Леа Кансари : другие произведения.

Глава 5

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я вернусь ( Modotte kimasu) Аннотация Главный герой драматического повествования "МодОтте кимАсу" (" Я вернусь"), опытный советский разведчик, прошедший через тяжелые жизненные испытания, воспитанник старой советской системы КГБ, коммунист, подполковник Герман Железнов. Любящий сын, муж, патриот любимой Родины, никогда не забывающий о том, что человек несет в себе истинную моральную ответственность перед собой и всеми, Герман выполнял доверенные ему разведывательные операции, любил и был любим той, которая была его ангелом хранителем, работавшей с ним в связке, разведчицей Викторией Сугуровой. Задания успешно выполнялись, несмотря на трагические условия, риски, и везде с ним рядом была его надежда и защита любимая Виктория Сугурова. Однажды выясняется, что с некоторых пор среди советских разведчиков, работавших в Европе, появился неизвестный, сильный, сообразительный предатель, крот, с кодовым, значимым прозвищем "ЛЕГАТ". У древних римлян ЛЕГАТ- посол, отправлявшийся в чужие земли с политическими поручениями.
  МЕД И САХАР
  
  Родители все время внушали мне, что я, как единственный их сын и их надежда, не должен оставлять Наташу одну с ее проблемами, бедами и радостями, и всегда помогать ей по мере возможности, где бы она не была и сколько бы лет ей не было. Мама очень любила меня, верила в меня и всегда подчеркивала мою исключительность при каждом удобном случае, потому что я был единственным внуком мужского пола, у ее отца, в прошлом, известного в Советском Союзе ленинградского профессора медицины Николая Павловича Каверина, а у двух его старших дочерей, маминых сестер, рождены были девочки, мои любимые двоюродные сестры, Светлана, Ольга, Елена и Вероника. Как ни странно, но мамина слепая любовь и вера, нисколько не испортили меня и никогда мою жизнь не усложняли, а наоборот закалили, и помогали мне постоянно, и дедушка думал, даже был уверен, что я продолжу его медицинскую стезю, как это сделали две его старшие дочери и прелестные внучки, но меня, эта перспектива быть вечным заложником хирургического скальпеля, постоянного запаха спирта, инструментария и другой медицинской атрибутики, абсолютно не соблазняла и никогда не устраивала!
  
  Ленинградские сестренки приезжали к нам обычно летом, не каждый год, но при первой же возможности. По сравнению с ненастным, хмурым, как и все балтийские города, нерадостным Ленинградом, светлый, зеленый, солнечный и теплый, с играющим в горсаду по субботам и воскресеньям перед кинотеатром РОДИНА, военным духовым оркестром, утопающий в счастливом уютном летнем зеленом бытие Гольцовск был просто райской мечтой, к тому же через наш город проходили маршруты поездов, следовавших по Краснодарскому направлению, и мама с сестрами, летом старались увезти меня, Танюшу и бледнолицых невских посланниц к морю, в Анапу, где их детские личики покрывались загаром и веселыми веснушками, как про них говорили, - загорали через сито. Мое лицо кстати покрывалось веснушками тоже. Мы ехали к морю на поезде, спали на верхних полках, а проснувшись, выбегали на стоянке, чтобы купить вместе с мамой чего-нибудь вкусного, отдохнуть от кондиционера и подышать прохладным свежим воздухом.
  
  На перроне было шумно, отъезжали с соседних платформ поезда, и незабываемо вкусно пахло жареными луком, сазаном и вареной картошкой, которую продавали похожие на матрешек, смешные милые, веселые и ласковые бабульки в чистых беленьких платочках!
   -КУШАЙ,ХЛОПЧИК,КУШАЙ!!
   -СПАСИБО, Я ЕЩЕ КУПЛЮ У ВАС,БАБУЛЯ-
   -А ТЫ ОДИН? ЧИ С КЕМ? А МАМКА ГДЕ?-
   - НА ВОТ ТЕБЕ ГОРЯЧЕНЬКОГО- и бабулечка доставала со дна кастрюльки румяный поджаристый пирожок, который мысленно я уже давно проглотил! Подходила мама с девочками, и удивленные старушки спрашивали у нее-
   - И ЭТО ВСЕ ВАШИ ДЕТИ?-
   - ПОЧТИ!- смеялась в ответ мамулька, рассчитываясь с ними, за купленные рыбу, пирожки и картошку, несмотря на то, что минутой раньше я купил всем то же самое!
  
  Мама ехала с нами в одном купе на нижней полке, напротив нее спала Светлана, а ее мама, тетя Агата ехала в соседнем купе с Вероникой, Ольгой и Еленой. Верхние полки в нашем купе занимали мы с Таней, и лежа, мы любили смотреть в окно и видеть, как мчались, пролетали мимо нас электрические столбы с застывшими на проводах безмолвными равнодушными птицами, хранителями вечной дорожной интригующей заоконной романтичной тишины! Впечатленный и потрясенный, я никогда не забывал и еще долго вспоминал, о том, какие красивые чудесные леса, поля и зеленые холмы проплывали мимо нашего окна, и возникавшие почти брейгелевские пейзажи с коровами на лугах и с пастухом, восседавшим на коне словно Кутузов перед битвой у Бородина, появлялись и сопровождали нас довольно продолжительное время, незаметно исчезая за краем окна, с последней пятнистой коровой. И именно в эту поездку я впервые в своей жизни увидел, как красиво сливаются на путях синие рельсы, синие, от отражавшихся в них голубых, потрясающих, безмолвных, божественных небесных далей, с медленно плывущими по небу мечтательными, романтичными, спокойными и кучерявыми, ласковыми и совершенно безобидными воздушными облаками. И до сих пор, я безумно тоскую по тому незабываемому, родному, ровному и непревзойденному мелодичному стуку колес советского поезда из счастливого, беззаботного моего детства, ушедшего в безответное прошлое, и увозившего меня в неизведанное и неспокойное взрослое будущее.
  
   Милые, добрые, незабываемые проводницы поездов, встречавшиеся нам каждую летнюю поездку к морю, обязательно становились нашими друзьями и мама никогда не забывала о них и часто вспоминала после расставания их добрые глаза, имена и их постоянную помощь нам. Сердечные, веселые, открытые, чистые и светлые душой и очень отзывчивые, с красивыми естественными лицами без грамма макияжа, это были простые русские, каждая со своей судьбой, женщины, у которых где-то вне поезда, в городах и весях оставались родители, мужья и дети, и ради которых они трудились в изматывающих, тяжелых поездках, зарабатывая себе стаж и пенсию. И еще долго, очень долго, благодарная моя детская память, помнила то, что они постоянно угощали нас, детей, чем-то необыкновенным, особенным, и, конечно же, всегда казалось, что у них все было гораздо вкуснее того, что было у нас. И в этой их христианской ласковой доброте и заботе, таилась и не выплескивалась тяжелая, скрытая и сдержанная материнская тоска по своим, вынужденно оставленным любимым детям, пусть даже на малый - малый период!
  
  И по- прежнему стучали по рельсам, выстукивали колеса вагона свою пусть и однообразную и монотонную, но незабываемую и не унылую, а вечную классическую нежную симфонию любви к родине, и под этот спокойный, мелодичный и ровный стук колес, я лежал и слушал по радио в купе, трансляцию концерта великого Сергея Лемешева. Красивый приятный голос профессионального диктора назвал песню "РОДИНА". И раздался, разорвал монотонную однообразную мелодию колес приятный незабываемый тенор -
  
   - ВИЖУ ЧУДНОЕ ПРИВОЛЬЕ,-
   - ВИЖУ НИВЫ И ПОЛЯ-
   - ЭТО РУССКОЕ РАЗДОЛЬЕ-
   - ЭТО РУССКАЯ ЗЕМЛЯ!-
   - СЛЫШУ ПЕНЬЕ ЖАВОРОНКА-
   - СЛЫШУ ТРЕЛИ СОЛОВЬЯ-
   - ЭТО РУССКАЯ СТОРОНКА-
   - ЭТО РОДИНА МОЯ!
  
