Родилась я еще до своего рождения. Это звучит необычно, но, тем не менее, это так. Мой Отец вынашивал меня гораздо дольше девяти месяцев, отведенных природой человеческому эмбриону для развития двух слившихся клеточек в целый младенческий организм. И это закономерно. Ведь я не человек, не животное. Даже и не растение, а грибки и плесень это лишь некоторые из моих врагов. Наверное, вы уже догадались?
Еще нет?
Я - Книга.
Мое развитие было и проще, и сложнее. Появилась я в недрах подсознания головного мозга моего отца. Мой Отец долго-долго вынашивал меня ничего никому не говоря. Значительное время я прожила лишь там, в мозгу папы. Потом он стал делать наброски, зарисовки, пытаться писать. У него не все сразу выходило, но он старался. И вот его прорвало. Он стал писать, писать, писать и писать. Иногда и дни и ночи напролет торопясь выписать себя всего на бумагу. А многое до бумаги не доходило. Оставалось в нем, внутри.
Долго он меня делал. И вот, внезапно, я осталась на длительное время без движения и развития. Папа куда-то исчез, будто просто забыл про меня. Сама я понимала, что пока еще всего-навсего я не до конца воспитанный, плохо отесанный ребенок, может подросток? Потом Отец вернулся ко мне. Доделал начатое, отпечатал на пишущей машинке меня в четырех экземплярах. Первый отнес в Какой то Новый журнал. Тот самый журнал, что был в те вегетарианские и переходящие в мясоедские времена большим авторитетом для позднего реабилитанса и заката советского декаданса. Этот журнал был почти законодателем мод для морд наступающего застойного запоя.
По сути, с легкой руки своего Отца, я пошла по рукам.
От этой идиомы отдает инцестом, но это так.
Еще не появившись в свет, я ощущала людские восторги от моей формы и зависть ко мне, и моему Создателю, и ненависть к нам обоим, и восхищение от нас и, и, и...
Я слышала визги восторга, и гнев проклятий, доходивший до зубовного скрежета. Видела слезы умиления и ходящие вспученными от ненависти желваки.
Редакторы пустили мою рукопись в машинопись, и еще до формально зарегистрированного рождения я размножилась почти до сотни экземпляров. Иногда машинистка-размножитель что-то путала во мне. Мне не было очень больно, скорее неприятно.
Наконец мой первый экземпляр вернулся к Папе. Он был весь испещрен оспинами и нарывами редакторской правки. Эти уродливо-бездарные пигмеи, предлагали из будущей стройной балерины, в которой многие видели босоножество великой танцовщицы Айседоры Дункан, путем вивисекций и доращивания создать помесь гориллы и орагнутана, внешним видом напоминающую результат спаривания имбицила, дауна и дебилки.
Конечно же Папа на это не согласился. Он начал выпивать. Стал делать это все чаще. А однажды к нему пришли с обыском.
Меня забрали.
Всю.
Черновики конфисковали, а потом уничтожили.
Мы разлучились с Отцом навсегда. Больше его я никогда не видела и не чувствовала. Я знала о его прекрасных замыслах моих будущих сестер и братьев, но они остались лишь плачем. Почти что плачем о двух не рожденных поэмах, как-то давным-давно, писал известный поэт Андрей Вознесенский. И лишь много позже я узнала о трагической судьбе моего Отца.
2.
Время опадало белой листвой, а меня как бы и не было. Собратья Папы спивались, бросались в канализационные люки, под метропоезда и электрички, уезжали из страны. Умирали духовно и телесно.
Но... их дочерям везло больше. Мои названные сестры в виде перепечаток и фотокопий, вывезенные переснятыми на микропленку, размноженные на РЭМах, отпечатанные за границей находили своих суженых читателей. Я - нет.
Лишь абсолютно случайно меня нашли, почти что откопали. Во время заката Советской Империи и начала расцвета новой тоталитарной диктатуры был некий Фонд Всего Хорошего, пытавшийся по крупицам сохранить, собрать... перевести, если не количество в качество то, хотя бы, сохранить хоть крохи этого качества. Качества культуры. Подозреваю, что, видимо, такой крохою была и я.
