Ланиус Андрей Валерьевич : другие произведения.

Странная история одного литератора

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вопреки былым прекраснодушным прогнозам, главными приоритетами ХХ1 века становятся не полеты на Марс и не разгадка тайн атомного ядра, а такие "низменные" явления, как, например, манипулирование человеческим сознанием, оболванивание личности и толпы. Сегодня уже ясно, что эта тенденция будет только нарастать. Тему манипулирования человеческим сознанием и поднимает созданный в жанре триллера роман "Кукловод", который предлагается Вам для ознакомления.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   АРГЕНТИНА МАНИТ НЕГРА
   Был уже поздний вечер, когда я заглянул в распивочную "Волна", где имела обыкновение кучковаться наша городская богема. В полумраке, среди клубов табачного дыма и остатков былой роскоши, бражничали полтора десятка посетителей. За стойкой, спиной ко мне, сидели два старых, лысых графомана, два прирожденных сплетника.
   Вас-то мне и надо, голубчики!
   Мягко ступая, я подошел ближе и остановился за их спинами.
   - Не могу представить, кому по нраву этот напыщенный бездарь, этот высокомерный мерзавец с его холодными ры­бьими глазами! - сказал тот, что справа.
   - Ходили упорные слухи, что он самолично зарубил топором свою женушку, чтобы она не мешала его диким оргиям в Жердяевке! - ответил его собеседник.
   Я понял, что говорят обо мне.
   - Нет, - возразил тот, что справа, - первую свою жену он отравил, а после сжег, устроив грандиозный пожар в доме. Мне рассказывали верные люди! Конечно, возникли подозрения, но он сумел выйти сухим из воды. При его-то возможностях! А вторая его жена исчезла при еще более загадочных обстоятельствах. Не удивлюсь, если выяснится, что он, подлец, убил и ее, а после закопал где-нибудь в лесу. Вообще, смерть, выглядевшая, как правило, нелепой, унесла многих, кто имел неосторожность тесно общаться с этим дьяволом во плоти.
   - Говорят, он и вправду продал душу дьяволу, - отозвался тот, что слева.
   - Это верно! Он владеет техникой гипноза и умеет навязывать людям свою волю. И даже, - тут графоман перешел на шепот, - заговаривает пули! Мне рассказывали надежные люди, что однажды в него стреляли в упор. Всадили чуть не целую обойму, а ему хоть бы хны! Жуткий тип! Будьте с ним осторожнее!
   - А деньги?! - желчно осведомился второй. - Откуда у него такие деньжищи?! Ведь он сорит ими буквально на каждом шагу!
   - Вы еще спрашиваете?! Да ведь он мафиози!
   - Да, но какого черта он полез в литературу? Чего ему еще не хватало?!
   Я знал, что эти двое могут переливать из пустого в порожнее в подобном духе часами. Однако времени оставалось в обрез.
   - Господа! - негромко воскликнул я, сцепив руки за спиной. - Не желаете ли по рюмочке хорошего коньячка?
   Они синхронно обернулись. В шаловливых глазенках застыл ужас.
   - Господин Ромоданов...
   - Вадим Федорович... А мы тут говорили об одном общем знакомом... из другого города....
   - Извините великодушно, если невольно помешал вашей глубокомысленной беседе! - я внимательно всмотрелся в зрачки первого: - Аргентина манит негра! - Затем перевел взгляд на второго: - Аргентина манит негра! - Жестом подозвал бармена Вовчика, который уже стоял наготове с бутылкой: - Налей им по рюмашке! Только быстро!
   - Слушаюсь!
   Оба болтуна, порозовев, с вожделением наблюдали, как наполняются стопки.
   - Ну, за Аргентину! - сказал тот, что справа. - За старый добрый палиндром!
   - И за негров! - сказал второй, тут же добавив: - Литературных!
   Оба понимающе рассмеялись, чокнулись и выпили.
   - Коллеги! - сказал я. - Какие бы новости вы не услышали завтра, не удивляйтесь. И не забывайте про Аргентину!
   Дело было сделано. Кивнув им на прощание, я вышел через черный ход в темный переулок.
   Как и обещал Мамалыгин, машина уже ждала...
  
   АВТОХТОННЫЕ ВИХРИ
   В юности я прочитал в каком-то научно-популярном журнальчике статью без подписи (очевидно, переводную), положениями которой руководствовался в последующем на протяжении многих лет.
   В статье говорилось о том, что в принципе нас окружает вечный хаос. Но через этот хаос периодически проносятся так называемые автохтонные вихри - особые волны, которые сообщают захваченным ими частицам совершенно новые свойства.
   Я понял это так: если хочешь вырваться из повседневной серости и суеты, то постарайся не пропустить первый же автохтонный вихрь в своей судьбе, а уж там не теряйся.
   Попасть в поток, который молнией перенес бы меня в другую, яркую, интересную, блистательную жизнь, я рассчитывал благодаря своим литературным способностям, кои нежданно проявились у меня после девятого класса.
   Я стал, как говорится, пописывать, и уже к моменту окончания школы был автором десятка фантастических рассказов (неопубликованных), которые в глубине души считал гениальными.
   Был соблазн сразу же ринуться в столицу и покорить ее стремительным наскоком. Но мне хватило ума понять, что там слишком много энергичных людей с острыми локтями, слишком много автохтонных вихрей, которые, сшибаясь, создают, по сути, всё тот же непреодолимый хаос.
   Я решил обосноваться в достаточно крупном, но уютном и спокойном городе в надежде, что со временем он станет трамплином для моего дерзкого прыжка в восходящий поток.
   Так я оказался в К., где легко поступил в инженерно-строительный институт. Осваивать строительную специальность я не собирался. Просто конкурс был здесь ниже, а я не хотел рисковать. Притом в городе имелись издательства и редакции, и я рассчитывал, что там меня примут с распростертыми объятьями, тут же издадут мои рассказы, а далее - признание, слава, поездки, выступления перед читателями, жизнь свободного и независимого художника...
   Но оседлать удачу оказалось не так просто. Редакции журналов и газет дружно отвергли мои опусы, что, впрочем, не охладило моего пыла.
   Вскоре я узнал, что при клубе железнодорожников работает семинар, который ведет маститый литературовед Мамалыгин Аркадий Андреевич. И будто бы он привечает именно начинающих фантастов.
   Мамалыгин оказался любезным розовым старичком неопределенного возраста. Меня он встретил ласковой улыбкой и охотно зачислил в ряды семинаристов. Расспросил о том о сем, обещал прочитать мои рассказы, но просил не торопить.
   Я быстро сделался активистом объединения, но Мамалыгин не спешил обсуждать мои творения. Он будто присматривался ко мне, то и дело кивая благообразной головой с пушистым венчиком седоватых волос и улыбаясь как родному внуку.
   Никогда не забуду этот день - 16 мая. Только что закончилось очередное занятие. Мамалыгин попросил меня задержаться.
   - Вот что, Вадим... - в своей мягкой манере произнес он, когда мы остались одни. - Давно собираюсь серьезно побеседовать с вами...
   - Всегда готов! - по-пионерски бодро воскликнул я.
   - Нет-нет. - Поморщившись, он сделал плавный жест тонкой с розовыми пальцами рукой. - В другом месте. Вот что... Поедем сейчас ко мне домой. Заодно и поужинаем.
   Надежда вспыхнула ослепительно. Если мэтр пригла­шает ученика к себе домой... Значит, ему понравилось?! В воображении рисовалась глубокомысленная литературная беседа за письменным столом, лампа под зеленым абажуром...
   Жил Мамалыгин в восемнадцатиэтажной башне на про­спекте Космонавтов. (Кстати, благополучно здравствует он там и поныне).
   Надо отдать должное: он угощал меня с таким непри­нужденным радушием, что я не испытывал ни малейшей неловкости.
   Разумеется, я сгорал от нетерпения. Но спешка была не в характере хозяина. Оставалось ждать заветной ми­нуты.
   Наконец, ужин закончился. Мамалыгин разлил по ча­шечкам кофе, придвинул блюдце с лимоном.
   - Как я понимаю, вы верите во множество обитаемых миров? -- неожиданно спросил он.
   - Конечно!
   - Ну да, -- меланхолично кивнул он. -- Сейчас мно­гие верят. Во всяком случае, куда больше народу, чем пару десятилетий назад. Худо-бедно, наука делает свое
дело. Да и хорошая фантастика просвещает дремучие умы. -- Манера разговаривать у него была своеобразной: обращаясь к собеседнику, он одновременно прислушивался
к чему-то в себе.
   - Но пока человечеству не грозит контакт с инопла­нетянами, -- со значением проговорил я.
   - Вы уверены?
   - Мы для них -- так, вроде муравьев. Да, муравьев. Вот по лесу идет человек. Муравьи могут вообразить, что он ищет контакт с ними. А на самом деле человек собирает
грибы или ягоды. Муравьям, озабоченным лишь тем, что происходит в их муравейнике, этого никогда не понять.
   - Муравьи? - тонко улыбнулся Мамалыгин. -- Любопытно... Но ведь есть ученые, которые как раз и изучают жизнь муравьев. Разумная жизнь -- в лю­бой форме -- не может быть неинтересной. И если инопланетяне нас обнаружили, то наверняка изучают.
   - Зачем?
   - Смысл в том, -- тихо и серьезно ответил он, -- что всякая молодая цивилизация чем-то похожа на ребенка. А за ребенком, особенно капризным и бойким, нужен присмотр.
   Что-то неуловимо изменилось в самой атмосфере ком­наты. Я вдруг понял, что меня пригласили вовсе не для разбора моих рассказов, что наш, вроде бы, чисто умозрительный разговор переходит на некие практические рельсы.
   - Может быть... -- пожал я плечами. -- НЛО, невидимые телеспутники, инфракамеры, замаскированные объективы, перехват информации...
   - Разумеется, технических проблем в этом отношении для инопланетян не существует, -- кивнул Мамалыгин. -- Они без труда могут скачать любую, в том числе трижды засекреченную информацию. Но сумеют ли по­нять -- вот вопрос!
   Я не нашелся, что ответить, и Мамалыгин заключил:
   - Они слишком далеко ушли вперед, логика наших поступков, наша психология, присущие нам побудительные мотивы недоступны их восприятию. Они не в состоянии понять, к примеру, почему в критических ситуациях люди часто поступают себе же во вред. А это -- ключ. Без него никак нельзя. Даже мы, земляне, попав в другую страну, доверяем гиду, живому толкователю местных обычаев, куда больше, чем самому подробному справочнику, -- продолжал Мамалыгин. -- Вадим, вам не кажется логичным, что инопланетяне могут быть крайне заинтересованы в том, чтобы иметь на Земле своих "гидов", или проводников, или агентов, -- назовите их как угодно? Естественно, из числа землян.
   - По-моему, это невозможно.
   - Почему? -- удивился он.
   - Трудно общаться. Разные уровни интеллекта.
   - Конечно, подобрать агентов нелегко, -- согласился Мамалыгин. -- Они должны удовлетворять многим требо­ваниям. И все же такие люди есть. Те, кто понимает сущ­ность проблемы. Это уже немало. Вы, Вадим, по-моему, подошли бы для подобной роли, -- неожиданно заклю­чил он.
   Хочу подчеркнуть: у меня и мысли не возникало о нелепости нашего разговора. Напротив -- было предчув­ствие чуда. Я уже слышал гул сумасшедшего автохтонного вихря, готового унести меня в космические дали.
   А Мамалыгин не сводил с меня глаз -- молодых, ярко-синих, проницательных.
   - Вы имеете в виду...
   - Да, -- с царственным спокойствием кивнул он, -- я предлагаю вам стать доверенным лицом планеты Би-Ар.
   - Что-о?
   - Наблюдение за Землей ведет -- согласно распределению функций между Обитаемыми Мирами -- планета Би-Ар. Ее цивилизация старше нашей на шесть тысяч лет. Возможности Би-Ар безграничны. Говорю со знанием дела -- ведь я служу этой планете много веков. Да-да, Вадим, у меня библейский возраст, и это при том, что выгляжу я моложаво, не жалуюсь на здоровье, полон сил и энергии. Би-Ар подарил мне долголетие. Подарит и вам, в числе многих других благ. Естественно, при условии, что вы согласитесь сотрудничать. Задания, которые вы будете получать, совершенно необременительны, но возна­граждаются щедро. Вы забудете, что такое бытовые про­блемы. Совесть ваша останется спокойной -- ведь, служа Би-Ару, вы, прежде всего, служите Земле, родной планете. И, кто знает, может, лет эдак через триста, когда обе расы встретятся открыто, ваше имя будет занесено в золотую книгу че­ловечества...
   Я упивался словами Мамалыгина, веря ему радостно и до конца. Вот оно! Случилось! Налетело как ураган!
  
   СИНЕКУРА
   - Я понимаю, что у вас есть основания для сомнений, - продолжал между тем хозяин. - Однако не торопитесь судить. Вам будут предоставлены исчерпывающие доказательства. Немедленно, прямо сейчас вы сможете отправиться на Би-Ар и увидеть планету собственными глазами. После мы вернемся к нашей беседе.
   - Это далеко? - глупо спросил я.
   - Сотни световых лет.
   - Как же...
   Мамалыгин щелкнул по циферблату. - По часам наблюдателя вы вернетесь ровно через секунду. Если только вы не против... Ну? Согласны?
   - Да!!!
   - Вот и отлично!
   Из серванта он достал золотистый обруч:
   - Наденьте на голову. Как корону. И не волнуйтесь.
   Обруч излучал тепло. В меня вливалась мощная энергия. Я чувствовал, как внутри просыпаются былинные силы.
   - Готовы?
   - Да!
   - Примите удобную позу и закройте глаза.
   В тот же миг я бесстрашно шагнул в светящуюся бездну... Нездешний вихрь подхватил меня и помчал.
   Сон, волшебный сон... Описывать его в деталях - значит отнимать время у читателя.
   Но я и поныне помню всё до мелочей.
   Мне казалось, что я пробыл на Би-Аре целую вечность. Но когда я "вернулся", Мамалыгин сидел в прежней позе, кофе еще дымился.
   -Ну? - спросил он. - Может, ваш разум противится? Говорите прямо, Вадим. Никаких проблем. Я просто сотру из вашей памяти всё произошедшее. Оно никак не повлияет на вашу дальнейшую жизнь.
   -Нет! - горячо воскликнул я. - Моя жизнь... именно о чем-то подобном я и мечтал!
   Он тонко улыбнулся:
   -Значит, вы согласны стать агентом планеты Би-Ар?
   -Да!
   - Я знал, что вы согласитесь, Вадим. Вы единственный в семинаре, у кого светлая голова...
   Я был готов молиться на Мамалыгина.
   А он смотрел на меня с отеческой любовью.
   - Отныне, Вадим, ваши возможности расширяются. В каком-то смысле - безгранично.
   Он протянул мне жесткий картонный прямоугольник. Это была визитная карточка. Темно-синяя, с золотым тиснением. Аккуратные буковки складывались в мою фамилию, имя и отчество. Ниже располагались адрес и телефон.
   -Во владение указанной квартирой вы можете вступить незамедлительно, - как о чем-то обыденном возвестил Мамалыгин. - Две комнаты, застекленная лоджия, балкон... Современная обстановка. Престижный район... Во дворе - гаражи. Один из них - ваш. Найдете по табличке на воротах. В гараже - автомобиль, он тоже ваш. Кремовая "Волга". Ключи от машины висят в прихожей. На бронзовом гвоздике рядом с вешалкой. А это ключи от квартиры. Держите!
   Сказки Шехерезады! Но я верил каждому слову - окончательно и бесповоротно. Я знал, что в моей жизни должно было случиться это!
   - По поводу всевозможных нудных формальностей не волнуйтесь, - продолжал Мамалыгин, протягивая мне объемистый конверт. - Квартиру, машину, обстановку, а также дачу в Жердяевке оставил вам родной дядя по материнской линии, крупный научный работник, который души в вас не чаял, хотя напряженная научно-общественная деятельность сильно ограничивала его горячее стремление чаще контактировать с вами. Подробности вам знать не обязательно. Никто не спросит. В конверте копия его завещания, здесь также ваш паспорт с новой пропиской, водительские права и всё такое прочее. Словом, полный боекомплект. А это сберегательная книжка на предъявителя. Дядя оставил вам весьма крупную сумму. Рекомендую основной капитал не транжирить, а жить на проценты, хотя решать только вам. А здесь кое-какая наличность на текущие карманные расходы, - Мамалыгин придвинул ко мне пухлую пачку.
   Из неимущего, скорее, нищего студента я превращался в принца - да кой черт в принца! - в падишаха!
   - Вы, разумеется, знаете о том, что обычный человек, рядовой землянин, использует едва ли десять-двенадцать процентов возможностей, заложенных в него матушкой-природой, - ровным тоном продолжал между тем мой наставник. - К примеру, мы донельзя скверно владеем своим биополем. Многие вообще не подозревают о его существовании. А ведь это такое же врожденное чувство, как зрение или осязание... - Тут он выдержал значительную паузу и каким-то особо торжественным тоном, будто посвящая меня в таинство, возвестил: - Отныне, Вадим, вы становитесь квалифицированным оператором своего биополя. Теперь вы почти всемогущи. Попросту говоря, вы можете диктовать любому, кто находится в радиусе двадцати метров, свою волю. Ваш мысленный приказ сохраняет свою силу в тече­ние десяти минут. Но вы должны пользоваться своим новым даром осмотрительно и только в интересах дела.
   Признаться, о биополях, экстрасенсорике, ауре и прочем подобном я в ту пору думал мало. Темы эти являлись тогда чуть ли не государственной тайной, и никакие сведения о них, кроме смутных слухов, хождения в народе не имели. Может, поэтому последний "гостинец" Мамалыгина произ­вел на меня гораздо меньшее впечатление, чем квартира, машина и сберкнижка.
   Но, кажется, настал мой черед задавать вопросы. Да и на­ставник ждал их от меня.
   - Аркадий Андреевич... Я получил так много... Что же взамен?
   - Для начала привыкайте к своей новой роли. Не меняйте образ жизни слишком резко. Вы -- студент, вот и продолжайте учебу. Образование вам не повредит. Пишите рассказы. Налаживайте контакты с редакциями и издательствами. Заводите новых друзей, обрастайте связями. Учитесь разби­раться в людях, в истинных мотивах их поступков...
   - И это все? -- изумился я.
   - Почему же? Со временем получите задания. Для вашего уровня интеллекта они будут несложными.
   - Со временем -- это когда?
   - Может, через год. Или через пять лет. Куда вам торопиться? Теперь у вас впереди -- очень долгая жизнь.
   - От кого я буду получать задания? От вас?
   - Может, от меня, -- ответил он в своей манере, -- Или от резидента. Или от специального посланника Би-Ара. По обстоятельствам...
   - Значит, я должен ждать?
Мамалыгин улыбнулся затаенной мудрой улыбкой:
   - Вадим, вы никому и ничего не должны. Агент Би-Ара и агент-шпион -- понятия совершенно разные. Живите жизнью свободного человека. Раскрепоститесь. Избавьтесь от комплексов.
   - Да, но... -- Я совершенно растерялся.
   - Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня най­ти, -- проговорил Мамалыгин. -- Милости прошу. В лю­бое время. Только позвоните предварительно. Иногда я
бываю в отлучке.
   Похоже, инструктаж подходил к концу. Я вдруг подумал о том, что так ничего и не услышал относительно своих рассказов, но самому поднимать эту тему (после посещения Би-Ара!) -- казалось верхом глупости.
   Мы попрощались.
  
   СПЛОШНЫЕ УДОВОЛЬСТВИЯ
  
   Я шел по вечерней улице взвинченный, возбужденный, наэлектризованный... Какая там осмотрительность! Мне хотелось петь и смеяться, дурачиться, чудить.
   Между тем вдоль проспекта вспыхнули фонари, за­жглась неоновая реклама. Дул легкий ветерок, воздух был по-ве­сеннему ласков. Встречные девушки казались одна другой краше. Так-так... С чего мне начать?
   Путь мой лежал мимо ресторана "Волна". Это заве­дение считалось лучшим кабаком в городе. Ходили слухи, что простому, смертному сюда не попасть, что именно здесь веселится местная элита. Это был другой мир, в некотором смысле еще более недоступный и далекий, чем Би-Ар.
   Я замедлил шаг. Отчего бы не начать новую жизнь с "Волны"?
   У входа нервно переминалась небольшая очередь. Таб­личка, висевшая с обратной стороны стеклянной двери на бронзовой ручке, категорически извещала: "Извените, сво­бодных мест нет". Именно -- "ИзвЕните". Эта рестора­торы -- неважные грамотеи.
   Я пристроился к очереди и некоторое время разгляды­вал плотные зеленые шторы, которыми был задрапирован вестибюль. За это время дверь так и не открылась ни разу.
   И тут меня озарило. Ну и осел! Покорно жду, а надо всего-навсего пожелать.
   Заприметив в глубине холла вальяжного усатого швей­цара, я послал ему мысленный приказ. Он тотчас встре­пенулся, торопливо прошагал к дверям, откинул планку-засов и подобострастно обратился ко мне:
   - Проходите, пожалста!
   Ого! Биополе работало! Да еще как!
   Передние заволновались, но швейцар свою обязанность знал:
   - Тихо, дамочки! Столик заказан.
   И вот я впервые в "Волне". Впрочем, сегодня многое происходило впервые в моей жизни.
   Зал поражал кричащей роскошью. Эстрада с белым роялем, светильники под старину, фикусы размером с пальму... Лысые дядьки, веселые толстяки, хмурые усачи, задумчивые донжуаны и -- женщины, женщины, женщи­ны... Боже, сколько здесь красавиц! Изнеженных, горя­чих, не обремененных бытом...
   По меньшей мере четверть мест была свободна. Во вся­ком случае, тех бедолаг, что изнывали сейчас у входа, удалось бы разместить без хлопот. Но, похоже, этот "мо­настырь" жил по своему уставу.
   Легкость, с которой я сюда проник, испарила последние капли моей робости. Заприметив у дальней стены удобный столик, я направился к нему. На белоснежной накрах­маленной скатерти красовалась табличка "Стол заказан". Я небрежно смахнул ее в кадку с фикусом и вольготно развалился на кожаном диване.
   Тотчас подлетел официант -- плотно сбитый молодец с холеными усиками.
   Мгновенно оценив мою фактуру, он известил:
   - Здесь не обслуживаем, стол заказан, -- шаря цеп­кими глазами в поисках исчезнувшей таблички. Высоко­мерная вежливость, которую он подчеркнуто демонстрировал по отношению ко мне, балансировала на грани со скотским хамством.
   Направив всю мощь своего биополя на этого типа, я приказал ему воспылать ко мне подобострастной предан­ностью.
   Тотчас на его ухоженной физиономии появилась льстивая улыбка:
   - Впрочем, для вас мы рады сделать исключение. Сегодня восхитительная бастурма. Как поцелуй красави­цы... -- Он даже зажмурился. -- Рекомендую!
   Чтобы гарсон бегал к моему столу бойчее, я сунул, ему пару крупных купюр. Бедняга, что называется, офонарел. Суетливо озираясь, он спрятал их в какой-то потайной карман.
   Забавно было наблюдать, как изогнулся его борцов­ский стан.
   - Как тебя зовут, любезный? - осведомился я.
   - Вова.
   - Вот что, Вова... Тащи выпить и закусить, а после исчезни на время.
   - Как прикажете! .
   На эстраде появились музыканты в смокингах. Зазвучала модная мелодия. Парочки устремились к свобод­ному кругу.
   Насчет бастурмы Вовик не соврал. Да и салаты были превосходны, и коньячок недурен... Кажется, в "Волне" умели угодить почетным гостям.
   В голове приятно зашумело. Откинувшись на спинку дивана, я с наслаждением закурил и принялся анализировать свое положение в институте. Иного круга общения в ту пору у меня попросту не существовало. Семинар не в счет.
   Если говорить откровенно... У нас подобралась очень сильная группа. Сплошные корифеи. Но даже на этом звездном фоне выделялись Виталий и Олег. Притом они дружили, что увеличивало их влияние вчетверо. Это были умницы, эрудиты, острословы. Словом -- лидеры.
   Я мечтал добиться их дружбы, стать для них своим... Они держались со мной на равных, как, впрочем, и с другими, но не более. Я был для них одним из многих. И это глубоко уязвляло мое самолюбие.
   А еще был красавчик Лорен, ну вылитый Дориан Грей. Девчонки откровенно пялились на него, вешались ему на шею. Постаралась природа, вылепила идеальный мужской обра­зец. Рядом с Лореном я чувствовал себя серым мышонком.
   Я неистово завидовал ему. Я его ненавидел. Я желал ему всяческих напастей и бед. Как мне хотелось увидеть хотя бы тень тревоги на его смазливой роже! Но, похоже, сама фортуна покровительствовала этому броскому позеру.
   А еще была Жанночка... Меня она не замечала в упор. Я страдал, зная, что ничего нельзя изменить, что я всегда буду для нее пустым местом.
   Теперь все менялось. К глазам поднесен бинокль, и далекие го­ризонты стали неправдоподобно доступными...
   - Извините... -- Мои размышления были прерваны склонившимся к моему плечу Вовчиком. Я даже увидел щербинку на его переднем зубе.
   - Да, любезный?
   - У вас нет желания разделить ужин с очаровательной дамой? Очень рекомендую.
   Хм... Мне, конечно, доводилось слышать о ресторан­ных шлюхах, которых подсаживают к одиноким клиентам для облегчения кошелька. Ну и что? Деньги-то у меня есть! Мой любовный опыт был крайне скуден и нуждался в обогащении. Чего ради тянуть?
   - Вовка, а ты уверен, что твоя протеже и вправду очаровательна? Вдруг наши вкусы резко разнятся?
   - Шикарная девчонка! Пятый номер бюстгальтера, -- шепнул он, осклабившись. -- Я покажу вам ее издали. Если не глянется -- заменим, выбор большой.
   - Ну, давай. Но -- чтобы никаких сюрпризов. Понял, доктор Айболит?
   - Шеф! У нас все чисто...
   Вовчик исчез в глубине зала, но уже через пару минут вынырнул возле ближайшей колонны. Рядом с ним появи­лась молодая женщина в ярком малиновом костюме с белой оторочкой, сама не менее яркая -- белокурая, фигуристая, длинноногая. Глубокий вырез открывал налитые сомкну­тые груди.
   На ее броско накрашенном скуластом лице с чуть рас­косыми голубыми глазами и пухлыми губами лежал несмываемый налет вульгарности. Шлюха в ней чувствовалась за версту. Но именно такая женщина -- порочная, продажная, умелая -- и нужна была мне сегод­ня. К черту любовное томление! Животная страсть, похоть, голое тело! Плоть моя уже взбунтовалась.
   Я кивнул.
   Вовчик что-то шепнул девице, та поправила прическу и двинулась к моему столику, глядя, однако, куда-то в сторону. В проходе она остановилась, задумчиво озираясь, и, будто только сейчас заметив свободное место, прибли­зилась с дежурной улыбкой.
   - Простите, у вас не занято? -- Голос у нее был хрип­ловатый: то ли прокуренный, то ли она подражала попу­лярной эстрадной диве.
   Внезапно я почувствовал себя легко и непринужденно, будто всю жизнь тем и занимался, что общался с прости­тутками. А ведь я покупал женщину впервые. Никаких моральных мук, если вас это интересует, я не испытывал. Если что и волновало меня, так это чувство новизны и предвкушение разнузданного блаженства, которое обещали формы профессиональной совратительницы.
   -- Садись, -- кивнул я на свободное место рядом с собой. -- Как тебя зовут?
   -- Алина.
Врет, наверное.
   -- Красивое имя. А я Вадим. Что будешь пить, Алина?
   Она молниеносно, но цепко посмотрела на бутылку коньяка, почти полную, и ответила:
   -- То же, что и ты.
Я наполнил бокалы.
   -- За знакомство! В тебе, Алина, есть что-то от леди Винтер...
   По недоуменной тени, пробежавшей по ее лицу, не­сложно было догадаться, что Дюма она не читала. А может, она и читать не умела, как одна из героинь римских рассказов Альберто Моравиа.
   Она выпила, держа рюмку двумя пальцами и оттопырив мизинец. Затем призывно улыбнулась мне. Некоторое бес­покойство в глубине ее глаз исчезло. Видимо, она успела решить, что я для нее не представляю опасности.
  -- У тебя очень милая улыбка, -- заметил я. Это был последний комплимент, после которого я собирался перей­ти в лобовую атаку.
  -- Ты мне тоже нравишься.
  -- Выпьем еще?
  -- Не откажусь. И поужинать не мешает. Ладно, ко­тик?
  -- Послушай, Алина... -- Я погладил ее по руке. Та была горячей и сильной. -- Давай договоримся о двух вещах. Во-первых, ты не будешь называть меня ни коти­ком, ни зайчиком, ни лапонькой, хорошо?
  -- А как ты хочешь?
   -- Ну... Милый, дорогой, любимый...
Настал ее черед веселиться.
  -- Ладно, миленький. Заметано. Так ты угостишь меня ужином?
   -- Ужин, безусловно, за мной. Но я предлагаю сделать это в другом месте.
  -- В каком?
  -- У меня дома. Наберем сейчас закусок, какие ты сама выберешь, корзину шампанского и -- вперед! Со­гласна?
   Она ответила мне откровенным взглядом.
   -- Тогда и я спрошу, ладно?
  -- Валяй!
  -- Сколько ты мне заплатишь? Учти, я дорогая жен­щина. Мужики ко мне липнут как мухи.
   Ответить я не успел.
   У стола в позе Каменного Гостя застыл какой-то квад­ратный краснорожий тип со стриженым затылком и смешным рыжеватым чубчиком. Его светлые глазки с бел­ками как у вареной рыбы пылали неистовой лютостью. Смотрел он мимо нас с Алиной.
   - Владимир! -- рявкнул он тоном удельного князька, жаждущего крови отступника.
   Несмотря на шум, гам, музыку и танцы, наш гарсон немедленно возник из-за портьеры. Лицо у него было пе­пельно-бледное.
   - Почему мой стол занят?! - Забыл, кто ты такой?! -- шипел он, глядя прямо перед собой и по-прежнему не замечая нас с Алиной, будто мы были парочкой манекенов. -- Завтра же вылетишь от­сюда к такой-то матери! Улицу пойдешь подметать! Ну! Долго мне еще ждать?! -- За его спиной появились двое качков, наверняка знакомых с приемами ка­ратэ.
   Вовчик, чуть не плача, подлетел ко мне и сбивчиво зачастил:
   - Извините, пожалуйста, произошла ошибка. Оказы­вается, этот столик был заказан. Очень уважаемым кли­ентом. Очень! Вы не согласитесь пересесть? Мы живо
организуем вам другое место, еще удобнее... И бутылочка за счет ресторана.
   - С какой стати? -- громко осведомился я. -- Мне и здесь очень нравится. А тебе, дорогая?
   Алина молчала. Краешком глаза я заметил, что кра­сотка нервничает не хуже моих однокурсниц перед сдачей зачета.
   В этот момент краснорожий сделал вид, будто только сейчас разглядел меня -- досадного, невесть откуда зале­тевшего комара.
   Его поросячьи глазки сомкнулись в щелки. Он все же соизволил одарить меня несколькими словами:
   -- Выметайся! Это мой стол!
   Я от души рассмеялся:
   -- Товарищ! С каких это пор в советских ресторанах существуют персональные столы?
   Бедняжка Алина сидела ни жива ни мертва.
   А рядом безостановочно, как попугай, бубнил Вовчик:
   -- Ну, пожалуйста... Очень вас прошу... Любой другой столик... За счет ресторана...
   Амбалы за спиной краснорожего придвинулись ближе. На лице одного из них -- этакого героя латиноамерикан­ских фильмов -- появилась блуждающая полуулыбка.
   А важный тип, наш Каменный Гость, до которого нако­нец-то дошло, что над ним потешаются, сорвался в штопор.
   -- Молокосос! Мальчишка! Сопляк! -- заорал он, не обращая ни малейшего внимания на окружающих. (А за нашей перепалкой уже наблюдало ползала.) -- Да знаешь ли ты, с кем говоришь?!
   -- Со старым козлом, -- ответил я. Получилось гру­бовато, но эффектно.
   Вдруг он успокоился.
   -- Ладно, недоумок. Ты, значит, еще не поужинал? Отлично! Сейчас из тебя сделают отбивную и тебе же дадут ее сожрать. Понял?!
   Набычившись, он бросился ко мне, рискуя перевер­нуть стол.
   Алина взвизгнула. Вовчик готов был грохнуться в об­морок. Смолк оркестр, замерли танцующие. Теперь уже весь зал -- до единого человека -- наблюдал за перипе­тиями нашего скандала.
   Импульс биополя -- и один из амбалов, тот самый "латиноамериканец", ухватил своего босса за уши и ткнул багровой физиономией в большое блюдо с салатом. Со стороны могло показаться, что парень попросту поскольз­нулся, и все произошло случайно. Тем разительнее был эффект.
   Когда краснорожий выпрямился, было на что полюбо­ваться, скажу я вам.
   Ему бы взять салфетку да утереться, а он для чего-то принялся размахивать руками, вдобавок повернувшись ли­цом к залу. Майонез, стекающий по щекам, и колечко лука, повисшее на грушевидном носу, делали его похожим на клоуна.
   Ресторанная публика, притом находящаяся в сильном подпитии, -- особая, не склонная к сантиментам. Вид оп­лошавшего краснорожего приводил на память кинокоме­дии Чарли Чаплина и Макса Линдера, которые в ту пору снова с успехом шли на экранах. Хохот стоял дикий.
   Наконец мой противник позорно бежал с поля боя -- должно быть, к умывальнику. Оба амбала последовали за ним, при этом усатый бросил на меня взгляд, каким палач награждает будущую жертву, сильно насолившую ему.
   Я наслаждался триумфом.
   -- Миленький, пошли скорее, тут есть второй вы­ход... -- потянула меня за рукав Алина.
   -- Погоди, дорогая... Давай выпьем.
Но она уже нервно поднялась:
   -- Пойдем, миленький...
Разве я сам хотел не того же?
   Тем более, враги повержены. Пора к интиму.
   У колонны, держась рукой за сердце, страдал Вовчик. Я сунул ему несколько купюр.
   -- Это за ужин и доставленное удовольствие. Не дрейфь, Вовчик! Резервирую этот столик за собой!
   А Алина упорно тащила меня прочь от зала -- по каким-то коридорам, через кухню, мимо ящиков и меш­ков. Похоже, она прекрасно здесь ориентировалась. На­конец мы оказались в тесном дворике. Опять какие-то ящики, затем калитка и -- боковая улочка, темная и пустынная.
   Мне наскучила эта беготня. Я остановился и привлек Алину к себе.
   -- Погоди, хочу тебя поцеловать...
Красотка дрожала как осиновый листок.
  -- Это ужасный человек, -- выдохнула она, пряча гу­бы. -- Напрасно ты так с ним. Ой, напрасно! "Козла" он тебе не простит. Никогда. Лучше бы тебе уехать на время.
  -- Ух, как страшно! -- усмехнулся я.
   - Ты не понимаешь... Это же Китель! Да и Макс -- еще тот подонок! -- Она принялась заламывать свои пальцы с ярким маникюром: -- Господи! Как мне не по­везло! Надо же было оказаться с тобой именно сегодня! Теперь они и меня начнут доставать.
   Кажется, она была близка к истерике.
   Я взял ее за плечи и резко встряхнул: -- Ну, хватит! Мне плевать на этого типа, поняла?! Скручу его, как тряпку, и вытру ноги.
   Она посмотрела на меня с каким-то новым выраже­нием:
  -- Ты по правде не боишься?
  -- А ты разве не чувствуешь?
Она доверчиво прильнула ко мне:
  -- Чувствую... Ты такой сильный... -- Затем вздохну­ла, будто преодолевая что-то в себе, и добавила совсем другим -- беспечным -- тоном: -- Ну и пусть! Обратно
уже не воротишь, зачем тогда переживать?
  -- Вот это разумная мысль. За нее стоит поцеловаться.
   Еще через пару минут все ее страхи улетучились окон­чательно.
   -- А вообще, здорово ты его! Ну и рожа у него была, обхохочешься...
   От "Волны" до моей новой квартиры было метров трис­та. С проспекта доносились голоса, звон трамваев. Но здесь, в узеньком проулке, обрамленном высокими топо­лями и кустами сирени, было тихо, темно и безлюдно. Мы то и дело останавливались, чтобы поцеловаться. Алина распаляла мое воображение все сильнее.
   Наконец мы пришли.
   Опускаю описание дома и квартиры.
   Замечу только, что, хотя в тот вечер я вошел в достав­шуюся мне квартиру тоже впервые, как и Алина, у меня было ощущение, что я все в ней знаю: то есть я знал, где находятся выключатели, куда выходят окна, чем наполнен холодильник и так далее.
   Пока я собирал легкую закуску, Алина успела загля­нуть во все углы. С интервалом в три секунды до меня доносились ее восхищенные возгласы:
  -- Ой, какой у тебя хрусталь! Вот это ковер! А это что? Видик! А кассеты есть? Это родителей квартира?
  -- Моя собственная.
  -- Врешь!
  -- Ну, зачем мне врать?
  -- А жена у тебя есть?
  -- Нет.
  -- А любовница? - Она нежданно смутилась: - Я просто хотела узнать, кто же у тебя убирает. Везде так чисто.
  -- Старуха приходит. С клюкой.
  -- А вот сейчас точно врешь! Небось, меняешь любов­ниц как перчатки...
   Не дождавшись ответа, она снова учинила визг: на сей раз по поводу шкуры бурого медведя, что возлежала в спальне перед широкой кроватью. Из оскаленной пасти торчали мощные клыки.
  -- Миленький, а это у тебя откуда?
  -- Подстрелил однажды в Забайкалье, -- на ходу со­чинил я, входя в комнату.
   Я собирался пригласить Алину на кухню -- выпить еще немного и, наконец, заняться любовью.
   Но когда я увидел, как она, склонившись, оглаживает эти клыки, мне безумно захотелось овладеть ею немедлен­но, прямо на этой шкуре.
   - Ой, какой ты у меня храбренький! -- пропела она. -- А я, когда увидела тебя там, в "Волнушке", не знала, что и подумать. Делаешь шикарный заказ, а одет хуже задрипанного инженера.
   Я присел рядом и принялся рассте­гивать ее пуговицы.
   Она продолжала еще что-то шептать, но я уже не раз­личал смысла слов.
   Это была одна из самых чудесных ночей в моей жизни. Может быть, самая чудесная...
  
  
   ДАЧА С БАШЕНКОЙ
   Разбудил меня неясный шорох:
   Я разлепил веки.
   За окном занимался бледный рассвет. Накрапывал мел­кий дождик.
   Нагая Алина стояла возле кресла, куда вчера сама же зашвырнула мою одежду, и воровато шарила по моим карманам.
   - Алина!
   Она вздрогнула и как-то жалко, заискивающе улыб­нулась:
   -- Я... я просто хотела посмотреть... то есть это упало, а я хотела поднять...
   Мое романтическое настроение как ветром сдуло. Все очарование минувшей ночи рассеялось бесповоротно.
   Я нехотя поднялся и подошел к ней, имея огромное желание влепить ей оплеуху. Она виновато сжалась, даже ее яблочные груди сморщились. Я достал несколько кре­диток и налепил ей на плечи, как погоны.
  -- Держи! Пять минут на сборы, и чтобы духу твоего здесь не было!
   Она принялась опять что-то лепетать в свое оправдание, но я взял ее за руку, выволок в прихожую и подтолкнул к двери:
  -- Мотай, с попутным ветерком!
   Она усмехнулась. В дерзких глазах был вызов.
   -- Знаешь что, миленький? А пошел ты... -- И она загнула фразу, от которой поперхнулся бы и завзятый матерщинник.
   Ее каблучки звонко зацокали по узорчатой плитке, ко­торой была выложена лестничная площадка.
   Вот дурища! Я намеревался провести с ней несколько дней, щедро одарить... Она сама все испортила, шлюха! Ну и пусть катится!
   Я прошел в комнату и раскрыл створки шкафа. Ого! Гардеробчик-то у меня завидный! Я насчитал четыре кос­тюма: классическую черную тройку, темно-коричневый, светлый летний и джинсовый. Кроме того, я обнаружил три новые куртки, двенадцать сорочек, шесть пар обу­ви и груду всевозможного белья -- все прекрасного ка­чества,
   А вообще-то надо поближе познакомиться с достав­шимся мне "наследством". Кажется, у меня есть машина, которую я умею водить, и дача где-то в престижном ку­рортном пригороде.
   Вот и ключи от машины -- висят на бронзовом гвоздике возле зеркала, как и говорил Мамалыгин.
   Через полчаса я спустился во внутренний двор нашего дома -- тихий, зеленый, чистый, без помоек и мусора. В песочнице возилось несколько малышей. В глубине тяну­лись капитальные кирпичные гаражи. На одном из них я заприметил табличку с номером моей квартиры -- "32".
   Открыв ворота, я едва сдержал возглас восхищения. Не гараж, а мечта автолюбителя! На полках вдоль стен аккуратно разложены инструменты, запчасти, метизы... Сбоку -- канистры, в углу -- штабель запасной резины, огненно-красный огнетушитель. А над ремонтной ямой стоит она, нежно-кремовая красавица "Волга" -- новень­кая, сверкающая лаком.
   Ни разу в жизни не доводилось мне держать в руках руль, но сейчас возникло стойкое ощущение, что я доволь­но уверенно владею навыками вождения и люблю про­мчаться с ветерком.
   Усевшись на водительское место, я включил зажигание. Мотор работал как часы.
   Я вывел "Волгу" во двор, запер двери гаража, после чего помчался в Жердяевку на поиски своей дачи.
   Рука плавно поворачивала руль, нога в меру нажимала на газ, а глаза автоматически улавливали, каким цветом горит светофор. Я уверенно держал дистанцию, а когда надо, решительно шел на обгон.
   Я наслаждался скоростью, самим процессом перемеще­ния по утреннему шоссе, хохотал от счастья, вторя пению мотора.
   Но вот город остался позади. Последние его кварталы укрылись за березовой рощей, перешедшей вскоре в густой хвойный лес.
   После несильного утреннего дождя воздух был напо­ен ароматами распускающихся почек, живицы, молодой травы, подземных соков, которые жадно пила вся растительность. Промелькнул мостик через крохотную речушку, чьи берега заросли орешником. К дороге опять подступили березки, а вот и она - Жердяевка!
   После городской суматохи и копоти поселок выглядел поистине райским уголком. На зеленых улочках царила патриархальная тишина. Лишь бодрый стук дятла временами прерывал ее. За высокими крашеными заборами в окружении зелени расположились особняки и коттеджи.
   Ведомый то ли наитием, то ли информацией на уровне подсознания, я без особых хлопот разыскал нужный тупичок, а в нем - "унаследованную" дачу.
   Это был просторный бревенчатый теремок в два этажа с пристроенной верандой. На макушке небольшой башенки, поднимавшейся над правым крылом, подрагивал на ветру флюгер в виде задиристого петуха. В глубине двора тянулись хозяйственные постройки, а перед крыльцом пестрели цветочные клумбы.
   Поставив машину перед запертыми на висячий замок воротами, я с удовольствием размялся, открыл калитку и двинулся к дому.
   Большая комната гостиного типа на первом этаже была обставлена весьма прилично. Кожаные кресла и диван, коллекция хрусталя за стеклом, картины и оленьи рога на стене... Особенно восхитил меня камин, отделанный розоватыми с серым плитками мрамора. Узорная литая решетка носила печать благородной старины. В комнате было несколько дверей. Открыв одну из них, я оказался в... крытом бассейне!
   Да-да, в таком домашнем крытом бассейне с застекленным фонарем наверху. Вот сюрприз так сюрприз!
   Вернувшись в гостиную, я поднялся на антресоли по лестнице, которая слегка поскрипывала под ногами, то ли приветствуя нового хозяина, то ли желая о чем-то поведать.
   Наверху я насчитал три спальни и два чулана.
   В углу площадки виднелась узенькая винтовая лесенка, ведущая куда-то наверх. Я вспомнил о башенке с флюгером. Со двора она показалась мне декоративным архитектурным украшением. Но так ли это? А ну-ка, проверим!
   Преодолев еще полтора десятка ступенек, я оказался перед низкой дверцей, закрытой на английский замок. Странно. Ведь ни одна другая дверь в доме не была заперта.
   Я достал из кармана связку ключей и принялся подбирать подходящий.
   Замок щелкнул, дверь распахнулась.
   Внутри была комната - более просторная, чем можно было ожидать, глядя на башенку снизу.
   Посередине стоял стол старинной ручной работы с выгнутыми дубовыми ножками и наборной столешницей, а на нем - раритетная пишущая машинка. Рядом высилась стопка чистой бумаги, имелась и папка с копиркой. Впритык к столу был придвинут массивный стул с высокой резной спинкой. На стене - так, что со стула можно было дотянуться рукой, - висело несколько пустых книжных полок.
   В башне имелось два окна: одно - обычное - выходило на дорогу, за которой тянулся лесной массив; второе - круглое, похожее на иллюминатор, - смотрело во двор.
   Сколько раз, лежа на студенческой койке и тихо страдая оттого, что в окружающей кутерьме нельзя сосредоточиться и засесть за рассказ, просящийся на бумагу, я мечтал о такой вот уединенной башне с окном, выходящим в потаенный сад, о башне, где нет ничего лишнего, но есть всё необходимое для творческой работы! Где никто не врубит шлягер, от которого тебя тошнит, не заведет банальной истории об очередной девице, не пристанет с просьбой растолковать пропущенную лекцию по сопромату...
   И вот передо мной - точное воплощение моей мечты. Ну, теперь я докажу всему миру! Только держись!
   Во дворе промелькнула легкая тень.
   Что еще за гость пожаловал?
   Я быстро спустился вниз и вышел на крыльцо.
   На дорожке, вымощенной кирпичом, стоял сухонький подтянутый старичок в выцветшей офицерской рубашке и в поношенных дешевых брюках.
   - Здравия желаИм! - с веселой почтительностью приветствовал он меня.
   - Добрый день, - я ждал продолжения.
   - Выходит, вы и есть молодой наследник? - плутовато сощурился старичок.
   - Допустим. А вы кем будете?
   Он прокашлялся и бодро отрапортовал:
   - Разрешите представиться: Иван Васильевич Пономарец, собственной персоной! Сторожил дом в отсутствие вашего дядюшки. А супруга моя, Фекла Матвеевна, стряпала, когда он отдыхал от своих важных занятий. Ваш дядюшка, царствие ему небесное, привечал нас как родных. Вот я и решил разузнать, захотите ли вы, чтобы все оставалось по-старому, или будете искать замену? -- Он махнул рукой через улицу: -- Мы живем неподалеку, у нас свой дом еще с тех времен, когда здесь деревня была. Нас тут все знают, можете поинтересоваться, ежели же­лаете.
  -- Что ж, пусть все остается как при дяде.
Он почтительно вытянулся:
  -- Премного благодарны!
   -- Кстати, почему вы решили, что я -- дядюшкин на­следник? Может -- обыкновенный жулик?
   Он хихикнул:
  -- Как можно! По машине сразу и признал. Да и по повадке видно. Разве жулик станет открыто ходить по чужому дому? Притом дядюшка говорил о вас.
  -- Говорил обо мне?
  -- Ну да! Был-то он вдов, своих детей не имел. И часто говорил: если вдруг случится беда, то завещаю все свое имущество любимому племяннику -- Вадиму Фе­доровичу Ромоданову. Мы вас уже который день поджи­даем...
  -- Вы хорошо знали дядю?
  -- Да как сказать... Лет с полтора десятка будет. Бы­вало, наедет он, крикнет с порога: "Васильич, рюмку вы­пьешь?" Как не выпить? Ну, расспросит о том о сем, а
после скажет: "Ладно, Васильич, иди, мне работать пора". Душевный был человек!
  -- И часто он... наезжал?
  -- Да не сказать, чтобы очень. Все больше летом. А зимой дом, считайте, пустовал.
  -- Отчего он умер и как?
   - Одному Богу известно, -- вздохнул сторож.
  -- Постойте, разве вы не присутствовали на похоро­нах?
  -- Выходит, так, -- смутился Пономарец. -- Помер-то он, значит, не в Жердяевке и даже не в городе, а где-то за границей, в командировке. Даже не знаю, в какой стра­не. Ведь ваш дядюшка был, значит, из секретного инсти­тута и лишнего ничего не говорил. Но однажды признался: если умру, говорит, то завещаю свое тело для научных опытов. Так что хоронить нам его не довелось. -- Он вздохнул еще печальнее.
   Было о чем призадуматься. Я-то после беседы с Мамалыгиным полагал, что "дядя" -- некое вымышленное ли­цо, необходимое для правдоподобия моей легенды. Но вот оказывается, что этот человек существовал на самом деле и исчез в тот самый момент, когда мне предложили стать агентом планеты Би-Ара. Странная смерть где-то "за буг­ром"... Странное завещание относительно своего тела... Мне подумалось, что ни в квартире, ни здесь, на даче, на мои глаза так и не попалось ни одной бумажки, проли­вающей свет на "дядюшкину" жизнь. А ведь как ученый он должен был оставить горы рукописей, архив...
  -- Гости у него бывали?
  -- Вот чего не было -- того не было. Очень он личный покой уважал.
   -- А женщины?
Пономарец хихикнул:
   -- Никогда! Однажды я говорю ему: "Хозяин, не пора ли тебе жениться, как всем нормальным людям?" А он отвечает: "Я, Васильич, сызмальства к этому племени ин­тереса не имею. Одна суета!"
   Ужимки старика мне не очень понравились.
  -- Дядя был прекрасным человеком, -- строго сказал я. -- Память о нем должна оставаться светлой.
  -- Само собой, -- понятливо кивнул он. -- Это я толь­ко вам, как молодому наследнику... А так -- ни гу-гу, даже соседям.
   Плутоватость старика была для меня очевидна. Может, стоило от него избавиться? Но я прикинул, что со временем смогу вытянуть из него еще кое-какую информацию.
   Вслух сказал:
  -- У меня другие привычки. Теперь в этом доме часто будут появляться гости. Работы у вас прибавится. Я согла­сен доплачивать, если у нас будет полное взаимопонимание.
  -- Не сумлевайтесь! -- заверил Пономарец, и я мог бы поклясться, что он умышленно коверкает язык. -- Бу­дете очинно довольны!
  -- Рюмочку выпьете?
  -- С превеликим удовольствием! -- крякнул он. -- Вот ваш дядюшка, бывалоча, наедет да как крикнет с порога...
  -- Это вы уже рассказывали.
   Я провел его к машине, достал из "бардачка" бутылку коньяка и налил почти полный стакан.
   -- Ну, за ваше здравие, молодой наследник!
   Он выпил со сноровкой, доказывавшей многолетнюю практику.
  -- Ох, хороша! Забориста!
  -- А что за башенка наверху?
   -- А-а, с хлюгером... В ней ваш дядюшка любил за­ниматься своими учеными трудами. И все больше по ночам. Бывалоча, вся Жердяевка спит, одно только круглое окно у него и светится. Я однажды говорю: "И охота тебе, хозяин, на эту верхотуру лазить?" А он отвечает: "У меня, Васильич, вдохновение там появляется"... -- Язык у Пономарца начал заплетаться.
  -- Бассейн в доме работает? -- прервал я его излия­ния.
  -- В лучшем виде! -- ухарски воскликнул он. -- На­сос, подогрев, все как в аптеке. Если желаИте поплескать­ся, я мигом включу.
  -- Мигом не надо. А попозже включите. Возможно, я сегодня еще вернусь. С гостями.
  -- Хозяи-ин! -- Он покачнулся. -- Встретим в лучшем виде!
   Поручив деду навести в доме и вокруг идеальный по­рядок, я сел в машину и направился на лекции.
  
   ПОСРАМЛЕНИЕ ДОНЖУАНА
   Мой родной институт располагался тоже за городом, только с противоположной -- северной -- стороны. Шесть корпусов -- из них три общежития -- выстроились елоч­кой в довольно-таки унылой местности.
   Я припарковал свою "Волгу" на общей стоянке. Обыч­но здесь съезжались дюжины две-три "Москвичей" и "Запорожцев", принадлежавших преподавателям и сту­дентам из имущих семей. На нашем курсе машиной не владел никто.
   Я уже выбрался наружу, когда со стороны города показался переполненный "Икарус". Допыхтев до остановки, он распахнул двери, выпустив из своих спрессованных недр едва не полфакультета.
   А вот и наши корифеи -- Виталий и Олег. Оба дол­говязые, спортивные. Виталий темный, Олег светлый. Идут, отчаянно о чем-то споря. Должно быть, спорили и в автобусе, не обращая внимания на давку. Интересно, если их высадить на необитаемый остров, они и там будут спорить?
   -- Привет, старики!
   Оба остановились, удрученно глядя на меня.
   -- Вадик, мы тебе сочувствуем. От всей души, -- ска­зал Виталий.
   Олег солидарно кивнул.
   -- Сочувствуете? -- сощурился я. -- А что за беда стряслась? Меня сняли со стипендии за прогулы? Или влепили выговор по комсомольской линии?
   Они удивленно переглянулись.
   -- Ну, как же... -- осторожно проговорил Виталий. -- Умер твой близкий родственник... Или мы что-то напу­тали?
   Вот те раз! Надо же было сунуться к ним с сияющей рожей! Но я и понятия не имел, что слух о кончине моего дорогого дядюшки успел так широко распространиться. Ай, да Мамалыгин! Но как же выкрутиться? Я выдал первое, что пришло в голову:
   -- Все так, к сожалению... Мой славный дядя... По­нимаете, он был большим оригиналом, верил в переселе­ние душ и перед смертью завещал вспоминать его только
с улыбкой...
   Они опять переглянулись, синхронно похлопали меня с двух сторон по плечам и двинулись дальше.
   Конечно, мне ничего не стоило воздействовать на этих гордецов биополем, вызвав у них прилив дружеского чув­ства ко мне. Но я не хотел легкой победы. Ребята, я сделаю так, что вы сами попроситесь в мою компанию!
   И тут я увидел нашего красавчика Лорена.
   Вот на ком я отыграюсь сегодня! Коварный план сло­жился сам собой.
  -- Привет, старина! -- крикнул я ему.
  -- А-а, ты... -- Он кивнул и тут же забыл о моем существовании.
   Биополе я пока держал в резерве. Для начала пустим в ход оружие попроще.
   - Как насчет того, чтобы малость погудеть? -- бро­сил я ему в спину. -- Есть тачка, свободная хата и холо­дильник, набитый жратвой и выпивкой. Но решать надо быстро.
   Купить его оказалось легче, чем я думал.
   - Дело! -- Наконец-то в нем зажегся интерес к моей персоне.- Я смотрю, ты малый не промах. Но не кажется ли тебе, братан, что свободная хата и классная выпивка лучше
всего сочетаются с аппетитными телками?
   Он даже не поинтересовался, откуда у меня такие воз­можности. Привык, сволочь, все получать готовым.
   -- Я потому к тебе и обратился, старина. Думаю, в твоей коллекции найдется что-нибудь подходящее?
   Он самодовольно улыбнулся:
  -- Я погляжу, ты мудр.
  -- Так что предложишь?
  -- Хм! Есть Томочка из "Интуриста". Подруг у нее -- море. На любой вкус. Мы это дельце живо обтяпаем. -- Приятная перспектива наэлектризовала его.
   Когда мы прошли к моей "Волге" и я по-хозяйски открыл дверцу, глаза у Лорена полезли на лоб.
  -- У тебя тачка? Вот эта самая?
  -- А ты думал, мы поедем на велосипеде? Садись!
  -- Послушай-ка... А она точно твоя? Понимаешь, я не люблю сомнительных приключений.
  -- Не дрейфь! Богатый дядька дал дуба и оставил мне наследство. Вот права.
  -- Эх, мне бы такого дядьку! -- искренне позавидовал Лорен, разваливаясь на сиденье и закуривая.
   Ближайшая телефонная будка находилась возле дома аспирантов.
   Переговоры продолжались недолго.
   - Будет тебе телка экстра-класса! - сообщил Лорен, вновь разваливаясь в салоне. - Жми к "Интуристу"!
   * * *
  
   От парадного входа по широким ступеням легкой походкой спускались к нам две женщины самой волнующей породы: ухоженные, элегантные, сытые.
   Черненькая мне понравилась больше: капризно вздернутая верхняя губа придавала ей живость и сходство с модной в то время кинозвездой. Однако же я сразу понял, что это подруга Лорена. Но и шатенка была хороша, несмотря на некоторую холодность во взоре.
   Обе были старше нас лет на семь, но это и к лучшему - не будет "детского крика на лужайке".
   Последовал ритуал знакомства.
   -Тамара! Валя! А это -- мой лучший друг Вадим!
   Хм! Быстро же я стал его лучшим другом!
   Красавицы сняли с себя легкие плащи, оставшись в облегающих коротких платьях. В тот год в моду входили глубокие декольте. Обе наши спутницы отдали надлежа­щую дань этому течению, так что сомнений по поводу зрелости их форм не возникало.
   Лорен и Тамара устроились на заднем сиденье, Валя села рядом со мной. Возможно, я ошибся насчет её холод­ности, ибо она уже дважды ободряюще улыбнулась мне. Ободряюще и вместе с тем снисходительно. Затем демон­стративно поправила платье, край которого все равно на добрую ладонь не доставал до ее круглых загорелых ко­леней. Не могу сказать, что Валя околдовала меня. Воз­можно, это оттого, что половину моих мыслей занимал Лорен. Но смотреть на ее прелести, зная, что она доступна в той же мере, что и Алина, было приятно.
   - Вадим! Вперед! -- кинул клич Лорен.
   Не успели мы проехать и сотни метров, как на заднем сиденье началась кутерьма. В зеркальце я видел, как слад­кая парочка принялась обниматься и целоваться взасос, рука Лорена скользнула под юбку любовницы. Послышал­ся томительный стон.
   Внезапно Лорен резко отпрянул от нее.
   - Нет! -- воскликнул он. -- Надо потерпеть. Иначе, боюсь, наш друг Вадик перевозбудится и сгоряча опрокинет тачку. А я пока не собираюсь на тот свет, крошка. Даже в твоих объятиях.
   Признаться, эти речи поначалу меня смутили. Но тут я смекнул, что меня попросту испытывают. Попадусь на удоч­ку -- стану предметом язвительных насмешек.
   - Да? -- удивилась Тамара, явно продолжая игру. -- Он что, такой возбудимый?
   - Он вообще-то скромняга, -- в той же манере ответил Лорен. - Краснеет при виде красивых женщин и теряет дар речи. Ему нравится одна девчонка из нашей группы, Жанночка, но он никак не решится пригласить ее на рюмку крюшона.
   - Вы и вправду краснеете при виде красивых жен­щин? -- томно спросила Валя, щуря зеленоватые глаза.
Она сидела вполоборота, опершись правой рукой на под­локотник, а левую вытянув вдоль спинки моего сиденья. Край платья сполз - как бы сам по себе - чуть ли не до трусиков. Картина была впечатляющей.
   - Разве вы не знаете Лорена? Известное трепло!
   - Обижаешь, парень, -- отозвался Лорен не без до­сады. Кажется, он не ожидал от меня столь независимого тона.
   - По-моему, Лорен сегодня шутит не очень удачно, -- поддержала меня Валя. -- Правда? -- и, будто невзначай, слегка коснулась ноготками моего колена. -- Кстати, куда
мы движемся?
   - В Жердяевку, на мою дачу.
   - В Жердяевку?! Ты слышишь, Тома?! -- Она по­вернулась к подруге.
   - Дай мне сигарету, -- отозвалась наконец та.
   Я молча открыл "бардачок". Внутри лежало несколько пачек американских сигарет. В ту пору их можно было купить только в "Березке".
   - О! -- Валя удостоила меня еще одним откровенным взглядом.
   - Может, музыку? -- Я включил магнитофон. Поли­лась мелодия модного французского оркестра под управ­лением Поля Мориа.
   Мои пассажиры притихли.
   Глянув в зеркальце, я увидел трогательную картину: Лорен и Тамара прижались друг к дружке, закрыв глаза, тихие, как голубки.
   Ну, посмотрим...
   * * * * *
   Промелькнул мостик перед въездом в Жердяевку.
   Еще немного, и мы - на даче.
   Опять начались восторги, ахи, охи; Валечка погляды­вала на меня все призывнее.
   Я провел гостей по дому и двору, показав им все, кроме башенки. Особое восхищение вызвал бассейн, до краев наполненый прозрачной голубой водой.
   Наши прелестницы тут же заявили, что хотели бы поплавать перед застольем.
   Я предупредил, что накрывать будем на веранде, и пожелал им поплескаться от души.
   Мы с Лореном остались вдвоем.
   Некоторое время он наблюдал, как я выставляю на стол деликатесы и бутылки, затем спросил, не скрывая удивления:
   - Парень, кем же был твой дядя?
   - Шпионом, - хмыкнул я.
   - Я в шпионы бы пошел, пусть меня научат! - продекламировал Лорен. - А ты?
   - А я уже пошел.
   - Слушай, похлопочи за меня, а? - взмолился он.
   - Могу, если откровенно ответишь на один вопрос...
   - Насчет Жанны, что ли? - заулыбался он.
   - Ты лично платил когда-нибудь женщинам?
   - Я?! - он чуть не задохнулся от возмущения, как если бы я обвинил его в импотенции. Затем вскинул голову, словно предоставляя мне возможность оценить классическую соразмерность черт его лица: - Зачем МНЕ им платить?!
   То ли разговор в машине его чем-то уколол, то ли свалившееся на меня богатство раззадорило, но он вдруг разоткровенничался, заговорив назидательно-менторским тоном:
   - Есть ведь, парень, и другая сторона медали. Существуют в этом мире женщины, у которых водятся деньжата. И не только всякие там богатые старухи. Уверяю тебя. И им тоже хочется вкусить земных радостей. И они не скупятся на расходы. А ведь красивых мужчин мало. - Он снова вскинул голову. - А меня, как видишь, природа не обделила, за что я весьма ей благодарен. Знаешь, как они кидаются на меня? Знаешь, что позволяют? Как будто последний день живут на свете! Состарюсь - обязательно напишу мемуары, вот тогда мир узнает, кто такой Лорен!-- Он выдержал паузу. -- Если бы я захотел, у меня уже давно было бы все. Куда там твоему дяде! Но я не тороплюсь. Еще годика три -- до окончания института -- попасусь в свое удовольствие, а там займусь обеспечением будущего...
   - Тамара тоже делает тебе подарки?
   -- Нет, парень. Это тот редкий случай, когда сошлись крайности. Мы наслаждаемся друг другом и пока что вза­имно счастливы. -- Он оглянулся на дверь: -- Уговор! О моих похождениях на стороне -- ни слова, ни намека. -- Затем снова принял расслабленную позу" -- А вот тебе, парень, стоило бы сделать Валечке достойный подарок. Не обижайся, но разница в классе все же чувствуется. Только без грубостей. Очень тактично. Мы ведь цивили­зованные люди и должны все делать красиво... Кстати, в какой келье приземлиться нам с царицей Тамарой?
   Я указал на дверь рядом с лестницей.
   -- А вот и мы, -- послышался мелодичный голосок Тамары. -- Не соскучились?
   Обе женщины появились на веранде -- разрумянив­шиеся и посвежевшие, повязавшись простынями на манер древнеримских туник. Надо полагать, никаких одежд под простынями не было.
  -- Ого, как нас встречают!
  -- Ну-с! С легким паром! -- Лорен вскочил с кресла и занялся бутылкой.
  -- Мы же не из бани, -- рассмеялась Тамара.
  -- Кстати, -- вмешался я, -- тут у меня на довольствие взята одна старушенция. Стряпает божественно. Может, закажем шашлыки?
  -- Прекрасная идея. -- Улыбка Вали обещала все!
  -- На вечер, -- решительно заявила Тамара. -- Надо же немного отдохнуть с дороги... -- Она призывно посмот­рела на Лорена.
   Тот чувствовал себя как рыба в воде.
  -- Коньячок? Водочка? Ром? С чего начнем, милые дамы? Тебе, Томочка, сухонького, как всегда?
  -- Коньяк! -- капризно потребовала красавица.
 -- Мне тоже, -- вторя подруге, сказала Валя.
   - Чего хочет женщина, того хочет Бог, -- напыщен­но изрек Лорен, легко и непринужденно входя в роль тамады.
  -- Первый тост -- за любовь! -- воскликнула Тамара.
  -- Нет, царица моей души! -- мягко возразил Лорен. -- Первый бокал, дорогие друзья, мы поднимаем за святого человека, благодаря которому оказалась возмож­ной сегодняшняя встреча. Я имею в виду благороднейшего дядюшку нашего общего друга Вадима. Подумайте сами, насколько счастливо сложились обстоятельства, что Вади­ку выпала честь быть единственным его наследником! А если бы дядюшка был женат?! Расхаживала бы сейчас по этим чудесным коврам какая-нибудь старая карга, нудно ворча и ругая молодежь за безнравственность. Бр-р-р! Я уверен, -- патетически воскликнул он, -- что дядина душа взирает в этот момент на нас с небес и радуется наше­му трогательному согласию. Так отдадим же должное его светлой памяти! Пусть и ему нальют ангелы и он выпьет вместе с нами. За дядю!
   Второй тост, не заставивший себя ждать, был, разуме­ется, за любовь. Третий -- за благополучие этого дома.
   Вскоре мои гости захорошели, чему я был только рад. Сам я пил глоточками.
   Постепенно общий разговор за столом становился все более откровенным, окончательно перейдя на сексуальные рельсы.
   -- Танцуют все! -- возвестил Лорен и, включив маг­нитофон, выдернул Тамару из-за стола.
   Я, естественно, пригласил Валю.
   "Туники" наших красавиц оказались с секретом. Они так ловко повязали простынки, что при резких движениях края расходились, обнажая соблазнительную полоску тела от самого плеча.
   Лорен и Тамара вновь принялись целоваться.
   Валя на миг, будто случайно, прижалась ко мне, так что сквозь тонкую ткань я ощутил ее твердые соски, и тут же легко отстранилась. Но я не торопился воспылать. Вовсе не из-за ее прелестей я организовал это мероприя­тие. Впрочем, и радости любви никуда от меня не денутся.
   Лорен, не отрываясь от губ Тамары, уводил ее вглубь комнаты. Наконец они оказались у заветной двери и скрылись за ней.
   Ну, пора!
   Я послал в нужном направлении мощный импульс биополя. Не скупясь. От всей души.
   - Вадим, что с тобой? - недоуменно спросила Валя.
   - Всё в норме.
   - Но ты какой-то... вялый... что не так?
   - Извини. Задумался на минуту.
   - О чем?
   - Никак не решу, что именно тебе подарить.
   - Тебе помочь? - на ее губы вернулась улыбка.
   Я подвел ее к серванту. В одном из отделений хранилась шкатулка с "дядиными" драгоценностями. Не знаю уж, как они у него оказались, коли он не интересовался женщинами. Выбрав изящные сережки с бриллиантами, я протянул их Вале:
   - Тебе нравится? Они твои.
   Зеленые глаза красавицы вспыхнули огнем, ухоженные пальчики сами потянулись за подарком.
   - Милый! - теперь в ее голосе было столько искренней нежности! - Ты меня хочешь?
   - Конечно!
   - Куда идти?
   Я молча кивнул на лестницу.
   Поднимаясь, она небрежно, с грациозной бесстыдностью, сбросила с себя простыню.
   Нет слов, ей удалось бы вскружить мне голову, если бы часть моего сознания не была направлена на Лорена. Я так неистово ненавидел этого херувимчика, этого самовлюбленного павлина, что не смог в полной мере отдать должное изощренным ласкам Валентины. Наверное, поэтому мне вдруг подумалось, что вчера с Алиной, этой ресторанной шлюшкой, я испытал куда более острые ощущения.
   Я поднялся.
   - Ты куда? - удивилась Валентина.
   - Пойду распоряжусь насчет шашлыка.
   - А после мы повторим, да? Ты хочешь?
   - Еще как!
   Натянув брюки, я, насвистывая, спустился в гостиную.
   Лорен сидел в кресле, кутаясь в простыню, и нервно курил. Вид у него был растерянный. Я бы даже сказал - пришибленный.
   - Старичок, я иду заказывать шашлычок, - невольно срифмовал я, садясь напротив. - Информируй свою царицу Тамару.
   Он провел ладонью по лицу, не слыша меня.
   - Ч-черт, кажется, я перебрал. Ну и забористый у тебя коньяк!
   Я весело рассмеялся:
   - По тебе не скажешь, что ты перебрал. Выглядишь как огурчик!
   - Дьявольщина... - пробормотал он. - Такое со мной впервые.
   Я сделал вид, что не понял.
   - Слушай, давай вмажем еще по рюмашке? За прекрасных дам и их страстных кавалеров!
   - Попозже... - Он встал и снова скрылся за дверьми спальни, где, как я знал наверняка, закончился только первый акт драмы. Оттуда глухо доносился раздраженный голос Тамары - сладкая музыка для меня.
   Прихватив платье и трусики Валентины, я снова поднялся наверх. Мое биополе по-прежнему контролировало психику Лорена и диктовало ему мою волю. Этот спектакль я намеревался довести до конца.
   Валентина, по-прежнему обнаженная, сидела перед трюмо, разглядывая своё отражение.
   Одарив меня нежнейшим взглядом, она провела рукой по мочкам своих ушей, где уже красовались подаренные сережки.
   - Вадик, ну скажи, что я стала еще красивей!
   - Ты восхитительна! Однако сделаем перерыв. - Я протянул ей одежду. - Нас ждут внизу.
   Мы спустились вниз как раз к финальной сцене.
   Дверь спальни резко распахнулась. Оттуда выскочила Тамара, закутанная в простыню, злая как мегера. Выхватила из пачки сигарету, поднесла ее к губам, но тут же отшвырнула в сторону.
   - Шашлычок уже маринуется, - бодро сообщил я.
   Тамара не ответила. Взрыв назревал.
   Появился Лорен. Мрачный. Совсем мрачный. Взяв сигарету, долго чиркал зажигалкой.
   - Друзья! - воскликнул я. - Не пора ли нам продолжить веселье? Лорен, наливай!
   Тот тяжко вздохнул:
   - Что-то я сегодня не в форме...
   - Надо меньше таскаться по бабам, если имеешь дело с порядочной женщиной! - сорвалась Тамара. - Тогда всегда будешь в форме!
   Валя удивленно вскинула голову. Всецело сконцентрированная на сережках, она проглядела перемену в настроении приятелей.
   - Это я-то таскаюсь?! - вспылил Лорен.
   - Думаешь, не знаю, что ты регулярно спишь с Валькой?! За дурочку меня держите?!
   - Тамара, как тебе не совестно... - сощурилась Валентина, великолепно разыгрывая искреннее возмущение.
   - Заткнись, тварь!
   - Ну, знаешь, милая... Придержала бы язычок. На самой клейма негде ставить.
   Да-а... Блестящая получилась концовка. Я, признаться, и не надеялся на подобное. Как автор, я мысленно аплодировал себе.
   Тамара раздраженно пнула стул и опрометью бросилась к бассейну. За одежкой, надо полагать.
   - Лорен! - я проникновенно посмотрел на опозорившегося бонвивана. - Беги за ней, не дай бог, утопится.
   Мрачнее тучи, он последовал за любовницей.
   Валя подошла ко мне и легким движением руки взъерошила мои волосы.
   - Тамара - истеричка. Да и фантазерка к тому же. Всё, что она сказала о нас с Лореном , - выдумка. - Ее чистые глаза излучали трогательную невинность. - Завтра сама прибежит извиняться. Но лично меня ее заскоки уже достали. Хочешь, останусь на ночь? Дома будет скандал, но я останусь. Хочешь?
   Нет, я уже не хотел. Я послал ей мысленный приказ позаботиться о несчастной подруге.
   В комнату вновь влетела Тамара и решительно потребовала от меня:
   - Отвезите меня в город!
   - Томочка, я бы с удовольствием, но, - я кивнул на бутылки, - дальше первого поста ГАИ мне не уехать.
   Она едва не испепелила меня взглядом:
   - Вы все тут заодно! - Ее губы прыгали. - Дай бог, чтобы этот дом сгорел! Чтобы он провалился сквозь землю! Чтобы его разорвало в клочья! Ненавижу! - затем круто развернулась на каблучках и выбежала наружу, громко хлопнув дверью.
   - Валя! - Я пристально посмотрел на партнершу. - Ее нельзя оставлять одну. Видишь, в каком она состоянии? Вот деньги на такси.
   -- Думаю, ты прав. -- Она взяла деньги, горячо по­целовала меня в губы, затем сунула в руку бумажку: -- Мой телефон. Позвони, когда захочешь.
   -- С удовольствием, милая.
   Когда она вышла, я смял бумажку и бросил в пепельницу. Лишние хлопоты. Мне доступны тысячи подобных Валь и Тамар.
   Лорен сидел будто пришибленный мешком.
   -- Не переживай, -- философски изрек я. -- Завтра помиритесь.
   -- Да при чем здесь Тамара! -- воскликнул он. -- Пер­вый раз со мной такое, понимаешь?!
  -- Послушай, Лорен, не делай трагедии из пустяка.
  -- Хороши пустяки!
  -- Плюнь! Сейчас выпьем, закусим... Или вот что... Давай пригласим других дам? Попробуешь еще разок. Вдруг получится?
   Он посмотрел на меня как на привидение, поднялся и вдруг скользнул вдоль стеночки к выходу.
   -- Старичок, теперь ты знаешь, где можно славно по­веселиться, -- напутствовал я его. -- Приходи в любое время. Один или с девицами. Всегда рад тебя видеть.
   Лорен вдруг сиганул, как заяц, в открытую дверь, а там его и след простыл.
   Выпив с чувством и расстановкой еще рюмочку коньяка, я вышел во двор и устроился на лавочке под высоченной корабельной сосной. Хорошо!
   Калитка открылась.
   На кирпичную дорожку ступила румяная и полная бла­гообразная старуха, этакая бабушка-сказочница, бабушка-няня, закутанная в три кофты.
   -- Здравствуйте, Вадим Федорович! Мой дед передал, что вы велели прийти.
   Ага, вот она какая, Фекла Матвеевна!
  -- Не велел, Фекла Матвеевна, а просил.
  -- Наверное, хотите, чтобы я приготовила ужин, -- продолжала она, тепло улыбаясь.
  -- Я хочу, Фекла Матвеевна, -- ответил я, -- чтобы вы посидели немножко рядом со мной и рассказали про моего дядюшку.
  -- Да уж не знаю, чего и рассказывать, -- развела она руками, однако на скамеечку села. От нее пахло топленым молоком и свежим хлебом.
  -- Что он был за человек?
  -- Человек как человек. Приличный. Вежливый. По­рядок в доме любил.
  -- Вы приходили убирать в башенке?
  -- Это на верхотуре? А как же! Там-то он и писал свои бумаги. Ночи напролет.
  -- Писал или печатал на машинке?
  -- Никаких машинок я у него не видала. Рукой он писал. Шариковой ручкой. А вот что да зачем -- врать не буду. Свои бумаги он всегда держал под замком. Ничего
на столе не оставлял. А хоть бы и оставлял -- мне без разницы. Я его каракули еле-еле разбирала. Да и сама не шибко грамотная. Так приготовить вам ужин?
   У меня вдруг разыгрался аппетит.
  -- А не состряпаете ли пельмени, а, Фекла Матве­евна?
  -- Это можно, -- покладисто кивнула она. -- Пельмени у меня как раз фирменное блюдо. Ваш дядюшка уважал их без памяти. Бывало, по две сотни за раз откушает. Вам
какие -- сибирские, уральские? С маслицем, с уксусом?
Или, может, обожаете со сметанкой?
  -- На ваше усмотрение, Фекла Матвеевна.
  -- Не сомневайтесь, -- по-домашнему улыбнулась она. -- Жить будете как у Христа за пазухой.
   НЕПРИЯТНЫЙ СЮРПРИЗ
   Над Жердяевкой быстро сгущались сумерки. Я остался один в этом огромном доме. Медовый запах весенней зелени заползал в раскрытые окна. Тишина была полной, лишь иногда где-то в стороне стучала электричка. Двор, обсаженный по периметру кустами и деревьями, казался изолированным от всего мира.
   Иногда в недрах дома скрипела половица или ступень­ка, и тогда казалось, что это дядя -- или его призрак -- бродит по бывшим своим владениям.
   Неожиданно я вспомнил, что у меня и вправду был дядя -- Юрий Михайлович -- сводный брат моей матери. Но они с детства росли в разных семьях и даже не пере­писывались -- связь была утрачена. Лишь однажды по какому-то случаю у нас дома возник разговор о мамином брате, и моя память, оказывается, сохранила его имя. Надо будет съездить к матери да расспросить о нём поподробнее.
   Я поднялся в башенку и, включив свет, расположился за столом перед пишущей машинкой. Неважно, откуда она взялась. Хотя -- тоже вопрос. Вставил в каретку чистый лист бумаги. Печатать я не умел, но надеялся овладеть этим навыком.
   Совсем недавно у меня возник сюжет нового рассказа. Замысел казался мне оригинальным, но ведь произошло столько событий! Я глянулся Мамалыгину, стал агентом планеты Би-Ар! Может, я -- единственный из фантастов, пусть даже и начинающих, кто контактирует с внеземным разу­мом. Не лучше ли мне подождать, пока эти контакты оформятся определеннее? Наверняка мое творчество по­лучит невиданный импульс. Я совершу прорыв в избранном жанре. Но чуть позднее. Говорил же кто-то из великих, что всякий плод дол­жен созреть.
   А пока... Надо копить впечатления, отведать по кусочку всего, что существует в нашем мире. Сегодняшний день был удачным. Я опозорил Лорена, перессорил близких подруг,-- публику, которая поначалу смотрела на меня как на застенчивого подростка. Чем не наслаждение? А завтра затею новую кутерьму...
   * * *
  
