- Вы когда-нибудь могли бы себе представить, что живете в просторном доме, который наполнен звуками, сделан из ценных пород дерева, а архитектура напоминает изгибы женского тела, о прелестях которых так много сложено песен?
Корпус из бразильского цельного палисандра, гриф из красного дерева, верхняя дека - румынская ель, накладка выполнена из пород черного дерева и всю эту красоту завершают позолоченные колки. А соединяют в единое целое весь этот ансамбль струны, поющие от одного прикосновения медиатора. Именно такой дом выбрал себе наш верховный правитель и населил его звуками, вроде меня. Я не знаю, где начинается и где заканчивается его форма, но нами он управляет с помощью двух огромных грифов и десятью струн, немного уродливыми и толстоватыми, на наш взгляд. Хотелось бы увидеть его начало и конец, но поговаривают, что он бесконечен. Интересно, каких же размеров нужен дом нашему господину?
Я слышал от других, что было время, когда многие мои сограждане видели маленькие копии правителя, с такими же пухленькими струнками, но только более громких и шаловливых. Но чего только не наговоришь, чтобы пережить затишье.
Интерьер нашего жилища не столь блистателен как внешний вид. Это из-за специального покрытия - триста тончайших слоев лака. Внутри у нас мрачновато, но старожилы убеждены, что блеск внутри - это вредно для наших мелодичных голосов, и что он не даст развиться миллионам растущим звукам и превратиться в слаженное благозвучие. А так влечет свет! Наш рай - когда все жители Гитарингии поют в униссон с нашим менестреле! Для того, чтобы привлечь внимание к нам, старожилы написали песню, чтобы другие посторонние звуки, могли узнать нашу культуру и ритмы. В этой песне поется о счастливой жизни страны Гитара дель Браво и гармонии. Что ж вполне современный ход - использовать громкие псевдонимы. Только почему к нам можно, а нам никуда нельзя? Меня, между прочим, немного обижает, когда чей-то голос называет наш дом сокращенно Гитарой. Не думаю, что на такое способен наш правитель.
Мы часто смотрим из нашего круглого окна и придумываем разные истории. Но, к сожалению, мы видим только ножку стула, обшарпанный пол и книги, сложенные на полу. Каждый из нас боиться пуститься в незнакомое пространство без спроса, которое тоже наполнено звуками, вибрациями и шумами. Но когда свет чужого мира меркнет мы, наперекор правилам, придаемся мечтаниям о другой жизни.
В нашем доме много жителей - это гитаринги, гистарстоны, гитармозы и гитарслады. Все мы - порождение струн и медиатора. Как только правитель берет своими грифами Гитарингию и слегка зажимает какую-нибудь тонкую струну и касается ее медиатором рождается новый звук. И в зависимости от того, сколько вложено души в это движение и насколько чистым и сочным получилось звучание в нашем доме поселяется либо гитарстон, что значит несовершенный, усталый и однообразный; либо гитармоз, т.е. ленивый, нечистый и тяжелый; либо мы - гитаринги и гитарслады. Гитаринги (это я!) - это будущие гитарслады. Последние же - самые высшие существа. Для того, чтобы всем нам стать единым целом и подняться на другой уровень необходимо самое малое и такое редкое в последнее время - нужно всего лишь правителю любить наш дом и играть на нем. Не перебором, как он это делает в последнее время, а брать и разучивать новые пьесы, или с воодушевлением исполнять свои любимые из старого репертуара. И тогда мы наполняем игру глубиной, чувством и душой. Да, да, именно мы - душа Гитарингии.
Особенный повод нам для этого не нужен. Так, прикосновение великого неуклюжего грифа и небольшая встряска от поднятия Гитарингии, и мы тут же улавливаем настрой нашего композитора. Со временем мы все научились понимать его с полуслова: грустит или торжествует, вспоминает либо заглушает свою боль, и много других разных тонкостей. Мы радуемся любой вибрации, колыханию, только бы не затишье. Затишье - смерть для нас. Возможно наш повелитель тоже думает о смерти, либо стареет, но ему все меньше и меньше хочется перебирать струны. Довольствуется бренчанием и треньканьем. А может состарились наши мамы-струны, а он этого не заметил? Раньше, когда струны теряли свою мелодичность и стройную натяннутость, повелитель заменял их на другие. А наш мир замирал, мы все умолкали, потому что грустили о тех, к кому так привыкли. Прошло уже много времени с тех пор и столько изменилось.
