После победы над племенем Сергей изменился. Проверил мой автомат без прежнего интереса - механически оттянул затвор, щелкнул спусковым крючком. Во взгляде отсутствовала должная теплота, как будто его уже не радовали зарабатываемые мною деньги.
- Что случилось? - встревожился я.
- Впервые от готтентотов белые люди уходят целиком.
- Ты видишь в этом какую-то несправедливость? И что значит, целиком?
- Бывали случаи, когда готтентоты пленников отпускали, чтобы те обогатили современную науку, но чтобы с конечностями... Проверь, у тебя все руки на месте?
- На месте, - сказал я, пряча руки за спиной.
--
Вот это и странно, - удивился моим рукам Сергей.
Сергей заметно осунулся, не смотря на то, что этими руками я только что спас ему жизнь.
- Не вижу ничего странного. Мопане свидетель, мы честно выполнили свой воинский долг, - сказал я.
Сергей вдруг остановился.
- Покажи, - он словно не верил, что готтентоты могли допустить такую оплошность, как оставить мне мои руки.
- А что такое? - спросил я, отступая. - Что опять не слава богу Мопане.
Сергей двинулся, намереваясь, что-то проверить, но остановился, задумался.
- Про руки я не подумал, - сказал он. - Нужно было их отрезать.
--
Покурим? - предложил я.
Сергей присел на алоэ. Впервые он казался растерянным и напуганным.
--
Да ладно. Обошлось ведь. - Поддержал я в трудную минуту товарища.
Сергей не слушал меня, он не хотел успокаиваться.
--
Ты мог меня убить, - тихо сказал он.
--
Я? - удивился. - Да знаешь ли ты, кому обязан всепрощением всемогущий Бог? Если бы не я с моим другом Мопане, нас бы уже подавали на второе.
--
Слушай внимательно. В Африке нет людоедов, - выдавил из себя Сергей, ему было нелегко признаться в чудовищном обмане. - Война с готтентотами - представление. Черепа и кости не более, чем реквизит, они ненастоящие, взяты от умерших когда-то родственников. С вождем все было предварительно оговорено, продумано, расписано по действиям, сценам и актам, и главное - уплачено.
- Сколько? - машинально спросил я.
- Пятьдесят долларов. Стандартная для этих широт цена. Жрец обязан был принести от Мопане самые печальные вести. Нас должны были пытать. Отрезать руки и ноги, и сжигать на медленном огне. Но жрец пришел в настоящем, непредусмотренном сценарием смятении и с этого места действие пошло не по тексту и закончилось не по пьесе, то есть хорошо. И женщины и еда, как результат - реальность. Почести и слава - невыдуманные. Оттого главная цель была не достигнута.
- Прекрати, Сергей, наговаривать на людей. Я сам видел дома готтентотов - полная чаша человеческих черепов и внутренностей. Они не гнушаются даже младенцами. Я видел в изголовье сушеных младенцев. Я все видел.
- Хватит, - Сергей вскочил и в бешенстве начал бродить между алоэ. - Ты действительно думаешь, что мы вырвались из рук фетишистов-людоедов?
- От кого еще? - Ответил я на глупый вопрос, пытался понять, с какой целью передо мной разыгрывалась комедия.
Частота хождения Сергея увеличивалась, амплитуда сокращалась. Сергей имел вид, человека на что-то решающегося. Наконец он спросил:
- Что ты сделал с Мопане?
- Когда?
- Наедине. Пока меня не было.
Я пожал плечами. Не след Сергею вмешиваться в мои отношения с всевышними. Есть, в конце концов, какая-то свобода совести:
- Я его пальцем не тронул.
Я смотрел на Сергея не мигая, пытаясь что-нибудь понять. Сергей расценил мой взгляд иначе. Как недоверие. Он бросился ко мне:
- Вот это, видишь. - Сергей ткнул в меня последним аргументом - морской звездой. - Это не бутафория, настоящая звезда. Ты знаешь, какая ей цена? Я теперь знаешь, кто с ней, я посмешище - герой джунглей и победитель миров. Ее отдают по особым случаям раз в сто лет. Можно всю жизнь бродить по Африке и не заработать одного ее луча.
