 7 часов вечера до 2 ночи. Ходить погулять совершенно некуда. Тротуары городские вымощены такими острыми камнями, что, кажется, вот-вот продырявишь подошву. За город далеко, да и окрестности все голая степь. По Днепру неприятно, берега заняты всякой посудой (пароходы, лодки, баржи и т. д.), складами товаров, лесных и других материалов. Шум, свист, крик, стук, ругань, вонь, одна мука!" Словом, знали жандармы, куда ссылать строптивых интеллигентов.

* * *

...Я посетил Херсон летом, проездом на море. До него от города можно добраться за два часа на автомобиле. Приехал в Херсон спустя 107 лет после Коста Хетагурова. На мой взгляд, эти годы город прожил не зря. Давно уже нет неудобных для ходьбы тротуаров, лица людей в целом приветливы, здания красивы, улицы чисты, есть куда пойти, посидеть за чашкой кофе. По крайней мере, без труда мне удалось отыскать множество уютных кофеин. А в ресторанчике "Тройка" предложили блюда, которые не найдёшь во многих московских ресторанах, при этом, конечно, в херсонском заведении они подаются за смешные для столицы деньги. Среди блюд - множество рыбных. Расположен ресторан прямо напротив дома, в котором в конце 19 века жил Коста Хетагуров. Сейчас эта улица носит имя Горького, а раньше она называлась Витовской. Но тогда и ресторана "Тройка" здесь не было. Хотя на улице растёт множество старых деревьев. Вот они-то, наверняка, помнят проживавшего здесь основоположника осетинского языка и литературы!

За неполный год в Херсоне Коста сменил два местожительства. Сперва он остановился в "Гранд-отеле" на улице Ганнибаловская (ныне 9 января), а затем переехал на Витовскую. Оба дома сохранились до наших дней. Но их состояние вызывает тревогу. На улице 9 Января двухэтажное строение превращено в жилой дом по типу "вороньей слободки" из романа "Золотой телёнок". Крыша обветшала, стены дома небрежно побелены в разный цвет. На втором этаже живут люди, на первом расположилась фирма по производству окон. До полного разрушения зданию, судя по всему, осталось немного. Но мемориальная доска в честь осетинского поэта (и на этом спасибо!) висит.

До дома на прежней улице Витовской (ныне улица Горького) - пять минут неспешной ходьбы. Здесь когда-то тоже висела мемориальная доска. Её сняли перед реставрацией дома. Здание привели в божеский, но совершенно отличный от прежнего вид. В нём располагаются коммерческие фирмы - "Спецавтоматика-сервис", херсонское представительство киевской страховой фирмы. Мемориальная доска, очевидно, бизнесменам не по душе. Куда она делась, никто не знает. Боюсь, доска утрачена окончательно. Только и остаётся, что зайти в ресторан "Тройка", выпить рюмку крымского коньяку за выдающегося осетинского творца.

* * *

Но всё же память об основоположнике осетинской литературы в Херсоне хранят. В местном литературном музее экспозиция Коста Хетагурова небогатая, но располагается на видном месте. На стенде размещены его фотография от 1895 года, фотография его возлюбленной Анны Цаликовой (можно только представить, какое у неё мнение о Херсоне сформировали письма Коста), поэтический сборник "Ирон фандыр" (он вышел в свет как раз в период херсонской ссылки Хетагурова), картина дома по улице Витовской кисти местного художника. Старший научный сотрудник музея Галина Мартынова рассказала мне, что в городе есть улица имени Коста. Так же удалось узнать, что в советское время в Херсоне издавались сборники о его жизни, киевские кинематографисты сняли документальный фильм, местные краеведы публиковали газетные статьи. Словом, не забыли на херсонщине осетина Хетагурова!

Тут-то мне на память и пришла недавняя владикавказская история, связанная с идей установки памятника литературным героям Ильи Ильфа и Евгения Петрова. После затянувшегося периода господства идеологических символов - будь-то памятники Ленину, Кирову, погибшему чекисту местного значения Семёну Штыбу и др. - кому-то пришла в голову свежая мысль установить на центральной аллее Владикавказа памятник Остапу Бендеру и Кисе Воробьянинову . На мой взгляд, идея в тоже время не была лишена и скрытого идеологического подтекста. Осетины как бы посылали Москве сигнал о своих духовных симпатиях, демонстрировали приверженность центру не в политике, а в более фундаментальной сфере - культуре. Серьёзность взглядов доказывал выбор фигур несерьёзных, но всенародно любимых - памятники политикам долга не стоят, а литературным персонажем смена власти и идеологий, как правило, не страшны! Владикавказская мэрия уже приняла решение в отношении увековечивания памяти о Бендере и Кисе. Установка скульптуры должна была состоятся 25 июля 2007 года. Удачно выбрали место - напротив "Гранд-отеля", неподалёку от городского парка, за вход в который Остап в своё время так и не решился брать деньги с горожан. В целом к этой идее владикавказцы отнеслись положительно. Но в последний момент нашёлся во Владикавказе некий ура-патриот, публично охаявший литературных персонажей.

- Как можно ставить памятники тому, кто ругал наш город! - бил тревогу ура-патриот на страницах местной газеты. За ругань он принял, очевидно, следующий абзац из "Двенадцати стульев": "Был четвертый час утра. Горные вершины осветились темно-розовым солнечным светом. Горы не понравились Остапу.

- Слишком много шику, - сказал он. - Дикая красота. Воображение идиота. Никчемная вещь..." И всё!

