Аннотация: Что-то новое, хотя еще не доработанное...
Мартовское небо
* * *
Лишен желанья мыслить объективно
и спор вести о собственном таланте,
я радужные вижу перспективы,
но только в черно-белом варианте.
* * *
Я собираю слов истлевших уголь,
напрасных знаний горестность влача.
Когда вокруг стоит сплошная ругань,
разумнее осмысленно молчать,
но верить, что решительно и броско
сквозь перекрытье каменное стен
к тебе проникнет звонким отголоском
свободы обжигающий рентген,
нетерпеливо ждущий приговора,
разбрасывающий камни там и тут.
Доступен для всеобщего обзора
давным-давно намеченный маршрут.
От горделивых взглядов вжавшись в угол,
теряя счет стремительности дней,
я собираю слов истлевших уголь -
есть время собирания камней.
Окно напротив
I
В те времена, когда "человек"
звучало гордо,
когда прохожие при встрече
не прятали морды,
когда я вчитывался в строки
"странная штука - человеческая память"
и маршрут выбирал такой,
чтоб по дороге не приходилось падать,
ты проживала напротив меня
в громоздкой многоэтажке,
где не работал лифт,
а подниматься пешком представлялось тяжким.
И когда по утрам я видел в окно
очертания твоего силуэта,
ты представлялась мне идеалом
(глупость, свойственная поэтам).
Меня пронизывало странное чувство,
что мы были знакомы вечно.
Я выходил на балкон,
свой взгляд устремляя тебе навстречу,
Я был довольно молод,
и потому фантазия, не ведающая пределов,
мне рисовала отчетливо все:
твой голос, манеры, характер, тело.
II
В те времена, когда молчание было
почти что золотом,
я верил только тебе
в наскучившем глазу пространстве города,
где новые ламп фонари
свет меняли с оранжевого на синий.
Я верил в то, что существует
точка пересечения линий
наших судеб, мировоззрений
и наших с тобою жизней,
а остальное тогда представлялось
ненужным, лишним.
Я часто курил на балконе,
но видеть тебя приходилось редко,
и казалось неимоверно сложным
спуститься по лестничной клетке,
чтобы после подняться к твоей квартире
и увидеть тебя воочию,
и эта сложность тогда тяготила меня
сильнее сложностей прочих...
Я бы нашел в себе силы
влететь в твою форточку,
будь я птицей!
Но я был человек,
и мечтал лишь о том,
чтоб хоть однажды тебе присниться.
III
В те времена,
когда искусство принадлежало всему народу,
я был зол на весь мир
и, особенно, на его погоду,
но мне становилось теплее,
когда ты подходила к оконной раме,
а я погружался в грезы,
согласно созревшей в мозгу программе,
становясь ребенком,
начиная в добрые верить сказки,
и пространство вокруг меня
наполняли цветные краски,
я терпеливо ждал,
что ты тоже меня, наконец, заметишь,
но секунда
растягивалась в целые сутки,
в неделю
и в бесконечность....
P.S.
Но почему я запомнил
лишь профиль твой из всего,
что когда-то было?
Мое прошлое тихо осело
на старую обувь налетом пыли...
Но никогда
я не стану ругать и порочить
то странное время, ибо
точно знаю,
кого после смерти смогу обнять,
прошептав: "Спасибо".
* * *
Когда умру, наверно, будет март,
такой же, как сейчас, но чуть теплее.
Я перестану чувствовать азарт
и ощущать тепло от батареи.
Прервется мыслей странствующий гул,
и кто-нибудь
рукою неумелой
накроет белой тряпкою в углу
мое
уже безжизненное тело.
Но морга городского сторожа
застынут вдруг в молчании кромешном,
когда из тела выпорхнет душа
и полетит незримо и поспешно,
не слыша воя утренних сирен,
отбросив тяжкий груз ненужных знаний,
сквозь уйму кем-то запертых дверей,
сквозь перекрытья каменные зданий,
сквозь школьный двор,
пустые гаражи,
сквозь все,
что представлялось позабытым...
Лети, душа,
туда, где прежде жил,
где грязью городской насквозь пропитан,
на тротуаре оставляя след,
я брел домой,
промокший и ненужный...
И где уныло-бледный
неба свет
не отражали мартовские лужи.
Постигший тайны
Людским словам нисколько не внимая,
пока сознанье вдаль не завлекло,
он постигает тайны мирозданья,
направив взгляд в оконное стекло.
Сквозь занавес желтеющего дыма,
когда пространство
приоткроет край,
предстанет вдруг отчетливо и зримо
всем остальным невидимая грань.
Он ощущает каждой клеткой кожи -
за этой гранью есть на все ответ...
Но ни один
из уличных прохожих
его не различает силуэт.
Ему плевать на холод или голод,
хозяйка-тьма терпение дала.
