Кутыркина Елена Олеговна : другие произведения.

Однажды

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Однажды нас станет слишком много. Однажды вред от нашего существования на Земле достигнет критической точки. И природа восстановит равновесие, на наше место придут другие. Мир станет другим молниеносно возвращаясь к исходному состоянию и более того... Откуда мы знаем, когда наступит это однажды.

Вступление.

Я и город. Ольга.

   Сырость... сырость пробрала меня до костей. Сегодня я была дождем. Шел дождь и я проникалась ним, впускала ливень в себя настолько, что сама ощущала себя ледяными каплями воды барабанящими по отливам окон. Я стекала по крышам, сточным трубам на асфальт и в канавы. Там я сливалась с грязью улиц и мусором.
   Я утверждаю, мы люди прирожденные производители, мы производим мусор. После нас за всю жизнь осается груда целофановых пакетов, оберток от конфет и мишуры, украшающей нашу неприглядную жизнь. Ну, что же...каждый из нас что-то оставит после себя.
   Вопрос в том, что же мы оставим, кроме груды хлама, к которому причислятся и фотографии - вся наша недолгая память. И какое мы породим потомство, превратившись со времнем в потребителей - эгоистов, не видящих дальше своего носа? Я не оставлю следа... я сжигаю мусор, не имею фотоапарата и потомства. Не знаю почему. Не раздражайте меня своими вопросами.
   Я просто живу так, как сегодня необходимо, не задумываясь о причинах, тайном смысле, а уж тем более о будущем. Я так и не осознала, еще в детстве, что оно из себя представляет. По-моему - абстрактная единица. Я помню какой ужас охватывал меня маленькой девочкой, когда я осознавала, что следующей минуты может не случиться, что будущего нет.
   Сегодня есть дождь, и я проникаюсь ним настолько, насколько способно мое несовершенное тело. Я сегодня холод и тоска. Я уткнулась в книгу и концентрируюсь на себе, все больше и больше замыкаясь.
   Мне все же, полагаю, придется выбраться из своего приятного панциря, просто потому, что я на работе, а работаю я библиотекарем и рано или поздно тишину пыльных и сырых комнат потревожит какой - нибудь мамонт, отказавшийся от благ цивилизаци - интернета, телевидения, и прочего, ради сложного пути получения информации из книг.
   Раньше люди не читали от неграмотности, теперь не читают от урбанизации, от обремененности потоком информации, льющейся в наши благодарные уши отовсюду. Информация нынче, целая огромная индустрия, перекачивающая биты в бабки. Информацию сортируют, отсеивают, концентрируют, прессуют, и оформляют в красочную, завлекающую упаковку. И очень часто содержимое их не соответствует минимальному качеству. Сплетницы прошлого века бабы Нюси, Дуси и Маруси размножились мутировали и превратились в телеведущих и радио-диджеев. Мы мимолетом ухватываем гору информационного мусора. Интимная жизнь звезд и политиков иногда волнует людей больше своей собственной. Мы воображаем себя чуточку причасными к яркому, блистающему миру от которого нас отделяют незримые стены, куда прочнее стен из любого другого материала. Мы избираем кумиров, эталлоны красоты, не замечая поблизости просто красивых людей. Даже понятия красоты нам привиты веяниями моды. А, в принципе, мы должны были бы руководствоваться природными инстинктами. Я не видела еще не одной суки, влюбившейся в ирландского сеттера из рекламы "Чаппи", или, скажем сенбернара Бетховена, из фильма. Зато в одиннадцатом классе, прекрасно помню, все девченки дурели от Ди Каприо, от которого меня, лично, тошнит. Ну, кто они такие самцы и самки всех времен и народов? Чего они стоят в рельной жизни?
   А вы не подумайте, что я сожалею, что живу в этом веке. Я неотъемлима от него настолько, насколько неотъемлим от меня сейчас этот дождь. Я все же ни при свечах дома живу, и телевизор у меня есть и смотрю я его... Я люблю новогодние гирлянды, но ненавижу высоковольтные линии - парадокс.
   И я ни о чем не жалею... Я считаю, что жизнь слишком коротка, чтоб останавливаться и смотреть назад.
   Я скептик, я циник, я устала от жизни, которая несет тревог граздо больше, чем радостных превкушений. Я устала от детских болезней, от рушащихся планов, от событий, проходящих мимо. И где-то в глубине этого неприглядного облика скрывается тайная надежда...
   Я хочу...я хочу красочных дней, которые не сольются с остальными. Хочу возможностей, согласно моим способностям. Хочу оставить яркий, не мусорный след после себя на этой усталой от непрерывных терзаний планете. Хочу стать солнцем и осветить хоть на миг этот серый от безысходности город... и мужчину, пожалуй, хочу.
   Хочу того мужчину, которго увидела, когда-то в витрине магазина. Имею дурацкую привычку бродить иногда по городу и заглядывать в витрины. Беглый взгляд. Наши глаза встретились. Он махнул рукой. Я ушла.
   Ну и зачем спрашивается? Ясно, зачем, чтоб казнить себя потом всю жизнь. Вот беда, уже больше года прошло, а я все ищу в каждом мужчине тот взгляд и те глаза. И не нахожу.
   Ну и поделом мне. Теперь я не могу найти себе мужчину, хотя и раньше мне не особо с этим везло.
   Не то, чтобы вообще не было, но так...
   И не уродина я, вроде...
   Себе например очень нравлюсь. А вы меня, может, и не заметите, проходя.
   Я иногда тень, я иногда хочу растворится в окружающем и стать неприметной для всех абсолютно... А иногда... Я тайна, я фейерверк, я та, на которую вы вдруг засмотритесь не отдавая себе в этом отчета.
   Моя жизнь была слишком сложна, чтоб я успела нацепить на себя обычную маску того, что я хочу из себя видеть, может и не представляя из себя этого. Я не занималась, каюсь, внушением себе необходимого поведения и преподнесения себя. Поэтому я довольно дика. Я не вписла себя в рамки, тогда, когда это было возможно, когда ты весь сплошной идеализм. А сейчас - поздно. Мою жизнь занимала болезнь.
   Вся жизнь - боль . Мы рождаемся, испытывая недостаток кислорода, мы прорываемся из материнской утробы, разрывая ее плоть, терзая ее и себя. Мы в момент появления в этом мире дарим и ощущаем боль. И продолжаем это делать произростая и становясь взрослыми. И умирая мы делаем больно. Хотя, учитывая мой образ жизни, в этом я, наверное, отличусь. Не знаю, кто меня будет хоронить. И опять же сантиментов по этому поводу не испытываю. Если сейчас мне почти безразлично, то тогда и подавно будет все равно.
   Однажды я едва не утонула. По сей день помню ощущение асфиксии. Ну ладно, так и быть я не стану врать. У меня припадки. Я из тех. О ком не говорят, с кем не связывают судьбу. Я из тех кого сторонятся. Имеет ли смысл? Кто свяжется с той, которая забьется в припадке, рядом с вами?
   Это не эпилепсия, я знаю. Хотя сей диагноз я поставила себе сама. Однажды я поняла, что каждая болезнь имеет свои проявления. А эпилепсия случается бывает и с толчка, но без явных нарастающих тревог перед тем. И припадки имеют другой характер. У меня крики, у меня спазмы, у меня неистовые всплески боли. Это ближе к истерикам. У меня и забытия случаются. Я могу очутиться абсолютно не в том месте, где оборвались мои воспоминания. А что произошло, и как я туда попала я не смогу вспомнить. Могу совершить, что-либо немыслимое, на гране возможностей человеческого тела.
   Я не знаю, чем я больна. Но с меня хватит и одного посещения психиатрической...
   Для меня было чудом выбраться из очумелого бреда, навеяного этим заведением. И с тех пор, пусть мне было двенадцать лет, я поняла - никогда не признаюсь в своей болезни.
   Я одна. У меня нет никого. Так вышло. Мой папа умер, так и не выйдя из запоя. Мама спустя время уехала за границу, иногда я получаю посылки, переводы... Неплохая поддержка для библиотекаря, у которого зарплаты не хватит на комплект венков на могилу.
   Я устала. Я всю жизнь борюсь с чем-то. Всю жизнь... В пять лет со мной приключился первый припадок. Я была у бабушки с дедушкой, мы просто ели арбуз в беседке, оплетенной диким виноградом. Я прекрасно помню, как на меня начала волнами накатывать тоска, я начала понимать, что скоро лишусь столь приятного времяпровождения. Первые разы я не умела возвращать себя в чувства. Старикам здорово довелось со мной повозиться. Как сейчас помню сквозь пелену слез и тумана, затмившего мой рассудок, ядовито-зеленые цветы бабушкиного ситцевого халатика. Меня срочно отправили к родителям, отец ради этого отпросился с работы. И началась маета...
   Больницы, обследования. А дедушка спустя неделю после припадка умер от инкфаркта. Я долго не могла отделаться от мысли, что убила близкого человека, своей хворью... Болезни прибавлялись, казалось, имунная система в моем организме просто отказалась работать.
   Я не пошла в первый класс. Но мама учила меня многому дома, и подключив все возможные связи, все же сумела меня отдать сразу во второй, она не хотела чтобы я чувствовала себя ущербной. И она была права.
   Но ущербной я все-таки была...
   Вы представьте себе тощую девочку с короткой стрижкой оттого, что волосы постоянно высыпаются, с синяками под глазами, периодически переходящими в глобальные отеки, появляющиеся под глазами и распространяющимися на все лицо, потом на руки и ноги...
   Меня лечили от всего. От пиелонефритов, от холициститов, от остеохондроза, от гастродуоденита, от порока сердца. Впрочем, наша медицина всегда поражала точностью своей диагностики. Мне до сих пор сложно простить маме, то, что однажды я услышала ее разговор с тетей Симой, соседкой, которой она призналась, что посоянно имеет заначку на случай моей смерти. Даже мама не верила, что я выживу. Припадки периодически повторялись. И одна я знала, что не больна всем тем букетом, который мне приписывали. У меня просто припадки...
   В один прекрасный момент я сказала маме: "Хватит!" К десяти годам я поняла, что действительно умру, если меня будут продолжать так настойчиво лечить. Я заявила, что покончу собой, если меня не оставят в покое. Видимо, мои родные справились с желанием легко избавиться от этих непрекращающихся мучений и моя комната из лепразория снова начала походить на детскую.
   Но общение со сверсниками до сих пор у меня не складывалось. Все эти пять лет моими друзьями были книги.
   С припадками родные научились совладать, язык я не заглатывала и была достаточно хрупка, чтоб легко связать, вколоть лекарство и переждать тихонько. Меня устроили в другую школу, где я долго привыкала не быть отщепенцем. Все же быть серой, тихой мышкой лучше, чем опасной сумасшедшей (а меня предидущие однокласники таковой и считали). Так как химическая атака на мой организм окончилась, мои почки вздохнули с облегчением и начали вполне сносно работать, свою лепту внесла и ожившая печень, и я стала походить на человека, а не на полуразложившегося упыря. У меня появился аппетит и даже пара друзей.
   Был и перерыв в десять месяцев, когда я не падала. А потом снова. Отец безбожно пил последнее время, его уволили с работы, мы катились в пропасть. И однажды это снова произошло. Я бы никого не удивила этим, все привыкли, но после припадка, я не уснула как обычно. Меня обнаружили на крыше, я сидела свесив ноги и пела. Была зима, крыша обледенела пока меня пытались снять, отец упал и сильно ушибся, а я босая, в ночной рубашке еще и убегать по покатой, скользкой крыше умудрялась. Никто не знает как, а я не помню. Это было тогда впервые. Как будто и не просыпалась. Тут же все мои хвори приписали к психическому расстройству. Хоть мои падения и не походили в точности на припадки истерики, (где вы видели истеричку, бегающую по обледенелой крыше, а на шизофрению я не катила, так как кроме этих кратковременных всплесков была абсолютно вменяема и адекватна) мне тут же приплели новый сложный диагноз сомнамбулизм, плюс вялотекущая шизофрения, перекрестились и заперли меня в психушку.
   Милое заведение.
   До сих пор считаю просто чудом, то что я оттуда выбралась. Помогла система. Я не проявляла признаков беспокойства, а реальные психи, белогарячники, наркоманы прибывали. Понадобилась моя палата. О хвала Всевышнему за это, и спасибо тому бедолаге, который наверное умер в ней вместо меня. Когда меня привезли, мне едва исполнилось двеннадцать, отца дома не было. На вопрос, где он мама только глаза отвела. Я тогда все поняла. Мы условились, что припадки - мои странные предчуствия неприятностей, мне было обещано, что меня скорее прибьют в следующий раз, чем позволят врачам ко мне прикоснуться, и я продолжила учебу, на сей раз, мы переехали в другой город.
   Все налаживалось. В пятнадцать, в школьном походе я стала женщиной. И это была моя первая серьезная привязанность. Сейчас это смешно, худенький мальчишка из паралельного класса, с большими темными глазами, он очень увлекался фантастикой, а я, перечитвшая гору всего благодаря своей болезни, была ему очень интересна. А потом я, как полагается открыла немного больше, чем следовало бы. Однажды разоткровенничавшись я сказала о себе. И вдруг стала абсолютно чужой. Мне в то время это показалось катастрофой, но с высоты нынешнего цинизма могу сказать, что лишь чуть-чуть поплакала и извлекла ценный урок тогда. Травмы психологической я не получила, зато, став женщиной, окончательно скинула оковы мнимых болезней, избавилась от последствий их бесконечного врачевания и обнаружила на себе кое-какие формы в виде груди, попы и прочих положенных этому возрасту прелестей. К своему восторгу я обнаружила еще одну вещь, что несмотря на постоянные пропуски школы, успеваемоть моя заставляет позавидовать большую часть моих однокласников. А учительница литературы была в меня просто влюблена. Она и порекомендовала мне однажды эту мою профессию. А еще я вдруг решилась на отважный поступок и пошла в секцию айкидо. Где и делала немалые успехи до самого замужества, начхав на все предписания лекарей и опровергнув все теории о своей слабости. Слабость моя была порождена внушением и страхом пошевелиться. А, если задуматься, я была довольно вынослива... Слабый бы не вынес всей той заботы, которой меня окутали врачи.
   Карьеры спортивной я впрочем не сделала, ну и шут с ней, не она была целью моей жизни. Занятия сделали свое дело дав сил и ловкости моему некогда расслабленному организму, но не более. Нынче я вряд ли кому-нибудь смогу рыло начистить. Да и раньше я этого, вобще-то, не практиковала.
   Но вот настал день когда мама, моя мама запросилась на волю. Я столько ее терзала... Прости меня мама за загубленную моей нескладной жизнью твою единственную молодость. В то время, по разрушению Советского Союза, пропустив основную волну челноков, движущихся в Польшу и Югославию, на запад хлынула иная волна. Толпы людей не устроившихся в жизни, не имеющих возможности в родной стране заработать на мало-мальски достойное существование отправились на зароботки. Для многих они окончились плачевно. На широких просторах чужих отчизн были утеряны не только тысячи с трудом собранных на поездки капиталов, но и масса столь же не ценных там жизней.
   Маме повезло. Не сразу, конечно. Она уехала в Канаду, почему то решив, что раз там самая большая украинская диаспора, значит и ей место найдется. Устраиваться она собралась домработницей.
   Сразу она попала в семью фермера, где работать приходилось по тридцать часов в сутки, причем за шиш, что характерно. Ее спасла вера, как не банально это прозвучит, но зато буквально. Будучи по каким-то делам в городе, зашла в встретившуюся православную церковь, где и решила излить свое горе забившись в темный уголок. Но ее не только заметили в этом уголке, но и тут же предложили все бросить и устроиться здесь, при семье священника. Она с радостью приняла предложение, и не омрачило ее настроения даже, то, что она так и не смогла забрать из дома фермера своих вещей. Ей купили новые вещи и основной задачей поставили присмотр за тремя детьми, так как жена священника была канадским прототипом моего детства. Так и служит она по сей день у Аарона и его больной жены Риты.
   А я, оставшись одна даже не знала, что с собой делать.
   Год поживя бурной холостяцкой жизнью, я сошлась с мужчиной.
   Это отдельная часть моей жизни. Но углубляться в нее не хочу. Как бы паскудно все не сложилось и как бы скверно себя не вел мой избранник, я не уверенна, что с кем бы то нибыло у меня получилось бы что-то стоящее. Во-первых, любым серьезным отношениям вредит моя справка о пресловутой шизофрении. Ну кто согласится со мной жить, и рожать детей, которые могут унаследовать это. А встретить того, кто все понял бы я не надеюсь. Не позволяю себе этого. Надежда, не оправдывющаяся разрушает и вгоняет в тоску. Я прогнала своего мужа. Чесно сказать сраной метлой. Ну и хрен с ним.
   Потом был еще один, весьма симпатичный и разумный, но увы женатый. Мне не понадобилось много времени чтобы проникнуться стойкой неприязнью к содержимому чужих постелей. И при этом все было прекрасно у нас: дети у него уже были, от меня ничего не требовалось, только вовремя принять, выслушать, покормить и уложить рядом. А я не смогла. Оказалась гордой и ревнивой. Вот.
   И все это время меня сопровождали только мои верные спутники, запыленные металлические стеллажи библиотеки, в которой я с упоением погребла себя. Мои знакомые больше всего смеются, когда я покупаю себе книги. У Вики даже целый ряд прибауток на то есть. И при встрече она выдает мне свой очередной перл, вроде: "Надеюсь твои фантасты успевают писать тебе свежие книги к зарплате?". На что я неизменно резонно отвечаю: "Моей зарплаты, дорогуша..." и.т.д. Ее веселит, как серьезно я отношусь к ее шуткам, и она даже не понимает, что делаю я это нарочно, чтоб ее порадовать. Вадим в книжном киоске на рынке считает меня и вовсе чуть ли не ближайшим другом. Так задушевно делится впечатлениями о новинках! Я его понимаю и сочуствую - сама дура. Он мне даже жениться предлагал! Представляю я эту пару.
   У меня есть кот толстый и немолодой, я со страхом ожидаю, что однажды он уйдет навсегда и я останусь совсем одна в своем небольшом домике в три комнатушки плюс кухня, запрятанном в дебрях невмеру разросшегося плохо плодоносящего сада. Он только в этом году сошел с ума и осыпал меня горами яблок и груш, с которыми я, хоть убей, не знала, что делать. Я одаривала плодами всех знакомых. Даже ради этого стала чаще ходить в гости. Но потом вовремя остановилась. Все же, вскоре закатавшие вдоволь консерваций приятели станут избегать яблочного нашествия и я останусь без общения.
   Моего кота зовут Бобик, в знак протеста маме назвавшей котенка Борей. Я против того, чтобы людские имена давали животным. А вдруг, прийдет ко мне кто-то с благими намерениями по имени Борис, а я стану звать кота его именем.
   Так и живу я, как в домике с битыми окнами, иногда осень забрасывает в мою жизнь вихрь опавших листьев, мешая все с серым дождем. Иногда мою душу леденят ветры и метели. Порой лучи солнца заползают под еще не открытые веки с утра, и требуют встать и бежать навстречу отовсюду льющемуся солнцу-счастью. Я встаю и бегу. И наблюдаю за его раздачей окружающим.
   А вобщем, я довольна своей нынешней жизнью. Я научилась предугадывать ставшие редкостью припадки и вовремя добираться домой, запираясь в комнате и падая на кровать в ожидании...
   У меня появился ряд знакомых которым вобщем-то плевать на эту мою особенность. Которые есть именно в таком колличестве, чтобы не мешать накатывающим иногда желаниям побыть одной. Я работаю, там где мне нравиться, пусть и кашляю иногда от книжной пыли. Насколько могла удаться такая неудачная жизнь, она удалась.
  
   Город. Большой монстр, со сложным и пустым организмом. Нет ничего, что он не мог бы поглотить без следа. И нет никого, кто смог бы влившись в его жирное и зловонное тело, такое красочное со стороны, не стать его частицей, не принять в себя его смог и шум. Не стал бы совершенно другим человеком. Город перевоплощает, оставляя отпечаток на каждом своем жителе. Этот железобетонный зверь заражает нас страшной болезнью - суетой. Ее побочные эффекты - накопительство, погоня за славой и признанием. Город изымает из нашей души, частичку связанную с нашим началом от природы и на ее месте со сременем струпом образуется металлический стержень из касс, витрин и банкоматов...
   Город для каждого свой маленький персональный ад - тренировочная модель.
  
  
  

Глава 1. Ольга.

Странная осень.

   Снегом, бурей, черной ночью
   Ты пришел.
   Ямы все, капканы волчьи
   Обошел.
   Этой ночью уж меня ты
   Не губи.
   Лучше снова снегом белым
   Приходи.
   Лучше скрой глаза от близких -
   Взгляд лихой.
   Лучше вновь найди дорогу
   В домик мой.
   Лишь луна за ветки сядет -
   На порог.
   Иль тебя ко мне так тянет?
   Иль продрог?
   След в душе укрою белой
   Пеленой.
   Все что было - крыто снегом,
   Ты со мной.
   Поутру метель накроет
   Все следы
   И живу я так: от горя
   До беды.
   ... где же ты?
  
   Мне часто снятся странные сны. И стихи часто мне именно снятся, но только редко удается их записывать. В этот раз была черная буря, холод, шум, глаза во тьме, и плох этот сон был, столь явной тревогой, что я проснулась с колотящимся сердцем. Еще не продрав глаз, поняла приближение припадка. Но, лишь открыла их - меня бросило в холодный пот, едва зримая буря продолжалась. Воздух, почему-то ставший черным вращался вокруг моей постели, шевелил шторы в лунном свете. Волосы на моей голове зашевелились я попыталась втать, но ослабла от ужаса. Потом конвульсивно дернулась и вскочила, включила свет - все спокойно. Ну надо же, снова наваждение. У меня так бывает. Цепенеешь от страха, видишь все, а пошевелиться не можешь, кричишь - и ни звука. Возможно, вы знаете, как это. Я вымучено усмехнулась, тому, как меня пробрало, но повернувшись увидела Бобика, он сидел у шкафа прижав уши и шерсть на его загривке встала дыбом. Мороз вновь пробежал у меня по коже. Я подозвала кота, он, как ждал этого, прыгнул на кровать и прижался ко мне всем телом. Он был напуган. Я взяла с тумбочки бутылочку Новопассита и чайную ложку. Запила привычную гадость водой. Вот что-что, а нервничать я боюсь. Настроение было гадостнейшее. Ну надо же, а тут еще и Бобик так себя ведет. Даже не мурчит, как обычно.
   У меня за эту осень было уже три припадка, причем осени-то прошел всего один месяц. Два раза я по обычаю падала, а вот третий был другим.
   Я, как всегда почуствовав приближение этой напасти, закрылась в комнате. У меня специально замок на двери для таких случаев. Ключ положила на шкаф и присыпала мукой, я недавно решила проверить, присутствует ли память и разум в том сотоянии. Так как были примеры, когда я все же выходила из комнаты. Не оставляя для себя улик, собственных вылазок, кроме испачканных тапочек или посторонних предметов в комнате, вроде листьев, цветов и даже газеты. Тогда я обозвала себя таксой, и сказала, что в следующий раз принесу новые тапочки, взамен порвавшимся в странном походе.
   Очнувшись я тут же отправилась смотреть ключ. Мука была не потревожена. Я вздохнула. Уже пятый раз, после начала эксперимента и ничего. Но и не было признаков моих брожений. Скорее всего я делала все бессознательно, и даже, если и приключались приступы "лунатизма" я не могла в этом сотоянии мыслить, открывать замки, искать ключи и.т.д И только тут я почувствовала, что у меня болят стопы. Я подняла ногу, глянула на пятку, да так и села на край дивана. Носок был изодран в клочья, а на пятке кровоточили свежесодранные волдыри. Все это было покрыто, еще не успевшей засохнуть грязью. Я забыла одеть тапки. Они сейчас благополучно стояли у порога, судя по моим ногам.
   Я снова встала и глянула на ключ. Нет, я его не брала. Ужас в тот миг пробрал меня до костей. И максимально приблизил очередной припадок. Я по возможности абстрагировалась от этого, решив, что обманула сама себя и насыпала новой муки на ключ, после его использования. Но в душе, я не верила в это. Почему же я тогда не одела обувь?
   Я ведь иногда боюсь из дома выйти, мне кажется, что я встречу свидетеля моего такого похода и тот станет пялить на меня глаза, а еще хуже - рассказывать на ухо приятелю, постоянно косясь. Может я одержимая?
   Но это было уже даже хуже той истории. Да, я полоумная, да, нервы ни к черту. Но кот то?
   Кот не спал, но и не проявлял больше признаков беспокойства. Я прилегла, так и не отважившись выключить свет.
   И хотя это произошло за месяц до самих немыслимых происшествий, где-то в глубине души, я считала именно это началом большой катострофы.
  
