Аннотация: Мужской любовный роман, женщинам читать не запрещается. Отрывок. В 2016 г. книгу издало ВЕЧЕ в "Серии исторических романов" - распространяется через киоски Метропресс.
Юлий Цезарь: между войной и любовью
Исторический роман
"На любовные утехи он, по общему мнению, был падок и расточителен. Он был любовником многих знатных женщин - в том числе Постумии, жены Сервия Сульпиция, Лолии, жены Авла Габиния, Тертуллы, жены Марка Красса, и даже Муции, жены Гнея Помпея... Но больше всех остальных любил он мать Брута, Сервилию: еще в свое первое консульство он купил для нее жемчужину, стоившую шесть миллионов, а в гражданскую войну, не считая других подарков, он продал ей с аукциона богатейшие поместья за бесценок. Когда многие дивились этой дешевизне, Цицерон остроумно заметил: "Чем плоха сделка, коли третья часть остается за продавцом?" Делом в том, что Сервилия, как подозревали, свела с Цезарем и свою дочь Юнию Третью."
(Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. Божественный Юлий.)
13. Гости Сервилии
Громкий смех Юнии доносился из триклиния*.
Сервилия хотела пройти мимо, но обычное женское любопытство остановило ее в нескольких шагах от двери. Хозяйка дома задумалась: "Так заразительно дочь не смеялась с тех пор, как... О, боги! Неужели опять пожаловал этот развратник?"
Картина выглядела несколько скромнее, чем увиденное в библиотеке во время предыдущего визита народного трибуна. Девушка сидела на скамейке и качала прелестными ножками. Курион лежал на полу и игриво пытался поймать ногу соблазнительницы. Когда это ему удавалось, девушка визжала в восторге и делала слабые попытки освободиться.
В момент, когда Куриону удалось завладеть прелестной добычей, Сервилия, словно вихрь, ворвалась в комнату.
На этот раз первой заметила опасность Юния.
- Что ты себе позволяешь, Гай Скрибоний?! - гневно воскликнула девушка.
В следующий момент Юния со всей силы ударила "обидчика" свободной ножкой.
Курион явно не рассчитывал на подобную реакцию девушки. Раздался глухой грохот, вызванный соприкосновением тела трибуна с мозаичным полом.
- О, моя голова..., - застонал Курион.
Он медленно оторвал голову от пола, и его взгляд остановился на ... Сервилии. Нежелательное видение, похоже, прибавило Куриону головной боли - он опять застонал и закрыл глаза.
- Мама, я пойду? - спросила дочь и, не дожидаясь разрешения, выскользнула из комнаты.
Курион с опаской приоткрыл один глаз - видение никуда не исчезло, наоборот, стало еще ближе.
Неудачное падение народного трибуна смягчило гнев Сервилии и даже вызвало улыбку. Однако эта улыбка нисколько не успокоила Куриона. И действительно, последующая речь Сервилии не предвещала ничего хорошего.
- Курион, я же тебя предупреждала, - укоризненно покачала головой Сервилия и дернула за веревочку у двери.
Раздался пронзительный звон колокольчика. На его звук появился здоровенный раб, с которым Куриону уже довелось встречаться на вилле Сервилии. Зная о бесконечной преданности Корнелия своей хозяйке, Курион мгновенно позабыл о поврежденной голове.
- Сервилия! У меня радостные вести! - воскликнул трибун. - Ты первая, кому я их сообщаю.
- Что ты можешь сообщить, чтобы я помешала Корнелию расколоть твою голову как перезрелый орех? Не знаю, что станет с твоим лицом, но думаю, ему не позавидуют даже прокаженные.
- Умоляю, Сервилия, не нужно трогать лицо, - не на шутку испугался Курион.
Сервилия продолжала улыбаться. Курион не прочел на ее лице ни злобы, ни ненависти, но эта загадочная улыбка все меньше и меньше нравилась трибуну.
"Просьбы не помогут", - сообразил он и тут же выдавил из себя:
- Цезарь победил галлов! Верцингеториг пленен!
- Корнелий, подожди за дверью, - распорядилась Сервилия. - Ты смущаешь народного трибуна.
- Это была великолепная победа - о ней будут помнить спустя тысячелетия, - к трибуну вернулось красноречие. - Сервилия, ты даже не представляешь, как гениально Цезарь расправился с галлами. Я не покидал Гая Юлия ни на мгновение, и все видел своими глазами...
- Станет Цезарь терпеть подле себя красноречивых бездельников.
- Уважаемая Сервилия, ты заблуждаешься на счет отношения Цезаря ко мне. В последнее время мы чрезвычайно дружны. А в силе моего слова покоритель Галлии очень нуждается.
