Работа, обеденный перерыв, работа, девушка, пиво, ночь. Каждый день такой же, как и тысячи других. Все это вместе составляет жизнь. Жизнь течет размеренно, и иногда я думаю, что так было всегда, и так будет продолжаться вечно. Я - это не я, я - это робот. Новый год, а через миг - весна, лето, отдушина отпуска, и сразу - желтые листья, и опять зима, и снова Новый год. Все - по конвейеру, и я - автомат на конвейере. Такова жизнь.
  Впрочем, изредка в такую жизнь приходит разнообразие. В один из таких моментов мы с другом сидели в баре. Друга зовут Влад. Мы давно с ним знакомы. Он работает в Германии, но иногда приезжает на Родину погостить. В такие дни мы встречаемся в баре.
  По-хорошему, нам нужен третий, чтобы было, как когда-то. Когда-то давно мы вместе, как мушкетеры, встречались, общались, жаловались, напивались, одним словом - дружили.
  Но третьего сейчас нет. И это неприятно Владу. Мне - тоже. И после хорошего и чисто русского разговора по душам он спрашивает:
  - Так Петр что, вообще не придет? Я же завтра уже уезжаю, а с ним так и не повидался.
  - Похоже, что нет. Он объяснил свое отсутствие тем, что встречается с девушкой. Он полагает, что это - уважительная причина.
  - Я, конечно, наконец-то рад за него. Но мне грустно. Хотел бы я посмотреть на девушку, с которой он так занят, что не находит времени для старых друзей.
  - Видел я ее. Давай еще понемножку.
  Как правило, я не сплетник. Но выпитый алкоголь преобразует человека, а поведением Петра я и в самом деле в последнее время мог бы быть обижен, если бы еще умел обижаться. И я продолжал не очень твердым голосом, и даже стены слегка наклонились ко мне, чтобы лучше слышать, и казалось, что они живые, и переглядываются, и обсуждают услышанное на своем стенном языке.
  - Под каблуком Петр. Эта самая Ольга из него веревки вьет.
  Стены отшатнулись, напуганные услышанным. И сердито загудели между собой о чем-то. А я продолжал:
  - Вот я с ним как-то раз, например, - впрочем, я уже забыл, что хотел сказать. Стены виновато пожали плечами и не смогли мне подсказать. Я подпрыгнул мыслью, и оказался в другой колее разговора, но колея была похожая.
  - Вот был я у него на дне рождения. И говорю потом, ну, чтоб Ольга не слышала: старик, дескать, е-мое! Ты ж, говорю, не надо так, ты ж ей не слуга! Не на ней, как говорится, клином сошелся, у тебя ж и старые друзья есть, и другие обязанности! Скоро ты ей надоешь, и что тогда? И знаешь, что он мне ответил?
  Стены напряженно прислушались. Одна, как перепившая девица, даже прижалась ко мне, я сердито ее оттолкнул.
  - Он сказал, что я, дескать, не фига не понимаю, понимаешь? Говорит, что я разочарован в жизни. И все оттого, что у меня, мол, нет никого, кто бы меня понимал. А они с Ольгой друг друга прекрасно понимают, и созданы друг для друга, и вообще они две поллит... то есть, я хотел сказать, две половинки одной души.
  - Малявка! Сопляк! - поддержал меня Влад. - Что он может знать о жизни, о душе? Мы же его дурному не научим! Мы же понимаем! А он - нет. Он же помладше будет, и просидел всю жизнь за компьютером, и что он может понимать? Да мы с тобой, две романтичные натуры, пили вермут в подъезде, еще когда он учителей боялся! А сейчас что? Сидим в баре, пьем водку из рюмок, как последние циники!..
  Разговор переходил в интересное русло, но я продолжал беспокоиться за своего друга, и от беспокойства я даже немного протрезвел. И стал говорить умные вещи. Возможно, что эту речь я раньше где-то уже толкал. Слишком гладко и мудро она звучала.