Он никогда не сможет выйти в город,
поскольку там повсюду зеркала.
Внутри его сознанья зародился
собственноручно созданный кумир.
Он первым был, кто в этот мир явился, -
последним
он покинет этот мир.
Ему не надо
гордости признанья,
ему не жаль,
что время утекло...
Он постигает тайны мирозданья,
направив взгляд в оконное стекло.
Твои следы
Тусклым светом звездный горит скелет,
ночь приносит прохлады взвесь.
Если каждый шаг оставляет след -
то нельзя оставаться здесь.
Давит груз усталости прежних лет,
но ты должен идти вперед.
Если каждый шаг оставляет след -
то ищейка твой след берет.
И пускай в ночи ты почти ослеп,
продолжаешь с трудом маршрут.
Если каждый шаг оставляет след -
значит, вскоре тебя найдут,
ведь следы твои не размоет дождь,
не засыплют небес снега...
Твердо знаешь, что ты на пути умрешь,
но следы твои -
на века!
* * *
Знаю мысли твои и твои дела -
быть навеки тебе одной.
Ты меня не любила и не ждала,
почему ты идешь за мной?
Не смогу тебя никогда простить,
хоть на миг ощутить родной,
доброты моей оборвалась нить.
Почему ты идешь за мной?
Помню гроб.
И кладбищенская листва
все маячила за спиной...
Я же точно знаю, что ты мертва -
почему ты идешь за мной?!
* * *
Прости, что давно не писал тебе,
но, как утверждает молва,
если молчишь -
значит, больше думаешь и представляешь...
Устал до того, что с трудом читаю
написанные слова
и пальцы почти не различают
клавиатурных клавиш.
У меня все почти что по-старому,
до сих пор еще не женат,
все так же неординарен
в общении с внешним миром.
Почти не осталось в памяти дней,
когда ты вместе со мною жила
и от табачного дыма
проветривала квартиру.
Расскажи мне о том,
как вечерами
ты нянчишь своих детей
(ведь обещала родить для меня моих,
впрочем,
возможно понять ли женщин?)
Знаешь,
за последнее время
я видел столько нелепых смертей,
что даже перспективы умереть самому
стал опасаться гораздо меньше.
Ты говорила правду:
ни знаменит я не стал,
ни богат.
Да и ты,
если к слову сказать,
не достигла "успехов огромных"...
Но
будем взаимовежливы,
как извещал плакат
в восьмидесятых годах
на стене одного гастронома.
Девушке у окна
Надоело доказывать и горланить,
и не хочется жизненных марш-бросков.
Ты не ждешь от судьбы никаких гарантий
и не веришь в западный гороскоп.
Но во время будничных перекуров,
когда тянет всех на тебя глазеть,
принимаешь образ набитой дуры,
чтобы легче было найти друзей.
Разбирая прожитое на части,
ощущаешь,
насколько душа болит...
Ты когда-то
ногами топтала счастье,
а теперь
Бог не слышит твоих молитв.
* * *
Рисует память образ твой подобный тени,
твой тихий голос слышу:
"Помнишь, мы могли..."
Наперекор
законам тяготенья,
тебя тянуло выше от Земли,
Все тише голос:
"Помнишь?
Помнишь, милый?"
Ты так хотела,
чтобы вместе - ввысь...
И, подчиняясь неизвестной силе,
однажды
ты шагнула на карниз...
Прости меня.
Мне мало перепало.
Я стал никем.
И ты меня не ждешь...
На помертвевшем теле тротуара
я оставляю грязь своих подошв.
* * *
Когда лишь замаячит рассвета сталь,
от земли отгоняя тень,
новый день, обнажая гнилой оскал,
хочет глотку грызть темноте.
Пусть глаза полны у него огня,
пусть и сам он хорош собой,
темнота, принявшая вызов дня,
с ним вступает в смертельный бой,
твердо зная, что силы их неравны,
что наградою будет смерть!
Пропитавшись кровью сраженной тьмы,
содрогнется земная твердь...
Я за светом
не чувствую правоту.
Видя схватку ночей и дней,
ставку делаю
только на темноту
потому, что мы схожи с ней.
Весеннее сновидение
Предчувствуя, что час мне мой назначен,
считал нелепым время гнать быстрей.
Я ощущал, как, от бессилья плача,
перегорели лампы фонарей.
Зловещей темноты цепями скован,
неясным сновидением влеком,
Я видел,
будто в комнате без окон
болтается петля под потолком.
И для кого она предназначалась,
отчетливо шептали голоса...
Сон не имел конца или начала,
я с легкостью бы мог продрать глаза,
но страшной представлялась перспектива
проснуться одному,
среди весны...
Стучало время
на стене квартиры.
А город
видел радостные сны.
