Рассвет первого осеннего дня. Такой же, как все предыдущие, и не такой потому, что это рассвет новой поры увядания. И хотя листва еще зеленая, но в воздухе уже чувствуются изменения. Я проснулся и задумался, ощущает ли Куиллин то же самое. Жалко было его будить, но хотелось полюбоваться на первое осеннее утро, встреченное нами вместе.
- Лин, просыпайся, - я коснулся губами его щеки. - Первый осенний рассвет проспишь.
Авар заворочался, бормоча что-то сквозь сон.
Я решил - встанет, значит, встанет. Тихо поднялся, оделся и выскользнул из комнаты. Бегом поднялся на вершину Эмин Дуир как раз, когда солнечные лучи коснулись края горизонта, прогоняя предрассветную дымку. Даже воздух изменился - неуловимо, пряно отдавая терпким запахом увядания. Птичий гомон осенней песней пролился на утренний лес.
- Вот, ты где! - отодвинув преградившие путь ветки орешника, рядом возник разлохмаченный авар. - Я уже думал, какая оса тебя ужалила. Надо же! А я себе тоже здесь место приглядел, только, вон там, за камнями. Он указал куда-то севернее.
- Тссссссссс. Прислушайся, - шепотом ответил я. - Мир поет твое имя.
- Уже которую осень, - вздохнул авар, усаживаясь на поросший лишайником камень. Он достал свирель и присоединил ее голос к пению птиц.
Я опустился на один из валунов, слушая осеннюю мелодию. Для меня она так звучала впервые. Солнце взошло, все еще по-летнему согревая землю.
Куиллин спрятал свирель и поднялся.
- Кажется нам пора? - Он коснулся губами темной макушки. - Догоняй, мэлль. Негоже заставлять твоего отца ждать.
С этими словами он припустился бегом вниз по склону.
Я побежал следом, спускаясь по узкой каменной тропе к воротам и отставая от Куиллина всего на несколько шагов. Внизу мы были одновременно и, не останавливаясь, промчались внутрь Чертога до самых дверей покоя.
- Где, по-твоему, мы его встретим, как думаешь? - спросил я, собирая оружие.
- А я откуда знаю? Ты же говорил с Трандуилом.
Мы добрались до проснувшегося к тому времени лагеря. Отца я заметил издали. Он совещался с Халдиром и Даэлинно. Мы подошли ближе.
- Что у нас сегодня? - спросил я, когда мы обменялись приветствиями и пожеланиями легкой осени.
- Как обычно, - ответил Даэлинно.
Трандуил кивнул и, поманив меня за собой, пошел прочь из лагеря.
Куиллин, проводив взглядом удалявшегося вместе с отцом Лаэголаса, только недоуменно пожал плечами - зачем надо было вчера откладывать разговор, если в его присутствии, как оказалось, не было нужды - это осталось для авара очередной тайной Эрин Гален.
Какое-то время мы шли молча, пока не удалились на приличное расстояние. Потом владыка устроился на древесном корне.
- Садись, Лаэголас.
Я присел рядом, ожидая, когда он начнет. Трандуил помолчал, собираясь с мыслями.
- Отец, если ты беспокоишься по поводу похода, и...
- Нет, Лаэголас. То есть да, конечно, я беспокоюсь. Но дело не только в этом. Ты уже почти взрослый. Хотя и не скажешь сразу, - он грустно усмехнулся.
Я пожал плечами.
- Я не буду повторять всю важность задания, которое тебе предстоит выполнить. Просто, надеюсь, что возложенные на тебя надежды оправдаются.
- Я сделаю все, что в моих силах. Все, что от меня зависит, отец.
- Да, да, конечно, - он кивнул головой, но будто не слышал меня.
- Ты что-то предвидишь?
- Сам не знаю. Тревожно.
Я коснулся его ладони, лежавшей на колене. - Ада, не стоит. Все будет хорошо. А чему быть, того не изменишь.
- Я понимаю. Желаю тебе вернуться невредимым.
- Я ведь не один еду.