   Молча, с непередаваемым восхищением и трепетом, на одном дыхании, внимали мы с мамой чудному незабываемому пению, этому божественному голосу, совершенно непохожему на другие голоса, и при словах "ЭТО РУССКАЯ СТОРОНКА, ЭТО РОДИНА МОЯ" вспомнилось мне, как прошлым летом, тетя Гутя, мама и я ездили за медом в Кирсановку, на пасеку к Павлу Ивановичу Андрееву, как выйдя из автобуса, шли по уютной чистой, протоптанной и проезженной деревенской улице, с пробивающимися сквозь широкую и высокую раскачивающуюся зеленую листву верхушек деревьев, щедрыми и величественными лучами то исчезающего, то вновь появляющегося радостного, спокойного утреннего солнца, а за плетнями стояли незнакомые нам сельчане с простыми добрыми любопытными лицами и улыбаясь, ласково и певуче первыми здоровались с нами " ЗДРА-А-А-ВСТВУЙТЕ", так, как никто в мире со мной так не здоровался до этого, не говорил и никогда уже этих слов не скажет, потому что нет уже на белом свете этих славных добрых советских деревень с их простенькими деревенскими плетнями, с висящими на этих плетнях для сушки чистенькими глиняными и стеклянными крЫнками для молока, как нет уже давным-давно и их, этих деревенских жителей, честных и добрых, бескорыстных и праведных людей, у которых и мысли и души были чисты как слеза младенца, и они, эти милые и добрые люди, жили когда-то по совести, по чистоте разума и по велению щедрого и бескорыстного своего сердца, не оставив после себя ничего кроме доброй памяти и мертвого тлена на погостах.
  
  А в конце улицы нас должен был ждать с велосипедом внук Павла Ивановича, старшеклассник Толик Андреев, чтобы привести нас к пасеке. Пасека была далеко, пришлось останавливать первый попавшийся грузовичок, криво вывалившийся из-под горы. Клубы пыли, поднятые им, заставили чихать сначала маму, потом тетю Гутю, а потом и меня! И лишь один только нечихнувший Толик, невозмутимо залез вместе с велосипедом в кузов, мама и тетя Гутя смеясь полезли за ним следом, а меня посадили в кабину к веселому шоферу, с весьма колоритной запоминающейся внешностью, обладателю огромного с широкими ноздрями картофельного носа, прилепившегося по воле божественного создателя - скульптора к доброму круглому, конопатому его лицу!
  
   Дядя Паша Андреев наполнил медом два трехлитровых бидончика, а в мой, литровый, бесплатно налил деревянным черпаком до самого края, янтарного меда, непохожего на тот белый засахаренный, который купили мама и тетя Гутя. А на прощание, дядя Паша подарил мне стеклянную баночку забруса, и всю обратную дорогу в автобусе я жевал и наслаждался вкусным явством, и никакая жвачка с искусственным фальшивым ароматом, не сравнится с этим полезным, здоровым, потрясающим продуктом. Забрус, это вам не БАД, и не лекарство, хотя и убивает на корню всякую аллергию и кариес, эти две противные болячки, к сожалению, ставшими нашими современными спутниками по жизни.
  
  Однажды , после горбачевской перестройки, я купил в Париже, в русском продуктовом магазинчике, маленькую баночку янтарного меда, с вожделением открыл крышку, положил в рот чайную ложку содержимого, положил и... тут же выплюнул!.. Я не почувствовал вкуса меда, того настоящего живого ароматного из милых и дорогих детских воспоминаний о Павле Ивановиче Андрееве из Кирсановки, вместо него горело во рту нечто противное и непотребное, с каким то химическим или дустовым привкусом, совершенно не похожее на то, что в моем детстве называлось когда -то тепло и ласково и сладко, -МЁЁЁЁЁД!... ...Да и было искусственному парижскому продукту очень далеко до Андреевского меда, с нашей благодатной Гольцовской земли, недаром знаменитые купцы Андреевы были незаменимыми и единственными Поставщиками двора его Императорского Высочества с конца восемнадцатого и до начала двадцатого веков! И их мед славился и после революционных событий, и даже после войны, и в пятидесятые годы, и никто не мог и не может сравниться в производстве настоящего вкусного натурального меда с ними, еще очень и очень долгое время, и тогда, и потом. И я уверен, даже в далеком, необозримом будущем!
  
  Вечером того же дня, после поездки в Кирсановку, тетя Гутя спросила у мамы, заметила ли она, что когда все стали чихать от пыли, не чихнул лишь один невозмутимый Толик, на что мама спокойно ответила ей, что мальчик насквозь пропитан медом и у него выработались гипоаллергенные свойства его организма. -
   - АВГУСТИНА! -
   - ОН С РОЖДЕНИЯ НЕ АЛЛЕРГИК-
   - ОН ХОДЯЧИЙ ГИПОАЛЛЕРГЕН!-
  сказала мама, ласково поглаживая мои плечи и сдувая с них невидимые будущие страдания, еще не обозначенные и не осевшие в душе и в клеточках мозга ее единственного сына одетого в симпатичную бордовую ковбойку!
  И я в тот вечер, благодаря маме и тете Гуте, узнал еще одно замечательное слово, связанное с медом - ГИПОАЛЛЕРГЕН! И так мне захотелось стать таким же как этот серьезный, неулыбчивый Толик, чтобы не чихать в самый неожиданный момент и никогда не попадать в неловкие ситуации, чтобы не быть посмешищем, как герой небезызвестного Чарльза Спенсера Чаплина в одном очень известном веселом черно-белом немом ретрофильме!
  
  Тогда еще Наташа не появилась в нашей семье, а приедет она позже, через несколько лет, после экстраординарного происшествия с нашей Светланой и Сережкой Фесенко. Произошло это происшествие в один из тех дней, когда сестры впервые приехали к нам из Ленинграда и мы собирались через день ехать в Анапу к морю, и я был еще маленьким мальчиком. В час, когда комары еще не наглели и не упивались нашей кровушкой, а уставшие за день мухи внезапно исчезали в изумительной космической вечерней дымке посреди сладкой-сладкой дворовой неизвестности, и мы сидели с сестрами во дворе на скамейке, играли в "КОЛЕЧКО" и качались на двух красочно и весело разукрашенных лакированных деревянных качелях, ожидая, когда на крыльцо террасы наконец выйдет мама и тихо, чтобы не разбудить прикорнувшую после полудня тетю Агату, позовет нас к ужину. Слышны были звуки гитары из вечернего соседнего двора, и задорные веселые голоса девчат и парней пели незнакомые нам красивые песни про ландыши и неизвестную страну Индонезию. Играли на гитаре и пели эти песни, дети наших соседей, студенты, приехавшие на каникулы, вчерашняя пацанва, а мы, качаясь на качелях, невольно заслушивались и оказывались их преданными и благодарными слушателями! И я запомнил слова одной очень понравившейся мне тогда грустной песни, которую постоянно напевали потом мама и тетя Лида, непонятным чудом спрятавшейся и сохранившейся в закоулках моей благодарной и наивной детской памяти!-
  
   - ПОЕЗД ОСТАВИВ ДЫМОК,-
   - В ДАЛЬНИЕ СКРЫЛСЯ КРАЯ-
   - ЛИШЬ ПРОМЕЛЬКНУЛ ОГОНЕК-
   - СЛОВНО, УЛЫБКА ТВОЯ!-
   - ВЕРИШЬ,НЕ ВЕРИШЬ, СЛОВНО УЛЫБКА
   - ТВОЯ!
   - МОГ ГОВОРИТЬ НЕ СПЕША-
   - ДУМАЛ,ЧТО ПРОСТО ЗНАКОМ-
   - ПОНЯЛ,КАК ТЫ ХОРОША!-
   - ТОЛЬКО С ПОСЛЕДНИМ ЗВОНКОМ!-
   - ВЕРИШЬ,НЕ ВЕРИШЬ,ТОЛЬКО С ПОСЛЕДНИМ ЗВОНКОМ!-
  
  Тихо качалась и шелестела уставшая за день от безмолвной жары нежная листва на березках и тополях, а мы, медленно раскачивались на качелях, под звуки доносившейся с соседнего двора гитарной тренькалки, как вдруг у моей ленинградской сестры Светланы стал сильно болеть и ныть, давно шатавшийся передний зуб, тот, который она задела, споткнувшись и упав днем во дворе на забетонированную площадку перед крыльцом. Поскольку Света была сладкоежкой без тормозов, тетя Гутя придумала самый радикальный и верный, на ее взгляд способ отвадить Светлану от сладкого. Она растопила полстакана сахара в двух столовых ложках кипятка и накормила однажды этим явством Светлану. От сладкого, после этого изумительного угощения Света, конечно же отвыкла, на сахар без тошноты с той поры смотреть не могла, но после съеденной сахарной массы у нее стал шататься тот самый передний левый зуб, он мешал ей говорить и жевать и Сережка Фесенко, которому наша Света очень нравилась, из величайшего сострадания и солидарности, вызвался ей помочь. Маме Света про зуб не говорила, и мы об этом тоже узнали совершенно случайно.
  