Не слишком красивая, в сильных, уродующих ее обаятельное лицо, роговой оправой, но, безусловно, милая Девушка перерывала архив своего знакомого и мимоходом вытащила меня со дна картонной коробки. Когда Девушка в уродующих ее лицо очках прочла написанное на первой, титульной странице, ее широкие брови удивленно поползли вверх, а полные губы сложились в недоуменную улыбку. Она протерла пыль, скопившуюся на мне, и нежно отложила меня в сторону. Минут пятнадцать на лице девушки отражались самые разные эмоции: от недоумения и недоверия до восхищения самою собой. Потом она схватила меня и стала быстро читать, вчитываться, пытаться понимать и осознавать. Почитав, полногрудая и широкобровая жертва советской воспитательной системы, положила меня в картонную папку с завязками. Эту папку запихала в полиэтиленовый мешок, Подошла к телефону, набрала номер, засовывая пальцы в отверстия диска и вращая его.
- Ты знаешь, что я здесь нашла?.. Может быть. Может. Я уверена. Понимаешь у-ве-ре-на. Да, эта та самая вещь, что раньше считалась утраченной. Все думали, что всё сгинуло в гебешных подвалах. Ан нет. Не все рукописи горят, не все полыхают. Чудеса еще встречаются. Не смотрела такой фильм? Нет? Зря, не плохие приключенческие съемки в бассейне Амазонки... Не важно, где это снимали. Главное - ТА САМАЯ книга найдена. Найдена мной! А вы говорили, не следует разбирать архив этого старого маразматика.
3.
Через некоторое время я оказалась в Новом Издательстве.
Здесь уже была совсем не та атмосфера, что чувствовалась мною прежде. В прежнем журнале, когда впервые Отец выпустил меня из своих любящих рук. (Этих нежно-беспощадных рук я не смогу забыть. Никогда-никогда!!!) Мною восторгались, восхищались Папой. Меня отдали набирать заново. Это было вторым рождением, излечением от тяжкой болезни, пробуждением после летаргического сна.
Деньги на издание дал какой-то зарубежный финансист из своего фонда.
Меня пересняли на офсетные формы. Быстрые усталые женские руки промыли и закрепили негативы на алюминиевых листах. Мужские руки закрепили эти листы в печатных машинах. Меня отпечатали на огромных рулонах-роликах в типографии "Печатный двор" на Чкаловском проспекте Санкт-Петербурга. Вставили в переплет. Мой тираж был пятнадцать тысяч экземпляров. Теперь я вместе со своим отцом обрела 15 000 почти бессмертных душ. Пятнадцать тысяч бессмертий. А может больше?
4.
Вас, дорогие читатели этой исповеди, наверняка интересует элементарный вопрос: о чем я? Каким стилем, слогом я написана? Так сразу, просто на него и не ответить.
Я о Жизни, о Любви, о предательстве и предателях, о любви и о Смерти; и снова о Любви. О взрослых и детях. О стариках и подростках. О грешниках и праведниках. О том, как первые становятся вторыми, а вторые первыми. О Женщинах и Мужчинах. Я немного философична, слегка иронична, иногда до сатиры гротескна. Стиль мой самый обыкновенный. Чуть лучше того, что вы сейчас читаете. Последовательно и параллельно в сознании подсознании и снова в сознании моего Отца сформулировались основные архетипы того времени, на которое пришлась его жизнь. Сфокусировавшись, они разложились на множество цветов спектра и снова, по новому, сошлись во мне. И остались. В моем содержании, моих структурах. Структуре композиции, глав, фраз, слов и букв. В структуре синтаксиса и орфографии нашего языка.
И вот (наконец-то!) я упакованная в пачки еду к тем, для кого я была задумана - к людям, к читателям.
Основная часть моих душ-экземпляров была распределена по общедоступным библиотекам. Об этом позаботился Фонд Всего Хорошего. Тот самый, что дал деньги на мое издание. Этот Фонд вообще о многом хорошем заботился, но из-за действий властей предержащих по настоящему Хорошего, вышло мало. Не то, чтобы совсем ничего не вышло, но, не будь властей, могло бы быть и больше. Гораздо больше.
Меня выбрала заведующая библиотекой, равнодушные руки ее подчиненных написали инвентарный номер на моих первой и семнадцатой страницах. Кроме того, на первой странице и на обложке надписали шифр; и... одна из моих душ попала на полку запасного фонда глубоко провинциальной библиотеки. С этого начались мои беды. Второе мое прозябание.
5.