Понять аргументацию ура-патриота довольно затруднительно, как, впрочем, и мотив испуга городских властей, отказавшихся в итоге от воплощения оригинальной идеи. А как можно понять другого ура-патриота, ополчившегося на Максим Максимовича из "Героя нашего времени" за его взгляд на осетин:

"- Преглупый народ! Поверите ли? Ничего не умеют, не способны ни к какому образованию! Уж, по крайней мере, наши кабардинцы или чеченцы хотя разбойники, голыши, зато отчаянные башки, а у этих и к оружию никакой охоты нет: порядочного кинжала ни на одном не увидишь. Уж подлинно осетины!"

Досталось же Лермонтову в Осетии за этот абзац из повести "Бэла"!

Максим Максимович, Остап Бендер, Киса Воробьянинов... Возможно, ура-патриоты со временем подготовят более подробный список литературных персон, не желательных для упоминания на территории Владикавказа. Если бы подобной логике следовала интеллигенция Херсона, не избежать публичного осуждения было бы и Коста Хетагурову за его откровения в письмах Анне Цаликовой. А тут письма выставлены в музее, их ровным тоном комментируют экскурсоводы. И никто не требует после этого переименовать улицу Хетагурова, снять единственную мемориальную табличку со здания бывшего "Гранд-отеля"...

- Но ведь Хетагуров незаслуженно поругал ваш город?! - задал я провокационный вопрос музейному работнику Галине Мартыновой.

- У каждого свой взгляд на всё, - интеллигентно ответила музейный работник.

* * *

На Хетагурова в Херсоне не обиделись. Зато выдумали миф о его жизни и творчестве. В херсонской газете от 12 декабря 2005 года я прочитал: "Осетин Хетагуров был истинным патриотом своего народа и боролся поэтическим словом за независимость Осетии от ига России. Свое кредо Хетагуров изложил в стихотворной форме: "Я счастья не знал, но я готов свободу, которой я привык, как счастьем дорожить, отдать за шаг один, который бы народу я мог когда-нибудь к свободе приложить"".

Надо сказать, что это довольно искривлённый взгляд на его творчество. Стремление народа к свободе в стихах Хетагурова следует понимать, как попытку избавления от нищеты, социальной и культурной отсталости горцев. Политико-экономический уровень тогда ещё немногочисленных осетин не позволял им задумываться о самостоятельном государстве, как, впрочем, и сегодня. Но ведь с другой стороны сепаратистский миф стимулирует внимание современных "незалёжных" украинских деятелей к "Леонардо да Винчи осетинского народа". Ради этого можно с мифом смириться. Чтобы помнили... А новые поколения придумают новые мифы.

Цейский эксперимент.

Первые свои деньги я заработал не физическим трудом. Произошло это в пять лет, когда трудиться я ещё не привык. Как же тогда можно заработать в таком возрасте? Не удивляйтесь, но деньги я срубил всё-таки благодаря хитрости. Сколько же её может быть у шестилетнего ребёнка? Не много, конечно. Но и на сумму большую я не рассчитывал.

Дело было в летний день, на горной турбазе "Цей", в Северной Осетии. Моим родителям очень нравились эти места. Часто забирали с собой на отдых они и нас, детей. Однажды мне позарез понадобилась мелочь, копеек 20 или 30. Что-то сладкое приглядел себе в курортном магазине, но почему-то не захотел обращаться к родителям. Трудно вспомнить почему именно, но не думаю, чтобы я получил отказ. Не исключено, что мне тогда впервые захотелось заработать какие-то деньги самостоятельно. Так или иначе, но способ первого заработка я отыскал мгновенно. Хорошо помню, что решение возникло спонтанно, без различных вариантов.

Я отправился к гимнастическому турнику. Он был установлен на небольшом песочном квадрате, между столовой и танцевальной площадкой. Здесь туристы играли в волейбол, трепались с девушками. Я же с большим трудом допрыгнул до планки турника и стал беспомощно пытаться выделывать какие-то упражнения. Моя задумка заключалась не в том, чтобы добиться приличного результата - в пятилетнем возрасте это было немыслимо. Я хотел другого, а именно - заманить на турник парней, которые бы в отличие от меня, могли выполнять какие-либо гимнастические упражнения. На глазах у молодых и беззаботных туристок это должно было делаться с особым старанием!

И буквально через несколько минут я убедился, что способ выбран верный! С турника, можно сказать, меня очень быстро почти согнали. Какой-то молодой человек ловко сделал на перекладине несколько красивых упражнений. Поймал девичье восхищение и удалился. Его сменил другой отдыхающий, не менее ловкий и тренированный. После его упражнений настал черед третьего.

Они даже не подозревали, что на сольные выступление были спровоцированы пятилетнем мальчиком неспроста. После выступления гимнастов, настала моя очередь подойти к турнику. Но только для того, чтобы покопаться в песке. Расчет был прост - из брюк взрослых отдыхающих во время "солнышек" и "подъема с переворотом" могли упасть в песок монеты. И урожай был собран! Я отыскал в песке около тридцати копеек, и вдобавок - вот уж не знаю, как она могла здесь оказаться, - оторванную половинку рубля. До начала эксперимента я тщательно обследовал место под турником. Никаких порванных денег здесь не было.

Урожаем был очень доволен. Что я там накупил в курортном магазинчике, конечно не помню. Но не могу до сих пор понять, как сподобился в таком возрасте в целом на успешный проект. Больше в моей жизни ощутимых предпринимательских успехов не было. Может быть, авантюрный потенциал был исчерпан в тот же день, а может быть, я просто успокоился, доказав себе в начале жизненного пути, что делать деньги умею. Если потребуется.

Чайхана - неторопливая песня восточной жизни.

У восточных людей есть поверье: если снится чайхана - быть большой радости. В Баку я воочию убедился, что многие посетители чайханы испытывают такое же чувство и наяву. В это заведение азербайджанцы приходят не только для того, чтобы утолить жажду. Это в один голос утверждали почти все мои собеседники.