   В октябре я встретила Его. Это был нехарактерный для меня мужчина. От него пахло дорогим одеколоном и благополучием.
   Я была на работе, я рухнула, как обычно, в вымышленный мир, забыв о реальном. Я знала, рабочее время уже окончено, но спешила дочитать главу.
   Меня отвлек чей-то голос. Я изумилась, но не оторвала взгляд от книги. У меня в заведении и днем-то не густо. А сегодня вообще один человек посетил, и то не нашел, того, что требовалось.
  -- Здравствуйте. У вас доктор Папюс есть?
   Меня сие возмутило, до потери робости.
   - Вам Практическую или Теоретическую? Или может Вас "Ключики Соломона" заинтересуют? Это квартальная библиотека, а не областная. Не думаю, что и в городской вы это отыщите. У нас советское наследие. - Я наконец дочитала и подняла глаза. И тут же собралась в обморок. Причем, так основательно, что еле совладала с собой. И постаралась не подать виду.
   Ну правда, он и не помнит-то, конечно же. А ты тут бледнеешь, как юная девственница. Сильно вы обращаете внимание на рожи из-за витрин, на вас заглядывающие?
   "Вот дура - заключила я, - а еще библиотекарь". И сказала:
   - Извините, такой литературы данная библиотека не содержит. И рабочий день уже окончен.
   "Милая и общительная, - похвалила я себя, - именно о таком мечтают все мужчины из полуночных фантазий. Браво! Ты мастер по отпугиванию окружающих"
   - Я вижу вы осведомлены в подобной литературе.
   Я обреченно вздохнула, понимая, что и сейчас скажу грубость:
   - Как Вы считаете? Я же библиотекарь.
   Он только улыбнулся, к моему удивлению:
   - В наше время профессия ничего не значит. Библиотекарь - не обязательно книжный червь.
   - А я и не червь. Я мамонт. Ископаемое.
   - Это почему?
   - А вот Вас, что повлекло к столь экзотическому и старинному способу добычи информации? Вы что к интернету доступа не имеете? Уж там гораздо проще добыть нужную вам информацию.
   - И распечатывать всю Кабаллу, или читать с монитора. Ты пробовала? Ладно, не важно. Собирайся, сходим куда-нибудь.
   Я от удивления потеряла дар речи. И чтоб не выглядеть окончательной идиоткой пожала плечами и пошла одеваться. Когда я вышла из зала к моему еще пущему удивлению незнакомец не испарился, не убежал и не умер от ожиданий. Зато я успокоила нервы и смогла поддерживать странную беседу.
   Небо не очень обрадовалось нашему под ним появлению. Оно швырнуло нам в лица мерзкую, холодную морось и пучки мокрых листьев. Я поежилась и спросила:
   - Вам, что так жизненно необходим доктор Папюс?
   - Да нет, я здесь в командировках бываю, в этот раз забыл взять книгу и стало немыслимо скучно. Решил сходить в библиотеку. Встретил тебя и... давай на ты?
   - Ты в гостиннице живешь? - Спросила я мысленно прикидывая месторасположение ближайшей и понимая, что по пути сюда от любой из них можно встретить несколько библиотек.
   - Да, с дурацким названием "Диана".
   - Может, какой-нибудь Диане оно и не кажется столь дурацким. - Сказав это, я подумала: "Тридцать тебе уже есть, коммандировка, интрижка, дома жена крестиком вышивает и в окно смотрит, и отряд детей поочередно гадится в памперсы". Меня аж передернуло от этой картинки.
   - Холодно? Давай в кафе зайдем, что-ли?
   - Давай, - сделала я самоотверженный поступок. Я ненавижу кафе, особенно прокуреные.
   - Ты куришь? - Он протянул мне сигарету.
   Я так на него покосилась, что он тут же спрятал сигарету в пачку, а пачку в карман.
   - Извини.
   - Ба! За что?
   - Да может тебя оскорбило это предложение?
   - Какое?
   - Закурить.
   - Я похожа на воспитанницу монастыря Урсулинок? Меня скорее обидело твое извинение. Это уже ни в какие ворота не лезет! Тоже мне непристойное предложение...
   - А о предложении кафе ты еще помнишь? - Спросил он, останавливаясь у входа в одно, имевшее достаточно скверную репутацию.
   - Теперь я вижу, что ты действительно не местный. Сюда можно зайти только если тебе в жизни и действительно очень скучно стало и охота погонять адреналин по венам.
   - Да?
   - Притон. Здесь каждую неделю драки, бывали и с летальным исходом.
   - На этой неделе, надеюсь, еще не было? Мне и в правду скучно, может зайдем?
   - А с чего ты взял, что мне настолько же скучно? - Ответила я вопросом на вопрос. Ох уж эти мужчины! Все бы им хвост распускать перед особью противоположного пола.
   - И действительно, авось и так не заскучаем.
   - Если ты на меня эти надежды полагаешь, то лучше было книжку взять. Доктор Папюс увлекательней.
   - Ты и сама, я вижу, как книжка.
   - Но прочесть меня вряд ли, кто сможет. Шрифт больно диковинный.
   - Ты интригуешь. Я буквоед.
   - В данном случае означает - ловелас, я так поняла. Я не гожусь в жертвы ловеласов. Не та книжка.
   - Равно, как и я в ловеласы.
   - Похвальная самокритика. А зовут-то тебя как, читатель?
   - Игорь. А тебя, библиотекарша?
   - Ольга.
   Мы замолчали, переваривая столь простую, новую информацию. Игорь? Что в имени тебе моем?
   - Давай сюда зайдем, я замерзла, а приличных заведений в округе не припомню.
   - Давай.
   Мы зашли в небольшое кафе, прикинутое под терем. В тереме было накурено, конечно же, но зато тепло. Моя тоненькая джинсовая курточка не предусматривала дальнейших походов.
   Нам предложили меню, которое меня мало соблазнило. Все же я выбрала мартини и фруктовый салат. И то и другое меня удивило качеством.
   Он пил коньяк, закусывая шоколадом. Мы не блистали желанием тратить много денег и вскоре официантки потеряли к нам интерес, поэтому я даже передумала пить кофе.
   Разговор не вязался. Обменявшись начальными колкостями, мы утихли, не зная, что еще сказать друг другу.
   - Может еще, что-то хочешь? Не стесняйся, я не настолько беден, как могу показаться.
   - Думаю, ты мне не кажешься. Но я не голодна. Закажи кофе.
   - Два кофе. - Он быстро выдернул официантку из водоворота посетителей. - Еще сто коньяка и сто мартини. Ты шоколад ешь?
   - Бери, если хочешь, - отмахнулась я. И присмотрелась, может действительно кажется. Нет, не кажется. Пожалуй. Милая физиономия. Люблю брюнетов.
   - А ты часто в витрины заглядываешь? - Неожиданно спросил он.
   - Имею дурную привычку. - Ответила я, сразу, как только смогла говорить. А я надеялась, что не помнит. Он пригласил-то, наверное, из любопытства. Или от скуки. Вместо книжки.
   - Да из любопытства. - Он, что мои мысли прочитал? - Но только не говори, что тебя это обидело. Любопытство - тот же интерес.
   - Нет, не тот, - я вошла в колею. Официантка как раз принесла заказ и равнодушно располагала его на столе с белой, холщевой скатертью. - Любопытство - сиюминутная блажь. Интерес - пожизненный двигатель сознания.
   - Что же, я не стану спорить. Если хочешь, уходи. - При этих словах официантка, ставившая последнюю чашку на стол, покосилась на мне я с плотоядным любопытством заядлой сплетницы. И легкой тенью злорадной улыбки. Негоже, мол таким мужчинам с такой серостью водиться. Я проигнорировала. Он заметил:
   - Я рекомендовал бы Вам, девушка следить непосредственно за своей работой, вы пролили кофе на скатерть, пытаясь ухватить сплетню, там, где ей неоткуда возникнуть. Вам вряд ли постижим смысл этого разговора.
   Официантка поджала губы и ушла.
   - Зачем ты ее обидел?
   - Чем? Не дав дослушать? Или лицезреть твой уход?
   - Мне уйти?
   - А ты хочешь этого?
   - Я уйду, если ты хочешь, удовлетворив твое любопытство. Тогда была тоже осень, но ранняя, я иногда впадаю в тоску в такие дни. Живу я одна. Друзей напрягать своими стенаниями я не желаю. Вот и брожу иногда, развлекая себя разглядыванием чужих лиц, витрин, городских пейзажей. Просто брожу, в принципе. Вот и подвернулся ты мне в такой день. Просто очередное лицо. Всё. Вопросы есть?
   - Да. Ты все лица запоминаешь?
   Тут я уже возмутилась. Какое самомнение!
   - Нет, ты особенный, - вспылила я, - ты это хотел услышать? Не обязательно было тратить деньги. Я и так бы сказала.
   Я встала и вышла, очередной раз, проклиная себя. Гордая? Дура просто. И что он тебе сделал плохого? Ну не возвращаться же? Одна радость - официантка получила свою сплетню. Ветер стегал меня, и поделом, сама не даю себе покоя. Я вдруг поняла, что уже начался ливень и шумит в водосточных трубах, барабанит по стеклам, шелестит по асфальту, приглушая мои шаги. Так я ухожу от того, к чему столько стремилась. И не обернусь? Нет, обернусь, не хватит гордости, развею последнюю надежду без следа. Я резко обернулась и почти уткнулась носом в его куртку. Тут же обомлев и охнув. Мне пришлось схватиться за его рукав, так как я чувствовала, что ноги подкашиваются. Он рассердился не на шутку:
   - Я что маньяк, по-твоему? Ты чего от меня бегаешь? Или я сказал, что хочу, чтоб ты ушла? Ну, скажи пока мол, скучный ты. Официантка возликовала дважды, во-первых, скандал удался, во-вторых, у меня не оказалось мелких денег, а сдачи ждать, как понимаешь, было некогда.
   - Черт - те что! Только не говори, что я тебе теперь должна. То тебя особенным назови, то скучным, я так могу в роль войти и так наобзывать.
   - Да ну? Интересно. Заметь! Не любопытно. Вот чего ты к словам придираешься? У меня сложилось впечатление, что ты как еж ощетинилась. Ты, что нападения ожидаешь? Я не монстр и коварных планов не вынашиваю по отношению к тебе.
   Я разом обмякла, сдалась:
   - Пошли, присядем, - я показала на остановку. Даже если я и поведу себя с ним сейчас иначе, все кончено. Я почувствовала близящийся припадок. - Нездоровится мне.
   - Что с тобой?
   - Ты действительно хочешь знать?
   - Хочу.
   - Тогда ты уже побежишь от меня, а я догонять не стану.
   - Я не такой пугливый как ты.
   - Хорошо. - Игорем, значит, тебя звали? Надо запомнить. Я решила, что лучше пусть уходит сейчас, если его это пугает. Дальше, только хуже и больнее. - Видишь ли, Игорь, через час - два я забьюсь в припадке. И перестану представлять интерес для мужчин.
   Он не побежал, конечно. Он долго думал.
   - Не эпилепсия, конечно? Ты бы не могла предугадать.
   - Нет. - Я слишком устала, близящийся приступ истощал мои нервы.
   - Что же?
   - Не знаю, диагноза верного нет. Никто не поставил. Последний поставленный - вялотекущая шизофрения.
   Он снова помолчал.
   - Что-то ты слишком спокойна и уравновешена для припадков именно этой болезни. Надо такси взять. Ты дома в такие минуты находишься?
   - Ты что собрался со мной ехать? - я не поверила своим ушам. Еще этого не хватало! Первый день знакомы, и он будет в моей болезни участвовать!
   - Только не надо все повторять. Я никуда бежать не собираюсь. У меня сводный брат страдал припадками. Я имею в этом опыт. Гостиница для подобных мероприятий не подходит. Нас тут же выгонят. Со скандалом. Я ничего не собираюсь у тебя воровать и уж тем более тебя насиловать.
   - Уж лучше ты меня отимеешь, чем будешь смотреть на это.
   - Я дерзнул бы...кхм, в последнем я точно поучаствую.
   Сказочная наглость! Я сдалась, у меня не осталось сил на споры. Меня била дрожь и от холода и от нервов. Дождь прекратился, но ветер и свинцовые, грязные сумерки вгоняли меня в ужасное состояние. Скоро мы ехали в такси по дороге, которую в нашем городе не очень почему-то спешили ремонтировать. Уютный салон старенькой волги согревал теплом, пахнущим бензином и пылью. Было почти спокойно. Он обнимал меня, прижимая к груди...
   В дом я почти ввалилась. Тепло и родной запах не тешили меня уже. Бобик предусмотрительно спрятался под сервант. Он чувствовал мои приступы. Мое тело уже крутили судороги. Дыхание прерывалось, я начинала всхлипывать. Я сорвала с себя куртку, спотыкаясь, сбросила ботинки, и все оборвалось...
   В этот раз я почувствовала сначала потерю сознания, что было уже само по себе феноменально, потом полет, кувырок... и я на кровати, рядом с не спящим мужчиной. Он смотрел на меня участливо. От чего мне стало тошно.
   - И часто так?
   - Как когда. Этой осенью часто.
   - Да, это странная осень. Это не та болезнь, от которой лечат врачи, Оля.
   - Я знаю. Считаешь меня одержимой? - Мне стало обидно, зря он так, даже переспав со мной нельзя было больше влезть мне в душу. А зачем привязываться к человеку, который здесь в командировке. И зачем ему я?
   - Зачем я тебе? - Ночью я не умею ни врать, ни утаивать.
   - Это слишком сложный вопрос на поверку. Ты предполагаешь чисто практический подход.
   - И все же?
   - Ты мне интересна.
   Я не стала больше спрашивать. Я решила использовать его здесь присутствие в своих целях, чтоб потом хоть вспомнить что было, кроме припадка.
   В конце концов, не каждый день со мной в постели, так нравящийся мне мужчина, так по родному, как-то пахнущий, с горячим плечом, на котором лежит моя голова. С прерывистым дыханием, с ласковыми и умелыми руками...
   Утро ворвалось в мою жизнь звоном посуды на кухне. Я не сразу поняла, что это означает. Потом, припоминая былой опыт сожительства, я поняла его природу. И сразу вспомнила, кто хозяйничает у меня на кухне. Наволновавшись вдоволь, я встала и пошла на шум.
   - Мне сегодня встречаться с человеком в десять. Уже полдевятого, а я здесь, помятый и несвежий.
   Я демонстративно принюхалась:
   - Нет, еще не прокис, только чуть подгулял.
   - Где у тебя сахар?
   Я спокойно взяла у него из под носа жестяную баночку из под кофе и открыла, там покоились остатки сахара.
   - А я думал это кофе. А где тогда кофе?
   - Закончился. Может чаю?
   - Можно и чаю. А где чай?
   - Я заварю, садись. Ты мне всю посуду перебьешь. Я, кстати, тоже на работу проспала. Основательно. Уже полчаса, как там должна быть.
   - Не уволят?
   - Нет, я могу и больничный взять. Может, никто и не хватится.
   - Что ты чувствуешь, когда близится приступ?
   Я присела, глянула в его глаза и спросила:
   - А можно не вспоминать?
   - Но ведь оно вернется. Снова и снова. Ты не хочешь от этого избавиться.
   - Ты врач?
   - Нет.
   - Игорь, меня лечили. Я не хочу лечиться больше. Так мне намного лучше. Наркотические сны куда хуже, тех, что бывают после припадков.
   - Понимаю, но это не совсем болезнь.
   - Что ты знаешь? - отмахнулась я. - Ты считаешь меня одержимой?
   - Не совсем. Это не напоминает тебе дурные предчувствия?
   Я как раз наливала чай в чашки. Я поставила чайник на стол, не щадя клеенки, села, на табуретку и уставилась на него.
   - Откуда ты знаешь?
   - Догадался.
   - Неубедительно.
   - Но, тем не менее, правда.
   - Давай об этом не сейчас. Ты ведь уходишь сейчас, так давай поговорим о чем-то приятном.
   - Я и вправду не только ухожу, но и уезжаю сегодня. Днем. Но я еще приеду сюда. И я приду.
   - Зачем? У тебя есть жена, там, где ты живешь?
   - Это называется - о приятном? Считай, что я разведен.
   - Поздравляю.
   - Ты тоже, я так полагаю.
   - Я тоже. Дважды разведена, ни разу не быв расписанной. Я и спросила-то потому что у меня был опыт встреч с женатым мужчиной. Он жил у меня по несколько дней и недель, а потом все равно неизменно возвращался к жене. Маета, которая слишком быстро наскучивает.
   - Со мной не соскучишься.
   Сомнительное обещание.
   - А по тебе?
  
   Сдуру и в спешке мы не обменялись телефонами. А он все не приезжал.
  
   Надпись на воротах Освенцима - "Каждому свое".
   Есть люди, порой не осознающие как много у них есть, притом, что они так мало осязают. Но никто не страдает избытком лишь одного блага - свободы. Никто не может считать себя человеком полноценным в плане этого великого нематериального блага. Но и не нужна свобода людям. Нет, право же! Ну, зачем дорогие вещи тем, кто не умеет ими пользоваться? Испортят. Все испортят.
   Нашу нынешнюю свободу сковывает цивилизованность. Но не стань ее и что? Будем ли мы свободными? Или найдем то, от чего находиться в зависимости? Много свободы, это уже зло, это уже жестокая самостоятельность для тех, кто не готов к персональным масштабным решениям.
   Что вы станете делать, если проблема станет не банальной, не той о которой сто раз писали в книгах, не той, о которой вы читали в статьях красивых журналов и смотрели на экранах своих телевизоров. А именно той неординарной...ведь все теряются, не так ли?
   Ну не нужна обывателю свобода. Ему нужен запрограммированный комфортный рай, мелкий вольготный мирок с тремя комнатами, микроволновой печью и стиральной машиной - автомат, чтоб иметь возможность впадать в вечернее оцепенение и не замечать бега жизни за окнами. Ну, откройте же глаза!
   На ваших окнах вянут цветы, а под ними вырубают деревья. Они проживают свою жизнь, а мы лишь созерцаем это привычное зрелище, не осознавая, что и наша жизнь тоже лишь вспышка - бурное цветение, плоды и медленная жухлая смерть. Готовы ли вы пожелтеть и осыпаться?
   И кто смотрит на наш молниеносный цикл от зиготы к исходу...
  

Глава 2 Ольга

Перед бурей.

   Одиноким одиноко,
   Вьюга только да осока.

И дорога не подруга

Однонога однорука.

Не дорога, а дорожка

От порога до окошка.

Одинока от печали.

Не ругали, не прощали.

Мне не надо, ради Бога

Ни заката, ни восхода

Мне бы снова хоть немного...

Хоть бы слово от порога.

В. Дркин.