- Да, я знаю... И все же, это неправильно! Так не должно было произойти, словно чья-то насмешка...
- О чем ты?
- Не важно, это моя печаль, а не твоя. Обещай мне только одно.
- Что же?
- Ты не приблизишься к морю. Не поедешь в ту сторону, не станешь на него смотреть. Еще не время.
- Всего-то?
- Поклянись! - резче, чем хотел бы, бросил он и осекся, отвернувшись.
- Клянусь, отец. Самым дорогим, что у меня есть, что не буду интересоваться морем, пока не настанет срок.
- Хорошо, ступай. Иди, собирайся. И возвращайся невредимым.
Я поднялся. Трандуил остался сидеть на корне. Так же молча, как пришел за ним, я покинул поляну, возвращаясь в лагерь.
Куиллин перекинулся несколькими словами с присутствующими, и пошел к мишеням. Наконец-то выдалось время пристрелять новый лук! Вся эта суета вокруг похода, к которой он никак не мог привыкнуть, порядком утомляла. Авар выбрал свободную мишень. Отошел для начала на 150 шагов и расстрелял половину колчана без промаха, хотя и не кучно. Сходил, подобрал стрелы и сел возиться с луком, перетягивая тетиву.
Я постарался стереть с лица грусть и полностью ушел в дела. Покончив со следующим этапом распределения припасов, я спросил у Халдира, тоже сделавшего перерыв, о продолжении тренировки. Он согласился. Показав мне несколько новых приемов, оставил отрабатывать движения и вернулся позже.
Значительно старше и опытнее меня, он чувствовал, как тогда в Лоринанде, что я ищу беседы, потому, вероятно, и предложил мне немного прогуляться. Мы неспешно пошли той самой тропой, которой когда-то ходили к реке. Я пытался успокоить мысли и облечь верными словами мучавшие меня вопросы. У небольшой поляны Халдир прислонился к стволу вяза.
- Я чувствую, что тебя тревожит, мой принц, - начал он.
- Халдир, пожалуйста, не нужно так официально, - я остановился перед ним. - Наверное, это не то, что следовало бы спрашивать у тебя, но...
- Я понимаю, о чем ты. Действительно, ответы на подобные вопросы должны дать родители, но похоже, тебе гораздо легче спросить об этом кого-то из старших близких мэллони, не так ли?
- Верно. Потому как кажется то, что происходит, не является чем-то обычным, то есть естественным, - начал я.
- Это так, но не думаю, что твой отец об этом не знает.
- Да. Наверное, он ждал, что я спрошу его, но я не могу.
- У тебя никогда не было таких близких друзей, как Куиллин?
- Нет, тут другое. Лаэронвэ, Даэлинно - мы росли вместе, и мы как братья, наши сердца всегда были открыты друг другу больше, чем другим. Ничего не изменилось, даже когда Даэлинно встретил Ламиэн. Лаэронвэ же недавно погиб в стычке с орками на северной границе. Тогда же, получилось так, что...
Я рассказал Халдиру историю появления Куиллина в Эрин Гален, и что происходило с ним после того, как он очнулся, и до момента, когда открылся, испугавшись за мою жизнь.
- Потом, произошло нечто. Я не знаю, как сказать, я почувствовал, что связь наша более сильная, чем может быть у друзей, или даже у братьев. Это скорее похоже на связь, существующую между Даэлинно и Ламиэн, с той лишь разницей, что мы оба нери и... Мы оба не знаем, что теперь делать. Ведь это неправильно.
- Да, подобные случаи между нери в истории эдиль есть, но столь редки, что считаются искажением. Зачастую это останавливалось сдерживанием своих чувств, либо бывало, что чувство оставалось неразделенным, как, впрочем, случается между бэнн и бэсс. Это действительно неестественно, но возникновение подобных вещей и связано с искажением. Думаю, мэлль, это временное явление, и инд исцелится. Наша природа такова, что мы можем с этим справиться по собственному желанию, в отличие от фир, которые не умеют контролировать свой рон. И тебе лучше не знать, как порой они удовлетворяют потребности своего маэль.
