Леа Кансари : другие произведения.

Глава 7

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я вернусь ( Modotte kimasu) Аннотация Главный герой драматического повествования "МодОтте кимАсу" (" Я вернусь"), опытный советский разведчик, прошедший через тяжелые жизненные испытания, воспитанник старой советской системы КГБ, коммунист, подполковник Герман Железнов. Любящий сын, муж, патриот любимой Родины, никогда не забывающий о том, что человек несет в себе истинную моральную ответственность перед собой и всеми, Герман выполнял доверенные ему разведывательные операции, любил и был любим той, которая была его ангелом хранителем, работавшей с ним в связке, разведчицей Викторией Сугуровой. Задания успешно выполнялись, несмотря на трагические условия, риски, и везде с ним рядом была его надежда и защита любимая Виктория Сугурова. Однажды выясняется, что с некоторых пор среди советских разведчиков, работавших в Европе, появился неизвестный, сильный, сообразительный предатель, крот, с кодовым, значимым прозвищем "ЛЕГАТ". У древних римлян ЛЕГАТ- посол, отправлявшийся в чужие земли с политическими поручениями.
   БЛЕСК И МРАК ПРОШЛОГО.
  
  
   А сейчас я возвращался в Берлин, и тяжелые мысли одолевали меня, и я старался думать только о Виктории, и воспоминания о ней, милым, но очень печальным шлейфом, тоскливо тянулись в моей истерзанной и любящей душе, как исчезающий сигаретный дым, плотными кольцами извивающийся в темном и пустом пространстве воспоминаний прошлого, под монотонный стук колес поезда.
  После окончания МГИМО, я поступил и окончил за два года Высшую разведывательную школу, Институт КГБ, и попал по распределению в посольство СССР в Марокко, после которого была работа в советском посольстве в Сингапуре, и только потом меня назначили вторым секретарем нашего дипкорпуса в Бонн. А до поступления в Высшую школу, со мной уже плотно работали опытные кураторы, и имя у меня в разведшколе было другое, "школьное" - из гуманитария Германа Железнова, выпускника МГИМО, я превратился в скромного курсанта Алексея Тарасова, без напряга пробегавшего стометровку за одиннадцать секунд, и умевшего работать со сложной технической и электронной аппаратурой без посторонней помощи. Германом меня назвала мама, в честь своего погибшего над Кенигсбергом двоюродного брата, летчика Героя Советского Союза, капитана Германа Федоренко. К окончанию МГИМО, я уже был женат на обаятельной москвичке, очаровательной Риточке Кольчугиной, выпускнице Института Иностранных Языков. Помимо симпатичной внешности, острого ума, у Маргариты был потрясающий слух, прекрасный, хорошо поставленный певческий голос, и еще она очень хорошо играла на фортепьяно. Воображение мое так же потрясла увиденная мной огромная библиотека, находившаяся в кабинете ее отца, декана филологического факультета МГПИ доцента Владлена Георгиевича Кольчугина, когда я только-только начинал ухаживать за Ритой и приходил к ним домой, через некоторое время после нашего знакомства. Это была московская интеллигентная, очень культурная семья со своими устоявшимися семейными традициями, ценностями, и приоритетами в морали, никак не расходившимися с моими. Домашние любя называли Риту, Рика, но это имя как то не прижилось в моем любящем сердце, оно напоминало мне кличку пуделька, или цирковой лошади.
  
  С Маргаритой мы познакомились на институтском предновогоднем вечере, где все было чрезвычайно здорово и интересно, как это всегда бывало в веселой и замечательной советской студенческой среде. Наш факультет пригласил на этот вечер студенток ИНЯЗа, считавшимися в то время самыми продвинутыми в Москве. Она была так естественна, так неотразимо целомудренна, как сама святая невинность, и при этом скромно и мило сидела рядом со своей однокурсницей, (как я узнал позже), внимательно слушая ее, несмотря на громкую музыку, ревущую из магнитофона. Меня тогда удивило то, что они еще могли слышать друг друга, разговаривая среди этого невероятного шума и не обращая внимания ни на кого.
  
   - СМОТРИ,КАКАЯ КРАСАВИЦА - толкнул я
   Славку,
   - КОТОРАЯ? РЫЖЕНЬКАЯ?-
   - ТЕМНЕНЬКАЯ!-
  
   И я не удержался и остановился рядом, проходя мимо. Уж очень понравилась тогда мне Рита, которая сидела за столиком, опершись щекой на руку и заинтересованно слушавшая свою подругу. У нее были изумительные хрупкие пальцы музыканта, играющего на фортепьяно, и я всегда мог отличить такие девичьи пальцы и конечно же, не ошибся. На ее безымянном пальце левой руки нежно сверкало тонкое золотое кольцо с гранатовым зернышком посередине. Такие кольца обычно дарят своим дочерям любящие отцы. Как я позже узнал, Рита великолепно играла не только на фортепьяно, но и могла сыграть на аккордеоне Баха, Бетховена, Моцарта... Рита... Рита....., мое короткое сказочное видение-наваждение...И несчастье, опутанное проклятой загадочной любовной и слепой непроходящей пеленой юношеской пылкой влюбленности....
  
  Мягкий невинный снег бесшумно плыл и кружился в воздухе, пролетая мимо нас невесомыми снежинками, а я провожал Риту до дому и мы оба были несказанно, сумасшедше счастливы. Эту светлую от падающего снега ночь, я помнил всю свою жизнь, как помнил радостные и счастливые предновогодние московские окна, светившие нам со всех сторон, и ночь эта ознаменовала начало новой моей жизни, не менее интересной и веселой, чем жизнь в отчем доме.
   - ПАЛЬМЫ,ТРИ СЛОНА И ДВА ЖИРАФА,-
   - СТРАУС,НОСОРОГ И ЛЕОПАРД-
   - ДАЛЬНЯЯ,ЗАГАДОЧНАЯ КАФФА-
   - Я ОПЯТЬ,ОПЯТЬ ТВОЙ ГОСТЬ И БАРД!
  Я читал ей неизвестного и неизведанного Гумилева и оказалось, что эта московская барышня знает его не хуже меня, что очень меня удивило и тронуло. И я рассказал Маргарите о том, что у нас в Гольцовске, в домашней библиотеке, хранились доставшиеся моей маме от ее родителей, раритетные пожелтевшие старинные издания журнала Николая Гумилева "СИРИУС" Парижского периода, в которых впервые было напечатано это его оригинальное и так нравившееся мне стихотворение. Любимая моя мама родилась в Ленинграде, в знаменитой семье медиков, и из трех сестер, она была самой младшей, а в 1936 году ее отец, а мой дед Николай Павлович Каверин, был приглашен руководителем в созданный Гольцовский медицинский институт, выражаясь современным языком, - ректором. Дедушка успешно совмещал преподавательскую работу с практической в областной гольцовской больнице, а ассистентом у него была его жена и мать его дочерей, врач терапевт и моя бабушка Софья Каверина. Когда во время войны, областная больница была перепрофилирована в военный госпиталь, мама с сестрами помогала санитаркам ухаживать за ранеными, она читала совершенно беспомощным солдатам и офицерам письма от их родных и на импровизированных концертах пела популярные песни и декламировала для них стихи. А после окончания войны мама, вопреки ожиданиям родителей, вместо мединститута поступила в местный педагогический институт и окончила его филологический факультет. А ее подруга Лидочка Адалова решила уехать в Москву, поступить в Плехановку, и у нее это с первого раза не получилось, но она не отчаялась, а вернувшись, поступила в местный Гольцовский сельхозтехникум, и уже потом, заочно окончила МИНХ, имени Плеханова.
  