Мои соседки были такими же новыми зданиями, как и я. По первоначалу, с радостью и надеждой мы стали дожидаться читателей. Мы ждали, ждали, ждали и ждали. Рядом они, эти читатели, проходили в соседний зал, где жили души и душонки рожденные классиками, другими более-менее популярными авторами прошлого, позапрошлого веков, минувшего тысячелетия. Но и туда ходили достаточно редко.
Значительно чаще посещался аванс-зал с детективами, женскими романами. Они, одетые в пестрые обложки пользовались повышенным спросом, но в них почти не было даже крошки души. Под мягкими и твердыми переплетами помещалась лишь жесткая или мягкая конструкция увлекательного сюжета одетая в банальные, набившие оскомину фразы. Еще эти книжки привлекали многие женские сердца удивительно бессмысленным набором слов.
Их брали, им внимали, их ч и т а л и. А мы все ждали, ждали, ждали и ждали...
Почти как засидевшаяся в невестах старая дева ждет своего суженого-ряженого. Только в отличии от переборчивой девушки на выданье, я была бы рада любому читателю. Вне зависимости от того, согласиться ли он с мыслями, изложенными во мне, или станет их яростным противником.
Ожидание продолжалось днями, неделями, месяцами.
Каждый день, кроме выходных, в 9 утра зажигался свет, через зал проходила одна из хозяек. Постарше или помладше. Снимала пальто, сапоги, надевали босоножки, туфли или тапочки. Поправляла макияж или наводила его, включала компьютеры. Шла в соседнюю комнату пить чай или кофе. Напившись чаю, она возвращалась, садилась к компу, грузила социальную сеть ВКонтакте или Одноклассники, слушала музыку, общалась с так называемыми друзьями.
Иногда она заполняла карточки. Иногда проводила сверку фондов. Иногда занималась еще чем- нибудь таким же бесполезным. Часами она точила лясы со своими коллегами. С полудня, с двенадцати часов библиотека была открыта для посетителей. Хозяйка зала иногда здоровалась с ними, изображая на лице бешено-безумное удовольствие от их прихода. У многих других коллег, как говориться, съевших зубы на этой работе, на улыбки уже не было сил. И они сидели на своих местах с красивыми, подведенными, умными глазами и каменно-тупыми лицами, незаметно превращаясь в совсем старых грымз.
Минул год. Потом другой, Прошел третий. Меня никто не брал, чтобы прочитать. Интересно, что у меня за дикая судьба?
Я все также стояла на своей полке, и также слушала унылые разговоры. Трудно представить себе, какие темы обсуждали, так называемые, работники культурного фронта. Трудно сказать, кому именно из жителей городка, куда я попала, кости еще не были перемыты и выскоблены до зеркального блеска. Изредка на них "находило", и они с душой относились к своему делу.
Отдельно надо рассказать о Директоре этой библиотеки.
6.
Ранее, лет -дцать тому назад заведовала она местным краеведческим музеем, а еще до того, во времена, когда я лежала на дне сундука, руководила... Чем бы вы думали? Парикмахерской.
В этом сказывался рецидив советского номенклатурного мышления: человека пересаживают из одного руководящего кресла в другое. Как только у библиотеки появлялись "лишние" деньги Директриса начинала очередной ремонт. Ремонты проистекали почти каждое лето. У некоторых читателей, да и у сотрудников тоже была аллергия на краску и гипсовую пыль, но какое дело было до этого Директору? Главное своевременно "освоить выделенные средства" не забыв при этом поделиться откатами с заинтересованными лицами. Она и на рабочем месте появлялась лишь от случая к случаю.
А еще в середине моей библиотечной жизни у нас появился ЦОД. Центр общественного доступа в интернет. К текстам законов и ресурсам госвласти. В начале 30 минут каждому пользователю давали бесплатно. Потом халяву прикрыли и стали взимать рупь в минуту за пребывание во всемирной сети.
Внешне и внутриполитические события. Как я их ненавижу! Из-за них я пролежала под спудом столько лет, что даже Отцовское имя стало практически никому не известно. Именно они, события этим треклятые, заставили местную прокуратуру изображать усиленную борьбу с экстремизЬом, и главное писать огромные отчеты об этом. (Так говаривал Никита Сергеевич Хрущев, при правлении которого Папа меня стал писать, "с экстремизЬмом".) Согласно новейшим указаниям верховного Кремлевода и по требованию Хранителей Права и Лева взирающих сверху вниз на все происходящее так называемым Замыленным оком государевым, доступ к большинству сайтов и ресурсов был закрыт. Даже к порталам по трудоустройству. Откуда там ЭкстремизЬм возьмется? Директриса руководила всеми районными библиотеками и весь заполярный район остался практически с весьма кастрированным интернетом. Доступ закрыли даже к почтовому Рамблеру.