Я вздрогнул. - Но ведь мы...
- Нет, не думаю, что между вами подобное когда-нибудь произойдет. Связь же сердец и госанну останется плотным, как между братьями. И в этом нет ничего противоестественного нашей природе. Потому Трандуил и не беспокоил тебя, пока ты сам не задашь вопрос.
- Благодарю тебя от всего сердца, мэллон. Ты мне очень помог.
- Всегда пожалуйста, мэлль. Вы с Куиллином мне очень нравитесь, не смотря на его вредный характер. Но я знаю причину и не огорчаюсь. Надеюсь, все же мы сможем понять друг друга. Нери, пришедшие со мной, так же сейчас знакомятся и открывают сердца тем, кто живут здесь и собираются в поход потому, что слаженные действия подразумевают понимание. Хотя и не только поэтому. Пойдем обратно. Нужно еще многое успеть.
Я кивнул, и вскоре мы вернулись в лагерь.
- Думаю, тебе сейчас стоит разыскать твоего друга, Лаэголас. Подозреваю, что не только ты жаждешь утешения и понимания происходящего. Поспеши же, не стоит мучить его неведением.
Я улыбнулся в ответ. Госанну Халдира было теплым и дружеским. Радость понимания и успокоения согрела мое сердце, и я отправился на поиски Куиллина. Он к тому времени отложил лук и продолжал заниматься с подошедшими к нему лаиквенди, показывая вновь и вновь вчерашний прием отвода глаз. Не желая его отвлекать, я встал в стороне, дожидаясь окончания занятий.
Когда Куиллина окружили эдиль, и пришлось вновь рассказывать и показывать выполнение уловки, использованной против Халдира, он быстро понял, что одних объяснений не достаточно - надо открываться в госанну так же, как Лаэголасу, а в нем все противилось этому шагу. Он до сих пор делил мир на своих и чужих, несмотря на то, что объединенный отряд Эрин Гален и Лоринанда шел на помощь его народу. И решение открыться чужакам далось нелегко, но жалеть об этом не пришлось. Мало того, что обучение пошло быстрее, и многие смогли усвоить навыки, если не управления волей другого, то хотя бы как лучше скрываться и оставаться незамеченными. Но и сам авар, благодаря многократным показам и повторениям, стал чувствовать себя увереннее, четче осознавая свои силы и возможности. Хотя, сохраняя объективность, Куиллину пришлось признать, что учитель из него оказался посредственный. Почувствовав усталость, авар запросил перерыва и только тогда заметил Лаэголаса. Он подошел к другу, постепенно приходя в себя. - Аи! Мэлль, давно ждешь?
- Нет, Лин, не так уж и давно, - с улыбкой ответил я. - У меня для тебя есть интересный рассказ. Кроме того, рад, что ты смог преодолеть себя и открылся, - я радостно обнял его и поцеловал в щеку. - Однако ты выглядишь усталым, пойдем, поешь, отдохнешь, и я расскажу тебе, что узнал.
- А ты хочешь есть? Я пока что, нет, - Куиллин потерся носом о нагретую солнцем щеку. - А, вот, отдохнуть надо. И рассказывай, а то я изведусь от любопытства.
- Нет, я не голоден, просто подумал - ты выглядишь усталым. Ладно, тогда пойдем куда-нибудь, поговорим в тишине.
Я повел Куиллина в обход лагеря вверх по склону в сторону Чертога. Все же заглянув на кухню, я прихватил бутылку золотистого летнего вина, немного орехов и сладкий пирог. Дойдя до самой вершины, где утром мы любовались рассветом, я разложил на камнях обед. Подождав, пока усядется Куиллин, протянул ему бутылку и половину пирога.
- Все так загадочно, - улыбнулся авар, вглядываясь в лицо Лаэголаса. - Боюсь, я так привыкну к тайнам, что дома мне их будет очень не хватать.
Он отпил несколько глотков, смакуя вкус, вернул вино другу и принялся за пирог.
