Аннотация: Вендетта не обязательно должна быть кровавой. А преступления в пенетенциарных заведениях совершают не только зэка...
Три кубика
I
Заключенные умирают часто. Особенно в колониях. Поэтому смерть пятидесятидвухлетнего вора-рецидивиста Бориса Козлова никого не удивила. И даже районный патологоанатом, в чьи обязанности входило выяснять причины смерти местных зека, лениво и без тени сомнения написал в справке: "смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности".
Эта смерть так и прошла бы незамеченной, если бы не Борин дружок, вечно бомжующий воришка Славик. Узнав, что Бори не стало, Славик вначале искренне удивился, а затем завыл тихонько, заскулил:
- Убилиии!.. Правду говорил Боря, что недолго ему осталось! Убилиии!..
Убедившись, что истерика его не произвела должного впечатления, Славик начал требовать встречи с начальником колонии. И вытребовал. Со сложенными за спиной руками, подгоняемый тычками в спину, он был доставлен в кабинет майора Добрянова Владилена Леонидовича.
- Заключенный Коробеев Вячеслав Семенович, второй отряд, дело номер... - начал представляться Славик.
- Короче, Коробеев. - Не скрывая раздражения, прервал зека майор. - Давай, выкладывай, что тебе там померещилось, или иди дворы мести.
Это было любимое выражение Владилена Леонидовича - "иди дворы мести". Откуда оно взялось, и какое имело отношение к тюремному быту - никто не знал, да, в общем, и не интересовался.
- Начальник, - тут же перестроился Славик. - Есть у меня мысль (тут майор скептически приподнял бровь, и понятливый Славик еще больше заторопился), думаю я, что Борю Козлова того... порешили, в общем.
- Да что ты чушь несешь, Коробеев! Плохо стало Козлову с сердцем. В лазарете он лежал, там и умер.
- Все у него с сердцем в порядке было, начальник. И в больничку он лег, чтоб отдохнуть. Сам мне говорил: "Что-то устал я, Славик, по тюрьмам все да по колониям. Полвека прожил, а жизни не видел. И не увижу уже. Не выйду я в этот раз отсюда. Вынесут".
- Коробеев, не морочь голову! Давно в штрафном не был? Дружбан твой знаешь, за что сидел? За попытку вооруженного ограбления! Старуху-пенсионерку запытал чуть не до смерти, девочке молодой лицо попортил. И жизнь! Ты мне тут байки рассказывать будешь, как Боря себя жалел?
- Все так, Владилен Леонидович, да только чуял он смерть свою. Говорю Вам, чуял! А один раз сказал мне: "Узнал я ее. Узнал". А кого узнал - так и не сказал.
Не хотелось майору Добрянову расследований и громких дел. Ох, как не хотелось! Однако понимал: Славик, если что возьмет в голову - от своего не отступится. Будет ходить-кричать на каждом углу, что зеков в колонии убивают. Пойдут слухи, начнутся волнения, а там и до беспорядков недалеко. Да и последняя фраза - о том, что узнал кого-то Козлов, - майора насторожила, хоть он и сделал вид, что не обратил внимания.
- Так, Коробеев. Сигнал твой я принял. Будем разбираться. Если понадобишься - вызовем. А теперь иди давай. Дворы мести!
II
Начальником колонии усиленного режима Владилен Леонидович Добрянов служил уже шестой год. Как и все работники пенитенциарной системы, он был немного нечист на руку: брал взятки, заигрывал с начальством. Главным, что отличало майора от других его коллег, была "чуйка" - умение предчувствовать неприятности за несколько дней до их появления.
Когда упомянул Славик, что узнал кого-то Козлов перед смертью, - у майора вдруг внутри, за грудиной, словно возникла бездонная пропасть, вглубь которой ухнул тяжеленный булыжник. Сработала майорская чуйка. Значит, быть беде.
"Допустим. Просто допустим, что смерть Козлова не случайна, - принялся размышлять про себя Владилен. - Тогда что же получается? Убить его мог... да кто угодно мог! В колонии усиленного режима. Но патологоанатом следов насильственной смерти не нашел. Тогда как его убили? Задушили подушкой во сне?"
Все сводилось к тому, что для начала не мешало бы со специалистом поговорить, который вскрытие проводил - с Григорьичем. Глядишь, и натолкнет на дельную мысль.