Собачий вой
Едва лишь ночь надевает фрак
и гаснет в жилищах свет,
я слышу отчаянный вой собак,
грызущих железо-цепь.
Собаки чуют: немного еще
и станет свободным бег.
Но зубы ломаются, кровь течет
красной слюною в снег.
От напряженья в глазах рябит,
от ветра скрипит крыльцо.
Но лучше так, чем всю жизнь на цепи,
и сдохнуть в конце-концов...
А мы с каждым часом умней и взрослей,
заводим детей и жен.
Мы тоже собаки по крови своей,
но цепи свои бережем.
Не видим смысла идти в бега,
свой охраняя плен...
И лижет ночами
собачьи бока
холодная известь стен.
Кто управляет разумом
Тот, кто управляет разумом,
позволив твоей руке
с какой-нибудь "Erich Krauze"
ползти от строки к строке,
щедро дарует рвение,
что дальше тебя влечет...
Но после,
за вдохновение,
тебе выставляет счет.
Диким зверьком затравленным,
усталым, едва живым,
платишь за то, что правила
знал, но не жил по ним,
за то, что швырялся фразами,
верил чужим слезам...
Тот, кто управляет разумом,
цену назначит сам.
* * *
Безжалостно, в полную силу,
отравленным воздухом в грудь,
заточкою в сердце вонзилась
земного тщеславия муть.
В нелепых попытках забыться,
склонившись над грудой листов,
как в небо над Аустерлицем,
глядел я в символику слов.
Пусть многим я стал неугоден,
доверия дрогнула нить,
я знал, что со мной происходит,
но людям не мог объяснить.
Устав от спесивости медной,
прошу за прощение счет...
Вновь струйкою
мертвенно-бледной
кровь месяца с неба течет.
Марьяне
Твои мысли,
что карты неясной масти,
не собрать, как положено,
все в одно.
Ты мечтаешь найти
хоть немного счастья
в этом мире игрушечном,
заводном.
Но пока собираешь
крупицы истин
и не веришь
в подлинность аксиом,
получаешь по почте
чужие письма
и чужие гости
приходят в дом.
Пред тобою маячат
чужие рожи,
все вокруг
чужого пустой плезир...
На тебя приятно
глядеть прохожим,
а тебе
омерзительно все вблизи.
* * *
Я не мог тебя простить
и не мог пожалеть,
а только злился...
Но потом я вспомнил,
что когда ты была
совсем еще маленькой
и тебе подарили на праздник
красивый воздушный шарик,
а какие-то хулиганы,
злорадно смеясь,
отобрали его у тебя
и раздавили его ногами,
тогда я увидел в тебе
не тебя сегодняшнюю,
а ту, маленькую девочку,
рыженькую, с голубыми глазами,
и плачущую от бессилья...
Я понял, что давно тебя простил.
Прости же меня и ты
за то, что поздно родился,
жил в другом городе,
и не отрезал головы тем ублюдкам.
М.Н. К.
После того, как меня не станет,
я вернусь к вам апрельским снегом,
никому не нужным и грязным,
надоевшим (скорей бы лето!).
И когда я предстану снегом,
несмотря на мою невзрачность,
Ты возьмешь меня на ладони,
не подумав, что я растаю.
* * *
Все, кого ставили мне в пример,
были люди другого мира,
про них теперь и не спрашивай,
следов в моей памяти они не оставили.
Я часто писал про то,
как ночь заполняет собою объем квартиры,
про одиночество, даже чуть-чуть про любовь -
и полагал это правильным.
Если и было мгновенье, в которое
фортуна ко мне повернулась мордой,
то она посмотрела в мои глаза
и, вероятно, сочла меня за безумного.
Мне были закрыты любые двери,
кроме дверей городского морга,
и я вспоминал с наслаждением
гибель Помпеи,
ощущая в себе
частицу Везувия.
Я не мучился вопросом
"быть или не быть",
навсегда для себя выбрав "или",
потому в голове - все по полочкам,
а не мыслей кромешных варево....
Только точно помню,
что рядом со мною
и счастливые люди
когда-то жили...
Но откуда они взяли счастье,
я их не спросил,
потому что тогда
не умел разговаривать.
Мертвый сезон
***
Я видел жизнь с обратной стороны
экранов,
окон
и витрин зеркальных...
Безумие
со скоростью чумы
проносится
сквозь перекрытья зданий,
сквозь городов
расхристанную плоть,
сквозь тело
пропылившихся проспектов,
сквозь длинную
декабрьскую ночь,
туда, где фонарей
незримый вектор,
безволием направленный к земле,
насквозь пронзит
творимый светом конус...
И все, существовавшее извне,
переползает в память,
в мысли,
в голос.
Всеобщее молчание
Здесь все молчат, хоть говорить могли бы,
молчанье - знак согласия и проч.
Под черепом
ворочать мыслей глыбы,
как черт, устал.