  Днем, без конца смеявшиеся мама, Агата и тетя Гутя варили на террасе вкусное вишневое варенье-пятиминутку, а нам перепала на десерт не менее вкусная пенка. Видимо Света ею сильно злоупотребила, что в итоге ни к чему хорошему не привело. Когда мы сидели и качались на качелях в ожидании ужина, Света сказала: "Скоро кушать пойдем", но шатающийся зуб мешал ей говорить, и издавал свистящие звуки, и получилось "Фкоро куфать фойдем"))! Бедная Света, как же она стеснялась своего шепелявого новояза! Да еще и в присутствии Сережки, мальчика, который ей давно и явно симпатизировал! Никто и не ожидал, что жалостливый Сережка оперативно побежит домой и принесет из дома моток белых ниток, скрутит несколько нитей в одну, один ее конец привяжет к шатающемуся зубу страдалицы Светланы, прямо у основания десны, а другой к сиденью качелей. Успокоив Свету, что больно не будет, Серега сел на качели и сильно рванул вперед!!!
   ............Этот дикий пронзительный внезапный крик, перешедший в ужасный вопль Светланы, наверное, дошел в ту минуту аж до далекой Москвы! Вопля, который и доныне глушит мои уши, страшно испугались в тот миг и кинулись из-за него врассыпную все дети и я в том числе! И только одинокий горестный отрезок нитки с унылым вырванным окровавленным маленьким зубиком, обиженно и нелепо болтался в потревоженном испуганном пространстве под качелями и никого не боялся, и никуда не торопился! А увидев выскочившую на крыльцо испуганную мою маму с неестественно белым побледневшим лицом, Света зарыдала и закрыла лицо руками. Видимо она ожидала увидеть свою мать, тетю Агату, но та спала в дальних уютных комнатах, в окна которых стучали ветвями зеленые тополя, клены и чуть пониже цвели белые акации, спала крепким молодым послеобеденным сном, так и не услышав шума от наших испуганных детских криков! Счастливая!
  
  Света была старше нас, ей было десять лет, и конечно в тот момент нам было жалко ее, но еще больше было жалко Сережку Фесенко, которому за невероятно смелый и оригинальный подход к стоматологии, могло влететь от тети Тони, его матери!
  
  И разве мог кто-нибудь из нас задуматься тогда о том, или предположить то, что удивительные знаковые и значимые по своей сути происшествия происходившие с нами в детстве, оказывались в реальности, просто мистическим предопределением или неслучайным пророчеством!
  
  Дело в том, что после окончания школы, вопреки всем ожиданиям, строивший из деревянных конструкций красивые крейсеры с самолетами, Сережка поступил в Первый Московский Медицинский институт, что было большой неожиданностью для всех, потому как в предрасположенности к медицине он ранее никогда замечен не был, и с ней опять же никогда близко не соприкасался! Зато потом, имя талантливого профессора кардиологии Сергея Фесенко, эмигрировавшего в Израиль, на историческую родину своей жены, Ирины Кипеловой, неоднократно упоминалось в авторитетных медицинских изданиях в связи с успешными и сложными операциями на сердце, а еще через несколько лет, Сергей Анатольевич Фесенко благополучно перебрался с семьей из Израиля в Америку, в замечательный город Нью- Йорк, где уверенно трудился в крупном, с мировой известностью, знаменитом кардиоцентре. Двух своих прелестных дочерей Сережка назовет красивыми именами, Светлана и Наталия, и невозможно было поверить в то, что девочки сносно говорили на русском языке, хотя скорее всего вообще не говорили на нем! Фото его, я случайно увидел в известной немецкой газете, "ФРАНКФУРТЕР АЛЬГЕМАЙНЕ ЦАЙТУНГ", одна из статей которой, освещала работу Международного медицинского симпозиума, проходившего тогда в Гамбурге. Сначала мне показалось что на фото дядя Толя, Сережкин отец, Анатолий Дмитриевич Фесенко, настолько они были похожи друг на друга, но все это произойдет потом, в необозримом будущем, через несколько далеких неведомых нам лет, а пока мы были маленькими и очень беззаботно- счастливыми жителями славного старинного русского советского города, имя которому было Гольцовск.
  
  Через дорогу от нашего дома, жила семья Пономаревых, тетя Маша, дядя Гриша и толстенькая низкорослая мать дяди Гриши, Дарья Антиповна. Хорошая добрая семья советских трудяг, он был шофером, она работала швеей в местном ателье индпошива, жили не тужили, не ведома кому, не знамо как, но зато на радость себе и светлому мифическому коммунистическому будущему. Тетя Маша хорошо шила, и в свободное от работы время работала портнихой на дому, а также много времени занималась общественной работой и воспитанием единственной дочери Гали, ровесницы и подруги нашей Тани. Галя была симпатичной, с кукольным лицом, девочкой, очень симпатичной, но когда она появлялась в нашем дворе, то невольно становилась объектом насмешек и издевательств. И виной всему была ее мать, тетя Маша, которая шила для дочери убийственные безвкусные уродливые платья и наряды. Наверное, тетя Маша родилась и выросла в деревне, где детей одевали в одежду на вырост, потому что, Галя появлялась в немыслимых юбках и платьях, совершенно ей не подходящих и за которые мальчишки прозвали ее БАБА ГАЛЯ! Если Таня всегда была одета в яркие симпатичные короткие платьица и красивые детские туфельки, то" баба Галя "в своих нелепых платьях и юбках, с сильно стянутыми светлыми косичками,да так стянутыми, что видна была покрасневшая кожа головы, выглядела рядом с ней, гораздо старше своего возраста, как дореволюционная кормилица детей из богатых дворянских семей))). И однажды мама услышала, как обзывали мальчишки бедную Галю, я тоже это слышал, так как в тот день был наказан и во двор, и на улицу меня, как провинившегося, разумеется, не пустили! И я сидел в детской и в обидном одиночестве клеил корму и пушки к деревянной конструкции корабля. Жестокий цветистый набор примитивных детских дразнилок был услышан в это время мамой и на свою беду больше всех старался картавый Сашка Соболев, наш сосед на лето, и наш ленинградский ровесник. Иногда, к нам во двор, приходил без приглашения Женька Годес, пятнадцатилетний раздолбай, с которым на свою голову, задружился Пашка Соболев. Мне Женька никогда не нравился своей наигранной бравадой, наглостью и неоправданным мнимым превосходством над всеми нами, при этом не бравший во внимание вопиющую разницу в возрасте, между нами и собой! Сначала в тот день, Женька придрался к Галиной юбке-
  
   - БАБА ГАЛЯ! УХ КАКАЯ У ТЕБЯ-
   - УЛЬТРАМОДНАЯ ЮБОЧКА!))!
  
  А потом они с картавым Соболевым громко перекрикивали друг друга в дразнилке, в которой проявились неизвестные нам, Женькины стихотворные таланты!
  
