Алло! Здравствуй, - это я! Пятьдесят пять лет тому назад - это краткое приветствие вовсе не требовало отгадывания имени того, кто звонил по этому номеру. Меня узнавали, без дополнительного представления. С тех пор, этот номер телефона, можно сказать, навечно отпечатался в моей памяти, как и лицо его хозяйки - очень обаятельной, скорее, - красивой девушки, для которой, - я чувствовал это, моя личность, была в то время, - привлекательной. Однако, 1955, и следующий за ним 1956 годы - не были лучшими годами в моей жизни, и в эти годы, девушки, даже очень привлекательные, меня интересовали мало. Проще говоря, я отличался в эту пору, не то чтобы равнодушием к ним, но, скорее, осторожностью в общении с девушками, демонстрируя, впрочем, дружелюбие, к большинству из них. Удивительным для меня в эти годы было то, что некоторые из взрослых женщин нашего гребного клуба, в котором я в то время занимался, сделали меня своим доверенным лицом, которому, совершенно не стесняясь, поверяли то, что не могли сказать даже своим близким подругам, одновременно, ожидая от меня совета, словно мой жизненный опыт мог быть соизмерим с их опытом. Не знаю, чем это было вызвано, но меня эта форма доверия ко мне - тяготила, но не позволяла, впрочем, отказываться от выслушивания очередной исповеди, чаще всего, касавшейся интимных отношений. Я умел слушать, не прерывая рассказчика своими замечаниями, демонстрируя полное внимание к нему.
Я заметил интерес Вики ко мне, который, впрочем, она и не пыталась скрывать, напротив, - она была человеком, в отличие от меня, полностью открытым, лишающим окружающих её людей, даже намёка на что-то скрываемое от чужих глаз, что обычно вызывает встречное любопытство - не всегда здоровое. С нею, всё всегда было просто: ей нравится человек, - и она не считает нужным скрывать этого. Мне было приятно внимание Вики ко мне, но я, ответить на это, - не был готов, и одной из причин этой неготовности было различие социального положения наших семей, которое я переживал очень остро, удерживая это только в себе. Вика меня стесняла, и, даже пугала своей яркой, какой-то восточной красотой, и спокойной раскрепощённостью: сколь естественной для неё, столь же невозможной для меня. Сторонясь её, я, тем не менее, наблюдал за нею, испытывая одновременно потребность в её присутствии, пусть не рядом со мною, но где-то неподалёку. Так или иначе, произошло то, что и должно было когда-то случиться: я периодически стал провожать Вику до её дома, изредка, переступая его порог. Случилось это вскоре после того, как Вика подарила мне букетик цветов, в награду за победу в какой-то гонке. Меня эти цветы смутили, а шутливое замечание ребят из моей команды, что, по всей вероятности, цветы эти являются авансом будущих наших отношений, заставило меня совершить бестактный, в отношении Вики, поступок, и я тут же передал этот букетик кому-то из них, чем, кажется, обидел её. Сам это - я тут же почувствовал, но уже не знал, как исправить причинённую ей обиду. Впрочем, она тактично сделала вид, что этого моего неприличного жеста - не заметила. Периодически, по окончании тренировки, я, провожая Вику до дому, испытывая приятное чувство ненавязчивости нашего общения, вовсе не заставлявшего меня говорить о том, о чём говорить я не был намерен. Мы могли говорить о чём угодно, но был тот порог, за который заступить, ни она, ни я - не могли, словно оставляя эту тему, как бы, на потом, будто, в надежде, что узел наших отношений со временем развяжется сам собою. Через год, уже в Москве, где наша команда участвовала в юношеском всесоюзном первенстве по академической гребле, Вика, приехавшая вместе с нашей командой, вечером, накануне гонки, гуляя с нами по ботаническому саду, присела на траву, и предложила мне положить свою голову на её бедра.
Смущаясь, я, тем не менее, прилёг рядом с нею на траву, положив голову на её бедро, и, действительно, - едва не уснул. Прощаясь у гостиницы, в которой мы жили, я услышал от Вики приглашение встретиться вечером следующего дня, на том же месте, в ботаническом саду. Я согласился, и... - не пришел. Днём мы проиграли гонку, и, пребывая в крайнем расстройстве от этого проигрыша, я завалился в гостиничную постель, в которой проспал до самой ночи, проспав и время свидания. Утром следующего дня, Вика, мне об этом моём свинстве - не напомнила, и я забыл о нём. До самого моего ухода в армию, мы, время от времени, продолжали встречаться друг с другом, но никогда от неё я не слышал укоризненного напоминания о том, - несостоявшемся свидании, о котором она, оказывается, помнила, и, - помнила хорошо.
Шесть лет спустя, Вика была первым человеком, с кем мне захотелось увидеться, по окончании службы в армии, и я позвонил к ней домой. Мы встретились с нею, почти, как прежде, но впервые за все прошедшие годы, я был с нею откровенен настолько, что позволил себе заговорить о чувствах к ней.
- Теперь, - ты опоздал! - сказала она, - да, к тому же, ты когда-то обманул меня, не придя на назначенное мною свидание!
Я вспомнил тот случай, и мои поздние извинения за него, возможно, для Вики имели значение только морального удовлетворения, в виде, пусть и отсроченного, но достигшего конечной цели наказания невнимательному кавалеру. Через месяц, Вика вышла замуж. Накануне её свадьбы, я, через знакомую моего школьного друга стюардессу, достал букет цветов, привезённых из Армении, и передал их с дворовым мальчишкой Вике, послав его к ней в квартиру, а сам спрятался за кустами в дворовом сквере, не желая показываться ей на глаза. Я не называл мальчишке своего имени, но Вика, выйдя в своём свадебном платье на балкон, окликнула меня по имени, позвав к себе.
