- А сейчас я спою вам всеми любимою песню "Естудей", если, конечно, вы будете мне подпевать, ха-ха-ха.
Небольшого роста, рыхлых пропорций, в плохо сшитом костюме из собственного реквизита, этот мужчина вызывал жалость своими попытками дать публике понять, что она не зря собралась за столиками этого кафе, и сейчас её ждёт незабываемый вечер в его обществе, а это, чёрт возьми, событие. Он изо всех сил пытался казаться весёлым и уверенным в себе ловеласом эпохи "Битлз", но его осыпающиеся шестьдесят лет и ужимки большого ребёнка делали его похожим на то, кем он был на самом деле - бездарный уличный актёр, много лет назад начавший выступать в качестве двойника известных певцов и артистов, меняя при этом грим и реквизит. Черный парик, который должен был делать его похожим на знаменитую ливерпульскую четвёрку, был небрежно наклеен на лишённый волос череп, а дряблые щеки только подчеркивали отрешенность во взгляде, даже когда он пытался смеяться. И в публике пытались смеяться тоже, поскольку смотреть на его попытки быть весёлым, уверенным и успешным, было нелегко.
Интернет здесь был плохой, но зато кофе предлагался замечательный, и я просто сидел со своим ноутбуком, листая вкладки и сортируя файлы, потягивая крепкий напиток, в который мне капнули грамм сто какого-то термоядерного коньяка. Сутки выдались непростые, бессонная ночь и куча дурацких дум, тяжелая работа днём и отсутствие времени на элементарное, вроде поесть или весело выматериться вслух. По этой причине уже через час нахождения здесь, после трёх чашек атомного кофе и двух ушедших из памяти кусков еды, я почувствовал, что не могу сосредоточиться. Вообще ни на чём. Я смотрел по сторонам, подолгу рассматривая пальмы, похожие на торчащие из земли потрёпанные руки, разглядывал сидящих вокруг большей частью седых людей, деревянно поворачивающих головы друг к другу во время диалога, и в какой-то момент вдруг потерял представление, где я нахожусь и какого чёрта мне вообще здесь надо. Я тряхнул головой так сильно, что моя бандана съехала с бровей и пришлось ловить её ладонью, сморщив при этом гудящий от гремучего напитка лоб. Поправив платок, я поднял почти пустую чашку и продолжительно посмотрел ей в левый глаз, потому что правого у неё не было. Левый, в виде первой буквы "О" в слове "Solo", уставился на меня уверенно и даже дерзко. Правый глаз там тоже когда-то был, но кто-то до меня пытался соскрести его либо ногтем, либо монетой, и это отчасти удалось. В общем, глаз был один. И я в него смотрел. Именно в этот момент рядом со мной раздался голос, который я где-то слышал минуту назад:
- Вы будете мне подпевать?
Я оторвался от дерзкой чашки и, слегка подняв голову, не слишком осмысленно уставился в центр стоящей передо мной фигуры. Меня привлекли засаленные штаны и кожаный ремень, на котором то ли вилкой, то ли гвоздём были продырявлены два дополнительных отверстия, показывающие, что раньше хозяин штанов был гораздо шире в поясе. Заправленная в брюки рубашка светилась белизной, но в белой ткани в произвольном порядке зияли малюсенькие дырочки, оставленные не гвоздём и даже не вилкой, а зубами элементарной моли, которая успела поиграть и с черной жилеткой, края которой были отчётливо пожёваны этой домашней саранчой и, вдобавок ко всему, темнели от пота, который жилетка собирала с прилично похудевших боков.
- Так вы будете?
Я поднял голову окончательно, и где-то в моём затылке скрипнула старая дверь, в которую вливались остатки коньячного кофе. Передо мной стоял тот самый персонаж со сцены, неуверенно протягивающий мне микрофон для караоке. И всё-таки я ещё плутал где-то в своей бессонной ночи и дневных диалогах, продолжая считать маленькие дырочки на белоснежной рубашке.
- Будете?
Он повторил это третий раз, и я мимоходом подивился бесполезной настойчивости этого маленького человека, который потел сейчас, скорее всего, не от тёплого вечера и зажавшей его гордость потной жилетке, а от моего молчания, которое не было специальным, просто мне нужно было время, чтобы понять, кто это такой, и почему в его ремне две лишние дырки сделаны гвоздём, а не сапожником.
- Петь? С вами? О чём?
- Известную песню группы "Битлз" под названием "Естудей", - он говорил это вполоборота, отводя руку с микрофоном в коротком реверансе, декламируя свою речь повернувшимся к нам седым головам, - эта замечательная песня, призванная дать нам глоток свежего воздуха, любви и счастья.
Такой бред, да ещё так близко, я не слышал уже давно. А стоящий передо мной человек спросил снова:
- Ну так что, вы будете петь? Про любовь, будете? И про счастье...