   Поднялся я ранним утром. Живой и невредимый, не­смотря на странные, полукошмарные сны. Завтракать по­сле вчерашней обжираловки не хотелось. Я поплескался в бассейне, вспоминая гримасу Лорена, с которой тот сбе­жал со двора. Хорошо! Одевшись, выпил чашку кофе и вывел машину за ворота.
   Асфальт летел под колеса, свежий ветерок приятно обдувал руку, жизнь обещала радости, победы, исполнение всех желаний... Это ли не восходящий поток? И я угодил в него!
   Я и не заметил, как домчался до дому.
   Я уже подходил к подъезду, когда за густым кустар­ником, которым была обсажена дорожка, послышался по­дозрительный шум.
   Передо мной появилась... Алина.
   Видок у нее был великолепный: прическа взлохмачена, под правым глазом синяк; платье на боку разорвано. Дро­жа то ли от страха, то ли от утренней прохлады, она бросилась ко мне.
   -- Миленький, у тебя машина? Вот как здорово! Давай отъедем подальше, я должна рассказать тебе кое-что ин­тересное. Я здесь полночи караулила, замерзла, как без­домная кошка...
   Не очень-то мне хотелось тратить время на эту потаскушку, но она выглядела такой жалкой и напуганной, что спровадить ее, не выслушав, мне не позволяла совесть.
   Я кивнул на "Волгу":
   -- Ладно, садись. Но имей в виду - я тороплюсь. Говори только по делу. Твои прелести меня не интересуют.
   Она судорожно всхлипнула.
   На нашей улице был тихий тупичок, туда я и свер­нул. Мне не улыбалось, что меня увидят в обществе шлюхи, получившей, очевидно, на орехи от нервного клиента.
   - Выкладывай.
  -- Ты не представляешь, что со мной было! -- зата­раторила она. -- Прихожу вечером домой, а меня уже ждут. Видишь, что они со мной сделали? Все добивались,
кто ты такой да где живешь. Чуть пальцы не сломали. Но я тебя не выдала. Сказала, что ехали в машине, и дорогу я не запомнила. Они не поверили, грозились... А потом я
убежала, -- Алина разревелась.
   Я, признаться, ничего не понял. Но ее надрывные за­вывания раздражали.
  -- Утрись! -- Я протянул ей чистый носовой пла­ток. -- А теперь расскажи то же самое, но нормальным человеческим языком. Кто тебя избил?
  -- Громилы Кителя.
  -- А кто такой Китель?
  -- Да ты что, Вадик?! Ну, тот тип из "Волнушки". Которого перемазали салатом.
   Ах, тот самый... Краснорожий с чубчиком...
   -- Почему -- Китель? Это кличка? Он что -- уголов­ник?
   Она даже обиделась:
   -- Скажешь тоже, уголовник! Вовсе даже нет. Боль­шой начальник! Заведующий торговой базой. Вот. Это его так прозвали -- Китель, а настоящая фамилия -- Когтев
Константин Петрович.
   - Нелогично. Если он большой делец, то и прозвать должны были Когтем, а не каким-то там Кителем.
  -- Откуда мне знать!
   - Ладно. Оставим филологические изыски. Чего он хочет, этот Коготь-Китель?
  -- Господи! -- опять запричитала она. -- Я ведь предупреждала, он отомстит!
  -- Не понимаю, чего ты мучаешься? Расскажи этим придуркам все, что знаешь. С любыми подробностями. Я не обижусь.
   Ее глаза страшно округлились.
  -- Как ты можешь шутить?! Он ведь убьет тебя. По­нимаешь, убьет!
  -- Алина, все, -- поморщился я. -- У меня нет вре­мени на пустяки. Иди домой. Прими душ и передохни...
   Она клещом вцепилась в мой рукав.
   -- Миленький, у тебя ведь есть деньжата? Давай махнем на море, а? Там сейчас солнце, фрукты, все веселятся, загорают... Снимем отдельную комнату. Там он нас не
найдет. А я буду тебя любить. Сильно-сильно.
   Я чуть не расхохотался ей в лицо. Так вот в чем дело!
  -- Иди, Алина. -- Я открыл дверцу с ее стороны.
  -- Да куда же мне идти?! -- воскликнула она, зала­мывая руки. -- Теперь мне все равно не будет житья в этом городе! Он и мне ни за что не простит, потому что я была с тобой и видела его позор. Даже не так Китель, как Макс! Миленький, мне до вечера и спрятаться негде. Они уже ищут нас с тобой по всему городу:
   -- Алина! Во-первых, успокойся. Я могу тебя спрятать в надежном месте на два-три дня. А во-вторых, выберу время, чтобы заняться этими пройдохами. Гарантирую -- вскоре ты сможешь спокойно вернуться к своему бизнесу. Никто тебя и пальцем не тронет. Кстати, где мне разыскать Кителя?
   - Говорю же - он заведует торговой базой.
   - Какой именно? Их много.
   - Не знаю точно.
   - Проблема.
   - По вечерам он часто бывает в "Волнушке".
   - Чудесно. Я сделаю так, что у него навсегда пропадет желание грозить мне и моим знакомым. Он - круглый идиот, если замыслил что-то нехорошее против меня. В "Волне" я просто подшутил над ним. Но если этот барыга вынудит меня взяться за него по серьезному... - я насупил брови.
   Ее взгляд стал чуточку осмысленнее:
   - Почему-то я тебе верю...
   Я дал задний ход, выводя машину из тупичка.
   - Куда ты меня везешь?
   - Пока на вокзал. Там найдем такси, и я всё объясню.
   Я вырулил на проспект и перестроился в левый ряд.
   Алина вертела шеей во все стороны.
   - Так я и знала! - воскликнула она, когда мы были на полпути.
   - Что случилось?
   - Машина Макса! Они выследили нас!
   Вот чертовщина!
   - Макс - это тот, что был с ним в "Волне"?
   - Да, его первый мордоворот! Еще тот подонок! Это он разукрасил меня. Скотина! Теперь они нас достанут! Мы пропали! - самообладание окончательно покинуло бедняжку.
   Я глянул в зеркальце. Сзади шел густой поток машин.
   - Какая его?
   - Зеленые "Жигули".
   Я присмотрелся внимательней.
   - Усатый пижон в темных очках на сытой роже - это и есть Макс?
   - Он самый.
   Так-так. Именно Макс по моей мысленной команде ткнул вчера своего босса носом в салат. Ясно, что он жаждет реабилитации. В машине сидели еще двое амбалов. Вид у них был довольно свирепый.
   Я позволил "Жигулям" вплотную приблизиться к нам. Затем сосредоточился.
   Импульс биополя послан!
   Автомобиль тут же вильнул и, вылетев на тротуар, свободный от пешеходов, врезался правым крылом в бетонную тумбу. Конечно, я мог бы устроить им аварию покрупнее, но не хотелось крови и переломанных костей. В людном месте. Зато они теперь призадумаются.
   Не знаю уж, какие выводы сделала Алина, но она бросилась мне на шею, перекрывая обзор:
   - Миленький, ты просто чудо!
   Я не мог отказать себе в удовольствии сделать разворот, чтобы проехать мимо разбившихся "Жигулей". Трое громил уже выбрались на тротуар и почесывали помятые бока, кривясь и нехорошо ругаясь. У обочины тормозил "уазик" гаишников. Я просигналил и сделал Максу ручкой. Пламенный привет Кителю!
   В свою очередь Макс погрозил мне кулаком. Похоже, меня он узнал мгновенно. Ну и аллах с ним!
   На привокзальной площади я настрочил записку своим "домочадцам".
   "Иван Васильевич! Фекла Матвеевна!
   Подательнице сего оказать радушный прием. Устроить удобный ночлег, поить и кормить вдоволь. Но и приглядывать за ней, ибо оной дамочке присуща нездоровая тяга к чужим вещам. Заберу ее лично через два-три дня. Возможно, несколько позднее - в зависимости от того, как сложатся обстоятельства.
   Купите ей новое платье и белье.
   С приветом - Вадим Ромоданов".
   Затем вкратце объяснил Алине, что ее ожидает и как следует себя вести, оказавшись в Жердяевке.
   Первый притормозивший таксист мне не понравился - слишком блудливые глаза. Зато второй был в самый раз - добродушный пожилой толстяк с повадками закоренелого семьянина. Я объяснил ему куда ехать, заплатил вдвое, ему же вручил записку с просьбой передать ее лично в руки Пономарцов и махнул Алине:
   - Карета подана!
   Она крепко взяла меня за руку:
   - Ты и вправду не боишься?
   - Нет. Чего и тебе желаю.
   - Ты и вправду всё можешь?
   - Всё, что душа пожелает.
   - А ты скоро меня заберешь?
   - Как только - так сразу.
   - А вспоминать будешь, хоть иногда?
   Хотите верьте, хотите нет: она смотрела на меня влюбленными глазами. * * * * *
   С этими нежданными заморочками я едва успел к первой паре.
   Большая покатая аудитория, в которой сейчас собрался весь наш поток - четыре группы, - глухо гудела.
   Ближе к кафедре - как раз по центру - расположились оба наших гения - Виталий и Олег.
   Жанночки сегодня не было. Она - не самая прилежная студентка.
   Сбоку, возле прохода, в позе роденовского "Мыслителя" застыл Лорен.
   Вот хлопнула дверь, и в аудитории установилась мертвая тишина. На кафедру взошел профессор Ермолин - гроза не только хвостистов и прогульщиков, но и "быстрых разумом Невтонов". Ермолин вел курс начертательной геометрии и был твердо убежден, что ни один студент не в состоянии постичь сию науку в совершенстве. Высшая оценка, которую он иногда применял, - "хорошо с двумя минусами".
   Голова Ермолина отличалась классической, "полированной" лысиной, а на макушке сидел некий убор, который он не снимал ни зимой, ни летом. Наши остряки прозвали сей убор ермолкой, хотя фактически это была обыкновенная цветная тюбетейка. Никто никогда не видел Ермолина без ермолки.
   Итак, лекция началась. Народ принялся строчить конспекты и срисовывать проекции. Один Лорен задумчиво смотрел в окно.
   И тут меня посетила забавная идея. Я вырвал из тетрадки листок и написал: "Спорим, что через пять минут профессор снимет ермолку?"
   Записка поплыла по рядам и достигла адресатов - Виталия и Олега. Они повертели головами, но автора так и не вычислили. Задал же я им задачку!
   Выждав положенный срок, я послал команду Ермолину.
   Профессор как раз стоял спиной к аудитории, вычерчивая на доске очередную проекцию. Вдруг его левая рука потянулась к затылку и... сняла ермолку!
   Голова профессора оказалась совершенно гладкой! Как колено!
   Вся аудитория ахнула как один человек. Но наши корифеи так ничего и не заметили.
   После лекция я направился в общежитие. Надо было забрать кое-какие вещи, главным образом рукописи, которые хранились в тумбочке.
   Правда, я не учел, что весть о моем наследстве широко распространилась по всем этажам. Шутливые намеки вдруг разбудили во мне купеческое ухарство. Нашлись и добровольные гонцы.
   Вскоре скромный товарищеский ужин в нашей 521-й комнате перерос в грандиозную пирушку для всех желающих. Никаких коньяков и сервелатов. Только сосиски и портвейн "Три семерки"!
   Впервые в жизни я назюзюкался в стельку. До умопомрачения.
   Друзья попытались уложить меня спать. Но я твердил как заведенный: домой, и баста! Чего мне опасаться? Инспектора ГАИ? Да я в секунду внушу ему, что не пил ни капли.
   В этот поздний час проспект был абсолютно свободен, я гнал и гнал. Но когда на одном из поворотов машину занесло, и она промчалась впритирку с фонарным столбом, мне оставалось только поблагодарить судьбу. Для водителей существуют и другие неприятности, кроме инспекторов ГАИ. Столбу не внушишь, что ты трезвый как стеклышко.
   Мне хватило ума снизить скорость. До дому добрался благополучно, однако поставить машину в гараж уже не оставалось сил. Да пропади она пропадом! Украдут - куплю другую, еще лучше.
   Ввалившись в темную прихожую, я потянулся к выключателю, но тут что-то случилось. Мои ноздри наполнились едкой массой, я провалился в бездну.
  
   УЗНИК ПОДЗЕМЕЛБЯ
   Где-то далеко-далеко, за тысячью закрытых дверей, чуть слышно звонил колокол. Затем двери - с дальнего конца - начали распахиваться одна за другой. Они распахивались всё громче. И вот распахнулась последняя. Невыносимой силы звук, способный разорвать барабанные перепонки, обрушился на меня чудовищными волнами.
   Защищаясь, я слабо вскрикнул и... проснулся. Стояла полная тишина.
   Было ощущение, что я нахожусь в какой-то тесной и темной норе.
   Некоторое время я лежал неподвижно, затем попытался приподняться, но не тут-то было.
   Внезапно мне открылась страшная истина: мои руки и ноги привязаны - по отдельности - к каким-то опорам, на глазах - плотная повязка, наползшая краем на губы, отчего и дышится так трудно.
   А может, я всё еще сплю, и меня душат алкогольные видения?
   Раздался отвратительный скрежет, будто по кастрюле провели рашпилем.
   Чей-то голос произнес:
   - Кажись, очухался...
   Второй:
   - Приведи в норму!
   В следующую секунду меня окатила ледяная Ниагара.
   - Ну, что, баламут, теперь ты убедился, каково шутить с уважаемыми людьми? - раздался рядом громовой голос. Очень знакомый. Где-то я его уже слышал. И совсем недавно. Но где?
   Однако зачем гадать? Кем бы ни был этот человек, сейчас я пошлю ему мысленный приказ снять с моих глаз эту дурацкую повязку и освободить меня от пут.
   Вот сейчас он подчинится, сейчас...
   Но вместо этого мой невидимый враг торжествующе продолжал:
   - Когда тачка с моими парнями долбанулась в бетон, я раскусил тебя окончательно! Я на все сто понял, кто ты такой! Ты - гипнотизер! Честно говоря, никогда не верил в эти штучки-дрючки, но теперь вижу, что зря.
   Китель! Это Китель! Мне мгновенно вспомнились предостережения Алины. Но что происходит с моим биополем?! Где мой волшебный дар повелевать окружающими?! Лихорадочно я принялся посылать барыге новые сигналы:
   "Сними повязку! Отвяжи! Пади на колени! Проси прощения!"
   А он всё продолжал:
   - Ты оказался большим пронырой. Я тебя недооценил, признаю. Но на всякий хитрый болт есть своя гайка. И уж я закручу ее до упора!
   Биополе не действовало! Я ничего не мог! Но почему, почему?!
   А Китель всё напирал:
   - Однако тебе повезло, приятель! Жизнь свела тебя с умным человеком. Цени и помни! Будь я придурком, вроде Макса, давно велел бы своим парням выколоть для понта твои наглые гляделки. Вот и конец гипнозу, ха-ха! Что-то не приходилось слышать о слепых гипнотизерах! - (самодовольный смех). - Но я даю тебе шанс выкрутиться. Я готов забыть об обиде при условии... - он замолчал.
   Я не понимал смысла слов. Мысли путались: биополе не действует, я в руках гнусной шайки!
   - Чего молчишь?! - взревел вдруг Китель. - Я не собираюсь с тобой чикаться, мать-перемать! Макс!
   Грубая рука схватила меня.
   Я закричал от острой боли. Кажется, мне отрезали ухо! Я чувствовал, как по скуле стекает теплая струйка крови, капая на шею.
   - Эге, а ты, оказывается, слабак! - как бы удивляясь, рассмеялся Китель. - Чего орать-то по пустякам? Подумаешь, отрезали мочку... Да и то не всю. Так, кусочек... Никто и не заметит, а до свадьбы заживет. Но теперь-то ты понял, что имеешь дело с серьезными людьми?! Парень! Если тебя спрашивают, нужно отвечать вежливо. Макс, залепи вавку!
   Каюсь: мною овладело низменное желание пасть на колени, целовать его руки, ботинки... Лишь бы не трогали... Боясь еще пуще разозлить этого страшного человека, я выдавил из себя:
   - Мне надо подумать... Я устал...
   Ухо горело.
   - Ладно, я человек покладистый, - неожиданно остыл Китель. - Когда меня просят по-хорошему, всегда иду на уступки. Похоже, тебе, приятель, и вправду надо малость оклематься. Ну-ка, Макс, влей в него для бодрости глоток! Да смотри, чтобы не захлебнулся. Так, хорошо... Думай, приятель! Но не воображай, что тебе удастся провести нас. Я разных хитрецов перевидал на веку немало. Потому всё предусмотрел. Для тебя приготовлен один подарочек. Какой - скоро узнаешь. Через полчаса я вернусь, и если снова будешь кобениться, то отрезанный от твоего уха кусман станет самой крупной частью из того, что от тебя останется. Понял?!
   Головорезы удалились.
   Итак, я получил передышку, но какая мне в том радость? Ожидание новой пытки лишь нагнетало страх.
   Эх, если бы действовало биополе...
   Я принялся укорять себя за собственное легкомыслие. Как бездарно я распорядился поистине сказочными возможностями! Пьянки, пошлые утехи... Я подвел Мамалыгина, дискредитировал себя перед Би-Аром...
   О. если бы Мамалыгин, мой наставник и доброжелатель, пришел мне на помощь! Клянусь, я переродился бы духовно! На всей земле не нашлось бы человека более осмотрительного и трезвого! Я вел бы достойную жизнь, полную трудов и забот, а мои нравственность и выдержка служили бы добрым примером для окружающих.
   Мамалыгин... Уж он-то сумел бы вырвать меня из позорного плена. Но каким образом информировать его о моей беде? Как послать ему весточку?
   Ничего путного я так и не придумал, но сама мысль о Мамалыгине несколько укрепила мой дух. Появилась смутная надежда. Я не знал, чего хочет от меня Китель, но интуитивно понимал: сейчас главное - тянуть время, торговаться, вести свою игру. А там - поглядим. Я для чего-то ему нужен.
   Но какая сволочь этот Макс! Законченный садист! Я чувствовал, что для меня он более опасен, чем Китель. Тому я был для чего-то нужен, Макс же попросту ненавидел меня - всеми фибрами своей темной животной души. При случае он и вправду с наслаждением разрежет меня на куски. Или медленно размажет по стенке. Кайфуя...
   Опять шаги.
   - Оклемался?
   - Говорите прямо, чего вы от меня хотите? - наконец-то мой голос обрел твердость.
   - Чего я хочу? - хмыкнул Китель. - А вот чего! Есть люди, которые меня мало еще любят. Но мне эти люди нужны, и я желаю, чтобы они меня полюбили сильнее, всем сердцем. Есть у меня враги. От них я хочу избавиться. Ты - гипнотизер. И очень умелый. Я чую. Ты сильно провинился передо мной, парень! Вот и послужи мне. Загладь свою вину. Загладишь - и гуляй себе от души! Я не жлоб, я всем даю жить, если меня уважают. Теперь ты понял?
   - Теперь понял.
   - Уже лучше. Думаю, мы подружимся. Да и нет у тебя другого выбора. А начнем сегодня же.
   - Сегодня так сегодня.
   - Макс! - рявкнул он, и я непроизвольно съежился, не зная, какой новой гадости ожидать.
   Но на сей раз ничего страшного не произошло. Просто на моем горле защелкнулось нечто вроде большого металлического браслета.
   - Еще одно наставление, и с тебя снимут повязку, - сказал Китель. - Но постарайся крепко запомнить всё, что услышишь. Это в твоих интересах. Тебе на шею надели обруч с хитрой начинкой. Этот обруч мне привезли издалека... Дороговатая штука, но полезная. Умные люди изобрели, чтобы сбивать спесь с несговорчивых упрямцев. Короче, это радиоуправляемая бомба. С внутренней стороны обруча идет тоненькая прорезь. Стоит передать сигнал, как происходит взрыв - тихий, неслышный, но голову срезает как бритвой. Вот сядешь за стол, а твоя же башка тебе же упадет в тарелку, понял? Ха-ха! - Похоже, своеобразный черный юмор не был чужд этому дельцу. - Что скажешь?
   - Дороговатый способ испортить человеку аппетит...
   - Ладно, слушай дальше! В надежном месте сидит мой верный человек, у него радиопередатчик и единственный ключ от обруча. А теперь навостри уши до предела. Сейчас мы тебя развяжем. Но если начнешь хитрить, гипнотизировать меня или Макса, словом, если хоть что-то пойдет не так, мой человек при малейшем подозрении врубает сигнал, и ты остаешься без башки. Ухватил?
   - А если этот ваш человек элементарно перенервничает?
   - Не дрейфь! Это железный человек! Свое дело знает туго! Инструкция у него очень простая: если я соглашаюсь снять с тебя этот обруч, значит, ты меня загипнотизировал, и он сразу жмет кнопку. Всё будет зависеть только от твоего поведения. Если ты себе не враг - делай, что говорят.
   - Это всё?
   Китель рассмеялся:
   - Не лезь поперед батьки в пекло! Есть еще другая инструкция. Но про нее - в свой черед. Макс, давай!
   Я снова ощутил грубые прикосновения. Без всяких церемоний Макс освободил меня от пут. Я осторожно разлепил веки и приподнялся со своего ложа - жесткой кушетки, застланной старым одеялом.
   Мрачное помещение без единого окна... Цементный пол, бетонные стены, сырость... Настоящий склеп! Над низкой дверью тускло горела лампа, освещавшая две отвратительнейшие хари.
   Признаться, я плохо помнил внешность своих мучителей по первой встрече, и сейчас присмотрелся к ним внимательнее.
   Китель - он стоял враскорячку в двух шагах от меня - был плотный, багровый мужчина лет пятидесяти с большим грушеобразным носом. Его стрижка под полубокс и рыжеватый чубчик, по мальчишески зачесанный на низкий лоб, придавали ему несколько комичный вид. Но выражение маленьких васильковых глазок не располагало к шуткам. Жаль, что я понял это слишком поздно. Вопреки прозвищу, на нем был дорогой, хорошо сшитый, хотя и давно не глаженый серый костюм, светлая сорочка и черный в красную косую полоску галстук. Весь его облик излучал мощную жизненную энергию.
   Макс был строен, мускулист и собран как пружина. Наверняка, его реакции могла позавидовать пантера. Его физиономию провинциального ловеласа искажала гримаса, вызванная, как легко было догадаться, огромным желанием немедленно сделать из меня отбивную. Казалось, под его холеными усиками вот-вот обнажатся клыки, которыми он примется рвать мою плоть. Я даже чуял его специфический запах - запах хищника и врага. Солидная шишка на лбу, царапины на правой щеке и подбородке были, по всей видимости, результатом вчерашней аварии.
   Я почувствовал себя в роли героя известного рассказа Джека Лондона "Потерявший лицо", который ведет тонкую игру лишь затем, чтобы найти легкую смерть, которая избавила бы его от нечеловеческих пыток.
   И одновременно появилась уверенность, что я выкручусь. Время, мне нужно время.
   - А если я не сумею угодить вам? - начал я торг. - Ведь получается не всегда.
   - Останешься без кочана! - лаконично отрезал Китель.
   - Поймите, чужая психика - тонкая материя, да и темная к тому же.
   Китель грозно сдвинул брови:
   - Приятель, а, по-моему, ты сам пытаешься темнить...
   - Сволочь! - Макс стиснул кулаки. - Тогда, в кабаке, и после, на проспекте, у тебя всё получилось в лучшем виде! Чего туфту гонишь?! Фраер дешевый!
   - Погоди, Макс, не суйся! - приструнил подручного Китель. - Я всё же думаю, мы столкуемся. Верно, Вадим?
   Наступил ответственейший момент. Именно сейчас я должен был отыграть хотя бы одно очко.
   - Давайте говорить в открытую...
   - А как же иначе!
   - Штука в том, что я никакой не гипнотизер. Я воздействую на окружающих своим биополем. Это редкий природный дар.
   Краснорожий поморщился:
   - Биополе, гипноз - мне всё это до одного места! Я в этих вещах не разбираюсь. Да и не хочу! Ты должен выполнять мои указания. Четко и точно. Чтобы был результат. А как ты его добился - биополем, гипнозом, чертом, хреном собачьим - мне плевать!
   - И всё же вам придется вникнуть в некоторые детали, - парировал я, стараясь не упускать инициативу. - Если вам действительно важен результат, то знайте, что биополе имеет свои особенности. И всякая акция на его основе требует обстоятельной подготовки.
   - Не морочь мне голову! - вскипел Китель. - Надоело слушать пустой треп! Так и водишь по воде вилами! Говори толком, что надо!
   - Мне нужна моя ассистентка. Ассистентка, от которой моё биополе заряжается энергией.
   - Так тебе баба нужна? - тупо уставился он на меня.
   Уверенность моя росла.
   - Мне нужна не женщина вообще, - строго отчеканил я, - а моя конкретная ассистентка, которая обладает уникальной способностью аккумулировать во мне биополе с последующей его регенерацией и трансформацией, имеющих целью векторную направленность на конкретный объект... - (Побольше туману!)
   - Тарабарщина! - шумно выдохнул Китель. - Терпеть не могу заумной болтовни! Интересно, гипнотизеры все такие? Можешь сказать одним словом - кто тебе нужен?
   - Алина.
   - Какая еще Алина? - главарь повернулся к Максу.
   - Та самая шлюха из "Волны", - подсказал подручный.
   - А-а... - Китель подозрительно уставился на меня, еще заметнее выпятив отвислую нижнюю губу.
   - Алина - единственная женщина, в чьем присутствии работает мое биополе, - напропалую врал я. Отступать всё равно было некуда. - Без нее я беспомощнее младенца.
   Китель задумчиво почесал затылок.
   - Босс, любить этого фраерка у меня нет причин, - нежданно вмешался Макс, - будь моя воля, сейчас же сделал бы его жмуриком. Но, кажись, он не заливает. Оба раза эта потаскушка была с ним.
   - Значит, тебе нужна Алина?
   Я спокойно выдержал его натиск.
   - Да, но при одном обязательном условии: никакого насилия. Если вы и ее начнете стращать да вешать ей дурацкие обручи на шею, толку не будет. Взаимодействия полей не возникнет. Это аксиома. Повторяю: одна из составляющих формулы успеха заключается в нормальных условиях быта для действующей пары - экстрасенса, то есть меня, и ассистентки, то есть Алины!
   Китель повернулся к Максу:
   - Ты вроде болтал, что она сбежала?
   - Да, - неохотно признался тот. - Пришлось поговорить с ней крутовато. Вот она и дала
   деру.
   - Бить женщину по лицу у тебя называется "поговорить"?! - не сдержался я.
   - Шалаву! - заорал тот. - Ты сам и помог ей удрать, падла! Босс, голову наотрез, фраер знает, где потаскуха!
   - Знаешь, где она? - сощурился Китель.
   - Знаю.
   Мой ответ ему понравился.
   - Где же?
   - В надежном месте. Я напишу ей записку. Но дело это деликатное. Пусть за ней поедет человек, умеющий разговаривать с женщинами.
   С минуту Китель что-то прикидывал.
   - Ладно! - решительно хлопнул в ладоши. - Пиши записку, гипнотизер! Да смотри, без хитростей! Тебе же они и вылезут боком, если что не так.
   Тут же в их присутствии я написал записку, смысл которой сводился к тому, что я прошу ее, Алину, прибыть в условленное место с человеком, передавшем мое послание.
   Китель долго изучал каждую буковку и, похоже, успокоился.
   - Еще одна просьба, - обратился я к новому "рабовладельцу". - Пусть ее привезут сразу ко мне. Я сам введу ее в курс дела. Так лучше. Боюсь, если она сначала увидит вас, в особенности Макса, то надолго впадет в транс на грани истерики.
   - Это можно, - сразу же согласился Китель.
   Он еще раз предупредил меня об ответственности, пообещал, что скоро меня накормят, и вышел вместе со своим боевиком.
   Дверь с обратной стороны закрылась на засов.
   Оставшись в одиночестве, я прилег на кушетку и занялся анализом ситуации.
   Итак, крохотный плацдарм отвоеван...
   Вскоре началось движение. Два дюжих молодца втащили в мой мрачный склеп раскладной диван, два кресла, столик. Даже палас расстелили на цементном полу.
   Следом появился обед. Китель соизволил прислать мне жареную курицу, картофель фри, овощи, зелень, полбутылки коньяку.
   Но приступить к трапезе я не успел.
   Лязгнул засов, впорхнула Алина.
   Пребывание в Жердяевке явно пошло ей на пользу. Она посвежела, синяк под глазом был почти незаметен (наверняка Фекла Матвеевна приготовила какую-нибудь особую примочку), а новое зеленое платье, элегантное, но не вызывающее, вносило в ее облик некую утонченность.
   Осознав внезапно, что я нахожусь здесь в качестве пленника, она издала мучительный стон и бросилась мне на шею:
   - Я же тебя предупреждала! Они тебя мучили, да?! Ой, а что у тебя с ухом?!
   Я нежно обнял ее, поцеловал и проговорил как можно проникновеннее, дабы она догадалась, что за моими словами скрыт некий подтекст.
   - Алиночка, дорогая моя помощница! Успокойся и выслушай не перебивая! Всё будет хорошо, хотя впереди у нас небольшие испытания.
   Она смотрела на меня как зачарованная.
   - Алина, я уверен, что через несколько дней мы с тобой сможем осуществить нашу мечту и вместе выбраться на море. Клянусь! А ты знаешь, что свои обещания я всегда выполняю, - добавил я многозначительно. - Но сначала ты должна мне помочь. Своей энергией, так надо. Я понимаю, разумеется, что здесь не Сочи, но твоя жертва будет вознаграждена. Очень щедро. Ты не пожалеешь...
   Тут мне вспомнилась идея, сформулированная, кажется, классиком жанра Г.К.Честертоном: то, что надо спрятать понадежнее, помещают на самое видное место (ручаюсь только за смысл). Нас подслушивают? Отлично! Отчего бы не сказать о главном во всеуслышание, спрятав его среди потока ничего не значащих слов и фраз? Конечно, Алина, эта непосредственная натура, не понимает, кажется, подтекста и не умеет читать между строк, но неужели ее женское сердечко не екнет в нужном месте?
   - Алина, прошу разделить со мной скромное угощение, - я показал на накрытый стол. - Выпьем по рюмочке, потолкуем о том о сем... - Ты сегодня такая красивая... - наконец-то я взял верный тон.
   Мы расположились за столом. Место для каждого из нас я наметил заранее. Собственно, мы сидели рядышком, спиной к двери.
   Я разлил коньяк и с тонкой иронией заметил:
- Дорогая Алина! Никогда прежде мне не приходилось общаться с очаровательной женщиной в ситуации, ­когда за нами подсматривают и подслушивают. Возможно, тут есть и жучок...
   Она вскинула на меня потемневшие глаза.
   Кажется, дошло...
   - Но я вполне понимаю нашего хозяина, -- продол­жал я. -- Сам поступил бы точно так на его месте. Осто­рожность и осмотрительность: без этого никуда. Доверяй, но проверяй, как говаривал один великий человек. Ну и ладно. Пусть контролируют. Лишь бы это не повредило концентрации моего биополя... За любовь, Алина!
   Мы выпили и соединили губы, еще хранящие вкус напитка. Я придвинулся к Алине теснее, прижав ногой ее ступню к полу, и понес какую-то совершеннейшую околе­сицу насчет психоэнергетики и биоаналитики, отчего, по моим прикидкам, у подслушивающего нашу беседу Кителя минуты че­рез три должны были завянуть уши.
   Я же разом убивал двух зайцев. Во-первых, предупредил Алину. Во-вторых, дал знать Кителю, что раскусил его уловку. Это как минимум ослабит внимание соглядатаев. Они невольно придут к мысли, что я не осмелюсь на их глазах грести под себя. А мне только того и надо.
   А за нашими ласками пусть наблюдают сколько угодно, если им интересно. После второго тоста я начал целовать Алину откровеннее. Долгими-долгими поцелуями. Припал к ее маленькому уху, лаская мочку языком. Она томно застонала, полузакрыв глаза. Нет, милая, сейчас это ни к чему! Не отрываясь от ее уха, я одновременно нажал на ее ступню и прошептал: "Когда нажму еще, слушай вни­мательнее и запоминай, поняла?"
   Тут же резко отстранился:
   - Нет, детка, ты меня слишком распаляешь. Да­вай потерпим до вечера, -- и пристально посмотрел ей в глаза.
   Я безудержно молол всякий вздор. Моя болтовня преследовала четкую цель. Мне нужен был безбрежный поток имен, адресов и событий, чтобы в подходящий момент естественно втолкнуть в него цен­ную информацию, которая, возможно, спасет мою жизнь. И уж точно - свободу.
   Закусив очередной глоток кусочком курицы, я заметил, как бы между прочим:
   - Жестковатая цыпа. Я думал, у нашего хозяина повара пошустрее. Помнишь, каких божественных цыплят мы ели у старика Мамалыгина? -- и чувствительно нажал на ее стопу.
   - Мамалыгина? -- сощурившись, переспросила она.
   - Ну да, того самого боровичка, что живет на про­спекте Космонавтов в доме-башне, -- я снова подал тайный сигнал. -- Он еще начал приударять за тобой, старый плейбой! И, кажется, не без успеха. Сознаешься?
   Наконец-то и Алина включилась в игру.
   - Ничего подобного! -- надула она губки. -- Вечно ты выдумываешь! Если человек выдал пару комплиментов, это еще не значит, что он начал волочиться.
   - Пару комплиментов?! -- фыркнул я. -- Ты это на­зываешь парой комплиментов? Думаешь, я слепой? Нет, милая! Зрение у меня как у орла, и на память я пока не жалуюсь. А дело было так. Я вышел на балкон покурить. Тормознулся там, просто смотрел на вечерний город с двенадцатого этажа, -- еще один сигнал. -- Но балконная дверь-то была открыта, и в стекле все отражалось. Ты думаешь, я не видел, как он гладил твои колени?
   - Колени! Ну, миленький... Почаще смотри в балкон­ную дверь, еще и не то начнет мерещиться. Да ты просто хватил лишнего в тот вечер. Он гладил свою кошку!
   Умница, она поняла!
   Однако теперь надо было срочно вводить в разговор другие имена, чтобы Кителю не втемяшился в башку мой Мамалыгин. Цитата из Штирлица о том, что запоминается именно последняя фраза, имела широкое хождение уже тогда.
   - Кошку? Хороша кошка! -- Я сделал вид, что по­тихоньку прихожу в ярость. -- Ну, ладно. А Олег? Что вы гладили вместе с Олегом? Твои трусики?
   Алина тоже не стала отмалчиваться. Мы весьма натурально разыграли сцену бурной ссоры влюбленных, при этом я разразился такими неистовыми проклятиями в адрес мифического соперника, что всякий наблюдавший за нами должен был начисто забыть про какого-то там старикашку Мамалыгина, любителя женских коленок.
   Наконец я подал Алине знак, что пора заканчивать коме­дию.
   Последовала финальная сцена примирения.
   А следом и зритель пожаловал, правда, в единственном числе. Китель -- собственной персоной -- посетил нашу темницу, превратившуюся на время в театр, чтобы засви­детельствовать свое восхищение нашими талантами.
   - Ну, голуби, столковались? -- Судя по его масленой роже, он наблюдал за спектаклем с самого начала.
   - Вашими молитвами, -- буркнул я.
Алина напряженно затихла.
   - Я спрашиваю: ты готов? -- Он ткнул в меня коря­вым пальцем.
   - К сожалению, нет! -- отрезал я. -- Поле совсем сла­бое. Я даже не чувствую характерного покалывания в ладонях, а это наивернейший признак.
   Он недовольно поморщился:
   - Так какого рожна тебе еще надо?! Я выполнил все твои пожелания, все до одного. А ты юлишь и юлишь! Последний раз спрашиваю: чего еще не хва­тает? Подумай хорошенько, прежде чем ответить, потому что я больше не потерплю никакой волынки! Завтра -- крайний срок. Или мы завтра едем к нужному человеку или... сам понимаешь. Никаких твоих объяснений я слушать больше не намерен.
   - Ладно, завтра так завтра, - вздохнув, согласился я. - И всё же надо кое-что предпринять. Для общего успеха. Тем более, что требуется совсем немного: Алина должна напитаться положительными эмоциями, только и всего. Отвезите ее в город прямо сейчас, и пусть она немного расслабится. Как сочтет нужным. Врубитесь: ей нужна полноценная психическая встряска! А завтра мы направим поток энергии куда вы пожелаете!
   Китель цепко уставился на Алину:
   - А если твоя киска решит удрать?
   - Зачем? - она передернула плечами.
   - А зачем ты удирала от Макса?
   - Этот козел бил меня!
   Китель хмыкнул:
   - Ладно! Будь по-вашему! Сейчас тебя, цыпочка, увезут в город. Гуляй, рванина, от рубля и выше! На! Держи от папочки Кителя пять червонцев на пропой! Но завтра, в ротик тебе дышло, будешь ждать на условленном месте. В полдень. Опоздаешь хоть на минуту, твой дружок останется без кочерыжки, а там и с тобой приключится очень неприятная история. Из-под земли достанем!
   Алина побледнела, но ответила твердо:
   - Я не опоздаю.
   Мы с ней расцеловались, и Китель увел мою последнюю надежду с собой.
   Я не сомневался, что мафиози не оставят ее без присмотра. Так что же? Общеизвестно, что опытные проститутки имеют слабость к старичкам. Те и утомляются быстрее, и на подарки более щедры. Так что ее визит к Мамалыгину будет выглядеть со стороны абсолютно естественно.
   Лишь бы она не просчиталась! А как просчитаться - в доме-башне на каждом этаже всего четыре квартиры. На его двери - табличка с фамилией.
   Нет, всё должно пройти гладко.
   И тут меня будто током шибануло. Господи, да ведь я ничего не сказал ей про обруч! И она не спросила, приняв, должно быть, его за одну из тех модных железок, которыми в ту пору увешивали себя многие мои ровесники.
   И выходило, что дамоклов меч по-прежнему висит над моей шеей! А Мамалыгин, не имея точной информации, может сам же обрушить этот меч...
   Я провел бессонную ночь. Да еще ухо разболелось.
  
   "НУЖНЫЕ" ЛЮДИ
   Но вот лязгнул засов. Вошел какой-то хмырь, принес воду, бритву, металлический таз. После утреннего туалета мне подали завтрак, но есть я не мог. Воображение рисовало одну и ту же картину: резкий щелчок, острый удар по мышцам, мгновенная боль и - сознание проваливается в бездну, душа отлетает от обезглавленного тела Вадима Ромоданова. Недолог был твой век, мечтатель...
   Между тем, появился Китель, одетый с иголочки и весь какой-то торжественный. Чуть ли не обнюхал меня.
   - Чего такой бледный?
   - Волнуюсь... - через силу пробормотал я. - И еще ухо болит...
   - Я тоже волнуюсь, - признался он. - Ты мне очень нужен, приятель. Не дури, и всё будет хорошо. Это я тебе обещаю. А я умею держать слово. А от боли вот тебе таблетки. Глотни пару штук, будет легче.
   Тип, приносивший завтрак, обработал мою ранку, аккуратно наложил свежий пластырь. Таблетки сняли боль. Мне помогли облачиться в строгий черный костюм, а зловещий обруч замаскировали цветным шейным платком, да так ловко, что он стал совершенно незаметен.
   Я посмотрел на себя в зеркало: молодой респектабельный активист.
   По мере приближения заветного часа Китель нервничал всё заметнее. Ходил из угла в угол, набычившись, ссутулив плечи и сцепив за спиной сильные руки, - ни дать ни взять борец-тяжеловес перед решающей схваткой.
   Наконец в каморку просунулась чья-то лохматая голова:
   - Привезли!
   Китель шумно выдохнул:
   - Пора! Ну, с богом! Вперед!
   Я не ошибся, предположив, что меня содержат в подвале. По крутой, выщербленной лестнице мы поднялись наверх и оказались на захламленном дворе, буйно заросшем высоченным бурьяном и крапивой. Яркий солнечный свет, которого я был лишен более суток, слепил глаза. Свежий воздух пьянил.
   Напротив приземистого бетонного бункера, из которого мня только что вывели, тянулось полуразрушенное кирпичное здание барачного типа, в стороне ржавело несколько раскуроченных тракторов без гусениц. Вокруг покосившегося, но высокого деревянного забора, обтянутого поверху колючей проволокой, задумчиво шумели о чем-то стройные сосны. Местность была явно загородной.
   Перед распахнутыми металлическими воротами стояли две "Волги" - молочная и салатовая. Рядом тусовались с полдюжины подручных Кителя. Среди них - Макс.
   В салоне одной из машин я разглядел сидевшую там Алину. Но черты ее лица искажались сияющим на солнце стеклом, и я тщетно силился разгадать, какую весточку она принесла.
   - Готов? - хрипло спросил Китель.
   - Да... - кивнул я. - Остается сделать самое главное: перенять энергию у Алины. Эту процедуру я совершу на ваших глазах, но прошу ничем не отвлекать моего внимания. Ваши люди должны отойти подальше. И, если вы не хотите испортить дела с первого шага, то прикажите им воздерживаться от комментариев.
   Как ни удивительно, Китель воспринял мои требования с полной серьезностью. Тут же отдал распоряжение, и мордовороты гуськом потянулись за ворота. Сам Китель отступил к бараку.
   Я остановился в центре двора и сделал Алине знак. Она выбралась из машины. Мне сразу не понравились ее затуманенные глаза.
   Вот она подошла вплотную.
   Растопырив ладони, я соединил их с ладошками Алины, прижался лбом к ее лбу. Пусть эти подонки считают, что я колдун. Дистанция, на которой ни находились, позволяла нам с Алиной переговариваться шепотом без особой опаски.
   - Говори!
   - Его нет...
   Вот этого-то я не ожидал!
   - Я заходила несколько раз. Днем, вечером. Соседка сказала, что видела его с чемоданом. Я всё равно зашла еще ночью, потом еще несколько раз с утра. Его нет! Оставила записку соседке, попросила передать лично в руки только ему, но... - На ее глаза навернулись слезы. - Миленький, что же будет?
   А ничего уже не будет. Конечная станция. Просьба освободить вагоны. Самое многое через час Китель убедится, что я водил его за нос. Никаких отговорок он больше не потерпит. Похоже, не пощадят и Алину, мою "ассистентку". Но мне это уже без разницы.
   Тем не менее, я поцеловал ее в румяную щечку.
   - Прости меня, Алина!
   Обвел взглядом сосны, небо, причудливые разводы облаков... Неужели я вижу это в последний раз?
   - Эй, у вас готово? - нетерпеливо поинтересовался Китель.
   Отнекиваться не имело смысла.
   - Порядок...
   - Тогда по машинам! Ты, гипнотизер, садись в белую, а девка - в зеленую.
   Мордовороты в свою очередь тоже двинулись из-за ворот к машинам. Впереди вышагивал Макс: наглый, самоуверенный, безжалостный. Его глаза - острые, с
   желтинкой, светились радостью: казалось, он заранее знал о моем предстоящем крушении и предвкушал желанную расправу.
   Все мои переживания минувшей ночи, крах надежд, позор и унижение, боль и обида сошлись на этом двуногом.
   Сволочь, с холодной яростью подумал я. Торжествуй, скотина, блести золотыми зубами, поглаживай свои холеные усики! Твое счастье, что я утратил свой дар. Уж я не пожалел бы на тебя энергии! Ты у меня поплясал бы! Землю бы носом рыл! Ну! Ну!!!
   И тут...
   Встав на четвереньки, Макс принялся энергично разгребать пыль. Носом! Вся компания, за исключением Кителя, развеселилась.
   Ослепительный фейерверк вспыхнул у меня внутри. Значит, мой дар воскрес?! Биополе работает?! Я не понимал, что случилось, но факт не подлежал сомнению. Я спасен! Ура-а-а!!!
   Китель крякнул:
   - Ну и шутки у тебя!
   - Контрольный замер, - нагло ухмыльнулся я.
   - Работать нужно красиво, - резюмировал Китель. - А ты - одного майонезом перемазал, второму нос своротил набок... Про эстетику слыхал? - Но, кажется, "эстет" был доволен, сделав вывод, что я играю честно.
   Зато Макс осатанел вконец.
   Размазывая по лицу грязь, он ринулся на меня.
   - Назад! - грозно осадил его Китель. - Знай свое место!
   Рыча, как побитый пес, тот повиновался. Но было ясно, что отныне в списке его личных врагов я занял почетное первое место. Ну и плевать!
   Нам с Алиной завязали глаза повязками из плотной черной материи. Вся группа расселась по машинам, и вот мы тронулись в путь, навстречу новым приключениям.
   Ехали около получаса. Сначала автомобиль двигался без остановок, из чего можно было заключить, что мы катили по какой-то загородной малоезжей дороге. Но вот отовсюду начали наплывать городские шумы. Один поворот, второй, третий - я сбился со счета. Еще немного, и с меня сняли повязку.
   Мы въезжали на центральную площадь.
   - Значит, так, -- пыхтя, повернулся ко мне Ки­тель. -- Сейчас пойдем к одному большому человеку. Очень большому. И очень нужному. Но вот, понимаешь, какая беда: не любит он меня! На порог не пускает. А я хотел бы, чтобы он для меня в лепешку расшибся. Если это очень трудно, я не настаиваю. Но вот эту бумаженцию, -- Китель достал из черной кожаной папки какой-то документ и показал мне, -- он должен подписать не глядя. Ты понял? Считай, это первое твое испытание. Выдержишь -- даль­ше будет легче.
   - Сначала мне нужно увидеть этого человека, -- ук­лончиво ответил я, придерживаясь заранее намеченной так­тики. Пусть Китель думает, что каждая акция требует тщательной подготовки.
   - Девка нам с собой нужна?
  -- Обязательно!
  -- Хорошо! Айда! И не забывай о своем положении. -- Он многозначительно показал на обруч.
  -- У вас скверная привычка пугать сотрудников, вмес­то того, чтобы их вдохновить, -- не удержался я от укола, отыгрывая очко за его недавнюю нотацию о "красивой"
работе.
   Мы выбрались наружу, из второй машины выпорх­нула Алина, бросив на меня вопросительный взгляд, пол­ный тревоги.
   Я ободряюще улыбнулся (теперь я мог себе это позво­лить без всякой натяжки), мол, выше голову, мы снова на коне.
   Китель повел нас к респектабельному парадному подъ­езду с множеством золотисто-пурпурных вывесок у входа.
   Мы миновали милицейский пост, где Китель предъявил какие-то пропуска с красной косой полосой, поднялись на третий этаж, прошли по длиннейшему коридору, устлан­ному идеально вычищенной ковровой дорожкой, и оказа­лись в просторной приемной, где при желании можно было играть в футбол.
   За внушительным полированным столом, напоминаю­щим пульт управления энергосистемой (десяток разноц­ветных телефонов, селектор, факс, компьютер, бывший тогда в новинку), сидела хрупкая самоуверенная шатенка с глад­ким фарфоровым лицом.
   -- Здравствуйте, Зиночка! -- рассыпался мелким бе­сом Китель. -- Петр Поликарпович у себя? Мне только на минутку... Важный вопрос... -- Он откровенно заис­кивал.
   Хм! Непривычная роль для нахрапистого деляги.
   - Петр Поликарпович занят, -- ответила секретар­ша хорошо поставленным голосом. -- Не велено никого пускать.
   - А если... -- заикнулся Китель.
   - Никого!
   Китель, смешавшись, посмотрел на меня.
   Я направил на Зиночку легкую волну своего биополя. Она мило улыбнулась, поднялась из-за стола и заго­ворщицки шепнула:
   -- Я попробую. Может, для вас он сделает исключение. Иногда он такой чуткий...
   Я подмигнул Кителю. В ответ он подмигнул мне. Следом за Зиночкой мы устремились к кабинету, куда вели двойные дубовые двери.
   Китель почти дружески сжал мой локоть, давая понять, что оценил мои способности.
   В огромном кабинете за необъятным столом сидел худенький большеголовый человек в строгом синем костюме.
   При нашем появлении он грозно зыркнул очами. Но было уже поздно. Истосковавшись по экспериментам, я обрушил на него ударную волну.
   Хозяин кабинета быстренько выбежал из-за стола -- росту в "большом человеке" оказалось метр с шапкой -- и помчался мимо Зиночки к Кителю, раскрыв объятья.
   -- Кого я вижу! Друг мой сердечный, вы ли это? -- Приподнявшись на цыпочках, он облапил Кителя и поце­ловал, после чего потащил к столу с такой энергией, что Кителю пришлось даже упи­раться.
   Ошалевшая Зиночка тихонько, как в трансе, вышла из кабинета, плотно прикрыв за собой обе двери.
   Не менее ошалевшим выглядел и Китель. Столь бурного проявления чувств он явно не ожидал.
   Алина хихикнула. Мне тоже было весело.
   -- Ну, рассказывай, как живешь? -- заинтересованно вопрошал между тем Петр Поликарпович, продолжая об­нимать Кителя за локти. -- Почему не заходил? Я уже
соскучился. Все дела да дела. А отвести душу не с кем. Может, за грибами как-нибудь вместе выберемся? В баньке попаримся? А после баньки и "мерзавчик" пропустить бы под семгу, а?
   Алина снова хихикнула.
   Петр Поликарпович строго посмотрел на нас.
  -- Кто это?
  -- Мои помощники, -- Китель. Он только-только начал приходить в себя. -- Да ты не обращай на них внимания, Поликарпыч! Они ребята смирные.
  -- Ладно, пусть посидят! -- Петр Поликарпович тут же утратил всякий интерес к нам и снова обратился к Ките­лю.
   Воспользовавшись моментом, я нашептал Алине номер телефона Мамалыгина, а затем детально растолковал, ка­кую именно информацию она должна передать.
   --- Так это бомба! -- громко воскликнула она, притра­гиваясь пальчиком к обручу через шейный платок. -- Бедненький...
   -- Тише, милая!-- Я покосился на "друзей".
К счастью, им было не до нас.
   -- Ну, рассказывай! -- настойчиво требовал "большой человек". -- Какие заботы гложут? Чем могу помочь? Друг ты мой сердечный...
   Китель быстренько достал из папки заветную бумажку.
   -- Можешь, Петр Поликарпович, очень даже можешь. Подпиши, сделай милость!
   Тот заглянул в текст.
   -- Стройматериалы? Ты же знаешь наши фонды. А тут такие цифры... Но... никому не подписал бы, а тебе -- с превеликим удовольствием, потому как знаю тебя, твою
чистую и честную душу. -- Он витиевато расписался в уголке. -- Держи!
   Китель принялся торопливо прятать бумагу, как бы не веря, что дело сладилось.
  -- Спасибо, Петр Поликарпович! Век не забуду. Не стану тебе мешать, ты ведь человек государственный...
  -- Заходи в любой момент! -- пылко отозвался.- Моя дверь всегда для тебя открыта. Мой дом -- твой дом. Приходи, друг, пролей бальзам на душу, порадуй сердце!
   Он с почетом проводил нас до выхода и перед порогом еще трижды облобызал очумелого Кителя.
   В приемной какой-то вальяжный тип канючил возле стола неприступной секретарши:
  -- Зиночка, ну, пожалуйста... Вопрос жизни и смерти...
  -- Не принимает! -- стойко оборонялась та.
При нашем появлении на ее бесстрастном кукольном личике промелькнуло новое выражение: испуга, смешан­ного с любопытством.
   -- Спасибо за содействие, Зиночка. -- Китель прижал руку к сердцу. -- С меня причитается...
   Она машинально кивнула, уставясь на него, как на ча­родея. Не на того смотрела...
   На лестнице Китель долго утирался платком.
   -- Что-то ты чересчур зарядился... Но -- хвалю, хва­лю... Ловко это у тебя выходит, ай да гипноз, ай да наука! -- Он выудил из черной папки документ и уставился на него взглядом пирата, раздобывшего карту с координатами острова сокровищ и все еще не верящего в свою удачу. Полюбовавшись, бережно спрятал. -- Хва­лю! -- Похлопал меня по плечу. -- Сейчас заедем еще в одно место. Задача примерно такая же. Только, зна­ешь, -- он скривился, -- давай без этих поцелуев, понял?
   Против отмены поцелуев я не возражал, но решительно воспротивился тому, чтобы браться сегодня еще за одно "дело", не желая обнаруживать перед обнаглевшим ха­пугой легкость моих побед.
  -- Вся моя энергия растрачена. Алина тоже пустая. Не забывайте, что пришлось воздействовать и на Зиночку. А до нее -- на Макса.
  -- Хорошо... -- согласился Китель. Удачный визит к Петру Поликарповичу сделал его более покладистым. -- Сколько тебе требуется, чтобы восстановить эту самую энергию?
  -- Неделя! -- нахально потребовал я.
   Он вдруг крепко схватил меня за больное ухо.
   -- Не хитри! -- Кажется, я переоценил его благоду­шие. -- Машину с Максом ты долбанул через день после ресторана. Какая, к дьяволу, неделя! Даю тебе сутки. И чтобы без фокусов!
   -- Я не хитрю, -- обиделся я. -- Просто хочу дейст­вовать наверняка. Макс -- это так, баловство, детские шалости. А вы-то требуете серьезных дел. Да еще с боль­шими людьми. А на тех и заряд нужен помощнее.
   Короче, дополнительный день я выторговал. Эх, знать бы, надолго ли уехал Мамалыгин! Впрочем, теперь ситуа­ция изменилась, и не исключено, что я сумею выкрутиться сам. А это куда заманчивее. С Мамалыгиным-то надо объ­ясняться.
   Когда мы вернулись к машине, злобная харя Макса выдала его разочарование. Видимо, он полагал, что из этого здания меня вынесут ногами вперед. Я понял, что ради мести он пойдет на любую авантюру. Даже нарушит запрет хозяина. Чрезвычайно опасный тип...
   Мне снова завязали глаза. Пользуясь тем, что Китель сидел ко мне спиной, я напустил туману на охранявшего меня мордоворота, и тот, затягивая повязку, слегка задрал ее. Образовалась узкая щелочка, через которую я мог незаметно наблюдать за дорогой.
   Мы попетляли по городскому центру, затем пересекли район новостроек и выехали на Восточное шоссе. На три­надцатом километре "Волга" свернула на заброшенную лесную дорогу. Еще несколько километров, и мы въехали в уединенный двор, откуда началось наше путешествие. Так вот где находится моя темница!
   До чего же не хочется вновь очутиться в затхлом бун­кере! А что если мягко нажать на Кителя?
   Кажется, получилось. Мафиози повел нас с Алиной к бараку.
   Я уже отмечал, что снаружи это строение выглядело полуразрушенным
   Но, войдя внутрь, мы ахнули.
   Коридор был отделан не хуже, чем в солидном офисе.
   Китель открыл одну из дверей. Мы увидели вполне прилично обставленную комнату: мягкая мебель, ковры, телевизор, магнитофон, холодильник...
   -- Ну что, уютное гнездышко? - осклабился Китель. - Я же говорил, что со мной можно иметь дело! Только служи верой и правдой! -- Он открыл холодильник, набитый продуктами и бутылками: -- Это заморить червячка. А горячее вам при­несут.
  -- То есть, у нас новоселье? -- уточнил я.
  -- Ха-ха! То ли еще будет! -- Он толкнул узенькую боковую дверь. -- Здесь санузел. Совмещенный. Ванны нет, но душ имеется. Ничего, ребятки, будете паиньками,
заживете по-человечески...
   Мне стоило трудов утаить усмешку.
   Он достал из холодильника бутылку марочного конь­яка, а из серванта -- три хрустальных бокала.
  -- Давайте обмоем удачу! Эх, завидую вам: молодые, красивые, свободные... А у меня каждая секунда на счету. Кручусь, как та белка... Да еще ты, гипнотизер, с твоим
упрямством, столько времени отнял!
  -- Позволю себе, однако, заметить, -- тонко ввернул я, -- что вы не слишком огорчены сегодняшней потерей времени.
  -- Ха-ха! -- залился тот булькающим смехом. -- А ты, приятель, не лезешь в карман за словом, а? Ну, будем! -- Он выпил, вернее, влил в себя, не глотая, со­держимое бокала, затем глянул на часы: -- О, мне пора! Через пять минут отчаливаю. Говори, гипнотизер, что де­лать с твоей ассистенткой...
   Еще по дороге у меня сложился новый план, диа­метрально противоположный тому, который я нашептывал Алине на ушко в кабинете "большого человека".
  -- Для начала неплохо бы пообедать. Алина останется со мной. В дальнейшем можно обойтись без ее отлучек, если вы выполните одну мою просьбу.
  -- Говори, пока я добрый.
  -- Нельзя ли убрать Макса? Куда-нибудь подальше? Он тревожит и меня, и Алину, а это отнимает часть энергии.
   -- Макса? Не проблема! Считай, его уже здесь нет. -- В голосе Кителя проскользнули нотки пренебрежения, из чего я заключил, что хозяин невысокого мнения о своем холуе.
   С души свалилась огромная булыга.
   -- Захотите горячего или чего другого, нажмите вот эту кнопку. Человек все принесет. Но помни, гипнотизер, тебе ни в коем разе переступать порог нельзя! Иначе... --
Он провел рукой по горлу.
   Едва за Кителем защелкнулся замок, как Алина при­льнула ко мне.
  -- Миленький, а как же Мамалыгин?
  -- Забудь о нем.
   Да, я решил отказаться от помощи Мамалыгина. Зачем она, если мой дар восстановился? Выкручусь сам. Окажу Кителю еще пару услуг, подобных сегодняшней, он вос­пылает ко мне доверием, станет уступчивее и снимет с меня ненавистный обруч. А уж тогда я что-нибудь придумаю. Макса рядом нет, остальные менее опасны.
   Алина не стала утомлять меня расспросами. Похоже, она беспредельно уверовала в мою магическую силу.
   -- Миленький, я так соскучилась! Люби меня сейчас! Пойдем под душ!
   Ближе к вечеру нежданно пожаловал Китель.
   -- Решил поужинать вместе с вами, голуби.
   Молчаливый служка быстро накрыл на стол.
   Ужин подали отменный: свиные отбивные величиной с лапоть, картофель фри, соус из шампиньонов, не было недостатка и в холодных закусках.
   Китель сиял. Видимо, бумага, подписанная Петром Поликарповичем, являлась венцом его давних тайных мечтаний.
   Он выпил полбутылки коньяку, и у него развязался язык. Мы услышали немало любопытных историй из жизни торговой мафии, хлесткие характеристики отцов города. Кстати, как литератор могу засвидетельствовать: рассказчик он был отменный.
   - Держитесь за папу Кителя, голубки, - то и дело повторял он. - Со мной не пропадете. Пристрою вас к стоящему делу. Хватит фокусами заниматься. Помяните мое слово: лет через десять-пятнадцать эта система лопнет, как мыльный пузырь, вот тогда-то мы, настоящий купцы, развернемся во всю силу. Не нужно будет таиться да кланяться всякой шушере. Этот Петр Поликарпович сам будет ждать меня под дверью как собачонка. В открытую заживем! На выходные - в Париж, зимой - в жаркие страны... Это тебе не в "Волне" щи хлебать! - он слегка похлопал Алину по руке: - Всё от вас зависит, голубки, только от вас. Иные ждут крупного везения - болваны! Умный человек сам организует свое везение. Кем я был в твоем возрасте? - он ткнул меня пальцем в грудь. - А никем! Но, по счастью, встретился мне человек, который открыл передо мной всю мудрость жизни, самый ее сокровенный смысл, и повел за собой. А сейчас я сам хозяин! А вот ты, Вадька, никто. Хотя и дар имеешь. Не обижайся уж. Служи мне честно, и я выведу тебя в люди. Далеко можешь пойти!
   Пользуясь его настроением, я закинул удочку:
   - Константин Петрович, нельзя ли снять обруч? Спать мешает.
   Он развел руками?
   - Не могу, приятель. Хотел бы, да не могу. Тебе же хуже выйдет. Потерпи малость. Недолго уже осталось.
   - Сколько это - недолго?
   - От тебя зависит. Может, завтра и снимем...
   Он поднялся, пыхтя как паровоз:
   - Ладно, голуби, отдыхайте. Кувыркайтесь, пока молоды! Значит, встречаемся, как договорились... Бывайте!
   ...Всю ночь Алина не давала мне сомкнуть глаз. Она проявляла такую неистощимость и изобретательность, словно предчувствовала, что это наша пос­ледняя ночь. Что ж, в определенном смысле чутье ее не обмануло... Впрочем, не буду забегать вперед.
   * * *
  
   И вот мы готовимся к новой поездке. Действующие лица те же, кроме Макса.
   В центре двора мы с Алиной совершаем безобидный и бесполезный ритуал "передачи энергии". Садимся в ма­шины. Опять повязки, езда, смачные реплики Кителя...
   Очередной нашей жертвой стал начальник железнодо­рожной станции, который, как выяснилось, недооценивал Кителя и не выделял ему нужного количества вагонов. Это был расплывшийся, но все еще могучий мужчина, похожий на борца, покинувшего арену, но хранящего ей верность. Черная железнодорожная форма едва сходилась на его животе.
   Китель запретил мне "поцелуи", и все же, будучи в озорном настроении, я решил похохмить.
   Во время доверительной беседы начальник то и дело сдувал со своего кителя пылинки, оглаживал его и поми­нутно повторял: "Ха-а-роший китель! Ха-ароший! Ах, ка­кой у нас славный кителек!" Именно с такой интонацией владельцы собак и кошек гладят своих любимцев.
   Бумага тем не менее была подписана. Однако Китель смотрел на меня как-то странно. Неужто обиделся?
   Пожалуй, я перегнул палку. К чему эти эскапады? Хоть прощения проси.
   Мы вернулись к машинам.
   Некоторое время Китель сидел молча, затем сказал, не оборачиваясь:
   -- Выйдите все, кроме гипнотизера.
   Водитель Нечитайло -- широколицый улыбчивый му­жичок в кожанке -- и мой охранник Серый -- долговязый парень с челочкой "под Кителя" -- оставили нас одних.
   Я ожидал упреков.
   Но Китель сказал совсем другое:
   -- Молодец! Все было нормально. Но, по-моему, энер­гии сейчас ты потратил негусто? Думаю, еще на разок осталось?
   Желая его умаслить, я кивнул:
  -- Да.
  -- Вот и хорошо...
   Он надолго задумался, затем проговорил с расста­новкой:
  -- Вижу, залучать друзей ты умеешь. Два больших человека меня полюбили. Есть еще парочка кандидатур, но думаю, с ними потерпит. А теперь пришла пора заняться
врагами.
  -- Они вас тоже полюбят, -- с наивной беспечностью заверил я. -- От всей души и от чистого сердца.
  -- Враг не может полюбить, -- отчеканил Китель, -- Врага надо уничтожить.
   У меня мурашки пробежали по коже. Только сейчас до меня дошло, что он загодя приготовил ловушку, и я попал в нее, как кролик.
   -- Я покажу тебе одного человека, -- продолжал Ки­тель, буравя меня острым взглядом. -- Он должен отбро­сить копыта. Сегодня.
   --Лучше давайте я сделаю из него вашего друга! -- взмолился я.
   -- В задницу таких друзей!
   -- Но зачем вам брать грех на душу?!
Китель хрипло рассмеялся:
   -- На мне греха не будет. Грех ляжет на тебя. Ведь это ты замочишь его. -- От так крепко взял меня за грудки, что рубашка затрещала по швам. -- Да-да! -- продолжал
он свистящим полушепотом. -- Я хочу, чтобы его кровь была на тебе. Это повяжет нас крепче любой бомбы. Вот тогда-то мы и снимем обруч. Тогда он уже не понадобит­ся. -- Он как клещ вцепился в мое плечо. -- У тебя будет все: деньги, власть, девчонки... Я же говорил вчера: при­ближаются новые времена. А я редко ошибаюсь. Ты -- способный парень, но без царя в голове, ты не имеешь цели в жизни. Я дам тебе цель. Мы нужны друг другу. Я буду твоим поводырем, а ты -- моим орудием. Мы скрепим наш союз кровью, и тогда он будет нерушим. Не пере­живай! Работы не много -- моих врагов всего трое. Но все они -- твои.
   Я вырвался из его рук и забился в дальний угол.
   -- Я ошибся! Во мне больше нет энергии!
   Китель, перегнувшись, схватил меня за шкирку одной рукой и с силой притянул к себе. В его глазах полыхало бесовское пламя.
   -- А ты все же надеешься обвести меня вокруг пальца! Я вижу. Чую! Играешь с огнем, приятель! Улизнуть не удастся! Ты -- мой. Навсегда. Понял? Не хочешь угово­рами, заставлю силой. Ты замочишь этого ублюдка сегодня же, сейчас, клянусь хлебом, а я приготовлю кой-какие документики и спрячу в надежное место. Будешь дальше
хитрить да кобениться -- документики пойдут по назна­чению, лягут на милицейские столы. А там свои гении, их гипнозом не прошибешь. Так-то, приятель!
   Какой же я олух! Упустил последний шанс, решив выкрутиться без содействия Мамалыгина. И вот -- рас­плата.
  -- Слушай внимательно, -- сощурившись, продолжал Китель. -- Я не случайно отослал своих. Об этом пока знают двое: ты и я. Не будешь ослом, никто и не дога­дается. Дело совсем простое... -- Он посмотрел на ча­сы. -- Ровно через тридцать четыре минуты этот хрен поедет к своей шалаве. У него такая же молочная "Волга".
Номер я тебе назову. Знаешь перекресток возле централь­ного рынка? Там постоянно гоняют рефрижераторы. Тебе надо проделать примерно то же самое, что ты вытворил
с "Жигулями" Макса. Небольшой поворот руля, и "Вол­жанка" аккуратно влетает под мчащийся рефрижератор. Может, уп­равление отказало. Или тормоза подвели. Ну, чего мол­чишь?
  -- Я не могу... -- пролепетал я. -- У меня не полу­чится...
  -- Получится, да еще как! -- уверенно заявил он. -- Не трусь, гипнотизер! Хочешь, сделаю маленькую поблаж­ку? Поедем туда на одной машине. Возьмем только твою
бабу и Серого, нельзя же совсем без охраны...
  -- Я не могу... -- Меня словно заклинило.
  -- Хватит дурака валять! Думаешь, я тебя на невинную овечку натравляю? Да это подлец, каких поискать! -- Он снова глянул на часы. -- Осталось тридцать две минуты, а ехать нам четверть часа, да еще запас нужен. Некогда рассусоливать! В путь! И попробуй только сдрейфить! До ужина не доживешь! -- Он высунулся в окошко и за­орал: -- Нечитайло!
   Тотчас подбежал водитель в кожанке.
  -- Тащи сюда бабу и Серого! Едем!
Через минуту весь экипаж был в сборе.
  -- К Центральному рынку! -- скомандовал Китель.
"Волга" с ревом сорвалась с места.
  