Григорьич, пенсионного уже возраста патологоанатом, а по совместительству и судмедэксперт, Добрянова уважал. Тот никогда с пустыми руками не приходил, только с коньячком, с колбаской сыровяленой - все, как любил старик. И в этот раз обрадовался майору, сразу же любопытным взглядом на пакет покосился: не забыл ли Владилен традиционную "ссобойку".
Майор ответил на рукопожатие, и тут же Григорьичу приятно булькающий пакет протянул - "накрывай, старик, поляну". Тот себя долго ждать не заставил: скинул клеенчатый фартук и синюю робу, снял с крючка белый халат и повел Добрянова в свой кабинет. Спустя пару минут, перед мужчинами стояли рюмашки, пара тарелок - одна с колбасой, другая - с яблоком, заботливо разрезанным на дольки и очищенным от семян.
- Ну, рассказывай, - наливая по первой, скомандовал доктор.
- Да есть у меня к тебе вопрос, Григорьич, - озабоченно нахмурился Владилен. - Помнишь, три дня назад ты труп заключенного нашего смотрел?
- А что с ним не так? - насторожился патологоанатом. - Я все по форме написал! Да и случай - тьфу! - элементарный.
- С документами все в порядке, Григорьич! Только пошли в колонии слухи, что убили этого... Козлова. Ума не приложу, как такое может быть. В экспертизе у тебя сказано, что следов насильственной смерти не обнаружено. Да я и сам труп видел - целехонек был. Может, подскажешь, как его могли на тот свет отправить? Придушили аккуратно?
- Могли и придушить. Он же таблетки снотворные получал, причем сильные. Да еще и от депрессии препарат. Так что мог и не проснуться толком, поэтому следов борьбы не было. А откуда слухи? Насолил, что ли, кому-то перед смертью?
- Не знаю. Никто не жаловался, от шестерок тоже сигналов не поступало. Пять лет уже отсидел, еще семь впереди оставалось, без права на амнистию. Так что ему ссоры затевать не с руки было. Но нервничал, вроде, перед смертью. Боялся, говорил, что узнал кого-то.
- Узнал? Тогда среди новых зеков искать надо.
- Да женщину он узнал какую-то, Григорьич. А женщин у нас, сам знаешь - раз, два - и обчелся. Вот скажи, мог он отравиться - снотворным или антидепрессантом своим?
- Ты, это, майор, на девчонок-то своих не гони! - тут же возмутился старик. - А то мы быстро их у тебя заберем. Тут в районной больнице нормальных людей лечить некому, а у тебя - гляди, и терапевт первой категории, и медсестры, которым место в приличном отделении. Брал я кровь у вашего Козлова. На химическую экспертизу посылал. Дозы лекарств в крови хоть и высокие, но в пределах допустимого. Так что оставь эту блажь. А на зоне особо говорливым рты позакрывай: мне ли тебя учить?
- Погоди, Григорьич. - Добрянов вздохнул и потянулся к бутылке: разлить по второй. - Вот скажи, вариант отравления полностью исключается?
- Исключается! - рявкнул патологоанатом, расплескивая драгоценные коньячные капли. - И думать забудь, Владилен! Не ожидал я от тебя, не ожидал.
Горько махнув рукой, старик опрокинул в рот на треть опустевшую рюмку, зажевал ее кружочком колбасы, и засобирался.
- Все, майор. Извини, работать надо. Пришлешь официальный запрос - сделаю тебе копии всех документов: и вскрытия, и экспертизы. Но разговаривать с тобой потом по-другому буду.
III
Ах, как хотел майор Добрянов последовать совету патологоанатома. Но не мог. После разговора со стариком на душе еще противнее стало. Муторнее. Но для себя Владилен Леонидович решил, что постарается выяснить, кого Борис Козлов перед смертью узнал. Эта обмолвка покойного была единственной ниточкой в деле, которое пока существовало лишь в голове начальника колонии.
Женщины в мужской колонии усиленного режима - редкость. Тем не менее, помимо врача - Софьи Васильевны Богдановой, двух медсестер и санитарки, у Добрянова в колонии работали еще главная кастелянша, Зоя Ильинична, и повариха Людка.
Доктора Богданову и одну из медсестер Владилен Леонидович нашел сам. Софью Васильевну - три года назад, медсестру Илоночку - чуть ли не вчера. Долго их уговаривал, обещал льготы, доплаты, отпуска большие.