   - БАБА ГАЛЯ В САРАФАНЕ,-
   - ЭТО ЛОШАДЬ -
   - В ИНДОСТАНЕ!-
   - БУДЕТ БАБА ГАЛЯ ПЛАКАТЬ-
   - И КАК ЖАБА ГРОМКО КВАКАТЬ-
   - ПОТОМУ ЧТО БАБЕ ГАЛЕ-
   - РОТ ЛЯГУШКИ ......ОБО........
  
  Естественно, мама не могла промолчать, услышав сей бездарный творческий выплеск демоса, она вышла во двор, открыла металлическую калитку в воротах и строго сказала, указывая пальцем на улицу-
  
   - НУ- КА ПОЭТЫ ПЕСЕННИКИ-
   - ШАГОМ МАРШ,С НАШЕГО ДВОРА!- а в ответ ей безмолвие)))!.
   - Я ЖДУ! И ВРЕМЕНИ У МЕНЯ МАЛО! - И я видел в окно, как тихо-тихо, осторожно выходил со двора вслед за наглой улыбкой Женьки, пристыженный Пашка Соболев, шел, низко опустив голову, невиновный виноватый маленький дурачок и нечаянная жертва апломба и амбиций своего великовозрастного дружка и точечного кретина! Этот Годес никогда не скрывал своего презрительного и завистливого отношения ко всем и ко всему, что было хотя бы на немного лучше и привлекательней его непорядочной натуры. Когда к нам в гости приехала красивая девочка Элина Видман, дочь маминой однокурсницы, из Ольшанска, то Женька не преминул задеть ее, обозвав "ЗАливкагаллаш", или "СтепаСардЕлли" по аналогии с именем популярной итальянской киноактрисы Стефании Сандрелли, точно также он презрительно окрестил ее брата Алика, рЭмонтобУви, но через год, когда Алик приехал высоким возмужавшим парнем, и Женька неосторожно, в привычной своей хамской манере обмолвился о внешних изменениях Алика и о его рубашке, то тут же получил от него в глаз и еще долго ходил с позеленевшим фингалом на опухшей левой своей скуле. Долго, ох как долго, не проходил след от удара на Женькиной щеке, сначала менявшийся всеми цветами от бордового, до коричневого, далее до зеленоватого, потом просто бледнозеленого, пока не исчез совсем.
   - РЭмонтобУУУУви!!!!!-
  кричали ему вслед некогда обиженные им малыши, но тут же кидались со смехом врассыпную, как только Женька поворачивался к ним с деланно- свирепым выражением своего лица. Наверное, в те минуты, он сполна почувствовал и испил до конца невероятно горькую чашу обиды и душевной боли, получая заслуженную порцию отмщения от тех, кого он еще совсем недавно с наслаждением оскорблял и унижал, бессовестно пользуясь своим внешним превосходством над ними.
  
  Как известно История ничему никого не учит! Женьку Годеса через несколько лет жестоко избили бейсбольной битой до сотрясения мозга два музыкальных балбеса, изуродовав ему лицо, вследствие чего он ослеп на правый глаз и превратился в беспомощного инвалида. Кроме того, ему повредили тогда еще и селезенку, и он при быстрой ходьбе, стал часто-часто дышать, как собака! А вот не надо было отпускать глупые примитивные колкости в адрес незнакомых заезжих музыкантов, с которыми он случайно оказался в одной компании в местном ресторане! Этот кретин даже драться не умел, и не смог постоять за себя во время драки, только беспомощно махал руками, имитируя бокс или еще что-то, в силу своей непроходимой бездарной сущности и ничтожности!
  
  А примерно лет через шесть- семь, долго не приезжавший в Гольцовск картавый Сашка, в очередной свой приезд, был изрядно помят на танцах в субботу из-за смазливой девушки, приглянувшейся ему в этот вечер, но категорически отказавшейся с ним танцевать! И даже несмотря на то, что он был нещадно побит и ему не удалось завязать знакомство с понравившейся ему накануне этой симпатичной девушкой, Сашка все равно пришел на следующий вечер в воскресенье на танцульки в надежде снова увидеть ее, и вновь был урезан в своих правах! Он долго клял себя потом, за то, что не спросил в тот вечер ее имя, единственное, что стало ему известно от нее, так это то, что она была студенткой пединститута, и жила с бабушкой, а родители ее уехали на Север, на заработки. И еще она категорически отказалась от его сопровождения, после окончания танцулек. Девушка эта еще долго снилась ему, даже когда он вернулся в хмурый Ленинград и поступил в престижную Макаровку. В своих письмах, он постоянно спрашивал ее имя у Сережки, но тот, к сожалению, не смог ее узнать, несмотря на поэтичное и красочное ее описание. Не смог? Ой ли! Скорее всего молчал по ее же просьбе!
  
  Прошло еще несколько лет, за это время Сашка окончил свое Высшее учебное заведение, женился по любви на очень хорошенькой умной и привлекательной девочке, которая ждала его из ледокольных плаваний и походов, была ему верной счастливой любящей и любимой женой и стала матерью двух сыновей, которые каждое лето обожали гостить в большом просторном доме живших в теплых краях бабушки и дедушки. Она была хорошим педагогом, считалась по праву красавицей, и с обидным прозвищем БАБА ГАЛЯ рассталась еще в юности, ОНА - тот самый объект его несправедливых, обидных и жестоких нападок в детстве, и та, в которую он влюбился после девятого класса, на танцах в Гольцовском горсаду из-за которой ему в драке чуть не сломали нос. Парадокс состоял в том, что Пашка Соболев полюбил БАБУ ГАЛЮ до хруста своих костей и связок, и иначе, чем Галочкой, Галюшей и Галюней, жену свою никогда не называл. На их свадьбе, которая состоялась в Ленинграде, мама моя расстрогалась и незаметно расплакалась, но никто этого не заметил, а если и заметили, наверное, просто посчитали, что она вытирала соринку в глазах, или случайно попавшую туда тушь. Почему она расплакалась, что послужило поводом к ее незаметным слезам? Знали об этом только она и ГОСПОДЬ БОГ!
  
  Все это произойдет потом, гораздо позднее, за несколько лет до этих славных счастливых событий, и жизнь в любимом Гольцовске продолжалась и протекала веселой и мирной замедленной киносъемкой, в рапиде, как сказали бы кинематографисты. И по-прежнему мы с Таней обожали Наташу и она все так же покрывала наши невинные детские шалости и капризы, о которых папа и мама не знали и, разумеется, о них даже и не догадывались! Время бежало, как невидимая река без берегов и наступил тот тяжкий момент расставания, когда Наташа, окончив на отлично среднюю школу рабочей молодежи, поступила на заочное отделение педагогического института и по окончании его, уехала с дочерью к себе в Троицкое, устроившись на работу в районную библиотеку. А мы с Сережкой Фесенко уже учились в восьмом и девятом классах, и почувствовав свою мало-мальскую значимость и неотразимость, ухаживали за красивыми и симпатичными девчонками с прекрасной нежной персиковой кожей лица, теми приятными внешними признаками, отличавшими гольцовских девушек от всех остальных. Девчули, которым нравились мы, были веселыми, симпатичными и неглупыми, и мы собирались вечерами в нашем замечательном дворе и сидели в зеленой беседке, а Сережка перебирал струны гитары или делал вид что умеет играть на ней и мы громкие, счастливые пели наши любимые дворовые песни!
   .....- И МЕЛЬКНЕТ НА ПЕРРОНЕ,-
   -БЕЛОКРЫЛЫЙ ПЛАТОК,-
   -ПОЕЗД ДАЛЬНЕГО РЕЙСА,-
   -ПОЕЗД ДАЛЬНЕГО РЕЙСА,-
   -ВСЕ ИДЕТ НА ВОСТОК!
  
