За стенами Кремля среднерусская природа, порадовав глаз красками весны и лета, готовилась к зимней спячке. Пришел октябрь, то и дело проливающийся моросью дождей. Московская погода ныне ничем ни обрадовала, ни удивила. Низкие осенние тучи висели над землей почти постоянно, отчего не хотелось выходить на улицу.
Но все это было за пределами Кремля. А здесь, за надежными стенами, за широкими портьерами стояла тихая спокойная атмосфера, одинаковая в любую погоду за окном - будь то дожди или снега, тридцатиградусная жара, а то и просто немецкие танки в тридцати километрах от окраин столицы, как это уже произошло однажды.
Однако эта тишина была не умиротворяющая. Нет, она была деловой, нужной для напряженной работы руководства партии и правительства.
Он положил на стол любимую кривую трубку, которую сегодня не поднес ко рту, хотя несколько раз упорно разжигал, и раздраженно прошелся по своему кремлевскому кабинету. Трубка его успокаивала, и поэтому он постоянно держал ее под рукой, хотя в последнее годы курил очень мало - здоровье больше не позволяло.
Кабинет был большой, предназначенный для многолюдных заседаний. Порою здесь собиралось до двух десятков, а то и более человек - директоров предприятий, министров, дипломатов, военных, ловящих каждое его слово, которое определяло позицию фронтов, развитие целых отраслей экономики, судьбы миллионов людей. Иногда здесь спорили, нередко он выносил приговор, который потом облегали в форму решения суда. Здесь делалась история. Здесь строился социалистический строй.
Но сейчас стояли тишина и одиночество. Отсутствие людей - кирпичиков советского строя, ЕГО - ТОВАРИЩА СТАЛИНА - строя заставляло чувствовать себя как-то не в своей тарелке - он привык быть на людях, пусть немногих - многолюдье тоже выводило из себя, - но на людях, послушных, деловитых, энергичных. Сейчас же не было никого, если не считать охраны и вечного Поскребышева в приемной.
Он вспомнил, чем вызвано отсутствие очередных посетителей и нахмурился, почувствовав себя в ловушке. Какое уж там заседание, раз такие события. Он - вождь могучего государства, разгромившего фашистов, чье слово с трепетом ловят во всем мире, вынужден прятаться в Кремле от коварных и неуловимых врагов. Позор!
Совсем недавно было по-другому. Под его руководством сломили Гитлера. Уж какой сильной не была Фашистская Германия, победили. Немцы под Москвой стояли. Тогда он не прятался от каждого, видя в любом человеке, даже охраннике убийцу. И вот через семь лет после победы приходится начинать все по-новому. Враги внешние, враги внутренние. И по-прежнему он один. Исполнителей много, соратников нет.
Начиналось все очень просто и совсем с другого, - ожидаемого им в последний год столкновения среди его приближенных. И когда после войны обострилась грызня в Политбюро между его членами, он воспринял ее с полной серьезностью, как крупную, но не смертельную опасность. Возрадовались победе, возомнили о себе невесть что. Требовалось провести филигранную предупредительную работу и поставить всех на место - кого обратно на свой прежний пост, кого в гроб.
Ладно бы еще военные возрадовались, те понятно. Победили все же с его помощью. Но и штатские обвешались орденами полководцев - Суворова I степени, Кутузова I степени, надели погоны генералов и маршалов и потребовали похвалы и еще больших наград. И он видел, они готовы не только спихивать друг друга с лакомых постов, уже нацелились и его заменить, встать во главе победоносной страны. Глупцы, не понимают, что вместо одного врага появляется другой. Проклятые империалисты только и ждут, когда стран ослабнет, чтобы обрушить социалистический строй.
С этими он разобрался. Берия, Маленков, их присные на местах наркомов, секретарей обкомов ... Смотрят вроде бы подобострастно, но уже нагловато.
Придавил. Щелкнул и все рухнуло. Пальцами только повел. Для Маленкова и Берия он приготовил Авиационное дело. Сын Василий сообщил, а конструктор Яковлев обосновал технически получившуюся картину ухудшившегося выпуска самолетов. Может и в самом деле, с самолетами стало плохо, он не настолько хорошо их знает, чтобы в каждый винтик вникать. Главное, что он изрядно поддал Маленкову и Берия по лбу и заставил их отступить. Притихли, поганцы.
Сталин хмыкнул, представив виноватые лица двух приятелей, каявшихся перед ним.
В декабре 1945 года Берия он освободил от должности народного комиссара внутренних дел, которую Лаврентий занимал с 1938 года. Теперь он курировал органы безопасности, если только это впрямую касалось его основной работы, в основном же руководил Специальным комитетом по проблеме номер 1 -- атомной бомбе и топливо-энергетическим комплексом. А в остальном в МВД и МГБ пришли другие люди. НЕ ЕГО люди.
Обязанности основного куратора перешли к Кузнецову. Министр МГБ Абакумов и секретарь ЦК и начальник Управления кадров Кузнецов установили самые тесные дружеские отношения. И оба они плохо относились к Берия. Лаврентий пальцем не мог пошевельнуть в органах, а его людей только так чистили. К ним подходил тридцать седьмой год.
И не Сталин был плохой. Над ними стоял Жданов, которого он на время сделал вторым человеком в партии.
Все это были ленинградцы, которые он начал приближать ближе к концу войны. В сорок четвертом перевел из Ленинграда Жданова - слишком уж тот засиделся там, нехорошо. К тому же тяжело заболел Щербаков. Маленков куда уж всем занимался, так в идеологию влез. Так вскоре себя вторым Сталиным возомнит. Чтобы этого не было, сделал Жданова секретарем ЦК по идеологии.
Поначалу все пошло хорошо. Жданов потянул за собой хвост своих людей. Новые люди, новые отношения, связей нет, все держатся за него. Однако вскоре ему показалось, что ленинградцы слишком окрепли. По отдельности они ребята неплохие, ничего не скажешь, но слишком уж много. Особенно, если посчитать с оказавшимися в Москве до войны.
Когда оглянулся, даже удивился. Сильная, однако, группировка свила свое гнездышко в рядах руководства страной: Жданов, ставший практически его заместителем по партии, Вознесенский, первый заместитель Председателя Совета Министров и глава Госплана, Кузнецов, секретарь ЦК, начальник управления кадров, курировавший органы госбезопасности, Родионов, Председатель Совета Министров РСФСР, Косыгин, заместитель Председателя Совета Министров. Эдак скоро куда не плюнешь, на ленинградца напорешься.
Тогда он сменил гнев на милость. Маленков, висящий на ниточке, был назначен заместителем Председателя Совета Министров.
А Берия и Маленков поддерживали тесные отношения с Первухиным и Сабуровым, занимавшимися экономическими вопросами. Он знал, все они входили в одну группировку, выдвигали своих людей на влиятельные должности в правительстве.
Получились две группировки, которые принялись грызть друг друга. Берия в то время поддерживал Маленкова и не скрывал, что они часто встречаются. Абакумов, со своей стороны, сообщал Сталину о том, что Маленков и Берия сочувствуют репрессированным руководителям авиапромышленности и военным. Абакумов ознакомился с документами милиции об охранниках Берии, хватавших на улице женщин и приводивших их к Берии, что вызывало жалобы мужей и родителей.
Ему только осталось курить трубку и кивать на жалобы обоих сторон. И эти люди собирались оттеснить его от власти!
После смерти Ленина было хуже. Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков. Страшные были люди, имеющие большой авторитет в партии и стране, умные, сильные. Все полегли. А все оттого что подняли на него руку.
Конечно, все назначения проходили через него. Единичные, они не вызывали возражения. Но в совокупности настораживали. К тому же старый товарищ Жданов, привыкший командовать в Ленинграде, продолжал делать то же самое в Москве, что совсем не радовало его, Сталина. После нескольких столкновений со Ждановым он внимательно посмотрел на его кадровые передвижения в Москве, поручил Берия разобраться. Лаврентий, как всегда, оказался на высоте и принес неприятную информацию.
Оказывается, ленинградцы назначали своих людей на должности секретарей районных партийных организаций столицы. А Кузнецов выдвинул Попова, бывшего директора авиазавода, секретарем Московской парторганизации. Он и не знал, что тот из рядов ленинградцев!
Попов стал одновременно членом Оргбюро ЦК и секретарем ЦК ВКП (б). Жданов поощрял его попытки контролировать министров через выборы в Московский комитет партии. Жданов и Кузнецов осуществляли двойной контроль над членами правительства: через Попова и через ЦК, где они стали полноправными хозяевами.
Жданов, да... Хороший был товарищ, вместе столько пережили и до войны и во время войны. Но голова закружилась и начал под него копать Андрей Александрович. Наверное, зря он его перевел в Москву. Все же Маленков был тише и скромнее, высовывался меньше и не дерзил.