   Этой осенью была еще одна интересная встреча. Мне иногда приходится ездить в Запорожье, по работе. Я, конечно же, приурочиваю к этому еще и собственные разнообразные интересы. Походы по магазинам, в областную библиотеку, к знакомым на улицу Леси Украинки. В этот раз знакомых не оказалось, а я опрометчиво рассчитывала у них переночевать. На последний автобус я опоздала. Нужно было отправляться на вокзал, ночью еще шли поезда в сторону Мелитополя. Я ненавижу Запорожье, честно признаться за его индустриальную направленность. На вокзал я отправилась пешком, дабы скоротать время, очередной поезд, насколько я помнила, должен был отправляться после десяти. Поход естественно вогнал меня в некий транс. Вид заводских стен, холод и ночь - три вещи которые меня деморализовали. Лучше было на трамвае поехать. Ночь почему-то казалась нереальной, как будто лишенной внутреннего наполнения. Просто людей почти не было в это время в этом районе и, казалось, все вымерли. Ночь, казалось, затаилась и шептала что-то недоброе.
   Я пришла на вокзал в состоянии упадка сил, и тут, к своему удивлению обнаружила некое возбуждение в массах. Кто-то ругался, кто-то осаждал окошко справочной. Люди гомонили. Отрывки фраз позволяли приблизительно сложить картину произошедшего. "Ну, надо же такие деньги за билеты дерут", "Это немыслимо! Управы на них нет!", "Никакого порядка, как уехать теперь?" По-моему или со связью что-то или... ну не все же компьютеры сразу поломались! Войдя в зал ожидания, я подсела к девушке увлеченно общающейся с собственным телефоном. Она и не заметила меня сразу, пальцы ее строчили по клавишам с невероятной скоростью, я тут же разочаровалась. Общения тут не сыщешь, она предпочтет виртуальных знакомых реальной незнакомке. Но все же я спросила:
   - Здравствуйте, а что произошло-то, не подскажете?
   - Здравствуйте, - ответила девушка, на миг, отрывая взгляд от телефона, чтоб глянуть на собеседника. Не впечатлившись, она уставилась на появившиеся слова на экране, тут же спрятав их от меня. Конечно же, я успела прочесть: "Не переживай, любимая, думаю, у них все наладится. ". Приятно когда тебя называют любимой, но лично я предпочла бы это слышать не от телефона. Я мимолетом подумала об Игоре, уже три недели прошло и никаких вестей. Наверное, и ждать уже не стоит. Жаль. Очень жаль.
   Девушка, наконец, оторвалась от телефона и заговорила:
   - Да у них фак какой-то со связью. Минут десять уже, как ни билеты не продают, ни поезда не ходят, говорят, что они остановились, так как отсутствие связи угрожает авариями.
   - Здорово. - Сказала я и поудобней уселась в кресле. Ночевать, наверное, придется на вокзале.
   Девушка уже снова щелкала клавишами с такой страстью, как будто занималась виртуальным сексом. Ничего так девушка, и для вполне земной любви сгодилась бы. Мне с моим наплевательским отношением к собственной внешности никогда не быть такой стильной и холенной. Я печально уставилась на свои коротко обстриженные ногти, да вероятно, я ей кажусь деревней задрипанной. Вещи ее были подобранны четко и со вкусом, если присмотреться, конечно, можно найти, что она далеко не идеальна, но все же, ведь идеальность в другом...
   Удлиненный овал лица, миндалевидная, слегка раскосая форма глаз, капризный рот. Но все же в ее облике читалась масть и харизма. Не моего круга человек, но сразу видно интересный бесспорно.
   Я достала из сумки книжку и мысленно исчезла из здания вокзала. Минут через пять девушка пробормотала:
   - Блин, надоело, сегодня просто какой то кошмар со связью творится, вот и нэт окончательно отрубился, и как всегда в самый не подходящий момент!
   Теперь уже я не могла уделить ей внимания.
   - О да Вы Брайдера и Чадовича читаете? - Заинтересованно произнесла она.
   Я ради такого случая оторвалась от книжки, и постаралась не повторять случая с Игорем, из множества ответов выбрала вопрос:
   - А Вам тоже нравятся их книги?
   - У меня их целая коллекция.
   - Приятно лицезреть человека не окончательно испорченного Интернетом. Давай, на ты. Мы же одного возраста.
   - Ты считаешь Интернет вредной вещью? Кстати если уж решили перейти на ты, меня Екатериной зовут, а лучше просто Кэт.
   - Я Ольга. Приятно познакомиться. Может Интернет вещь и полезная, но я этого почему-то оценить не могу. Наверное, по причине отсутствия доступа.
   - И чем же конкретно по твоему мнению он способен навредить?
   - Ты образы нормально воспринимаешь, - Девушка, не совсем понимая кивнула, - информация из нета по-моему как жидкая кашица для желудка, приятно переваривать, но когда привыкнешь, уже другую пищу кушать проблемно - запоры.
   - Доля правды в этом конечно есть, но не все так печально, все зависит от человека. Слабые люди всегда попадают в различные зависимости, так уж лучше в зависимость от Интернета чем от водки и наркотиков.
   - Любая зависимость одинаково вредна. От одной умирает тело, от другой мозг, от третьей душа. Большая разница? Я, кстати так и не решила, слабая я, или сильная.
   - Если человек сам стремится попасть в зависимость, то этого просто не избежать, хоть уничтожь Интернет, водку, наркотики, он все равно найдет от чего зависеть.
   - Да. И все мы зависим, в конечном счете. От разных вещей, зачастую даже не отдавая себе отчет в этом. Я ведь тоже зависима. От книг. Я абстрагируюсь от окружающего мира. Я осознаю это, но ничего не могу с этим поделать.
   - На мой взгляд, и не стоит с этим ничего делать, то, что ты осознаешь это уже победа, и если вдруг у тебя внезапно отберут возможность читать - ты помучаешься, но не умрешь.
   - Нет, не умру. Но и жизнь от этого утратит смысл и цвет. У меня больше ничего нет. Здесь, - я постучала по глянцевой обложке лежащей на коленях книжки, - мой мир, здесь мои друзья, любимые и приключения, а если оторвать взгляд, вокруг застоявшееся болото.
   Мы долго молчали. Потом разговаривали, то спорили, то соглашались друг с другом. Я редко так быстро схожусь в общении и получаю от него такое удовольствие. Было за полночь, а связи все не было. Люди мигрировали, то приходили, то уходили. Возмущенные и усталые покидали вокзал, вздыхая по нарушенным планам. Взволнованные приходили и осаждали справочное окошко, где измученная дежурная, покрытая красными пятнами от волнения и постоянно льющихся на нее ругательств, вяло отбрехивлась от напирающей толпы.
   Я подошла к окошку и предложила Новопассит.
   - Ложку я вымыла. Выпейте, вам сейчас дурно сделается.
   Девушка, приготовившаяся ругаться, огрызнулась:
   - Не нужен мне Ваш Новопассит.
   Я только улыбнулась с сомнением. Глаза у девушки были полубезумные, даже губы заметно пересохли.
   - Извините, давайте. - Упавшим голосом сказала девушка. Я протянула ей лекарство.
   - Ничего сама не понимаю, - пожаловалась она. Судя по бейджику, ее звали Лариса. - Все прут, всем что-то надо. Еще и хамят! Я что ли все поломала? А Дорошенко тоже молодец, послала меня на растерзание. Кассиров так тех вот сняли с рабочих мест.
   - Что никто ничего не говорит? - Аккуратно поинтересовалась я.
   - Да где там! Я так поняла они и сами там ничего не понимают. - Ее голос задрожал, похоже, что сейчас с ней нервный срыв приключится.
   - Да сколько можно! За вами же очередь! Стоят языком мелют! Мне тоже ехать надо! - Меня начали пинать за спиной.
   Я забрала успокаивающее и отошла.
   - Девушка, когда на Москву? У меня же мясо протухнет! Что же это такое? Творите непонятно что! Беспредел!!!
   Я услышала только три матерных слова из окошка и хлопок двери, сопровождаемый рыданиями. Опоздала я с успокаивающим.
   В здание ворвался запыхавшийся мужчина и, несмело окинув всех взором, спросил:
   - Кому на Киев? Набираю десять человек на маршрутное такси! Всего по сто гривен. К утру будем.
   Люди, неохотно шевелясь и прикидывая свои расходы, подтягивались к водителю. Естественно самые занятые, у многих есть неотложные дела, которые стоят потраченных денег.
   Я вернулась на изрядно утомившее меня место, Катя пыталась добиться связи от своего телефона:
   - Не выйдет, тут уже психоз массовый, - прокомментировала я. - Но ты же местная, чего торчишь здесь, шла бы спать, - позавидовала я.
   - Здесь всегда психоз, когда меньше когда больше, я привыкла. Мне посылку от матери у проводника забрать нужно, думала быстро справлюсь, а тут это. Если через час не придет поезд, поеду домой, пусть проводник радуется внезапно привалившей прибыли, хоть и в виде продуктов.
   - Да уж, не думаю, что они там как раз сейчас способны чему-то радоваться. Даже вкусным продуктам. Представь, что у них там твориться. Толпа людей посреди степи в остановившемся поезде.
   - Романтика, поле железная дорога, звезды, отдыхай - не хочу.
   - Ага, посмотрю я, как ты отреагируешь, если это именно тебя заденет. И не так примитивно, как нынче, а чем-нибудь более значимым.
   - Не думаю, что может случиться что-то более значительное, небольшие неполадки всегда случались. Я бы честно не нервничала, а расслабилась и получала удовольствие. Никогда не видела смысла нервничать по поводу того, что ты изменить все равно не сможешь, смысл?
   - Опять образно: когда-то у меня была причиняющая неудобства интимная связь. Я честно пыталась расслабиться и получать удовольствие. Потом поняла, что занимаюсь извращением. Нет, есть такие моменты, когда уже не до удовольствий. Может так произойти, что хрен расслабишься. - У меня начала всплывать белая пелена перед глазами, и волнение заставило кровь отхлынуть от лица и задрожать пальцы.
   - Я говорила о конкретной ситуации, ну смысл нервничать, застряв в поезде, не толкать же его по рельсам дружно до станции.- Катерина мельком взглянула в мою сторону, - Что с тобой? Бледная как привидение, я что-то не то сказала?
   - Я что-то не то почувствовала. Дай Бог, не припадок. Хотя, по-моему, - это дурное предчувствие. - Зал исчез, я не видела уже ничего, мне казалось, я проношусь над рельсами и нахожу повсюду поезда и паникующих в них пассажиров. Я закусила губу и попыталась вернуться. Открыла глаза и столкнулась с взглядом Катерины. Меня поразило (хотя, наверное, это было связано с моей отключкой) зрелище ее глаз. Я так и не поняла, что в тот момент в них мне показалось удивительным. Что-то с ней не то, подумала я, и тут же наваждение исчезло. - Ну, все, да здравствует дурдом.
   - Слушай ты в порядке? Может, поехали ко мне, переночуешь, а завтра утром, думаю, все наладится - тогда и поедешь домой.
   - Спасибо, все уже почти в порядке. Я так и живу. Так что мне не привыкать.
   - Так что за предчувствие, может расскажешь?
   - Перемен. Только перемен. Ты не обращай внимания. У меня просто крыша едет. Я уже в дурдоме лежала, - честно призналась я. - Мне кажется, мир умирает.
   - И как там в дурдоме? У меня довольно скверное отношение к подобным заведениям. Люди всегда боялись того, чего не понимали, вот и пытаются лечить, а ведь далеко не всегда пациенты нуждаются в этом лечении.
   - Я не люблю об этом говорить. Но все же кое-кого нужно лечить. Может и меня тоже. А раньше дурдом был еще и синонимом тюремных камер. До сих пор у нас не добились отсутствия сродства у этих заведений.
   - Если ты считаешь, что твое место в лечебнице, то где тогда мое?
   - Я даже не знаю, где мое место. Я уже совсем растерялась.
   - Я ненавижу окружающих меня людей, возможно, это прозвучит самоуверенно, но я хорошо разбираюсь в людях, и всегда чувствую фальшь. Я могу мило улыбаться им в лицо, но любить никогда. Я ненавижу город, в котором живу, хотя возможно, да не возможно, а скорее так оно и есть так было бы в любом другом месте. Ты говоришь, мир умирает? На мой взгляд, он уже давно умер, по крайней мере, большая его часть.
   - За что? Ты мне улыбаешься сейчас мило, кстати. За что тебе всех ненавидеть? Мне бы вот пора, но недосуг. Плевать я на всех хотела. Нет никого. Есть вымышленный мир. Но и там нам нет места.
   - Это сложно объяснить, вот ты ведь тоже не можешь сказать, откуда твои предчувствия, так же и у меня.
  
  
   Это была первая ласточка. Эта неразбериха со связью. Тогда еще никто ничего не понял. Грешили то на правительство, как обычно, то на "врагов - террористов" устроивших диверсию. Ну, скажите, какие на Украине террористы? Кляти москали? Правительство все объяснило неполадками со спутниковой связью и, хотя по этому поводу можно было бы задать массу вопросов, которые и задавались не раз в телевизионных и радио эфирах, в газетных интервью, все забыли. Слишком много мы обычно получали новостей, чтоб эта стала из ряда вон выходящей. Но я лично уверенна, что многие высокие лбы и недюжие умы чеcали в то время плеши над этой загадкой. Я очень обеспокоилась этим происшествием. Что-то подсказывало, что оно не последнее. Но время двигалось все так же и все в том же направлении.
   Меня от тяжких дум тоже отвлекли два неплохих события в моей жизни. Во-первых, мама прислала некоторую сумму денег, с которыми я еще не решила, что делать. По телефону она сказала: "Вдруг, не дай Бог, снова что, какие-нибудь перебои со связью, как я смогу тогда тебе помочь?". "Никак" - подумала я. Могут иногда возникать такие проблемы, при которых и деньги не помогут. Вчера, кстати, погас свет по всему югу Украины. На пять минут всего, но мелькнул и погас. Ничего страшного? Бывает? А вот я теперь увлеклась новостями. В Аргентине тоже такое было на прошлой неделе. И вся Аляска была обесточена на две минуты. В Китае тоже связь пропадала, но на пять минут всего. Списывают почему-то на сильные магнитные бури, нарушающие спутниковую связь, а там уже кто на что горазд. То преступная халатность, то сбой в системе. Эх, жаль, мало я технической литературы читала и физику не любила. А сейчас уже что-то неохота.
   А второе происшествие случилось, когда я решила вымести ворох листьев со двора. Давно пора было. Седьмое ноября на дворе! Я укутанная в старенькую курточку с оторванным карманом, отрешенно мела от порога к выходу со двора. Там меня уже ожидала старая перекошенная металлическая корзина. Небо было хмурым, и я спешила замести до начала дождя, который мог оказаться и снегом с учетом температуры воздуха.
   Стоит заметить, что дурак, живший в этом доме до нас с мамой, сделал ворота и забор ближе к дороге, чем в остальных дворах этой улицы. Видимо, он, таким образом, хотел предотвратить хождение пешеходов по тротуару (пешеходная дорожка была нагло урезана, выступавшим на метр забором), но пешеходы все так же благополучно передвигались, огибая преграду. Но этих трудностей прежнему хозяину показалось мало, и он насадил густой кустарник волчьей ягоды у въезда во двор. Мы ничего не меняли во дворе с момента въезда. Кустарник разросся. А к нам на машинах почти никто и не ездил.
   И именно поэтому я смогла порадоваться картине разбития старых деревянных ворот тоже не новой Митсубиси. Зрелище занимательное. Я так и застыла, как изваяние с веником в руках. А из машины матерясь, выбрался Игорь. Увидев меня, он замолчал. Попытки открыть калитку в нынешнем ее перекошенном положении вызвали заметное раздражение, но с полным отсутствием результата. Он перепрыгнул, через всю эту развалюху, в качестве ступеньки используя капот своей машины.
   - Я забыл взять твой номер, - вместо "здрасьте" услышала я.
   Он наклонился, чтобы поцеловать меня, от него пахнуло осенью и табаком. Я не смогла обижаться.
   Стою вот, как дура в испачканной большой куртке, и серой столетней шапке, да еще плюс ботинки савдеповских времен. Этакая царевна - сто лет ждала у окошка, припылилась. Лишь бы не отбросить коньки от восторга.
   Ворох недометенных листьев разносил по двору ветер, а мы делились новостями на кухне, устроив маленькую пирушку на двоих. У меня в доме было очень тепло и печь при этом мне не приходилось топить уже. С первых присланных мамой денег я по ее же завету провела газ. Правда хорошую надежную печь я не отважилась разрушать, и она стояла у меня как предмет мебели устеленная скатертью, на ней стояла ваза с яблоками. Яблоки периодически сгнивали, и я клала новые. Есть я их не очень люблю, но пахнут они здорово.
   Кухонька у меня маленькая, но уютная. Вообще-то я не аккуратистка, даже ленивая, пожалуй, но у меня порядок чисто по техническим причинам. Некому сорить. Мне иногда кажется, что у меня в доме даже пыль не садится.
   У нас на столе был милый натюрмортик. Сыр, колбаса, нарезка ветчины, я запекла курицу ради такого случая. Каберне совиньен? Мерло? Я сегодня увлеклась мадерой. Извините за несоответствие. Я вообще не отличаюсь изысканным вкусом, чего греха таить.
   Бобик мирно мурлыкал у меня на руках. Я рассказала о моей недавней поездке в Запорожье.
   - А я, если честно, о произошедшем узнал из утренних новостей.
   - Что ты думаешь об этом?
   - Ничего хорошего. В другой раз это может обернуться серьезными проблемами.
   - Думаешь, будет другой раз?
   - Все произошедшее однажды, может повториться и в будущем. Может, и не совсем верно я сказал, но к этому случаю применимо.
   - Мне почему-то кажется тоже, что можно ожидать и дальнейших сюрпризов. Слишком непокорные стихии мы пытаемся обуздать, возомнив себя царями природы.
   - Царей ведь тоже свергали. - Он усмехнулся. Я заметила почти неприметный шрам на его подбородке.
   - А тем более самозванцев. - Я подхватила идею.
   - Только не говори, что ты поклонница Дарвиновской теории.
   - Упаси Господи! Она так же несуразна, как и предполагаемые наши предки. Я более склонна к религии. Но верующей не могу себя назвать. Слишком я дерзка для этой роли.
   - Я заметил, - он явно намекал о нашем знакомстве.
   Я проигнорировала замечание:
   - Знаешь... мне сложно описать, то что я думаю по этому поводу. Или чувствую...Вот у меня во дворе старый асфальт, сквозь трещины в нем летом пробивается трава, через подгнившие половицы на кухне муравьи прокладывают дорогу. Деревья прорастают там, где человек до этого насаждал свой порядок. Бури и ураганы разрушают построенное его руками. И нас, вместе с нашими нелепыми вещами природа в один миг может низвергнуть в тартар, зарубцевав шрамы от нашего присутствия своими творениями. Сбросит, как лошадь зарвавшегося наездника. И зацветут на месте нас цветы, и оттого, что некому будет ими восхищаться и писать о них стихи они не станут ничуть хуже и некрасивей...
   - Может все же в этом твоем утопическом мире найдется место и для нас?
   - Не знаю. Возможно. Только если мы сумеем ко всему этому приспособиться, сосуществовать, а не властвовать.
  
  
   В этот раз он не снимал номер в гостинице, а поселился у меня. Я, естественно, поймала себя на мысли, что он, таким образом, экономит. И я нужна ему только как место жительства. Но потом мысленно же себя обругала, обозвав закомплексованной неудачницей.
   - Ты надолго? - спросила я.
   - Нет, всего на четыре дня.
   "Целая вечность, по сравнению с тем временем, которое мы провели вместе"
   - Приступы не повторялись?
   - Один я взяла под контроль, то есть предотвратила. И больше не было.
   - Ты умеешь их контролировать?
   - Не всегда, но домой добираться успеваю неизменно.
   - Расскажи мне о них побольше.
   Я рассказала. Его тоже заинтересовали другие проявления этой болезни, как то мои вылазки и случай с крышей. О муке я промолчала. Он считал их какими-то необычными способностями. А я лично не усматривала в происходящем никаких способностей, а лишь недостатки.
   Мы жили. Просыпаясь вместе, завтракали, болтали. Спешно собирались каждый по своим делам. Я дала ему вторую пару ключей и, приходя, заставала его дома. Возвращения приобрели смысл.
   Четыре дня пролетели, как и положено с сумасшедшей скоростью. Он наскоро отремонтировал ворота в последний день. Честно признаться, ремонт заключался в придании им вертикального положения, весьма шаткого, и калитка теперь открывалась очень плохо. Но меня это не волновало. Теперь мы обменялись номерами телефонов и могли звонить друг другу.
  
   Я удивлялась окружающему миру. Я выходила на улицу вливалась в осень и с изумлением понимала, что что-то не так. Мир становился другим. Я ощутила это всем своим исковерканным нутром. Мне было страшно. Я ничего не могла понять. Надо мной было то же небо, те же голые после первого заморозка деревья, те же горы неубранных листьев, та же вода в лужах. То же блеклое осеннее солнце освещало мое лицо и грело последним теплом. Те же прохожие куда-то спешили и топтали облака в лужах. И только воздух был накален словно статическим электричеством перед грозой. И где-то вдали набегали невидимые тени-тучи неведомого доселе лиха.
   А может это только во мне? Может, я окончательно сошла с ума?
   Лихо дало о себе знать во второй раз пятнадцатого. Мы разговаривали с Игорем по телефону. Он подарил мне мобильный, мне было сложно привыкнуть к этому чуду, и периодически еще путая клавиши, я постоянно нервничала. Связь оборвалась. Я попробовала набрать его номер. Безрезультатно. Причем я обнаружила, что сеть мой телефон вообще не находит. Тревога закралась в мою душу. Я сняла трубку стационарного телефона и набрала его мобильный номер. Там мне сказали: "Наш абонент на жаль не може прийняти ваш дзвiнок, зателефонуйте будь ласка пiзнiше" Волнение возросло, я положила трубку и стала искать его домашний номер. Меня опередил звонок:
   - Черт знает что. - Заверил Игорь. Дальше шум. Потом бормотание - Да что же это такое? - Опять шум.
   - Игорь! - позвала я. - Давай закругляться, авось наладится.
   - Странность какая-то! - Шипение, тишина - ...ка, целую.
   - Целую, - вздохнула я, в замолчавшую трубку.
   Я весь вечер терзала телефоны по очереди. Оба обреченно молчали. Я улеглась спать в двенадцать, но долго еще не могла уснуть. Я думала.
   Утром я проснулась с будильником отекшая, не выспавшаяся, прописала себе душ перед выходом. Тронула телефон - работает. Позвонила Марине - узнала, как дела посудачили об отсутствии связи.
   - Никогда такого не было! - Удивилась Марина.
   Не было.
   Я набрала Игорю сообщение, оно прошло. Через минуту он перезвонил:
   - Что это было, Игорь?
   - Жопа, - коротко, но ясно ответил он. Странно, но за эти дни я научилась его понимать, как будто мы жили вместе вечность.
   - И что теперь делать?
   - Ничего. Предлагаешь носиться по улицам и кричать об Апокалипсисе?
   - Мне это к лицу. А может я кликуша? - Предположила вдруг я.
   - Жопа ты. - Веско разубедил меня Игорь, - кликушами от тяжелого труда становятся. Ты не надорвалась там, случайно со своими книгами?
   - Мозги надорвала, - оправдалась я. - Сама знаю, что от тяжелого труда, у меня просто крыша едет.
   - Ты не обижайся только, дорогая, но чтобы чему-то съехать, надо чтобы это что-то было.
   - И на том спасибо. - Я не обижалась на подобные вещи. Я была не настолько ненормальной, чтоб не смеяться над собственными недостатками.
   - Слушай, а вдруг вот так и электричество и связь пропадет насовсем? - Впервые я рискнула вслух произнести это.
   - Даже если это случится, не думаю, что завтра. Не нервничай. И не к такому привыкнуть можно.
   - Умеешь ты приободрить.
   - К сожалению, я не могу, не покривив душой, полностью опровергнуть твое предположение. Поэтому говорю подходящее к этому случаю.
   - И что тогда?
   - Не настраивай себя на худшее, успокойся. Истерики тебе абсолютно не нужны.
   - Я далека от истерики, ладно не буду морочить тебе голову.
   - Пока, целую.
   - Целую.
   Но я настраивала себя именно на худшее. И пускай все окажется не так уж плохо, зато смогу вздохнуть с облегчением. Тем более, это худшее, я ощущала кожей. Новый припадок только убедил меня в этом.
   После него на утро двадцатого ноября я встала рано утром. Позвонив заведующей, я с чистой совестью взяла больничный. Деньги, присланные матерью, я не трогала до сих пор почти. И я пошла по магазинам за странными покупками. Сначала я купила в хозяйственном отделе три десятка свечей. Продавщица пыталась скрыть удивление, но я, решив оставаться сумасшедшей и дальше, сказала:
   - Мой Вам совет сделайте и сами то же. И перебирайтесь в частный дом.
   Она провела меня удивленным и сочувствующим взглядом. Почему я знаю, что она последует моему совету? Потом я купила себе пневматический пистолет, между прочим, абсолютно не зная как им пользоваться. Мне, конечно же, объяснили, но это не подействовало. На барахолке я обзавелась керосиновой лампой и... примусом! Вещей я себе не покупала. Для того, что я ожидала, мне вполне хватит и того, что есть. Потом я зашла в аптеку и накупила различных лекарств. Антибиотиков, анальгетиков, успокаивающего, естественно, бинтов, ваты и прочего. Аптекарь тоже мене поставила, скорее всего, старый диагноз. Потом я накупила консервов, круп и разной не быстро портящейся еды. Денег осталось мало, но мне было плевать, теперь я чувствовала себя чуточку спокойнее. Да и керосина я тоже купила. Все эти запасы я отвозила за несколько раз домой, образовав склад в подвале, вход в который, к моей радости был в доме. Из покупок я сомневалась только в пистолете, иногда даже посмеиваясь над собой, тоже мне Ворошиловский стрелок. Да я в упор слона не застрелю, а тем более из этого пугача. И почти сто баксов ухлопала на него!
   Но вечером мои сомнения развеялись, снова прекратилась связь, а в десять часов погас свет. Я сидела на кресле перед темным экраном телевизора со свечей и книгой, которая сейчас совсем не читалась и думала о том, что нас ждет. А вдруг на сей раз ничего не наладится? Что станет с городом? Что станет со мной? Как мы встретимся с Игорем? Что будет со всеми? Как люди будут выживать зимой в многоэтажных домах, лишенные света, тепла и воды и прочих удобств, столь незаменимых в нашем мире? Бобик сидел у меня на руках и тоже был встревожен. Коты очень чувствительны к разного рода катаклизмам.
   Свет появился в девять утра. И почти сразу возобновилась связь. Я была на работе, прикидывая, как мне бестолочи теперь купить угля. Об этом надо было в первую очередь позаботиться! Дров-то у меня гора в сарае, но ими не согреешься. А угля и полтонны не наберется и тот уже завален всяким хламом. А каково тем, кто живет в квартире? Сразу позвонил Игорь. С ним последнее время было вообще сложно связаться, почему-то. Я уже думала, что отступила на второй план, перед каким-нибудь новым увлечением.
   - Оль, привет, как ты?
   - Привет, насколько позволяют дурные предчувствия нормально.
   - Что снова было?
   - Да света всю ночь не было. В библиотеке, как на морском дне. Я и пальто не снимаю.
   - Да я не об этом...
   - Да, было.
   - Почему не позвонила?
   - А что это изменит? Или ты хронологию ведешь? И тебе не дозвонишься в последнее время.
   - Ну, да, связи не было, - ответил он мне моим же маразмом.
   - Нет, абонент по за зоною досяжности.
   - Так было надо.
   - Понимаю, я не устраиваю сцен, не подумай. Я и права-то на это не имею.
   - Оль, сейчас не до того. Извини, я резко с тобой говорил в прошлый раз. Ты была права. Запасись провиантом и свечами.
   - Я уже сделала это. Более того, я купила и кучу лекарств на всякий случай. Только уголь забыла. И теперь не за что особо. И бум, наверное. Не купишь теперь. - О пистолете я промолчала. Ведь грандиозно глупо было купить эту бессмыслицу вместо столь необходимого топлива.
   - Сегодня сильного бума не будет, скорее всего. Люди станут цепляться за надежду. Я вышлю денег сейчас же. После обеда уходи на фиг с работы, получай деньги в банке на твое имя и отвоевывай пару тон угля.
   - Ты хоть свои данные скажи и запиши мои паспортные, а то ничего не получится. - Мне стало смешно, я до сих пор знала лишь его имя.
   - Черемшин Игорь Владимирович, 1973 года рождения...
   Связь прервалась, но на сей раз от перегруженности линии. Люди пользовались вновь появившейся возможностью связаться с родными и знакомыми. Я только через час упорных попыток смогла отослать в сообщении: "Степнякова Ольга Васильевна, 1980г рождения, Паспорт выдан мелитопольским ГОУМВД в запорожской области 13 июля 1996г. Серия СА 852654" Позже уже шагая по улице взволнованного сегодня города, я получила: "Спасибо, Степнякова. Через час-два в Проминвесте. Целую" Это не "любимая", к сожалению, но все равно приятно.
   Боже, что же я в тебе искала? Что искала, когда нашла тебя? Как можно верить в то, что один человек заполнит огромную пустоту, в моей душе. Прости, что навязала тебе задачу непомерную. Прости. Мне иногда сдается, что ты не настоящий. Что ты - лишь плод моей больной фантазии.
  