- Я знала, что Гай Курион самолюбием не обделен, но эта болезнь уже называется манией величия. Признайся, что ты прятался в Галлии от кредиторов, и я тебя пойму.
- Дались тебе мои долги, Сервилия. Признаюсь по секрету, что со всеми кредиторами я в расчете. Должны мне, а не я.
- Не смеши, Гай Скрибоний. Меня с утра беспокоит головная боль, и смех лишь усиливает ее.
- И самый большой должник - Цезарь, - продолжил Курион.
У Сервилии после этих слов случился такой припадок веселья, что она схватилась за живот и взмолилась:
- Пожалей, Курион. Ты убьешь меня своим остроумием.
- Я совершенно не имел цели рассмешить тебя, достойная Сервилия. Впрочем, о долгах рассказал я зря. Цезарю может не понравиться такая откровенность. Прошу тебя, почтенная матрона, пусть это случайное признание останется между нами.
- Хорошо, Курион, - заливаясь смехом, произнесла Сервилия. - Думаю, если Корнелий тебя задушит, Цезарь будет безмерно благодарен за избавление от подобного кредитора.
- Между прочим, Гай Юлий дал двести всадников, чтобы я в добром здравии достиг Равенны..., - похвастался Курион.
- ... и попытался в очередной раз соблазнить сестру его легата и мою дочь, - продолжила Сервилия.
- Для кого ты бережешь дочь? Для Цезаря? У него десятки таких Юний, - Курион знал нехорошие свойства своего языка, но сдержаться не смог.
- Это уже наглость, - сделала вывод Сервилия. - Собственно, твои вести не стоят и асса. О победе Цезаря я узнала бы и без твоей помощи. Пожалуй, пришла пора пригласить Корнелия.
- Подожди, Сервилия, - Курион мгновенно сообразил, что сболтнул лишнего. - Цезарь скоро будет в Равенне.
- И когда же? - Сервилия от любопытства позабыла о своей неприязни к Куриону.
- Вместе со мной Цезарь послал людей готовить гладиаторские бои. Они состоятся в Равенне через..., - Курион задумался.
- Ну, когда же? - нетерпеливо промолвила Сервилия.
- Подожди немного. Мне нужно вычислить дни, ушедшие на дорогу, - наконец народный трибун удовлетворил любопытство Сервилии. - Через десять дней.
- Это точно? - засомневалась женщина. - Еще не было никаких объявлений по поводу гладиаторских игр. Разве десяти дней достаточно, чтобы их подготовить?
- Цезарю довольно и меньшего срока. Вереницы пленных галлов на подходе к Равенне. Направлены гонцы в лучшие гладиаторские школы.
- Из чего же следует, что Цезарь появится в Равенне через десять дней?
- Возможно, он появится на день раньше, но такое зрелище точно не пропустит. Я слишком хорошо знаю Цезаря. Тем более, слышал, с каким энтузиазмом Гай Юлий давал указания относительно устройства игр.
- Если ты вздумал подшутить надо мной, Курион, то пощады не жди, - предупредила Сервилия.
- Все будет, как я сказал, - заверил Курион. - У меня только одна просьба: не сообщай Цезарю о моем визите. Возможно, он хотел появиться неожиданно. Однако я, как преданный друг твоей семьи, не мог не предупредить тебя.
- Подожди зачислять свою особу в мои друзья.
- Как будет тебе угодно, Сервилия, - смирился трибун. - По крайней мере, я могу рассчитывать на обед, прежде чем буду выброшен на улицу?
- Так и быть. Раз ты пробрался в триклиний - накормлю, - смилостивилась Сервилия. - За обедом и расскажешь о галльских делах подробнее.
- Сервилия, я так и не попробовал твоих знаменитых морских ежей..., - заныл страстный гурман.
Настал день гладиаторских игр.
Цезарь появился в Равенне утром, и сразу же направился к дому Сервилии. Пыльный плащ небрежно брошен на плечи какой-то статуи.
- Гай Юлий! Ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть, - счастливая Сервилия спешила навстречу проконсулу.
- И я рад; ужасно по тебе скучал, - Цезарь обнял давнюю подругу на глазах управляющего и рабов.
Объятия длились недолго.
- Извини, Сервилия, я весь в пыли как раб-каменотес, - Цезарь убрал руки с белых одежд женщины.
- Я приказала подготовить к твоему приезду терму. Тепидарий и кальдарий доведены до нужной температуры, можешь пользоваться парильней. Сегодня ночью в бассейне сменили воду.
- Спасибо, Сервилия. Ты умеешь предугадать любое желание. Приятно, когда о тебе проявляют столь трогательную заботу. Даже не спрашиваю, каким образом ты узнала, что я появлюсь в Равенне именно сегодня. Прими искреннюю благодарность.