  Как оказалось, в домашней библиотеке Кольчугиных тоже имелись старинные издания, со стихами Николая Гумилева.
   - А ТЫ ЗНАЕШЬ, ПОЧЕМУ ГУМИЛЕВ
   - НАПИСАЛ ЭТИ СТИХИ?- спросил я
  Маргариту. Разумеется, красавица не знала почему!-
  
   - В ПАРИЖЕ, В ЗООПАРКЕ,ОН-
   - ВПЕРВЫЕ УВИДЕЛ ЖИРАФА-
   - ЕМУ СТАЛО ЖАЛКО ЖИВОТНОЕ, -
   - КОТОРОЕ НАХОДИЛОСЬ В НЕВОЛЕ-
   - ВОТ ОН И ПРЕДСТАВИЛ ЭТУ РОДИНУ
   - ЖИРАФА!....
   - А-А-А-......
  
  Все это время, которое мы с Маргаритой прошли пешком до метро, нас все также сопровождал московский легкий снегопад, и я еще долго-долго помнил тот фантастический полет особенных легких московских снежинок, падавших с неба на наши с Маргаритой влюбленные плечи. Где-то впереди раздавался сопровождаемый снежным эхом счастливый девичий смех, и предновогоднее настроение моих ровесников студентов, было мне близко и понятно, так же навсегда запомнил я тот неповторимый морозный запах снегопада, когда чистые ночные улицы столицы уютно освещены были любимыми сталинскими фонарями, вокруг которых кружили , летали и таяли вечные москвички, мухи-снежинки и широкие советские московские улицы и проспекты еще не были забиты пробками, а воздух Москвы был еще божественно чист и не так загазован, как будет загазован позднее, в наступившем будущем.
   - А ТЫ НИКОГДА НЕ БЫЛА В ГОЛЬЦОВСКЕ?-
   - НЕТ, Я ТОЛЬКО СЛЫШАЛА О НЕМ И ЧИТАЛА!-
   - А ЧТО ТЫ ЧИТАЛА О НЕМ?
   - НУУУУУУ.... У ВАС ЕСТЬ ЗНАМЕНИТАЯ КАРТИННАЯ
   - ГАЛЕРЕЯ...-
   - СОЗДАННАЯ КУПЦОМ-МЕЦЕНАТОМ-
   - И ЕЩЕ ГОЛЬЦОВСКИЙ ПЕДИНСТИТУТ-
   - НАХОДИТСЯ В БЫВШЕМ ЗДАНИИ ИНСТИТУТА-
   -БЛАГОРОДНЫХ ДЕВИЦ....-
   - ПОХВАЛЬНО!- мне было очень приятно, что о
  моем родном городе знает эта красивая москвичка, в обществе
  которой я находился вот уже который необыкновенный час!
   - А ЕЩЕ ЧЕРЕЗ ГОЛЬЦОВСК ТЕЧЕТ -
   - ЗНАМЕНИТАЯ РЕКА ТЭСНА!-
   - И ЗНАМЕНИТЫЙ ПИСАТЕЛЬ
   - АЛЕКСЕЕВ - ТЭСНОВСКИЙ ИЗ ВАШИХ МЕСТ-
  
  окончательно добила меня Маргарита! И тогда я остановился и взял ее руки, сняв с них перчатки в свои, у нее были горячие пальцы и ладони, слегка сухие и приятно шершавые. Такие ладони бывают у пианисток и машинисток, вследствие особенного оттока крови при соприкосновении пальцев с клавишами или клавиатурой!
  
  Когда мне было пять лет, холодной и пронзительной декабрьской зимой, мама сильно простудилась, заболела и попала в больницу с тяжелейшим воспалением легких. И когда мы с папой и Таней впервые через несколько дней пришли навестить ее, я не узнал маму, за неделю она очень сильно изменилась, стала чужой, слабой и от страданий, сильно исхудавшей. Она не смогла самостоятельно привстать с кровати, чтобы обнять нас с сестренкой, а мы с Таней потом испуганно спрятались за папину спину, держась за его руки. И в памяти моей, навсегда остался особенный родимый запах его шинели, она пахла свежим, только что выпавшим снегом, тем самым незабываемым неповторимым запахом чистого снега из детства, который впитался в красивое темносерое сукно папиной непарадной шинели. И только когда мама засмеялась и улыбнулась, вместо звонкого, так любимого мной, незабываемого ее смеха, я услышал слабый, издали похожий на ее смех скрипучий звук, прерванный незнакомым внезапным кашлем, и увидел ее виноватую улыбку, как будто она в чем то провинилась перед нами и стеснялась этой своей невидимой вины.
   - ПОДОЙДИ КО МНЕ, ГЕШЕНЬКА,СЫНОЧЕК!-
   - МАЛЬЧИК МОЙ СЛАДКИЙ-
  если бы не ее "Гешенька", я бы никогда не признал в этой чужой незнакомой бледной тетеньке, любимую маму. И что-то тогда всколыхнулось и дрогнуло в моем сердце, и толкнуло меня вперед в тот момент, что я спотыкаясь подошел к ней и увидел ее тонкие исхудавшие руки и посиневшие ногти без маникюра, на белых пальцах, чужие и незнакомые, совсем не ее, некогда родные и теплые руки! А перед этим, мы пообещали папе, вести себя хорошо и маму не расстраивать! Но, увидев вместо привычного красивого маникюра, эти ее, коротко остриженные безобразные незнакомые мне синие ногти, я очень расстроился и едва не заплакал!
  