Кастелянша работала в колонии чуть ли не со дня ее открытия. А вот Людмила устроилась к ним тоже не так давно - может, год прошел, может, полтора. Заподозрить кого-либо из этих женщин майору Добрянову было в принципе сложно, а уж тех, кто отработал у него года два или более - казалось вообще не логичным. Тем не менее, проверять нужно было всех.
Вернувшись в колонию, Владилен Леонидович затребовал из отдела кадров личные дела всех шести женщин, и принялся их изучать.
Баринова Людмила Витальевна, 1963 г.р., разведена. Имеет сына Виталия, 1981 г.р. Родилась и выросла в соседнем райцентре, там же окончила кулинарный техникум. Не была, не состояла, не привлекалась.
Сын у Людки толковый. Выучился на автослесаря, свою мастерскую открыл, женился. Людка им гордится без меры, но в областной центр к нему не едет: за хозяйство держится. Огород у нее, поросята, куры.
В колонию Баринова работать пришла, как только завод местный совсем закрыли, вместе со столовой. Не просматривается в ее биографии ничего подозрительного.
"Надо будет выяснить, за кем замужем была Людмила наша", - пометил для себя Добрянов. Может ведь и бывшей женой Бориса оказаться.
Следующее дело. Завацкая Илона Стефановна. 1984 г.р. Не замужем, не имеет, не была, не привлекалась. Медицинское училище три года назад закончила. По распределению два года на ФАПе отработала, теперь вот в райцентр перебралась. Очень хочет своё жилье - чтоб от родителей пьющих отдельно жить. Потому и в тюрьму работать пошла, что с квартирой помочь обещали. Борису покойному в дочери по возрасту годится. Не похоже, чтоб могло их что-то связывать. Совсем не похоже.
Богданова Софья Васильевна, 1976 г.р., разведена, детей нет. Не была, не состояла, не привлекалась. Уже шесть лет, как университет закончила. Три года в интенсивной терапии отработала: все знает, все умеет.
За дело Софьи Васильевны майору браться совсем не хотелось: питал он слабость к докторше, и, хотелось надеяться, не безответно.
Но вот биографию ее, пожалуй, придется подробнее изучить: откуда приехала, почему развелась, отчего именно этот райцентр выбрала? И фамилия у нее - по мужу или девичья? "Надо же, сколько вопросов возникло, - недовольно поморщился Добрянов. - А ведь сам брал, с квартирой помочь обещал. Вот и не стали кадровики глубоко копать".
С некоторым беспокойством Владилен выписал на отдельную страничку блокнота все, что его интересовало, и поспешно отодвинул личное дело Софьи в сторону. Пока не узнает подробностей о прошлом Богдановой - даже думать о ней не будет. Лучше другие дела изучит подробно.
Ага, вот! Костровец Лидия Николаевна. 1968 г.р. Замужем, детей трое. Старшая дочь в другом городе живет и работает. Лидия лет шесть назад с нервным срывом слегла: на дочь напали, чуть не изнасиловали. Без кошелька и золотых сережек девочка осталась. Нападавшего так и не нашли. Заглохло дело.
Надо проверить, в каком городе старшенькая Костровец училась. Уж не в том ли, где Козлов "гастролировал" в последний раз? Правда, расстраивать Лидию не хочется: женщина немолодая, может снова слечь, если вдруг под подозрение попадет. Но до истины докопаться майор намерен твердо!
Еще одно личное дело: медсестра Ермилова Светлана Анатольевна, 1980 г.р., уроженка другой области, вслед за мужем в райцентр приехала, дочку родила, хозяйством обросла. Муж - военный. Собрались его переводить, а Светлана вдруг стала рогом: "не поеду - и все!" Так и живет соломенной вдовой - раз в полгода супруга видит, и к нему не едет, и на развод не хочет подавать. Кто их, женщин, поймет? Но проверять тоже надо: откуда приехала, где училась, с кем встречалась...
Дела санитарки и кастелянши, оставленные Добряновым напоследок, вопросов не вызвали: обе женщины местные, в колонии более десяти лет работают - задолго до Козлова тут появились. По возрасту обе могли бы интерес для Бориса представлять, в качестве "местных жен", да только у одной семья хорошая, крепкая, а у другой - сын-инвалид. Своего горя хватает, чтобы чужое на себе тянуть.
