Аннотация: Глава пятая о великом Редхарде по прозвищу "Враг-с-улыбкой".
1
Двое сидели у ночного костра. В лесу, далеко от дороги. Мужчина и женщина. Рядом пофыркивали распряженные и стреноженные их кони, а на треноге висел котелок с закипающей водой.
Мужчина сидел, тяжко сгорбившись, спрятав лицо в ладонях. Женщина сидела напротив него, молчала, куталась в теплый щейландский плед в квадратных узорах.
Мужчина тяжело поднял голову. Заговорил.
- Я не понимаю, что происходит. Что происходит со мной. Твой голос вытесняет боль из моего сердца. Твои глаза отвлекают меня от этого мира, а мне нельзя этого допускать. Твое тело по ночам... Я не смогу этого объяснить. У меня было много женщин, очень много, но никогда, никогда так не ныло сердце, когда ты, обнаженная, лежишь передо мною и ждешь. Ждешь меня и знаю, чую, что ты никого так никогда не ждала и более уже так ждать не сможешь. Я убивал, калечил, уничтожал, я всю жизнь провел в дороге. Я никогда не знал, что в мире есть что-то такое, что будет для меня важнее и мира, и долга, и самой жизни. И от этого мне становится... Страшно.
Женщина вздрогнула. Мужчина, который сидел напротив нее, не знал страха. Но она улыбнулась, встала. Шагнула к нему, села рядом, прижала его голову к своей груди. Свободной рукой мужчина, как утопающий, отчаянным, последним словно каким-то жестом, обнял ее за шею.
- Слушай мое сердце. Если ты не понимаешь сам, то поймешь с его помощью. Оно стучит для тебя.
Два человека сидели в ночном лесу, что, в общем-то, было весьма неразумно, ночной лес был опасен, действительно опасен.
Но чего или кого могли бояться те двое, что сидели у костра?
Ведьма Ребба и Редхарда Враг.
Враг-с-улыбкой.
Он вырвался, встряхнул головой, словно силясь прогнать остатки чего-то тяжелого, увиденного во сне. И ночь ужаснулась, увидев его лицо - от уголков его некогда красивого рта чуть ли не к ушам, спускаясь слегка вначале вниз, сардонической, чудовищной улыбкой шли два багровых, выпуклых широких шрама.
Те самые, которые появились у него на лице по воле той женщины, что мгновение назад прижимала его голову к груди. Помолчал. Посмотрел на свою спутницу.
- Это - надолго? - негромко спросил он.
- Это - навсегда, - не сразу, помолчав, послушав свое сердце и дыхание Редхарда, ответила Ребба.
- А какое-то название этому есть? Или это просто безумие, вспыхивающее между мужчиной и женщиной? - все так же негромко спросил Враг-с-улыбкой.
- Есть. Но я тебе его не скажу. Оно само придет к тебе и тогда ты... Тогда ты навсегда перестанешь его бояться, - серьезно отвечала женщина. С любым другим мужчиной было бы проще, она немало с ними общалась, хотя и досталась Редхарду девственницей. Но человек, сидевший напротив нее, не был обычным, нормальным человеком. Стертая память, отсутствие в мире до недавних пор путь даже одного близкого человека, жуткая, смертельно опасная работа, знания, которые если и не равняли его с ней, все же она была ведьма от рода, в отличии от многих ведьм, впитавшая силу обоих родителей, причем не на исходе их дней, а в рассвете их сил, когда они, обугленными головешками, повисли на цепях у железных столбов. Туда их привел тот человек, которого она старалась сейчас успокоить и не знала, как. И она простила ему это.
Ребба тихо спала, примостив черноволосую голову на ноги Редхарда, тот, как всегда, спал сидя, привалившись к роскошному дубу, под чьей кроной они ночевали, а тот все курил, все смотрел в ночь. Думал. Думал, что со всем этим теперь делать. Чисто житейски все шло неплохо, работе его помешать не могло, а при случае, могло бы и помочь. А кроме того, если он желает - а он желает - то на время выполнения заказов он вполне бы мог оставлять ее в ближайшем городе или селе. Кто заподозрит ведьму в женщине, приехавшей с Редхардом?
Но это все вторично. Его настораживали новые его чувства. Он чувствовал, что что-то исподволь меняется в нем, открывает в нем новые какие-то грани, какие-то потаенные доселе уголки его души. И он не мог сказать, к добру ли это, или к худу, а спросить было некого.
Да ладно бы еще. Но он стал слишком много об этом думать. Охотник же на нежить, который погружен в думы о сердечных своих переживаниях - это мертвый охотник. Все. Этим все сказано. Но что он мог поделать, если за месяц их странствий (Редхард не спешил с новыми заказами, ждал, пока слава победителя Дома Ведьм Веселого Леса обгонит его, что уже поневоле называло новые цены за его работу) Ребба так глубоко и плотно слилась с ним, с его жизнью, с его мыслями?
