Теперь, когда я стал понимать, как люди чувствуют и мыслят, ощутив всё это на собственной шкуре, мне безумно хотелось напиться до беспамятства. Выпить чего-нибудь настолько токсичного, что смыло бы из моего мозга все воспоминания о вечности проведённой здесь. Каждый день, каждый час, каждая минута, каждая секунда врезались в нервные клетки, которые всю мою жизнь лихорадочно работали, ни на миг не давая мне покоя.
Сколько раз я проклинал себя за это чёртово свойство моего дурацкого мозга!
Но такого дикого желания выключить собственный биокомпьютер у меня ещё не было. Проведя пальцем по запотевшей от холода поверхности бутылки с тёмно-бордовой жидкостью, я судорожно выдохнул. В такие вот минуты, как обычно, жутко ломило всю левую часть тела. Наверное, это было наказанием за излишнее проявление эмоций, вызывающих такую неприятную реакцию у этого организма. Пальцы сомкнулись на горлышке бутылки. Несколько секунд колебаний...
А затем, вспыхнув от годами накапливаемой в чёрном сердце ярости, я сорвался с места и швырнул бутылку через всю кухню в противоположную стену. Она разлетелась вдребезги, забрызгав вином половину кухни. Стало немного легче. Глубоко вдохнув, до боли в рёбрах, я снял со стула курточку и вышел из квартиры.
Морозный воздух приятно обжигал лёгкие и прогонял чувство ломоты во всём теле. Жаль, что прогнать мрачные мысли из головы он, к сожалению, не мог.
Четыре часа осеннего утра. Туманный предрассветный полумрак, который бледно-оранжевые фонари были не в силах рассеять, постепенно сменялся на востоке полоской голубовато-розового зарева. Улицы были абсолютно пусты: ни прохожих, спешащих на работу, ни дворников, ни бродяг, роющихся в мусорных баках. Только я, погружённый в размышления, чеканил тяжёлыми ботинками серый потрескавшийся асфальт. Брошенный мною взгляд на тусклый фонарь заставил его погаснуть. А потом ещё один. И ещё один. И ещё... И так везде, где я проходил. Моя взбесившаяся энергетика безжалостно взрывала лампочки одну за другой. Это вызвало у меня ледяную улыбку. Но, через несколько секунд я уже истерично хохотал, напугав голубей, спавших под крышей и крадущегося в пожухлой, мокрой от росы траве кота.
"Безнадёжный... - Пронеслось в моей голове. - Безнадёжный псих".
Ноги сами понесли меня всё дальше и дальше, прочь из этого тонущего в собственном дерьме города, начинающего просыпаться. Лес ещё был окутан приятной тьмой и мягким туманом, в котором так страстно желала раствориться моя душа. Выбравшись на небольшую поляну, я рухнул в груду мокрых опавших листьев, пахнущих мхом и грибами, уставившись на звёзды. Чем дольше всматривался в них, тем больше ощущал, что кто-то смотрит на меня в ответ. Охваченный этим чувством, я вскочил на ноги и побежал так быстро, как только смог. Скатившись с холма в карьер, остановился, переводя дух. Грудь горела изнутри огнём, но теперь это пламя уже не причиняло боль, а наоборот - грело меня. Подняв взгляд вверх, я увидел их - большие и яркие глаза-звёзды, прикрытые сверху тонкими бровями-облаками.
- Ну, здравствуй. - тихо прошептал я, глядя на вырисовывающийся в тёмных небесах силуэт женского лица.
Словно услышав меня, она медленно повернулась в мою сторону и глаза космического существа проникновенно посмотрели на меня, достигая моего сердца своими лучами света. Мне показалось, что лёгкая тень улыбки вспыхнула в этих холодных звёздах, а затем видение стало постепенно исчезать, уходя на запад.
- Постой! - крикнул в отчаянии я.
Но, было уже поздно. Первые лучи кроваво-красного солнца озарили небо, мгновенно посветлевшее и утратившее свою ночную красоту. Упав на колени, я запустил руки в холодный песок, опустив голову до самой земли. Шершавые мозолистые ладони ничего не почувствовали. Мелкие жёлтые кристаллы лишь скользнули между пальцами, как и всё, что когда-либо было в моей жизни. С грустью взглянув на небо, где всего лишь минуту назад была Богиня Ночи, которой хотелось задать так много вопросов, я поднялся и пошёл дальше.
Добрёл до местной свалки, тянущейся вдоль тропинки, и остановился возле выброшенного кем-то умывальника. Он был совершенно целым: ни трещинки, ни скола, ни царапинки. Почти белоснежно блестящий, он валялся посреди прочего хлама, разбросанного по пустырю. Почему его выбросили, если он мог ещё долго служить своим владельцам? Скорее всего, это такая природа людей - избавляться от всего, что надоело. А надоедало им всё и постоянно. Дошло до того, что люди стали выбрасывать друг друга. Одни из них были не в состоянии принять и понять, другие были пусты и бесполезны, а третьи - законченные эгоистами с гедоническими склонностями. И всех их без исключения беспокоили лишь собственные чувства.
Возможно, потому я и оказался выброшенным на свалку общества - бесполезное существо, не имеющее ничего общего с этими людьми. Всё, что я умел делать - продавать грёзы. Но кому они теперь нужны? Этот мир способен преподнести людям миллионы иллюзий. Хотя, иногда случается, что они испытывают необъяснимое чувство, будто всё, чем они живут, чем занимаются, и чего желают - не имеет ни малейшего значения. Одинокие, слабые, пустые, они растеряно смотрят по сторонам и не узнают окружающий мир. В такие моменты мне удавалось ненадолго проникнуть под их панцирь безразличия, цинизма и банальной людской глупости.
Но, последние два месяца это всё не имело никакого смысла.
Погрузившись в размышления, я вышел из леса, медленно шагая навстречу восходящему солнцу. Его беспощадно весёлый и тёплый свет струился сквозь чёрные ветви деревьев, согревая замёрзшую землю, от который подымался лёгкий, едва различимый пар.