   - И ТЫ, ТАНЕЧКА,ТОЖЕ ПОДОЙДИ К МАМЕ-
  
  но испуганная Таня, так и не вышла из-за папиной спины, и сам папа был тоже чем-то расстроен, и я еще долго помнил это его незнакомое серое лицо, которое в былые спокойные здоровые времена, было преисполнено огромной неиссякаемой нежностью и любовью к той, которая была любимой единственной его женой и матерью любимых его детей!
  
  К счастью, мамин молодой организм и ее закаленное здоровье выдержали эту болезнь, и уже через полтора месяца, когда мама вернувшись домой окрепла и окончательно выздоровела, ее и нас с Таней, повез кататься на открытых санях, фанерные борта которых были покрашены голубой краской, папин сослуживец по военкомату, майор Сергей Михайлович Саленков! Как же здорово было сидеть рядом с мамой и Таней, укутанным в огромный теплый тулуп, весело смотреть по сторонам, видеть широкую спину Сергея Михайловича, слышать звон веселых бубенцов, раздававшихся спереди от бегущих лошадок, мчаться мимо проплывающих и засыпанных снегом молчаливых зимних итальянских тополей и дышать непередаваемым и незабываемым февральским трескучим морозным воздухом детства!
  
  Не знаю и до сих пор не могу понять, почему провожая Риту до дома, вспомнил я в тот момент эту мамину болезнь? Наверное, от того, что прикоснулся к Ритиным ладоням и пальцам с блестящими красивыми, миндалевидными, покрытыми бордовым лаком, ногтями! Очень болезненное, трагическое воспоминание о той маминой немощи, воспринимаемое маленьким пятилетним мальчиком, почему-то вспомнилось именно в самый счастливый момент, когда я попал в плен и был очарован этой милой симпатичной, так мне понравившейся в тот вечер девушкой, чарами которой я был опьянен и околдован неожиданно, и совершенно внезапно! В Маргарите мне понравилось все, ее начитанность, образованность, элегантность и хороший, потрясающий вкус в этой ее самой элегантной манере одеваться!
  Бесконечное ощущение счастливого блаженства влюбленности не покидало меня все те часы, пока я находился рядом с этой девушкой, неожиданно появившейся в моей жизни, и на ее темных локонах играли свою загадочную магическую симфонию очарования, красиво исчезающие в безмолвии снегопада восхитительные и воздушные волшебные снежинки.
  
  Мы сели с Маргаритой в метро и болтая не заметили, как быстро пролетело время. И именно с того времени у меня появилась привычка с восхищением смотреть сбоку, на накрашенные тушью девичьи ресницы. Тушь придавала очаровательную пронзительно- нежную красоту их глазам. Мне это нравилось, как нравилось смотреть в тот момент на Риту, на ее прелестный римский носик и гладить ее миндалевидные отполированные ногти, покрытые лаком. Привычка эта, с наслаждением гладить женские ногти, покрытые лаком, осталась у меня до сих пор, и мне это всегда очень и очень нравилось! Глядя ей в глаза, не выпуская из своей руки ее руку, я сказал ей, что у нее очень симпатичный профиль.
   -ДА? И ТЫ ВСЕМ ДАРИШЬ ПОДОБНЫЕ
   - КОМПЛИМЕНТЫ?
   -ДА, И ... ОСОБЕННО СИМПАТЯГАМ!
  
  И как же она посмотрела тогда на меня! Эта невысокая девочка с внешностью и глазами Одри Хепберн. Сколько времени прошло, а я до сих пор вспоминаю этот ее взгляд! Тогда в нем было столько достаточно откровенной девичьей нежности и восхищения, и неожиданной неприкрытой гордости...Не гордыни, а именно гордости. И хотя с того дня прошло уже довольно много лет, но тот взгляд Риты навсегда сфотографировался в моем бесконечно счастливом, на тот момент, опьяненном ее присутствием сознании! Ни одна девушка до этого, никогда не смотрела на меня так, как посмотрела на меня в ту минуту Маргарита Кольчугина, потрясающе похожая на известную голливудскую кинодиву! А может быть я просто не замечал этих девушек раньше!?
  
  После окончания того новогоднего вечера я стоял в вестибюле возле зеркала в ожидании Риты. И в одно мгновение был снова ослеплен ее появлением, скорее даже ее явлением! Она вышла, медленно спускаясь по лестнице с верхнего этажа, с невероятным чувством собственного достоинства, очень элегантная, царственная, одетая в модное длинное, приталенное, буклированное пальто макси темносинего цвета, в нежный светлоголубой вязаный чепчик, из которого красиво обрисовывались на ее розовых румяных щеках темные локоны, вязаные чепчики были в тот год последним писком моды! Надо признать, что в те года, в МГИМО учились многие симпатичные прелестные девчата, но ни одна из них не затронула моего сердца так, как ворвалась в него вечером 29 декабря 1970 года стройная и обаятельная с красивыми черными кошачьими глазами великолепная Маргарита Владленовна Кольчугина! Тот вечер запомнился мне еще и тем, что днем я получил письмо, в котором мама написала мне о своем выздоровлении, и это было так здорово, так неожиданно, после нескольких месяцев, истерзанных ожиданием неизвестности. Мама заболела ранней осенью, когда я уехал из дома после двух месяцев ничегонеделания, к тому же я очень не хотел опаздывать к началу учебного года ...А еще за день до этого предновогоднего вечера случилось в моей жизни одно непредвиденное событие. Но обо всем по порядку.
  
  В тот год я не поехал в привычный стройотряд, в который ездил каждое студенческое лето. Предыдущим летом я был командиром стройотряда, и хотя в отряде были студенты, отслужившие в Армии, командиром почему то выбрали меня. Особенно рьяно хлопотал за мою кандидатуру декан нашего факультета Александр Андреевич Гусаров.
  
