Глядя на Федорова и Волкова,* хотелось перегрызть их пульсирующие артерии на шее. Закрасить звуки в один цвет. Они чесали струны своих инструментов. Мяли плоть контрабаса и гитары. Раздирали, душили, гладили их. Слушатели в зале смотрели на них так, будто все они тоже были контрабасами и гитарами. Которые сидят настроенные лет двести, и никто их даже не коснулся за это время. Полный зал полных контрабасов и стройных настроенных гитар. Хотелось смотреть на звук, читать его. Умножать, переносить на другую строчку. Ощущение чистого запаха поля после дождя. Первого снега. Вот здесь, на этом кресле, рядом с контрабасом, у которого только разорвало струну - в ошметки расслоило, от чувства звуков, все в тебе расцвело и ожило. Музыка какая красивая.
Em
Разбудило волнение шагов. Несильный топот, какой может быть в средних семьях. Все вышли на порог. Там прохладная ночь лета была разогрета пожаром соседнего сарая. Как будто оранжевая змея качалась на ветру, гипнотизируя тебя своим звуком. С треском разрывалась в щепки деревянная порода. Головешки падали на землю и на ветру принимали фантастические цвета, от иссиня-черного до броско-рябинного. Ветер рисовал красиво. Я этого ничего не видел, все слышал. И слух у этого огня был абсолютный. Он читал ноты щелей, сучков, аккорды годовых колец. Музыка была до дрожи волнующей и очень медленной, как будто, чтобы ее расслышать, звукам предстояло сначала проползти волной к тебе. Обжигающие, они достигли первой ступеньки порога, затем забрались на вторую, после нырнули в пятки 10-летнего мальчика, выше, еще выше. Маминым рукам уже ничего не осталось, песня пожара зазвучала только в этом кувшине. И играет в нем до сих пор.
C7
Мы идем с Лехой по обдуваемому ветром переулку. Осень на дворе. Мы шагаем близко от ворот чужих домов, почти тремся о них. Пинаем и давим листья. Через каждый второй дом - предупреждение, что здесь злая собака. Наверняка эти умудренные люди сразу поняли, какая у них собака. А какой ей быть еще? Купили щенка и вместе с ней и табличку. Если бы у меня была собака, она была бы причудливой. "Осторожно! Причудливая собака!" Вот от нее можно было все что угодно ожидать. Проходя мимо одного такого забора в 10-сантиметровую щель ворот высунулась собачья морда. От моего ботинка до ее зубов остался кленовый листочек. Она зарычала, а потом гавкнула так, что ее голос в мгновение дошел до кончиков моих чуть поднявшихся волос. Быстрее, чем хрустит мертвый осенний лист. Звук вошел в засохшую грязь кожи ботинок, потом в ногу, в кость ноги и по скелету влетел вверх. От черепа метнулся в капилляры кожи головы. Потом в хитин волос. В общем, страшно. Мы с Лехой перешли на дорогу...
F
Белый мутный зимний шум. У-у-у-у-у. Как будто ветер залез в трубу. Когда стелет первый мягкий снег. Медленно опускается на землю. Кружит молоко. Когда в натопленном доме своей дрожью осознаешь холод за окном. И становится так спокойно и уютно внутри, как после первого глотка какао. Белый котенок спал. Иногда подрагивала лапка с розовой нежной пяточкой. Я знаю, что его носик сухой. Но в который раз касаюсь его подушечкой указательного. Его оставили, потому что он вот такой необычный. Белый-белый как пух. Все таких котят хотят. Мама громко похлопала прямо над ним, а он даже не шевельнулся, потому что глухой. Спит и звучит в себе зимней метелью. У-у-у-у-у.
EM-7
Зимой трудно влезть в автобус: ты в куртке, холодно - и всем надо в тепло. Уже подъехал третий набитый шубами - людей трудно в них распознать. Есть, конечно, старики, которые, словно родились в этих облезлых лисах, с вросшими в голову ушанками, и в другое время года выглядят куцо, как будто не хватает им чего-то. В этом автобусе было больше молодых. В ненастоящем пластике и синтипоне. Через три остановки получилось так, что пришлось сесть, или бы меня задавили песцами и дутой опухлостью. В заледенелое окно было видно только молоко. Но я уже насмотрелся на него вчера и позавчера. Закрыл глаза. На полминуты. Потом улыбнулся широко во весь снег своей улыбки, с трудом протиснулся и уступил место. Потому что услышал прижатым ухом сквозь толщу шубы, сквозь вязаный свитер, сквозь майку, через тепло тела, через колыбель крови самый живой звук. Пум-пум...пум-пум. Наверное, девочка...