Боковым зрением я заметил свет фар, а в следующий миг раздался вой клаксона и визг тормозных колодок. Рефлекторно отпрыгнув в сторону, я успел разглядеть в боковом окне автомобиля испуганно-злое лицо водителя, что-то кричащего на весь салон. Нервно рассмеявшись, я невозмутимо поднялся с земли, отряхнулся и медленно пошёл домой.
Сколько раз за эти недели я брёл вот так вдоль дороги, смотря с надеждой на фары проезжающих машин, думая о том, что бы броситься под их колёса, и вот - дурацкий инстинкт самосохранения всё испортил.
- Нет, ещё слишком рано, - вздохнул я. - Слишком рано для второй попытки.
Кот нализался разлитого вина и уснул в коридоре на коврике. Уложив его на подушку, я устало развалился на ледяном полу. Откуда взялась эта усталость? Наверное, от слишком долгой и слишком однообразной жизни. Ядовито-красный линолеум грозил пневмонией, если бы я продолжил валяться на нём, но чувство голода избавило меня от мучительной смерти в объятиях сжигающей лихорадки и тяжёлой давящей одышки.
Если и было на этом свете что-то боле пустое, чем моя душа, так это мой холодильник. Оказывается, его нужно было наполнять время от времени. Хотя, денег-то не было. Я не находил в себе желания и сил ходить на работу даже для того, что бы хоть как-то поддерживать своё жалкое существование. Постоянные беспрерывные размышления напрочь выбили меня из колеи. Но что за мысли могли так беспощадно иссушать мою душу день за днём?
- Мысли о ней. - ответил я сам себе вслух.
Насколько же, должно быть, сошёл я с ума, раз думал о ней всё время. Восемь недель подряд. Даже во сне. Вернее, вместо сна. И вот до какого состояния я себя довёл. Страстное, почти непреодолимое желание умереть не сходя с места сочеталось во мне с обречённой, жгучей, неразделённой любовью к...
- Привееет!
"Ну, вот ты и вляпался." - ехидно заметил внутренний голос.
И я допустил ту ошибку, которую ни в коем случае не должен был совершать - с первых же минут признался в своей, мягко говоря, ненормальности.
- Сегодня ведь полная луна? - спросил я, глядя в её глубокие карие глаза.
- Кажется, да. - ответила она, с интересом заглядывая в мои болотно-зелёные.
Как же я проклинал в тот момент своё невероятное умение испортить всё до того, как оно начнётся. Когда понимаешь, что всё, что ты сейчас скажешь и сделаешь, приведёт к единственному возможному концу.
- Ну, тогда меня ожидает весёлая ночка. - напряжённо улыбнулся я. - Даже три подряд.
- Это зависит от фазы лунного цикла?
- Да... - неуверенно кашлянул я, помрачнев. - И не только от этого.
"Зачем, зачем ты говоришь ей всё это? - тревожно бился в голове другой голос. - Ты же знаешь, что она будет спрашивать, о, несчастный!
- Что бы ты выбрала: не спать трое суток подряд или мучиться от кошмаров и сновидений, в которых проносятся картины твоего прошлого и возможного будущего?
- Так вот в чём дело. - улыбнулась девушка. - А что, в будущем только одни кошмары?
- Нет, конечно, нет. - рассмеялся я. - Хотя, лично в моём, их предостаточно. После того, что узнаешь, всегда боишься сделать неверный шаг. Это как эффект бабочки: один простой взмах крыльев - и цунами на другом краю планеты.
- Если ты веришь в судьбу, то это необратимо.
Я снова рассмеялся, пнув камушек, который закатился в лужу, оставленную прошедшим несколько часов тому назад ливнем.
- Дело тут вовсе не в судьбе, это сильное отдалённое понятие для подобных вещей. Ты знаешь что-то о теории пузырей?
- Нет, но готова узнать.
"Остановись, безумец! - настойчиво шептал голос. - Неужели вечность, проведённая с этими людьми, ничему тебя не научила?"
Но я не послушал его. Так давно моя душа желал поведать кому-нибудь свою печальную историю, что остановиться уже не мог.
- А как ты нашёл меня? - внезапно обернулась она, застав этим вопросом врасплох.
И что мне было ей сказать? Что у меня есть особое чутье на таких же сумасшедших, как я? Что цель моей жизни - поиск и обучение таких "фриков"?
- Случайно, - небрежно произнёс я. - Заметил, что ты увлекаешься различными видами искусств, вот и подумал, что, наконец, встретил в этом городе интересную личность.
- Оу, приятно слышать. - не до конца, очевидно, убеждённая, улыбнулась девушка.
Мы проговорили полночи, пока она не отправилась спать, а я вернулся домой и дожидался рассвета, сидя на диване, в глубокой задумчивости. О, небеса, сколько я всего наговорил! Самое странное и пугающее меня было то, что это нисколько не смутило и не оттолкнуло её. Даже наоборот - заинтересовало. Настолько, насколько это вообще могло заинтересовать такую девушку из приличного общества.
"А ты извращенец. - ехидно заметил первый голос. - Ей ведь и восемнадцати нет, а ты уже пытаешься изнасиловать этот неокрепший ум своей ненормальностью."
- Заткнись, - злобно прошипел я сквозь зубы. - Вероятнее всего, скоро это всё станет для неё неинтересным. И когда это случится, то она очень быстро забудет обо мне и моих повествованиях. Так было всегда, так будет и теперь.
"А если нет?" - вкрадчиво произнёс всё тот же голос.
Внутри всё болезненно сжалось в тугой комок.
- А если нет, тогда мы все прекрасно понимаем, чем это закончится. - с трудом выдавил я.
Да, вариантов развития событий было не так уж и много, и просчитать все их наперед мне не составляло труда. Собственно, этим я и занимался большую часть свободного времени - рассчитывал, прикидывал, предполагал, выстраивал схемы и планировал. Благо, на то у меня было бесконечно много времени. Хорошо, когда ожидаешь от будущего всего, что только оно способно тебе преподнести завтра, послезавтра, через неделю, месяц, год, столетие. Конечно, все переменные учесть невозможно, но, по крайней мере, судьбе, не так-то легко застать тебя врасплох.
