ИВАНОВ- толстячок с уверенной походкой вперевалку, с бабским круглым лицом и неразличимым возрастом, в тренировочном костюме и сандалиях
СИДОРОВ - нескладный верзила с отвислой губой, в шортиках, футболке и кроссовках
АКОПЯН- девочка с усами, смоляные волосы в две косы, в юбке, блузке с передником и черных туфлях
БЕСФАМИЛЬНЫЙ 1, 2 - очень похожи друг на друга, и одеваются похоже, серо и незаметно, в подобие школьной или даже солдатской формы
ФИЗИК - лет 50-60, с длинными волосами до плеч и косыми глазами, всегда в пижаме
РУСИЧКА - полная грушеобразная дама с даунически-пухлым лицом, неразличимого возраста, в комбинезоне, как Карлсон
ИСТОРИК - лет 30-40, с огромной лысой головой и маленькими ушами, ходит в изящном костюме и лаковых ботинках. Голова не просто большая, а словно головной убор - почти шарообразная, а на месте ушей - впадины.
ИСТОПНИК - лет 50-60, бородатый диковатый мужик, в костюме, который ему сильно мал, босой. СЦЕНА ПЕРВАЯ
Учебный класс. У правой кулисы - доска. Парты в два ряда, один в глубине сцены, другой перед зрителями. За партами сидят восемь учеников: Сидоров с Ивановым сзади всех справа (на ближнем к залу ряду), перед ними одна Акопян, перед ней Бесфамильная 1 и Бесфамильный 1, сзади всех слева -- Кузнецова с Бесфамильной 2, перед ними один Бесфамильный 2, перед ним - промежуток, до шестой парты, которая стоит перед доской, как учительский стол, обращена к ученикам. Вначале на всех партах ничего нет, полная пустота, но постепенно, у учеников они все заполняются ничего не значащими вещами, мусором. У Сидорова - какие-то гайки, кусочки стекла, бумажки. У Иванова - кусочки стекла; когда на его место садится Кузнецова, стекляшки остаются, она время от времени их рассматривает. У Акопян - какие-то предметы косметики, ломанные карандаши помады, пудреницы - она выкладывает их, но, выложив, не вспоминает. У Бесфамильных ничего нет, до самого конца. Те, кто выкладывают мусор на столы, прибегают к этому в некие напряженные моменты. Тогда Бесфамильные глядят на них и завидуют.
Из глубины справа вбегает Физик, пыхтит, добегает до стола, останавливается. Удивленно озирает учеников.
ФИЗИК: Здравствуйте, дети! Я ваш новый учитель! (замирает, в ужасе смотрит на доску). Хм-хм. Меня зовут...Меня зовут...(опять замирает, поворачивается к классу, на глазах слезы). Забыл.
ИВАНОВ: (устало): Сидор Иванович. Вы к нам давно ходите.
КУЗНЕЦОВА (картавя и с осуждением смотря на Сидорова): Нет, Сейгей Иванович! Мы вас любим!
Сидоров поворачивается к Кузнецовой и тупо смотрит на нее. Чмокает своей большой отвислой губой. Все замирают. Сидоров, ничего не сказав, отворачивается.
ФИЗИК (растроганно): Да, действительно. Меня зовут Сергей Иванович. Спасибо, дети! Я ваш новый учитель...
Физик благодарно кивает. Продолжает - одним глазом кося в потолок, другим в тетрадь, которую до этого держал в руках, не замечая.
ФИЗИК: Я - учитель физики!
Все довольны. Иванов протягивает Сидорову ладонь. Сидоров пытается победно хлопнуть по ней, но промахивается. Иванов качает головой. Кузнецова хихикает. У Физика на глазах -- счастливые слезы.
ФИЗИК: Знаете ли вы, что такое физика?
Класс настороженномолчит. Пауза. Начинается выкладывание на парты мусора.
ФИЗИК: Мы с вами...воспарим...в такие тайны! Энергия! Ма-ма-материя!
ИВАНОВ: (хулигански): Уже.
ФИЗИК (тупо): Что уже?
ИВАНОВ: Три года это....