  - Я боюсь за него. Мне кажется, он относится к Ольге гораздо серьезней, чем она к нему. Сейчас он слишком влюблен, с друзьями не встречается и водку не пьет, что ж, тем хуже! Тем хуже ему будет, когда Ольга уйдет. Он слишком умный и слишком интеллигентный, чтобы пользоваться успехом. Он просидел полжизни за компьютером, и у него классная соображалка, но он может не понимать элементарных вещей. Когда такой парень в несколько перезрелом возрасте отрывает глаза от монитора, и вдруг с удивлением замечает вокруг себя обманчиво теплых и мягких существ, гордо именующих себя слабым полом, обычно это плохо заканчивается. Ветрянкой, свинкой и любовью лучше переболеть в детском возрасте. Во взрослом возможны осложнения. Короче, давай за Петра!
  Умные мысли куда-то исчезли, и если бы мне не было так весело, мне бы, возможно, стало грустно. И с пьяной откровенностью я продолжал:
  - А у меня ведь и у самого были осложнения...
  Но я замолчал. Эмиграция и нездоровый образ жизни пустили корни в моего друга. Они там все помешаны на всяких разных психоаналитиках. Они не знают, что есть дружба, и есть водка, и с помощью этих лекарств любая гора упадет с плеч, и станет легко. По крайней мере, на вечер. Настоящему другу можно смело изливать свою душу. Настоящий друг с утра все равно ничего не помнит. Но почем я знал, быть может, Влад уже тоже болен?
  Петр в тот вечер так и не подошел, и Влад уехал, не повидавшись с ним, и разнообразие закончилось.
  А время шло, и была работа, которая сменялось пивом, которое сменялось ночью, которая сменялась работой, и были звонки девушке, и кинотеатры, и снова пиво, и работа, сменяющаяся пивом, и опять звонки, и пиццерии, и дискотеки. И все то же пиво, и неизменная работа. Как нитки, они сплетаются в пестрый, но повторяющийся узор бытия. На работе я уставал, и она не нравилась мне так, как нравилась прежде, и казалось скучноватой. С девушкой мне тоже было скучно. Но искать новую работу или девушку было лень.
  Иногда на меня что-то накатывало, и приходила память, а с ней ощущение, что все не так. Такие моменты черной ниткой входили в приевшийся узор жизни.
  Петра я видел редко. Он был счастлив. Время летело все быстрее и быстрее, и мрачные прогнозы не оправдывались. Иногда я уже начинал в них сомневаться. Иногда я даже немного ему завидовал. Может быть, произойдет чудо, и ему повезет? Хоть бы было так.
  Но чудо не произошло. Как-то раз я зашел, верный своей привычке, в бар, немного отдохнуть после работы. За столиком сидел Петр. Он был один. Перед ним стояли рюмка, графин с водкой и бокал пива. Закуски не было.
  Я сразу же понял, что случилось. Если счастливый влюбленный пьет водку один, значит, он еще влюбленный, но уже не счастливый. Я попросил у бармена еще одну рюмку, подсел к Петру и, не говоря ни слова, разлил водку по рюмкам. Мы выпили. Только после этого я поздоровался.
  - Если хочешь, выскажись, легче станет, - сказал я и налил еще по одной.
  - Похоже, ты был прав... - кажется, Петя был уже сильно пьян.
  Мы выпили, потом еще, и уже приканчивали начатый Петром графин. И он вдруг сказал:
  - Но, быть может, не все потеряно? Может быть, все еще вернется, и будет хорошо? Может быть, стоит побороться? Она ведь пообещала позвонить! Может, действительно позвонит?
  Я покачал головой.
  - Петр, ты ведь понимаешь, что проиграл. Они всегда обещают позвонить. Смирись и расслабься. Давай еще по чуть-чуть закажем, по такому случаю позволительно. На будущее тебе урок - не принимай девушек близко к сердцу, они это все равно не ценят. Лучше немножко выпей, и привыкай к тому, что жизнь совсем не романтична.
  После ста пятидесяти на голодный желудок меня неудержимо несло в глубины философии, и я собирался говорить долго и мудро с рюмкой в правой руке. Но посередине моей обогащенной жизненным опытом фразы запиликала трубка.