Цезарь снова прильнул губами к бархатистой щечке Сервилии.
Внезапно проконсул Галлии замер без движений. Сервилия заметила, что взгляд Цезаря устремлен куда-то за ее спину. Женщина обернулась.
На некотором удалении стояла Юния, во всем своем великолепии. Девушка заметила, что на нее обратили внимание, и улыбнулась. Прелестный дефект, который достался ей по наследству от матери (щербинка между передними зубами) обнажился. Зеленые глаза с нескрываемым восхищением смотрели на Цезаря.
Вдруг Юния смутилась, потупила взор, но в следующий миг вновь направила зеленое, излучающее таинственный свет, оружие на проконсула.
- Помнит ли Цезарь мою дочь Юнию? - спросила Сервилия.
- Как можно ее забыть? - произнес Цезарь, не узнавая собственного голоса.
- Она очень гордится знакомством с тобой, - продолжала Сервилия. - Со времени последней встречи только о тебе и спрашивала.
- Ну, уж? - засомневался военачальник, и вновь пристально посмотрел на Юнию.
Та слегка покраснела и несмело спросила:
- Это правда, что Гай Юлий любит гладиаторские бои?
- Да, люблю, - согласился Цезарь.
- Подожди, Юния, - вступила в разговор мать. - Гай Юлий очень устал с дороги, а крови достаточно насмотрелся в Галлии. Дай же ему отдохнуть.
- А в чем дело? - спросил Цезарь.
- Сегодня в Равенне состоится выступление гладиаторов. Юния желает посетить зрелище, а у меня болит голова, - пояснила Сервилия.
Цезарь в очередной раз перевел взгляд на Юнию. Теперь та смотрела на гостя умоляюще.
- Я буду в амфитеатре и смогу сопровождать Юнию, - любезно предложил свои услуги Цезарь.
- Благодарю, Гай Юлий, - прощебетала довольная Юния.
- Начало игр через два часа. Тебе следует торопиться, Цезарь, - заметила Сервилия.
Сервилия не зря напомнила о времени. Всегда занятый Цезарь, решающий одновременно несколько проблем, не упускал случая получить маленькие радости. Терма была одной из них. И когда Цезарю удавалось посетить римскую баню, то покидать ее он не спешил. Правда и сейчас он совместил приятное с полезным: продиктовал писцу прямо в кальдарии два срочных послания. Но уж затем в полной мере насладился прелестями термы. Сюда же проконсулу подали кушанья и напитки по приказу заботливой Сервилии.
Около получаса две искусные полуобнаженные рабыни натирали проконсула различными эссенциями. Цезарь не обращал на них ни малейшего внимания, но и не торопил. Он лежал, закрыв глаза; на лице застыла печать блаженства.
И вот, наконец, Цезарь, слегка порозовевший, в белоснежной тоге с пурпуровой каймой покинул терму. Усталость прошла, и гость Сервилии снова был полон энергии и сил.
- Цезарь, вы можете опоздать, - вновь напомнила о времени Сервилия.
- Не беспокойся, дорогая. Я приказал не начинать бои, пока мы с Юнией не займем места в амфитеатре.
- Ты, как всегда предусмотрителен, Гай Юлий, - отметила женщина. - Только одна просьба...
- Исполню любую просьбу, - с готовностью произнес Цезарь. - Мне доставит удовольствие отблагодарить тебя за заботу.
- Гай Юлий, береги мою дочь - там всегда толпы, давка, всякое случается. Держи ее подле себя.
- Буду держать так близко, насколько возможно, - заверил Цезарь и для убедительности обнял Юнию за талию.
Увы! Прелестный цветок оказался едва не на голову выше бесстрашного покорителя Галлии. Поэтому рука его легла не на талию, а гораздо ниже. Цезарь понял ошибку, но не спешил ее исправить. Ладонь, потихоньку перемещаясь, почувствовала все восхитительные изгибы тела юной прелестницы.
Девушка опять покраснела, но это было единственное, что она сделала.
Таким образом пара направилась к двери. Цезарь был не в силах убрать руку, Юния не смела это сделать.
Позади раздался язвительный голос Сервилии.
- Цезарь, не воспринимай мою просьбу так буквально. Не держи мою дочь за то, что ты по ошибке счел талией. Или рука проконсула так устала, что не может подняться выше?
Рука нехотя скользнула по телу девушки и безвольно ударилась о бедро своего хозяина. О, чудо! Непоколебимый воин, неисправимый развратник смутился и невнятно пробормотал слова прощения.
- Так будет лучше, - удовлетворенно произнесла Сервилия. - Если бы ты вел Юнию до амфитеатра подобным образом, Рим получил бы много пищи для сплетен.