  Двор наш, с детства хранил и оберегал нас, а мы сидели прямо перед окнами своего дома, во дворе военкомата до десяти или одиннадцати часов вечера. Качели, где Сережка помог Светлане избавиться от больного зуба, каждый год покрывались корабельным лаком и даже не думали стареть! И мама не беспокоилась о том, где я, и с кем я, потому что сидела на терассе и слушала не только наши песни, а из уст тети Гути и тети Тони, пронзительный трагический пересказ очередного шедеврального индийского фильма, который она не смогла посмотреть с ними, потому что была в командировке! Фильмы были разные, с разными названиями, но почти все с одинаковыми сюжетами на тему несчастной неразделенной любви, или о перепутанных в детстве младенцах близнецах, но найденных впоследствии при самых неожиданных обстоятельствах. Лариса Николаевна с Августиной Николаевной громко хохотали, невольно своим смехом прерывая рассказ Антониды, в котором она рассказывала, как при просмотре индийского фильма в зрительном зале, на заднем ряду, всхлипывал и сморкался в платок, утонувший в своих слезах пожилой мужчина, сидящий за ней, и тетей Гутей. Можно подумать, что плакал и заливался горючими слезами в зале кинотеатра только он один! Я помнил эти фильмы, и неоднократно был свидетелем тех смешных трогательных моментов, о котором говорила тетя Тоня. Только тогда нам было по десять - одиннадцать лет и мы были юными пионерами, отдыхавшими на летних каникулах после пионерского лагеря дома, перед началом школьных занятий. Утром, часов в 11, когда я только проснувшись протирал свои глаза, раздавался телефонный звонок и Сережка уговаривал меня сдать накопившиеся пустые водочные, пивные и оставшиеся от кваса бутылки, а на полученные деньги купить мороженого и сходить в кино. Наша ватага была большая, мы с Сережкой, Танюшка с Сашенькой и примкнувший к нам картавый Пашка Соболев со своей стеклотарой. Раньше, пока Наташа не уехала в Троицкое, мы должны были быстро встать, умыться, прибрать после завтрака с Таней дом, полить цветы, подмести на нашей, а Сережка на своей территории двор, и только потом, свободные от всех обязательств, со спокойной совестью всей толпой шли к кинотеатру. Нас никто и никогда не принуждал к этой уборке, просто мы с детства и со школьной поры знали, что помогать взрослым содержать свое жилище в чистоте мы не только обязаны, а должны были делать это с наилучшими результатами!
  
  Бутылки оставались от взрослых посиделок, каждая пустая стоила 12 копеек, а учитывая то обстоятельство, что дамы еще и любили побаловать себя квасом, а мужчины пивом с сушеной воблочкой, то за несколько летних недель их накапливалось довольно приличное количество. И мы, с удовольствием покупали себе на полученные от сдачи стеклотары мороженое в стаканчиках по 10 копеек, или вкуснейшее эскимо БОРОДИНО по 24 копейки, еще покупали на всех детские билеты по 10 копеек на дневной киносеанс, после мороженого затаривались несколькими поллитровыми бутылочками лимонада и денег оставалось еще на бутерброды с копченой колбасой, вкусно пахнущей чесноком или перченым шпигом. Пока до начала сеанса оставалось время, мы сидели на одной из лавочек перед кинотеатром, болтали ногами, ели эту обалденную вкуснятину, запивая лимонадом, но как попало и где попало, бутылки не кидали и не оставляли, а культурно и дисциплинированно отправляли их в красивые металлические урны, стоящие справа и слева от скамеек. Однажды нас даже похвалили за это, сидящие рядом и качавшие детские коляски прозрачные сиреневые бабульки с папильётками на жиденьких волосенках, и конечно же, всем нам эта похвала очень понравилась!
  
  Затем наступало интересное и прекрасное время, когда уходило незаметно под тихий осенний золотой шорох листопада наше счастливое детство в таинственную даль, где будущее и прошлое сливалось в непонятном и медленном экстазе безвременья, чтобы потом через определенный промежуток выразиться в милых и интересных, невыдуманных рассказах и событиях, в дорогих воспоминаниях, в которых чудесным образом переплелись все эти истории!
  
  В компании нашей, веселой, дружной все ребята были ровесниками, без расхождений в интересах и вечерами, после стрелялок в тире, мы ходили на открытую площадку летнего кинотеатра РОДИНА и смотрели взрослые фильмы, хотя по возрасту нам эти фильмы с обязательной припиской на афишах "ДЕТИ ДО 16 ЛЕТ НЕ ДОПУСКАЮТСЯ" смотреть было еще непозволительно. Но мы чувствовали себя уже достаточно взрослыми, ходили по субботам и воскресеньям на танцы в горсад, где на импровизированной сцене играл вальсы военный духовой оркестр, потом он освобождал место для музыкантов из ресторанного ВИА, исполнявших популярные и модные танцевальные мелодии и песни. А с главного входа горсада вела в глубину парка, помимо остальных ухоженных узких дорожек, красивая центральная аллея, и заканчивалась она у широкой старинной белой лестницы с балясинами, спускавшейся к реке Тэсне, на которой днем плавали лодки с отдыхающими жителями Гольцовска. И эти плаванья - гулянья продолжались до двенадцати часов ночи, и в воде отражались дрожащие под красивые звуки баяна, желтые фонари, безмолвно и загадочно горевшие у берегов, и разноцветные шары, привязанные к корме, тоже отражались в темной бездне спокойной воды. Лодки тихо плыли по ночной Тэсне, талантливый баянист играл задушевный и знаменитый "ПОЛОНЕЗ ОГИНЬСКОГО", пока не появлялись вдали купола изумительной красоты белевшего Вознесенского собора, а потом, под смех и песни эти же лодки поворачивали обратно.
  
  Нас, веселых, счастливых и легкомыленных мальчишек, неразлучных друзей с улицы Советской было шестеро и мы жили относительно рядом друг от друга, в центре, недалеко от старинного здания Пединститута, в котором до революции находился Институт Благородных Девиц. Мимо красивого классического здания этого Института мы каждый день, по пути в школу, торопливо проходили и чаще всего пробегали с Сережкой, спеша на занятия и боясь на них опоздать. Школа тоже находилась недалеко, на Московской улице, и ее красивое старинное здание из красного кирпича по праву считалось шедевром местного архитектурного зодчества!
  
  Среди нас не было главных, мы все были друзьями, и все были на равных, хотя старший из нас Женька Гришин, по кличке Джон, уже прочел вне школьной программы Достоевского, осилил Лескова и здорово, виртуозно и задумчиво играл во время Олимпиады на школьной сцене "Венгерский танец номер пять" Брамса, на веселой и как будто бы пьяной и в то же время меланхоличной, в его руках, скрипке. Я же Достоевского не любил, считал его нудным и вынужденно читал его по школьной программе, не по желанию, хотя с удовольствием проглатывал запрещенного Бунина, ( опять же из семейной нашей библиотеки), привезенного дедом из одной его заграничных медицинских поездок, Куприна, и популярного и интересного Константина Паустовского. Потом, после Джона был Сережка Фесенко (Фессер), за ним Антоша Мальков (Мальтон), Костя (Костян) Ладо, Вовка Крашенинников ( Крош), и я, Герман Железнов (Герц). Всей этой дружной веселой компанией, в расклешенных брюках и красивых модных клетчатых фланелевых рубашках, мы часто ходили днем после школы пострелять в тир, а за ним, у самой реки находился летний, с кабинетами из синей крашеной фанеры ресторан ГОЛУБОЙ ДУНАЙ, из которого всю весну, лето и осень за версту раздавались особенные запахи вкусного ресторанного стейка, бифштекса, шницеля, гарнирной гречки и незабываемого шашлыка из баранины под интеллигентный аромат Советского Шампанского и смешанного с ним Жигулевского пива.
  
