Однако если слово "маджнун", происходящее от "мим" (mim) и "джнун" (jnun) или "джунун" (junun), использовалось арабами в отношении одержимых джиннами, как и встречающееся в "Коране" "масхур" (mashur), что значит "заворожённый" или "околдованный", то словом "маджзуб" (majzub), означавшим "привлечённый" или "тронутый божественным", как правило, называли людей, которые под влиянием сильного потрясения или духовного видения лишались разума и становились прорицателями или пророками, нередко именно они были и поэтами - "ша'ир" (sha'ir). О непосредственной связи поэтов с прорицателями говорит Франц Буль в своей книге "Жизнь Мухаммеда" (Das Leben Muhammeds) 1954 года:
"...арабские поэты ведут свое происхождение от древних прорицателей, и многие их особенности раскроются нам только тогда, когда мы поймём, что они унаследовали от этих далёких предшественников. Ведь неслучайно само слово "поэт" (по-арабски - "шаир") означает "знающий"; неслучайно в тогдашней Аравии бытовало поверье, что поэты (как и прорицатели - "кахин") общаются с джиннами."

Райан Паркер, также отмечая связь поэтов с прорицателями (kahin), обращает внимание на их роль в арабской племенной культуре доисламского периода. Так, уединяясь в пустыне и входя в состояние транса посредством экстатических ритуалов "та'зиф" (ta'zif) и музыкальных инструментов "ма'азиф" (ma'azif), они связывались с джиннами и слушали их голоса. Об этой практике получения трансцендентного опыта сообщает востоковед Михаэль Цветтлер в своём "Мантическом манифесте: Сура "Поэты" и коранические основы пророческой власти" (Mantic Manifesto: The Sura of "The Poets" and the Qur'anic Foundations of Prophetic Authority) 1990 года:
"Когда исполнялась какая либо из известных мантических практик, кахин и поэт (шаир), предположительно, действовали под контролем незримой сущности, что сообщала им слова, которые они затем повторяли буквально, не как собственные, а исходившие от них, как от посредников - слова, которые они не могли бы произнести по собственной воле. Эти слова, как дискурс, свидетельствовали об их неестественном или паранормальном происхождении не только по своему необыкновенному содержанию и часто сложному стилю, но прежде всего по их языковым средствам: рифме и каденции интервалов (садж) для кахина, строгой рифмовке и изометрии стиха (ши'р) для поэта..."

Примечательно, что слышимые ими голоса джиннов назывались "азф" (azf) или "азиф" (azif), это созвучно с названием книги "Аль-Азиф" (Al-Azif) и подтверждает более точную трактовку, данную ей Паркером - "Книга воя Джиннов" (The book of the howling of the Jinn)[31], что однозначно указывает на источник вдохновения Аль-Хазреда. Обычно такие голоса связывались с джиннами из рода Хатиф (Hatif), которые не имели никакой формы, но были слышимы, считалось, что именно они нашёптывали по ночам, давали советы и предупреждения прорицателям, а также вдохновляли поэтов. В "Коране" о таком вдохновении от джиннов говорится в 6 аяте 72 суры:
"Мужи из числа людей искали вдохновения от мужчин из числа джиннов, и те придавали им безумия."

Ссылаясь на средневекового арабского историка и философа Ибн Хальдуна, Паркер обращает внимание на то, что голоса джиннов, слышимые и воспроизводимые поэтами и прорицателями, зачастую были похожи на непонятные гудящие или жужжащие звуки, которые затем растолковывались ими и приобретали доступную для понимания поэтическую форму:
"Хальдун рассуждает о гудящем звуке, слышимом во время практик арабским гадателем, утверждавшим, что "жужжащий звук является как будто внушённым ему мысленным разговором, и это жужжание не прекращалось до тех пор, пока он не записывал и не осмысливал его". Похоже, что гудение, слышимое в состоянии транса (азиф), подвергается некоему внутреннему процессу перевода, посредством которого звук понимается как конкретное сообщение. Подобные явления описаны в литературе об экстатических состояниях со всего земного шара."[32]

Всё это в не меньшей мере относится и ко второму прозвищу араба - "Безумный поэт" (majnun sha'ir), чьи пророческие стихи, на взгляд его современников, могли быть пугающими или же вовсе безумными, и, как отмечает в "Сведениях о Некрономиконе" Райан Паркер, считались вдохновлёнными джиннами: "Джинны вдохновляли поэтов в известных арабских мифах. Вот почему Мухаммад настолько ревностно отрицал, что был поэтом.[33] Он хотел, чтобы все знали - его откровение пришло от "Бога", а не от Джиннов. Таким образом, прозвище "Безумный поэт" указывает на то, что Аль-Хазред имел "связь" с Джиннами (Древними). Это также означает, что его труды были непосредственно вдохновлены ими."