- Благодарю за заботу о моей репутации, - ответил Цезарь уже твердым и спокойным голосом. - Вероятно ты будешь спать, когда мы с Юнией вернемся. Спокойной ночи, Сервилия!
- Желаю и вам приятно провести время.
14. Порочная страсть римлян
Гладиаторы ― можно долго искать корни этого бесчеловечного явления; можно доказать, исследуя рисунки на вазах и прочих вещах, что они явились в Рим из этрусских погребальных обрядов. Но от случайных поединков у этрусков до широкомасштабных представлений на аренах цирка ― как от палки, случайно запущенной в зверя, до изобретения копья. Гладиаторские бои ― это исключительно римское зрелище; жестокость, возведенную в ранг искусства, мог позволить себе только народ, считающий себя господином мира, всех народов и человеческих судеб.
Римляне заставили сражаться на арене преступников и рабов, но незаметно сами стали рабами презренных гладиаторов.
Актеров-смертников любили и боготворили, стены домов были испещрены именами прославленных гладиаторов. Тайком вздыхали простые и знатные римлянки, мечтая попасть в объятия мужественных изгоев. Гладиаторам давали имена богов и героев.
Их боялись и ненавидели, ― когда войско Спартака стояло у стен Рима, или когда во главе банд гладиаторов Катилина бродил по Вечному городу.
И снова, и снова их любили.
Каждый честолюбивый римлянин, желающий сделать карьеру и получить признание соотечественников, считал своей обязанностью устройство гладиаторских боев. Без этого просто невозможно получить даже низшую выборную должность.
Гладиаторы стали неотъемлемой частью Вечного города. И нищие плебеи, и гордые патриции не представляли себе жизни без страшного кровавого зрелища. Гладиаторские бои устраивались во всех уголках римских владений, даже отдельные легионы имели собственных гладиаторов. А в крупных городах не жалели ни денег, ни бойцов, ни экзотических животных. Тысячи умов трудились над тем, чтобы обставить смерть на арене изощреннее, красивее.
Молчали философы-моралисты, а поэты прославляли жестокое зрелище. Ничто не мешало Риму наслаждаться потоками проливаемой на арене крови. Никому не приходило в голову, что гладиаторы тоже люди, и их нельзя убивать на потеху толпе.
Гладиаторы были из другого мира; они были не римляне, и чувство сострадания на них не распространялось. Впечатлительные девушки, благочестивые мужи и толпы бездельников, живущих на подачки, с одинаковой радостью и нетерпением ждали начало боя.
Глядя на чужую смерть, римляне черпали силу. Они отождествляли себя с гладиаторами-победителями, а побежденных, валявшихся в пыли и лужах крови, представляли собственными врагами. Нередко после гладиаторских боев воодушевленные плебеи спешили свести счеты с врагами, выяснить отношения с недружелюбными соседями.
Сумасшествие охватило Рим. Скоро ему будет мало крови иноземцев-рабов, и Вечный город превратится в огромный амфитеатр, где римляне займутся убийством римлян. И будут убивать везде - в Европе, Азии, Африке. Это и будет расплатой за удовольствие веками наблюдать чужую смерть.
Все произойдет немного позже, а пока присоединимся к Цезарю, Юнии и тысячам их соотечественников, пришедших посмотреть кровавое искусство гладиаторов.
В амфитеатре даже члены семей не сидели вместе. Женщинам отводились места похуже, на верхних ярусах, но Цезарь пренебрег этим правилом. Вместе с Юнией он удобно расположился в третьем ряду.
Первыми вышли на арену лузории - гладиаторы, вооруженные деревянными мечами. Их противниками стали пегниарии - они имели в руках бич и палку. Бои между лузориями и пегниариями не вызывали особого интереса у зрителей, хотя и они нередко заканчивались смертью и увечьем. Традицию открывать подобным образом игры использовали ланисты, чтобы приучить начинающих гладиаторов к шуму толпы и настоящей арене.
Гладиатор-андабат был покрыт парфянской кольчужной броней, но главной его особенностью являлся шлем. Чрезвычайно массивный, он представлял собой хорошую защиту, но... не имел прорезей для глаз.
Его противник - фракиец - был защищен гораздо хуже. Ему полагался шлем и поручень на правую руку. Фракиец защищался маленьким квадратным щитом, наносил удары кривым кинжалом.
Неуклюжие движения андабата чрезвычайно веселили публику. В тяжелом вооружении он всегда опаздывал повернуться в сторону противника, и длинный парфянский меч бессмысленно рассекал воздух.
Фракиец, желая понравиться публике, открыто издевался над "слепым" гладиатором. Ловко изворачиваясь, он наносил удар за ударом. Но бил не сильно, с тем, чтобы подольше протянуть бой.
- Скоро он заплатит за все, - произнес Цезарь, зорко следивший за каждым движением сражавшихся гладиаторов.