  Как это всегда было, соперничала и враждовала с нами, другая знатная компания Гольцовска, сборная солянка из двух школ, девяносто третьей и одиннадцатой, хотя в основном это были такие же как мы пацанчики, с которыми мы вместе отстаивали честь города на выездных спортивных соревнованиях или на той же городской школьной Олимпиаде. Я не знаю почему мы враждовали, и когда встречались в тире, или у вечерней карусели, кто-нибудь обязательно провоцировал столкновение, после словесной перепалки, кого-то толкали в грудь, он падал навзничь, тут же начиналась бессмысленная драка, продолжавшаяся минут пять, и мгновенно, волшебным образом таявшая после свистка неизвестно откуда бежавшего к нам милиционера.
  
  В этой их компании, особенно приметным был Боб, в миру Вовка Гусенко, симпатичный и циничный юноша, наш ровесник и сын Первого секретаря горкома партии. У него было выразительное надменное с тонкими красивыми чертами лицо и не было при этом элементарного воспитания. Оно у него, по-моему, отсутствовало с рождения. Самое смешное, что он не был комсомольцем, хотя по возрасту ему там быть следовало, к тому же сыну Первого секретаря горкома не подобало быть антипримером для своих ровесников и других учащихся школы. Он был хулиганом, плохо учился, и нагло вел себя по отношению ко всем учителям. Однажды, когда учительница русского языка диктовала предложение на тему "ВЧЕРА-СЕГОДНЯ",
  
   - СЕГОДНЯ ПЕТЯ БЫЛ НАМНОГО ВЕСЕЛЕЕ,
   - ЧЕМ ВЧЕРА -
   - ЗНАЧИТ СЕГОДНЯ БЫЛ ПОД ГРАДУСОМ -
  громко произнес Боб в тишине, и тут же раздался оглушительный хохот его одноклассников. Бедная учительница, сколько же она настрадалась в школе с Вовкой и какими же бесчувственными были его одноклассники, если позволяли себе смеяться над его глупыми высказываниями и шутками в присутствии учительницы! Но, при этом, я ценил в нем его исключительную порядочность по отношению к нам, своим соперникам, Боб был очень надежен, невзирая ни на какие условия, и подлецом никогда не был! Я убедился в этом, после одного значимого случая.
  
  Дело было так. Как- то перед весенними каникулами, после уроков, наша компания пошла пострелять в городской тир. И вскорости нарисовалась компания Боба. Мы стояли с ним рядом в одном крыле, а чуть поодаль расположился пожилой статный человек, с военной выправкой, видимо пенсионер. Пока Боб готовил винтовку, я, ожидая своей очереди, молча рассматривал Боба, пенсионера и молодого парня, также ожидавшего своей очереди после пенсионера. А пенсионер утонул в азарте, лихо отстреляв зайца и медвежонка, которые после каждого его меткого выстрела грустно болтались на деревянном стенде. И вдруг, когда он вытащил из кармана портмоне, на землю упала синенькая пятирублевая купюра. Пенсионер конечно этого не заметил, зато парниша стоявший рядом, нагло наступил на нее и молча, не сдвигая своей ноги с купюры, совершил равнодушную физиономию, делая вид, что ничего не произошло. Я решил проследить за дальнейшим развитием события и дождаться окончания Марлезонского балета. Меня жутко интересовало то, как поведет себя парниша дальше, и как он будет выпутываться из этой ситуации, пока я не расскажу пенсионеру о выпавшей купюре. Потом Боб передал мне пневматику, пенсионер тоже отстрелялся и пошел по аллее. И вдруг совершенно неожиданно Вовка Гусенко процедил сквозь зубы, обращаясь к парню -
  
   - СЛЫШЬ? СНИМИ КОПЫТО!-
  И когда же он заметил то, что паршивец наступил на пятерку? И жалкий белобрысый пройдоха, трусливо озираясь по сторонам, убрал ногу
  
   - А ТЕПЕРЬ ПОЙДИ, ДОГОНИ ЕГО-
   - И ОТДАЙ ЕМУ ДЕНЬГИ!-
  
  я положил оружие, и стал следить за дальнейшими событиями, весьма интересными и показавшими Боба с совершенно другой стороны. Мои прежние отрицательные мнения относительно Вовки Гусенко стремительно приобрели либеральную окраску и даже стали более гуманными и лояльными по отношению к нему, как будто и не было между нами вражды, драк и соперничества. А между тем обрадованный пенсионер стал горячо благодарить бессовестного парнишу, а я в недоумении приготовился стрелять по зайцу, раздосадованный в глубине души жесточайшей несправедливостью, произошедшей на моих глазах! Это Вовку Гусенко надо было благодарить и никого другого! Ну откуда было знать пожилому человеку об этом? Таким образом, этот случай заставил меня пересмотреть свои прежние оценки и взгляды, относительно людей, мнения которых не совпадали с моими.
  Боб, поступил после окончания школы, без помощи отца в Гольцовский Государственный Педагогический институт, весьма успешно окончил его, защитил в Москве кандидатскую диссертацию, несколько лет работал уважаемым деканом филологического факультета местного института, прослыл необычайно умным, интеллигентным, справедливым и демократичным преподавателем и, проработав деканом около пяти лет, аки голубь сизокрылый, был назначен директором областного ИУУ, Института Усовершенствования учителей. Поразительные метаморфозы, произошедшие с неисправимым хулиганом, избалованным и невоспитанным Вовкой Гусенко, моим земляком, превратившимся из ненавидимым всеми учителями своей школы морального урода, в обожаемого творца, Демиурга, еще долго были бесконечными темами для нескончаемых разговоров жителей славного города Гольцовска.
  
  С самых подростковых лет своих и в юности тоже, я чувствовал огромную ответственность перед мамой и папой за Наташу, правда, впоследствии у меня не всегда получалось поддерживать ее! Но, я никогда не забывал нашу Наташеньку, и всегда любил ее так же искренне и душевно, как полюбил ее с первых дней ее появления в нашей семье, и продолжал вспоминать ее так, как вспоминают хороших и порядочных преданных родных людей! Наташа была особенная, ей были присущи все библейские заповеди, она никогда никого не обманывала, и не зарилась на чужое, и я также ни разу не слышал и не видел, чтобы она когда-то, и кому-то завидовала!
  
  Сколько я помнил, Нинка, едва родившись ревела ночами, а днем в первый месяц своей жизни спала по шесть, восемь часов, словно пьянчужка, или рабочий - вахтовик после бессонной ночи или тяжелой смены, ночами же пребывала в какой-то сумасшедшей зависимости либо от таинственной мглы, либо от фантастического магического безмолвия романтической лунной симфонии, глядевшей в окно, и от ее неподвластной красоты, затаившейся во всех уголках нашего двора, Нинка громко и ревела, не давая никому спать, и мое неприязненное отношение к ней зародилось именно с тех времен, когда она плакала, и этим своим громким жалким плачем с первых дней своей жизни напоминала она жалобное кошачье мяуканье, и от ее плача просыпалась в своей комнате испуганная Таня, просыпался и я, и злой не мог уснуть до утра. Я лежал и смотрел в белый потолок и жалел несчастную Наташу, которая рыдала в подушку в соседней комнате, и рыдания ее разносились по всему нашему большому дому. А ведь всего лишь за несколько часов до этого, стоя у кровати в Наташиной комнате, где она пеленала дочь, я с умилением смотрел, как Нинка смешно заталкивала в рот пухлую крошечную младенческую ручку, сжатую кулачком. И тогда я прикоснулся и осторожно разгладил эту милую детскую ладошку, почувствовав необьяснимое блаженство и так мне понравилась ее розовая ручка, ее гладкая-прегладкая кожа, с малюсенькими-малюсенькими, доселе никогда не виданными мной крохотными ноготочками, что отпускать ее
  