  Декана мы любили, боялись и уважали. Это был один из тех редких интеллигентных достойных русских людей, которых мне пришлось встретить в своей непростой, сложной и запутанной жизни, напоминающей интересный фильм с неожиданными вкраплениями детективных элементов. Нам, студентам он импонировал своей подтянутостью, великолепной осанкой и умением шикарно выглядеть. Говорили, что одежду ему покупала его жена, директор школы. Когда, он заходил к нам в аудиторию, на лекцию, мы с восхищением смотрели на его модные, блестящие черные кожаные чехословацкие туфли ЦЕБО, потому что он был Бог! А Божеству не подобало иметь изьяны! Даже оправу для очков многие выбирали как у Гусарова. И мы очень любили слушать его лекции, необычайно интересные и познавательные! Потом, у меня было много замечательных незабываемых учителей - преподавателей, но Александр Андреевич был самым-самым лучшим из всех. Вероятно, доцент Гусаров видел во мне будущего дисциплинированного советского партийного функционера, вероятно. И я никогда не забуду тот день, когда на лекцию извинившись зашла Лариса, секретарь факультета и назвав мою фамилию пригласила в деканат. День, перевернувший всю мою сознательную, спокойную размеренную как колебание маятника, жизнь. Испуганный, я шел вслед за Ларисой по ступенькам лестницы вниз с третьего этажа на второй и атомный вихрь неизвестности бешено крутился в моем сознании. Я боялся того, что в деканате мне могут сообщить какую-нибудь страшную новость о моих родителях, о Танюшке, учившейся в медицинском институте в Ленинграде, и что-то еще ужасное, наподобие моих вертящихся в голове мыслей.
  
  У декана сидел незнакомый мне молодой парень, он разговаривал с Александром Андреевичем и парторгом, сидя ко мне боком, и когда я вошел, повернулся ко мне лицом. Я успел внимательно рассмотреть его, поздоровавшись с ними троими, когда он повернулся ко мне. И одна мысль, что я уже где-то видел этого парня, промелькнула в моей голове и не дала мне покоя. Но где и когда, я вспомнить не смог! А потом, через несколько дней, я вспомнил, где я его видел. Он стоял в коридоре и разговаривал со Славкой Аршиновым, когда я прошел мимо них. Это было примерно полгода назад. И в тот момент, когда я встретился глазами со Славкой, тот быстро отвел взгляд в сторону. Славка, мой друг и сосед по комнате, в общежитии МГИМО, человек, с которым я делился всеми своими мыслями и планами, потому что доверял ему как себе, ОТВЕЛ СВОЙ ВЗГЛЯД В СТОРОНУ!
  
  Когда я зашел к декану, они все посмотрели на меня весьма заинтересованно. Наверное, в тот момент на моем лице отпечатался тот испуг и тревога, свойственные молодым людям, застигнутым врасплох неожиданным вторжением в их независимость и существование. Потому что они дружелюбно по-доброму улыбнулись мне и пригласили меня присесть. Первым заговорил декан, говорил он о том, что они с парторгом решили рекомендовать мою кандидатуру, как лучшего студента выпускника и активного комсомольца, для поступления в Краснознаменный институт КГБ, после окончания МГИМО. Конечно же, я растерялся и испугался в тот момент, уж слишком внезапно и слишком неправдоподобно выглядело это предложение, для весьма ответственной, опасной и сложной работы в структурах КГБ. По сравнению с теми кадровыми офицерами, служившими в этой системе, во внешней разведке, я был зеленым и неопытным маменькиным сыном, и как бы мне неприятно было это признавать, я не представлял из себя никого и ничего.
  
  На первом курсе МГИМО я был избран комсоргом своей группы, а на втором - комсоргом факультета. Это было очень чистое и интересное для меня время, как для будущего сотрудника дипкорпуса, и Максим Аникеев, тот самый молодой человек, с которым я познакомился в кабинете декана, с того дня стал моим незаменимым старшим товарищем и другом.
  Два года учебы в разведшколе были вычеркнуты для моих родителей, для жены. И меня ни для кого не существовало, для них я был на ознакомительной практике в одной из африканских дружественных стран, откуда якобы очень сложно было подавать любую весточку, в те годы везде в этих странах устанавливались революционные правительства, при поддержке и при помощи СССР, и правительства эти, на деле, впоследствии превращались в чудовищные диктаторские многолетние режимы, развалившиеся после исчезновения СССР.
  
  Максим, несмотря на кажущуюся молодость, уже был опытным разведчиком, он учил меня вербовать агентурную сеть, легко входить в доверие к оппоненту и возможному агенту, уметь быть коммуникабельным и необходимым, и именно ему я был обязан некоторыми моментами в своей карьере, появлению уверенности и силы, когда казалось, что все, ради чего я жил и учился рухнуло в одно мгновение, и, если бы не его моральная поддержка, наверное, трудно бы мне пришлось в дальнейшем. Максим был моим учителем и наставником, и как часто я мысленно обращался к нему и возвращался в те далекие тяжелые и рисковые времена, и ему, и только ему я доверял больше чем кому либо. Наши жизненные пути с Максимом неожиданно сходились и также неожиданно расходились, он появился в моей жизни внезапно с самого первого раза, и также внезапно исчезал из нее впоследствии. И я всегда был благодарен Максиму за то, что он посоветовал мне профессионально заняться изучением английского языка, хотя уровень его преподавания в СССР оставлял желать лучшего, тем более Маргарита неплохо им владела. Отчасти наверное и потому, что у Риты была возможность во времена студенчества ездить в Великобританию по обмену, общаться с носителями языка и разговаривать на ENGLISH без акцента. И школу Рита закончила самую лучшую московскую, с английским уклоном. А моя же школьная база иностранного языка, была связана с примитивным немецким, преподававшимся в провинциальном Гольцовске.
  
  Маме Маргарита не понравилась. Не знаю почему, но это было и остается для меня вечной неразгаданной загадкой. И никакая сложная разведоперация никогда не сравнится с тем ее категоричным выпадом в сторону моей невесты, и словами, которые тогда меня сильно напрягли и очень больно обидели!
  
  Милая, родная моя мама, как часто вспоминал я ее слова, в которых материнская ревность и любовь к единственному ее сыну, скомпоновались в одно тревожное предчувствие!
  
   - ПОКАЖЕТ ОНА ТЕБЕ КУЗЬКИНУ МАТЬ!-
   - НО ТЫ ЖЕ ЕЕ СОВСЕМ НЕ ЗНАЕШЬ, МАМА!-
   - И ЗНАТЬ НЕ ХОЧУ!-
   - НО КУЗЬКИНУ МАТЬ ОНА ТЕБЕ ПОКАЖЕТ! - сказала, как отрезала мама.
  