Я сделал порядочный глоток. Отчего-то мне было немного боязно. Я не знал, как отреагирует Куиллин на мой рассказ и объяснения Халдира. Хотя слово "искажение" было произнесено прежде им самим, но все же более шутливым тоном, чем сегодня. Вино согрело и немного прояснило мысли. Дальше тянуть не имело смысла.
- После разговора с отцом, - начал я все же немного издалека, - он, кстати, взял с меня клятву, что я не приближусь к морю, меня нашел Халдир. Мы разговорились, и он поведал мне то, о чем я так и не решился спросить Трандуила.
- Как? Лас! Почему? - на лице авара возникло недоумение. - Это невозможно! Побывать у нас и не увидеть? Я так мечтал побродить с тобой по тростникам, покатать на лодке, отвезти на Одинокий остров.
- Я тоже. Но я не просто пообещал, он заставил меня поклясться. Наверное, это из-за того предания - "Лесной эльф, увидевший море, потеряет покой в своем стремлении к нему, и мир станет ему не мил". Такое уже случалось с теми, кто родился здесь, они все уходили на Запад. Наверное, отец боится, что я уйду вслед за матерью, - я пожал плечами. - Мне не нужен Запад, я слишком люблю Эрин Гален.
Авар не скрывал своего огорчения.
- Мы тоже лесные, но на Запад пока никто не ушел. Хотя... Хотя крики чаек пробуждают какую-то прозрачную, светлую и щемящую грусть. Но это, скорее, о тех временах, что уже минули и не вернутся никогда. О Койвиэ-нени.
- Может, потому, что ты родился у моря, а, может, и потому, что ты не из Йатрим. А впрочем, не думаю, что это имеет значение.
Я сделал еще глоток, и передал Куиллину бутылку.
- По возвращении, как я уже сказал, меня окликнул Халдир и пригласил на прогулку и беседу. Чувствуя мои сомнения, он начал говорить о том, что меня тревожит, и рассказал о том, что и как происходит в случаях, когда инд двух нери оказываются в такой тесной связи. Если бы это произошло, когда мы были бы взрослее, мы бы и сами поняли, что это привязанность фаэр и только. Я поведал ему твою и нашу историю, и он успокоил меня.
Куиллин едва не поперхнулся вином, когда услышал, о чем была беседа с Халдиром. Он уткнулся носом в рукав рубашки, скрывая лицо, но вспыхнувшие уши предательски выдали его состояние. Ему хватило терпения, не перебивая, выслушать все до конца и за это время вернуть себе самообладание.
- Дааа, - протянул он как-то неопределенно, но, вскинув прозрачный взгляд на Лаэголаса, неожиданно просиял улыбкой и коснулся его руки. - Мэлль, как радостно это услышать! Прости, я боялся. Опасался признать, что мои чувства отравлены маэль, и что искажение мое гораздо глубже, чем мог себе даже помыслить. Я чувствовал себя виноватым перед тобой. Я ведь старше и должен был думать.
Я долго молчал, не зная, что ответить. Странное чувство двойственности овладело моими мыслями. Я был рад, что принес добрую весть, успокоив Куиллина. Но вместе с тем, испытывал чувство потери, хотя и знал, что ничего не утратил, и между нами все по-прежнему, что это маэль говорил во мне, а не инд. В этом и было искажение, с которым мне хотелось покончить. Я почувствовал, как меня наполняют гнев, досада и обида. Но на что? Ведь виноват лишь я сам.
- Куиллин, тебе не за что извиняться! - я поднялся, боясь, что не совладаю с собой. - Ты прости, но мне нужно побыть одному. Подумать, понять, я не знаю. Я вернусь, обещаю, что все будет в порядке. Если можно, я пойду, пройдусь немного. Прости, что я говорил об этом не с отцом, но так лучше...
Я сделал несколько шагов сторону склона, противоположного дороге, по которой мы пришли, и вскинул руку жестом, останавливая двинувшегося за мной Куиллина. Я медленно повернулся и стал спускаться меж переплетенных ветвей сосен и можжевельника, росших тесно по эту сторону. Когда поляна исчезла из виду, я бросился бегом, не глядя ни под ноги, ни по сторонам, и бежал, пока не стемнело.