К лету сорок восьмого года он окончательно понял, что ошибся в нем. Хорошо, тот умер в августе, иначе бы пришлось с ним разобраться. Впрочем, все равно, жаль. Умереть от руки врачей-вредителей - не самая лучшая участь для коммуниста.
Он цинично улыбнулся. Жданову слегка помогли с его подачи. Совсем чуть-чуть. Здоровье у него действительно было очень слабым.
Ну а покойников всегда хочется простить за мелочные ошибки. Их грызут могильные черви, а ты так же неторопливо ходишь по ковровым дорожкам.
Без Жданова ленинградцы не поняли, что их день прошел. Вели себя все наглее. Переведенный обратно на свою должность секретаря ЦК Маленков доложил ему, что когда Жданов в 1948 году умер, секретарь Московского Горкома Попов потребовал, чтобы министры как члены партии подчинялись ему, главе Московского комитета партии. Он сначала не поверил, а когда сведения подтвердились, возмутился, поинтересовался мнением министров. Министры поддержали Маленкова, жалуясь на Попова, что тот постоянно вмешивался в их работу.
Повозмущавшись, он поначалу решил, что для него это даже хорошо иметь человека, противостоящего неразлучной паре Маленков-Берия, после Жданова место стало вакантным, но затем увидел в деятельности Попова заговор. Тот явно создавал независимый центр власти в Московской парторганизации. Хватит с него Мартемьяна Рюмина, тоже пытался свить в Москве гнездо под предлогом внутрипартийной демократии. От начального замысла арестовать Попова его отговорили, да он и сам не очень хотел. Отправили подальше от столицы.
Он мог бы и потерпеть ленинградцев. В конце концов, работники они были хорошие, а мечтать о всевластных постах и присущих им материальным льготам могут все. Сколько чиновников аппарата, даже членов ЦК были пойманы на фактах взяточничества и разложения. Если идти на поводу у комиссии партийного контроля и органов безопасности, останешься без аппарата. Он предпочитал не наказывать преданных высокопоставленных чиновников. Если бы ленинградцы были пойманы только на этом... Его линия заключалась в постоянных перемещениях партийных руководителей высокого ранга и чиновников госбезопасности, не позволяя им оставаться на одном и том же месте более нескольких лет подряд, чтобы не привыкали к власти.
Но ленинградцы оказались причислены к соперникам, и полученный на них компромат использовался для их увольнения или репрессий.
Так по дурости они действовали или Кузнецов и Вознесенский - новые конкурентам?
Он решил проверить их. Кажется, это было в 1948 год. Когда он отдыхал на озере Рица, созвал всех членов Политбюро, отдыхавших неподалеку на Черном море к себе на дачу. Они явились - крепкие, загоревшие, пышущие здоровьем. Так ему стало завидно, что он объявил - члены Политбюро стареют. Хотя большинству было около 50 лет и все были младше его лет на 15, но с ним никто не решился спорить. А он продолжил - и потому нужна замена. И его, и их.
Как обрадовались Кузнецов и Воскресенский, как загорелись глаза, когда он сказал, что хотел бы увидеть их - первого во главе партии, а второго - председателем совета министров. Тут уж они не сдержались. Показалось, еще немного и бросятся на него, чтобы придушить и захватить власть. Нет, оставлять их на верху после этого было нельзя. Правда, он все равно колебался. Нравились они ему. Политбюро тридцатых годов было пора убирать, а ставить на их место таких как Кузнецов и Вознесенский.
Однако слишком уж весомые доказательства предъявляли органы. В августе 1949 г. он разрешил арестовать Кузнецова. Ждал, что Кузнецов напишет ему покаянное письмо, раскается в своих ошибках или даже вредительстве, долго ждал, но тот не написал. Значит, виноват. Если бы признался, остался бы жить.
Сталин отвлекся от воспоминаний. Интересно, он пожалел бы Кузнецова, если бы тот написал? Он ухмыльнулся. Ничего еще не значит, если бы тот написал, что-то обязательно бы изменилось. В его жизни столько было льстивых писем с извещением вечной дружбы, тогда как в это время льстец точил нож. Он научился не верить им. Так что скорее всего Кузнецов умер бы в любом случае. Но где-то в душе саднила рана. Замечательный был работник, не прятался как другие за параграфы инструкций, честно работал.
Едва он оправился от измены Кузнецова, как месяца через два Берия достает служебную записку Первухина, заместителя председателя Госплана, ведающего химической промышленностью, которую тот написал Вознесенскому как председателю Госплана. Первухин писал, что "мы правительству доложили, что план этого года в первом квартале превышает уровень IV квартала предыдущего года. Однако при изучении статистической отчетности выходит, что план первого квартала ниже того уровня производства, который был достигнут в четвертом квартале, поэтому картина оказалась такая же, что и в предыдущие годы".
Документ был очень неприятный. Но еще неприятней оказалось поведение Вознесенского, который, получив его, отложил в дальний ящик. А ведь обязан был доложить в ЦК об этой записке и дать объяснение.
Когда он узнал, то поразился. Сказал, что этого не может быть, Вознесенский не может так сделать. Немедленно поручил Бюро Совмина проверить этот факт, вызвать Вознесенского и допросить его.
После проверки на Бюро все подтвердилось. Воскресенский был виновником этого промаха, и, думая, что на это никто не обратит внимания, решил отложить записку в дальний угол.
Он хорошо относился к Воскресенскому, хотя уже его точила мысль о стремлении Воскресенского занять его место. Наверное, поэтому он легко вышел из себя.
- Значит, Вознесенский обманывает Политбюро и нас, как дураков, надувает? - Сказал он тогда на Политбюро. - Как это можно допустить, чтобы член Политбюро обманывал Политбюро? Такого человека нельзя держать ни в Политбюро, ни во главе Госплана!
Он окончательно пришел к мысли о необходимости вывести Воскресенского из Политбюро. Но арестовать его сразу не дал и только через некоторое время, под шепотки Маленкова и Берия махнул рукой. Началось следствие. Ленинградцы наговорили такого, стало понятно - это враги. Может, конечно, они себя и оговорили, разве тут разберешь, но если даже часть правды здесь есть, их надо было сурово наказать.
Обвинения, в которых они признались, были собраны в толстый переплетенный том, который разослали членам Политбюро. Арестованные признались в недовольстве засильем кавказцев в руководстве страны и ждали естественного ухода из жизни Сталина,
И эти люди ходили около него! Он помнил, как в возмущении отшвырнул том и потом долго ходил по комнате (он читал протоколы допросов на даче).
Но одновременно тогда он успокоился и даже был готов простить их. Хотя бы частично. Они не стремились его убить, а только выжидали. Выжидали не только они - выжидало все Политбюро. Все они ждали, наивно полгая, что после его смерти власть сама упадет в их руки.
Он поднял том с пола и дочитал. Воскресенский и Кузнецов, а также их присные признавались и в других преступлениях: перевод Правительства РСФСР в Ленинград для отрыва его от московского руководства, проведение в Ленинграде ярмарки без соответствующего оформления через ЦК, попытка Кузнецова возвеличить себя через музей обороны Ленинграда и прочее.
Его уговорили и он подписал. С ленинградцами рассчитались по заслугам, всех расстреляли. Пуля в лоб, зарыли в неизвестном месте - и хватит думать. Однако времени и внимания на них ушло много. Этим кое-кто и воспользовался. Одну голову срубаешь, а две вырастает. Неторопливые перестановки заняли у него несколько лет. Только в начале пятидесятых годов он завершил возню с ленинградцами, чтобы опять увидеть Берию и Маленкова и понять - необходимо проводить крупную чистку, а не дергать одного за другим.
За этим он как-то выпустил интеллигенцию, всегда бойкую и чересчур самостоятельную, постоянно считающую, что ее обделили. Жданов ее прижал, но он скоро умер, и она опять принялась за свое. Именно интеллигенция всегда отличалась неразборчивыми связями с иностранцами, среди которых нередко появлялись шпионы.
Начиналось все просто. Министр Госбезопасности Абакумов прислал сообщение о неладах среди медиков, в том числе работающих в Кремлевском медико-санитарном управлении, прося санкции на выборочные аресты. Он разрешил, про себя отметив, что раз так, нельзя через чур верить врачам.
Арест еврея, работающего в Кремлевском лечебно-санитарном управлении, не вызвал у него особой реакции. Не он первый, не он последний. Слишком много оставалось врагов в государстве. Врач был не основной, консультант, привлекаемый время от времени в особо сложных случаях.
Когда он почувствовал, что наступила новая опасность, конечно, изучил дело еврея - медика. Надежды на МГБ не имелось. Но и тогда особой тревоги у него не было. Появился новый враг - всего то. "Дело профессора Этингера" прошло бы мимо него, максимум бы дал санкцию на судебное решение, если бы тому не успели развязали язык. Итоги оказались страшными, настолько страшными, что он слегка вздрогнул, прочитав протоколы допросов.