  мне совсем не хотелось, я даже забылся на некоторое мгновение и не вспомнил о своей недавней неприязни к Нинке. Иногда на меня такое находило, весьма неожиданно, кстати! А потом Наташа запеленала малышку, поцеловала ее и отдала мне на руки. Дня через два, чтобы малышка нечаянно не поцарапала ноготочками свое личико, мама сшила для нее симпатичные миниатюрные белого цвета хлопковые варежки и надела их на Нинкины кулачки, и с тех пор я лишился возможности прикасаться к ее нежным розовым ладошкам - лепесточкам, а стягивать с ее ручек эти варежки, пахнущие вначале маминым кремом, сшитые с нежностью и любовью к ней, мне совершенно и абсолютно не хотелось!
  И сейчас эта малышка захлебывалась и заходилась в пронзительном крике, что даже проснувшийся папа не выдержал, постучал в Наташину комнату, и взяв Нинку на руки, вышел с нею в сад. Утром прошедшего дня, мама уехала в командировку от ОБЛОНО и кроме папы, помочь Наташе никто не мог. Стояла сводящая с ума, душная летняя ночь, в небе сверкали и мерцали огромные яркие светлые звезды, и окно моей комнаты было распахнуто и слышно было, как где-то плакала ухала сова, и все равно в воздухе зазвенела неожиданная тишина, и я вдруг понял, что это замолкла Нинка, укутанная в пеленки, и папа тихо укачивал ее на своих руках. Потом на крыльцо вышла заплаканная грустная Наташа, тихо поблагодарила папу, осторожно забрала уснувшую Нинку и села под моим окном на деревянную скамейку. Она качала ребенка на руках, и я представил ее усталую сгорбленную спину, и как она вздрагивала каждый раз, как только противная Нинка просыпалась и начинала хныкать. И как же мне было жалко Наташу, милую нашу Наташу, ведь она сама еще была ребенком, и я представлял, как сильно ей хочется спать... И когда я решил встать и понянчить малышку, то услышал звук запираемой входной двери и мимо моей комнаты осторожно и тихо прошла грустная Наташа со спящей доченькой на руках.
  
  А противоза Нинка орала, не переставая, ночами напролет. И никто не мог понять, отчего так судорожно плакал едва появившийся на свет маленький ребенок, пока мама не пригласила врача педиатра Зою Никифоровну Андрющенко. Зоя Никифоровна, добрая женщина от педиатрии, каждый день проходила мимо нашего дома, а я и не знал, что она врач педиатр. Единственное о чем я мог знать, так это то, что у нее были две симпатичные высокие дочки, волейболистки Тома и Галка, и ее муж, Георгий Алексеевич
  
  Андрющенко, главный врач санэпидемстанции, все время жаловался моему отцу, на отсутствие сына, мол, пропадает фамилия. Ну откуда мне было знать, что это такое, пропадает фамилия!? Да и не интересно все это было мне тогда... А между тем, впоследствии, мне пришлось испытать невероятные головокружительные зигзаги своей судьбы и все что касалось фамилии - тоже!
  
  В общем, Зоя Никифоровна посоветовала Наташе лечь с Нинкой в стационар, в больницу, но папа этому категорически воспротивился, кроме того надо было посоветоваться с попавшей в московскую больницу тетей Лидой, а ее мои родители беспокоить никак не хотели, и мама решила обратиться за помощью к бабушке Корчагиной. Бабушка слыла местной волшебницей-знахаркой, и на другой день мы с Наташей и с Нинкой в шесть часов утра пошли к ней. Наташа, крепко прижимая к груди, несла на руках запеленутую в красное байковое одеяльцо спящую дочь, а я нес сетку с гостинцами от мамы для бабушки Корчагиной. Я был мальчиком высокого роста, и в свои двенадцать лет выглядел гораздо старше своего возраста. А когда в ноябре, Наташа впервые приехала к нам, она была чуть- чуть выше меня, а теперь я шел с ней почти что вровень. Утренняя волшебная пронзительная тишина, сопровождавшая нас, оглушительно звенела в ушах и бриллиантовая роса на траве загадочно маняще приветствовала нас, безмолвной сказочной хрустальной красотой, разбросанной миллионами драгоценных звездных осколков, переливавшимися на солнце всеми великолепными божественными радостными искрами цвета. И это ощущение от видения утренней росы было только в детстве, и никогда больше потом в моей жизни такой красотой не повторялось. Вернее, повторялось, но уже без того видения и мгновения божественного волшебства. И уже ждала нас на крыльце бабушка Корчагина предупрежденная накануне мамой, и собака ее не бегала бессмысленно по цепи во дворе, а смирно сидела возле большой деревянной будки-конуры, глядя на нас спокойным и мудрым собачьим взглядом.
  
  Мы зашли с Наташей в чистенькую, очень уютную горницу, еще не слишком освещенную сквозь прозрачные голубые кисейные занавески утренним светом, и бабушка молча взяла спящую Нинку на руки, что-то стала шептать ей, и Нинка проснулась. Но, удивительное дело, не заплакала, а стала разглядывать бабушку Корчагину. Бабушка подошла с ней к образам в углу, снова что-то стала шептать и, зачерпнув в руку воду из стоящего на столе ковшика, легонько брызнула на Нинку. И снова Нинка не испугалась, а продолжала внимательно разглядывать бабушку. Затем бабушка Корчагина достала из-за образов маленький душистый пучок незнакомой травы, и сказала Наташе, что эту траву надо класть Нинке под подушку, на ночь. Еще два дня мы должны были приходить к бабушке, с Нинкой за этой травой и следовать всем ее указаниям. На прощание она, что-то шепча, умыла Нинку водичкой из ковшика и не стала вытирать ее личико, а улыбнулась и поцеловала ее в щеку. Гостинцы бабушка Корчагина не взяла, только ласково потрепала меня по голове и, улыбаясь, поблагодарила нас с Наташей. Денег из Наташиных рук, она тоже не взяла. И никто не понял того что произошло, но в эту ночь, мы впервые за весь месяц спали спокойно от непривычной тишины. Нинка перестала заходиться от плача! Не плакала она и в остальные два дня! Короче говоря, за эти три дня свершилось невероятное чудо! А ведь совсем недавно, эта маленькая Противоза рыдала так, как будто что-то предчувствовала! И в сентябре в Москве, после операции, неожиданно умерла от остановки сердца Лидия Петровна, заболевшая сразу после отъезда Наташи, и осталась наша Наташа одна-одинешенька на этом свете. Самое обидное, что тетя Лида лежала и лечилась почти год в наилучшей Союзной больнице в Москве и в нас всегда присутствовала огромная надежда, на то, что она выкарабкается из болезни и приедет к нам, как всегда ослепительно красивая, веселая и молодая бабушка, чтобы наконец-то увидеть свою внучку-нежданку. Что было делать, ведь уважаемый гений от кардиохирургии Лео Бокерия тогда только-только окончил мединститут, и я уверен, если бы тетя Лида лечилась у него, у нынешнего, она бы осталась жива! Мама с папой ездили в мае в Москву навестить тетю Лиду, и уже в динамике наметилось улучшение ее общего состояния, но в сентябре случилась беда. Хворь эта проклятая, досталась Лидие Петровне по наследству. Этой болезнью страдала ее бабка по матери, и от этой сердечной хвори, вернее от разрыва сердца скончался и ее отец, купец Петр Иванович Адалов.
  