Проконсул увидел то, что не смог заметить упивающийся собственным превосходством фракиец. Андабат долго и терпеливо сносил удары и продолжал смешно махать мечом, но за это время он узнал привычки противника, вычислил некую систему нанесения ударов.
Когда противник приготовился сделать очередной укол, андабат резко взмахнул мечом. Удар пришелся в шею фракийца. Голова, почти перерубленная, откинулась за спину. Фонтан крови обагрил тело фракийца. Тот, кто еще мгновение назад был хозяином положения, по инерции сделал шаг и рухнул у ног "слепого" гладиатора.
Победа была столь неожиданной, что амфитеатр затих в растерянности.
- Отличный удар! - прозвучал голос Цезаря, и со всех сторон раздались одобрительные крики.
Особый раб - либитинарий - убрал тело фракийца, и на арену вышли новые бойцы. Четыре секутора сражались против такого же количества ретиариев.
Полуголые ретиарии имели на вооружении лишь трезубец и сеть. То были гладиаторы низшего разряда, и шансов выжить на арене у них было мало.
Противники ретиариев были вооружены мечом и щитом. Полагался секуторам и гладкий, облегающий голову шлем.
На этот раз бой был долгим и упорным, и ретиарии дорого отдавали свои жизни. Последними остались на арене ретиарий и секутор.
Ретиарий получил серьезное ранение в бок. Может быть, имелись и другие раны; гладиатор был весь в крови, и невозможно понять: своя кровь или чужая. Тем не менее, "рыбак" подал зрителям знак, что готов продолжить бой.
Вид секутора был таков, как будто он только что вышел на арену, и не принимал участия в кровопролитном бое. Впрочем, эта мысль недалека от истины. И остался в живых наш секутор не потому, что был храбрым и умело сражался. Сей гладиатор старался держаться в тени своих товарищей. Он не нападал, а только защищался. Теперь, когда товарищи пали, ему поневоле пришлось сражаться.
Бой шел вяло. Ретиарий был ослаблен ранением и устал - еще недавно ему пришлось сражаться с двумя противниками. Секутор был полон сил, но лишен храбрости в сердце. Таким образом, они дрались на равных.
Ретиарий попытался набросить на противника сеть, но его постигла неудача. Сеть скользнула краем по гладкому шлему и упала на землю. Секутор наступил на оружие ретиария и ждал.
Полуголый ретиарий не замедлил попытаться вернуть сеть.
Скрестились трезубец и меч. И тут ретиария постигла новая неудача. Он зацепился за собственную сеть и упал. Правда, ему удалось лежа выдвинуть трезубец в сторону секутора, и последний не посмел приблизиться.
- Что стоишь?! Нападай! Сражайся! - кричали зрители, которым начало надоедать затянувшееся действо.
Кричали секутору, но вновь напал израненный ретиарий. Вставая на ноги, он одновременно пытался достать секутора трезубцем. Неожиданно тяжеловооруженный воин не выдержал такого напора и отступил. Сеть снова могла вернуться к хозяину, но, увы... От резких движений рана гладиатора начала сильно кровоточить. Ему пришлось левой рукой сдерживать кровотечение, правая же, была занята трезубцем. Работая этим единственным оружием, ретиарий обратил секутора в паническое бегство.
Действие переместилось на край арены, именно к тому месту, где сидели Цезарь и Юния. Здесь ретиарию удалось настигнуть тяжеловооруженного врага и нанести удар пониже спины.
Удар был не сильный, важные для жизни органы не были задеты, но секутор упал на живот.
Ретиарий отступил на три шага от противника и принялся ждать. Однако секутор не изъявил намерений подняться и продолжить бой.
- Добей его! Убей труса! - заорал амфитеатр.
Ретиарий выбил меч из рук противника и ногой перевернул его на спину. Затем перерезал завязи шлема. Зрителям предстало молодое, красивое, чуть женственное лицо. И очень бледное - отнюдь не от потери крови. Большие глаза секутора переполнял ужас.
Побежденный пытался втянуть голову в плечи, вдобавок левой рукой прикрывал шею. Не случайно он старался спрятать эту часть тела - именно в шею наносили последний удар обреченному на смерть гладиатору.
Секутор поднял вверх дрожащий указательный палец в знак того, что умоляет зрителей сохранить ему жизнь.
Увы! Жажда жизни не служила поводом для того, чтобы ее сохранить. Амфитеатр разразился новыми криками:
- Гай Юлий, - подала голос Юния, - этот юноша не храбрец, но не по своей воле он избрал наряд секутора. Определенно, он рожден для мирных дел. Возможно, этот жалкий гладиатор стал бы знаменитым поэтом, скульптором...