Сергей остановился перевести дух. Признание заметно отяготило его совесть. Но я все еще отказывался ему верить.
- Не фетишисты? Не людоеды? - спросил я с последней надеждой.
Сергей покачал головой.
- А берберы?
- Ну, разве что берберы. Эти дикие и не понимают, что на туристах можно больше заработать, чем наесть. Половина племен на континенте живет за счет спектаклей для туристов. Откуда, как ты думаешь, эти бесконечные навязываемые истории про их зверства? В Африке уже давно, как у людей. Убивают прозаически просто, без дорогостоящей подготовки. Исполнение давно забытых, а зачастую вновь выдуманных ритуалов - многомиллиардный бизнес.
Я вспомнил книжку из полковой библиотеки - краткий путеводитель по Африке для младшего командного состава, в которой описывались ужасы бушвелда - области, населенной впечатлительными, охочими до кровавых обрядов людьми, после прочтения которой, я стал убежденным противником походов без поддержки с воздуха вертолетами и ночевок у костра, численностью меньше полка. Выходит, что да.
- И за каким нам это было хреном? - задался я естественным накопившимся вопросом. - Я на самом деле чуть не обосрался. Спрашивается, в чем идея?
--
Ничего не поделаешь, я романтик, - признался Сергей.
Это многое объясняло, но не оправдывало. Я собрался задать следующий вопрос, но Сергей меня опередил.
--
Откровенность за откровенность. Что ты сделал с идолом?
Сергей не отступал. Ничего не оставалось, как наврать:
- Ничего, немного подравнял.
- Все, от меня больше ни на шаг. - Как будто я когда-нибудь от Сергея бегал. Не бывало еще такого, чтобы я от кого-нибудь бегал в Африке. Русские офицеры не затем сдаются в плен, чтобы потом попусту суетиться.
Одна неверная линия и нам был бы настоящий пиздец. - признался Сергей, он был не на шутку серьезен. - В Африке можно все трогать, кроме Мопане. За него могут убить, не смотря на аванс, по-настоящему. В Африке, а особенно в бушвелде людоедов нет, но уважение к памяти предков и богам неистребимо. Вандалам, покусившимся на святыни, нет пощады.
--
Все уже кончилось, хорошо кончилось. Посмотри на карту, где мы, а где они, - я потянулся рукой показать.
--
Не подходи ко мне - убью.
Мы замолчали. Романтик вытащил зеленую рацию, развесив антенну, сверился со спутником, уточнил наше положение, отметил его на карте. Грязно выругался. Ему было все еще неприятно, что я испортил представление.
- Все, хватит. Впереди действительно жопа. В лесу тропу готтентотов оккупируют отщепенцы - они действительно опасны и вооружены. На них Мопане нет.
- А на тебе есть? Ты во что веришь?
- Позже, вечером поговорим. Подъем. Спектакль закончился - впереди отщепенцы. Слева мародеры. Поэтому мы уходим налево. В Африке охраняют не границы государств, а разделы сред. В данном случае - узкую, защищаемую всеми от всех полосу, разделяющую лес и предгорье.
- Что еще за мародеры? - теперь я был вдвойне недоверчив.
- Мародеры вне закона, живут, как придется, в основном по воле природы. Главная неприятность - у них полно оружия. Все это плохо. Через лес прямо по тропе мы бы еще сегодня прошли ботсванский разлом. Но отщепенцы хуже мародеров, они верят в бессмертие души, поэтому для них душегубство безвредное занятие.
- Пройдем в другом месте.
- Можно пройти только левее. Но в начале Капских гор, в горстах, разлом представляет собой глубокие каньоны - грабены. На переходе мы потеряем полдня. Впереди бродит племя отщепенцев, местных староверов - раскольников. Слева мародеры. Я бы на твоем месте не курил.