Имя Якова Этингера впервые появилось в сводках госбезопасности после войны в ходе проверки нелояльных Советской власти еврейских кругов. У многих советских евреев в первые послевоенные годы закружилась голова. Как же, победили Германию, а затем образовалось еврейское государство - Израиль - тысячелетняя мечта любого еврея! А товарищ Сталин одобрил и признал новое государство. М-да. Допустил он тогда ошибку, недооценил тлетворного буржуазного влияния.
В результате началась вакханалия. Еврейского посла Голду Меир встретили как Мессию, не увидели за благополучным фасадом змеиного жала империализма. Член Политбюро катал посла на лодке, ответственные сотрудники МГБ - евреи организовывали еврейские мероприятия. Пошла речь о возможности образования в Крыму еврейской автономной области.
Конечно, в его признании Израиля лежали совсем не чувства радости за евреев. Стратегическая политика тянула Советский Союз на Ближний Восток. Он искал ведущего партнера, который помог бы СССР усилиться в этом районе. Поначалу считал, что евреи уцепятся за русских, но когда те повернулись к Западу, стало ясно, что надо срочно пересматривать ориентиры. Тогда он не расстроился. Ясно, что арабские страны повернутся в сторону Советского Союза, разочаровавшись в англичанах и американцах из-за их поддержки Израиля. Поэтому им следовало, наоборот, нажать на евреев. Арабы должны были оценить антисионистские тенденции в советской внешней политике. С другой стороны Израиль будет вечным шилом в заднице для арабских государств и заставит их навечно повернуться спиной к Британии. В конечном счете, британское влияние будет полностью подорвано в Египте, Сирии, Турции и Ираке. Так что он разглядел, кто такие евреи. А вот остальные - нет.
Дальше - больше. Стоило ему после войны отправиться отдыхать на юг, его соратники продались за миску похлебки империалистам. Молотов, надежный Вячеслав, дал согласие на опубликование в газете "Правда" речи Черчилля, адресованной ему, Сталину 9 ноября 1945 г. Речь, конечно, блестящая и, чего греха таить, приятная. В ней Черчилль с восторгом описывал советского лидера, называя его великим человеком и отцом нации. Молотов, Берия и другие не усмотрели ничего дурного в этой речи и разрешили опубликовать ее полностью.
Котята, слепые котята, как они собираются жить без него. Империалисты их вокруг пальца обведут, не успеют они его еще зарыть. В своем послании в их адрес от 10 ноября 1945 г. он написал в Политбюро:
"Я считаю ошибочным опубликование речи Черчилля с похвалами России и Сталину. Эти похвалы нужны самому Черчиллю для того, чтобы успокоить его нечистую совесть и замаскировать его враждебное отношение к СССР, в особенности тот факт, что именно Черчилль и его послушники в лейбористской партии были организаторами англо-американо-французского блока против СССР... Опубликовав эту речь, мы оказываем услугу этим господам..."
Да, у нас в Союзе тогда появилось много ответственных работников, обалдевших от похвал со стороны Черчилля, Трумэна и Бирнсофа, с другой стороны, впадающих в уныние, заслышав дурное словечко от этих господ. Можно подумать, что мы совершили революцию и победили немцев в войне по их указке.
В Политбюро, находящемся в Москве, по-прежнему ничего опасного не видели. Замурлыкали что-то о признании Западом нашей страны, а когда он снова сердито отозвался, растеряно стали оправдываться. Он же полагал, такие настроения представляют значительную опасность, так как они приводят к преклонению перед иностранными политическими деятелями и тем самым роняют авторитет СССР. Руководство страны, наоборот, должно бороться с преклонением перед иностранцами. Если и в будущем мы станем продолжать публиковать подобные речи, мы поселим у народа преклонение перед иностранщиной. Сегодня мы радуемся ласковому слову этих господ, а через несколько лет будем рваться в их ряды, считая их политический строй буржуазной демократии идеалом.
Уж если члены Политбюро вели себя так, что же говорить о не имеющей политического флюгера интеллигенции.
Поначалу и Этингер показался таким же. Интеллигент, образован до безобразия, знает несколько языков, бывал за границей, обучался там. Разболтался в годы войны, когда советское государство, занятое борьбой с фашизмом, сквозь пальцы смотрело на подобных либеральных деятелей. Интеллигенция всегда такая, излишне болтливая, излишне самоуверенная. Простые советские трудящиеся - рабочие и крестьяне - всегда предано относятся к Советской Родине, а этих вечно надо поправлять.
Заведующий кафедрой, профессор, консультант в Кремлевской больнице, значит, вращается среди руководства страной. И видит их не всевластными хозяевами, а послушными больными. От этого становится самоуверенным любой врач. Ошибся, с кем из интеллигентиков не бывает.
Но чем дальше шло дознание, тем яснее становилось, что профессор не так прост, как казалось поначалу и перед ними не просто заблудившийся романтик, а замаскировавшийся враг. Первым звонком стал сигнал осведомителя МГБ и участника процесса по делу "Джойнт" Ицика Фефера, раскрывшего истинный портрет доктора медицинских наук. Оказалось, что Этингер не такая уж и маленькая фигура "там", а один из предводителей буржуазных еврейских националистов среди советских евреев. И вслед за ним тянутся немалые величины в мире врачей - академик Б.И. Збарский, профессор Второго Московского медицинского института А.Б. Топчан, руководитель клиники лечебного питания М.И. Певзнер, главный терапевт Советской Армии М.С. Вовси. Это была уже почти крупная, разветвленная организация, как показалось ему уже тогда.
Сталин отвлекся от мысли об Этингере, слегка постучав мундштуком трубки по столу. Евреи всегда причиняли ему проблемы. И ему, и стране. Не очень умные люди на Западе и в СССР называли его антисемитом. Может быть. Во всяком случае, он так не считал. Если считать любой народ, у которого он истребил пару-тройку сотен тысяч человек, то он и немцев Поволжья не любит, и калмыков, и крымских татар... да мало ли их. А если посчитать по количеству казненных, то больше всего он не любит русских и украинцев. Эти то потеряли миллионы сородичей. Но ни русофобом, ни украинофобом его не называют.
Что же делать, если большинство политических врагов оказались из евреев - Троцкий-Бронштейн, Зиновьев-Радомысльский, Каменев-Розенфельд, Сокольников-Бриллиант. Много их, он что ли, их выбирал.
Однако евреев на его, советской стороне, было куда больше.
Он скорее назвал бы себя антинационалистом, считая себя поначалу интернационалистом, а затем русофилом. Он любил шутки и анекдоты антимусульманского, и в частности антиазербайджанского толка, особенно когда их рассказывали в присутствии Багирова, первого секретаря компартии Азербайджана, который просто не выносил издевательских интонаций Кобулова, произносившего русские слова с азербайджанским акцентом. Багиров был хорошим человеком, но подергать его не мешало. Что же, теперь он и антимусульманин, азербайджанцев хочет истребить?
Правду сказать, евреев он не любил и не желал, чтобы о них упоминали. Евреев вообще, но отдельных евреев, талантливых, от которых шла большая отдача, привечал и награждал. Авиаконструктор Лавочкин, командарм Крейзер, кинорежиссер Ромм, журналист Эренберг, да мало ли их еще. Пруд-пруди. Говорят, он их расстреливает за то, что евреи. Может быть, хм, может быть. Он не помнил таких примеров. Хотя, дело "Джойнт"? После войны пришлось ударить по евреям. Ну, это политика. Нужен был враг, вот его и нашли. Сами виноваты, слишком разошлись.
Вот фамилии немножечко менял, если они ему нравились за деловую хватку. Был такой генерал Жидов, хорошо воевал под Сталинградом. Велел он ему исправить слишком неприятную фамилию. Появился генерал Жадов. Чем хуже? Всю войну прошел, армией командовал, сейчас генерал-полковник, Герой Советского Союза.
После войны евреев прижали, особенно после смерти Жданова. Но он проявлял интерес к еврейскому вопросу, не потому, что их не любил, а чтобы извлечь политические дивиденды в борьбе за власть и для консолидации своих сил.
Так начались антисемитские "игры" в высших партийных эшелонах. После того как он начал кампанию против космополитов в 1946--1947 годах, руководящий состав среднего уровня и рядовые партийные чиновники стали воспринимать антисемитизм как официальную линию партии. Термин "безродный космополит" сделался синонимом слова "еврей".
Этингера начали разрабатывать. Во всяком случае, МГБ получил приказ, - он поморщился, - МГБ так часто ошибается и лодырничает в последние годы, что он уже не верил этому министерству.
Но здесь, кажется, гепеушники - так он по старинке называл работников МГБ - не ошиблись и не поленились. В его квартире оборудовали подслушивающие устройства, с помощью которых стало известно много важного. Этингер оказался врагом Советской власти - шпионом западных держав и вредителем, стремящимся разрушить социалистический строй.