Сейчас его голос был почти отчаянный, усиливаясь его уверенностью, что никто с ним петь не будет.
Уже совсем откинув голову назад, я с растущим раздражением смотрел на этого потёртого мужичка, по виску которого текли сразу три капли пота. Я не хотел петь. И тем более я не хотел петь с ним. Ни Битлз, ни Естудей, ни даже Мурку. Ничего. Я хотел, чтобы он оставил меня в покое и пошел снова пробовать свои силы у деревянно повёрнутых к нам седых голов. Было в данной сценке что-то унизительное. Даже в сознании того, что унижение стало образом жизни для этого человека, как для многих других, пытающихся заработать на внешнем сходстве своих париков с волосами известных людей. Когда отсутствие гордости позволяет человеку в течение многих лет заниматься тем, что требует наименьшего напряжения сил, если не считать таковым покупку старого жилета, старого микрофона и старого парика. Мне стало мерзко.
- Знаете, любезный... я не хочу петь. Но спасибо за..., - в это мгновение я осёкся, и по моим плечам вывалившимся из морозилки льдом прополз абсолютно осязаемый холод. На меня смотрели чёрные дыры глаз, в которых до самого затылка не было ничего. Вообще ничего. Ни цвета, ни зеркального блика от залитого солнцем воздуха, ни даже просто дна. Там ничего не было. Только чернота. В которую я смотрел, смотрел, бесконечно смотрел снова и не мог отвести взгляд.
"Жарко сегодня... Дышать трудно. Сидел бы дома и всё. Голова почему-то болит. С головой-то у меня что? Вроде спал.. хотя, нет.. это я вчера спал. А сегодня толком не получилось. Колени ноют, совсем разнылись колени, уже третий день, даже по дому ходить трудно, не говоря о том, чтобы куда-то пойти и по местным сопкам вверх и вниз снова стонать, останавливаясь после каждых двадцати метров и хватая ртом воздух. Старею, что ли? Да нет, вроде, не такой уж и старый, морщин не слишком много, плаваю хорошо, и вообще - в воде всё замечательно, колени не режет и не жарко. И голова не болит. Как хорошо, что у меня в воде совсем не болит голова. Может, я рыбой в прошлой жизни был? Наверняка. Уж очень мне в воде хорошо. Только не всегда я в воде. А поэтому чаще мне как-то не очень. Ночью встаю чаще. Вот как сегодня - голова гудит, стоишь в туалете, шатаешься, как старик без палочки, давишь из себя эту жидкость, давишь её, пока не просыпаешься окончательно, чтобы потом снова лечь с оставшимся ощущением, словно и не ходил никуда. Плохо. Наверное, старею всё-таки. Или нет, изнашиваюсь. Внутри всё хуже, чем снаружи. Сердце двоит, иногда так колотиться начинает, что ребра гудят, словно выйти оно хочет, а я не пускаю. Иди, если тебе так хочется. Иди... Что ж ты меня мучаешь... Плохо внутри. Совсем плохо. Свистит, шипит, при наклоне где-то булькает. Острое поешь - в животе режет, жареное попробуешь - бок разрывается, а после куска хлеба такая буря, что из туалета часами не выходишь. И это ещё.. недавно появилось.. вот же дрянь, как будто мало мне того, что уже есть. Откуда это? Именно в такие минуты. Словно часть меня наизнанку выворачивается. Откуда?! Сидишь потом, как дурак, пальцами всё это назад уминаешь, пока не засунешь в себя окончательно, полностью, пока зад нормально не сожмётся, вот тогда можно встать и идти, расставляя ноги в стороны, как ковбой, которого лошадь в промежность лягнула. Как люди с таким к врачу ходят? От одной мысли жарко становится, что всё это показывать надо. С мужскими бедами в больницу с трудом ходил, а здесь вообще голова кружится. Да.. с мужскими.. мужчина.. что осталось-то.. от меня. От того, каким был. В воде мне равных не встречал, любых чемпионов обходил. И за девчонками бегал. Сутками мог из постели не вылезать. А сейчас забыл, когда кровь в паху чувствовал. Пропади же ты пропадом, откуда это всё?! Здесь, там, вокруг, словно конструктор рассыпающийся. Везде сбой. Везде. Да что же это..
И она, наверное, поэтому ушла. Что рассыпаться я начал. Да и не только, ясно же. С деньгами плохо, хрен не стоит, зад выпадает, пописать толком не могу - да пошла ты! Детей забрала.. сука.. детей-то зачем забрала?! А с другой стороны, что ты с ними, с детьми, делать будешь? Себя в порядок привести не в состоянии, а вдруг о детях вспомнил. Ни работы толком, ни вида, ни голоса. Какой ты, нахрен, отец?! Стыдоба, а не отец.. стыдно.. очень стыдно... но как же их иногда видеть хочется. Сегодня с утра.. снились.. просыпаться не хотел, если бы снотворное под рукой было - всё бы выпил, чтобы не просыпаться уже, никогда не просыпаться, зачем это мне?! Проснулся всё-таки.. лежал потом, в потолок смотрел, злился, на себя злился, на жизнь эту дурацкую и на то, что по счетам платить надо, за всё, вообще за всё надо платить, не убежишь уже, да и бежать некуда...