Сергей неуклюже сменил тему; ему было неловко, что я курил свои сигареты. В запальчивости он забыл дать мне Марльборо; - вернулся к своему обычному состоянию - запугиванию:
- Вождь готтентотов предупредил. У них нет ни чести, ни совести.
Попугав, Сергей, оттаял.
Мы поднялись и шли с три четверти часа. Сергей расписывал мне трудности спуска в грабены Атласа. Людей, совершивших подобные спуски, совсем немного, поднявшихся - единицы. Их собирает по всему миру специальная комиссия и присваивает им почетные титулы. Люди они не разговорчивые, нелюдимые, общества дичатся, им требуется постоянный медицинский уход, нередко полная изоляция.
За разговорами об ядовитых свойствах беспозвоночных жаркого редколесья, темы, поднятой Сергеем после извлечения меня из гнезда тарантула, я ушел туда почти целиком, мы вышли на плоскогорье.
- Тарантул делает гнездо в виде воронки, - объяснил мне Сергей. - В расчете на мелких и средних животных. Как и в любую воронку в нее легко просочиться, но очень трудно выбраться назад, за счет узкого эластичного входа. Внизу, в земле, под горлышком воронки - приемник-сепаратор. Тебе еще повезло, ты угодил в гнездо молодого тарантула. Будь он чуть взрослее... Мне приходилось видеть, как люди уходили целиком. Навсегда.
--
И что, совсем ничего нельзя сделать? - спросил я, похолодев.
--
А что можно сделать? Разве только гранату туда кинуть, - пожал плечами Сергей.
--
Какого же размера сам паук? - покачал головой я.
Сергей смерил меня взглядом. От этих измерений я поежился.
Растительность сильно поредела, мы, наконец, увидели солнечный свет. Незадолго до того, как солнце собралось подняться в зенит. В Африке что раздражает, так это солнце. Везде - обычная звезда, в Африке - красный гигант. В полдень солнце ни на что не указывает. Оно указывает на верх. Как будто существует несколько мнений, где находится верх. В Африке днем верх находится везде. И только ближе к вечеру появляется понятие сторон - востока или запада.
Воспользовавшись относительным простором и твердостью красного грунта, мы шли очень быстро и покрывали примерно три мили в час. Но Сергею этого было мало, и однажды он произнес загадочную команду - "бегом".
- Палеотропическая область, - объявил Сергей на бегу лежащую перед нами местность.
Африка в предгорье не походила ни на гаригу, ни на саванну. В свете стоящего вертикально солнца здесь уже можно было чувствовать себя человеком. На смену баобабам, самшиту, фикусам, пальмам, молочаю, я уже стал привыкать к названию того, на чем оставил половину своей одежды, пришли мелкий кустарник, по призванию Сергея - из рода эндемиков и злаковый травостой. Красивое название, которое мне мало что говорило. Не доводя Сергея, я признал, что это хорошо. Дремучий все-таки человек, преисполненный грубой силы и приземленными какими-то растительно-животными интересами.
По начинающимся горам раскинулись сосны и кедр, рощицы австралийской акации и эвкалипта.Субтропические жестколистные леса характерны для Атласа и Капских гор. Почвы коричневые. На них растет лавр и разные виды дубов, часто встречается пиния. В Капских горах много красиво цветущих эндемиков, разводимых в качестве домашних растений. Это последнее, что я мог усвоить, падая в обморок от быстрого бега по экватору.
За берберами и готтентотами я упустил главную неприятность Африки - жару.
--
Шагом, - Сергей тоже заметил жару.
После бега к Сергею вновь вернулась замкнутость. Он был похож на человека, неловко выполнившего свой долг. В каждом движении сквозила досада.
- Отдых, - приказал он, валясь на бурую землю.
От внешних врагов мы были хорошо защищены со всех сторон сочными алоэ. Своими мощными телами они могли дать не только тень, но и показать кое-какую красоту. Можно было отдохнуть и сосредоточиться на жаре. Жара в Африке представляет собой ощущения близкие к переходу тела из твердого в жидкое, а за ним в газообразное состояние. Я, лежа в луже собственных испарений, в дымке делал незамысловатые выкладки. Средний человек, если ему не мешать, в Капских горах может из себя выпарить без вреда для здоровья больше, чем он весит. Меня разбудила неуместная здесь команда: "подъем".
