Аннотация: Кто читает номинантов Букера? Пиар - важнейшее из искусств. Добро пожаловать в средние века - два взгляда на один процесс. Юлия Латынина и Ольга Брилева - одна формация, два взгляда.
Больные и здоровые
Поль Валери в свое время сказал, что симулянты в жизни имитируют болезнь, а симулянты в искусстве имитируют здоровье. Классик французской словесности оказался совершенно прав. За примерами не придется далеко ходить - достаточно взглянуть на то, что происходит со словесностью российской. Вот уже который год она браво рапортует о собственном здоровье - во всяком случае, в области так называемого мейнстрима, т.е., обычной, конвенциональной литературы, претендующей на некоторое качество текста. Например, 2-го июля, Лента.Ру сообщает об обнародовании "длинного списка" на самую престижную российскую литературную премию "Букер". Простите за длинную, но необходимую цитату.
"В число соискателей вошли:
1. Дмитрий Бавильский "Едоки картофеля"
2. Михаил Башкиров "Осеннее усекновение"
3. Юля Беломлинская "Бедная девушка"
4. Юрий Буйда "Ое животное"
5. Дмитрий Быков "Орфография"
6. С. Витицкий (Борис Стругацкий) "Бессильные мира сего"
7. Андрей Волос "Маскавская Мекка"
8. Наталья Галкина "Вилла Рено"
9. Андрей Геласимов "Год обмана"
10. Рубен Давид Гонсалес Гальего "Белое на черном"
11. Николай Дежнев "Игра в слова"
12. Леонид Зорин "Юпитер"
13. Владимир Кадяев "Конформист"
14. Владимир Кантор "Крокодил"
15. Владимир Кокорев "Девственный остров, или Моя жизнь на Канарах"
16. Михаил Левитин "Стерва"
17. Дмитрий Липскеров "Русское стаккато - британской матери"
18. Афанасий Мамедов "Фрау Шрам"
19. Сергей Миляев "Петушки - Манхэттен"
20. Анатолий Найман "Все и каждый"
21. Ольга Новикова "Мужское-женское, или Третий роман"
22. Михаил Панин "Камикадзе"
23. Рада Полищук "Роман-мираж, или Сестры"
24. Ирина Полянская "Горизонт событий"
25. Роман Сенчин "Нубук"
26. Виктор Строгальщиков "Край"
27. Анатолий Тосс "Фантазии женщины средних лет"
28. Елена Чижова "Лавра"
29. Владимир Шаров "Воскрешение Лазаря"
30. Галина Щербакова "Ангел мертвого озера"
31. Леонид Юзефович "Казароза"
"Короткий список" премии будет оглашен 2 октября, в нем останутся только шесть авторов. А победитель, который получит 15 тысяч долларов, будет объявлен в декабре 2003 года".
Уважаемые читатели, признайтесь как на духу - многие ли книги из сего списка Вы читали? А собираетесь ли прочитать? Я уж не говорю о том, чтобы реально осилить все это чтиво. Принцип составления списка совершенно ясен - "числом поболее, ценою подешевле". Большая часть заявленных произведений ни что иное, как тот же самый пищевой наполнитель в достопамятной докторской колбасе.
Еще более забавно читать рецензии на эти произведения - ощущение такое будто это бравурный отчет очередного съезда КПСС. В рецензии (отчете) все прекрасно, на практике же оказывается, что рецензент, мягко говоря, лакирует действительность. Или, что еще хуже, хотя и безопаснее, просто не читал рассматриваемую книгу. Но это ведь не важно - из всех искусств на нынешнем этапе наиважнейшим является пиар.
Вот уж воистину палочка-выручалочка, призванная встать перед каждым нулем. Современный российский литературный пиар - это громадная суперменистая тень, отбрасываемая ничтожным и сморщенным карликом. Зато он не только ставит в известность миролюбивое человечество о том, что, мол, пописывает в городе Н. такой вот г-н Добчинский-Бобчинский - при определенной сноровке указанный господин становится корифеем российской словесности (помните, как в свое время раскручивали Бушкова и Акунина?) и особой, приближенной к классикам. А то, что читать его невозможно - проблема потребителя и пи-арщика не касается. Но на удовлетворение одного тщеславия тратить такие ресурсы было бы просто расточительно - денежки должны приносить дополнительные денежки.