А что он мог дать ей? Вечный бродяга, который и в мыслях не имел осесть, угомониться, почивать на лаврах и без устали сажать укроп или что они там все сажают? Беспокойную жизнь, а то и месть бывших товарок до Дому Ведьм, когда они узнают, кого выбрала Ребба себе в любовники и в попутчики.
Но пока что прийти к какому-то определенному решению он не мог. Признаваясь себе, он мог сказать, что не особо и старался порой прийти к нему, к решению создавшейся ситуации, которой он не мог пока подобрать названия.
Из леса, похрустывая сушняком, кто-то тяжело шел прямо на их костерок. Редхард принюхался, нанесло из чащи запахом крупного зверя. Медведь. Летом, правда, они не очень охотно кидаются на людей, но мало ли. Может, этот был недавно ранен людьми или имел с ними еще какие неприятности? Или просто был бешеным?
Все эти мысли фоном шли в его голове, в правой руке его давно уже лежал "огнебой", стволами смотревший в сторону источника шума. Будь ты хоть трижды бешеный, но от фунта серебра в голову не поможет и полное помешательство.
Почти не просыпаясь, Ребба пробормотала несколько слов и тихонечко дунула в воздух, а уже в следующий миг трещал валежник, скрипели молодые деревца, с шумом, треском и отчаянным ревом несся от их стоянки медведь, давая понять ночным жителям, что у костра, который сам по себе был зверью малопривлекателен, собралась такая публика, что лучше туда просто не соваться.
Иначе думала сова, сидевшая от Редхарда на расстоянии вытянутой руки и пристально на него посматривающая. Редхард показал ей серебряную монету, носимую всегда с собой в кармане на поясе. Сова никак не отреагировала на блестящий предмет. Значит, настоящая сова. Не родня Реббы. Но он же не в облике змелюдя, которого бескорыстно любили совы? Странно. Чуют, что ли, что он змелюдя он отделен цепочкой синего булата, с капелькой заблудившейся некогда в ночном небе звезды?
Редхард протянул к сове руку, осторожно провел рукой по перьям. Сова зажмурилась и очень самодовольно раскрыла клюв. Редхард усмехнулся, погладил по плечу что-то забормотавшую во сне Реббу, погладил еще немного сову, а потом уснул. Как провалился куда-то.
Сова же перебралась на сук прямо над ними и всю ночь настороженно несла караул, всматриваясь во тьму и прислушиваясь к любому шороху. Ближе к рассвету она бесшумно снялась и улетела на покой. Но ни Редхард, ни Ребба этого не видели.
Он проснулся, как всегда, сразу, никогда не бродил он после пробуждения полусонным, вялым, скверно соображающим.
- Ты говорил во сне, - сказала Ребба. Она всегда просыпалась чуть раньше него. Еще ни разу не ухитрился он проснуться до того, как она вставала.
- Что говорил? - недовольно спросил он.
- Говорил про какого-то старика. Просто сказал: "Как жаль, старик, что ты так рано ушел". Что за старик?
Редхард промолчал, а Ребба не стала настаивать, собрала сухих веток, и вскоре котелок забулькал кипятком, куда Редхард щедро кинул горсть чая. Чай он предпочитал покрепче.
- Что за старик, спрашиваешь? - откинулся Редхард к дубу со своей кружкой, попыхивая трубкой. - Это странная история. Моя история. Начала которой я не знаю.
- То есть? - удивилась Ребба.
- Ты будешь слушать? - осведомился Редхард и та лишь кивнула.
- Когда я пришел в себя, первые слова, что я услышал, были сказаны стариковским, дребезжащим голосом: "Вот ты и ожил, дитя Серой Осыпи". Я не понял смысла, тогда я не знал ни одного языка, но почему-то слова запомнил навсегда. Я лежал на кровати, в лубках, с дикой болью в переломанных костях и с совершенно пустой головой. Я ничего не помнил. Вообще. Ни кто я, ни откуда. Ни своего языка, если он был.
Существовало поверье, что на Серой Осыпи находят тела тех, кому слишком тесно оказалось в их родном прежнем мире. Но, по большей части, находили там только покойников, упавших, казалось, прямо с неба. Серая Осыпь - горная гряда, вершина которой скрывается за облаками и не было в Черной Пади человека, который когда-либо взошел на нее. Ее просто боялись, но в отличии, например, от страха перед Веселым Лесом, боялись просто нутром, чутьем, осознанием, что слишком уж велика тайна, лежащая на вершине скал.