Через полчаса бодрого движения Сергей сделал объявление:
- Все, конец территории готтентотов. Конец туристской зоны. Держаться строго за моей спиной, повторять все маневры. Когда подниму правую руку. Правая это вот эта. Прыгать в сторону и падать.
- В какую сторону?
- В любую, пока будешь думать - в правую или левую, будет уже поздно.
--
Ну, хорошо, хорошо. Я прыгну, в какую скажешь. Мне все равно.
Как только мы вышли на разреженную часть, переставшую являться лесом, а скорее наклонным полем с небольшими оазисами зарослей драконового дерева, впереди мелькнули люди, похожие на врагов. Они имели пятнистые костюмы и своими точными движениями неприятно напоминали Сергея, только большим числом. Сергей поднял руку, я пометался, раздумывая, куда мне падать. Сергей залег за камнем и открыл огонь, показывая за спиной, чтобы я отползал, как в волейболе разводящий показывает будущую комбинацию. Он боялся за свой ненадежный в моем лице тыл. Я понял Сергея, кивнул головой и подполз к нему вплотную.
- Может, хватит увлекаться, пойдем уже в атаку?
Сергей повернулся с позеленевшим, не заметным на фоне акации, лицом.
--
Ладно. Нравится - пали. Я один. Я пополз между камней вверх. Сергей, прикрывая меня, не решился.
Это уже была настоящая война. Пули свистели над головой не только где-то рядом, но и совсем близко.
--
К фабрике ползи, к фабрике, - услышал я сквозь короткие очереди.
--
А ты?
--
А я пока схожу в атаку.
"К какой еще фабрике?"
Впереди на границе раздела сред - редколесья и горной полупустыни действительно пылились неясного очертания строения. Если долго ползти в одном направлении с одинаковой скоростью, обязательно во что-нибудь упрешься. Я уткнулся в нечто, тут же оказавшееся столбом с намотанным на него обрывком провода. В пятнадцати метрах от него я уткнулся в другой столб. Между столбами белели кости, когда-то вот также крадущихся зубров и антилоп. Еще в тылу я заметил, что в Африке, в той части, где люди знают электричество, опоры высоковольтных проводов имеют высоту не больше человеческого роста. Их не делают выше, так как в условиях жаркого континента, до проводов, чтобы их починить, невозможно дотянуться.
Отсюда белеющие повсюду также кости электромонтажников - неудачников. К счастью линия была повреждена. Следуя ползком вдоль столбов, я добрел до потребителя электричества - покосившегося ангара без крыши и стен. На ангар указывала отдельно стоящая несущая конструкция, словно скелет занесенного сюда вихрем кита. От скелета тянулась лента транспортера. Кроме фабрики, это ничем другим быть не могло.
В подтверждении моей догадки откуда-то сверху возникли люди с автоматами. Я давно заметил, что стоит мне начать ползать, как у меня появляются неприятности.
По нетерпеливым дулам в неумелых руках я чувствовал, что для решительных действия у меня не более двух секунд.
И вовремя. Проходящий мимо, уже сходивший в атаку Сергей, добил двух автоматчиков. Он вовсе не полз, а шел даже прямее, чем обычно. Я поднялся, отряхнул с себя красную пыль и присоединился. Битва при фабрике закончилась.
- Обогатительная фабрика. В прошлом - предмет раздора всех существующих неподалеку племен и народов. - Поделился Сергей. - Считалось, что здесь добывается золото. Взяв штурмом, обнаружили, что бокситы. Ценное сырье, но мало похожее на золото. В Африке мало золота, поэтому покорение Африки идет медленными темпами. Только медь и алмазы. Здесь никогда не будет приличной войны. Для хорошей войны нужна нефть или золото.
