Эта парочка прикипела к моим окнам с неделю назад. Влюблённые, неприятные друг другу, забавляли, пока не убедился - они по мою душу. Копошатся у подъезда, а держат в руках жизнь. Когда прохожу мимо, снисходительно посматривают вслед.
Так вот какая она - война нервов, последний акт самой увлекательной охоты - на людей. Ждут, что сорвусь, и тогда...
Нетушки, ребята, повоюем. Вам всё равно, мне тем более. Я даже пока не человек, я ангел-хранитель пятого порядка, со служебным преступлением в учетной карточке. Год назад отдал подопечному почку. Молодой он еще, двадцать лет, и по-другому было не спасти. В принципе, я бессмертный. Только после операции ослаб и стал мутировать в человека. У нас так всегда. Мучительно и долго. Со всеми земными болячками. Таков закон - нарушил "правило дистанции". Списан. Земля теперь не работа, а чужой дом. Недавно появились те, через кого помог с пересадкой почки, и предложили сотрудничать дальше. Бессмертные органы хранителей - в обмен на здоровые земные. Я их выгнал, было противно.
Теперь мне худо. Больницы не избежать. Зато и страх, и надежда позади, а этих я не боюсь. Мне безразлично моё будущее, оставшееся в прошлом.
Выхожу из дома. Двое идут следом, садятся в машину. Попросить, что ли, подвезти?.. Я в автобусе. Едут сзади, словно дышат в затылок. У больницы резко выруливают за угол.
Второй этаж, белый туннель, скользкие полы. Под потолком тусклые молочные плафоны. Неуютно - не люблю, когда днём свет. Операционная - в конце коридора, рядом грузовой лифт. Ночью просыпаюсь от топота в коридоре. Под окном говорят матом санитары. В круге фонаря, навзничь, лежит мертвец. Присматриваюсь - мой подопечный... Над ним высокий худой врач, в сторонке кудахчет, растирая глаза, дежурная медсестра. Парню на лицо натягивают узкую простыню, санитары поднимают носилки, и белой куклой уносят в ночь. Я плачу и матерюсь, согнувшись в безнадёжный клубок на полу. Но теперь я свободен!
Утром много бестолковых разговоров про того, кто сорвался из окна. Упал? Толкнули? Никто не задумался, можно ли убиться в доску, сиганув со второго этажа на талую рыхлую землю. На Земле много страшных вещей, вдвойне страшных обыденностью. Оттого к ним быстро привыкают, даже ангелы.
К середине тихого субботнего дня о ночном несчастье забыли. За вещами парня приехал старик. Из ординаторской вдвоём с этим длинным и хилым, не нашим, врачом зашли в палату. Деда я видел со спины. Потом он вышел. Вот дела! Он из той же компании... Глянул в мою сторону, быстро отвернулся.
Долговязый врач проводил старика до лестницы, постоял, вернулся ко мне. У него изнеженные, розовые от воды руки и пальцы с плоскими блестящими ногтями, затёртые йодом. Хирург.
- В понедельник готовим вас к операции, - как с высокой тучки, раздался его голос.
Я промолчал. Долговязый переминался с ноги на ногу, решая, как долго до меня доходит.
- Вы не из этого отделения, - сказал я, - правильно?
- Да... - он поморщился, - из области.
- Из области чего?
- Извините, меня ждут.
Он развернулся, не скрывая неприязни, дошел до конца коридора и нырнул в операционную. Следом оттуда вытолкнули каталку. Я оглянулся - лицо закрыто. Опять "белая кукла". В операционной плескалась вода, кто-то смеялся.
- Мертва, как селёдка под луком, - услышал я бодрый голос "хирурга из области".
Ничего. Еще посмотрим, чья возьмет.
Подождав немного, я вышел из корпуса - конец апреля, почти тепло. Рядом пыхтела салатовая "Нива". Дед сидел за рулём, согнувшись, словно против ветра. Я обошел кабину, распахнул дверцу и нахально сел рядом. Посмотрел сквозь деда "стеклянными" глазами, как нас когда-то учили. Тот и бровью не повёл. Сработало - значит, немного "ангельского" во мне еще осталось. На заднем сиденье - небольшой сверток.
- Его вещи?
Дед перехватил взгляд:
- Да. Тяжело.
- Там ничего... такого?
- Записка? - дед задумался, будто только проснулся, потер виски. - Нет. Если что и было, вытрясли.