Впрочем, один из способов борьбы со злобными карлами-колдунами как раз и заключается в нанесении ударов по их тени. Вот, например, последний пример совершенно блестящего пиара - лауреатом премии издательства "Лимбус" "Национальный бестселлер" стала "Головоломка" Гарроса-Евдокимова, изданная, разрекламированная и выдвинутая... этим же издательством. Такое вот забавное совпадение. А по слухам из надежных источников собственно премиальные авторы и не получили - добрый дядя из издательства денег не дал потому что, мол, надо было оплачивать пиар, продвижение книги на рынок и прочие маркетинговые премудрости. Думаю, что даже Остап Бендер почел бы за честь внести этот способ отбора денег в свой список.
Но такой дорогой пиар далеко не всем по карману. Есть те, кто удовлетворяется еще более дешевыми и не менее надежными средствами. Например, С. Лукьяненко, небезызвестный изготовитель фантастических романов, опубликовал на своем сайте воззвание "Ко всем владельцам электронных библиотек". Просит снять свои произведения со свободного доступа. Что ж, хозяин - барин. Я бы даже и бровью не повел по этому поводу, если бы среди аргументов не прозвучал следующий: мол, американские издатели, заинтересованные в переводе и последующем издании лукьяненковской нетленки, категорически против интернет-публикаций (на русском, заметьте, языке). В подтверждение приводится отрывок на английском языке - якобы из письма то ли литагента, то ли издателя, который в свою очередь ссылается на аналогичный казус с Борисом Стругацким. Вот только никогда не стоит врать там, где легко проверить - что по-русски, что по-английски. Борису Натановичу во время интернет-интервью задают вопрос на тему авторских прав. И выясняется - либо досточтимый американский литагент-издатель лыка в своем деле не вяжет, либо г-н Лукьяненко всю эту историю попросту выдумал - ИБО НИЧЕГО ПОДОБНОГО НИКОГДА НЕ БЫЛО.
Тут для справки неплохо упомянуть одного из самых популярных фантастов мира - англичанина Терри Прэтчетта, спокойно и принципиально публикующего все свои произведения в интернете. И, что характерно, ни на его популярность, ни на взаимоотношения с издателями - что в мире, что в России - это никак отрицательно не сказывается. Плохому танцору известно что всегда мешает...
Правда, для Лукьяненко такая история не в диковинку - например, в этом году выходит у него повесть под названием "Плетельщица снов". Все бы ничего, но повесть с точно таким названием была опубликована еще в 1996 году известной американской писательницей Лоис Макмастер Буджолд, и тогда же появилась в русском переводе. На законный вопрос: "Как это называется?", веселый и находчивый г-н Лукьяненко ответил в том духе, что, мол, еще неизвестно, кто у кого украл... Как говорят в таких случаях, без комментариев.
На этом фоне попытка самого Б. Н Стругацкого пропиарить свою - помните букеровский список? - книгу путем интервью "Комсомолке" не кажется чем-то предосудительным. Но, в конце концов, интерес представляет не окололитературный процесс (т.е. ужимки и прыжки тех, кто думает, что занимается литературой), сколько реальные события. Из-за пустозвонов реальные события литературной жизни иногда проходят мимо внимания широких читательских масс.
Российский читатель оказался беспомощен перед стаей пи-ар акул - не в последнюю очередь потому, что до сих пор выкарабкивается из под обломков прежней советской ментальности. Вместе со страной он оказался отброшен в прошлое, точнее - в средневековье. Тут, правда, следует сделать существенное уточнение - это при Советской власти считалось, что развитой социализм самая передовая общественная формация. На самом же деле высоты социального прогресса, подобные советским, были доступны уже древним египтянам, а чуть позже - индейцам Центральной Америки (инками, ацтеками, майя), и строй этот по праву и по существу именовался, если по-марксистски, раннерабовладельческим. Так что для нынешней России средневековье не столько темное прошлое, сколько светлое будущее. Не подумайте, в этом нет ничего плохого и, упаси Б-же, неполиткорректного - всего лишь определение, не более того, все равно, что назвать кошку черной, если она действительно черная. Феодализм не есть оценочная категория, это просто данность. В конце концов, люди живут и при более людоедских строях, и любят, и бывают счастливы, и рожают детей, и умирают в один день (иногда и без государственного вмешательства) - так что у наших современников нет никаких оснований гордиться собственной, достаточно неопределенной участью.