- Интересно, где они брали электричество? Линия начинается также внезапно, как и заканчивается.
- Планировалось подвозить на самолетах. Потом отказались. Самолетам негде садиться, - Сергей посмотрел на меня как прежде за поддержкой, похоже возвращалась былая дружба. - Ну, действительно, сколько можно дуться.
Я весело рассмеялся.
--
Ты осторожней с бесано тулумбо. Люди могут воспринять на свой счет. Если хочешь сказать, про себя, что я - тулумба, то нужно добавить "ие".
Сергей счастливо засмеялся. Похоже, чтобы поднять себе настроение, ему нужно было в кого-нибудь пострелять.
Я тоже засмеялся. Любой прапорщик знает, что "ие" на языке межплеменного общения означает "ты болотная свинья".
Сергей осмотрел фабрику на предмет мародеров. Найдя пару, извлек их на свободу из нор в отвале, провел с ними беседу. На этот разговор можно было продавать билеты в Большой театр.
Сергей вел допрос на местном наречии вперемежку с английским языком. Я их не понимал, но могу поклясться, что между ними состоялся следующий диалог:
- Ты будешь говорить? - обратился Сергей к первому мародеру
- Буду, - согласился мародер.
- А ты, что молчишь? Ты будешь говорить? - спросил Сергей второго мародера.
- Буду, сэр. Конечно, буду. Я специально пошел в мародеры, чтобы с вами поговорить начистоту.
- И я давно хотел с Вами откровенно поговорить, - встрял первый мародер.
- Не перебивай, молчи. Так ты будешь говорить?
- Да-да.
- И ты?
--
Конечно, сэр, можете на меня рассчитывать.
- Ну ладно, хорошо. Итак, вы будете говорить. Точно будете?
- Будем. Будем. Мы не уйдем пока все не скажем.
- Говорите. Кто будет больше говорить, то дольше не умрет.
Оба мародера, перебивая друг друга, принимаются рассказывать Сергею все, что видели интересного за последний год.
Сергей, внимательно слушая, прохаживается перед ними. Как вдруг останавливается и набрасывается на первого мародера:
- Будешь врать, убью. Посмотри на него, - Сергей показывает рукой на меня. - Знаешь, почему у него нет оружия?
Я изображаю лицо Воина года.
- Нет, сэр, почему? - спрашивает мародер, заранее предполагая, что ничего хорошего отсутствие у меня оружия ему не сулит.
- Потому что оно ему не нужно. Потому что он таких, как ты, разрывает на куски руками. Он специально за мною везде ходит, чтобы вдоволь поразрывать на куски.
Первый мародер, умирая от желания все рассказать, пускает первую слезу по огрубевшим от мародерства щекам. Он не знает, как Сергею лучше объяснить, чтобы тот лучше понял. Беда всех допрашиваемых, что они торопятся и вдаются в ненужные подробности. Им хочется рассказать все сразу и обо всем. Отсюда их показания кажутся запутанными, в лучшем случае неправдоподобными, в худшем - сознательно искаженными. Допрашиваемые отчетливо понимая безнадежность ситуации, лихорадочно пытаются добавить в сведения красок. У дознавателей кончается терпение слушать задолго до того, как у допрашиваемых информация. Вот почему так редко удается узнать правду.
Второй мародер, полагая, что выигрывает у товарища по очкам, отчаянно жестикулируя, показывает, какая у пограничников численность и сколько у них автоматов.
- Что? Так много? - Сергей бросает первого мародера и трясет за грудки первого. - Повтори. Что ты сказал? Повтори. Ты будешь говорить правду? Или мне вынуть из тебя душу. Ты знаешь, как вынимается душа? И я не знаю. Поэтому будет больно.
Второй мародер, понимая, что переборщил, уменьшает вдвое численность людей и количество автоматов. Но былое расположение Сергея вернуть уже не может. Симпатии полностью переходят к первому мародеру.