Опираясь на приведённые ранее версии жизнеописания Аль-Хазреда, можно предположить, что в юности араб действительно пережил некое духовное видение или встречу со сверхъестественным, выражаясь языком Лавкрафта, вследствие чего обрёл мудрость и дар прорицания, а вместе с ними и безумие, заслужив тем самым свои прозвища. И тот факт, что араб неприязненно относился к новой религии, а во второй половине VII века Ясриб уже был мусульманской Мединой, где борьба с идолопоклонством уничтожила все следы языческих культов, он наверняка приобрёл славу поэта вдохновлённого джиннами. Именно это и могло послужить причиной обвинений Аль-Хазреда в куфре (kufr), то есть "вероотступничестве", и последующем изгнании или бегстве из Медины, откуда он перебрался в Йеменскую столицу Сану. Однако после мусульманского завоевания 628 года в ней также не сохранилось ничего, что относилось бы к наследию седой старины. Тем не менее, правивший в Сане халифат Омейядов мог показаться арабу более гостеприимным, поскольку ведя многочисленные завоевательные войны способствовавшие распространению ислама, он также осуществлял ряд политических и религиозных реформ, связанных с отказом от норм первоначального ислама, что вызывало недовольства и осуждения со стороны правоверных мусульман. Возможно, что приверженность Аль-Хазреда старым культам вместе со славой безумца и здесь могли вызвать гонения, но также возможно, что именно они снискали ему расположение Омейядов и послужили поводом для путешествия в Дамаск, столицу их халифата. Это предположение согласуется с жизнеописанием араба в "Странствиях Аль-Хазреда" Тайсона, когда тот, прославившись своим голосом и поэтическим даром, был призван ко двору правителем Йемена.

Так, для изгнанного из Медины Аль-Хазреда, Сана стала отправной точкой в его долгом путешествии, первые десять лет которого он провёл в скитаниях по пустыне Руб Аль-Хали, раскинувшейся более чем на шестьсот тысяч квадратных километров и именовавшейся "пустой землёй" из-за её безжизненности. Райан Паркер, ссылаясь на "Фонтан Гекаты" (Hecate's Fountain) Кеннета Гранта, сравнивает[34] Руб Аль-Хали с каббалистическим Даат[35], считая пустыню не просто областью Аравийского полуострова, но чем-то трансцендентным, своего рода вратами в пустоту и местом духовного гнозиса, аналогично Вратам за Грань Лавкрафта, о которых говорится в рассказе "Врата Серебряного Ключа":
"Старинный Серебряный Ключ, как он сказал, мог отварить последующие двери на пути, ведущем вглубь коридоров пространства и времени, к самой Границе, которую не пересекал никто из людей, поскольку Шаддад, с его ужасающим величием, воздвиг и скрыл в аравийских скалах[36] поразительные купола и бесчисленные минареты Ирема с тысячью столпов. Полуголодные дервиши и обезумевшие от жажды кочевники, писал Картер, возвращались, чтобы рассказать о монументальных вратах и Руке, высеченной над замковым камнем арки, но, ни один человек не прошёл через неё и не вернулся, дабы поведать, что его следы остались на тёмно-красном песке, как свидетельство визита."

Согласно "Истории Некрономикона", Аль-Хазред был одним из тех немногих, кто действительно побывал в таинственном Ирам Зат Аль-Имад (Iram dhāt al-ʿimād), что значит "Ирам Город Столпов". Легенды о нём, позднее вошедшие в сказки "Книги тысяча и одной ночи", рассказывали, что город представал взору заблудившихся в пустыне путников словно мираж, его высокие стены и дворцы были выстроены из золотых и серебряных кирпичей, башни и минареты из топаза и яхонта, а песок на улицах состоял из жемчуга и благовонных шариков мускуса, амбры и шафрана. Врата города, как и всё в нём, были невероятно огромны, а на широких площадях росли высокие финиковые пальмы и плодоносные деревья, питаемые водой из многочисленных источников и каналов. Но, не смотря на это богатство и великолепие, в городе не было ни единой живой души, что лишь внушало ужас и благоговейный трепет. Согласно преданиям, город был воздвигнут джиннами по приказу могущественного Шаддада (Shaddad), правителя племени великанов Ад (ʿĀd), но этому его земному раю не было суждено выстоять перед чудовищной бурей, бушевавшей восемь дней и семь ночей, и занёсшей город песками пустыни. Тело же самого правителя, погибшего у ворот Ирама, было погребено в величественной пещерной гробнице на территории Хадрамаута.