- Какая разница - гладиатор или поэт? Такой страх смерти не делает чести ни первому, ни второму. Глупец! Он не понимает простую вещь: смерть приходит к тому, кто ее боится.
- Не могу с тобой согласиться, - совсем осмелела Юния. - Разве мало погибает бесстрашных легионеров, военачальников? Взять хотя бы твоего друга Марка Красса...
- Красс дожил до старости. И погиб только потому, что совершил множество ошибок. Не смерть пришла к нему, Красс притянул к себе смерть едва не силой.
- И все же не стоит отнимать жизнь у человека, который по принуждению занимается не своим ремеслом. Мне бы не хотелось видеть, как умирает несчастный юноша.
- Хорошо, пусть останется ему жалкая жизнь, - уступил Цезарь и поднял вверх большой палец. - Ты довольна, Юния?
Еще бы! Юния была чрезвычайно довольна - ее каприз исполнил сам Гай Юлий Цезарь. Она сохранила жизнь гладиатору вопреки желанию тысяч людей. Юнию не очень-то интересовала судьба трусливого секутора. Девушка почувствовала вкус власти и уже не могла остановиться.
- Спасибо, Гай Юлий, но это - лишь отсрочка смерти. Если быть великодушным до конца, то гладиатору следует даровать свободу.
- Свободу нужно завоевать. Я могу дать лишь шанс, и пусть секутор воспользуется им в следующем бою, - объяснил Цезарь свое решение. - Он не станет ни великим поэтом, ни художником, если не обретет мужество. Это чувство необходимо не только гладиатору. Сказать, сделать то, что боятся, не могут сделать другие - вот истинный талант. А жизнь жалкой, трусливой посредственности стоит немного, кем бы он ни был.
- Ты справедлив, Гай Юлий, - дочери Сервилии ничего не оставалось, как согласиться с доводами Цезаря.
- А какой урок мужества преподал римлянам этот почти безоружный ретиарий! Хотя, победил не он - секутора победил его собственный страх, - произнес Цезарь и обратился к судье состязаний. - Уберите с глаз секутора, пока я не поменял решение.
Служители пинками выпроводили с арены недостойного гладиатора. Зрители, немного разочарованные решением Цезаря, теперь сопровождали одобрительными криками каждый пинок, полученный секутором.
Далее объявили перерыв. Многие зрители покинули амфитеатр и разбрелись по ближайшим тавернам. Оставшиеся были вознаграждены новым зрелищем.
Нет, на арену вышли не профессиональные гладиаторы. Появились две толпы галлов, из недавно плененных под Алезией. Они не имели ни щитов, ни доспехов - лишь только меч в голой руке.
Галлов поставили друг напротив друга и подали сигнал к бою. Противники начали вяло сближаться. Их медлительность не понравилась стоявшим сзади легионерам: щелкнули бичи, и голые спины покрылись красными полосами. Прочие легионеры, вооруженные мечами и факелами, не оставляли несчастным никакого выбора.
И полилась кровь ручьями, ничем не прикрытая плоть резалась на части. Ни один удар мечом не был напрасным. Галлы убивали друг друга со звериным ожесточением, и не было в этой схватке победителей. Последний галл, который остался стоять на ногах, вонзил меч в собственную израненную грудь. Раненых добивали стоящие сзади легионеры.
Цезарь со злорадством наблюдал, как убивают друг друга галлы. Юнию происходящее на арене волновало меньше. Пользуясь моментом, она наблюдала за своим спутником.
- Гай Юлий, ты сильно ненавидишь галлов? - спросила девушка, когда жуткая бойня подходила к концу.
- У меня нет ненависти к этим людям, - ответил Цезарь. - Однако Галлия отняла много лет моей жизни: сплошные войны, потом Верцингеториг... Мое время, Юния, дорого стоит, и теперь я смотрю, во что оно обошлось галлам.
- Кстати, Гай Юлий, как ты собираешься поступить с Верцингеторигом? - вновь полюбопытствовала Юния.
- Не знаю, - произнес Цезарь слово, не свойственное ему. - А ты хотела бы его видеть на арене амфитеатра?
- Нет, - не задумываясь, ответила Юния. - Такая участь недостойна вождя галлов.
- Порой ловлю себя на мысли, что восхищаюсь Верцингеторигом, - Цезарь вслух размышлял. - Он страшный враг. Как часто в борьбе с ним я был на шаг от гибели! Ты даже не представляешь, Юния, сколько труда и сил пришлось потратить, чтобы потушить пожар в Галлии.
- Понятно. Ты его убьешь.
- Возможно, - наполовину согласился Цезарь, - но пока я не готов отдать подобный приказ. Арвернского волка я отправил в Рим. Там, в подземной тюрьме он будет дожидаться своей участи.