Антисоветская пропаганда, связь с Западом, чтение чуждой зарубежной литературы, слушание запрещенных иностранных радиостанций, например, "Голоса Америки", подстрекательство к свержению советского правительства - вот короткий неполный список враждебных деяний. А его брат жил в детище США - Израиле - гнезде шпионов и вредителей, прислужников империалистов.
Враг настоящий, не заблудшая овечка, а волк, маскирующийся под облик советского человека. К сожалению, таких врагов до настоящего времени в стране много, хотя и косили тысячами их за тридцать лет Советской власти. Националист чистейшей воды.
С Этингером начали работать, его арестовали в ноябре 1951 года. Многочисленные допросы позволили развязать язык. Поначалу следователи вменяли ему в вину просто ругань в адрес партийных руководителей А. С. Щербакова и Г. М. Маленкова, которых он считал главными вдохновителями и проводниками политики государственного антисемитизма в стране. Однако постепенно, припертый фактами вредительской деятельности, он не выдержал и сломался, стал потихоньку давать сведения о вражеской организации среди врачей. Оказалось среди евреев-медиков немало еврейских националистов, высказывающих недовольство Советской властью и распространяющих клевету на национальную политику ВКП (б) и Советского государства. Врач, который по своей профессии, должен лечить людей, принялся их уничтожать, используя свое положение. Это опасно.
Именно поэтому Сталин был недоволен ходом следствия. Министр МГБ Абакумов неоднократно докладывал ему о медиках, наряду с другими делами. Получалось все слишком прилизанно, слишком искусственно. Связи не выявлены, организации по-настоящему не видно. Главари оказались в тени. Он смотрел протоколы. Допросы оказались слабыми, формально в большинстве ничего особенного не дали. Этингер под давлением свидетелей ограничивался несколькими фамилиями и общими фразами. И следователи не старались. Что это за протокол допроса - три - четыре страницы текста.
Никто и не ожидал, что матерый враг расколется сразу и все выложит, однако стараться все равно надо.
Но в марте 1951 года Этингер вдруг умер. Все люди смертны и особенно в тюрьме и Сталин поначалу не обратил на это внимание. Он лишь внимательно изучил после этого протоколы дела. Главное, Этингер все-таки дал слабую ниточку, за которую можно потянуть. Вырисовывалось дело об антисоветских врачах, клевещущих на советскую жизнь и травящих потихоньку советских людей.
Ему уже казалось, что дело это отойдет в прошлое, закончившись приговором в закрытом порядке людям, названных покойным, как вдруг появилась новая информация, которую до этого от него скрывали... Речь шла не только об антисоветской пропаганде и травле простых людей.
Сталин еще раз раскрыл папку с документом, который передали ему в обход Абакумова. Там отмечалось об Этингере: "без всякого давления признал, что во время лечения Щербакова А. С. он имел террористическое намерение по отношению к нему и принял практические меры, для того чтобы сократить его жизнь".
Открылся важный факт - короткое признание, которое прямо указывало на существование заговорщической группы среди врачей, нацеленной на убийство кремлевских лидеров. Этингер признался и назвал несколько фамилий врачей, которые создали организацию по убийству партийных и советских деятелей. Это не просто враждебная организация, а сверхвраждебная. Ей удалось, что не смогли сделать все Черчилли и Гитлеры - начать убивать руководителей Коммунистической партии и Советского государства.
Впрочем, Этингеру удалось обхитрить следствие. О нем уже можно не говорить. Но он был не один. Мертвые - мертвыми, но среди кремлевских врачей оставалось еще много врагов.
Именно после этого письма в июле пятьдесят первого, он понял, что дело врачей выходит для него на первый план. И речь идет не просто о врачах - доморощенных убийцах, обозленных на советский строй.
Он повернулся к столу, взял в руки трубку, покрутил, обдумывая ход мысли. Судя по всему, готовится и вот-вот произойдет массированный заговор. Заговор обширный, несмотря на многие меры, принятые после войны, в нем много людей. Заговор против государства и против его руководителя - против него - СТАЛИНА. В нем есть, конечно, агенты Запада, куда же без этих паразитов, космополиты, всегда готовые поддержать западные спецслужбы. Внешняя разведка сообщила - ЦРУ разработал план его устранения. Американцы понимали - СССР - это Сталин. Убери вождя, рухнет и страна.
Но если бы угрожали только американцы. Враг внутренний опаснее. И их поддерживает, не понимая до конца, кое-кто из руководства партии и правительства. Без его поддержки, без его прикрытия заговор невозможно организовать. Он цепко сжал желтыми зубами заядлого курильщика трубку и принялся ходить по комнате - так легче думалось.
Вот оно самое главное! С одной стороны врачи-вредители, с другой стороны - империалистические страны. ЦРУ, Интеледженс Сервис, другие спецслужбы. Об этом знают много.
Но самое страшное - все это замыкается на одном из руководителей партии и государства. Это то звено, которое, в отличие от других заговоров, этому позволит осуществиться.
Несколько лет назад он кивнул бы на одного из ленинградцев. Но теперь их нет, все лежат в земле.
Кто же за этим стоит. Тонким чутьем человека, варящегося в политических играх десятки лет, он чувствовал - в этих разрозненных казалось бы действиях есть нечто общее. Кто-то осторожно организует действия, дергает за веревочки. Ему, конечно, помогают. И с Запада и внутренние враги. Сколько он их уничтожил за тридцать лет, а все равно еще остались
Итак, первое. Заговорщики действуют через врачей. Хороший, перспективный путь. У врачей много лекарств. Сильных, эффективных. И любое из них при желании можно сделать ядом. А поскольку люди умирают и медики не боги, то никто не удивится, что в процессе лечения больной умрет. Раз и нету. Так умерли Щербаков и Жданов. Так умер Калинин. После войны словно мор прошел в Политбюро. По отдельности все кажется естественным - а посмотришь картину в целом - ужаснешься. Так умрет и Сталин. Простой народ погорюет, но ничего не сможет сделать. А эти, - ткнул он куда-то, имея в виду Политбюро ЦК, - только обрадуются.
Медикам он подрезал ногти. Самых ретивых арестовали, сейчас дают показания, как они злодействовали. А то обнаглели. Но большинство еще свободны, хотя зря надеются, что он о них забыл. Виноградов, которому он дал академика, - его лечащий врач - в начале этого года просто предложил уйти. Нашел у него резкое ухудшение состояния здоровья, слова мудреные подобрал - быстро прогрессирующий мозговой атеросклероз и "рекомендовал" резко сократить работу, а лучше вообще уйти на покой. Раз и все. И еще смотрит на него преданными глазами. Узнать бы, кто ему это предложил, на клочья бы разорвал.
Второе. Возможен путь через поваров и обслугу. Все люди хотят есть, он тоже не исключение. Значит, можно отравить. Здесь спрятаться труднее. Яд сразу видно, но ему мертвому вряд и будет легче, когда их за его убийство расстреляют.
Здесь он то же немного навел порядок. Сволочи. Если следствие докопается до их вины, расстреляет, к чертовой матери!
Два пути и дойти до него могут и десятки, а то и сотни людей. А он один. В ГПУ нет ни одного человека, - который бы разбирался в следствии и словам которого можно бы было доверять. А он во всем не разберется - не успеет.
Но самое главное найти его. А он даже слабой зацепки не нашел. Не найденный враг, притаившийся и точащий нож опасен. Ой, как опасен. Кто-то вблизи него готов на убийство.
Вот так. Началось с болтуна Этингера, а закончилось заговором против него.
Он остановился в раздумьях. Все эти обвинения косвенные, а если и прямые, то по обвинению в измене государства, а не в убийстве товарища Сталина. Он параноик?
В прошлые годы, и до войны и после войны обвинение на покушение товарища Сталина использовалось как самое страшное преступление. Но верил ли он сам в это? Вряд ли. Хотя иногда ему казалось, что его могут убить. Иногда.
Вот и сейчас он чувствовал, что неподалеку есть убийца, но рассматривал его как гипотетическую угрозу. Медики, даже если они и хотят его отравить, имеют слишком слабые руки. И возможный соперник в Политбюро. Может есть, а может нет. Так он размышлял до этого года.
И ВДРУГ...
Весной этого, пятьдесят второго, года они всем Политбюро, как это бывает часто, находились на даче в Кунцево. Покушали, а потом понемногу пили спиртное. Он сухое, разбавленное водой, они кто коньяк, кто водку.
В один момент он поднялся в кабинет на втором этаже, посмотреть сноску в работе Ленина, о которой они заговорили, он уже не помнил по какой причине. Взял с собой стакан с вином, чтобы отхлебывать потихоньку. Нужную работу он нашел быстро, но тут захотел в туалет. Сходил. И когда вернулся, заметил промелькнувшую тень. Кто приходил к нему. Зачем?
Он бросился следом. Пусть старик и инвалид, а с врагом еще справится. Не успел.