- Чайхана как общение - посидеть, отдохнуть, поговорить, вспомнить анекдоты. У русских, например, после бани пиво пьют, а у нас после бани - чай с вареньем. Даже пословица есть, которая на русский переводится примерно так: чай можно пить, сколько хочешь, голову терять не будешь, - сказал мне в бакинской чайхане знакомый по имени Наби.

- Сколько вы можете просидеть в чайхане?

- Бывало, что с утра до вечера, но только не один, когда приходим небольшой компанией.

Чай рождает только светлые мысли. Есть мнение, что это напиток влиял на азербайджанскую историю. Если в Германии 30-х годов пивные поспособствовали зарождению фашизма, то в Азербайджане начала 20 века чайхана стала местом обсуждения передовых идей. К 1918 году те, кто обсуждал в чайхане порочность российской монархии, добились провозглашения Азербайджанской Демократической Республики. Об этом целую лекцию в чайхане на Приморском бульваре мне рассказал знакомый профессор-историк Бакинского Государственного университета Муса Гасымлы:

- На Западе национальные движения возглавляла, как правило, национальная буржуазия, а в Азербайджане - бакинская интеллигенция. Она и пострадала в первой половине 20 века, сперва от царизма, потом от большевизма. В столь сложные времена интеллигенция собиралась за стаканом чая, поскольку чайхана всегда была нечто вроде оазиса свободы. Однако после 1921 года этот оазис стал непригодным для откровенных разговоров...

Такое положение дел сохранялось не одно десятилетие. Муса Гасымлы вспоминает, что Абульфаз Эльчибей в своих книгах указывает, что политические диспуты в чайхане возобновились в 80-х годах прошлого века.

Советская власть не поощряла чайные политические дебаты, но для развития азербайджанского чаеводства сделало довольно много. В 1932 году в городе Ленкаране был создан первый чаеводческий совхоз. Как отмечают специалисты, азербайджанский чай по крепости ближе к китайскому и отличается ровным вкусом. Чаеводство здесь считается перспективной отраслью, несмотря на то, что она сильно пострадала в постсоветское время. Всеобщая разруха не могла не сказаться и на этой хрупкой отрасли. С начала 2000-х годов чаю в этой стране стали уделять большое внимание. Осенью 2002 года парламент Азербайджана принял закон о чаеводстве. В нем были предусмотрены меры, направленные на возрождение этой отрасли сельского хозяйства. По данным некоторых экономистов, Азербайджан и Грузия стали самыми крупными производителями чая среди стран СНГ. Это касается не только черных сортов чая, но и зеленых. Но рынки стран дальнего зарубежья азербайджанскому чаю еще только предстоит завоевать. Пока он популярен только на родине, несмотря на свой оригинальный вкус.

Заметил, что мои начальники, выписывая командировочное удостоверение в Баку, смотрят на меня то ли обречённо, то ли сочувственно. Поездка "на этот Кавказ" часто в Москве воспринимается, как посещение вражеской территории. Откуда же им знать, что значительную часть своей командировки я провожу с бакинскими друзьями и знакомыми в нирване - в чайхане. Ведь и здесь можно говорить о делах. Словом, чайхана - это место в Баку, куда я готов идти когда угодно и с кем угодно. Только однажды мне довелось это правило нарушить. Произошло это в душный летний вечер, когда я буквально сбежал со свадьбы, на которую меня пригласил давний знакомый. Вместо шумного застолья, захотелось неторопливой городской прогулки вдоль морской набережной.

Да только на обратной дороге я заплутал. Как пройти к набережной, где и располагалась гостиница "Абшерон", я решил спросить у полицейского, несущего службу у станции метро "28 мая". И тут я, житель российской столицы, на некоторое время оказался в шкуре азербайджанца у московской станции метро. Полицейский, вместо ответа, строго потребовал документы.

Я послушно протянул ему заграничный паспорт гражданина России. Но в этом документе не указано место постоянной регистрации, хотя есть запись о месте рождения.

- Вы приехали в Баку из Владикавказа? - полицейский продолжал общаться со мной тем же тоном.

- Нет, из Москвы, - ответил я.

- Покажите тогда другой российский паспорт, - не унимался полицейский.

Другого паспорта у меня не было. Перед строгим стражем порядка я почувствовал себя провинившимся школьником, или солдатом, пойманным в самоволке. Старушки, продававшие возле входа в метро зелень и другую снедь, глядели как на провалившего спекулянта. Им, видимо, был хорошо известен крутой нрав полицейского.

- Пройдёмте! - отрезал полицейский, положив паспорт в карман.

В отделении меня усадили на кушетку и продолжили допрос. Я совершено оказался не готов к такому развороту событий, поскольку ещё полчаса назад восседал за богатым свадебным столом. Важно поздравлял молодых в микрофон, краем глаза ловя своё изображение на большом экране в зале ресторана - моё поздравление снимали на видеокамеру. Кокетничал с местными красавицами, и, как мне показалось, не безрезультатно. И тут - кушетка в участке, недобрый взгляд полицейского.

- Вы зачем приехали в Баку - отдыхать или работать? И когда приехали? - не унимался полицейский. Он смешно коверкал русские слова, из чего я заключил, что сам он приехал в этот город из родных мест не так давно.

- И отдыхать, и работать, - моя неконкретность, видно, начинала его бесить.

- А что у тебя в сумке лежит? - поинтересовался полицейский.

Отпираться уже было бесполезно. Я выложил на стол редакционный диктофон, микрофон, мини-диски с записью интервью.

Полицейский осёкся. Он поднял на меня лукавый взгляд и уже по-свойски спросил:

- Так всё-таки кто ты такой?

- Журналист. Командировочное удостоверение в гостинице. Но есть редакционное удостоверение.

Полицейский его изучал с повышенным вниманием:

- А к кому приехал?

