Напевал я небезызвестный шлягер, подходя к хибаре, чуточку покосившейся, которую моя четвероюродная или сколько там, назвала домиком.
Я был в этих местах в далёком детстве с родителями, и то пару раз. Честно, даже толком не помню. Ощущения остались. Родителей уже давно нет, только тётка Катя. Екатерина Васильевна. Мужа она похоронила лет пять назад. О чем мне сообщила, послав СМС через месяц. Продвинутая бабуля, 70 с лишним лет. Это не мешает ей водить машину и помогать, иногда своим молодым односельчанам подтянуть английский. Сколько я её не звал переехать ко мне в столицу, она так и не надумала. Оправдывалась тем, что на опушке леса, вдалеке от посёлка, у реки, жил, толи дед, толи дядя. А может просто хороший друг. Он перед смертью озвучил тете. Клаве свое странное решение. Домик сдать дачникам, если получится. А вообще он отписал его мне. В полное владение. Оказалось, что я ему приходился внуком, с числительным перед этим почётным званием.
Машину я оставил перед теткиным домом. Мне выдали ключи и предложили самому разбираться со своим наследством. Заметив, что репутация у строения, так себе. Жить там никто не смог, больше двух дней не получалось. Хотя речка и лес были рядом и для городских жителей самое то. Несмотря на то, речка и лес были рядом и для городских жителей самое то, с прошлого лета его стали считать проклятым.
И вот стою я на покосившемся крыльце своего, так сказать замка.
Замок послушно открылся. Я вошёл и смотрелся.
А тут вполне можно жить, подумал я. Тем более, впереди лето. Большая печка с одной стороны была плитой, с другой приличным камином.
Два удобных старых кресла. Стол с венскими стульями, в количестве четырёх штук, Старинный буфет. Кровать за ширмой, с Фудзиямой на горизонте. Я заглянул за символ Японии и обнаружил ещё массивную тумбочку, на которой...
Пришлось присесть на кровать, она всплакнула старыми пружинами, а я хлюпнул носом, смахивая слезу. На тумбочке в рамке за стеклом красовался мой детский рисунок. Мы с дедом, у него корзинка в руках у меня гриб, стоим около домика. Домик, правда, в два раза меньше людей. Но это не важно. Рисунок как вчера нарисован, карандаш не потускнел, бумага не пожелтела. Заглянув в тумбочку, я нашёл там блок бумаги для акварели, изготовленный аж во времена моего детства.
•
А ещё там обнаружились акварельные краски "Ленинград" тех же времен, рядом с которыми лежали кисти, по-моему, беличьи.
. И записка. "Рисуй внучок! Твой дед"
Я сел за стол и занялся Красками. Развернуть 24 маленьких "шоколадки", это надо постараться. Нет бы затопить камин, а то весенняя промозглость полезла под куртку, так сижу, как ребёнок радуюсь игрушке подаренной.
Последнее время я и кисти в руки не брал. С самой осени накрыла депрессуха. Картины, как иллюстрации ада. Или описания ночного кладбища. Только страшилки оформлять.
Воду налил в граненый стакан, вспомнил художественную школу, промочил бумагу и пошёл искать дрова для камина.
Они нашлись в сарайчике за домом. На гвозде висела та самая корзинка дедушкина и рамка для картины. Я представил, какой классный может получиться натюрморт, если добавить в корзину яблок... С тем и вернулся в дом, забыв про дрова.
Бумага подсохла, и я начал рисовать. Камин, вид Японии, корзинку на каминной полке, кусочек весеннего неба в окне. Не заметил, как увлёкся и даже жарко стало. Стоп, мне стало жутко, в камине пылали дрова, в корзине на полке лежали яблоки. Что за чертовщина! Кто-то настойчиво стучал в окно. А там была осень! Это ветка яблони долбила так настойчиво по стеклу. Несколько яблок ещё не покинули место дислокации, видимо их родственники грелись в корзинке и на моем рисунке. Ничего не понял, ещё утром была весна!
Я нашёл в буфете электрический чайник и чай в жестяной банке. Этим и поужинал, закусив душистым яблоком. Под вой в трубе, треск дров заснул на скрипучей кровати.