Чувство пространства подсказало, что очутился я где-то в северо-западной части леса. Здесь обитали смертные, одно из диких племен, мало чем отличавшихся по своему быту от кочевников, но они жили в лесу, и на удивление тихо и по-доброму относились к дому. Мы редко встречались, так как лаиквенди не заходили в эту часть Пущи просто потому, что в этом не было нужды, и никто не тревожил соседа. Я опустился под вязом на прошлогодние листья, хрустко зашуршавшие подо мной. Бег не принес облегчения, только усталость. Я сам не мог понять, что творится со мной. Точнее понимал. Понимал, что мною владеет маэль к Куиллину, но я не стану тревожить его. Нужно взять себя в руки и сдержать это. Заглушить, отодвинуть подальше, потому что это не кончится добром. Но как же было больно! Казалось, я вырываю часть сердца. Но именно потому, что я люблю его всем сердцем, я смогу. Со временем он исцелится. Мы исцелимся.
Глава 2.
Успокоившись, я встал и побрел обратно, постепенно ускоряя шаг, потому что не время сейчас предаваться слабости, ведь впереди долгий путь, неизведанные дела и вещи. Нужно быть собранным - я застонал - и иметь силу противостоять его присутствию и желанию его коснуться, чтобы не будить маэль.
- Рррауг! - выругался я.
Шуршание и тихий вскрик неподалеку заставили меня подскочить. На одном из кустов, я заметил клочок ткани. Ветви только что потревоженной ели еще качались. Я осторожно приблизился. Отодвинув ветку, я разглядел в полумраке одного из обитателей этой части леса. Ребенок, почти гвэнн. Маленькая, забившаяся почти под самые корни, она глядела так, будто перед ней действительно был рауг.
- Прости, не хотел потревожить тебя.
Я сказал это как можно мягче и тише. Волны паники, исходившие от нее, немного утихли. Она не могла передавать чувства осознанно, но если я почувствовал ее, значит, смог бы успокоить, как лаван. Она что-то сказала на своем языке. В чувствах ее появилась слабая искорка любопытства и удивления. Она раньше не видела эдиль - понял я, и в свою очередь тоже рассматривал ее с любопытством. Она смутилась. Я протянул руку, давая почувствовать, понять, что я не враг. Она несмело протянула ладошку, выбираясь из-под корней, отряхнула буро-зеленое, в прилипших хвоинках и листьях, платье. Внешне она казалась почти ребенком, хотя чувствовалась, как гвэнн, почти бэсс. Невысокая, кругленькая в талии, совершенно не похожая на дитя эдиль, она была по-своему симпатична. Большие глаза, светлые, растрепанные волосы, босая - ступни были покрыты такими же светлыми волосами, росшими на них густо, как у левайн.
Девушка что-то спросила, указав вверх по склону в ту сторону, откуда я спустился ранее, отвлекая меня от раздумий. Я кивнул. Она не была из афедюн, я ошибся. Дитя принадлежало народу, который звал себя пэриан. Они были едва ли не ниже ноэгол. Она протянула маленькую пухлую ладошку, куда-то приглашая, видимо, с собой. Я покачал головой, мне нужно было возвращаться. Она огорчено выпятила нижнюю губу, смешно обижаясь. Потом улыбнулась, указывая на себя пальцем, произнесла "Паллиэн", указывая на цветок колокольчика - они росли во множестве в тени деревьев. Я понял, что это было ее имя.
- Лаэголас, - я свою очередь указал я на себя и поднял с земли один из листьев, еще не утративший своей зелени. Она взяла лист, осторожно, как будто он был хрупким, потом, засмеявшись, убежала, сжимая его в кулачке. Когда она скрылась за деревьями, я понял, что меня больше не преследуют ни гнев, ни тоска, словно ее смех, рассыпавшись вокруг звоном колокольчика, забрал их с собой. Я подхватил его, и все еще улыбаясь, поспешил вверх по склону, возвращаясь домой.