Старик шел по тропинке, временами тяжело нагибался, срывал то травинку, то цветочек и бережно клал в свою холщовую суму. Что-то белело на валунах у подножья Серой Осыпи.
- Еще один, - горько сказал старик, подойдя поближе. Перед ним, перегнувшись через валун спиной, лежало тело мужчины. Хотя нет. До мужчины было еще далековато. Юноши. Лет семнадцати. Лужа крови, успевшая засохнуть, растекалась из-под его затылка, а руки и ноги были вывернуты и разбросаны самым причудливым образом.
- Что же вам все неймется умереть? Разве так ищут смерти? - сказал старик что-то уже совсем странное, подойдя к покойнику вплотную. - А теперь изволь тащиться домой за лопатой и рыть тебе могилу, - недовольно пробормотал он. На всякий случай приложил сухую, узловатую старческую ладонь к шее разбившегося паренька. Держал долго, наверняка.
...Слабый, медленный удар крови в жилке ощутила его ладонь. За ним второй. Третий. Сердце билось, хотя могло в любой момент остановиться навсегда.
- Час от часу не легче! - проворчал старик, - теперь мне придется идти за повозкой и везти тебя в дом, эгоист несчастный! - но, ворча и суля юноше всяких зол, старик быстро, как только мог, зашагал по тропинке обратно, туда, откуда пришел.
Довольно скоро, учитывая его возраст и расстояние, он вернулся снова, ведя в поводу могучего коня, запряженного в повозку, уже устланную всяким тряпьем и красовавшейся поверх тряпок, доской. Чтобы ветром не разметало, что ли? Назначение доски выяснилось несколькими минутами позже.
Старик подвел жеребца прямо к камням, так, чтобы странная его телега без бортов, оказалась прямо напротив тела разбившегося. И, как свернутый ковер, старик покатил юношу в телегу. Тот протяжно застонал.
- Так и есть. Ты поломал себе спину, идиот. И я не знаю, удастся ли мне ее собрать, или ты просто умрешь, или мне так и придется возиться с тобой до смерти. Сначала моей, а потом твоей, так как после моей смерти ухаживать за тобой будет некому, - бубня все это, старик ловко закатил юношу на доску так, что тот лег на нее аккурат спиной точно посередине.
- А теперь - поехали. Не вздумай умереть, мне еще не хватало хоронить тебя возле своего дома! - пригрозил старик беспамятному и медленно повел коня обратно, к себе домой.
Выздоровление шло тяжело. Как и предполагал старик, спина у юнца была основательно повреждена, но старик, будучи сведущ в самых разных науках, разрезав кожу и мясо, собрал треснувшие позвонки в одно целое и скрепил тончайшими серебряными скобками. Все время лечения юнец крепко спал, напоенный настоем на горной траве и окуренный странного цвета и запаха, дымом.
- Может, помогло. Может, нет,- бубнил старик, зашивая края разреза.
Рана на голове оказалась, по счастью, скользящей, так что старик, осмотрев, лишь рукой махнул: "Череп цел, а памяти у тебя так и так не будет!"
Левая нога у парня была сломана в лодыжке и голени, правое колено вывихнуто, также сломано было предплечье левой руки и несколько ребер.
В себя неизвестный пришел через два месяца, глядя на старика совершенно чистыми, пустыми, как вымытыми, глазами.
И началось его возвращение. А точнее, началось его вхождение в мир. Старик монотонно, как обучая попугая, учил его говорить, заставлял, показав сперва на себе, как и что делать, упражнять руки и ноги, тянуть поврежденный позвоночник. Тот, хоть и сросся, но давал о себе знать и очень решительно и скоро старик, оставив своему подопечному запас еды на четыре дня, запер его в доме (сил взломать дверь, к примеру, и уползти без памяти, у того бы еще не хватило), куда-то уехал. Вернулся он веселый, как дрозд, внес в дом нечто, покрытое тряпкой и чем-то напоминающее птичью клетку. Оказалось, что это корсет, состоявших из стальных гибких полос, соединенных поясом и ошейником. Старик облачил паренька в корсет и вскоре тот уже ходил по хижине гораздо увереннее.
Заговорил он тоже довольно быстро. Вскоре заговорил и совсем хорошо, казалось, опустошенный его мозг просто моментально впитывает, как губка, все, чему учил его старик.
Наука старика была самого разного свойства, но сводилась к умению управлять своим телом, разумом и духом.
- Скажи мне, старик, - обратился как-то, во время прогулки по холмам (лежавших к югу от Серой Осыпи), - откуда я и кто я?
- Кто ты? Пока ты только Редхард. А вот откуда... Пошли-ка на вершину холма.
Всходили они долго, отдыхая и, наконец, поднялись. Небывалой красоты вид роскошной долины, уходившей к горизонту, открылся им.
