|
Отстукивая привычный ритм по стыкам, мерно раскачивался вагон. В проходе толпились ходячие раненые в новеньких суконных шлемах. В углу задыхалась гармонь, с присвистом втягивая воздух дырявыми мехами:
- Эх, яблочко, сладко-кислое! Буржуйские глаза - ненавистные...
Человек с усталым и очень строгим лицом размахивал руками, пытаясь привлечь к себе внимание.
- Доктор! - надрывался он, перекрикивая шум. - Анатолий Аркадьевич, почему гражданские лица в вагоне находятся? Эшелон сформирован для сортировки и эвакуации раненых, мы не можем размещать всех желающих прокатиться.
Доктор протиснулся к нему по проходу, расталкивая любопытных, и обомлел, увидев сидящую на уголке нар девушку.
- Лиза, откуда вы здесь? Где Мария Николаевна?
- Мама в Пскове, мы столько пережили там, вы не представляете, - взволновано затараторила Лиза, обрадовавшись знакомому лицу. - Немцы, белоэстонцы... А при батьке Булак-Балаховском людей казнили прямо в центре, на фонарях. А что такого, говорят, полная прозрачность, пускай все видят, кого мы вешаем...
Из помятого солдатского котелка, который она держала на коленях, вода плескалась на юбку. Лиза не обращала внимания.
- Теперь мы с Георгием пробираемся в Петроград... Он заболел, неожиданно. Вчера еще такой весёлый был. Даже слишком...
- Хорошо, давайте посмотрим на вашего Георгия, - профессионально оживился доктор. - Кто он такой, кстати? Комиссар, герой?
- ... Эх яблочко, цвета спелого! Слева красного бьём, справа белого...
Тот, кто лежал перед ним на тощей холстине, несомненно, являлся красным. Красным было его лицо, красной - вспухшая шея с грязными потёками пота.
- Оперативный приказ, - шевельнул растрескавшимися губами больной. - Будем обходить с фланга...
Лиза поставила на пол котелок с водой, дрожащими руками развернула платочек.
- Ну так как же, Анатолий Аркадьевич? - всхлипнув, спросила она. - Я могу заплатить.
- Что за деньги такие? - доктор с отвращением посмотрел на неопрятные дензнаки. - На них даже серия не указана...
- У меня и с серией есть, - закивала Лиза, шурша бумажками. - Вот, здесь "А" написано. Ведь это серия?
- Нет уж, милая, оставьте вы их при себе. Ничем не могу помочь, - устало произнес он. - Rickettsia prowazekii... Всех тифозных будем снимать с эшелона в Мшинской. И полейте мне, будьте так добры.
Они подошли к приоткрытой створке вагона. Остывшая вода рикошетила от рук, уносилась в осеннюю темноту блестящей змейкой.
- Это трихины! - ухватив за рукав, вдруг закричала ему в лицо Лиза.
- Не понял, простите...
Анатолий Аркадьевич испуганно отпрянул от края. Отцепил от себя медленно, по одному, впившиеся в рукав холодные пальцы.
Лиза, попятившись, прижалась к стене. Бледная, с растрепанной косой, выкрикивала отрывисто, впав в подобие экстаза:
- Неужто не помните? Последняя страница "Преступления и наказания" ... Весь мир осуждён в жертву... Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали... Собирались друг на друга целыми армиями, но армии уже в походе начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга... В городах целый день били в набат: созывали всех. Но кто и для чего зовет, никто не знал того. Никто не знал того... Никто не знал того... Ник...
Эшелон медленно, тяжело вползал на мост через Лугу.
Чудной! Висячий, шелестящий старой сухой травой... Не мост - мостик. Перила конструкцией не предусмотрены, только канат над головой. А под ногами, под травой, под тонкими прутиками настила играет, бежит светлая речка.
На том берегу стоит под летним тентом накрытый стол. Манит, красуется на фоне панорамы дальних полей, окаймлённых тополями и плакучими ивами. Дразнит запахами. Солнечные зайчики перебегают с блюда на блюдо. С румяных ломтей жареного на вертеле мяса на разноцветные тропические фрукты. С искрящегося хрусталя графинов на бутылки, увенчанные красным сургучом. И те, как на параде, тянут кверху тонкие горлышки. Вот-вот запоют.