- Мне уйти?
- Сиди, раз пришел. Один я остался, видишь...
- Знаю. Как он тут оказался?
- От твоей почки он словно сам изменился. Бесстрашный стал, словно бессмертный. Я догадался, что дальше будет, говорил ему - уезжай. Он, было, собрался, а позавчера выпивши был, так ночью в парке хулиганы избили, и "скорая" сюда привезла.
- Ладно, пора мне, - я приоткрыл дверцу.
Дед испуганно схватил меня за локоть. Я понял, что не ошибся - ему выговориться надо.
- Это ведь мне первый звонок. Хочешь знать, чем они кормятся? В подробностях?
- Поделись.
- С бесхозными телами просто - потрошат, как кур. В прозекторской, кто сам с этого не имеет, так всё видит и помалкивает. И посерьёзней дела - ловят доверчивых. Дядя один в тубдиспансере, кандидат наук. Найдут подходящего клиента, и с особой отметочкой - к нему. Приходишь здоровый, а тут - нате, туберкулёз. Сестра еще, регистраторша, успокаивает, зараза - может, вас и вылечат.
- Липа?
- Конечно. А кандидат - тут как тут. Молодой, в очках, внимательный, интеллигентный, гад.
- Не любишь, дедушка, интеллигенцию?
- Не перебивай, - дед не понял, на что обижаться. - Покрутится кандидат, пощупает, принюхается - не то что туберкулёз, рак найдет. Ц-р по-ихнему. Сколько народу угробили. Наобещают, обдерут, замотают. Потом видят - готов. Уложат тихо на операцию - и всё.
"Старик, да ты не тронулся ли, - подумал я, - уж слишком ладно выходит".
- Мафия? - говорю вслух.
- Не смейся. Просто свои люди. Это главное. А чем свои люди заняты - всегда второй вопрос. Годами будут ходить от тебя в двух шагах, и ничего не поймёшь.
- Абсурд...
- Мафия - гений абсурда.
- Слушай, ты нобелевский лауреат по абсурду!
- Я бывший механик. И вообще, сынок, мы друг друга стоим.
- Пойми, для меня доконать их - вроде спорта, терять нечего.
- А что ты можешь? - резко спросил дед. - Ну, скажи! - он зверел на глазах. - Ты, мало того что больной, для них такой же ценный урод.
- Я ангел.
- Чего?
- Да ничего. Меня в понедельник зарежут. На операции, - слишком безразлично сказал я. Дед выкатил глаза. - А ты думал, я тут нервы лечу? Мне не жалко. Всё равно эта жизнь - не моя. Как взгляд с другого берега. Только сдаваться рано.
- Выкрутятся. Что мы против них!
- Где их можно накрыть?
Старик молчал. Ну, очень тугоплавкий дядя. Наконец, родил:
- Ладно... Сегодня вечером будет покупатель, говорят, хороший, оптовый. В город не повезут - берегут кадры.
- Куда же?
- На очистную станцию. Я там вроде как сторожем. Место удобное, тихое. В машинном зале обычно сойдутся и беседуют. Ну и холодильники с "товаром" там у них.
- Сам уходи. Доберёшься в город - позвони ментам. Так, для очистки совести.
- Ладно, - тихо сказал старик. - Всё сделаю. Будет как надо.
- Если для них стараешься... - дед помрачнел, закрыл глаза и опустил голову. Мне стало неловко. - Извини. Сам тоже, как сможешь - уезжай. Не тяни.
Я вышел, старик уехал. Немного жалко - мы с ним, действительно, два сапога пара. Поднял голову, посмотрел на окна второго этажа - вроде, никого...
Жду ночи. Откроют черный ход - привезут из столовой ужин. Тихо исчезну из больницы. Рядом гаражи, мне туда. Пластырь на небе - солнце - уйдёт. Я пока не человек, я ангел, пусть и пятого порядка. Я стану глазами их страха. Черный мир без цвета и образа одним звуком и дыханием распахнётся во мне. Изо всех дорог я найду единственную, она приведёт к цели. У тех за плечами - сила, власть, задушенная совесть и нерастраченная подлость. У меня нет крыльев, их и не было никогда, есть только голова, руки да старенький мотоцикл с чихающим мотором и сорванной передачей. И еще я не знаю - справедлива ли месть.
За городом, в лесу, недостроенная очистная станция. В восемь вечера я уже там. По просеке неверный весенний ледок. Тревожно и свободно на душе.