Через пятнадцать минут оба мародера умоляют Сергея их выслушать. Сергей непреклонен. Он не собирается их больше слушать. Он собирается найти других мародеров, хороших парней, которые честно ему скажут, какая у пограничников численность, сколько автоматов, где посты, часы смены и пароли.
Мародеры жалеют, что связали свою жизнь с мародерством и клянутся рассказывать Сергею весь день и всю ночь, и если нужно бегать за уточнениями.
Когда мы отдалялись от фабрики, можно было еще долго слышать их громкие крики нам вслед, они что-то беспрестанно вспоминали:
--
В первый грабен крутой спуск, а на пятом лихорадка. Третий не работает.
--
Плохо дело, - покачал Сергей головой. - Кругом минные поля. Ночуем здесь поблизости. В горсте.
- Как ты думаешь, они смогут когда-нибудь еще стрелять? - Спросил я, оглядываясь на брошенных позади пограничников.
- Эти нет. Психологически они сломлены. Теперь у них патологический страх к человеку с ружьем.
- И без ружья, - добавил я, имя в виду себя.
- Без ружья тем более. Практически неизлечимый страх к человеку. Им одна теперь дорога - в родное племя.
Мы поднялись по траверсу горста. Сергей нашел относительно ровную площадку, поросшую по периметру капским вереском. Нарубил сухих сучьев, сложил костер. Прислонившись к африканскому дубу, я с ужасом наблюдал за его приготовлениями.
- Ты серьезно собираешься разжечь костер? - спросил я.
- Костер в горах не опасно. Сверху в горах некого опасаться. А снизу никто не подойдет. Охота переться. В горах я непобедим.
Сергея не интересовала непобедимость в горах других.
- А ракета с тепловой головкой самонаведения? - Пришлось напомнить мне Сергею, тот совсем уже ничего не соображал.
Сергей посмотрел на меня с большим пониманием:
- Ты знаешь, сколько она стоит?
Мне открылась новая истина: на войне прежде, чем чего-либо бояться, нужно подумать, сколько это чего-либо может стоить.
Сергей заварил свой шоколад, я плеснул в него остатки спирта. Выпив, Сергей несколько подобрел.
Я решил окончательно загладить свою вину:
- Какого молочая ты поперся к готтентотам? - спросил я, чтобы снять все вопросы. - Захочется в следующий раз романтизма, ты мне скажи, я тебе устрою. Пятьдесят баксов на горной дороге не валяются.
--
Валяются - подтвердил Сергей. - Я мог выручить не меньше трех тысяч.
--
Не понял, - признался я.
Сергей, сверяясь со своими мыслями, посмотрел в небо.
--
В случае успеха спектакля ты бы мне был должен... секунду... три тысячи двести.
--
С каких таких африканских ежов.
- Смотри сам, - Сергей достал деловые записи. - Бесано тулумбу - триста долларов, победа над Воином года - пятьсот долларов. Багамайо - четыреста долларов. Вычеркиваю. Нет, багамайо я оставлю. Это я честно заработал. Все, концертов больше не будет. Не могу я с такого убогого брать деньги. Дороже выходит. Теперь только за дело.
- Ты собирался нажиться на страхе русского офицера? А те пехотинцы? Тех восемнадцать тоже положил из-за романтики, то есть из-за денег?
- Нет. Там было действительно трудно. Шестерых пришлось отдать взаправду. Но шоу я им устраивал регулярно, так что к концу - по червонцу с носа.
- Неплохо, - присвистнул я.
- Ты пойми, война это игра в ужасы, мирное населения пугают по-своему, военных по-своему, а я по-своему. Чем страшнее, тем дороже. Я спасаю людям жизнь за деньги. Почему за деньги? Потому что только за деньги люди начинают что-то понимать и ценить.
Сергей говорил, а я думал о том, какая все-таки мелкая дрянь человек.
- Значит, берберов ты не заказывал?
- Нет, покачал головой Сергей, - это неожиданная неприятность. Чтобы я еще когда-нибудь с русскими связывался - никогда. С американцами хорошо - соберешь их в кружок, слушают, руками ничего не трогают. Платят исправно, с охоткой.