Для того чтобы проверить эту гипотезу, достаточно взять книги современных российских авторов, занимающихся литературой, а не симуляцией творческого здоровья. Одна из них, "Промзона" Юлии Латыниной, вызвала достаточно ожесточенную дискуссию - как в печати, так и в интернете. Латынина, начинавшая с историко-философских произведений, приобрела известность в середине 90-х годов прошедшего века циклом фантастических романов о Вейской империи. Фантастики на самом деле там было ни на грош; скорее это были авантюрные романы, в увлекательной форме рассказывавшие, как ни странно, о кризисе феодализма в одной отдельно взятой империи. Может быть, это звучит странно, но безукоризненная стилистика романов принесла им эпиграф, который сейчас цитируется буквально в каждой их публикации: "Адам Смит на рисовой бумаге".
К большому сожалению читателей, Вейский цикл закончился, и в творчестве Латыниной появились две новые серии, куда более приближенные к реалиям современной России. Одна из них повествует о московском авторитете Сазане, другая - о сталепромышленнике Извольском, и обе можно отнести к категории "экономического триллера". Каждая серия дает свой взгляд на происходящее в России - в первую очередь на экономическом пространстве, потом уже на политическом. Что бизнес, что бандитизм - цель игры одна и та же: власть и деньги.
С биологической точки зрения (а социальной - по Латыниной - в России нет), страну населяют хищники всех видов и размеров - от агрессивно-тупых администраторов до разумно-прожорливых магнатов, от колоссальных индустриально-финансовых тираннозавров до беспощадно-ненасытных братков. Травоядные представлены в основном их подругами. Эти женщины не просто "травоядные", скорее так называемые "виды-жертвы" (первый набросок их обощенного портрета Латынина дала в романе "Ничья"). Забавно, что хищники не могут существовать в экотопах, где эти самые "виды-жертвы" истреблены - да и сам экотоп в результате сходит на "нет".
Прочее население классифицировать сложнее - то ли водоросли, то ли мхи, то ли лишайники. Нечто вроде уже упоминавшегося наполнителя - никакого влияния на общий вкус продукта не оказывают. Забавно же в аналогии то, что хищники в этой экологической пирамиде воюют за травоядных и убивают их не из-за чувства голода - скорее из-за амбиций и просто удовольствия ради. Питаются ли они упомянутыми низшими растениями - сказать трудно. Вроде бы даже наоборот; грабеж происходит в таких глобально-космических масштабах, что на конкретном обывателе сказывается опосредованно, хотя и не менее чувствительно.
На самой вершине означенной пирамиды - власть верховная, не столько что-либо решающая или на что-то влияющая, сколько обозначающая свое присутствие, нисходящая из своих эмпиреев, чтобы узнать, ужаснуться и удалиться в безмолвии. Такое описание как раз более всего соответствует раннефеодальному обществу. Латынина этого не скрывает и в одной из книг в открытую пишет о явной параллели между итальянским или германским средневековьем и управляемой российской демократией. Те же рыцари-разбойники, та же алчная и коррумпированная местная власть, те же бессильные и равноудаленные императоры. И, как обычно, безмолвствующий и бездействующий народ - не участник происходящего и, кажется, даже не наблюдатель.
Проблема только в том, что если современные российские регионы и похожи на итальянские коммуны и германские земли, то не стоит забывать, что они все же куда больше - и географически, и экономически. Во-вторых, Италия и Германия двигались - пусть долго, мучительно и неуверенно - от раздробленности к единству, современная же Россия, кажется, движется вспять. А так - феодализм на загляденье, теперь остается ждать какого-нибудь Ренессанса, потом Реформации, а затем и Просвещения...
