В маленькой деревне летом я умер. Я не хотел умирать, просто так вышло. Я, когда еще жил, я был злым, понимаете, я думал, что мои поступки справедливы, высокоморальны и прочее. Может я и не заблуждался на этот счет, может, ошибались все остальные. Люди почему то считали, что я злой, и в конце концов я сдался. Я стал злым даже по отношению к себе. Сложно, будучи, по сути, ребенком перестать себе лгать. Многие взрослые, которых я знаю, занимаются этим до сих пор, да почти все, если уж честно. А я вот нет, я злой.
В тот день, ну когда я умер, я играл с ребятами. Деревня была маленькой, детей нас было всего пятеро на всю деревню. Я, братишка, еще один мальчик и две девочки, но они с нами не играли, они ходили за взрослыми и о чем-то шушукались постоянно. Они на самом деле хотели играть с нами, просто мы их не брали с собой, мне кажется, они даже обижались, может быть, они об этом и шептались. А еще с нами был пес большой и лохматый, и они его боялись. А еще мы от них убегали, ну когда штаб строили и вообще, потому что они все рассказали взрослым. Эти девочки страшно болтливы, кстати, из-за этого тоже убегали. Но это не важно, я ведь не об этом сейчас рассказываю. Ну, то есть об этом, но не совсем. Так вот, мы тогда от них убежали в лес, там повсюду был лес, везде смешанный, и только на северо-востоке хвойный, но не сразу сначала тоже смешанный это он потом хвойный. Нам не разрешали туда ходить, в том лесу всегда было темновато как-то, и страшновато тоже, мы ходили туда наверно только поэтому. Хотя мы не часто туда ходили, там далеко было, но если уж мы туда пойдем, так на весь день, и грибов всяких принесем. Мы тогда не в хвойный лес побежали, ну то есть в ту сторону, к штабу. И Гав тоже с нами побежал, мы его с братишкой Гавом назвали, когда совсем маленькими были мы тогда мультфильм смотрели про котенка по имени Гав. Мы бы так котенка назвали, но кот уже был Тишкой, а вот щенок стал Гавом. Нам это смешным казалось. Взрослые говорили, что не надо его так называть - он привыкнет, но толково объяснить почему нельзя называть собаку Гав они не желали или не могли, я думаю не могли, взрослые вообще много чего не могут объяснить. Это даже смешным кажется, ведь они всегда говорят, что вот именно так положено, а когда спрашиваешь, почему, не могут ответить. Они называли его Тузиком, ну какой он Тузик, он же Гав! А нас они наказывали, но мы все равно называли его Гавом и он привык, теперь он на Тузика не отзывается. Мы дошли до штаба, у нас такой хороший штаб, просторный. Мы долго место искали, где его построить, а потом нашли и вот сразу, все втроем решили, что это именно то, что нужно, серьезно, даже крикнули одновременно. Четыре сосны образовывали довольно правильный прямоугольник, ну то есть один угол был все-таки срезан, но мы решили так даже лучше. Мы натаскали досок, разных размеров, долго носили, а потом еще пилили, но оно того стоило. Прибили их по углам, Сережа утащил из дома гвоздей много, он сначала ржавых и гнутых притащил, но мы сказали так дело не пойдет, нужны хорошие гвозди, и он стащил хороших, его потом сильно ругали и даже наказали, но оно того стоило. Штаб у нас вышел, что надо, рубероид мы отдирали со старой конюшни, там под ним летучие мыши были, даже страшно было. Ванька убивал их, а я нет, то есть я хотел, но они улетали, да и не попадались особо, улетела всего одна, я просто засмотрелся. А Ванька он гвоздодером по ним лупил, потом мы принесли одну Тишке, и он с ней игрался. У нас хороший штаб, мы даже пол стелили, чтобы не намокал, натаскали еловых лап, а потом передумали и прибили бруски к соснам и на них самые крепкие доски рубанком обработали, чтобы заноз не было и тоже прибили. А дома нам даже дорожку старую выделили. Так что штаб у нас был очень хороший. Были бы в деревне еще мальчишки, они бы наверняка завидовали бы. Там даже веревочная лестница была, правда мы ей не пользовались. Шалаш был не очень высоко, метра два над землей. А рядом мы поставили пеньки и столик и в карты играли. А еще у нас постоянно ягоды были всякие и яблоки незрелые, и крыжовник, это Сережка собирал. Мы тоже собирали, но реже. Я в тот день умер. Мы не очень любили в штабе сидеть, гораздо интереснее было его строить. Поэтому мы строили рядом всякие препятствия, чтобы играть в героев. Это Ванька предложил, он сам придумал правила, поэтому мы думали, что он жульничает, а он не жульничал, он честный. Там рядом овражек был небольшой, препятствия вплоть до него делали. А овраг был последним препятствием. Надо было прыгнуть и зацепиться за веревку, а потом залезть на верхушку дерева, а с него перешагнуть на другое дерево, потом на другое, эти деревья там рядом стояли, надо было по ветке пройтись. И так еще несколько деревьев, а потом спуститься и все. Мы засекали время по Ванькиным часам, кто быстрее тот потом целый день хвастался и просил что-нибудь сделать последнего. А мы должны были делать, я чаще всех проигрывал, потому что я самый маленький. Я в тот день тоже проиграл, а Сережка выиграл. Он попросил меня ударить Ваньку, хотя это я обманываю. На самом деле, ну то есть я сам, потом ударил Ваньку, меня не просил никто. Они меня тогда дразнили долго, они придумали сами слово "фун" и сказали, что это все обзывательства вместе. Они долго обзывались, а я обиделся и убежал, и Гав со мной убежал. Я тогда добежал до хвойного леса и заплакал, было обидно до чертиков, я же не виноват, что я самый маленький. А Гав меня утешал, он хороший. Потом я пошел обратно с твердым намерением отомстить, но в штабе их уже не было. Я перетер веревку, чтобы они упали в овраг, когда будут проходить препятствия. Я злой. Дома Ваньки не было, и меня заставили помогать готовить. В тот день я умер.