- Тебе доставляет удовольствие держать его в оковах, - сделала вывод Юния. - Для Верцингеторига это худшее наказание, чем смерть...
- Юния, - прервал речь девушки Цезарь, - вероятно, тебе известно, что мужчинам нравится, когда женщины интересуются их делами. Однако это не тот случай. Давай оставим Верцингеторига и обратим внимание на арену.
Либитинарии привычными движениями убрали трупы галлов. Большие лужи крови собрали в плетеные корзины, меньшие засыпали песком.
Не только Цезарь с Юнией, но все зрители устремили взоры на арену, ибо вышли мастера своего ремесла - сорок пар гладиаторов, одетых фракийцами и самнитами. Закипело сражение - долгое и упорное. Это не быстротечная галльская бойня.
Амфитеатр волновался, как штормовое море. Порадовали зрителей фракийцы и самниты, но все происходящее имеет свойство заканчиваться. Победа начала клониться в сторону самнитов, фракийцев осталось в живых менее половины. Последние мужественно сражались, но преломить в свою пользу ход битвы не могли.
Зрители, делавшие ставки на победу фракийцев, начали тихонько оплакивать свои ассы и сестерции. И тут случилось событие, которое сделало победу или поражение противоборствующих сторон непредсказуемыми. Амфитеатр буквально взорвался от криков, диких возгласов восторга и прочих изъявлений эмоций.
Увлеченные сражением гладиаторы не сразу поняли причину волнений публики. Оказалось, в тылу самнитов поднялась решетка, и на арену выбежали четыре голодных льва. Самниты и опомниться не успели, как потеряли четверых бойцов.
Новая опасность заставила гладиаторов временно прекратить вражду и вместе заняться животными. Двух львов убили самниты, одного фракийцы, но четвертый, самый крупный, весь в крови метался между двумя противоборствующими сторонами. Около десятка гладиаторов лежало с перегрызенным горлом, переломанными позвоночниками и ребрами.
Наконец лев выбрал достойного противника: могучего фракийца, который был выше товарищей почти на голову. Весь амфитеатр замер, когда лев в прыжке поднялся над фракийцем. Гладиатор ловко вонзил меч под левую лапу льва и отскочил в сторону.
Лев с такой силой брякнулся о землю, что, казалось, произошло землетрясение. Впрочем, вызвано оно было не столько падением льва, сколько криками восхищенных зрителей.
Фракиец вырвал меч из тела животного, поднял вверх и дважды отсалютовал им в знак победы. Все это он проделал молча, ибо гладиаторы не имели права голоса на арене - и побеждать и умирать должны они без лишних звуков. Да и рано было торжествовать победу - фракиец незамедлительно вступил в схватку с двумя самнитами.
- Вот мерзавец! Такого красавца убил! - возмутился Цезарь и тут же обратился к судье поединка. - Если фракиец останется жить до конца боя, пошлешь ему деревянный меч*. Нужно быть справедливым.
- Это только четвертый бой фракийца, - судья намекал, что победитель льва еще не прошел все ступени гладиаторской иерархии и не имеет право на деревянный меч.
- Мертвый лев дал ему право на свободу, - не терпел никаких возражений Цезарь.
Так, неожиданно, фракийцы победили, и раскошеливаться пришлось зрителям, которые имели несчастье сделать ставку на самнитов.
Гладиаторов опять сменили две толпы галлов. Щелкнули бичи, и пленные начали неумело резать друг друга.
На этот раз Цезарь смотрел с меньшим вниманием. Действие повторялось, а проконсул Галлии повторений не любил.
В дом Сервилии Цезарь с Юнией вернулись поздно вечером.
- Гай Юлий, спасибо за чудесный день - он самый счастливый в моей жизни, - глаза Юнии светились благодарностью.
- День еще не закончился, - заметил гость Сервилии. - Надеюсь, ты пригласишь меня к себе?
Цезарь приблизился к Юнии и обнял ее за талию. Девушка глубоко задышала и покраснела. Проконсул, казалось, почувствовал исходящий от нее запах желания.
Дрожь пронзила тело Юнии. Руки Цезаря переместились ниже по телу девушки, но та начала вежливо сопротивляться. Эффект получился обратный - ее телодвижения еще больше распалили Цезаря.
- Гай Юлий, ты желаешь невозможного, - смущенно промолвила девушка. - Мама будет недовольна и наверняка отправит меня в Рим.
- А мы тихонько - Сервилия ничего не узнает, - продолжал уговаривать Цезарь.
- Прости, Гай Юлий, я не могу... сегодня, - сладко зашептала девушка.
Проконсул собрал в кулак всю свою волю и отпустил соблазнительницу. Не пристало Цезарю брать женщину силой.