   СЧАСТЛИВОЕ ОСВОБОЖДЕНИЕ
   Вот так и бывает: когда нужно принять важное реше­ние, времени на раздумья нет.
   Что мне делать?
   Стоп! У меня все же есть шанс. Крохотный, призрачный, но есть. Если гора не идет к Магомету...
   По дороге к рынку мы будем проезжать неподалеку от дома-башни, и если Мамалыгин уже вернулся... Я смогу продержать Кителя десять минут в зоне действия своего биополя. Что будет дальше -- не хотелось думать.
   Ну! Сейчас или никогда!
   Я нашел руку Алины и крепко сжал ее. Она ответила мне чутким пожатием.
   Пора!
   Я сконцентрировал волю.
   Тотчас Китель повернулся к водителю:
  -- Давай направо!
  -- Чего? -- обомлел тот.
  -- Направо!
  -- Вы же сказали -- Центральный рынок... -- с оби­женной гримасой напомнил Нечитайло.
  -- Я сказал -- проспект Космонавтов! -- рявкнул завбазой
  -- Выходит, я не расслышал, -- пробурчал водитель.
   - Заткнись!
   Я ни на миг не ослаблял контроля над сознанием Ки­теля.
   Вот наконец и дом-башня.
   -- Тормози у подъезда! -- приказал Китель.
   "Волга" замерла у обочины.
   -- Мы зайдем ненадолго к одному хмырю, -- объяснил своим Китель. - А вы ждите здесь.
   Подъезд, лифт, двенадцатый этаж, площадка.
   Мое биополе работало уже более пяти минут.
   Я позвонил.
   Ну, судьба!
   За дверью стояла тишина. Текли томительные секунды. Я не убирал пальца с кнопки, понимая, что проиграл. Удача против меня. Еще три-четыре минуты -- вот все, что мне оставалось. В какой это сказке персонаж чувство­вал, что его голова отделяется от туловища?
   И тут дверь бесшумно распахнулась.
   За порогом стоял Мамалыгин -- в банном махровом халате и резиновых шлепанцах, с мокрыми прядками волос. Глаза за толстыми линзами очков выражали высшую степень удивления.
   Я покачнулся. Силы оставляли меня, но боковым зрением я все же успел заметить, как смирный доселе Китель опрометью бросился к лестнице. Должно быть, мое биополе исчерпало все ресурсы.
   Хуже всего, что Мамалыгин не видел Кителя.
   По стеночке я медленно сполз на пол, шепча:
   -- Верните его... Иначе я погиб...
   Очнувшись, я обнаружил, что лежу на кожаном диване в кабинете Мамалыгина, напротив -- в кресле -- с осо­ловелым видом сидит Китель, а хозяин озабоченно расхаживает вокруг письменного стола.
   -- Что случилось, Вадим? Я только что вернулся из поездки. Ты вытащил меня из ванны.
   -- Обруч... -- Я быстро распутал шейный платок, об­нажив ненавистный ошейник. -- Это бомба... может взо­рваться в любую секунду... Я погиб!
   - Спокойно! - Мамалыгин прищурился, вглядываясь в обруч. - Устарелая конструкция, видали мы и похлеще... Не трепыхайся! - он взял со стола скрепку, разогнул ее и какое-то время ковырял ее острым концом в обруче.
   Что-то щелкнуло, и металлическая хватка на моем горле ослабла.
   - Ну, вот! Теперь его можно носить в качестве украшения, - Мамалыгин бросил разъятый обруч на стол. Показал мне крохотный стерженек: - Взрыватель я извлек, так что успокойся. Но как эта штука оказалась на тебе?
   Сбивчиво, перескакивая с пятого на десятое, я поведал о случившемся. Разумеется, без постыдных для меня по­дробностей. Дескать, на меня напали в темноте, оглушили, а затем, надев этот обруч, принялись шантажировать.
   Мамалыгин слушал внимательно, но наводящих вопросов не задавал. Взгляд его бледно-голубых глазок был бесстрастен.
  -- Понятно... -- выслушав меня до конца, он вышел в другую комнату, но вскоре вернулся, держа в руке предмет, похожий на обыкновенный электрический фонарик. Отрегулировав какой-то рычажок на корпусе, он направил невидимый луч
на лоб дремлющего Кителя.
  -- Ты хорошо знаешь этого человека? -- поинтересовался он.
  -- Это главарь шайки похитителей, -- обтекаемо отве­тил я.
  -- Это некто Когтев Константин Петрович, по прозвищу Китель, -- тихо поправил Мамалыгин, впрочем, безо всякого стремления уличить меня во лжи. -- Один из четырех крупных подпольных воротил города. Авторитет. На будущее старайся избегать с ним конфликтов. -- Он продолжал обводить голову завбазой "фонариком".
  -- Что вы делаете? -- спросил я.
  -- Блокирую его память. Когда он очнется, то забудет все, связанное с тобой. Кстати, вы пришли сюда вдвоем?
  -- Нет, у подъезда стоит машина, в ней еще трое.
   -- Они участвуют в этой истории?
 - Да.
   - Ну-ка, пошли... -- Мамалыгин двинулся к балкону.
   Я поплелся следом, думая об Алине. Вспоминались ее ласки, горячее тело, восторженный взгляд... С ней мне было так легко и комфортно! Притом я точно знал, что она любит меня - искренне и нежно. Она видела во мне некий идеал... На миг захотелось упросить Мамалыгина не блокировать ее память обо мне. Но малодушие взяло верх. Зачем мне женщина, видевшая мой позор? И многого ли стоит любовь проститутки? Да в городе пруд пруди подобных Алин. Да, у нас с ней были две хорошие ночи, ну и довольно! Сегодня же вечером найду себе другую Алину. А ты, детка, прощай навсегда!
   Мамлыгин перегнулся через перила, подзывая меня к себе:
   - Эта?
   - Она самая. Молочная "Волга".
   Хмыкнув, он прицелился и навел на машину луч "фонарика".
   Когда через какое-то время мы вернулись в комнату, Китель по-прежнему сидел в кресле в позе истукана.
   Мамалыгин расставил перед его лицом ладони, совершая плавные, как бы охватывающие движения, затем резко опустил руки.
   Чуть погодя, Китель встрепенулся и уставился на нас как баран на новые ворота. Моя персона не вызвала у него никакого интереса.
   - Где я? - недоуменно обратился он к Мамалыгину. - Кто вы такие?
   - Ваши случайные попутчики, - мягко пояснил тот. - Вы поднимались в лифте, и вам стало плохо. Пришлось оказать посильную помощь. Как вы себя сейчас чувствуете? Вам нужно носить с собой валидол. В вашем возрасте шутки с сердцем плохи.
   - Точно! - Китель помассировал грудь. - И вправду - отпустило. Ну, спасибо! Это управление железной дороги?
   - Вовсе даже нет. Жилой дом на проспекте Космонавтов.
   - Ни хрена себе! - присвистнул Китель. - А какого рожна я здесь оказался?
   - О том, вероятно, нужно спросить у вас.
   Китель потер свой бычий лоб.
   - Что значит текучка! Скоро собственное имя забудешь... - Он достал из верхнего кармана пиджака визитную карточку и протянул ее Мамалыгину: - Позвонит в ближайшие дни, я вас отблагодарю. Когтев умеет помнить хорошее! - к нему вернулась привычная самоуверенность.
   - Весьма вам признателен, - вежливо отозвался Мамалыгин. - Найдете обратную дорогу?
   - Это я-то? В два счета!
   Мамалыгин проводил его до дверей и вернулся в кабинет.
   Я невольно напрягся, ожидая дотошных расспросов, а затем и крепкой взбучки, возможно, даже изгнания из рая.
   Но и намека на недовольство не было в его взгляде. Наоборот, он смотрел сочувственно.
   -Ты всё-таки пострадал... Сейчас посмотрим... - он принес аптечку и некоторое время колдовал над моим ухом. - Ничего страшного. Почти незаметно. Впрочем, со временем можно сделать пластическую операцию...
   Я не уставал дивиться тому изяществу, с которым этот розовый старичок разрулил казавшуюся мне безвыходной ситуацию.
   - Среди твоих похитителей, чью память мы еще не заблокировали, остались опасные люди? - спросил между тем он.
   Я сразу же вспомнил Макса и того второго, неизвестного мне "железного" человека, который "сидел на кнопке", готовый оставить меня без головы. Беда в том, что я не знал ни его имени, ни примет.
   - К сожалению, да, - признался я. - По меньшей мере, двое.
   Мамалыгин задумался.
   - Тебе придется найти их самому, - сказал он, наконец. - Пожалуй, на время поисков я дам тебе этот блокиратор, при условии, что ты не станешь демонстрировать его посторонним, - и он протянул мне волшебный "фонарик".
   - Как им пользоваться? - я повертел в руках чудо-прибор.
   - Элементарно. Он уже настроен на твою волну. Включаешь эту кнопку... - он подробно объяснил принцип действия прибора. - Луч блокирует связанную с тобой информацию, которая хранится в сознании твоего противника. Подчеркиваю, речь идет только о той информации, которая касается непосредственно тебя. Если, к примеру, твой противник видел тебя верхом на слоне, то после облучения тебя он забудет, но слона - нет. Понимаешь?
   - Ага, - кивнул я, прикидывая, что конкретно вспомнит Макс после облучения. Значит, меня он забудет, а вот Алину будет помнить и при случае сможет расспросить-допросить ее. Да, но ведь Алина уже не помнит обо мне. Круг замыкался.
   - Ну? Сошлось? - улыбнулся Мамалыгин, словно прочитав мои мысли. - Еще вопросы есть?
   - Этот блокиратор с Би-Ара?
   - Можешь считать и так, - покладисто кивнул Мамалыгин. - С Би-Ара.
   - У меня еще один вопрос, Аркадий Андреевич... Был период, когда мое биополе пропало. На целые сутки. А после появилось снова. Неожиданно.
   - Биополе никуда не пропадает, - покачал головой Мамалыгин. - Но иногда оно не проявляется. Тут две основные причины. Первая: много алкоголя или наркотиков. Вторая: страх. Чтобы управлять своим биополем, оказывать влияние на людей, нужны ясная голова и твердая воля. Если, скажем, птица засомневается, умеет ли она летать, то наверняка упадет и разобьется. Никогда не теряй головы, мой мальчик, сохраняй хладнокровие даже на краю пропасти, учись управлять собственными эмоциями - вот лучший совет, который я могу тебе дать...
   От Мамалыгина я уходил, переполненный противоречивыми чувствами. Было стыдно за глупые проделки, за пошлые развлечения, за то, что обретя божественный дар, я принялся растрачивать его по пустякам. Из-за собственного легкомыслия я едва не оказался в вечном рабстве у хитроумного и жестокого дельца!
   Но отныне мой выбор сделан. И никакие соблазны не отвлекут меня более от главного...
   В ту минуту я был бесконечно уверен в этом.
  
  
   НОВЫЙ ЗАГУЛ
   Прошла всего неделя после моего освобождения, а я уже не мог без усмешки вспоминать свои недавние благочестивые клятвы. Нет, какого черта! Я получил урок. Я его усвоил. Но не для того же, чтобы вести монашеский образ жизни!
   Впрочем, в тот, первый, вечер в голове моей бродили иные, куда боле смиренные мысли.
   Добравшись наконец до своей улочки и не обнаружив перед домом оставленной здесь в ту роковую ночь "Волги", я не удивился. Угнали-таки машину! Может, это сделал Макс, а может, кто другой из команды Кителя. Ну и бог с ней, с тачкой! Куплю новую. А вот рукописей, которые лежали на заднем сидении, теперь не вернешь. Пропал весь мой творческий багаж.
   Я поднялся на свой этаж, достал ключи.
   - Кхе-кхе! - раздалось за спиной громовое покрякивание.
   Я обернулся.
   В дверном проеме соседней квартиры стоял мужчина в спортивном трико и белой майке, которая, казалось, вот-вот треснет под напором могучих мышц. Этакий Илья Муромец на пенсии. На его широком лице играла благодушная улыбка.
   - Здорово, сосед! - ничего себе басок!
   - Здравствуйте! - вежливо ответил я.
   - Ты, стало быть, Вадим? - утвердительно поинтересовался он. - А я - дядя Миша.
   - Очень приятно!
   - Что же ты, Вадим, бросаешь машину где попало? - продолжал он. - Угнать ведь могут. Народ ушлый.
   - Кажется, уже угнали, - вздохнул я.
   - Как бы не так! - заговорщицки подмигнул он. - Скажи мне спасибо! Вижу - соседская машина стоит без присмотра. Ночь стоит, день стоит. Я звонил, стучал, никто не открывает. Ну, думаю, племянник весь в своего дядюшку. Тот такой же рассеянный был.
   Умчится по делам, когда на неделю, когда и поболе, а машину бросит. Бывало, что и с ключами... Так что я загнал ее во двор, - улыбаясь, заключил он.
   - Вот уж спасибо! - я готов был расцеловать его.
   - Стоит у гаража, - продолжал дядя Миша. - Двор у нас, слава богу, тихий, спокойный. Оттуда не уведет... - Ах, какое славное лицо у дяди Миши! - Только ты уж на будущее будь внимательней, - добавил он.
   - Обязательно... Еще раз - огромное вам спасибо, дядя Миша! Может, зайдете на пару минут? Как насчет рюмочки коньяка?
   - Не пью и не курю, - с молодецким вызовом ответил он, не отвергая, впрочем, предложения в целом. Его вид мог бы послужить отличной рекламой здорового образа жизни. Чем не пример для подражания? Берись за ум, Вадим Ромоданов, будешь таким же бодрым и подтянутым даже на склон лет!
   -Тогда чашечку кофе?
   - Кофе на ночь вреден, - улыбка стала еще шире.
   - А как насчет кваску?
   - Это можно, - кивнул он, выходя наконец на площадку.
   Открывая дверь, я внезапно подумал о том, что в квартире, не исключено, царит полный разгром. Но к моему удивлению (и удовольствию!), ничего не было тронуто.
   Мы прошли на кухню.
   Я открыл холодильник, достал бутылку кваса.
   Мельком глянув в окно, увидел в густеющих сумерках машину у гаража. Вот она, моя красавица! Ай да дядя Миша! Вот так услужил!
   Чтобы составить компанию соседу, я и себе налил квасу. Не пора ли полностью перейти на подобные напитки?
   Вымету из квартиры весь алкоголь как сор! Да здравствует трезвость!
  -- Я хоть и на пенсии, а без дела не сижу, -- расска­зывал между тем дядя Миша. -- Меня тут каждая собака знает. Машину ли починить, сантехнику отладить, элект­ричество -- все могу. Просто так, по-соседски. Так что, возникнет какая нужда, милости просим, обращайся без всякого. Эх, хорош квасок! Ядреный! Люблю!
  -- Стало быть, вы хорошо знали моего дядюшку?
  -- Юрия Михайловича? Как не знать! Сколько лет на одной площадке прожили!
  -- Наверное, часто заходили к нему в гости?
  -- Этого не скажу, -- покачал головой дядя Миша. -- Очень замкнутый был человек. Все сам да сам. Ученый! Голова! Спросишь его о чем-нибудь, ответит, а так, чтобы
первым заговорить, -- никогда. Вот только... -- Он заду­мался. -- Как раз перед его последней командировкой слу­чилось. .. Я возился в гараже - третий справа от твоего,
слышу: Юрий Михайлович свою "Волгу" выводит. Вдруг заходит ко мне. "Михайло", -- говорит. Это он меня так называл -- "Михайло", вроде как под Ломоносова. Так
вот. "Михайло, -- говорит, -- я уезжаю далеко и надол­го..." И вид у него, понимаешь, какой-то опущенный. "Что-то, -- говорит, -- Михайло, сердчишко стало барах­лить в последнее время. Если что случится, то знай, что все свое имущество я завещаю любимому племяннику Ва­диму Ромоданову. Прошу тебя по-соседски, поддержи пар­ня морально, помоги, если надо..." После вздохнул как-то странно, махнул рукой, вяло так махнул и вышел. Я кричу вслед: "Не беспокойся, Юра!", -- а он и не слышит уже.
Сел и уехал. Так и не довелось больше поговорить. А через неделю узнаем: умер Юрий Михайлович в чужой стороне, на каком-то ученом съезде, прямо в зале заседа­ния, от разрыва сердца. Такие вот дела.
  -- Как вы об этом узнали? -- с жаром спросил я.
  -- Нотариус приходил. Я-то сам не видел: как раз за картошкой ездил на рынок. А дома жена была, Маша. Вот ей он и сообщил, что, значит, Юрий Михайлович приказал долго жить, а все его имущество переходит племяннику.
   Мы потолковали еще немного, но ничего существенно нового о любимом дядюшке я более не узнал. Складывалось впечатление, что этот человек оставался загадкой даже для соседа, жившего с ним рядом, через стенку, на протяжении многих лет.
   Когда дядя Миша ушел, я спустился во двор. Поставил машину в гараж, забрал рукописи и вернулся домой.
   Полночи я сидел за столом, разбирая и сортируя архив.
   Несмотря на мое творческое младенчество, бумаг набралось предостаточно.
   Когда мне в голову приходил очередной сюжет, я вкрат­це записывал его на первом подвернувшемся клочке бума­ги. Постепенно таких набросков набралась целая папка. О некоторых сюжетах я забыл, зато другие ветвились, роились, углублялись, обрастали плотью. Но в целом эта папка еще ждала своего часа.
   Была у меня начата и первая повесть -- "Молодые Миры", а также цикл рассказов "Одиссея космического волка" со сквозным персонажем -- бывшим пилотом звездолета Аристархом Парамоновым, любителем порисо­ваться и прихвастнуть.
   Да, не густо...
   Некоторое время я перекладывал папки с места на мес­то, не зная, какой отдать предпочтение.
   Наконец, оставил для работы "Одиссею космического волка", а остальные отнес в кабинет, разместив в книж­ном шкафу. Ну вот!
   Завтра вечером засяду за своего Аристарха...
   * * *
   ...С утра я отправился в институт. Первая пара начи­налась в 8.30. Я был полон энтузиазма и рвения к учебе. Хватит лодырничать! Сессия на носу!
   Не было сегодня на лекциях более дисциплинированного студента, чем я.
   * * *
   После лекций я поехал в Жердяевку.
   По двору важно расхаживал дед Пономарец.
  -- Здравия желаИм! -- лихо откозырял он, комично вытянувшись в струнку.
  -- Здравствуй, Васильич, -- ответил я. -- Рюмочку вы­пьешь?
  -- С превеликим удовольствием!
Мы прошли на веранду.
  -- Как дела? -- поинтересовался я, наливая ему стакан.
   -- Лучше не бывает! -- вскинулся он. -- Девицу оби­ходили, как ты, хозяин, велел, одели, накормили. Ох, и хороша девка! Одно слово -- персик! У тебя, хозяин, губа
не дура! - и он подмигнул.
   - Васильич, не болтай лишнего! -- строго одернул его я. -- Кто за ней приезжал?
  -- Какой-то мужик.
  -- Каков из себя?
  -- Такой плюгавенький, плешивенький, а глазки бы­стрые-быстрые. Передал записку от тебя, мы все в аккурат исполнили. Или что не так?
  -- Все так...
   Хм! Плюгавенький, плешивенький... Нет, такого чело­века в окружении Кителя я не приметил.
   Пономарец в два глотка осушил стакан и сразу же окосел. ( Или притворился, что окосел? )
  -- Какие будут указания, хозяин? -- пропел он.
  -- Пусть Фекла Матвеевна приготовит ужин. Заночую сегодня в Жердяевке.
  -- БуИт исполнено!
   Пока Фекла Матвеевна стряпала, я зубрил конспекты.
   После довольно плотного застолья я завалился спать и про­снулся около полуночи. Поднялся в башенку с набросками "Космического волка" и просидел за столом почти до шести утра. Работалось легко. Я завершил начерно двенадцатистраничный рассказ. За одну ночь! Таких темпов у меня еще не бывало. Если так пойдет и дальше, то к Новому году подготовлю свою первую книжку.
   * * *
   Наутро все городские газеты вышли с лаконичной информацией об аресте ответственного работника торговли Когтева К. П. Сообщалось, что, используя поддельные визы на заявках, Когтев сумел получить крупную партию пиломатериалов и вагоны для их вывоза в одну из без­лесных южных республик. Приводилась умопомрачительная сумма преступной сделки. Вместе с Когтевым была арестована группа должностных лиц из его окружения.
   Я почувствовал, как огромная гора свалилась с плеч. Правда, оставался Макс.Скажу откровенно, я побаивался этого типа. Интуиция подсказывала, что его лютая ненависть принесет мне еще немало хлопот. Но теперь получалось, что Макс либо тоже арестован, либо дал деру. В любом случае ему сейчас не до меня. Пусть на время, но он исчезает из моей жизни.
   Позади еще один учебный день.
   Я приехал в Жердяевку, прокручивая в голове распорядок до утра: подготовка к экзаменам, ужин, короткий сон, затем ночное бдение над приключениями Аристарха Пара­монова.
   Поначалу все шло строго по плану. Наскоро заморив червячка, я несколько часов подряд добросовестно разбирал проекции по начерталке. Но тут и выплыла из глубин подсознания простая мысль: "Зачем зубрить все эти формулы, которые не пригодятся мне никогда в жизни?! Разве мне трудно внушить любому преподавателю, что мои знания безупречны? Какого дьявола я, при моих-то возможностях, соблюдаю воздержание, как записной аскет?!"
   Я посмотрел на часы.
   Половина одиннадцатого. Всего лишь? Ресторанная жизнь только-только набирает
   обороты. Через полчаса я буду в городе. Только не в "Волну". К черту этот дерьмовый кабак! Но почему бы не заглянуть, к примеру, в "Интурист"? Говорят, попасть туда невероятно трудно, но для меня-то это не проблема. А именно в "Интуристе" гуляет золотая молодежь, бродят сливки общества.
   А рассказ? - пискнул внутри тоненький голосок. Ну, что - рассказ? Вчера я уже написал один. Начерно. Гнать потный вал вдохновения тоже нельзя. Замысел нужно вынашивать, как младенца.
   Я рывком вскочил и бросился к бассейну. Через десять минут свежий и принаряженный, жаждущий новых приключений, я уже выходил во двор.
   На лавочке под соснами сидел Пономарец.
   Завидев меня, резво вскочил:
   - Хозяин, послушай, что я удумал! А не завести ли нам собачку? Бульдога, а? Или овчарку? Лишний сторож не помешает.
   - На твое усмотрение, Васильич. Я не против. Присматривай тут. Я, скорее всего, переночую в городе.
   - Гуляем, хозяин? - ухарски подмигнул неисправимый плут.
   * * *
   Гостиница "Интурист" полукругом охватывала центральный городской сквер. Шестнадцать этажей стекла и бетона, мраморные ступеньки, бронзовые светильники... По слухам, кроме основного ресторана, здесь имелось еще четыре бара, два кафе, пивной зал и по буфету на каждом этаже. Имелся и валютный бар, работавший круглосуточно. Гуляй не хочу!
   Экскурсии я совершать не стал, ибо, заглянув в первый же бар, увидел у стойки именно такую женщину, которая явилась мне во сне: длинноногую, фигуристую, загорелую, с копной пшеничных волос, перехваченных алой лентой, и синими порочными глазами.
   Я без обиняков предложил ей поехать ко мне в гости, показав для убедительности пачку банкнот.
   Напились мы до чертиков, затем полночи отплясывали голыми какой-то дикарский танец под орущий магнитофон, занимаясь в перерывах тем, что моя новая партнерша называла эротическим массажем.
   С этой ночи я будто с цепи сорвался.
   Прошла какая-то неделя, а я уже знал вдоль и поперек все городские рестораны, где обслуга привечала меня со всей возможной любезностью. Каждую ночь у меня была новая женщина, иногда две. Иногда и три. А однажды я и вовсе привел к себе великолепную семерку. Но это уже перебор.
   Кроме того, я периодически набирал компанию из числа студентов факультета, тормозил какой-нибудь рафик или автобус, и мы ехали в Жердяевку, где вечеринка продолжалась до утра. Чтобы попасть в компанию, мне льстили, передо мной заискивали. Одних я приближал, других подвергал опале и ежедневно тасовал эту колоду.
   В институт я ходил лишь затем, чтобы собрать очередную команду для предстоящей оргии. Лекции я послал подальше, а конспекты выбросил в мусорный бак. Девчонки сами вешались мне на шею.
   Была ли среди них Жанна? А вы как думали?
   Она сама приехала в Жердяевку, сама вошла в мою спальню.
   Ее первые слова, обращенные ко мне, были:
   - Мне нравится одна кожаная куртка.
   - Считай, что она твоя.
   - А если добавить туфли?
   - Туфли, а к ним сумочку и пояс. И кое-что на бижутерию.
   Она кивнула, затем молча разделась и вытянулась на кровати поверх одеяла.
   Но мне почему-то захотелось, чтобы она оделась и ушла. Что-то перегорело. И всё же я не стал ее отпускать. Ведь я мечтал о ней два года!
   Это была наша первая и последняя близость.
   Справедливости ради должен отметить, что далеко не все набивались мне в друзья. Виталий и Олег будто и не замечали моих выходок, а моя бывшая 521-я комната и вовсе объявила мне бойкот. Я мог бы, конечно, всех их наказать, но было как-то недосуг.
   Что касается бедняги Лорена, то он так и не оклемался. Сбой в психике оказался необратимым. За какой-то месяц он увял, подурнел. Раз десять я приглашал его в Жердяевку, но он шарахался от меня как черт от ладана. А вскоре он и вовсе куда-то исчез. Я навел справки. Выяснилось, что его отца, крупного строительного начальника, перевели в другой город. С повышением. Ну и хорошо. Через неделю я и думать забыл о Лорене.
   * * *
   А между тем наступила летняя сессия. Первым экзаменом в нашей группе была начертательная геометрия. Лихорадило всех.
   Я спокойно уселся перед Ермолиным, напряг биополе и в течение трех минут уверенным голосом рассказывал ему, чем ермолка отличается от тюбетейки, колпака, а также фески. При этом вместо проекций я бодро рисовал перед ним чертиков.
   Ермолин просиял:
   - Молодой человек! Впервые в своей преподавательской практике лицезрею студиоза, владеющего столь обширными познаниями по данному многотрудному предмету! - и жирно вывел в ведомости "отлично".
   Надо было видеть физиономии Виталия и Олега, когда они узнали о моем успехе! Сами-то они едва вытянули на "хорошо". Пускай хотя бы так, но я их всё-таки достал!
   А по институту пошла гулять новая легенда о Парне, Сдавшем Самому Ермолину На Отлично!
   Примерно так же я общался с другими экзаменаторами.
   Зато мои дружки по кутежам тряслись от страха, как осиновые листики. Застолья, танцы, купания при луне сейчас аукнулись. Никогда еще в истории факультета урожай "бананов" не был столь обилен. Бедняга декан хватался за голову после каждого экзамена.
   Конечно, кое-кого я мог бы взять под опеку. Но я не хотел. Принципиально. Пусть каждый отвечает за себя. К тому же эта компания мне наскучила. Всё повторялось. Одни и те же лица, одни и те же приколы и хохмы... Я уже не говорю о том, что я оплачивал все удовольствия, а они принимали это как должное. Этакие новые римляне: "хлеба и зрелищ!" К черту!
   Нет, решено бесповоротно! На кой ляд мне сдался диплом инженера-строителя?! Прощай, институт! Летом буду поступать в университет, на филфак.
   В этот же период расстроились мои отношения с соседом дядей Мишей.
   - Что-то у тебя сегодня ночью шумно было, парень, - всё чаще говорил он мне при встрече. (А ведь звукоизоляция в доме была отличная.)
   Я обещал исправиться, но следом забывал об этом.
   Дядя Миша перестал со мной разговаривать, лишь слегка кивал, глядя куда-то в сторону. Ну и пусть!
   Зато с Пономарцами обходилось без проблем. Фекла Матвеевна крутилась как та белка, оставаясь улыбчивой и успевая готовить на всю компанию. Ни разу я не слыхал от нее ни слова упрека, ни намека на нравоучение. Иван же Васильевич вился вокруг вьюном. Его гонишь в дверь, он лезет в окно. Хлопнув пару стаканов, он довольно лихо исполнял чечетку, чем немало веселил народ. Любил он заглянуть в бассейн, особенно когда разомлевшие девицы сбрасывали с себя последнее. Глазки его масляно блестели.
   - Гуляем, хозяин?! - подмигивал он мне.
  
  
   ВСТРЕЧА С РЕЗИДЕНТОМ
   Как-то раз, когда в своей квартире я устроил вместе с двумя близняшками форменную оргию, раздался телефонный звонок.
   - Вадим? Здравствуй! Жду тебя послезавтра, в шесть вечера, - раздался спокойный голос.
   Сначала я даже не понял, кто звонит, и хотел уж было послать непрошенного абонента к чертям собачьим, но тут он добавил:
   - Прибывает твой куратор. Оттуда... Ты понял?
   Мамалыгин! Это он! Очевидно, до него докатились слухи о моем загуле, и теперь мне устроят выволочку, снимут с меня стружку, спросят за всё...
   - Да, понял, очень рад, буду обязательно... - пролепетал я.
   - Вот и молодей, - Мамалыгин повесил трубку.
   Само собой, моё блаженное настроение будто корова языком слизала. Выпроводив разобидевшихся близняшек, я отправился под душ и долго держал голову под струями холодной воды.
   Неужели расплата неизбежна? Что, если послезавтра у меня отнимут эту квартиру, дачу в Жердяевке, автомобиль?.. Лишат биополя, блокиратора... Я вновь стану тем, кем и был, - нищим, вечно полуголодным студентом. Внезапно я ощутил, как больно мне терять всё это.
   * * *
   Наступил назначенный час.
   Ровно в шесть я звонил в дверь квартиры Мамалыгина. Ладони мои вспотели, зуб не попадал на зуб, но это было ничто по сравнению с внутренней дрожью.
   Дверь открыл Мамалыгин.
   - А-а, Вадик... Ну, здравствуй! Заходи, тебя ждут. - Тон его был любезным, однако я не строил иллюзий.
   Мы прошли в комнату.
   За столом, накрытым для чаепития, сидел он, мой судия.
   Должен отметить, что по состоянию на тот момент я был убежден, что посланцы Би-Ара обладают способностью придавать себе любую наружность, причем мгновенно, - от фантастического существа до легкого облачка.
   Высокий Гость был мужчиной средних лет с приятным интеллигентным лицом. Его коротко подстриженные волосы серебрила благородная седина.
   Приподнявшись, он крепко пожал мою руку:
   - Добрый вечер, Вадим! Рад с вами познакомиться. Меня можете называть Иваном Ивановичем. Прошу, - он указал на стул напротив себя.
   Произношение у него было безукоризненное - дикторская категория.
   Хм! Непохоже, что меня собираются крушить, ломать и песочить.
   Мамалыгин принялся разливать из самовара чай по чашкам.
   - Как вы вживаетесь в новую роль? - спросил Гость.
   - Нормально, - выдохнул я.
   - Психика не страдает?
   - Нет-нет.
   - Прекрасно. Тогда, Вадим, если вы, конечно, не возражаете, я попытаюсь поставить перед вами самые общие задачи, - Гость говорил с исключительным тактом.
   - Я весь внимание.
   - Сначала два-три общих вопроса... Блокиратор у вас?
   - Да, он в квартире.
   (Или в Жердяевке? Честно говоря, он давно не попадался мне под руку.)
   - Вы использовали его по назначению? Я имею в виду тех двух подручных Когтева, которые знают о вашем даре.
   - Нет, - покраснел я. - Просто не успел. Но я начну их искать. Завтра же. Они мало что знают, считают меня гипнотизером...
   Мамалыгин крякнул в глубине комнаты.
   - Искать их сейчас не имеет смысла, - возразил Иван Иванович. - Подручный по имени Макс бежал из города и где-то затаился. А про второго вы ведь и сами ничего не знаете.
   Надо полагать, он тоже в бегах. Какое-то время эти двое поостерегутся возвращаться назад. Но в будущем, и этого я не могу исключить, кому-нибудь из них вполне может придти в голову мысль вновь воспользоваться вашим даром, который они считают способностью гипнотизировать других. Так что, Вадим, вам нужно быть весьма осторожным. - Он повернулся к Мамалыгину: - Пусть блокиратор останется пока у Вадима.
   - Хорошо, - кивнул наш хозяин.
   - Сейчас нет повода волноваться, - продолжал Иван Иванович. - Но где-то с осени вам, Вадим, лучше держать блокиратор под рукой. Обезопасить себя вы должны сами.
   - Я всё сделаю как надо! - заверил я обоих.
   - Мы в вас верим! - со всей серьезностью заявил Гость. - Поэтому, собственно, и пошли на контакт. А теперь, прежде чем мы перейдем к главному, я обязан предупредить вас, Вадим, об одном важном обстоятельстве. Мы не собираемся оказывать давления на вашу волю, лишать вас даже гипотетической возможности свободного выбора. Поэтому, если наше предложение покажется вам некорректным, скажите об этом прямо. Мы просто сотрем из вашей памяти всю информацию о Би-Аре, и вы снова вернетесь к прежней студенческой жизни. В этом случае мы уже сами возьмем на себя поиск и последующую обработку двух ваших недоброжелателей. То есть, никаких последствий для вашей судьбы наш контакт иметь не будет. Вы меня хорошо поняли?
   Я закивал с энтузиазмом, какой увидишь разве что в старых фильмах про разведчиков.
   - Что ж, тогда перейдем к делу. Естественно, я передам вам самую суть. Отнеситесь ко всему, что услышите, с предельной серьезностью, какой бы странной не показалась вам эта история. - Иван Иванович на секунду задумался, затем заговорил: - Летать к иным мирам мы начали давно. Поначалу экипажи комплектовались исключительно из мужчин. Разумеется, основную часть пути они проводили в анабиозной камере, но исследование чужих планет растягивалось на долгие месяцы...
   Около пяти тысяч лет тому назад одна из экспедиций достигла Земли. Приняв образ аборигенов, наши люди приступили к научной работе. В ходе которой... - тут он, по-моему, смутился, - отдельные члены экипажа вступили в интимную связь с земными женщинами, нарушив тем самым суровый запрет...
   Я живо представил себе эту картину. Ох и порезвились, небось, древний биарцы!
   - Проступок экипажа однозначно приравняли бы к преступлению, и потому по возвращении путешественники скрыли этот факт, - продолжал Иван Иванович. - Возможно, тайна умерла бы вместе с ними, если бы один из членов команды не написал того, что на вашем языке именуется доносом. Да-да, когда-то и на Би-Аре писали доносы... Провинившихся ждала суровая кара. Но власти, скрупулезно всё взвесив, решили, видимо, не предавать дело огласке. Донос был отправлен на дальнюю полку секретных архивов. Просто чудо, что его не уничтожили... И вот совсем недавно этот древний документ был обнаружен. Отныне моральный долг Би-Ара - установить личности землян, в чьих жилах течет кровь наших предков. Именно об участии в этой деликатной акции я и хочу вас просить, Вадим.
   Мамалыгин невозмутимо отхлебывал чай. Видимо, они с Иваном Ивановичем успели подробно всё обсудить задолго до моего прихода.
   - Да, но... - я не знал толком, что говорить. - Как же их искать?!
   - Разработаны специальные методики, - успокоил меня Гость. - И вообще, это не аврал, а дело многих десятилетий. Строгий отбор, тщательная проверка... - Он обменялся взглядами с Мамалыгиным и повел эту феерическую историю дальше - Учитывая тот неоспоримый факт, что представители нашей планеты обладали более высоким интеллектом, а также исходя из законов генетики, есть все основания предположить, что значительный процент отдаленных потомков наших путешественников находится среди вашей, земной, элиты - политической, научной, творческой. Как видите, сектор поиска достаточно узок. Другое дело, что для большей эффективности надо самому обитать внутри этого сектора. Таким образом, Вадим, ваша задача на первом этапе, - он проницательно посмотрел на меня, - завоевать себе литературное имя, стать активным членом творческого союза, обрасти связями с известными людьми. А мы вам в этом поможем. Аркадий Андреевич считает вас исключительно талантливым и перспективным молодым литератором. Разве наши интересы не совпадают, а, Вадим? - и он почему-то посмотрел на Мамалыгина.
   - У тебя есть какой-нибудь готовый рассказ? - спросил тот.
   - Да... почти... - пролепетал я, потрясенный открывающейся передо мной перспективой. Господи! А я-то боялся, что меня будут чехвостить!
   - Постарайся за лето написать что-нибудь завершенное, - покладисто проговорил Мамалыгин, обращаясь не столько ко мне, сколько к Ивану Ивановичу. - Я сам отредактирую твой текст, если ты, конечно, позволишь, а затем мы пробьем это в какой-нибудь местный журнал. На следующий год напечатаешься в столице, а там издадим пару твоих книжек и примем в Союз.
   - Спокойно делайте свою карьеру, Вадим, - подытожил Гость. - Твердой поступью поднимайтесь со ступени на ступень. И не разменивайтесь на пустяки.
   - Я хочу уйти из института и поступить в университет, - сообщил им я.
   - Что ж, это разумный шаг, - одобрил Гость. - Действуйте. И не забывайте о Максе и том, втором. Ну, что, Аркадий Андреевич? Больше не будем задерживать нашего молодого друга?
   Мамалыгин проводил меня до дверей.
   - Не теряйся, Вадим. Звони хотя бы раз в месяц. Скажем, числа пятнадцатого. И не тяни с рассказами.
   Домой я летел как на крыльях. Завтра же впрягусь в работу! Засяду за рассказ! Напишу шедевр!
   А сегодня... Два дня вынужденного воздержания иссушили меня. Я чувствовал себя заплесневелым сухарем.
   Не прошло и часа, как обнаженные близняшки (уже другие!) сидели на моих коленях, музыка гремела, шампанское лилось рекой. До чего же хорошо быть молодым, богатым, здоровым и полным желаний! И знать при этом, что ты чертовски талантлив! Причем, по меркам другого, более продвинутого мира!
   * * *
   Проснулся я поздним утром в превосходном настроении. Близняшки уже ушли, и ничто не отвлекало меня от приятных мыслей.
   Я вспоминал поистине судьбоносную беседу с моими кураторами. Как там выразился Большой Гость? "Аркадий Андреевич считает вас исключительно талантливым молодым литератором..." Я раз сто подряд повторил про себя эту фразу, и мне ничуть не надоело.
   А может, я и есть один из потомков тех самых шаловливых биарцев? Может, в моих жилах присутствует частичка их генофонда? Может, именно этим объясняется мой талант? Звездный парень - вот кто я такой!
   Так... С чего же мне начать восхождение на литературный Олимп? Засесть прямо сейчас за рассказ? Отшлифовать, наконец, уже прописанную вчерне историю "космического волка"? Или всё-таки взять для первой публикации более броский сюжет, которых у меня - вагон и маленькая тележка? Хм! Тут главное - не торопиться, не пороть горячку. Нужно семь раз отмерить...
   Да ведь и спешить особо у меня нет никакой нужды. Мамалыгин дал мне срок до осени. Осенью же в город вернуться, очевидно, подручные Кителя. Значит, мне предстоят кое-какие хлопоты. В августе я буду поступать в университет. Готовиться не имеет смысла - и так сё сдам на отлично, но присутствовать-то на экзаменах и собеседованиях придется. Тоже хлопоты...
   Зато до августа у меня есть полтора свободных месяца. Самая золотая пора. Отчего бы не съездить к морю? Я никогда не видел моря. Так исправим же это упущение! Мне вдруг страстно захотелось понежиться на песочке в полосе прибоя. Всё, решено!
  
  
   ЛЕТНИЕ ШАЛОСТИ
   Я влюбился в море сразу же, едва увидел всю его ширь из иллюминатора Ила, пролетевшего над цепью заснеженных вершин.
   Море... Оказывается, и на Земле есть уголки, способные потрясти. Буйство цветущей природы, пиршество красок, снежные вершины на фоне чистой голубизны... А женщины! Притягательные, волнующие, с порочным блеском глаз и зовущими губами, в ярких наряда, подчеркивающих их прелести...
   Надо ли говорить, что все мои благие намерения были похоронены в единый миг?!
   Колесо наслаждений закрутилось в бешеном темпе: Шум прибоя, южные звезды, кипарисы и пальмы, рестораны, шашлыки, фрукты, "Цинандали" и "Гурджаани", катера, пикники, бессонные ночи и женщины, женщины, женщины...
   Я вытворял всё, что подсказывала мне моя разгоряченная фантазия. Сопровождаемый разбухающей с каждым днем свитой прихлебателей, я кочевал из одного ресторан в другой, снимал роскошные номера-люкс, сорил деньгами и подарками. Если мне нравилась женщина, ничто не могло послужить причиной для отказа от ее совращения. И чем более вызывающе я себя вел, тем жарче меня любили красотки, тем раболепнее почитала свита.
   Кстати, мое биополе, вопреки предостережениям Мамалыгина, не изменяло мне даже при изрядных дозах спиртного. В этом смысле я оказался куда как крепким парнем!
   Единственное, к чему я так и не пристрастился, - это наркотики. Правда, любопытства ради я выкурил-таки косячок с анашой, но ожидаемой эйфории не получил. На том моё знакомство с дурью и закончилось.
   Как-то в полночь я велел вынести на берег моря ванну и наполнить ее шампанским. Затем устроил дикий конкурс: обнаженные дамы должны были драться между собой за право окунуться в нее. Победительнице полагался крупный приз. Нашлось немало желающих.
   Тотчас подыскали подходящую площадку, и гладиаторское сражение закипело.
   Зрители, сделавшие ставки, громко кричали, подбадривая своих фавориток. Безумие охватило всех.
   В черном бархатном небе висела полная луна, неестественно огромная, как будто к Земле приблизилась планета Би-Ар, чтобы наблюдать за происходящим. Море, освещенное ею, казалось затаившимся союзником инопланетян, ждущим своего часа.
   Я стоял, прислонившись спиной к обшитому деревянными рейками павильону, куда на ночь запирали лежаки. Мое внимание было приковано к тонкой, гибкой шатенке, стриженной под мальчика. Красотка владела приемами каратэ и имела все шансы стать победительницей конкурса. Как только это случится, я совокуплюсь с ней прямо в ванне...
   Я предвкушал желанную минуту, как вдруг рейка справа от меня разлетелась в щепки. Не успел я опомниться, как другую рейку - теперь уже слева - постигла та же участь.
   Я ничком бросился на гальку, мгновенно послав команду стрелявшему, - а это, несомненно, были выстрелы, - приблизиться ко мне поднятыми руками. Но никто не появился. Очевидно, расстояние превышало критическое.
   Я отполз в густую тень и огляделся. Стрелок явно не принадлежал к моей свите. Эти дармоеды все были на виду. Стреляли, скорее всего из зарослей высокого камыша, темная масса которого тянулась широкой полосой метрах в тридцати от нашей импровизированной арены. Разумеется, покушавшегося уже и след простыл, иначе он давно бы добил меня третьим выстрелом.
   Мне снова повезло. Но кто, кто затеял эту охоту?!
   Крики стали громче (эти болваны так и не заметили, что их благодетелю едва не вышибли мозги). Узкобедрая шатенка всё-таки победила и плюхнулась в ванну, призывно и бесстыдно раскинув ноги. Но мое желание уже пропало.
   Впервые за эти дни и ночи я внятно осознал, что восстановил против себя множество людей, обзавелся целым сонмом ярых врагов.
   Открывшаяся мне истина мгновенно отрезвила меня. Пуля - это пострашнее, чем приснопамятный обруч Кителя. Выпущенную пулю не заговоришь. Как, впрочем, и нож из-за угла, и яд в бокале, и внезапно отказавшие тормоза... Да мало ли существует способов устранить человека, демонстративно ставящего себя выше других!
   Только сейчас я понял, какому смертельному риску подвергался всё это время.
   Нет, приятель, хочешь жить долго, как Мамалыгин, - решительно меняй привычки! Долой всякую рисовку, позерство и пижонство! Долой безделие и тунеядство! Пора браться за ум. Пора стать серьезным мужчиной. Ведь ты, дружище, деградируешь на глазах, бессмысленно прожигаешь драгоценное время, которого не вернешь! Ты у края пропасти. Опомнись!
   Догадываюсь, с какой усмешкой читают некоторые эти строки. Опять, мол, показное раскаяние, за которым последует новый виток безудержной разнузданности.
   Ничуть! На сей раз это была речь не мальчика, но мужа.
   Никем не замеченный, я украдкой пробрался к санаторному корпусу и попросил вахтера из местных найти мне машину, пообещав щедро расплатиться. Тот позвонил кому-то из приятелей, и вскоре я был в адлерском аэропорту.
  
  
   АЛИНА ВТОРАЯ
   Первым, кого я увидел, подходя к дому, был дядя Миша. Он как раз выходил из подъезда. Судя по наряду - трико и безрукавке - направлялся в гараж ремонтировать свой "Москвич".
   Вот подходящий случай загладить свою вину перед хорошим человеком, подумал я.
   Но пока я собирался с мыслями, он молча прошел мимо.
   Сделав над собой усилие, я устремился за соседом.
   - Дядя Миша! Извините меня за всё! Даю вам слово, что ничего подобного больше не повториться... Никогда! Разрешите пожать вашу руку!
   Я не ожидал, что здоровяк так расчувствуется.
   Повернувшись ко мне, он сграбастал меня в охапку:
   - Вадька, сынок... Да я ж к тебе всем сердцем! Да мы с Машей... По-добрососедски... Приходи вечером на чай!
   Вот и всё. Самый прямодушный вариант оказался самым верным. Я гордился собой. Наконец-то, я поступил, как подобает порядочному человеку.
   Пообещав дяде Мише заглянуть к нему на огонек, я поднялся к себе. Прошел по комнатам, огляделся. Ох, а пылищи сколько! Возьмусь-ка я за уборку...
   Тем же вечером, уже после непродолжительного визита к славному дяде Мише и его гостеприимной супруге, я посетил Мамалыгина.
   - А, Вадим! Как дела? Принес рассказ?
   - Пока не вытанцовывается, Аркадий Андреевич.
   - Может, ты просто занимаешься не теми танцами? - кажется, впервые за весь период нашего знакомства в его голосе послышался легкий упрек.
   Я признался со вздохом:
   - Было и такое. Но отныне с этим покончено. Сегодня же сажусь за работу.
   - Рад за тебя, Вадим, - отозвался он, пристально глядя мне в глаза. - Особенно рад тому, что ты сам пришел к этой мысли.
   Мы поговорили немного о текущем литературном процессе.
   Прощаясь, я дал слово, что принесу свои опусы - на выбор - через две-три недели.
   - Только не мельчи и не торопись, - напутствовал меня Мамалыгин. - Работай над словом, как скульптор над куском мрамора...
   На улице давно стемнело. Накрапывал мелкий дождик. В мокром асфальте отражались желтые фонари. Редкие прохожие торопились под зонтиками домой.
   Я задумчиво шагал по тротуару. Дождя я не боялся, напротив, он навевал на меня мечтательное, даже романтическое настроение с оттенком легкой грусти. Я размышлял о том, что по-настоящему так ничего и не добился в жизни. Одни только планы. Одни надежды, как и три месяца назад, и год, и пять лет тому. Мое творчество остается на уровне претензий, у меня нет истинного друга, которому можно открыть душу, в моей судьбе так и не появилось женщины, к которой я испытывал бы глубокие чувства... Что толку в особом даре, если каждый день уходит в никуда? Неужели и полвека спустя я буду точно так же идти один под холодным дождем и грустить о несбывшемся?
   Я настолько погрузился в критический самоанализ, что не сразу понял, куда же привели меня ноги. А поняв, даже слегка поежился.
   Прямо передо мной поднимался стеклянный, задрапированный зелеными шторами фасад ресторана "Волна".
   После того памятного вечера, давшего толчок длинной цепочке событий, я избегал этого заведения, а вернувшись с моря, вообще зарекся бывать в ресторанах.
   Но сейчас мне вдруг захотелось войти внутрь. Нет, не для пьяного кутежа. Сам даже не знаю почему. Может, именно для того, чтобы разобраться в себе...
   У закрытой двери, как и прежде, толпились парочки, но швейцар, заарканенный моим биополем, любезно пропустил меня в холл со своей отрепетированной присказкой:
   - Тихо, дамочки! Столик заказан! - затем шепнул мне: - Милости просим, уважаемый! Сегодня замечательная бастурма...
   Я сунул ему трешку (цена бутылки хорошей водки по тем временам) и прошел в зал. Полумрак, разомлевшая публика, сбившиеся с ног официанты... Есть что-то вульгарное в обстановке, в самой атмосфере... Неужели еще недавно я млел от этой фальшивой роскоши? Где же тот столик, за которым мы поцапались с Кителем?
   Обогнув колонну, я всмотрелся в дальний угол.
   Там, за столиком Кителя, сидела Алина. С каким-то золотозубым пижоном.
   * * *
   Почему-то я даже не удивился. Из подсознания никогда не выветривалась мысль, что мы с ней еще встретимся.
   Она подстриглась, изменила прическу, загорела - может, и ей удалось побывать на море? На ней было то самое платье, которое по моему распоряжению подобрали ей Пономарцы.
   Выглядела Алина весьма недурно.
   - Здравствуй, Алина! - сказал я, подходя.
   Она нервно скривилась и надула губки:
   - Ошибаетесь, я вас не знаю!
   Странно было слышать эти слова, видеть неприязненный взгляд, хотя я и не забывал ни на миг, что Мамалыгин стер все воспоминания обо мне из ее бедовой головки. Ах, как она смотрела на меня тогда, на привокзальной площади!
   Между тем подал голос ее спутник - золотозубый вальяжный мужчина лет сорока в дорогом импортном костюме.
   -Послушай, приятель! Тебе не кажется, что ты здесь лишний? - Его холодный прищуренный взгляд не предвещал ничего доброго.
   - Это как посмотреть, - приветливо улыбнулся я, посылая ему чувствительный импульс.
   Он тут же просиял и дружелюбно выдвинул из-за стола соседнее кресло.
   - Извините меня за резкость. Я вижу, вы вполне приличный человек. Отчего бы вам не присесть за наш столик? Здесь очень удобно.
   - С удовольствием, - ответил я, располагаясь ближе к Алине. - Что может быть приятнее общения с хорошим человеком?
   - Вот это верно!
   - Зачем ты его пригласил? - обратилась Алина к спутнику. - Говорю же тебе, я вижу его впервые!
   - Уймись! - коротко бросил он. - Не видишь, человек хочет отдохнуть.
   Она фыркнула и уткнулась в свой салат.
   Конечно, я мог бы настроить в свою пользу и Алину. Но это от меня не убежит. А сейчас у меня появилось другое побуждение - проверить одну вещь. А именно: удастся ли мне добиться ее симпатии обычными человеческими средствами? Однажды это получилось очень даже неплохо. Да и пример с дядей Мишей воодушевлял.
   Тем временем золотозубый наполнил коньяком свободную рюмку и придвинул ее ко мне:
   - Пока не приняли ваш заказ... Сделайте одолжение. Давайте вздрогнем за знакомство!
   - Нет возражений!
   - Меня зовут Леонид, - он склонил крупную голову.
   - Вадим.
   Мы чокнулись и выпили. Алина нервно играла вилкой. Наш тост она не поддержала. В ней клокотали какие-то вулканические силы, которые она сдерживала с трудом.
   - Мне кажется, я где-то вас видел, - сощурился Леонид. - Вы не в ЦУМе работаете?
   - Нет, по строительной части...
   - А я - заместитель директора обувного магазина. Того, что на бульваре Новаторов. Вам нужна хорошая обувь? Мы всегда держим в подсобке товар для нужных людей. Загляните на днях, подберем что-нибудь из последней партии...
   - Вы очень любезны.
   Рядом возник официант.
   Дабы не оставаться в долгу, а заодно произвести выгодное впечатление, я сделал дорогой и обильный заказ, рассчитанный на всю компанию.
   Но Алину и это не успокоило, в нее будто бес вселился.
   Леонид, кивнув в ее сторону, снова обратился ко мне:
   - Я так понял, что вы ее знаете? - тон при этом оставался добродушным.
   - Говорю ж тебе, что вижу его в первый раз! -- со злостью отрезала она.
   Нагнетать обстановку я не собирался, а потому ответил дипломатично:
   - Произошла ошибка. Прошу меня простить. Дело в том, что ваша спутница, Леонид, как две капли воды похожа на мою знакомую, которую, по странному стечению обсто­ятельств, тоже зовут Алиной. Мудрено ли тут обознаться?
   Леонид спокойно слопал мою туфту, но на красотку она не произвела ни малейшего впечатления.
   --. Так нечего было и лезть! Неужели вам не ясно, что вас здесь не ждали?!
   -- Эй, перестань! -- резко оборвал ее Леонид. -- Ишь, взяла моду огрызаться! Вадим -- мой друг, заруби это себе на носу!
   Она яростно скомкала салфетку.
   Я взял ломтик лимона. Неужели всего лишь три месяца назад мы познакомились с Алиной вот за этим самым столиком? Какой она была тогда послушной и ласковой! Постой-ка! Ме­ня она "забыла", но Кителя-то помнить должна. Не по­дойти ли с другого конца?
   Официант принес мой заказ.
   Я взял бутылку, протянул горлышко к бокалу Алины, но она резко сорвала тот со стола. Вздохнув, я налил Леониду и как бы невзначай поинтересовался:
   -- Вы, наверное, знаете Когтева?
Краешком глаза заметил, как вздрогнула Алина.
   -- Константина Петровича? Кителя? Конечно! В деловом мире его все знали, -- ответил Леонид.
   -- Что-то давненько его не видать. Очень странно!
  -- Кителю теперь не до ресторанов.
  -- А что случилось? - удивился я.
  -- Разве вы ничего не слышали? - удивился он.
  -- Нет, -- простодушно признался я. -- Только что вернулся из-за бугра.
  -- Так слушайте, -- словоохотливо начал Леонид. И, склонившись над столом, зашептал: -- Ходили слухи, да и сейчас ходят, что он хитростью выманил у больших людей разрешение на вывоз фондовых материалов. Получил, ну и, естественно, запустил в оборот. Только этот орешек оказался ему не по зубам. Кому-то он страшно не потрафил, вот и напустили на него обэхаэсэс, - при последнем слове Леонид готов был перекреститься, как суеверная старушка при упоминании черта. - А тут и его недруги подключились. Компромат, разумеется, нашли. Кто-то из больших людей лично санкционировал эту проверку. Так что откупиться было никак нельзя. Он слишком рискнул, не ожидал, что так повернется. Ну, вроде директора елисеевского гастронома. Завели дело, передали материалы в суд. Процесс шел недолго. Двенадцать лет с конфискацией! Кто бы мог подумать! Могущественнейший был человек! Я, например, себя уважаю и всякие ходы-выходы знаю, но, скажу откровенно, ему и в подметки не гожусь. А теперь... Конец Кителю! За этим столиком ему еще не скоро придется посидеть. Если вообще придется. Хотя могли ведь и вышку дать! Как директору елисеевского гастронома. Не дай бог никому! - и он залпом осушил бокал.
  -- Ты бы придержал язык! - неожиданно вспылила Алина. - Неужели не видишь, что он вынюхивает!
  -- Алина, вы несправедливы ко мне, - улыбнулся я.
  -- Ой-ой-ой! - скривилась она. - Нашел кому баки заливать! Да я тебя насквозь вижу, стукачок!
  -- Перестань! - прикрикнул на нее Леонид. - Заткнись со своими советами, дура!
   Она обиженно замолчала, а он опять улыбнулся мне и хвастливо заметил:
   - Я стукачей и прочую шушеру за версту чую. А вы - человек порядочный. Я это сразу понял. Вы - наш.
   Мы выпили за людей, умеющих крутиться, и за то, чтобы в один прекрасный день ОБХСС в полном составе отправили на пенсию.
   Затем обменялись визитками, и Леонид повторил приглашение посетить его магазин. Я давно уже снял биополе, но, похоже, Леонид и вправду воспылал ко мне дружескими чувствами.
   Зато эта мегера Алина так и кипела злобой. Я чувствовал, что она с наслаждением воткнула бы в меня вилку. Она кусала губы, дерзила и поминутно награждала меня взглядами, полными откровенной ненависти. Надо было предпринимать что-то радикальное. Но я по-прежнему не хотел воздействовать на ее психику.
   Тем временем веселье в зале достигло апогея. Дым висел коромыслом, со всех сторон доносился нетрезвый смех, на танцевальном пятачке творилось что-то невообразимое. И только за нашим столиком всё гуще собира­лась гроза.
  -- Разрешите пригласить вашу даму на танец? -- веж­ливо обратился я к Леониду.
  -- О чем речь, дорогой! Конечно!
  -- Я не хочу! -- с вызовом отрезала она.
  -- Э, брось ломаться, -- процедил Леонид. -- Сделай приятное нашему другу. Тебя не убудет.
   Она поднялась с каменным лицом и молча направилась к эстраде, я -- следом. Когда моя рука легка ей на талию, она передернулась.
  -- Мне показалось, что ваш спутник не слишком це­нит вашу красоту. -- Я решил проторить дорожку к ее сердцу древним испытанным способом -- через компли­менты.
  -- Вам-то какое дело?! -- дерзко бросила она. -- Сва­лились на нашу голову, испортили настроение, напакос­тили, а теперь еще чего-то выкаблучиваетесь!
  -- Прошу простить, если что-то не так. Я готов немед­ленно искупить свою вину.
  -- Вы легко этого добьетесь, если смотаетесь куда-нибудь подальше. Прямо сейчас.
   И это говорит женщина, горячо шептавшая мне "ми­ленький..." и не скупившаяся на ласки! Притом по доброй воле!
   Мне вдруг страстно захотелось вернуть ее былое рас­положение.
  -- А что если нам исчезнуть отсюда вместе? Вы мне очень нравитесь, Алина. -- Ход немножко рискованный, но я был готов подкрепить его в нужный момент импульсом биополя.
  -- А ты мне -- нет! -- в сердцах воскликнула она.
  -- Отчего же?
  -- Рожа у тебя слишком постная, меня от нее тошнит. Ну, чего привязался, прощелыга?!
   На нас начали оглядываться.
   Постепенно и мое терпение растаяло. Ах ты, шлюха, по­думал я. Кому ты пыль в глаза пускаешь?!
  -- Сколько он обещал заплатить?
  -- Да как ты смеешь, подонок! Придержи свой грязный язык! От него смердит!
  -- Алина, не ломай комедию. Я все про тебя знаю.
  -- Что ты знаешь, что? -- Она остановилась, прекра­тив нервный танец и уперев руки в бока.
  -- Например, твою таксу. Хочешь, заплачу в десять раз больше? Я -- выгодный клиент.
  -- Погоди-ка! -- Она откинула голову назад. -- Я с тобой сама рассчитаюсь. Получи на бедность! -- И звонкая пощечина отпечаталась на моей щеке.
   От неожиданности я "потерял лицо", забыв на минуту обо всём, включая своё биополе. Вокруг послышались смешки, одобрительные возгласы. Танцующие расступились, а затем снова сомкну­лись, скрыв от меня Алину.
   Девчонка исчезла, а я стоял как отвергнутый, вызываю­щий насмешки истукан. Глупейшая ситуация! В некотором смысле я оказался в том же пикантном положении, что и некогда Китель. Позор! Я, носитель ценнейшего дара, независимый, кредитоспособный мужчина, унижен дешевой потаскушкой!
   Сунув швейцару деньги ("Расплатитесь за мой заказ!"), я выскочил на улицу.
   Тварь! Подлая продажная девка! Я ведь хотел сделать ей приятное, избавить от докучливого клиента, предложить помощь. И вот -- благодарность. За что?!
   По-прежнему накрапывал дождь. От мокрой листвы веяло свежестью. В окнах гас свет. Город засыпал.
   Постепенно я взял себя в руки.
   Ладно, я все равно приручу ее. Завтра она запоет совсем другие песни. Тоже мне - мадонна!
   Выкурив сигарету, я окончательно успокоился. После чего отправился домой. Мелкий дождик все же промочил меня до нитки. Я с удовольствием принял горячую ванну, переоделся и уселся перед телевизором с чашечкой кофе. Но не успел сделать первый глоток, как раздался телефонный звонок.
   Я снял трубку:
   - Слушаю.
   - Это ты? - послышался чей-то до удивления знакомый голос. Но чей именно - сразу сообразить не получилось. Столько народу перебывало в моих компашках!
   -Кто говорит?
   - Сейчас узнаешь, вшивый гипнотизер!
   Вот теперь я узнал!
   -Макс?
   - Он самый. Не ожидал? Ка-азел! Тебе удалось выкрутиться, как ужу, ты большой проныра, ты свалил Кителя и упек его на нары, но меня-то ты не проведешь! Я тебя сразу раскусил и знаю, чем тебя взять. Готовь белые тапочки, падла!
   - На море ты стрелял?
   - Ха-ха! А ты струхнул, а, гипнотизер? Признайся, напустил в штаны? Пулю ты не обманешь. А вот поиметь ее между рогов можешь. Это я тебе гарантирую! Понял, ты?!
   Он уже кричал в каком-то диком исступлении, словно забыв о цели своего звонка и желая одного - как можно скорее выплеснуть накопившийся яд.
   Ну и дела! А мои кураторы считали, что раньше осени Макс не объявится...
   Признаться, в тот момент мне сделалось жутковато.
   - Ты пытался улизнуть, ты, подколодная гадюка! - продолжал орать Макс. - Не на тех нарвался! Пока ты ошивался по курортам, мы не трогали Алину. Но сейчас твоя девка, твоя ассистенточка в надежном месте, понял, фраер?! Плакало твое биополе...
   Внезапно голос умолк, но шорохи в трубке не прекращались. Очевидно, кто-то, находящийся рядом с Максом, прикрыл микрофон рукой, недовольный истеричными выкриками красавчика.
   Алина! Значит, ее похитили?
   Девушка оказалась в страшной беде - и снова по моей вине.
   Ее будут пытать, требуя сведений обо мне, а что ей сказать, кроме того, что сегодня в "Волне" она влепила мне пощечину? Но кто же ей поверит?
   Мое недавнее ожесточение против Алины рассеялось без следа. Надо выручать глупышку.
   Я постучал ногтем по микрофону:
   - Эй, краснобай! Уснул, что ли?
   На сей раз он ответил сдержаннее:
   - Думаю, ты всё понял?
   - Я-то понял. А теперь слушай меня внимательно. - Я старался говорить без дрожи в голосе. - Не знаю, кто там рядом с тобой, но вы совершили очередную глупость. Наш союз с Алиной давно распался. Если вы следили за мной на море, то сами должны были это понять. Сейчас у меня другая ассистентка. А с Алиной вышла неприятность - она перенапряглась и потеряла память. Если сомневаешься, пойди в "Волну", сто человек тебе расскажут, как два часа назад она влепила мне оплеуху и обзывала по всякому. Лучше отпустите девчонку. Вам от нее нет никакого проку.
   На том конце опять возникла заминка. Видимо, бандиты совещались.
   - Посмотрим... Но Алина - дело десятое. Речь идет о тебе, гипнотизер, - Макс громко шмыгнул носом.
   - Утри сопли, старина!
   - Ты поделишься с нами! - рявкнул Макс. - Китель сгорел, и мы остались на мели. А у тебя водятся деньжата. Не знаю, как ты их печешь, но они у тебя есть. Я видел, как ты швыряешь бабки направо и налево. Навостри уши, гипнотизер! Нас тут трое решительных парней, и мы поклялись прихлопнуть тебя, как пьяного таракана, если вздумаешь вилять. В милицию не обращайся - это тебя не спасет. Хочешь жить - плати! Понял?
   - Куда уж понятнее! С этого и следовало начинать. Жаль, что твой наставник Китель не успел научить тебя культурному обращению. Но у тебя-то всё впереди, да, Макс? Я имею в виду нары.
   - Фраерок! Я с тобой по-свойски потолкую!
   -Сколько хочет ваша шайка?
   - Двадцать тысяч! - (Напомню, что в те времена "Жигули" последней модели стоили около семи тысяч.) - Даем тебе день, чтобы собрать деньги. Завтра в это же время я позвоню и скажу, куда принести пакет. Учти, забирать его будет посторонний человек. Подставной, он ничего о нас не знает. Раскручивать его бесполезно.
   - Хорошо, - согласился я. - Вы получите деньги, но при условии, что отпустите Алину.
   - А-а... - ухмыльнулся он. - Она тебе всё-таки нужна! Снова крутишь, падла! Ну, жди звонка! - и он повесил трубку.
   Н-да, не было печали...
   Мой случайный каприз потянул за собой какой-то бесконечный шлейф нелепых событий. Надо положить этому конец раз и навсегда. Я должен добраться до Макса и облучить его блокиратором. Пока этот подонок помнит обо мне, спо­койной жизни у меня не будет.
   Но дело не только в Максе. Первую скрипку играет наверняка не этот усатый красавчик с его куриными мозгами. Придумать испытание выстрелами (а теперь ясно, что это были не прицельные выстрелы, а на испуг), установить слежку, похитить Алину, разработать план шантажа... Нет, тут не Макс. Тут другой карусельщик, посмышленее... "Надеж­ный человек" Кителя -- вот кто это такой. Тот самый неизвестный, кто держал руку на кнопке, покуда мою шею холодил проклятый обруч. Это противник тем более опасный, что я ни разу его не видел и даже не знаю его имени. А не он ли ездил к Пономарцам за Алиной? Ма­ленький, плюгавенький, с быстрыми глазами...
   Притом Макс все же проговорился -- "нас тут трое решительных парней". Кто третий? Тоже загадка.
   Деньги я, конечно, приготовлю. Пока буду их переда­вать, попробую раскрутить курьера. Возможно, тот что-то знает... А дальше -- действовать по обстоятельствам.
   Интересно, где они прячут Алину? Образ легкомыслен­ной красотки снова предстал передо мной. А что? Если я самолично вырву ее из лап этих ублюдков, то, пожалуй, она снова увидит во мне сказочного принца, все­могущего покровителя и снова отдаст мне свое сердце. Мне до безумия захотелось зажечь любовный огонь в ее глазах. Что ж, нет худа без добра. Макс, сам того не ведая, предо­ставил мне отличный шанс. Но сыграть надо ювелирно. И сыграть должен я сам.
  