Поздний вечер был на исходе. Как не хотелось уходить в Чертог из-под огромных звезд первой осенней ночи, но я должен был разыскать Куиллина и попросить прощение за свою несдержанность. Я направился в покои.
Он сидел в одиночестве. Очаг не горел, и светильник он не зажег. Авар дремал в кресле, опустевшая бутыль из-под вина валялась около него на полу.
- Прости, мэлль, - шепнул я, желая и не желая сейчас его разбудить. Я хотел было поднять его, чтобы перенести на ложе.
- Мэлль! Мэллонинья! Ты вернулся! - Он вскочил, крепко обнял меня, уткнувшись в плечо, будто боялся, что я сейчас оттолкну его. От него пахло вином и слезами. Я осторожно высвободился, поддерживая его, усадил обратно в кресло и сел на подлокотник, обняв его плечо.
- Лин, я не собирался покидать тебя. Вспомни, как ты сам убегал, когда не мог с собой справиться? Погоди, квенилас заварю, успокоишься, поговорим, ладно?
Я сходил, наполнил водой чайник и подвесил над очагом. - Сейчас, только разожгу огонь. И теплее станет, и легче.
Авар послушно сел и какое-то время молчал, не отводя взгляда от друга. - Я спокоен, Лас. Уже спокоен. Я думал над тем, что сказал Халдир. Но мне этого мало!
Сидевший передо мной сейчас мало походил на такого знакомого Куиллина. Он казался старше, как будто за полдня и полночи прошло два столетия, если не больше. Я присел перед ним на корточки.
- Мэлль, я знаю, что было тяжело, но объясни мне, наконец...
- Если только ты позволишь. Я не хочу сдерживать свое чувство! Мне мало считать и относиться к тебе, как к торонильо. Так сложилось что, наши инд соединились, как в супружестве. И я ... я хотел бы, чтобы так и осталось.
Прежде чем ответить, я долго всматривался в его потемневшие глаза.
- Мэлль, - наконец, произнес я севшим голосом, - мэлль, подумай, действительно ли ты хочешь этого? Ведь мы не супруги. Ведь невозможно одно без другого, и ты сам говорил, что это искажение.
Я замолчал, не в силах продолжать, сел на пол, закрыв лицо ладонями, не в состоянии сдерживать душившие меня слезы.
- Я не знаю. Решай сам.
- Неразделенная любовь - тоже искажение! - авар опустился рядом на колени и протянул руку, но она замерла на полпути в ожидании ответа. - Что мы выберем, мэлль?
Одновременно с ним я поднял ладонь, и обе они зависли в воздухе за мгновение до того, как сплестись, словно ветви деревьев, перекинутые над бурным потоком. Поднять голову, взглянуть ему в глаза... Раствориться в его инд, не думая больше ни о чем. - Я не хочу расставаться с тобой, торонильо, мэлетрон нин!
- Доверься мне, - шепнул авар, обнимая и касаясь губами виска Лаэголаса. Дух его был спокоен так же, как и на недавних тренировках, только не растворялся в окружающем мире, а наоборот наливался теплым, нежным сиянием.
- Мэлль, мне все равно. Я не хочу без тебя жить! Не смог бы, наверное, даже если бы захотел.
Слова сами слетели с языка. Я почувствовал его тепло и раскрылся в ответ, как цветок навстречу солнцу. Сияние, исходившее от него, накрыло меня волной. Огненная волна поднялась изнутри, разливаясь летним искристым вином в крови, подчиняясь госанну, сливаясь в тон и в такт общей мелодии, звучавшей сейчас в сердцах. Дыхание. Музыка.
Серебро и золото... Шепот, нет, тихое звенящее пение листвы - темной с серебром и золотисто-зеленой. Его серебристые руки-ветви сплелись с такими же, но золотыми. Два тела, как два ствола, возносящиеся ввысь рядом. Два древа вместе покрылись бутонами и вдруг зацвели диковинными цветами, заливая все невиданным светом в бесконечной вспышке экстаза. Галатион и Глевеллин. Силиврос и Ласгален... Лаэголас...