Я назвал фамилию известного в Азербайджане политика - приближенного к президенту. Именно с ним у меня была запланирована на следующий день встреча. Его фамилия привела моего собеседника в ужас.

- Слушай, дорогой, - промолвил он. - Сначала надо вот это показывать, а потом уже паспорт.

Но он не дал мне возможности ответить.

- Я приглашаю тебя, уважаемый гость, в чайхану! - уже стоя чуть ли не по стойке смирно, радостно выкрикнул полицейский.

Пить чай с пленившим меня полицейским, честно говоря, не хотелось. Но сказать об этом прямо я не мог. Я сослался на занятость и пообещал вернуться сюда в другой раз. Полицейский тут же вызвался сопроводить до самой гостиницы, взяв с меня слово, что этот следующий раз выпадет именно на его дежурство. Я согласился, но дорогой об этом пожалел. Скучный какой-то получился у нас разговор. Полицейский только и говорил об азербайджанских уникальных политиках, разумеется, в восторженных тонах. Он, видимо, хорошо запомнил, с кем у меня была назначена на завтра встреча.

А в чайхану мы с ним так и не пошли - это всё-таки место для искренних бесед, а не политических лозунгов. Хотя сегодня об этом уже жалею. Надо было проверить, смогла бы её чудная и доверительная атмосфера преобразить моего нового друга в мундире.

... Ночная чайхана на приморском бульваре - это впечатления на всю жизнь. Неторопливая беседа на любую тему: о судьбе страны, по примеру Эльчибея, или о судьбе сидящего напротив человека, по примеру большинства посетителей чайханы. Лунная дорожка на морской глади, гуляющие по набережной люди, огни городских кварталов, взметнувшихся на невысокую гору. Уходить из бакинской чайханы не хочется до утра. Да и никто вас отсюда и не гонит. Трудно понять выгоду чайханщиков, если приходиться коротать ночи из-за посетителей-полуночников. Чайник, наполненный под завязку, вам подадут в любой чайхане за 2-3 маната, что составляет около 50 центов. В эту сумму входит и орешки, и изюм. За час таких чайников посетители опустошат не более полусотни. Это всего-навсего 25 долларов. За ночь - около 200 долларов. Отнимем сырьё, израсходованное электричество, плату за аренду и другие расходы... Что остаётся чайхане? Но, видимо, материальный фактор здесь, действительно, не на первом месте.

Шамба против Воланда.

На кухне квартиры 45 "булгаковского дома" (Садовое кольцо, 10) мы сидим впятером. Хозяин квартиры - Тарас Миронович Шамба - угощает французским коньяком, абхазским вином и кофе. Мы изредка поглядываем наверх:

- Соседи из 50-той квартиры вас не беспокоят?

По версии Булгакова, там жил Воланд и его свита.

- Они полностью нейтрализованы, - успокаивает нас хозяин.

Спустя несколько минут кто-то задевает бокал и красное вино заливает белый рукав рубашки одного из нас.

- Привет от соседа, - догадываюсь я. - Хорошо, что не подсолнечное масло.

Хватаем тряпки, салфетки, затираем, промокаем, при этом виновато поглядываем на человека в белой рубашке - Игоря Ахбу.

- Ничего страшного, - говорит он, пытаясь больше успокоить себя, чем нас. - Мне, правда, через час надо быть у Лужкова, но он не увидит.

Игорь Ахба - первый в истории самопровозглашённой Республики Абхазия посол в Москве. У него ещё нет ни здания, ни сотрудников. С мэром Москвы Юрием Лужковым он как раз намерен решать вопросы с размещением миссии республики уже признанной Россией. Будущие историки абхазского народа должны знать, что столь знаменательный вопрос посол решал с большим красным пятном на рукаве рубашки. Но посол тут не при чём - он-то пил, а точнее дегустировал коньяк из маленькой рюмки, запивая его чаем. Мы решили, что виноват ни кто иной, как булгаковский Воланд, тот самый, которого якобы нейтрализовал Тарас Миронович Шамбы. Хотя, может быть, и правда нейтрализовал - пострадал-то не хозяин.

Статус Тараса Шамбы, вообще-то, позволяет ему свысока смотреть не только на нас, но и на Воланда. К счастью, он этого никогда не делал. Тарас Миронович доктор юридических наук, профессор, ещё недавно ректор Торгово-экономического государственного университета, в недавнем прошлом народный депутат СССР, действующий президент Всемирной ассоциации абхазо-абазинского народа и сопредседатель Российского конгресса народов Кавказа, член восьми международных академий, автор нескольких учебников по юриспреденции, а также книг, в том числе и по истории абхазского народа. В честь Тараса Шамбы названа даже планета (для Воланда это, пожалуй, самый серьёзный аргумент). Но особенно Тарасу Мироновичу дорого звание "народного президента Абхазии". Его абхазцы выбрали "народным президентом" бессрочно. У других кавказских народов такого вида признания заслуг соплеменника ещё нет.

Напитки по бокалам разливает племянник Тараса Мироновича Эдик. Он советник президента Абхазии. Правда другого президента, того, что избирают на четыре года и принимают в Кремле чаще многих российских губернаторов. В советские годы Эдик был вторым секретарём ЦК ЛКСМ Грузии, жил в Тбилиси. Грузин удивлял тем, что их языка не знал и даже не пытался его учить. Любопытно было смотреть на комсомольского секретаря, за которым по пятам ходил переводчик и перекладывал с грузинского на русский всё, что ему говорили. Ныне Эдуард не только даёт советы президенту Абхазии, но и самостоятельно участвует в курортном бизнесе.

- Вот ты нынешним летом платил за комнату в Крыму 30 долларов, без питания. А в наших санаториях за эти же деньги тебя ещё будут и три раза в день кормить как на убой. Море же у нас гораздо лучше - теплее и ароматнее, - объясняет он мне выгоду абхазского отдыха.