   Каким должен быть конец света яркий и фееричный, либо мрачный и готичный? Отвечу - смерть принимает различные облики. Смерть тоже, каждому своя, это наша последняя индивидуальность. Красивая или безобразная? Ну, какая разница. Главное, какой была жизнь. И причем персонально для тебя. Хотя и это может обесцениться. Нет, со смертью жизнь не продолжается в воспоминаниях, в них продолжается смерть. Долгая агония и бесконечное сожаление.
   Не может быть вволю человека. Никогда не насытишься близостью. Никогда не будешь готов потерять близкого. Всегда останутся недообсужденные темы, дедовыпитый вместе чай, недокуренные сигареты, непрочитанные вместе книги...
   И вообще, мне порой кажется, что нет библейского конца света, просто для каждого его лично смерть и есть тот самый Армагеддон. То самое испытание, тот самый страшный суд.
  
   Критические же ситуации, как нельзя лучше подходят для того, чтобы характеризовать попавших в них людей. Тут же все маски прочь, и мы можем созерцать неприглядные рожицы.
  
  

Глава3 Ольга

Чертово чучело.

Любить не возможно всех...

К черту мне такой успех,

Улыбайся только своим...

Диана Арбенина.

   Пошел первый и обильный на удивление снег. Погода была такая, что хотелось забыть все предыдущие невзгоды и поверить в хорошее. Но уже не верилось. Хотя бы потому, что я решила купить еще свечей и обнаружила в отделе массу народа и все за свечами. Все та же продавщица, худенькая и миловидная с усталыми и нежными глазами, которые могут быть только у хорошей матери и жены, как раз шикая на толпу, проверяла накладную. Какой-то не в меру бойкий удалец преклонного возраста тыкал в нее десятью гривнами.
   - Девушка мне первому, я инвалид войны. Дайте мне сейчас, пожалуйста, у меня ноги болят стоять.
   - У всех болят, я тоже, может, ветеран труда! - Возмущалась бабка, в ветеранство которой по ее внешнему облику куда больше верилось, чем в инвалидность деда. Для отечественной он был слишком молод, для Афганской - стар. И вообще, как для инвалида, уж слишком румяно и упитанно выглядел этот боец. Хотя, кто знает? Я тоже с первого взгляда на шизофреничку не похожа.
   Девушка с показной терпеливостью промолвила:
   - Люди ведите себя спокойно, свечи уже закончились! Сейчас, накладные оформлю, товар приму и смогу торговать.
   - А мне мыло и порошок! - Кричала женщина в зеленом шерстяном пальто и сером берете.
   - Я не отпускаю, пока товар не приму! - отрезала продавщица.
   - Я свечи купила, - задушевно делилась женщина с соседкой по очереди, той самой ветераншей. - А вот хочу закупить мыла, порошку, а то мало ли чего будет-то.
   Бабка, сразу косившаяся на женщину злобно (еще бы сама она стояла в очереди после собеседницы) вдруг пустила слезу:
   - Я всю войну у станка... Голод пережила, двоих детей растила, муж на войне погиб, а теперь, что? Что мне на старости досталось? А они, - бабка явно имела в виду правительство, - жрут гады да на машинах ездют дорогих, по сто штук у них этих машин, дачи, дома за границей... Гады, все отобрали... Сталина сейчас надо...- второй подбородок бабки мелко затрясся, она высморкалась в грязный платок, тем самым, подавив накатившие спазмы рыданий.
   Безучастная к бабкиному горю, толпа загудела. Каждый жаловался на что-то свое. Кто-то выказывал ненаправленную агрессию. Кто-то тоже потребовал Сталина.
   Чем им Сталин поможет сейчас? А мыло и порошок действительно лучше купить.
   Продавщица, сердито поглядывавшая на толпу, отвлекавшую ее от серьезного дела, окончила подсчеты и увидела меня. Она переменилась в лице подошла и спросила:
   - Откуда вы знали?
   - Догадалась. - Ответила я.
   - Но как?
   Сказать ей о своих припадках? Дудки.
   - Приснилось.
   Зря я так. Продавщица с лица сошла. Сейчас люди уже готовы стали верить во что угодно. И скоро найдутся те, кто станет это использовать в своих целях.
   - Я пошутила, извините. - Поправилась я.
   Меня выручила толпа:
   - Ты чего еще своих знакомых без очереди обслуживать будешь? Я ветеран! Она молодая. Здоровая, пускай стоит. - Завопил инвалид, забыв, что он инвалид, что считалось в очереди еще круче.
   Убогое общество, где преимущество в толпе отдается инвалидам, которым нужно было позволить вообще избежать этих мытарств, путем нормального обслуживания и социальной помощи. И тем самым лишить нас душераздирающих сцен, в которых истинные инвалиды с печальными глазами от того, что им пришлось видеть раньше и приходится видеть сейчас и фальшивые, которые обычно громко кричат, сцепляются в современных бесконечных битвах за возможность добыть для себя кусочек блага. Проигрывают неизменно те, кто выиграл когда-то. Им досталась одна на всех победа. Остальную жизнь мы превратили в бесконечный проигрыш. И они отступают. Они устали они не бойцы больше. Я ненавижу эти ежедневные бои и не могу смотреть в глаза этим людям. Мне стыдно за нас. За то общество, которое они создали. За многорукую, многоротую толпу, безликую и лишенную души. Не надо грешить, бабушка, на правительство. Его не из инопланетян выбирают, и не из иноземцев, которых нас приучили винить во всех несчастьях. Я отказываюсь называть это цивилизованным обществом. Мы сгнили, сами того не заметив, поделом нам, пехотинцам очередей, партизанам кабинетов.
   Кабинеты еще один бич нашей системы. Мы огромный кусок своей жизни проводим под дверью. Если сложить все потраченные часы сотен, тысяч человек проведенные под кабинетом рядового чиновника получится, наверное, целая жизнь. Это та глобальная проблема, когда в одиночку никто не виноват, а вместе виноваты все, но каждый в отдельности не признает вины, спихивая ее на других. Нет, мне не жаль этот мир! Пусть идет в тартар, там ему и место.
   Но я гляжу на усталые лица пенсионеров, а в будний день именно они - бойцы, магазинов и учреждений. И мне их жаль. У кого из них есть шанс выжить в том, что нас ждет? Пожалуй, даже у того румяного инвалида шансов не много.
   Я видела, как продавщица отложила пачку свечей под прилавок. Какая савдепия! Очередь плавно подошла ко мне.
   Продавщица спросила только:
   - Сколько еще? - она тупо уставилась в коробку с мелочью.
   - Штук тридцать. И порошка две, а лучше три двухкилограммовых пачки, мыла десять брусков туалетного, и десять хозяйственного, чистящего две банки, любого, и моющего три.
   - Чего гребешь? - запротестовали из очереди. Я не ответила, по опыту зная, что любой ответ вызовет очередное нападение
   - Все? - спросила продавщица, полезшая под прилавок за отложенными свечами. А я то плохо подумала о ней. Думала, из-под полы будет торговать в три дорога.
   - Остальное, когда мародерство будет, натащим.
   Опять зря. Продавщица чуть в обморок не рухнула.
   - Будет?
   - Сколько? - спросила я. Не хватало еще в пророки записаться.
   Пакуя приобретения, я услышала в толпе интересные вещи, до того я не слышала таких речей. В принципе, до того они были лишь тупым возмущением. Оказывается, это произошло теперь во всем мире одновременно! Правительство молчит, как рыба. Заседают. Масса версий и ни одной правдоподобной. Магнитные бури! Только матерные слова на ум приходят. Эх, жаль, я физикой не увлекалась.
   Мне следовало бы оставить все мои неподъемные сумки где-то и не найдя лучшего решения, я отправилась на такси домой.
   - Скупляетесь? - поинтересовался таксист.
   Мое молчание он воспринял как положительный ответ.
   - А я тоже жену отправил с утра за покупками. Надо ж, такое твориться! Говорят, война будет мировая.
   - Когда? - рассеяно поинтересовалась я.
   Таксист найдя, наконец, благодарные уши, выдал следующее:
   - Я ж с утра работаю. Уже всего наслушался, говорят, мусульмане восстали и совершили диверсию.
   - Какую?
   Он махнул на меня непонятливую рукой:
   - Во время войны, что в первую очередь атакуют? Средства коммуникации. Вот арабы и задумали заговор, с помощью которого, если удастся, отрубят нам все возможности сообщения. Спутниковую связь, электричество. Говорят, заговор давно готовили. Что у них на каждой электростанции, замаскированные камикадзе.
   Это было такой околесицей, что я поспешила отмахнуться:
   - А себе они зачем погасили свет, чтоб никто не догадался?
   - Вот именно, они сейчас бдительность усыпят и атакуют нас, а все будут заняты совсем другими расследованиями. Мы будем не готовы и все! Капец! Нужно срочно мобилизоваться всем!
   Я представила себя в военной форме, причем размера на мой рост еще не придумали. Таких в армию не берут просто. Нет вру, берут, только за неимением лучшего. Стою я на плацу, форма висит на мне, а сапоги больше меня в два раза (у меня тридцать шестой размер) пистолет свой дурацкий в руке сжимаю и таперной сапаткой размахиваю грозно. Извини, шофер, я начала ржать. Он сердито на меня, строго так посмотрел и говорит:
   - Все вам хихоньки! А когда талибаны будут драть тебя на голой земле, и мужа твоего при тебе прирежут, кишки вон выпустят, не смешно будет.
   - Глупость вы несете, дяденька. Нет у людей таких средств, чтоб моментально всю систему энергоснабжения парализовать. И мужа у меня нет.
   - Ясно, что нет мужика. Это тебе с твоим куриным умом нет, а у них все есть. Или ты в их секретные планы и разработки посвящена? Или не парализована была система энергоснабжения этой ночью? - Дядя даже плевался на лобовое стекло.
   Я представила дворники изнутри и начала давить в себе смех, поджимая расплывающиеся губы. Нет, ну что интересно меня все сегодня пытаются обхамить? Что я сделала этому таксисту?
   - Но извольте, - продолжала я спорить. - А мотив? И средства. Без коммуникации современная война ни на что не годна, насколько я понимаю своими куриными мозгами.
   - Да, арабам плевать на все. Автомат в руки и пошел. Есть свет. Нет света. Есть связь, нет связи. Когда мозги куриные, ничего и понимать не следует, сиди себе да знай перед кем ноги расставлять.
   - На это тоже мозги нужны, чтоб знать, перед кем можно расставлять. И что говорить кому. Базар фильтровать - взбесилась я. - А вы похлеще любого талибана. Во всяком случае, ни один талибан еще не рисовал таких картин насилия с моим участием, и не изливал такой ненависти на постороннюю особь женского пола, причем своей же народности. - В душе я понимала, что зря это все говорю, но уняться уже не могла. - Тебе, дядька, что жена не дает, что ты на молодых девиц отрываешься?
   - Надо ты мне больно! Чучело чертово!
   - Останови машину. - Потребовала я. Меня трясло, я конечно не благородная девица, но это уже через чур.
   - Бабки гони! Сразу! Двадцать гривен.
   - Да ты не головой о телевизор, случайно стукнутый? Тебя мусульмане не добили? Тут на десять от силы проехали.
   Он ударил по тормозам. Блин, ну я же и так догадывалась, что он афганец, ну зачем? Сумки бросать жалко, а так далеко не убежишь. Навешает он мне сейчас. Я выскочила из машины, выволакивая следом поклажу. Дядька тоже выскочил. И я применила старинный метод, который, кстати, используют даже низшие формы жизни, то бишь, запугивание.
   - Ты охренел совсем? Ты думаешь тебя найти тяжело? - Я уже откровенно бегала от него вокруг машины. - Или раз у меня мужа нет, по морде тебе некому дать? Наоборот как раз! - Дядька к моему разочарованию не унимался. - Тебя с говном смешают. И талибаны не понадобятся. - И я сделала вид, что пытаюсь набрать чей-то номер на мобильном. Вот спасибо, Игорь - ценный подарок.
   Дядька то ли прислушался, то ли устал, но приостановился, пнул напоследок мои пакеты и из машины крикнул:
   - Плати, давай!
   Я скрутила убедительный кукиш:
   - Ты за все, что здесь наговорил, меня всю жизнь возить будешь бесплатно и ноги перед выходом из твоей вонючки облизывать. Моли Бога, чтоб я остыла до его прихода.
   Машина удалилась, но мне казалось, что до меня еще доносятся проклятия и маты посыпавшиеся мне вслед.
  
   Меня еще какое-то время трясло. Я выпила успокаивающее и прилегла. Позвонил Игорь:
   - Ну что, получила?
   - Нет еще.
   - А что с голосом?
   - Ничего.
   - Что случилось?
   - Да мелочи, люди агрессивные сейчас. С дядькой в такси поругалась.
   - Сильно поругалась?
   - Ага.
   - А по поводу?
   - Без повода. Сейчас все считают, что знают почему все происходит и слишком не терпят противоположных точек зрения.
   - И нужно было тебе свою точку зрения мужику в такси высказывать?
   - Это не я. Это он. Я просто попыталась ее опровергнуть, уж больно смешная была. Но меня обозвали всякими словами нехорошими и пришлось еще долго бегать потом.
   - Я представляю. Что же за теория такая стоящая?
   - А, это все происки мусульман. Диверсия. Загримированные камикадзе на электростанциях.
   Он засмеялся. Мы еще какое-то время шутили по этому поводу. Потом он серьезно уже сказал:
   - Пожалуйста получи деньги и реши проблеммы с углем. И, я прошу, ни с кем больше посторонним ни о чем таком не разговаривай. Люди нервные. В следующий раз можешь не убежать.
   - Зато я на такси бесплатно проехала, - успокоила я. Но не уверенна, что он сейчас меня понял.
  
   Дальше я сжалась в комок, постаравшись стать неприметной. Хватит нервотрепки! Пусть никто и незнает, что я существую. Я лучше тенью проплыву по улицам не привлекая ничьего внимания. Мне в банк.
   В банке я напоролась на очередной бум. Люди спешили снять свои вклады, не доверяя правительству более сбережения и накопления. Многие пытались из за границы хоть как то помочь своим менее устроеным родственникам. Я проскользнула на освободившийся стул и расскрыла книгу. Гори все алым пламенем. Я устала от толпы. Я вообще не люблю больших скоплений народа. А сегодня не день, а дурдом какой-то.
  
   За углем я пришла перед самим закрытием. И к удивлению не обнаружила очереди. Во-первых все разумные люди, топящие по старинке печи или имевшие угольные котлы, заготовили уголь заранее. Во- вторых те, кто не заготовил не сделали этого, скорее всего по причине финансовых трудностей. А такие трудности, само собой не решаются за один день. И третий фактор был просто дороговизна угля в нашей теплосети. Люди, привыкшие на всем экономить, направлялись, конечно же, сразу в другие места к частным торговцам. Но апогеем сегодняшнего дня оказалось то, что мне отказались заносить уголь в сарай. Я умоляла, потрясала деньгами, но водитель только отпирался.
   - У меня еще гора дел. Я с радостью бы, но меня дома ждут.
   Я сдалась, но не окончательно. Через пару домов от меня жили убогие пьяницы, семья Пушкарей. Они могут взяться, если не совсем сейчас пьяны, все же вечер уже. Самой мне долго эту двухтонную гору таскать придется.
   Пушкари оказались на месте, хоть и довольно невменяемы.
   - Я хотела, чтоб вы мне уголь перенесли. Я заплачу.
   - Та куды, ночь на дворе!
   - Я заплачу.
   - А скикы?
   Я задумалась, пожадничаю, буду сама таскать.
   - Тридцать.
   - То сама носи.
   - Пятьдесят.
   Они засобирались. Их четыре человека: мать, отец и сын с семнадцатилетней невесткой, имевшей за спиной опыт зрелой женщины.
   Я не переставала дивиться. Через час эти упитые и грязные, плохо одетые работяги перетаскали весь уголь. Я на радостях собрала им еще и сумку с едой и отправила восвояси.
   Потом повесила на добротный сарай большой замок, от Пушкарей же. С них станется. Вот у кого все шансы выжить в любых условиях. Они прошлую зиму в холодном доме пережили, без света и с выбитой рамой. А летом они уходят на поля к корейцам. Там они, в меру работая, не в меру пьют, обогащают кого-то, сами все глубже уходя в грязь. Вот кому абсолютно плевать на катаклизмы.
  