- Мэлль, я люблю тебя! - Куиллин коснулся губами прикрытых трепещущих век.
- Я тебя люблю, мэлль! - эхом в шорохе листвы прозвучал ответ. Произнес ли вслух, прозвучало ли неслышно, не важно. Вновь ощутив тяжесть тела, возвращающиеся ощущения ласковых прикосновений. Сквозь легкую пелену, водяную завесу, в солнечной дымке - биение сердца, тепло дыхания находящегося рядом мэлиндо. Я потянулся к нему, пахнущему дождем и влажной корой, хвоей и цветами, соленой водой моря, которого я никогда не видел.
Время как будто остановилось. Очаг погас. Давно? Недавно? Но и это сейчас не имело значения, кроме биения сердец и ощущения всепоглощающего счастья - одного на двоих.
Освежающая гроза унеслась далеко, растаяв в теплых лучах солнца, оставив легкую серебристую росу на листьях трепещущих ветвей, и ласковые пальцы ветра перебирали их, словно струны. Тихая мелодия отражением нежности в озерах в любимых глаз. Что это было? Так много, так мало...
- Мэлль! - каплей сорвалось с губ слово, вмещая в себя все Эа.
Я открыл глаза, встречаясь с ним взглядом.
Куиллин, с наслаждением впитывал золотистое сияние глаз, не переставая удивляться тому новому, что каждый раз возникало в миг единения. Словно их вела одна дорога в бесконечность к какой-то единственной, неведомой цели. Дорога... Думать о ней совсем не хотелось.
Обрывки мыслей листьями плавали на воде, отражаясь в ней. Я почувствовал его мимолетное замешательство.
- Твои мысли... наши, - поправился я, - сейчас так сумбурны. И ты прав, все каждый раз иное. Как дни, не похожие один на другой.
Я улыбнулся, тихонько сжав его пальцы. - Ты задумчив, мэлль, что тревожит тебя в такой час?
- Сейчас это не имеет значения. Наверное, все придет в свой срок, и нет смысла пытаться заглянуть дальше того, что готово открыться. Просто... - Куиллин на мгновение задумался, - Просто счастье так же огромно, как и горе, что кажется, долго его не вынести. Хотя... Нет, ни один фаэр не покинул рон от счастья.
Его радостный смех перезвоном колокольцев разлился по комнате.
- Ай, мэлль, твои слова, как листья, подхваченные ветром, - я, улыбаясь, дунул ему на нос. - Потому, что счастье, каким бы безграничным оно ни было, хочется испытывать еще и еще. А вот горе - достаточно и одного раза. Ты прав, не нужно об этом думать. В сладком море счастья достаточно одной слезы, чтобы оно стало горчить.
Куиллин кивнул. Мы все еще сидели на полу у каминной решетки, не расплетая рук. Я встал и потянул его за собой. Спустя некоторое время, когда мы уже улеглись спать, он все же спросил.
- Знаешь, увидев Древа, я, кажется, понял тех, кто ушел на Заокраинный Запад в надежде обрести вечную благодать. Но древ больше нет. Лишь Элльямистар и Элльянар остались, но они светят ровно, как над Эндором, так и над Аманом. Почему же эдиль так тянет туда? Ты говорил - потому что я не синдэль. Но ведь Синдэльди - это линди, так же, как и куинд, а кинн-лаи - оставшиеся от второго племени. Моя мать из них - получается, дед был голод. А ты никогда не рассказывал о своей матери, мэлль, и вообще о себе.