Наш род самый древний в Гитарингии. Они долго кочевали, пока не осели здесь. Кто витал в ресторанах, кто в подъездах, а некоторые вообще возле костров. Я конечно не представляю как это все выглядит, и как там выживают другие звуки, но, думаю, что этим планетам тоже нужна душа Гитарингии. Наши прородичи не смогли вынести одного долговременного затишья, случившегося в нашей Гитарингии 1000 песен назад и в конце концов умерли, а точнее замерли. Остались только их питомцы, которые в погоне за перспективой стать гитарсладами, забыли историю своих предшественников. Поэтому старожилы запрещают нам подолгу смотреть в окно и придумывать разные небылицы. Они полагают, что первооткрыватели потеряли душу из-за того, что им было с чем сравнивать. А по мне так - можно жить здесь, но участвовать везде, чтобы медленно не затихать. И в звоне бокалов, и в скрипе полов, в треске сучьев, в хрусте снега и даже в шопоте...
Но старожилы убеждают нас в обратном - мол, пока вы будете путешествовать, иссякнет душа Гитарингии и правитель изберет другое пристанище своим верным грифам. Но тогда почему, пока мы здесь, ничего не происходит? Говорят, что усилий одних гитарингов и гитарсладов мало. Гитарстоны и гитармозы, коих расплодилось великое множество, наполнят Гитарингию усталостью и образуют пустоты. В них им комфортнее. Они за многодневные затишья привыкли к успокоению и свыклись со своим несовершенством. Им кажется, что так смогут дотянуть до другого правителя. Но ведь ничего не происходит само собой, думаю я. Для того, чтобы возродиться и зазвучать, нужна красивая мелодия - так считали первые гитаринги!
Свет по-тихоньку угасал. Оставался далекий блик, который, если долго на него смотреть, становился расплывчатым и туманным. Шанс потерять последний луч заставил меня выйти за границы Гитарингии. Сквозь круглое окно я выпорхнул так тихо, чтобы не потревожить струны. Но в этот самый момент одна из струн лопнула. Это была настоящая катастрофа! Такого наш мир никогда не видел. Но стон, который мы услышали, потряс нас и откликнулся невероятной болью и страхом перед будущим. К счастью, эта была не первая струна, а значит не моя мама.
На жалобный звук в окне появилась парочка гитарстонов. Они пытались дотянуть утихающую прощальную песнь. Но вид тонкого завитка, вместо сильной и прямой как луч струны, лишил их дара даже стонать. Шестая была их прородительницей. Последний блик света - предшествие великих бед, - провибрировала четвертая и взглянула на меня с огорчением.
Великий муж всех струн, как всегда, лежал в стороне, отдельно от суеты и с чувством достоинства. Он полагает, что его миссия требует отстраненности. А на самом деле, слишком уж он зависим от нашего правителя.
Скованные гитарстоны начали отходить от ужаса. Их взгляд бесмысленно блуждал, пока не наткнулся на меня:
- Что ты здесь делаешь?
Я растерялся. Сказать, что я нарушил запрет, означало навлечь на себя опалу старожилов, которых все еще уважали в нашей Гитарингии. Так сложилось много песен назад - преступивший закон лишался навсегда слуха. А так как наша жизнь - это созвучие, ослушившийся пел невпопад и был всеобщим посмешишем. Среди гитарингов было мало таких, чего не скажешь о стонах и мозах. Поэтому эти двое предателей решили воспользоваться паникой и опозорить меня.
- Я появился здесь, увидев пятно света. Но потом услышал страшный стон. Я не удалялся больше, чем на три аккорда!
- Какая ложь, - закричали они. Такого еще никогда не было, чтобы крепкие струны лопнули сами по себе. Это ты заставил вибрировать шестую и та не выдержала.
- Спросите у других струн?
Четвертая сообщила, что видела меня до страшного потрясения. Вторая, третья и пятая запели: "Что же будет с нами и с нашими детьми?". А первая стала яростно защищать меня. Но в такой панике ее голоса не было слышно.