  Общежитие МГИМО, в котором я жил, и куда приводил свою Ритульку, находилось в Черемушках. Это было здание коридорного типа, и по вечерам вдоль стен выстраивались ребята студенты, шутили, пели песни, балагурили. Среди них были и иностранные студенты, обучавшиеся в Советском Союзе, с прекрасно поставленными голосами, и мне нравилось слушать их красивые, симпатичные душевные песни под гитару на испанском и других языках, песни, передававшие их бесконечную ностальгию и любовь к своей Родине. Со мной в комнате жили еще два студента, тбилисец Георгий Махарадзе и Слава Аршинов, из знаменитой Тулы, города пряников, самоваров и пистолетов ТТ, и не только их, ведь тульские оружейники славились еще со времен Петра Великого! А в соседней комнате жили замечательные ребята кубинцы Луис Гильермо Пачека и Эрнесто Фернандес Гонзалес. Мы перестукивались через стенку с ними, когда лень было выходить из комнаты, для того чтобы пригласить их и послушать модных зарубежных певцов, и популярные квартеты, Карлоса Сантану, Пола Анку, Битлз и Роллинг Стоунс. Всех этих певцов и группы мы слушали на виниловых пластинках, которые имелись у кубинцев с избытком. За годы учебы, проведенные в СССР, эти ребята научились грамотно и почти без акцента разговаривать на русском языке, что вызывало у меня, и не только у меня, неподдельное восхищение ими, их светлыми испанскими лицами, невероятно напоминавшими славянские. И Георгий, и Слава, и я, и ребята кубинцы, мы все учились на одном курсе и на одном факультете Международной журналистики. Жили мы дружно, весело, и между нами никогда не возникало никаких нелепых трений, мы не делились на фракции, наподобие тех, какие возникают там, где нет единения и согласованности, и между нами никогда не пробегали ни кошки, ни мышки! За исключением некоторых моментов, но это были просто семечки, по сравнению с настоящими конфликтами! И Георгий со Славкой ни разу не заставили меня усомниться в их порядочности и честности по отношению ко мне. Особенно мне был близок Георгий, которого мы называли между собой Гио, интеллигентный, порядочный, образованный и честный юноша из Тбилиси, представитель любимого мной Кавказа. В детстве, я часто бывал с папой и мамой в дружелюбном веселом и добром Батуми, где на Черном море мы отдыхали в Квариати, прекрасном черноморском селе, где в бинокль можно было видеть красивые зеленые горные велюровые холмы и поляны, на которых рассыпаны были среди чудных лесных елей и сосен, богатые и роскошные особняки турецких богатеев. В Квариати можно было попасть только по спецпропускам, так как через восемь километров от него, находился приграничный турецкий Трабзон, куда мы с папой и мамой ездили на машине по шоссе, граничащем с одной стороны с величественными скалами, ездили, предусмотрительно предупредив турецкую сторону, чтобы просто посмотреть на неизвестную турецкую землю. К моему разочарованию, это были обыкновенные металлические ворота, разделявшие советскую грузинскую землю от чужой турецкой. Грузины в Квариати были мусульманами и носили мусульманские мужские и женские имена, сказывалось соседство с Турцией. К сведению, Квариати это Аджария, а жену хозяина дома, в котором мы жили во время отдыха, звали Гульнара, ее младшую сестру - Лейла, а самого хозяина по-русски кликали Яша, хотя у него было красивое имя и звучная фамилия-Аслан Миндадзе! Их добротный, деревянный дом задней стеной выходил к морю, к морю же вела и скромная калитка, через которую мы каждое утро бежали с папой и мамой к берегу, чтобы искупаться и поплавать в изумительном Черном море.
  
  Толстая, похожая на цыганку Гульнара, живя рядом с морем, не плавала в нем восемь лет, что повергло в шок и изумление всю нашу семью, и мы еще долго никак в это не могли поверить. А еще мне очень хотелось побывать в Баку, городе - сказке, куда обещал повезти нас папа.
  Тут надо пояснить, что с самого моего детства, одним из любимых моих героев прошедшей войны, был Герой Советского Союза, югославский партизан, азербайджанец Мехди Гуссейн-заде, "Михайло", сыгравший в моей жизни очень сильную и значимую роль. Советский разведчик, лейтенант Мехди Гуссейн заде, совершивший дерзкий набег на немецкий банк, освободивший захваченных фашистами партизан, взорвавший немецкое казино, в которое проник под видом обер - лейтенанта, погиб после боевого задания, преданный местным жителем то ли итальянцем, то ли чехом, погиб, не сдавшись окружившим его и еще двух партизан, фашистам. Партизаны погибли в начале боя, а когда немцы кричали Мехди - "Рус, Рус Капут," и предлагали сдаться, и автоматная очередь прострелила напряженную неприятную гнетущую тишину, Мехди выпрыгнул в открытое окно, но был замечен немцами, устроившими ему погоню. И тогда Мехди повернулся, шатаясь, навстречу немцам, а они думали, что он шел сдаваться, в одной руке у него была граната, прикрытая подолом окровавленной рубахи, а в другой пистолет. Пройдя несколько шагов в сторону немцев, Мехди спрятал пистолет сзади под рубаху за пояс, выдернул чеку из гранаты, и кинул ее в растерявшихся фашистов, потом выпрямив спину и грудь, выстрелил из пистолета себе в сердце. А ведь он был совсем мальчик, и выглядел гораздо моложе своих двадцати пяти лет, этот бесстрашный и очень смелый герой войны! Благодарные жители деревушки, тайком похоронили Мехди на местном кладбище, с любовью и преданностью ухаживали за его могилой, и только через несколько лет, совершенно случайно, военное руководство СССР узнало правду о гибели советского разведчика лейтенанта Мехди Гуссейн заде. А в моей записной книжке, в левом нижнем углу, под слюдяной половиной обложки, всегда была вставлена маленькая документальная фотокарточка Мехди, бесценного моего и дорогого советского кумира, идеала и примера для подражания. Фото это, я отклеил из листа его автобиографии и забрал себе на память без спроса, когда был допущен к архивам КГБ, в Москве, в первые годы работы в посольстве ФРГ.
  
  Мы были послевоенными детьми, рожденными в Советском Союзе, это была наша великая непобедимая и любимая Родина, и каждый из нас был ее неотъемлемой и защищенной частичкой. С самого первого курса и до последнего мы были дружны и едины во мнениях, и никогда эти наши мнения и взгляды не расходились с нашими делами. Мы не скрывали ничего, и в нужный момент готовы были поддержать друг друга и подставить плечо, если этого требовало сложившееся на тот момент обстоятельство. Одним словом, мы были больше чем друзья, скорее мы были братьями на едином идеологическом поле. И у нас никогда не было секретов между собой, и мы понимали друг друга с одного слова и намека. Да, мы часто спорили о том, нужен ли был Советскому Союзу Никита Хрущев, и правильно ли поступили власти, вынося из мавзолея тело Сталина, рассорившись после этого с МАО ДЗЕ ДУНОМ и югославским лидером ИОСИПОМ БРОЗ ТИТО! Отношение к Хрущеву у меня было однозначным, как и многие мои ровесники, я считал его необразованным, недалеким, неотесанным мужланом. И никогда потом, не скрывал я своего отношения к Брежневу, потому что помнил слова своего отца, что при Иосифе Виссарионовиче Джугашвили, советская страна стала великой и мощной военно - космической державой - СССР, который мог противостоять Америке и западной Европе, а Варшавский Договор всегда был намного сильнее и мощнее НАТО и СЕАТО!
  