И некому помочь.
Картинки снов
мгновенно гаснут утром,
как прошлого пустой телеэкран.
Ты говоришь,
но слушатель твой умер,
или уехал, или в стельку пьян.
Ни в будущем теперь,
ни в настоящем
не отыскать свой собственный сюжет.
Искусство говорить
среди молчащих,
как всякое искусство,
просит жертв!
А говорящий
даже в знак протеста
на собственном грядущем ставит крест...
На пьедестале
слишком мало места, -
на кладбище полно свободных мест.
***
Стены глотают звук,
но хранят тепло.
Куда ни наметишь путь -
это путь назад.
Вползая в периметр комнаты
сквозь стекло,
свет фонарей полночных
слепит глаза.
Ты вспоминаешь слова,
но не помнишь лиц,
касаешься чьих-то рук,
но тепла в них нет.
И ощущаешь - скользит
по наклонной вниз
непонятое тобой,
отражая свет.
Стены глотают звук,
но хранят тепло.
Будто по стойке "смирно"
застыли дни.
Сердце, что от восторга
стучать могло,
перегоняет по жилам
сплошную гниль.
Но, как и прежде,
наметив конечный счет,
время предъявит
иной для тебя расклад...
Если грядущее
в прошлое утечет,
куда ни наметишь путь -
это путь назад.
Мертвый сезон
Поздно каяться.
Мертвый сезон
наступает на всей планете,
и, кричи - не кричи,
звуки в комнате глушат стены.
Старый город сошел с ума,
проклиная ветер.
Для беседы с самим собой
день назад исчерпались темы.
Тишину не нарушит теперь
даже громкий зуммер.
И чем ближе к смерти,
тем дальше от дня рождения
Если время сравнить с кораблем,
вероятно, пробоина в трюме.
А уснешь крепким сном -
не являются сновиденья.
Это мертвый сезон
заполняет собой пространство,
это мертвый сезон
все равно прорастет сорняками в поле.
Здесь куда ни пойди -
светофоры тьму режут красным.
Разрешаются только
сердечникам мысли о валидоле.
Здесь глаза упираются в знаки
"Не лезь!",
"Опасно!",
так сиди-ка себе взаперти,
на холодном кури балконе.
Только чтоб тело
доставить в морг
иногда приезжает транспорт...
Чувствуешь,
пульс перерос
в дребезжание рам оконных?!
Это мертвый сезон.
Он отныне важнейший фактор
для всего и для всех.
Без него не принять решений.
И теперь только ждать -
смерть на ключ запирает
сундук метафор,
рифм,
междометий,
образов и спряжений.
Здесь наивно на что-то надеяться,
в детские верить сказки,
ведь потом проклянешь сам себя,
небесам возопив "Нелепо!"...
Тяжело надвигается ночь,
однотонными делая краски,
по асфальту
гоняет ветер
листьев сгоревших частицы пепла.
* * *
Ну здравствуй, смерть. Письмо мое прочти.
Прости, что для разлуки пробил час.
Стара ты стала. Даже сквозь очки
меня твой различить не сможет глаз.
За мной всегда след в след ступала ты,
зловеще-элегантна, как в кино...
Весной мои растаяли следы.
Теперь меня найти не суждено.
Ты не грусти о том, что груз потерь
привычен людям после стольких лет.
Мне интересно знать, за чьей теперь
спиною твой маячит силуэт?
Вдыхаю чистый воздух поутру,
нарвав плодов с пригнувшихся ветвей...
И если я когда-нибудь умру,
то, видимо, без помощи твоей.
***
Потому что не видно нового -
труднее писать письмо, -
пустота заунывных фраз,
бессмысленных и некстати...
Надменно-унылый октябрь,
по счету двадцать восьмой,
заступает в свои владения,
как знак на листе тетради.
Зрелость приходит вместе
с промозглостью по утрам,
с собой привнося нечто тайное,
известное божеству лишь.
Время настолько медленно
по колее утрат
движется,
что не уверен,
действительно ли существуешь,
потому не пробиться мыслям
сквозь завесу пустого дня.
Как встарь, на экране памяти
хаотично мелькают лица...
Как будто все стало призрачным,
что окружало меня,
и взгляд ни на чем
не может
остановиться.
Элегии для А.М.
I
Не помню твой голос,
но слышу, как ты поешь.
Память твой образ
впитала, как воду губка.
Переживанья рождают уже не дрожь,
а бесполезную горечь
гудков телефонной трубки.
И пожелтевшие стены
очерчивают предел,
тот, за которым
неразличимы любые речи.
Надменно вползает
в прошлое летний день,
предоставляя
уставшему глазу вечер.
Дальше - в поверхность асфальта
впечатанный лик луны,
ночь
и ее фонарей потускневший кокон...