Утро было прохладным, пришлось тащиться за дровами. Ночью подморозило, пожухлая трава серебрилась инеем. Между поленьев лежала ещё одна рамка. Я захватил и её.
С плитой, с непривычки возился долго, но наконец, растопил.
Инвентаризация буфета выдала две банки тушёнки и пакет перловки, лучше, чем ничего.
• Чугунок нашёлся на полке за плитой. Там я вчера оставил ведро с водой. Процесс набирания её из колодца надо было видеть. Но я справился. На сегодня хватит.
Плита топится, перловка варится. Ласковое тепло потихоньку осваивало дом. Я решил помудрить с акварелью.
Очередной букетик удивления ждал меня за ширмой. Рисунок с камином висел над кроватью в рамочке. То ли ещё будет. Понятно, что мы с домом в другой реальности, но как?!
А если?! Я представил лето, юг Франции, море, виноградники, уходящие в горы... Стол с вкусностями. Бокалы с вином. Когда ж это было. Кисточка порхала по листу. Особенно детально я проработал корзинку с хлебом. Запах горелого вернул в действительность. Горела перловка в чугуне. Я чертыхнулся, схватил чугун попавшимся под руку полотенцем, понёс во двор. И остановился, потому, как вышел не в осень, а на террасу французского шале.
Кусок хлеба запил вином, отщипнул виноградину. Вдохнул солёный морской воздух и понял, что я в раю. На плетеном кресле лежала рамка. Закат радовал красками, а я вдруг представил ужас картин, которые сейчас висят в моей мастерской. С рамкой под мышкой, корзинкой с хлебом и бокалом вина шагнул в неизвестность "замка", пахнувшего горелой кашей.
Картина с виноградниками уже заняла свое место на стене над кроватью.
Старые пружины жалобно простонали под моей обессиленной тушкой. Давно так не уставал. Будто, как в студенчестве, разгрузил машину продуктов в магазине.
Сквозь сон услышал кукареканье петуха, сначала одного, его поддержал второй, потом третий. Они что решили тусовку под окном устроить!? Только задремал, замычали коровы, мимо прошло стадо под окрики пастуха. Все стихло, и я опять уснул.
Снился мне дед. Он сидел с сигаретой за столом и рассматривал какой-то журнал. Перелистывал страницы и ворчал.
-Что ж за хуйню ты рисуешь? Это ж не картины, а иллюстрации ада! Дьяволу ты, что ли продался внучок? Столько в мире красоты. Какие пейзажи у тебя были, залюбуешься. А натюрморты, аж слюнки текли. Как же ты меня расстраиваешь! Пусть больших денег стоят твои страшилки, только не кончится добром твоя мазня.
Я проснулся в холодном поту. На столе в пепельнице, тлела сигарета. Рядом лежал открытый буклет с моими последними картинами.
В то утро я рисовал лавандовые поля. Потом были акварели Байкала. Гималаи. Фиорды Норвегии весной. Парки Питера. Я дышал воздухом разных стран. Купался в тёплых морях. Поднимался в горы. Вкусности я рисовал с особой тщательностью, кушать- то тоже хотелось.
Стенка над кроватью заполнилась. Картины висели уже и в комнате. Когда кончалась одна коробка красок, я в тумбочке находил ещё одну, и кисточки, и бумагу. Рамки разных размеров мне попадались в самых неожиданных местах.
И вот, эка невидаль, вчера рамку я не нашёл.
Заснул расстроенный. Грохот входной двери заставил подпрыгнуть на кровати. На крыльце стояла Екатерина Васильевна.
-Ты жив? Слава богу? Вечером ночевать не пришёл и утром не дождалась. Вот и приехала. Ты ж голодный, с дороги даже чаю не выпил. Уж не знала, что и думать. В район ездила, ночью приехала. Посылала соседского парня, так он недостучался. Сказал, свет горит, а никто не отвечает. Проклятый дом, дачники всякие страсти про него рассказывают, говорит, больше не пойду.
Ой! Это откуда такая красота? С собой привёз, так ты ж и машину у меня оставил. Вроде без вещей пошёл.