Хозяин поднялся из-за стола - высокий, одетый в светлый костюм тонкого сукна с необычно широкими брючинами. Сделал приглашающий к столу жест:
- Отличное вино, юноша. Здешнее, знаете ли, Каберне Совиньон. А не хотите составить мне партию в карамболь? Вот там, видите - белые и красные.
- А сами-то вы за кого - за белых? Что ж, думаете, не определю? - Георгий, щурясь, оглядел собеседника с ног до головы. - Рябчиков тут жрёте... Так и есть, пособники империалистического террора.
Неуловимая странность была в хозяйском лице. И когда Георгий пытался посмотреть ему прямо в глаза, взгляд соскальзывал в сторону. Так отталкиваются магниты, если их поднести друг к другу одноимёнными полюсами.
Внизу, на игровом поле стояли в загородке люди со связанными руками. Одежда лёгкая, заметно потрёпанная. На головах плетёные шляпы с широкими полями. Хозяин, указывая на них, пояснил:
- Белые и красные здесь всего лишь шары. Вы когда-нибудь играли? Который биток вам больше нравится, а? Вот тот - меченый, пойдёт?
- Какие же могут быть шары, когда там люди настоящие? Отсюда вижу - крестьяне.
- Люди, шары - нам без разницы. У меня пистолет, и у вас... - он уважительно поцокал языком, разглядывая надпись на затворе. - Mauser-7,65 вместо кия. Вот и стреляйте под ноги.
- В простых людей?
- А если б они побогаче были одеты, тогда стреляли бы?
Георгий выразительно кивнул.
- В таких, как вы, белоштанных, с удовольствием, - процедил он. - Человечество к прогрессу движется, а в пижонах какая может быть духовность? Грязь одна, мусор под колёсами истории.
- Прогресс, духовность? Надо же, про духовность вспомнил... - хозяин хрипловато рассмеялся. - Человечество ваше - игрушечные солдатики. Потешные войска. Мальчики рождаются, чтобы стать пушечным мясом, девочки - для восполнения численности этого продукта. Вся человеческая история - игра. А вы себе что вообразили?
Георгий молчал, недоуменно разглядывая далёкие заснеженные вершины.
- Ну, хорошо, - продолжил хозяин, - можете тогда назвать энное число отличий между вами, к примеру, и тем же паном Булак-Булаховским?
- Как же это ровнять можно? - опешил комиссар. - Мы боремся против рабства, хотим дать простому народу землю и хлеб. А Булаховский - враг, бандит.
- А вот я вам скажу, строго между нами, конечно, что Станислав Никодимович через двадцать два года погибнет в полном соответствии с вашими представлениями о добре и зле. В борьбе с оккупантами. Не то, что вы...
- Что же я?
- Будете казнены, как враг собственного народа. Но в том нет вашей вины, видите ли. Игроку в солдатики всё равно, какого цвета будут мундиры у победителей. Он ведь выигрывает сам у себя. Я же, наоборот, предлагаю вам сыграть по-честному, на равных, а не быть игрушкой.
- Ну, а где же всё-таки этот мальчик, хозяин солдатиков?
Георгий дурашливо оглянулся по сторонам, но никто не заметил его шутки, всё внимание сосредоточилось на поле. Хозяин целился в ноги парню в красной соломенной шляпе.
- Раскат, юноша, - напомнил хозяин. - Или мне записать вам проигрыш заочно?
Взвился столбик пыли, и "шар" побежал, петляя зайцем, припадая на оцарапанную ногу. Ещё несколько выстрелов, и всё было кончено. Один с пулей в плече бился, повиснув на изгороди. Остальные, перепрыгнув загородку, улепётывали без оглядки. За ними никто не гнался, охрана смеялась, тыча пальцами в убегающих.
- Нет, так не пойдет, - обернулся к Георгию хозяин. - Не стали, значит, стрелять по своим. А давайте мы изменим условия?
- Сами на поле выйдете? - усмехнулся тот.
- Зачем же? Новых крестьян приведут. И если возьмёте реванш в новой партии, любое ваше желание исполню. Загадывайте, не стесняйтесь. Но только об одном прошу - подумайте о себе, о самых близких, не пытайтесь осчастливить человечество. Не дон-кишотствуйте, будьте проще.
- Знакомые жесты. Узнаю буржуйскую тягу к абстрактному морализаторству.