И в темноте
убегающих фар нули
едва различимы
в квадрат почерневших окон.
II
Всегда обязательный,
как за вспышками молнии взрыв грозы,
cерый уставший вторник,
сменивший пасмурное начало недели.
Потому что лишь дважды в сутки
показывают правильное время часы,
делаешь вывод о том,
что не вечно
все, работающее на пределе.
Не заглушить вездесущего
крика отчаявшихся ворон,
как не зацепиться за мысль,
устремившуюся в неизвестность...
Легче из окон вагона
разглядывать
удаляющийся перрон,
чем провожать отъезжающего
черт знает в какую местность.
***
Рассеет свет задумчивый фонарь,
душа стремится вырваться из жил.
Так варварски окончился сентябрь,
а ты в нем ничего не совершил.
Не выстоял, не доказал, не смог,
и не вписался в дней бегущих темп.
Очухаешься - снова одинок,
И окружен нагроможденьем стен.
Тебе уже не вырваться из них,
но мысли, что покинули тебя,
пройдут сквозь эти стены напрямик
туда, где до сих пор еще сентябрь,
туда, где время, потерявши нить,
обратно устремит косую прядь,
туда, где что-нибудь соединить
гораздо легче, чем разъединять,
туда, где пальцы нервно теребя,
и на частицы память раскрошив,
почувствуешь, что вечен тот сентябрь,
в котором ничего не совершишь.
Головокружение
Не отмахнуться от прошлого
как от лихой молвы,
ему до скончания дней
во мне полыхать пожаром.
Чувствую, скоро
кружение головы
войдет в резонанс
с вращеньем земного шара.
И все, что планетой прожито,
беспощадно войдет в меня,
став моим собственным прожитым,
навеки вонзится в память...
Тогда и почувствую ясно -
для того век меня поднял,
чтоб кружилась от высоты голова
и больней приходилось падать.
***
В нас История вверчена прочно,
все породе под стать человечьей...
Вспоминается ветер восточный
и грозу приближающий вечер.
Чья-то брань спертый воздух колеблет,
затихают со временем стоны.
Если кто-то потребен на Небе, -
на Земле он
всегда вне закона.
Люд толпится вокруг посторонний,
как волна обступившая берег...
Пусть
от ран кровоточат ладони -
в воскрешенье
никто не поверит.
Убегая от суицида
В наше время
стыда и СПИДа,
могут правдою обмануть.
Убегая от суицида,
все равно
к смерти
держишь путь.
С каждым шагом
все четче, ближе -
различим
ее мутный взгляд.
Но об этом в наш век
не пишут,
и почти что не говорят.
Убегая от суицида,
что намерен перебороть?
В календарь
заползают цифры,
точно черви в живую плоть.
Без названия
Зачем опять таращитесь устало,
внутри себя презрение тая?
Меня никак не свергнуть с пьедестала -
на нем я даже в мыслях не стоял.
Вы на своих местах, как в будках суки,
а я - из тех, кто вечно "вопреки".
Порой вы мне протягивали руки,
но я в ответ не подавал руки.
Пусть не дошел
"во всем до самой сути",
но пробовал судьбы нащупать нить...
Кто прав из нас - не знаю.
Бог рассудит.
Хотя, я не люблю глагол
"судить".
***
Среди ограничений и запретов
и пепла дотлевающих мостов
закат переполняет небо цветом
ржавеющих кладбищенских крестов.
Все громче тишины зловещий ропот,
и командора шаг неудержим...
Тебя исторгнет полный злобы город,
в котором стал ты каждому чужим.
Отравленная кровь застыла в жилах,
любых желаний обнулился счет.
И, откровений ждать уже не в силах,
ты вены режешь - пусть себе течет!
Хотелось жить, но не в строю с другими,
чеканя ежедневно жесткий шаг...
но от запретов прочь
взлетит незримо
израненная временем душа.
А город жив и бредит поминутно,
в себя впитав усталость прежних лет,
не видя, как настойчиво и нудно
горит на светофорах красный свет.
***
Люди желают зрелищ,
но чаще - крови,
культурны -
плюются в урны, но чаще в лица.
Тот, кто вчера пытался
стать Богу вровень,
завтра проснется
законченным самоубийцей.
Здесь для распятья гвозди -
почти бесплатно,
В душу
змеей вползает
кровавый вечер.
Господи,
не отбирай у меня таланта.
Убереги от греха -
не хочу жить вечно.
Неспящие
По трубам ночь забитой сукой воет,
хотел уснуть,
но все безрезультатно...
Рассвет грядет внезапной паранойей,
свои же указав координаты
на карте новых будней предстоящих,
внеся порядок в смену дня и ночи.
А в городе
растет число неспящих,
как на письме обилье многоточий.
Для них
любых надежд закрыты двери,
для них не существует
слово "счастье".