7.
Тоскливые дни складывались в недели, те в месяца, эти, в свою очередь в годы. Они шли, шли, шли и шли нескончаемой серой чередой, навевая грусть забвения. Уже, как Наташа Ростова из "Войны и мира", я почти смирилась с мыслью о том, что меня никто никогда не возьмет домой, не прочтет. Почти поверила я, что весь непомерный труд Папы, девушки в страшных очках, редакторов, наборщиц, сотрудников Фонда Всего Хорошего, типографских работников останется втуне. Что подвиг моего Отца был напрасен, и я погибну в этом не столь отдаленном районе не прочтенной.
Но, как всегда, это случилось вдруг.
В начале я услышала имя своего Отца. Потом одна из Хозяек, та что помоложе, сняла меня с полки и отдала в руки очкастому молодому человеку с огромной волнистой шевелюрой. Он бережно взял меня. Погладил переплёт, положил в портфель. Принеся домой начал внимательно читать. Делал он это всю ночь. Читал и пил кофе. Потом чай. Потом закрыл меня, положил на полку и ушел. На работу, наверное? Вернувшись, он снова взял меня и снова начал читать, вникать, проникать, делать выписки.
Он достаточно любовно и бережно читал меня, вникая в нюансы стиля, строя, строк, предложений, периодов, абзацев, главок и глав. Смысл он понимал великолепно. Читая меня, лохматый молодой человек иногда ел. Перелистывал никем не тронутые страницы слегка блестящими от жира пальцами. И я была этому рада. Мне ОБРЫДЛА моя девственная чистота! Лучше бы я потеряла ее!
Однако потом надо было слышать, как ругалась одна из хозяек постарше, когда мой Единственный Читатель возвращал меня. Ее самыми мягкими словами были ставшие банальностями призывы к гигиене, упреки в глупости, "мы будем лучше терять читателей, а не книги".
Господи, кому нужны книги, если их никто не читает???
Почему этот молодой лохматый не оставил меня у себя навсегда, сказав хозяйкам что потерял книжку? Из речей хозяек и редких читателей я слышала, так делают. Не знаю почему Он так не поступил. В результате я оказалась снова на своей полке.
И некоторые соседки смотрели на меня с завистью. Как же, ведь у меня появился свой собственный Читатель! У меня он был, а у них не было. Вот так-то.
Меня не только прочли, но и высоко оценили. Однако целых полгода мною снова никто не интересовался, и полученного задорного заряда моего настроения хватило не надолго. Снова началась библиотечная рутина, набившая оскомину до изнеможения, свисающие из ушей разговоры хозяек, их тупое хихиканье над чем-нибудь не вписывающимся в их скудодумие. И моя ежедневная тоска ожидания. Ожидания своего Читателя.
8.
Каково было мое удивление, когда меня снова вытащили из рядов невостребованных книжек, и я снова увидела своего читателя. Он чем-то напоминал предыдущего, тоже лохматый, тоже в очках, но значительно моложе! И снова услышала из его уст с восклицательным удивлением произнесенную фамилию своего Отца и свое имя!!!
Он отнес меня к другому человеку. Тот был значительно старше.
Сказав: "Шеф, я думаю это будет вам интересно", - он положил меня на письменный стол в номере нашей районной гостиницы.
И вот я снова в любящих, внимательных, надежных, понимающих руках, которые так похожи на руки моего Папы. Они бережно переворачивают мои страницы, иногда отлистывают их назад. Это случается, когда мой Читатель хочет насладиться особенно понравившимся ему отрывком или фазой. эпизодом или абзацем.
Наконец я прочтена от корки до корки, от доски до доски. Я прочтена и лежу на письменном столе. Молодой ассистент, тот, что принес меня сюда, спрашивает: "Сергей Васич, может быть эту книжку обратно в библиотеку отнести?"
Я с холодящим Душу ужасом представляю, что снова окажусь в обществе своих детективных соседок по книжным полкам; произведений совписов и совписок и библиотекарей - старых грымз.