  Мда..а..а... Трудно было забыть папины рассказы, как бежали солдаты и офицеры Красной Армии в атаку с гранатой в руке, как бесстрашно кидались под ненавистные фашистские танки и погибали с криком - ЗА РОДИНУ, ЗА СТАЛИНА! Папа считал, как и все его ровесники друзья фронтовики, что Брежнев с Хрущевым разорили некогда великую советскую страну и унизили советский народ, и переубедить его в этом было очень трудно да и почти невозможно!
  
  К нам в комнату часто приходил в гости еще один наш однокурсник, москвич Валентин Сороковский, - Валька Динамит. Эту кличку дала ему моя сестра Таня, приехавшая на два дня в Москву из Ленинграда, где она училась в медицинском институте. С Валькой было невероятно весело и просто здорово. Он всегда мог достать билет на новый фильм и на спектакль модного московского театрального режиссера. А еще Валька был базисом нашего культурного образования и кличка Динамит очень подходила ему за его взрывной темперамент, за безбашенность и моментальность в решении каких то неожиданных вопросов. Валька никогда не пребывал в унынии, растерянности, и в любой ситуации он был весел и непринужден. И еще, он был потрясающе и навсегда порядочно надежен! Однажды поздним вечером, мы возвращались с консультации перед экзаменом по диамату. Мы боялись экзаменатора Аллу Венедиктовну, и на консультации сидели как оглушенные после контузии, все позабыв и ничего не понимая, хотя учились мы неплохо, особенно я и Георгий, так как были отличниками. А послезавтра - экзамен, и даже светлая июльская московская ночь не прибавляла уверенности в успешной сдаче предстоящего экзамена. Нас было четверо, веселых по жизни молодых красивых перфекционистов, уныло бредущих по пустынному вечернему московскому проспекту к остановке автобуса, боявшихся неминуемого гибельного провала, и мимо нас спокойно пронесся полупустой трамвай, тихо звеневший своими металлическими конструкциями, оставив позади себя иллюзию безоблачного стабильного спокойствия в своем движении. Шли мы тихо и осторожно смеялись, и беззаботно равнодушно где- то сбоку проплывали, проносились безучастные московские окна, готовые после усталого напряженного дня уснуть до утра. И вдруг дорогу нам стремительно перебежала тощая и испуганная черная кошка! К нашему ужасу прибавилось еще и это! Что делать? В такую минуту человек невольно становился суеверным, а мы стояли как вкопанные и непонятно чего ждали. Никто не хотел идти дальше и переступать через омерзительную кошачью демаркационную линию. Представьте себе четверых высоких обалдуев, нерешительно топтавшихся на одном месте, как вдруг впереди откуда -то из-за угла появилась мааааленькая худая девушка с большой хозяйственной сумкой, спокойно шедшая навстречу неизвестности и как бы плевавшая вследствие этого и на нас, и так же на все суеверия и условности. И тут Валька уверенно поспешил за ней, а мы естественно пристроились за Валентином, и получился паровоз из высоких, дышащих друг другу в затылок тихо смеющихся кретинов! Мы успешно перешли вслед за худышкой опасный отрезок пути и очень были удивлены тем, что она никак не реагировала на наш хохот! И когда мы ее обогнали, и решили ей помочь и предложить свою помощь в знак особой своей благодарности и окликнули ее, она опять не отреагировала, к нашему удивлению и к нашей растерянности!
   - А Я ЗНАЮ, ПОЧЕМУ ТЫ ПОШЛА ПО ЭТОЙ ДОРОГЕ))-
   - ПОТОМУ ЧТО Я ТЕБЕ НРАВЛЮСЬ, И ТЫ МЕНЯ ЖДАЛА!,-
  
  нагло улыбаясь произнес эти слова Валька и осторожно потянул ее сумку к себе. Мы громко засмеялись, но какая-то тоскливая щемящая тишина прошелестела в ответ на наш хохот и заставила нас внезапно тихо замолчать. И только потом мы поняли, что эта симпатичная милая девушка, не отвечавшая нам, была глухонемой! Последующие потом мычание и жесты были ее ответом для нас! Даже намека не осталось в тот момент от нашего хохота! Ужас и жалость к этой несчастной маленькой невольной нашей "спасительнице", и почему-то затем последовавшая растерянность мгновенно скрылись, исчезли за циничной пустотой неожиданности! А что было бы, если бы вместо нас шли позади нее потенциальные насильники воры и прочие шушерианцы хулиганского отрепья? Тихая, пустынная, светлая, ночная июльская улица Москвы тогда обманчиво располагала к чтению мечтательной поэзии Фета и Гумилева, но только не в той жуткой ситуации, и не для той несчастной глухонемой! И долго еще, с содроганием, с ужасом и благодарностью вспоминал я эту удивительно спокойную, маленькую худую глухонемую девушку, невольно оказавшейся в тот смешной момент нашим неожиданным и единственным спасением.
  
  Экзамен мы сдали, и получилось, что боялись мы его зря. А на следующий день после него, веселый беззаботный Валька принес нам самиздат "Мастера и Маргариту" Михаила Афанасьевича Булгакова и
   "Один день Ивана Денисовича" Александра Солженицына, творчество, (если это можно было назвать творчеством), которого нам было непонятно, неинтересно, к тому же у него был тяжелый неграмотный косноязычный слог и отвратительный стиль повествования. Он был разрешен еще в шестидесятых, но мне никогда не нравился этот так называемый писатель, с каждой строки которого веяло таким нескрываемым высокомерием и неуважением к читателю. Я тогда очень пожалел, что потратил время на чтение этой бездарной беспросветной лабуды. Зато Валька часто и интересно, рассказывал нам о своих одноклассниках москвичах, и создавалось такое ощущение, что я их знал лично, так образно он повествовал о них. Мы громко хохотали над его веселыми рассказами, но один персонаж потряс меня и остальных настолько, что я еще очень долго вспоминал и переживал услышанное.
  