Неспящие
свои терзают нервы
и время разбирают на запчасти,
а потому и тянутся мгновенья,
смешалось все:
события и даты...
И вдаль спешат чужие сновиденья
секундной стрелкою
по циферблату.
***
Так долго искал приют,
что прошла вся жизнь.
Душу свою терзаешь -
и не болит.
Горечь напрасных знаний
взирает вниз,
глазу не померещится
новый вид.
Так долго искал приют,
что не видишь снов.
В горле застрял
восторга вчерашний крик.
Свет не пронзит теперь
серых дней покров.
Вечности пелена покрывает миг.
Так долго искал приют,
что привык молчать -
заиндевелых слов
затвердела горсть.
Время
поставило прочно
свою печать
и для распятья готовит
последний гвоздь.
Ветер доносит
запах гниющих трав,
пепел сгоревших мостов
разнося вокруг...
Век
тебя держит крепко
в своих руках.
И не сбежать
от его
почерневших рук.
***
Когда-то жизнь стояла на кону.
Вернулся.
Не твоя вина, что жив.
Теперь ты здесь не нужен никому,
да и тебе все кажется чужим.
Чужие взгляды, лица, голоса.
Чужие силуэты за спиной.
Размыто отражаются в глазах
стоп-кадры незнакомого кино.
Для каждого отныне ты - никто,
окраин городских
забытый хлам...
Лишь фары пролетающих авто,
мелькая, делят сумрак пополам.
Традиции высокого искусства
* * *
Порой я общаюсь с людьми, но всегда не с теми,
на фото тебя нахожу красивой, поскольку темень.
меня не пугают за окнами чьи-то тени -
вряд ли пришли за мной - слишком много чести.
От никотина пошаливает сердце,
частенько в знакомый кабак захожу погреться,
не интересуюсь историей древних греций -
если родился в России - сиди на месте.
Нет сил посмотреть телевизор - одни рекламы,
куда интересней пейзажи оконной рамы.
Болезнь подцепил от одной симпатичной дамы,
фамилию здесь ее называть не к месту.
Вечерами листаю журналы, но чаще - книги,
не посвящен в литераторские интриги,
не публикуюсь - в карманах сплошные фиги,
хоть миллиардершу бери в невесты.
Надоел сквозняк - все плотней прикрываю двери.
Временами смотрюсь в зеркала, но не очень верю,
ибо в их отраженьях подобен лесному зверю,
а не эталону мужской красоты и моды.
Как и прежде, пью кофе, не сплю напролет ночами,
посылаю подальше всех, кто считает себя врачами,
и, пока не мелькают призраки пред очами -
можно жить, я считаю, в любые годы!
* * *
Закручен вихрем сплетен и наветов,
пока приволочишь к кровати ноги, -
настолько утомишься, что в газетах
просматриваешь только некрологи.
* * *
Свой лучший стих я посвящу тебе,
чтоб ощутила ты себя довольной.
Ты только утюгом меня не бей
по черепу. Поскольку это больно.
Я напишу красиво, хорошо,
стих будет свежим, красочным, могучим.
Ты только убери электрошок,
и током по ночам меня не мучай!
Но ты лишь ухмыляешься в ответ,
Моим мольбам нисколько не внимая...
"Здесь я любить боюсь", - сказал поэт.
И я его прекрасно понимаю.
Отчет о телерепортаже
Легко идет по коридору
бюрократическая блядь,
что впишет в наши приговоры
простое слово "расстрелять",
когда потребуется это
Великой Родине моей,
под ручку с нею - два поэта
(стихов не помню - хоть убей),
рядом идет походкой ровной,
как майский воздух свеж и чист,
в своих статьях порой суровый,
но неподкупный журналист.
Встречает их в пути радушно
и руки жмет митрополит,
настолько щедро-благодушный,
что всех на все благословит.
А после телезритель замер
в такой волнующий момент:
под мерный рокот телекамер
всех награждает Президент.
И орден - тот, что был заслужен -
он крепит каждому на грудь...
Кто хоть чуть-чуть с мозгами дружен -
пусть объяснит мне что-нибудь.
* * *
Сам не свой.
В сомненьях и в тоске
ты погряз.
В глазах печали яд.
Скоро гей-парад
пройдет в Москве,
но тебя туда не пригласят.
На лице уныния печать,
скорбь -
не пожелаешь и врагу.
Не могу понять твою печаль
и утешить тоже не могу!
Ладно,
если б конкурс королев,
или в космос
чей-нибудь полет...
Гей-парад ли,
съезд КПРФ -
слишком я от этих дел далек.
* * *
Новости смотрю по телеящику,
мысли возникают, вдаль идущие:
чем стабильней время настоящее -
тем херовей выглядит грядущее.
Письмо бывшей жене
Курю в темноте, в потолок направляя дым,
лишь иногда поскрипывает кровать.