В "Коране" эта легенда о падении Ирама приводится, конечно же, в теологическом контексте, столпами в нём названы каменные идолы, которым поклонялись Адиты, за что Аллах сперва наслал на них засуху, а когда те не отреклись от своей веры, обрушил на них уничтожившую город бурю.[37] Об этом говорится в 6, 7 и 8 аятах 89 суры:
"Разве ты не видел, как Господь твой поступил с Адом, народом Ирама, который был подобен столпам, коих не было создано на земле?"[38]

Но, возможно, что интерес Аль-Хазреда к затерянному городу был вызван не только легендами, слышанными о нём. Так, Даниэль Хармс в "Энциклопедии Мифов Ктулху" (Cthulhu Mythos Encyclopedia) 2008 года говорит, что сам араб "был потомком мифического племени Ад". И, хотя, он ничем не подкрепляет это утверждение, оно не лишено основания, поскольку очевидно, что пустынная буря не уничтожила народ Адитов полностью, а выжившие расселились по Аравии, смешавшись с другими племенами и дав начало новым, в том числе племени Хазраджитов, из которого, предположительно, и происходил Аль-Хазред. В самом же названии Адитов их потомки сохранили отголоски трагической истории, ведь в арабском языке оно выступало в роли прилагательного и имело значение "древний", из-за чего все древние руины в Аравии назывались "адийат". Вероятно, что они также сохранили и традицию поклонения идолам-столпам, в подтверждение чему Райан Паркер, ссылаясь на работу "Суфии" (The Sufis) 1964 года известного индийского мистика Идрис Шаха, в которой тот утверждает о существовании арабского обычая называть старейшин "столпами"[39], проводит связь символического значения столпов Ирама с Древними Лавкрафта:
""Столпы" в "Ирем Столпов" имеют скрытый смысл. Среди арабских мистиков столпами символически называли "старейшин" или "древних". Таким образом, "Ирем Столпов" в действительности "Ирем Древних"."

Сам Лавкрафт также связывал Ирам с Древними, указывая в рассказе "Зов Ктулху", что город был центром их культа:
"Средоточие этого культа, как он рассказал, находится среди непроходимых пустынь Аравии, где Ирем, Город Столпов, лежит сокрытый и нетронутый. Он не связан с ведьмовскими культами Европы и практически неизвестен за пределами круга посвящённых. Ни в одной из когда-либо существовавших книг нет ни слова о нём, хотя бессмертный китаец рассказал о двойственном значении строк в "Некрономиконе" безумного араба Абдул Аль-Хазреда, которые породили жаркие споры и многочисленные толкования[40]:
То не мертво, что вечность ждёт,
И в чуждые эоны даже смерть умрёт."

Юго-западная же область Руб Аль-Хали, где, как предполагается, покоился Ирам, называлась Вабар (Vabār) и некогда была цветущей долиной, поглощённой после гибели города пустыней, которую населили джинны, ревностно охранявшие остатки былой роскоши этого уголка. Примечательно, что согласно "Grimoirium Imperium" после долгих скитаний по пустыне Аль-Хазред нашёл приют в пещерах под руинами, оставшимися от древнего города со схожим названием Убар (Wūbar). Расположенный на границе Хадрамаута, этот город некогда был самым настоящим оазисом, за высокими стенами которого цвели пышные сады, а восемь башен-минаретов устремлялись ввысь, поражая своим величием. Его обитатели занимались обработкой янтаря и торговлей благовонными смолами, благодаря чему город был богатым перекрёстком караванных путей. Жители Убара также изучали алхимию, астрономию и астрологию, обладали знаниями медицины, владели секретами прошлого и будущего, и даже, как считалось, тайнами некромантии и бессмертия. Джеймс Роллинс приводит историю города в своём приключенческом романе "Песчаный дьявол" (Sandstorm) 2004 года, опираясь на книгу археолога-любителя Николаса Клэппа "Дорога к Убару: В поисках Атлантиды песков" (The Road to Ubar: Finding the Atlantis of the Sands) 1999 года[41]:
"Основанный в 900 году до н.э. и расположенный у одного из немногих колодцев[42], древний город был важным торговым пунктом на Пути благовоний, связывавшим ладанные рощи в прибрежных горах Омана с рынками богатых городов на севере. На протяжении многих веков Убар процветал и разрастался, пока однажды половина города не обрушилась в огромную карстовую воронку, тогда же он был оставлен в песках его суеверными жителями."