  
   ПРОСТРЕЛЕННОЕ ВЕДРО
   На следующий день я долго гонял на "Волге" по городу -- по самым пустынным и просматриваемым улицам. Затем часа полтора толкался в ЦУМе с его обилием зеркал. Но слежки так и не заметил.
   С наступлением сумерек я не отходил от телефона. Обещанный звонок не заставил себя ждать.
   Макс, как всегда, был исключительно вежлив.
   - Что, паскуда, приготовил денежки?
  -- Давай-ка я еще раз послушаю твой вопрос?
  -- Приготовил то, о чем тебя просили? -- неохотно повторил он.
  -- Так-то лучше. Приготовил.
  -- В чем они у тебя?
  -- В "дипломате".
  -- Смотри, если не будет хватать хотя бы рубля...
  -- Специально для тебя добавлю еще на валерьянку.
   Макс хмыкнул:
   - Ладно. Слушай внимательно. Сиди у телефона. Тебе позвонят еще раз. В какое время -- не знаю. Разговора не будет. Просто звонок. После него ты сразу садишься в
свою "волжанку" и жмешь к железнодорожному путепро­воду на кольцевой бетонке. Справа тянется территория комбината стройматериалов. Сворачивай и езжай вдоль
насыпи. Увидишь штабель плит. Ставь "дипломат" рядом и уматывай подобру-поздорову. Да смотри -- приведешь хвост -- за твою жизнь и ломаного гроша никто не даст.
   И тут я повел свою игру.
  -- А почем я знаю, что не получу пулю в спину? Какие ты можешь дать гарантии?
  -- Мое честное слово, -- издевательски заявил он.
  -- Железная гарантия!
  -- Другой не заслужил. Надо было меньше выпендри­ваться. Слишком подлая у тебя натура.
   Забавно, как он отозвался о моей натуре, не правда ли?
   -- Хорошо, а как с Алиной?
   -- Будут деньги, будет и девка!
Тут я запустил особо коварный шар.
   -- Деваться некуда, я вынужден принять ваши усло­вия. Вы приперли меня к стенке. Но после этого вы ос­тавите меня в покое? Не будете требовать еще?
   Он засопел как простуженный бык. Только сейчас до него дошло, что они продешевили, что из меня, человека, так легко, без препирательств, согласившегося на их усло­вия, можно вытянуть куда больше.
   Я наслаждался его молчанием.
   -- Успокойся, нам не надо лишнего, -- выдохнул он, наконец. -- Наш девиз: живи сам и давай жить другим. Мы не разбойники. Мы нормальные деловые люди. Но помни, гипнотизер: хвост -- твоя смерть. Жди звонка. -- Этой лаконичной фразой Макс завершил разговор.
   Что ж! Буду ждать.
   Закинув ногу на ногу, я блаженно закурил.
   Нетрудно представить, какая жаркая словесная баталия разгорится сейчас среди шантажистов. Крупный выкуп ими, разумеется, назначен наугад, и даже подразумевалась готовность скостить эту сумму, взмолись я о том. А я возьми да и согласись. Вот тут-то их мозговые извилины и зачесались. Они должны прийти к выводу, что я -- та самая курица, что несет золотые яйца. Зачем же ее резать? Теперь можно быть уверенным, что меня не навернут железякой по затылку. А видимо, нечто подобное и замышлялось поначалу.
   Я неплохо знал то место, куда меня завлекали. На комбинате промстройматериалов наша группа проходила производственную практику после первого курса.
   Предприятие располагалось на пригорке, ограниченном с одной стороны кольцевой дорогой, с другой -- желез­ной, а с задворков -- городской свалкой. Территория ком­бината была тесновата, и зачастую готовую продукцию -- плиты, блоки, панели, столбы, арки, консоли -- склады­вали за оградой -- вдоль железной дороги. Днем здесь все кипело -- пылили грузовики, надрывались краны, грохотали составы... Но ночью трудно было найти более глухое и зловещее место. Поблизости -- ни жилья, ни иных производств. Немногочисленная охрана коротала дежурства за семью замками в сторожке с узкими, как бойницы, окош­ками.
   Идеальный уголок, чтобы инсценировать несчастный случай или самоубийство, подложив труп под ближайший товарняк.
   Я приготовил блокиратор. Замечательная штука! Очень удобно, что он походит на электрический фонарик. Это не вызовет подозрений, особенно ночью.
   * * *
  
   Звонок раздался в половине второго ночи. Я сорвал трубку. Молчание. Затем отбой, короткие гудки. Ну, пора!
   Через двадцать минут я подъехал к путепроводу, свер­нул направо и по извилистой, разбитой дороге поднялся на пригорок. Вот и плиты, освещенные прожекторами, установленными на высоких мачтах внутри комбината. Ти­шина, лишь издали, со стороны свалки, доносится соба­чий вой. Впрочем, поговаривают, что там есть и постоян­ные обитатели -- несчастные бомжи. Не использует ли Макс и К0 одного из них в качестве курьера?
   Никого. Но ведь кто-то должен прийти за "дипломатом"!
   Я бродил по закоулкам, куда в эту пору не рискнул бы ступить ни один нормальный человек, и посылал мыс­ленный сигнал:
   "Выйди из укрытия! Подойди ко мне!"
   Никого.
   Мошенники оказались хитрее.
   Я поставил "дипломат" на условленное место и вер­нулся к машине. Покидал я этот пустынный уголок с не­малым облегчением. Береженого Бог бережет.
   Разумеется, я и в мыслях не держал, что в обмен на "дипломат" мне немедленно предложат Алину в празднич­ной упаковке. Даже пересчитав деньги, они ее не отпустят. Аппетит приходит во время еды.
   Что ж, тем лучше. Спасти женщину, внеся за нее вы­куп, -- поступок по-своему благородный, вполне достой­ный ее признательности. Но предстать перед ней в роли отважного рыцаря с возгласом: "Мадам, вы свободны!" -- разве не романтичнее? Я добьюсь, чтобы Алина снова по­любила меня!
   Вернувшись домой, я устроился у телефона, в полной уверенности, что вскоре Макс напомнит о себе.
   И точно. Под утро раздался звонок.
   - Гипнотизер? "Дипломат" получили. Нормально. - Голос у него был умиротворенный.
  -- Вы обещали вернуть Алину.
  -- Обещали... Сначала надо кое-что проверить. Вдруг твои бумажки меченые?
  -- Не мели ерунды!
   --- Я дело говорю. Проверим. Если нормально, полу­чишь свою красотку. Может быть...
  -- Что значит -- "может быть"?
  -- Завтра жди звонка. Покедова, гипнотизер!
   Итак, первый тайм остался за моими противниками.
   Что же делать? Как вычислить их логово?
   Я перебирал варианты -- один нелепее другого, пока совершенно случайно не вспомнил о персональном водителе Кителя. Наверняка, он в курсе дел, даром, что ли, возил его столько лет.
   Мысль была гениальной. Странно даже, что она не пришла мне в голову раньше. Я живо припомнил улыбчивого, несколько инфантильного водителя в кожаной куртке. Вспомнилось даже, что Китель называл его Нечитайло, а Макс, напротив, - Читарем. Стоило где-нибудь остановиться, как Нечитайло-Читарь немедленно брал в руки газету и читал всё подряд - от передовицы до спортивной хроники. Вот какая ерунда застряла в памяти!
   Подумал я и о том, что Нечитайле меня не узнать, ведь Мамалыгин облучил его вместе с Алиной блокиратором.
   * * *
  
   Мне повезло. Молочная "Волга" стояла перед конторой базы. За рулем, уткнувшись в газету сидел он - Нечитайло-Читарь в своей потертой кожаной куртке, несмотря на жаркий день.
   Я послал ему мысленный приказ воспылать ко мне безграничной симпатией.
   Он тут же отложил газету и распахнул передо мной заднюю дверцу.
  -- Как новый хозяин? -- спросил я, усаживаясь по­удобнее.
  -- Э-э, -- кисло скривился Нечитайло. -- Слабак! До Кителя ему далеко.
  -- Да, -- согласился я. -- Китель был личностью.
  -- Человек, -- уважительно изрек Нечитайло.
  -- Сам жил и другим давал жить, -- продолжал я свой панегирик.
  -- Точно! -- горячо подхватил тот.
  -- Максу, например...
  -- Макс -- свинья! -- резко отрубил Нечитайло.
  -- Вот это правильно. Кстати, за ним должок. На­до бы получить... Поможешь -- сам не останешься без навара.
  -- Э-э, получить с Макса -- дохлый номер!-- при­свистнул мой собеседник. -- Я как-то давал ему червонец взаймы, так, не поверишь, полгода выколачивал обратно.
  -- И все же попробую. Где его найти?
  -- А хрен его знает! -- пожал плечами Нечитайло. -- Давно его не видал.
  -- Может, знает тот, кому Китель доверял больше других?
  -- Саныч, что ли? -- простодушно переспросил Нечи­тайло.
  -- Он такой невысокий, лысоватый, с быстрыми гла­зами...
  -- Саныч! Кто же еще?!
  -- Саныч -- дружок Макса?
  -- Ну, Саныч -- не дружок. Саныч сам себе голова.
  -- Он работает на нового хозяина?
  -- Новый хозяин -- мелкая рыбешка. Чего с ним ра­ботать?
  -- Отвезешь меня к Санычу?
  -- Раз плюнуть. Только куда везти: на квартиру или на Лесную Дачу?
  -- Давай на Лесную Дачу. -- Я целиком положился на интуицию.
  -- Мне-то что. Поехали... Только не такой Макс че­ловек, чтобы расстаться с денежками. Прижимистый, гад! Китель еще держал его в кулаке. А сейчас, думаю, Макс
совсем скурвился.
   В этот момент на крыльцо вышел пузатый господин в роговых очках и уверенной походкой двинулся к нам. Новый хозяин, понял я. Заметив, что водитель в машине не один, он скорчил недовольную гримасу:
   - Нечитайло, ко мне!
   - Поехали! - жестко приказал я.
   "Волга" рванулась с места под самым носом у пузатого господина, обдав того клубами пыли. Он разинул рот, да так и застыл.
   Когда машина выехала на шоссе, я снял воздействие. Надо поберечь силы.
   По инерции Нечитайло послушно гнал вперед пару минут. Но вот он оглянулся на меня разок-другой...
   -Эй! - в его голосе было безмерное удивление. - Кто вы такой?
   - Ну , как же? - я ответил ему кристально чистым взором. - Лучший друг твоего хозяина.
   - Да? А куда мы едем?
   - На Лесную Дачу.
   - Хозяин велел?
   - Конечно!
   Нечитайло запустил левую ладонь в шевелюру и некоторое время упорно ерошил ее.
   - Когда он это говорил?
   Я рассмеялся:
   - Дружище Нечитайло! Обалдел ты, что ли?!
   Он умолк, но вид у него оставался ошарашенным.
   Попетляв по городу, "Волга" вырвалась на Восточное шоссе. На тринадцатом километре Нечитайло свернул на грунтовую дорогу, ведущую вглубь леса.
   Вот оно что! Мы едем в то самое логово, где Китель держал меня в заточении. Лесная Дача - надо запомнить эту местность.
   За окошком мелькали замшелые сосновые стволы, буйные заросли шиповника и дикой малины. Ни одной встречной машины. Да и грибников не видать, хотя сезон в разгаре. Настоящая глухомань.
   Лес расступился. Показался высокий покосившийся забор, разобранные тракторы, полуразрушенный кирпичный барак с заколоченными окнами. Ну, здравствуй, Лесная Дача!
   Я собрал волю в кулак.
   -- Когда-то здесь был тарный заводик нашей базы, -- доверительно объяснил Нечитайло. -- Потом открыли новый цех, в городе, а этот
вроде как ликвидировали. Здесь уже лет десять никто не работает. Хозяин для отвода глаз держал старую тех­нику, а вообще-то тут он любил расслабляться. Подальше
от посторонних. Мне как: подождать вас? Или остане­тесь?
   Машина въехала в открытые ворота.
   Из-за угла барака вышел сердитый паренек с хорошо развитыми плечами. Он энергично жевал резинку. Пид­жак у него подозрительно оттопыривался.
  -- Это Саныч? -- на всякий случай спросил я.
Нечитайло даже хохотнул:
  -- Что вы! Это Харитоша. Так, шестерка...
Харитон приблизился, держа руку под полой пиджака и продолжая методично жевать.
  -- А-а, Читарь... Каким ветром занесло? Кого при­вез? -- Он в упор разглядывал меня.
  -- Своего, -- бросил тот.
   -- Что значит -- своего? Ты-то давно вышел из игры.
Пора было действовать. Я дал Харитоше мысленную установку. Тот сразу подобрел, открыл дверцу и разва­лился на заднем сиденье.
   -- Уф! -- выдохнул он. -- Приятно видеть хороших людей.
   -- Что у тебя за поясом? -- спросил я. -- Дай-ка сюда!
Он безропотно протянул мне пистолет. Я сунул его в "бардачок" и приступил к расспросам:
  -- Кто еще в доме?
  -- Макс. Он дурь нюхает и магнитофон гоняет, а я -- сторожи!
  -- А кого сторожить-то?
  -- Девчонку, дьявол ее побери! Не дай Бог сбежит, Саныч нам головы поотрывает.
  -- А где он сам, Саныч?
  -- Поехал в город. Говорит: а вдруг денежки меченые? Хочет проверить через одного фраера. Если того заметут, значит, дело нечисто.
  -- Давно он уехал?
   -- С утра. Скоро уж должен вернуться.
Надо было спешить. Я имел дело с решительными людь­ми, которые ни перед чем не остановятся. Я кивнул в сторону барака:
   -- Пошли.
   Он пожал плечами и покорно выбрался наружу. У порога я приказал:
  -- Стой здесь. И не двигайся с места, что бы там ни случилось. Понял?
  -- Так точно! -- Он вытянулся в струнку.
   Я вошел внутрь. В "предбаннике" царил полумрак, стоял удушливый, гнилой запах. Я открыл вторую дверь и оказался в знакомом коридоре. Еще недавно сверкающий чистотой, он был завален мусором. Вот что значит дом без хозяина! Одна из дверей была приоткрыта, через щель доносилась громкая ритмичная музыка.
   Я осторожно подошел ближе. Та самая комната, в ко­торой мы с Алиной провели чудесную ночь... Алина! Я спасу тебя! Через несколько минут ты будешь со мной, и в твоем сердце проснется былое чувство ко мне.
   Крепко сжимая блокиратор, я рывком распахнул дверь.
   Макс сидел, развалясь, на кожаном диване и, закинув ногу на ногу, покачивался в такт оглушительным аккордам. Разумеется, он не мог ожидать моего появления, но столь велика была его ненависть ко мне, так прочно я вошел в его мысли и чувства, что ему хватило ровно одной секунды, чтобы оценить ситуацию. Как пантера метнулся он к столу, на котором лежал пистолет с глушителем. Допусти я ни­чтожное промедление, он вышел бы победителем. Но и я неплохо подготовился к встрече.
   -- Назад, Макс! Сядь! Успокойся!
   Он повиновался, рыча как затравленный зверь.
   -- А теперь ляг! -- продолжал я. -- Закрой глаза! Ты хочешь спать! Ты устал, Макс! Сейчас ты уснешь, и тебе приснится, как славно было бы прокутить те денежки,
которых вашей шайке уж не видать.
   Через несколько секунд он захрапел.
   У меня возникло сильнейшее желание огреть его блоки­ратором по башке, но я сдержался и лишь облучил спящего негодяя. Основательно. Может, даже больше, чем следова­ло. Намного больше. Но мне так хотелось, чтобы он забыл обо мне все подчистую. Чтобы на тех самых дверцах его дремучего подсознания, о которых толковал Мамалыгин, оказался огромный заржавленный замок, а ключ потерялся бы на­всегда.
   Харитоша исправно нес караульную службу.
  -- Где девушка?
  -- В подвале.
  -- Ключ у тебя?
  -- Там засов.
  -- Открывай!
   Мы подошли к бункеру.
   Он отбросил тяжелую железяку.
   Из темноты пахнуло плесенью. Мерзавцы, в каких условиях они содержат ее! А ведь получили обещанный выкуп...
   -- Приведи ее сюда. Только нежно.
   Мое воображение нарисовало эффектную картину. По­является Алина в сопровождении громилы. Я отсылаю его назад, облучив блокиратором, закладываю дверь засовом и объявляю Алине, что она свободна. Потом везу ее в Жердяевку, она приводит себя в порядок, и мы закатываем пир горой! Она моя!
   Снизу послышался сдавленный крик, зазвенели и по­катились какие-то банки. Ну и грубиян этот Харитоша!
   Ну вот, кажется, поднимаются.
   Я сосредоточил биополе на Харитоне, приказав ему остановиться на верхней ступеньке.
   И в этот момент из затхлой темноты выскочила Алина. Растрепанные волосы, плотно сжатые губы и пылающие глаза делали ее похожей на фурию. В руках она держала здоровенное полено.
   Не успел я опомниться, как она обрушила его на меня с диким воплем:
   - Получи и ты, чудило гороховое! Так вот почему ты подсел к нам в "Волнушке"!
   Уклонился я недостаточно резво.
   Пока приходил в себя, Алина успела выбежать из ворот и броситься в лес.
   -- Стой! -- приказал я ей, но было поздно. На таком расстоянии биополе не действовало.
   Да что же это за чертовщина такая?! Роль благородного из­бавителя оказалась бездарно проваленной. Я даже не пони­мал, как это случилось, в чем моя ошибка. Стопроцентный успех обернулся нелепым поражением. Очевидно, Алина вообразила, что именно я -- главарь шайки, которая похитила ее и заключила в этот зловонный подвал. Никакие объяснения уже не помогут. Все, что мне остается, это снова стереть
   память Алины обо мне и заново, уже в третий раз, добиваться ее благосклонности.
   Раздосадованный нелепым поворотом событий, я спус­тился в знакомый подвал, который сейчас более напоминал выгребную яму. И она провела две ночи?!
   Харитоша сидел на полу, постанывая и держась за голову. Я приказал ему крепко спать, тем более что в его положении сон -- лучшее лекарство. Он тут же захрапел, а я обработал его блокиратором.
   Ладно, нет худа без добра. Алину я позорно упустил, зато банде, кажется, конец. Макс для меня уже не опасен. Остается загадочный Саныч. Что ж, дождусь... Мне есть о чем его расспросить, да и деньги не мешает вернуть. А уж после пущу в ход блокиратор.
   Я поднялся наверх. Голубое небо, тишина, смолистые сосны, в высокой траве стрекочут кузнечики. Идиллия!
   Нечитайло высунул голову в окошко:
  -- Долго еще? Хозяин осерчает.
  -- Не волнуйся, друг. Скоро поедем.
   Заметив в глубине двора колодец, я решил напиться -- меня давно уже мучила жажда.
   Вытянув наверх ведро с водой, я наклонился над ним. Вода была студеной и удивительно вкусной.
   И тут что-то произошло.
   Напротив ворот резко скрипнули тормоза.
   Я увидел зеленый "Москвич", окутанный облачком пыли. Услышать его приближение помешало звяканье колодезной цепи и скрип ворота. Роковая случайность.
   Из окошка "Москвича" высунулась рука в перчатке, держащая пистолет. Щелкнул выстрел. Второй щелчок, и ведро в моих руках дернулось, из возникших дырок брыз­нули струйки.
   Я ничком бросился на землю, хоронясь за бетонными кольцами колодца. Раздалось еще два выстрела, затем мо­тор взревел, и "Москвич" умчался.
   Все произошло так стремительно, что я ничего не мог исправить. Да и расстояние от колодца до ворот превышало мои возможности. Саныч -- а это мог быть только он -- благополучно улизнул. Ноль два. В пользу соперника. Я проклинал собственную беспечность. Упущен вернейший шанс нейтрализовать "железного" врага. Впрочем, еще не все потеряно. В погоню!
   Нечитайло сидел, неестественно запрокинув голову. Кровь тоненькой струйкой стекала на актуальную передо­вицу. Пуля угодила ему в левый висок.
   В горячке я совсем уж собрался вытащить беднягу Нечитайлу из машины и устремиться в погоню за Санычем, но тут увидел, что один из баллонов прострелен. Саныч все предусмотрел. Он и вправду -- голова.
   Успокойся, приказал я себе. Поразмысли хорошенько и найди наилучшее решение.
   Итак, что мы имеем? Один труп, служебную "Волгу" с пулевыми пробоинами и двух спящих бандитов, которые прежде были связаны с убитым...
   Кто-нибудь видел меня рядом с Нечитайло? Новый завбазой... Нет, его негодующий взор был устремлен на водителя.
   Алина!
   План сложился быстро. Оставалось -- действовать.
   Тело Нечитайло я затащил за колодец, рядом поставил пробитое пулями ведро. Затем заменил колесо, после чего смоченным платком тщательно протер все поверхности, где мог оставить отпечатки своих пальцев.
   На "Волге" я доехал до первой телефонной будки и набрал ноль два.
   -- Алло! Милиция? Записывайте. Убийство на Лесной Даче, бывшем тарном заводе. Если поторопитесь, можете взять подозреваемых горяченькими. Некие Макс и Харитон. Главарь по прозвищу Саныч, которого они хорошо знают, бежал. Кто говорит? Свидетель обвинения. Успехов вам!
   Теперь Максу с Харитошей не выкрутиться. Через них обязательно выйдут на Саныча. Вот и конец банде!
   А все ниточки, ведущие ко мне, оборваны.
   Остается Алина.
   Второй вариант романа с ней не заладился. Что ж, начнем с чистого листа. Мне, литератору, не привыкать переписывать начало произведения. Надеюсь, на этот раз выйдет удачнее. А если что не так, воспользуюсь биополем. Она полюбит меня. Пылко и горячо. Да, начнем сначала. Но прежде -- уничтожим старые черновики.
  
  
   АЛИНА ТРЕТЬЯ
   Вечером, как и ожидалось, я обнаружил Алину в "Волне". На сей раз она веселилась в компании азиат­ских торговцев. Хохотала, кокетничала, строила глазки. Как будто и не было заточения в мрачном подвале. Вот, дрянь!
   Ярость душила меня. Кого она предпочла мне!
   Я осторожно приблизился к ее столику, стараясь дер­жаться за колонной. Затем мысленно приказал ей выйти в холл. Она вспорхнула, поигрывая аппетитными ягодицами.
   Я еще раз окинул взглядом ее ладную фигуру, словно прощаясь с ней, нынешней, и решительно направил на ее затылок блокиратор.
   Вот Алина обернулась. Ее взгляд с этакой порочной ленцой равнодушно скользнул по мне, она вскинула го­лову и своей дразнящей походкой прошествовала мимо.
   Алина Третья.
   Ну ничего! Отгуляй сегодня, потешься!
   А завтра, милая, мы начнем сначала. Но, клянусь, отныне наши отношения будут развиваться исключительно по моему сценарию!
   * * *
   С раннего утра город наполнился самыми невероятны­ми слухами о происшествии на Лесной Даче. Рассказы­вали всякие небылицы. То о сбежавшей из тюрьмы банде, то о заезжих убийцах, проигравших кому-то в карты дю­жину горожан.
   "Вечерка" сообщила, что арестованы двое подозре­ваемых, фамилии которых в интересах следствия до по­ры не подлежат разглашению. Но я-то понял, о ком речь!
   Если Саныч еще не удрал, то теперь сделает это не­пременно. Он убедился, каково шутить со мной.
   Во второй половине дня я заглянул в "Волну" и за­казал, не поскупившись на расходы, отдельный столик на вечер. Затем разыскал Вовчика, того самого официанта, который когда-то познакомил меня с Алиной. Прежде чем подойти к нему, я облучил этого живчика блокиратором, дабы избежать идиотских вопросов с его стороны. Пусть все будет как в первый раз.
   -- Вован, привет! Алина еще в твоей обойме?
   Он оценивающе посмотрел на меня и надолго заду­мался.
   Я сунул ему пару крупных купюр.
   Он сразу же расслабился и доверительно шепнул:
  -- Есть кое-кто посвежее. Линдочка. Высший класс!
  -- Мне нужна Алина.
  -- Сделаем! Можете не сомневаться!
  -- Смотри же!
   Ни на одно свидание я не собирался с такой тщатель­ностью. Зашел в парикмахерскую. Отутюжил светлый лет­ний костюм и сорочку, начистил туфли, долго выбирал галстук...
   Минуты тянулись еле-еле.
   В "Волне" я появился в половине седьмого, проследил за сервировкой стола. Мне не понравились цветы, и я велел их заменить.
   Непривычный трепет охватил мою душу.
   Наконец, я увидел ее. Она вошла в зал, огляделась и уверенной походкой направилась к моему столику. Сегод­ня на ней была короткая черная юбка и смелая, но про­стенькая кофточка. Выглядела она как старшеклассница перед выпускным балом.
   -- Простите, у вас не занято?
Я поднялся:
   -- Буду счастлив разделить ужин с такой очарователь­ной дамой.
   Показавшийся у эстрады Вовчик подмигнул мне. Я ответил ему легким кивком: все в порядке.
   Но так ли это? Я чувствовал странную скованность, меня одолевало давно забытое косноязычие. Я не сводил с Алины глаз, зная, то сегодня ее тело будет принадлежать мне. Но этого было уже мало. Меня охватило безумное желание покорить ее душу...
  
  
   СЕМЬ ЛЕТ
   Следующие семь лет прошли относительно спокойно. Ничто не предвещало страшной развязки.
   (Как я ни тороплюсь, мне все же придется в нескольких абзацах обрисовать события этого периода.)
   Если говорить о внешней стороне моей жизни, то она вроде бы представляется спаянной цепью удач и дости­жений.
   Я получил диплом, закончив филфак университета.
   Вышло две мои очерковые книжки, ряд рассказов и статей в журналах и альманахах, после чего меня без особых мытарств (при закулисной поддержке Мамалыгина) приняли в Союз писателей, где я стал, кажется, самым молодым членом городской организации за всю историю ее существования. Получив литературные "корочки", я стал вести образ жизни свободного художника - предел мечтаний многих и многих в те "застойные" времена.
   Литературная стезя помогла мне обрести НАСТОЯЩЕГО друга.
   Наконец, я стал семейным человеком. Да-да, после той встречи в ресторане я предложил Алине выйти за меня замуж, и она охотно согласилась.
   Неплохой букет?
   Но не было мне покоя.
   Почему?
   Начну с Алины.
   Я и сам поразился, когда понял, как дорога мне эта женщина. Ради нее я был готов на все. Я не уставал повторять ей все ласковые слова, какие только существуют в русском языке. Я носил ее на руках. Я осыпал ее по­дарками и цветами, купил на ее имя дом в престижном районе, "Жигули" последней модели, выполнял малейшие ее капризы.
   Увы! Я так и не добился того, чтобы она смотрела на меня влюбленными глазами. В ее бесстыжих синих зрачках читались равнодушие, насмешка, неприязнь, раздражение, вызов, дерзость, иногда -- подобие нежности, -- все что угодно, но только не любовь.
   Та, первая, Алина исчезла без следа, вторая была бракованным клоном, а из третьей я так и не сумел вылепить желанной модели. Пигмалион из меня получился неважный.
   Поначалу, правда, казалось, что мои тайные надежды сбудутся и Алина ответит мне взаимностью. Но прошло совсем немного времени, и я убедился, какое это лживое и неблагодарное существо, насколько глубоко порок про­ник в ее душу. Она была готова спариваться с кем угодно, всегда и везде, в том числе и на нашем семейном ложе. Незаметно я уподобился расхожему персонажу популяр­ных анекдотов об обманутых мужьях. Я думал, что такое может произойти с кем угодно, но только не со мной. Уж я-то не дам наставить себе рога!
   Святая простота! Я был обманут самым пошлым обра­зом.
   Да, это было кино. После того как в первый раз я уличил ее в измене, последовала бурная сцена, разрыв.
   Но я вытерпел всего неделю. Я не мог без нее. Я простил все, находя тысячи причин для ее оправдания.
   Алина приняла меня с распростертыми объятиями. Ка­залось, мир восстановлен.
   Какой там! Стоило мне отлучиться в Жердяевку, как все повторилось. Ссоры и примирения мелькали с калейдо­скопической быстротой. Иногда я умышленно исчезал из города на три-четыре дня. Пусть насытится, похотливая тварь, если не может иначе. Должна же когда-нибудь иссякнуть ее эротическая энергия!
   Но она, похоже, была неисчерпаема.
   Я пытался избавиться от любовного дурмана и найти забвение в объятьях других женщин. Не помогало. Меня неудержимо тянуло к Алине. Не было ни счастья, ни покоя. Не было и надежды. Не она, а я оказался в ловушке необузданной страсти.
   Возможно, я нашел бы в себе силы порвать с ней, если бы не воспоминания о тех двух ночах, которые мы провели в период нашего ПЕРВОГО знакомства. Я знал, что в ее душе есть и нежность, и ласка, и сострадание, но пути в тот заповедник были для меня заказаны. Это-то меня и мучило больше всего.
   Стоит упомянуть, что Алина была одержима еще одной страстью -- к мелкому воровству. Я выдавал ей любые суммы по первому же требованию, но стоило оставить на видном месте даже рубль, как тот немедленно исчезал, причем Алина беззастенчиво отрицала свою причастность к пропаже, хотя несколько раз я ловил ее с поличным.
   Мания -- иначе не скажешь. Но не врожденная, а на­работанная.
   Так протекала моя семейная жизнь. Семь лет, а? Впро­чем, довольно об Алине.
   Теперь о человеке, который стал самым близким моим другом. Это был молодой ученый Федор Пабышев - действительно неординарная личность. Память о нем - моя вечная незатихающая боль...
   О Федоре я должен рассказать чуть подробнее, тем более что именно он повлиял на окончательный выбор моей литературной специализации.
   Всё началось с редакции одного из двух местных журналов - "Молодая смена", где с подачи Мамалыгина я начал печататься.
   Обхаживания, угощения, легкий поток "психо", и вскоре я стал своим человеком в редакции. Меня здесь привечали и даже как-то раз дали модный в те времена социальный заказ.
   - Вадька, нужен хороший очерк! - сказал мне редактор, которого дважды в неделю я поил в Жердяевке до положения риз. - Прозу и стихи в редакцию несут чемоданами! Башка пухнет читать всю эту графоманию! А вот очерки не пишут! Брезгуют! Все ведь - гении! Даю тебе отличную тему. В Институте сплавов недавно создана лаборатория по проблемам порошковой металлургии. Работают в ней в основном молодые ребята. На голом энтузиазме. Напиши страниц пятнадцать-двадцать. Сразу поставим в номер!
   Что ж, от такого предложения грех было отказаться.
   Не откладывая дела в долгий ящик, я отправился в Институт сплавов.
   Руководителем лаборатории оказался молодой человек года на три старше меня - худощавый, чернобровый, так и брызжущий энергией. Звали его Федор Пабышев. Своей увлеченностью он невольно вызвал в моей памяти образ Виталия и Олега, моих когдатошних институтских кумиров.
   Выслушав меня, он весело вскинул лобастую голову с копной черных, артистически взъерошенных волос:
   - Идея заманчивая! Но... Вы что-нибудь знаете о порошковой металлургии?
   - Нет, - честно признался я. - Но я два года учился в техническом вузе, так что, надеюсь, разобраться смогу.
   - Попробуйте. Популяризировать идею нужно. Тем более что порошковая металлургия - такое же древнее творение человечества, как и египетские пирамиды...
   В течение двух часов он рассказывал мне о возможностях этого метода в ракетостроении, авиации, автомобильной промышленности, о том, что металлический порошок легко сплавляется с размельченной керамикой, пластмассой и стеклом, рождая сказочные комбинации и открывая необозримые перспективы. Дешево, выгодно, экологично! Безотходное производство!
   Словом, именно порошковая металлургия, а не какие-то там утопии - светлое будущее человечества.
   Поведал он и о том, что финансируется лаборатория крайне скудно, отношение к ней со стороны академического руководства снисходительное, как к некой забаве. Он не жаловался. В его голосе звучал веселый задор, желание вытянуть дело, одолев все преграды.
   Расстались мы, проникнувшись взаимной симпатией (без малейшего психовмешательства с моей стороны).
   Чтобы не ударить лицом в грязь, я отправился на следующий день в библиотеку, набрал литературы по порошковой металлургии и в течение недели добросовестно штудировал ее, делая многочисленные выписки.
   Еще неделю я работал над очерком, затем явился к Пабышеву с готовым материалом.
   Читать он начал со скептической миной, которая быстро разгладилась.
   - Недурно! Не знаю, как с литературной точки зрения, но проблему вы ухватили за жабры.
   Редактор выполнил обещание, и через месяц я держал в руках журнал со своей статьей.
   Публикация вызвала положительный отклик в городских и областных верхах. Грех было не отметить этот успех. Фекла Матвеевна налепила пельменей, напекла пирогов, на которые я пригласил редактора журнала и героя моего очерка.
   Симпатия, возникшая еще при первой встрече, быстро переросла в дружбу.
   Федор был колючим, ершистым человеком. Он не признавал никаких авторитетов. Не из зависти или зловредности. Из желания докопаться до сути. Из убежденности в том, что абсолютной истины не существует, что всё надо снова и снова подвергать сомнению.
   Федор будоражил меня.
   С его легкой руки я обратился к другим невостребованным научным идеям; написал еще несколько очерков, часть которых дала "Молодая смена", часть - городские газеты. Постепенно публикаций набралось на книжечку.
   Через год таковая вышла (сто восемь страниц).
   Еще через пару лет поспела вторая. Тоже очерковая. Тоже о перспективах науки. Кроме того, в "Молодой смене" вышли два моих ранних рассказа об Аристархе Парамонове - "Укрощение таранозавра" и "Большие Королевские гонки". Еще один рассказ, как и обещал Мамалыгин, вышел в альманахе фантастики в Москве. Словом, я сделался маститым литератором.
   Благодаря закулисным хлопотам неустанного Мамалыгина, меня приняли в Союз писателей. Я стал похаживать на собрания, выступал на обсуждениях и в дискуссиях, примелькался и вскоре был избран в совет по работе с молодыми авторами. Теперь уже не меня учили - я сам учил писать.
   Моё обращение к жанру научной документалистики было продиктовано, наверное, еще и тем обстоятельством, что совершенно оборвалась моя связь с Би-Аром.
   Первое время я добросовестно отзванивался Мамалыгину раз в месяц, приходил к нему с поздравлениями перед каждым праздником, да и в Союзе писателей мы встречались периодически. Я неизменно задавал ему один и тот же вопрос:
   - Аркадий Андреевич, я сделал всё, чего от меня требовали. Когда же Иван Иванович поручит мне настоящее дело? Или это сделаете вы?
   Мамалыгин долгое время под разными предлогами уходил от ответа, но однажды сообщил мне следующее:
   - Вадим, не всё так просто. На Би-Аре нежданно разгорелась острая дискуссия. Страсти кипят до сих пор. Определенная часть общества считает, что Би-Ар не имеет морального права заниматься поисками тех самых потомков, о которых говорил Иван Иванович. Дескать, это будет явным вмешательством в жизнь другой планеты, что может вызвать далеко идущие последствия. Существует, однако, и другая точка зрения. Но когда биарцы придут к концессусу и придут ли вообще - бог весть! Надо ждать... - и он добавил совсем уж печально: - У богатых свои причуды, Вадим... Эх, нам бы их заботы!..
   Как тут было не согласиться с моим наставником?!
   Что-то неладное происходило с некоторых пор на просторах отечества.
   За неполных три года ушли в мир иной один за другим трое генсеков - верховных вождей.
   К власти пришел новый - моложавый - генсек, с которым поначалу связывались огромные надежды ("Наконец-то мы докажем всему миру, что и в нашей стране можно жить достойно, богато и счастливо!")
   Но довольно скоро стало ясно, что сказка не складывается.
   Своим чуть ли не первым указом новый вождь ввел ограничения на продажу алкоголя. Дело, вроде бы, благое - ведь страна спивалась.
   Спиртное начали продавать с двух часов дня и только в нескольких магазинах города. Уже к полудню перед каждым из них собиралась огромная толпа. Едва распахивали двери, как всякое подобие очереди ломалось начисто. Начинался штурм, Лезли по головам. Крики, божба, мат-перемат...
   Дабы навести хоть какой-то порядок, в очередях, растягивающихся на целые кварталы, власти задействовали милицию. ( Гулял анекдот: кондуктор в автобусе объявляет - "Остановка - конец очереди, следующая - середина очереди, затем - начало очереди...")
   Вскоре в наш тихий и спокойный доселе город нагрянули орды цыган и среднеазиатских дельцов. Они быстро наладили подпольный рынок продажи алкоголя. Существовали такие уголки, где бутылку водки можно было купить в любой час дня и ночи. По двойному тарифу, разумеется. Весь город знал об этом. Через какое-то время интересы цыган и азиатов столкнулись. Начались крутые разборки. На улицах города загремели выстрелы.
   И еще: те и другие начали приучать наших к наркотикам. Теперь обкуренных придурков можно было встретить на каждом перекрестке.
   С космической скоростью пустели магазинные полки.
   Когда в центральный гастроном привозили тощую баранину или "докторскую" колбасу, здесь тоже выстраивалась огромная толпа, состоящая в основном из женщин и стариков. В очередях - винных и колбасных - медленно копилась какая-то необратимая сатанинская энергия. Что-то назревало: тяжелое, мрачное, разрушительное. Я чувствовал это своей обостренной психикой.
   В этот период наша связь с Мамалыгина стала чисто символической. Порой я полгода не напоминал о себе, а он даже не упрекал меня за молчание.
   Вообще, в последнее время Мамалыгин сильно сдал: постарел, осунулся, замкнулся. Что-то терзало его изнутри. Но откровенность не входила в число его качеств. Лишь однажды, провожая меня, он вздохнул: "Помяни моё слово, Вадим, эти ренегаты развалят всё!"
   Тогда я его не понял.
   Но меня не покидало какое-то странное ощущение: события на улицах нашего города имеют некую таинственную связь с тем, что происходит на Би-Аре.
   * * *
   Чуть выше я бегло описал винные и колбасные очереди. Разумеется, сам я не стоял в них ни разу. В городе ведь имелись и всевозможные деликатесы. Связи и деньги открывали к ним доступ. Я, как и раньше, ни в чем себе не отказывал. Да и Алина не голодала (несмотря на осиную талию, она могла слопать за раз поросенка). Правда, теперь приходилось платить за всё вдвое, но я принимал это как должное.
   Но вот однажды, явившись в сберкассу, чтобы снять очередную сумму, я услыхал от нахмуренной контролерши:
   - Денег на вашем счете нет!
   - Вы ошибаетесь! - возмутился я. - Проверьте еще раз!
   - Нету денег! - злорадно повторила она. - Отойдите от окошка, вы мешаете работать!
   Вот беда!
   Я бросился к Мамалыгину.
   Он как-то отстраненно изучил записи в моей сберкнижке, затем сказал:
   - Всё правильно. Я же предупреждал тебя, Вадим: живи на проценты, не трать основной капитал. А ты швырял деньги направо и налево. Никто тебя не обворовывал, ты просто израсходовал всю сумму.
   - Но что же мне теперь делать? - вырвалось у меня. - Может, вы сообщите Ивану Ивановичу?
   - Иван Иванович сейчас занят другими делами, - недовольно ответил Мамалыгин. - Ему не до нас.
   - Вот тебе, бабушка, и юрьев день! Как же я буду жить?
   Действительно, а как? Моих гонораров хватило бы только на бензин и сигареты. Но даже если я пойду на службу, то существовать на среднюю зарплату всё равно не смогу. А еще у меня Алина. Узнав, что деньги кончились, она тут же бросит меня.
   - Кое-что я тебе займу на первое время, - сказа Мамалыгин. - Но не более того. Сам сейчас на мели. - Взгляд его сделался строгим: - Не пора ли, Вадим, тебе самому позаботиться об источниках дохода? Поди, не маленький. Вырос уже из коротких штанишек.
   - Какие источники, Аркадий Андреевич! - взмолился я. - Вы же знаете, сколько платят в наших журналах и издательствах! А сейчас и вовсе стало трудно печататься. Сплошным валом гонят эмигрантскую литературу!
   - Я не о литературе, - поморщился Мамалыгин. - Литература в наше время - хобби, увлечение сердца. А зарабатывать на жизнь надо другими способами...
   - Какими?!..
   - Ну что я буду тебя учить, Вадим? - укоризненно усмехнулся он. - У тебя есть необыкновенный дар - подчинять других своей воле. Пусть и кратковременно. Осмотрись по сторонам. Началось кооперативное движении. Разрешено всё, что не запрещено. Многие пользуются. И это только начало. За этим, несомненно, последует передел собственности. Миллиарды будут валяться под ногами... Ладно, я старик, прожил своё... Но ты-то - молодой, сильный, дерзкий, талантливый, ты-то чего спрашиваешь, как тебе выжить? Да вспомни хотя бы уроки Кителя!
   - Кителя? А если Би-Ар накажет меня за такую инициативу? Отнимет мой дар?
   - Не накажет и не отнимет. Би-Ару сейчас не до нас. Ну, всё ступай. Я жду одного человека.
   * * *
   Совет Мамалыгина требовал творческого осмысления.
   Нет, никаких моральных терзаний я не испытывал. Я просто не знал, как приступить к делу. Чисто практически. С чего начать?
   Может, посоветоваться с Федором? Лаборатория порошковой металлургии развалилась, и Федор занялся коммерцией. Весьма успешно. Через дальнего родственника он пристроился к обороту импортного спирта "Ройял". (Все ограничения на торговлю алкоголем были сняты, и целые водопады низкопробного пойла хлынули к нам из-за бугра, а также с тысяч и тысяч подпольных заводиков. Теперь выпивку можно было открыто купить в любом ларьке, в любое время. Вот только с качеством была проблема. Народ травился толпами. И вот что удивительно: несмотря на изобилие доступной выпивки, продолжали расцветать буйным цветом и наркомания и токсикомания. Будто некий джинн вырвался из бутылки.)
   Вечером я позвонил Федору домой. Ответила его мать. Федор в командировке, вернется через неделю.
   Ладно, подождем. Другого варианта у меня всё равно нет.
   Прошел день, второй, третий...
  
  
   РОКОВОЙ ВЕЧЕР
   ...Как-то раз я маялся в одиночестве в нашей город­ской квартире. Алина недавно уехала в свой дом, где хранился ее основной гардероб. Вечером мы собирались в театр.
   Она, моя милая, в последнее время явно начала дрей­фовать в сторону идеала. Уже дней десять у нас не было скандалов и ссор, а все ночи Алина проводила со мной,
ласкаясь и мурлыча, и даже несколько раз вполне ис­кренне назвала меня "миленький"... По вечерам она не тащила меня в кабак, не требовала устроить грандиозную пирушку для ее дружков и приятельниц, а подсаживалась ко мне, склонив голову к моему плечу. Под звуки тихой мелодичной музыки мы потягивали легкое сухое вино и улыбались друг другу. Что еще нужно для полного счас­тья? А сегодня она согласилась пойти со мной в театр -.
небывалый случай!
   Неужели она перебесилась?
   Эх, если бы не денежный вопрос...
   В дверь позвонили.
   Я набросил халат и пошел открывать.
   На лестничной площадке стоял невысокий худощавый мужчина средних лет с блестящей и смуглой, будто от­полированной лысиной, окруженной венчиком рыжеватых
   волос. Его выразительные, необыкновенно живые карие глаза смотрели с тревожным ожиданием. На тонких губах застыла виноватая улыбка. В правой руке он держал по­тертый "дипломат".
   В том, что я в упор вижу этого человека впервые, не возникало ни малейших сомнений, и все-таки в глубинах памяти за­шевелился некий смутный образ.
   -- Здравствуйте, Вадим Федорович! -- мягко произ­нес незнакомец и почтительно склонил голову.
   Я кивнул в ответ, ожидая пояснений.
   - Разрешите представиться, -- продолжал между тем незнакомец. -- Меня зовут Виктором Александровичем. Фамилия простая -- Балашов. Впрочем, есть у меня и прозвище, которое, вероятно, вам хорошо известно. Я - Саныч.
   Я невольно отступил на шаг вглубь прихожей. Семь лет про­шло с той поры, когда он стрелял в меня во дворе Лесной Дачи. Я полагал, что он навсегда исчез из моей жизни. Но вот он стоит передо мной -- загадочный Саныч, "же­лезный человек" Кителя, фантом-невидимка, мой давний враг, залегший на дно и для чего-то явившийся в мой дом. Единственный, чью память о неприятных для меня собы­тиях я не стер.
   -- Что вам угодно? -- холодно спросил я, готовый в любой момент обрушить на нежданного гостя мощный импульс биополя.
   Саныч прижал руку к сердцу:
   -- Вадим Федорович! Я пришел как друг. Умоляю, пожертвуйте мне десять минут! Выслушайте! Не спешите с выводами! Если мои слова вас не убедят, поступайте как
сочтете нужным. Отдаю себя в полное ваше распоряже­ние. -- В его глазах светился недюжинный ум, но ум изо­щренный, созданный для плетения интриг.
   Несмотря на смиренный тон, я не спешил доверять ему. На миг мне даже показалось, что мое горло перехватывает стальной обруч с прорезью, а источник сигнала на взрыв по-прежнему находится в руках Саныча. Понадобилось усилие воли, чтобы избавиться от наваждения.
   -- Проходите, -- кивнул я, пропуская его и контроли­руя каждый его шаг. -- Десять минут для вас я найду. Но не более того. Я очень тороплюсь.
   Надо немедленно взять блокиратор. Облучу его так же основательно, как в свое время Макса. Саныч должен забыть о моем существовании раз и навсегда.
   -- Поэтому-то я здесь... -- пробормотал он и принялся развязывать шнурки.
   Я бросил ему тапочки и, пока он переобувался, быстро прошел в кабинет. Блокиратора на привычном месте не оказалось. Странно... Неужели я оставил его в Жердяевке? На сердце стало тревожно.
   Саныч покорно ждал меня в прихожей.
   -- Прошу. -- Я провел его в кабинет и показал на диван, а сам сел в кресло напротив, собравшись внутренне в пружину.
   Саныч раскрыл на своих острых коленках "дипломат", повернув его ко мне.
   Я увидел пачки денег в банковской упаковке.
  -- Вы пришли купить что-нибудь?
  -- Прежде всего, Вадим Федорович, разрешите мне вернуть ваши деньги, -- проговорил он с видом кающегося грешника. -- Было страшной глупостью с моей стороны пойти на эту неумную авантюру. Я редко ошибаюсь, но это была такая ошибка, которой я до сих пор не могу себе простить. А простите ли вы меня -- не знаю.
   Хм! А я уже и забыл про тот, выкуп. Но сейчас денежки были бы очень кстати. Если только этот плут не задумал новую хитрость.
  -- Неужели те самые? -- хмыкнул я, кивая на содер­жимое "дипломата".
  -- "Дипломат" тот самый, а деньги, конечно, нет, -- смущенно ответил он. Но по поводу общей суммы не со­мневайтесь. Все точно. Как в аптеке.
  -- Как в аптеке..., А вам не кажется, любезный, что я вправе требовать проценты? Все же семь лет прошло. Да и за моральный ущерб с вас кое-что причитается.
   Он подался ко мне всем своим субтильным телом:
   -- Вы совершенно правы!
   Меня охватила злость. Я заорал на него:
   -- Вы с вашей мерзкой бандой испортили мне полжиз­ни! Из-за вас все у меня пошло наперекосяк! Понимаете или нет? А сейчас вы хотите, чтобы за ворох этих мятых
бумажек я простил вас?! А покой вы мне можете вернуть?!
   Он стойко выдержал мой напор.
   -- Может, и смогу...
   Несколько сбавив обороты, я поинтересовался:
  -- Кстати, кто забрал деньги в ту ночь?
  -- Сторож. Он наблюдал за вами из окна сторожки и, как только вы ушли, взял "дипломат".
  -- Он тоже был в вашей банде?
  -- Нет. Мы просто объяснили ему, что ночью приве­зут товар, надо позаботиться. За три бутылки водки он согласился.
  -- Ладно... Деньги оставьте на диване. Вместе с "дип­ломатом".
  -- Как прикажете. -- Саныч защелкнул замки, подви­нул "дипломат" к боковому валику, а сам проникновенно посмотрел на меня.
   Почему же он пришел, этот прожженный тип со смыш­леными глазами?
  -- Что вы еще имеете сообщить?
  -- Очень многое! -- горячо воскликнул он. -- Но преж­де, уважаемый Вадим Федорович, разрешите сказать вам, что я искренне восхищаюсь вашими талантами. С той самой
минуты, когда я впервые осознал ваш замечательный дар, я понял, что вы -- великий человек, служить которому -- огромное счастье.
  -- Знаете, Саныч, или как вас там... -- не выдержал я, взбешенный этой смесью показной учтивости, завуали­рованной наглости и откровенной лести. -- Врите, да не завирайтесь! Я имел возможность наблюдать ваше восхи­щение в действии. Вы попросту промахнулись. Если бы тогда, на Лесной Даче, пуля прошла чуть правее, меня отвезли бы в морг вместе с беднягой Нечитайло и вам не пришлось бы сейчас расточать дешевые комплименты. Только не лгите, что опять хотели меня испытать. Тогда, на море, -- да, тогда вы меня испытывали. Вы и эта ско­тина Макс. Но на Лесной Даче вы метили мне прямо в голову. Точно метили. Меня спасло ведро с водой. Так что ступайте с вашим искренним восхищением в задницу!
   Его подвижная физиономия исказилась страдальческой гримасой:
   -- Вадим Федорович, я знаю, что не заслужил вашего доверия. И все же попробуйте понять... Клянусь, я не хотел вашей смерти!
  -- Это не я стрелял, Вадим Федорович. Стрелял мой страх. Я не сумел совладать с ним. И поэтому не устаю благодарить судьбу за промах.
   Страх... Мне тоже знакома его парализующая сила.
  -- Ну и где же вас носило семь лет? Почему объяви­лись именно сегодня? Тянули срок?
  -- Бог миловал! -- Он вытянул руку и постучал костяшками пальцев по деревянной столешнице. -- В разное время неприятностей с милицией у меня хватало, но осужден не был ни разу. Перед законом я чист, Вадим Федорович. Имейте это в виду.
  -- На кой черт мне это нужно!
  -- Как знать... -- опять загадкой ответил он и продол­жал: -- После того случая мне пришлось бежать. Обосно­вался в другом городе. Залег на дно. Вот тут-то, извините,
ваши денежки и пригодились. Окольными путями узнавал, как идет следствие по известному вам делу. Я был счас­тлив, когда выяснилось, что вы не только не пострадали,
но и даже в свидетелях не числитесь. Я был восхищен той ловкостью, с какой вы избежали ненужной огласки. -- (А умел он льстить, мерзавец!) -- Именно тогда я до конца
   осознал всю мощь вашего таланта, достойного преклоне­ния. Но вернуться в город я не мог, ведь меня искали. Макс и Харитон рассказали все. Сначала я проходил как соучаст­ник убийства. Но затем у следствия возникла другая вер­сия, и обвинение было предъявлено только тем двоим. Я остался в стороне.
  -- Вы ловкий пройдоха, Саныч!
  -- В тот раз мне просто повезло.
  -- А сколько получили они?
  -- Макс -- десять, Харитоша -- восемь.
  -- А вам не жалко своих приятелей? Все же они уго­дили за решетку по вашей вине.
  -- Они получили свое! -- В его мягкой интонации промелькнули жесткие нотки. -- За ними много чего есть другого, особенно за Максом. Если между нами, он свободно тянет на вышку.
  -- Вы, Саныч, прямо-таки невинная овечка. А Нечитайло-то на вашей совести.
  -- Нечитайлу жалко, -- горестно вздохнул Саныч. -- Положительный был человек. Хозяйственный. Семьянин. И механик хороший. Не чета разной шантрапе. Я очень
его уважал. И не желал ему зла. Да, видать, такая ему выпала судьбина.
  -- Должно быть, сейчас он переворачивается в гробу. От умиления.
   Саныч, потупясь, проглотил шпильку.
  -- Ваши десять минут истекли, -- напомнил я.
  -- Заканчиваю, -- встрепенулся он. -- К тому времени, когда все улеглось, мои траты сравнялись с моей налич­ностью. Я мечтал засвидетельствовать вам свое глубочайшее уважение, но являться с пустыми руками было стыдно... Прошло несколько лет, прежде чем я собрал необходимую сумму. Но идти к вам только с деньгами? Только со словами восхищения, которые вы, конечно же, посчитаете ложны­ми? -- Он поморщился, как от зубной боли. -- Я понял, что обязан оказать вам услугу, такую важную, чтобы вы безоговорочно оценили мою преданность. Находясь в тени, но поблизости от вас, я ждал подходящего случая и, наконец, дождался. Сегодня я с лихвой уплачу проценты на весь капитал, которым временно попользовался.
  -- Вы ошиблись, милейший, я не ростовщик. -- Мой тон был холоден как лед. -- Пожалуй, и я сделал ошибку, пустив вас в дом. Ничего принципиально нового вы мне
не сообщили. Извольте выйти вон! И благодарите Бога, что мне лень звонить в милицию.
  -- Еще полминуты! -- взмолился Саныч, заламывая свои тонкие пальцы. -- У французов есть меткая поговор­ка: "Ищите женщину". Мне не раз доводилось убеждаться
в ее мудрости. Решив оказать вам достойную вас услугу, но не зная, как приступить к делу, я обратил внимание на женщину, которая все эти годы была рядом с вами. Я
сразу же понял, что она, к сожалению, не ценит вас. Зная немного о ее прошлом, я предположил, что она может стать серьезным источником опасности для вас и нанести
удар в спину. Увы, я не ошибся.
   Лучше бы он не говорил этого! Значит, он следил еще и за Алиной?
   Ну и что он собирается мне выложить? Что у нее есть любовники, которых она принимает в уютном гнездышке, приобретенном на мои деньги? Что она ласкает этих по­донков жарче, чем меня? И он взялся открыть мне глаза на это? Ду-урак!
   Ах, будь со мной блокиратор!
   Но тут Саныч, выдержав мой раздосадованный взгляд, произнес четыре слова:
  -- Женщина знает вашу тайну.
  -- Что-о? -- Я невольно вздрогнул.
  -- Она знает вашу тайну, -- твердо повторил он.
  -- Не пойму, о какой тайне вы толкуете?
  -- Она знает о некоем удивительном фонарике.
   У меня невольно перехватило дыхание. Алине известно про блокиратор? Да не может быть! Каких только мер предосторожности я не принимал, чтобы уберечь его от чужого глаза! Я хранил его среди своих рукописей, к которым Алина испытывала полнейшее равнодушие. Это-то и казалось надежной защитой. Но с другой стороны, ее неискоренимая привычка тайком шарить по углам...
   Однако откровенничать с Санычем я не собирался.
  -- Ваши слова для меня -- загадка.
  -- Вам виднее, -- понятливо отозвался он. -- Лично я не желаю знать, какими способами вы вершите свои чудеса. Я дошел до границы дозволенного и почтитель­но остановился у нее. Дальше -- запретная зона. Это не мое дело, и я уже забыл о своих словах. Но женщи­на знает. Она решилась переступить черту: завладеть ва­шим имуществом, а вас убить. Это должно случиться сегодня вечером. Вот почему я осмелился побеспокоить вас.
   Я закурил, глубоко затянувшись, затем встал, молча прошелся по комнате, постоял у окна, вернулся к креслу и вновь сел.
   -- Почему я должен верить этому бреду?
Сам я уже поверил. Безоговорочно.
   -- Судите сами... -- Саныч запустил руку в карман пиджака и извлек оттуда кассету в полиэтиленовом паке­тике. -- Для экономии времени я переписал сюда лишь несколько фраз из длинного разговора. У вас ведь есть магнитофон? Поставьте и послушайте.
   Оставалось внять его совету.
   Послышалось шипение, затем голос Алины:
   "-- Миленький, это верняк. -- ("Миленький" она про­изнесла с тем же придыханием, что и в наши лучшие времена.) -- Надо только решиться, пока он ничего не заподозрил. Он ушлый -- может догадаться. Тебе и де­лать-то ничего не надо. Порошок я насыплю сама, вот он, я уже достала. А ты зароешь ночью.
   -- Не так-то это просто, -- отвечал мужской голос, заставивший меня обомлеть. Федор? Федор!!! -- Не в саду же зарывать. Будут искать, он человек известный..."
   Федор...
  -- Не переживай, я все продумала, уже и место присмотрела. Ни одна собака не догадается. Засунем в багаж­ник и отвезем в лес. Я пущу слух, что он надолго уехал,
а там -- ищи-свищи. Зато у нас с тобой все будет хорошо. Заживем открыто, как муж с женой. Надоело прятаться, слушать его крики! Меня тошнит от него, больше не могу!
  -- Не мешало бы еще разок все основательно взвесить.
  -- Чего тянуть, миленький? Вот послушай. Завтра мы идем с ним в театр. Про то, кроме нас, не знает ни одна душа. В половине седьмого он заедет за мной. Я предложу
выпить по рюмке коньяка. Он не откажется. Вот и пусть выпьет в последний раз в жизни. Порошок действует хорошо. Я проверила на соседской кошке. А тебе надо заранее спрятаться в дальней спаленке. Или в гараже.
  -- Ах, Алина, в страшное дело ты меня втягиваешь...
  -- Уже испугался?
  -- Суть не в испуге. Раз идея родилась, ее надо реа­лизовать. Мне самому противен этот надутый индюк, во­ображающий, что он все может купить. Но иногда мне
кажется, что он умеет читать чужие мысли...
  -- Ха-ха! -- весело воскликнула она. -- Он хитрый, но и я не дура. Я открыла его тайну. У него есть фонарик, которым он просвечивает мозги. И люди делают все, что
он захочет.
  -- Алина, что за сказки:
  -- Никакие не сказки! Вот этот фонарик, смотри! Пусть поищет... А без него он -- никто. А еще я узнала шифр его сейфа. Он набирает год моего рождения. Вот растяпа!
Вчера я, не будь дурой, послала его за шампанским, а сама заглянула в этот сейф. Там лежит сберкнижка на предъявителя. Думаю, денежек у него - куры не клюют! Нам с тобой хватит до конца жизни. Лишь бы ты любил меня всегда...
  -- Я обожаю тебя, моя прелесть... А зарывать его не надо.
  -- А как же?
   -- Очень просто. На что, по-твоему, существует химия?
Послышалось ее характерное мурлыканье, видимо, она полезла к нему с ласками.
   Шипение. Запись кончилась. Саныч сидел, деликатно уставясь в пол.
   Так вот куда запропастился блокиратор! Эх, Алина... Была ты дурой, ею и осталась.
   Откровения Алины не очень-то подействовали на меня. Но двойное предательство лучшего друга потрясло меня. То есть я мог бы закрыть глаза, узнав, что он раз-другой переспал с Алиной. Кто же добровольно откажется от ла­комого кусочка? Но он посмел влюбить ее в себя, а теперь собирается отнять ее у меня навсегда. Вместе с моей жизнью.
   Кровь моя словно бы превратилась в ядовитую желчь, в ушах шумело, будто я стремительно мчался сквозь бес­конечный тоннель.
  -- Ты и мои разговоры записывал, мерзавец?! -- со­рвался я на грубость.
  -- Понимаю ваши чувства, Вадим Федорович, -- ответил он, как бы извиняя мою вспышку. -- Но не волнуйтесь, ни одного вашего слова нигде не зафикси­ровано.
  -- Где и когда ты поставил жучки?
  -- Жучков нет.
  -- А как же?
  -- Специальный прибор. Записывает с улицы разговор в доме по колебаниям оконного стекла.
  -- Где ты достал такую штуковину?
  -- Достать можно все, если поставить цель.
  -- Кто работал вместе с тобой?
  -- Я один, клянусь! -- Он выразительно посмотрел на часы: -- Вадим Федорович, времени остается все меньше. Вам надо решить, что делать с этими двумя.
  -- Давай-ка для начала послушаем твой вариант. Ты ведь уже все продумал, верно? А, змей-искуситель?
   Он не стал открещиваться.
  -- На вашем месте, Вадим Федорович, я поехал бы к Алине в условленное время, прикидываясь простаком. Де­лал бы все, что она пожелает, но скрытно следил бы за ней. А когда она подсыплет яд, схватил бы ее за руку.
  -- Прекрасно! План хоть куда! Но что делать дальше? Так и стоять, сжимая ее кисть?
   Он не отводил от меня своих быстрых глаз.
  -- Вы ведь не заинтересованы в огласке?
  -- Допустим...
  -- Тогда позвольте мне быть рядом. После того, как вы вынесете приговор, я выполню всю черную работу. Такое прощать нельзя.
   Я окинул взором его тщедушную фигурку:
  -- А что ты можешь?
  -- Все! Только прикажите. А главное -- я умею молчать.
  -- Саныч, -- сказал я после долгой паузы. -- Ты про­сил у меня десять минут, а сам мозолишь мне глаза целых полчаса. Ты мне надоел. Проваливай, и немедленно!
   Он поднялся, послушный, как примерный школьник.
   -- Весь вечер -- до закрытия -- я буду в " Волне", чтобы терпеливо ждать ваших указаний. Вадим Федоро­вич, умоляю, проявите твердость! Сегодня это необходимо.
   Выпроводив "железного человека", я принялся оде­ваться к театру. Во мне копился тяжелый заряд. Взрыв, если он грянет, разнесет все в клочья! Так ты открыла мою тайну, милая? Как бы тебе не ошибиться!
   Я набрал номер ее телефона.
  -- Добрый вечер, дорогая!
  -- Это ты, котик? -- Голосок у нее был встревожен­ный. -- Куда задевался? Я уже вся изошлась, не случилось ли чего.
   Каково, а?
   -- Все в порядке. Через десять минут выезжаю.
   -- Давай, я уже готова. Только закончу макияж.
Ну, была не была. Дам ей все-таки шанс одуматься, : спасти свою пропащую душу.
   -- Послушай, Алина... Мне показалось, что ты без особого желания идешь на спектакль. Зачем такая жертва? Хочешь -- оставайся дома. А я схожу с кем-нибудь из приятелей.
  -- Да ты что, зайка! Как же можно не идти, если я давно собираюсь показаться в новом платье, -- мгновенно нашлась она.
  -- Будь по-твоему, -- ответил я и повесил трубку.
  