   - Ты как? - интересовался Игорь вечером. Сегодня его было много. Сказались, видимо, волнения.
   - Ни с кем больше не ругалась.
   - Похвально.
   - А ты как?
   - Я ничего. Я в квартире живу, так что уголь для меня предмет бессмысленный.
   - Ясно. Что готовимся к худшему?
   - Может и не будет худшего, просто страхуемся. На всякий случай.
   В этот вечер раздался еще один звонок. Я сидела с ногами в кресле и под мерное бормотание телевизора пыталась читать с чашкой горячего чая в руках. Я издергалась за сегодня. Звонок, дребезжащий и назойливый, испугал меня, и я пролила чай на книгу, от чего страница сморщилась, посерела и стала пускать струйки пара. Вадик меня убьет.
   - Алло, - сказала я, отложив книгу.
   - Привет, Оль.
   Я замолчала, меняя у себя в памяти слайды знакомых лиц и соотнося с каждым услышанный голос. Не соотнесла и спросила:
   - Привет, а извини, кто это?
   - Это Катерина. - И на мое повторившееся молчание добавила, - На вокзале в Запорожье помнишь? В первый раз, когда связи не стало.
   - А! Кэт, прости, я забыла.
   Не мудрено - мы ни разу не созванивались. Сколько таких знакомых сгинуло в недрах записной книжки! А Катя позвонила таки.
   - Я вот по какому поводу, помнишь то, о чем мы говорили тогда вечером?
   - Не обо всем, конечно, но полагаю, о том, что тебя сейчас интересует, помню. - Конечно, кто бы стал мне звонить без повода. Только я вот далеко не источник информации, мало чего я смогу здесь подсказать.
   - Я просто хотела узнать как у вас сейчас обстановка? У нас...- Катя замолчала, она не смогла быстро и коротко определить, что у них.
   - Я понимаю, пожалуй, то же что и у нас. Ты не знаешь сейчас что, и твой рациональный ум не дает тебе убедительных подсказок. Только мой повернутый рассудок не намного полезней здесь.
   - Я в последнее время уже ничего не могу понять, хоть и прилагала усилия. Но из тех крупиц информации, причем добытой сомнительным путем, все же не получается полной картины. Откуда ты могла знать еще тогда, когда все было почти в порядке, что это только начало?
   Хороший вопрос. Ну что мне ей сказать. Что я припадочная?
   - У меня припадки. Я не знаю, как тебе объяснить, то, как я их соотношу с происходящим. И чувство какое-то. Вот ты скажи, как животные чувствуют бурю?
   - Я никогда не верила во все эти штучки, экстрасенсы и гадалки для меня сплошные шарлатаны, но сейчас я впервые готова поверить во все что угодно. Тем более, что как бы глупо не звучали слова о предчувствии, намного глупее то, чему нас пытаются заставить поверить. Я то знаю, как работают СМИ, саму заставляют такую муть писать.
   - Муть? Ну-ну то-то меня тошнит и мутит нынче от средств массовой информации. В общем, мы обе владеем крупицами информации, только ты живой и современной, а я мертвой и возможно, так, же кем-то искаженной, как искажаешь ее сейчас ты в своих статьях. - Проблема Кати, в том, что она пытается найти логику там, где ей нет места, но разубеждать ее в логике вещей не мне и не сейчас во всяком случае. Ну, кто мне поверит, что солнце станет двигаться в другую сторону, а мир вокруг перестанет быть знакомым и привычным. - Кать, - Я забыла, что она не любит, когда ее так называют, - Ну, разве ты готова верить моему бреду?
   - Бред, это то, что во всем виноваты рабочие электростанций, или диверсанты, им бы только виноватых искать. Ты права, я предпочитаю верить логически обоснованным вещам, но и твои видения тоже вполне можно логически обосновать. При всем моем скепсисе, я признаю, что есть такие вещи, которые объяснить с помощью науки невозможно, а именно происходящее, похоже, не подходит под какие либо научные объяснения.
   - Я на досуге обязательно послушаю, как логически ты сможешь объяснить мои припадки, куча плешивых лбов не смогли сказать ничего кроме пары, нет пары десятков затертых диагнозов. А вообще, я считаю, что никто, ни один человек в этом мире не знает ответа, и объяснения всему. Просто его нет. - Мне хотелось сейчас, очень хотелось поделиться своей страшной догадкой, о которой я и думать даже боялась.
   - То, что все изменится, я уже практически уверенна, вопрос лишь в том, насколько далеко это зайдет, и не вымрем ли мы как динозавры?
   - Насколько? Я кожей чувствую смерть вокруг, но не могу ее объяснить, это не то, когда ощущаешь скорую потерю своего близкого. Смерть, какая-то другая, она не вызывает волнения, она...вызывает обреченное ожидание, столь отрешенное, что осознаешь ее неизбежность.
   - Ты пугаешь меня. Думаешь все настолько плохо? Я осознаю, что если все так и будет продолжаться, то не избежать больших потерь, многие погибнут, но вспомни, как выживали наши предки. В первобытных условиях, с какими стихиями сталкивались, но выжили.
   Я не удержалась от смеха.
   - Извини, как представлю тебя в набедренной повязке из шкурки свежеубитого бультерьера... Мы не предки. Мы потомки. И привыкли к горячим ванным, кофе по утрам сводке новостей по телевизору,... да и. Не та смерть. Совсем не та. Какая-то не человеческая а.. ну не знаю, как сказать, все умрет, не все, а всё.
   - И, что делать? Не ложиться же на кровать и умирать, жить то хочется, как ни крути. Я не склонна к суициду, и знаю, что так просто не смогу смирится. Смирение уже само по себе смерть.
   Сладкое слово "суицид". Как объяснить ей, что я чувствую все иначе?
   - Нет, не смириться, а выживать. Может поэтому мне проще? Я привыкла выживать. Видишь ли, я всю жизнь карабкалась. Мне иногда казалось, что мое сознание пытается убить мое тело. Причем придется выживать, не оборачиваясь назад для какой-либо жалости, даже к себе. Но не обращай, наверное, внимания, это бред безумной тетки.
   - Как ни странно, но мне знакомо то о чем ты говоришь. Привычка выживать выработанная с годами, но все люди разные, и бороться за выживание приходится по-разному. Я никогда не боролась с собой, я не жажду признания, и того чтобы меня приняло общество, я просто хотела жить, чтобы меня не трогали. Но как оказалось, для этого пришлось объявить войну всем.
   Меня вдруг посетило чувство ревности по отношению к собственному несчастью. Нет, у меня оно самое несчастное. Ну, откуда вам знать, как это выворачивать себе руки в запертой комнате и мечтать только об одном, не о признании, не об обществе, только чтоб кто-то был не безразличен ко мне такой.
   - Кать, я не знаю, как нужно будет выживать. Бомжам наверно проще всех. Только вот в квартирах скоро станет жить невозможно.
   - Уже можно сказать не сладко, я с недавнего времени перебралась в редакцию, у нас тут своеобразная коммунальная квартира. Сухо, тепло и мухи не кусают, что еще надо?
   - Зима просто, меня тоже не кусают. Не знаю как тебе там в твоей коммуналке, но если вдруг надумаешь, приезжай ко мне, у меня много места. Если ты меня не боишься, конечно.
   - Я пока просто не вижу смысла, но спасибо за предложение. Честно скажу, думала легче станет после разговора с тобой, а теперь еще хуже, последние надежды рушатся. Боюсь, я действительно боюсь, но не тебя, а того, что происходит.
   - Тогда хуже, потому, что меня бы ты могла избежать, в отличие от того, что происходит. А я вот не боюсь будущего. Я боюсь себя.
   - Ну ладно Оль, было приятно поговорить, я надеюсь не в последний раз, но работа ждет, удачи, и не падай духом.
   - Тебе того же. Жаль, что не оправдала твоих надежд. Пока.
   Да уж нашла к кому обращаться за надеждой. У меня их полное в наличии отсутствие. Безнадега.
  
  
   Все замерло. Люди успокоились. Настала зима. Она пришла немыслимыми снегами, которых давно не было в наших краях. Морозы крепчали. Периодически из-за снежных завалов было сложно добраться на работу. Но ничего больше не происходило. Люди трепетали, вспоминали, как кошмар. И было что. В ночь двадцатого ноября разбилось пять самолетов в разных уголках мира. Столкнулись поезда в Канаде, Панаме, России, Перу, ЮАР и т.д. Всего 36 аварий. Пожары на химическом и Сталелитейном заводе. В шахтах остались тысячи рабочих. Многочисленные жертвы по причине не работы дренажной и аэрационной систем. И так далее, и так далее. Правда, в некоторых уголках мира энергоснабжение восстановилось уже через пару часов, а связь возобновилась первой в Бейруте через три часа после глобального отключения. Дольше всего пребывали без этих благ люди Японии и южной части Мальты. Они смогли жить полноценной для современного человека жизнью только в двенадцать часов двадцать первого ноября. Никакой системы не смогли пронаблюдать не то что рядовые граждане, но и ученные всех стран и даже всякие там медиумы и шарлатаны терялись не зная, что пророчить. Не портить же себе репутацию опрометчивыми заявлениями, а уверенности никакой, равно как и осведомленности. Вот так, просто электрический ток, направлявшийся по проводам от электростанций затерялся по дороге, причем неизвестно, где и как. Никакие подстанции и трансформаторы его уже не получили. Что должно было произойти, чтобы это случилось и куда же все-таки девались все эти киловатты? Те, кто хоть что-то знал - молчали. Все надеялись, что этот сбой больше не повторится. Роптали, шептались, но жили дальше. Различные религиозные секты вещали о близящемся конце света. Конечно же, произошедшее добавило им слушателей. А я ждала.
  
   Меня стала чаще навещать Маринка с детьми, их у нее было двое, мальчик Вася, двенадцати лет и дочь Людочка - семилетняя умница. Я всегда глядя на ее отлаженную и очевидно удавшуюся супружескую жизнь в глубине души жалела о том, что мне этого не дано.
   Она тоже переживала и не успокаивалась по поводу всех событий ушедшей осени. Сегодня она принесла дурную новость о себе.
   - Побудь с детьми, Олечка, я иду на собрание и не хочу, чтоб муж знал. Ты же знаешь, он у меня такой консервативный.
   - Побуду, без проблем. А что за собрание? В школе?
   - Нет, - Маринка некомфортно поежилась, ей было вроде как неловко сейчас об этом рассказывать. Тут же во мне промелькнула догадка. - У нас знакомая пошла в общество Вестников Апокалипсиса. И меня пригласила, говорит, там очень много о происходящем говорят. И хоть кто-то толково все объясняет.
   "Еще бы" - подумала я. Уж кто-кто, а фанатики всегда умели все толково объяснить. А вроде такая умная женщина - Марина, и вдруг Вестники Апокалипсиса. Запоздали вестнички с вестями.
   - Что же иди, я надеюсь, они тебя разочаруют.
   Искренне надеюсь.
   Вот и дождались! Стервятники пожаловали. Интересно, что они там вещают?
  
   Зима удалась морозная. Я не помню таких в этих краях. С начала декабря почти постоянно лежал снег. Одиннадцатого декабря началась оттепель. Температура воздуха вдруг поднялась до плюс пяти. С крыш потекли струйки воды, солнце светило по-весеннему ярко и весело. Это было для меня толчком. Я подсчитала сбережения оставшиеся от маминой и Игоря помощи и пошла, докупать всяческие запасы. Мой подвал хранил теперь разнообразные крупы. Овощи я заготовила еще с осени. Закаток у меня было не много, но я и не любила их, если честно. Из всех предпочитаю только айвовое варенье и разные компоты. Сахар, консервы, чай и кофе. Я чуть не забыла заготовить спички. Благо они стоят не дорого. И уж что-что, а подобные запасы можно сделать и при отсутствии свободных денег, с которым я, наконец, столкнулась. Стоило помнить о том, что мне нужно жить как-то и сейчас. Запасы трогать не хотелось. Был выходной, и я могла посвятить день своим делам. К обеду я уже довольная собой направлялась домой. Нужно еще выбраться к Вадику и отдать книги, а заодно и взять что-нибудь почитать. Я не была уверенна, что решусь на этот поступок. Даже пускай на улице очень тепло, и я даже распахнула пальто. Увешанной сумками мне было очень жарко. Но живу я на краю географии. На самой что ни на есть городской окраине. Вокруг моего жилья пара старушечьих хаток, пара алкашьих и несколько развалюх. А дальше только посадка да поле. Вика шутит, что я скорее в селе живу, чем в городе. И называет это место выселками. Я не отрицаю. Зато никаких машин под окнами, шума людных улиц и гулянок молодежи по ночам. В маршрутное такси ввалилась молодая женщина с ярким пакетом в руке, и заявила:
   - Снова это!
   Люди не поняли, у меня же сердце сжалось.
   - Что? - недовольно спросил водитель.
   - Света нет.
   - Да погасили, наверное. Мало, что у нас может быть? В уже пуганные, до того свет не гасили никогда что ли?
   - Гасили! И связь пропадала! Помните? И сейчас такое же. - Женщина явно обиделась, выказанному недоверию. Она надула свои полные крашенные губки и уставилась в окно.
   Водитель растеряно притормозил у не работавшего светофора. А я глянула на экран мобильного - "Поиск сети". Весело. А мне на еще одну маршрутку. Мне нестерпимо захотелось домой, закрыться и сидеть с чашкой чая в любимом кресле, изо всех сил пытаясь читать, в тот момент, когда мысли разбредаются, не тешат ничуть и бередят душу. Где же Игорь? Он мало звонил последнее время. И не приезжал больше. Как можно так привязаться к человеку, с которым так мало знаком? Просто все то время, пока я жила одна, вспоминая лицо в витрине, я делилась именно с ним своими переживаниями и страхами, равно как и мелкими радостями. Он незримо присутствовал в моей жизни очень давно.
  
   Вечер был долгим и сумрачным, я из экономии зажгла одну свечу и вглядывалась в мелкий шрифт книги. Снова начался мороз и в результате с крыш повисли угрожающе огромные сосульки, а дороги и улицы превратились в сплошной каток. Я сегодня впервые топила печь, добрых два часа потратив только на то, чтобы вытрусить сажу, потом пришлось еще лезть на скользкую крышу и проверять дымоход, в котором, как оказалось, застряла дохлая ворона. Спустя час у меня обледенили руки, и меня стошнило, когда от полуразложившейся вороны отвалилось крыло, и я во всех прелестях могла созерцать замерзших опарышей. Но все же смастеренный мною из проволоки крюк возымел действие и труп несчастной птицы полетел в огород к Сучку - еще одному алкашу нашей округи. Только этот в отличие от Пушкарей был и вовсе полуразложившийся. Я не была уверенна, что он сможет перезимовать. Кстати, теперь свою всеобъемлющую жалость следует засунуть подальше и стать полной эгоисткой. Иначе вскоре у меня будет не дом, а миссия - пристанище всех сирых и обиженных, где я и сама не смогу себе места найти. Но мне страшно думать о том, что люди станут умирать просто на улицах и я не смогу помочь им.
   Сейчас в доме сильно пахнет дымом, но печь все же горит, даря столь редкое сегодня в городе тепло. Полчаса назад я глянула на висящий за окном термометр. Минус десять. Кому-то сегодня будет очень холодно. Как там Игорь? Думаю, не замерзнет, мужик здоровый, хоть и худой.
   Я, наконец, смогла хоть немного вникнуть в сюжет, когда в дверь постучали. Сердце мое заколотилось, кто? Я глянула на часы. Без десяти девять.
   За дверью стоял замерзший Василек. Сердце мое екнуло еще раз:
   - Вась, что стряслось?
   - Ничего страшного, я в гости.
   - Заходи, раздевайся. - Я помогла ему снять курточку - пуховик. Провела на кухню, - Кушать хочешь?
   - А что у тебя?
   - Есть яйца, сейчас нажарю, ты же знаешь, я холостяк и редко готовлю что-нибудь для себя. Есть сосиски - могу отварить, хотя честно сказать дрянные они. Есть масло, и печенье к чаю.
   - Давай все - главное горячее, а у нас сегодня сухой паек. - Я вспомнила - у них только газовое отопление, а газа как раз и нет сегодня.
   Я готовила нехитрую снедь, говорящую обо мне как о хозяйке только отрицательные вещи:
   - А теперь честно, что стряслось? - Я обернулась к Васе и посмотрела, как могла строго.
   - Родители поругались.
   - Из-за чего?
   - Из-за этого идиотского общества. Часов в пять пришла чума какая-то и говорит: "О близок, близок конец наш!". Говорит "Иди сестра на собрание, и себя спасешь и семье поможешь" Папа тут возмутился, говорит: "А что, если семья - против". Она только так тихо, улыбаясь, как полудурок: "Верой одного все спасетесь. В этот тяжелый час, когда сын восстанет на отца, а брат на брата..." Короче, не запомнил я. Несла бред какой-то о страшном суде. И мама собралась и пошла. Она боится очень. И за нас особенно. А отец рассердился и сказал, чтоб она там и оставалась.
   - Вернется, не переживай. Помирятся.
   - Ты не понимаешь. Мама никогда бы не стала связываться раньше с такими.
   - Она боится, Вась. Она ищет хоть какую-то поддержку и надежду не вини ее.
   - Почему же ты тогда не ищешь?
   - Я, Вась... - Я не сразу нашлась, что ответить, чтобы мальчик меня понял. - У меня нет никого, мне не за кого бояться. Кроме себя. А свою жизнь я не очень ценю. Не то, чтобы жить не хотелось, но и терять особо нечего.
   - А мы, друзья, ты за нас тоже не боишься?
   - Боюсь.
   - Но к Апокалипсисам не ходишь.
   - Я понимаю, что ничего не могу сделать, а хождение в подобные организации, ворует у меня свободное время, которое я с удовольствием посвящу, чему-нибудь поприятней, и остатки рассудка тоже не тяжело растерять там.
   - Так объясни ей! Пожалуйста.
   - Я попробую.
   Через час сытый отогревшийся Василек засобирался домой. Я не очень хотела его отпускать, все же обстановка в городе стремная. И в прошлый раз без света обворовали два магазина в городе, правда менты были на каждом углу. Вот кому досталось. Но Василек настаивал, родители мол будут волноваться сильно. Раньше надо было думать о родителях. А теперь в десять часов вечера темные улицы грозят неведомыми опасностями. Я вышла провожать Василька, с трудом расставшись с теплом родных комнат.
   Наш местный магазинчик выносили. Нагло в открытую, местные же пьяницы. Я, увидев, затормозила, обхватила в кармане рукоятку бесполезного пистолета. Схватила Василька за руку и прошептала на ухо:
   - А теперь пока нас не увидели, собираемся, и по-над заборчиками валим домой. Хватит приключений.
   - Родители будут волноваться.
   - А я уже волнуюсь. Пошли.
   Мы свернули к заборчикам, благо темень была - хоть глаз выколи. Тяжелые снежные тучи укрыли небо. Василек поскользнулся и шлепнулся, я подхватила его и быстро поволокла под забор. Там нас ожидала неприятность, которой я не предположила. Огромная кавказская овчарка из-за ограды издала такой "гав", что у меня сердце в пятки ушло. И мы с Васильком, уже не стесняясь, побежали к дому. Но пьяницы не стали за нами гнаться, они ведь понимали, что оповестить милицию мы не сможем, а другой угрозы мы не представляли. Опознание, правда, было вещью опасной, но не настолько, чтоб бросать водку и бежать не известно куда. А может, я и не узнала известных Пушкарей с их пропойцами друзьями? И, поверьте, конечно же, я не узнала. Только неприятностей мне не хватало. По дороге мы поочередно падали. Я отбила себе задницу и ударилась локтем. Но дом, горячий чай и вино нас привели в чувства. Мы даже смеялись, вспоминая, как удирали.
   Мы сидели в зале, самой большой комнате дома пили я грог, он чай и беседовали о самой насущной на данный момент теме.
   - Как ты думаешь, Оль, что будет?
   - Плохо будет. И тяжело очень. И действительно брат на брата пойдет. Может это в каком-то смысле и есть апокалипсис.
   - И что свет больше не включат?
   - Кто знает? Я втайне надеялась Новый Год еще нормально встретить.
   - А с кем ты его собиралась встречать?
   - Только в одном участнике уверенна на все сто.
   - В ком? - заинтересовался Вася.
   - В Бобике.
   - Это же, наверное, очень не весело! Одной в Новый Год.
   - Этот день не очень отличается от других дней моей жизни. Но я одна отмечала только один - прошлый Новый Год. А позапрошлый я попала по приглашению в компанию, где хозяйка дома постоянно норовила выпрыгнуть в окно и всю ночь ревела от выпитого вина, Хозяин делал вид, что не замечает ничего, пресекая все попытки на корню. А потом еще и оказалось, что дражайшая Вика, таким образом, удружила мне и хозяину дома, решив нас свести вместе и, вроде мы должны были стать прекрасной парой. Оба сирые и убогие. Я с тех пор и решила, что если уж мне не с кем нормально отметить этот праздник, лучше останусь я дома в компании Бобика. Он, во всяком случае, отвечает за все свои попытки покинуть дом неординарным способом.
   - И что ты будешь делать, если все-таки ничего не наладится? - Василек был взволнован. При свете свечи наши глаза блестели, и мы напоминали мне героев бабушкиных сказок.
   - Жить, - коротко ответила я.
   - Но жить по старому не получится.
   - Нет. И я, как библиотекарь стану человеком в обществе абсолютно бесполезным. Пройдет еще очень много времени, пока кто-то снова заинтересуется литературой.
   - Будут и востребованные книги. - Тут Василек проявил знания еще одного любителя фантастических приключений. - Будут нужны книги о медицине. О технике, которую можно создать из того, что есть.
   - Пока и эта техника будет служить неплохо.
   - Будет, но скоро может прийти в негодность.
   - На это потребуются десятки лет. И вообще, на то чтобы наладить жизнь в том посткатастрофическом обществе понадобится много и много лет и не меньше человеческих жизней.
   - А ты готова к тому, чего ждешь?
   - А к этому можно подготовиться? Я накупила продуктов, сделала разнообразнейшие запасы. Я купила, как видишь уголь. У моего соседа, Сучка, отличный колодец. Но как я могу предусмотреть все?
   - А оружие?
   Я усмехнулась, пошла к вешалке и достала из кармана пистолет.
   - Это едва ли стоит считать нормальным оружием, так пугач. А в моих руках и вовсе представляет угрозу для меня в первую очередь.
   - Ну, пугач-то пугач, а с расстояния пары метров и убить может и серьезно ранить, главное знать, куда целиться. В голову - лучше в глаз или височную часть, кость может оказаться через чур твердой для пневматики. Коленную чашечку расшибет на раз - никто не погонится уже точно. В пах можно стрелять, сама понимаешь - ущерб серьезный. Живот - само собой, но пах надежней.
   Я была несколько шокирована, мягко говоря, Васиными познаниями.
   - Откуда ты все это знаешь?
   - Я же пацан! Мы знаешь как, увлекались одно время, такую кучу кино пересмотрели. Но в кино, чаще всего брешут. Мы с компанией, начали информацию собирать, кто из нета, кто из книг, кичились друг перед дружкой новыми знаниями, а потом надоело, новая тема появилась, зависать в клубе за Контр Страйком.
   - Здорово ничего не скажешь, так вот где растут уличные бойцы, оказывается - в компьютерных клубах.
   - Нет уж, если только в компьютерном клубе сидеть, то никакой виртуальный опыт не поможет. Забьют, как мамонта на улице, нужно еще улицу знать.
   Я усмехнулась:
   - Ты знаешь?
   - Настолько насколько родители допустили, жаль мало. Теперь лучше бы, больше опыта.
   - Мне твоя мама жаловалась, что тебя в воровстве уличили, и что ты дерешься постоянно.
   Он запнулся, застеснялся, но ответил:
   - Да дрался всего два раза, но как без этого, был у нас один там индюк. А вот воровал - признаюсь. Мы наспор - сможем или нет. Меня и не поймали бы так Сашка, козел, засыпался.
   - Ужас, - резюмировала я.
   - И ничего не ужас, зато есть опыт.
   - К черту такой опыт.
   - Ты меня не поучай, сама не грамотная! - я от такого заявления даже поперхнулась. Василек пояснил, - Что тебе твой пистолет, даже если пользоваться научишься? Ты много пуль заготовила? Лучше бы старенькое ружье купила. К нему и патроны, если есть зарядить легче, только капсюлей и порох запасти.
   - А вот и сам дурак, - Заявила я. Кто мне разрешение на ношение оружия даст? При всем желании и наличии свободного времени. С моим диагнозом мне и совок в руки не доверят. А на пневматику разрешение не требуется.
   - А ты не носи, - огрызнулся Вася.
   Тут я и сама задумалась. Сейчас столько хлопот будет у милиции. Только библиотекарей на наличие оружия и желтой справки проверять. Он прав по-своему. Но все же:
   - Вась, я и этим-то, - я ткнула пальцем в пистолет, - не умею пользоваться, а от ружья у меня или руки отвалятся или челюсть отдачей отобьет.
   - А ты не зубами стреляй, - снова огрызнулся Вася. - Захочешь выжить, всем пользоваться научишься. А боеприпасами можно много чего сделать, ты не думала?
   - Нет, - призналась, я. Вася был напуган ситуацией, только с точки зрения рушащейся его семьи. Детский ум не осознавал всего кошмара, который последует за катастрофой. Это для него сейчас была игра, и я это видела.
   - Смотри, ты часто слышишь в новостях, как петарды калечат людей. Ракета может стать серьезной угрозой. Можно мастерить взрыв пакеты...
   - Вась, пора спать.
   - Чего? Почему?
   - Вась, когда это произойдет, тысячи людей замерзнут в своих домах сначала. Среди них будут и твои знакомые. Соседи, друзья по школе, родственники. Думай и об этом. Это не приключение. Это беда, Вась.
  