- Видишь, как прекрасен этот мир? А теперь подумай, умей ты сотворить такое - остановился бы ты только на одном мире?
- Я не из этого мира, - негромко проговорил Редхард, - да, старик?
- Я не говорил этого, - спокойно возразил старик, - я лишь дал твоему пустому мозгу немного пищи, пожевать, чтобы разработался. Пошли домой, я хочу есть!
Прошло три года. Как-то ночью старик, бывший для Редхарда всем, умер. Тихо, не потревожив сна своего питомца, положил на стол мешочек с золотыми монетами, письмо, лег на кровать, закрыл глаза и перестал дышать.
В записке было сказано: "Не оставайся здесь. Сожги хижину вместе со мной. Никогда не оглядывайся без нужды. Расставайся с ненужным и береги бесценное, впрочем, сначала научись определять, где одно, а где другое. Иди вперед и вперед, и когда-нибудь ты ответишь себе на вопрос, кто ты".
Тем же вечером Редхард, запалив дом старика с четырех концов, впервые пошел по тропке в ближайшее селение. А точнее, поехал на лошади старика. Дальше начался его путь, дорога сменяла дорогу, и на одной из них он повстречал Ролло Огонька.
- Дальше ты знаешь, - улыбнулся Редхард и налил себе еще чаю. - Но, заканчивая, скажу. Однажды старик сказал, что мне предстоит обойти этот мир целиком, если я дурак. Если нет, то тогда мне не нужно будет обходить этот мир целиком и то, что мне нужно, я найду раньше. Но или я дурак, или же то, что мне нужно, осталось в моем прошлом. Так как в этом мире ничего, чтобы мне было настолько нужно, я не нашел.
- Да, ты дурак, - согласилась Ребба, и слеза пробежала по ее щеке. Редхард отхлебнул чаю и закончил: "Иногда можно найти и даже носить с собой и не понимать, что это и есть то, что тебе нужно более всего".
И Ребба слегка повеселела.
Утро прошло спокойно. Вообще, дни и ночи их были спокойны. Спокойны настолько, насколько могут быть спокойны ночи у пары, которая не в силах оторваться друг от друга. Спокойная, но неутомимая и неутолимая страсть Реббы и бешеный порыв Редхарда делали их ночи волшебными, но волшебство людское было здесь не при чем, здесь было иное, высшее волшебство.
Редхарда напрягало это спокойствие. Он давно привык к тому, что чем дольше жизнь целует в маковку, тем тяжелее прилетает потом оплеуха. Это был один из тех краеугольных камней, на котором стояло его мироздания. Да, никто не виноват, конечно, что Редхард решил сделать перерыв в работе и устроить Реббе и себе восхитительное путешествие по Черной Пади, но он так же знал, что судьбе наплевать, она ли преподносила тебе одни подарки, или ты сам их себе дарил. Она ударит. Он внутренне ждал удара, не выказывая этого ничем. Ребба почуяла это, но спрашивать ничего не стала, несмотря на свой молодой возраст, в ней нередко уже проявлялась мудрость зрелой женщины. Этим она манила Редхарда еще сильнее. Хотя, говоря по совести, она манила его всем.
Всех приключений, если это можно было так назвать, было нападение беглых рабов, которые решили выйти из чащи и поживиться человечиной, вкупе с вещами.
Ребба не успела ничего сделать, да и запрет Редхарда, строжайший запрет прибегать к магии, остановил бы ее. Успел Редхард. По дневному времени "огнебои" его были заряжены обычным свинцом, на ночь он заменял его серебром. На них кинулись сразу с двух сторон, вернее, сначала кинулись на Редхарда, ехавшего впереди, здраво, вроде как, рассудив, что баба и так никуда не денется - дорогу вперед ей загораживал жеребец Редхарда, сзади уже бежали их товарищи, а вбок, в лес... Слетит с седла, ударившись о первый сук, а там куда она от них скроется.
Они слегка ошиблись в своих расчетах. Предположив невозможное - сумей они совладать с Редхардом, Ребба положила бы их всех в рядок, на это ее сил хватило бы. Если даже и нет, то спастись бы она точно сумела.