После тоста за Абхазию подымаем бокалы ещё за одного гостя - тридцатилетнего доктора наук и писателя Илью Рассолова. Перечислив его титулы, Тарас Шамба подчёркивает ещё один, на его взгляд, главный: "мой любимый ученик". Вежливый Илья напоминает, что он является представителем белорусского народа. Абхазия стремится стать членом Союзного Договора между Россией и Белоруссией. Кому же, как не Илье стать лоббистом этой идеи? Он шутливо предлагает свои услуги. Абхазские собеседники так же шутливо принимают его предложение. А может быть они и не шутят? Наиболее серьёзные государственные проблемы решаются, говорят, именно между тостами.

- Но ещё в Илье есть кровь другого, более древнего народа. Он, конечно, ждёт, чтобы я это отметил, но не буду - это дорого стоит, - лукаво добавляет Тарас Миронович. И мы все понимаем, о каком народе идёт речь.

- Именно около этого подъезда надо установить мемориальную доску со словами "Здесь размещалось первое посольство независимой Абхазии в Москве", - предлагает Игорь Ахба. - У Тараса Мироновича здесь постоянно собирались политики, они готовили проекты заявлений, выступлений. Здесь писалась история!

Представить Абхазию без Шамбы невозможно. Тем более, немыслимо представить Шамбу без Абхазии. Тарас Миронович знает об Абхазии всё, а, может быть, даже ещё больше...

- Тарас Миронович, в книге "Народному президенту посвящается..." приведены несколько версий происхождения вашего рода - еврейская, армянская, грузинская. Какая вам больше нравится? - спрашиваю я.

- Я сын своего народа, но не исключаю всех перечисленных версий. К Абхазии имеют отношения многие народы, даже негры, - отвечает он.

- И негры тоже?

- Не тоже, а только, - подчёркивает академик и ещё около десяти минут перечисляет аргументы в доказательство сказанного. Завершает монолог случаем из своей жизни: - Однажды в Анголе меня подвели к высокой темнокожей переводчице и попросили представиться. "Тарас Шамба", - говорю я. Она в ответ:"Роза Шамба". Несколько дней она работала с нашей делегацией, по своему воспитанию настоящая абхазка! (На территории Абхазии в прошлые века, действительно, было несколько поселений негров, которые в последствии ассимилировались с местным населением - прим. О.К.).

Если бы не мэр Москвы, наша встреча затянулась бы бог весть насколько. Тарас Миронович показал на ящик в углу кухни:

- Земляки вчера абхазское вино привезли. Надо же его попробовать!

Мы знаем, что в дни признания абхазской независимости это не пустые слова. Поэтому медленно начинаем пробираться к выходу.

- Нам же нужно запомнить весь этот исторический день в мельчайших подробностях, - говорю я. - Вино же только память отшибёт.

Великодушный Тарас Миронович соглашается.

Я убежден, что этот человек не совершил в жизни ни одного необдуманного поступка. История, которую рассказали мои спутники, только лишний раз доказала это. Обстоятельства сложились так, что вчерашнему руководителю вуза - Тарасу Шамбе - предложили занять чисто формальную должность советника ректора. Можно было посчитать это предложение неподобающим - всё-таки автор множество книг и работ, известный учёный, вхожий даже в администрацию президента России. Но мудрый профессор рассудил иначе. Он накрыл в кабинете стол, пригласил своего приемника, произнёс за его будущие успехи тост. Словом, сделал всё в соответствии с кавказскими традициями. Столь красивая передача полномочий лишь укрепила его коллег во мнении, что Тарас Миронович далеко от себя отпускать нельзя. Источник мудрости и оптимизма, смелости и доброты должен быть всегда рядом.

Хотя лично я за то, чтобы приходить к Тарасу Шамбе в квартиру номер 45 булгаковского дома, а не в ректорский кабинет. Здесь никто и ничто не помешает поднять бокал абхазского вина на уютной кухне. В такие минуты я чувствую себя тоже членом его свиты в, безусловно, "хорошей квартире" легендарного дома на Садовом кольце, 10. Если в доме жил Воланд, то нужна и его противоположность. Иначе здесь было бы невозможно находиться всем остальным людям.

Эбаноидзе читает Толстого.

Иная литературная фраза может по каким-то причинам засесть в голову на всю жизнь. Убедился я в этом на довольно романтичном примере. Как не мучили нас в школе программными цитатами типа ""Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дается ему один раз ...", или "бездонное небо над Аустерлицем...", запоминались совершено другие строчки, прочитанные в литературе "не по программе", или в тех же рекомендованных учительницей книгах, но на не обязательных для зубрёжки страницах. Например, нас заставляли учить наизусть первые несколько строф "Евгения Онегина": "Мой дядя самых честных правил..." и далее. А лучше из пушкинского романа лично мне запомнилось: "Быть можно дельным человеком, и думать о красе ногтей" или "Блажен, кто смолоду быть молод..."

Объяснить подобную избирательность памяти не просто. Думаю, дело в том, что литература больше воздействует на душу, чем на интеллект. А понять свойства души уже не легко. Душа человеческая, как известно, - сплошная загадка.