   А свет не включался. Только то хорошо, что мороз сейчас был всего два градуса ниже нуля. Люди на улицах роптали после длинной, холодной ночи и в их глазах был действительный ужас, они не знали, как пережить следующую. Я не шла на работу, это не имело смысла. Вряд ли кто-то пожелает сегодня брать книги, а если и пожелает, то закрытая библиотека будет наименьшим злом. Завтра выйду. А сегодня я отдавала дань смертельно больному городу. Я шла улицам, не узнавая людей. Многие утратили былые маски равнодушия, так и не научившись пока одевать другие. И люди шествовали, каждый по своим суетным делам оголив эмоции. Вот заплаканная бабушка. Вот мама с больным мальчиком, она явно ищет выход и возможность устроить ребенка где-то в тепле. Я подавила желание подойти и предложить свой дом, скоро таких людей будет много, а у меня есть свои знакомые, живущие в квартирах. У женщины должны быть знакомые или родственники. Тем более, присмотревшись, я обнаружила, что идет она целенаправленно с пакетом вещей в руках. Я встретила Анатолия Леонидовича - преподавателя физкультуры в моей старой школе. Он меня по сей день помнил. Здоровые и сильные почему-то запомнились меньше, а я квелая сразу находившаяся в группе здоровья, а потом после похода на тренировки вдруг сдававшая общие нормативы без каких-либо поблажек запомнилась.
   - Здравствуй Оля, - вид у него был несчастный, уже не молодой сейчас он выглядел и вовсе старым и разбитым. Видна была однодневная щетина, чего бы раньше он себе никак не позволил, - как ты?
   - Ощущаю, что лучше большинства.
   - Ты в частном доме живешь?
   - Да.
   Он помолчал, он был неспособен ни на зависть, ни на ненависть.
   - А вам есть куда идти? - Сейчас я уже готова была на этот поступок.
   - Да, у меня сын в доме живет, я, правда, очень не люблю невестку, и мало общался с ними в последнее время, но это не повод замерзать, не правда ли?
   - Да не повод. И не повод грустить. У других нет и такой возможности.
   - Грустить? Мы с женой всю жизнь тянулись. Мы благоустраивали свою жизнь, покупали мебель, вещи. Я стоял в очереди длинной в десять лет за этой квартирой, а теперь взять и оставить? У меня сердце разрывается.
   - Жизнь дороже.
   - Дороже? - он с сомнением протянул это слово. - Что теперь стоит наша жизнь? Если ничего не наладится.
   Я не знала, что могу для него сделать, и я сделала, что могла:
   - Наша жизнь это не только приобретенные нами вещи. Наша беда, что все мы к ним очень привязываемся. Но жизнь сама по себе штука ценная, она стоит того, чтобы ради нее забыть о годах, потраченных на создание комфорта и условий для приятного существования. И сделать все заново.
   - Это ты, Олечка, сможешь сделать все заново. Ты молода еще. А мне уже пятьдесят пять. У меня артрит и гипертония. Я ни на что не годен уже.
   - Вы, Анатолий Леонидович, перебирайтесь к сыну сейчас, и запасы сделайте. Даже если все наладится, ничего по старому уже не будет. Рано или поздно это снова случится и возможно уже навсегда. Я очень вас прошу.
   - Ты то откуда знаешь?
   - Знаю и все. До свидания, мне нужно в магазин за спиртным.
   - Ты пьешь?
   - Нет, но алкоголь всегда был стратегическим товаром.
   - А мыло и веревка - неплохой альтернативой.
   Посидев на скамейке в парке, я решила, что сто гривен меня не спасут в плане стратегических запасов. Я купила на рынке два кило чудной говядины и успокоилась на том. Имеет ли смысл оставлять деньги? Будут ли они что-то стоить? Я отдала предпочтение запасам. Эх, водки бы. В киосках был просто завал! Перемерзшие люди спешили обзавестись хоть чем-то, что согреет их долгой зимней ночью, да и стресс снимет частично. У меня, правда, двадцать литров домашнего вина дома. Но оно еще не отыгралось.
   Мне не хотелось возвращаться домой, я ходила улицами, слушала людей, смотрела на многоэтажные дома, плавно превращающиеся в склепы. А как там Катя? У нее есть куда пойти? Запорожье мне казался еще более безнадежным в плане выживания городом. Интересно, почему я опять спокойна за Игоря. Ловкач он. Не растеряется. Сыпанет пару комплиментов очередной доверчивой дамочке и согреется. Да, не Альфонс он, не красавец-любовник, но тем, что имеет, пользуется неплохо. Я усмехнулась, вспомнив. На улицы пришел вечер, темный и беспросветный. В окнах горели свечи и лампы, я с удивлением обнаружила, что это зрелище мне даже в кошмарах не снилось. И не поймешь то ли уют, то ли безнадега.
   Входя во двор, я почувствовала, что там кто-то есть. Неужели пьяницы добрались? Я притормозила и стала осторожно пробираться.
   - Привет, - сказал мне Василек.
   Милое дитя, я чуть заикой не стала.
   - Привет Вась, что у вас стряслось опять?
   - А, они и не мирились. Ходят как буки по дому, отец сегодня начал переделывать котел под уголь. А мать заикнулась об апокалипсисе, но ее никто слушать не стал, даже Людочка. Но я не поэтому. Я кое-что принес.
   Мы вошли в дом и я, увидев, что он принес, ужаснулась. Это была старая двухстволка, разобранная, чтобы вместится в сумку. К ней было несколько банок пороха, какие-то еще штуки и патроны не заряженные.
   - Где ты это взял? - Поразилась я.
   - У деда одного купил, он сосед Витькин. Давно хотел продать.
   - Может, и деду бы оно пригодилось?
   - Вряд ли. Он парализованный рука не работает. Как прикажешь стрелять? А на вырученные деньги он завтра угля и дров докупит. Они ему больше пользы принесут.
   - А деньги, откуда у тебя?
   - На мобильный копил. На кой черт мне теперь мобильный? Попытаюсь завтра еще чего намутить и докупить капсюлей и пороха.
   Вася неловко, но все же собирал ружье, приговаривая:
   - Стволы здесь хорошие, не дутые, но с царапиной. И цевье с трещиной. Вот и обошлось оно мне всего в четыреста гривен. Плюс патронташ, шомпол, порох и капсюли еще пятьдесят. У него старые пыжи есть, но мало, тебе нужно будет нарезать, я покажу как. И дробь лить придется. Пули тоже не помешают.
   - Как же их лить?
   - Я знаю, где свинец достать, можно считать уже достал. Его из старых аккумуляторов из пластин добывают, а я знаю, где залежь таких, да и дома пара валяется, по дворам можно пройти, если что. Пыжи из войлока бьют. У тебя войлок есть?
   - Не припомню.
   - А ты припомни. По сараям поищи.
   - Старая шинель пойдет?
   - Пойдет. Я тоже поищу по бабкам всяким.
   - Вась, откуда ты все знаешь?
   - У меня же не только отец военный, но и дед охотник еще. Я оружие с детства вижу. Не ахти какой стрелок, но уж зарядить, да собрать умею. Вот, - Он протянул мне собранное ружье.
   Я боязливо взяла его в руки.
   - Приложи, как стрелять будешь, - из ехидства, видимо, попросил он.
   Я взяла ствол правой рукой, а левую пристроила к курку. Было неудобно.
   - Кошмар! Тебя так точно отдачей убьет. Смотри, - он подошел и начал показывать. - Ружье прижимай плотно к плечу. Только ствол держи левой, а курки правой. Курок взведи. Да, что ты делаешь? Как ты их нажимать будешь? У тебя пальцы поотбивает! Указательный на этот, а средний на этот. А, если один за другим выстрелы придется делать? Или дуплетом.
   - Тогда я сама застрелюсь.
   - Ты и этого сделать не сможешь.
   И то радует. Я растопила печь, а Василек все возился с ружьем. Чистил стволы, вынимал из пары заряженных патронов начинку.
   - Мама знает, где я. Я предупредил.
   - А зачем ты их разряжаешь?
   - А кто знает, когда и как их дед заряжал? Если давно мог и порох и капсюли отсыреть. И получится осечка. А вдруг там вообще неизвестно что? И стволы разорвет на хрен.
   - Ты, боец кушать будешь?
   - Буду.
   Ради такого случая я нажарила отбивных и сделала картофельное пюре. Мы ели, а Василек все не унимался.
   - Я возьму патрон негодный, и сделаю штуку, чтоб бить пыжи. Вот в этом, - он поставил патрон на стол, - лунка для капсюля деформировалась. Я заточу его края, и ты молоточком будешь по вечерам выстукивать.
   - Тоже мне командир нашелся. Убери гадость со стола. А дробь тоже мне лить придется?
   - А ты думаешь, мне родители это дома делать позволят? И печки у меня нет. А свинец плавить нужно.
   - Ну уж, дудки, у меня на кухне не сталеплавильный цех.
   - А что прикажешь делать?
   - У меня примус для таких дел есть. Хорошо. И что же я буду делать, - не без интереса произнесла я. На данный момент я лишь отдаленно представляла, как это будет выглядеть.
   - Газеты есть?
   - Есть. - Я хотела добавить: "Я же библиотекарь", но промолчала
   - Подготовь старую посудину, в которой мы будем плавить свинец. Газеты, в них будем формовать, скатывая в трубочки, вряд ли сразу получится нормально, нужно будет руку набить.
   - Обжечь то бишь?
   - Та, я покажу как.
   - А потом что трубочками стрелять?
   Он удержался от оскорбления, вертевшегося на языке.
   - А потом резаком их аккуратно нарезать, на мелкие кусочки.
   - А кусочками будет стрелять нормально?
   - Ты, бестолочь, - он подобрал наименее оскорбительное. - Потом возьмешь сковородку...
   - и нажаришь семечек. - влезла я.
   - Да ну тебя! Плясать будешь! Фигуру вырабатывать.
   - Что?
   - Высыплешь кусочки на сковородку, накроешь листом каким-нибудь металлическим по размеру и станешь сверху, будешь катать по принципу этого диска для фигуры, как он называется?
   Мы долго вспоминали, да так и не вспомнили. У моей мамы такой диск был подписан "Грация" мы так его и называли.
   Ружье на всякий случай запрятали. А в восемь часов включился свет, мы как раз сидели в зале и щелкали семечки. Он полоснул по глазам так ярко, что мы не скоро отважились их снова открыть. У меня под опущенными веками плавали красные круги- абрисы лампы. Когда я все же смогла видеть, лицезрела расстроенного Василька:
   - Не расстраивайся Василек, будут еще тебе приключения.
  
   Главное не лишиться рассудка.
   Осознавая, что отлаженный ход твоей жизни дал сбой. И отныне все уже не может быть по-прежнему. Главное на этом этапе не зациклиться на прошлом, а жить дальше, что бы не случилось.
   Как бы то ни было, книга продолжается, пока живы главные герои, и даже потеряв все, стоит помнить, о главном - собственной жизни.
   Помните историю о жене Лота? Не оборачивайтесь...
  
  
  

Глава 4. Ольга

Приключения.

Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг.

Егор Летов.

   Я планомерно превращала деньги в продукты и товары.
   Я уже забыла как звучит его голос. Он прислал мне еще денег, отбив смс. Все попытки с ним связаться оканчивались ничем. А тут как раз такой депресняк! Нет, ну хоть слово бы. Я даже занервничала, когда раздался звонок мобильного, знакомо запел Бутусов: "Я хочу быть с тобой".
   - Алло...
   - Алло, Оль привет.
   - Привет, Игорь, - вздохнула я. Мне вдруг захотелось сказать: "Пошел ты, Игорь. Тебя просто нет. Ты наваждение"
   - Что опять стряслось?
   - У меня складывается впечатление, что ты не знаешь, что происходит. Ты что с Луны свалился?
   Он помолчал. И связь прервалась. Я уткнулась в подушку. Дрянь! Ты, Игорек, самая паршивая часть рушащегося мира. Ты пропадаешь бесследно, не давая надежды услышать тебя вновь, потом звонишь, заботишься. Зачем? Кто у тебя там? Почему?
   Чуть погодя мне пришла смс: "Я не с Луны, я твоим здоровьем интересовался"
   Я в сердцах ответила тоже сообщением: "Я не понимаю тебя, Хочешь, деньги верну, только определись где ты и с кем"
   Прошло время, я уже на работе получила короткое: "Выходи из депрессии"
   И тут же снова отключился свет. Теперь я проклинала все на свете. Ну зачем! Так у меня хоть что-то было. А теперь возвращаться домой после лично учиненной ссоры. И думать, думать...
   Что угодно, только не четыре удушающие стены и молчание со всем согласной мебели. Я заперла замок библиотеки, и вновь выбралась бродить по городу. Люди спешили. Люди суетились. Меня чуть не сбил с ног молодой мужчина в сером дорогом пальто, он только глянул на меня и побежал дальше. Я уселась в сквере и смотрела. Серое небо не предвещало тепла и, что главное, спокойствия. Где-то в вышине каркали вороны. Мне вдруг показалось, что я вздымаюсь вверх, поднимаюсь над сквером и выше, над темным городом, и никто не сможет меня увидеть.
   Никто сейчас, кроме меня не смотрит в небо.
   Я заспешила домой. Такие вещи оставлять просто так нельзя. Это запросто может оказаться еще одним проявлением моей "болезни". Но мне было сейчас почти спокойно, даже тоскливо от этого. Подкрадывалась ночь. Я шла пешком, под ногами хрустел снег, где-то лаяла мелкая шавка, из дома, мимо которого я проходила, доносилась громкая речь. Голос женщины периодически срывался на крик. Ее истерило. Из окна лился тусклый свет. Я вдруг осознала, что все звуки обострились, стали четче и громче. Сколько привычных шумов исчезло сейчас. Вот, где-то упала тарелка, звон осколков и матерное слово. Вот закричал ребенок, и тихая песня его матери. Я удивлялась тому, что ощущаю, как будто мир возрождался из пыли, которой притрусили за столетия Старушку Землю. Сгнивший в почве плод, оставил семя и пророс крохотным зеленым побегом. Мне казалось я бегу, и я неслась. Так легко мне еще никогда не было.
   Во дворе меня снова ждал Василек. Это уже традиция.
   - Что? Опять? - Не удержалась я.
   - Да я в гости пришел.
   - Привет.
   - А ты где лазила?
   - Вася, я тебе сейчас твой язык...- я промолчала все же. - Вася, я не лазила, а ходила. И какое тебе дело?
   - Замерз я ждать. Я свинца еще принес. Мы наплавили сразу. Вот, - он протянул тяжеленный сверток "трубочек"
   Я растопила печь.
   - Хочешь постреляться?
   - Чего? - не поняла я.
   - А я у пацана пневматику взял. Оружие для пинбола. У него предок упакованный.
   - Что за оружие?
   - Шариками с краской стреляет. Игра такая.
   Хорошая игра. Мы носились как полудурки по двору, я позаимствовала Васе еще одну старую курточку и брюки, чтоб не портить вещи краской. В темноте, мы только переводили заряды, хоть Вася и попал один раз мне в ногу. Теперь будет синяк. Но я смолчала, забава в общем мне нравилась. Вышла луна и стало светлее, а осталось по одной пуле всего. И Вася предложил:
   - Давай на дуэли?
   - Давай.
   Мы стали друг к другу спинами и разошлись на десять шагов, одновременно развернулись и выстрелили. Хороший мальчик Вася попал мне в лоб. Вот теперь синяк гарантирован. Хорошо хоть не в глаз, я фальшиво упала и забилась в конвульсиях. По крайней мере, мне показалось, что фальшиво. А Вася подскочил перепуганный:
   - Оля!
   Я засмеялась.
   - Дурочка, - обиделся Вася, - я же испугался.
   - А я не испугалась? Ты мне в лоб попал.
   - Извини, а ты меня тоже, кстати, задела. Ногу.
   Да уж, стрелок. Мы вошли. Я запоздало собралась готовить ужин. Я была рада Васильку. Сегодня нельзя было быть одной. Тени меня доканывали. Я вдруг осознала, что стала о ком-то заботиться и расстроилась. Зачем сейчас привязываться? Но себе не прикажешь. Просто у меня нет детей. И я ворую чужих. Хоть на чуть-чуть.
   Свет включился, когда я доваривала домашнюю картошку с тушенкой. Мы с Васей дружно вздрогнули и продолжили заниматься своими делами. Я помешиванием варева в кастрюльке, он нарезанием будущих дробинок.
   Мы поужинали и пили чай, когда снова застенал Бутусов.
   - Я тоже, - ответила я на его призыв и с дрогнувшим сердцем подняла трубку.
   - Привет, что делаешь?
   - На дуэли стреляюсь.
   Он замолчал.
   - Ты меня в гроб вгонишь своими заявлениями.
   - Какими?
   - Какая дуэль? Ты шутишь так, что-ли?
   - Нет, Василек, принес пневматическое оружие. Ты знаешь, что такое пинбол?
   - Василек?
   - Пинбол.
   - Не ерничай.
   - Василек, сын моей подруги. Ему двенадцать, вот кричит, что скоро тринадцать лет. Что ревновать изволил?
   - Помилуй.
   - Не помилую.
   - Ладно, другой возможности может не представиться, слушай. Прекращай наворачивать. Тебе же хуже только. Просто так надо. И ни слова больше. Если я сейчас скажу, ты все равно не поверишь. Ты ведь уже отряд длинноногих красавиц себе в уме нарисовала. А мне сейчас совсем не до красавиц. Так, что успокойся. И слушай. Мало ли когда связь снова прервется. Если все случится уже безвозвратно, не уходи никуда. Не покидай дом. Иначе я тебя не найду.
   - А ты станешь искать?
   - Я при...доберусь. Слышишь?
   - Да.
   Воцарилось молчание.
   - А раньше? - Спросила я не впопад.
   - Что раньше?
   - А до, ты не сможешь добраться?
   - Я не оставлю до конца свою работу. Я так сказать ответственное лицо.
   Из КГБ ты что ли?
  
   Я чувствовала себя больной. Озноб бил, температура, наверное. Как быть? Как жить? Как не потеряться с теми, кто так важен. Как?
   Зарыться в подушки, сделать вид, что нет меня, никогда и не рождалась. Меня обхватило мощными тисками-объятиями одиночество. Приступ не заставил себя ждать. Он истерзал, на сей раз. О работе я и не думала. Василек рано утром ушел домой. Его родителям в массе хлопот и ссор было все равно, что он ночует у меня. Хоть и выглядело это не очень, с точки зрения морали. Да, что мне мораль. Чего она сейчас вообще стоит, если родные люди не дают ребенку уверенности в поддержке, когда все произойдет. А я вот такая. Мне плевать. Хочу мира и готовлюсь к войне. Я даже не встала поесть. После обеда это снова случилось, и к собственному ужасу, я вновь ощутила приближение припадка, я была разбитой, мне казалось, что я тряпка и нервы у меня вовсе отсутствуют. Никогда не было даже двух подряд. Может, я умираю? Нет! Но как же вынести следующий? Я не могла его предотвратить, как ни старалась. Болело все тело от предыдущих судорог. Солнце садилось...
   Я встала, достала из шкафчика веревку. Уж лучше так, чем захлебнуться в собственных воплях. Никого, кто мне бы помог, а валиум закончился и сейчас никак его не купить. Достать опия? Тройную дозу, чтоб ощутить эйфорию последнего сна. Где же мыло? Стул уродский весь расшатанный. Веревка, повешенная на люстру, натиралась паршиво. Не хочу! Ничего больше! Хватит! У меня не жизнь, а вечные конвульсии. Я не хочу больше припадков. Я не обязана это терпеть. Не могу! Кому какое дело, что со мной будет? Кто рискнет поставить себя на мое место?
   Игорь придет в пустой дом. Закрытая дверь его не остановит...
   Но я ведь ему ничего не должна...
   Я остановилась. Мыло выпало из рук. Что я делаю?
   Но стул был со мной не согласен. Убиваться, так убиваться. Ножки подкосились, и я рухнула на пол, ударившись головой о бок дивана. Из глаз посыпались искры. Было обидно и больно. Зад болел дико. Поломанный стул валялся, как ловкий предатель, сраженный праведным гневом.
   - ...., ....., ......, ........! - Меня тут же попустило. Хорош лексикон библиотекаря. И я рассмеялась.
   Возопил Бутусов. Нужно сменить ринг тон.
   И как я, по-твоему, должна добираться до телефона, если у меня все болит?
   - Привет.
   - Привет, Оль, что у тебя?
   - Да вот хотела повеситься и чуть не убилась.
   - Я не смею верить, что ты опять не шутишь.
   - Я не шучу, - сказала я уже серьезно.
   - Что случилось?
   - Я сейчас вся такая классная валяюсь после двух приступов и жду третьего. Дальше объяснять?
   - Оль, я не знаю...
   Я тоже не узнала. Когда я смогла снова владеть собой, была ночь. Ватными абсолютно непослушными руками я нашла телефон, который лежал рядом на полу. На голове образовалась новая шишка. Я теперь, как жертва авиакатастрофы. Нащупала кнопку. Сейчас без пяти десять, он звонил в пять... связь пятнадцать минут? Он не положил трубку, когда я свалилась. И еще: "Поиск сети"
   Вся информация в одном флаконе. Свет не горел, конечно, и холод зверский. И встать нет сил. Как топить? Как бы пожрать? Я устало откинулась на спину. У меня не хватит на это сил. И тут в дверь постучали.
   - Василек! Я не могу открыть.
   - Что такое? - спросил он.
   - Дерни посильнее, там только крючок сейчас наброшен. Сам увидишь.
   - Что?
   - Дверь открой сам! Дергай!
   Смышленый мальчик. Раз на пятый крючок подался и отскочил. Вася обмер войдя и увидев мои очертания на полу.
   - Что случилось? - меня уже воротило от этого вопроса.
   - Ты же знаешь, что со мной иногда случается. - Я еле говорила. Сил нет.
   - Боже! - Он зажег свечу. - А это? - Он указал на веревку.
   - Это была альтернатива.
   - Что? Чему альтернатива?
   - Очередному приступу.
   - Ты хотела повеситься? - Вася был в шоке. И было видно, что он сейчас расплачется. Только этого не хватало! Вот я дура.
   - Я выбрала приступ.
   - Как ты могла?
   Ну все, приехали. Начались сопли.
   - Вась, угомонись, мне без тебя дурно. Нужно поесть и тепло. Помоги подняться.
   Вася шмыгая носом помогал, приговаривая.
   - Они совсем сдурели, Олька. Они орали, били посуду. Мать ушла. Отец напился.
   - Сестру не оставляй больше. Раз так, тебе нужно быть взрослым теперь.
   - А ты то? Зачем?
   - Я не смогу объяснить. Я сама сейчас уже не понимаю. Когда не ощущаю ближайшего приступа. А тогда это не было так уж страшно.
   - Умереть, не страшно?
   - Страшно, это когда никого рядом нет...а так нужно.
   Я никогда до этого так не делала. И не буду больше, пообещала я себе. Смешно, когда ты и так в любой момент можешь сдохнуть, умирать от собственной руки. Бороться, бороться и вот...
   Я смеялась...
   Вася прибежал с кухни, он, наконец, растопил печь и пытался что-то сварить.
   - Что случилось?
   Я скривилась. Ну, замучили этой фразой.
   - Самое страшное в моей жизни, что могло случиться - это само рождение. Остальное, только последствия. Есть хочу. И вино открой - Кагор. Нагрей прямо сейчас, и побольше. Не обращай внимания. Сегодня я тоже буду пьяной.
  