Хозяин расхохотался так, что расплескал свой бокал. Каберне сочилось по крахмальной скатерти сбоку стола. И Георгий вдруг отчетливо представил такую же струйку, стекающую в вырез белой Лизиной блузки. Увидел узкую веранду дачного домика. Диван, обитый голубым, в розочку, кретоном. Себя - в чём-то совсем летнем и штатском...
- Играем? - всё ещё смеясь, переспросил хозяин.
- Гадина! - выдохнул Георгий. - Так вот как ты искушаешь... Смешно тебе, да?
Он потряс головой, отгоняя видения. Солнце по-прежнему неподвижно висело над горизонтом, и плавное кружение ястреба не добавляло динамики в окружающую безмятежность. Тогда, не целясь, навскидку, выстрелил сначала в ноги, потом в колышащийся смехом живот. Охранники тут же бросились к нему, повалили, скрутили руки за спиной.
Неуязвимый хозяин только плечами повёл, скользнув равнодушным взглядом по корчащемуся на земле человеку.
- Le comble, - бросил он охране. - Конченый тип. Уберите!
Георгия протащили за ноги к речному обрыву, столкнули вниз. Он кувыркнулся раз, другой, безуспешно пытаясь выпутать из верёвок руки. С хрустом и треском влетел в кудрявую зелень кустов над водой. Набрал сколько смог воздуха:
- А-аххх...
Голые, обглоданные сухим морозом ветки колотились в окно. Там наверху, где над фанерой сохранился небольшой квадратик стекла, их было хорошо видно. Мутный свет раннего предзимнего вечера освещал ряды коек.
- Смотрите, комиссар наш очнулся! - обрадовано крикнул человек без ноги, на костылях. - Эй, фельдшер!
- На поправку пошел, герой? - заботливо спросил, склоняясь над Георгием, круглолицый молодой санитар. - Кипяток с сахаром будешь?
- А что же Юденич, - прокашлявшись, захрипел больной. - Победили мы его?
- Ну так! Вторая стрелковая на "Остин-Кегрессах" как вдарила, до самой Эстонии гадов гнали! - тут же откликнулся одноногий.
- Бронеавтомобили?! А я, стало быть, самое интересное пропустил? Чёртов тиф!
Георгий приподнялся на коечке, подложил под локоть подушку. По-свойски пожал руку подошедшему фельдшеру.
- Тиф, конечно, - кивнул тот. - Сыпняк. А ты чего хотел, братуха - лихорадку цуцугамуши на фронте подхватить? Шиш тебе, а не пульки к маузеру.
Пациенты заржали в голос. Один тощий, с морщинистым шрамом через всё лицо, завел пронзительным фальцетом:
- Милкой мне в подарок бурка и носки подарены. Мчит Юденич с Петербурга как наскипидаренный!
- Милка... - встрепенулся Георгий. - А девушка со мной ехала с самого Пскова, Лиза. Не знаете, что с ней?
- Как же, - потупился санитар. - Хорошая деваха, заботливая. За больными хорошо ходила. Слово ласковое скажет и помолчит, а меж словами будто душа прошла. Да, видать, бог не сберёг - заразилась. Так за три дня и сгорела. Схоронили мы твою Лизу. Бабульки, которые обмывали, говорили, беременная она вроде...
- В голову надо было стрелять! - в наступившей тишине вдруг убеждённо сказал Георгий.
- Да ты никак опять погнал, - засуетился фельдшер. - Против кого воевать собрался? Ну-ка, ложись!
- Знаю, о чём говорю, не брежу. Всё нормально, - Георгий потянул к себе куртку вместе с портупеей. - Пойду на волю, воздуха глотну.
Он поднялся, пошёл, пошатываясь, к дверям. На ходу надевал в рукава кожанку, прижимая к себе кобуру локтем.
Низко над горизонтом Орион хвастал драгоценным поясом. Кололи глаза ясные ноябрьские звёзды. И вернулись к душе забытые слова из Книги Пророков, сами собой обернулись ладони к небу, и язык произнёс: "За что Ты скрываешь Своё лицо и считаешь меня врагом? Станешь ли Ты пугать лист опавший? Пустишься ли за сухою соломинкой в погоню? Заковал Ты меня в колодки, по следам моих ног идёшь. И распадается человек, как гниль, как съеденная молью ткань"...
- Не-на-ви-жу-у-у-у-у-у-у!
На выстрелы сбежался народ, поднимали Георгия с колен, обнимали, успокаивали. Но тот всё мальчика какого-то искал, играть с ним рвался...
|