СИДОРОВ (гордо): Тррри года! Паррряем!
КУЗНЕЦОВА: Ду-ак!
ФИЗИК (мучительно пытается взять себя в руки, ерзает, переминается. Глаза понемногу сходятся к переносице): Ничего, ничего. Это ничего, что три года...Главное - начать. Главное - делать. Заниматься! Вы талантливые дети, вы умеете!
АКОПЯН: Мы хорошие!
ФИЗИК (радостно): Хорошие-хорошие! Я уверен, что есть и гениальные. Человек шесть-семь! Статистика!
ИВАНОВ: Как сказал?
ФИЗИК: Да-да! На каждую тысячу человек - шесть-семь гениев. Как минимум один, а то и десять! На тысячу!
КУЗНЕЦОВА: Так мно-о-ого? Нас?
ФИЗИК (увлеченно): Природа!
ИВАНОВ: Природа?
Физик кивает. Класс в восторге замирает, Иванов с сомнением ковыряет в носу. Кузнецова вдруг начинает тихо плакать и попискивать. Сидоров улыбается. Физик решительно подбегает к доске и пишет E=mc2. Отбегает полюбоваться.
БЕСФАМИЛЬНЫЕ: О-о-о! Э-э-э...А-а-а!
Физик гордо поворачивается к классу. Глаза снова разбегаются.
ФИЗИК (уверенно): Это формула!
Кузнецова начинает выть в полный голос. Сидоров срывается с места, натыкаясь на парты и учеников, подбегает к физику и машет у него перед лицом руками, то ли хочет ударить, то ли поощрительно потрепать по щеке, но все время промахивается. Иванов смотрит на него с интересом, остальные - как будто не замечают. Сидоров подбегает к доске, бьет по ней наотмашь, стирает часть формулы, но тоже начинает выть от боли в руке. Физик стоит бледный, но с решимостью во взгляде. Глаза не расходятся, смотрят как у обычных людей.
ФИЗИК: Есть еще много формул. Которые раскрывают. Раскрывают тайны.
АКОПЯН (строго): А зачем?
ФИЗИК (впадает в некоторый ступор, потом, вздрогнув, отвечает): Потому что это наука! Знание! Истина! Прогресс!
Сидоров продолжает подвывать, но Кузнецова обрывается, с подозрением смотрит на Физика. Сидоров ойкает, начинает тетешкать руку. Рот Иванова расплывается в ухмылке.
ФИЗИК (потерянно): Истина...
ИВАНОВ: Как...а зачем?
ФИЗИК (неуверенно): Ну...мы же в школе. Здесь учатся. Учат всему. Учись всегда, учись везде, до дней последних...
АКОПЯН: Не понимаю. (Рассудительно). Не понимаю? Не понимаю.
ФИЗИК (с отчаянием): Ну, дети! Ну, дети! Мы в школе! Мы учимся. Чтобы знать, чтобы мочь, чтобы расти!
Сидоров удивленно замолкает, потом с угрозой поворачивается к Физику, держа отбитую левую руку в правой, как палицу.
Все дети, как заколдованные, строятся в колонну и начинают гуськом ходить между парт, ускоряясь. Впереди Сидоров, держа в правой руке левую, словно вымпел или эстафетную палочку.
ФИЗИК: Мы все изучим! Мы все будем знать! Мы сможем!
Дети выбегают из класса гуськом.
СЦЕНА ВТОРАЯ
Класс. Дети сидят за партами, у Сидорова забинтована рука, у Кузнецовой - огромные разводы под глазами от потекшей косметики. Входит Русичка с драной сумкой на колесиках.
АКОПЯН: Марья Ивановна! Марья Ивановна! А мне читать так понравилось!
РУСИЧКА (ласково): Вот видишь, милая. А я говорила, милая. А что же ты читаешь?
АКОПЯН (удивленно указывает пальцем на доску, где написано: "Урок"): Гммм!
РУСИЧКА: Сегодня мы тоже почитаем. Вместе. Сообща. Все. (Ее глаза сияют). Я вам почитаю! Мы узнаем о великой русской литературе! В ней ведь так много интересного, ребятки! (замирает, продолжает уже с грустью). Я понимаю, мальчикам это может не показаться интересным. Чувства всякие, цветочки, любовь...