   От чего у меня болит голова? От шишек и гематом? Или от похмелья? Или после вчерашнего трижды- припадка?
   - Вася! - на последних нотках голос сорвался в хрип.
   Он прибежал растрепанный и сонный. Слово, которое я ему сказала, было коротким, похожим на треск рвущихся панталон, но вмещающем в себе весь смысл происходящего со мной:
   - Тазик.
   Он почти сразу понял и выбежал. Вернулся с синим, большим тазом. Не тот. Этот для чистых вещей. Ну и ладно.
   Когда не богатое содержимое моего желудка оказалось в парадно- выходном тазике, я смогла сказать.
   - Спасибо. - Вася и не понял сразу. - За помощь спасибо.
   Вася кивнул.
   - По-моему у меня сотрясение мозга, - потом, вяло пошевелив этим самым, якобы сотрясенным, я поняла, что тогда бы меня рвало вчера, а не сегодня. - Нет, Вася, у меня похмелье, - торжественно и хрипло заявила я.
   Что называется: Лучше бы я умер вчера.
  
  

Глава 5

Новый год.

Елки зеленые, брызги шампанского

Мне не дают забыть, что все поет и сияет.

Колибри.

   "С наступающим" - читаю я смс. Это издевательство. С того злополучного момента и электричество, и связь были в порядке. Что мешало ему хоть раз позвонить? Или трубку взять... включить.
   С телека несут бурду полнейшую. У меня даже психоз от новостей появился. Сказали, что на спутники действует магнитное поле какой-то незримой кометы, что электростанции оборудованы новейшими приборами, и больше отключений не последует. Кто пытался хоть как-то это объяснять, резко исчезли с экрана. И ни одной версии. И ни оного политика с речью. Я решила, что это конец. Правительство ушло в тень. И что-то заставляло меня думать, что они совершают приготовления еще похлеще моих. Бледные натянуто улыбающиеся тетки с экранов говорят о погоде, о конференциях, о наступающем веселом празднике. Никаких прямых эфиров по радио, в газетах пурга о теплосети и водоканале. Об их подготовленности к грядущим морозам. К тому, что их ожидает, они никак не могут подготовиться. Я уже все и сама понимала без телевидения. Я знаю, что ничего не наладится и чувствую, что последующее отключение будет последним. Мне не надо лжи с экрана, я чувствую это кожей и воспаленным мозгом.
   Хоть бы голос твой еще услышать. Ведь не факт, что ты ко мне сможешь добраться.
   А я сошла с ума. Вот. Последний припадок меня доконал. Я не прекратила готовиться, но все мои ощущения до такой степени изменились, что я сама себя по утрам пугаюсь. Это уже не походило на полную адекватность. Я это осознавала и сама. Я не стала ходить на работу - бессмысленно. Следующую зарплату все равно не получу уже. Самые дорогие для меня книги я и вовсе уволокла домой. Мир рушится, кто будет искать книги?
   Я наняла человека, и мне сварили решетки на окна. Дверь стальная. И т.д.
   "С наступающим концом света?" - поинтересовалась я в ответном сообщении.
   Тридцать первое число. Василек и Людочка убирают в доме. Я готовлю ужин. Они уйдут, конечно, я им не позволила оставлять родителей в праздник. Но я вижу, что им не хочется. Коля, их отец, начал пить, а Маринка невменяема. Говорит только о близящемся апокалипсисе. Отец против сына? Брат на брата? Она сотворила модель апокалипсиса непосредственно в собственном доме.
   "С Новым, не последним, годом" - прочла я ответ. Эх, ваши бы слова, да прямо Богу в уши.
   Обнищал ты что ли?
   Что день грядущий мне готовит?
   "Я хочу быть с тобой". А-а-а тоска зеленая! Опять не поменяла звонок.
   - Алло.
   - Привет. С Новым годом.
   - Тебе того же.
   - Чем занята?
   - Готовлю гадость.
   - Какую?
   - Стрихнин.
   Он замолчал.
   - Я шучу сейчас, Игорь.
   - Неужели?
   - А ты чем занимаешься? - нарушила я собственное правило, согласно которому не лезла в его жизнь.
   - Только от работы отделался.
   - Ты меня за вопрос извини. Ты что в подземелье работаешь?
   - Угу, шахтер.
   - А в наш город командируешься змеем траншейным? Или у нас скрытые шахты есть?
   - Я же шутил.
   - Я тоже.
   - Ты сегодня на удивление веселая.
   - Это заблуждение. Как можно? В такой день...
   - Что?
   - Веселиться.
   - А что не так?
   - Все.
   - Тут ты права.
   - Зачем ты мне дарил телефон Игорь?
   - Ну, говори, вопрос-то не спроста. Не так ли?
   - Тебе не дозвониться.
   - Ты думала о том, что не везде можно ходить с телефоном?
   - Нет. Но сейчас начинаю. Что же ты за агент секретный?
   - I am Bond, James Bond.
   - Не похож.
   - А на кого именно?
   - Ни на кого. Ладно, не обращай внимания. Мне тут досталось слегка.
   - Так уж слегка?
   - Да почти все шишки уже сошли. - И я рассказала о падении. И том дне.
   - Ты знаешь, Оль, наверное, у меня позвонить уже не получится. Это не надолго. Затишье.
   - А ты-то, как знаешь?
   - Догадываюсь. И ты неплохой барометр, ты уж извини, конечно.
   - Что ты, спасибо. Такой предмет полезный. Но я и сама это ощущаю. Все не так.
   - Что я тебе посоветую. Не высовывайся если, что. Пусть никто о тебе и не знает. То общество, которое сформируется вскоре, будет опасным. Затаись. И доверяй своим предчувствиям.
   - А знаешь, какое у меня предчувствие?
   - Ну?
   - Что ты мечешься сейчас.
   - ...оно тебя и на сей раз, не подвело.
   - Так имеет ли смысл ждать, если ты как собака на сене?
   - Ты прости, я не имею права от тебя этого требовать. Ты можешь и не ждать. Как сама хочешь.
   - Или предчувствуешь. Да?
   - Или чувствуешь.
   - Я буду ждать, Игорь. Это хоть какой-то план на ближайшее время. Иначе все не имеет смысла. И я знаю, ты придешь, но единственное, чего я не могу пообещать в сложившихся обстоятельствах, что буду жива. У нас были сильные беспорядки в прошлый раз.
   - У нас тоже, - мрачно пробормотал он. - Знаешь, ты себя слегка недооцениваешь, ты можешь гораздо больше, чем сама себе позволяешь. Знай об этом. Ты мне ничего не должна, если будет выбор - сохраняй жизнь.
   - Что-то мне подсказывает, что будет все. И вода и огонь...
   - и медные трубы.
   - Игорь, так, на всякий случай, скажи мне напоследок, что между нами?
   Он ответил не сразу.
   - Я не знаю... Ты смешала слаженный ход моей жизни. Ничего не знаю.
   А я то думала, что нашу жизнь испоганила катастрофа.
  
   Сегодня меня еще очень волновало - выступит ли президент по телевизору. Хотя я прекрасно понимаю, что ради общего спокойствия это произойдет. Покажут запись с загримированным и улыбающимся правителем. Но была надежда, что в чем-то все же проявится их некомпетентность.
   Шел густой и красивый снег. Такого Нового Года в нашей местности давно не было. Меня даже забыли пригласить. Никто в этот раз обо мне не вспомнил, а я и рада. В моем доме тепло и уютно, здесь пахнет яблоками и мандаринами. У меня нет елки, но висит красивая гирлянда. Стоят две свечи и плавят воск на поднос с невостребованной едой. Я на диване, ем мандарин, смотрю развеселую программу и скучаю. Я ощущаю, что это пир во время чумы. Что скоро все будет иначе. Ведь даже самые скептически настроенные люди начинают верить сейчас, что эти необъяснимые вещи неспроста творятся. Что вот он конец света, только руку протяни. Президента мы слушали вместе. Игорь позвонил перед началом его выступления с домашнего телефона, на мой домашний. В это время сложно с мобильной связью и без всяких там катаклизмов. Мы долго обсуждали. Я ощущала, что что-то не так, но не понимала что. Что-то меня беспокоило, что-то не соответствовало. Да я понимаю запись, но...
   Думаю, президент давно смылся куда-то.
   Мы смотрели на стрелки часов уносящие этот год в никуда. Это последний год эры технологий. Мы прощаемся с ним.
   Я тупо смотрела в бокал с выветривающимся шампанским, били куранты.
   С другой стороны трубки тоже было тихо.
   - А давай займемся сексом по телефону? - предложил вдруг он невпопад.
   Я не знала плакать мне или смеяться. Заиграла торжественная музыка. С Новым Годом! Сердце сжало тисками, добро пожаловать в новую жизнь.
   - Игорь, я не могу. Во-первых, у меня отсутствует сексуальное влечение к телефону, во-вторых, если ты отимеешь телефон, я заревную.
   Мы смеялись. Прекрасный грустный праздник. Он еще ерничал, воображая картинки вышеуказанного секса. А я понимала, что грядущие испытания, не оставят наших отношений в прежнем состоянии.
   В трубке пошли помехи.
   - Прощай, на всякий случай. - Сказала я.
   - До встречи.
  
   В моей голове раздался щелчок. Противный, как будто лопнула какая-то невидимая мембрана. И я как есть рухнула в обморок. Я очнулась с головной болью, жаром в носу и рту и вкусом спекшейся крови. Я хлебнула выдохшегося шампанского из бокала. За окнами валил все тот же снег пушистый и ласковый, но видно его в такую рань, (или познь, на часы не смотрела) было оттого, что в комнате темно. Не смотря на то, что, когда я падала, работал телевизор, и горел свет в соседней комнате.
   Я зажгла свечу, обратив внимание, на то, что и они горели на моем импровизированном столе, но сейчас обе были затушены. На часах 3-00. Страх вполз в мой мозг, он сдавил грудь и сковал движения. Я вздохнула. Успокойся, ты ждала этого, ты знала. Ничего неожиданного и...
   Я все же не готова. Со всем своим углем и дровами. Со всеми запасами продовольствия.
   Я не хочу того, что произошло.
   Нет. Так не годится. Сейчас какое-то время все еще будет и тихо и спокойно сравнительно. Пока все не поймут, что это уже навсегда.
   Я вышла на улицу. Темень, луны нет. Обычное зарево над городом исчезло. Что же теперь делать? Игорь говорил, затаись. Так и сделаем.
   Я только сейчас начала понимать, что не докупила массу вещей. У меня полбанки шампуня. И эти гигиенические штучки. Как я забыла, что я женщина?
   Я не спала до утра. У меня было еще совсем немного денег. Утром я выбралась на рынок в надежде купить, хоть что-то из вышеуказанного. Ведь должен же еще хоть кто-то работать. Но рынок был пуст.
   Город замер. С утра столбик термометра показывал минус пятнадцать. Снег не шел сейчас, но заваленные улицы никто не спешил убирать. Повсюду застревали машины. Веяло разрухой. А домой не хотелось. Я шла по притихшему городу. Звонко разлетелось стекло, и на асфальт передо мной упал телевизор. Его экран разбился, но не рассыпался, все потому, что снег глубокий смягчил падение. На нем еще виднелись следы пыли вытертые чьими-то пальцами. Что-то опасно становится передвигаться по улицам. Подождет шампунь.
  
   - Я не вернусь домой!
   - Это нехорошо Василек.
   Они сидели у меня два ребенка несчастные и растерянные. Людочка плакала. А Василек, оказывается, тоже понял, что теперь это навсегда. Я угощала их мандаринами и конфетами, только это лекарство слабо действовало. Сегодня Коля избил Маринку, собиравшуюся на свое собрание. Этого у них не было никогда. Дети были в шоке. Но, что я могу сделать? Какое я имею право отбирать чужих детей? Что я могу им дать, в конце концов? Чужая полоумная тетка. А что им могут сейчас дать их родные папа и мама? И чем они умнее сейчас, чем я?
   Боже! Как же все это плохо!
   - Олька хоть, что хочешь делай, но не прогоняй.
   - Они придут за вами.
   - Если придут, мы не пойдем, - вдруг влезла Людочка.
   - Вы не понимаете, дети! Это ваши родители. Простите их, им тяжело сейчас. Их нужно поддерживать. - Я и сама не верила, тому, что говорю.
   - А мы? Это они забыли, что они наши родители, - Василек старался не плакать. Смешно, но он хотел при мне казаться мужчиной.
   - Вась, это не выход. Вас вернут. Я не имею никаких прав на вас.
   - Скажи, ты просто не хочешь, чтоб мы у тебя жили. Ты ждешь этого своего.
   - Вы ему ничем не помешаете, дело ведь не в том... черт, да я ведь действительно боюсь ответственности. Я довольно равнодушна к жизни, и смерть меня пугает, конечно, но не настолько, чтоб терять голову, а вы...
   За вас я буду бояться. Не за себя. Я выкручусь.
   - Я самостоятельный, я буду отвечать за Людочку!
   - Ребенок ты еще...
   Несмышленный причем. Только ребенок может быть так уверен в собственных силах. Настолько беспечен. Но что ему остается?
   - Вася, если не будет другого выхода, приходите, но сейчас помните - вы то единственное, что может еще спасти вашу семью. Сегодня оставайтесь.
  
   Ночью пришла Маринка. Поскреблась в окно, как ночная птица. Я открыла и ужаснулась, я давно ее не видела. Меня лично она всегда удивляла безупречным внешним видом. Сегодня она меня тоже удивила.
   Из-под шапки выбились пряди волос, глаза блестят нездоровым блеском, с левой стороны лица синяк под глазом и на бороде. Она выглядела истрепанной. И несла полный бред.
   - Ольга, я бы никогда не подумала, что ты так поступишь! Как ты могла?
   - Что я сделала, Марин?
   - Зачем ты настраиваешь моих детей против меня же.
   - Что за бред? Василек просто...
   - Что у тебя с моим сыном? - вдруг на срыве произнесла она. По щекам ее потекли слезы.
   Я опешила.
   - Марин, иди сюда. - Я провела ее в комнату проходную и небольшую, в которой и умещался-то у меня только диван и шифоньер. На диване спала Людочка, ей было жарко, она раскинула руки, и лицо ее во сне было безмятежным, мы прошли дальше, в комнате с двуспальной кроватью, свернувшись клубком, под пледом спал Василек.
   - Марин, твоему сыну скоро тринадцать лет. Я понимаю, что тебе нелегко, но об этом-то ты не забыла еще?
   Марина окончательно сникла. Я вывела ее на кухню. На припечке у меня стоял керамический чайник с заваркой, на печке горячая вода. Я сделала чай. Достала конфеты. Маринка все это время плакала.
   - Прости, - прошептала она.
   - Тебе трудно. Но не забывай о семье, прошу.
   - Оля, Оля - это конец света, - она тихо завыла.
   - Но мы еще живы.
   - Мы все умрем.
   - Да. Но каждый по-своему.
   - Оля, приходи к нам. Там тебе все расскажут. Ты все поймешь. Ведь больше ничего не наладится уже. Все кончено.
   - Я это и так знаю.
   - Вот приди. Ты меня осуждаешь, а я сама на себе ощутила силу Духа Святого. Приди, и ты поймешь.
   - Марин, ты не должна разрушать семью. Коля...
   - Он меня ударил!
   - Ну что же ты? У вас никогда раньше не было проблем.
   - Были! И женщины другие были. Я знала, - она снова разразилась рыданиями.
   Я спасовала. Что я ей могу сказать?
   - Вася, гаденыш, нахамил пастору самому! Что с ним?
   Что с тобой? Марина, ты своих детей ради них не признаешь.
   - Марин, а давай дашь на дашь?
   - Что?
   - Я пойду на ваше собрание, а ты завтра соберешь семью, вы поговорите, простите друг друга и помиритесь. Ради детей. Хорошо?
   - Хорошо. Ты не пожалеешь.
   Лишь бы ты пошла навстречу. Как же тебе мозги вправить?
   Маринка осталась у меня. Я не отпустила ее в ночь. А утром дети, проснувшись и увидев ее не обрадовались. Она укоряла за уход. Она говорила цитатами из библии. Разве это нужно маленькой Людочке и взрослеющему мальчишке?
   Перед уходом она сказала:
   - В четыре я зайду.
   Я тихо кивнула, поймав испуганный взгляд Василька и лишь улыбнувшись слегка, заговорщицки подмигнула.
  
   Зал был полон. Люди шептались, нервничали. Многие сегодня были впервые на собрании. Большой актовый зал был холоден, как морское дно. Его слабо освещал десяток керосиновых ламп да пара десятков свечей, принесенных видимо еще раньше заботливыми слугами парадокса. Здесь царило отчаяние. Безумные от страха глаза женщин с надеждой взирали, на пустую еще сцену, вроде оттуда сейчас польется столь желаемое всеми благо - электричество. Вместо электричества на сцене появился сморчок. Неприятного вида старикашка с гундосым голосом. Едва остановившись, он заявил:
   - Братья и сестры, Апокалипсис настал! Он здесь! Он сегодня! И только немногим дано его принять с достоинством!
   И почему я забыла выпить успокаивающее? Я еще от предыдущего не отошла. А Маринка, по-моему, врет. Не мирилась она с семьей. Вот стоит рядом, а на лице такое умиление, что смотреть тошно. Уроды.
   А сморчок вещал:
   - Что мы можем сказать? Мы говорим - нет насилию. Мы говорим - нет произволу. Бог Всемогущ! Он все управил за нас! Мы с покорностью принимаем его дары.
   Зал загудел. Чего-чего, а патетики ему не занимать.
   - Братья! Сестры! Мы последние воины этого света! Мы спасаем в борьбе свои души! Бог с нами. Да войдет он в наши сердца! Наша молитва! Вот она! Боже, дай мне сил доказать тебе, что я достоин! Боже, укрепи меня! Боже, дай мне сил отринуть все, что тебе неприятно!
   Многие кричали эти слова с ним. Видимо те, кто уже здесь не впервые. Но и новички тоже на своих лицах выражали бурю эмоций. А я стою, как идиотка, посреди такого праздника и не понимаю. Ну, неужели я здесь самая вменяемая? Маринка косится, она удивлена, что я не разделяю всеобщего ликования.
   Это гипноз. Он уже может орать, что угодно. Они все равно будут тащиться, как суки во время течки. Хоть: "Идите, крушите все, бейте, режьте!" Чертов фарс. Светопреставление.
   - Вы чувствуете Святого Духа?!!
   Зал голосил: "Да!". Нет. Здесь я ощущаю нечто другое.
   - Настало время откровения!
   Вот оно слово, которого я не нашла. Откровение. Нынче все покажут, кто чего стоит. Мы снимаем маски. Бал окончен. И наши уродливые лица...
   Кричат, надрываясь, забывая все, даже свои имена:
   - Я пришел к тебе Господи!!!
   Нет, не так, ребята, приходят. Но вам ведь это уже не важно. Боже, Милостивый, что я-то здесь делаю?
   Я видела такое. В передаче о фанатиках. В сектах евангелистов, пятидесятников и прочих недоумков. И хроники Фашистской Германии. Вот оно тесто - толпа. Лепи из нее сейчас, что хочешь. Только уметь надо. Вот сморчок умеет. Нет. Если мы и изменимся, то не в этом поколении.
   Я продвигалась к выходу. Я вышла в пустой проход и привлекла внимание сморчка.
   - А Вы?! - крикнул он мне. - Неужели ваша душа неспособна ощутить присутствие Святого Духа?!
   Я повернулась к нему, понимая, что снова привлекла ненужное внимание. Сотни глаз сейчас смотрели на убогую не способную ощутить их восторга.
   - А я бесноватая! - крикнула я, и быстрым шагом пошла к выходу.
   - Стойте! - услышала я вслед. И выйдя из ДК, побежала все быстрее и быстрее, ожидая погони. Сейчас они растерзают отступницу. Но потом выдохлась и поняла. Никто из-за меня не станет упускать верных фанатиков.
   Я быстро шагала по улицам. Может, я похудела, почему так легко?
  
   Догадайтесь, кто ждал меня у дома?
   Людочка сильно замерзла. Василек с прохода спросил:
   - Ну что?
   - Что?
   - Понравилось?
   - Не то слово. Я в полном экстазе.
   Заметив сарказм в моем голосе, Вася улыбнулся.
   - Значит, не сложилось.
   - Ой, Вася, мне так нужно успокоина какого-нибудь выпить. Я нарушила все заповеди сегодня.
   Он уже хозяйничал у меня дома, как полноправный жилец. Но против я не была. Мы готовили ужин. Вот скажите, я бы сейчас для себя одной готовила? Печку бы растопила, и чай пила с бутербродом. Одна. С книгой на коленях в любимом кресле.
   Может и не так это плохо, что кто-то жужжит мне на ухо о своих родных. А Людочка поет песенку.
   - Вася, у нас сегодня дело, - сказала я.
   - Какое? - Тут же заинтересовался Вася.
   - Потом скажу, спать не настраивайся.
   Только, когда Людочка спала крепким сном, мы заговорили.
   - Я кое-что все-таки не запасла. Скоро начнется мародерство. Мы с тобой начнем его сегодня. Мне все равно, что это не хорошо и что за это расстреливают.
   Потом будет поздно. Есть масса людей и сильнее и ловчее нас. И свой собственный дом придется охранять.
   Мне сейчас не хватало знакомой мелодии, слегка фальшивящей из-за неважной полифонии моего телефона. Хотелось объявить Игорю об очередной выходке и насладиться его замешательством. Стало невыносимо тоскливо.
  