Союзом писателей принят в его ряды,
теперь за Союз я спокоен, к чему скрывать.
Ежели хочешь швырнуть в огород камней,
лучше швыряй не в мой - я за это мщу.
А приползешь прощенья просить ко мне -
вдоволь наиздеваюсь, но не прощу.
Курю в темноте. Набираюсь душевных сил.
Стал замечать, что глупею - почти не лгу.
Вещи, что ты дарила мне - износил,
а без одежд на улицу не могу.
И по причине этого нервным стал,
и в голове тревожный какой-то шум...
Если полаконичнее - я устал.
Вышли вещей и денег, добром прошу.
Традиции высокого искусства
Я женщин никогда иметь не против,
пусть чувствую себя едва живым.
Дурацкий алкоголь или наркотик -
фуфло в сравненьи с актом половым.
Сейчас ко мне придет одна такая.
Нарочно с этой целью прилетит.
И мы вдвоем...
Простите, умолкаю, -
высокое искусство не велит
в таком ключе писать
об этих чувствах,
высоких, светлых,
словно крылья дня...
Традиции высокого искусства -
как кодекс уголовный для меня.
* * *
Я живу в комнате, отравленной никотином.
Лошадь не продержалась бы здесь и минуты.
А ты живешь со мной уже 25 лет.
Вчера меня озарила мысль,
что я люблю тебя еще и потому,
что ты не лошадь.
И даже совсем не похожа на лошадь,
хотя, если присмотреться внимательнее...
Ладно, хватит.
Люблю и точка.
На могиле
Не осерчай - каждый раз прихожу усталым,
надо бы как-то подкрасить тебе оградку.
Все как и прежде с тех пор, как тебя не стало.
Что рассказать - не знаю.
Я сам в порядке.
Бросил давно бухать -
не настолько молод.
Столь огрубел, что бритье не тревожит кожу.
Если порой
выхожу прогуляться в город -
так же по-хамски под ноги плюю прохожим.
Листья с деревьев,
что с окон самоубийцы,
падают, а на асфальте -
сплошные лужи...
Все так же не сплю ночами,
а мне б жениться, -
Вроде бы слышал, что
где-то
кому-то нужен.
Что до всего остального -
давно заметил:
в черное мажет планету
неправды копоть...
Что-то меня напрягать стал
холодный ветер...
Тебе тут легко лежать -
мне обратно топать.
* * *
Вчерашний день.
Часов примерно в девять,
вдруг ощутив, что счастья в мире нет,
в попытках хоть чуть-чуть печаль развеять
я вышел прогуляться
в интернет.
Но неудач и там ничуть не меньше,
как с корабля попасть на карусель.
Повсюду уйма неодетых женщин,
но никого не видно из друзей.
Зато полно моральных там уродов,
залазь, мол, в скайп -
такое покажу...
Ну что ж,
одни выходят из народа,
а я из интернета выхожу.
Техническая неполадка
Вас никто не предал,
Вас никто не обидел, ребята,
никто не удалил из друзей,
и не написал муру...
Это всего лишь
небольшие сбои
в работе нашего сайта.
Приносим свои извинения.
Администрация Mail.ru
К вопросу о хамстве
Критикесса столичная написала,
дескать, застят успехи мои глаза,
над стихами работаю
слишком мало...
Я от чистого сердца
в ответ сказал:
"Cо своими дружками по фене ботай,
а со мной повежливей надо, мразь.
Если б я акушером в Москве работал -
ты вообще бы, сука, не родилась".
И еще пару слов про ее мамашу,
и про весь их гребанный мэйн-стрим...
Так обидел я критикессу нашу.
И с тех пор мы с нею не говорим.
Тяжелая утрата
С постели утром критик
не встал.
Теперь он в морге.
А это - повод выпить!
Наливай, Георгий!!!
* * *
Жизнь преподносит сюрпризы -
да все некстати,
Самое время ковать -
горячо железо.
Четвертые сутки
клепает мозги издатель,
мне не крестить детей с ним, -
пускай не лезет.
Порою маячат знакомые чьи-то лица,
начнешь вспоминать -
и ныряешь в глубокий омут.
Девки знакомые думают застрелиться -
третью неделю оружья достать не могут.
В дней суматохе
не видно ни капли света,
голову вверх запрокинешь -
на небе пятна.
Читал оглавленье в журнале -
меня там нету.
Не то, чтоб обидно,
но все-таки неприятно.
Самое время ковать - горячо железо.
Жизнь меня учит чему-то,
да все суровей...
Брился с утра - ненароком щеку порезал.
Кровь потекла, да и хрен с ней.
Не жалко крови.
Жалко, что радостей нет
в этом мире бренном,
жалко до боли,
что время дырявит разум...