  У Вальки был одноклассник, комсорг школы, претендент на золотую медаль. Мальчик рос в интеллигентной семье, не был избалован, но отец полюбил другую и ушел к ней, когда сыну было десять лет, и вся тяжесть переходного периода, становления подростка легла на плечи его впечатлительной матери, некогда талантливой художницы, впоследствии устроившейся
  Художником - оформителем в типографию одного из крупных политических издательств, и от безысходности и одиночества превратившуюся в печальную алкоголичку - невидимку. Из-за катастрофической нехватки денег, оставленная мужем женщина, помимо основной работы трудилась еще и на подработке не по специальности, очень сильно уставала, но ради сына стоически терпела тяжелые времена, считая трудности, обрушившиеся на нее, несправедливыми, но временными. Перед выпускными экзаменами десятиклассника сына, в канун юбилея Владимира Ильича Ленина, однажды вечером, после работы женщина принесла домой несколько пилотных экземпляров политического плаката с изображением вождя, чтобы просмотреть их перед сном. Утром, перед школой, встревоженный отсутствием матери на кухне, сын зашел к ней в комнату и увидел ее спящей за столом перед плакатом, который она разрисовала цветными карандашами. По всему периметру, по краям плаката, нарисованы были гирлянды мелких голубых васильков, счастливых солнечных желтых ромашек, и в каждом из четырех углов плаката красовалась увешанная игрушками новогодняя, ёлка, а в довершение всего на кепке Ленина два голубя занимались любовью. Осторожно, стараясь не разбудить мать, заботливый и любимый сын, комсорг школы, потенциальный золотой медалист и будущий стойкий и непоколебимый коммунист, вытянул со стола злополучный плакат, свернул его и прямиком направился в Горком партии, к заведующему отделом агитации и пропаганды, чтобы рассказать ему о произошедшем и показать творческие художественные изыски своей матери.
  
  Несчастная женщина подверглась изнурительным допросам, не могла внятно, объяснить что с ней произошло, скорее всего сказалось подавленное депрессивное состояние из-за давнего развода с мужем, усталость, и в конце концов ее признали невменяемой, душевнобольной, после многих и долгих мучительных, унизительных психиатрических экспертиз, и в результате поместили в клинику имени Кащенко. Во всей этой трагической истории меня больше всего поразило, то, что ее сын, единственный сын оказался подонком, испугавшийся того, что его могли не наградить золотой медалью, решивший опередить ход событий и первым сообщить нужным инстанциям об этом случае, вместо того, чтобы попросить помощи в лечении несчастной своей матери. Сама история была чудовищной, отвратительной и я даже не запомнил имени и фамилии Валькиного одноклассника, настолько он был омерзительным, впрочем как и сам его поступок.
  
  Но, иногда с самим Валентином Сергеевичем Сороковским случались анекдотичные случаи, накладывавшие своеобразный отпечаток на нашу размеренную интересную студенческую жизнь. Как-то, во время ресторанной посиделки на дне рождения Маргариты, Валюн перебрал с выпивкой и перепутал двери туалета и склада. Поскольку и туалет и склад находились в промежуточной зоне, то есть в подсобном помещении, пьяненький Валька блуждая, вместо туалета открыл дверь склада, и не разобравшись, в темноте окропил святой водой из недр своего божественного тела, стоящие рядом белые мешки с мукой и рисом, приняв их за писсуары, и был пойман на месте преступления разгневанным шефповаром, забежавшим на склад за килограммчиком риса. Последствия пришлось разгребать нам с Маргаритой, потому как разбушевавшийся шефповар, грозил сослать Вальку и нашу развеселую компанию в Магадан и написать в деканат о непатриотичном поведении некоторых студентов Государственных ВУЗов, когда пьяный смиренный Валька, с виноватым видом, стал совать ему три рубля, главный повар, со всей страстью восточного мужчины и поборника нравственности и моральной чистоты, послал бедного Вальку в одно знаковое путешествие, приговаривая, что во времена Сталина за такое расстреливали без суда и следствия, квалифицируя сей случай, как вредительство и не иначе!
  
  Наш мазандаранский тигр с московской пропиской и милейшей азербайджанской фамилией сменил гнев на милость, лишь только тогда, когда я, Маргарита и Славка принялись уговаривать его разрешить ситуацию на следующий день с материальным возмещением убытка. Часа через три, мы побеспокоили Ритиного отца, Владлена Георгиевича, моего тестя, он долго хохотал, пока дослушал эту печальную историю про Вальку до конца, но помогать ему отказался наотрез, оправдывая себя как коммуниста с незапятнанной репутацией. Помог Вальке Георгий, который пришел к шефповару москвичу и своему кавказскому соплеменнику, в дорогущем черном модном пальто джерсИ и с бордовым кашне на шее, у Георгия, помимо приятной внешности, мощного интеллекта, потрясающего чувства юмора присутствовал еще и великолепный вкус, что всегда вызывало у меня восхищение им и гордость за него. Мазандаранский тигр сначала встретил нашего представителя очень недоброжелательно и настороженно, но когда Георгий спокойно и тихо поведал ему о своем родстве с Первым Секретарем ЦК Компартии Азербайджана,( старшая сестра Георгия, Лили была замужем за братом Первого Секретаря), появилась на лице грозного шефповара симпатичная улыбка и он отказался от предложенных Георгием пятидесяти рублей, в качестве отступных, к нашей вящей радости, так как деньги эти мы собирали со всего общежития под расписку, накануне вечером. А потом, шефповар подпрыгивающей, почти летящей походкой проводил нашего посланца до такси, попутно рассказав веселый анекдот с бородой про находчивого официанта, проглотившего таракана из блюда и убедившего возмущенного клиента, что это был не таракан, а почерневший пережаренный лук. Смеялся от этого анекдота сам шефповар, а Георгий только вежливо и скромно улыбался, как бы ему поддакивая, с неимоверным усилием скрывая накатившую невидимую тошнотную брезгливость. С тех
  пор, до самого окончания института мы всегда пользовались услугами этого великолепного ресторана, но Вальку туда больше с собой не брали, и из осторожности блюда из риса и из восточной кухни там никогда себе больше не заказывали!
  
  Однажды, Валентин привел к нам в комнату пухлую, маленькую, коротко стриженную улыбающуюся румяную толстушку, похожую на матрешку из сувенирного комплекта.
   - ЧТО ЗА ДУНЬКА?- спросил Славка.
   - ЗНАКОМЬТЕСЬ - непринужденно ответил Валька,-
   - СВЕТЛАНА, МОЯ НЕВЕСТА-
   - ???????-
   - ВОТ И ВЕРЬ ПОСЛЕ ЭТОГО, ЛЮДЯМ!
   - ПРЕКРАЩАЙ, СЛАВКА!
   - Я ЕМУ ОТДАЛАСЬ ПРИ ЛУНЕ-
   - А ОН ВЗЯЛ МОИ ДЕВИЧЬИ ГРУДИ-
   - И УЗЛОМ ЗАВЯЗАЛ НА СПИНЕ!!
  
