"Пушкин, Гоголь, Мольер и прочие великие поэты уже давно одеты, однажды и навсегда, в заношенные мундиры всевозможных традиций, через которые не доберешься до их живой природы", - как глубоко и точно проник К.С. Станиславский в проблему классической литературы, которая неотступно терзала и мучила сознание "реформатора", толкала его к непримиримой борьбе с закоренелыми штампами и нелепыми стандартами, что нередко вызывало неприятие и протест. Но и теперь взирая с высоты прошедших лет, в течение которых театральное искусство, казалось бы, должно было шагнуть вперед и выйти на некий новый уровень в своем развитии, мы зачастую сталкиваемся с теми же штампами и клише, которые неотступно преследуют постановки по классическим произведениям. И стремясь преодолеть надоевший стандарт, многие режиссеры прибегают к различным ухищрениям, пытаясь выступить в почетной роли новаторов, которые откроют новые грани в нетленных сочинениях отечественных и зарубежных классиков. Но зачастую эти попытки сводятся всего лишь к переодеванию героев в современный костюм, что вовсе не подразумевает под собой режиссерского исследования, в результате которого вопросы, поднятые Гоголем или Шекспиром прозвучат остро-актуально. Очередную попытку "переодеть" классиков в платье современной проблематики, скроенное, однако, на основе авторских тем и сюжетов, предпринял и художественный руководитель Александринского театра В. В. Фокин, в 2002 г. поставивший спектакль по известной пьесе "Ревизор", продолжив, таким образом, богатую гоголевскую традицию театра.
Пьеса, известная каждому со школьной скамьи, знакомые и узнаваемые герои и набившее оскомину: "Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие..." Казалось бы, все заранее известно: проблемы бюрократии, коррупция, лесть, чванливость и глупость чиновничества, - проблемы вечные, актуальные во времена Гоголя, но не менее острые и ныне. Да вот только смотрит современный зритель гоголевские сюжеты как-то со стороны, вытягивая из подсознания не менее заштампованную фразу об актуальности и нетленности классических произведений, а настоящего движения в сознании так и не происходит. И В.В. Фокин взял на себя смелость не только создать некую антологию гоголевской мысли в рамках одного спектакля, но и задать своеобразный импульс, своего рода катализатор для мыслительного процесса, превращая постановку "Ревизора" в неприкрытую провокацию, щедро приправленную гротеском. Словно ожившие под влиянием мощнейшей воли режиссера перед зрителем предстают герои пьесы, выступая объемными фигурами на страницах авторской рукописи, которую имитируют декорации первого действия (А. Боровский). Так начинается история "массового помешательства", когда уездный городишко, погрязший в коррупции и воровстве, оказывается практически загипнотизирован заезжим инкогнито из Петербурга (Д. Лысенков), который выступает бывалым авантюристом, умело обирающим посредственное и недалекое местное общество. Словно завороженные они пляшут под его дудку, ходят по струнке, угодливо выполняя каждое желание разгулявшегося Хлестакова, в какой-то момент походящего на самого настоящего безумствующего беса. И как легко и быстро растворяются грезы и фантомы в виде золоченых замков, так умело возведенных петербургским гостем, уплывают под своды сценического пространства белые колонны декораций и огромные зеркала, оставляя одураченного городничего (С. Паршин) с его семейством на постаменте, будто нарочно выставленного на посмеяние. Посмотри же слепая публика, кого поднимаешь ты на смех! "Над кем смеетесь? Над собой смеетесь..." Спектакль превращается в настоящую пародию, едкую, на грани абсурда, наполненного намеренно гиперболизированными эмоциями, которые выливаются в активнейшее действие, энергичное и даже показное, что сопровождается живыми звуками вокала группы "Ю", создающей рельефное музыкальное оформление и устанавливающей тесный и яркий диалог с героями на сцене. Зрелище нахально провоцирующее незамедлительную и зачастую радикальную зрительскую реакцию. Она выражается не только в смехе над откровенной сатирой, но порою и в неприятии эстетствующей публикой ТАКОГО Гоголя, с которого В.В. Фокин смело и весьма решительно срывает тот самый "мундир всевозможных традиций", скрывающий живую природу классика. Но, вероятно, только подобная неприкрытая провокация способна заставить как нельзя острее ощутить суть и действительную актуальность казалось бы разобранных до мелочей, но в то же время до конца не исследованных классических произведений.