Только вот теперь мне совсем не хотелось задумываться о том, как будут развиваться события дальше. Сам себе не верю, но, кажется, я впервые в своей жизни готов отдаться в полное распоряжение слепого случаю, фатума. Хоть и не особо в него верил.
"Ты не сможешь себя обманывать, - никак не унимался ехидный голос. - Пока делай вид что не знаешь своего будущего. Так даже забавнее будет наблюдать за твоей реакцией, когда оно тебя настигнет.
Знал ли я тогда, что всё это так закончится? Закончится, даже не начавшись. Наверняка, знал. Знал, но упорно продолжал делать вид, будто бы в силах что-то изменить. Ведь я так устал терять людей...
Своих людей...
Устал влюбляться в кого-нибудь, лишь бы не быть одиноким. Влюбляться? Громко сказано, наверное. Симпатия, затем - молниеносная привязанность (это я умел бесподобно), а потом...
Потом оказывалось, что всё это того не стоило. Людям не нужна была моя бесконечная, иногда слепая, наверное, привязанность. Им не нужно было моё настоящее обличье. Когда они видели, что я скрывал под маской того доброго, отзывчивого, забавного, смышленого парня, то нередко приходили в откровенное замешательство. Порою, даже, в тихий ужас. Они и не предполагали, что могли так жестоко ошибаться на мой счёт. Тогда я перестал открываться людям. Но, так и не смог смириться с мыслью, что никто и никогда не поймёт меня и не сможет, даже находиться рядом с моей болезненной аурой. Да, это было бы слишком хорошо. Но, моё проклятие работало отлично. Самая моя работа, очевидно, предполагала необходимость полного одиночества. Только вот работодатель, судя по всему, не ожидал, что через столько веков и столько перевоплощений, это однажды сломает меня.
Я с грустью смотрел на туман за окном. Серый, тягучий саван накрыл город, который захлебнулся в море бледной полутьмы. Лишь последние этажи бетонных башен выглядывали из-под волн. Странные, уродливые киты с плоскими чёрными спинами. Кот боязливо подполз к моей левой руке, лежащей на подоконнике, и упёрся в ней головой, ожидая, что бы я погладил его. Лохматый проказник знал как мне сейчас паршиво. Я ласково потрепал его за ухом. Правда, очень часто он сторонился меня. "С животными, как и с людьми." - грустно вздохнул я. Все они чувствовали рядом крупного хищника. Собаки так вообще сходили с ума в моём присутствии. Вот коты ещё хоть как-то терпели. Сейчас он выглядел спокойным. Даже не посматривал, как обычно, настороженным взглядом в мою сторону. Видно, чувствовал, что я сильно ослаб последним временем.
Ни на что сил не осталось.
Целую неделю просидел дома.
Не ходил на работу, не ходил на учёбу, не отвечал на звонки и ничего толком не делал. Семь суток лежал на диване и смотрел в одну точку. Зато, досконально изучил рисунок на обоях. Какому же художнику-шизофренику только приходят в голову такие галлюцинотворные изображения? Смотришь на них и постоянно уплываешь куда-то. Хотя, всё-таки, хорошая вещь! Даже и не заметил как прошло время. Глядишь на эти визерунки - засыпаешь, через некоторое время просыпаешься - и снова пялишься на них. Никогда не думал, что могу так долго пребывать в подобном состоянии. Почувствовал себя в шкуре никчёмного паралитика. В конце концов я понял, что мои отяжелевшие крылья совсем затекли. Я уже и не помнил, когда последний раз расправлял их. Многие перья стали серыми. Слишком многие... Может, это действительно конец? Может, весь этот путь, на самом деле, был проделан совершенно зря и только ради того, что бы дойти до этой точки невозврата?
Ну, уж нет!
Не так я думал исчезнуть из этого мира и памяти людей!
Вскочив с дивана, пошатнулся, хватаясь за стену, и поковылял в ванну. Из зеркала на меня смотрело старое замученное лицо с густой щетиной. Разве так выглядят люди в двадцать два года? Да любой, заглянувший в мои глаза увидел бы там дряхлого уставшего старика. В них застыло странное отрешенное выражение. Немое, но кричащее одновременно. Какой-то скрытый вызов, плохо подавляемая ярость. Но разве я злюсь на кого-то или что-то? Ну, конечно, если не считать ненависти к самому себе...
Медленно оделся. Чёрная рубашка, чёрные джинсы, чёрные ботинки, чёрная курточка. Весь в тёмном. Общий вид от этого лучше не стал. Пришёл к выводу, что я выгляжу так, как чувствую себя. Как старая затасканная, но любимая вещь - во мне есть некий шарм из прошлого, со мной связанно много воспоминаний, и меня, в конце концов, просто жалко выкинуть. Хотя и понимаешь, что это вряд ли будешь одевать, за редким исключением.
Неестественно яркий свет больно резал глаза. Оказалось, что на улице идёт снег. Огромные снежные хлопья сыпались на асфальт, голую землю, машины, деревья, лавочки и на меня. Было такое чувство, будто бы они в слепом отчаянном порыве пытаются обнять меня, но каким бы холодным я не был, снежинки всё равно таяли от соприкосновения со мной. Обнимали и таяли, обнимали и таяли... Таяли... Таяли... таяли...
И так вот всегда. Думаешь, что твоя душа давно сгорела, превратившись в безжизненный, холодный пепел, но стоило только кому-нибудь по-настоящему к ней прикоснуться, как она мгновенно вспыхивала, охваченная пламенем надежды. Правда, обычно, такие вспышки быстро угасали, и я снова возвращался к своему привычному состоянию души...
Но, когда ты узнаёшь что такое действительно гореть и согревать этим теплом кого-то настолько тебе близкого и, в то же время, так недосягаемого, то уже не можешь снова зачерстветь как раньше. Такие раны никогда не заживают полностью и всегда напоминают о себе при смене погоды.