Эти приехали. Рядом с будкой охраны - три свежезаляпанные легковушки. Душевный дядя из тубдиспансера, весёлый хирург из области, "покупатель", а за ними - ниточки, липкая, хваткая, паутина.
Лампы дневного света у ворот, ржавый дебаркадер. Щитовая где-то рядом, в сумерках не разобрать. Это всё, что видно с моего берега. Мост, конечно, не позавидуешь - деревянная времянка с полусгнившим настилом, под ним черная вода, холодом тянет, как в трубу. Выше по реке хороший мост, да дорога по их берегу упирается вон в те ворота - блок-пост, наверняка собака, лампы-звери, сигнализация...
Подхожу к самой воде, смотрю вниз. Оглядываюсь - тихо, никого. И, всё же, осторожней - я не умею плавать, ангелов учат только летать. Или уйти из игры? Избавить от лишних хлопот и их, и себя? Нет, подальше, подальше от воды.
В косом свете дальнего фонаря веду мотоцикл через мост. Ну, вот я и на месте. В домике охраны - пусто, дед ушел. Отпустили спокойно, ничего не боятся. Или слишком уверены в себе. Не понимают, как это вредно.
Обхожу машинный зал почти кругом. Дверь щитовой открыта. Старик не подвёл. При свете фонарика разбираюсь, что к чему. В стороне - общий рубильник, секция наружного освещения, насосы... Вот двери зала. Черный водоупорный щит отрежет всю компанию. Хватаю деревянный штырь, втапливаю в кнопку. Где-то щелкнуло, пошла тяжелая заслонка. Через минуту большой рубильник - вниз! Готово, станция обесточена. Клетка захлопнулась.
Машинный зал - полуподвальный, невысокий. На уровне потолка, чуть выше земли, тянутся кубики стеклянной плитки. Ищу разбитую, тихо достаю осколки. Пусть не сразу поймут, откуда гарь. По дебаркадеру подгоняю мотоцикл, ставлю выхлопной трубой в прореху. В баке довольно бензина, чтоб через четверть часа они ощутили вкус к жизни.
Внутри грохот. Ага, cообразили, бьют стёкла. Ну, это мелочи - разворачиваю машину так, чтобы выхлоп шел по всему короткому ряду окон. Раньше это показалось бы страшным сном. Как легко и просто переступить через себя. Легко и просто... Кто я, уже человек?
Тянучую боль в боку я в спешке не замечал, теперь она брала своё. Опять что-то, не зависящее от меня, суёт нос в дела, рушит планы. Уже больно дышать и временами безразлично, что творится вокруг. Зачем держу рукоятку?.. Перед глазами плывёт, но мотор захлёбывается наяву, и снова выкручиваю газ. Всё, валюсь в седло, головой на руль. Темнота.
Сколько прошло времени? Холодный пот, туманная, ватная слабость, но легче дышать и голова страшно ясная. Как там эти? Глушу мотор. Сначала - тишина, потом невнятные звуки снизу. Живы. И кто бы знал, как я этому рад! От шоссе, всё ближе, сирена. Значит, старик позвонил ментам. Как бы охотника не перепутали с добычей. Даю газ, отпускаю сцепление. Пока!
Впереди мост. Сумею сосчитать целые доски или одной-двух в темноте, впопыхах, не хватит? Да какая теперь разница... Хлюп-хлюп, проехали. Еду без фар по пустой дороге, ближе к плотине - гасит шум. За спиной - расплывшаяся в ночной черноте очистная станция.
Странно, легко ушла боль - не помню такого короткого приступа. Мне было легче, чем им - задыхавшимся, нелепо угодившим в ловушку. А всё же этого хватило, чтобы они остались. И пусть выкрутятся в очередной раз. Жизнь - ошибка? Что ж, дарю им её, пусть пользуются.
Я не знаю, сколько осталось мне и в чем мой выигрыш. Давно прошли времена, когда казалось, что за каждым поворотом - удача или нежданная радость.
Теперь я знаю несчастье, но не уверен, что в счастье мне было бы легче. Отказываюсь принимать это маленькое земное счастье. Почему? Боюсь потерять. Я больше не ангел, я смертный человек, и не зависит счастье от меня. С языка срывается - люди, будьте счастливы; душа шепчет: ваши беды ваша опора. И никакие вы, в сущности, не злые. Так что же, добрые, потому что несчастные?