Так, разрушенный и погребённый под песками пустыни, город сохранился разве что в мифах и легендах как Ирам Город Столпов, Атлантида песков, или же вовсе как Безымянный город:
"Далеко в Аравийской пустыне лежит безымянный город, разрушенный и безмолвный, его стены почти скрыты в песках бесчисленных веков. Он был таким ещё до того, как заложили первые камни Мемфиса и обожгли первые кирпичи Вавилона. Нет легенд настолько древних, чтобы в них упоминалось его название или рассказывалось о жизни в нём. Но о городе шепчутся у костров и бормочут старухи в шатрах шейхов, так что все племена остерегаются его, даже не понимая почему."

Согласно рассказу "Безымянный город" Лавкрафта, он был воздвигнут ещё задолго до появления человека посреди плодородной долины древней расой рептилий. Когда же долина начала превращаться в пустыню, они стали прорубать в скалах под городом глубокие ходы, надеясь достичь потаённого подземного мира вечного дня, с процветающими городами и благоухающими садами, о которых говорили пророки. В то же время их собственный город пришёл в упадок и обратился в занесённые песками руины, а первые люди, отыскавшие их в бескрайней пустыне, стали жертвами озлобленных, почти выродившихся рептилий. Эта описанная Лавкрафтом раса имеет некоторое сходство с упоминаемым в "Коране" народом Самудитов, получившим своё название от потомка Адитов по имени Самуд (Thamūd).[43] В 9 аяте 89 суры говорится, что они "пробивали скалы в долине", чем также занимались и жители Безымянного города. Сходство это не случайно, поскольку в заметке под номером 47 в "Тетради для творческих заметок" Лавкрафта имеется следующая приписка:
"Горные выработки в Северо-Западном Хиджазе относят к племени Самуд."

Лавкрафт в "Безымянном городе" довольно подробно описывает подземные ходы, оставленные под разрушенным городом его жителями, это же описание использует и Дерлет в своём "Хранителе ключа". Так в обоих рассказах, в самой их глубине располагается тяжёлая медная дверь, закрывающая проход к сияющей бездне, всё же достигнутой ящероподобными обитателями города, но оказавшейся совсем не тем, о чём они грезили:
"Вниз в бездну уходили головокружительной крутизны ступени лестницы, мелкие и многочисленные, как и тёмные коридоры, по которым я проползал. Но через несколько футов светящаяся дымка скрывала всё. У левой же стены от прохода покачивалась распахнутая массивная медная дверь, невероятно толстая и украшенная фантастическими барельефами. Она, если её закрыть, могла бы отделить внутренний мир света от подземелий и ходов в скале."

О подземельях в пустыне и скрытой в них двери, отделяющей проход за неведомую Грань, также говорилось в "Тексте Р'лиех" и "Grimoirium Imperium"[44], а в приведённой ранее цитате из "Врат Серебряного Ключа" Лавкрафт писал, что Врата за Грань были скрыты под Ирамом. Очевидно, что эти элементы играют в судьбе Аль-Хазреда такую же важную роль и имеют символическое значение, как сам Ирам и Руб Аль-Хали. Возможно, что в руинах Убара ему действительно удалось проникнуть в сохранившиеся подземные пещеры и отыскать там медную дверь, украшенную таинственными барельефами, а за ней святую святых некогда богатого торгового города - сокровищницу или гробницу его правителя и основателя. Но, куда вероятнее, что найденное арабом сокровище было иного рода, о чём говорится в "Истории Некрономикона":
"Он [Аль-Хазред] утверждал, что видел легендарный Ирем, или Город Столпов, и отыскал под развалинами некоего безымянного города в пустыне ужасающие летописи и секреты расы, что старше человечества."

Так, в подземельях под городом Аль-Хазред мог обнаружить древнюю библиотеку с табличками и свитками, содержавшими древние знания, изучению которых в полном одиночестве и при свете масляной лампы он посвятил долгие годы. Это подтверждается словами Лавкрафта в письме К.Э.Смиту от 18 ноября 1930 года:
"Что касается Города Столпов, то да, я слышал о сообщениях современных слишком рьяных путешественников. Безумный араб Абдул Аль-Хазред, как говорят, жил в нём какое-то время в VIII[45] веке, до написания отвратительного и богохульного "Некрономикона"."