- Нечего прятаться от меня, - выходи из своей засады!
Мы встретились с нею на лестнице, и я, поблагодарив Вику за приглашение на свадьбу, - счёл за благо, отказаться от присутствия на ней.
Причём же здесь скорая помощь", коль я пишу сейчас о ней? Вопрос законный.
Прошло несколько лет, после той моей последней встречи с Викой. Я был близок к окончанию курса своего медицинского образования, и в это время подрабатывал фельдшером на "скорой помощи". Вариативность моей жизни в это время - была стабильной: учёба, экспериментальная работа в институте, длившаяся более четырёх лет, и работа на "скорой", дающая мне и моей семье право, на более или менее приличное существование. По окончании второго курса, - я женился на своей однокурснице Наташе, и у нас уже был сын. Учёбу, с его рождением - мы не прерывали, изворачиваясь, как могли, с занятиями, в чём нам помогала глухая бабушка моей супруги, кормившая в наше отсутствие, сцеженным Наташей молоком, оставленное на старушечье попечение чадо. Свободных для отдыха дней, у меня практически не было, и по воскресным дням, нередко, Наташа приходила на кафедру "Оперативной хирургии" вместе с маленьким Серёжкой, где пеленала его на кафедральном столе, раскладывая пелёнки на месте, которое обычно занимал профессор Марголин. В это время, я занимался своими собаками, и домой мы возвращались вместе - семейной четой. Из дома, мой новый побег - уже на дежурство в "скорой".
Однажды вечером, в один из дней такого дежурства, наша бригада только что вернулась с очередного вызова, и готовилась пройти в столовую, чтобы завершить, прерванный час назад предыдущим вызовом, наш ужин. За окошком помещения, в котором мы в это время находились, диспетчер дублирует очередной вызов, поступающий к ней с центральной диспетчерской службы города, и я слышу адрес, знакомый мне уже почти пятнадцать лет, - адрес Вики. Голос диспетчера, между тем, дублирует: ребёнок..., лет..., подавился костью, задыхается! Я хватаю за рукав доктора, - старшего в нашей бригаде: "Возьмите этот вызов! Поехали!"
- Не наша очередь! - отмахивается он, - да, и ребёнок маленький, а с детьми я не умею работать!
- Поехали! - повторяю я, - По дороге всё объясню, а с ребёнком, я сам управлюсь!
Доктор, махнув рукой, - кивнул головой диспетчеру, и забрал у неё листок с адресом вызова, хотя я и предупредил его о том, что адрес этот мне давно знаком. Единственное, что мне не знакомо - это фамилия ребёнка, но это вполне естественно, и я, по дороге на вызов, торопливо объясняю доктору причину, по которой упросил его принять этот вызов.
- Чёрт с тобою! - говорит он, - но с ребёнком возиться ты будешь сам, а меня, в этом случае, - не напрягай!
Наша студенческая группа, незадолго до этого окончила курс детской ЛОР патологии, и кое-каким приёмам обращения с детьми, подавившимися инородными телами - я овладел, правда, пока "вприглядку", - на муляже.
Приехали! Рукой показываю доктору на балкон - нам туда! Дверь в квартиру открывает Вика, и пропускает нас в комнату, где я вижу её маму, мужа и ребёнка: маленькую, примерно, трёх - четырёх лет девочку, которая стоит, ежесекундно повторяя рвотные движения. Отец ребёнка пребывает в видимой растерянности, бабушка - суетится, и, пожалуй, только Вика сохраняет в этой семье присутствие духа, а, значит, и "светлую голову". Я даю распоряжение уложить ребёнка спиною на стол, запрокинув голову девочки за край столешницы, одновременно, прижав тело ребёнка и его руки к столу, чтобы он не мешал мне. Необходимо также, фиксировать откинутую голову в полной неподвижности. Рефлектор на лоб, в левую руку шпатель, а в правую - корнцанг. Девочка кричит, и в этот момент я вижу конец рыбьей кости, внедрившейся в край нёбной занавески, и едва торчащий из неё. Извлекаю кость одним движением, в благодарность за которое, мой халат демонстрирует сегодняшний ужин ребёнка. Сняв халат, мою руки в ванной, выйдя из которой попадаю в руки исполненной благодарности мамы Вики - бабушки ребёнка. На выходе из квартиры, подошла ко мне и Вика, довольно сухо поблагодарившая меня. А чего бы я ещё хотел? Я хотел увидеть её?! Увидел! Вот, - и всё!
Изредка, каждый раз с перерывами в несколько лет, я встречаюсь с Викой, всегда легко узнаваемой мною, кроме, - последней нашей встречи. Свои великолепные когда-то волосы, она коротко остригла, и, более того, покрасила их в немыслимо рыжий цвет. Жаль! Этой краской она прикрыла замечательно смотревшуюся на её голове седину. Чёрт с нею - её сединой, она умудрилась потерять часть самоё себя, хотя, и сейчас мне приятно было видеть её - всё той же энергичной женщиной, оставшейся в моей памяти необыкновенно красивой девочкой, которая меня когда-то стесняла, и пугала своей красотой.
Никогда в наших отношениях не было даже намёка на интим. Жалеть ли об этом? Я не знаю, - стоит ли. Теперь, только старый номер её домашнего телефона, напоминает мне о том, что когда-то он был номером зова к утерянному безвозвратно, - в мир ушедшей молодости.