Слегка ошиблись они и с выбором добычи. Редхард стрелял одновременно с двух рук, сразу в разные стороны, почти не целясь, и сразу два клейменых лба треснули, как брошенное об стену сырое яйцо. Последовательно прогремело еще четыре выстрела, один из которых снял вожака нападавших людоедов, а дальше в ход пошел меч. Ребба, чтобы не мешаться, скользнула с седла под брюхо своему коню, давно привыкшему к таком дорожным коллизиям, а потому не выказывавшего ни малейшего волнения и, вооружившись двумя своими кинжалами с длинным, волнистым лезвием черного булата, и готова была дать отпор любому из этих, говоря по совести, несчастных, доведенных хозяевами до потери всего человеческого, что в них когда-то было. Надежды вернуть человека в сознание раба была бы абсурдной. По сути, убивая рабов, Враг-с-улыбкой оказывал им некоторое благодеяние. Он рубил на обе стороны, юлой вертясь в седле, потом спрыгнул на землю. Падали тела, падали отрубленные конечности, те, что набежали было сзади, со стороны коня Реббы, уже кинулись по кустам, увидев, что творит всадник в высокой шляпе. Один, правда, решив, что, пока главный враг отвлечен, можно украсть хотя бы его женщину, сунулся было к Реббе, и упал, тщетно стараясь зажать фонтами бившую из обеих перерезанных сонных артерий, кровь. Редхард поднял коня на дыбы и рабы не вынесли, остатки их кинулись наутек.
- Прыгай в седло, мелочь, - усмехнулся Редхард, неспешно стирая кровь с клинка. Так же неспешно он зарядил снова "огнебои" и сказал: "Поехали отсюда. Они голодны, не будем им мешать". "Ты хочешь сказать, что они придут... Придут за трупами своих товарищей?" - удивилась слегка Ребба. Она знала, что беглые рабы едят людей, но думала, что только тех, кого поймают, не своих. "Я это уже сказал. Они придут. У них нет товарищей, у них есть стая, а в стае это нормальное положение вещей. Вряд ли они еще умеют толком разговаривать. Мне жалко их".
Они тронули коней, перешли на широкую рысь и вскоре рабы в самом деле появились на тропе, спешно подбирая тела и отрубленные куски погибших рабов. Раненых, которые все же были, добивали. Затем начался кровавый пир, вызвавший бы восторг у любого вурдалака.
Редхард и Ребба постарались как можно больше проехать в тот день и ночевали на сей раз в редком перелеске.
Отдыхая от ласк Редхарда, Ребба привычно свернулась на плаще, положив голову на колени Врага-с-улыбкой, а тот курил, молчал, смотрел в огонь, машинально перебирая черную гриву распущенных на ночь (днем она убирала волосы в косу) волос. Она знала, что он сейчас заговорит - знала, потому, что он слегка поджал нижнюю губу и коротко, резко выдохнул.
- Знаешь, - заговорил Редхард, - когда-то мой друг, Ролло Огонек, рассказал мне: "Я когда-то был женат. Долго, для меня - очень долго. Я не ценил в ней то, что надо было ценить, и не прощал того, что надо было прощать. Именно так я и убил возможность начать все сначала, когда мы расстались. Убил в ней свою женщину, а это хуже всего - убить в женщине то, что делает ее твоей, а ее жизнь - тобой. Я сделал это... Я потерял ее. Более глупой потери не было в моей жизни. И такой женщины у меня никогда уже больше не будет. Если когда-нибудь ты поймешь, что та, с которой ты засыпаешь, боится тебя разбудить, не повтори моей ошибки. Такая стоит всего". Я спросил: "Даже войны?", зная, как относятся северяне к войне. Огонек ничего мне не ответил, только хлопнул меня по плечу. Но в глазах его, обычно просто мрачных, я увидел такую волчью тоску, какой никогда не видел и понял ответ.
- У тебя были достойные учителя, - помолчав, сказала Ребба.
- Да. Их было всего двое, но ни у кого в мире, даже у тех, кто в состоянии нанять сотню учителей, не было и не будет таких, какие были у меня.
Странное дело! Негласно они договорились с Реббой, а вернее, так выходило само собой, не то, что не напоминать, что Редхард убил родителей Реббы, а Ребба, по сути, изуродовала его, обратила в чудовище и убила Огонька, а даже не вспоминать про это. Это было - и все. И не лежало черным камнем на их дороге.
- Спи, - негромко попросил Враг-с-улыбкой, и Ребба поняла, что любимый ее хочет побыть один. Очень скоро она засопела и Редхард, если бы мог, улыбнулся бы своей старой, молниеносно пролетавшей по его лицу, чуть грустной усмешки. Но теперь он и так всегда улыбался.
Все возрастающая зависимость от присутствия Реббы в его жизни, беспокоила Редхарда. Воплощенная свобода, он словно попал в какой-то сладкий, дурманящий плен, из которого, как он чуял, непросто будет выбраться. И все чаще мелькало в его голове пораженческое, как ему казалось, нежелание из этого плена выбираться.