Мне повезло в том, что в детстве я много читал литературы, которую не проходили ни в школе, ни позже в вузе. По-особому относился с детства к прозе, естественно, кавказских авторов. Всё же никто так здорово не напишет о Кавказе, как сами кавказцы. Мало знать жизнь этого края, надо его чувствовать всеми фибрами души. Лишь тогда удаться передать читателю самобытный колорит этого края, как ныне говорят, ауру. Пушкин, Лермонтов, Толстой, конечно, родились вдалеке от Кавказа. Но гении - это же исключение из правил. На Кавказе есть тоже гении, как и большое число удивительно талантливых писателей. Я зачитывался многими, но по-особому относился к богатой грузинской литературе. Из современников близки были Нодар Думбадзе, Чабуа Амирэджиби, Гурам Гегешидзе, Александр Эбаноидзе. Роман Эбаноидзе "Брак по-имеретински" я прочитал взахлёб уже будучи курсантом военно-политического училища. Тёплая романтика деревни, симпатичные персонажи грузинских крестьян, остроумие героев, выразительное описание природы мне напоминали о детстве, бередили душу. Мудрость героев писателя Эбаноидзе подкупала своей простовато-очаровательной народной этикой, лично мне напоминала в тусклой курсантской казарме о другой, более настоящей, жизни.

"Брак по-имеретински" - роман со счастливой судьбой. Им зачитывались в Советском Союзе. Его перевели на 15 языков мира. Не так давно переиздали роман и в России. Я хорошо помню его сюжет, с удовольствием перечитываю многие сцены. Но только одна фраза, даже, если быть точнее, несколько предложений запали в мою память (или, точнее сказать, душу) навсегда. Должен сказать, что эти предложения далеко не главные в романе, более того, - они не главные даже в соответствующей его главе. Думаю, что при правке писатель и вовсе их мог их перечеркнуть или заменить какой-либо другой литературной находкой. И тогда я бы не был обременен этой памятью. К счастью, фраза осталась. Она имеет отношение к девушке, с которой молодой скульптор намеривался в деревне изготовить работу для родного колхоза. Для этого он просит свою бабушку пойти к её отцу за разрешением попробовать девушку в роли натурщицы. Бабушка в ответ взволновалась:

"На что тебе сдалась его худющая дочь? Черная как турчанка Нинуца, прости господи! Я тебе такую девушку подыщу, что глаз не оторвёшь!.. Ты лучше нашей Дареджан скажи. И отца уговаривать не придётся, кликнешь через забор - она и прибежит. А какая девушка!.. Беленькая, кругленькая, как умытая репа".

В этих словах бабушки скульптора Ладо сквозит недооценка смуглых женщин. А я был категорически с ней не согласен. Я так запротестовал, что даже не подумал о возможной дипломатической уловке с её стороны - эта недоброжелательность могла быть хитрым ходом с целью обратить внимание холостого внука на приглянувшуюся соседскую девушку.

Удивительно, но с той поры, бросая взгляд на смуглых женщин, очень часто мысленно задавал героине Александра Эбаноидзе вопрос: "Почему же, уважаемая Теброне, вы так скептически относитесь к смуглым женщинам? А может быть, вы правы - это у меня непритязательный вкус?" Словом, такую сложную задачу поставила передо мной бабушка скульптора из романа "Брак по-имеретински". До сих пор не могу и согласиться с ней, но и не в силах окончательно опровергнуть её доводы. Просил даже женщин внести ясность в этот вопрос. Мне отвечали примерно так: всегда и везде, мол, ценились женщины-аристократки, не работающие на плантациях под палящим солнцем, предпочитающие труду на воздухе укромное времяпровождение в прохладных комнатах. И всё же, всё же... вкус мне диктует другой вывод!

С романом я познакомился в сентябре 1980 года, с его автором Александром Луарсабовичем Эбаноидзе - почти через 28 лет после прочтение книги, зимой 2008 года. Во время первого же нашего разговора, я не мог не поделиться с ним давними размышлениями об отношении его героини к смуглым женщинам. Александра Луарсабовича моя читательская избирательность не обидела. Вообще-то, он мог, конечно, рассчитывать на более содержательное обсуждение своей работы. Но оказалось, что с подобными чудаковатыми размышлениями о своём романе он уже сталкивался. И они тоже были связаны с образом героини Нуцей.

- После перевода романа в Венгрии, один будапештский критик мне сказал, что его очень впечатлила высокая грудь Нуци, - поведал мне Александр Луарсабович. - Но всё дело в том, что в романе я не описывал эту часть тела девушки. Своё мнение переводчик составил по фильму, снятому по моей книге на киностудии "Грузия-фильм". Но в разговоре со мной он упорно приписывал этот факт книге. Так мне и не удалось его разубедить.

Надо сказать, "везёт" Александру Луарсабовичу на читателей. Я попытался ему доказать, что ценю роман не только из-за "женской темы". Помимо увлекательного описания грузинской деревни, романтики взаимоотношений молодых людей, роман привлёк моё внимание и богатым русским языком. При этом я обратил внимание, что этот грузинский роман написан именно на русском языке.

Откуда у грузинского писателя столь роскошное чувство "чужого" языка? Я понял это, побывав в гостях у Александра Эбаноидзе. В его московскую квартиру я поднялся буквально на несколько минут - за новым изданием романа "Брак по-имеретински". В кабинете полном книг, рукописей и других дорогих писателю вещей, Александр Луарсабович обратил моё внимание на лист бумаги под стеклом его рабочего стола. Лист был заполнен трудно разбираемым почерком. Текст написан пером, при этом автор подверг его беспощадной правке. Так же беспощадно правят в редакциях рукописи начинающих журналистов. Но этот текст, как оказалось, принадлежал не начинающему журналисту, а Льву Толстому. Гениальный писатель безжалостно правил сам себя. Сколько же потребовалось ему времени, чтобы с такой тщательностью выжимать бессмертные тома?!

Человек, перед которым лежит столь красноречивый пример титанической работы над словом, не может легкомысленно относиться к языку. Исписанный более века назад Львов Толстым лист бумаги, как я понял, по-прежнему воздействует на Александра Эбаноидзе. Лев Толстой своим примером принуждает грузинского писателя к кропотливой работе над словом. Такого редактора надо ещё заслужить!

Южный маршрут.