  Не выпуская рюмку, левой рукой я взял телефон и посмотрел на номер. Мобильник показывает номер с международным кодом, в то время как смысл имеют лишь последние семь цифр, и, черт возьми, как сложно иногда бывает в этом разобраться. Провайдеры сотовой связи, видимо, совсем не заботятся о тех, кто будет отвечать на звонки в нетрезвом состоянии.
  Телефон был городской, и он показался мне смутно знакомым. И внезапно номер вынырнул из глубин памяти. Мне звонил призрак прошлого. Яркого прошлого, когда каждый день был не похож ни на один другой. Когда я не лечил усталость пивом, потому что не уставал, хотя и не спал, и когда вовсе не нужно было напиваться для того, чтобы быть счастливым. Счастливым я бывал и по другим причинам, хотя бы когда звонил по этому номеру. Как же много когда-то значили для меня эти цифры!
  Я был оглушен, у меня кружилась голова, но вовсе не от выпитого. Я сидел парализованный, но время шло, и звоночек зазвенел во второй раз. Он вывел меня из оцепенения, я нажал на зелененький "ок", и, повинуясь рефлексу, поднес трубку к уху, и сказал "да?". Как хорошо иметь рефлексы. Они выполняют нужные действия, даже когда мозг не работает.
  - Алло? - сказали в трубке. Это был тихий и такой знакомый женский голос, сотканный из серебряных колокольчиков и пения ангелов. Ушная раковина собрала его, и через барабанную перепонку он раскаленным самумом вошел в мозг, передавая радостные импульсы по нервным клеткам, и будто сорвал занавеску, и открыл мне глаза. Я узнал, я почувствовал, как же неправильно, как же глупо я жил все те годы, прошедшие со времени последнего разговора с нежным обладателем этого голоса. Я склонил голову перед Петром, конечно же, был прав он, но не я. Во время последнего телефонного разговора, который вдруг выплыл в памяти, несмотря на прошедшие годы, почти слово в слово, она обещала позвонить, и она позвонила. Совсем неважно, сколько времени прошло, но главное ведь, что она позвонила, она выполнила свое обещание! А огненный вихрь ее голоса гулял, набирая силу, в моем черепе, и заставлял меня забыть неудачи и водку, и навсегда выбросить из моей жизни весь мусор, в ней накопившейся. Когда мы расстались, еще Velcoma не было, откуда же она знает мой номер? Это просто, скорее всего, она узнала его, обзвонив моих друзей, и сейчас звонит мне, чтобы сделать меня счастливым.
  Что за жизнь я вел? Ничего не значащие женщины, частые пьянки, и никаких стремлений. Цинизм, сплошной цинизм, в котором я прятался для того, чтобы не сознавать, как это все не правильно. Но у каждого циника в душе остается что-то, что может изменить всю его жизнь, что погрузит его в страну сбывающихся мечтаний. Я резким движением поставил рюмку на стол, расплескав водку. Хватит с меня этого чертого зелья, не хочу я его больше. Алкоголь - бегство в иллюзии, но ко мне и так возвращается иллюзия, так зачем же пить?
  Тысячи раз я благославлял Судьбу за то, что встретился с этой девушкой. Десятки тысяч раз я проклинал Судьбу за то, что, показав мне, что такое Любовь, что такое смысл жизни, Судьба разлучила нас, и мне оставалось надеяться лишь на чудо.
  Но чудо произошло. Я не знаю, чем я заслужил его, но чудо произошло, и сейчас я с жадностью внимал голосу моей Богини.
  - Прошу прощения, - сказала, как пропела, Богиня. Сейчас она спросит "Прошу прощения, это Тим Линский?", и тем самым навсегда перечеркнет мою прошлую жизнь и начнет новую.
  Но она, не узнав меня, поступила по-другому.
  - Это шестьсот одиннадцать - двадцать два - тридцать три? - спросила она.
  - Нет, - ответил я.
  - Извините, я ошиблась номером!
  - Ничего страшного, - ответил я в уже замолчавшую трубку.