Комната. Круглый стол. Над столом лампа в бежевом абажуре с бахромой. Стол накрыт к ужину.
- Здравствуй, Маш. А что, сегодня никто дома не ужинает?
- Ой, Витя, ты уже пришел? А я и не заметила. Нет, молодежь сегодня куда-то в театр собралась. Просили не ждать.
- Ну, давай тогда вдвоем посидим. По рюмочке выпьем, закусим... Чего ты там настряпала? Может даже споем что, как раньше, а, Маш?
- А что? Может и споем.
...
- А помнишь, Вить, как мы с тобой по ночам гуляли? После работы, голодные, бродили по набережной, в парк забирались, на звезды смотрели...
- Целовались, вино какое-то дешевое украдкой пили, хохотали и пели во весь голос.
- А помнишь, тогда, на Яузе нас милиционер оштрафовать хотел? За пение ночью. Мы тогда его заболтали, он разулыбался и отпустил нас.
- И потом, уже когда Динка родилась, оставляли ее с Томочкой из соседней квартиры, и бежали в театр, на концерт, даже в цирк ходили. А домой пешком, обнявшись. Машк, а ты меня тогда сильно любила?
- Сильно, Вить. Ничего и никого за тобой не видела. Только...
- Что только? Ну, мать, договаривай. Сейчас уже не страшно. Я все ждал, ждал - скажешь когда-нибудь или нет.
- Так ты знал? И тогда знал? И молчал?
...
- Ну, Маш, ладно, не плачь. Вот, выпей еще. Нам уже поздно обидками кидаться. Что было - быльем поросло.
- Витенька, спасибо тебе. Правильно говоришь: нам уже поздно...
А ты, вот ты, неужто никогда? Ни с кем? Неужто только я?
- Только ты. Даже если и было чего, так я уже и не помню. Значит, и вспоминать не стоит. Значит, и не было. Эх, мать! Давай споем лучше. Когда-а-а б имел златы-ы-ы-ы-е го-о-ры, и ре-е-е-ки, по-о-олные вина-а...
...
- Вить, а как мы тогда на стариков смотрели, помнишь? С жалостью. Свысока. Не верили, что и мы такими будем.
- А какими это, такими? Мы с тобой еще о-го-го!
- Да ладно тебе. Вот помнишь, шли по бульвару, а там на лавочке старички сидели. Она - маленькая, опрятная, с буклями седыми, в беретике. А он - с прямой спиной, с тросточкой щегольской. А мы как раз остановились и поцеловались. Она отвернулась тактично. А он буркнул нам что-то про невоспитанную молодежь. А мы только рассмеялись. Помнишь?
...
- Ладно, Маш. Пойдем-ка спать. Посуду завтра вымоешь. Что-то тяжко мне, на сердце давит как-то. Разотри, что ль.
...
Гримерная. Свет вокруг зеркал. Коробочки, баночки, флакончики. Запах крема.
- Ну что, Сашк? Ты как? Как-то ты ненатурально умирал сегодня. И бородка у тебя еле держалась. Хотя зал принял.
- Ой, Ань, какой зал? Ты видела, сколько народу там было. Три с половиной калеки. Да кто в такой глухомани в театр-то ходит. Эх! А те, кто ходит, но где им поверить-то, что на сцене двое старых людей, последний раз ужинающих вместе. Ты сама то себе веришь, когда в этих накладных буклях на сцене за столом сидишь и слезы льешь?
- Ну, пока не очень. Но я въеду, я врасту в свою Машу. А вообще, да, ты прав. Какие мы с тобой актеры? Арлекины погорелого театра. Смех один!
- А кто-то сегодня в финале плакал. Я слышал точно. Может, еще разыграемся? Может, еще что-то сделаем из пьесульки?
...
Бульвар провинциального города. Вечер.
- Аньк, давай погуляем? Тошно в этот клоповник, который они именуют гостиницей, идти.
- Ага. Давай. Давно мы с тобой одни не были.
- Ань, поцелуй меня?
- Саш, да ты что? Вон на скамейке старички какие-то сидят. На нас смотрят. Они же попадают, если мы сейчас целоваться начнем.
- Ничего. Они крепкие. Старички всегда крепче, чем мы о них думаем.
...
- Все, Маш, поворачивайся. Они уже расцепились. Вот молодежь невоспитанная, и откуда такие берутся?
...
Бульвар. Черные в ночи каштаны. Белые пятна скамеек. Свет от фонарей пробивается сквозь листву. Два дребезжащих голоса громко выводят: "Когда-а-а б имел златы-ы-ы-ы-е го-о-ры, и ре-е-е-ки, по-о-о-лные вина-а..."