Поездив по египтам и турциям, россияне сравнивают отдых отечественный и заморский. Чаще всего - в пользу заморского. За те же деньги, как они говорят, другой сервис и даже другое море, песок, вода, вина, фрукты, овощи и т.д. В этом случае Украина остаётся младшей сестрой России. Отдых в Крыму мало чем отличается от отдыха в Геленджике. И всё-таки сюда едут многие россияне, украинцы, белорусы - кому не выпало сесть на нефть или газ, алмазы, лес, бюджет, оружие, наркотики... Кто живёт на постсоветскую зарплату и любит море. А таких всё же у нас большинство.

Поехал на украинское побережье, за большинством, и я. Отдохнул неплохо. Песок приятен. Вода на вкус оказалась такой же, как у побережья турецкого. Солнце тоже светило щедро. Люди вокруг оказались примерно такими же, что и в Шарм аль Шейхе - со своими проблемами и недостатками.

На море не до работы. Но я нашёл в себе силы кое-что написать. Немного. Зато недолго прочесть - минуты три-четыре...

На море - с миражом.

Поезд тронулся под вокзальный гул и трель мобильных телефонов. Звонили почти все провожающие и отъезжающие. Одни спешили сообщить эту новость тем, к кому они едут, другие тем, от кого уезжают. Хотя многие из них ещё стояли на перроне.

- Милка! Нам проводница постель бесплатно дала!- кричала в трубку девочка школьного возраста.

- Кто же тебе даст бесплатно - в стоимость билета все вошло,- послышалось из соседнего отсека.

- Бабушка, да залезай ты быстрее на свою полку! - раздалось уже из другого отсека.

- Подсоби, внучок. Давненько я на такую высоту от земли не поднималась.

- Аккуратнее, бабушка, не труси носками. Спасибо скажи, что вверх тебя поднимаем, а не вниз опускаем!

Компания молодых пассажиров в майках-безрукавках загоготала. На их столике уже всё было готово - несколько бутылок водки и закуски. Молодые люди, как мне показалось, запаслась надолго.

- До Тулы хватит, а там ещё подкупим, - словно прокомментировал моё предположение один из них. - Всё-таки Тула не скоро - часа через три...

В последнем отсеке плацкартного вагона уместилась многочисленная семья. Членов семьи оказалось в два раза больше, чем полок. Проводника это не волновало.

В наш отсек вошла женщина лет пятидесяти. Она поставила сумку на мою, нижнюю, полку и стала расстилать постельное бельё на своей, верхней. Мной овладел благородный порыв.

- Не хотите поменяться местами? - спросил я женщину.

Сверху на меня бросили удивленный взгляд.

- А можно?

- Пожалуйста!- благородство придало мне решительность. Я даже стал искать повода для новых джентльменских поступков.

Женщина уместилась на нижней полке, разложила свои вещи и бросила на мою, верхнюю, полку забытую барсетку.

- Заберите свои вещи! - тон её голоса оказался вдруг другим.- И встаньте, пожалуйста, с моей полки - мне надо прилечь.

Остаток пути, то есть чуть более суток, я провёл на верхней полке - читал, обедал, ужинал, пил чай, смотрел на своих попутчиков. Но никто из них так не предложил присесть на их полку.

- Подъезжаем к Харькову! - на весь вагон заорал проводник. - Приготовьте декларации, таможенный и пограничный контроль! Стоянка тридцать минут. Никто не выходит.

Все двери оказались закрытыми. Кроме одной, ведущей в тамбур. Здесь меня с перрона заприметила бабушка, торгующая съестным.

- Почин, уважаемый, надо сделать, - она умоляюще посмотрела на меня. - Пиво, лимонад, минералка!..

- Так ведь закрыты мы, бабушка!

- Не беда! Сюда, милок, из тамбура в переход иди...

Я открыл тяжелую дверь и ступил на округлые железные листы.

- Вот видишь дырок полно внизу, - бабушка руководила моими действиями со знанием дела. - Протягивай руку. Бери пиво, теперь минералку.

- Бабушка, не пролезает минералка!

- Погоди, сынок, не волнуйся. Девоньки, - окликнула она стоящих рядом старушек. - Помогайте! Раздвигай вагоны в разные стороны! Милок, ты не мешкай, хватай свою минералку! Успел! Нам, бабушкам, трудновато эти вагоны таскать.

В проём перехода я сунул бабушке гривны.

- Почин!

После Днепропетровска солнце стало палить нещадно. Только тут все заметили, что в вагоне не работают кондиционеры. Проводник посоветовал открыть окна. Удалось открыть только два окна - остальные тоже оказались неисправными.

Пассажиры, обливаясь потом, взывали к проводнику о помощи. Проводник ответил философски.

- Вы куда, уважаемые, едете? На отдых? Так это у нас же такая услуга - распарим вас в пути, а вы по приезду сразу в море. Впечатления на всю жизнь!

Поезд полз на юг, к черноморскому побережью. К вечеру на горизонте показалась лазурная полоска. Многие подумали, что это море. Но я был уверен, что это был мираж. Наш человек отдых морской отдых должен выстрадать.

Что меня больше всего удивило на отдыхе.

Новый железнодорожный вагон с неисправными кондиционерами. Более суток ехали в духоте - днём почти 40 градусов жары, ночью 35.

Старушка на верхней полке плацкартного вагона.

Жители побережья, годами не купающиеся в море.

Женские прокладки б/у в пляжной кабинке.

Шашлыки из мидий - мелких существ, способных, пропуская через себя, очищать несколько тысяч тонн морской воды. Говорят, что эти шашлыки очень любят экологи.

Собаки, хозяйничающие на пляже ночью, и зло облаивающие первых купальщиков.

Пьяная езда на гидроциклах среди испуганных пловцов.

Пиво победило водку, несмотря на тягу к радикальному конечному результату.