Его могли посчитать психопатом, но он не стал допивать вино, а незаметно, чтобы не узнали члены Политбюро, отдал на экспертизу в секретную лабораторию. Сказал, что хотел бы потравить крыс и пробует приманку, в которой можно подержать мясо или сыр. Даже Берия не знал, хотя если бы почувствовал, то справился бы. Игнатьев вот знал, его не обойдешь сейчас.
Какого бы было его облегчение, если бы сотрудник лаборатории недоуменно сказал, что в вине ничего нет.
Увы, в вине ОКАЗАЛСЯ ЯД!
Сотрудник - простая душа, одобрительно сказал:
- Хороший яд, товарищ Сталин.
А когда он попросил разъяснить - мол, не разбирается, продолжил:
- Прозрачные кристаллы, используются сейчас в мире в качестве крысиного яда, не имеют вкуса и цвета. Яд препятствует свертыванию крови, появился в пятидесятом году. Хороший яд, товарищ Сталин, моментально от грызунов избавитесь.
Вот тогда его пробила дрожь и он за долгие годы впервые почувствовал по-другому. Он испугался. Нет, он не был трусом. Не зря до революции занимался эксами и использовал наган. Так боятся непонятную угрозу темной ночью, когда непонятно откуда и какой ожидать удар.
Ему объявили войну и теперь надо быть постоянно настороже - в Кремле, на даче, за обедом и ужином, в постели. Пришлось задуматься. Врачи и гепеушники, могущие входить в заговор, оказывается просто винтики, которыми крутят как хотят.
Кто?
Это должен быть человек, обладающий властью и находящийся рядом с ним. Кто-то, уровня Политбюро, не обязательно контролирующий силовиков, постоянно дергает за ниточки, не понимая, что и за него враг незаметно дергает.
И здесь не надо размышлять, придумывая доводы. В тот день, когда ему подбросили яд, на даче никого не было, кроме членов Политбюро. Даже охранники и те отсутствовали в доме. Оставалась только прислуга, но она вся женская. А яд ему подбросил мужчина.
Винтиков поменьше должен разыскать МГБ, это им под силу. Хотя, работники там. Чистишь, чистишь, а все равно находятся либо бездельники, либо бараны. А то и откровенные враги. Хочется надеяться, игнатьевская чистка поможет сделать МГБ более эффективным. А вот члена Политбюро должен искать он, МГБ и МВД это не сделает. Если следователям намекнуть, что искать надо наверху, они, конечно, найдут. И найдут нужного тебе. И даже тебя самого обвинят во вредительстве, если сказать - товарищ Сталин решил сам себя обвинить. Повертят пальцем у виска, но найдут фактиков. Нужен ли ему выковырянный из ничего враг, когда рядом уже есть настоящий, подготовивший нож в спину. Искать надо самому, направляя гепеушников на поиск косвенных данных.
Он остановился в размышлениях. А не ошибается ли он? Начнется охота на ведьм, поиск черной кошки в темной комнате, в которой ее нет.
Вспомнил силуэт в комнате. Нет, заговор настоящий.
Итак, еще раз. Кто имеет такую власть, чтобы одновременно воздействовать на силовиков, на часть министров, на аппарат ЦК и Совмина, чтобы запустить механизм заговора? По отдельности это могли многие. Но все вместе только несколько человек, входивших в Политбюро.
Он рассуждает правильно, искать надо только среди них. Там головка. Вокруг него находится несколько членов Политбюро ЦК ВКП (б), один из которых пытается убить его. Или сам, или с помощью врачей.
Но кто из них?
Он наугад выстроил ряд фамилий, написав карандашом на листке бумаге синим грифелем, - Микоян, Молотов, Ворошилов, Берия, Маленков, Хрущев, Булганин, Каганович. Все Политбюро - 8 человек, работающих с ним кто с двадцатых годов, кто с тридцатых. Старые работники, казалось бы многократно проверенные в борьбе с внутренними и внешними врагами.
Он остановился. Большие собрания он не любил и поэтому никогда на собирал полное Политбюро. Кроме этих восьми есть еще и другие члены Политбюро. А нет ли среди них - Косыгин, Шверник, Андреев?
Нет, они отсутствовали в тот день на даче. Их нельзя вообще отбрасывать, но головка не они.
Так кто? Кто из восьми иудой подскальзывает к нему, чтобы расправится, а потом, прикрываясь именем ученика, взять из мертвых рук власть. Кто же из них?
Кому из них хочется сесть на его стул, стать великим и непогрешимым? Решили, состарился товарищ Сталин, пошел на восьмой десяток. Ленин в пятьдесят четыре ушел, поэтому, если вождь умрет от того же инсульта, никто не удивится. А кто удивится, промолчит. Заставят заткнуться, как - он научил в тридцать седьмом.
Но он-то еще жив и сможет показать любому, как опасно строить против него козни. Он развернул любимый двухцветный карандаш и красным цветом отметил первую фамилию. Началась жесточайшая схватка в Кремле между ним и неведомым врагом, в котором нет пощады, и в ходе которой может погибнуть тысячи людей.
Он за ценой не постоит!
Глава 2
Микоян?
Давний помощник. Он не знал Анастаса по дореволюционной борьбе или царской ссылке, как других своих помощников по Политбюро. Разное о нем говорили и по работе на Кавказе в гражданскую войну. Сотрудничал с меньшевиками, в тридцатые за меньшее расстреливали, темная история с "двадцатью шестью бакинскими комиссарами", в число которых он якобы входил, а потом чудесно выжил. Простил. Уж очень смел и дипломатичен был молодой армянин, который встретился ему однажды, кажется, на излете гражданской войны и очень понравился. И крепок политически. В двадцатом бросили его, кавказца, никогда надолго не уезжавшего из Кавказа, в Нижегородскую губернию, секретарем губкома. Ничего, удержался. А положение в Нижнем тогда было тяжелым. Голод, политические колебания среди рабочих и красноармейцев. Молотов (Молотов!) разобраться не смог, его оттуда убрали по-доброму.
А потом они познакомились по-настоящему. И он понял - не ошибся. В начале двадцатых годов Микоян выполнил ряд его тонких поручений, о которых долгие годы не рекомендовалось говорить вслух. Нет, ничего такого - не убийства, ни иные зверства. Но все равно, политика дело грязное, многих бы шокировало, узнай в двадцатые годы об этом партия. И даже он предпочитал не открывать рот.
После этого он постоянно отслеживал Анастаса, где бы он не был. Помог ему вначале стать секретарем Юго-Восточного Бюро ЦК РКП (б), а затем по его рекомендации он был поставлен во главе Северо-Кавказского краевого комитета РКП (б). Уже тогда Микоян руководил десятью миллионами людей.
Анастас платил полной преданностью во внутрипартийной борьбе, выполнял по-прежнему деликатные миссии по дискредитации отдельных деятелей. За это он, кажется в 1926 году, сделал его кандидатом в члены Политбюро.
Да, точно в двадцать шестом году. И в этом же году забрал в Москву, сделав наркомом внешней и внутренней торговли. Было ему в ту пору тридцать лет.
Правда, уже тогда Микоян время от времени отходил от Сталинской линии, проявлял непростительные вихляния, сближаясь с оппозицией. Прощало его только то, что и сам Сталин не определился с линией, которую позже назовут его именем. В двадцать седьмом Анастас решительно выступал за экономические средства разрешения кризиса и против каких-либо чрезвычайных мер в отношении единоличников и кулачества, предлагаемых оппозицией, предложил получить нужный городу хлеб путем переброски товаров из города в деревню, даже за счет временного оголения городских рынков, с тем чтобы добиться хлеба у крестьянства.
Все ошибались. Самое главное, когда он с этим не согласился, Микоян пошел за ним, а не за правыми. Это успокоило, однако, колебание его и, по сути, прямое выступление против весьма резануло.
С началом сталинского поворота в экономике, да в общем и во всей стране, Микоян оказался рядом с ним и был готов дальше выполнять не очень щепетильные задания. И он их получил. Шла первая пятилетка, страна жутко нуждалась в валюте. Решено было продать часть предметов искусства и роскоши, оставшихся от дворян, из различных государственных и общественных музеев. В те годы все себя успокаивали - продадим буржуям, пусть владеют до мировой революции, потом все равно будет наше.
Продажа шла тяжело. На Западе мягкотелые интеллигенты начали вопить о праве собственности, блокировать продажу. Хитроумный армянин сумел все-таки продать часть коллекций на сто миллионов долларов - сумма большая и очень нужная для Советского общества.
В те времена он полностью доверял Анастасу. Разве не мог один кавказец опереться на другого? Когда не слишком надежный и через чур мягкотелый Менжинский тяжело заболел, и было очевидно, что он не вернется к своим обязанностям, он предложил заменить его Микояну. Отказался тогда Микоян. Не зря армян называют хитрыми. Чувствовал, наверное, чем закончится карьера в ОГПУ: Ягода, Ежов...