Впрочем, язвительность в данном случае привнесена мной, Ю. Латынина себе ее не позволяет. Проза ее, пусть менее отшлифованная стилистически, чем раньше, практически начисто лишена авторских эмоций. Это скорее неидеализированные хроники, нежели попытка выставить итоговые оценки за поведение героям современности. До этических констант развитие в этом обществе еще не дошло. Кто победил - тот и прав, и хорош - законы устанавливаются победителем конкретной схватки на то время, пока он все еще победитель. Его не только не судят, а он сам облачается в мантию и получает все.
Побежденные, как и в древности, просто выводятся из оборота, для страховки - окончательно. Нет плохих, нет хороших, есть люди обыкновенные и, как все мы, неоднозначные. Жадные и жестокие, влюбленные в свое дело производственники, рэкетиры из властных структур, отбирающие нажитое, по их мнению, неправедно, в пользу государства, увлеченные и преданные службисты. Те же люди, что и раньше, и уже даже не испорченные квартирным вопросом. Стимулов осталось мало, но зато все они едва не первородные - власть (т. е. деньги) и женщины. Основанием для оптимизма - если принять авторскую позицию за таковой - служит убеждение, что если дать перебеситься и не вмешиваться, из разбойников еще получатся бароны, а вот если начать наводить порядок в добром старом административно-фараонском духе, то ни к чему иному, кроме появления новых бандитов, это не приведет.
Насколько нарисованная автором картина совпадает с реальностью, по большому счету зависит от точки зрения читателя, его готовности предпочесть низкие истины возвышающему самообману. И даже при том, что "Промзона", как и прочие латынинские "экономические триллеры", написана нарочито небрежно, читается она взахлеб и едва ли не на одном дыхании.
Симптоматично, что именно этот роман вызвал бурную реакцию - как в российской прессе, так и в интернете. К сожалению, многие обозреватели и рецензенты, (например, Д. Быков), как стало ясно из дискуссии, в наглую суются со своим кувшинным рылом в калашный ряд, ибо в литкритике не смыслят ни уха, ни того самого рыла. Собственно говоря, вся их критика сводится к незабвенно-совковым: "А что автор хотел этим сказать НА САМОМ ДЕЛЕ?" и "ТАКОЕ средневековье нам не нужно!". Обсуждается не литература, а, как сейчас модно говорить, дискурс. Так сказать, интерпретация увиденного, являющаяся сугубо авторской прерогативой. Ну и затем делаются такие же традиционные совковые оргвыводы - пока, правда, без оргпоследствий. Спорить с такими оппонентами трудно - не пытаясь выслушать, они тут же срываются на площадную брань. Им абсолютно не мешает происходящее за окнами, но нестерпимо бесит, когда у кого-то есть иное мнение на этот счет и смелость это мнение высказать. Разве не проще, а главное - прибыльнее, признать, что это - лучший из возможных миров?!
Так называемые "новые консерваторы" (в которых ни новизны, ни консерватизма нет ни на грош, ибо речь идет не о повторном изобретении колеса и не о консервации, а о полном запрете на изобретения, обрамленным истерическими призывами типа "Назад, в прошлое!") жаждут зреть в нынешней российской литературе иной лик средневековья. Такой, чтоб ласкал взгляд.
Эту возможность и дает им российская фэнтези; из-за обилия произведений, скажем так, второй свежести, жанр был зачислен в маргинальные, едва ли не презренные, что, впрочем, никак не повлияло на его рентабельность и успех у читателей. Для этого импортированного с Запада продукта средневековье - пусть и не настоящее, а надуманное - естественная и единственная среда обитания. Проблема российской фэнтези заключается в том, что классика жанра все же апеллирует к западному средневековью, а не к русской, или какой иной, традиции. Попытки создать славянские, а также специфически-азиатские произведения были, но особого распространения не получили. Любителю жанра подавай чего попроще да попривычнее; тут вся радость не в новизне открытий, а в убаюкивающей узнаваемости-повторяемости.