- Ну да, - не поверил я.
- Правда. А с тобой не могу, никакого удовольствия. - Сергей повычеркивал из блокнота счета. Оставил только самое необходимое. - Я беру деньги только за честно сделанную работу. Дороговато, конечно, вышло. Вождь просил накинуть, жаловался, бизнес плохо идет из-за войны, - оправдывался Сергей, - туристские тропы перекрыты отморозками и мародерами. Он ко мне после зашел, извинялся, что так получилось, с Мопане не поспоришь. Пришлось двадцатку накинуть. Итого семьдесят.
Сергей аккуратно занес сумму в статью расходов. Врет ведь - полтинник красная цена. Я давно заметил, что Сергей завышает реальные цены.
- А знаешь, а мне понравилось, не так остро, как замышлялось, но все рано хорошо, свежо. Жаль только, что ты раскололся. Сгладил все впечатление.
Сергей махнул рукой:
- Ладно. Испортил праздник. Забудь. Я еще тогда в траншее понял, что не надо связываться. Было в тебе уже тогда что-то. Плохая примета. Надо было тебя сразу решить.
- Боже, как давно это было. Сережа, во что ты веришь? Ты обещал поговорить. Раз уж все пошло не так, может быть, расскажешь, если в тебе что-нибудь святое. Идеалы принципы. Привычки, наконец. Вот ты воюешь, убиваешь людей, запугиваешь их до смерти, регулярно изменяешь присяге. Что потом? Что в итоге? Что ты сможешь сказать людям, когда они спросят, где была твоя совесть, когда ты брал с меня деньги? Ты же был ребенком ты же помнишь, как босиком по росе ... - я задумался, как задеть его побольнее, - ... в ночное по помойкам?
- Ну, как не помнить, был я ребенком, не волнуйся, и босиком и по помойкам.
"Нет, эту сволочь так просто не прошибить". - Мы дошли до интеллектуального разговора. Сейчас я его буду унижать. Потому как Сергей задумался, я понял, что нащупал слабое место.
- Неужели ты не задавался вопросами, кто я, зачем пришел на эту землю? - убил я его простым вопросом.
- На войне есть два правила не умереть и не задавать лишних вопросов, - гнул свое кровавый романтик, - лишние вопросы, это те, которые не решают первую задачу.
"Что значит, не задавать вопросов? Интересно же, как мне спасают жизнь. Интересуют детали". Философия Сергея была мне неприятна. И это расстраивало, мне было совсем не безразлично, что представляет собой человек, с которым предстояло завтра спускаться в грабену. Занятие, я слышал, почти одноразовое. Охотников повторить, практически не находилось. Оливер Гудвин - австралийский путешественник, известный тем, что, трое суток ночевал на вершине Эвереста, пережидая плохую погоду, после спуска в Капскую грабену, шесть раз подряд сплавлялся по Ниагарскому водопаду, прежде, чем смог поделиться о грабене хоть какими-то впечатлениями. На вопрос, ну как там внизу? Гудвин забивался в угол и мрачно молчал.
--
Ну, хорошо, на войне, как на войне. А что потом, после войны?
--
Потом? Людей учить пойду. - Сергей, зафиксировав убытки, прокладывал завтрашний путь в грабену. - Поеду домой, в Пензу. Я люблю Родину. - Его глаза повлажнели. Под маской грубого салдофона скрывалось пылкое мальчишеское сердце. - Банду соберу. Делом займусь.
Идеалист. Бегать с пистолетом по джунглям, это совсем не то же, что заниматься с ним же бизнесом в России. Общая трагедия всех людей из горячих точек. От серьезных банд в России уже ничего не осталось. Паяльник и тот уже не знают, какой стороной засовывать. Обломают тебя. Все твои таланты пропадут, сгинут. Будешь в банке идиотом в воротах стоять. Не будешь, замочишь кого-нибудь.
- Молодец, Сергей, что не забываешь родину. Она в наших желаниях очень нуждается, - одобрил я планы кровавого романтика.