Девственно чистый снег тихо скрипел под моими тяжёлыми ботинками, когда я медленно поднимался по склону холма, пытаясь затеряться между деревьев. Утонувший в облаках пара и тумана, город оказался далеко внизу, когда я сел под деревом передохнуть. Вспомнил, как приводил её сюда. Как же давно это было...
Был ужасно холодный день, с неба лил мелкий дождь или, возможно, сыпал мелкий снег (и это четырнадцатого сентября!). Я всё волновался, как бы она не замёрзла, но девушка оказалась очень стойкой. Мы стояли, обняв ствол дерева, и я не мог отвести от неё взгляда. Знала ли она, что тогда я ничего так сильно не желал, как остановить этот миг?
С нашей первой встречи уже прошло больше месяца и если разговоры касались запретных тем, то лишь вскользь. Я не горел желанием затягивать петлю на тех таких дружеских отношениях, которые между нами установились. Ведь, если быть откровенным, это был мой последний якорь, связующий меня с миром людей. И пока я мог, цеплялся за него из последних сил. Что-то было в этой девушке такое необычное, несвойственное другим пламя в глазах, которые всёгда были поддёрнуты легкой дымкой грусти, даже если губы её смеялись. Вряд ли кто-нибудь видел эту бездонную печаль кроме меня. А, может, никому другому она её и не показывала? Возможно, интуитивно девушка чувствовала, что лишь мне удастся разглядеть то, что скрыто под внешним слоем непосредственности и детской наивности.
Я отлично знал запах и вкус её ауры и без труда мог бы отыскать её в этом городе, руководствуясь лишь этим ощущением, которое зародилось в моей душе после всех наших встреч. Как в тот раз, когда я пришёл на концерт, на котором она выступала. Я зашёл в старый корпус университета и услышал музыку и голоса, доносящиеся откуда-то сверху. Недолго думая, я пошёл за этими звуками и, конечно же, увидел её, поющую на ступенях. Она, конечно, удивилась, ведь не ожидала встретить меня, а я остался и наблюдал за её выступлением. Какие же прекрасные воспоминания...
Мог бы я сейчас отыскать её? Мог бы, если бы теперь не отрёкся от всего, что нас связывало. А связывало ли нас что-либо? Этот вопрос больно резал мозг на части прям в черепной коробке.
Отряхнувшись от раздумий, я выпрямился во весь рост и запрокинул голову назад, медленно втягивая носом воздух, пытаясь уловить в нём какие-нибудь признаки её пребывания здесь. Но, нет, она больше не приходила сюда. Карл что-нибудь знал бы об этом. Интересно, сохранила ли она ещё тот кусочек коры, что я подарил? Или напульсник? Или самолётик из талончиков для проезда? Или ту пластилиновую фигурку?
Новая порция самоистязаний ни к чему не привела. Уныло натянув капюшон на голову, я стал спускаться обратно, во тьму, уютно окутавшую улицы. Хотя, она ведь забралась куда глубже. Проникла во все уголки моего сознания и там рождала иллюзорные образы, мучающие меня.
- Я ведь знаю, что это всё не просто так.
- Что именно? - вынырнул я из мыслей.
- Твои странные рассказы и эта вечная задумчивость. - серьёзно посмотрела на меня девушка. - Ты несёшь в себе какие-то знания, которые, несомненно, гнетут тебя, это заметно.
Я напряжённо улыбнулся и нервно откинул волосы с лица.
- Послушай, если ты хочешь и дальше общаться со мной, тебе придётся узнать обо мне много неприятных вещей. Могу даже поспорить, что некоторые из них, наверняка, оттолкнут тебя, заставят тебя бояться меня, или прекратить всяческие контакты со мной.
- Неужели? - пришла её очередь улыбаться.
- Это далеко не шутки. - внезапно разозлился я. - Ты и понять не успеешь, как окажется, что даже твои мысли и жизнь уже не принадлежат полностью тебе. Только представь, на что способно такое чудовище как я.
- Ты не чудовище. - возразила она. - По крайней мере, пока я не пойму почему ты так считаешь, то не смогу тебя таким видеть.
- Хочешь услышать мою историю? - пристально посмотрел я на девушку.
- Наверное, да. - кивнула она.
Я тяжёло вздохнул, закрыв лицо ладонями. Да, этого следовало ожидать. Что теперь делать? Рассказать ей правду? Или же лучше пощадить и не открывать тех ужасных глубин моей души, что, несомненно, станут причиной нашей скорой разлуки? Но, ведь она и так о многом догадывается. Нет, я так больше не смогу. Пусть это будет моей очередной досадной ошибкой. Пусть она возненавидит меня всеми фибрами души, пусть будет испытывать смесь жалости и отвращения, глядя на меня, пусть никогда не сможет меня понять, но я знаю, что если скрою от неё истину - никогда не смогу смотреть ей в глаза. Демоны внутри меня не выдержат этой пытки. Все эти мысли пронеслись в моей голове за доли секунды. Собственно, я давно уже обо всём этом подумал, но, быть готовым к этому в реальности - совсем другое дело.
- Хорошо. - наконец выдавил я из себя. - Но это займёт довольно много времени.
- Ничего страшного. - подбадривающе улыбнулась девушка.
Дни стали тянуться бесконечно. Хоть я и хотел рассказать ей всё и сразу, но что-то внутри меня противилось этому. Отчаянное безумство граничило с холодной расчетливостью особенно остро и это разрывало меня на куски.
Почти каждое утро я приходил к ней, и мы вместе ехали на учёбу - два весёлых ребёнка в толпе унылых серых лиц. Она так легко заражала меня своим смехом и настроением, что я не мог оставаться равнодушным. У нас была замечательная традиция - почти каждый день мы обменивались яблоками. Я давал ей красное, а она мне - зелёное, и мы вместе грызли их по пути.
Почти каждый день я провожал её после пар домой, и ничего в моей жизни не было более радостным, чем эти непродолжительные прогулки. Часто она болтала без умолку, и я смеялся над её рассказами о жизни, которая мне, по большому счёту, была неведома. Иногда я рассказывал ей забавные случаи из своего прошлого и тогда её звонкий смех буквально взрывал воздух. Но, порой, мне казалось, что когда она находится рядом со мной, то её охватывает дикая тоска и глаза её смотрели не на меня, или окружающий мир, а заглядывает в себя, словно ища какие-то ответы на неизвестные мне вопросы.