- Мэлль, я не помню ее. И не могу спросить никого. Возможно, только Владычица знала ее. Из всех, кто мне знаком, она одна могла бы рассказать, но не стала. И Халдир не скажет. Когда он позвал меня от имени Галадриэль, он назвал меня сыном Эллерэн. И я впервые услышал имя матери. Не спрашивай меня, большего я не знаю... Что же до древ, - продолжил я чуть погодя, отгоняя нахлынувшую внезапно тоску, - и тех, кого зовет море, наверное, нет разницы, и ты прав. Мне кажется, что на Запад уходят, устав от переменчивости и непостоянства, тревог, забот и войн Средиземья. Недаром же Аман называют "Благословенные земли". Именно в благости уходящие находят покой и исцеление духа. Уходят по разным причинам, каждый по своей, а кто-то невольно. Дарнон и его жена ушли, чтобы встретить там Лаэронвэ и обрести покой. Ведь Дарнон помнит еще Гондолин. А почему ушла мама, я не знаю, но уверен, у нее были причины, и не мне винить ее.
- Прости, Лас...
Авар опешил - он впервые сталкивался с таким, чтобы ребенок вырос, не зная матери, и чтобы никто о ней даже не рассказал. И снова Эрин Гален повернулся той гранью, о которой он уже начал забывать. Снова тайны... Авар открылся, вспоминая в госанну и как бы приглашая Лаэголаса в свое детство, делясь теплом родительской любви. Все остальное он обдумает позже.
- Не нужно, мэлль, просто не тревожь воду...
Я закрыл глаза, прижавшись к теплому боку, но не последовал за ним в воспоминания.
- Ты ничего не изменишь, как и не заменишь. Просто будь, мне этого более, чем достаточно.
- Буду.
Авар зарылся носом в темные волосы, вдыхая легкий аромат лесных цветов. Ему не надо было говорить, что вся его семья теперь заключалась в одном, подаренном судьбой творении Единого, это и так было понятно без слов.
Я развернулся и обнял Куиллина.
- Из всех созданий Илуватара ты для меня единственный, значащий саму жизнь. Отдыхай, мэлиндо, пусть тревоги оставят тебя, - я поцеловал его веки, щекоча дыханием щеку. - Засыпай, пусть грезы будут легки и светлы.
Куиллин улыбнулся, не открывая глаз. В объятиях было тепло и спокойно, и все тревоги мира остались где-то далеко за их пределами. В грезах его были терпкие осенние цветы, круглые грибные шляпки, притаившиеся среди трав и опавшей листвы, глубокие трели дроздов и рдеющие кисти рябин.
Осторожно, чтобы не потревожить спящего, я вытащил из-под него одеяло и укрыл. Потом развел огонь в камине. Когда комната согрелась, я подкинул еще полено и вернулся под теплое одеяло к мэлиндо. Любовался им, пока сам не уснул.
Глава 3.
Куиллин очнулся, когда синда еще спал. Не разнимая объятий, полежал немного, радуясь тихим грезам, исходившим от Лаэголаса. Ночь уже давно кончилась, и за пределами комнаты шла своя дневная жизнь, тренировки и последние приготовления к походу. Внутреннее чутье подсказало, что полдень уже прошел, но торопиться он никуда не собирался, наслаждаясь истекающими мгновениями покоя. Авар осторожно перебрался через спящего, разворошил угли в камине и, подбросив полено, подвесил над огнем так и не закипевший прежде чайник. А сам сел в кресле, наблюдая то за игрой огня, то за раскидавшимся по постели Лаэголасом.
Я завозился, почувствовав исчезновение чего-то теплого из-под бока, и проснулся. Куиллин, как обычно, уже встал. Зевая и натягивая на себя одеяло, я наблюдал за ним, из-под ресниц, не спеша просыпаться окончательно. Долго тянуть с негой не удалось. Куиллин безошибочно определял, когда я просыпался. Вспомнив, какой сегодня день, я понял, почему он не "будит" меня. Пора вставать самому.
- Утра доброго желать, мэлль? Или оно давно забыто? - внутреннее чувство подсказало, что забыто. - У тебя чайник кипит.
- Элльянар, пройдя большую часть пути, уже вряд ли напечет голову, - улыбнулся авар и потянулся. Поддев прихватом ручку, он поставил серебряный чайник на камень и заварил квенилас.
- Вставать будешь? - с этими словами он сел на край кровати и потрепал друга по плечу.