- Нет, - отвечает Сергей Васильвевич (или как его называют в своем кругу С.В.), - эта книга мне, нам еще очень и очень пригодится.
-- Для чего?
- Потом узнаешь, - говорит Сергей Васильевич и надев заранее собранный рюкзак отправляется в Ловозерские тундры. С.В. вернулся с двумя полиэтиленовыми мешками. В одном были ягоды, в другом грибы.
- Андрюша, это отдай на кухню и немедленно узнай о том, где можно купить эту книгу,- произносит он указывая на меня.
- Зачем она вам?
- Ты ведь тоже прочитал-пролистал ее?
- Да-а-а...- неопределенно тянет Андрюша, - и что?
- Тебя ничего не впечатлило?
- М-м-м-м...- опять тянет Андрюша, - ничего такого особенного... История из 60-х годов прошлого века, роман про творческую интеллигенцию, писателей, поэтов, диссидентов и полудиссидентов. Часть из них стала заигрывать с властью, часть пошла на сотрудничество с КГБ, , часть нет... В общем печально все кончилось. Как для первых, так и для вторых.
- Ты Андрей, ученик мой драгоценный, ничего так и не понял. Главного не понял.
- ???
- Будет фильм!!! Да такой фильм, какого еще свет не видывал!
- Вы уверены?- после паузы начинает сомневаться Андрюша, - синопсис и заявку мы напишем, - Алексей в полутора сутках езды, значит и литературный сценарий будет, артистов найдем, а финансирование?
- Уймись. Будет тебе финансирование. Или после "Ники" мое имя стало плохим брендом?
- Не смею возражать, мэтр! Но кто продюсировать станет? Если будет хороший сценарий, то и Назаршах возьмется и Бешкамбатов. Да и на что существует наш госкомитет?
- Теперь это агентство.
- Не умничай. Хоть хрененство. Срочно связывайся с Алексеем и Игорем! Любой ценой за любые деньги немедленно вызывай их сюда. Обещай золотые горы, реки полные вина. И рыбы. Оленину и зайчатину. Если хотят пусть с семьями едут, с любовницами, с чертями лысыми, с ведьмами косматыми. Но чтоб были немедленно! А мы завтра садимся писать сценарную заявку и синопсис. Главное, чтоб нас не опередили!
- Мэтр не беспокойтесь. Надеюсь все будут и всё будет. И... если эта книга за столько лет никого не заинтересовала, то почему вы думаете, что сейчас кто-нибудь еще за нее кроме вас схватится?
- Мало ли... Это просто редкостная удача, что ты ее принес мне. Может еще кто-нибудь кому-нибудь так же эту или другую аналогичную книгу принести. Но это лирика... Давай, исполняй!
9.
Сказать, что я была мягко говоря обескуражена и растеряна - слишком слабо прозвучит, чтобы правильно передать мое эмоциональное состояние. Я, привыкшая к сонной библиотечной одури, начиная привыкать к новым рукам и нравам, не совсем понимала, что со мной собираются делать?
Из меня родиться что-то новое? Какой-то фильм? Это слово "фильм" я слышала в рассказах старых грымз в библиотеке. Они сопереживали героям и критиковали их действия, слова и поступки. И делали это так, что от их скучнейших разговоров, перемежающихся гнусными улыбочками, с их подначиваниями и шпильками запущенными друг в друга, в зевоте сводило мои переплеты и переплеты моих соседок.
Фильм? Из меня? Но в начале, литературный сценарий? \
Господи, что со мной еще будут делать?!
Но в любом случае я понимала - чтобы ни произошло, это лучше чем, еще много лет стоять на полке нечитаемой. Стоять в ожидании гипотетического читателя, который, скорее всего, так и не придет. Стоять и испытывать лишь равнодушные прикосновения библиотекаря стирающего с тебя очередной слой пыли; ожидая когда же наконец тебя сгрызут крысы, книжные черви; или спишут в макулатуру, в утиль-сырьё.
Алексей и Игорь приехали достаточно быстро. Поселились они рядом с С.В., а Андрей привез еще -пять моих сестер-близняшек, каким то чудом купленных в неведомых магазинах. (И где откопал только?)
Алексей был сценаристом, Игорь художником-постановщиком. Человек с неведомым прозванием продюсер читал меня где-то далеко.