   * * *
   Еще перед нашей свадьбой Алина заговорила о жела­нии иметь домик на свое имя. Ей, видите ли, недоставало моей просторной квартиры и дачи в Жердяевке. Вернее, она всегда мечтала о собственном домике, где чувствовала бы себя полновластной хозяйкой. "Миленький, ну сделай мне приятное, ну что тебе стоит, ты же можешь..." Плюс сияющие глазки, плюс нежные ласки. Разумеется, я не устоял.
   В центральной части города, между двумя шумными проспектами, но несколько в глубине раскинулся престиж­ный квартал, застроенный еще в позапрошлом веке добротными частными домами. Жили здесь исключительно важные персоны.
   Именно в этом районе Алина и присмотрела себе до­мишко на шесть комнат с застекленной верандой, который как раз выставлялся на продажу. Я долго отнекивался. Дело не в скупости -- что для меня деньги (тогда!) - я опасался, что это приобретение как-то отдалит нас друг от друга. Но Алина клялась, что дом будет стоять закрытым, что она будет заглядывать сюда раз в месяц лишь для того, чтобы вытереть пыль, что он нужен ей как воплощение детской еще мечты...
   В конце концов я оплатил покупку.
   И -- началось.
   Ей сразу же не понравилась планировка помещений. К тому же ей хотелось бы надстроить второй этаж. За верандой надо устроить крытый бассейн, как в Жердяевке. Или еще лучше. С ультрафиолетовыми лампами. Чтобы можно было загорать зимой. К бассейну должна вести крытая галерея. Старые сараи -- настоящие развалюхи. Портят вид двора. Гараж -- простая железная коробка. Надо все переделать и заменить. Притом сад страшно запущен. Повсюду растет крапива. Без садовника никак нельзя. Ну, и еще тысяча разных "нужно".
   За минувшие семь лет я вложил в этот сволочной дом с участком столько средств, что на них можно было по­строить современную пятиэтажку.
   Все желания Алины исполнялись незамедлительно. Дом превратился в средних размеров палаццо с массой пристро­ек, лабиринтом переходов и лесенок, десятком спален для гостей... Фасад, перед которым запестрели причудливые клумбы, был облицован плитками розового мрамора, над гранитным крыльцом сооружен навес с ажурными чугун­ными столбиками, а с тыльной стороны появились и бассейн (конечно же, лучше, чем в Жердяевке), и солярий, и тан­цевальная веранда...
   Само собой, у нее и в мыслях не было держать свое владение законсервированным. Не успел я опомниться, как она перебралась по новому адресу со всем своим ба­рахлом, и иногда я неделями не мог вытащить ее оттуда.
   Ежедневные пирушки до утра, сомнительные гости, ви­но рекой, а после -- любовные утехи в многочисленных комнатах, планировка которых была так запутана, что я до сих пор не сумел бы в ней разобраться. Думаю, не случайно она лично руководила сооружением этого лаби­ринта. В каждой спальне имелось два выхода, в самом доме -- три или четыре, и ей ничего не стоило избежать облавы, задумай я такую акцию. Впрочем, скорее всего, она и не подумала бы скрываться от моего гнева. Послала бы подальше -- и привет!
   Для ведения немалого хозяйства она пригласила свою давнишнюю приятельницу, некую Дарью, длинную и су­хую, как жердь, женщину средних лет с неприветливым, вечно настороженным лицом. Кажется, прежде она рабо­тала буфетчицей в гостинице "Мир", расположенной на той же площади, что и приснопамятная "Волна". Должно быть, поставляла моей единственной клиентуру.
   Дарья, в свою очередь, привела кухарку, уборщицу и садовника, который исполнял и обязанности сторожа. Вся эта разбитная компания души не чаяла в Алине, на меня же смотрела как На назойливого комара, которого, к со­жалению, нельзя прихлопнуть. Точно так же относились ко мне бесчисленные гости Алины -- шумные, наглые, проглотистые... А ведь вся эта пестрая шушера, эта свора ничтожеств жировала за мой счет!
   Я всей душой ненавидел этот треклятый дом, к которому Алина была привязана куда крепче, чем ко мне. Я очень надеялся, что однажды разверзнется земля и поглотит это гнездо разврата или же небесный огонь сожжет его дотла.
   День проходил за днем -- все оставалось по-старому.
   Я терпеливо ждал.
   И вот -- дождался.
   * * *
   Приверженность литературному ремеслу имеет ту осо­бенность, что более или менее регулярно пишущий человек то и дело ставит самого себя в центр задуманного повество­вания. Ясно, как со стороны, я увидел ситуацию: баналь­нейший, бессчетное число раз описанный любовный треугольник. Правда, не без нюансов. Можно дотянуть эту историю до трагедии, впрочем, весьма тривиальной, а можно свести к фарсу, что предпочтительнее.
   Ох, и потешимся сейчас, думал я, открывая ворота гаража.
   Вечер выдался ветреный.
   Пока я возился с замком, налетел такой шквал, что мой галстук вытянулся в горизонтальную струну.
   Ветер гудел вдоль улиц.
   Мужчины придерживали шляпы, женщины -- подолы, все жались к стенкам; в воздухе неслись, словно попавшие в аэродинамическую трубу, сорванные листья, лепестки, обрывки газет, всякий сор; вот затрещало и рухнуло старое дерево на противоположной стороне дороги. Ого! Никак надвигается ураган.
   Я включил сигнал поворота и свернул в тихий проулок, где обитала моя милая, моя погубительница. Я, кажется, употребил определение "тихий"? Черта с два! Верхушки деревьев исполняли не то половецкие пляски, не то брейк, заборы трещали вроде несмазанных шестерен, провода гу­дели, как сотня соловьев-разбойников.
   Может, вы думаете, что с моей стороны это искусственное нагнетание страхов? Какие страхи! Я-то ехал, чтобы разыграть комедию.
   А ветер крепчал с каждой минутой.
   * * *
   Когда я въехал в ненавистный мне двор, ветер успел спрессовать воздух до сумеречной субстанции, хотя в это время суток солнце обычно еще высоко стоит над гори­зонтом. В соседних домах зажглись окна, но этот выглядел темным и -- что странно -- необитаемым.
   Буквально сбиваемый с ног яростными порывами, я добежал до дверей и заскочил в прихожую.
   Дверь, ведущая в гостиную, была распахнута настежь. На диване перед журнальным столиком сидела Алина. Весь ее наряд состоял из узких кружевных трусиков и золоченых туфелек.
   - Ну, Алина... -- недоуменно пробормотал я. -- Мы же опоздаем.
  -- Не хочу никуда ехать в такую погоду. -- Она кап­ризно надула губки. -- Дурацкий ветер!
   --. Зачем же было дергать меня?
   -- А может, я хочу побыть с тобой? -- Она приподняла правую ногу, грациозно покачала ею и рывком посла­ла в мою сторону туфельку. Следом полетела вторая. --
Миленький, ты не хочешь поцеловать свою киску?
   Ее зовущий взгляд парализовал все мои помыслы. Уп­лывающим краешком сознания я понимал весь ее расчет, но ничего не мог противопоставить ему.
   Через секунду я был у ее ног.
  -- Ой, щекотно! -- игриво поежилась она. -- Давай сначала немного выпьем для разогрева.
  -- С удовольствием. А где твоя сумрачная Дарья?
  -- Я ее отпустила.
  -- А эта кухарка с блудливыми глазами?
  -- Ушла по делам.
  -- А садовник, похожий на евнуха?
  -- Дала ему денег и велела не приходить до вечера. - Она обвила мою шею руками, прижимаясь к моей щеке. - Миленький, я же знаю, что ты не любишь, когда другие
смотрят. Вот и спровадила всех. Мы одни. Понимаешь, совсем одни во всем доме.
  -- Редкий случай...
   Она куснула меня за мочку уха, жарко нашептывая:
   -- Давай сегодня устроим свой театр... Эротичес­кий... -- Затем резко отстранилась, дразняще хохоча: -- Только не спеши... Сначала выпьем.
   Да, она знала, чем меня взять. Я находился в состоянии, когда из человека можно вить веревки. Предупреждение Саныча казалось бредом сумасшедшего.
   На столике стояли бутылка коньяка, два узких бокала и вазочка с конфетами,.
   Пока я разливал напиток, она вытянулась на диване в позе одалиски.
   - Миленький, принеси лимонного сока. На кухне, в холодильнике.
  -- Все, что пожелаешь, дорогая...
   Оказывается, остатки разума я сохранил. Я уже упо­минал, что она понаделала в доме массу дублирующих дверей. Сейчас это пригодилось. С кухни я прошел на веранду и, крадучись, заглянул через окно в гостиную.
   Не меняя позы, Алина взяла из вазочки одну из конфет, развернула ее и поднесла к моему бокалу. Из обертки невесомой струйкой посыпался белый порошок.
   И все равно я не верил. Может, это какое-то любовное средство? Но здравый смысл отвоевал себе крохотный плацдарм.
   -- Ми-иленьки-ий... -- пропела Алина. -- Где ты? Твоя кошечка соскучилась.
   Я уже был на кухне.
   -- Иду, моя прелесть!
   Когда я вернулся в комнату, она возлежала в прежней позе, держа свой бокал у пухлых губ.
   Невольно я замер в центре гостиной, не решаясь при­близиться к ней.
   Она поощрительно улыбнулась и поманила меня паль­чиком:
  -- Ну же, котик...
  -- Сейчас.
  -- Чего ты так смотришь?
  -- Любуюсь... Какая ты красивая!
  -- Скажешь тоже! -- счастливо хохотнула она. -- Я
уже старуха. А, считай, еще и не жила.
  -- Это ты не жила?! -- Столь вызывающей наглости я ожидал меньше всего.
   Тут, видимо, и до нее дошло, что разговор несколько отклонился от сценария.
   Она села, дразняще покачивая слегка заостренными коленями.
   -- Хватит кукситься, зайка! Давай выпьем, а после я тебя сама раздену. Ты хочешь? Хочешь, а? Ну не злись, дурашка. Я буду любить тебя сильно-сильно.
   Эх, Алина, Алина... Свою-то рюмочку она держит креп­ко, чтобы не перепутать ненароком.
   -- Вот твой сок.
   Я достал из серванта хрустальные стаканы и напол­нил их.
   Она нетерпеливо наблюдала за моими манипуляция­ми. В комнате уже потемнело настолько, что предметы теряли свои очертания. Ветер за стенами выл, будто на похоронах.
  -- Включить свет?
  -- Не надо, -- поморщилась она. -- Так приятнее.
   -- Тогда за тобой тост, -- я взял бокал с отравой.
Она облегченно перевела дыхание.
   -- Давай выпьем за нас с тобой. Все же у нас были хорошие минуты. -- По части оригинальности тостов она была не мастер, хотя выслушала их за, свою шальную жизнь великое множество.
  -- Почему же -- были? -- удивился я. -- Разве только что ты не обещала мне ночь любви?
  -- Обещала, -- ответила она с легкой досадой, будто начиная догадываться, что дело не клеится. -- И ты ее получишь, если перестанешь тянуть кота за хвост.
  -- Но ты же сама просила не торопиться, -- упорст­вовал я.
  -- Всего должно быть в меру, котик. Пей же!
  -- За нас! -- Я поднес бокал к губам и тут же поставил его на столик, заметив, как хищно блеснули ее глаза.
  -- Почему ты не пьешь? -- Она явно теряла выдержку. -- Разве не знаешь, что после тоста нельзя ставить обратно. Плохая примета.
  -- Извини, дорогая, что-то сердце кольнуло. Я, пожа­луй, выйду на свежий воздух.
  -- Выпей, вот и полегчает. -- Она была готова влить в меня эту гадость силой. Если бы могла.
   --. Погоди минутку.
  -- Да куда же ты пойдешь? Там такое творится!
  -- Ничего, я постою на крылечке. А ты пока накинь халатик, по-моему, похолодало.
   Она едва не запустила в меня бутылкой, но сдержалась, приняв, видимо, мою игру за чистую монету.
   На улице и вправду творилось что-то невообразимое. Деревья сердито скрипели, как некстати разбуженные ве­ликаны. Где-то гремела плохо прилаженная железная кры­ша. С соседнего дома сорвало несколько черепиц.
   Я оглядел двор, прикидывая, где же он прячется. В доме? В одной из ее потайных спален? Не исключено. Но вовсе не обязательно. Мое внимание привлекли незапертые ворота гаража, построенного Алиной в расчете на три авто­мобиля. Аппетиты у нее отменные. Такая не пропадет. Если только не свернет себе шею.
   Воспользовавшись разгулом стихии, я не таясь подошел к гаражу и потянул створку на себя.
   - Алина, ты? - донесся из темноты знакомый голос.
   Что ж, пора призвать на помощь биополе. Не то запросто модно получить монтировкой по кумполу. Поняв, что разоблачены, они в порыве отчаяния могут пойти на что угодно.
   Я послал Федору мысленную команду выйти наружу и покаяться. Тут же внутри грохнулась какая-то канистра, затем из мрака появился мой лучший друг, вынашивавший планы спроваживания меня на тот свет.
   - Привет! - сказал он, неловко усмехаясь. - А я думал, ты уже покойник. Но раз нет, то я очень, очень рад!
   Я заглянул ему в глаза. В них была покорность судьбе, но не страх и не раскаяние.
   - Федор, почему ты решился на это? Чем я тебя обидел?!
   - Стоит ли об этом толковать, Вадим?
   - Стоит! Еще как стоит! Ведь я считал тебя единственным другом!
   - Твоя беда, Вадим, в том, что ты только требуешь - дружбы, любви, участия, а сам ничего не хочешь дать взамен.
   - Это тебя Алина подучила? Эта продажная девка, стерва, шлюха?!
   - Вадим, я требую не оскорблять при мне эту святую женщину!
   - Святую женщину... Даже если так, это не повод, чтобы убивать меня как бешеного пса! -- заорал я, чувствуя, как на мои глаза наворачиваются слезы.
   -Я раскаиваюсь, Вадим. И прошу только об одном: не трогай ее. Прости. Будь мужчиной.
   - Ладно, пошли в дом. Нечего тебе сидеть в темном гараже. Надеюсь, не откажешься выпить за мое чудесное спасение?
   - С удовольствием, Вадим. Я действительно рад, как ни странно это звучит.
   - Вот и хорошо. Ну, айда...
   Полуголая Алина всё еще сидела на диване. У нее был вид затравленной, но сохранившей силы тигрицы.
   При появлении Федора она попыталась вскочить, но я и ей послал сигнал. (К тому периоду я научился более виртуозно владеть своим даром и умел держать под контролем одновременно двух-трех человек.)
   - Дорогая, смотри, какой приятный сюрприз! - воскликнул я. - Не убоясь скверной погоды, презрев деловую командировку, наш друг решил навестить нас. Позволь же вести его в наш уютный дом! Выпьем за верную дружбу и вечную любовь! Но для начала предлагаю тебе накинуть что-нибудь необлегающее на свои соблазнительные формы.
   Я усадил лучшего друга семьи в кресло, затем достал из серванта чистую рюмку, наполнил ее и, поставив рядом с той, куда был всыпан яд, несколько раз поменял рюмки местами, на манер наперсточников, так что уже нельзя было разобрать, где какая.
   - Слушай, Федька, - начал я самым задушевным тоном, - Ты, как бывший деятель науки, наверняка, не останешься равнодушным к одной давней истории. А именно...В прошлом веке один крупный ученый-химик, может даже Менделеев, боюсь соврать, рассорился с недругом, то ли относительно чистоты теории, то ли тоже из-за бабы, ой, пардон, из-за прекрасной дамы, но так или иначе дело у них дошло до дуэли. Выбор оружия был за ученым. И что же он, по-твоему, сделал? Вовек не догадаешься! Он взял два бокала с вином, вроде тех, что стоят сейчас перед нами, и в одном растворил яд, после чего предложил противнику выпить из любого, зарезервировав оставшийся, разумеется, за собой. И знаешь, парень, недруг спасовал. Трусоватым оказался. Зато наш химик отстоял свою честь.
   - Я тоже где-то читал об этом, - кивнул Федор. - Но тоже не помню, Менделеев там отличился или кто другой.
   - А слабо повторить эксперимент? - Я насмешливо всмотрелся в глубину его глаз. - Предположим, в одной из этих рюмок яд. Кто первый? Бросаем жребий?
   - Ладно, - безучастно выдохнул Федор.
   Лицо Алины исказилось болезненной гримасой. Я вдруг явственно увидел, какой она может стать в старости. Если доживет, конечно. Терпи, детка, терпи. Мне тоже пришлось несладко, когда я слушал вашу милую болтовню на кассете.
   - Минутку, где-то здесь у нас были кости... - я повернулся к серванту и выдвинул средний ящик.
   И тут что-то произошло.
   Молниеносно, будто боясь передумать, Федор схватил обе рюмки и залпом осушил их. Одну за другой. Помешать ему я не успел.
   Клянусь, я не давал ему такой установки! Я намеревался малость постращать его, потрепать за ушко его совесть, слегка вытереть ноги о его самолюбие - полагалось же и ему получить хоть какую-нибудь встряску! Ну а главное, я рассчитывал выставить Федора в глазах Алины в некрасивом свете. После чего ее интерес к нему, как мне думалось, исчез бы навсегда. А вышло совсем уж скверно. Федька не вынес пытки неизвестностью. Вот уж не думал, что этот орешек окажется пустым!
   С минуту он сидел спокойно, будто прислушиваясь к чему-то в себе, затем глаза его расширились, полезли из орбит, руки метнулись к горлу, он захрипел и рухнул на ковер, катаясь по нему и корчась от боли.
   Что мне оставалось? Я снял с Алины воздействие, предоставив ей полную свободу. Любопытно будет понаблюдать, что же она предпримет?
   К моему удивлению, она молнией метнулась к любовнику, бьющемуся в агонии.
   - Феденька! Миленький! Зачем ты это сделал?! - она схватила со стола пакет с соком и попыталась влить жидкость ему в рот. - Пей! Ну, пей же! Больше! Всё! Тебя должно вырвать!
   Однако было уже поздно. Его зубы намертво сжались, на губах выступила пена, лицо посинело.
   Вот мерзавцы, подумал я, прикуривая сигарету. Чем они, интересно, разжились? Мышьяком? Или чем-нибудь еще примитивнее? Есть ведь очень эффективные, можно сказать, гуманные яды, которые убивают мгновенно. Федька, как ученый, должен был это понимать. Неужели трудно было постараться? Ведь на задних рядах центрального рынка можно купить всё что угодно!
   Наконец, Федька затих. Навсегда. Как говорится: аминь! И упокой, боженька, его душу!
   Алина, рыдая во весь голос, припала к нему, и это дешевое зрелище продолжалось довольно долго. Но вот она поднялась. Вид ее был страшен: растрепанная, обезумевшая, чудовищно некрасивая, воистину старая ведьма, она наступала на меня.
   - Негодяй! Какой же ты подлец! Гнусный, завистливый шакал! Убийца! Как я тебя ненавижу!
   - Очень мило с твоей стороны награждать меня комплиментами, которых я никак не заслужил, - спокойно ответил я, пытаясь ее образумить. - Крохотный пустячок: это дьявольское пойло вы приготовили для меня, Ты и мой бывший лучший друг, которого ты совратила с пути истинного.
   Она схватила со стола тяжелую мраморную пепельницу и швырнула ее, целясь мне в голову.
   Я едва успел увернуться.
   Она выскочила из комнаты, но через пяток секунд вновь ворвалась в нее с огромным тесаком для рубки мяса. Ну и мегера!
   Пришлось опять пустить в ход биополе.
   Примерно через полчаса она несколько угомонилась, твердя одну фразу:
   - Ты разбил мою жизнь! Ты разбил мою жизнь...
   Я терпел-терпел, но, наконец, мне это надоело:
   - Алина, не уподобляйся попугаю!
   Однако она не унималась:
   - Ты разбил мою жизнь! Боже, как счастливо я жила до встречи с тобой! Я была свободна! Могла делать, что хочу!
   Неподражаемая женская логика!
   Я заговорил рассудительно, стараясь втолковать ей очевидное:
   - Дорогая, на тебя я не в обиде. Будем считать, что ты поддалась уговорам этого несостоявшегося гения. Что ж, свое он получил. Причем, заметь, в честном поединке.
   - Врешь! - вновь заорала она. - Я знаю, что ты умеешь заставлять! Ты и меня заставлял желать тебя в постели! А я тебя ненавижу! Ненавижу! И всегда ненавидела!
   - Вот тут ты ошибаешься, детка! - не сдержался я. - Было времечко, когда ты была влюблена в меня как кошка!
   - Никогда такого не было! - с глубочайшей убежденностью воскликнула она. - И никогда не будет!
   - Я люблю тебя, Алина.
   - Да я плюю на твою любовь!
   Возникла пауза, после которой я сказал:
   - Ладно, куколка. Милые бранятся, только тешатся. Вообще-то я считал, что мы помиримся сегодня. Но уже вижу, что не получается. Значит, завтра. Подарок за мной. Ты будешь довольна. А сейчас, когда спектакль закончился, надо убрать декорации и трупы. Не волнуйся на этот счет. Хорошо, что на улице сильный ветер, и никто не слыхал твоих воплей. Сейчас я пришлю сюда одного человечка. Он наведет здесь порядок. А ты будь умницей и веди себя благоразумно. Думаю, будет лучше, если ты не станешь мозолить ему глаза. Что же касается украденного тобой "фонарика", то ты здорово ошиблась, милая, он для других целей. Лучше верни мне его обратно. Прямо сейчас.
   Значит, она ненавидит меня, думал я, выруливая по бульвару к "Волне". Ненавидит уже по второму кругу. Каких только усилий я ни прилагал, чтобы завоевать ее любвеобильное сердце, - и всё вхолостую! А Федька, никакой не секс-герой, взял ее с потрохами! Безо всякого биополя. Такой вот парадокс. Как ему это удалось, черт побери?! Что я делал не так?!
   * * *
   Саныч ждал меня, коротая время за бутылочкой "Пепси-колы". Кажется, к алкоголю он был равнодушен.
   Я сделал ему знак.
   Мы сошлись в укромном уголке вестибюля.
   - В одном приличном доме только что произошел несчастный случай, - сообщил ему я. . Некий молодой коммерсант отравился какой-то бякой. Может, маринованными грибочками. Или несвежей колбасой. Сейчас уже неважно. Надо бы устроить так, чтобы нашу добрую знакомую никто не изводил глупыми расспросами.
   - Сделаем, - кивнул Саныч.
   - Можешь взять мою машину.
   - Не надо! - он деликатно выставил ладонь. - Вы должны оставаться вне малейших подозрений. Я всё сделаю сам, а вы садитесь за мой столик. Если что-то пойдет не так, найдутся свидетели, которые подтвердят, что вы провели здесь весь вечер. Потанцуйте еще с двумя-тремя дамами, закажите в их честь музыку - пусть вас запомнят и другие.
   Я всмотрелся в его смышленые глаза:
   - Саныч...
   -- Весь внимание!
  -- Не вздумай тронуть Алину хоть пальцем. Как бы она ни бесновалась и что бы ни вытворяла.
  -- Ни словом, ни помыслом! -- поклялся он.
  -- Сколько тебе потребуется времени?
  -- Часа за полтора управлюсь.
  -- Ну, иди. Я буду ждать. Здесь.
   Он исчез -- тихий, незаметный и быстрый.
   Я расположился за маленьким -- на две персоны -- столиком. На скатерти стоял второй прибор -- для меня, рядом открытая, но непочатая бутылка коньяка -- тоже для меня. Блюдечко с нарезанным лимоном, соленые ореш­ки... Оказывается, этот шустрый малый изучил и мои вкусы.
   Хм, надеюсь, в "Волне" напитки еще не разбавляют ядом? Я придвинул большой фужер для шампанского, на­полнил его на две трети коньяком и осушил не отрываясь.
   Какая же ты дура, Алинка... Как хорошо мы могли бы жить! Разве я прошу у тебя невозможного? Только немного ласки. Какой бесчувственной надо быть, чтобы отказать в такой малости! Но сегодня ты получила хорошую встряску. Дай Бог, чтобы она пошла тебе на пользу! Завтра я по­пытаюсь объяснить тебе кое-что. Но если ты опять начнешь своевольничать, берегись!
   Я налил себе вторую порцию, но выпить не успел. В вестибюле появился вездесущий Саныч. Или вездесущий дьявол? А ведь не прошло и четверти часа, как мы рас­стались. Его физиономия мне жутко не понравилась. Тос­кливо защемило внутри от предчувствия недоброго. Как мышка-норушка он неслышно приблизился и сел напротив, наклонившись над столом.
   - Ну?
   - Она присоединилась к нему.
   - Твоя работа, негодяй?! -- воскликнул я, излишне, пожалуй, громко. Несколько сытых рож повернулось в нашу сторону.
   - Тише, - прошептал он одними губами. - Отравилась. Тем же ядом. Ёе уже не вернуть. Когда я приехал, все было кончено. Разве я посмел бы ослушаться?
   Я направил на него всю мощь моего биополя, приказав ему говорить только правду, но прой­доха не лгал.
   - Я вернулся, чтобы посоветоваться, -- выждав дипломатичную паузу, продолжал Саныч. - Могу, конечно, вывезти обоих, но лучший выход -- это устроить взрыв бытового газа. Все ведь знали, какая она безалаберная. Момент благоприятный. Ветер как с цепи сорвался. На улице никого. Пожар разгорится в минуту. Если только вам не нужен этот дом.
   Какое-то время я не мог сообразить, о чем же он толкует.
   - Надо торопиться, -- настойчиво повторил Саныч. -- Упаси Бог, кто-нибудь заглянет. Будут проблемы. Придется зачищать еще.
   - Да, -- согласился я. -- Это разумное предложение. Дом мне не нужен. Трижды проклятый дом. Гори он синим пламенем!
   -Понял.
   Я до хруста сжал его узкую ладонь.
   - Саныч, сделай так, чтобы все сгорело дотла! Огонь должен быть неукротимым. Чтобы даже земля прогорела под ним до самого ада!
   - Не сомневаетесь, -- и он исчез.
Я выпил еще и обвел глазами зал.
   Вон за тем столиком мы с ней познакомились в первый раз. Она полюбила меня, но я ею пренебрег. Здесь же состоялось второе знакомство. Тогда я желал ее любви, но она возненавидела меня. Значит, никогда боль­ше я не услышу ее хрипловатого голоса, который сводил меня с ума, не увижу, как струятся по смуглым плечам ее пшеничные волосы, как она изгибается, стаскивая через голову платье... Неужели она не понимала, что я уже простил ей эту дурацкую попытку отравления, что я за­ранее простил все то, что она только собиралась учудить против меня? Зачем, Алина? Зачем?! Ты же видела, как мучительно умирать...
   Я потянулся к бутылке, но та была пуста.
   - Девушка, еще коньяк! -- крикнул я официантке.
Упокой ее душу, Господи!
Осушив в очередной раз фужер, я увидел напротив себя Саныча. Он смотрел на меня обеспокоенным взглядом верного пса, хозяин которого теряет рассудок.
   - Ну что, змей горыныч, говори!
- Сейчас там огонь выше деревьев.
Я поднялся.
   -Вы куда, Вадим Федорович?
   - Хочу видеть это.
   - Вам нельзя.
   - Плевать!- бросив на скатерть горсть смятых купюр, я вышел из "Волны". Ветер набросился на меня с такой яростью, будто Алина перед смертью поручила ему расправиться со мной. А мне уже было все равно. Перейдя площадь, я уселся в машину, завел мотор и помчался к ней, то и дело сбиваясь на встречную полосу. Мимо меня, тревожно ревя сиренами, пронеслись две пожарные машины. Не составляло труда догадаться, куда они направлялись.
   Тихой улочки было не узнать. Куда подевалась касто­вая замкнутость ее обитателей! Все -- от мала до велика -- высыпали наружу. И было отчего. Саныч поработал на славу. Море огня уже охватило добрых полквартала, а ветер продолжал неистово раздувать его. Достойная тризна по моей любимой! Думаю, зарево могли наблюдать даже в Жердяевке.
   Пожарные машины прибывали одна за другой. Бравые расчеты отважно вступали в схватку сразу с двумя сти­хиями -- воздушной и огненной, пена хлестала из растру­бов как бешеная, но пользы от этого было не много. Речь могла идти только о том, чтобы отсечь от огненного вала уцелевшие постройки.
   Вот и все. Сгорела твоя золотая клетка, Алина. Окончен твой путь. Окончена и продолжительная, мучительно труд­ная глава моей жизни.
   А пламя все гудело, превращая в пепелище уютный городской уголок и выжигая космические пространства в моей душе.
  
   ВЕРНЫЙ САНЫЧ
   Всю ночь я пил, потеряв счет бутылкам, но не хмелел. Напротив, становился только трезвее и все детальнее объ­яснял. Алине, что всему виной ее черная неблагодарность. То ли утром, то ли уже следующим вечером явился Саныч. Я даже не помню, открывал ли ему дверь. Но отлично помню возникшее у меня ощущение, что отныне с этим человеком будет крепко спаяна моя судьба.
   Я налил ему до краев:
   - Пей! Помянем ее бессмертную душу!
Он дипломатично пригубил.
   - Понимаю... Вы были очень привязаны к этой жен­щине...
   - Что ты понимаешь!
   Саныч молитвенно сложил перед собой ладони:
   -Вадим Федорович, у вас светлая голова. Вы пони­маете, что такое неизбежность. То, что случилось, -- это неизбежность. Вы не хотели ее ухода, но раз она ушла, значит, надо примириться с утратой. Примириться и начать новую жизнь. Боль в вашей душе утихнет. Вы еще молоды и полны сил. Вы обязательно встретите достойную вас спутницу.
  -- Не мотай душу, дьявол! -- крикнул я, горя желанием испытать на прочность его лысину. -- Зачем пришел?!
  -- Я подумал, что вам одиноко...
  -- Изворотливый прощелыга!
  -- Еще я подумал, -- ровным тоном продолжал он, -- что вы не откажетесь выслушать мое деловое предложение. Но, кажется, -- он невольно задержал взгляд на батарее
бутылок -- пустых и полных, -- я не ко времени.
  -- Нет, говори сейчас! -- потребовал я. -- Никогда еще у меня не было более ясной головы. А вот тебе дру­гой возможности может не представиться, -- и я с кривой
ухмылкой выложил на стол блокиратор.
   Саныч побледнел, но выдержки не потерял. Этот во­робышек, надо отдать ему должное, умел быть мужествен­ным, несмотря на давешнее признание в трусости.
  -- Не делайте этого, Вадим Федорович!
  -- Чего? -- продолжал ухмыляться я.
  -- Того, что вы сделали с Кителем и Максом.
  -- Откуда ты знаешь, что я собираюсь проделать то же самое с тобой?
  -- А разве нет? -- Он поднял на меня ясные глаза. -- Но не торопитесь, и вы получите верного -- не говорю друга, я недостоин вашей дружбы, -- но помощника. Я
ведь знаю, как вы одиноки.
   Некоторое время я колебался. Затем убрал блокиратор. Ладно, никуда этот Саныч от меня не денется.
   -- Говори же!
   Он решительно вскинул голову:
  -- Простите меня, Вадим Федорович, но, наблюдая за вами, я сделал вывод, что вы глубоко неудовлетворенны своей жизнью. Я пытался постигнуть причину этого не­
удовольствия. Как мне показалось, она в том, что вы не находите достойного применения своим поистине выдаю­щимся талантам. Тот великий дар, которым наградила вас природа, вы переводите на пустяки. У вас нет цели в жизни.
  -- А ты, однако, порядочный наглец, -- усмехнулся я, стараясь скрыть охватившее меня смятение. Этот с виду деликатный и даже робкий человечек бесцеремонно до­брался до самой больной, глубоко потаенной струны в моей душе.
  -- Поставьте перед собой цель, -- продолжал он. -- Идите к ней смело и напористо. Держите руку на пульсе событий. Окружите себя надежными и верными помощ­никами, которые будут в поте лица служить вашим инте­ресам. Сделайте это, и к вам вернется радость жизни.
  -- Ну и какую же цель ты для меня наметил?
  -- Выбор должны сделать вы. Я только предлагаю.
  -- Так предлагай.
  -- Власть! Я говорю не о той власти, когда вы застав­ляете другого человека кричать петухом. Я говорю о тай­ной власти, которую вы можете приобрести над горсткой людей, заправляющих делами в нашем городе. Все они повязаны между собой. Я понял это, когда работал на Кителя. Но Китель был лишь одним из них. А вы можете встать над многими. Может, над всеми.
   - Дурак ты, Саныч, - сказал ему я. - И советы твои дурацкие! Тебя не было в городе семь лет! Не знаю, может, ты спал летаргическим сном и не ведаешь, что за это время страна сдурела! Сбрендила! Слетела с катушек! Общество живет теперь по законам джунглей. А во власть пришли новые люди.
   - В Москве, может, и пришли какие-то новые, - спокойно ответил он. - А в нашем городе ничего не изменилось. Просто старые перекрасились под новых, нацепили трехцветные значки, только и всего. А что касается закона джунглей, то они его и раньше хорошо знали. Им не привыкать. Но раньше им приходилось действовать с оглядкой, а сейчас - полный беспредел! Кто был наверху, тот и остался. Кроме всяких бедолаг, попавших в силу обстоятельств под каток. Вроде Кителя. Мне даже жалко его. Ух, и развернулся бы он сейчас!
   - Вот и проваливай к нему!
   - Я выбрал вас, Вадим Федорович, - проникновенно проговорил Саныч.
   - Ну и что из этого следует? - я налил себе еще.
   - А вот что. Эти люди и раньше были очень состоятельными. Но при старой власти существовал один больной вопрос: как сохранить свои капиталы? Путь в иностранные банки, как вы понимаете, был отрезан. В родной сбербанк миллион не положишь, имея-то зарплату в двести рублей. Хранить деньги в заначке тоже глупо. А вдруг завтра очередная денежная реформа? - он неодобрительно покосился на мой стакан, но продолжал в прежнем тоне: - Поэтому состоятельные люди предпочитали не мешкая обращать основную часть своих капиталов в золотишко и камешки!
   Назло ему я сделал основательный глоток. Чертов коньяк! В нем совсем нет градусов!
   - Есть очень богатые люди, Вадим Федорович. К их рукам прибились немалые сокровища. Понятно, что они держат их не в чуланах. Вопрос в том, где же их тайники? По доброй воле они этого не скажут. Не каждый скажет даже под пыткой, ибо обладание золотом удесятеряет стойкость. Но ваш чудесный дар, Вадим Федорович, отыщет все тропинки, откроет все замки. Можно разбогатеть быстро. Очень быстро.
   - А ты, любезный, корыстолюбив, как я погляжу. Наверное, в детстве тебе не давали денег на мороженое.
   Он будто не слышал меня.
   - Я составил для вас список клиентов. Вам нужно всего лишь посетить каждого из них и в ходе приятной беседы выведать место захоронки. Я знаю двух-трех надежных ребят. Больше и не надо. Всю черную работу мы возьмем на себя. Я также знаю каналы сбыта. Вы будете в стороне, вне всяких подозрений. Половина всей добы­чи -- ваша личная доля.
   - Половина? Всего лишь?
  -- Простите, я оговорился. Я не должен ставить ника­ких условий. Еще раз -- простите. Вы сами будете распре­делять прибыль. Как сочтете нужным. К делу можно при­ступить хоть сегодня... -- 0н снова бросил взгляд на батарею бутылок.
  -- Так вот для чего я тебе нужен...
  -- Быть может, я вам нужнее, -- серьезно ответил Саныч. -- Не сомневайтесь во мне. Я доказал вам свою преданность и сделаю это еще тысячу раз. Если потребу­ется, жизнь отдам за вас, хозяин.
  -- Почему я должен тебе доверять? Предавший однаж­ды, предаст опять. Это старая, веками проверенная истина. Ведь ты предал своего прежнего босса, Кителя, а?
  -- Я не предавал его, -- побледнев, твердо отчеканил Саныч. -- Я служил ему верой и правдой, хотя многое в нем мне не нравилось. Он был примитивен и заносчив. Слишком уповал на свое положение, хотя настоящей, большой, властью не обладал. Считал себя машинистом, а ехал-то в прицепном вагоне. Чересчур да­леко высунулся из окна, вот ему и снесло полчерепа. Да что говорить, хозяин! Китель -- не акула. Так, средняя щучка. Но пока я работал на него, я был верным помощ­ником.
  -- "Железным" человечком?
  -- Да, так он меня называл. Моей вины в его беде нет. Скорее, это он подвел меня, оставив у разбитого ко­рыта. Совесть моя чиста, и мне не в чем себя упрекнуть.
  -- Хм... Я вижу, ты большой прохвост. Притом с пре­тензиями. Зачем тебе вообще нужен хозяин? С твоей из­воротливостью ты и сам всюду пролезешь.
  -- Бог не дал мне способности стоять во главе дела, -- вздохнув, проговорил Саныч. -- Я -- вечно второй. Я могу быть правой рукой любого президента, императора, сул­тана, хана, генерального секретаря... Но стать первым не могу даже в захудалом колхозе. Я всегда мечтал о хозяине,
которым можно гордиться. Кителю я служил честно, но гордиться им не мог. В этом отношении вы -- идеал. С вами я по доброй поле пойду до самого конца. Вы -- моя судьба. Я понял это в тот момент, когда стрелял " вас на Лесной Даче.
  
  -- Ты закончил?
  -- Главное я сказал. О деталях можно говорить бес­конечно.
  -- Убирайся! -- приказал я. -- Ты мне надоел. Хотя постой... Давно хочу тебя спросить...
  -- Да? -- Он подался ко мне.
  -- Тот обруч... Он действительно мог взорваться?
  -- Да.
  
  -- А кнопка была у тебя?
-Да.
  -- Ты нажал бы ее?
  -- Да... -- чуть слышно ответил он.
  -- Что ж, по крайней мере, откровенно. Проваливай!
Оставшись один, я откупорил очередную бутылку.
   Саныч прав. Надо вернуть способность наслаждаться жизнью, видеть множество красок, а не только черную.
  
   * * * * *
   Если ваша молодая, красивая и гулящая жена погибает вместе с любовником, то приготовьтесь к тому, что вы окажетесь под подозрением.
   Следователь, который вел это дело, поначалу смотрел на меня волком. Кажется, мое алиби ничуть его не убеж­дало, хотя, как и обещал Саныч, целая куча народу (са­мый активный -- официант Вовчик) клялась, что в тот злополучный вечер я неотлучно бражничал за ресторанным столиком.
   Впрочем, в этом-то следователь и не сомневался. Он полагал, что я воспользовался услугами наемного убийцы. К счастью, Саныч оказался ловким исполнителем и не оставил никаких следов.
   Когда же начались допросы свидетелей -- бывших со­бутыльников и любовников Алины, настроение следова­теля стало быстро меняться в мою пользу. Выяснилось, что Алина с распростертыми объятьями принимала про­ституток, наркоманов, подозрительных типов с уголовным прошлым. Тут и я подлил масла в огонь, заявив, что в доме имелись значительные ценности.
   Возникла весьма правдоподобная версия: кто-то из ее постоянных гостей дал наводку, а грабитель (или целая шайка) расправился с хозяйкой и ее очередным любов­ником, случайно оказавшимся в этот момент в доме. В мою пользу говорил и тот факт, что сама Алина отпус­тила накануне всю прислугу. Свидетели подтвердили, что я знал о многочисленных изменах Алины, но никогда не делал из этого трагедии. Да и ее прошлое сыграло роль.
   Словом, поиск ушел далеко в сторону и меня оставили в покое.
   На второй день после несчастья я похоронил мою лю­бимую (хотя и хоронить-то было нечего), завалив могилу цветами и устроив пышные поминки.
   Лучшему в городе скульптору я отвез целую кипу фо­тографий Алины, заказав выполнить по ним бронзовый памятник в полный рост.
   Оформив надлежащие документы, я стал вполне офи­циально именоваться вдовцом. Вдовец... Слово-то какое!
   Что же касается пожара, то он полностью уничтожил дом вместе с хозпостройками и садом. Пострадали и соседи. Я побывал на пепелище. От великолепного палаццо Алины с его роскошной обстанов­кой остались лишь растрескавшиеся почерневшие стены да большая куча золы. Сожженные деревья напоминали пейзаж из фантастического боевика. Конец проклятому дому!
   Все бы ничего, но с некоторых пор меня стала навещать Алина. Вернее, несколько Алин. Стоило провалиться в сон, как они входили в комнату и располагались вокруг кровати.
   Первая Алина смотрела на меня влюбленными глазами и жарко шептала: "Миленький...", вторая, разгоряченная гневом, упершись кулачками в бока, обещала: "Сейчас получишь от меня на бедность!", третья, равнодушно-хо­лодная, усмехалась: "Зайка, мне опять нужны денежки", четвертая, страшная, как старая ведьма, размахивала те­саком: "Как ты омерзителен! Ненавижу! Ненавижу!"... А еще была и пятая, и шестая...
   Иногда появлялась целая толпа Алин, и я жадно искал в ней ту, первую, и лишь найдя, успокаивался. Но первая приходила не всегда. Хуже всего, когда возникала одна только четвертая с ее тесаком. Я почти физически ощущал, как острая сталь полосует мое горло, и просыпался в холодном поту. Но другой раз пробуждение не наступало очень долго, и ночные кошмары бесконечно терзали меня. Я стал бояться засыпать ночью и старался отсыпаться днем. Но даже если я бодрствовал ночью, то в самый глухой ее час сознание все равно отключалось ненадолго, и Алины представали передо мной во всем своем многообразии.
   Иногда за ними смутной тенью маячил Федор. Он улыбался, показывая ровные зубы: "Металлический по­рошок -- будущее человечества!" А из-за его спины почему-то плутовато ухмылялся дед Пономарец: "Мышьячку с Би-Ара не желаете? Высший сорт!"
   Однако нет худа без добра.
   Меня опять неудержимо потянуло к бумаге.
   Я написал несколько рассказов в духе "Береники" и "Мореллы" Эдгара По.
   А затем будто прорвало некую плотину, и сюжеты хлынули потоком (большей частью почему-то мистичес­кие). Лишь успевай записывать. С радостным изумлением я открыл для себя, что центром рассказа может стать любой предмет, случайно услышанная фраза, давнее воспомина­ние и даже газетная строка.
   Например, на моем столе стояла пепельница -- подарок Алины. Это была дешевая аляповатая поделка в форме головы дьявола -- с мефистофелевским носом, рожками, козлиной бородкой и сардонической ухмылкой тонких губ. Однажды Алина выкрасила ее зрачки и губы алым лаком для ногтей, отчего голова нежданно приобрела жутковатую выразительность, будто в ней пробудился дух преиспод­ней. Иногда, особенно в сумерках, мне казалось, что она внимательно наблюдает за мной, фиксируя все мои пере­живания и потешаясь над ними. И копит злобу, дожидаясь заветного часа... Рассказ я так и озаглавил: "Дьявольская пепельница".
   На второй сюжет натолкнула оранжевая настольная лампа. Сам собой сложился рассказ о литераторе, который годами работал по ночам при свете старой лампы. Но вот ему подарили другую, более изящную, и литератор убрал старушку на шкаф, не подозревая, что в той живет ранимая душа. Почувствовав себя оскорбленной, оранжевая лампа готовит утонченную месть... Я настолько вжился в образ обиженной лампы, что порой мне чудилось, будто она беззвучно подкрадывается ко мне в темноте, норовя за­хлестнуть шнур вокруг моего горла.
   В "Вечерке" в рубрике криминальных новостей я вы­читал небольшую информацию о банде, которая убила двух водителей рефрижератора, чтобы завладеть ценным грузом. Тотчас возник замысел рассказа "Рефрижера­тор" -- о том, как огромный грузовик мстит бандитам.
   И еще десятка два подобных вещиц положил я на бумагу.
   Получилась довольно объемистая рукопись, которой я гордился, ибо полагал, что мне удалось взглянуть на при­вычные явления и предметы под свежим углом.
   Но, кажется, я забежал далеко вперед. Вас, вероятно, в большей степени занимают не мои литературные изыски, а развитие отношений с Санычем.
   Итак, о Саныче.
   * * *
  
   В любом мало-мальски крупном городе есть улица Полевая, расположенная обычно в самом пустынном районе.
   Возможно, вам известно, что в нашем городе Полевая огибает взлетно-посадочные полосы аэропорта, затем пет­ляет между глухих стен складов и заборов автобаз и заметно растворяется среди полей пригородного животноводческого хозяйства. Впрочем, есть на ней небольшие обитаемые анклавы: то тут то там увидишь два-три частных дома, невесть как затесавшихся в промышленную среду. Днем здесь пыльно и шумно: проносятся самосвалы и фургоны, грохочут краны... Но с наступлением темноты всякая жизнь на По­левой замирает, ни одного таксиста не заманишь сюда ни за какие деньги. Полевая держит негласное первенство по убийствам, грабежам и разборкам.
   Саныч владел небольшим домиком в три комнаты в самом что ни на есть глухом закутке этой неприглядной улицы. Слева тянулась территория "Вторчермета", над которой днями напролет стоял скрежет и лязг металла, справа -- испытательный полигон какого-то института, где проверяли на прочность балки и сваи, с тылу проходила железная дорога.
   Однако такое местоположение имело и свои преимуще­ства. Подойти к дому незамеченным было невозможно даже ночью, поскольку прожекторы "Вторчермета" освещали пространство перед ним.
   Жил Саныч бобылем и потребности имел самые скром­ные. Он не курил, практически не пил, в еде соблюдал умеренность. Похоже, не тянуло его и к женщинам. Об­становка в доме была спартанской, чистота повсюду царила идеальная.
   Одна из комнат напоминала гостиничный номер -- здесь стояли четыре кровати, чтобы при случае было где расположиться всей командой.
   А команда Саныча состояла из трех накачанных парней решительного вида, которые имели свое жилье в городе, но могли собраться по первому зову.
  
  
   "ЗОЛОТЫЕ ПЕТУШКИ"
   Первой нашей жертвой стал директор швейной фабри­ки. По сведениям Саныча, он давно уже организовал под­польный цех, выпускающий "импортные" джинсы, и по­ставил дело на широкую ногу.
   Все было разыграно как по нотам.
   Явившись к директору в кабинет, я представился ли­тератором, собирающим материал о передовиках произ­водства. Нельзя ли рекомендовать кого-либо из отличив­шихся швейников?
   Едва он втянулся в беседу, как я задействовал биополе, велев моему визави выложить всю подноготную о зарытых сокровищах, коли таковые у него имеются.
   Впав в транс, директор поведал, что зарыл две банки с золотишком и алмазами на задах двора своего дальнего родственника, живущего в одной из окрестных деревенек.
   Далее я осведомился, кто из его сообщников и клиентов может иметь аналогичные захоронки.
   Он назвал четверых.
   В кармане у меня был диктофон.
   Выведав все, что нужно, я обработал его блокиратором, после чего мы вернулись к разговору о передовиках про­изводства. Записав для виду пару фамилий, я откланялся, пообещав позвонить на днях.
   В тот же вечер Саныч с командой совершили увлека­тельное путешествие в указанную деревню, откуда привез­ли два трехлитровых баллона: один был набит золотыми николаевскими десятками, второй заполнял так называе­мый ювелирный лом -- золотые колечки, браслеты, серь­ги, часы... В нем же находился небольшой коробок с не­сколькими десятками бриллиантов.
   Себе я забрал шестьдесят процентов найденного, пред­ложив Санычу удовлетвориться двадцатью пятью, а своим орлам раздать по пять. Возражений не последовало.
   Но вскоре после того, как кандидатуры Саныча были выпотрошены, а в дело пошли типы, обнаруженные лично мною, я поднял свою долю до семидесяти пяти процентов. И снова -- никаких возражений, ибо благосостояние нашей команды -- каждого ее члена -- росло как на дрожжах. Надеюсь, не нужно пояснять, что общался я исключитель­но с Санычем, оставаясь для других загадочным Мисте­ром Икс.
   Действовали мы всегда по одной и той же схеме. Иногда возникали забавные коллизии, и я не мог удержаться от того, чтобы параллельно с изъятием клада не сыграть ве­селую шутку.
   ...Отправился я как-то "раскручивать" директора мест­ного масложиркомбината, некоего Балтабаева. Это был невероятный болтун и патологический хвастун, который ради красного словца не пожалел бы не только родного отца. Ходили упорные слухи, что где-то он прячет свой бюст, отлитый из чистого золота. Невероятно, но Балтабаев туманными намеками поддерживал эту версию, полагая, вероятно, что она придает ему вес в обществе.
   Я воздействовал на него биополем. И что же? Вранье! Развесистая клюква! Не было ни­какого бюста. Правда, золотишко имелось. (Возможно, его даже хватило бы на пару отливок.) Все оно находилось в виде монет, колец, всяческих ювелирных поделок. Впро­чем, был еще мешочек -- килограмма на полтора -- зо­лотого песка. Не знаю уж, где Балтабаев его раздобыл. Реки и ручьи в наших краях никогда не считались золо­тоносными. Имелся и второй мешочек -- с двумя сотнями алмазов, но довольно мелких. Мне даже показалось, что они искусственные, и я отдал их Санычу.
   Балтабаев, несомненно, был убежден, что схоронил свой клад сверхнадежно. Еще бы: тайник он устроил в стене глубокого колодца, а колодец тот находился в при­городном поселке, где круглогодично снимал дачу один его доверенный человечек.
   Поскольку колодец находился на виду -- в центре двора, пришлось пойти на маленькую хитрость. Выяснив, что человечек Балтабаева (ничего не знавший, между про­чим, о кладе) по вечерам любит чаевничать, один из наших парней незаметно проник в дом и подсыпал тому в чайник клофелинчику. Вскоре чаевник отключился. Орлы Саныча спустились в колодец, нашли захоронку и почистили ее, но тару оставили на месте, набив ее захваченными с собой черепками и всяким мусором -- такова была моя прихоть.
   Наутро я позвонил разудалому директору, придав го­лосу саркастически-грозную интонацию:
   - Балтабаев, ты?
   - Да-а... -- протянул он. -- Кто говорит?
   - Дьявол! -- рявкнул.я. -- С тобой говорит дьявол! Из ада! Понял, хапуга?!
   - Эй, что за шуточки? Сейчас вызову милицию!
   - Милиция тебе не поможет! -- продолжал я стращать бедолагу. -- За твои прегрешения, за твое мздоимство и бессовестное воровство я превращаю все то золото, что ты спрятал в колодце, в черепки и сор!
   С того конца провода донеслось громкое мычание.
   - А для тебя, Балтабаев, я приготовил хорошенькое место в преисподней. Раскаленная сковорода уже ждет твою жирную задницу! Не задерживайся! - и, смеясь, повесил трубку.
   На следующий день я не поленился еще раз съездить на масложиркомбинат специально для того, чтобы полю­боваться лунообразной харей Балтабаева. Да, это было
зрелище! Кожа на его щеках, позеленевших и небритых, висела складками, как будто он потерял за минувшие сутки половину веса. Куда подевался его несносный апломб! В глазах читалось дикое смятение, граничащее с тихим помешательством. Говорят, с той поры он стал заикаться и не может вылечиться по сей день.
   За все это время у нас случилась единственная осечка.
   Директор городского Дома культуры, попутно про­мышлявший перепродажей левого товара наших цехови­ков, оказался столь косноязычным, что за десять ми­нут так и не сумел внятно объяснить мне, где же хранит свою мошну.
   - Увидишь такую хреновину, -- вещал он, разводя руками, -- а за ней будет штуковина с загогулиной, шагай от нее десять шагов на вторую хреновину... -- И так без конца.
   И это была отнюдь не хитрость -- мое биополе напрочь нейтрализовало это качество, -- просто бедняга имел ог­раниченный запас слов.
   0x08 graphic
Разумеется, мне не составляло особого труда придумать способ, как все-таки "расколоть" его, но я решил, что ситуация настолько анекдотическая, что пусть этот краснобай гуляет. Тем более что объем его сокровищ не стоил серьезных усилий.
   Итак, наш бизнес наладился. Колесо завертелось.
   Парадокс, но теперь пришлось подумать о собственном тайнике.
   Не помню, писал ли я, что на даче в Жердяевке имелся просторный и сухой подвал.
   Я нанял рабочих, которые хорошенько забетонировали два крайних чулана в нем, усилив бетон арматурой и тремя рядами металлической сетки. Затем пригласил специалиста по стальным дверям и сейфам. Он установил бронирован­ные двери-щиты с кодовыми замками, как в крупных бан­ках. Разумеется, после окончания работ я воспользовался блокиратором, чтобы избавить память этих людей от не­нужных подробностей.
   Повышенную активность в этот период проявлял дед Пономарец. Он юлой крутился рядом и как бы невзначай, ненароком, пытался проскользнуть в подвал. Пришлось применить старое надежное средство: только изрядная доля выпивки избавляла старика от излишнего любопыт­ства.
   Вход в подвал я тоже переделал. Раньше он находился в прихожей, теперь же я велел устроить его в одной из комнат, причем таким образом, чтобы подвал соединялся с башенкой.
   В первом отделении своего тайника я хранил матери­альные ценности. Приятно было иной раз зайти в эту каморку и постоять четверть часа, любуясь тусклым блес­ком золота. Через некоторое время мои запасы, которые на протяжении многих лет одни люди выманивали у дру­гих, были сопоставимы с легендарными пиратскими кла­дами. Притом что дело только раскручивалось.
   Во второй каморке я устроил фонотеку. Здесь храни­лись магнитные записи с откровениями городских тузов, где они закладывали друг дружку. Коллекция росла. Она содержала сотни и тысячи имен. Тут обосновались и про­жорливые акулы, и ухватистые сомы, и разбойные щу­ки, и колючие ерши. Хватало также крокодилов, удавов, шакалов, гиен и подколодных гадюк. Имелось несколь­ко редких экземпляров тигров и барсов. В изобилии во­дились подпольные крысы и мышки всех мастей. Та­кой вот зоопарк. И все эти особы были в моей власти, я знал их тайны, располагал компроматом, способным по­влиять на передел завоеванной территории и расстанов­ку сил.
   К примеру, строгий Петр Поликарпович, дружбы с которым так домогался Китель, взяток не брал, но не в силу кристальной честности, а по причине трусоватой на­туры. Каждый день его одолевало искушение, но одновре­менно перед внутренним взором представала сцена позор­ного разоблачения, и он пасовал. Мало кто знал, что эту важную персону можно купить за ничтожнейшую подачку, лишь бы она не попахивала взяткой.
   А вот железнодорожный начальник беззастенчиво ха­пал направо и налево. Ларчик открывался просто: в бело­каменной тот имел могущественного покровителя.
   Да, моя фонотека воистину была богатством куда более ценным, чем золото, -- настоящая энциклопедия челове­ческих пороков.
   Изучая ее, я все отчетливее видел механизм общест­венного устройства, по крайней мере в наших весях.
   Давно ли он, этот механизм, казался мне хаотичным набором шестеренок? Святая простота! Наше пресловутое разгильдяйство, наша неразбериха -- ловко состряпанный миф. Не было никакого хаоса. Вакуума не существовало. Все было схвачено, притерто и застолблено. Все разраба­тывалось, каждая нефтяная скважина имела владельца. Каждая золотая жилочка кормила своего старателя. Рука мыла руку, а ниточки тянулись куда-то за пределы облас­ти. И дальше. И еще дальше.
   Полагаю, у вас уже готов вопрос: неужто среди город­ской верхушки не нашлось ни одного порядочного и чест­ного человека? Были, безусловно, и порядочные, и честные. Как не быть?! Но я-то в них не нуждался....
   Однажды поздним вечером я сидел у себя дома в ожи­дании Саныча.
   Накануне я "раскрутил" директора городского кладби­ща, который наваривал хорошую деньгу на погребальных услугах, да еще ссужал ее в рост под грабительские про­центы. Тайник он устроил непосредственно в подведомственном хозяйстве.
   Дорога ближняя, работы немного. Саныч давно должен был вернуться. Но он не появлялся.
   Я посмотрел на часы.
   Ого! Скоро полночь. Куда же запропастились эти черти?
   Спустившись вниз, я завел "Волгу" и помчался к цент­ральному кладбищу.
  
   * * *
   Когда я подъехал к кладбищенским воротам, было без нескольких минут двенадцать. Вдоль дороги, опоясывав­шей ограду, горели редкие фонари. Но внутри царил не­проглядный мрак. Воздействовав биополем на сторожа, я беспрепятственно проник на территорию этого пристанища усопших.
   Десяток шагов -- и тьма окутала меня со всех сторон.
   Несмотря на увлечение фантастикой и мистикой, я не верю в чертей и привидения, в оживших мертвецов и в переселение душ.
   Но когда из абсолютного мрака до меня донесся чуть слышный женский шепот "Вади-и-им...", сердце мое за­прыгало у горла, а ноги приросли к дорожке.
   И тут же передо мной появилась Алина в золотистых одеяниях, с медью волос, струящихся на ветру.
   Прошла страшная секунда.
   Конечно же, это была не Алина, а только ее бронзо­вое изваяние, на которое сквозь просвет в ветвях дере­вьев упал лунный луч. А за шепот я принял шелест ли­ствы.
   Итак, все объяснилось по законам физики, однако ни­какая сила в мире не заставила бы меня сделать хотя бы шаг вперед. Каждой клеточкой я ощущал, что едва по­равняюсь с памятником, как на моем горле сомкнутся бронзовые пальцы.
   А ведь чуть дальше, там, где тьма еще плотнее, навер­няка сидит на гранитной плите обгоревший как головешка Федор, зорко вглядываясь пустыми глазницами в темноту. "Вадим, ты не представляешь, сколько в человеческом организме железа! Я только здесь понял! Подойди, я сотру тебя в порошок, и мы будем квиты!"
   Они опять сговорились!
   Я невольно отступил назад. Нет, не могу! Пропади пропадом эта захоронка!
   Я вышел за ограду, сел в машину и помчался на По­левую, которая в этот ночной час мало чем отличалась от кладбища.
  
  
  
   СМЕРТЬ НА РЕЛЬСАХ
   В домике Саныча светились два окна. Но его старень­кого "Москвича", который он обычно ставил перед крыль­цом, не было.
   Прихватив блокиратор, я двинулся через двор.
   На полпути у меня возникло ощущение, что в тени сарая кто-то скрывается. Я напряг биополе.
   На дорожке, ярко освещенной вторчерметовскими про­жекторами, возник крепко сбитый парень по кличке Бе­лый, один из волонтеров Саныча. (Меня он, разумеется, не знал.)
  -- Что случилось? -- спросил я, подавляя его волю.
  -- Кажись, влипли, -- косноязычно выдал Белый. --У нас был уговор, что встречаемся здесь в десять. Приезжаем. В доме темнота. Заходим. Саныч лежит на
полу возле дивана в луже крови. Много натекло. Похо­же, ударили финкой. Думаем, Санычу хана. Но еще ды­шал.
   Я с трудом воспринимал услышанное.
   -- Где он сейчас?
   -- В центральной больнице. Мы и отвезли. Сдали в приемный покой и смылись. Но после стали соображать. Пальчики Саныча, думаем, ментам известны. Так что на эту хату они вот-вот выйдут. А тут разные опасные вещи хранятся... Ну, пушки и все такое прочее. Кому за­брать? Кинули на спичках -- выпало мне. -- Он посмотрел
на часы: -- Времени много прошло, надо рвать когти. Менты вот-вот налетят.
   -- Кто напал на Саныча?
  -- А хрен его знает! Окно со стороны сада раскрыто. Следы -- к железке. А там -- на гравий. Не видать. Да и электрички бегают часто. Вскочил -- и привет!
  -- Ты все забрал, что надо?
  -- Да.
  -- А где машина?
  -- Стоит за полигоном.
  -- Ну, иди. И забудь все, что сейчас было.
   Когда он повернулся, я хорошенько облучил его бло­киратором. Теперь он обо мне и не вспомнит.
  
   * * *
   Центральная больница находилась в глубине обширного парка.
   У дежурного врача -- молодого человека в роговых очках -- я узнал, что Саныч лежит в двенадцатой палате на третьем этаже.
   В коридоре дорогу мне преградила дежурная медсестра, похожая на строгую учительницу начальных классов.
   - Как вы сюда попали?! -- со священным трепетом воскликнула она.
   - По лестнице, -- усмехнулся я и "впрыснул" ей ог­лушительную дозу положительных эмоций. -- Мне нужно увидеть Балашова.
   - Вообще-то это не положено, -- вздохнула она. -- Но знаете, он буквально чудом выкарабкался из могилы. Не вижу ничего дурного, если вы издали посмотрите на своего дру­га. Он ведь ваш друг?
   - Да, -- кивнул я.
   - Только недолго. И постарайтесь не шуметь.
   - Как прикажете.
   Саныч лежал на спине, укрытый до подбородка про­стыней, под которую убегала резиновая трубка. "Саныч..." -- мысленно позвал я.
   - Хозяин... -- прошептал он.
"Только одно слово: кто тебя?"
   - Макс... Но ты не волнуйся... я тебя... уберег...
"Спасибо, Саныч. А теперь -- спи".
   Макс!
   Дело принимало скверный оборот.
  
   * * *
  
   Всю ночь я не сомкнул глаз, размышляя о случившемся.
   Значит, Макс, которого я полностью списал было со счетов, снова замаячил в моей судьбе? Что произошло между ним и Санычем? Многое ли известно Максу о делах команды? И где он сейчас?
   Я не смогу ответить на эти вопросы прежде, чем Саныч не окрепнет и не расскажет во всех подробностях о стычке в домике на Полевой.
   Теперь же надо подумать о другом.
   Возможно, уже завтра к Санычу пожалует следователь.
   В сообразительности Саныча я уверен на все сто. Но если попадется дотошный следователь, то накопать он может много. Например, пальчики Макса. Наверняка
   этот болван в изобилии оставил их в доме. Очень длинную цепочку можно вытянуть за эту ниточку...
   Когда-то Саныч, так, на всякий пожарный, дал мне телефоны своих орлов. Отыскав их, я позвонил Белому:
   После серии длинных гудков трубку сняли.
   -- Кто говорит? -- раздался настороженный голос, по которому я узнал своего недавнего собеседника.
   -- Слушай внимательно, Белый. Это хозяин.
   -- Чего-чего?
   -- Не перебивай. Саныч выкарабкался. Будет жить. Но сам понимаешь, если у него начнутся неприятности, то доберутся и до тебя. До всех вас.
   - Ну?
  -- Немедленно, прямо сейчас жми на Полевую и хо­рошенько поработай там тряпкой. Я имею в виду отпечат­ки. Да смотри, чтобы никто тебя не засек.
  -- А вдруг там уже менты?
  -- Они еще не раскачались.
  -- Ладно... Лужу тоже вытереть?
  -- Ее оставь. Действуй!
  
   * * *
   Саныч шел на поправку, но так умело имитировал бес­сознательное состояние, что врачи целую неделю не до­пускали к нему следователя.
   Зато у нас состоялся важный разговор.
   Вот о чем поведал Саныч:
   -- Хозяин, я знал, что как только Макс освободится, то тут же разыщет меня и потребует долю. Я готовился к встрече. Извини, что ничего не сказал тебе. Думал, обой­дется тихо-мирно. Дам ему денег, и он умотает куда-нибудь подальше...
   Макс пришел со стороны железной дороги за двадцать минут до приезда моих парней. Его губы улыбались, но глаза смотрели недобро.
   "Привет, Саныч! -- сказал он, возникая из темноты. -- Ловко ты нас тогда подставил. На то ты и Саныч! Так огрел по башке, что до сих пор не могу вспомнить, какого же фраера мы тогда раскалывали. Десять лет оттянул от звонка до звонка. А ты тем временем пивком баловался, курочек щупал, а, Саныч? На наши общие денежки, между прочим". -- "Не имело смысла садиться всем, -- ответил я как можно спокойнее. -- А твою долю я сохра­нил. Можешь получить хоть завтра". -- "Сохранил долю, говоришь? -- усмехнулся он. -- Так ведь и проценты на­росли". -- "Получишь вместе с процентами". Вдруг он извлек из рукава финку и принялся играть ею передо мной. "Нет, Саныч, этого мне мало". -- "Чего же ты хо­чешь?" -- "Войти в дело". -- "Нет у меня никакого дела. Так, перебиваюсь по пустякам". Тут Макс развеселился и долго хохотал. Вдруг резко оборвал смех и приставил нож к моему горлу. "Хитришь, паскуда! За фраера дер­жишь?! Я ведь не сразу к тебе пришел. Присматривался к твоей хате, видел, как ты со своими шестерками шастаешь туда-сюда по ночам". -- "Ты не так понял". Подобного я от него не ожидал. Мне казалось, он возьмет деньги, скажет на прощание пару ласковых слов и умотает. Но Макс изменился за эти годы. Стал хитрее. И еще злей. -- "В общем, так: или ты прямо сейчас ведешь меня к своему хозяину, или..." Он слегка кольнул меня лезвием в плечо. В его глазах появилось безумие, при­ступов которого я всегда опасался, имея с ним дело. "Нет
у меня никакого хозяина". -- "Брось, Саныч! Я-то тебя знаю! Без хозяина ты работать не можешь". Вот тут-то он был прав. Некоторое время разговор продолжался в
таком же духе. Я пытался образумить его, перенести встре­чу на завтра, но он не шел ни на какие уступки и с каждым моим ответом сатанел все больше. Я тайком гля­нул на часы, вот-вот должны были подъехать мои ребята. Макс перехватил мой взгляд. "Гостей поджидаешь?" - "Поздно уже для гостей", -- ответил я, и в этот момент с дороги свернула машина и зарулила во двор. Не будь этого совпадения, возможно, мне удалось бы постепенно утихомирить его. Но когда свет фар заметался по комнате, Макса охватило безумие. Не думаю, что он собирался меня убивать. Я был ему нужен. Скорее, все произошло неожиданно и для него самого. Блеснула финка -- дальше ничего не помню.
   Саныч поднял на меня глаза, полные тревоги:
   - Хозяин, это опасный человек! Он затаился и ждет. Как только меня выпишут, он появится снова. Подстеречь его трудно. Он, как голодная пантера, прыгнет из темноты в самый неожиданный момент. Он может уволочь меня в какую-нибудь дыру и пытать. Он сумасшедший! -- Тре­вога в глазах Саныча сменилась страхом. -- Помоги мне, хозяин! Спаси! Он и сюда может прийти!
   - Спокойно, Саныч. -- Я сжал его узкую, слабую ладонь. -- Придумаем что-нибудь. Поправляйся пока. Версию для следователя ты уже сочинил?
   - А что тут сочинять? Готовился ко сну, услышал шум за стеной, вышел во вторую комнату, вдруг -- удар. Потерял сознание...
   - У следователя может возникнуть вопрос: кто отвез тебя в больницу? Из уединенного домика?
   - А я сумел доползти до дороги. Дальше ничего не помню. Наверное, какой-то хороший человек проезжал мимо.
   - Ладно. За неимением лучшего сойдет и это. Ваше нос, Саныч! Мы соорудим такой капкан, что наша пантера сломает себе хребет!
  
   * * *
   Поразмыслив, я решил, что нет никаких оснований скрывать от других мое знакомство с Санычем. В результате получил повестку от следователя.
   На беседе я объяснил, что как литератор, пишущий на научные темы, давно интересуюсь проблемой утилизации отходов. Известно ли вам, товарищ следователь, что, к примеру, металлолом можно перерабатывать в металлический порошок, а из того, в свою очередь, изготавливать самые разнообразные товары, в том числе массового потребления? Исключительно перспективное направление! Вот где таятся поистине сказочные возможности для нашего молодого бизнеса! Кстати, вы не читали моих статей на эту тему, которую я разрабатываю в течение уже нескольких лет? Вот вам моя книжечка, могу надписать.
   Собирая материал, я и познакомился с Балашовым, живущим возле "Вторчермета". Мне нужно было где-то оставлять свою машину на то время, пока я брал интервью. Сами знаете, какой там опасный район. Балашов согласился приглядывать за ней. Весьма положительный человек, спокойный, выдержанный. Очень жаль, что он стал жертвой разбойного нападения. О круге его общения ничего не знаю. Вы спрашиваете, где я находился в ту ночь? На своей даче, в Жердяевке. Нет, не спал. По обыкновению марал бумагу. Я ведь, знаете ли, "сова", работаю по ночам. Супруги Пономарцы могут подтвердить мое алиби.
   Теперь я бывал у Саныча не таясь.
   Сделал разумные подарки завотделением, лечащему врачу, медсестрам и нянечкам, высказав пожелание, чтобы они удвоили внимание к больному. Само собой, носил передачи, от которых перепадало и младшему медицинскому персоналу - основе основ любого лечащего учреждения.
   От идеи нанять охранника я отказался. Нет, не станет Макс нападать на Саныча в больнице. Не потому, что слишком опасно. Саныч необходим ему как источник информации. Макс затаился и терпеливо ждет выписки своего бывшего подельника. Вот и пусть ждет...
   Словом, в эти дни Саныч стал значить для меня гораздо больше, чем просто исполнительный помощник.
   - Саныч, расскажи о себе, - попросил его однажды я.
   - Что именно, хозяин?
   - Как ты дошел до жизни такой? По натуре тебе надо бы служить в какой-нибудь солидной конторе, сочинять хитроумные отписки, подсиживать глуповатых начальников, а по вечерам возвращаться в лоно семьи, где тебя будут ждать покой и душевное тепло, вкусный ужин, тапочки и кресло перед телевизором.
   - Наверное, ты прав, хозяин, - задумчиво ответил он. - Может, так оно и вышло бы, но... - он вздохнул: - Зацепился я однажды не за то колесо. А колесо это всё катилось и катилось, пока не забросило меня к Кителю. У него на службе я был, считай, двенадцать лет. Ну, а дальнейшее тебе, хозяин, известно...
   - Ты был женат?
   - Нет.
   -Почему?
   - Жизнь у меня беспокойная. Не хочу, чтобы мои близкие страдали так же, как в детстве страдал я. - Он доверчиво посмотрел мне в глаза: - Но с тобой, хозяин, я впервые почувствовал себя человеком.
   - Знаешь, что, Саныч... - я поправил на нем одеяло. - Не называй меня хозяином. Слишком уж не в духе времени.
   - А как же?
   - Ну, раз ты - Саныч, то я, давай договоримся, буду Федорыч.
   - Идет! - он мягко улыбнулся.
   В этот момент в палату вошла сиделка, которую по моей просьбе подыскали для персонального ухода за Санычем.
   Это была крупная, приятной полноты молодая женщина с приветливым лицом, чем-то напоминающая кустодиевских красавиц.
   - Виктор Александрович, пора обедать, - пропела она. - А вам, Вадим Федорович, надо уходить. И так долго пробыли. Больному нужен покой.
   Я присмотрелся к ней внимательнее. Ясные, чистые глаза, плавная линия пухлого подбородка, милая, этакая домашняя улыбка... Белый халатик так и трещал под напором ее здоровой плоти. А не пригласить ли мне ее в Жердяевку и не посмотреть ли, какова же она без халата? Но не сейчас. Сначала пусть она поставит на ноги моего Саныча.
   - Как вас величают? - спросил я.
   - Вика, - ответила она, вдруг вспыхнув. Румянец делал ее еще краше.
   - Виктория - значит победа, - улыбнулся я ей. - Мне нравится, Вика, ваша старательность. Оставайтесь такой. А засим - выполняю ваше распоряжении. - Я поднялся. - До свидания!
   - До свидания! - пропела она.
   - До свидания, Федорыч!
   Признаться, я полагал, что пробудил в сердце пышнотелой красавицы интерес к своей персоне. Но уже на выходе из палаты, случайно глянув в висевшее на стене зеркало, увидел. Что Виктория нежно, очень нежно поглаживает руку Саныча.
   Ого! Да здесь никак роман! Ай да Саныч! Ай да бобыль! Ладно, уступаю ему без боя. На мой век хватит других красоток.
   Проходя по коридору, я представил себе их рядом: сухой, как ветка, Саныч и крупная сочная ягода - Вика-ежевика. Забавно!
  
   * * *
  
   Я всё еще не знал, что сделаю с Максом.
   Но для начала решил осмотреть тылы домика на Полевой, откуда прокрался этот мерзавец.
   Сразу же за забором тянулась двухпутная железная дорога с весьма интенсивным движением. Здесь ходили не только товарняки, но и электрички.
   Я без труда разобрался, каким образом Макс мог отслеживать присутствие Саныча. Достаточно было сесть в любую вечернюю электричку и посмотреть из окна, горит ли в домике свет.
   Метрах в двухстах отсюда находилась платформа "Полевая", чрезвычайно оживленная днем и совершенно пустынная с наступлением сумерек. Ознакомившись с расписанием, я понял, что в тот злополучный вечер Макс приехал именно на электричке. Видимо, и в дальнейшем он будет пользоваться ею.
   Еще дальше, за железной дорогой, раскинулась территория мясокомбината, периодически наводившего зловоние на всю округу. Трехметровый бетонный забор поверху обтягивала колючая проволока. Внизу буйно разросся бурьян - выше человеческого роста. Идеальное место для засады, откуда отлично просматривалась освещенная десятком фонарей платформа. Да и горящие всю ночь прожекторы "Вторчермета" и мясокомбината - мои союзники.
   В противоположной от платформы стороне железная дорога круто огибала нефтебазу. Помнится, Саныч рассказывал как-то, что это место облюбовано самоубийцами. Чуть не каждый месяц какой-нибудь несчастный сводил тут последние счеты с жизнью. Были и случайные жертвы, особенно после авансов и получек. Масса пьяного народу перетекала, спотыкаясь, через рельсы именно на этом опасном закруглении, будто не ведая, что тормозной путь у поезда, тем более у разогнавшейся электрички, - порядка километра.
   Так что же мне делать с Максом?
   Но сначала надо выманить его из норы.
   * * *
   Я не хотел ни в малейшей степени рисковать Санычем, единственным на сегодняшний день человеком, который затронул хоть какую-то струну в моей душе.
   Вскоре сложился план.
   В нашем драматическом театре на вторых ролях служил актер по фамилии Струйкин, обликом несколько напоминающий Саныча. Ну а полное сходство мог придать грим.
   Актер был сильно пьющий, с вечно пустым карманом, поэтому на моё предложение "поучаствовать в невинном розыгрыше с соответствующей предоплатой", согласился без раздумий. И вот в скромном домике на Полевой загорелся свет ( Саныча я тем временем тайно перевез в Жердяевку ).
   Моя задача сильно облегчалась тем, что после наступления темноты по маршруту проходило всего три электрички, и мне не было нужды целый вечер торчать в бурьяне. Я прослеживал прохождение очередного состава, после чего возвращался в домик, коротая время за беседой с лже-Санычем, знавшим массу любопытнейших театральных баек. Перед появлением очередной электрички Струйкин степенно расхаживал по двору, держась, однако, в тени - таково было одно из условий нашего договора.
   Макс появился на третий вечер предпоследней электричкой в 23.15. В этот момент район улицы Полевой уж точно напоминал планету Скалистая Пустошь из моего раннего рассказа.
   Макс был единственным, кто сошел на платформе. Оглядевшись, он прошел в конец, сбежал по ступенькам и быстрым шагом двинулся в сторону домика Саныча. Мимо меня.
   Вот и отлично! Очень даже удачно. Макс сам предопределил свою судьбу.
   Ровно через четыре минуты здесь должен был пройти почтово-пассажирский.
   Когда Макс приблизился, я послал ему мысленный приказ.
   Он дернулся, будто налетев на невидимую преграду, и остановился.
   Я спокойно вышел ему навстречу.
   - Макс, куда топаешь, старина?
   - Надо развязать язык одному сучонку, - ответил он, не поднимая век.
   - Зачем? Он же предлагал тебе отступное...
   В его правой руке блеснула финка. Очевидно, та самая. Я так и не понял, откуда она появилась.
   - Паскуда! Крутого из себя корчит! А меня за дешевку держит! Мелочью хочет откупиться! Я же за него срок мотал! Ну, нет! Либо он сведет меня с хозяином, либо я вырежу его сердце! Поглядим, зашьют ли его во второй раз!
   Далеко-далеко послышался перестук колес.
   Продолжать беседу не имело смысла.
   - Макс, становись на шпалы, на второй путь, и топай вперед. Да поторапливайся!
   Он подчинился.
   Я шел сбоку по извилистой гаревой тропинке, строго контролируя дистанцию.
   Когда мы приблизились к роковому закруглению, о котором я упоминал, поезд был совсем рядом, хотя его габариты перекрывались цистернами нефтебазы.
   - Макс, преклони колени и воздай хвалу всевышнему! Не думай о суетном! Моли о прощении грехов! Очень скоро ты поймешь, как зыбок путь в никуда!
   Я отступил в густые заросли бурьяна, которого вокруг было предостаточно.
   Локомотив вырвался из-за поворота. Мощный прожектор, похожий на удивленный глаз циклопа, высветил поджарую фигуру Макса, застывшего в коленопреклоненной позе между рельсов. Раздался протяжный гудок.
   Должно быть, я непроизвольно ослабил контроль.
   Макс вдруг вскинул голову.
   Но уже в следующую секунду тягач подмял его под себя. Послышался отвратительный хруст. Надрывно завизжали тормоза. Всё! Максу конец!
   Хлопали двери, тревожно переговаривались проводники. Какой-то человек с фонарем пробежал к хвосту состава.
   Еще какое-то время я наблюдал из своей засады. И лишь немного погодя вошел во двор Саныча с другой стороны.
   Струйкин, как и было обговорено, стоял в тени.
   - Что там случилось? - кивнул он в сторону железной дороги.
   - Кто знает! - я пожал плечами. - Вероятно, встречного ждут.
   - А-а...
   - Слушай, любезный, а не хочешь оттянуться на всю катушку?
   - Всегда готов!
   - Ну, так поехали в кабак! Напою до опупения!
   - Милый! - прослезился он. - Век за тебя молиться не устану!
   Уже в городе, когда он вышел из машины, я облучил его блокиратором.
  