Читать следующую часть

Примечания:
[31]Хотя, в таком случае оригинальное название должно выглядеть как "Китаб Аль-Азиф", где арабское "китаб" (kitāb) значит "книга" или "писание".
[32]О схожем "жужжащем шуме во время магических ритуалов", якобы слышанном Кеннетом Грантом, сообщает Даниэль Хармс в "Энциклопедии Мифов Ктулху".
[33]Сомневаясь, соплеменники Курайшиты обвиняли новоявленного пророка, вещавшего от имени Аллаха в форме рифмованной прозы, в том, что его откровения на самом деле ниспосланы джиннами, а его самого при этом называли маджнун, шаир, кахин и сахир. Об этом может свидетельствовать, к примеру, 36 аят 37 суры "Корана": "Разве мы, в самом деле, оставим богов наших из-за поэта одержимого?"
[34]Здесь и далее, все каббалистические сравнения приводятся исключительно в качестве аналогий для лучшего понимания значения тех или иных мистических элементов и символов в творчестве Лавкрафта, но никак не в качестве их соответствий и прообразов, как это преподносят Грант и его единомышленники в своих работах.
[35]Одиннадцатая т.н. ложная сфира Даат каббалистического Древа Сфирот (вероятно от греч. "σφαῖρα"), является вратами в бездну и отождествляется с подсознанием. Название, очевидно, происходит от египетского Дат или Дуат - загробного царства Анубиса, через который пролегал путь умершего на Суд Осириса, что также соответствует идеям о месте перехода и трансформации души, см. далее о роли Коронзона.
[36]Здесь Лавкрафт использует взятое из "Повелителя иллюзий" Прайса словосочетание "Arabia Petraea", которое часто переводят буквально как "аравийская Петра". Однако древний город Петра находится в иорданской долине Арава, с которой Ирам никак не связан. В то же время, латинское "petraea", именно так, как его используют Прайс и Лавкрафт, означает "скальный", т.е. находящийся или вырубленный в скалах.
[37]Ср. текст "Плач о гибели Ура", рассказывающий о чудовищной буре уничтожившей шумерский город Ур.
[38]Значение 8 аята - "Коих не было создано на земле" - неоднозначно, оно может относиться и к Адитам, которые были не просто людьми, а великанами; и к столпам-идолам, что перекликается с лейтмотивом Лавкрафта о внеземном происхождении идолов Древних; и к самому Ираму, как символическим Вратам.
[39]Аналогично выражению "столпы общества". По той же причине, при переводе "pillar" в отношении Ирама, в настоящей работе используется значение "столп", а не буквальное "столб" или "колонна".
[40]О значениях двустишия см. статью "Пророчество Аль-Хазреда".
[41]В ней Клэпп рассказывает, как во главе группы археологов, благодаря изучению старинных карт и следов караванных путей на снимках пустыни из космоса, в 90-х годах XX века обнаружил в песках современного Омана, недалеко от поселения Шисур, руины Убара. Этой экспедиции также посвящена книга другого её участника Ранульфа Файнса "Атлантида песков - Поиск затерянного города Убара" (Atlantis of the Sands - The Search for the Lost City of Ubar) 1992 года.
[42]Согласно Аль-Казвини, в Хадрамауте располагался колодец Барахут или Бархут (Barghûth), в котором находили своё последнее пристанище души неверных.
[43]В "Коране" сообщается, что Самудиты были уничтожены молниями и землетрясением. Последнее явление также могло сопровождать катастрофу, произошедшую с Убаром, и, подобно тому, как его жители покинули полуразрушенный город, выжившие Самудиты переселились на юг Аравии. Но возвращение в земли, откуда некогда вышли их предки Адиты, возможно, ознаменовалось трагическими событиями - войной, голодом, эпидемией или чем-то более ужасным, поскольку эта область полуострова получила название Хадрамаут (Ḥaḍramawt), что в переводе с арабского значит "смерть пришла".
[44]Дональд Тайсон в "Странствия Аль-Хазреда" также приводит описание подземелий в скалах под руинами Ирама, но в их глубине он располагает не медную дверь, а особую камеру с семью вратами, через которые душа путешественника может пройти в одно из мест: плато Ленг, Город высот, затонувший Р'лиех, Юггот, Атлантиду, Кадат и храм Альбиона.
[45]Лавкрафт допускает неточность в датировке, поскольку путешествие араба по Руб Аль-Хали происходило скорее в VII веке, нежели в VIII.