ИВАНОВ (возмущенно): Это почему это? Цветочки - хорошо. Мы же не эти самые.
Начинает истерически смеяться. Кузнецова подходит к ней, заботливо глядит в глаза, гладит по волосам. Русичка глядит на нее.
РУСИЧКА: Спасибо, милая деточка. Да, милая. Вот книга! (Достает из сумки книгу с картинками, для малышей. Дети тут же обступают ее). Нет-нет! Эту книгу мы уже читали. Несколько раз. Много раз, милые деточки.
Сидоров разочарованно издает пукающий звук своей большой губой. Русичка достает другую. На обложке некий полуголый мускулистый мужчина в шкурах с мечом обнимает красавицу в купальном костюме.
РУСИЧКА (радостно): Эта книга, конечно, не Толстой и не Пушкин. Хотя - не уверена! Не уверена, дети! Все может быть! (Раскрывает, проверяет. Потрясенно захлопывает): Нет, кажется не Пушкин, но эта книга, дети, про любовь!
Все дети расходятся по своим местам с тупым видом, один Иванов остается у доски и заинтересованно смотрит на обложку.
СИДОРОВ (с надеждой бросается обратно к доске): Сказка? Рррасказка?
РУСИЧКА (по-матерински глядя на него): Нет, Сидоров. Ну что ты? Это не сказка. Сказку мы уже много раз читали. Хватит. Нам надо развиваться.
Сидоров с понимающим видом кивает.
ИВАНОВ: А за... (обрывается, тоже кивает, подходит еще ближе к Русичке, становится у нее за спиной).
Бесфамильный 2 вытягивается в проход между партами и хлопает Бесфамильного 1 по плечу.
БЕСФАМИЛЬНЫЙ 2 (строго): Бобо.
РУСИЧКА (утомленно): Да-да. Все правильно.
ИВАНОВ (удивленно): Как сказал?
РУСИЧКА: Я не понимаю.
ИВАНОВ: Я тоже.
БЕСФАМИЛЬНЫЙ 1 (потерянно): Ик...ик...ик...
РУСИЧКА (читает): Брайан обхватил Дженни за талию...Все знают, что такое талия? (Все отрицательно качают головой. Она хлопает себя по заду). Здесь где-то...Ну, ладно, это мы потом все разберем. Сейчас не будем отвлекаться. За талию...Ее голова запрокинулась (Русичка показывает, что такое "запрокидывать", едва не попадает затылком по носу Иванову, тот отскакивает и ойкает. Русичка опускает голову обратно, продолжает читать): Запрокинулась...Алые губы раскрылись...
Кузнецова запрокидывает голову, мучительно открывает рот, раздвигает губы пальцами. Так и сидит, что-то тихо воя. Сидоров с интересом смотрит на нее.
РУСИЧКА (продолжает читать): Он склонился над ней...и...Может, хватит на сегодня?
Сидоров судорожно вытряхивает все из карманов на стол, явно ищет, чтобы бросить ей в раскрытый рот. Кузнецова отпускает уголки губ, зевает, закрывает рот.
ИВАНОВ: Что мы будем дальше делать? После "хватит"?
РУСИЧКА (смущенно): Ах, дальше! Ты прав, Акопян, мы должны идти дальше. Мы должны развивать наши души. Они должны обретать высокие чувства...Прекрасные обретать! Мы должны...(смотрит в книгу). Он склонился над ней и впился в губы поцелуем. Она...она...зас...застонала! А! (Издает страстный вопль).
Весь класс невозмутимо молчит. Кузнецова, оставаясь с запрокинутой головой, мычит неразборчиво, словно напевая, потом опускает голову обратно. В глазах слезы.
РУСИЧКА: Да! (обводит взглядом класс). Да!
АКОПЯН (недовольно): Чего -- да? Ничего не понятно...Чепуха...Путаница.