Ванька пришел на обед вместе с Сережкой. Я специально поел раньше, а когда они пришли я пошел читать книжку. Но не мог сосредоточиться и подслушивал, что там взрослые внизу обсуждают, стало скучно. Взрослые умеют нагнать скуку. Я побежал на улицу. Сначала думал идти в штаб, но туда наверняка пойдут эти двое. И я пошел под яблоню полежать, посмотреть на облака, облака красивые, но торопливые, вечно в движении. Гав задремал под деревом, я положил на него голову, а потом тоже задремал. Он так прикольно дышит.
Я проснулся, когда Гав попытался ретироваться, смешное слово "ретироваться", нас мертвых часто веселят слова. Когда мы с Гавом пришли домой, было уже восемь, Ванька с Сережкой смотрели телевизор в комнате, а дед был на кухне. По телевизору был мультсериал ужасно интересный, "Правда" назывался, там главного героя так звали. Я тоже хотел посмотреть, но забыл из-за этих гадов. Мы сначала смотрели молча, интересно же, а когда началась реклама они опять начали обзываться. Их забавляло, что я обижался, злился, отвечал что то невпопад, плакал. Я тогда жутко разозлился, в тот день когда умер. Я кричал на них, обзывал, а они смеялись, это злило еще больше, тогда я стукнул Ваньку, но он все равно смеялся, сказал, что я слабый дурак. Я тогда взял ножницы и кинул в него, в ногу попал, кровь потекла, они тогда перестали смеяться, я тоже испугался и убежал. Бежал и думал, что я все правильно сделал, так им и надо. А потом помню, на меня кричали сзади, кто-то за мной бежал, я сначала подумал, что это Сережка, но это дед был, оказалось, он слышал, как я кричал, и как они смеялись, и как я ножницами кинул. Он хотел, чтобы я остановился. А я испугался, я еще быстрее побежал. Он не мог меня догнать, тогда он схватил булыжник и кинул в меня. Я когда обернулся очень испугался, смотрел, как в меня камень летит, и думал все, и бежал, вперед не глядя. Булыжник не долетел, и я остановился, отдышался немного, а сзади уже новый камень летит, увесистый такой. И дед весь запыхавшись за сердце держится. Я тогда еще сильнее испугался, еще быстрее побежал. Побежал в лес, а потом пробрался к старой бане, она в низине была, рядом с лесом. Вся такая черная, в ней удобрения хранили, а на чердаке стекловата лежала, я на чердак залез, чтобы дед туда не забрался. Я плакал в углу и чесался от стекловаты. Было обидно невероятно и жалко себя, меня обижают, обзывают и я в итоге виноват. Дед, когда к бане подошел, кричал, чтобы я вылезал, говорил, что я очень плохо поступил, сказал что я злой. Потом еще кричал, а потом ушел. А я сидел на чердаке старой бани, на опушке леса и плакал. Я был злой на всех, и на себя тоже. На себя больше всех даже. Когда я немного очнулся от злости, было уже довольно темно. И я вдруг понял, что нахожусь довольно далеко от дома, рядом с лесом, и уже почти ночь. Меня наверно не искали, потому что мы с ребятам всегда гуляли до одиннадцати, а иногда и до двенадцати, в общем уже темно было, когда домой приходили. Мне было страшно, я злился ужасно. Я даже ненавидел себя. Я увидел две красные светящиеся точки, там на чердаке. Сквозь слезы, думая о том что я мелкий и злой, я смотрел на красные точки и ненавидел себя. Ненавидел свою жизнь, всей душой без остатка, я думал, что было бы здорово умереть и никому не доставлять проблем, просто умереть и перестать быть. Ненависть пожирала меня огромными кусками, казалось, я состоял только из ненависти и злобы. Сквозь слезы я видел красные светящиеся точки, мне было страшно, я думал это повелитель летучих мышей пришел мстить за своих подчиненных. Я заговорил с ним, я оправдывался, извинялся. А ответом мне было тихое шуршание. Потом я думал, что там никого нет, а шуршит и клокочет злость и ненависть кипящие во мне. Я ненавидел себя даже за это. В тот день я умер.
Потом пришел дед, стал извиняться, я не слушал его, я уже был в состоянии апатии, в конце концов, он, то ли разозлился, что ему не отвечают, то ли подумал, что меня уже там и нет и ушел. А я снова остался один наедине со своими страхами и своей ненавистью.
В тот миг, когда я понял, что означают красные точки, я умер. Смерть была желанной, легкой.
Я вернулся домой уже мертвым. Уже мертвым я смотрел в глаза Гава, и мне казалось, он меня понимает, его взгляд был такой грустный и такой тяжелый. Мне стало неловко перед ним, за то, что я умер. Уже мертвым я трепал его за загривок и извинялся. Уже мертвым.
С тех пор я больше никогда не был живым. Оно конечно печально, грустно, но наверно даже к лучшему. Уже нет той детской яркости восприятия, возможности и невозможности отделяются, приобретают смысл. Реальность перестает быть реальностью, лишь притворяется ей. Зато появляются довольно интересные игры, надо обманывать, видеть обманы, притворства. Надо понимать чувства других, постоянно анализировать, пытаться построить картину мира, и верить, что она может быть целостной. Это глупо, но бывает довольно интересно, это - то чем занимаются мертвые. В тот день я стал мертвым.