В один из таких дней, ещё до того, как я начал открывать ей свою ужасную сущность, мы бродили по району возле её дома.
- Я боюсь. - вдруг сказала она, обернувшись. - Боюсь сделать неправильный выбор. Боюсь отдать свою жизнь кому-то, кому она не будет нужна. Это самая страшная ошибка, которую я могу совершить на своём веку. Мне хочется быть уверенной хоть в ком-то в это мире, понимаешь? Может, это и глупо, но я желаю выйти замуж. Вот прям сейчас. Но это страшно... Так страшно...
Я удивлённо смотрел на девушку и внимал каждому её слову. Оказалось, что заразным может быть не только её смех, но и смертельная печаль. Я знал, что за отчаяние охватило вдруг её сердце и долгие годы сам жил этим отчаянием. Она заплакала, а я обнял её и прижал к себе как можно крепче, чувствуя, что и сам готов разрыдаться у неё на плече, утонув в этих густых каштановых волосах. Но, тогда я ещё не умел этого - плакать. Попытавшись впитать её боль, я обхватил девушку крыльями и несколько минут мы стояли в полной тишине, будто бы весь окружающий мир в один миг исчез. Знала ли она тогда, как сильно мне хотелось стать тем самым, в ком она могла бы быть полностью уверенной до самой смерти? Вряд ли...
А готов ли был я к подобному?
Мог ли я, зная, насколько испорчена моя душа, взвалить на свои плечи ответственность за неё? Нет, в тот момент я точно не был к этому готов, хоть и желал того всем сердцем...
С того самого дня я не мог обрести покоя. Мне казалось, что моё предназначение в том, что бы спасти её от тех страхов, которыми она тогда поделилась со мной в приступе отчаянной откровенности. Наверное, после того, как состоялся этот разговор, больше не было между нами таких приступов искренности. К огромному сожалению. В этом и заключалась вторая часть моего проклятия - после того, как я помогал людям, то уже не мог снова прикоснуться к их душам так же сильно, как и в первый раз.
О, где тот миг, когда она прижималась к моей груди, ища спасения от этого мира, давящего на неё так безжалостно, как и на всех, кто видит и чувствует больше, чем обычные люди. Какую силу я в себе тогда ощущал, но, в то же время, страшную беспомощность, ибо знал, что есть только один способ ей помочь. Способ, который никогда не имел права на воплощение в жизнь.
Я сидел на металлической конструкции, метрах в трёх над землёй с термосом полным горячего ромашкового чая и глядел на её окна. Вернее, мне хотелось думать, что это они. Я-то не знал где именно окно её комнаты. Знал только, что где-то на втором этаже. Вряд ли она видела меня. При желании я мог становиться практически невидимым. То есть, конечно, это не совсем та невидимость, про которую обычно думают люди, а такое состояние, когда я мог заставить окружающих не замечать меня. Очень часто мне нравилось это состояние, когда люди скользили невидящим взглядом по тому месту, где находился я. Тогда казалось, моя неуязвимость была абсолютной. Но как редко удавалось добиться такого эффекта. Сейчас же я был как сигаретный дым - слабое воспоминание в её памяти, тень прошлого. Потому, сама моя материальность оказалась под огромным знаком вопроса. Такие как я могут умереть лишь тогда, когда все их забывают, и мы остаёмся в полном одиночестве. Это судьба всех продавцов грёз. Сколько ночей я провёл здесь, с призрачной надеждой в душе? Трудно сосчитать. Пока у меня было ощущение, что здесь обо мне ещё помнят, я хватался за него, как только мог из последних сил. Сама мысль о том, что я хожу теми же улицами, дышу одним с ней воздухом и посещаю те же места, где мы бывали вместе, делала меня на какое-то время живым. Но, к сожалению, этого было мизерно мало, чтобы полностью реанимировать. Когда ты мёртв от рождения, то спастись невероятно трудно. Особенно, если всю твою жизнь в тебя пихали новые порции мертвечины, которую люди называют "правилами", "модой", "обязанностями", "условностями", "точками зрениями" и прочей ерундой.
Конечно, все вокруг мёртвые. Только каждый по-своему мёртв. Есть целые группы людей, объединённые общими смертями, я не стану их перечислять, дабы не оскорблять ничьих чувств. Ведь все чувства и мысли, на самом деле, одинаковые. Весь фокус в том, что люди ощущают и думают их по-разному, потому в мире столько непонимания и противоречий. Это одна из самых больших трагедий этого мира, как мне кажется.
Снова шёл снег. Я зарылся поглубже в курточку, что бы беречь тепло, которого попросту не было. Бесконечный холод в душе, не дающий мне согреться. Пытаясь не обращать на него внимания, я отхлебнул из термоса, обжигая язык чаем. Из-за туч выползла полная луна, заливая улицу и поле возле школы бледным серебристым светом. Издав протяжный волчий вой, я рассмеялся, когда услышал, как всполошились и залаяли все собаки в округе.
Зверя в себе не удержишь, как ни старайся. Если будешь его травить, пытаться загнать в клетку, то однажды он взбунтуется и прогрызет себе путь на свободу. Люди не умеют дружить со своими звериными обличьями, потому они тонут в своих инстинктивных желаниях и методах их достижения.
Тупые мерзкие животные. Начинаешь понимать, что бог был чертовски прав, когда посылал огненный дождь на Содом и Гомору. Этот город, несомненно, заслуживал той же участи.
Вот, наконец, погасли все огни в окнах домов, опустели улицы, иссяк нескончаемый поток машин и крепкий мороз сковал лужи ледяной коркой. Спрыгнув с трёхметровой высоты и мягко приземлившись на ноги, я закинул на спину рюкзак и быстро пошёл прочь. Очередная ночь в одиночестве. Казалось бы, за века можно было привыкнуть к этому состоянию, но разве к такому привыкнешь?