- Чего ты хочешь? - спросила Ребба на следующей ночевке. Редхард повернул к ней свое ужасное лицо и ответил: "Невозможного. Оставаться собой, не теряя при этом тебя". Ребба улыбнулась, заласкалась, как кошка и разговор прервался. Но ночью, сквозь сон, Редхарду показалось, что она плакала. Тихонечко и безнадежно. Не было смысла стараться ее успокоить, плач этот был тот, каким оплакивают несбыточное, но бесконечно желанное, то, что сейчас ты держишь у сердца, но что в самом скором времени обязательно уйдет.
Он заснул и видел во сне Ролло Огонька. Тот сидел за бесконечным пиршественным столом, в компании таких же суровых северян и поднимал огромный кубок, обращаясь к кому-то, кто сидел во главе стола. Редхард успокоено вздохнул во сне и проснулся.
Утром свершилось чудо - Редхард встал раньше своей женщины и отошел к бежавшему неподалеку родничку умыться и попить. Тут -то и началась.
Пахнуло ужасной вонью, мозг не успел еще дать определения происходящему, как руки Редхарда бесполезно пробежали по планкам корсета - на нем не было сбруи, он вообще был безоружен, на нем были только штаны, сапоги и корсет. И все.
У него не было при себе ничего против бежавшего рысцой к свернувшейся в клубок Реббе, шайтара. Эти твари не делали разницы для охоты, для них одинаково годилась и ночь, и полдень. Все. Еще несколько прыжков - и вопрос, что делать дальше, разрешится сам собой.
Дикий рев Врага-с-улыбкой сотряс перелесок. Как был, безоружный, кинулся он наперерез кошмару Черной Пади, перекрывая ему дорогу. Он не знал, что хочет сделать. Шайтар замер на миг и мига этого хватило, чтобы Редхард пальцем вышиб тому один глаз. Все, теперь шайтар не угомонится, пока не убьет обидчика. Гниющее тело шайтара встало на дыбы, лапы с огромными когтями упали на плечи Редхарда, но тот устоял, схватив тварь за горло, чувствуя, как лопаются под его ладонями гнойники, покрывавшие тело мерзкого существа, как потоками бежит по рукам разлагающаяся сукровица, как течет слюна из жуткой, оскаленной пасти, в которой легко поместилась бы голова Врага-с-улыбкой.
- Беги! - взвыл Редхард и по плечо засунул руку в одуряюще вонючую пасть шайтару, мертвой хваткой вцепившись тому в глотку и понимая, что если он не успеет вырвать горло этого чудовища, в следующий миг тот просто отхватит ему руку. Да и пускай, может, шайтар довольствуется им одним.
Дикий женский голос, который показался Редхарду когда-то, давным-давно, ему знакомым, провыл несколько непонятных Врагу слов, и следующего мига для шайтара уже не наступило - огненный шар, размером со средний арбуз, врезался тому прямо под левую лопатку, шипя, прошел все тело насквозь и, вылетев наружу, оставив за собой в теле зверя настоящий туннель, пролетел еще пару шагов и погас, словно не был. Лишь диким жаром полыхнуло Редхарду в лицо, и шайтар упал на брюхо.
Редхард спешно вытащил руку из мерзостной ямы с чудовищными желто-зелеными клыками, и обернулся. Совершенно обнаженная, лишь в ручьях своих смоляных волос, высоко вскинув руки, стояла Ребба. Лицо ее, такое нежное, такое милое все эти дни, оскалилось в бешеной, злой, коварной ухмылке, глаза сияли, словно маленькие луны. Миг - и она опустила руки, вновь стала Реббой, а не ведьмой из Дома Ведьм Веселого Леса, и бросилась к Редхарду.
- Он тебя не укусил? - в вопросе этом, идущим прямо от сердца, была такая наивность, что Редхард расхохотался до слез. Шайтар не собака, что просто укусить. Вернее было бы спросить - ты цел, но Ребба спросила как мать, прогнавшая лаявшую собаку, спрашивает свое дитя.
- Нет, Ребба, он меня не укусил, - Редхард оборвал смех. Кажется, теперь все стало на свои места. Сегодня он спас ее. - Дай мне мыло, пожалуйста, я хочу отмыться от этой мрази. - Редхард взял мыло и зашагал к ручью. Потом они быстро собрались и перебрались на новое место, завтракать вблизи отвратительной туши желания не было никакого.
- Ты мог погибнуть, кинувшись на него, почему ты просто не разбудил меня? - укоряла его Ребба.
- Ты не сразу просыпаешься, мелочь. Я просто впустую потратил бы время на крик, и он убил бы тебя.
- Лучше тебя?! - совсем рассвирепела Ребба.
- Намного лучше, - спокойно отвечал Редхард. Он говорил правду, и он был прав.
К обеду они въехали в большой город, второй по величине в мире Черной Пади. Люди шушукались вслед странной паре, узнавая Редхарда и не узнавая, само собой, Реббу. Но никто не осмелился ни подойти к ним, ни, тем более, задать вопрос.