Снова взмывают в небо
мои проблемы,
чтобы на чью-нибудь голову
рухнуть разом.
* * *
Все реже перебои с электричеством,
И в "Новостях" все реже кто-то плачется.
Чем чаще счастье меряют количеством -
Тем худшего оно бывает качества.
Книжный магазин (наблюдение)
Стихотворного урожая
прелый запах с витрины веет...
Подражатели дорожают,
гениальные - дешевеют.
* * *
Я, не достойный диссертации
и даже Нобелевской премии,
разрушил бы цивилизацию,
да только, сука, нету времени.
Московской поэтессе
У нее на плече иероглиф "Дао",
нарисованный черно-зеленой хной.
Вера стала теперь популярной дамой,
ни фига не хочет дружить со мной.
Да и то сказать, дел у Веры - куча,
и неплохо подвешен ее язык,
а глядишь - поднапрут провинциалы тучей,
не читавшие Лао Цзы!
Я, к примеру, хам, грубиян, и прочее,
ей, понятно,
общаться со мной западло.
Ну, тусовки по клубам ночным, короче,
презентации, диски - и все в одном
человеке по имени Вера просто
уживается черт его знает как.
Да еще говорят, что высокие ростом
поэтессы
для Родины - добрый знак.
А такие, как Верочка, и подавно,
лишь она одна среди сотен вер...
У нее на плече
иероглиф Дао,
но на заднице -
"Сделано в СССР".
Содержимое моего почтового ящика
"Уважаемый Дмитрий Юрьевич,
что Вы думаете о моих стихах?
Нет, я не навязываюсь... и не претендую...
упаси Аллах...."
"Дмитрий, хотя мы понимаем,
что вас откровенно достали,
но не хотите ли
за свой счет
опубликоваться в новом журнале?"
"Не потерплю в моем фонде
таких как ты гадов.
Филатов"
"Пользователь user
прокомментировал вашу фотографию"
"Это из журнала. Стихи нам понравились,
но советуем изменить биографию"
"Я тебя не люблю и потому выхожу за другого.
Елена"
"Прости, я хочу вернуться,
я была дурой,
а главное - не знала,
член у тебя достает колена"
"Приглашаем вас опубликовать стихи
на сервере ukoz"
"Это из драмтеатра!
Приглашаем, но просим явиться
в рубашке и в брюках-с!"
"Сука, да я в 43 году бы тебя
без суда и следствия..."
"Дмитрий, ваше хамство
будет иметь далеко идущие
для вас последствия!!!"
"Дима, что-то настроение хреновое.
Напиши что-нибудь новое"
"Димон!
Сколько лет, сколько зим!
Мы-друзья,
помнишь, вместе в огонь и в воду?"
"Я думал, что мы друзья...
Как это "дам в морду"? ..."
"Ваша книга задерживается -
станок сгорел в типографии"
"Это опять из редакции.
Вы уже решили относительно своей биографии?"
"Мерзавец!
Ты виноват!!!
На коленях проси прощения!!!"
Вы действительно желаете удалить
все входящие сообщения?
Письмо-экспромт о том,
как я поживаю и что у меня нового
О чем писать? Повсюду суета,
осколки слов - да пригоршнями в омут.
И все надеюсь, что заметят "там",
прочтут, похвалят, может, и помогут,
да вот писать чего-то не с руки,
написанному сам же ставлю тройку...
Не отмеряя, хочется рубить,
а в результате - только привкус горький...
Здоровье же мое для этих мест,
совсем не приспособлено, должно быть.
Давленье то ползет на Эверест,
то ниже нормы. Приобняв зазнобу,
осталось в кресле сидючи мечтать,
что вот когда-то... да такое выдам...
Врачу же в падлу выставить печать
на бланк с рецептом. И тошнит от вида
окрестностей и строк в черновиках,
курю, пью кофе, думаю о разном...
Хочу, чтоб память обо мне жила в веках,
я в общем, многого хочу, но только сразу!
И ощущенье, будто стих зажат
бессмысленным набором загогулин...
За сим позвольте руку вам пожать.
Здоровья вам и счастья.
Дмитрий Лунин,
Весна 2010 г.
* * *
Время тянется ближе к утру резиной,
сигарету лелею в своей горсти.
Все слова разбрелись кто куда.
Насильно
их уже не поставишь
обратно в стих.
Как баран на ворота,
в экран уставясь,
ни о чем не думаю, точно йог.
Говорят,
это умственная усталость,
плюс ночей бессонных
простой итог.
И все те, кто советует,
отдохни, мол,
знают толк в искусстве!
Примеров тьма...
Отыскать бы мне
хоть какой-то стимул,
а иначе просто сойду с ума.
Завтра снова меня разбуди под вечер,
буду дальше писать
(отдохнет рука),
потому что, зараза,
искусство вечно.
Только
жизнь писателя коротка.