- Спокойной ночи, Юния, - произнес мужчина и повернулся спиной к девушке.
- Спокойной ночи, Гай Юлий, - ответила дочь Сервилии и тут же исчезла в комнате.
Цезарь несколько раз прошелся по пустому залу. Он пытался таким образом успокоиться, но ничего не вышло.
Как ни странно, он не чувствовал ни усталости, ни самого желания отдохнуть. Кровь кипела, бурлила и переливалась в жилах неутомимого человека. И что еще хуже, Цезарь ощутил физическую боль внизу живота - неудовлетворенная страсть давала о себе знать и требовала выхода.
- Бесцельные метания по залу здесь не помогут, - усмехнулся сам себе Цезарь и направился в спальню Сервилии.
15. Ревность Ксенофонта
Утром следующего дня Цезарь встретился с Юнией в том же зале, где вечером пришлось расстаться. Юния появилась как бы случайно, но очень обрадовалась вчерашнему спутнику.
- Приветствую Гая Юлия! - воскликнула девушка. - Хорошо ли отдохнул ночью, дорогой гость?
- Доброе утро, - сухо ответил Цезарь, стараясь не смотреть на девушку.
- Какая удача, что я тебя встретила, - дочь Сервилии предпочла не заметить мрачного настроения собеседника.
- В чем же удача? - Цезарь подозрительно посмотрел на Юнию.
Последняя немедленно воспользовалась этим неосторожным взглядом. На лице Юнии появилась одна из самых восхитительных улыбок. Лучистый манящий свет, исходивший от изумрудных глаз, заставил проконсула позабыть о своих вчерашних неосуществленных надеждах, обидах и прочем, что создает не лучшее настроение человеку.
- Гай Юлий, я страстно люблю лошадей, - призналась девушка и сразу перешла к просьбе. - Ты не составишь мне компанию в прогулке верхом?
Цезарь задумался.
- Если тебя не затруднит моя просьба, - добавила Юния. - Возможно, она покажется слишком обременительной. Что ж, я пойму.
- Это намек на мой возраст?
- Ни в коей мере. Ты прекрасно выглядишь, - на этот раз Юния постаралась не обидеть собеседника. - Я имела в виду, что на удовольствия у Цезаря нет времени. Говорят, проконсул Галлии никогда не отдыхает.
- Охотно принимаю твое предложение, - неожиданно, даже для самого себя, согласился Цезарь.
Юния оказалась великолепной наездницей. Цезарь, иногда целыми днями не расстававшийся с лошадью, едва поспевал за ней.
Они проскакали мили четыре и спешились в дубраве. Место остановки выбрала Юния, но и Цезарь был неравнодушен к могучим деревьям. Ранее он часто любовался этими царями леса, и, казалось, черпал в них силу, стойкость, мужество.
Теперь Цезарь смотрел лишь на Юнию.
Раскрасневшееся живое лицо; непослушный завиток, постоянно падавший на левый глаз, - все покоряло Цезаря своей естественностью. Какими невзрачными в сравнении с Юнией казались холеные, бледные, надменные патрицианки, о которых Цезарь мечтал в юности.
"Как меняются с годами пристрастия, - подумал проконсул Галлии. - Сегодня сильно желаешь того, на что лет двадцать назад не обращал внимания."
Цезарь знал женщин красивых, знал чувственных... В Юнии он увидел прекрасное сочетание и того, и другого. От нее буквально веяло желанием, Цезарь явственно чувствовал манящий запах страсти даже в нескольких шагах от девушки.
Проконсул невольно направился к ней, ведя на поводу коня.
Юния мельком бросила взгляд в сторону Цезаря, но тут же сделала вид, что всецело поглощена огромным дубом. Девушка нежно погладила его шершавый ствол.
- Бесподобное дерево! - воскликнула Юния, словно зная о вкусах Цезаря. - Все нравится: кора, листья, плоды. Люблю его мощь, красоту...
- Да, - согласился Цезарь, оказавшийся в это время подле Юнии.
Он накрыл ладонью девичью руку, которая продолжала лежать на стволе дуба. Юния не пыталась противодействовать этой вольности, лишь направила на спутника глубокий немигающий взор зеленых глаз.
Цезарь расценил такую реакцию красавицы, как согласие на дальнейшие его действия. Рука проконсула оказалась на талии девушки, а губы потянулись к ее губам.
Юния прижалась всем телом к мужчине. При этом она слегка склонила голову, чтобы не создавать Цезарю лишних проблем. (Напомним, боги наградили ее приличным ростом.)
На этом и закончилась их близость. Внезапно девушка отлетела назад с такой силой, что Цезарь не смог ее удержать. Оказалось, Юния держала на поводу коня, а тот резко отскочил назад и потянул за собой хозяйку.