Кстати, надо бы дело самого Козлова посмотреть - вспомнить, откуда принесла его нелегкая на седеющую майорскую голову.
В течение двух дней Добрянов выполнил все, что запланировал: запросы составил, разослал, нужным людям позвонил, чтобы дело ускорить. Оставалось только ждать результатов. К Софье Васильевне в лазарет майор эти две недели не ходил. Не знал, о чем говорить и как себя держать с подозреваемыми, а вопросы задавать не спешил.
IV
Полмесяца промелькнуло, как единый миг. Дел у начальника колонии всегда невпроворот. А там и ответы на запросы приходить начали. Выяснилось, что дочь Костровец Лидии никогда в одном городе с Козловым не была, следовательно, эту медсестру из списка подозреваемых можно условно вычеркнуть. За отсутствием мотива.
На следующий день получен был ответ по запросу о второй медсестре - Ермиловой Светлане. Ничего особенного в нем не было: никак жизненные пути этой женщины с покойным заключенным не пересекались.
Дольше всего пришлось майору ответов ждать по запросам о Софье Васильевне. Первой пришла справка из ЗАГСа: выяснилось, что до замужества Софья вовсе не Богдановой была. Увидев девичью фамилию доктора, Владилен Леонидович снова ощутил, что в груди у него каким-то образом пропасть бездонная умещается.
"Быть может, однофамилица? - обнадеживал он себя, перелистывая папку с материалами по умершему зеку. - Мало, что ли, Стасевичей на свете? Сейчас вот посмотрю, как имя-отчество девушки пострадавшей, и станет ясно, что никакие они не родственницы".
Увы! Стасевич Полина Васильевна, 1987 г.р., уроженка города К., вполне могла быть сестрой Богдановой, а в девичестве - Стасевич Софьи Васильевны. Одиннадцать лет - это, конечно, большая для родных сестер разница в возрасте. Но не запредельная. Значит, пока старшая сестра училась, женилась - младшая с бабкой жила.
Потом беда пришла: вор в дом влез, напал с ножом на двух беззащитных женщин. Как не порешил обеих - одному богу известно. Старшая сестра, разумеется, все бросила: работу, мужа. Помчалась спасать. На суде наверняка была, там Козлов ее и запомнил.
Ах, Софья Васильевна! Такая плавная, милая и улыбчивая. Скольким людям помогла, сколько диагнозов поставила, сколько народу вылечила. Никому не отказывала - кто б ни обратился, даже когда в колонию работать ушла. Все ее безотказности да бескорыстию удивлялись - ведь никогда ничего за помощь не требовала. Может, будущие грехи заранее замаливала?
Владилен Леонидович ощутил вдруг слабость в ногах, сел, откинулся в кресле и глаза закрыл. Размечтался, майор? Думал замуж позвать, чтоб до старости лет бобылем не ходить? Вот тебе и невеста, майор. Невеста-уголовница. Но как, как она это сделала?! Неужто стояла и прижимала подушку к лицу Козлова руками своими теплыми, легкими, привыкшими животы прощупывать да пульс считать?
V
В лазарет к Софье майор Добрянов пошел ближе к вечеру, когда показалось, что все детали предстоящего разговора продумал, все вопросы выверил. Но, пока шел - напрягся так, что к ушам кровь прилила, а воротничок форменного кителя вдруг тесен стал. Так и ввалился к ней: красный, задыхающийся, окаменелый. Софья Васильевна только глянула на него - и тут же за тонометром потянулась:
- Давайте-ка, Владилен Леонидович, давление измерим. Что-то Вы красный совсем.
Майор китель скинул, закасал рукав, сел и руку ей протянул: измеряйте. Две минуты в молчании прошли: Софья за стрелкой следила, а Добрянов в лицо ее смотрел. Искал следы душевного смятения. Раскаяния. Или хотя бы страха. Искал - и не находил.
Безмятежная, словно тициановская мадонна, доктор Богданова измерила давление, пульс подсчитала, затем снова к нему обратилась:
- Что-то Вы, Владилен Леонидович, напряженный сегодня какой-то, и молчаливый. Боли какие-нибудь беспокоят? Или неприятности по службе?
- И то, и другое, Софья Васильевна, - пожаловался Добрянов. - И то, и другое.