  Эта внезапная смерть тети Лиды, застала нашу семью врасплох, хотя почти все мое детство, сопровождала меня неприятная и страшная по сути легенда-быль, что в двух известных и значимых для российской империи, крупных губерниях, Гольцовской и Самарской существовали некие страшные аномальные явления, от которых население длительное время страдало сердечными болезнями, или люди внезапно теряли рассудок и сходили с ума, и если в Гольцовской - приписывали эти явления волкам-оборотням, то в Самарской творилось вовсе непонятное, с людьми происходили какие-то необъяснимые вещи, и вполне здоровые на первый взгляд люди совершали чудовищные, неподдающиеся никакому здравому осмыслению поступки!
   - АХ, САМАРА, ГОРОДОК, БЕСПОКОЙНАЯ Я,-
   - БЕСПОКОЙНАЯ Я, УСПОКОЙТЕ МЕНЯ!-
  
  Подлинный смысл этих слов, никому из советских людей не был понятен и известен тоже не был, эту песню замечательно и проникновенно пела по радио участница творческих фронтовых бригад, известная советская певица Роза Багланова, а в далеком 1912 году, жарким днем 17 августа, жительница Самарской деревни Липки, девятнадцатилетняя Устинья Грибова на речке схватила за волосы купавшуюся рядом четырнадцатилетнюю младшую сестру Аксинью и со словами - БЕСЫ!! БЕСЫ!!, с силой стала её топить и в конце концов утопила. Сбежавшиеся на ее дикие крики, находившиеся на берегу сельчанки и девушки, купавшиеся рядом, не смогли вырвать из ее крепких ледяных рук мертвую Аксинью, настолько старшая сестра была сильна в своем бешенстве, что оставила на тонкой шее несчастной следы, совсем не похожие на следы от человеческих рук. Сам вид Устиньи при этом был страшен и ужасен, мокрые слипшиеся волосы прилипли ко лбу и свисали метлами с висков и глаза закатывались в безумном сумасшедшем упоительном восторге при виде воображаемого повергнутого врага. И это был не первый случай происшествия подобного рода! В начале июля все того же двенадцатого года, дочь станового пристава Гуряева, Евдокия, пятнадцати лет от роду, гостила в Липках у дальних родственников. И вот, когда она каталась на лодке, вместе со своим отцом, приехавшим ее навестить, причудилось ей, что из воды смотрела на нее черная волосатая голова и звала ее молча к себе, и с безумным криком, Дуняша сидевшая, на носу лодки, кинулась к отцу, и схватила его за руку, мешая грести,
   - БАТЮШКА!-БАТЮШКА!!
   - ОНА ТАМ!-
   - КТО ТАМ?- спросил испуганный отец, продолжая грести, но уже гораздо быстрее, чем за несколько минут до этого.
   - БАТЮШКА! БАТЮШКА! - испуганно заплакала громко Дуняша,
   - ГОЛОВА ЧЕРНАЯ! -
   - ЗОВЕТ МЕНЯ, К СЕБЕ!-
  Перепуганный до смерти пристав, поспешил поскорее выбраться из опасного места, приплыл к берегу, выпрыгнул из лодки и, наклонившись, схватил на руки плачущую трясущуюся Дуняшу, вытащив ее из лодки! Эти два случая, были описаны в местной газете "САМАРСКИЕ ГУБЕРНСКИЕ НОВОСТИ", из чего следовал печальный вывод - произошедшие события, есть следствия каких - то психических аномальных отклонений, изучение которых должно входить в прерогативу врачей психиатров. Так же было замечено, что большинство этих случаев происходило только с девушками и с молодыми женщинами.
  
  Я никогда не связывал два печальных этих события, исторически связанных с Гольцовской и Самарской землями, со своей родиной, и своими земляками-соседями, но всегда у меня грустно щемило сердце, при вольном и невольном воспоминанании о внезапном уходе любимой и незабвенной, красавицы Лидии Петровны Адаловой, женщины, оставившей глубокий и незабываемый след в истории становления советского сельского хозяйства, и как умной руководительницы, сделавшей очень много замечательных дел во благо своей страны, и как честной трудолюбивой и талантливой дочери своего народа, члена партии , не запятнавшей своей репутации и в самые трудные годы, и в годы хрущевской пресловутой ОТТЕПЕЛИ, и много позже, когда пост Первого Секретаря ЦК Компартии СССР, занял Леонид Брежнев, сменивший хрущевское наименование лидера страны Первый секретарь на сталинское Генеральный секретарь, хотя от этого ничего в коммунистической системе моей страны не поменялось, как не поменялось и мое отношение к памяти тети Лиды, которой многие тогдашние ее современницы и те кто был постарше, и даже помладше, занимавшие высокие партийные посты только благодаря своим стареющим верным ленинцам мужьям, не годились даже в подметки, в силу своей алчности, продажности, ханжества и подлости, этих гнусных черт, которых в характере Лидии Петровны, Слава Богу, никогда не было!
  На похоронах матери Наташа держалась еле-еле, ни на кого не смотрела и никого не видела. Даже квартиру в Троицком, в двухэтажном доме не смогла посетить после ее смерти, не смогла или не захотела. Наверное, она боялась людского осуждения, боялась, того, ЧТО люди будут говорить ей в лицо. Что это она свела свою мать в могилу. Посетить квартиру Наташа смогла только в декабре, оставив дочку моей маме и Танюшке. А я вызвался сопровождать ее. Мы ехали в автобусе и я не без ревности успевал замечать заинтересованные взгляды незнакомых парней в сторону Наташи. Она была потрясающе обворожительна и прекрасна в своей тихой скромной независимости и отрешенности от всего. И я украдкой посматривал на нее и гордился ею. Длинные пушистые ресницы оттеняли ее бледное красивое лицо и цыганские большие глаза ее с поволокой были грустны и печальны. Бедная Наташа! Ее худые руки с красивыми тонкими пальцами были спрятаны в рукавах черной цигейковой шубки, в которой она впервые приехала к нам, и темная вязаная дорогая пуховая шапочка очень выгодно отличала ее от всех остальных одинаковых, просто одетых, симпатичных скромных девушек, ехавших в автобусе. А за окном вдоль дороги, тихо сопровождали нас застывшие в белоснежном наряде вечные невесты, березки, и исчезали под колесами плененные трескучим морозом их мечты и надежды. Шубу эту, модницы всего мира стали называть потом мутоновой, хотя качество ее и применение от этого совершенно не изменилось. А тогда Наташа боялась встретиться с кем-то из бывших одноклассников, я это чувствовал и жалел ее и мысленно молил Бога чтобы этого не произошло. Наташенька любила нас, и я не допускал мысли, что когда то она уйдет из нашей семьи, ведь мы так крепко привыкли к ней, и так же крепко ее любили! От того, какое у нее было настроение, зависело звучание моего имени, если она была недовольна мной, то обращалась ко мне, как к взрослому, строгим голосом,
   - ГЕРМАН! ТЫ ОПЯТЬ НЕ СЛОЖИЛ УЧЕБНИКИ -
   - В ПОРТФЕЛЬ!-
   - ГЕШЕНЬКА, НУ НЕУЖЕЛИ НЕЛЬЗЯ ПОНЯТЬ -
   - ЧТО ЭТО ПРЕДЛОЖЕНИЕ ЛИШНЕЕ, И НЕ
   - РАСКРЫВАЕТ СМЫСЛА НАПИСАННОГО?
   - СУТИ? - ласково спрашивала меня Наташа, когда проверяла мое сочинение. Таким образом, полиморфизм моего имени, в ее устах заставлял меня быть намного лучше, чем я был на самом деле. За это я всегда был очень ей благодарен, и старался не огорчать ее, заново придумывая предложение и терпеливо ожидая, когда же наконец она освободится и сядет рядом со мной за стол. А ведь Наташа была нам больше чем знакомая, она ухаживала за нами, как родная любящая старшая сестра. И когда родители уходили в гости, Наташа играла с нами в наши игры, делала со мной и с Таней уроки, слушала стихи, которые я заучивал наизусть, и если ей нравилось то, как я выучил задание, она складывала промокашку в гармошку и смеясь небольно хлопала ею по моему носу, и вообще Наташа всегда была довольна мной. Потом я, улучив момент, в ответ щелкал по ее щеке щелбаном и тут начиналось веселое озорное и шумное преследование друг друга по уютным комнатам нашего большого дома. Хлопали и отдавались глуховатым добродушным эхом огромные, выкрашенные белой масляной краской высокие двустворчатые двери, оставалась в детской кроватке, стоящая и притопывающая на толстых сосисочных ножках, похожая на гриб боровик, улыбающаяся годовалая Нинка, и в одной из комнат к нам присоединялась Таня, и мы бегали озорно и громко смеясь, вместе с хохочущей раскрасневшейся Наташей! Такой я ее и запомнил, и еще долго -долго в моей благодарной памяти и не менее благодарном сердце светила яркая незабываемая звездочка, которую невозможно было забыть, и которую я всегда вспоминаю и помню! Милую, любимую, родную и нежную нашу ненаглядную Наташеньку...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"