Редхард остановился в лучшей гостинице города, где с ним и его спутницей обращались, как со странствующим великим герцогом и его супругой, они пообедали, а дальше Редхард велел Реббе подняться в снятый им лучший номер и, присовокупив, что у него в городе небольшое дело, не вдаваясь в его подробности, уехал. Ребба послушно поднялась наверх, прилегла на роскошную постель и, неожиданно для себя, крепко заснула.
Редхард не раз уже бывал в этом городе, поэтому расспрашивать дорогу у горожан или стражи не стал, попетлял немного по мощеным улицам, звон копыт по которой неприятно напомнил ему городок Торе, въехал в центральную часть города и вскоре исчез в улицах Квартала Знаний.
Там он довольно быстро нашел нужный ему дом, а вернее, небольшой дворец, спешился и деликатно постучал в огромную дубовую дверь. Отворил ему ливрейный лакей, к счастью, не гролл (последнее время Редхард недолюбливал гроллов) и осведомился, чего угодно достопочтенному господину.
- Передай своему хозяину, Рилю Травинке, королевскому травнику, что его хочет видеть Редхард по прозвищу "Враг-с-улыбкой", известный ранее, как "Враг нежити", - спокойно отвечал Враг. Если нужно, я подожду ответа на улице, но учти, дружок, что я спешу.
- Мой господин никогда в жизни не простил бы мне, оставь я на улице столь важную и известную персону, как Редхарда, - степенно возразил слуга и шагнул с поклоном в сторону, давая Редхарду войти. Редхард вошел, и слуга стал подниматься по лестнице, скрылся в коридорах.
Вскоре он пришел обратно, поклонился вновь, извинился за задержку, которой не было, и предложил следовать за ним. Редхард, следуя за лакеем, вскоре оказался у дверей, в которые постучался лакей, громко прибавив: "Досточтимый Редхард Враг-с-улыбкой к господину Рилю Травинке!"
- Входите, Редхард! - судя по голосу, обладатель его явно обрадовался.
- Здравствуйте, Риль Травинка, - негромко сказал Редхард, когда слуга закрыл за ним дверь.
- Здравствуйте, господин Редхард, я давно вас не видел, очень, очень рад! - человечек, худой, седенький, с длиннейшей бородой ниже пояса и седой совершенно, уже шагал ему навстречу, заранее протягивая маленькую ладошку, которую Редхард искренне пожал.
- Проходите, садитесь, Редхард. Чаю? Закусить? - спрашивал уже Травинка, лучший травник Черной Пади, когда Редхард сел в кресло.
- Нет, благодарю вас, я очень спешу, простите, - отказался Редхард, вскинув руку.
- Осмелюсь полагать, что вы снова желаете купить себе "костяной лапницы"? - осведомился Риль Травинка.
Вместо ответа Редхард открыл карман на своем поясе и выложил на стол сотню стеблей "глазок удавленника". Часть он скопил сам, остальное взял у Удольфы, прежде, чем поджег ее комнату.
Риль вскочил. Не веря своим глазам, схватил огромную лупу, посмотрел на стебли сквозь нее, взял робко один стебелек, поднес к носу, принюхался, крайне осторожно помял, снова принюхался, положил к остальным и воззрился на Редхарда.
- Я смотрю, досточтимый Риль, вы прекрасно осведомлены, что это, - благодушно сказал тот.
- Что вы желали бы с этим сделать? - спросил негромко Риль.
- Продать, - спокойно отвечал Редхард.
- Вы представляете, сколько это стоит? - взволнованно спросил Риль Травинка.
- Важнее, представляете ли вы, - спокойно отвечал Редхард, - а еще важнее, в состоянии ли вы столько заплатить.
- Я в состоянии, - спокойно отвечал Риль, - но, даже будь это не так, я бы продал последнее, влез бы в долги, но купил бы все это. Но как вы не боялись ездить по дорогам с таким богатством?!
- Вы или слишком не от мира сего, почтенный Риль, или уже забыли мое имя. Я Редхард, Враг-с-улыбкой. Бывший некогда, если вы не в курсе последних событий, "Враг нежити".
- Не забыл, конечно... "Костяная лапница"... Веселый Лес... Простите, я просто столь ошеломлен, что не совсем отдаю себе отчет в своих словах, - бормотал Травинка, не сводя глаз со стеблей.
- Главное, чтобы вы отдавали себе отчет в банковских действиях, - рассмеялся Редхард, - итак, почтеннейший, что вы мне предложите за пучок сена, которое почти никто не в силах найти, а собрать, найдя, - еще меньшее количество народа?..