  
   МЕТОД НЛП
   В своей манере я рассказал Санычу, что ночью на злополучном повороте опять кто-то попал под поезд. Судя по найденной финке - это Макс.
   Саныч промолчал, но его взгляд, полный трепетной благодарности, был красноречив.
   На следующий день я отвез его домой.
   Когда мы уже ехали по Полевой, он, смущаясь, как мальчишка, признался, что они с Викой решили расписаться. Похоже, он рассчитывал на мое благословение. И получил его.
   Я предложил ему поменять местожительство. Этот домик мало подходил в качестве уютного семейного очага. Отчего бы не приобрести более престижное жилье? Например, в той же Жердяевке. Здесь тихо и зелено - ни лязга металла, ни самосвалов со щебенкой. Да и легализоваться давно пора. Надо организовать какое-нибудь нормальное ИЧП. Что же касается наших кинжальных рейдов, то готовить их нужно более предусмотрительно. Сейчас, к примеру, стоит выждать два-три месяца, чтобы никому в голову не пришло связывать перерыв в "работе" с пребыванием Саныча в больнице. Ничего, мы наверстаем. Тем более, кандидатур хватает.
   И вот в скором времени Саныч стал моим соседом. Через две улицы он приобрел коттедж - не такой, конечно, просторный, как у меня, и не такой роскошный, какой был у Алины, но вполне, приятный, чтобы свить в нем семейное гнездышко.
   Свадьбу сыграли в узком кругу. Кроме меня и четы Пономарцов", присутствовали, в основном, родственники Вики -- такие же милые, симпа­тичные и простодушные люди.
   Зажила новая семейная пара душа в душу. Я пора­зился, сколь заботливым мужем оказался Саныч. Свою дражайшую половину он готов был носить на руках, несмотря на некоторый избыток ее веса. Каж­дую свободную минуту он что-то приколачивал, прила­живал или красил, и вскоре их дом засиял как праздничная игрушка.
   Нередко я захаживал к ним на чашку чая и, признать­ся, не раз испытывал внезапный приступ зависти, замечая, с какой нежностью Вика обхаживает своего благоверного. Господи, почему же в моей жизни не сложилось ничего похо­жего?
   Между тем раны Саныча зарубцевались, и мы решили, что пора вернуться к доходному промыслу. (Естественно, о тайной стороне жизни своего супруга Вика не догады­валась. Для нее он был заместителем директора коопера­тива "Старт", выпускающего кожаные ремешки и мунд­штуки из отходов, получаемых с мясокомбината. В общем, современные "Рога и копыта".)
   Саныч вытащил из нор своих орлов, выплатил им компенса­цию за вынужденный простой, поблагодарил, что не бро­сили его на Полевой, и колесо опять завертелось.
   Первым делом взяли-таки тайник на кладбище. Обо­шлось без мистики и привидений. Нервы у Саныча ока­зались покрепче моих.
   Теперь мы действовали, исключая всякий риск. Сначала вдвоем с Санычем подробно обговаривали план операции, затем несколько дней он вел наблюдение, и, если не воз­никало ни малейших подозрений, команда отправлялась за очередной захоронкой.
   Содержимое моей каморки росло как на дрожжах, по­полнялась и фонотека.
   Но счастья не было. Не было и удовольствия от про­житого дня. Так, рутина, хотя и с блеском золота.
   Алина перестала являться мне в снах. Как и Федор. Зато начал приходить Макс. Он стоял между рельсов, почему-то в жаркой пустыне под белесым солнцем. Рельсы сходились у горизонта, откуда на огромной скорости несся локомотив. Вот он наезжал на Макса и... обтекал его, будто на киноэкране. А Макс стоял, поигрывая финкой и ухмыляясь: "Я все равно доберусь до тебя, гипнотизер! Ох, доберусь! Попомнишь!"
   Я просыпался в холодном поту, почти уверенный, что Макс где-то рядом. Но это были только сны.
   Все чаще по ночам я поднимался в башенку и принимался за очередной рассказ. Мистика, детектив, фантас­тика, триллер -- идеи переполняли меня. Сюжет легко ложился на бумагу. Но вот какая загвоздка! Стоило мне поставить последнюю точку, как я терял всякий интерес к написанному. Черновики копились в ящиках стола и на полках. Но у меня не возникало желания даже перепечатать готовый текст. Тем более выйти с ним на суд читателя.
   Дед Пономарец еще более съежился, но на вопрос: "Васильич, хлопнешь рюмашку?" неизменно вытягивался в струнку: "Всегда готов!"
   Фекла Матвеевна тоже состарилась, но ее пельмени и бифштексы были такими же превосходными.
   Мой городской сосед, дядя Миша, открыл у себя в гараже автомастерскую. Руки у него были золотые, и вла­дельцы "Волг", "Москвичей", "Жигулей" и "Запорожцев", а позднее и иномарок двух-трех популярных мастей, съезжались сюда со всего города, так что наш тихий двор стал напоминать своеобразный таксопарк накануне техосмотра. Через восемь месяцев после выписки Саныча из боль­ницы у Вики родился славный бутуз на четыре кило. Назвали его Антоном. Что ж, значит, Саныч и на боль­ничной койке не терял времени даром. Молодец!
   Как-то раз, беседуя с Санычем, я нежданно для себя вспомнил:
   - А ведь скоро и Китель выйдет на свободу.
   Саныч ответил мне мягкой и грустной улыбкой:
   - Не волнуйся, Федорыч. Я навел справки. Китель - опущенный. Похоже, он начал там хорохориться, вот его и сломали. Теперь он не опасен.
   - Сломали Кителя? - удивился я. - Никогда бы не подумал.
   - Судьба еще и не такие коленца выкидывает... - вздохнул Саныч.
   Как вскоре выяснилось - пророчески...
   * * *
   Видимо, вы удивляетесь, что я давно уже не упоминал про Мамалыгина.
   А ведь действительно.
   Но хотя связь с Мамалыгиным сделалась совсем уж эпизодической, мне есть о чем рассказать.
   Едва мы с Санычем наварили первое золотишко, как я поехал к Мамалыгину, памятуя его слова о том, что он сам сидит на мели. Решил подкинуть ему на бедность. Что правда, не могу назвать это актом благотворительности со своей стороны. Если честно, я хотел ткнуть его носом в тот факт, что настало время, когда ученик начинает кормить учителя и, стало быть, последний теряет право на нравоучения в отношении первого.
   Конечно, я повез ему не золото. Тут следует сказать, что из поступлений я отбирал в свою коллекцию старинные монеты червонного золота, николаевские десятки, золотые стандартные бруски, а также особо ценные ювелирные украшения. Всё остальное - по каналам Саныча - обращалось в деньги, кои я и распределял среди своей команды - опять же через Саныча.
   - Спасибо тебе, Вадим, - ровно ответил Мамалыгин. - Я очень рад, что у тебя появилась возможность не только зарабатывать на жизнь, но и помогать ближнему. Это означает, что отныне ты не пропадешь в нашем безумном мире. Я также рад тому, что, невзирая на все соблазны, ты не очерствел душой. Но лично мне ничего не надо. Свой угол у меня есть, как и некоторые сбережения, притом, я получаю пенсию, а потребности мои самые скромные - кефир, ряженка, кофе, зеленый чай, тертая морковка... Так что мне и вправду ничего не нужно. Но, повторюсь еще раз, само твое предложение весьма меня порадовало...
   Он так и не взял у меня ни копейки.
   А мне отчего-то захотелось склонить его к принятию моей помощи.
   Я стал навещать его чаще. Денег не предлагал, но всегда приносил продукты, большей частью молочные. Кофе и зеленый чай таскал ящиками. Однажды приволок целый мешок отборной морковки.
   Всё это Мамалыгин принимал с благодарностью, но на губах его играла усмешка, которую я назвал бы снисходительной.
   Была еще одна причина, из-за которой я поддерживал свои отношения со старичком. Он знал нечто важное, чего не знал я.
   Возможно, у вас уже готов совет: надо было воздействовать на него биополем и вызвать его на откровенность.
   Думаете, я не пытался?
   Сколько раз, попивая с ним кофе, я выжидал момент, когда он пойдет на кухню за вареньем, а затем посылал ему в спину мысленный приказ: Мамалыгин-шайтан, открой свою тайну!
   Ноль! Полный ноль. Это был единственный человек, не реагирующий на мой ясный, сконцентрированный сигнал.
   Более того.
   Иногда, среди самого общего разговора, он пристально вглядывался в глубину моих глаз. И тогда мне казалось, что на какой-то короткий миг я проваливаясь в бездну, а пока лечу в нее, он успевает просветить насквозь мои мысли. Но уже через секунду эти фантазии казались мне бредом разгоряченного воображения. Я так и не пришел к определенному выводу.
   Я снова и снова исподтишка изучал Мамалыгина. Передо мной был сильно сдавший, ностальгирующий, уставший и одинокий старик. К тому же, пожираемый, очевидно, какой-то серьезной болезнью. Иногда мне казалось, что его дни уже сочтены.
   Би-Ар? Теперь мы даже не говорили о космосе. У меня было ощущение, что Би-Ар мне просто приснился.
   Зато мы стали больше говорить о литературе, об искусстве вообще. Вопреки всем опасениям, народ не разучился читать. Правда, ЧТО он теперь читал? Может, лучше вообще не читать, чем читать ТАКОЕ? И как могло случиться, что огромная масса образованных людей потянулась к низкопробному чтиву, к примитивным сериалам?!
   Порой приятно было побеседовать с Мамалыгиным за чашкой кофе на подобные отвлеченные темы, убедиться, что твой мозг, огрубевший в погоне за золотым тельцом, еще не утратил способности к высокому предназначению.
   В этот период со мной произошел весьма странный случай, поначалу немного встревоживший меня.
   Однажды хорошим летним вечерком я достал из холодильника пару банок пива и вдруг мне захотелось к нему малосольной семги, каковой в доме не оказалось. Охота пуще неволи. Я взял пакет и отправился в ближайший гастроном, решив заодно прогуляться перед ужином.
   Магазинные полки ломились от деликатесов. Что правда, покупателей в некогда многолюдном гастрономе можно было пересчитать по пальцам.
   Купив сочащуюся янтарным жиром рыбину, я вышел на улицу и неторопливо направился в сторону своего дома. Сумерки уже сгустились до синевы, на столбах зажглись светильники, легкий ветерок приятно обдувал лицо. Настроение у меня было самое умиротворенное.
   Внезапно у обочины скрипнули тормоза. С пассажирского места остановившейся колымаги выбрался какой-то энергичный господин. Отчаянно жестикулируя, он приблизился ко мне, тыча в меня какой-то бумажкой.
   Наконец, я сообразил, что передо мной - глухонемой, который жестами пытается сообщить, что ищет некий адрес, записанный у него на бумажке.
   Я взглянул. Этот переулок находился неподалеку.
   Тоже жестами я объяснил своему визави, как туда проехать, но, похоже, лишь запутал его окончательно. Он снова принялся жестикулировать - еще энергичнее.
   Не знаю, сколько это продолжалось. Но вот он понял. Импульсивно похлопал меня по груди и по плечам в знак благодарности, затем вернулся в машину, и та быстро влилась в поток транспорта.
   Я, насвистывая, двинулся дальше, но уже через двадцать шагов меня будто кольнуло: что-то здесь не так! И точно: вся моя наличность исчезла! (Хорошо еще, что я взял с собой небольшую сумму.) "Глухонемой" оказался ловким мошенником, сумевшим виртуозно облегчить все мои карманы. Наверняка, я не был случайной жертвой. Похоже, в гастрономе "дежурил" сообщник "глухонемого". Приметив покупателя, оплачивающего дорогой деликатес, он сделал соответствующий вывод и поспешил к подельникам, ждущим в машине где-то поблизости. Последующее было разыграно как по нотам.
   Собственно, в тот период мошенников расплодилось великое множество. Самые рисковые и нахрапистые создавали финансовые пирамиды, всевозможные дутые акционерные общества и липовые жилтоварищества, все эти ставшие уже легендой "МММ", "Властелины", "Хопры" и прочее, и прочее... Мошенники помельче устраивали уличные лотереи, бесчисленные лохотроны, взымали предоплату за якобы баснословно дешевые продукты для малообеспеченных семей... Ну а самые мелкие промышляли, естественно, по мелочам, благо, простофиль и ротозеев вокруг было немерено.
   Да, но я-то был абсолютно уверен, что не существует такого жулика, чье искусство поможет ему вытянуть из меня хотя бы копейку, если только я сам того не пожелаю...
   И вот я попался. Как последний лох. Как такое вообще могло случиться?
   Я прошел еще немного, и внезапно мною овладела уверенность, что дело тут гораздо серьезнее. Да, жестикуляция "глухонемого", его похлопывания и гримасы рассеивали, конечно, мое внимание. Но ведь было и еще что-то. Был кратковременный провал сознания. На несколько секунд ( или десятков секунд? ) "глухонемой" подчинил меня своей воле. Меня, владеющего уникальным даром воздействовать на других людей!
   Значит, он тоже обладает даром? Более сильным, чем мой? Уж не резидент ли он Би-Ара?
   Эта мысль настолько встревожила меня, что, вернувшись домой, я тут же позвонил Мамалыгину и напросился на срочную аудиенцию.
   Выслушав мой подробный рассказ, Мамалыгин довольно долго молчал. Но я уже почуял, что у него есть ответ. Он словно колебался: а стоит ли посвящать меня в некую тайну?
   Наконец, проговорил:
   - Нет, Вадим, это не резидент. Успокойся.
   - Кто же он?
   - Мошенник. Правда, не совсем обыкновенный.
   - Не совсем обыкновенный?
   Мамалыгин снова выдержал паузу, затем заговорил, решившись-таки приподнять некую завесу:
   - Видишь ли, Вадим... Относительно недавно ученые-психологи сделали довольно любопытное открытие. Есть простые средства, с помощью которых у любого человека - даже самого волевого - можно вызвать кратковременный провал в памяти, внушив ему любую мысль. Но, повторюсь, только на очень короткое время. Для этой методики подобрали даже научное название: "нейро-лингвистическое программирование", сокращенно НЛП. Но штука в том, что эта методика была известна еще древнеегипетским жрецам. В совершенстве владеют ею и цыгане. Не все, конечно. Особо одаренные, скажем так. Ну и преступный мир, само собой. Эти знания тайно передаются из поколения в поколение. Обучение методике НЛП сочетается, как правило, с оттачиванием другого мастерства, именуемого "ловкостью рук". Один из таких "специалистов" встретился сегодня на твоем пути. Но ты не переживай, будто его воля оказалась сильнее твоей. Ты ведь не готовился к схватке. Борьба же при равных условиях закончилась бы, несомненно, в твою пользу.
   Некоторое время я осмысливал услышанное, затем решился на откровенный вопрос:
   - Значит, Би-Ар, образно говоря, впаял в меня эту самую программу? НЛП, или как вы там ее назвали?
   На сей раз Мамалыгин ответил уклончиво:
   - Не будем пока говорить о Би-Аре. Могу лишь намекнуть, что в обозримой перспективе всё прояснится. В силу ряда обстоятельств Би-Ар окончательно отказался от реализации первоначальных планов. Но у наших высоких друзей имеются большие виды на нас. Мы получим новое задание, которое потребует от нас значительной целеустремленности. Это всё, что я могу пока тебе сообщить. А наших, доморощенных, мошенников не опасайся. Почувствуешь, что тебе лезут в мозги, - ставь заслонку, только и всего.
   До меня вдруг дошло, что Мамалыгин в последнее время будто помолодел. Он уже не походил на доходягу, тем более, угнетенного, сгорбленного старичка, стоявшего одной ногой в могиле. К нему вернулась его бодрость и всегдашний оптимизм. С чего бы это? Он по-прежнему питался ряженкой и тертой морковкой.
   Каюсь, однажды я решил проследить за стариком. Меня вдруг заинтересовало, где он бывает еще, кроме Союза писателей и клуба железнодорожников.
   Три часа я подстерегал его в кустах возле дома-башни на проспекте Космонавтов.
   Вот он бодро вышел из единственного подъезда - сухонький, розоволицый старичок.
   От крыльца к тротуару вело несколько довольно крутых ступенек. Мамалыгин одолел их легкой, пружинистой походкой и безмятежно двинулся вдоль проспекта.
   Соблюдая оптимальную дистанцию, я направился за ним.
   Мамалыгин не обернулся ни разу, что он не учуял слежки.
   Но буквально тут же на меня напал сильнейший приступ кашля, слезы рекой потекли из глаз.
   Когда, наконец, я вытер их платком и огляделся, то Мамалыгина и след простыл. Он исчез, будто сквозь землю провалился.
  
  
   СХВАТКА В ПОДЗЕМЕЛЬЕ
   Новый виток моей судьбы, вместивший столько неожиданных событий, берет отсчет от того дня, когда я вернулся с похорон своего отца. Правда, он никогда не жил с нами, но похоронить его по-человечески я посчитал своим святым долгом. Думаю, для сякого мужчины смерть отца - это некий рубеж, требующий осмысления собственного прошлого.
   Должен сознаться, что при жизни я практически не имел с ним контактов. Но в эти скорбные дни принял на себя все хлопоты, справил поминки, заказал памятник, церковные службы и, естественно, всё оплатил.
   Домой я вернулся в тоскливом, даже смятенном настроении. Тяжесть давила на сердце, не хватало воздуха. Оставаться в комнате было выше моих сил.
   Я оделся и вышел на улицу.
   Погода стояла отвратительная. Нудный дождь, колючий ветер, рваные облака, несущиеся через лунный диск... Напиться, что ли? Но разве я не пил все эти дни? А толку? Водкой эту тяжесть не размоешь. Почему же мне так скверно?
   Я медленно брел по ночному бульвару. Ни одного про­хожего. Редкие машины шуршали шинами по мокрому асфальту. Далеко впереди светились огни бывшей гостиницы "Мир", переименованной в "Гранд-отель", и ресторана "Волна", сохранившего свое название.
   Рядом остановилось такси. Мне отчего-то вспомнился "глухонемой".
   Но из машины выпорхнула влюбленная парочка. Молодой человек склонился к окошку водителя, а девушка огляде­лась и решительно направилась ко мне, держа что-то на вытянутой ладони.
   - Простите, вы не могли бы разменять?
Занятый своими мыслями, я не сразу понял ее просьбу.
   - У водителя нет сдачи, -- пояснила она нежным го­лоском.
   Девушка была тонкая, стройная, с короткой стрижкой.
   Я машинально полез в карман за кошельком.
   В тот момент, когда я опустил голову, какое-то едкое облачко обволокло мое лицо. "Гранд-отель" стал заваливаться набок. Это последнее, что я запо­мнил.
  
   * * *
   Пробуждение было тягостным. Страшно раскалывалась голова. Я лежал на чем-то жестком, мои руки и ноги были разведены в стороны и привязаны по отдельности к неким опорам. Вот, значит, как! Я снова пленник. Кто же меня вычислил? И почему я уже вторично попался на дешевенький приемчик? Вот олух! Ловко меня провела эта смазливая малышка! Сбоку послышался кашляющий смех. Я повернул го­лову и... не поверил собственным глазам, увидев торже­ствующего Кителя.
   В первую секунду я его даже не узнал -- не потому, что он состарился и обрюзг, просто я давно вычеркнул его из своей памяти. Оказалось -- рано.
   Но самое удивительное заключалось в том, что Китель тоже был пленником: наручники приковывали его к ме­таллическому кольцу в бетонной стене.
   Похоже, однако, что собственное положение его не рас­страивало. По его землистому лицу блуждала мстительная . усмешка.
   А напрасно Саныч утверждал, что Китель больше не опасен. Судя по безумному блеску в его поросячьих глазках, он был еще способен натворить немало бед.
   Не без содрогания узнал я и место действия: да это же тот самый подвал на Лесной Даче, ставший кошмаром моей жизни! Сомнений никаких!
   Смутное предчувствие кольнуло меня: с этого подвала начались мои злоключения, здесь же они и завершатся. Это -- рок.
   Однако же не будем забывать о главном правиле: ни­когда не терять головы.
   Китель резко оборвал смех.
   -- Посмотри на меня, гипнотизер! -- прохрипел он. -- Хорошо выгляжу? Как на картинке, а? Это по твоей ми­лости я провел лучшие годы за колючей проволокой. Из-за
тебя терпел унижения и потерял здоровье. Потерял все, что имел: свободу, положение, авторитет, имущество, жену... Ты раздавил меня как дождевого червяка, но торжествуешь рано. У меня остается последнее счастье в жизни: увидеть, как ты по­дыхаешь, и, клянусь памятью жены, я увижу это! -- Его глаза заполыхали нездоровым демоническим
огнем. Передо мной был сумасшедший.
   Он помнит! -- вдруг осенило меня. Он помнит обо мне все! Но ведь это невозможно! Блокиратор начисто стер из его памяти все, что касалось меня. Каким образом к нему вернулись давние воспоминания? Что-то здесь было не так...
   А он продолжал, то и дело захлебываясь кашлем и звеня наручниками:
   -- Да, мне осталась сладость мести. Ух, как я истомился на зоне! Но зато сегодня утешусь досыта. А ловко я все устроил, а, гипнотизер? Последнюю копейку пустил в дело и не прогадал. Ты здесь, на Лесной Даче... Тепленький, смир­ный... Ха-ха! Ну, пробуй свое хваленое биополе, пробуй! Хрен тебе в глотку! Я специально велел приковать себя к
стене, чтобы не поддаться на твои чары, когда ты пустишь их в ход. Я знаю, что надолго тебя не хватит. Знаю! Я увижу, как ты мучаешься, а мне этого очень хочется, при­ятель! Да, ты хитер и изворотлив, но на этот раз тебе не выкрутиться. Впрочем, рискни, вдруг получится. -- Он опять надрывно рассмеялся.
   Ответить я не успел.
   Раздалось отвратительное визжание, заставившее меня насторожиться.
   Я приподнял, насколько мог, затылок и посмотрел в ту сторону, откуда раздались эти немузыкальные звуки.
   В пространстве между моими разведенными щиколотками бешено вра­щалась циркулярная пила. Я же был накрепко привязан к некоему верстаку, медленно наезжавшему на чудовищ­ный диск с зубьями. Линия разреза должна была пройти от моего паха до темечка.
  -- Понял?! -- в экстазе заорал Китель. -- Дошло?! Ха-ха! Я велел отрегулировать ее на самый малый ход! Хочу, чтобы ты помучился подольше, гнусный гипнотизер!
  -- Постой, Константин Петрович! -- взмолился я, изо всех сил пытаясь сохранить самообладание. -- Раз уж я в твоей власти, то куда спешить? Давай поговорим по-
мужски. Вдруг выяснится, что не я главный виновник твоих бед?
  -- Ты! Ты! -- исступленно заорал он. -- Ты заслужил более лютую казнь, да есть опаска, что выскользнешь. Сделаем просто, но надежно. Я сам развезу твои останки
по разным местам. Уж тогда сам дьявол тебя не воскресит.
   Зубья, сливавшиеся в светлую полоску, приближались, достигнув уже линии моих колен.
   Китель приплясывал как каннибал, готовившийся ос­вежевать жертву.
   Но самое страшное заключалось в том, что я отчетливо понимал: на сей раз биополе меня не выручит. Китель и впрямь все предусмотрел, вновь использовав оправдавший себя вариант с "железным" человеком на кнопке. Станком управлял кто-то находящийся наверху, вне подвала и зоны моего влияния. Кто же это может быть?
   В приступе отчаяния я послал наверх мысленную коман­ду. Никакой реакции. Пила приближалась. Мне оставалось одно: переключиться на Кителя, который находился рядом.
   Тот тотчас прекратил свой ритуальный танец и плачуще
   заголосил, дергаясь в своих оковах:
   -- Инночка! Алексей! Хватит! Довольно! Остановите пилу! Я не могу на это смотреть! Он ни в чем не виноват! Не будем брать грех на душу!
   Пила наползала -- острозубый безжалостный хищник. Крики Кителя остались без ответа. Это и понятно. Он, несомненно, предупредил, чтобы их не брали в расчет.
   -- О, я подлец! О, негодяй! -- выл Китель. Крупные слезы стекали по его бугристым щекам. -- Друг мой! -- Он подался ко мне, насколько это позволяли оковы. --
Как мне спасти вас?! Как избавить от жестокой смерти?!
   А пила всё приближалась. Из положения лежа трудно было судить, сколь велик зазор между ней и моей плотью. Но, несомненно, счет уже шел на миллиметры.
   Что мне оставалось? Лишь обратить свое биополе на собственные нервные клетки, чтобы, по крайней мере, не страдать от боли.
   Едва я сделал это, как Китель вновь злобно завопил:
   -- Месть! Месть! Ты подохнешь, как облезлый шакал!
Да, он увидит мою смерть...
   Но зачем эти неприличные вопли?
   Я закрыл глаза.
   И тут что-то произошло.
   Сверху послышался шум, кто-то ураганом ворвался в затхлый подвал. Короткий звук, похожий на резкий удар, и -- тишина.
   Я открыл глаза.
   В подвале воцарился мрак, пила умолкла.
   Затем по моему лицу скользнул луч фонарика, и такой знакомый голос ласково выговорил:
   -- Федорыч, ну что же ты?
-- Саныч?!
   -- Я... -- Он принялся ловко разрезать ремни лезвием топора.
   Наконец я смог подняться.
  -- Почему темно?
  -- Пришлось перерубить кабель топором. Не то опоз­дал бы.
  -- А топор откуда?
  -- Прихватил на всякий пожарный.
  -- Запасливый ты человек, Саныч.
  -- Стараюсь.
  -- Я этого не забуду.
  -- Так ведь долг платежом красен.
   Вдруг от стены донесся вкрадчивый голос Кителя:
  -- Саныч? Никак это ты?
  -- Я, Константин Петрович, -- сдержанно ответил он, продолжая освобождать от пут мои ноги.
  -- Постой, Саныч! -- воскликнул Китель. -- Не раз­вязывай его, не надо. Это тот самый прохвост, из-за ко­торого мы погорели. Лучше помоги прикончить его, а после
закрутим новое дело. Помнишь, как хорошо мы жили? У меня есть отличная идея... -- Его одолел приступ надсад­ного кашля.
  -- Лечиться тебе надо, Константин Петрович, -- хмуро ответил Саныч, разрезая последнюю петлю. -- Все в по­рядке, хозяин? Не поранился?
  -- Ты называешь его хозяином? -- опешил Китель. -- Иуда! Забыл, чем обязан мне?
   - Я тоже немало поработал на тебя, -- спокойно парировал Саныч. - И все свои долги погасил. Какие претен­зии, Константин Петрович? Уймись! Твой поезд ушел.
  -- Э, нет... -- прохрипел Китель. -- Рано ты меня спи­сываешь. Я еще наведу шороху в этом городишке!
  -- Не бахвалься, Константин Петрович, -- вздохнул Саныч и, протянув мне что-то мягкое, шепнул: -- Надень маску, Федорыч. Сейчас приведем остальных.
   С этими словами он выбежал наверх.
   Хоть в подвале царил жуткий мрак, я решил внять совету Саныча и напялил черную маску, закрывавшую все лицо, кроме глаз.
   Но вот в дверном проеме появился тусклый свет. Вошел Саныч с факелом в высоко поднятой руке, за ним странная процессия из пятерых фигур, две из которых поигрывали автоматами.
   Трое остальных были пленниками: стройная девушка с короткой стрижкой и два молодых парня. Их поставили к стене рядом с Кителем. Колышащееся пламя факела освещало их напряженные лица.
   Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
   Затем Саныч приступил к допросу:
  -- Кто такой? -- подошел он к более высокому парню.
  -- Родственник... Родственник Константина... Петро­вича... -- пролепетал бедняга. -- Но я ничего не знаю! Я был за баранкой!
  -- Ты? - Саныч подошел ко второму.
  -- Тоже родственник... - ответил тот, стуча зубами от страха. - Дальний... Очень дальний...
  -- Ты? - настал черед девушки.
  -- Пошел вон, болван! - звонко отчеканила она и вполоборота вскинула голову.
   Ну да, именно этот голос просил меня накануне разменять несуществующую банкноту. Теперь я узнал и одного из парней, игравшего роль влюбленного. А третий, очевидно, был водителем того самого такси.
   - Саныч... - заискивающе пролепетал Китель. - Ведь это Инночка! Доченька моя... Ты ведь не забыл, как нянчился с ней, как она тянулась к тебе своими ручонками?
   - Смотри, как выросла! - удивился Саныч. - Ей богу, не узнал! Богатой будет!
   - Ей уже двадцать, Саныч, - вкрадчиво продолжал Китель. - Совсем взрослой стала. Красавица! И такая умница! А я-то ее помню только восьмилетней девчушкой... Считай, вся ее жизнь прошла без меня... Инночка! - ласково обратился он к дочери. - Ты не узнала Саныча? А помнишь, как мы его называли? Наш верный Саныч!
   Никто не проронил ни слова. Лишь факел трещал в тишине подземелья да ветер завывал наверху.
   Китель снова дернулся в своих оковах, затем повернулся ко мне лицом, искаженным жалкой гримасой. Вот теперь он был похож на опущенного.
   - Послушайте-ка! Да-да, вы, которого он назвал хозяином! Я обращаюсь именно к вам! Видите ли, уважаемый, это моя дочь. Младшенькая. Она не испытывает к вам ненависти. Я всего лишь попросил ее помочь...Сглупил... - Тон Кителя стал унизительно-жалостливым, и это не было рисовкой. - Она ни в чем не провинилась перед вами. Отпустите ее. Прошу. Она уедет далеко, исчезнет, растворится... Ну будьте же мужчиной, пощадите ее! А я, если хотите, буду служить вам верой и правдой. Мне уже всё равно. Руки ваши буду целовать... Ноги...Умоляю... - Превозмогая очередной приступ кашля, он пал на колени и пополз ко мне, насколько это позволяла длина его оков.
   Размагниченные примером главаря, оба других незадачливых похитителя тоже рухнули на колени, моля о пощаде и в один голос проклиная тот день и час, когда согласились на эту авантюру.
   -- Папа, встань! Не унижайся перед всякой мразью! -- прозвучал все тот же звонкий голос.
   Я не уловил в нем даже нотки страха.
   Хм! Ишь, какая смелая!
   Взяв из рук Саныча факел, я подошел к ней ближе. Изящная девичья фигурка, тонкие черты лица, не имею­щие ни малейшего сходства с топорной рожей Кителя. В сравнении с раболепными позами мужчин облик девушки излучал одухотворенность.
   Недовольная настойчивым вниманием с моей стороны, она опустила голову, но ее дух не был сломлен.
   Я не понимал, что случилось. В моей душе вспыхнул праздничный фейерверк. Ленивая кровь, которую, каза­лось, уже ничто не разгонит, пришла в вихревое движение. Опять, как в студенческие годы, захотелось чудить и ку­ролесить, но лишь затем, чтобы эта гордячка хоть мельком взглянула на меня с благосклонным интересом.
   -- Федорыч... -- Саныч потянул меня за рукав и заго­ворщицки прошептал: -- Выйдем на минуту...
   Мы поднялись наверх и прошли на середину двора.
   Да, это была она, Лесная Дача.
   У заметно обветшавшего барака стояло то самое такси, что обогнало меня на бульваре. Сквозь тучи светила луна, черная масса леса шумела о чем-то своем.
   Сколько же лет я здесь не был?
   Эх, лучше и не считать...
  -- Саныч, а ты оказался плохим пророком, -- усмехнулся я. -- Помнишь, твердил как попугай: Китель не опасен, Китель не опасен... Ну и?
  -- Да ведь и на старуху бывает проруха, -- виновато вздохнул он.
  -- Как ты оказался здесь?
  -- Бог надоумил, -- серьезно ответил он. -- Все же я решил присмотреть за Кителем в первые дни по возвра­щении. Приставил толкового парнишку. Он передал, что
ночью Китель рванул куда-то по Восточному шоссе. Я сразу вспомнил о Лесной Даче. Какого рожна ему там делать? На сердце стало неспокойно. А тут еще тебя нет
и нет с похорон... Мало ли чего? Вот и решил проверить.
  -- На всякий пожарный?
  -- Именно! Эх, Федорыч! Видать, в рубашке ты родился. Еще бы две секунды...
   Когда он произнес "в рубашке родился", я почему-то подумал про девушку, которая стоит сейчас у стены под дулами автоматов, а факел освещает ее гордый профиль.
   - Надо что-то делать, - продолжал между тем Саныч.
   - Ты о чем?
   Он кивнул в сторону подвала.
   - Что предлагаешь?
   - Поставить крест, - тихо, но внятно заключил он. - А после завалим буреломом и камнями. Никто вовек не сыщет.
   - И это ты говоришь о своем бывшем боссе? О его родственниках? - изумился я, думая только о девушке.
   - Но как же быть?! - в голосе Саныча прорвались мучительные нотки. - Я не хотел их трогать. Сами напросились. Я вообще не понимаю, как же он осмелился? Но раз так - надо действовать жестко. Отпустить - значит самим жить с оглядкой и каждую минуту ждать пули из-за угла. Надо решаться, хозяин. Сейчас. Другого такого случая не будет.
   Тонкая фигурка девушки все время стояла перед моими глазами.
   - Думаю, вполне можно обойтись без жертв.
   Нежданно Саныч цепко схватил меня за руку:
  -- Хозяин! Нельзя их отпускать!
  -- Почему, черт побери?! Они деморализо­ваны.
  -- Пойдем на это -- быть беде, -- продолжал он с непривычной напористостью.
  -- Какие у тебя основания так думать?
  -- Я предчувствую.
  -- Знаешь, Саныч... -- Я начал сердиться. -- У тебя уже были предчувствия по поводу Кителя. Диаметрально противоположные. Все! Довольно ходить по кругу. Сде­лаешь в точности так, как я скажу. Пошли! -- И, повер­нувшись, я направился к подвалу.
   Сзади семенил Саныч. До меня донеслось его тихое бормотание:
   -- Мне конец... Эта чертовка уничтожит меня...
   За время нашего отсутствия ситуация в подвале внешне не изменилась. Трещал факел, пленники кучкой сбились у стены, парни Саныча держали их на мушке. Но что-то подсказывало, что какой-то разговор тут состоялся. Воз­можно, Китель хотел подкупить "бойцов" или пытался их застращать, но, очевидно, получил резкий, даже насмеш­ливый отпор. Сейчас он выглядел тем, кем и был на самом деле, -- старой развалиной. Звериная тоска, полная по­корность судьбе читались в его оловянных зрачках.
   Когда мы вошли, он даже не посмотрел в нашу сторону, уверенный, видимо, что приговор окончательный и обжа­лованию не подлежит.
   Девушка тоже не изменила позы. Распрямив плечи и вскинув голову, она смотрела в темноту потолка. Ни дать ни взять, пламенная революционерка перед казнью.
   Лишь два молодых придурка, так и не поднявшиеся с колен, вновь принялись слезно молить о пощаде.
   -- Заткнитесь! -- цыкнул на них Саныч, и они враз испуганно умолкли, словно захлебнувшись собственной слюной.
   Встав в позу грозного судии, я принялся вершить свой суд:
   -- Вина ваша велика. Вы заслужили самое суровое наказание. И это справедливо.
   Казалось, даже факел перестал трещать.
   -- Но... Я не мстителен. Я милую вас, хотя и ставлю при этом несколько обязательных условий. Вы оба, -- я поочередно указал на молодых людей, -- подробно напи­шете о своем участии в этой подлой вылазке. Ваши пока­зания будут храниться в надежном месте. Затем вы должны навсегда исчезнуть из этого города. Навсегда! И попро­буйте только сделать вид, что плохо поняли! Кара будет суровой! Запомните раз и навсегда.
   Оба, не осмеливаясь поверить в свое спасение, поползли ко мне, демонстрируя желание целовать мою обувь.
   -- Уведите их отсюда! -- приказал я спутникам Саныча. -- Они так отвратительны, что я могу передумать.
   Саныч тихо продублировал мою команду.
   В подвале мы остались вчетвером: с одной стороны я и Саныч, с другой -- Китель и его дочь.
   Я подошел к Кителю:
   -- Слушай, старик! Ты -- главный виновник. Ты -- организатор этой глупой и бессмысленной затеи. Но я освобождаю тебя прямо сейчас. Однако же, поскольку
веры тебе нет, я должен убедиться, что моя мягкость пошла тебе на пользу...
   С этими словами я перешел к девушке:
  -- Вам, Инна, некоторое время придется пожить в дру­гом месте. В качестве, скажем так, почетной заложницы. Не волнуйтесь. Никто не посмеет вас обидеть. Вы даже
сможете переговариваться с отцом по телефону, а иногда и видеться. И если ваше раскаяние будет искренним, я отпущу вас. Согласны на такой вариант?
  -- Да! -- твердо ответила она. -- Если вы не причи­ните вреда папе, я согласна.
   -- Вот и чудесно. А ты, старик, что скажешь?
Китель смотрел умоляюще. Не было никаких сомнений, что его воля сломлена окончательно. Добита и раздавлена. И этот-то тип какие-то полчаса назад пытался восторже­ствовать надо мной?!
  -- Молодой господин! -- залепетал он. -- Давайте сде­лаем наоборот. Возьмите заложником меня, а Инночку отпустите. Ну что вам стоит? Неужели вы ее опасаетесь?
Ее, совсем еще девчонку, которая и мухи не обидит?
  -- Нет! -- резко оборвал я. -- С тобой, старик, мне все ясно, а вот с твоей дочкой я еще должен разобраться.
   Мои слова он истолковал по-своему и снова принял­ся ныть:
  -- Разве у вас мало женщин, молодой господин? Бог накажет вас за Инночку...
  -- Хватит! -- в сердцах воскликнул я. -- Ты меня с кем-то путаешь. Я ведь дал слово, что не будет никакого насилия над ее волей. А я свое слово держу, ты знаешь. Просто я должен убедиться, что впредь вы не пуститесь на новую авантюру. Дошло?
  -- Пусть так... -- прохрипел он.
  -- Значит, решено! -- Я повернулся к Санычу: -- От­вяжи старика! Он уже забодал меня звоном своих браслетов.
   Китель и вправду едва держался на ногах. Его осво­божденная рука плетью повисла вдоль туловища.
   Я подозвал Саныча к себе и тихо отдал последние распоряжения:
   -- Я поеду с девушкой в твоем "Москвиче" впереди, ты с парнями следом, но позднее. Заодно прихватишь этих подонков.
   Наконец-то мы снова на свежем воздухе!
   Во дворе я еще раз осмотрелся.
   Территория, несомненно, по-прежнему числилась на балансе торговой базы, но пришла в полное запустение. Проклятое место! Неужели оно будет преследовать меня до конца моих дней?!
  -- Саныч! -- Я отвел его в сторонку. -- Хорошо бы взорвать все это хозяйство к чертовой матери! Что­бы осталась одна огромная груда щебня. И чтобы в этот подвал не осталось лазейки даже для мыши. Ты по­нял?
  -- Все сделаем, Федорыч!
  -- Но чтобы лес не пострадал.
  -- Не волнуйся. Сработаем ювелирно.
  -- Проследи, чтобы парни уехали сегодня же. Если надо, купи им билеты куда-нибудь до Магадана и дай на дорогу денег.
  -- Ладно, -- вздохнул он.
  -- Кителя отвези в его берлогу. Позже скажешь мне адрес.
  -- Считай, что он уже у тебя в кармане.
  -- Ну, действуй!
   Я подошел к девушке:
   -- Пойдемте!
   Она молча повиновалась.
   "Москвич" Саныча стоял у ворот. Я усадил ее на переднее сиденье, сам сел за руль и включил зажига­ние.
   Машина помчалась к городу.
   Инна смотрела прямо перед собой, ее губы были уп­рямо сжаты. Девушка с характером!
   Я надеялся, что Инна начнет задавать мне вопросы или оправдываться, но ничуть не бывало. А напрасно она молчит! Она даже не подозревала, какая неслыханная щедрость пробудилась во мне. Я охотно выполнил бы любую ее просьбу. Собственно, Китель и оба его подруч­ных были обязаны жизнью именно ей. Не будь ее, я предоставил бы Санычу полную свободу действий. Жаль, что она этого не понимает. А могла бы оценить мое вели­кодушие. И поблагодарить за него.
   Но почему, черт побери, Китель вспомнил обо мне? Загадка! Может, заскочить к Мамалыгину и расспросить его без всяких экивоков? Но знает ли он ответ? А если знает, то скажет ли?
   Постой-ка! А зачем мне Мамалыгин? Я ведь сам могу рас­крутить Кителя. Я мог давно это сделать, если бы излишнее волнение не помутило мой разум. Китель признается, когда и при каких обстоятельствах он впервые вспомнил обо мне, а уж выводы я обмозгую сам.
   Искушение было столь велико, что я совсем уж собрал­ся развернуть машину, но передумал. Никуда он от меня не уйдет.
   БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ
   Пока мы добрались до Жердяевки, начало светать.
   Я не сомневался, что по двору вышагивает дед Пономарец в своем военном картузе, что при нашем появлении он гаркнет "Здравия желаим", а после подмигнет мне: "У тебя губа не дура, хозяин! Ишь, какую дамочку привез! Одно слово -- персик!"
   К моему удивлению, во дворе на лавочке сидел неиз­вестный мне мужчина средних лет. Когда мы с Инной вышли из "Москвича", он поднялся: кряжистый, больше­рукий, с простецкой физиономией.
   Я вопросительно посмотрел на него.
   Меня ожидало новое потрясение.
   Оказывается, пока я ездил хоронить отца, скон­чался Иван Васильевич, а следом за ним -- через два дня -- преставилась и Фекла Матвеевна.
   Незнакомец, поджидавший меня, был их сыном по име­ни Степан.
   -- Мы с моей хозяйкой Анной живем на Севере, -- принялся рассказывать он, заметно окая. -- Вдруг получаем теле­грамму: папаша помер. Прилетели вдвоем, только успели похоронить, тут и мамаша померла. Такие вот пирожки. Значит, родительский дом теперь наш. Погоревали мы с Аннушкой, а после решили перебираться сюда. На вечное жительство. До конца своих дней, значит. Она поехала дом продавать вместе с обстановкой, не везти же сюда всякое барахло самолетом. Ничего, она баба хваткая, управится, а я, значит, остался хозяйство в порядок привес­ти... -- В его голосе нет-нет да и проскальзывали нечаян­ные нотки радости. Вот, дескать, как повезло, можно спо­койно перебраться в теплые края на все готовое. -- Мамаша успела рассказать, что они с отцом вроде как вели ваше хозяйство. Если вы не против, мы их заменим. Сам я человек мастеровой -- и плотником могу, и по столярной части, и подмазать, и подкрасить, а моя Аннушка готовит так, что пальчики оближешь, особенно по рыбным блюдам мастерица, а уж такая чистюля -- равных нет. Не прога­даете, хозяин.
   Я глянул на него внимательнее, и аж мороз продрал по коже: на меня смотрели глаза Пономарца-старшего. Но наваждение тут же рассеялось. Все правильно: это же его сын!
  -- Степан, -- сказал я. -- Прими мои соболезнования. То, что случилось, ужасно. Мне будет их не хватать. После покажешь, где их могилы. Памятники, ограду -- это я беру на себя. Что же касается твоего предложения, вер­немся к нему позже. Сейчас я занят.
  -- Понятно, -- хмыкнул он, бросив взгляд на Инну, и, черт побери, я готов был поклясться, что сейчас услышу: "Одно слово -- персик!" Но более он ничего не сказал и двинулся к калитке.
  -- Постой-ка! -- остановил я его. -- Возможно, ты мне и понадобишься сегодня. Будь дома.
  -- Само собой, -- кивнул он. -- Дел невпроворот. Ве­ранду хочу перестроить. Вот справим девять дней -- и начну.
  -- Рюмочку выпьешь?
  -- Непьющий! -- с гордостью заявил он. -- Прав­да, на поминках пришлось пригубить, да тут уж грех отказываться. Что люди скажут? Вот еще девять дней будем справлять - опять глотну немного этой отравы. А так - ни-ни!
  -- Ну, хорошо, ступай.
   Он ушел, а я повел Инну в дом, размышляя, а говорил ли когда-нибудь дед Пономарец о своем сынке с Севера? Нет, не помню. Может, и говорил, да я не обратил внимания. Впрочем, хватит об этом.
   Я провел девушку по всем комнатам первого этажа.
   - Инна, я полагаю, мы вдоволь наигрались в молчанку. Давайте побеседуем.
   - О чем?
   - Как вам эта хижина?
   - Дом как дом.
   - Однако же он несколько уютнее того подвала, куда вы меня затащили, согласны?
   - Какая разница, где быть пленником?
   - О, разница огромная, и вскоре вы убедитесь в этом. А вообще-то, была у меня одна знакомая, любившая талдычить о "золотой клетке". Она очень плохо кончила.
   - Вам, видимо, доставляет удовольствие причинять людям зло?
   Оставив этот выпад без внимания, я провел ее на веранду и открыл дверцу бара.
   - Выпьете что-нибудь? А я тем временем приготовлю закуску.
   - Можно, я лучше посплю?
   - О, извините! Конечно! - Только сейчас до меня дошло, что несмотря на всё свое мужество, она едва держится на ногах. - Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.
   Она зарделась:
   - Нельзя ли сначала принять душ? И переодеться во что-нибудь, если можно...
   - Без проблем!
   Я проводил ее к бассейну, который, кажется, произвел на нее впечатление.
   - Пожалуйста, плещитесь, сколько душе угодно! Сбоку - душевые кабинки. Из одежды могу предложить только махровый халат.
   В ее взгляде была настороженность.
   - Не волнуйтесь, я не собираюсь за вами подглядывать. Не имею такой склонности. Я вообще уйду из дому. Полчаса вам хватит?
   - Вполне.
   - Надеюсь, вы помните о нашем уговоре и не станете удирать?
   - Я всегда держу слово.
   -- Рад слышать! Значит, сделаем так. Когда освежи­тесь, напишите на бумажке свои размеры, я попрошу знакомую даму купить вам все необходимое. Тем временем Степан вас посторожит. На всякий случай.
-- Я -- пленница... -- прошептала она.
   -- Послушайте, милая пленница! -- рассердился я. -- Перестаньте играть в кукольный театр? Весь дом в вашем распоряжении, кроме подвала и башенки. Можете пользоваться телефоном, но честно предупреждаю, что разговор записывается и в случае каких-либо двусмысленностей пострадает ваш горячо любимый папаша. Расположиться можете наверху. Выбирайте любую комнату. Кухня, бар, холодильник, все припасы - к вашим услугам. Встретимся после того, как вы отдохнете. Тогда и потолкуем. У меня есть несколько интересных вопросов. Хотелось бы услы­шать ваши ответы. Ну, счастливо!
   Первым делом я отправился к Степану. Он поведал мне некоторые подробности похорон своих родителей, за­тем принялся пространно рассказывать о том, как они с Аннушкой мечтали перебраться поближе к солнцу. И вот привалило наследство!
   Мог ли я осуждать его за эту даже не скрываемую радость? Разве я сам не ликовал, получив наследство дя­дюшки, которого, кстати сказать, я не вспоминаю уже много лет?
   -- Степан, я беру вас с женой на службу, -- прервал я его излияния. -- Условия те же.
   -- Будем стараться, хозяин. Не пожалеете.
  -- Вот тебе первое задание. В моем доме спит девушка. Нужно покараулить ее сон, ясно? Но только снаружи.
  -- А кто она вам? - бесцеремонно спросил он.
  -- Степан, если хочешь работать у меня, то приучись не задавать лишних вопросов.
  -- Да разве он лишний? -- удивился Пономарец-младший. -- Если, к примеру, она вам родня или хорошая знакомая -- это одно, а если какая-нибудь профурсетка, то может и спереть чего, а спрос-то с меня.
  -- Это хорошая знакомая, -- терпеливо разъяснил я.
  -- Ну, вот видите, хозяин! Спросил-то я, выходит, пра­вильно, а?
  -- Правильно, успокойся. Но все же постарайся спра­шивать меня пореже и делай так, как я говорю. Айда!
   На столе в гостиной я нашел листок с ее записями, не читая, сунул в карман и, дав Степану последние настав­ления, направился к Балашовым.
   Вика готовила завтрак. Саныч, по ее словам, всю ночь работал на отгрузке товара, вернулся недавно и завалился спать. Измотался бедненький. Не бережет себя. А ведь рана по-настоящему еще не зажила.
  -- Пусть отсыпается, -- кивнул я. -- У меня дело к тебе, Вика.
  -- Пожалуйста. -- Она мягко улыбнулась. -- Хотите оладий со сметаной?
  -- Спасибо, не хочу. Вот тебе деньги, вот женские размеры. В смысле одежды. Купи, пожалуйста, все необ­ходимое. От платья до... ну, сама понимаешь.
   Она вспыхнула.
  -- Хорошо, Вадим Федорович. Мне нетрудно.
  -- Это для моей гостьи. Она молодая, стройная брюнетка. Так что сообрази сама насчет расцветки и фасона. Бери только хорошие вещи. А когда купишь, отнеси ко мне. Там во дворе сидит такой большерукий мужичок по имени Степан, скажешь, чтобы передал по назначению. Договорились? Спасибо, Вика.
   Попрощавшись с ней, я помчался в город. Утренняя прохлада врывалась в окошко.
   Я смотрел на дорогу, но видел Инну -- ее серые глаза, упрямо сжатые губы, вьющиеся от природы темные воло­сы. Инна... Замечательное имя! Оно чем-то созвучно дру­гому дорогому для меня имени -- Алина. И в их облике есть нечто сходное, хотя они принадлежат к разным жен­ским типам. Что же? Загадка! Да, та загадка, которая делает женщину волнующей и желанной. Я не знаю, как сложатся мои отношения с Инной. Но, клянусь, я не по­вторю ошибки. Никаких биополей. Я добьюсь ее располо­жения иными средствами.
   Господи, неужели произошло чудо, и я снова влюбился?
   * * *
   Поначалу у меня было намерение заехать к Кителю и раскрутить его. Правда, я не знал адреса. Но ведь можно позвонить Санычу.
   Однако на въезде в город я почувствовал, что клюю носом.
   Надо бы вздремнуть пару часиков. Такая ночь позади! Дома я прилег на диван, а когда снова открыл глаза, часы показывали пять вечера. Ничего себе вздремнул!
   Китель подождет.
   Я взбодрился под душем, хлопнул сотку коньяка и помчался в Жердяевку.
   * * *
  
   Вика постаралась.
   На Инне был элегантный костюм цвета морской волны, замечательно гармонировавший с ее смуглой кожей и чер­ными вьющимися волосами. Я не испытывал нужды думать о том, красива ли она. Я только чувствовал, что в при­сутствии этой женщины мне хочется быть значительнее, умнее, интереснее.
   Но в ее глазах стоял ледяной холод. Во мне она видела врага.
   Ее не возьмешь расхожими комплиментами. Нужно что-то другое. Искренность? Попробуем.
   Мы сели за накрытый мною стол. Судя по состоянию холодильника, Инна до сих пор не притронулась к еде.
  -- Как отдыхалось?
  -- Благодарю вас.
  -- Степан сказал, что вы проснулись довольно рано. Но следов обеда почему-то не заметно.
  -- Я привыкла хозяйничать только в своем доме.
  -- Пусть так. Но от приглашения поужинать вы, на­деюсь, не откажетесь?
   Она промолчала.
  -- Что будете пить?
  -- Немного шампанского.
  -- Отлично! -- Я наполнил бокалы. -- Давайте, Инна, выпьем за взаимопонимание.
   -- Избавьте меня, пожалуйста, от лицемерных тостов.
Я отставил свой бокал.
  -- Обожаю, когда женщина немного задирается, но не кажется ли вам, что вы переигрываете?
  -- По-моему, это вы ведете какую-то игру.
  -- Да, черт побери! -- не выдержал я. -- Игру, которую вы мне навязали! -- Тут меня прорвало. -- Послу­шайте! Что вы о себе воображаете?! У вас нет ни малейшей причины для этой киношной суровости. Вы жаждали моей смерти и, если бы не счастливый случай, расправились бы со мной самым жестоким способом. Вы, такая утон­ченная молодая женщина, готовы были обагрить руки, ваши хорошенькие музыкальные пальчики, кровью чело­века, которого увидели впервые в жизни. Но, заметьте, я даже не сержусь. И не злоупотребляю своими возможнос­тями. Мне ничего не стоило шепнуть парням пару слов, и вы навсегда остались бы в том затхлом подвале. В конце концов, я мог попросту сдать вас в милицию, и вы провели бы восемь-десять лет -- самых лучших лет жизни -- в живописных местах, откуда прибыл недавно ваш драгоценный папаша. То есть я хочу сказать, что имею право на более благосклонное отношение с вашей стороны, вы не находите?
   Мой монолог был выслушан с возрастающим негодо­ванием. Лед стремительно таял.
   -- О чем вы говорите?! -- разрумянившись, восклик­нула она. -- Это невероятно! Убийство? Да за кого вы нас принимаете?! -- Ее голосок звенел от возмущения.
   Тут уж я рассвирепел:
  -- Милая девушка, не держите меня за дурачка! В свое время ваш папаша пытался укокошить меня более изощренным способом. Только кишка оказалась тонка. Хо­тите, расскажу?
  -- Перестаньте оскорблять моего отца, вы, негодяй! -- Она была готова запустить в меня тарелкой.
  -- Ах, так! Значит, это была шутка? Этакая невинная детская шалость? Забава под названием "Пила-циркулярка"?
   Она первой взяла себя в руки и заговорила спокойнее:
  -- Вам не надо притворяться. Я знаю все. Папа -- святой человек. Он пострадал невинно. Из-за вас. Это вы его оклеветали. Он все потерял. Наш дом конфисковали,
описали все имущество. Думаете, я ничего не помню? Если хотите знать... Когда папа вернулся из заключения и рас­сказал всю правду, мы решили, что вы обязаны возместить
нашей семье, вернее, ее остаткам хотя бы часть утрачен­ного. Это справедливо.
  -- Да знаете ли вы, -- заорал я, -- что еще секунда, и я был бы распилен пополам! Зубья уже захватили мою одежду!
  
  -- Благодарите за это своего Саныча! -- отрезала она. -- Он налетел на нас со своими головорезами, сбил с ног и связал, не дав слова вымолвить. Иначе мы давно
отключили бы пилу.
  -- Ага, значит, виноват Саныч?
  -- Он и вас погубит, -- убежденно произнесла она. -- Разве можно верить предателю?
   Ее серые глаза метали молнии.
  -- Оставим Саныча в покое и вернемся к нашим ба­ранам. Значит, вы утверждаете, что намеревались отклю­чить пилу?
  -- Клянусь вам!
  -- Минутку! Если я правильно понял, ваш план был та­ков: попугать меня этим зазубренным диском и выманить энную сумму?
  -- Папа говорил, что вы владеете гипнозом, но не мо­жете влиять на тех, кто находится вне подвала. Сам он остался внизу, чтобы поставить наши условия. Он сказал, что как только начнет вас громко хвалить, значит, вы пустили в ход свои чары.
  -- Какие ловкачи! Пилу-то откуда притащили?
  -- На нее мы истратили последние сбережения.
  -- Поумнее не могли придумать?
  -- Могли. Но не было денег. -- Это было сказано с такой непосредственностью, что я поежился.
  -- И на что же вы рассчитывали?
  -- На ваш инстинкт самосохранения. Вы поймете, что проиграли, и согласитесь вернуть нам то, что в свое время отобрали у отца. Просто мы не могли предположить, что
Саныч работает на вас.
  -- Мудрый план, что и говорить! Но вот какая за­гвоздка: ваш папаша почему-то забыл спросить меня о деньгах. Может, я и согласился бы. Может, дал бы вдвое больше. Однако у него было одно желание: увидеть мою смерть.
   -- Это невозможно! Тем более что ход пилы контро­лировали мы.
   Она говорила с такой категоричностью, что поневоле я засомневался.
   Может, и так. Им не было смысла распиливать меня пополам, по крайней мере, до получения выкупа. А Китель попросту сумасшедший. Но теперь получается, что именно Саныч едва не погубил меня, пускай и невольно. Любо­пытный расклад...
  -- Допустим, все так и обстояло, -- сощурился я. -- Но откуда эта патологическая ненависть ко мне? Я имею в виду лично вас.
  -- Вы сломали нашу жизнь... -- тихо и вместе с тем грустно ответила она.
  -- А вот это -- абсолютное заблуждение, -- возразил я. -- У вашего дорогого родителя, извините за резкость, сдвиг по фазе. Смешались в кучу кони, люди... Он меня
с кем-то спутал.
  -- У папы ясная голова, -- возразила она.
  -- Инна, вы же умная девушка. Ну, перепроверьте информацию. Расспросите старых знакомых отца, друзей семьи, тех, кто помнит суд. Какое предъявлялось обвине­ние? Что утверждали свидетели? Нет, совсем другие люди сделали из вашего отца стрелочника.
  -- Но все началось с вас...
  -- С меня? Ну, нет! Напротив -- именно ваш родитель уже пытался однажды шантажировать меня. В том же под­вале он держал меня заложником. Стоило огромных усилий и нервов вырваться из западни. Но я сумел и тем самым расстроил его планы. Вот почему он зол на меня. В осталь­ном же... Не я отдавал вашего отца под суд. Не я приложил
руку к его злоключениям. Пусть он получше пороется в памяти. А вообще, не в его положении вынашивать планы мести. Пока он тихо сходил с ума за колючей проволокой, многое изменилось. На дворе - новые времена. Общественный пирог разделен по-новому. Без участия вашего папаши. Надо это понять. И принять как должное. Прежнего влияния ему уже не обрести. Его деловая песенка спета. Но я могу обеспечить ему достойную старость.
   Она задумчиво опустила голову. Кажется, мои стрелы угодили в яблочко.
  -- Сколько вам лет? --.спросил я.
  -- Двадцать один...
  -- Вы замужем?
  -- Нет.
  -- Любимый человек у вас есть?
  -- Нет.
  -- Кто этот тип, который изображал вашего жениха?
  -- Я его презираю.
  -- Чем вы занимаетесь?
  -- Уже ничем...
  -- Как я понял, средств у вас нет?
  -- Вы не ошиблись.
  -- И что же вы собираетесь делать?
  -- Что-нибудь придумаем. Есть люди, которые могут дать отцу в долг. Начнем свое дело, а там посмотрим.
  -- Не обманывайте себя. Если вашему отцу и дадут денег, то только в качестве милостыни. Он -- отработан­ный пар, поймите это.
   Она склонилась над столом еще ниже.
   Возникла долгая пауза.
   Наконец я прервал ее:
   -- Инна, у меня есть предложение. Вы -- умная и отважная женщина. Но поставили не на ту лошадку. Пере­ходите в мою команду. Вашему папаше тоже кое-что пере­падет. Разумеется, при условии, что он угомонится. Вам же гарантирую хороший дом, автомобиль, средства...
   Она вскинула тонко очерченные брови:
  -- То есть я должна стать вашей наложницей?
  -- Я не ставил вопрос так.
  -- Но подразумевали.
  -- Отнюдь.
  -- Чего же вы потребуете от меня?
  -- Довольно деликатной работы, которую можно ок­рестить, ну, предположим, финансовой разведкой. У вас получится. Дело интересное, живое, в меру рискованное
и оплачивается по высшей шкале.
   Она пристально посмотрела на меня:
  -- Папа рассказывал, что вы владеете гипнозом, это правда?
  -- В некотором смысле да.
  -- Значит, вы можете подчинить своей воле и меня?
  -- Могу, но не стану этого делать.
  -- Почему?
  -- Потому что мне надоело общаться с зомби. Я хочу, чтобы вы сами, по доброй воле переменили свое отношение ко мне.
  -- Я должна посоветоваться с папой.
  -- А, по-моему, вы не нуждаетесь ни в чьих советах.
  -- Может быть... Но сейчас я действительно не готова ответить на ваше предложение.
  -- Понимаю и не тороплю. Давайте все-таки приступим к обеду. Хотя его правильнее назвать ужином.
   Она кивнула и, будто преодолев в себе некую преграду, набросилась на закуски. Да и у меня пробудился зверский аппетит.
   Некоторое время в гостиной слышался лишь стук сто­ловых приборов.
   Перед горячим я налил ей еще шампанского и продол­жил расспросы:
  -- Вы единственная дочь в семье?
  -- Есть еще старший брат. Он -- ученый-физик. Но... ему всегда было стыдно, что отец работает в торговле. А когда случилось это несчастье, то переехал в другой город и даже ни разу не написал. Вообще, нас предали все. Раньше был хлебосольный, гостеприимный дом. Веселье, музыка, интересные люди... Сейчас это кажется сказкой.
   Поведение моей собеседницы заметно изменилось. Она более не походила на взъерошенную кошку. В голосе на­чали проскальзывать доверительные нотки. Но ее улыбки я не видел по-прежнему. Даже грустной.
  -- Ваш дом и имущество были конфискованы. Где же вы жили? И как?
  -- У отца хватило дальновидности в благополучные времена приобрести небольшую квартиру на имя дальнего родственника. В нее мы и переселились с мамой. Мама не
выдержала позора и нужды и через пять лет умерла. Мне тогда было четырнадцать... Если бы не папина двоюродная сестра... -- Она замолчала.
   Вот старый козел, подумал я про Кителя. Наверняка держал квартиру для любовных утех.
  -- Значит, сейчас ваш отец находится именно там?
  -- По-видимому.
  -- Адрес?
  -- Зачем вам? -- снова насторожилась она.
  -- Хочу потолковать с ним тоже. Инна, какие тайны? Я могу спросить у Саныча.
   При упоминании этого имени тень брезгливости пробе­жала по ее лицу.
   -- Пожалуйста! -- Она назвала адрес. Это был тихий и зеленый квартал неподалеку от ЦУМа.
   Я снова наполнил бокалы.
   -- Инна, если ваш отец проявит здравомыслие, то обещаю завтра же предоставить вам полную свободу. Вне зависимости от того, примете вы мое предложение или нет.
   -- Благодарю вас.
   Наш поздний обед подходил к концу.
  -- Кстати, вот телефон. Можете позвонить отцу и под­готовить его к нашей беседе. Слушать я не буду. И, ко­нечно, никаких записей не ведется. Я пошутил.
  -- Что ж, воспользуюсь этой возможностью.
  -- А затем можно прогуляться. Погода изумительная.
  -- Извините, но я хотела бы побыть одна.
Я вздохнул:
  -- Как пожелаете.
  
   * * *
  
   Не спалось.
   Я поднялся в башенку, расположился за своим писа­тельским столом, оснащенным первоклассным компьютером, и раскрыл папку, на которой печатными буквами было крупно начертано: "ПАУТИНА".
   Так назывался большой, даже, пожалуй, огромный ро­ман, который я начал еще в прошлом году.
   В отличие от рассказов, которые я последовательно доводил от первого абзаца до последнего, "Паутина" со­здавалась из отдельных фрагментов. У меня уже было набросано несколько десятков кусков, разработано три-че­тыре дюжины характеров, но каким образом сплавить все это в единое целое, я пока не видел. Главная ось моей будущей эпопеи терялась в калейдоскопе лиц и событий.
   И вдруг я узрел ее, эту ось. Я словно бы воспарил над плоскостью собранного материала и с набранной высоты различал, что и где следует расположить.
   Одновременно я понимал, почему именно сейчас уда­лось это головокружительное парение, это ощущение лег­кости в овладении сложной темой.
   Причиной была женщина, которая спала сейчас через две стенки от меня, женщина, до которой я еще не дотро­нулся и пальцем.
   Я не испытывал ни похоти, ни разнузданного желания немедленно овладеть ее телом.
   Мне хорошо работалось, хорошо было знать, что она здесь, рядом.
   Господи, подумал я. Если бы эта женщина была со мной с самого начала, я горы бы свернул.
   Она может уйти из моей жизни, может отвергнуть меня, но просто знать, что она существует, -- хорошо.
   Я писал страницу за страницей, чувствуя, что каждое слово ложится на место, что ничего не нужно править, за окошком шумел ветер, раскачивая сосны, с темного неба смотрела звезда, -- как хорошо, думал я.
   * * *
   Утром, когда я выводил машину из гаража, принесли почту.
   Я пробежал по диагонали нашу главную городскую га­зету -- "Время" -- и на четвертой странице споткнулся о заметку, озаглавленную "Бессмысленная акция". Речь шла о том, что какие-то неизвестные самым варварским образом разгромили небольшое пригородное хозяйство торговой ба­зы, известное как Лесная Дача. Будто направленный смерч прошелся по постройкам, от которых осталась груда щебня и строительного мусора. При этом использовались взрыв­чатые вещества. Акция тем более бессмысленная, что на Лесной Даче не имелось ничего сколько-нибудь ценного, -- и так далее.
   Я свернул газету и бросил ее на заднее сиденье.
   Молодец Саныч!
   Проклятое место уничтожено навсегда!
  
   * * *
   Китель был дома.
   Открыв дверь и увидав меня, он страшно переполо­шился. Отступая в глубь квартиры, повторял, как попугай:
  -- Что с Инночкой? Что с Инночкой?
  -- Не волнуйся, старик, она в порядке. Передает тебе привет.
   Он смотрел недоверчиво.
  -- Для чего вы приехали?
  -- Поговорить.
  -- О чем?
  -- А разве не о чем?
   Квартира была однокомнатной. Вся обстановка -- ди­ван, кровать, рассыпающиеся стулья, шкаф с перекошен­ной дверцей, ну и прочее барахло. К тому же, находясь в последние дни в одиночестве, Китель успел порядком все захламить. Пыль, груда немытой посуды, батарея бу­тылок из-под самой дешевой водки, которой отравилось немало бедных горожан...
   Под стать квартире выглядел и сам Китель. Сейчас, при дневном свете, было особенно заметно, как он сдал. Это уже не тот вальяжный тип, что мог закатить скандал в ресторане из-за занятого столика. Трясущиеся руки, блуж­дающий взгляд, неуверенность во всем облике... Видимо, он отдал последние силы неудавшейся акции и сейчас полностью смирился с окончательным поражением.
   Мне вдруг вспомнилось, как Китель поучал нас с Али­ной, как предрекал, что грядут новые времена. Что ж, новые времена наступили, но места в них не нашлось именно Кителю. Несмотря даже на его деловую хватку.
   Однако сейчас меня интересовало другое. Что случилось с его памятью? Быть может, все дело во времени? За две­надцать лет блокировка ослабла и в конце концов рухнула?
   Я выбрал самый крепкий стул и расположился на нем.
   Китель принялся кашлять.
   Я выкурил полсигареты, а он все кашлял и кашлял.
   Казалось, этому не будет конца. Внезапно я догадался:
  -- Вы больны?
  -- Да... -- с трудом прохрипел он. -- Жить мне оста­лось недолго... Но это между нами. Инночка ничего не должна знать.
  -- От меня она не узнает.
   Он выудил откуда-то початую бутылку, налил себе в грязный стакан и, робея, спросил:
   -- Будете?
   Я лишь усмехнулся.
   Он жадно выпил и облизал губы.
   -- Так о чем будем говорить?
Я поднял на него глаза.
   Он съежился, предчувствуя насильственный допрос, и простонал:
   -- Нет... нет... Господи, когда же вы оставите меня в покое!
   -- Что делать, если мне нужно знать истину?
Я сосредоточил волю.
   Китель судорожно дернулся и замер в нелепой позе в своем драном кресле.
   -- Когда и при каких обстоятельствах вы впервые вспомнили обо мне?
   Он молчал, глядя на меня выпученными глазами, как на оживший кошмар. Я усилил импульс:
   -- Отвечайте!
Ни слова.
   Его полная неподвижность, ошалелый взгляд и вывалив­шийся синий язык подтверждали, что дело неладно. Я снял воздействие.
   -- Константин Петрович! Вы меня слышите?
Двигались лишь его зрачки, похожие на две мелкие оловянные монетки.
   Я поднял его руку, она тяжело упала. Лишь глаза, полные боли и немого укора, следили за мной, но уже будто из другого мира.
   Я бросился к телефону и набрал ноль-три.
   -- "Скорая"! Человеку плохо! Чего? Возраст? -- Я продиктовал данные, затем назвал адрес и собирался вер­нуться к бедняге, чтобы уложить его на постель, когда зазвонил телефон.
   Думая, что звонят со станции "скорой" помощи, я машинально снял трубку:
  -- Слушаю.
  -- Это вы? -- раздался взволнованный голос Инны. -- Все-таки не утерпели? У меня почему-то тревожно на душе. Пригласите, пожалуйста, папу.
   Я оказался в глупейшем положении. Но и хитрить не имело смысла.
  -- Инна, -- я старался говорить как можно ровнее, -- вам необходимо одеться. А Степан тем временем пусть найдет машину. Пригласите его к аппарату.
  -- Что случилось?
  -- Приезжайте. Буду ждать вас здесь.
  -- Ради Бога, что случилось?!
  -- Боюсь, у нас неприятные новости. Ваш отец. Ка­жется, у него острый сердечный приступ. Я вызвал "ско­рую". Сейчас попробую сделать массаж. Давайте закончим
разговор, чтобы не терять времени.
   На миг возникла томительная пауза. Затем она произнесла уже знакомым мне ледяным то­ном:
   -- Вы все-таки убили его! А я вам почти поверила... -- Трубку бросили.
   Надо же такому случиться, чтобы кондрашка хватила старикана именно сейчас!
   Снова затрезвонил телефон. На этот раз звонил Степан:
  -- Хозяин, барышню отпускать, что ли? Или брешет, что вы велели?
  -- Немедленно найди машину! Отправь нашу гостью в город и дай ей еще денег. Из тех, что я оставил на хозяйство.
  -- Сделаем, коли так...
  -- Все! Действуй!
   "Скорая" приехала через двадцать минут, в течение которых я тщетно пытался вернуть Кителя в нормальное состояние.
   -- Инсульт! -- уверенно констатировал молодой врач и сочувствующе покачал головой.
   Несчастного Кителя увезли.
   Минуту спустя появилась Инна, отрешенная и недо­ступная.
   -- Где папа?!
  -- Инна... -- Я попытался взять ее за руку.
Она отшатнулась от меня, как от палача.
  -- Где он?!
  -- В Центральной.
  -- Едем туда!
   В машине я сказал:
  -- Инна, я должен объяснить, как все произошло. Дело в том, что...
  -- Не надо!
  -- Нет, черт побери, вам придется выслушать! Ваши обвинения, прозвучавшие по телефону, столь же нелепы, сколь и чудовищны. Поймите простую вещь: если бы я
желал устранить вашего отца, то сделал бы это чужими руками, обеспечив себе надежное алиби. Уж перед вами раскрываться бы не стал. Мне не страшен ваш отец. Я не
желал ему зла. Неужели не ясно?
  -- Зачем вы поехали к нему? -- с дрожью в голосе спросила она. -- Вам мало тех унижений, которые вы за­ставили его испытать?
  -- Инна, мы идем по второму кругу.
  -- Зачем вы поехали к нему? -- Я уже заметил за ней эту манеру: упрямо повторять вопрос, на который ей хо­чется услышать ответ.
  -- С единственной целью -- предложить сотрудниче­ство, -- нашелся я. -- О чем, кстати, вчера мы с вами подробно беседовали. Беда случилась нежданно: инсульт
разбил его прямо на моих глазах. Это еще счастье, что я оказался рядом и вызвал "скорую". А если бы он был один? Представляете? Вдобавок он много пил. Видимо,
это и сыграло решающую роль.
  -- Он запил, потому что вы разлучили нас, - пари­ровала она.
   Опять я виноват!
  -- Однако, судя по количеству пустых бутылок...
  -- Боже, о каких пустяках мы говорим! -- перебила она. -- Какие-то оправдания, объяснения, а он в эту ми­нуту, может быть, умирает!
   "Может быть", на мой взгляд, следовало опустить, но я не стал вносить поправку. Вот уж не думал, что моя спут­ница являет собой классический образец любящей дочери!
   -- Инна, если есть хоть малейший шанс, мы отобьем вашего отца у костлявой. Это я вам обещаю! Выше голову! И перестаньте катить на меня разные бочки. Ей-Богу, не
заслужил.
   К великому моему облегчению, выяснилось, что Китель жив, хотя и находится в критическом состоянии.
   Начиная с этой минуты все мои помыслы, вся энергия были направлены на борьбу за спасение вчерашнего врага. Никогда ранее, даже в самой запредельной фантазии, я и представить не мог, что когда-нибудь буду заниматься этим с полной отдачей, забыв про отдых и сон.
   Я и вправду сделал все возможное и невозможное.
   Пустив в ход биополе, угрозы, лесть, связи, деньги, я добился, чтобы Кителя поместили в отдельную палату, где поставили также койку для Инны -- она непременно же­лала находиться рядом с умирающим отцом. Через Вику я нашел двух лучших сиделок, вменив им в обязанность ухаживать не только за Кителем, но и за Инной и регу­лярно передавать мне информацию. Я доставал наидефи­цитнейшие лекарства, привлек первейших медицинских светил города, выписал профессора из Москвы.
   На Инну было страшно смотреть. И без того тоненькая, она стала почти прозрачной. Ела ли она? Спала? Боюсь, что нет. Часами сидела она неподвижно возле отца, держа того за руку, будто вливая в него собственные силы.
   Если бы это помогало, клянусь, я сам взял бы Кителя за вторую руку, лишь бы сгладить страдания Инны.
   Впервые в жизни я понял, что разделять страдания любимого человека -- тоже счастье, пусть и горькое.
   Как-то под вечер третьего дня лечащий врач, удиви­тельно похожий, на Бармалея из старого мультфильма, заметив меня в коридоре, взял под локоток и отвел в сторонку.
   -- Мужайтесь, мой усталый друг, -- пророкотал он, принимая меня, очевидно, за родственника больного (а кто еще прикладывал бы столько усилий?). -- Надежды терять не будем, но надо готовиться к худшему. Суть не в инсульте. Мы значительно сгладили бы его последствия в течение ближайших месяцев, форма, к счастью, не самая тяжелая. Но, увы, он поражен и другим, более коварным, неизле­чимым пока недугом -- вы понимаете, что я имею в виду, -- и жить ему осталось считанные дни. Может, часы... Он пережил некую эмоциональную встряску, которая резко усилила развитие болезни. Медицина в данном случае бес­сильна. Хотя опять-таки помните: надежда умирает послед­ней. -- Он вздохнул. -- Но советую, не теряя времени, готовиться, -- вы понимаете, что я имею в виду...
   Я перевел дыхание. Этот диагноз фактически снимал с меня моральную ответственность за случившееся. Не считая невнятной реплики относительно эмоциональной встряски. Теперь я не сомневался, что Китель хотел именно моей смерти. Он знал, что неизлечимо болен, и возжаждал прихватить меня за компанию в лучший из миров. Но я все равно не держал против него зла. Только за то, что он дал жизнь Инне, я готов был отпустить ему все грехи.
   Несмотря на недвусмысленное предупреждение врача, я не ослаблял усилий. (Инне, само собой, я и словечком не обмолвился.)
   Китель, безусловно, стал одним из наиболее примеча­тельных пациентов за всю историю существования больни­цы. Чуть не половина медперсонала вертелась вокруг него.
   Но костлявую суетой не обманешь.
   Китель умер на следующий день. Как говорится, при­общился к большинству.
   И снова мне пришлось крутиться, как той белке.
   Подкуп за приличное место на кладбище, гробовщики, могилокопатели, венки, ленточки, нищие, отпевание, ри­туал, горсть земли, поминки... По крайней мере, душа Кителя должна была найти успокоение -- похороны по­лучились пышные. Дай Бог каждому...
   Но меня беспокоило, что Инна, от которой остались одни глаза, никак не выходила из транса.
   Когда приглашенные разошлись с поминок, я провел ее в спальню и насильно усадил на кровать.
  -- Вот теперь я по-настоящему одна, -- прошептала она. -- Одна на всем белом свете...
  -- Позвольте быть рядом с вами, -- смиренно молвил я, сжимая ее узкую и прохладную ладошку.
   Она не слышала меня.
  -- Вернуться в пустую квартиру, где все это случи­лось -- сначала с мамой, потом с отцом... За что? Почему именно мне?
  -- Послушайте, Инна... -- сбивчиво продолжал я, стра­шась, что она сейчас встанет и навсегда исчезнет из моей жизни. -- У меня есть свободная квартира. Уютная, в цент­ре города. Поживите пока в ней. А там что-нибудь приду­маем. Не надо постоянно ходить по замкнутому кругу. Вы­пейте это, -- я протянул ей заранее приготовленный бокал.
  -- Что вы мне даете? -- капризно поморщилась она.
   -- То, в чем вы сейчас нуждаетесь больше всего.
В бокале было снотворное.
   Она послушно выпила.
   Я снял с нее туфли, помог улечься и аккуратно укрыл одеялом.
   Через три секунды она крепко уснула.
   Некоторое время я сидел в ее ногах, грезя наяву. Я по­смотрел на ее осунувшееся, но такое родное лицо, на за­витки волос, казавшихся еще темнее на белоснежности по­стельного белья. На изгиб тонкой руки, которую она успела примостить под щеку, и вдруг почувствовал, как на мои глаза наворачиваются слезы. Как. мне жить дальше, если она откажется быть рядом? И какое немыслимое счастье -- видеть ее, брать за руку, говорить нежные слова...
   Я снова поправил одеяло, хотя в том не было нужды, и отправился на веранду.
   За поминальным столом остался лишь Саныч. Не заметив меня, он взял бутылку водки, налил полную рюмку и выпил залпом. Небывалый случай, но я ничему уже не удивлялся.
   Саныч здорово помог мне, взяв на себя часть погре­бальных хлопот. Видимо, и ему было в диковинку расхо­довать столько энергии ради усопшего, которого совсем недавно он собирался пристукнуть, а после попросту забросать валежником.
   Я молча обогнул стол и сел напротив.
  -- Знаешь, Федорыч, выходит, судьба покровительствует нам, -- сказал Саныч, наливая мне и себе. -- Заботой мень­ше. Ладно, я его прощаю. Китель -- это, понимаешь... -- Я вдруг понял, что он изрядно пьян.
  -- Саныч, топай помалу домой и отдохни. Собственно, нам всем надо хорошенько отдохнуть.
   Саныч криво усмехнулся:
  -- Отдыха у нас теперь не предвидится.
  -- Ты о чем?
  -- Бойся женщину, -- прошептал он, наклоняясь ко мне. -- Чует мое сердце, она погубит нас.
  -- Нас?
  -- Сначала меня, а после тебя, -- с торжественной об­реченностью возвестил он. -- Я хорошо знал всю семейку. Мать была добрейшим человеком, а про Кителя тебе объ­яснять не нужно. А вот доченька внешностью пошла в мать, а характером -- в папашу. Только Кителю до нее далеко...
  -- Вот именно -- далеко. Сейчас, должно быть, он держит ответ перед дьяволом.
   Саныч посмотрел мне прямо в глаза:
   -- Дьявол -- она!
   Меня неприятно резанули его слова.
  -- Чего ты мелешь? Сколько ей было лет, когда упекли Кителя?
  -- Девять или чуть больше.
  -- Ну? Ты не видел ее двенадцать лет. Что ты можешь о ней знать?
  -- Я видел ее в подвале и понял все!
  -- Что -- все?
  -- Она погубит нас, Федорыч. Всех. И Вику. И Ан­тошку... -- Он вдруг упал грудью на стол и зарыдал.
  -- Саныч, уймись! Ты пьян!
   Он поднял на меня красные глаза:
   -- Да, пьян! Но голова у меня ясная. Говорю тебе, хозяин: нам всем хана! Ну, зачем ты удержал меня тогда?! Ох, и пожалеешь! Да поздно будет.
   К предсказаниям Саныча я отнесся так, как они того заслуживали: пьяный бред! В сущности говоря, Саныч при всей его решимости -- трусоватый малый, а тут еще поддал лишку.
   -- Саныч, я вас помирю. Ты еще посмеешься над сво­ими страхами.
   Он посмотрел на меня как на судью, выносящего за­ведомо ошибочный приговор. Его воля была парализована.
   Мне не оставалось ничего другого, как отправить его восвояси.
   После чего я прилег на диван и мгновенно уснул.
   И снилось мне, что Инна погубила меня. Но не пулей, не ядом и не кинжалом. А тем, что отвергла все мои предложения. Вот этого я боялся больше всего.
   * * *
   Проснулся я с ощущением бодрости во всем теле, хотя проспал каких-то четыре часа.
   В доме стояла тишина. За окнами -- тихая звездная ночь.
   Я прошел в бассейн и долго плавал, ныряя и отфыр­киваясь. Усталости как ни бывало. Я смыл с себя груз этих тяжких дней.
   Инна, вероятно, еще спит.
   Пойти взглянуть на нее одним глазком?
   На цыпочках, с бьющимся сердцем, я прокрался к ее спальне и слегка приоткрыл дверь.
   Инна стояла в халатике перед зеркалом, спиной ко мне, но, несомненно, заметила мое отражение.
   Поколебавшись, я вошел в комнату.
   -- Добрый вечер... Вернее, доброй ночи... Я думал, вы проспите до утра.
  