   Ночь приняла нас в свои объятия. Она была густая и непроглядная. Шумела голосами попавших в нее, как мухи в сироп, людей. Много рыданий раздавалось из окон многоэтажек. Слишком много. Сегодня миром правил холод. Сколько людей умрет сегодня ночью? Наше поголовье начинает стремительно редеть.
   На гастроном уже был налет. Милиции не было. Главные мародеры уже ушли, оставив объедки менее искушенным в подобных вещах. Какие-то женщины дрались за головку сыра. Сгорбленная бабка тащила свой сверток прочь, поминутно оглядываясь. Детина, вывалившийся из разбитой витрины, прокричал что-то нечленораздельное и вновь направился в магазин. Я сжала рукоятку пистолета в кармане.
   Мы прошли мимо, максимально прячась в тени домов. Нам гастроном не нужен. Что-то мы не в первых числах мародеров пошли. Мы искали подходящую жертву. Мне было довольно холодно, так как вместо пальто я одела короткую курточку, чтобы, если придется бежать, не стесняла движений. Хотя, какие в таком снегу движения? Повернув из-за угла, мы напоролись на другой налет. В этот раз жертва - аптека. Здесь много полезного. И все, что мне нужно есть, но связываться с людьми, грабящими ее сейчас, не было не малейшего желания.
   Мы пошли дальше, про себя отметив, что не мешало бы заглянуть сюда на обратном пути. Не думаю, что тех, кто сейчас в аптеке интересуют шампунь и женские принадлежности. Красть будут спирт и наркотики. Потом препараты первой необходимости.
   Вскоре мы пришли к тому месту, к которому собственно и стремились изначально. Оно было не тронуто. С торца пятиэтажного здания находился магазинчик под названием "Светлана". Я стояла, смотрела на витрину и понимала, что не разобью ее. Я не смогу. Переступить через те принципы, которые внушала себе с детства.
   - Вась, я не могу...
   Весь мой пыл пропал. Ну, что за дурь? Достану и так все, что нужно.
   - Давай я? - Мальчишка был куда менее закомплексованный.
   - Нет, Вась, я передумала. И в аптеке и в гастрономе есть нужные отделы. А не получится ну и хрен с ним.
   Вася пожал плечами. Ему хотелось приключения опять же.
   - Пошли, извини, что спать не дала.
   Мы шагали к аптеке.
   - Слушай, я ни с одним пацаном так не гнал. Ты уникальная.
   - Спасибо тебе Вася. Приятно быть уникальным пацаном.
   Мародеры в аптеке уже справились.
   - Скоро менты могут прийти, - сказал чей-то приятный голос.
   Тут нас заметили.
   - Вы чего стали тут?
   - Ждем, когда вы уйдете.
   - Что вам надо?
   - Хочу средства гигиены запасти. Купить сейчас ничего невозможно.
   - Так и скажи, что на шару. - Прогундосил кто-то.
   - Можно мне взять кое-что?
   - Слушай, скажи девка, а гипогликемин - наркота?
   - Это от диабета.
   - Фу, - на землю тут же что-то полетело.
   - Напрасно, - сказала я, - диабетики тоже зависимы.
   - Вот пусть и берут. А мне чтобы перло надо.
   - Это я тебе подсказать могу. Вдруг чего не знаешь.
   - А ты откуда знаешь? На системе что-ли?
   - Нет, я медик, - соврала я. Но подтвердить слова сейчас могла, так как в связи с непрекращающимися болезнями знала добрую половину лекарств, хранящихся в аптеке.
   - Слушай, а от боли что хорошее?
   Я подошла. Уже, по-моему, можно не бояться.
   - От какой боли?
   - Зубной. Разной.
   - В таблетках? Инъекции?
   - А что угодно. Посильнее и побыстрее.
   - Сильнее будет кетанов и лучше в инъекциях, это для быстрее. Можно баралгин, тоже в инъекциях есть.
   - А ледокаин?
   - Местный наркоз.
   - Прет?
   - Чтобы от него перло, тебе надо так обколоться, что двигаться не сможешь, - съязвила я.
   - Не прикольно.
   - Но если нужно занозу вытащить или нарыв вскрыть - отлично подходит.
   - Слушай девка - иди, бери чего тебе там. Мы себе уже всего набрали. А потом выйдешь и ширнешь нам по-медсестрински. А то мы не особо, а этот гад, - парень показал на товарища, делавшего непонятные телодвижения. - Так наширялся тут, пока мы набирали колеса, что уже своих не узнает.
   Мне так хотелось спросить, зачем им это нужно. Ведь явно новички. Другие бы и сами укололись. Вот спрошу и попаду в неприятности.
   Мы с Васильком набрали всего, что нужно в сумку, попутно прихватив некоторые лекарства, ребята не очень разбирались в том, что нужно красть. И в наркоте тоже, судя по оставшемуся. Но об этом говорить я не стала. Василек в аптеке спросил шепотом:
   - Как ты колоть их будешь?
   - Обычно, - отмахнулась я.
   Мародеров было трое. Молодые совсем. Опытный товарищ сидел сейчас на корточках и готовился клюнуть носом в снег. Я рассмотрела лицо парня с приятным голосом. Я бы, может, когда-то и в знакомстве такому не отказала. Что он собирается с собой сделать?
   - Давайте свалим для начала отсюда. А то вдруг милиция появится. Берите своего дружка.
   Тот уже торчал головой в сугробе.
   - Как тебя зовут? - спросил приятный голос.
   - Ольга.
   - Братик, - он кивнул головой в сторону Васи.
   - Да.
   - Не боишься лазить по ночам?
   - Не боюсь.
   - А вдруг мы вот возьмем и тебя изнасилуем?
   Сердце, конечно, екнуло, но я не растерялась, на такие вопросы у меня уже давно готовы ответы:
   - А триппера не боитесь?
   - А мы презервативов наворовали, - не оплошал парень. - Да ладно я шучу.
   - Дошутишься, не уколю.
   - Я вот не могу в вену сам, а Витька вообще боится.
   Витька волок дружка под руку.
   - А тебя как зовут?- тихо спросила я. Мне их было жаль.
   - Славик.
   - Зачем тебе это, Славик?
   - А что теперь хорошего? Ни телека, ни компа. Ни хрена нет.
   Интересно, сколько еще народа думает также?
   Славик похлебывал разбавленный спирт из фляги. Протянул мне, разбавлен он был круто, я закашлялась, заела снегом за неимением ничего другого. Надежды, что от алкоголя меня перестанет трясти мелкая дрожь, не оправдались.
   Мы отошли довольно далеко. Зашли в подъезд какого-то дома. Витек с радостью сгрузил друга под стенку. Вася был молчалив. Я не могла понять боится он или просто не одобряет.
   - Ну, не передумали? Пока не поздно.
   - Коли.
   - Что у вас там есть? Вот кетамин, калипсол, фенобарбитал. Лихо. Предлагаю калипсол, я же дозы вам сейчас не определю. Вдруг передозировка? - Соврала я. Они и так боятся, а может после больше и не захотят? Не велико удовольствие. Знаем, видели. Вот еще бы дружка их убить, чтоб не подбивал.
   - Где жгут? - спросила я.
   - Что?
   - Резиновая трубка, которой перетягивают руку.
   - Ой, не взяли.
   - Тоже мне, горе-наркоманы.
   - Мы не наркоманы.
   - Да ну? Ну, это временно. Ладно, вот мой пояс с джинсов, пойдет.
   Я стянула жгутом руку Виктора, калипсол уже был набран в пятикубовый шприц. Вена обнаружилась легко, даже при свете фонарика. Вот себе колоть куда сложнее.
   - Эй, ты сейчас в обморок упадешь, чего трясешься, не смотри на шприц. Вон, на того придурка смотри, таким же скоро будешь.
   Я делала контроль. Темным мороком в прозрачном теле шприца вспухла кровь, и содержимое плавно потекло в вену. Я зажала ватой место укола, вынула иглу и сняла жгут.
   - Зажимай так.
   Он отошел и притих, в ожидании чуда, которое не заставило ждать.
   Я нарочно медлила, мне хотелось отговорить понравившегося мне паренька. Шприц был готов.
   - Ты сама кололась? - Поинтересовался Славик. Он захмелел. Плохо. Еще и наркотики.
   - Меня кололи. Если ты о наркотиках. Только не для кайфа. Мне так жизнь спасали. Готовь руку.
   Он наклонился и попытался меня поцеловать.
   - Мне некогда, я уйду, - сказала я.
   - А останься. Что теперь делать. Всем. Куда спешить?
   - Меня ждут ведь. Так что, не передумал? Насчет...
   - Нет, давай.
   Я затянула жгут.
   - Вась, подержи фонарик.
   Вася подошел. Он брезгливо кривился. Укол. Кровь впрыскивающаяся в шприц, завораживающее зрелище. Я вынула иглу, зажала руку Славика и прошептала ему напоследок.
   - Больше так не делай. Хорошо? Это не так классно, как тебе может казаться сейчас. Я, помню, подумала, что умерла, когда меня ширнули впервые. Я очень боюсь наркоза с того самого случая. Я так жалела, что меня больше нет, а калипсол затягивает время. А еще можно в собственной блевоте захлебнуться, - бросила я напоследок.
   Его глаза были уже мутными. Я, повинуясь сиюминутной блажи, поцеловала его в губы и пошла прочь, Василек поспешил следом.
   Как же жалко!
   - Зачем ты это сделала? - Вася не сумел долго дуться.
   - Я и не подумаю перед тобой оправдываться. Что думаешь, они без меня не справились бы? Может, и подохли бы раньше, инфекцию занесли, или передозировались бы тем же фенобарбиталом или аминазином, как он в такой аптеке вообще оказался? Не иначе приторговывали. А калипсол так, для абортов и мелких операций. А, - с досадой отмахнулась я, - все равно подохнут.
   - Это кошмарно. Я бы не смог...
   - Не смог бы...
   Я от первого мужа ведь беременна была, Вась. Три месяца. А со мной случился припадок и плод замер от асфиксии. Так вот калипсол мне кололи, когда делали аборт. Прет минут двадцать, потом зато самочувствие как у утопленника. Может и не захотят после этого больше.
   - А поцеловала ты его зачем?
   - Захотелось, - обозлилась я.
  
   Игорь, а я здесь начинающих наркоманов колю, занимаюсь мародерством и нянчу чужих детей. Игорь, а как я дальше? И когда закончится твоя работа, Игорь? Все же конец света достаточно серьезное испытание, не правда ли? Для всех.
   И хоть бы чем-то лучше, но на меня опять накатывает обычное предчувствие. Тоска волнами находит на меня, и я понимаю, что сейчас мне опять не отвертеться от этой напасти, преследующей меня всю жизнь.
   Ночь не принесла спокойствия и сна. Я лежала на белых простынях и не могла понять, моя ли это постель или снежный покров, уславший землю. Мне было холодно, но не оттого, что я не укрывалась одеялом, а оттого, что снег укрыл меня с головой. Я замерзала, как замерзают этой ночью тысячи людей, я умирала...
   Но я умирала только в мыслях, воображении, в своей больной фантазии, а вот остальные...
   Мы уходим безвозвратно, со всем своим паразитирующим подавляющим большинством особей. Настанет утро, когда никто из людей не отважиться назвать себя хозяевами мира. Мы растворяемся в этой ночи, как в киселе, нас уже нет.
   Нет, мы может и не исчезнем полностью, как вид, но и места нам теперь отведено будет гораздо меньше. Кем мы все будем в новом мире, с новыми законами, с новыми обстоятельствами, столь разительно отличающимися от привычных нам. Кем буду я? Кем будешь ты. Кем мы проснемся тем утром, когда окончательно окончиться эра людей?
  
   Этим утром я проснулась, потянулась на кровати, ощупала мир вокруг, грязные, захламленные нынче не убираемым мусором подворотни, засыпанные снегом улицы, холодные чужие дома и определила - тебя здесь нет. Я четко осознала, что весь этот город - громадный зверь с серой каменной кожей, с шипами столбов и антенн, с бесчисленными глазами-витринами, с множеством пастей-подъездов не нашел в своей необъятной бессмысленной шири улиц и глубине подвалов даже крохотного места для тебя. И мне придется проживать еще один день своей короткой и уродливой жизни в одиночестве.
   А ты? На бескрайних просторах нашей Родины. На лесах, полях и степях, на бескрайней водной глади и в дебрях умирающих городов. Где сейчас твое место, какую нишу ты занимаешь? Как найти в себе силы и не сникнуть перед этими пространствами, которые поглотили тебя всего, не оставив даже права на воспоминания. Какие стены тебя греют? Чьи руки? Густой снег укрывает все следы. И там, где ты прошел, сегодня лишь пелена. Что тебе до меня?
   Что тебе сильному и красивому, до бескрайних снов, где все не так? Что тебе до женщины, у которой вчера - безумный бред, сегодня - балансирование над пропастью, а завтра - густая тень, может смерть, может безумие, но никак не радостное розовое благополучие.
   Теперь я не уверенна, что я вполне адекватна. Мне кажется, мой рассудок, державшийся на неистовом желании выжить, начал потихоньку помутняться. Я не стремлюсь так к жизни больше. И если за мной придут, я буду готова. Мне незачем жить, прости. Моя жизнь - боль.
   Но и умирать я не спешу. Больше.
  
   И сейчас, когда в мой мозг впиваются острые шпильки, и кто-то вбивает гвозди общего лиха, когда мое тело крутят судороги, и каждый член, каждый нерв кричит от боли, а проклятое безжалостное сознание отказывается покидать меня, я молю лишь об одном. Я не знаю у кого. Вы простите меня за маловерие, но сейчас и здесь нет ни сил, ни возможностей отличить Бога от дьявола. Прав тот, кто поможет. И я молю всем своим мозгом, всем нутром, так как губы мои сомкнуты, и издать звук не являющийся криком или стоном я не могу. Я прошу: Дай мне силы.
   А если кто-то меня осудит, я пожелаю ему только одного - никогда не понять меня.
  

Глава 6

Реквием.

Мусорный ветер, дым из трубы,

Плач природы, смех сатаны,

А все от того, что мы,

Любили ловить ветра и разбрасывать камни

Крематорий.

   Город издох.
   Его смерть явно ощутилась на четвертый день. Мороз ночью был двадцать градусов ниже нуля. А на утро на улицы вышло на четверть меньше народа. Кому-то уже не нужны стали мерзлые продукты из разоренных супермаркетов. Кто-то перестал искать тепла в чужих неприветливых домах. И бесполезными стали препараты аптек и больниц. Окна многих административных зданий зияли дырами.
   Я шла по стенающему городу и читала на стене здания нарсуда: "И где же ваша проклятая справедливость?"
   Этим утром много надписей отчаянных и злых покрыли мерзлые стены. Под одной из таких я нашла красную краску и кисть. Надпись на жилом доме гласила: "Мы все умрем"
   Я макнула кисть в не успевшую испортиться от мороза краску и написала на стене:
   Прощай!
   Погибший хмурый город,
   Такой чужой, и одинокий.
   Прощай!
   Я долго буду помнить.
   Твои слова твои упреки.
   Прощай!
   Со всеми голосами.
   Со всею шумною толпой.
   С чужими алчными глазами
   С чужой игрою ролевой.
   Прощай!
   Я не умела видеть.
   Прекрасного в твоих стенах.
   И ни любить, ни ненавидеть.
   А лишь лелеять дикий страх.
  
   И где теперь все будни-беды?
   Где радость радужных идей?
   Где лица? Люди, где вы?
   Лишь память, что в душе моей.
  
   Лишь ветер мусор и пакеты.
   Уносит, словно призрак дней,
   Когда последние надежды
   Спасали города детей.
  
   А меньше всего я хотела видеть глаза прохожих. В них остался только страх. Страх и отчаяние.
   Папа с мальчиком и девочкой шагает быстро, мальчик заходится в астматическом кашле. "Антибиотики, срочно! - Кричу я в след, - Цефазолин"
   Полная женщина, прихрамывая, тащит сумку в одной руке. В другой - санки с тюком вещей, на лице гримаса боли. По-моему, она отморозила пальцы на ногах.
   Дерущиеся (это уже стало традицией). Кровь, впитываемая в снег. Двое мужчин. И чья-то женщина кричит.
   Пара, совсем молодая еще. Дети. Шагают под руку, а лица заплаканные.
   И труп на санках. Мужчина, лет шестидесяти растеряно и несчастно смотрящий на куль, бесформенно лежащий у его ног, бывший когда-то его женой.
   Прочь, прочь, я не смогу всех обогреть, даже сгорев дотла. Мне домой, по традиции на ужин придут Василек с Людочкой. Хватит бродить. Мародеры на каждом шагу. И квартирами тоже не брезгуют. Нельзя теперь оставлять дом без присмотра.
  
   Я все жду. Жду Игоря. Откроются двери и меня окутает запах табака и одеколона, или осени, или мороза...
   Неважно. Какая разница, какой запах ты принесешь за собой? Сквозь него я все равно смогу учуять близкий запах твоего тела.
   Я жду Катерину, почему я верю, что она все же доберется? По такому морозу. И транспорт не ходит из-за снежных заносов почти. Как там она?
   Мне сложно понять природу своего нынешнего страха. Это не страх холода, голода, не страх неизвестности, это паника. Постоянная тревога, как перед бурей. Мне не понятно все, что происходит, но вместе с тем я понимаю, что это еще не все. Я кожей ощущаю ледяной ужас, вползающий в нашу жизнь. Ужас, с которым мы до сих пор не сталкивались. И мне невозможно определить его природу, его характер. Какое-то ощущение постороннего, как боязнь призраков в детстве. Вы боялись призраков?
  
   Топить печь не такое уж неприятное занятие. Я подсыпаю угля и размещаю в духовке орехи. Ребята обрадуются. А еще можно испечь яблок с медом. И пусть все паршивое и безрадостное останется за порогом этого дома. Здесь моя крепость. Но на душе беспокойно. Сегодня стоит ожидать очередной пакости судьбы. Что-то произойдет, это я знаю так же, как то, что меня зовут Ольга.
  
   Произошел Василек.
   Он пришел один и зареванный. Шапка его сбилась на бок, и открытое ухо было пунцово-красным от царящего на улице мороза.
   - Здравствуй, Василек. Что случилось?
   - Что у нас может случиться? Моя мама.
   - Что с ней?
   - У нас ведь сейчас поселились бабушка с дедушкой - папины родители. И так шесть человек, а она притащила из своей секты троих. Две бабы и мужик толстый и вонючий. Папа хлопнул дверью и ушел. К бабушке с дедушкой в комнату поселили этого мужика. Бабушка только плачет. Что она может сказать? У них в квартире теперь рефрижератор.
   Ко мне на диван Людочку подселили, а в Людочкиной комнате эти две расположились. И она говорит, что придут еще! Что же делать?
   - Ну она дает! Совсем мозги отшибло. Прости Вась.
   - Олечка, милая, можно я завтра с вещами переберусь к тебе?
   - Только с разрешения родителей и при обещании, что будешь каждый день навещать их.
   Василек чуть-чуть успокоился. Он ел яблоки и колол орехи себе и мне. Я была занята. Стоя ногами на стальном листе в сковородке я катала дробь. Да здравствует фигура!
   У нас уже целый арсенал. И сегодня он впервые понадобился.
  
   Ночью я услышала шум на улице. Кому-то понадобилось содержимое моего сарая.
   - Василек!
   Вася встал. Я быстро объяснила. Он достал ружье и пистолет.
   Один заряд у меня был холостой, второй боевой. Дробь.
   Я вышла из дома. Сзади Вася держал керосиновую лампу.
   - Эй, там. Пошли вон отсюда, сейчас дыр в жопе дополнительных наделаю.
   Около сарая затаились. Я сделала предупредительный выстрел вверх и начала думать: "А какой заряд я использовала?" Не додумавшись, решила - все равно.
   - Застрелю! - неубедительно погрозилась я.
   Какая-то тень выскочила мне на встречу. Я с испугу опустила направленный в небо ствол и пальнула почти в лицо напавшего.
   - А-а-а! - остальное было не нормативной лексикой.
   - А-а-а! - вторил ему испуганный Василек. Тоже мне боец!
   Тут только по опадающим на землю клочкам газеты, я поняла, что в лицо я стреляла холостым зарядом. Видимо его обожгло вблизи порохом. Или и вовсе просто перепугался.
   Я бросила ружье и выхватила у Василька пугач, который мы, отважные воины даже забыли снять с предохранителя и теперь уже убедительно и страшно (сама испугалась) закричала:
   - В следующий раз убью!
   - Она чокнутая, - заорал кто-то.
   Я выстрелила для убедительности в небо. Услышала хруст забора, кто-то драпал в огород к Сучку. Горе-нападающий схватившись за лицо поломился к воротам сдуру потянув на себя створки, ворота рухнули, привалив неудачника. И тут мне стало так смешно. Я стояла и хохотала, слушая в свой адрес:
   - Она припадочная! Она полоумная!
   Ну, прямо провидец!
   - Да! - в азарте крикнула я ему - Я такая! Сейчас я до тебя доберусь!
   По неимоверному грохоту я поняла, что воришка все же выбрался из-под завала и побежал по снегу прочь.
  
   Нам с Васей срочно понадобился чай. Вася уже улыбался и даже посмеивался. Срамить его я не стала. Ну, струсил, ну ребенок же. Я вот взрослая, а сама испугалась не на шутку. Легко отделались. Впредь я решила подобные налеты отбивать из форточки кухни. Оттуда видно вход в сарай.
   - Собаку бы?
   - Чем Вась ее кормить?
   - Но она бы хоть лаяла, когда кто-то лазит.
   Я глянула на часы. Двенадцать, и почему бы не спать?
   - Ты могла его убить, - озвучил Вася мои волнения.
   - Сама в шоке.
   - Но он напал первым!
   - Думаешь, если бы это случилось, мне бы было намного легче?
   - А ведь все равно когда-то это случится. Или ты, или тебя.
   - Тогда я. Но сейчас лучше этого не представлять. Пользы никакой. Только деморализуемся.
  
   На фонарном столбе раскачивалось тело. Бывшая когда-то красивой женщина. Бессмысленно, остекленело глядящие в никуда глаза. Лед на распухшем языке. На ней не было теплых вещей. И вообще одна ночная рубашка. Босые синие ноги притягивали взор, и не было сил отвернуться. А на груди в обрамлении разноцветных гематом табличка.
   "Это не моя жена. Это чудовище апокалипсиса. Не приходите ко мне пророчить"
   Мне стало страшно. Страшно за Василька, Людочку и Маринку. И за Николая. Боже мой.
   Я не дошла до города сегодня, смотрела на табличку, слышала выстрелы и крики.
   Я побежала домой.
  
   А Пушкари тащили сейчас в дом то чего там никогда впредь не было. Среди трофеев, заносимых ими в хатку, были DWD, телевизоров пара штук, мобильные и радиотелефоны. Я бы смеялась, если бы все было не так грустно.
  
   Хуже всего было то, что пришедшие ко мне дети видели сегодня и труп на столбе, и много еще. Людочку пришлось опаивать валерьянкой. Нет, подобные вещи видеть детям не положено. А как сейчас можно этого избежать?
   - Людочка, больше отсюда ни на шаг! Без родителей, или меня. Поняла?
   Людочка кивнула:
   - А с Васей?
   - В крайнем случае, мы с ним об этом поговорим.
   Девчонка снова разревелась. Они очень не похожи внешне с Васей. Ее брат шатен, худой и угловатый, а она брюнетка с кудряшками и пухлыми щечками. В старом мире у нее была бы шикарная судьба. Она смышленая, симпатичная и талантливая. Кто ей будет давать теперь уроки фортепиано?
   Да уж достался мне довесочек.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"