Микоян взялся за не столь опасную, но в какой-то мере важную отрасль. Пусть не тяжелая промышленность, а только пищевая, но пища тоже нужна трудящемуся. Консервирование продукции стало чуть ли не второй чертой характера сталинского наркома. Он даже смеялся над Микояном в ту пору.
Ничего, в тридцать седьмом он вернул его на привычную для большевика колею. Микоян возглавлял комиссию по изучению деятельности Бухарина и Рыкова. Судьба их для него, Сталина, была понятна, и Микоян не подвел - по решению его комиссии Бухарина и Рыкова арестовали и отправили в НКВД.
В последующие месяцы Микоян, как и другие члены Политбюро, крупные партийные работники принимал участие в чистке страны. Он же армянин, вот и отправил его в Армению. Хорошо почистил товарищ Микоян ряды армянской компартии. И потому торжественное собрание, посвященное двадцатилетие ОГПУ вел именно Микоян. Какова награда!
И опять же, вроде бы преданно служит Микоян, но какая-то червоточинка в нем оставалась. То одному репрессированному поможет, то другому. Товарищ Сталин значит плохой, направо и налево расстреливает, а Микоян хороший, помогает выпущенным из тюрьмы, деньги им дает, на работу устраивает.
Не все он тогда знал об Анастасе. Если бы все выплыло, неизвестно, как бы дальше тот жил. И жил ли вообще.
Но там пришла война. Он ввел его в ГКО, Микоян занимался привычным для него вопросом - продовольственным и вещевым снабжением. Хорошо работал. В сорок третьем даже Героя Социалистического Труда дал ему.
После войны Микоян зашатался. То ли постарел и мозги окончательно раскисли, то ли червячок сомнения заставил его пускаться в политические шатания. Вроде бы в одном случае мелочь, в другом пустяк, а посмотришь в общих чертах - плохо. Видимо присущая ему политическая неустойчивость с годами усилилась.
В сорок девятом году сын его Серго умудрился жениться на дочери изменника Кузнецова. Анастас попросил разрешить свадьбу. Разрешил скрепя зубами, хотя лучше бы тот о чем-то другом попросил. Меньше стал он ему нравиться, как-то охладел он к Микояну. Когда после войны было решено установить подслушивающую аппаратуру в квартирах маршалов Ворошилова, Буденного и Жукова, то позже, в 1950 году, к этому списку было добавлено имя Микояна. Лично он добавил.
Однажды Микоян показал свое звериное лицо: на ближней даче, после обеда, когда, как обычно, члены Политбюро, приглашенные к нему, сидели, в гостиной, вели разные разговоры, ему показалось удачным еще раз проверить всех. Раз так он уже вывел на чистую воду Кузнецова и Воскресенского.
Все были расслабленные после еды и спиртного. Он сказал, прохаживаясь посреди комнаты, что его годы дают себя знать, стар стал, надо подыскать, кто бы мог его заменить.
- Как вы считаете, -- обратился он к сидящим, -- кого можно назвать преемником?
Возникла пауза. Люди молчали, чувствовались, они не знали, что ответить. Для них было совершенно неожиданным, что великий Сталин задает такой вопрос. Он же, как обычно, раскуривал трубку, поглядывая то на одних, то на других, ждал ответа.
Вообще-то говоря, он не ждал от Микояна такого предательства, от любого мог представить, но, пожалуй, не от него. А эта гнида возьми, да и скажи, ни минуты не колеблясь:
- Достойными преемником среди нас считаю товарища Молотова. Он старейший член олитбюро, обладает опытом партийной работы, знает международные отношения, может продолжать разрабатывать политическую линию.
Он сумел выдержать, не наорать на него, сказал сухо, что Молотов человек достойный.
Именно в тот миг ему стало ясно, Микоян человек для него чужой. Был огонь, да весь выгорел. От него надо постепенно отделываться, расстаться с ним, поскольку он в любой момент сумеет предать.
Сразу не получится, не поймут ни партия, ни народ. Хотя, если понадобиться, можно провести судебный процесс, Лаврентий сумеет сыграть спектакль. Вопрос в том - надо ли так быстро?
Да, Микоян опасный человек. Слишком неустойчивый, слишком подвержен различным тлетворным веяниям. Не уследишь за таким, в раз станет меньшевиком, а то и американским агентом. Держать его около себя не стоит.
Но сейчас его должен волновать один вопрос - готов ли он убить его, Сталина? Шпион это очень плохо, но еще хуже убийца.
Он медленно пошел вдоль стола, размышляя. Все недостатки Микояна как шатающегося члена Политбюро, как нетвердого бойца за линию партии становились плюсами, как только он стал думать о нем, как о лидере подпольного центра. Далеко ему до хладнокровного душегуба, способного, не моргнув глазом, погрузить нож в спину вождя. Или подсунуть яд.
Он вновь вспомнил Микояна, постоянно колеблющегося, стремящегося найти компромисс даже с врагами, различными оппозициями в двадцатые-тридцатые. Нет, это враг, совершенно безусловный враг, но не такой, какой ему опасен.
Надоел только до невозможности. Он ему и так показывал, и сяк, но Микоян все лез. Пришлось сказать Маленкову, чтобы тот прямо заявил, что б Микоян больше не появлялся у него.
Кажется, Микоян не смертельный враг. Надо только проверить его, а то раз в сто лет и незаряженное ружье стреляет. Вдруг это он хладнокровный член Политбюро, готовящий на него нападение.
У него было хорошая память. Он сравнил его силуэт с мелькнувшей тенью. Не похож. Или...
Сталин нахмурился. В июле пятьдесят первого ему достался удар не меньшей силы, чем 22 июня сорок первого. Он думал, что врагов все меньше и затишье последних месяцев являлось заработанным, за исключением недавно раскрытого дела врачей, не совсем опасного и даже в какой-то мере предсказуемого, а оказалось, заговоры просто скрываются МГБ. Это насторожило и напугало его еще больше, чем самый страшный заговор. Гепеу против него! Он почувствовал себя голым в чистом поле и зябко поежился. С любым заговором можно справиться, имея карательный орган в кармане. Но если против тебя настроены сами чекисты - это плохо. Очень плохо.
Он не понаслышке знал, насколько усиливается сила той стороны, на чью переходят чекисты. В тридцатые годы, не умение ораторствовать, не большинство в партии позволило ему победить, а следователи, выдавившие из политических противников признания на процессах.
В начале пятидесятых, похоже, ему уготована роль его противников. Он должен вырвать ГПУ из рук противников и сделать его послушным орудием, как было раньше. Иначе лучше застрелиться, все равно либо тайно убьют, либо обвинят и расстреляют.
Тогда, летом пятьдесят первого года, на его стороне в ГПУ остались только отдельные работники, такие как Рюмин -- честный человек, коммунист, помогающий Центральному Комитету раскрыть серьезные преступления в МГБ. Он, почувствовав большую опасность, обратился напрямую к нему, раскрыв вождю глаза. И Сталин, видя честность и искренность, на первых порах проникся к нему добротой.
Но и ему нельзя верить. Вон, Абакумов - министр госбезопасности, - человек, обязанный отслеживать врага, столько раз послуживший ему, сам оказался врагом. Как он его упустил? Своими руками вырастил, пригрел на груди, поднял из грязи.
Рюмин переслал письмо через Маленкова. Оно до сих пор лежало у него на столе, как одно из важнейших доказательств заговора.
Послание было подписано, если он не ошибается, 2 июлем. Теплый день начала июля пятьдесят первого года сразу похолодел, как только он познакомился с содержанием послания. Оказывается, внутри МГБ созрел свой заговор против советского правительства. И во главе заговора был министр госбезопасности!
Обладающий изощренным умом, опасающийся заговоров, помнящий, что старого льва могут одолеть и несколько шакалов, Сталин сразу поверил ему. Рюмин мог где-то ошибиться, но лучше перегнуть палку, чем оказаться на том свете.
Сталин подошел к столу, открыл папку на нужной странице. Прочел вслух "Товарищу Сталину от младшего следователя МВД СССР Рюмина. 2 июля 1951 г.".
В последние годы, после того, как ему исполнилось семьдесят лет, он все чаще беспокоился о своем возрасте и здоровье. Память, как он думал, была ярким показателем здоровья. То, что он вспомнил правильно дату документа, на которую раньше не обращал внимания, и по которой разок мазнул взглядом, привело его в хорошее настроение. Был еще порох в пороховницах! Рано радуются его недоброжелатели, затаившиеся по углам и ждущие его смерти. Впрочем, не только ждущие.
Он нахмурился. Содержание письма было не таково, чтобы веселиться. Рюмин писал о непотребных, даже страшных вещах, творящихся в МГБ. Сталин перелистал страницы послания. Разгильдяйство, вредительство, игнорирование важных показателей арестованных, фактическое их убийство. Его несколько смущало только то, что письмо дошло через Маленкова, а тому он тоже не верил. Но все-таки...