- Лишь два раза в жизни отважился я, недурной, поверьте, травник, собирать эту траву. И оба раза здорово прибавили мне седины. Немногие зелья требуют этой травы, но те, что требуют, соответствующе и работают. То есть, поразительно. Я могу предложить вам... - старик назвал сумму, заставившую Редхарда невольно усмехнуться.
- Мало? - неверно истолковал его улыбку Риль Травинка и тут же назвал следующую.
Редхард снова улыбнулся. Риль неверно его понял, Редхарда устроила бы и первая цена, но старик вошел в раж, а так как легенды о его богатствах давно породили толпы завистников среди наиболее богатых людей Черной Пади, Редхарда не мучила совесть, когда Риль, наконец, назвал сумму, способную обеспечить человека по гроб жизни. Причем жизни долгой и безмятежной, а гробом очень дорогим.
- По рукам, - сказал, наконец, Редхард и они пожали друг другу руки.
- Вы желали бы получить деньги сейчас? - осведомился Риль Травинка.
- Да. Но не деньги, а вексель. Такую сумму на себе не унесешь. Видимо, господин Риль, нам придется проехаться до банка.
- Со всем моим удовольствием, - молвил травник, не силах оторвать взора от "глазок удавленника".
- Трава пусть остается здесь, - сказал Редхард. Он верил старику. Тот благодарно закивал, добыл откуда-то хрустальную шкатулку, с величайшим бережением положил добычу туда, снова спрятал шкатулку, велел подавать карету и вскоре они с Редхардом уже были в банке, откуда Редхард вышел с кожаным лоскутом, , который учли бы и в королевском банке, и в задрипанной деревеньке, где есть хотя бы подобие банка. Разве что в деревеньке не нашлось бы столько золота.
Они простились с Рилем у порога дома травника, зайти Редхард отказался, он ужасно спешил, по его словам.
- Погодите ровно минуту! - умоляюще простонал Риль и Редхард придержал коня. Через несколько минут старик вышел на воздух вновь, изумляя прохожих самим фактом своего появления на улице, и силой втиснул в руку Врага-с-улыбкой небольшой кожаный мешочек с чем-то хрустящим.
- "Костяная лапница", мой друг. Тут ее ровно на год. Вы сделали мне столь великое одолжение, что я не имею права хоть так как-то не отблагодарить вас. Не предлагайте мне денег, вы оскорбите меня!
На чем они и расстались. Старик спешно ушел в дом, а Редхард, уверявший, что страшно спешит, тронул коня и шагом, не торопясь, поехал к гостинице, где оставил Реббу, вторую лошадь и свое снаряжение.
Он не отдал коня слугам, сам поставил его в стойло и сел на лавочку у дверей. Долго курил, то и дело закрывая глаза. Потом решительно поднялся.
Тяжело, медленно взошел он по лестнице к своему номеру и толкнул дверь. Та распахнулась.
Ребба уже не спала, увидев его, радостно вскрикнула и побежала было навстречу, но Враг-с-улыбкой остановил ее жестом, прошел к столу и выложил на него вексель Риля.
- Это тебе. Купи себе усадьбу, заведи хозяйство или торговлю, что пожелаешь. Или просто живи на эти деньги, оставив колдовство, чтобы не сожгли тебя доброхоты. Мы расстаемся, Ребба. Навсегда. Я не могу перестать быть охотником на нежить. Ты, в этом убедила меня стычка с шайтаром, делаешь меня слабым. Впервые в жизни меня застали сегодня врасплох. Если бы шайтар убил тебя... Он убил бы меня. В моей жизни не может быть ничего, что я буду бояться потерять. Я не могу думать о тебе и делать то, что должен делать. Я не могу делать то, что должен и оберегать тебя. Ты не можешь помогать мне в борьбе с твоими сестрами. Любовь делает меня обычным человеком, а я еще не настолько устал и ослаб, чтобы забыть слова своего старика и прекратить поиск того, что мне нужно больше всего на свете. Это больно, но это - не ты. Прощай.
И он развернулся, не дав той ответить, и быстро вышел в дверь. Ребба, несколько мгновений простояв в ставшей огромной и немой комнате, кинулась за ним.
Он уже седлался, второй конь его, нагруженный скарбом Врага-с-улыбкой, стоял на мостовой.
- Неужели ты так и не понял, что любишь меня? - спросила ведьма негромко. Редхард не ответил.
- Неужели ты не понял, что никто не будет любить тебя так, как я? - снова спросила ведьма. И снова Редхард промолчал, лихо взлетел в седло и поехал вдоль по улице.
- Редхард! - простонала она, вложив в имя всю свою боль, всю тяжесть пустой отныне для нее жизни, всю свою любовь, от которой бежал Редхард.
Но тот, не оборачиваясь, поднял над головой правую руку с растопыренной пятерней и небрежно помахал ей из стороны в сторону.