РУСИЧКА (мягко): Ну почему же? Возможно...это немножко сложно...Стиль изложения такой...изысканный. Манерный...Пикаресный. Даже слегка макаберный. И, что важно - эстра...экстра...эстраваганный. Соглашусь, пожалуй (старчески вздыхает, но тут же вспыхивает с молодым задором). Но все-таки - перед нами настоящие чувства! Чувства воспитывают душу! А ведь мы должны...Души!
ИВАНОВ (словно очнувшись): Не понял. А заче-е-ем?
РУСИЧКА (опуская руки с книгой): Я не знаю. Не помню. Забыла.
ИВАНОВ (кивает): А...да. А кто помнит?
РУСИЧКА (неуверенно): Может, директор?
ИВАНОВ (равнодушно): Он умер. Или сошел с ума.
РУСИЧКА (напряженно): Фу! Как это ты говоришь...Кто тебе сказал? Никто не сходил. Умер - может быть. Очень жалко. Такой хороший был человек.
Кузнецова снова запрокидывает голову и в таком положении ревет. Сидоров с перевязанной рукой начинает суетиться, пытаясь скатать бумажку в комочек. Не удается, он разочарованно стучит здоровой рукой по парте.
РУСИЧКА (нервно): Ну не могу я в такой обстановке! Что ты, милая, плачешь?
(Кузнецова не отвечает, но уже не ревет, а хнычет, горько и жалобно. Русичка глядит на нее с подозрением).
ИВАНОВ (вздыхает): Да...как-то все...
АКОПЯН (подхватывает): ЧуднО! Чепуха...
Сидоров подходит к Иванову, пытается хлопнуть рукой по ладони, или что-то похожее, но - перевязанной рукой. У него явно не получается, он только подергивается боком.
РУСИЧКА (берет себя в руки): Да, я понимаю, это сложно. Это ново! Это свежо. Но это наш долг. Продолжать...Продлевать. Тянуть дальше.
Ее слова повисают в воздухе. Сидоров продолжает подергиваться, Кузнецова похныкивает. Иванов чешет затылок. Русичка плавной походкой выходит из класса. Дети начинают носится, вытесняя Сидорова в угол доски. Иванов бросается им наперерез, подхватывает книгу с пола. Открывает ее вверх ногами, вдумчиво смотрит, потом закрывает, обнаруживает, что все перевернуто, берет правильно и изучает обложку.
СИДОРОВ (взбрыкивает головой): А-та-та-та!
ИВАНОВ: Чувства! Любовь. О! О! Понял?
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Класс. К доске выходит Историк с огромной головой и начинает бубнить. Дети зачарованно слушают.
ИСТОРИК: В триста двенадцатом году до нашей эры...до новой эры...до рождества Христова...Царь Чандрагупта...был побежден. Селевком...Впоследствии была Римская империя...До нее - Римская республика...До нее - Царский Рим...До него - ничего не было. (вспоминает, кричит) Было! Было!
(Дети вздрагивают и выходят из коллективного транса).
ИСТОРИК (счастливо смеясь): Я...хи-хи...обязательно вспомню...хи-хи...и все вам расскажу. Мы должны знать прошлое. Чтобы не повторять ошибок.
Иванов щурится, рассудительно кивает, потом лезет пальцем в ноздрю. Сидоров, поглядев на него, тоже лезет - в свою. Акопян опускает голову на парту и засыпает. Все остальные сидят и встревожено слушают.
ИСТОРИК (взволнованно): Дети! Я знаю, у нас не все так уж...в порядке. Не все идет гладко. Но ведь это всегда! Человечество знает примеры! Гуси...Рим спасли. Ахилл догнал черепаху. Наконец, Наполеон умер на острове Святого Иосифа. Прогресс и регресс. Смена формаций, форм, моды...В этом - история. Мы учимся, мы вспоминаем, мы тщимся. Я вспоминаю...было, например, варенье. Вишневое и персиковое. Я его ел с блюдечка. С большого блюдца, я его ел большой ложкой, вот так! (Показывает. Иванов прекращает копаться в носу, кашляет. Историк сбивается с демонстрации, продолжает бубнить). История - кое-кто считает, что ее не было. Кое-кто полагает, что это сон, такой, знаете ли, сон, только наоборот. Не было! Ничего не было. Неправильно считают...Есть кое-кто, кто думает, что история - как бы способ. Ну, знаете, способ поглядеть на нас самих. Как в зеркало. (Поворачивается к доске в надежде обнаружить там зеркало). Да...а! Люди жили, жили не зря, они думали и мыслили, они постигали и докладывали нам результаты. Это и есть история, дети!