Впрочем, враг моего врага - мой друг. Маленков был противником Абакумова, знал, что министр пытался опорочить его в глазах Сталина и теперь стремился сделать то же самое. Пусть старается, ему, Сталину, это только полезно.
Вчитался в текст:
"Я получил признания Этингера по этому вопросу раньше помощника руководителя следственного отдела товарища Лихачева, и вскоре после этого мы с товарищем Лихачевым были вызваны к товарищу Абакумову".
Он видел это признание Этингера. Они раскрывали смертоносную сущность врачей, превращая их из болтунов с антисоветским душком в хладнокровных убийц. То, что Абакумов скрыл их, никак его не оправдывает. Как бы он не оправдывался, это преступление.
"Во время "дознания", а скорее, беседы с Этингером товарищ Абакумов несколько раз заметил, что он отрицает это признание в подлом убийстве товарища Щербакова. Затем, когда мы увели Этингера из кабинета, товарищ Абакумов запретил мне допрашивать Этингера с целью раскрытия его конкретной деятельности и террористических планов, говоря, что он (Этингер) вводит в заблуждение. Этингер понял желание товарища Абакумова и после расставания с ним на последующих допросах отрицал все свои данные прежде показания, хотя его враждебное отношение к партии было неопровержимо подтверждено материалами тайного прослушивания и признаниями его приспешника, арестованного Ерусалимского, который, к слову, сообщил следствию о том факте, что Этингер выражал враждебность в отношении товарища Щербакова.
Используя эти и другие очевидные доказательства, я продолжил допрашивать Этингера, и тот постепенно восстановил свои прежние показания, о которых я ежедневно писал отчеты для доклада руководству".
Получается, что Абакумов прикрывает кого-то. Может, Микояна? Это явно было видно. Он не Этингера защищал. Этого приспешника империализма Абакумов не сумел бы отстоять, как бы не старался. Слишком уж хорошо тот засветился. Из тюрьмы МГБ просто так не сможет вытащить даже министр.
Кого? Кто такой важный, которого полез скрывать сам министр госбезопасности, понимая, что тем самым разоблачается себя.
Из Абакумова надо выжать все, допрашивать его, бить, не жалея, пусть даст фамилию. Главное - фамилию, выжать из него ее по клеточке, по буковке.
Он попытался вспомнить, кто из членов Политбюро был близок к Абакумову.
Нет, не вспомнишь. И не Микоян, это точно. Не помнит не потому, что память ослабела. У министра госбезопасности не было хороших знакомых в Политбюро кроме Сталина. Или все-таки Микоян?
Он положил трубку на стол, прищурил взгляд, напрягая память.
Нет, Микоян сторонился Гепеу.
Он внезапно развеселился. Вот кого можно арестовать - его самого. Из Политбюро только он, Сталин, был хорошо знаком с Абакумов. Еще был знаком Берия, но тот враждовал с министром.
Размышления здесь бесполезны, только кулак. Ударить по МГБ так, чтобы арестовать всех изменников.
Рюмин пишет дальше, что в конце января 1951 г. в соответствии с инструкциями Абакумова ему было велено прекратить работу с Этингером и прикрыть дело.
Итак, сначала Абакумов усомнился в показаниях Этингера в присутствии самого арестованного.
Абакумов спросил:
- Так что же, вы это все придумали здесь, в тюрьме?
Этингер ответил утвердительно и взял обратно все показания о своей роли в смерти Щербакова.
Он почувствовал поддержку Абакумова, который затем запретил его допрашивать. Но рано или поздно Этингер мог проболтаться или расколоться. Остается последнее - скрыть арестованного так, чтобы его никто не мог допросить.
Если ему нельзя помочь убежать, остается отправить на тот свет.
Что тут пишет Рюмин:
"Вдобавок я должен отметить, что после вызова к товарищу Абакумову арестованного Этингера для того был установлен более строгий режим, он был переведен в самую холодную и сырую камеру тюрьмы Лефортово. Этингер был пожилым человеком, 64 лет, страдал от грудной ангины... Все закончилось тем, что в первой половине марта Этингер скоропостижно скончался и его террористическая деятельность осталась не расследованной".
Рюмин пишет, что неоднократно предупреждал Абакумова. Кроме того, в Лефортово, как и в любой тюрьме, есть тюремный врач, в чьи обязанности входит сохранение преступников. В советское время, в отличие от царского, цивилизация дошла и до этих презренных углов. И о преступниках большевики беспокоятся.
И все же Этингер умер... Между тем, судя по делу, он имел широкие связи с рядом лиц, в числе которых значились ведущие медики, включая некоторых, имевших отношение к его террористической деятельности.
Он затянулся, почувствовал, что трубка погасла и неторопливо принялся ее разжигать. Это всегда его успокаивало.
Трубка, наконец, сдалась, отозвавшись на попытку закурить ароматным клубом дыма.
Дело Этингера, видимо, не было исключением. Рюмин писал:
"В разное время Министерством госбезопасности были арестованы агенты американской и английской разведок; более того, многие из них до ареста состояли секретными сотрудниками МВД, т. е. являлись двойными агентами.
Отчитываясь касательно данных дел, товарищ Абакумов написал: "Мы поймали их, мы их изобличили". Но в действительности они поймали нас, изобличили нас и долгое время водили нас за нос.
Далее -- несколько слов о методах ведения расследований.
В следственном отделе по особо важным делам постановление Центрального Комитета и правительства, касающееся работы органов МВД, систематически и грубо нарушается в отношении регистрации вызовов заключенных на дознание, в протоколах допросов, которые, между прочим, почти в каждом случае заполняются нерегулярно и без какого-либо объективного порядка.
В этой связи Абакумов нарушил и другие советские законы, а заодно руководствовался принципом, результатом которого, особенно в отношении дел, представляющих государственный интерес, явилось ведение отчетов по необходимости, с непозволительными общими формулировками, которые часто неправильно отражали действительность.
В заключение позволю себе заметить, что, по-моему, товарищ Абакумов укрепляет свои позиции в госаппарате не достойными способами и что он представляет собой опасное лицо в правительстве, а это особенно важно, так как он занимает должность министра государственной безопасности.
Он особенно опасен тем, что Министерство поставило многих "надежных" с их точки зрения лиц на важнейшие, ключевые позиции и в первую очередь в следственный отдел по особо важным делам. Получившие свои посты из его рук, эти люди постепенно утрачивают партийный дух, а потому склоняются к низкопоклонству и раболепно выполняют все, что пожелает товарищ Абакумов".
Итак, министр госбезопасности создал в своем министерстве кубло, с помощью которого он собирается воевать с советским правительством, с НИМ. Дальше некуда. ОН начал припоминать, как только Абакумов возглавил министерство, он приступил к созданию своей собственной организации, начав с перестановки кадров. Под видом укрепления руководства аппарата МГБ СССР квалифицированными специалистами он привел за собой из военной контрразведки целую группу лояльных и преданных ему людей, назначив их на руководящие должности.
Тогда он даже поощрял Абакумова - тот убирал людей Берия. Но после ареста министра его ужаснули эти факты.
Абакумов полностью сменил руководство отдела по расследованию особо важных дел. Этот отдел возглавили его люди -- Леонов, Лихачев и Комаров. У них не было особых способностей или опыта, но они беспрекословно подчинялись Абакумову. Они были готовы исполнить любой из его приказов, мало беспокоясь о том, корректны ли они или нет. От них можно было услышать слова: "министр приказал", "начальник дал приказ" и т. д.
Абакумов не обошел вниманием и Бровермана, который был повышен до уполномоченного главы секретариата МГБ СССР. Министр ввел новую, или, как он сказал, "особую", процедуру раскрытия преступлений в отделе по расследованию. Это открывало широкие возможности для обмана ЦК партии и сокрытия важных показаний арестованных.
Собственно удивляться здесь не стоило. Если министр занимается антисоветской деятельностью, то он естественно, начнет подбирать приспешников.
Вот так появляются враги и так гибнут руководители государства.
Как он раньше привечал Абакумова. Вырастил его в годы войны, подчинил возглавляемый СМЕРШ наркомату обороны, то есть самому себе напрямую. Берия пообещал оторвать руки и не только руки, если хоть пальцем коснется Абакумова. После войны Берия начал опускать, а вместе с ним и снижать роль НКВД. НКГБ - МГБ, министром которого стал Абакумов, наоборот стал подниматься. Он вместе с Абакумовым нашпиговал людьми СМЕРШа МГБ, убрав оттуда людей Лаврентия. Полномочия МГБ за счет Министерства внутренних дел расширялись. В начале 1946 г. из НКВД в НКГБ он передал отдел "С" -- отдел спецзаданий (диверсии, терроризм, активные действия), в начале 1947 г. в структуру МГБ были переданы внутренние войска МВД, его Транспортное управление, охрана правительственных объектов в Крыму -- Ливадийского, Воронцовского и Юсуповского дворцов. В ведение МГБ перешли также правительственная связь и воинские подразделения, ее обслуживавшие. В октябре 1949 г. из МВД в МГБ были переданы пограничные войска и милиция. От МВД остались обглоданные косточки.