Украинское побережье без молодых украинок. Объяснили, что летом они перебираются на противоположный берег моря, в Турцию.

Любимое развлечение отдыхающих - зайти по колено в воду, позвонить по телефону знакомому и радостно спросить:

- Слышишь, как море плещется?

А потом долго и сосредоточенно эти люди о чём-то говорят, бродя по берегу, и пытаясь показать всем, что они серьезные отдыхающие, а не какие-то там пассажиры из плацкартного вагона.

Я - последняя буква алфавита.

(вместо послесловия)

Два слова о себе. Только местоположение этой буквы в русском алфавите позволяет мне напоследок ещё раз якнуть. И без того почти все случаи здесь описаны от первого лица - местоимение я на каждой странице присутствовало много раз. Но соблазн рассказать о себе более полно, чем в предыдущих сюжетах, оказался непреодолим. В прошлом мне, как и многим, приходилось писать автобиографию. Случаи выпадали разные - при поступлении на службу и учёбу, для различных сайтов и небольших газет. Но все эти автобиографии отличались сухостью. Мне даже показалось, что подобные сведения нужны не для того, чтобы подчеркнуть наши особенности, а, напротив, чтобы создать ложное впечатление общности и похожести друг на друга. Потому предлагаю неформальный вариант автобиографии. Хотя, конечно, далеко не полной - то есть несколько для меня интересных жизненных эпизодов, не вошедшие в прошлые автобиографии.

- Я родился в июне 1963 года в городе Беслане, но, по существующим тогда правилам, в свидетельстве о рождении вписан город, в котором меня регистрировали, как нового советского гражданина. Так я и оказался владикавказцем. Но мне всегда был ближе Беслан - вода в этом городе для меня самая вкусная, запах трав - самый ароматный, люди - очень близкие. Трагедию сентября 2004 года воспринял как личную. Будучи в Беслан в качестве радиожурналиста, несколько раз, рассказывая в прямом эфире о трагедии, терял дар речи от душивших меня слёз. Кстати, хорошо помню, как в пятилетнем возрасте случайно подслушал разговор бабушки и мамы про смерть какой-то их знакомой женщины. Я представил свою смерть, после чего ощутил панический страх перед мраком могилы. Я не хотел лежать в земле, в то время, как другие будут бегать по зелённой поляне, гонять футбольный мяч, купаться в пруду и обрывать бабушкину черешню. Но ведь, судя по всему, и мне не избежать рано или поздно смерти! Это был, пожалуй, первый стресс в моей жизни. Как-то удалось успокоить себя, а теперь я вспомнил - многие ведь погибшие в бесланской первой школе были как раз в тогдашнем моём возрасте.

- Осознал себя в три года. В памяти осталась широкая кровать моей прабубушки, поломавшей ногу уже на восьмом десятке. Несколько своих последних лет она вела почти неподвижный образ жизни. Хорошо помню себя на её руках. Видимо, мои вылазки служили ей одними из немногочисленных развлечений, скрашивающей закат жизни.

- Первый роман завёл в детском садике. Это была какая-то семейная любовь - ровная, без страстей, измен, взаимных издевательств. Чернявую девочку-еврейку звали Ритой. Она стала для меня первым человеком вне родительской квартиры, которого я стал понимать с полуслова. Выходит, что цену настоящей человеческой привязанности я узнал слишком рано. Это помогает мне разбираться в людях и сейчас. Мы встретились с Ритой в средней группе детского садика в пять лет, расстались в шесть с половиной. Хотелось бы знать, как сложилась её жизнь, но, видимо, уже не получится. Не помню даже фамилии, чтобы отыскать "первую любовь" на сайте "Одноклассники.ру".

- С выбором профессии я определился в пятом классе. Журналистика в моём понимании была сугубо газетной работой. Всё остальное - журналы, телевидение, радио и т.д. - я считал этапами пути к настоящему журналистскому труду. В середине 70-х годов прошлого века я вдруг стал опасаться, что советское государство вдруг возьмёт да и отменит все газеты вообще. Государство уже тогда мне представлялось всесильным, но сумасбродным монстром. Позже, в годы перестройки, получилось наоборот - газеты многое сделали для того, чтобы задушить советскую власть.

- В завершении школьной учёбы я скорректировал свой выбор под влиянием львовской тёти и поступил на факультет журналистики в военно-политическое училище - исключительно благодаря усилиям дяди-офицера из этого училища.

- Таким образом, после четырёх лет курсантской учёбы я оказался в военно-железнодорожной газете, дислоцированной в городе Красноярске. Мне хватило двух месяцев офицерской жизни, чтобы понять, что я сильно ошибся с выбором пути. Зато появилась новая жизненная цель - побег на гражданку. В те годы об этом можно было только мечтать. Но и мечты иногда сбываются - сразу после получения звания старшего лейтенанта уволиться удалось. Этому предшествовали многие события, о которых я бы хотел рассказать отдельно. Но несмотря ни на что, всем, кто направил меня по армейской дороге, благодарен - дорога в целом привела меня к самому себе. Не у каждого это получается.

Искушенные люди, изучив мои ладони, сказали, что жизнь делиться на две половины, не по количеству прожитых лет, а по своему содержанию. Полагаю, что рубеж между половинками я миновал именно в тот момент, когда снял офицерские погоны. И встретил свою будущую супругу Елену. Это произошло почти одновременно в одном городе и на одной улице. Судьба подала чёткий сигнал. Ладони, конечно, про это всё знали. Они многое ещё чего знают. Но теперь я их прячу от искушенных людей. Пусть будет всё, что будет. Потому что, всё к лучшему - это я уж точно уяснил, сполна поездив по дорогам столь обширной России. Здесь я рассказал только о кавказском отрезке своего пути. Обязательно вернусь и к другим в недалеком будущем.

г. Москва,

2008 г.