Историк доволен. Он с шумом выдыхает воздух и умолкает. Иванова осеняет идея, он встает, подходит к Кузнецовой, и, не обращая внимание на ее сопротивление, тащит ее на свое место рядом с Сидоровым. Тот тоже, утомившись ковыряться, просто сидит с пальцем в носу. Вынимает палец, глядит на Кузнецову с испугом. Иванов садится за парту спереди, рядом с Акопян. Та никак не реагирует. Иванов поворачивается к Сидорову с Кузнецовой.
ИВАНОВ (вдохновенно): Чувства! Поцелуй. Мы должны это понять. Давайте. Давайте-давайте. Ну, давайте же!
(Сидоров и Кузнецова не обращают на него внимания. Кузнецова чешет ногу. Сидоров внимательно глядит на нее).
СИДОРОВ: Ты плеваться умеешь?
КУЗНЕЦОВА (воет): А-а-а-а...Не-е-ет...
СИДОРОВ: Я умею.
ИВАНОВ (сердясь, дергает его за руку): Чувства! Поцелуй! Алые губы! Давай-давай!
Сидоров ухмыляется, Иванов тоже, потом спохватывается и делает серьезное лицо. Кузнецова с подозрением смотрит то на одного, то на другого.
АКОПЯН (ни к кому не обращаясь): А я вот смотрю - за окном ничего не видно. Грязное окно, кажется.
СИДОРОВ: Я вчеррра в крррровати...застррял...запутался. Там такие...железные. Было тяжело. Меня вывернули. Выверррнули. Бок болит.
БЕСФАМИЛЬНЫЙ 2: Ы...ы-о...бе-е-е! Ням-ням.
ИСТОРИК (едва слышно): Был Камелот, был мармелад, были герои с усами, бабушка снимала пенку, а я бегал писать на перекресток...хорошее было время...(неразборчиво, с пропусками, шепотом) ...и вот... за угол...шмяк!...винтовка старого образца... небеса!...кретиническое устройство, доложу я вам...печь пышет...татары с саблями...в больших банках...
ИВАНОВ (раздраженно, Сидорову): Ты что, забыл? Любовь!
КУЗНЕЦОВА (мечтательно): Умею плеваться. Еще я пгыгать умею. Чейез все умею.
(Сидоров смотрит на нее восхищенно).
ИВАНОВ: Чтобы все знать. Давайте! У вас любовь.
СИДОРОВ: О!
ИВАНОВ (с угрозой): Давайте!
Сидоров, сопя, отмахивается от него. Кузнецова, наоборот, тянется к нему с интересом, закрывает глаза, выпячивает губы. Сидоров замирает на месте. Кузнецова запрокидывает голову.
ИВАНОВ (радостно): Чуства! (решительно хватает Кузнецову за затылок, возвращает голову в обычное положение).
Сидоров неожиданно устремляется к Кузнецовой, они ударяются лбами. Пауза.
ИВАНОВ: Не так.
(Кузнецова начинает реветь. Сидоров смотрит на нее умиленно).
ИВАНОВ: Не так. Это не поцелуй. Не любовь.
КУЗНЕЦОВА (трет лоб и ревет): Ду-ак! Ду-ак!
Сидоров обиженно шлепает губой. Иванов в ярости бьет ладонью по парте. Историк обрывает бормотание.
ИСТОРИК: Что тебе, мальчик?
ИВАНОВ: Чтобы дальше!
ИСТОРИК (ласково): Что? Куда?
ИВАНОВ (упрямо): Дальше! Вперед.
ИСТОРИК (качает огромной головой, садится за стол у доски). Мы - историки, только назад.