Казалось, чего больше. Хозяин благоволит. Работай, служи верно. Так нет, слабоват оказался его воспитанник, не потянул против Берия. Зачем-то решил войти в заговор. Что такое пообещали ему империалисты, раз он сломался и плюнул в руку дающую. Куда выше подняться из министров МГБ, в диктаторы?
Ведь поначалу неплохо работал. Когда Абакумова в 1946 году назначили вместо Меркулова министром госбезопасности, он не был близок к Берии. Напротив, Сталин дал Абакумову указание собрать компромат на всех, в чьих руках была власть, в том числе на Берию. Абакумов смог доказать, что Маленков прекрасно знал о сокрытии неполадок в авиапромышленности. В 1947 году Маленков получил выговор, был смещен с должности и временно сослан в Казахстан, его вывели из Секретариата ЦК.
Затем Абакумов начал работать хуже, а в последний год его работы на посту министра, особенно в последние девять месяцев, ему вообще не хотелось видеть министра, настолько он ему опротивел.
Рюмин приводил и другие доказательства вредительской деятельности, сейчас не интересные Сталину, но которые все равно необходимо дораследовать. Дело Салиманова, например. Это кощунство со стороны МГБ, делать такие ляпы. Копнуть бы поглубже госбезопасность. Из этой вонючей ямы вытащили еще мало фактиков враждебной деятельности. Даже если Рюмин прав только на одну десятую, оставлять это без внимания никак нельзя. И пусть здесь приложил руку Маленков, но это благое дело. Скальпель в руках хирурга должен быть чист и остер.
Тогда в июле он был дико возмущен и начал энергично работать. Собранное экстренно Политбюро разработало ряд мер по нормализации положения в МГБ.
Была назначена комиссия, составленная из Маленкова, Берии, Шкирятова и Игнатьева, задачей которой было изучить письмо Рюмина. Их проверка, которая была завершена к 4 июля, выявила ряд неоспоримых фактов, подтверждая его сообщение.
Центральному Комитету с помощью потребовалось 2 дня, чтобы проверить действия Рюмина. И ЦК пришел к выводу, что свидетельские показания Этингера достойны серьезного рассмотрения. Точнее сказать, пришел к такому выводу он.
Стало, безусловно, ясно, что обвинения Рюмина по поводу Этингера были правильными. Речь шла не просто о безалаберности, но и о прямом вредительстве. Комиссия выявила и ряд других фактов: Абакумов вредительски вел дело Салиманова, по вопросу "Висмута", он скрыл террористические устремления арестованных в январе 1951 г. участников еврейской антисоветской молодежной организации от Центрального Комитета, фальсифицировав протоколы их допроса, хотя они имели террористические планы против лидеров партии и правительства.
Комиссия сообщила - МГБ грубо нарушал процедуры, основанные Центральным Комитетом.
Среди врачей, несомненно, существовала заговорщическая группа лиц, намеревающихся с помощью медикаментов сократить жизнь представителей Политбюро и правительства или хотя бы болтавшие об этом. Не они первые, не они последние. Накануне войны совершили преступления другие врачи - доктора Плетнев и Левин, которые отравили В. В. Куйбышева и Максима Горького по указке иностранных разведывательных агентств. Поначалу он даже не поверил, но потом эти сволочи признались в своих преступлениях. Они были осуждены на открытом судебном разбирательстве - Левин был расстрелян, а Плетнев приговорен к 25 годам тюрьмы.
Остальное было не столь интересно. Комиссия повторила обвинения Рюмина, посчитав их правильными - министр государственной безопасности Абакумов, получив свидетельские показания о террористической деятельности в присутствии Рюмина, главы следственного отдела Лихачева, заявил, что дело не заслуживает внимания и введет МГБ в заблуждение. Он запретил любое дальнейшее расследование данного дела. Абакумов пренебрегал предупреждениями врачей МГБ и сознательно поместил серьезно больного арестованного Этингера в условия, опасные для его здоровья (в сырости, в холодной камере), в результате которых Этингер умер в тюрьме 2 марта 1951 г.
Таким образом, погасив дело Этингера, Абакумов препятствовал ЦК в раскрытии несомненно существующей заговорщической группы врачей, выполняющей инструкции иностранных агентов по террористической деятельности против руководства партии и правительства. Абакумов не считал необходимым информировать ЦК ВКП (б) о признаниях Этингера и таким образом скрывал такой важный факт от партии и правительства.
В свете того, что в процессе доказательства фактов, представленных в заявлении Рюмина, он решил тогда немедленно снять Абакумова с поста министра государственной безопасности. Что с ним будет дальше, он еще не думал, но в МГБ он не вернется, как впрочем еще куда-то. 12 июля он оказался в Лефортовской тюрьме - самой надежной и секретной в СССР. Там он должен чистосердечно признаться.
Сам Абакумов, конечно, отказался признавать любые обвинения, чем сразу себя выдал. Невиновных людей нет, есть люди, не желающие признаваться. А прежнему министру было что не признавать.
Он изучал отчет комиссии. Конечно, она не остановилась на допросах Абакумова. Члены комиссии отмечали, что в процессе проверки комиссия допросила начальника следственного отдела по особо важным делам МГБ Леонова, его друзей Лихачева и Комарова, начальника второго главного управления МГБ Шубняка, полномочного начальника коллегии второго главного управления Танчиева, заместителя начальника следственного отдела Путинцева, заместителей министра государственной безопасности Огольцова и Питовранова.
Когда Абакумова прижали на перекрестных допросах, он пытался объяснить комиссии свою правоту, ссылаясь на слабость работы аппарата МГБ и трудность работы. Сталин читал его объяснение.
Абакумов вспоминал: "Как говорил Леонов, было совершенно ясно, что он (Этингер) топтался на месте и говорил ложь. Нет, это Лихачев сказал мне, что Этингер сбит с толку и городит ерунду".
Жалкий фигляр. Единственная его возможность протянуть хотя бы немного - это во всем признаться. Иначе, ему надоест его выкручивание, он прикажет применить к нему меры физического воздействия. Если враг не признается - бить его, бить, пока не скажет все. А потом расстрелять.
Этому паршивцу поделом. Довел до того, что под носом у правительства, у МГБ, МВД среди кремлевских врачей возникла заговорщическая группа, намеревающихся посредством различных медицинских средств сократить жизнь лидеров партии и правительства.
Кое-кто пытался утверждать об ошибках врачей, петь под их дудку, дескать, слабое здоровье, работа на износ и некоторые ошибки привели к смерти Щербакова и Жданова. Наивные люди. Врачи - убийцы были всегда.
Через несколько месяцев, недовольный он приказал бить Абакумова. Бывшего министра подвергли интенсивным допросам Допросы проводил сам Рюмин, который выбил у бывшего министра несколько зубов. Но пока ничего путного он из Абакумова не выдавил. Абакумов отверг обвинения во враждебной деятельности. В ходе его допроса от 8 августа 1951 г. он снова и снова утверждал, что показания Этингера -- это сущая чепуха. "Я сказал ему, что он (Этингер) должен говорить о том, как он лечил Щербакова. Он вел себя так, как будто он ни в чем не виноват, он тревожился только о том, чтобы в деталях доказать мне, что Щербаков был очень болен. Он начал объяснять мне суть его заболевания, указывая на область сердца. Он сказал, что Щербаков был обречено".
Абакумову видимо это показалось убедительным, ведь он сам перенес сердечный приступ. Следователи перестарались, понукаемые им и в итоге сердце в апреле 1952 г. не выдержало. Из-за этого расследование было отложено. Кроме того, Абакумову было известно, что Этингер был лишь одним из целой группы врачей, лечивших Щербакова, и он был отнюдь не ведущим специалистом, а только консультантом.
Тогда Сталин надавил на нового министра. В январе 1952 года он угрожал Игнатьеву, что если тот не вскроет террористов, американских агентов среди врачей, то он будет там, где Абакумов. Я не проситель у МВД, я могу и потребовать, и в морду дать если вами не будут выполняться мои требования. Мы вас разгоним как баранов.
Было от чего злиться. События последних месяцев - где-то последнего года - говорили, что ситуация ухудшается. Он с нарастающим беспокойством следил за формирующейся атакой на него, угрожающим девятым валом, как для Советского государства, так и для него самого.
Заговорщики были людьми опытными и дело знающими. И им явно помогали западные спецслужбы и мировой сионизм.
Это заставляло его быть в постоянном напряжении и злиться. Сталин ощущал себя уткой на болоте, за которой крадутся охотники и вот-вот возьмут на прицел. Надо искать надежных людей, на которых он мог бы опереться. С Абакумовым он ошибся, но другого пути нет, один в поле не воин.
Нажал на кнопку. Появился Поскребышев.
- Принесите мне личное дело следователя МГБ Рюмина.