10.
Я пришла в ужас, когда ощутила, увидела, осознала что со мной стало, что от меня осталось в сценарной заявке. Но С.В. успокаивал возмущавшегося по тому же поводу художника Игоря: "Это всего-навсего только заявка. Иначе НИКТО, НИКОГДА, НИ ЗА ЧТО, ни за какие коврижки на наше кино денег нам не даст.
Алексей долго читал и снова, и снова перечитывал меня, все стараясь понять какую-то сверхзадачу. Иногда складывалось впечатление, что он пытается уяснить написанное не только в строчках, но и между них. После С.В., того очкастого молодого человека и Девушки в очках это был самый внимательный ко мне человек.
Потом, потом... Потом со мной начало происходить нечто странное. Что-то подобное я уже испытывала, когда меня перепечатывала та самая Девушка в толстых очках. Но тут! Тут... Тут... Тут было что-то немного другое. Перерождение? Наверное этим словом нужно и можно назвать что со мной сделал Алеша. Из творения моего Отца начало рождаться что то новое. Что-то достаточно безболезненно уходило. Какие-то интригующе-интересные сюжетные линии появлялись, исчезали, потом на их место вставало еще что-то более интересное. Не всегда такое красивое как прежде, но, кому по Большому счету нужна эта моя красота? Да и КОМУ нужна КРАСОТА, которая годами стоит на полке?
С.В. каждый день читал написанное, что-то советовал. Иногда он, Игорь, Алексей и Андрей ссорились и ругались. Как они ругались! За все годы, проведенные в рукописи у Отца, в наборном цеху, в типографии, не говоря уже о библиотечных полках, я никогда не слышала таких слов. И даже, боюсь в этом признаться, не знала, что они означают. Во мне таких слов нет.
После нескольких недель работы, деловых посиделок, ругани, совещаний и новых деловых посиделок литературный сценарий фильма под рабочим названием "Судьбы, ушедшие в никуда" был готов.
По какой-то сверхскоростной почте, которую С.В. называл "электронкой", а остальные почему-то мылом, сценарий отправили Продюсеру. Ответ пришел через неделю: "Заявка и сценарий одобрены. Финансирование в разумных пределах. Приступайте к режиссерскому сценарию и съемкам".
Я уже не была прежней Книгой, и название мое изменилось. Однако целостность осталась прежней. За литературным сценарием последовало создание режиссерского. Но это была уже совсем техническая работа. Лист разбивался на пять граф. Первая самая узенькая это номер кадра, во второй - описание кадра и действия в нем, в третьей слова героев или героя, в четвертой звуковое оформление (музыка там или шум) и пятая примечания - (оцепление или дождевальная установка, или что там еще по действию требуется)... Муторное дело надо сказать.
11.
Через два года я стала фильмой.
Раньше, лет сто назад, именно так называли кинофильмы. Имя мне менять не стали. Так и осталось "Судьбы, ушедшие в никуда". После шумного выхода на экраны меня, моих новых отцов матерей с восторгом посмотрели, восприняли десятки, нет сотни тысяч людей! Право проката фильмы купили в других странах. И счет пошел на миллионы. На какое-то время я стала притчей во языцах и на устах у всех. Особенно удачные словесные обороты и реплики, придуманные моими первым и вторым Отцами, сыгранные артистами разошлись на цитаты так как это раньше бывало. Начиная от "Слова о полку Игореве", "Горя от ума" Александра Грибоедова, поэм "Мертвые души" Гоголя и "Москва-Петушки" Венедикта Ерофеева.
После фильмы последовало мое второе издание. Текст слегка упростили, чтоб я стала понятнее всем. И так получилось, что я снова попала в руки той самой некрасивой девушки. Той самой которая откопала меня когда то в заброшенной квартире на дне коробки лежавшей на антресолях. К тому времени Девушка конечно к этому времени уже давно стала бабушкой, а я осталась почти прежней, неизменной, сохраняя вечную молодость.
Ничего этого не было. Не было описанного, в четырех последних главках.
После очередной ревизии - сверки фондов меня списали в макулатуру и в мешке отнесли в темный, холодный сарай. Отодрав картонную обложку, свезли к бумагорезательной машине. Электрическая мясорубка разорвала меня в клочки, пригодные для выработки новой бумаги. Из нее сделали туалетный рулон.