А потом спросил в лоб:
- Софья, скажите, вы с пациентом своим, Борисом Козловым, раньше знакомы не были?
Неужто тревога мелькнула в ее глазах? - нет, показалось. Только легкое удивление на лице проступило:
- Нет, не была. Я, Владилен Леонидович, несколько в других кругах вращалась. Если можно так выразиться.
"Иронизирует. Защищается?" - отметил про себя Добрянов. И снова в атаку пошел.
- Софья Васильевна, а Вам известна фамилия человека, который Вашу бабушку изувечил и вашей сестре шрам на лице оставил?
- Известны, и что? - все так же внешне невозмутимо ответила Богданова.
На лицо ее легла тень: вспомнила, как выхаживала изрезанную ножом, потерявшую много крови старушку. Как сидела ночами под дверями сестры: опасалась, что девочка на самоубийство решится.
- Софья, Вы ведь не будете меня уверять, что Ваше появление здесь случайно?
- А есть ли смысл вас в чем-то уверять, Владилен Леонидович? - усмехнулась невесело женщина. - Обвинение предъявлено, вина доказана. Дело за приговором, так?
- Да погодите, Софья! - сбился майор. - Ни в чем я Вас не виню! Пока... И надеюсь, что не в чем будет. Скажите, какие лекарства вводились Борису в день смерти?
- Владилен Леонидович, могу поклясться здоровьем моей сестры, о которой вы мне так кстати напомнили: все лекарства, которые я вводила заключенному Козлову, указаны в его медицинской карте.
- Хорошо, Софья. Я Вам верю. - С этими словами майор поднялся и вышел из медпункта.
VI
Придется снова к Григорьичу наведаться. Не хочется отношения портить, но остановиться теперь, в двух шагах от разгадки, Добрянов не мог. Вызвал машину. Взял коньяку - лучшего из того, что имелось. "За колбасой и яблоками в магазин зайти придется. Ну да ничего, не обеднеем, небось", - подумал.
Минут через сорок уже Григорьича был. Старик глянул неприветливо, пакет с подношениями молча взял, в дальний угол отставил. Сел, нахмурился недовольно:
- С чем пожаловали, товарищ начальник? Снова вопросы задавать будете?
Владилену Леонидовичу обидно стало. Но ничего! Он обиды свои давно научился на потом оставлять. Надо будет - вспомнит при случае.
- Да, Григорьич, - покорно склонил голову перед патологоанатомом. - С вопросом. С одним. Вот скажи: могла смерть Козлова от одного из этих лекарств наступить? - и он протянул старику медицинскую карточку умершего.
Старый эскулап документ взял, просмотрел, заговорил:
- Тут как минимум два препарата есть, которые в определенной дозе практически мгновенную смерть вызвать могут. Назначены они правомерно: стандартная пропись при жалобах на сердце. Однако... Три кубика тропамина - и понеслась душа в рай.
- Что значит - три кубика?
- Три кубических сантиметра. Три миллилитра, если попросту.
- Но ты же говорил, Григорьич, что не было у Козлова передозировки!
- Говорил. И сейчас говорю. Только вот эти препараты передозировать легко, а доказать передозировку, особенно после смерти - невозможно.
- И многие об этом знают? - насторожился майор.
- Кому надо - те знают. - Постарался избежать прямого ответа старик.
- Из моих девчонок кто знать мог? Богданова могла?
- И могла, и должна была, - нехотя признал Григорьич. - Вот что, майор. Всё, что мог, я тебе уже сказал. Если еще вопросы есть - отвечать буду только после повестки. Если до суда дело доведешь.
Тут старик так на майора глянул, что у Добрянова желание вопросы задавать окончательно пропало. Да и что спрашивать, если и так все ясно? Мотив у Софьи есть. Способ понятен. Прямых улик не будет, а на косвенных далеко не уедешь.
"Уволю, - решил Добрянов. - Уволю ее к чертям собачьим, и пусть исчезнет с глаз долой. Чтобы забыть и не вспоминать. Чтобы даже случайно с ней не встретиться никогда. Григорьич молчать будет: кремень-мужик. Славику рот закрыть способ найду. Но ей - скажу. Скажу, что если еще хоть раз попытается по-своему порядок наводить - я первым буду, кто ее за решетку отправит!"