  -- Я вообще мало сплю. -- Ее голос обрел привычную звонкость. Она наклонилась к зеркалу: -- Боже, какая я страшная!
   Мне вдруг показалось, что и она сбросила с себя некий груз.
  -- Инна... Вы прекрасны... - вырвалось у меня. - Просто сейчас вам надо как следует отдохнуть. Погрузиться в другую обстановку. Куда вы хотите? Я устрою вам любую турпоездку. На месяц, на полтора...
   - Вадим Федорович... -- Она по-прежнему стояла спиной ко мне, не поворачивая даже головы.
   - Прошу, не называйте меня по отчеству! Никогда! Просто Вадим, сделайте такую милость.
   -- Хорошо... Вадим, не считайте меня сентиментальной дурочкой, договорились?
   Внутри у меня включилась помпа, разгоняя кровь мощ­ными толчками. Я выпалил:
   -- Инна, будьте моей женой!
   Никакой реакции. Но хотя бы не рассмеялась -- и то хорошо.
   -- Только не торопитесь отказать! -- в отчаянии взмо­лился я. -- Вы ни в чем не будете знать отказа. Я богатый человек, Инна. Очень богатый. Обещаю также ни в чем
не ограничивать вашу свободу. Кроме того...
   -- Молчи! -- Она обращалась к моему отражению.
Краткий миг, а может, целую вечность в комнате звенела напряженная тишина.
   Замерло движение планет.
   Вдруг я понял, что халатика на ней уже нет. Нет ничего, кроме тонкой золотой цепочки на высокой шее. Но я не осмеливался поверить. Богатое воображение нередко рож­дает виртуальные видения.
   -- Иди ко мне, -- сказала она моему отражению.
И я устремился на зов.
   Когда я опомнился, за окнами занималась бледная заря. Горячие волны нежности и благодарности переполняли меня. Я нашел руку Инны и прижался к ней губами.
   -- Радость моя, теперь ты согласна стать моей женой?
Теперь ты не откажешь?
   .-- Женой... -- нараспев повторила она, будто испыты­вая это слово на прочность. -- Боюсь, милый, я не гожусь для этой роли. Готовить, стирать, убирать, бегать по ма­газинам? Это отвратительно!
  -- Нет-нет! На днях приедет Аннушка, жена Степана, они возьмут на себя все бытовые проблемы. А для город­ской квартиры тоже подыщем домработницу.
  -- Что же остается? Постель?
  -- Разве нам было плохо?
   Она приподнялась на локте -- тонкая, но удивительно сильная и гибкая.
  -- Если я тебе нужна только для постели, то нам лучше расстаться. Сразу...
  -- Но почему, почему?!
  -- Всё входит в привычку и тогда теряет свою прелесть.
  -- Чего же ты хочешь?
  -- Обещай, что будешь делить со мной не только постель.
  -- Конечно! -- воскликнул я. -- Все, что у меня есть, твое! С этой же секунды!
  -- Ты не так понял. -- Она провела пальчиком по моей щеке. -- Не имущество, нет. Я имею в виду твои дела, твои замыслы. Я хочу все знать о них. Не считай меня, пожалуйста, наивной девчонкой. Даже папа говорил, что у меня стальная хватка. Я хочу проверить себя. Хочу попробовать. Хочу иметь собственное дело. Хочу быть хозяйкой своей судьбы. -- Каждое ее "хочу" звучало все жарче и заставляло меня думать о другом.
   Я пытался было привлечь ее к себе, но она уклонилась:
   -- Подожди, Вадик. Ты не ответил.
  -- Ты все получишь... Все... И все узнаешь...
Она прижалась ко мне узким бедром:
  -- Ты такой доверчивый!
  -- Это плохо?
  -- В делах - да! Вдруг на моем месте оказалась бы вымо­гательница? А ты бросаешься такими словами - бери всё...
  -- - Инна, это не минутная прихоть, а глубоко продуманное решение.
   - А мне кажется, ты видишь во мне изящную живую статуэтку, и только.
   - Я вижу в тебе сильную, умную и всегда желанную женщину. И я счастлив, что обрел тебя вопреки всем этим нелепым испытаниям!
   - Хотелось бы верить, но...
   - Так поверь!
   - Попробую... И знай: пока мы вместе, я не буду тебе изменять. Но и ты обещай.
   Свадьбу мы решили сыграть через год, о чем объявили ближайшему окружению незамедлительно.
   Но прежде чем показаться с Инной на людях, я пред­принял две акции.
   Во-первых, сбагрил из города подручных Саныча, ко­торые в ту судьбоносную ночь держали мою суженую под прицелами автоматов.
   Я велел Санычу передать каждому из них по отдель­ности, что они засветились, а потому должны мгновенно раствориться где-нибудь среди необъятных просторов распавшейся империи. Хозяин, мол, жалует их за верную службу энной суммой, достаточной, чтобы начать на новом месте самостоятельное дело, но при одном непременном условии -- в наш город они более ни ногой. Предложение было охотно принято. Я отстегнул из своих запасников обещанное, и уже назавтра Саныч доложил мне, что об этих парнях можно забыть.
   Одновременно я помирил Инну и Саныча.
  
   Собрав их за одним столом, я поставил между ними бокал красного вина, накрытый куском черного хлеба с солью.
   - Переломите хлеб и отпейте из этого бокала, а после пожмите друг другу руки и поклянитесь, что не держите в душе зла. Забудьте старые обиды. Мы нужны друг другу. Пускай между вами царят мир и согласие!
   - Да разве я ссорился? -- смущенно пробормотал Са­ныч. -- Наоборот, я всегда ценил и уважал Инну Констан­тиновну. А если в чем провинился -- простите, -- он скрестил руки на груди.
   Который день он пребывал не в своей тарелке. Выра­жение обреченности не сходило с его физиономии с той самой минуты, когда он узнал о нашем с ней сближении. Несмотря на изворотливый и гибкий ум, он так и не смог справиться со своими надуманными страхами.
   Но я не собирался потакать его комплексам, которые казались мне попросту смехотворными.
   - Вот и отлично! Что скажешь ты, милая?
   - Мне не в чем винить Саныча, - сдержанно отозвалась она. - Поэтому и прощать его не за что. Он стремился хорошо исполнить свою работу - только и всего. Притом тогда он не узнал меня. Да если бы и узнал - какая разница? Саныч - верный помощник, - произнесла она бесстрастным тоном, в котором мое чуткое ухо не уловило ни малейшей двусмысленности. Инна перевела взгляд на меня: - Если же тебе хочется узнать, сержусь ли я на Саныча сейчас, то могу ответить искренне: нет! Я не против нашего сотрудничества.
   - Дорогие мои, вы даже не представляете, как порадовали меня своей взаимной уступчивостью! - растрогался я. - Нас ждут великие дела. Недосуг увязать в болоте былых обид. Сделайте то, о чем я вас попросил, и поставим на этом точку!
   Они церемонно исполнили ритуал.
   На черном хлебе и соли они поклялись стать друзьями и соратниками.
  
  
   НОВЫЕ ГОРИЗОНТЫ
   Я выполнил все обещания, данные Инне.
   Через несколько дней в Жердяевке появилась жена Степана Аннушка - высокая, худая, с суровым, как у истовой монашки, выражением лица. Тем не менее она охотно согласилась вести наше хозяйство, полностью оправдав лестные характеристики мужа.
   Без особых хлопот удалось найти и экономку для нашей городской квартиры
   Я посвятил Инну в наши с Санычем секреты. Сначала рассказал ей, как мы потрошили городских толстосумов, а после повел ее в подвал и открыл обе камеры. Вид золотой казны заставил ее побледнеть, фонотека побудила вспыхнуть от восторга. Можно ли ей прослушать некоторые записи? Конечно! Мы же договорились, что между нами не будет никаких тайн.
   Я наивно полагал, что, по крайней мере, в первые дни, Инна займется активной комплектацией своего гардероба, но ошибся. Главным ее занятием стало прослушивание фонотеки. Часами сидела она в кресле, вслушиваясь в откровения городских бонз и тузов, забывая про сон и еду, и нередко мне приходилось насильно оттаскивать ее от магнитофона.
   В какой-то момент Инна как бы в шутку заявила, что мы с Санычем - попросту мелкие жулики. Располагая возможностями, которые могут вознести на самый верх пирамиды, мы довольствуемся крохами пирога, радуемся случайному зернышку, вместо того, чтобы собирать в закрома обильный урожай.
   - Что ты предлагаешь? - спросил я, несколько обескураженный ее выводами.
   И тут она развернула передо мной такие перспективы, что я лишь диву дался: в этой очаровательной женской головке сформировались поистине наполеоновские планы.
   Оказывается, ни я, ни тем более Саныч не желали понять одну простую истину: наступили новые времена. Только законченный идиот будет держать сегодня свои накопления в подвалах да колодцах. Общество переходит, уже перешло к рыночным отношениям, когда деньги делают деньги. Торговые операции, вроде той, за которую пострадал ее несчастный отец, стали обычной практикой. (Между прочим, надо добиваться полной реабилитации отца, опытные адвокаты живо докажут, что он понес наказание за политические расхождения с прежним режимом и восстановят его честное имя.)
   И вообще, мне нужно поменьше прислушиваться к рекомендациям Саныча. Нет, она не катит на него бочку. По-своему, он полезный человек. Но живет вчерашними представлениями, не воспринимает современных реалий.
   Она, к примеру, изучила лишь малую часть собранной фонотеки, но уже успела понять, что общая картина выглядит несколько иначе, чем ее рисует наш Саныч. Совсем иначе.
   Да, во власти еще остаются старые зубры. Но уже появились нагулявшие хороший аппетит молодые волки. Кроме того, на охоту за общим пирогом потянулись авторитеты из уголовного мира. Не собираются упускать своего влиятельные руководители силовых структур. Не дремлет и иностранный капитал - пускай риск велик, но и прибыль невиданная, особенно по части удавшихся спекуляций... И всё это смешивается в пеструю мозаику.
   Конечно, многие по-прежнему откладывают что-то на черный день. Но это в основном уже не золото, а твердая валюта. Баксы, евро. И хранятся они уже не в кубышках, а в банках, нередко - в иностранных. На обычных и подставных счетах. В офшорных
   зонах.
   Такова действительная картина, которая требует кардинально пересмотреть стратегию и тактику наших действий.
   Во-первых, продолжала моя любимая женушка, я должен более прагматично использовать мой дар, выпытывая у людей их самые сокровенные тайны. Все эти кувшинчики с золотом и мешочки с бриллиантами, конечно, дело приятное. Но всё обернется куда эффективнее, если я начну выведывать под гипнозом номера банковских счетов, личные коды владельцев. Можно разработать оригинальную систему, когда денежки с чужих банковских счетов будут спокойно перетекать на контролируемые нами подставные счета-однодневки, а концов не найдет ни один ревизор. Если говорить об эквиваленте, то тут речь идет не о килограммах ювелирного лома, а о тоннах стандартных золотых слитков.
   Но здесь нам понадобится решительно перекроить нашу команду. Крепкие ребята, владеющие приемами кун-фу и автоматами, пусть остаются. В качестве охраны и средства давления на упрямцев. Но нам понадобятся специалисты банковского дела, компьютерные хакеры.
   Во-вторых, нельзя же уподобляться глупцам, держащим свой основной капитал в чулке. Деньги надо отмывать, запускать в оборот, заставлять работать на нас. Смелее захватывать все свободные ниши... Особенно в торговле и общественном питании, где деньги крутятся очень быстро... Создавать совместные предприятия с иностранцами... Через эти фирмы мы сможем в будущем перевести часть средств за границу и вложить их в тамошний бизнес...
   Надо, разумеется, подумать о сильной службе безопас­ности. Вот тут и пригодится Саныч. Пусть подберет на­дежную команду. Да не из уголовного сброда, а из гэбистов и оперативников, которых сейчас увольняют пачками. И так далее, и так далее...
   Ошарашила меня моя милая. Но как было не согла­ситься с ней? Она сжато сформулировала то, что я и сам давно чувствовал, но не вводил в практику лишь по при­чине своей природной лени.
   А вот в моей любимой энергия (и не только деловая) фонтанировала без перебоев. Вообще-то я знал немало людей, которые могли изложить подробный план переустройства целой вселенной так эмоционально, что казалось, завтра же всё и сладится. Но дальше разговоров дело никогда не шло. Я даже придумал термин для этих говорунов: кипучие лентяи.
   Инна была не из их числа.
   Заручившись моей поддержкой, она тут же включилась в работу. Через считанные недели мы были владельцами трех фирм, правда, небольших, а через год - еще доброй дюжины, в том числе, через подставных лиц, включая супругов Пономарцов.
   Инна успевала все.
   Дом в Жердяевке, которым я совсем недавно пытался поразить ее воображение, она назвала большой деревенской избой и предложила перестроить его в современную виллу, где можно было бы устраивать приемы, собирая городской бомонд. Разумеется, надо облагородить и весь участок: устроить газоны, розарий, клумбы, привести в по­рядок сад, поставить гараж на несколько автомобилей, за­менить забор... Кстати, справятся ли Пономарцы с возрос­шими требованиями? Не подыскать ли опытного садовника?
   Слушая ее, я невольно вспоминал Алину, то и дело тянувшую с меня деньги на украшательство своего палац­цо. Но Алина тяготела к показной, кричащей роскоши, художественный вкус у нее отсутствовал напрочь. Все же то, что предлагала Инна, было разумно и функционально, проникнуто элегантностью и утонченным изыском. Я со­гласился, оговорив одно условие: башенка должна сохра­ниться в первозданном виде. Инна не возражала.
   Как бы между делом она обновила и свой, и мой гар­дероб, доказав при этом, что великолепно разбирается в современной моде, а главное, умеет выбрать индивидуаль­ный стиль.
   По утрам она обязательно занималась гимнастикой, по­будив и меня присоединиться к ней. Через день мы совер­шали пробежки вокруг Жердяевки, по вечерам плавали в озере. Под ее мягкой опекой через месяц-другой я при­обрел прекрасную спортивную форму, избавившись от из­лишнего -- хотя и не столь заметного -- веса. Инну от­личала умеренность в еде и -полное равнодушие к табаку и спиртному, хотя иногда она с удовольствием могла вы­пить бокал-другой шампанского или хорошего сухого вина. Великолепный пример, почему бы ему не последовать? При этом Инна не была деспотом и снисходительно отно­силась к моим маленьким слабостям.
   Единственное, что я утаил от Инны, -- это мое былое сотрудничество с Би-Аром. И вовсе не из-за каких-то там принципов. Я резонно полагал, что у Инны могут возникнуть серьезные опасения относи­тельно моего психического здоровья.
   Ибо она, моя возлюбленная, была необыкновенно да­лека от космических теорий, проблем инопланетных кон­тактов и идеи множества населенных миров. Может быть даже, она полагала, что Вселенная вращается вокруг Зем­ли, на которой ей хотелось бы занять лучшее место под солнцем. Только в таком виде она воспринимала модель мироздания. Никакие биарцы, никакие альдебаранцы и прочие марсиане не втискивались в рамки ее интересов.
   Впрочем, равнодушие Инны к проблемам Космоса вол­новало меня мало. Ведь я и сам почти напрочь утратил былую тягу к этой теме.
   Куда огорчительнее была ее холодность к моей лите­ратурной деятельности.
   Поначалу я с немалой гордостью продемонстрировал ей свои книги. Она спросила, сколько мне заплатили, а услы­шав ответ, изумленно округлила глаза. Нет, она не против книг. Но раз за это так мало платят, то стоит ли этим за­ниматься? Любое дело должно кормить. В противном случае это не дело, а хобби, увлечение, забава. Конечно, это не­плохо -- иметь увлечение. Но сейчас, когда мы наметили грандиозную программу, надо ли распылять силы? Впро­чем, решать тебе, милый. Поступай, как сочтешь нужным.
   Н-да... А я-то собирался прочитать ей свои рассказы... Послушать ее мнение... Жаль! Хотя какие могут быть претензии? Бог дает каждому человеку только один талант. Инне Он дал талант бизнесмена. Огромный талант. Куда крупнее моего литературного. Надо принимать ее такой, какая она есть. Если равнодушие к печатному слову -- недостаток (спорное утверждение!), то я люблю ее и за этот недостаток тоже.
   И все же ее отношение несколько подкосило мою твор­ческую продуктивность. После того подъема, когда я на одном дыхании написал несколько глав "Паутины", рас­считывая в таком же темпе довести сюжет до эпилога, наступил спад. Роман я отложил до лучших времен. Ни­чего. Успеется. Тем более что теперь у меня не было сво­бодных ночей.
   Меня переполняло счастье. В сущности, я ведь был од­нолюбом. Встреть я Инну в молодости, стань она моей первой любовью, не было бы длинной череды женщин, прошедших через мою постель и стершихся из памяти без всякого блокиратора, а на Алину я и не взглянул бы. (Хотя, должен признаться, потаенный уголок моей души навсегда принадлежал этому коварному созданию, и в редкие минуты меланхолии я вспоминал о ней с просветленной нежностью.)
   Отношения Инны с Санычем внешне складывались вполне нормально. Правда, говорила она с ним несколько свысока, как с проштрафившейся некогда прислугой, но это угадывалось только по интонациям, да Саныч притом сам дал слабинку. Ни разу она не пыталась опорочить его в моих глазах, выпятить его промашки.
   Зато изменилось мое отношение к Санычу. Еще недавно я был самого высокого мнения о его деловой хватке и активности. Но по сравнению с Инной он выглядел жалким недоучкой. Значит, все эти годы я заблуждался относи­тельно его истинных способностей? Саныч отдалился от меня, но по-прежнему пользовался полным моим доверием. Я знал, что этот человек, если надо, умрет за меня.
   С его стороны я также не слышал более ни одного выпада против Инны. Но иногда я ловил его встревоженный взгляд, и становилось ясно, что Саныч так и не избавился от своего страха, а лишь понадежнее упрятал его внутри.
   Не без досады я понял, что Саныч обеими ногами увяз в прошедшей эпохе. Когда я предложил ему вкладывать свое золото в дело, расписав все преимущества формулы "деньги делают деньги", он виновато вздохнул и ответил, что я, безусловно, прав, однако ему уже поздно (да и боязно как-то) гоняться за журавлиными косяками, он согласен крепко держать свою синицу и, если я не очень настаиваю, хотел бы сохранить свою долю в неприкосно­венности. Пусть достанется сынишке. Вот вырастет тот и найдет ей применение.
   -- Дурак ты, Саныч, -- беззлобно констатировал я.
   Он покорно кивнул.
   Когда я рассказал о нашей беседе Инне, она посмеялась.
   * * *
  
   К моему удивлению, Инна как-то сразу сдружилась с Викой.
   Вика, конечно, милая и приятная женщина, но совер­шенно домашняя и заурядная. Она, как и моя покойная матушка убеждена, что жить надо на Честно Заработанные Деньги. Узнай она, на какие средства существует их семья, то, глядишь, произойдет великая трагедия, ибо Саныч по-прежнему иг­рает роль Честного Коммерсанта. Вообще, по мнению Ви­ки, наш российский бизнес это не что иное, как спекуляция и обман Честных Людей. Один только Саныч никого не обманывает, потому что сам Честный.
   И вот эта простушка становится подругой Инны, кото­рая с удовольствием ведет с ней какие-то беседы, причем отнюдь не дискуссионные. Вика рассказывает о больных, которых выхаживала, о том, сколько картошки уродилось на их грядке в прошлом году, как она пыталась похудеть, а Инна слушает со всем вниманием. Удивительно!
   Привязалась моя жена и к Антону, в котором родители души не чаяли. Это славный мальчуган -- глазастый, смышленый, разговорчивый. Всякий раз, направляясь к Вике, Инна прихватывала для него какой-нибудь подарок. Есть у них и свои маленькие тайны.
   Я всячески поддерживал симпатию Инны к Вике и Ан­тону в надежде, что постепенно это чувство перейдет и на Саныча и из их отношений исчезнет едва уловимая ледяная корочка.
   Время от времени я устраивал пикники, походы за грибами, рыбалку, шашлыки на природе -- все с той же целью -- сдружить наши семьи, поскольку из всех знако­мых Балашовы были мне наиболее приятны.
   Иногда мы забывались и у кого-нибудь вырывалась неосторожная фраза, вызывавшая у Вики гармошку мор­щинок на лбу. Саныч принимался виртуозно выкручиваться, а я ду­мал о том, насколько все-таки лучше иметь жену-едино­мышленницу, от которой ничего не надо скрывать, и от души жалел Саныча.
   Глядя на то, как Инна балует Антона, я предложил ей завести своего ребенка.
  -- Нет, милый, -- решительно возразила она. -- Мое время еще не подошло.
  -- Но тебе уже двадцать три, -- напомнил я. -- Когда же и рожать, если не в этом возрасте?
  -- Милый, ты гениальный экстрасенс, но недостаточно хорошо знаешь женщин, -- улыбнулась она. -- Надо, что­ бы проснулись материнские чувства.
  -- Рожай, вот они и проснутся.
  -- Не будем торопиться. Но обещаю: если со мной это случится, я немедленно дам тебе знать.
  -- Ловлю тебя на слове. А вот мои отцовские чувства проснулись давным-давно. И напоминают о себе всякий раз, когда ты лежишь рядом.
   Инна не давала мне ни малейшего повода для ревности.
   Во-первых, мы повсюду бывали вместе, не расставаясь практически круглые сутки и при этом не надоедая друг другу. За себя, по крайней мере, ручаюсь. Но я мог бы поклясться, что Инна не изменяла мне и в помыслах. Окольными путями до меня доходили слухи, что в наших кругах она пользуется репутацией верной жены. Чего еще?
   Однако должен сознаться, что порой мною овладевало искушение напрячь биополе и прощупать ее подсознание. Но я гнал, гнал от себя эту коварную мысль. Уступив ей, я рисковал разбить драгоценный сосуд. Однажды подобное уже случилось. Довольно с меня экспериментов.
   Между тем планы Инны осуществлялись пункт за пунк­том с удивительной точностью. Мой потайной сейф опус­тел, все было вложено в дело, и уже потекла обратная река доходов.
   Мы проникали повсюду.
   В городе как грибы после дождя появлялись акционер­ные общества, совместные предприятия, банки. В правлении двух десятков из них числились наши люди. Пришлось за­действовать всех родственников -- дальних и близких -- и даже вернуть из Магадана тех самых наймитов Кителя: все же не чужой народ.
   Мы с Инной побывали в Париже, Лондоне, Риме, Стокгольме... Провели сказочный месяц на Канарах...
   Миновало около четырех лет. Это был самый счастливый период моей жизни. Если бы еще Инна проявляла хоть чуточку интереса к моему творчеству, ни о чем больше не оставалось бы и мечтать. Впрочем, разве не я сам виноват в этом, не раз спрашивал я себя. Напиши, дружок, сильный роман, о котором заговорят, роман, достойный внимания твоей возлюбленной, вот и добьешься желаемого. Что ж, ради нее я сделаю и это. В лепешку расшибусь, выверну мозги наизнанку, совершу литподвиг, но докажу. В ту пору, несмотря на все потери, я еще твердо верил в свою путеводную звезду.
   Ничто не предвещало страшных событий, которые, по­добно невидимым рифам, разбили в щепки корабль моих хрупких надежд...
  
  
   ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ
   С чего же все началось?
   Как обычно, с пустяка.
   В местной прессе промелькнула информация о том, что некая строительная организация сдала на "Вторчермет" вместе с прочим металлоломом старый сейф, которые долгие годы, кажется еще с предвоенной поры, пылился в подсобке. Сейф был не только закрыт на ключ ( давно утерянный ), но и запаян, а по весу соответствовал пустому. Так его и сдали под горячую руку.
   На "Вторчермете" сейф, как и положено, разрезали автогеном.
   И что же?
   Внутри находились картины в виде холстов, вырезанных из рам. Холсты эти были завернуты в газеты 1939 года.
   По поручению директора секретарши позвонила в городской музей, но там ответили, что прислать эксперта сейчас не могут в связи с эпидемией гриппа и попросили подержать находку какое-то время у себя.
   С производственной площадки картины перекочевали в сейф бухгалтерии "Вторчермета". Подождем же, пока встанет на ноги единственный музейный эксперт, не без ехидства заканчивал свою заметку репортер.
   Эта информашка чем-то привлекла мое внимание. Случай выглядел загадочным, уходящим корнями в прошлое. Мне подумалось, что Мамалыгин, обладающий обширными познаниями касательно всего, что происходило в нашем городе за всю его историю, наверняка, предложит какое-то толкование на сей счет.
   Я не ошибся.
   Мамалыгин даже не раздумывал:
   - В 1939 году, Вадим, произошло громкое ограбление нашего городского музея. Исчезли картины известных художников - Ну, не самых великих, но из первого ряда. В том числе передвижников - вот только не помню фамилий. Но это легко установить. Так они нашлись? Любопытно... Очевидно, воры спрятали их в сейфе строительной организации, рассчитывая, что там искать не будут, а впоследствии так и не сумели воспользоваться своей удачей. Чего только не случается в нашем безумном мире!
   Должен пояснить, что я заинтересовался этой находкой вовсе не из праздного любопытства.
   Моя Инночка, совершенно равнодушная к печатному слову, с некоторых пор сделалась страстной коллекционеркой произведений живописи. Н даче в Жердяевке активно формировалась настоящая картинная галерея. Полторы сотни полотен, треть которых принадлежала кисти известных мастеров Х1Х века! ( Может, сюда затесались и подделки, не берусь судить, я не специалист, но если тут были и подделки, то очень профессиональные, на уровне оригинала. )
   Вот я и подумал: а почему бы не экспроприировать обнаруженные холсты и не преподнести их моей драгоценной супруге? Если она в ответ подарит мне одну из своих мимолетных улыбок - я буду достойно вознагражден!
   Решено!
   Я вызвал Саныча и объяснил ему задачу, добавив:
   - Это же "Вторчермет", бывшая твоя вотчина! Ты же, наверняка, знаешь там каждую собаку, все ходы-выходы!
   - Не беспокойся, Федорыч, - кивнул он. - У меня там всё схвачено. Всё будет чисто, как в аптеке.
   Через пару дней я поинтересовался:
   - Как там поживают наши картины, Саныч?
   Он всполошился:
   - Извини, Федорыч, руки еще не дошли. Ты не говорил, что это срочно. Были ведь дела поважнее.
   Это правда. Параллельно я дал ему еще ряд поручений, требующих оперативного решения. Но я надеялся, что он успеет и там, и там. Раньше он успевал.
   Хм! Значит, возможность сделать Инне сюрприз отодвигается? А я-то рассчитывал на сегодняшний вечер...
   Заметив мое неудовольствие, он воскликнул:
   - Федорыч, завтра они будут у тебя!
   Увы! Назавтра он предстал пред моими очами подавленным и виноватым:
   - Прости, Федорыч! Не успел! Картины увезли в музей!
   - Только не говори мне, что это случилось еще до того, как я поручил тебе это простенькое дельце, - заметил я.
   - Виноват! - он опустил голову. - Картины увезли только вчера. Была целая делегация - от мэрии, от комитета по культуре, от музея... Эксперт с температурой пришел... - Тут он вскинул на меня воспаленные глаза: - Я всё равно их достану, Федорыч! Из музея еще проще. Только прикажи!
   Мое настроение было безнадежно испорчено. Впервые за весь период нашего сотрудничества я испытал прилив крайнего раздражения против Саныча.
   - Не надо! Мы же не варвары, чтобы грабить учреждения культуры! Искусство должно принадлежать народу!
   - Федорыч... Хозяин... Да я...
   - Всё! Вопрос закрыт. Иди, Саныч! У меня есть дела, ты мешаешь.
   Он ретировался как побитый пес.
   Ротозей, подумал я ему вслед. Лишил меня счастья увидеть ее улыбку...
   Я по-прежнему пребывал в прескверном настроении, когда в комнату впорхнула вернувшаяся из города Инна.
   - Милый, поздравь, я подписала важный договор!
  -- Поздравляю, -- буркнул я, сожалея, что не могу сделать ответный ход. Ну, Саныч! Ох, как не угодил!
   Она подошла и села рядом.
   -- А почему так вяло? Что-нибудь случилось?
   Не в силах сладить с разлившейся желчью, я воскликнул:
   -- Похоже, Саныч стареет! Я поручил ему простенькое дельце, а он завалил его.
   Она промолчала.
   Внезапно мне захотелось услышать из ее уст колкость в адрес Саныча.
   Или я ошибаюсь? Напрасно качу бочку на нашего верного Саныча?

  -- А что я должна ответить? - пожала она плечами. - Ты де сам запретил мне критиковать нашего верного Саныча. -- Слова "нашего" и "верного" она произнесла с неподражаемым сарказмом.
  -- Не помню такого запрета, но если он был, я его отменяю.
  -- То есть отныне принцип гласности распространяется и на Саныча? - уточнила она.
  -- Отныне и во веки веков
  -- Ладно... Так вот, если тебя интересует мое мнение: я не уверена, что Саныч стареет. Да ты посмотри на него -- он полон сил и энергии, такой же живчик, каким был всегда.
   -- Ого! Никак ты решила взять его под свою защиту?
Она подняла на меня свои серые глаза, ко­торые умели быть очень жесткими.
  -- Что ж, пришла пора серьезно поговорить о Саныче. Ты сам этого захотел... Не пожалеешь?
  -- Я же сам этого захотел. Ты права.
   Она ласково провела ладонью по моему затылку:
  -- Милый, позволь заметить, что твоя доверчивость не знает границ. Ты не замечаешь очевидного.
  -- Будь добра, говори конкретнее.
   Ее легкая рука продолжала осторожно массировать мой затылок, снимая боль.
   -- Хорошо. Твой Саныч выходит из-под -контроля. Ему осточертело быть на вторых ролях. Он почувствовал силу и мечтает стать наконец независимым хозяином. Ты,
вернее, мы с тобой стоим на его пути. Значит, ему нужно избавиться от нас. Вот мое мнение, если оно тебе инте­ресно.
   Я коротко хохотнул.
  -- Ну-у, дорогая, ты преувеличиваешь. Его душа пере­до мной как на ладони. Я читаю в ней не хуже, чем в открытой книге. И если бы там мелькнуло хоть что-то подозрительное... Саныч -- вечно второй. Слуга царю. Он и в мыслях не держит стать царем. Это его врож­денный комплекс. Вроде аппендикса. -
  -- Ты уверен? .
  -- Да он сам признавался. Столько раз!
  -- Ах, сам! Ну, тогда, конечно...
   Что-то пугающее было в ее нарочитой язвительности.
   -- Милая, извини, но я плохо тебя понимаю.
   Инна придвинулась ближе, не отводя от меня глаз, выражение которых сделалось тревожным.
   -- Вадик, я знаю, что у тебя дар, что ты умеешь ока­зывать влияние на людей, подчинять своей воле... Но ска­жи, когда в последний раз ты проверял Саныча?
  -- В этом не было необходимости, -- пробормотал я, понимая, что говорю глупость.
  -- Разве?
  -- Он боится меня, -- отчего-то упрямился я.
  -- Страх живет бок о бок с ненавистью.
  -- Это уж слишком!
  -- Отчего же? Неужели тебе неизвестно, что благоде­теля ненавидят сильнее, чем врага?
  -- Прекрасный афоризм!
  -- Но, к сожалению, довольно затертый, да?
  -- Как и всякий другой.
   Инна сбросила туфли, забралась с ногами на диван и прижалась ко мне, склонив голову на плечо.
   -- Саныч сильно переменился в последнее время, со­гласен?
   А ведь Инна права... Абсолютно права, надо отдать должное ее наблюдательному уму. В Саныче уже не было прежнего подобострастия и раболепия. Того маленького человечка, что становился передо мной на колени и бла­гоговейно целовал руку, более не существовало. Саныч нередко пускался в спор, а то и открыто перечил мне. Наглядный пример -- последнее задание.
   Однако главные аргументы моей жены-разумницы бы­ли впереди.
   - Ты не удивлен, что он скрывал от тебя своих людей, когда объезжал тайники? Его команда подчинялась только ему, так ведь?
  -- Но я сам настаивал на этом! -- воскликнул я. -- Зачем мне лишние свидетели?!
  -- А он воспользовался твоей покладистостью. Я со­гласна -- не было нужды рисоваться перед этими маль­чиками. Но держать их в кулаке, заставить понимать, кто
настоящий хозяин, -- это была твоя святая обязанность. А ты передоверил ее Санычу. А уж он не промах -- держал парней в ежовых рукавицах и только успевал снимать
пенку.
  -- Инна, стоит ли толковать о пройденном этапе? Кста­ти, что за пенку ты имеешь в виду?
   Она вздохнула, будто еще раз поражаясь моей наив­ности.
   -- Ты уверен, что он привозил тебе все золото?
   На миг я окаменел. Никогда мне и в голову не прихо­дило подозревать Саныча в обмане. Но после слов Инны я готов был допустить все что угодно.
  -- А я не уверена, -- продолжала она. -- Держу пари, что лучшую долю он сразу забирал себе, а перед тобой ломал комедию.
  -- Мне это проверить проще простого, -- пробормо­тал я.
  -- Вот и проверь, -- кивнула Инна. -- Лучше поздно, чем никогда. Ручаюсь, тебе откроется много интересного, и тогда ты поймешь наконец, кто такой Саныч.
  -- Если он и вправду обманывал меня... -- Я запнулся.
  -- Что тогда?
   -- Ему не поздоровится, -- неопределенно заключил я.
   Она потерлась о мое плечо:
   -- Милый, я знаю, что ты сильный. Но умоляю, по­меньше доверяй людям. Они такие скоты! Недаром же Саныч отказался вкладывать золото в наше дело. Заставь его показать свой тайник. Его доля тебе известна. Если там больше... Ну, чего объяснять? А в том, что там намного больше, я не сомневаюсь. Ты получишь доказательства и
поймешь, что я была права с самого начала, а вовсе не наговаривала на твоего любимчика.
   Тяжелая пелена застила мне глаза.
   Неужто этот прохиндей, этот прожженный плут с внеш­ностью кристально честного малого держал меня за дере­венского дурачка? Ну, Саныч, если моя драгоценная жена права, берегись!
  -- Пусть он при нас достанет свою захоронку, -- до­носился из глубин космоса голос Инны. -- Только мы втроем. Пересчитаем вместе. И пусть он держит ответ.
  -- Он ответит, -- с угрозой пообещал я. -- Ответит за все! Я заставлю его сказать, почему он так посту­пил.
   -- Почему -- понятно без объяснений.
Я недоуменно посмотрел на нее.
Инна взяла мое лицо в свои ладони:
   -- Милый... Как же ты не понимаешь?! Ведь у него растет сын! Горячо любимый сын!
   Одной фразой она рассеяла все мои сомнения (кото­рых, впрочем, почти не оставалось). Что тут доказывать? Любовь Саныча к сынишке, вообще к семье носила ги­пертрофированный характер. Я знал, что ради своих близ­ких Саныч не пожалеет жизни, и не видел в том ниче­го предосудительного. Напротив, меня это умиляло. Да я и сам с симпатией относился и к Вике, и к мальчишке. Но сейчас именно отцовские чувства Саныча представились мне миной за­медленного действия, направленной против меня. Я по­нял простую истину: то место, которое раньше я занимал в сердце Саныча, безраздельно занято его семьей. А я? Я даже не вытеснен, я стал досадной помехой, этакой занозой, которую надо вырвать, а еще лучше уничто­жить.
   Какой же я глупец! И какая умница Инна! Она в два счета раскусила этого скользкого типа. Действительно, разве можно верить предателю?!
  -- Что предлагаешь? -- спросил я ее и как жену, и как соратницу.
  -- Ты сам должен решить, Вадик.
  -- Ладно, не будем пороть горячку. Мне надо успо­коиться и как следует все обмозговать.
  -- Только не тяни. Как бы не припоздниться.
  -- Не волнуйся, милая. Никуда он теперь от меня не денется.
  
  
   ПРИГОВОР "ВТОРОМУ ЧЕЛОВЕКУ"
   - Саныч явился наутро. У него был вид человека, готового разбиться в лепешку, но загладить свою вину.
   Хитрец!
   Рассыпаясь в витиеватых комплиментах, он принялся выведывать, не согласимся ли мы с Инной посетить вечер­ком его скромную обитель, на задворках которой задымится мангал, распространяя аромат великолепного шашлыка, ко­торый он уже замариновал в белом вине с добавлением всех необходимых специй.
   Знает, подлец, что мы обожаем шашлык его приготов­ления.
   - Надеюсь, ты еще не собираешься нас отравить? -- пошутил я.
   Саныч вытаращил глаза:
   - Федорыч! Если я когда-нибудь и отравлю тебя, то только своей глубокой преданностью, которая, к сожале­нию, как я заметил, вызывает у тебя легкую тошноту.
  -- Ладно, старый плутишка. Не паясничай. Мы придем.
   * * *
   И вот мы сидим в его саду под душистой яблоней.
   Шашлык, как всегда, получился отменный. Не знаю уж, как это ему удается. Я много раз брал у него и рецепты, и консультации, но только переводил продукт. А Саныч нанижет сочные куски на шпажки, выложит на мангал, дунет на угли, помашет картонкой с одной стороны, с дру­гой, перевернет раз и два, сбрызнет из особой бутылочки, где в уксусе плавают огненные дольки жгучего перца, -- и готово: хоть ты трижды сыт по горло, а не устоишь.
   Женщины ушли в дом, мы с Санычем остались за сто­лом вдвоем.
   Нынче мне удалось основательно подпоить его. Сейчас Саныч крепился из последних сил, его язык заплетался. Еще рюмка-другая, и он попросту свалится с копыт.
   Интересно иной раз понаблюдать за пьяным человеком, для которого это состояние -- редкость.
   -- Послушай-ка, Саныч... -- заговорил я.
   Он пытался держать голову прямо, но она то и дело клонилась то в одну, то в другую сторону.
   -- Я никогда не интересовался твоей бывшей командой, а теперь вдруг припекло. Сколько у тебя было парней? Я имею в виду, сколько их всего прошло через твою кухню?
   Он воздвиг над столом кулак и принялся по одному разгибать пальцы:
   -- Раз, два, три, четыре... Но -- тсс! Чтобы Вика не услыхала.
   -- Она не слышит. Где эти парни?
Он глуповато заулыбался:
  -- Ты же знаешь, Федорыч, двоих мы отправили. Ну, тех, которые видели твою благоверную там... там... словом, понимаешь где.
  -- Кто двое других?
  -- Мы же от них тоже отказались. У нас теперь ле­гальный бизнес, верно? Хотя бардака в десять раз больше.
   - И всё-таки, кто те двое?
   - Они тебе нужны?
   - Иначе не спрашивал бы.
   - Их уже нет, Федорыч...
   - А где они? Умерли?
   - Вроде того. Исчезли, - он пьяно икнул. - Зачем тебе, Федорыч? Хочешь опять... золотиш­ко... а? .
   -- Там видно будет.
   В это время из-за угла дома выбежал Антон, которому недавно исполнилось шесть лет.
  -- Папа! -- закричал он. -- Мама велела передать, что­бы ты больше не зюзюкал.
  -- Хорошо, сынок, -- подобрался Саныч, даже будто чуть трезвея. -- А ты ей передай, чтобы она не беспокои­лась, потому что мы не зюзюкаем, а беседуем с дядей
Вадимом на разные важные темы.
  -- А что такое зюзюкать, папа?
   Саныч некоторое время сидел с закрытыми глазами, затем нашелся:
  -- А вот это, сынок, пусть тебе мама и объяснит. А мы с дядей Вадимом не знаем таких слов. Может быть даже, они не совсем хорошие. Лучше бы тебе никогда их
не произносить. Ты меня понял?
  -- Понял, папа! Я скажу, -- и он умчался.
  -- Нет, Федорыч, ты только послушай, каким словам она учит малыша, -- принялся возмущаться Саныч, но с какой-то затаенной нежностью.
   Сама возможность чуть-чуть, самую малость поерни­чать с женой под сенью собственного дома относительно методов воспитания своего ребенка доставляла ему ог­ромную радость.
  -- Славный у тебя сынишка!
  -- Федорыч, я так рад, что он тебе нравится!
  -- Надо бы позаботиться о его будущем...
  -- Конечно! Я думаю об этом со дня рождения Антош­ки. Еще когда он был в материнском чреве... Еще когда его и в проекте не было...
   -- Ну и что ты надумал?
   Упившийся Саныч не замечал моей иронии.
  -- Ему уже шесть, не успеешь оглянуться, пора в шко­лу. Хочу репетиторов нанять. Пусть он будет лучшим уче­ником с первого класса.
  -- Толково... А дальше?
  -- Ничего не пожалею, но воспитаю его человеком. Слава Богу, возможности есть. Вот выучится, от­копаю свое золотишко -- для него ведь берегу... Хочу
увидеть его настоящим хозяином.
   Вот как! Впервые в моем присутствии Саныч употребил термин "хозяин", имея в виду другого человека. А я для него уже не хозяин. Просто Федорыч.
  -- Блеск! -- кивнул я. -- Можешь рассчитывать и на мое золото. А что? Пусть парнишка богатеет.
  -- Спасибо, Федорыч! -- Саныч принял мою издевку за чистую монету. -- Давай вздрогнем за это! Святое дело!
  -- Давай!
   Саныч наполнил рюмки, заодно полив и скатерть. "
   -- За то, чтобы у Антошки была настоящая, чистая жизнь, а не такая паскудная, как у нас...
   Лучше бы он этого не говорил! Я мог простить ему обман, украденное золото, проваленное задание, но ведь сейчас, сам того не ведая, он выдал свое истинное отно­шение ко мне -- он попросту перечеркнул мою судьбу, как некую несуразность. Вот этого я ему не прощу!
  -- Прекрасный тост! -- Я приподнял свою рюмку. -- Но вот какая закавыка: едва Антон станет богатым дело­вым человеком, как тут же найдется другой Саныч, кото­рый обложит его данью, наступит на горло и не даст продыху.
  -- А это уж дудки! -- вскинулся Саныч. -- Да я такую охрану организую, что ни одна сволочь не посмеет сунуть­ся. Пусть зарабатывает денежки себе на здоровье.
  -- Чудесная перспектива! Значит -- все отдаем Анто­ну? А что же останется нам?
   -- Эх, Федорыч, мало ли других удовольствий? Будем смотреть разные страны, плавать на теплоходах, купаться в теплых морях...
   -- Идиллия... Ну, довольно слов! Поехали! Только до дна!
   Саныч опрокинул в себя стопку, тут же ткнулся лицом в скатерть и захрапел.
   Я с нескрываемой ненавистью посмотрел на его блес­тящую, будто отполированную, лысину.
   Так вот, значит, какую судьбу пророчишь ты мне, друг Саныч! Теплоходы, южные моря... Кстати, не худший ва­риант. А то застрелишь, гад, подло застрелишь с деликатной улыбочкой, чтобы потрафить своему щенку! Фактически ты уже списал меня. Не рановато ли, Саныч? Но как же легко ты раскрылся! Мне даже не пришлось пытать тебя биополем. Но это еще впереди.
   * * *
  
  
   Из гостей мы вернулись довольно рано -- по причине полной отключки Саныча.
   Во дворе на лавочке сидел Степан. При нашем появ­лении он резво вскочил и гаркнул на всю округу:
   -- Здравия желаИм!
   Странно, но с течением времени в нем все заметнее прорезаются черты Пономарца-старшего. Степенность ус­тупает место легкой развязности, меняются голос и по­ходка, опять же эти словечки, характерные для Ивана Васильевича... А главное -- глаза. Не могу отделаться от ощущения, что в нем живут глаза умершего старика. По­хожие метаморфозы произошли и с Аннушкой. Она уже не напоминает мне суровую монашку. Аннушка несколько округлилась, на щеках появился румянец, а улыбается она точь-в-точь как Фекла Матвеевна. Быть может, это след­ствие перемены климата и обстановки?
   -- Какие будут указания, хозяйка?
   Даже в моем присутствии Степан первым делом обра­щался к Инне. Что же, наверное, так и должно быть. Дом ведет она.
  -- Ступай к себе, Степан. Сегодня ты нам не нужен.
  -- Ясненько! -- В его зрачках вспыхнули блудливые огоньки: дескать, знаю, почему прогоняете. Повернувшись, он засеменил к калитке.
   А мы направились в бассейн, разделись, сгорая от не­терпения, и прямо в воде занялись любовью.
   Потом мы сидели рядышком на мраморных ступеньках, и я рассказывал Инне о своей беседе с Санычем. Поначалу,умиротворенный ее ласками, я говорил спокойно, но по­степенно гнев снова овладел мною.
  -- Дорогая, ты была абсолютно права, -- заключил я. -- Для Саныча я более не авторитет.
  -- Женское сердце не обманешь, милый, - ответила она. - Пришла пора вывести его из игры.
  -- Ты думаешь?
  -- Уверена. Он проспится и обязательно вспомнит, что наболтал лишнего, что ты его раскусил. И тогда может первым нанести удар. Милый, не благодушествуй, умоляю! Он не оставил нам выбора. Надо действовать решительно. И без промедления!
   Я встал, взял сигареты и зажигалку, закурил, обошел бассейн кругом и снова сел рядом с Инной.
  -- Я не собираюсь тянуть. Эта неблагодарная свинья получит по заслугам! Завтра же!
  -- Может, ты поделишься со мной своими планами?
  -- Конечно, моя радость. Завтра у него деловая встреча в городе. Из дома он должен выехать в семь утра. В это время на выезде из Жердяевки дорога совершенно пус­тынна. Перехвачу его и заманю в лес. Там заставлю ска­зать, где он прячет золото. А после сотру его память. Считай, что с Санычем покончено. -- Передо мной встали его сливовые влажные глаза: "За то, чтобы у Антошки была хорошая жизнь, не такая паскудная, как у нас!" Ах ты, ничтожный стрекозел! Но как же больно ты меня куснул! Вот только Вику жалко...
   Некоторое время Инна молча смотрела в голубую воду. Затем, резко повернувшись, опрокинула меня на спину и уселась сверху.
   -- Милый, возьми меня сейчас... Я так тебя хочу!
   Никогда еще она не была такой страстной.
  
  
   ВЫЯСНЕНИЕ ОТНОШЕНИЙ
   Без четверти семь мы с Инной сидели в нашем новом темно-синем "мустанге", который я загнал в придорожные кусты. Отсюда отлично проглядывался выезд из Жердяев­ки на шоссе. В багажнике лежали лопата, кирка и складная лесенка. Прихватили мы и фонарик. Это Инна вовремя вспомнила о6 инструментах, которые могли понадобиться, чтобы добраться до захоронки Саныча. Она, моя милая, никогда не упускала ни одной мелочи.
   День обещал быть великолепным. Прозрачное осеннее небо казалось таким глубоким, что чуть напрягись, и уви­дишь далекую планету Би-Ар. Первая желтизна лишь кра­ешком тронула листву. В лесу звонко перекликались пи­чуги.
   Через мостик переехал кофейного цвета "Жигуль", ко­торый Саньгч приобрел в прошлом году. Несмотря на ши­рокий выбор, мой помощник по инерции отдавал предпо­чтение отечественным маркам.
   Когда автомобиль был в сотне метров, я нажал на газ. "Мустанг" перекрыл дорогу.
   Саныч затормозил.
   -- Федорыч? Инна? -- Вид у него был помятый, по­хоже, он все еще боролся с тошнотой и потому не мог сразу оценить ситуацию. Но в глазах уже появился тре­вожный блеск.
   Чует кошка, чье сало съела!
  -- Что случилось?!
  -- Не волнуйся, Саныч, все в порядке, -- ответил я как можно непринужденнее. -- Возникла одна маленькая техническая проблема. Надо поговорить. Поезжай за нами.
  -- Хорошо.
   По едва приметной колее я свернул в лес, не спуская глаз с "Жигулей". Саныч послушно следовал за нами.
   Я остановился в зарослях орешника. Ну вот. Теперь с дороги нас никто не увидит.
   Мы сошлись у подножия могучей сосны, чьи перепле­тенные корни проглядывали из-под слежавшейся хвои то тут, то там. Не так ли переплелись и наши судьбы, по­думал я.
   На Саныча было жалко смотреть. Предчувствие боль­шой беды ясно читалось на его пергаментной физионо­мии.
   -- Что, Саныч, трещит голова с похмелья?
Вдруг он бухнулся на колени:0x08 graphic
   --Хозяин, в чем я провинился?
   Вспомнил все-таки, сволочь, кто твой истинный хозяин, подумал я. Жаль, что поздновато.
   -- Ладно, незачем тянуть. Признавайся по-хорошему, много золотишка прикарманил?
   Судорога пробежала по его субтильной фигуре.
   -- Хозяин! -- Он схватил меня за руку. -- Это она тебя научила?! Она?! Не верь ей! Инна брезгливо пнула его в бок носком туфельки:
  -- Придержи свой грязный язык, Саныч!
  -- Ты не ответил, -- продолжал я, одновременно мягко отстраняя жену.
  -- Чист я перед тобой, хозяин! Чист! Хлебом клянусь! Антошкой своим! Всем святым!
  -- Тихо-тихо, не горячись. Чист так чист. Тем более незачем волноваться. Мы просто проверим твою долю, а после спокойно разойдемся по домам.
   Саныч поднял на Инну полные страдания глаза.
  -- Я знал, что однажды ты сделаешь это.
  -- Ты сам себя наказал, -- сурово ответила она.
  -- Оставь моим хотя бы половину! -- взмолился он, обращаясь только к ней.
  -- Ты, кажется, вздумал диктовать условия?
  -- Треть!
  -- Гнусный мерзавец!
  -- Ну, хоть что-нибудь! Им же не на что будет жить! -- Его поза выражала полную покорность судьбе. Он соста­рился на глазах.
  -- Саныч, хватит нудить, - вмешался я. -- Сам ска­жешь, где тайник, или... Ты ведь знаешь мои возможности.
  -- Я скажу, -- молвил он одними губами, тупо глядя перед собой.
  -- Так говори.
  -- Я спрятал...
Долгая пауза.
  -- Ну?
  -- Я спрятал его... -- Он словно набирал воздуха перед
решительным прыжком в пустоту.
  -- Зануда!
  -- На Лесной Даче, -- и он сжался, как проколотый воздушный шар.
   Едва прозвучали эти слова, как мои давние, вроде бы напрочь забытые предчувствия вырвались из небытия. С Лесной Дачи начались мои приключения, ею они и закон­чатся. Это судьба. Рок.
   Одновременно я заметил торжествующий блеск в глазах Инны, но ведь он был так понятен!
   - А ведь, помнится, я велел тебе взорвать ее.
  -- Я и взорвал. Все. Кроме... подвала. Я решил, что там самое надежное место для тайника. Никто не сунется. Бункер уничтожен, но лаз остался. Я прикрыл его метал­лическим листом и забросал валежником.
  -- Это лишний раз доказывает, какой ты лживый че­ловек, -- поучительным тоном изрек я. -- Вини в своих несчастьях только себя.
  -- Только в этом и виноват! Только в этом! -- Он сложил перед собой ладони.
   -- Милый, пора ехать, -- Инна потянула меня за рукав.
В ее облике было столько экспрессивности, что если бы не Саныч, я овладел бы ею прямо сейчас, на этой упругой хвое, между голыми корневищами. Но, похоже, Инну переполняли сейчас другие желания.
   "Жигули" Саныча мы оставили здесь же, в зарослях. Расположились в "мустанге": мы с Инной впереди, Саныч сзади. В зеркальце я хорошо видел его. Попробуй он бун­товать, утихомирю в тот же миг. Но, кажется, Саныч и не помышлял о сопротивлении.
   Я повел машину к месту, одно упоминание о котором вызывало у меня нервную дрожь.
  
   * * * * *
   Лесной Дачи более не существовало.
   От барака, пристроек и забора осталась высокая груда мусора, заросшая вездесущим бурьяном. Лес молчаливо обступил изуродованную рукой человека территорию. В двух-трех местах поднялись пушистые елочки. Кстати, несколько елочек проросло на ведущей сюда колее, доказывая, что по ней не ездили по крайней мере последние два-три года. В густой траве шуршала какая-то ползучая живность.
   Из всех сооружений уцелел лишь колодец, тот самый, за которым я хоронился когда-то от пуль Саныча.
   Бедняга подвел нас к большой куче валежника и при­нялся разбрасывать ее.
   Мы с Инной наблюдали за его действиями.
  -- Нужна лопата. -- Он беспомощно оглянулся на меня.
  -- Возьми в багажнике.
   Вооружившись инструментом, он снял слой земли, под которым проглянул ржавый металлический лист.
   Саныч оттащил его в сторону.
   Показался узкий лаз, из которого дохнуло сыростью и чем-то затхлым.
   Саныч протиснулся в него, прихватив с собой лопату.
   -- Пошли! -- Инна потянула меня к черной дыре.
Я невольно отступил, бормоча:
  -- Зачем? Он сам все достанет и принесет на блюдечке. С голубой каемочкой.
  -- Да ты что, милый?! -- Она смотрела на меня с недоумением. -- Если нам не находиться рядом, он и по­ловины не покажет.
  -- Покажет, я заставлю.
   Но Инна не собиралась уступать. Понукаемый ею, я пролез внутрь. За мной последовала моя любимая жена, не обращая внимания на царившую повсюду грязь и пыль. Ее светлый брючный костюм моментально сделался похо­жим на спецовку трубочиста. Но ее это не останавливало.
   Вспыхнул луч фонарика.
   Вот он, этот жуткий подвал, в котором завязывались все основные узелки моей судьбы. Здесь меня пытал Китель, здесь томилась Алина, здесь я впервые увидел Инну...
   Саныч копошился в углу. Поддев тяжелую плиту, он сдвинул ее в сторону. Под ней показалось углубление, заставленное какими-то коробочками и мешочками в поли­этиленовой пленке.
  -- Берите и владейте, -- обреченно выдохнул Саныч.
  -- Милый, -- шепнула мне Инна, -- спроси у него, но пожестче, есть ли другие тайники.
  -- Саныч, здесь все?
  -- Подчистую.
  -- А если честно?
  -- Все до последнего колечка.
   Я направил на него биополе, волны которого, как мне показалось, наткнулись на глухую стену. Что за чертовщина такая? Может, я слишком волнуюсь?
   - Вадим! - воскликнул Саныч, всматриваясь мне в глаза. - Вспомни мои слова! Она погубит нас! Сначала меня, после - тебя! Я всё тебе объясню! Всё, как есть! Но сначала избавься от чар этой дьяволицы!
   Какие-то звездочки вспыхнули в моих глазах. В висках застучало. Вдруг вспомнился "глухонемой". Да что же это такое?! Выходит, Саныч владеет методом НЛП? И я об этом ничего не знал?! Выходит, он действительно лгун и предатель?
   Огромным усилием воли я сбросил наваждение.
   - Спасибо, Саныч! - послышался звонкий возглас Инны. - Не за то спасибо, что золото отдаешь, а за то, что сам привел меня в этот подвал. Такого подарка я не ожидала. Неужели ты хоть на секунду мог вообразить, что я прощу тебя?! Ублюдка, поднявшего на меня руку?! Здесь ты сейчас и подохнешь! А перед тем, как подохнуть, знай, что твоя Вика с Антошкой тоже получат своё, - в руке у моей милой вдруг появился пистолет.
   - Постой! - Саныч выставил вперед руку. - У меня есть еще золото. Много золота. Я всё отдам тебе, всё!
   - Ну, так давай...
   - Сейчас... - он поднял с земли лопату, как странно глянул на меня и вдруг бросился к Инне, держа лопату на манер пики.
   Да, хитрости Санычу было не занимать. Но на сей раз его хитрость не прошла.
   Раздался глухой хлопок, и на лбу Саныча расплылось отвратительное красное пятно.
   Он отлетел назад и рухнул на свой тайник, будто пытаясь прикрыть его своим телом.
   - Инка! - заорал я. - Что ты натворила?!
   Никогда раньше я не называл ее Инкой.
   Она повернулась ко мне. Держа оружие перед собой. Ее тонкие брови красиво сошлись у переносицы, напоминая крылья изящной хищной птицы, приготовившейся к атаке.
   - Я не хотела этого, Вадим! Ведь у него еще оставалось золото, я знаю! Но что я могла сделать?! Он бы разрубил меня этой лопатой пополам! Ты ведь не стал меня защищать. Ты просто стоял и смотрел.
   - Отдай мне пистолет, Инна! - я шагнул к ней.
   - Погоди, Вадим... - она отступила назад.
   - Отдай! -- Я сделал еще шаг.
   Она снова отступила, упершись спиной в сырую стену.
   - Не подходи!
   - Ты поторопилась! - заорал я. - Я успел бы защитить тебя! И ты это знала!
   Вдруг она чуть улыбнулась, будто приняв важное решение.
   - Вадим... Должна при­знаться: я разлюбила тебя. А может, и не любила никогда. Имея такой дар, ты растратил его по пустякам. Ты мне больше не интересен. Что ж, так, пожалуй, лучше для всех. Прощай, милый...
  -- Инна!
   Яркая вспышка была мне ответом. Что-то разорвалось внутри, и я провалился в бездну.
  
   * * *
  
   Я медленно открыл глаза, пытаясь отогнать кошмарные видения. Что за дикий сон мне приснился?!
   - Инна!
   Нет ответа.
   Почему потолок белый? Ведь в нашей спальне он зер­кальный, как захотела моя суженая.
   -- Инна...
   Я повернул голову направо, затем налево.
   Нет, это не наша спальня. Это... больничная палата.
   Значит, мрачный подвал на Лесной Даче, Саныч с дыр­кой во лбу, пистолет в руках Инны, яркая вспышка, ра­зорвавшая мою грудь, -- не бред, не игра воображения, не фантазии полуночи?
   Это все было?!
   Скрипнула дверь, в палату заглянула молоденькая мед­сестра, может даже практикантка.
   -- Ой, очнулся! -- тихонько удивилась она и отсту­пила в коридор, намереваясь, видимо, сообщить эту но­вость по инстанции.
   Я послал ей вслед мысленную команду вернуться. Получилось.
   Сестричка подошла и села на стул у моего изголовья.
   -- Поведай мне, цыпленок, что со мной приключилось...
К сожалению, знала она немного.
   Тем не менее, я выяснил, что нахожусь в центральной больнице (кстати, в той самой палате, где некогда лежал Китель), что привезли меня на прошлой неделе в состоянии клинической смерти, что хирурги чудом вытащили меня с того света, что более шести суток я находился без сознания и что она должна немедленно позвать лечащего врача.
   Я отпустил ее -- пусть выполняет свой служебный долг.
   Мои мысли полностью переключились на Инну.
   Итак, я потерял женщину, с которой надеялся обрести долгое счастье и покой. Как она сказала в последнюю секунду? "Извини, Вадим, я тебя разлюбила... А может, и не любила никогда." Вот так! Открытым текстом, твердо, без всяких сантиментов. А дабы я не вообразил, что это шутка, подкрепила свои слова довольно точным выстрелом.
   Инна, Инночка, Иннуля...
   Некоторое время назад в какой-то газете мне попалась любопытная статья про имена, из которой я вычитал, к своему безмерному изумлению, что Инна -- на самом деле мужское имя, означающее в переводе с готского "Сильная вода". Так звали одного из христианских мучеников. Ока­залось, что в старые времена, когда имена давали по свят­цам, девочек при крещении никогда не называли Иннами, ибо любой священник знал, что это таки мужское имя.
   Да, моя Инна и вправду -- сильная вода! В отличие от меня, она добьется своей цели.
   У нас были хорошие минуты, но полного слияния душ так и не произошло.
   Мне часто вспоминался один пример из школьной фи­зики. Если взять две пластинки -- медную и свинцовую, плотно сжать их и оставить под давлением на несколько лет, то часть меди перейдет в свинец, а часть свинца -- в медь и пластинки крепко спаяются между собой. Это явление называется диффузией металлов.
   Мы прожили вместе достаточно лет, но диффузия на­ших душ так и не состоялась, хотя иногда я убеждал себя в обратном. Обманывался. Что тому виной? Разница в возрасте, которую, впрочем, я никогда не ощущал? Или несходство наших интересов, что, вероятно, ближе к ис­тине? Несовпадение характеров? Но какой смысл гадать, если я потерял ее навсегда?!
   Инна...
   Я не держу на тебя зла, милая, и прощаю тебе все. Живи с миром. Жаль только, что твой последний выстрел получился не совсем удачным.
  
  
   БОГАЧ, БЕДНЯК...
   Первым посетителем, которого допустили ко мне, был Мамалыгин -- все такой же розовый, благодушный и не­возмутимый. Хотя нет: пару раз я ловил за стеклами его очков весьма многозначительный взгляд.
   Он начал с того, что протянул мне голубоватую плос­кую таблетку:
   -- Проглоти, это придаст тебе силы.
   Я последовал совету и тут же ощутил, как мое тело наливается энергией.
   -- Особых поводов для беспокойства нет, -- негромко проговорил Мамалыгин. -- Жизненно важные органы не задеты. Если бы не критическая потеря крови, ты давно
поправился бы. Но теперь это вопрос нескольких дней... Повезло.
   Он ни о чем не расспрашивал, словно отлично знал все детали случившегося.
  -- Что с Балашовым? -- спросил я.
  -- Убит наповал.
  -- Кто меня обнаружил?
  -- Грибники. Шли мимо, заметили колодец и решили напиться. Кто-то заглянул в подвал. У одного с собой был мобильник.
  -- Не многовато ли случайностей?
  -- Да, тебе крупно повезло в этом смысле, -- согла­сился Мамалыгин.
   Какая-то важная мысль завертелась у меня в голове, но ухватить ее сразу я не сумел.
   А Мамалыгин между тем продолжал:
  -- Очевидно, к тебе вскоре нагрянут следователи. Дело-то громкое. Весь город гудит как улей. Убийство плюс покушение. Взвесь, что ты скажешь. Отработай версию.
  -- А каковы факты?
  -- Хм! Убитый Балашов был связан с тобой по бизнесу. Это отрицать глупо. Машина Балашова обнаружена в лесу неподалеку от Жердяевки, где, кстати, он проживал с
   семьей. Известно, что вы часто встречались. Следователь считает, что вы оба были похищены некой преступной группой с целью последующего выкупа. Твоя личность была установлена с запозданием, поскольку никаких документов при тебе не обнаружили, а сам ты находился в бессозна­тельном состоянии. И, наконец, последнее. Через два дня после происшествия исчезла твоя жена. Накануне она перевела со счетов фирм, владелицей которых являлась, всю наличность на другие счета в офшорных зонах. Набежала кругленькая сумма. Следствие считает, что она выполняла требование похитителей. Но, вероятно, те обманули ее: после обналички денег несчастную убили. Вот так! Мне кажется, это вполне правдоподобная версия, снимающая с тебя всякие подозрения.
   Я снова подумал об Инне.
   Значит, пустив в меня пулю, она не побоялась вернуть­ся домой и тут же заняться финансовыми операциями? Заодно прихватила сокровища Саныча да и все ценное, что было у нас - в Жердяевке, в городской квартире... А после исчезла. Надо полагать, "коридор" она подготовила заранее.
   Я даже испытывал нечто сродни болезненной гордости:
   вот какая у меня жена, хоть и разлюбившая! Инна -- "сильная вода"! Сильная личность!
  -- Вы знаете, где она сейчас? -- спросил я.
  -- Полагаю, далеко, - грустно усмехнулся Мамалыгин. -- И в полной безопасности. Кажется, у вас есть домик за границей? И даже не один?
   Всё он знал, старый пройдоха! Но откуда?!
  -- Да, на ее имя.
  -- Ну, вот видишь, -- развел он руками. -- Подумай, стоит ли раздувать эту историю.
  -- Я не собираюсь ничего раздувать.
  -- Вот и прекрасно. -- Мамалыгин крякнул. -- Поправляйся. Через несколько дней тебя выпишут. Я договорился, чтобы тебя кормили получше, а то при их рационе ноги недолго протянуть, - он наклонился ко мне: - И знай, когда ты поправишься окончательно, у нас с тобой состоится очень обстоятельный разговор.
  -- Неужто Би-Ар откликнулся? - не без иронии полюбопытствовал я.
  -- Ты всё узнаешь, - уклончиво ответил он, затем строго добавил: - Хватит уже валять дурака. Пора приниматься за дело всерьез. Ну, бывай!
   * * *
  
  
   Советы Мамалыгина помогли мне основательней под­готовиться к неизбежному разговору со следователем.
   Он пришел в тот же день -- крупный мужчина с кус­тистыми бровями и царапающим взглядом.
   Прокачав его подсознание, я убедился, что никаких козней против меня он не строит, считая жертвой, но в принципе бизнесменов на дух не переносит, ибо, по его мнению, все беды от них.
   А какой из меня бизнесмен? В сущности, я всего лишь скромный литератор. А все дела вела моя жена. Моя бед­ная, несчастная, пропавшая жена. Нет ли о ней известий? Нет? Очень жаль!
   Могу ли я что-либо сообщить следствию? Разумеется!
   Нас с женой пытались терроризировать. Было несколь­ко звонков с угрозами. Мужской голос. Мол, пришьем обоих, если не отстегнете. Но у нас таких денег отродясь не водилось. Да хоть бы и были - с какой стати платить? Это - наше, кровное, заработанное.
   Мы с женой решили нанять телохранителей, но опоздали. Меня, например, похитили средь бела дня в центре города. Брызнули чем-то в лицо, и я потерял сознание... Очнулся в каком-то подвале. В полной темноте. От меня требовали, чтобы я написал записку жене. Один из голосов принадлежал тому, кто звонил по телефону. Но ни лиц, ни фигур своих похитителей я не видел. Особенности го­лоса? Разве что нарочитая грубость. Какое-то время я держался, но, когда они стали грозить пыткой, обещали распилить меня на куски циркулярной пилой, решил уступить. Бог с ними, с деньгами. Здоровье дороже. Од­нако едва я написал при свете фонарика записку, как получил пулю в грудь. Пришел в сознание только в боль­нице. На шестые сутки, как мне сказали.
   Знаю ли я Балашова? Конечно! Странный вопрос. Это ответственный работник одной из наших фирм. Кроме то­го, мы живем по соседству. У него милая жена, умница сын. Иногда собираемся вместе за столом, ходим за гри­бами.
   Находился ли он тоже в подвале? Вот этого не знаю. А почему вы спрашиваете? Убит?! Вы серьезно?! Боже, какое несчастье! Его-то за что? К финансам фирмы он не имеет ни малейшего касательства. Месть? Не знаю, не знаю... Балашов был исключительно скромным человеком. Трезвенником, хорошим семьянином. Бедная его жена! Как ей теперь поднять сына...
   Но сейчас меня более всего беспокоит исчезновение жены. Да, мне передали. Вы полагаете, еще есть надежда? Всякое, говорите, случается? Послушайте, я состоятель­ный человек и готов выплатить крупную премию любому, кто наведет на след. Если бы вы знали, как мне дорога эта женщина! Страшно представить, что эти мерзавцы над­ругались над ней. Найдите их и покарайте по всей стро­гости закона!
   Ну и так далее.
   Думаю, я неплохо справился с ролью. Инна осталась бы довольна. Но боюсь, у нее не будет случая оценить мое самопожертвование.
   Вспоминает ли она обо мне? Знает ли, что я жив?
  
   * * *
  
   После выписки я поехал в свою городскую квартиру. Здесь царил полный разгром, содержимое ящиков было разбросано по коврам. Исчезли все деньги и драгоцен­ности. Обстановка, конечно, осталась. Кое-что можно продать. А дачу в Жердяевке сдать в аренду. Или наоборот - жить в Жердяевке, а сдать городскую квартиру. А зачем мне целая дача? Оставлю себе одну комнату и башенку, всё остальное буду сдавать. Нормально. С голоду не помрем. Я несколько приободрился. Приведя квартиру в относительный порядок, поехал в Жердяевку. Во дворе меня поджидал Степан.
   - Да-а, хозяин... Дела-а... - вздохнул он. - Пропала наша хозяюшка, наша радость, наша пава ненаглядная... Он шумно горевал, утирая скупую мужскую слезу, но я приметил, что глаза у него хитрые. Глаза Пономарца-старшего.
   И вдруг я понял, что он всё знает. Как и Мамалыгин. Они знали про меня всё-всё-всё. Каждый мой поступок, каждое слово, каждое движение души занесено в их тайный реестр. Но откуда, каким ветром?!
   - Хозяин, раз пошли такие дела, надо бы завести пару собачек, - прервал мои раздумья Степан. - А то в прошлый раз посудачили об этом да забыли. А оно вон как повернулось! Тут один мужик щенков афганской овчарки продает. Что твои медвежата! Вот страху нагонят, когда подрастут! Столько шантрапы сейчас развелось, так и шныряют, так и шныряют - ну публика! Брать или как? А то могу насчет бульдогов договориться...
   - Возьми овчарок, - сказал я Степану, после чего направился к дому.
   Внешне внутри всё выглядело по-старому, но, осмотревшись, я понял, что Инна успела зачерпнуть и здесь. Вот отчаянная! Разумеется, исчезли не только деньги и драгоценности, но и фонотека. А также коллекция картин. Хорошо, хоть дачу не успела продать. Впрочем, дача записана на мое имя.
   Затем я поднялся в свою башенку. Нет, сюда Инна не заглядывала. Да ей и ни к чему. Но именно здесь меня поджидал сюрприз. В нижнем ящике стола я обнаружил две пачки баксов, которые, надо полагать, сунул сюда когда-то для какой-то надобности, а после забыл об этом. Сейчас они пришлись весьма кстати.
   Покурив и выпив чашку кофе, я отправился к Вике.
   Она была дома. Черное платье, такая же косынка, черные глаза на бледном, похудевшем лице... Где твой жизнерадостный румянец, Вика?
   - Вадим, такое горе! - Она припала к моей груди и зарыдал - Кому... он... помешал... такой слабый... беззащитный... - доносилось до меня сквозь всхлипывания. - А Инна? Как подумаешь...
   Я утешил ее, как мог, затем сообщил, что был должен Санычу энную сумму и потому, мол, прошу принять ее от меня. С этими словами протянул ей одну из найденных в башенке пачек.
   К деньгам она отнеслась равнодушно. Сказала, что возвращается на прежнюю работу. Уже договорилась, вот только Антошку страшно оставлять дома одного, ведь иногда придется дежурить круглые сутки.
   Я посоветовал ей не торопиться: что-нибудь придумаем.
   Она опять тихо заплакала.
   * * *
   На той же неделе я позвонил Мамалыгину, сообщал ему о своей выписке и отрапортовал, что чувствую себя превосходно, готов, мол, к новым подвигам во славу Би-Ара.
   Моя бравада, кажется, пришлась старикану не по душе. (А мне было плевать!)
   Мамалыгин выдержал педагогическую паузу, затем назидательно произнес:
   - Вадим, во-первых, я в курсе твоих анализов. Гемоглобина у тебя вдвое ниже нормы. Для полной реабилитации потребуется не менее полутора-двух месяцев. Так что ни о какой полноценной отдаче с твоей стороны покуда не может быть и речи. Всячески рекомендую тебе побольше налегать на свеклу! Исключительно полезный продукт! Это первое. Во-вторых, обстоятельства требуют моего отъезда на довольно продолжительное время. Так что встретимся не раньше, чем через четыре-пять месяцев, а может, и через полгода. Надеюсь, к тому моменту ты обретешь идеальную духовную и физическую форму!
   Какой-то обидный подтекст послышался мне в этом пространном напутствии, и я счел своим долгом ответить адекватно:
   - Спасибо за совет относительно свеклы, Аркадий Андреевич! Сегодня же закуплю пару тонн! Правда, я собирался восстанавливать гемоглобин коньячком, да боюсь, мне это сейчас не по средствам...
   Он захихикал:
   - Ладно, Вадим, не прибедняйся... Коньяк тебе вполне доступен, тем более, что теперь твоя максимальная доза - тридцать граммов. Советую не выходить за эти рамки. Кстати, слыхал свежий анекдот: коньяк в микродозах полезен в любых количествах, хи-хи... Но всё же налегай на свеклу! Употребишь за полгода пару тонн - обязательно поправишься. Кроме шуток. Ну а если уж совсем прижмет с финансами, поднимись в свою любимую башенку и загляни в нижний ящик стола.
   - Уже заглянул, - ответил я, а у самого мурашки пробежали по коже. - Так это был ваш пакет? Кто его вложил? Степан?
   - Это твой пакет, Вадим, - снова хихикнул Мамалыгин. - Как говорят в народе: на лекарства. А вообще-то не думай о финансах. Выбрось эту проблему из головы. Считай, что она уже решена. При следующей встрече поговорим серьезно. Надо, наконец, объясниться. Всё! Жди моего звонка! - и он повесил трубку.
   Вот странность: всё связанное с Мамалыгиным стало с некоторых пор действовать на меня как красная тряпка на быка. Вот и в эту минуту мне было неприятно осознавать, что деньги, найденные мною в ящике стола, - его деньги. Вообще, как бы ни поворачивались события, я однозначно оставался его должником. Он словно дергал за некие ниточки, направляя события вокруг меня по нужному ему сценарию. И хихикал, когда это получалось. А получалось это почти всегда.
   Бред, конечно, но это ощущение становилось довлеющим.
   Так он уезжает надолго?
   Слава всвышнему! Пусть на полгода, но я буду свободен.
   Эй, свободный гражданин, где же твой гемоглобин?
   Ничего себе рифмочка, хи-хи-хи...
   Мне вдруг захотелось втайне от Мамалыгина, от Степана, от его Аннушки записать всё, что случилось со мной. И не только записать, но и найти надежного, честного человека, который не побоялся бы принять на себя ответственность за судьбу моей исповеди. Моей судьбы, нить которой теряется во мраке.
   В ту же ночь я принялся за книгу воспоминаний. Никогда еще не работалось с таким вдохновением...
  
