|
|
||
Я опять не умею уснуть. Научите меня, часовые. Грусть заходит ко мне. Я не сплю. Я считаю чужие стада. Незнакомые лица. Погоня. Голоса. Пустота. Голоса. Ожидание смерти проходит - ты забыла уже про меня.
Дамочка, позвольте, ваше лицо... Я не это хотел... Вы прекрасны, ну зачем я лгу, я бы даже сказал, вы удивительно похожи на... да-да... я ...
Я проснулся. Ты была далеко. Свет включать не хотелось, - вдруг рядом есть кто-то ещё... Что случилось вчера? Почему я просыпаюсь? Когда всё это кончится?
Царь-царевич, я купил коня в серых яблоках, или просто яблок. Цапля к журавлю. Царапина на левой щеке.
Царевна-Лебедь, милая, не исчезайте, ведь кошмар страшен не тем, что длится, а тем, что нет ничего другого, лишь песок, пыль, пустота. Где-нибудь там в церковном хоре, в серебряных зеркалах, в музыке исчезающих нот, мы - иные. Здесь, оставьте мне ваш образ, каким он видится мне.
Гадина из второго подъезда. Я её ненавижу.
Раньше: мне нравилось рассматривать сны, переворачиваясь с облака на облако. Однажды я видел приземление летающей тарелки на Чёрном мысу. Инопланетян так и не показали, но я запомнил, наверное, навсегда, изумрудное сияние и собственный восторг, когда не веришь глазам своим... А потом было и озеро, и над ним несколько солнц, и много лун... Я стоял в озере и ждал.
Цап-царап. Правильно, владыка. Я служил бы тебе верой и правдой...
Nicholas Lenyashin
Когда я был маленьким, мне часто приходилось бегать босиком, по змеям, кричать, размахивать руками-крыльями, прыгать вверх... Солнце никогда не светило. Облачно было. Небо низкое и густое, как варево. Прыгну, пролечу метров пять, опять оттолкнусь, а им только этого и надо, обовьются вокруг ног и жалят... Больно не было, но яд, он, как свинец, к низу тянет, душу забирает...
Если это было во сне... Почему, каждый раз, когда я просыпаюсь, много лет спустя, я знаю - мы опять промолчали... Ты мог бы рассказать мне о встрече с железом, или о прозрачной воде невидимых рек, или о нашем Отце.
Белый старец Цаган Эбуген вырвал клок волос, разметал по ветру горсть пепла, крикнул облакам, что пора.
Я просыпаюсь - я ли это? Мне хочется стать кем-то ещё, сами знаете, как это бывает. Лежишь на спине и представляешься рыцарем в серебряных доспехах, на вороном коне, где-нибудь... Почему-то лица никогда не видно. И конь не скачет. Меч сломан, смерть бесконечна. Безразличные стрелы направлены прямо в сердце. Душа дрожит. В горле - сухая тоска. Я почти готов. Вдруг... Ты уходишь за сонной улыбкой пролетающего мимо младенца. Мне дарована жизнь. Прости меня.
Чёрный свет. Трещинки солоноватой грусти на губах. Если пешком, то не выжить, а по-другому нельзя. Видишь тень, в тени кактус. Больше нет ничего. Откуда дует ветер?
Цагн, кузнечик-богомол, где ждёт нас голубой журавль? Я всегда мечтал о старшей сестре.
Nicholas Lenyashin
Слушай: Ночь стережёт тучи. Зима охотится за птенцами. Тропы железных зверей дрожат от подземных толчков. Жду последний трамвай. Страшно идти по рельсам. За это убивают на перекрёстках. Короче, томба ла нэж. Безаптечный фонарь мотает чужой головой. Жду последний трамвай по колено в снегу.
(Я не могу сказать, что ты мне надоел, потому что ты - это я. Но я это не ты. Фарисейство тонет в одиночестве. Оставшись без змеи, мангуст кусает свой хвост. Если смотришь в зеркало, а отражения нет, либо - ты достиг совершенства, либо - ты ослеп, либо - ты давно не вытирал пыль. Ли-Бо. Ты или я.)
Женщина в белом. Танец крови. Когда я вырасту, меня зарежут жрецы. Ты молчишь и улыбаешься, как всегда. Время заводит часы над моей головой. Снежная королева выстрелом в метель... Знаешь, прошлогодние снежинки - это реснички нашей смерти.
Всё неправда, говорит хряк-невидимка, гордость Мценского уезда. Надежда живёт в каждом селе Владимирской губернии. Мы преуспели в чужих начинаниях. Это сладкое слово - еда.
Сверкающая серебром, Царпаниту. Твой Мардук потерялся в пустыне, где у каждого тушканчика болит голова. А как же быть с приростом населения?
Мир изменился в равенстве углов. Играя в прятки сам с собой, я заблудился. Город проступает из темноты, колко поблёскивая карманными фонариками грамотных окон. Ночью так часто хочется пить. Чтение родной речи приводит в тупик, где уже давно, улыбаясь, ждёт знакомый кожаный кот. Мы не здороваемся, зачем. Формальности музейного этикета не нужны настоящим
Nicholas Lenyashin
индейцам. Герои наших будней не проверяют, взведён ли курок. После салюта в затылок, по крайней мере, не болит голова, не говоря уже о дополнительных привилегиях. Орден красной звезды вместо сердца... В трудовой книжке неуловимое равнодушие собственного желания. Приятно спится победителям пост-олимпийских игр. Дремлют и мирные труженники села.
Цан-Цзе не хотел и не мог заснуть. Перечень лекарственных трав должен быть закончен к утру. Глиняный черепок с чернилами из крови бешеной собаки и перо цапли. Грассирующее молчание травы. Нетургеневский дым там, где... было... никого.
Прозорливы вы, батенька, а всё равно, ваша карта бита. Я покорил города. Деревни отданы моему кузену. А что ещё есть у тебя, кроме этой малютки-француженки, души. Уши мне твои не нужны. Хотя, как знать, отрежь на пробу.
Девица-шелкопряд, Цань-нюй, беги, лети, пока хватит неба. Не бойся змей, они неизбежны. Функция исчезновения проста до потери сознания. После начинается высшая алгебра, где все неизвестны. Ты встретишь своих сестёр, только они будут братьями на этот раз. Тебе будет страшно, и ты закроешь глаза, но перемена места наблюдателя ни к чему не приводит. Ты услышишь песни обезумевших звёзд, не записывай, слова опять ни к чему. Когда удавка райского счастья сожмёт тебя так, как никто никогда не сжимал, прошу тебя, улыбайся, улыбайся, как можно дольше, чтобы они замолчали.
Я ещё не сплю. Усну, не будите.