Безусловно, анализировать всерьез большую часть этой изначально обезличенной и сознательно штампованной продукции будет потруднее всех подвигов Геракла, включая и 13-й. Даже если сузить область рассмотрения до эпигонов классика - профессора Дж. Р. Р. Толкина - то и это нечувствительно облегчит задачу. Корифею свойственно порождать продолжателей, даже против своей воли. Ни секунды не сомневаюсь в том, что сам Профессор не был бы в восторге от оравы последователей и их творений. Но он и не пожинает посеянное... Привлекательность мира, созданного профессором, в том, что при всей своей затейливости он однозначен и ясен, сама борьба со Злом в нем, несмотря на все сопровождающие ее трудности, достаточно проста - довольно бросить магическое кольцо в жерло вулкана, и будет всем щастье. Впрочем, среди бесчисленных сиквелов и приквелов иногда встречаются и талантливые. Так, в издательстве ЭКСМО вышел двухтомник (1208 страниц!) Ольги Брилевой (как это модно в околотолкиновских кругах - под псевдонимом Берен Белгарион) "По ту сторону рассвета". Являясь самостоятельным художественным произведением, формально роман стал приквелом к неудобозабываемому "Властелину колец" и сиквелом к менее популярному, в силу большей сложности, "Сильмариллиону" - Краткому Курсу истории толкиновского Средиземья.
За 2 года до этого Брилева также опубликовала сиквел к аксеновскому "Острову Крым" - роман "Ваше благородие". Несмотря на то, что по многим параметрам он существенно превосходил первоисточник, роман остался практически незамеченным широкой публикой - не в последнюю очередь, возможно, из-за объема. Теперь писательница взялась за переосмысление одного из ключевых эпизодов мифологии мира Толкина - любовь смертного князя Берена к бессмертной (по человеческим понятиям) эльфийской принцессе Лютиэн. Но это не более чем гвоздь, на который Брилева вешает свое собственное толкование этой истории.
При всем своем желании создать мифологию, у Профессора получилась сказка. В классическом мифе, как правило, нет правых и виноватых, даже категории добра и зла встречаются не часто - кто лучше: Гектор или Ахилл, Геракл или Эврисфей? Есть нечто неистребимо советское в том, что герой должен бороться со злом, чьей-то глупостью и т.п. Герой мифа состязается с Судьбой, бунтует против status quo и - рано или поздно - гибнет. Миф разноцветен, это мы потом уже для себя решаем, что Прометей нам ценнее Зевса. Древние греки считали иначе. Другое дело, что Толкин - не грек, и то, что он сделал, скорее, отвечает на вопрос: как переписал бы мифы древности (того же "Беовульфа") истово верующий католик. Это опять же не качественная оценка, а констатация факта - точно так же, как в прозаическом переводе "Одиссеи", выполненном Лоуренсом Аравийским, в первую очередь виден переводчик, а не источник.
А в сказке, как правило, есть два цвета - черный и белый; дихотомия четкая и окончательная: свои и чужие, Алеша Попович и Тугарин Змеевич. Заранее известно, кто плохой, кто хороший, и ролями тут никак не поменяться. Это мышление не столько античное, сколько действительно статично-средневековое: что орк, что еретик - обоих на костер. Примирение невозможно по определению, и потому стоит ли удивляться, что только герой отбился от одного врага, как тут же набегает толпа новых? Лично мне в последнее время как-то не верится в Абсолютные Истины, в Добро и Зло с заглавных букв - при близком рассмотрении они оказываются едва отличимы. А еще меньше верится всяким самозванным беззаветным (что бы это слово ни значило) пророкам, людям, знающим, как надо.
Герои сказки - скорее маски-персонификации того или иного начала, их объемность, как выпуклость барельефа, не делает их еще скульптурой, не говоря уж о том, чтобы оживить. Грубо говоря, при авторской режиссуре - Саурон и Фродо - марионетки, д'Артаньян и Рошфор - живые актеры. Но и в этой констатации нет ничего оскорбительного - театры нужны разные.