  
   НЕМАЯ СТРАСТЬ
   Началась новая глава моей жизни.
   Первым делом я дал расчет семье Пономарцов, а на их место пригласил Вику, положив ей весьма высокое содержание. Она с благодарностью согласилась.
   Городскую квартиру я сдал иностранному коммерсанту, сохранившему еще частичку западной честности. Он согласился платить за три месяца вперед. Я прикинул, что этой выручки мне вполне хватит до "судьбоносной" встречи с Мамалыгиным. И на свеклу, и на коньяк.
   Моя рана зарубцевалась удивительно быстро и совершенно не беспокоила меня.
   В нашем писательском болоте, с его вечными склоками и интригами, ко мне отнеслись сочувственно, даже затеяли сбор средств в мою пользу. По червонцу с носа ( нынешний курс ). Собрали на полторы бутылки "Наполеона" ( без закуси ). Как говорится, мелочь, а приятно. Я принес в секретариат шесть бутылок ( с закусью ). Как раз обсуждали чью-то рукопись о страданиях народа. Погудели от души. Еще дважды посылали гонца в магазин.
   Нежданный сюрприз преподнесло мне наше главное городское издательство, выразив готовность выпустить сборник моих рассказов.
   Я с энтузиазмом взялся за подготовку рукописи. Одновременно продолжил работу над романом "Паутина".
   Едва в небе проглядывали звезды, как я поднимался в башенку и садился за письменный стол. Работалось споро. Я писал, не отрываясь, до тех пор, пока перед глазами не начинали расплываться разноцветные круги. Тогда я ложился здесь же на диван и погружался в короткий, но крепкий сон - минут на сорок. Затем поднимался и упоенно продолжал рукопись. К утру обычно было готово пятнадцать - двадцать страниц текста.
   Вот что любопытно: Инна ни разу не явилась мне в снах, хотя я даже желал этого. Почему она не приходила? Алина когда-то не церемонилась на этот счет.
   Я смог всецело посвятить себя рукописи во многом благодаря заботам Вики, которая взяла на себя ведение хозяйства. В комнатах царила чистота, мои костюмы и рубашки всегда были выглажены в стиле "от кутюр", а прописанные мне врачом диетические блюда подавались точно в назначенный час.
   Потрясение, вызванное гибелью мужа, как это ни кощунственно звучит, благотворно отразилось на внешности Вики. В ее организме сгорел некий избыточный жир и, оставаясь в меру пышной, она приобрела весьма притягательную грацию. Ее румяные щечки побледнели и втянулись, лицо сделалось чуть скуластым, придав ее выразительным карим глазам пикантную удлиненность - словом, аппетитная пампушка превратилась в знойную даму, не утратив при этом мягкости характера.
   Тем не менее, я смотрел в е сторону безо всякого вожделения. Обращался к ней исключительно на "вы", говорил с ней вежливым, ровным тоном. И вообще, как мне казалось, я утратил всякий интерес к женщинам. Меня более не возбуждал их звонкий смех. Их кокетство и игривость, как и прочие, хорошо известные мне приемчики, вызывали у меня лишь глухое раздражение. Когда нежданный порыв ветра вздувал подол платья какой-нибудь красотки, обнажая ее стройные ножки, я спешил отвернуться, как если б мне продемонстрировали нечто непристойно-уродливое.
   В этот период переменились многие мои привычки. Я резко бросил курить, существенно ограничил потребление спиртного. Всё, что я себе иногда позволял, - это бокал хорошего сухого вина либо глоток высококачественного коньяка марки ОС ("Очень старый"). Раньше я мнил себя гурманом и любил вкусно поесть. Сейчас я довольствовался по утрам овсяной кашей, в обед - бульоном с яйцом и гренками, по вечерам - овощным салатом. Плюс огромное количество свеклы. (От тертой морковки я отказался по идейным соображениям.) Правда, деликатесы в доме не переводились, и редких своих гостей я по-прежнему умел принять с подобающим размахом.
   Единственное, в чем я не знал удержу, - это кофе. Я поглощал его в неимоверных количествах и заваривал так крепко, что сердце стучало не хуже парового молота.
   * * *
   Как-то раз, вернувшись домой в неурочное время, я в задумчивости поднимался по лесенке к себе в башню. На антресолях остановился. Здесь, в простенке, висело большое зеркало в бронзовой раме, и в нем, в зеркале, отражался сейчас интерьер одной из боковых спален, дверь в которую была открыта.
   Отражалась в зеркале и Вика, которая пылесосила в спальне палас, расстеленный на полу. Погода стояла жаркая, и Вика, разгорячившись видимо, сбросила с себя не только халат, но и нижнее белье. Не считая клипсов и тапочек, на ней не было ничего. Шум пылесоса, вне сомнений, помешал ей услышать мои шаги. Притом, что хожу я почти бесшумно, вдобавок везде по дому постелены паласы и ковровые дорожки. Да и вернулся я, как уже отмечалось, в неурочный час.
   Некоторое время я стоял и наблюдал, как ритмично сгибается ее стан, как прыгают ее крупные упругие груди, как при каждом наклоне округляются ее крутые ягодицы, разделенные природной ложбинкой. Я никак не ожидал, что у этой скромницы, вечно застегнутой на все пуговицы, - такое роскошное тело, которому капелька избыточной полноты придавала зовущую прелесть. Я стоял и смотрел на нее, как посетитель музея смотрит на прекрасную картину, или как художник смотрит на модель, заинтересовавшую его совершенством линий.
   Но вот что-то звонко зазвенело во мне. Раздевшись в два приема догола, я на цыпочках двинулся вдоль перил.
   Я был уже в дверях, когда она заметила меня и молча, даже без вскрика, метнулась к дивану, на котором лежал ее халат.
   Одним прыжком я отрезал ей путь.
   Она бросилась вправо, и я вправо, она влево, и я туда же.
   Но всё же она сумела первой выскочить в дверь.
   Сказать по правде, я мог бы схватить ее сразу. Но во мне вдруг проснулся инстинкт охотника. Охотника-зверя. Который прежде, чем подмять добычу под себя, должен досыта наиграться с ней.
   Одновременно я понял, что Вика убегает от меня вовсе не в целях спасения своей женской чести. Она тоже играла. Может, неосознанно. Роль трепетной лани, которая уже знает, что спасения нет, но бежит, ведомая древним инстинктом.
   Даже не ведаю, сколько времени продолжалась эта безумная погоня - по лесенкам, коридорам, из комнаты в комнату и обратно. Я чувствовал, что разуму во мне не осталось ни капли. Одно вожделение. Мне казалось, что едва я схвачу ее, то загрызу насмерть.
   Наконец, уже не в силах терпеть, одним мощным прыжком я сбил ее с ног и, навалившись, овладел ее телом с такой неистовой яростью, с какой не брал прежде ни одну женщину, даже на самом гиперсексуальном пике своей формы. И всё это - без единого слова. Нет, какие-то звуки раздавались: я рычал, она стонала, не помню точно, что еще. Но что членораздельная речь отсутствовала - это абсолютно.
   Освобождение было фантастическим. Ни с Алиной, ни даже с Инной я не переживал ничего подобного. Где-то в подсознании промелькнуло: если уж и умирать, то именно в такие минуты. Я чувствовал себя опустошенным, но не бессильным. Похоже, мой гемоглобин восстановился полностью. Как и всё остальное.
   Не помню, сколько времени я лежал с закрытыми глазами, уткнувшись лицом в палас.
   Когда, наконец, я приподнял голову, ее рядом не было. Но возле меня лежал ой халат. Поднявшись, я надел его, завязал пояс, пригладил волосы.
   В комнату заглянула Вика. Строгая, в своем аккуратном халатике, застегнутом на все пуговицы. Синяки от засосов на шее она припудрила.
   - Вадим Федорович, обед подавать? - как ни в чем не бывало, спросила она. - Сегодня ваши любимые голубцы.
   О том, что произошло между нами, не было сказано ни слова.
   С того дня так и повелось.
   В определенный час я демонстративно запирал изнутри все входные двери, задергивал все шторы на окнах первого этажа. Затем обнажался. В противоположном углу освобождалась от одежд Вика. Всё происходило синхронно, как будто между нами возникла телепатическая связь. Мы с минуту смотрели друг на друга, а затем принимались как угорелые носиться по даче, наливаясь необузданными страстями.
   И никогда - ни в процессе акта, ни позже - между нами не было сказано об этом ни слова.
   В мою жизнь входило что-то огромное, что еще требовало глубокого осмысления. Пока же было ясно одно: рано, ох, рано я записал себя кандидатом в женоненавистники! Отношения с Викой открывали передо мной такие горизонты, о которых прежде я даже не догадывался. Несмотря на весь свой богатый любовный опыт.
   Что же касается самой Вики, то она даже не пыталась извлечь какую-либо выгоду из нашего сближения, скрупулезно исполняя свои обязанности экономки.
   И это распаляло меня еще больше.
  
  
   ЧЕРНАЯ ПОЛОСА
   А затем случилось вот что.
   Был довольно зябкий августовский день. Вероятно, огромные массы холодного арктического воздуха, как сказали бы синоптики, прорвались к нашему благословенному климатическому поясу. Впрочем, кроме ненастной погоды, день не предвещал никаких других несчастий.
   Я сидел в гостиной и просматривал свежую прессу. Опять очередная "бархатная" революция возле наших границ...
   Внезапно в коридоре раздался страшенный шум.
   В комнату влетела Вика - растрепанная, с безумными глазами, рыдающая, бьющаяся в истерике. Я никогда не видел ее такой, даже после гибели Саныча.
   Ее била крупная нервная дрожь, грозящая перейти в судороги. На предложение успокоиться и выпить воды она никак не реагировала.
   Оставался единственный испытанный метод: отвесить ей чувствительную оплеуху. Что я и сделал.
   Вика охнула и закатила глаза. Зато теперь с ней можно было говорить.
   Через минуту она сбивчиво рассказала, что позвонил какой-то тип. Он сообщил, что Антон похищен и будет возвращен целым и невредимым лишь в том случае, если Вика привезет в условленное место золото, оставленное ей мужем. Сроку ей дается два дня. Отказ не принимается. Любая затяжка наказуема. Либо золото, либо она получит аккуратную посылку с головой своего пацана. И уж точно пусть поостережется искать защиту у лягавых. Не то будет больше еще одной отрезанной головой. Ее собственной.
   - Вадим Федорович! - несмотря на ежедневный "дикий" секс, она продолжала звать меня на "вы" и по имени-отчеству. - Вы единственный, к кому я могу обратиться за помощью! Что делать?! Что?! Откуда у меня золото?! Кроме двух колечек да цепочки с кулоном, ничего нет! Даже если продам дом, столько мне не собрать! - она вновь зарыдала.
   - Вика, успокойся! - я с силой сжал ее ладонь. - Слезами горю не поможешь. Куда надо привезти золото?
   - Он не сказал. Обещал позвонить через час.
   - Значит, айда к тебе. Этот звонок нельзя пропустить.
   - Они сумасшедшие! - ее глаза наполнились ужасом. - Они убьют его!
   - Вика, постарайся понять: чтобы помочь Антошке, ты должна сохранять самообладание. И помни, что я с тобой. Мы вызволим мальчишку. Но возьми себя в руки. Очень прошу: будь мужественной.
   Моя уверенность постепенно передалась ей. Она затихла.
   - Я сделаю всё, как вы скажете, Вадим Федорович!
   - Вот и молодец. Вытри глаза. Готова?
   Она решительно кивнула.
   -Ну, пошли!
   По дороге я размышлял, кто же мог пуститься на эту авантюру? Вывод напрашивался сам собой: кто-то из бывших бойцов Саныча. Только они знали о золоте. Правда, знает о нем и моя Иннуля. Но ее можно не брать в расчет. Она не станет рисковать, связываясь с такой мелочевкой. Да ее ведь и нет в наших палестинах.
   Я припомнил разговор с Санычем во время нашего последнего застолья. Он твердил о четырех парнях. Двоих он отправил в глубинку, двое якобы исчезли... Всё как-то неопределенно. Эх, Саныч! Зажал информацию, а теперь страдают твои близкие. Правда, в своих устных отчетах о проделанной работе Саныч упоминал кликухи этих боевиков. Но вспомню ли я их сейчас? Да и поможет ли это?
   Пока мы достигли Викиного дома, у меня уже сложился план действий.
   - Слушай внимательно, - сказал я Вике, когда мы расположились в гостиной возле тумбочки с телефоном. - Мы выручим Антона. Не сомневайся в этом. Ни на миг. Тебя просто берут на испуг. Они не посмеют причинить ему вреда. Это блеф.
   - Но почему они говорят о каком-то золоте?! Почему?! У нас никогда его не было! Мы жили на его зарплату, вы же знаете!
   -- Да, знаю, и хватит об этом. Доверься мне. В доме есть второй аппарат? В спальне? Прекрасно! Как только позвонят, трубку снимаем одновременно. Ты будешь гово­рить, я -- слушать. Не нервничай Говори спокойно. И не перебивай того, кто позвонит. Пусть выговорится. Сделай вид, что принимаешь их условия. Спроси, куда при­везти выкуп. Потребуй, чтобы с Антоном обращались хо­рошо.
   Обретя надежду спасти сына, Вика превратилась в решительную и энергичную женщину.
  -- Не сомневайтесь, Вадим Федорович, я не подведу.
Заварить вам кофе?
  -- Будь добра.
   Наконец раздался долгожданный звонок. К этому вре­мени я находился в Викиной спальне, возле второго аппарата.
  -- Вика? Это ваш недавний собеседник. -- Незнако­мый голос безусловно принадлежал интеллигентному мужчине зрелых лет. (Так что же? "Мальчики" вполне могли обзавестись стар­шими товарищами.) -- Что вы решили?
  -- Вы не оставили мне выбора. Я вынуждена согла­ситься. Жизнь сына для меня дороже всех богатств мира. -- Вика держалась молодцом.
  -- Мы знали, что вы умная женщина и любящая мать.
  -- Но если с его головы упадет хоть один волосок -- берегитесь!
  -- Ого! Мы тут все уже трясемся от страха.
  -- Я не шучу!
  -- Ладно, Вика, не комплексуйте. Получите своего от­прыска целым и невредимым.
  -- Когда и где?
  -- Вы собрали то, о чем мы просили?
  -- Но вы же сами дали мне два дня сроку.
  -- Значит, до послезавтра. Ждите звонка в десять вечера. И помните, что молчание -- то же самое зо­лото...
   Трубку повесили.
   Я вернулся в гостиную.
   Вика подняла на меня огромные глаза:
   -- Вадим Федорович, я все сделала правильно?
   - Абсолютно. Ты просто умница, - Я по-отечески поцеловал ее в лоб. И тут меня осенило: - Вика, у Саныча была такая черная записная книжка, он с ней никогда не расставался...
   - В которую он поставщиков записывал?
   - Да, та самая.
   - Должна быть в чулане.
   - Принеси, пожалуйста.
   Когда Вика принесла мне "кондуит" Саныча, я без труда нашел в том координаты боевика - единственного, чью кличку сумел вспомнить. "Серый". Ну, поглядим, Серый, что ты за волчара! Лишь бы он был на месте. А уж там я смогу сделать так, чтобы он привел нас к остальным.
   Чутье подсказывало, что "мальчики" если и участвуют в этом деле, то косвенно, как наводчики. Другие, более могущественные силы нацелились на несуществующее золото Саныча. Несуществующее? Хм! Большой вопрос...
   - Вика, как только стемнеет, нам придется нанести один визит. Будь готова.
   - Хоть на край света!
   * * *
   Серый обитал в микрорайоне, именуемом "Мелкое Озеро", который вырос на живописной городской окраине в последние пять лет. Квартиры здесь предназначались для продажи, и я подумал, что подручных Саныч выбирал из числа серьезных парней - они не пропили свою долю, не промотали, не истратили на девиц, а разумно вложили в недвижимость.
   Когда мы с Викой - на ее "Жигулях" - подъехали к "Мелкому Озеру", сумерки сгустились.
   Микрорайон представлял собой несколько длиннющих девятиэтажек, елочкой выстроившихся по обоим берегам озера.
   В окнах интересующей меня квартиры горел свет. Ну и хорошо!
   Я остановил автомобиль в темной алле.
   - Вика, сейчас мы с тобой зайдем в гости к одному парнишке. Ничему не удивляйся. Ты позвонишь, я буду стоять в сторонке. Если он не один, вызови его на площадку. Если один, войдешь в комнату вместе с ним. Как только он сядет, - на стул или на диван - ты выйдешь, вернешься в машину и будешь ждать меня. Поняла? Ничего не перепутаешь?
   - А если он меня не впустит?
   - Впустит.
   - Значит, сделаю.
   * * *
   Серый был дома один.
   Едва за дверью послышались его шаги, я включил биополе.
   Теперь Серый делал только то, что я мысленно ему приказывал.
   Они с Викой направились в комнату, а я тихонько проскользнул на кухню.
   Через несколько секунд Вика покинула квартиру, а я - через стенку - начал допрос.
   - Парень, что интересного приключилось с тобой за последнее время?
   - Со мной-то ничего особенного, а вот Чип, похоже, влип по-черному.
   (Чип! Я мигом вспомнил кличку второго боевика!)
   - Говори как на духу!
   - Ладно... Только вы уж ни-ни. Он рассказал мне под большим секретом. Вот сижу и думаю: не дать ли деру, пока не поздно?
   - Говори!
   - Пару дней назад его втолкнули в машину и привезли к какому-то крутому мужику. Сильно крутому. Тот начал спрашивать про Саныча и про все наши бывшие дела. Чип поначалу прикинулся лохом, мол, я не я и лошадь не моя. Да только оказалось, что тому мужику уже кто-то настучал. Приперли они Чипа пожестче, он и раскололся. Всё, гад, выложил. Правда, божится, что меня не называл. Но я не очень-то верю.
   - И правильно делаешь. Что конкретно рассказал мужику Чип?
   - В основном, валил на Саныча. Тот, мол, забирал почти всё. Даже большому хозяину отдавал меньше.
   - Что за большой хозяин?
   - Этого мы не знали. Никто, кроме Саныча, его не видел. Хозяин тот и давал наводку.
   - Ладно, а что за крутой мужик мурыжил Чипа? Как выглядит?
   - Знать бы! Чип говорит, тот сидел в темном углу и шляпу до самого носа натянул. Но по разговору выходит так, что один их тех, кого мы почистили. Чипу тоже поставили условие: вернуть должок. Сейчас занимает, где может, а квартиру уже отдал. Он и меня-то не заложил потому, что рассчитывал на мою капусту. А чем я помогу: хату вот купил, тачку, гараж, видик, шмотки...Считай, всё разошлось...
   - Плюнь на барахло, Серый! Жизнь дороже. Посиди еще смирно пару минут, пока я выйду, а после собери маленький чемоданчик и дуй без оглядки из этого города!
   - Придется... - горестно вздохнул он. - Эх, только зажил по-человечески и - снова в бега. Вот паскудство!
   - Бывай!
   Я вышел из квартиры, так и не посмотрев, каков же из себя мой собеседник. Невелика птица.
   * * *
   На улице я остановил первого же прохожего с сигаретой и попросил закурить - впервые после выписки из больницы. И еще мне захотелось напиться. Немедленно. Вдрызг.
   Скверные дела!
   Когда мы с Санычем добывали золотишко, это казалось волнующей игрой. Мне и в голову не приходило, что наши похождения в будущем как-то аукнутся. В ту пору подпольные мышки и заикнуться бы не посмели о пропаже.
   Но времена круто переменились.
   Те мышки давно выросли в жирных и зубастых пацюков (кой черт пацюков? Крокодилов!), которые беззастенчиво резвятся у всех на виду. Они заняли ключевые посты, держат лапы на штурвале и без утайки гребут к себе уже не лопатой, а драгой. Но, несмотря на новые приобретения, им страшно интересно узнать, кто же осмелился когда-то поднять руку на их накопления, сделанные с громадным риском для карьеры и общественного положения. Тут дело принципа.
   И вот кому-то из них удалось ухватиться за кончик нити. Началась раскрутка. Ее уже не остановить.
   Но кто же подсунул этот кончик?
   Инна вдруг с ослепительной ясностью понял я.
   Видимо, узнав через своих информаторов, что я выжил, она всё же решила довести свою игру до конца. Однако закладывать меня напрямую было опасно - всё-таки бывший муж, компаньон и подельник, и она придумала изящную комбинацию: вывела разгневанные массы "новых русских" на след Саныча, который неминуемо привел бы ко мне. Заодно она наносила удар по семье ненавистного ей "верного Саныча"... Беспощадное создание ада!
   Итак, кольцо сжимается. Врагам нет числа, а мои возможности ограничены.
   Да еще Мамалыгин некстати уехал из города. Совсем некстати.
   Что же мне остается?
   А остается вот что: вызволить из беды Антона и отправить его с Викой в какое-нибудь тихое местечко. А там поглядим. Если, конечно, останусь жив.
   Приняв такое решение, я вернулся к машине, где меня ждала Вика.
   - Узнали что-нибудь? - задышала она мне прямо в ухо.
   - Всё, что требовалось. Поехали домой, Вика. Будем ждать звонка.
   Не говорить же ей, что нас крепко-таки взяли за жабры.
   * * *
   Звонок раздался ровно в десять вечера.
   - Вы готовы? - спросил у Вики тот же голос.
   - Да! - бесстрашно ответила она.
   -- Выезжайте вместе с багажом из города по Восточному шоссе. На три­надцатом километре свернете в лес. На первой поляне вас будут ждать. Не задерживайтесь!
   Едва прозвучало упоминание о тринадцатом километре, как по моим жилам будто пробежал электрический разряд. Господи, неужели снова придется ехать на Лесную Дачу?! Я-то полагал, что никогда более не услышу о ней, но судьба, как бы в насмешку, именно там выбрала сцени­ческую площадку для финального акта драмы, сценарий которого непредсказуем.
   Что ж, я сыграю свою роль до конца...
   * * *
   Из Жердяевки мы с Викой выехали на двух автомо­билях. Восточное шоссе начинается от городской автостанции, расположенной у кольцевой доро­ги. Здесь, на платной стоянке, я оставил свой "мустанг" и перебрался за руль Викиных "Жигулей". Двинулись дальше. На заднем сиде­нье находилась "кукла" -- баул, набитый макулатурой.
   Вика сидела рядом со мной. Последние двое суток она, как мне кажется, совершенно не спала и не съела ни крошки. Она похудела еще заметнее, щеки ввалились, руки, особенно у запястий, стали прозрачными, движе­ния -- замедленными, словно жизненная энергия покида­ла организм, и только темные глаза наливались грозной, пугающей меня решимостью.
  -- Знаешь, куда мы едем? - спросил я.
  -- Спасать Антона, - без раздумий ответила она.
  -- Это само собой. Я имею в виду место его заточения.
Кажется, мерзавцы содержат мальчишку в том же подва­
ле, где был убит Саныч...
   Вика вдруг откинула голову назад и прошептала:
   - Это бог наказал меня за мой грех...
   - Эй, Вика, какой еще грех?
   - За то, что я изменила моему Санычу, - речитативом продолжала она. - За то, что предавалась с тобой разврату...
   Впервые она назвала меня на "ты".
   - Вика, бог за это не наказывает. Иначе пришлось бы наказывать через одного. А то и чаще! Выбрось эти мысли из головы! Приближается ответственный момент. Очнись!
   Она уронила голову на грудь, но следом встрепенулась:
   -Ой, где это мы?
   - Моя вина... Надо было заставить тебя выспаться. Как ты себя чувствуешь.
   Она провела ладонями от висков к подбородку:
   - Нормально, Вадим Федорович. Я сделаю так всё, как вы учили.
   - Смотри же...
   Когда мы достигли тринадцатого километра, воздух был еще светлым. Но стоило свернуть в лес, как вокруг потемнело. Колея, ведущая к Лесной Даче, почти заросла. Горизонтально вытянувшиеся ветви сосен сомкнулись над ней, разросшиеся кусты ужали ее до тропинки.
   Я остановил машину и перебрался на заднее сидение.
   - Вика, садись за руль. Ничего не забыла? Едем до первой поляны. Далее действуй по обстановке. Обязательно шепни мне, сколько человек нас встречают. Постарайся, чтобы они сами подошли к машине. Если же тебя заставят выйти наружу, не удаляйся более чем на двадцать метров. Это очень важно! Иначе у нас возникнут проблемы.
   - Я всё помню! - твердо отчеканила она.
   Я опустился на пол, накрывшись прихваченным брезентом, а на лицо натянул матерчатую маску с прорезью для глаз.
   Автомобиль тронулся с места.
   Ехали недолго.
   - Поляна... - услышал я голос Вики. - Кто-то сигналит фонариком. Сворачиваем...
   Еще десяток метров, и "Жигули" остановились.
   - Какой-то человек вышел из-за кустов, - продолжала комментировать Вика. - Направляется к нам. Один... У него автомат...
   - Когда он подойдет достаточно близко, дай мне знать.
   Через несколько томительных секунд она сообщила:
   - Он рядом...
   Я приказал незнакомцу сесть рядом с Викой, расслабиться и проявить дружественную откровенность.
   - Привет!--сказал он, захлопнув за собой дверцу. -- Золото с вами?
   - Да, -- ответил я и поднялся, сбросив брезент..
   -- Вы один? -- Голос был тот самый, телефонный.
  -- А вы? -- спросил я.
  -- Совершенно! На кой хрен мне помощник? Я не шестерка. Неужели с глупой дамочкой не управлюсь?
  -- Где мальчик?
  -- В подвале на Лесной Даче.
  -- Сколько человек его охраняет?
Он рассмеялся:
  -- Это же не президент... Сейчас там только Эдик. Но к полуночи ждем Инженера с командой. Он сам хочет расспросить дамочку.
  -- О чем?
  -- Надо же наконец достать этого кладоискателя. Грешим мы на одного типа, Вадима Ромоданова. Большой хитрован! Многое сходится, но доказательств пока
нет. Если дамочка кое-что подтвердит, мы его мигом прищучим.
  -- Кто дал наводку?
  -- Точно не знаю. Вроде бы пришла из-за бугра.
Да, это Инна, с грустью подумал я. Это она, моя любимая,
   единственная, желанная...
   О многом мне хотелось расспросить собеседника, но я чувствовал, как биополе начинает ослабевать. А еще предстояло нейтрализовать этого громилу. Ладно, побеседуем с ним на обратном пути. А сейчас надо вызволить мальчишку.
   Я велел бандиту вылезти из машины и не спеша двигаться в глубь леса. Затем взял приготовленные ремни, кляп и пошел следом.
   На некотором отдалении от поляны я послал ему команду остановиться у смолистой сосны и обхватить ее ствол руками и ногами. Он подчинился. Я крепко стянул запястья его и щиколотки ремнями, а в рот ему всунул кляп. Получилась фантазия на тему о Буратино и Карабасе-Барабасе. Ну вот, теперь он не опасен.
   Напоследок я посветил на него фонариком. Нет, ни­когда прежде мне не приходилось встречать этого человека. Но несомненно одно: напрасно я назвал его бандитом. Довольно интеллигентное лицо, умный взгляд... Скорее, это какой-нибудь майор в отставке, профессионал... Лет десять назад он сам отлавливал владельцев "черных" тай­ников. А теперь он служит им.
   На миг мне стало жаль беднягу, которого я оставлял в ночном лесу связанным по рукам и ногам, да еще в такой нелепейшей позе. Но затем я вспомнил, как он запугивал Вику, и все мое сочувствие рас­таяло.
   За кустами стояла его "Волга".
   Я заглянул внутрь: ключ был в замке.
   - Вика! Иди сюда! Меняем тачку.
   * * *
   Всё получилось на удивление просто, хотя мне пришлось пережить несколько неприятных минут.
   При свете луны руины Лесной Дачи производили жуткое впечатление. Воистину заколдованное место, вокруг которого снует всякая нечисть. В густой тени деревьев и кустов чудилось легкое движение. Что там такое? Колышется ветка или материализовался призрак Макса? Вот сейчас на освещенный пятачок выйдут все они - Макс, Алина, Федор, Саныч и, взявшись за руки, затеют вокруг "Волги" хоровод.
   - Присоединяйся к большинству, хозяин! - крикнет Саныч. - Давно тебя ждем! Но знай, что и здесь не я первый...
   - Ты переступил черту, котик, - нежно заворкует Алина. - Надо же и совесть иметь!
   - Сейчас он отведает нашего порошка! - захохочет Федор.
   - Дайте его мне! - прорычит Макс. - Я распилю его на мелкие кусочки! Лобзиком! Чтобы дольше мучился! И ему же дам сожрать!
   Каравай-каравай, кого хочешь выбирай...
   Когда рядом с машиной возникла смутная фигура, будто струящаяся в тягучем лесном мареве, я даже вздрогнул.
   - Это ты, Глеб? - донесся негромкий голос.
   Не знаю, каким чудом я сообразил, что передо мной не призрак, а тот самый Эдик, что охраняет мальчишку.
   - Я...
   - Баба с тобой?
   - Порядок, Эдик, - я обрушил на него мощный импульс биополя.
   Он расслабился и вытянул руки по швам.
   - Приведи мальчишку! - скомандовал я.
   - Сию минуту! Честно говоря, мне эта затея с самого начала была не по нраву...
   Он быстро прошагал к тому месту, где, по моим расчетам, находился лаз в подвал, и откинул какую-то створку.
   - Эй, малый, выходи!
   И вот из черноты провала показался Викин карапуз.
   - Сынок! - Вика в долю секунды выскочила из машины, подлетела к Антону, схватила его на руки и принялась осыпать поцелуями: - Жив! Жив! Сынок!
   - Мамочка, забери меня отсюда! - захныкал Антон. - Не хочу сидеть в этом противном подвале... Там крысы...
   - Сыночек... Антошка...
   Трогательная картина. Я сам готов был прослезиться, однако обстановка требовала полной сосредоточенности.
   - Вика, Антон, садитесь в машину! - скомандовал я. - А ты, Эдик, лезь в подвал, в самый дальний угол, и изображай там писающего мышонка...
   Похититель протиснулся в дыру. Послышался грохот, очевидно, он споткнулся на верхней ступеньке и покатился вниз.
   Я подскочил к лазу, оснащенному двустворчатой крышкой, какую устраивают иногда на сельских погребах. С внешней стороны на створках имелись скобы. Я заложил их валявшимся тут же деревянным бруском. Ну, вот! Теперь без посторонней помощи Эдику не выбраться на свет божий. Пусть поразмыслит в кромешном мраке о превратностях судьбы.
   А у меня сегодня еще масса дел.
   Вика продолжала целовать сына, не двигаясь с места.
   Пришлось силой вталкивать их в салон.
   Я развернул машину и помчался по колее к Восточному шоссе, насколько позволяли условия, - прочь отсюда! Прощай, Лесная Дача! Теперь уже навсегда!
   - Вика, выслушай меня внимательно, - сказал я, слегка повернувшись назад. - У нас в запасе каких-то полчаса. Возвращаться в Жердяевку нельзя, оттуда нас уже не выпустят. Вокзал и аэропорт они тоже возьмут под контроль. Сейчас доедем до автостанции и пересядем в мой "мустанг". Я отвезу вас к твоей тетке. Там и обсудим, что делать дальше. Ты поняла?
   -- Да! Да! Да! -- воскликнула она, совершенно не слушая меня.
   Вика не отдавала себе отчет, в каком отчаянном поло­жении мы оказались.
   А тем временем впереди показалась поляна, на которой мы оставили ее "Жигули".
   Как я ни торопился, но все же решил, что есть резон снова поменять машину, а заодно задать Глебу пару во­просов, главным образом о том, кто из городских акул устроил эту охоту.
   Я опять повернулся к Вике, чтобы посвятить ее в свои планы, и тут что-то случилось. Брызнули осколки ветро­вого стекла, что-то назойливо прожужжало у самого виска. Вика охнула.
   Перевести взгляд на колею было секундным делом.
   Там стоял Глеб и поливал автоматными очередями наш (вернее, свой) автомобиль.
   Не обернись я к Вике, то заметил бы его чуть раньше и тогда либо свернул бы в кусты, либо сконцентрировал биополе. Но нежданная заминка ввергла меня в некий шок. Человек, накрепко привязанный мною же к сосне, вдруг возникает из темноты с автоматом в руках. Мистика! Я тупо гнал прямо на Глеба. .
   Видимо, моя реакция явилась для него сюрпризом. На­верняка он не собирался вести прицельный огонь. Просто пальнул поверху, чтобы вынудить меня остановиться. Оче­видно, он на все сто был уверен в успехе.
   А моя ступня будто приросла к педали.
   Глеб успел выпустить еще одну -- короткую -- оче­редь, спружинился, чтобы отскочить в сторону, но тут собственная "Волга" отшвырнула его на могучее дерево. Он странно перевернулся в воздухе и налетел на ствол, рас­топырив конечности, будто желая обнять его. Из его спины вдруг вырос заостренный кол. Он напоролся грудью на ровный голый сук, отходящий от ствола.
   Все произошло в долю секунды.
   Только сейчас, когда все закончилось, я начал пони­мать, как развивались события.
   Глеб - я уже говорил об этом - не примитивный бандит типа Макса. Это профессионал, и избавиться от моих ремней для него не составляло труда. Свой автомат он нашел в наших "Жигулях". Оставалось устроить засаду.
   Я вылез из машины и подошел к пригвожденному. Майор был мертвее мертвого. Сук пробил его сердце.
   Вот сейчас Вика могла бы заявить:
   - Сатана получил своё!
   Но в салоне было тихо.
   Я открыл заднюю дверцу.
   Вика сидела вполоборота, заслоняя сына своим телом. Антошка молча таращился на меня, хлопая своими длинными ресницами. Но в позе его матери была какая-то пугающая неподвижность.
   Я осторожно провел рукой по Викиной спине, и сразу же моя ладонь сделалась липкой. Попытался развернуть ее, но так и не смог оторвать от сына. Ее сведенные последней судорогой пальцы крепко удерживали мальчишку.
   Эх, Вика-ежевика...
   Я всё-таки пересадил Антона на переднее сидение, тихо радуясь, что мальчишка даже не ранен. Но стресс, конечно, он получил не по возрасту мощный, ибо до сих пор не проронил ни слова.
   Что ж, значит мне придется войти еще и в роль детского психолога.
   Я погнал машину к городу, стараясь внушить Антону мысль, что его мама очень устал и потому уснула крепко-крепко, как спящая царевна. Сейчас, мол, ее даже трогать нельзя.
   Как поступить с Викой, я уже решил. Оставлю "Жигули" вместе с ней под путепроводом, а позднее сделаю анонимный звонок в МЧС или в ГИБДД. Им не в диковинку вытаскивать из машины мертвецов.
   Но что мне делать с Антоном, куда его пристроить? А пристраивать надо. Причем оперативно. Ибо находясь рядом с мальчиком, я подвергаю его новым смертельным опасностям. Ведь через какой-то час меня начнут искать по всему городу.
   И тут меня осенило: дядя Миша, мой сосед по городской квартире! Отвезу Антона к нему, расскажу какую-нибудь правдоподобно-душещипательную историю и попрошу приютить мальчонку на время. Они с супругой - старики добрые, не откажут. Меня там вряд ли перехватят - ведь квартиру я сдаю уже несколько месяцев, и моим недругам, наверняка, это хорошо известно. Итак, касательно Антона решено.
   Но мне-то самому что делать? Где залечь? В какую сторону податься?
   Ладно, оборвал я себя, не комплексуй! Задачи надо решать последовательно. Сначала мальчишка. А собственная шкура - после.
   Тем паче, что надо еще добраться до путепровода, рядом с которым на платной стоянке я оставил свой "Мустанг". А вдруг сейчас навстречу вылетит Инженер со своей командой? На узкой лесной колее мне его никак не объехать. Да он и не позволит. А мои внутренние ресурсы уже истощены.Я могу не справится с бандой наемных убийц. Притом, что их, скорее всего, будет очень много.
   Однако же теперь, после всех злоключений, небо, наконец-то, взяло меня под свое высокое покровительство.
   До путепровода добрались без сюрпризов.
   Я поставил машину в густую тень, тщательно протер носовым платком все части, на которых могли остаться мои пальчики, после чего поведал Антону еще один вариант красивой сказки о спящей царевне. Здесь, мол, его маме удобно отдыхать - тихо, свет не бьет в глаза, а я еще должен договориться с добрым доктором, который приготовит для нее удобную кровать в своей чистенькой больнице. Но сначала я отвезу его, Антона, к хорошим людям. Так просила его мама перед тем, как уснуть.
   Мальчишка вроде бы начал понемногу приходить в себя.
   Сделав крюк, мы подошли к автостоянке с противоположной стороны. "Мустанг" был на месте.
   * * * * *
   Через четверть часа я уже звонил в дверь дядимишиной квартиры.
   Бодрый ветеран открыл так быстро, будто стоял за дверью.
   Увидев меня, всплеснул руками:
   - Вадим! Легок на помине! А тебя только что искали...
   Мое сердце так и ухнуло в бездну. Выходит, Инженер где-то рядом?
   - Искали... - как это повторил я.
   - Фамилия веселая такая, да вот из головы вылетела... - смущенно почесал затылок дядя Миша. - Совсем памяти не стало. Но стоп! Я, кажись, где-то записал... Ага, вот! Мамалыгин!
   - Мамалыгин звонил? Вам?! - изумился я, чуя однако, как с плеч сваливается огромная глыбища.
   - Ну да, - кивнул дядя Миша.- У нас же с вами городские телефоны похожие. На ваш номер он не дозвонился, а мой, наверное, взял по справочнику. Просил вам передать, если вдруг объявитесь, чтобы вы срочно ехали к нему, - объяснил честный старик и только тут заметил Антона, который всё это время молча стоял сбоку от дверного косяка. - А это что за славный карапуз? Уж не ваш ли сынок, Вадим?
   - Это Антон, сынишка моих добрых знакомых и мой хороший маленький друг, - ответил я, ставя парня перед собой.
   - Михаи-и-ил! - донесся из глубины квартиры грудной голос. - Что же ты держишь гостей на лестнице? Приглашай в дом, к столу!
   - И вправду! - всполошился дядя Миша, отступая в сторону и делая широкий жест: - Милости прошу к нашему шалашу!
   - Айда, Антон! Здесь живут хорошие люди! - я подтолкнул мальчика вперед и сам двинулся следом. Проходя мимо дяди Миши, прошептал ему в мохнатое ухо: - У пацана стресс! В прошлом году он потерял отца, а сейчас случилась беда с его матерью. Вы могли бы приютить его на первое время?
   - О чем речь, Вадим! - без малейшей запинки отозвался добряк сосед. Заговорщицки подмигнул мне: - Не волнуйся ни о чем! - И тут же переключил свое внимание на Антона: - Послушай, дружок, а хочешь, покажу тебе один интересный фокус? Спорим, что ты такого не видал?
   Успокоившись касательно Антона, я тут же позвонил Мамалыгину, сообщил, что выезжаю, и через каких-то десять минут уже входил в его просторную квартиру.
  
  
  
   АВТОХТОННЫЙ ВИХРЬ
   Мамалыгин встретил меня так, как мудрый отец встречает блудного сына, наломавшего где-то дров и вернувшегося домой за поддержкой.
   - Ну, заходи, заходи... Что-то вид мне твой не очень нравится... Что случилось, рассказывай!
   Сам он выглядел превосходно, если таковое определение приложимо к почтенному старцу, чей истинный возраст известен лишь ему самому.
   Мы расположились в гостиной за столом, накрытым для чаепития, и я откровенно рассказал ему всё, умолчав лишь о наших с Викой сексуальных играх.
   Мамалыгин слушал не перебивая. Когда я закончил, он молча вышел в другую комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Вернувшись после пятиминутного отсутствия, он уселся на прежнее место, налил себе чаю из своего любимого самовара и лишь тогда соизволил резюмировать, будто и не было этой томительной паузы:
   - В данной ситуации, Вадим, ты поступил достойно. Меня порадовало, что ты не побоялся рискнуть, спасая мальчишку. За Антона не тревожься. Он останется у дяди Миши и его супруги. Сами они бездетные и давно уже мечтают о приемном ребенке. Так будем же считать, что бог послал им утешение на старости лет. Антону у них будет хорошо. Ты удивлен, откуда я знаю твоих соседей? Да ведь они давно работают на меня, хи-хи... Погоди, к этой теме мы еще вернемся. Что касается Вики, то я уже отдал необходимые распоряжения. Мой человек позвонит из таксофона в соответствующую службу, и несчастную женщину заберут... - Мамалыгин пожевал губами, затем вскинул на меня глаза: - Остается решить твою судьбу, Вадим. В городе тебе оставаться опасно. Но, увы, и на другом конце земного шара ты не будешь чувствовать себя спокойно. Твои враги вычислили, наконец, кто есть кто, и теперь будут методично искать тебя день за днем. А это всё влиятельные люди. С широкими связями. Рано или поздно они вытащат тебя из любой, самой глубокой норы.
   - Значит, я погиб? - тихо спросил я.
   - Зачем же так пессимистично? - хмыкнул Мамалыгин. - Уже приняты надлежащие меры. Организован надежный "коридор". По нему тебя сегодня же переправят в одну маленькую, но весьма благоустроенную европейскую страну. Там, в частной клинике, где умеют молчать, тебе сделают пластическую операцию, после которой тебя и родная мать не признает. Кстати, туда ты поедешь по новым документам. Получишь и достоверную легенду под них. Затем переедешь в другую европейскую страну, размером побольше, но такую же благоустроенную. Легализуешься и через месячишко-другой вернешься ко мне... - Он помолчал, затем вдруг подмигнул мне: - Только не воображай, что всё это делается исключительно из гуманных соображений. Нет, Вадим! Речь идет о тщательно разработанной операции, в которой тебе надлежит сыграть ключевую роль. Не случись сегодняшней заварушки, мы всё равно реализовали бы этот план.
   Мысли мои закружились хороводом.
   - План? Что же это за план?
   - Ты должен выполнить задание чрезвычайной важности.
   - Задание Би-Ара?
   - Би-Ар? - Мамалыгин весело, от души рассмеялся каким-то булькающим смехом. - Ты всё еще веришь в Би-Ар?
   - Почти уже не верю, - краснея, признался я. - Но ведь я был на этой планете, видел ее ландшафты, ее города...
   - Милый мой! - Мамалыгин снял очки и вытер слезы с глаз. - Современные психотропные препараты позволяют еще и не такое увидеть!
   - Так это были наркотики?
   - Психотропные препараты, - строго поправил Мамалыгин. - Извини, Вадим, но ты сам подсказал этот ход. Ты так восторженно верил в обитаемые миры, в космический разум, во всяких там продвинутых инопланетян, что легенда по твоему делу родилась сама собой.
   - Легенда? По моему делу? - я окончательно утратил логическую нить.
   - Пришла пора и тебе, Вадим, узнать правду, - торжественным тоном возвестил Мамалыгин, после чего встал и принялся ходить вокруг стола, периодически возникая за моей спиной.
   Остановившись, наконец, по ту сторону стола, чуть правее самовара, он заговорил снова:
   - Для начала, друг мой, послушай одну сказку. В недавние еще времена жило-было одно могущественное государство. Жило оно, скажем прямо, не шибко богато, но от голода в нм никто не помирал. И не должен был помереть, потому как недра этого царства-государства были полны всяких сокровищ. На эти богатства давно уже зарились мировые пираты. Только руки у них были коротки. Ибо для защиты от них в нашем сказочном царстве-государстве имелись надежные силовые структуры. Ну, там армия, флот и всё такое прочее. А также тайная служба, само собой. - Мамалыгин крякнул и вскинул свою розовую голову с венчиком седых волос вокруг макушки. - Позднее многие недобросовестные интерпретаторы этой сказки стали представлять тайную царскую службу как сборище опричников, доносчиков и даже палачей. Бессовестное вранье! Ибо, помимо всякого рода исполнительных, но недалеких служак, которых немало в любом ведомстве, под ее сенью были собраны также светлые умы, блестящие аналитики и даже пророки, способные заглядывать в туманную даль! И вот однажды эти умные головы сказали примерно следующее: незыблемость устоев - это замечательно! Но мы видим, что наступают новые времена, грядут великие потрясения, к которым надо готовиться загодя, решительно сняв с глаз идеологические шоры! Да, человек (особенно наш человек) - венец природы, вместилище разума и носитель творческой искры, но вместе с тем, при определенных условиях он, этот мыслящий человек (да-да, и наш человек тоже!) может - пускай только на время - превратиться в пустоголовую куклу, а собрание мыслящих индивидуумов - в толпу марионеток. Нельзя также исключить, что власть над этой толпой захватит недобрый кукловод, который обратит хаотичную энергию сумятицы на разрушение устоев, на разграбление собственных сокровищ! Как это ни чудовищно звучит, но подобная катастрофа, сказали наши аналитики, вполне укладывается в рамки научно обоснованных прогнозов. Так не разумнее ли уже теперь, загодя, дабы упредить подобную, хотя бы и гипотетическую возможность, воспитать собственного - этакого "буферного" - кукловода, мастера, который будет водить толпу возбужденных сограждан по кругу, умело выпуская из нее пар?
   Возникла пауза, в которую я и поспешил вклиниться:
   - Аркадий Андреевич, я не очень-то воспринимаю сказочный язык. Не сочтете ли вы возможным перейти на современный стиль?
   Мамалыгин покладисто развел руками:
   - Кто бы спорил! Так вот, Вадим... Еще в 60-х годах наши эксперты вывели, что главной проблемой конца века станут не полеты на Марс и не штурм атомного ядра, а вопросы манипулирования человеческим сознанием, методики управления толпой. В качестве практической реализации общей идеи предлагалась программа "Кукловод". Эх, если бы тогдашние лидеры дали ей ход сразу, сегодня миром рулили бы мы, а не эти разжиревшие на чужом сале заокеанские акулы! - Мамалыгин тяжко вздохнул. - Такова уж, видимо, наша планида! Мы первыми прозреваем глобальные перемены в грядущем, но слишком долго раскачиваемся, а преимущества из наших открытий извлекают другие! А после нас же и лупят оружием, созданном на основе наших идей... Вот в чем парадокс истории! Короче, так. Лишь после череды потрясений, прокатившихся по странам Восточной Европы, еще той, нашей Восточной Европы, наши лидеры созрели, наконец, для того, чтобы открыть зеленый свет программе "Кукловод", да и то вдвое урезали смету...
   Он подошел к окну и какое-то время стоял молча, глядя с высоты на вечерний город. Затем снова повернулся ко мне:
   - Это была смелая программа, рассчитанная на двадцать лет. Ничего похожего на все прежние аналоги. Задача заключалась в том, чтобы воспитать сукиного сына, нашего сукиного сына, - без идеологического мусора в башке, циничного, беспринципного, эгоистичного, развращенного до мозга костей и вместе с тем яркого, талантливого, обучаемого, гибкого, энергичного, а главное - управляемого, крепко сидящего на нужном крючке. Кукловода, который, в свою очередь, сам является куклой. Но большой. Готовилось сразу несколько таких кукловодов. Не стану посвящать тебя во все подробности, скажу лишь, что именно мне было поручено подготовить кукловода для работы в писательской среде. Это сейчас писатели никто - так что-то вроде клуба безобидных балаболок. Наиболее заметных еще могут выслушать, но воспринимать их лепет всерьез станет разве что стайка экзальтированных поклонников. Сегодня это не сила. Так, баловство! А тогда... О-о-о... Писательские вечера на телевидении собирали многомиллионную аудиторию. Люди слушали, затаив дыхание, а назавтра взволнованно обсуждали услышанное со знакомыми и коллегами. Нынче в это трудно поверить, но это так! Вот почему подготовке кукловода для литературной братии придавалось исключительное значение. Только пойми меня правильно, Вадим. НЕ стояла задача вырастить из тебя гения. Да и вряд ли подобное возможно. Ты нас вполне устроил бы в качестве писателя средней степени одаренности. Тут важно было другое: внедрить тебя в литературную среду, сделать там своим, да так, чтобы ни у одного даже самого крикливого противника режима и мысли не возникло бы, что ты внедрен спецслужбой. Вот почему мы начали, как говорится, с литературной колыбели.
   - То есть, вы подразумеваете, что сразу разглядели во мне сукиного сына? - криво усмехнулся я.
   - Да, Вадим, - коротко кивнул Мамалыгин. - Я ведь как-никак инженер человеческих душ. И уж в тебе я не ошибся ни на йоту.
   - Что ж, спасибо за откровенность.
   - Ты мне сразу глянулся. Твой литературный талант - скажем так: несколько выше среднего - был очевиден. Как и твое честолюбие, твоя энергичность, достаточно яркая индивидуальность, твоя свобода суждений - но без крайностей, твоя приятная внешность, твоя зажигательная речь с оттенком ораторского мастерства, ну и твоя очевидная бедность, свидетельствующая о целом сонме неудовлетворенных желаний...
   - И вы дали мне, нищему студенту, всё? Вот так сразу?
   - Именно это было предусмотрено программой "Кукловод", - сощурился он. - Проводка кандидата через все мыслимые соблазны с одновременной жесткой закалкой в житейском горниле. Дабы в будущем никакие яркие чужеродные приманки, никакие мирские соблазны не отвлекли бы его от конкретной цели. Нет, Вадим, я всегда отстаивал тот тезис, что методом ограничений настоящего кукловода не воспитаешь. Будущий кукловод должен был досыта испить из чаши искушений, испытать разочарования и утраты, дойти до края пропасти и заглянуть в бездну. Его душа должна была уподобиться степи после пожара. Только тогда он смог бы эффективно выполнить поставленную задачу. С огромным скрипом, но деньги под тебя выделили. Одновременно я добился от руководства согласия на вживление в твой мозг микрочипа, усиливающего скрытую в тебе способность к нейролингвистическому программированию. Чип тебе вживляли у меня на квартире, пока ты "летал" на Би-Ар. По этому поводу не волнуйся. Чип совершенно безопасен для организма.
   Сказать по правде, откровения Мамалыгина представились мне большей фантастикой, чем полеты на Би-Ар.
   - Выходит, я в чем-то ваше детище, так?
   - Совершенно верно, - кивнул Мамалыгин. - Ты - мой Голем, мой порученец, и потому очень и очень дорог мне. Но давай пока воздержимся от общих выводов. Ты получил еще не всю информацию.
   - Так продолжайте.
   - Итак, ты получил средства, чтобы жить на широкую ногу, и особый дар. Теперь нужно было посадить тебя на крючок. Желательно сразу. Эту акцию я поручил одному из лучших своих агентов - Санычу...
   - Что-о-о?! Саныч был вашим агентом?!
   - Одним из лучших. Кстати, Саныч великолепно владел методом НЛП. Это ведь он, идя за тобой в первый вечер, побудил тебя зайти в "Волну" и сесть за любимый столик Кителя. В сущности, он и организовал вашу первую ссору...
   - Но зачем?!
   - А затем, чтобы Китель ополчился против тебя. Мы рассчитывали, что загнанный в угол, ты придешь к мысли расправиться с ним. Или же, что вероятнее, сам Китель заставит тебя расправиться с кем-либо из своих врагов. Вот тут мы и заполучили бы на тебя компромат. Посадили бы тебя на пресловутый крючок. Заодно избавили бы общество от обнаглевшего хапуги. Но поначалу эта схема не сработала.
   "Саныч - агент, владевший НЛП", - крутилось у меня в голове. Эту информацию еще надо было осмыслить. Она многое в этой истории расставляла совершенно иначе.
   - А Алина? Она тоже была вашим агентом?
   - Ну, ты прямо как те параноики, которым повсюду мерещатся агенты КГБ! - рассмеялся Мамалыгин. - Нет, Вадим. Алина, твоя первая женушка, была обыкновенной ресторанной шлюхой. А моих агентов можно пересчитать по пальцам одной руки. Просто мы умели работать.
   - Постойте... - я потер лоб. - Если Саныч - ваш агент, то почему после ареста Кителя он надолго исчез?
   - Поначалу он был нужен в другом месте, а затем... - Мамалыгин помрачнел. - А затем случилось то, чего мы не допускали даже в самом страшном сне. Рухнула империя! Помнишь, я тебе говорил, что мы слишком долго запрягали? И вот нас снова обскакали-обокрали. Сперли нашу блестящую идею! Пока мы раскачивались, пока только закладывали в инкубатор будущих кукловодов, они - наши вечные недруги - уже вывели собственную популяцию. Вот когда нам аукнулись все эти винные и колбасные очереди, нерешительность обкомовских вождей, слюнтяйство последнего генсека... Рухнула империя! В одночасье... Будто колосс на глиняных ногах... - Он смахнул слезу и следом хихикнул: - А знаешь, в чем абсурд? Еще до катастрофы программу "Кукловод" закрыли, всякое финансирование прекратилось, специалистов выставили на улицу. Меня, Вадим, тоже уволили. В один день, с ничтожной пенсией. Представляешь? Хорошо, хоть квартиру не отобрали. А Ивана Ивановича помнишь? Это и был главный руководитель программы "Кукловод". Тоже турнули мужика. А на следующий день он выбросился из окна. Седьмой этаж. Считай, переселился на Би-Ар. Впрочем, быть может, он выпал не по своей воле.
   - Поэтому и мой счет в сбербанке оказался пустым?
   - Да, Вадим, именно поэтому. Скажу тебе, сынок, откровенно: даже я, человек, прошедший Крым, Рим и медные трубы, оказался на грани депрессии. Был момент, когда я всерьез размышлял: а не пустить ли мне пулю в висок? Но минутная слабость прошла, и я сказал себе: Мамалыгин! Тебе ли поддаваться паническим настроениям?! Разве мало было профессионалов, которые в трудную минуту умели брать всю инициативу на себя? "Моргун" Холл, которого называли "лучшим английским мастером шпионажа периода Первой мировой войны", не вымаливая санкций у своего правительства, создал собственную агентурную сеть на материке... Лоуренс Аравийский, предоставленный сам себе, успевал будоражить весь Ближний Восток... Кендзи Доихара, которого еще при жизни называли "японским Лоуренсом", имел собственных агентов в Китае, в Сингапуре, в Индии и в Бирме, агентов, о существовании которых не знали в Токио... А тебе Мамалыгин, с твоими навыками и опытом, слабо, спросил я себя? Да, тебя выставили на улицу, не взирая на твои заслуги, но голова-то у тебя на плечах! Бери ответственность на себя! Действуй! Создай собственную локальную сеть агентов! Тем более что тебе, одному тебе, известна некая тайна чрезвычайной важности! Добудь с помощью своих агентов этот секрет, и тебя позовут обратно! С почетом и уважением!
   Никогда прежде я не видел, чтобы у него так лихорадочно блестели глаза.
   - Вы - сумасшедший! - вырвалось у меня.
   В голубоватых зрачках за сильными линзами очков снова вспыхнули яркие искорки. Он рассмеялся:
   - Не волнуйся на это счет. Никогда еще у меня не было такой ясной головы! Однако слушай дальше. После того, как прошла минута слабости, я составил план действий. Прежде всего было необходимо обеспечить финансовую базу. Моих скромных сбережений хватило бы разве что на похороны. А дело, которое я замыслил, требовало внушительных средств. И тогда, друг мой, я снова вспомнил о тебе, - он захихикал.
   - Обо мне?!
   - Помнишь, ты прибежал ко мне в панике: счет закрыт, жить не на что! Я отделался тогда туманными намеками, но колесо уже завертелось.
   И тут я догадался:
   - Это вы подослали ко мне Саныча?!
   - А кто же еще? - снова хихикнул Мамалыгин. - Я разыскал верного Саныча, тоже перебивавшегося случайными заработками, поручил ему войти к тебе в доверие и соблазнить тебя старинной магической формулой: "грабь награбленное!" Саныч блестяще справился с заданием. Золото и камушки потекли рекой. Правда, ты, Вадим, не знаешь одной пикантной детали. Всю добычу Саныч сначала привозил мне. А уж я сам распределял ее - кому сколько. Львиная доля уходила в фонд будущей акции. Но могу тебя утешить. Себе лично я не взял ни колечка. На тертую морковку мне вполне хватает пенсии.
   - Значит, это вы поручили Санычу убить Алину?
   - Я?! Зачем?! - вполне натурально удивился Мамалыгин.
   - Чтобы превратить мою душу в выжженную степь...
   Он скривился:
   - Вадим, не нужно толковать мои идиомы так уж буквально. Я не давал такого задания. А Саныч в этом плане никогда не проявлял инициативы. И вообще, как следует из его рапорта, он нашел ее уже мертвой. Я же не говорю, что это мог сделать ты... У тебя, между прочим, были более веские причины устранить эту даму.
   - Выходит, Саныч всё время обманывал меня? Втерся в доверие... А вот Инна сразу раскусила его.
   - Кстати, насчет твоей Инны... Вот кто был бы полезен для нашего дела! Харизматическая личность! Стальная хватка! Железная леди! - Мамалыгин облизнулся. - Могу признаться, что у меня были планы завербовать ее. Я поручил Санычу тайно собрать на нее компромат, дабы наша с ней приватная беседа была более обстоятельной. Очевидно, Саныч сработал на этот раз грубовато. Где-то слегка засветился. Инна, похоже, что-то смекнула, вот и решила ловким контрвыпадом избавиться от всех поблеем - убрать тебя, и Саныча, прихватить все денежки и раствориться на просторах Шенгенской зоны. И сделала это достаточно чисто, - в голосе старого лиса послышались нотки уважения. - Полагаю, именно она натравила на тебя Инженера с его бандой. Очевидно, обосновавшись на новом месте и узнав, что ты был всего лишь ранен и уже идешь на поправку, она решила произвести окончательную зачистку... - он снова облизал свои тонкие губы: - Ах, какой материал пропадает! Какого ценного агента можно было бы воспитать из этой хваткой леди! Впрочем, думаю, она еще не потеряна для нашего дела.
   - Как же! Вторая Мата Хари! - сыронизировал я.
   - Что-о?! - Мамалыгин брезгливо поморщился. - Мата Хари, к твоему сведению, это блеф! Обыкновенная танцовщица, которая впуталась в беду по собственной глупости, да так и не сумела из нее выпутаться. Что-то вроде твоей Алины. Как можно сравнивать с ней настоящих агентов?! А ведь были у нас поистине легендарные женщины-агенты! Одна Ольга Чехова чего стоит! Когда обманутый ею Геринг вломился для разборки в ее будуар, то обнаружил там к своему великому смятению фюрера, попивающего чай в домашней обстановке! Вот из каких кругов она качала информацию! А Елизавета Зарубина, она же мадам Вардо! А Лидия Чкалова, она же госпожа Сталь! А Зоя Рыбкина-Воскресенская! Вот это были женщины! Красавицы, обольстительницы, умницы! Твоя Инна, между прочим, той же закваски!
   - При случае обязательно передам ей ваши комплименты, - заметил я.
   - Напрасно ерничаешь, - сощурился Мамалыгин. - Не исключено. Что у тебя еще будет возможность пообщаться со своей женушкой. Ведь официально она всё еще числится твоей супругой, так? Впрочем, это дело будущего. А пока давай вернемся к нашим баранам.
   Во мне вдруг остро вспыхнула надежда, что всё это розыгрыш - сродни литературному.
   - Аркадий Андреевич, вы не шутите?! - взмолился я
   - Голубчик, какие могут быть шутки в агентурной работе! - всплеснул руками Мамалыгин. - Всегда, во все времена, все крупные разведки мира вкладывали уйму сил и средств в агентов, от которых в будущем ожидали серьезной отдачи. Не ты первый, не ты последний! Я мог бы рассказать тебе массу историй на сей счет, но за недостатком времени ограничусь только одной. А уж выводы делай сам.
   Завязка истории произошла в городе Вена в 1922 году. Одному из зубров нашей разведки попался на глаза бедный юноша из польских евреев. Считай, что этот наш зубр был ясновидцем, который сквозь дымку времени прозревал нить судьбы неимущего эмигранта. Юноша мечтал выучиться на зубного врача и выйти в люди, но у него не было средств, чтобы платить за обучение. И тогда наш зубр добился того, чтобы деньги на учебу юноши дала родная разведка. Заметьте, время было голодное, не хватало самого необходимого, но средства под проект "Шахматист" всё же были выделены.
   - "Шахматист"? - переспросил я.
   - Такое кодовое имя получил этот юноша. Шло время. Юноша получил диплом, начал работать, затем переехал в США, обосновался там на западном побережье, женился, обзавелся клиентами, - словом, вышел в люди. Его не трогали. Но продолжали оказывать материальную помощь. Конечно, не в таких размерах, как тебе, но всё-таки... Никаких заданий он не получал. Но на крючке его держали. Мягко. А затем случилось вот что. Американцы запустили проект "Манхэттен". Да-да, атомная бомба. Одним из отцов-создателей которой был физик Оппенгеймер. И вот, представь себе, вдруг оказалось, что жена Оппенгеймера - близкая подруга жены нашего "Шахматиста"! Как тебе совпадение, а?! Для "Шахматиста" настала пора платить по старым долгам. И он рассчитался сполна. Половину атомных секретов мы получили через этого агента. Это сэкономило нам несколько лет и огромные средства, которые пришлось бы потратить на исследования.
   - Постойте! - я с силой помассировал свои виски. - Не хотите же вы сказать, что этот ваш зубр еще тогда, в Вене, понял, что этот юноша...
   - Я хочу сказать, Вадим, - перебил меня Мамалыгин, - что я в тебе не ошибся. Для тебя тоже пришла пора отрабатывать свои долги. Твое задание будет, быть может, еще более ответственным, чем то, которое выполнил "Шахматист".
   - А если я откажусь? Вот встану сейчас и уйду? И больше никогда не переступлю порога этого дома?
   - Я не собираюсь проникаться вашими идеями! Плевал я на них! Не хочу, понимаете?! Просто не хочу!
   - Не хочешь - заставим! - по-отечески улыбнулся Мамалыгин. - Ладно, Вадим, пошутили и хватит. Давай по серьезному. Я ведь сделал тебе ряд прозрачных намеков, неужели ты не осознал? Ну, тогда извини... Придется от политики пряника перейти к политике кнута. А что делать? Сам напросился, - он достал из ящика стола дискету и помахал ею в воздухе:
   - Знаешь, что это? - теперь его взгляд сделался колючим. - Досье на некоего Ромоданова Вадима Федоровича. Знакомое имя, верно? Тут собрана по кусочкам вся его жизнь, включая прегрешения, многие из которых подпадают под действие уголовного кодекса не только РФ, но и развитых стран. Например, по идиотскому американскому законодательству Ромоданову полагается по совокупности 499 лет тюрьмы с правом обжалования приговора после отсидки половины срока. Как перспектива? Ну и так далее. Надеюсь, ты не забыл, Вадим, что твоя шайка грабила и терроризировала подданных не только собственной страны? Не забывай также и о том, что на тебя охотятся местные авторитеты. Ну, иди на улицу, если хочешь. Но знай, что это будет твоя последняя прогулка. Самое малое через час они тебя схватят. Увезут куда-нибудь и начнут пытать. Самыми изощренными методами. Такого молодого, здорового, талантливого! И вот что обидно: даже извиваясь под пытками, ты не сможешь выдать им старикашку Мамалыгина. Ибо накануне твоего гордого ухода из этой комнаты коварный старикашка заблокирует твою память. Подумай, Вадим... Тебе это нужно? - он сочувственно посмотрел на меня: - Один только я могу тебя спасти. И спасу, если ты не будешь совершать ненужных телодвижений.
   Я откинулся на спинку кресла. Мой лоб был в холодной испарине.
   - В чем будет заключаться мое задание?
   - Не торопись поперед батьки в пекло! - подмигнул он мне. - Вот вернешься после пластической операции с новыми документами, тогда и обсудим твое задание. А пока, - он придвинул ко мне стопку бумаги, катнул ручку, - напиши дарственную на свою квартиру, дачу и прочее имущество, которое ты даришь своему приемному сыну Антону Балашову. Укажи также, что опекуном мальчика до его совершеннолетия ты желаешь видеть Черных Дмитрия Сергеевича.
   - Черных?! - я вздрогнул.
   - Знакомая фамилия? - улыбнулся мой мучитель. - Ну, да. Ведь Ромоданов - это твоя фамилия по матери. А Черных - это фамилия твоего отца, который оставил вас еще до твоего рождения. На похоронах отца ты встречался с его второй семьей, в частности, со своим сводным братом Алексеем, так? Отчего бы не предположить, что у твоего отца когда-то была еще и третья семья, в которой и родился мальчик Дима? Всё логично. Вадим Ромоданов, опасаясь преследования со стороны мафии, уезжает навсегда, скажем, в Аргентину и оставляет всё нажитое приемному сыну, назначив опекуном своего родственника по отцу.
   - А если этот Инженер начнет наезжать на Антона?
   - Это я беру на себя, - пообещал Мамалыгин. - К твоему возвращению мы разрулим ситуацию. И не беспокойся за пацана. Мы воспитаем из него патриота. Настоящего! Каким был его героический отец! А теперь ступай.
   - Дядя Миша тоже ваш агент? - догадался я.
   - Степан, дядя Миша - это всё наши люди. Старые, проверенные кадры, - кивнул Мамалыгин. - Их давно уже вывели за штат. Я снова взял их на кошт, привлек к работе. Нет, они не оперативники. Просто информаторы. Но свое дело знают туго.
   Я поднялся.
   - Не ищи внизу свой "Мустанг", - предупредил Мамалыгин. - Эта машина засвечена. Я распорядился, чтобы ее отогнали к путепроводу. А ты садись в "Нисан" с затемненными стеклами. Водитель доставит тебя к "Волне". Знакомое местечко, верно? В некотором роде даже символичное, согласен? Зайдешь туда на несколько минут и распустишь слух, что тайно отбываешь в дальние края. В Аргентину, например. Только сделай всё тонко, полунамеком. Это всегда выглядит достовернее. Если человеку надо исчезнуть, то его след должен уводить в никуда. Можешь задействовать свое биополе. Но в меру. Выйдешь через черный ход. Машина - другая - будет ждать возле калитки. НЕ думаю, что Инженер так быстро сядет тебе на хвост, но всё же береженого Бог бережет. - Он пристально посмотрел мне в глаза: - Не пытайся скрыться от меня, Вадим! Пардон, уже Дмитрий... Не забывай о микрочипе, который вживлен в тебя. Я найду тебя всегда и везде. Ну, есть еще вопросы?
   - Есть. Почему Китель узнал меня? Ведь вы сами обработали его блокиратором?
   - Даже египетские пирамиды бессильны перед ходом времени. Даже грандиозные дамбы постепенно размываются струйками воды. Да и секреты человеческой психики изучены пока лишь приблизительно. Надо полагать, состояние стресса, в котором Китель находился долгие годы, постепенно подточило блокировку. После этого любая мелочь могла дать ход цепной реакции восстановления памяти. Например, вид твоего уха с отрезанной мочкой... Кстати, - всполошился он, - скажи им там, в клинике, чтобы обязательно ликвидировали этот дефект. Спасибо, что напомнил!
   Я уже был у порога, когда он снова окликнул меня:
   - Сынок, помнишь, ты рассказывал как-то про автохтонные волны?
   Клянусь, я никогда не говорил с ним об этом! Но я уже перестал чему-либо удивляться и сейчас просто ждал продолжения.
   - Эти волны и вправду проходят через хаос жизни, упорядочивая на своем пути причины и следствия, - услыхал я далее. - Сейчас, например, тебя подхватил настоящий автохтонный вихрь. Не противься ему, и он вынесет тебя к нужному берегу. А вообще-то тебе пора бы уже узнать, что эти вихри возникают не сами по себе. Есть личности, которые умеют создавать эти стремительные потоки, упорядочивающие хаос. В недалеком будущем и ты окажешься причастным... - тут он махнул мне рукой: - Ну, довольно! Ступай...
  
  
   АРГЕНТИНА МАНИТ НЕГРА
   Я сделал всё в точности, как велел Мамалыгин. Аргентина так Аргентина!
   Где-то доводилось читать, что умело запущенный слух облетает город за несколько часов. Значит, завтра к полудню о моем исчезновении не будет знать разве что глухой.
   Машина сорвалась с места.
   Водитель - плотный качок, которого я видел впервые, - передал мне, не оборачиваясь, пакет:
   - Документы, билеты, инструкции. Инструкции надо прочитать до аэропорта и вернуть мне, - он включил радио и более уже не замечал моего присутствия.
   Какое-то время я недвижно смотрел через окно на сонный город. Мысли постепенно выстраивались в порядок.
   А может, всё не так уж плохо, думал я? Еще до недавней поры передо мной не было никакой цели. И это меня угнетало. Теперь цель появилась. Я должен был избавиться от "крючка", на который насадил меня Мамалыгин, должен был стать свободным человеком. Ради этого стоило поставить на карту всё. Но сначала нужно было выжить. И я развернул инструкции.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"