Нет, я не тупое животное, чтобы привыкать ко всему дерьму подряд. Хватит с меня этих проклятий, обязанностей, условностей. Я не могу расценивать её как работу. Это нечто намного большее, чем работа.
Наконец, я начал рассказывать её свою историю. Очень длинную и очень малоправдоподобную историю. Начал с совершенно безобидных, на первый взгляд, деталей из моего детства и юношеского возраста, постепенно распутывая весь этот огромный клубок фактов, теорий и мифов.
О, я поведал ей много из того, что скрывал от всех: причины своего безумия, о вечности проведённой здесь, предназначенной мне для искупления своих грехов и много-много других мерзких подробностей о своей тёмной сущности. Как я использовал людей в своих эгоистичных целях, как заключал колдовские контракты с ними, как из-за меня с ними случались несчастья, как я ломал их жизни и многое прочее...
С каждым днём, после каждого нового куска моей истории, я терял её. Интерес ко мне и моим "странным увлечениям", постепенно сменялся безмолвным ужасом и недоверием. Я же, после каждой исповеди наоборот - чувствовал, что привязываюсь к ней всё сильнее и сильнее. Так, как осуждённый мог привязаться к священнику, пришедшему к нему перед смертной казнью и которому заключённый поведал всю свою печальную историю. Я видел, как на неё влияет моё присутствие. Как девушка становилась всё более грустной, более замкнутой. Конечно, первое время я пытался списать всё это на то, что у неё проблемы с учёбой, слишком много репетиций и слишком мало времени для отдыха, но это ведь было не так. Однажды она сама сказала то, чего я боялся больше всего:
- Я стала меньше смеяться. Это всё из-за тебя и твоих рассказов. В тебе слишком много пессимизма и твой мир очень сильно отличается от того, в котором живу я, понимаешь? Мне хочется радоваться каждому дню, находить в нём что-то хорошее, а ты топчешь всё это своим мнением и превращаешь меня в себя... Я не могу так. Не могу думать, что всё настолько плохо, что всё кругом испорчено и неправильно, я не хочу в это верить.
Мне оставалось лишь молча кивать. Я не мог объяснить ей всё снова, не мог заставить её верить моим словам, чтобы помочь увидеть то, что так тщательно скрывалось от глаз людей. Это было моё поражение, но я всё ещё отказывался верить в него. Мне казалось, что остаётся ещё один слабый шанс исправить всё.
Как же жестоко я ошибался тогда!
Однажды я пригласил её прийти ко мне в цех бетонных изделий под конец рабочего дня. Она с радостью согласилась, и вечером я встретил её возле совхоза N. Вид, конечно, у меня был феерический - в рабочей одежде, заляпанный пластификатором, красками, грунтовкой и бетоном, но это её нисколько не смутило. Мы спустились в овощехранилище, служащее как цех и склад одновременно и по пути я показывал ей всё, что сделал за годы работы в этой богадельне: львы, гномы, вазоны разных размеров и форм, фонтаны, статуи и много прочей мелочи. Внизу, как и обычно, висело плотное облако пыли, сквозь которое с трудом пробивались лучи электрических ламп, висящих под самым потолком. Я нашёл несколько более-менее чистых покрывал и постелил их на столе, где мы сели, устроив скромное чаепитие, болтая о разных мелочах.
Никогда раньше не приводил я в это место кого-либо. В какой-то мере можно было назвать его моим маленьким храмом труда, ведь за три года столько моих сил было вложено в это дело. Жаль, что сейчас была осень, иначе можно было бы с крыши наблюдать за шикарным закатом, а не сидеть в этом пыльном, грязном подвале. Хотя, рядом с ней мне везде было хорошо. Стоило взглянуть на девушку - и окружающий мир переставал иметь маломальское значение. Я свободно вдыхал её мысли и чувства одним только взглядом и она, кажется, знала об этом. Возможно, даже, именно потому она часто просила не смотреть на неё так. А как мне ещё было на неё смотреть?
Негромко играла музыка на моём телефоне, и я, время от времени, напевал куски песен, отдаваясь потоку звуков, и желал, чтобы этот поток проник и в неё, разжигая в её сердце тот же огонь, что полыхал в моём.
Затем я переоделся, умылся, смывая с лица бетонную пыль, и мы покинули цех. Оказалось, что на улице уже порядком стемнело, пока мы распивали чаи. Легко подхватив девушку на руки, я вынес её на тропинку, идущую между мелких прудов, и повёл её за собой сквозь тёмный лес. Не знаю почему, но девушке было страшно. Место, которое я считал одним из лучших в пределах этого города, пугало её. Хотя, наверное, дело было вовсе не в нём. Мне тогда показалось, что она боится меня. Но почему?! Да, прошлое моё было покрыто мрачными пятнами, о которых она единственная знала, но моё настоящее... Моим настоящим была она, и у меня даже в мыслях не было каким-либо образом напугать её и уж тем более, причинить вред. Но, как мне было убедить её в этом? Я чувствовал, что хоть она и цепляется за мою руку, внутри вся дрожит от страха передо мной. А я, тот, кто должен был избавить её от него, сам теперь стал его причиной. Вот это действительно было страшно и больно. Тем не менее, я продолжал шутить и беззаботно болтать, пока мы не вышли на освещённую улицу и не двинулись в сторону остановки. Несмотря на дикую усталость, я решил провести её домой.
Мы ехали в маршрутке, сидя рядом. Она время от времени склоняла голову на моё плечо и это, почему-то, вызывало у меня приступ странных душевных мук. Я смотрел на неё и в глазах у меня стояли слёзы, которых она никогда не должна увидеть. Это было моё молчаливое отчаяние, адресованное безжалостной Вселенной. Наконец, мы доехали и вышли из транспорта. Сделав всего несколько шагов, я остановился как вкопанный, не в силах двинуться с места.
- Что с тобой? - спросила она.