Только для чаятелей нового средневековья сказкин намек слишком тонок, тут нужно поконкретнее, так ткнуть читателей мордами, чтоб они сразу поняли: мы не орки, орки - не мы. И Брилева бестрепетно берется за решение этой задачи. История Берена превращается в сегодняшнюю идеализированную версию рыцарского романа. Для этого д'Артаньяну придают гибкость Буратино и, предупредив - "шаг вправо, шаг влево", - отпускают в одиночное плавание. Если уж кто похож на героя советского производственного романа, так это Берен. Есть, конечно, в книге все необходимое - и битвы, и любовь, и дружба, и вызывают они не больше эмоций, чем борьба Буратино с Карабасом. Как ни странно, брилевский герой очеловечивается только в сильном подпитии (как, например, во время прекрасно описанной попойки с господином гномов). Все остальное время он больше похож на суперправильного Ланселота из "Дракона" Шварца, рядом с которым холодно и неуютно.
В этом мире действующие лица кажутся приговоренными к каторге худшей, чем пленные эльфы в подземельях - они должны демонстрировать только идеальные качества: верность, преданность и т.п. На фоне главных героев второстепенные персонажи, наделенные правами на неоднозначное поведение, выглядят актерами, вынужденными играть на короля; вот только король - деревянная кукла, истукан. Вероятно, автор все это видит, но какое дело ему до того? Брилева поет феодальные идеалы - преданность вассала сюзерену и обязанности сюзерена по отношению к вассалу, незыблемый патриархальный мир, так чудно устроенный, что и менять в нем ничего не нужно. Толкин был монархистом и нисколько этого не стеснялся, но автору сиквела удалось переплюнуть профессора и оказаться большим легитимистом, чем тот.
Но более всего меня порадовала встреча со старым знакомцем, который на этот раз представлен как вершина мудрости и благородства: автор настойчиво провозглашает уже упоминавшийся ранее принцип, что, мол, в поединке побеждает тот, кто прав. Только теперь он выглядит не архаичным, а, наоборот, прогрессивным. Хотя истина, как заведено, определяется задним числом - кто победил, тот и был прав. Ну просто очень удобный критерий правоты любого дела. И неожиданно близкий к незабвенному "Правда сильнее силы" ...
Брилева, насколько я мог оценить это по двум объемистым томам, хотела сделать нечто вроде джексоновской киноэпопеи - цветную версию черно-белого толкиновского мира, что в свое время блестяще удалось К. Еськову в "Последнем кольценосце". Но, будучи ограничена как исходным материалом, так и сознательно выбранным апологетическим курсом, выдала на-гора еще один черно-белый оттиск и, как в старом еврейском анекдоте, старается впарить его читателю под видом цветного. Впрочем, читатели к этому черно-белому миру уже привыкли и вполне им довольны. Для жаждущих порядка и определенности жестко регламентированная и структурированная псевдосредневековая идиллия предпочтительнее, особенно на фоне российской повседневности, принимаемой из-за терминологической ошибки за капитализм.
По пути в выстраданную средневековую иллюзию любая критика из-за рубежа, в том числе и литературная, о чем уже говорилось выше, воспринимается как злостная попытка дезориентировать. Лично мне рассуждение на тему, что-де только постоянно проживающие в России люди имеют право высказываться о событиях политической и культурной жизни страны, напоминает запрет пациентами сумасшедшего дома обсуждения их дел посетителями со стороны. Во-первых, потому, что только сумасшедшим такое может прийти в голову, во-вторых же, поскольку только сумасшедшие боятся покушения на идеалы.
Смогут ли идеалисты опрокинуть в очередной раз прагматиков в российской действительности и литературе, усилится ли феодализация общества (и связанные с ним дробление государства, военная диктатура местных "сильных людей", жесткая социальная стратификация, рост религиозного обскурантизма, торжество лженаук, обнищание масс) или все же оно сумеет подняться на ступеньку к реальному капитализму? Исход поединка покажет только время, но пи-ар технологии будут играть в этой битве одну из важнейших ролей.