Назад дороги не было. Страх от увиденного сковал всю мою звонкую и чистую душу. Я удалялся все дальше и дальше, нацелившись на ускользающую полоску света.
Скрип половиц немного отвлек меня от потрясения. Я постарался поддержать этот тембр, но не успев настроиться, снова оказался в тишине. Безмолвие длилось не так долго, как обычно в Гитарингии в темное время суток. В далеке от нее что-то жжужало и шумело, и, казалось, что все пространство наполнено новыми звуками.
Когда утро заполнило светом все вокруг, я решил, что пора начинать новую жизнь и отдавать свою душу непознанному миру.
И тут же был наказан за наивно-романтические порывы. Рев пылесоса настойчиво привлекал к себе внимание. Эти звуки были настолько мощными, что задавливали мое мелодичное участие. Неудачная попытка заставила меня броситься в противоположную даль пространства. Стыдно и бессмысленно, - подумал я.
Следующая встреча сулила поначалу большие перспективы. Милое щебетание птиц за окном, разговор красивейших созданий показался мне чем-то совершенно новым. Но беда была в том, что мой слух способен был различить их голоса, а они меня не слышали. Для меня чрезвычайно важно стать чьей-нибудь душой. Птицы же могли не только звучать сами по себе, но и воодушевлять свое пение без меня.
После была сплошная кокофония - то там что-то щелкнет, то здесь раздастся крик, то начнется странный и причудливый перезвон. Я каждый раз, после резкого вмешательства громких звуков, ненадолго терял слух и мне это совсем не понравилось.
Тогда я решил, что пора найти маленькую квартирку, чтобы прийти в себя и проанализировать новые впечатления. На глаза мне попалась уютная и витиеватая ракушка, которая хранит в себе звук моря и шелест ветра. Про одну из таких пел наш правитель, вернее ударял по струнам и пытался перекричать свои же удары. Стало грустно, но атмосфера чем-то успокаивала.
Не знаю сколько прошло времени, я даже успел разучить несколько новых гамм, пока какое-то существо не взяло раковину и, поднеся ее к губам, громко прохрипел: "Хочу в лето!". Я снова потерял слух и покинул свою крепость.
Но после случилось чудо. Неожиданно для меня на выпирающей стороне темной пластмассовой коробки зажглась картинка, и в ней сидела копия нашего повелителя. Сначала он что-то говорил, но по голосу я понял, что ошибся. Это не он. Потом я увидел нашу Гитарингию, только меньше и другой формы, и зазвучала музыка. Я обезумел от счастья и поверил, что не зря решился на такой побег. Я стремительно полетел к центру волнующих звуков и, приблизившись вплотную, попытался соединиться с этой прекрасной мелодией. Но какая-то стена мешала мне сделать это. Я повторил попытку и снова неудача. Я делал это целую песню, пока светящаяся стена не стала пренебрежительно потрескивать от моих прикосновений, а потом и вовсе погасла. Я был потрясен во второй раз в жизни. И эта потеря была потяжелее первой.
Так я дал обет молчания и мечтал о затишье навсегда. Отверженный новой Гитарингией и не найдя ни в ком созвучия, я пытался найти место, которое убьет меня наверняка - место, которое не издаст ни одного звука.
Таким местом обманчиво казалась книга, но и она предала меня, зашелестев страницами по первому велению нашего господина. Потом я недолго искал тишины в чемодане со старой одеждой. Но и здесь все ожило, как только наш повелитель дотронулся своими грифами до него.
И тут меня осенило! Единственный источник звука во всей вселенной - наш повелитель. Ведь без него все вокруг намного молчаливее. Его грифы заставляют вибрировать, звенеть, шуметь и пищать всех, кто находится возле него. Кроме моей Гитарингии. И тогда я стал ждать, когда после всех звучаний он предпочтет наше. И в этот самый момент я вернусь к своим любимым звукам и пропою им о маленьких копиях мира в светящейся и безспощадной картинке, об изнуряющем страдании пылесоса, о птицах, которым не нужны чужие звуки. И я скажу им: "Я много путешествовал, ревел со всеми машинами, заводился с моторами, подпевал открывающимся дверям, старательно скрипел за все половицы, но здесь лучшее место во всей планете!". И они примут меня, потому что я один осмелился знать, как звучит другой мир!