- Ничего. - помотал я головой. Сейчас было лучше промолчать, чем говорить все те вещи, что крутились в моей голове. Но самое страшное - я был уверен в том, что девушка точно знает причину этого приступа. Меня стала бить мелкая дрожь. Она заметила это и крепко обняла, пытаясь успокоить меня. Я уткнулся носом в её плечо, зарывшись в каштановые волосы и пытался сделать вдох, борясь с болью, распирающей грудную клетку изнутри.
- Ну, ты чего? - её голос заметно дрожал, а руки пытались удержать моё обмякшее тело.
Я не знал, что её сказать. Я не знал что делать. Я не знал, почему всё это происходит и за что мне такая кара.
Мы простояли безумно долго, и всё это время меня не переставало трясти. Если бы она отпустила меня, то я, наверняка бы, рухнул на землю совсем без сил. Кажется, девушка заплакала. Может, она чувствовала мою душу? Если так, то мне должно быть в сотни раз больнее, ведь она была единственной, кому это удалось, но вряд ли мы сможем быть вместе. Не в этой жизни.
Наконец, совладав с собой, я твёрдо стал на ноги и нежно прикоснулся дрожащими пальцами к её щеке, вытирая слёзы. Повисло неловкое молчание. Затем, мы так же молча двинулись в сторону её дома, не глядя друг на друга. Было видно, что моё состояние крайне беспокоило девушку, хоть она старалась и не показывать этого. А я чувствуя себя как побитый пёс, выгнанный хозяйкой на улицу, при чём, вполне заслуженно, медленно плёлся за ней из последних сил.
Вот и её ворота.
Девушка обернулась, глядя на меня со смешанным чувством жалости, заботы и страха. Никогда мне не хотелось вызывать у неё подобных чувств. Никогда. Но, вот я весь перед ней, с обнажённой душой и не могу ничего с этим поделать. Я сжал её в объятиях, будто бы в последний раз, подождал, пока девушка закроет ворота и лишь потом привалился к забору, наполовину парализованный. С трудом помню, как добрался домой, как прошла бессонная ночь и выходные, но что-то во мне сломалось. Что-то изменилось настолько кардинально и бесповоротно, что к прошлому своему привычному состоянию я уже не мог вернуться...
На некоторое время нам пришлось прекратить общение. С её инициативы, конечно. Я понимал, что она не может разорваться между всеми своими делами, что бы уделять нашему общению достаточно времени, но это всё равно угнетало меня. Мы договорились некоторое время общаться посредством писем. Я с радостью ухватился за эту возможность хоть как-то поддерживать контакт с ней. Не помню точно, сколько было этих самых писем. Помню только, что писал я их с особым рвением на несколько страниц, почти каждый вечер. Ведь мне было, что ей сказать. Конечно, я никогда бы не дал ей прочитать все тексты, написанные мной в те вечера. Я потом мог сидеть до поздней ночи, исправляя в чистовом варианте самые резкие эмоциональные всплески, нередко охватывающие меня, когда думал о ней. Мы стали называть друг друга вымышленными именами. Теперь для меня она была "миледи".
Отдавая девушке очередное письмо, я потом с огромным трудом дожидался ответа. Столько веков мне казалось, что я крайне терпеливый по натуре и длительные ожидания - вполне привычное для меня дело. Но, не в этом случае. Я никак не мог привыкнуть к тому, что не могу прощать ей опоздания. Каждая минута, разделяющая нас, делала меня более неспокойным, агрессивным и раздражительным, но стоило мне заглянуть в глаза девушки - и всё это бесследно исчезало. А после того, как она обнимала меня - душа снова отогревалась, и я мог смеяться вместе с ней, забыв обо всём на свете.
Теперь вот лишился этой возможности. Сколько уже прошло? Неделя? Как же это долго... А короткие встречи для обмена письмами напоминали какие-то шпионские игры, в которые мы оказались втянуты помимо собственной воли...
Наконец, она не выдержала. Всё-таки, я был её нужен. Утром я, как и обычно, ждал её с распростёртыми объятиями. А разве мог я иначе? И снова мы продолжали делать вид, будто всё, как и раньше, но оба знали, что скоро этой прекрасной иллюзии придёт конец, как и всем историям, не имеющим шанса на "долго и счастливо".
В ноябре мне следовало исчезнуть на некоторое время и не говорить её больше ничего, но, глупое сердце, любящее сердце, всегда имеет своё мнение на этот счёт. Девушка знала, что скоро меня ждёт "командировка" и, несмотря на всё это то, что происходило между нами, это известие опечалило её. Я пообещал, что следующим утром приду к ней, и мы поговорим по пути кое о чём.
Кажется, она вполне догадывалась, о чём будет идти речь. Я понял это по выражению её глаз, когда мы прощались, но пути назад уже не было.
Вот и наступило то самое холодное и серое утро. Погода вполне соответствовала моему настроению. Мы встретились и быстро доехали до центра города. По пути я пытался как-то в очередной раз составить план, что и как говорить, но, увы, один взгляд на девушку - и меня прошибал холодный пот, а все фразы и слова моментально вылетали из головы. Сегодня она была необычайно тихой. Конечно, конечно ей всё давно было известно, и, скорее всего, мне останется лишь произнести то, что тщательно скрывали наши сердца друг от друга. Да, именно так. Не знаю почему, но я был уверен, что её душу затронули те же чувства. По крайней мере, мне бы хотелось в это верить.