Ну, что ж ты смотришь на меня? Что же ты смотришь на меня, здоровый, глаза красные, тоже не спишь нихрена, мыслей много или бабу красивую сутками трахаешь, я же не драться к тебе подошел, мне деньги заработать надо, плевать уже - как, мне чаевые нужны, чтобы эти старики здесь мне хоть что-нибудь сверх той жалкой суммы оставили, о чём я с этим грёбаным кафе договорился! Спой со мною! Про счастье спой!"
- Не хотите? Ничего страшного. Жарко сегодня. Никто не хочет.
Моё тело расслабилось и я высыпался назад в своё плетёное кресло, вывалившись из этих его болезненных дыр. Он всё ещё смотрел на меня, хотя, нет, не смотрел, он вообще, казалось, меня не видел, это я сам пытался поймать его пустой и потерянный взгляд, чтобы проверить, удостовериться, что я не рехнулся, не поплыл головой от коньяка с кофе, и не продуло меня потным ветром из прокарябанных гвоздём отверстий в его ремне.
Фигура в пропотевшей жилетке повернулась и пошла обратно к сцене, безжизненно опустив руку с микрофоном вдоль ноги. Он прихрамывал на эту ногу, несильно, но я заметил это, и вдруг почувствовал резь в своём колене, что показалось мне таким нелепым и ненужным, что весь выпитый коньяк враз вышел из моей головы.
Какое-то время я ещё сидел, успокаивая заколотившееся сердце, вполголоса говоря сам себе, что ерунда это, ничего такого, просто показалось, бывает, уж больно у него зрачки широкие, через них звёзды на небе видеть можно было, если бы мы ночью встретились, а когда отдышался, встал, закрыл ноутбук, бросил на столик деньги за выпитое и съеденное, и пошел к уже прощающемуся с публикой парику. Заметив меня, выпрямился он от своей сумки, в которую складывал микрофон и какие-то диски, а затем вообще вытянулся струной, в напряжении смотря мне куда-то в грудь и кусая при этом губы. Подойдя к нему вплотную, я спросил:
- Вы хорошо плаваете?
- Неожиданно..
- И всё-таки.
- Как вам сказать... был чемпионом Англии среди молодёжи... двадцать лет назад.
- Вечером время есть? Я бы взял у вас пару уроков. Чтобы не зря деньги отдавать.
- Какие деньги?
- Вот эти. - Я протянул ему крупную купюру, на которую он смотрел, словно это была сабля или самурайский меч с пятнами крови на нём. - Вот эти. Здесь не слишком много, однако вам, как мужчине, я не могу давать деньги просто так. Но за пару советов от специалиста это вполне уместно.
- Вы плохо плаваете?
- Хреново. Но зато долго.
- Понятно. Где?
- Пляж Гигантов знаете?
- Конечно. Скажите время.
Я протянул ему карточку с моим номером:
- Будете готовы - позвоните. Встретимся там. Ну, до встречи?
Он стоял, насупившись, и мусолил в руках денежную купюру. В его лице, в этих дрожащих щеках и опущенном куда-то в центр земли взгляде было столько пораненой гордости, столько забытого им самим скулящего чувства достоинства, что я мысленно выматерил себя за все мысли, что пролетели у меня в голове за время его сегодняшнего выступления. Наконец он тихо проговорил:
- Спасибо.
- Пока не за что. Вы меня ещё не утопили.
- Я постараюсь.
Крепкие напитки действуют на меня по-разному. Коньяк, например, заставляет пить кофе литрами. От водки у меня сжимается гортань, и я не могу сделать ни единого глотка больше. Мне нельзя пить ром, противопоказан бренди, и я не имею права пробовать английский эль, поскольку от этих брендов я начинаю переживать галлюцинации, в которых встречаюсь сразу со всеми красивыми женщинами мира, и не знаю, что с ними делать. Вино - это святое, даже если это виски. А пиво.. да пусть оно будет. Пусть будет всё, что может затормозить мою память или отвлечёт от мира человеческого абсурда. Или даст мне возможность научиться плавать, при условии, что я с детства это умел. Я согласен. Не знаю, на что. Возможно, на ещё один шанс увидеть чьи-то оживающие глаза, в абсолютной пустоте которых до этого не было ничего, кроме желания выжить.
![[]](/img/l/lanowoj_s_a/zzz999-93/1795.jpg)