  почти пропел Славка, в упор разглядывая незнакомую девушку!
  
   - КТО ТЫ? ЖИЗНЕРАДОСТНЫЙ РАХИТИК?-
  
  как всегда нагло спросил Славка у девушки.
  
  Удивительно было то, что пухлая девушка даже не обиделась на хамское поведение Славки и на его презрительное ЖИЗНЕРАДОСТНЫЙ РАХИТИК...Дунька, так обычно городские обзывали сельских. Дунька, Манька, Маруська! Светлана, девушка из Орехо-Зуево, оказалась очень даже веселой девчонкой, умной коммуникабельной и хорошо воспитанной. Мне она понравилась своей простотой, искренностью, и еще у нее был замечательный смех, и прелестная улыбка. Когда она улыбалась, то одновременно с ней улыбались ее жемчужные зубы, выставленные ровным ослепительным рядом. С ее улыбкой визуально исчезала ее полнота и даже ее обыкновенная простая короткая французская стрижка казалась красивой. Она напоминала птичку по весне, об этом я потом сказал улыбающемуся Георгию, птичку, которая бездумно скакала и прыгала вдоль тротуара, и даже напел куплет из известной песенки-
   - СКОК,СКОК,ПОСКОК,-
   - МОЛОДОЙ ДРОЗДОК-
   - ПО ВОДИЧКУ ПОШЕЛ-
   - МОЛОДИЧКУ НАШЕЛ!-
  
  задумчиво, глядя на них в окно. Рядом с высоким красавцем Валентином, она казалась случайно оказавшимся предметом мебели в его компании, то ли стульчиком, то ли табуреточкой. И когда в тот день, они ушли, обескураженный Славка задумчиво произнес -
  
   - ПУТИ ГОСПОДНИ НЕИСПОВЕДИМЫ -...
   - ПТИЧКА.... ГРАНАТА... И ДИНАМИТ ,
   - ЗАВИДУЕШЬ?-
   - АГА...-
  
  Я не поехал в стройотряд тем летом. Неожиданно, на лекции, в апреле, я захотел увидеть родителей, от которых еженедельно получал теплые весточки, и в них довольно прозрачно звучали просьбы-намеки на серьезные отношения с девушками, с которыми мне в дальнейшем предстояло бы вступить в семейные отношения. Надо признать, что я не собирался вступать с кем-либо из девушек в семейные отношения, и к тому времени я совершенно не определился со своим будущим. Я не хотел терять свою независимость, свое трепетное отношение к этой свободе, с призрачной женой и будущими детьми... И дал себе слово, что летом обязательно поеду на два месяца домой, чтобы непременно побыть рядом с родителями и дождаться Танюшку, которая училась в Ленинграде.
  
  Я приехал домой поздно ночью и таксист помог мне донести два тяжелых чемодана, а навстречу выбежала мама, постаревшая, похудевшая и уже не такая красивая, какой была в моем детстве. На улице ярко светили фонари и освещали наш глубокий двор с уютной терассой старинного купеческого дома, а где то лаяли дворовые псы и дразнили их своим мяуканьем обнаглевшие бессовестные коты и кошки. Это был дом моего бесконечного и безразмерного счастья. Это был дом прожитых беззаботных веселых лет рядом с Наташей и Нинкой, противной и вредной девчонкой, которую я терпеть не мог, сколько я себя помнил, всегда и постоянно!
  
  Прошла неделя моего ничегонеделания, стояла невыносимая июльская духота и однажды я решил навестить Наташу. Просто съездить, посмотреть на нее и может быть, помочь по хозяйству. Наташа уехала в Троицкое и вернулась в квартиру, в которой когда- то жила вместе с матерью. К тому времени, она экстерном окончила Школу Рабочей Молодежи, и поступила на заочное отделение дефектологического факультета местного пединститута. Но все это произойдет еще до моего отъезда и поступления в МГИМО. И каждый раз, когда я приезжал домой на зимние и летние каникулы, мама радовалась за нее, рассказывая, что Наташа, вернувшись в Троицкое работала в районной библиотеке заведующей. Нинку, которую я не видел несколько лет, она забрала с собой, хотя мои родители уговаривали оставить девочку у них, на то время, пока Наташа освоится на работе. Раньше, когда я иногда на короткое время, приезжал в перерывах между рабочими стройотрядовскими буднями домой на летних каникулах, Нинка противоза отдыхала на своих "Мальдивах" ее отправляли со школой на Гольцовские дачи, расположенные на великой и величавой Тэсне, это были летние изумительные и замечательные места отдыха для школьников младших и старших классов, и Тэсна была самым подходящим и надежным местом отдыха школьников. Наташа же все лето работала в лагере воспитателем, как студентка практикантка, и была на очень хорошем счету у руководства. А мама всегда упрекала меня в том, что я ни разу не съездил и не повидал Наташу и ее дочь, и даже не изъявлял желания! Ну не мог же я притворяться и изображать мнимый интерес к Противозе, лживо выдавливая из себя фальшивые намеки на заботу, ну никак не мог!
  
  Однажды в апреле, уже работая в Троицком, Наташа неожиданно приехала к моим родителям с десятилетней Нинкой, которая нечаянно, очень сильно порезала подушечку среднего пальца левой руки, разрезая остроотточенным ножом большой кусок хозяйственного мыла. Рана была глубокая, и, увидев красную кровоточащую мышцу, залившую кровью детский пальчик, услышав страшный крик Нинки, Наташа очень испугалась, потеряла сознание и пришла в себя только тогда, когда мобильная соседка, матершинница Анфиса Васильевна, прибежавшая на крик, перебинтовала Нинкин палец, и вызвала Скорую помощь. Молодой хирург, дежуривший в тот день и почти не сводивший глаз с заплаканной бледной Наташи, искусно заштопал кетгутом Нинкин пальчик при местном наркозе, но для крепости, зашил ранку не только вдоль, а еще и поперек. И через неделю эта ранка на пальчике ребенка затянулась и от нее, по словам мамы, у Нинки остался уродливый шероховатый бледный художественный шрам, сильно напоминавший крест и палец, по словам Нинки, всегда неприятно ныл в холодную ненастную погоду.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"