- Я не умею красиво говорить, да и вообще говорить, если честно. Особенно, когда дело касается чувств. Особенно, если эти чувства к тебе. Ты знаешь обо мне почти всё. Я знаю о тебе много такого, о чём ты и сама с трудом догадываешься. Долгое время я был для тебя ангелом-хранителем, твоим наставником, помощником, перенимал твою боль и твои печали, а ты была той причиной, которая держала меня здесь так долго. Всё, что я делал для тебя - делал только из большой любви к тебе и твоей внутренней вселенной. Никогда я не пытался использовать тебя в своих целях и никогда я не относился к тебе как к своей работе или обязанности. Нет, ты в этот короткий промежуток времени стала смыслом самого моего существования. Мы нашли друг в друге именно то, чего нам обоим не хватало и, возможно, всё ещё не хватает, и никогда не будет хватать. Но, ты знаешь, что я сейчас чувствую. Уверен, что у меня нет ни малейшего права на это. Я слишком ужасен и слишком много грехов на моей душе. Только вот... Общаться со мной - уже дело не всегда из приятных. Это всегда имеет определённую степень риска. А, учитывая род моих занятий... Ты знаешь - больше всего мне хочется быть с тобой. И не только в тех ролях, которые только что перечислил. Я понимаю, что не заслуживаю этого, что мой мир слишком мрачный и безрадостный для тебя, но ничего не могу поделать со своими чувствами. Я не могу заставить тебя любить меня, быть со мной или ещё что-то в этом роде. И говорю всё это не потому что это слабая попытка пробудить в тебе те же эмоции, или признание в любви, о которой ты, несомненно, и так знала, или для того, чтобы вызвать у тебя жалость ко мне. Вовсе нет. Я говорю это потому, что не могу больше молчать. Эти слова должны были рано или поздно прозвучать. И лучше сейчас расставить всё по своим местам, чем, в итоге, эти мои чувства привели бы к каким-нибудь более страшным последствиям. Я знаю, что эти эмоции уничтожат меня, уничтожат тебя, если не найдут выход. Потому, собственно, весь этот разговор и происходит теперь, до того, как мы дошли до критической точки. Я не хочу, что бы подавляемое в глубине моей чёрной души, желание, стало причиной многих бед для тебя. Просто знай, что я всегда буду где-то рядом. Как твоя тень, только ты и не заметишь моего присутствия. Я ведь понимаю, что ты не можешь любить меня и быть со мной. Я всё это очень хорошо понимаю. И дело вовсе не в тебе. Но, если когда-нибудь ты вдруг поймёшь, что не можешь больше без меня, или, что всё вокруг настолько плохо, что я покажусь и не таким уж и плохим вариантом. - С моих уст сорвался нервный смешок. - Тогда я приду по первому твоему зову, сколько между нами не было бы миров.
Кажется, она снова тихо плакала и маленькая слезинка катилась по её щеке.
- Ну, вот почему я всегда должна стоять перед выбором? - срывающимся голосом произнесла она. - Почему так? Почему я должна нести ответственность за судьбы людей?
- Нет-нет. - поспешил я успокоить её. - Ты не несёшь никакой ответственности за мою судьбу. Она уже давным-давно была предрешена. Просто мне хотелось, что бы ты знала обо всём... Я смирюсь. Я уйду, не волнуйся. Тебе не нужно ничего решать и выбирать. Мне совсем не хочется быть, как это сказать, вариантом. Роль тени для меня вполне естественная, и не впервые мне её придётся на себя примерить. Возможно, теперь я действительно исчезну насовсем. Ты знаешь, я мог бы поддержать тебя во всех твоих начинаниях так, как никто не смог бы во всей твоей жизни, но, теперь, это не так-то и просто. Мы не можем воспринимать друг друга, как всего лишь хороших друзей. И это та причина, по которой мне действительно пора с тобой прощаться, как бы больно это не было.
Меня снова стала бить мелкая дрожь, но я старался не подавать виду, что со мной происходит в этот момент. Мы дошли до угла, где обычно прощались каждое утро. Я вытащил из рюкзака яблоко и протянул девушке.
- А у меня сегодня нет... - как-то растерялась она.
- Ничего. - попытался улыбнуться я. - И вот ещё...
Я вложил в её руку кусочек серой коры, покрытой мягким зелёным мхом.
- Это тебе от Карла.
- Спасибо. - тихо произнесла она, не поднимая взгляда.
- Ну, я не умею прощаться...
Девушка обняла меня, и я не мог не задрожать снова от этого. Рассеянно погладив эти сводящие меня с ума тёмно-каштановые волосы и поцеловав её в макушку, я быстро отстранился, кинул последний взгляд на девушку и зашагал прочь, не оборачиваясь. Когда же я, всё-таки, обернулся, то она уже давно скрылась за углом здания. Мгновенная боль пронзила всё тело, но я старался не обращать на неё внимания. Натянув наушники, я включил Alt-J - Taro и медленно двинулся в сторону областной больницы. Никаких больше эмоций, никаких проявлений глупых чувств, никаких мыслей обо всём этом. Я должен стать тенью. Безмолвной, бестелесной, без права на полноценное существование в этом мире. Так и будет.
И вот я исчез. Никто не знал об этом. Никто, кроме неё. Да, никого, кроме моей миледи, это, собственно, и не волновало. Только потому, что она ещё держала меня в своих мыслях, я как призрак следовал за девушкой, где бы она ни была. Нет, увидеть меня она никак не могла, ведь моё искусство в этом деле было чрезвычайно велико. Но, какой в этом был толк? Я не мог больше влиять на её жизнь и судьбу, а молчаливое наблюдение за девушкой было лишь очередным методом самобичевания.
Другой, не менее изощрённый метод, к которому я незамедлительно прибегнул - сел писать. Всё то, что никогда не вошло в мои письма к ней, всё то, что никогда не было до конца сказано - всё это ушло в бумагу. Я не знал, будет ли она когда-нибудь читать этот мой дневник, но, пишу без всякой надежды, ибо надеяться мне больше не позволено. Лишь только холодный расчётливый разум хищника говорил мне о том, что есть такой мизерный шанс, когда мы снова встретимся с ней, и, возможно, я не буду снова отвергнут.
Пока я пишу, пока возвращаюсь в эти воспоминания, то не смогу полностью исчезнуть. А, значит, буду ждать. Всё-таки, терпение моё воистину бесконечное.
И, в один из дней, когда закончится эта безумно холодная зима, когда растает снег, когда снова покроется зеленью земля, она обнаружит на пороге своего дома маленький чёрный блокнот с моей последней исповедью. И, читая её, девушка снова заплачет, как когда-то, и вот тогда я прикоснусь невидимыми пальцами к её щеке, вытирая эти солёные слёзы. А она почувствует это прикосновение к своей душе, как когда-то, и тихо позовёт меня, что бы я вернулся, как и обещал.