'Ваш трудный путь на Запад лег,
Горят костры заката.
На сотнях сот земных дорог
Следы сапог солдата'
Все чаще и чаще я сам себе задаю один и тот же вопрос: "ПОЧЕМУ?". Почему, когда отец был жив, я не расспросил подробно его о фронтовом пути - где был, где проходил его боевой путь, как оказался в авиации, как оказались вместе с мамой на фронте, как познакомились, за что награжден орденом и много, много других вопросов на сегодняшний день, задал бы отцу. Множество таких же вопросов, на сегодняшний день, задал бы и маме. Но дорога ложка к обеду, как говорят. Иной раз хочется волком выть, от того что вернуть уже ничего нельзя и только с возрастом начинаешь все это понимать. Самый главный вопрос, какими судьбами оказался папа в Переславле - Залесском Ярославской области. Куда занесла и меня военная судьба. Мама, похоже, и не знала, что папа во время войны был в Переславле, ведь я в нем прожил 9 лет, а она ни разу не обмолвилась на эту тему, до самой своей смерти.
Об этом я узнал только в сентябре 2012 года, когда прочитал папины записи - наброски его выступления перед школьниками. Я помню тот день, когда я по поручению классной руководительницы Екатерины Ивановны пригласил своего отца к нам в класс на встречу, как участника ВОВ, рассказать нам что-нибудь о войне. Он пришел к нам в класс, посмотрел на нас всех, затем его взгляд остановился на мне и папа заплакал. Потом, упокоившись, он начал рассказывать о себе, о войне, но почему-то я ничего не помню из этого рассказа. Мне было очень неловко за слабость отца, его слезы. Это сегодня, спустя 45 лет, когда я сам нахожусь в том возрасте, что и мой отец в то время, мне становятся понятны его эмоциональные переживания, слезы, боль от воспоминаний тех дней.
В детстве мы с открытыми ртами слушали немногочисленные рассказы о войне своих родителей, дедушку Андрея Дворянчикова (он был во время войны разведчиком), а мой отец усмехался и говорил: "Вот заливает пули!". Мы слушали рассказы нашего преподавателя истории Владимира Владимировича (по кличке Геродот). На его уроках мы были неуправляемые, творили, что хотели, свистели, играли, во что хотели, оценки сами себе ставили в журнал, но был один урок в году, когда в классе стояла мертвая тишина и мы готовы были сидеть так хоть целый день. Это был урок на 9 мая, когда "дядя Володя" (так его звали за глаза) рассказывал нам о войне.
Самая любимая игра у нас была в войну, в "своих" и "немцев". И самое неприятное было, когда ты попадал в половину - "немцы". Но игра есть игра, и приходилось мириться с этим. Мы ходили в атаку, в разведку, были среди нас и раненые и убитые. Самое большое огорчение было, когда ты- "НАШ", а тебя убивают! Но это все лирика и ностальгия по детству!
Я никогда не понимал тех выражений отца о том, что:- "Я по родинке найду своего сына!", (я ведь теряться не собирался) и "Если что, детей нужно отвезти в д. Зюзино" и т.д. Это на сегодняшний день, мне становятся понятны опасения родителей за нас, в то время, в начале 60-х годов, когда была велика опасность начала новой войны (Карибский кризис, атомное оружие, холодная война) и много других ситуаций, о которых мы и не знали и не понимали.
Почему так мало знаю об отце и его судьбе во время войны? Все очень просто на мой взгляд. Когда мы были детьми и на просьбу: "Папа расскажи что-нибудь о войне", отец уходил от рассказов какими-то шуточными отговорками или легендами (это подстреленная ворона, это спящий часовой, это фуражка маршала Конева И.С. - об этом позже), потому что на мой сегодняшний взгляд, когда я прочитал его наброски, ему было больно вспоминать эти годы. Да еще и время было такое, когда люди боялись говорить правду, опасаясь за последствия. В доме всегда вспоминался "черный воронок", который приезжал за людьми и они, потом бесследно пропадали или оказывались в лагерях. Даже постоянно вспоминался Семен Алексеевич, сотрудник НКВД и того тоже забрали по какому-то обвинению. Но ему все же удалось из этой ситуации уйти от репрессии каким-то образом. Я знаю, что это были очень суровые и страшные годы. И не каждому удавалось прожить и не попасть в жернова репрессивной машины. Поэтому люди боялись сказать лишнее слово. Скорей всего это и была еще одна большая причина немногословности родителей о войне. А вторая причина -это мы сами. Когда мы выросли, и появилась своя личная жизнь, когда война с годами стала отдаляться и не так болезненно воспринималась та или иная информация о ней, да и появились в нашей жизни по-нашему мнению более важные вопросы, чем история о войне. Недавно, смотря фильм о войне, обратил внимание на высказывания одного персонажа, где он говорит: " Пройдет сто лет и эта война, которая сейчас горе и беда, станет историей. И вспоминать о ней будут в общих чертах и редко вспомнят о ком-то персонально".
Как-то раз, смотря фильм о войне, для меня оказалось новостью, что за опоздания на работу людей арестовывали и сажали в тюрьму в довоенные годы. Читая папины записи, я нашел, что действительно это было так. И такой репрессии были подвергнуты: дедушка Иван Алексеевич, дядя Сеня, дядя Филипп и дядя Ваня. Синдром страха глубоко сидел в сознании людей. А не боятся только - дураки! Однажды мама призналась, что находясь в оккупации в д.Сидурино, Невельского района за связь с партизанами (она была у них связной) ее дважды приговаривали к расстрелу, хотели угнать в Германию - но ей сделали документы на год моложе и это ее спасло (поэтому по документам она была с 1923 года, а реально с 1922г. Так вот она сказала как-то: "Сынок я в то время ничего не боялась, до тех пор, пока не попала под бомбежку! С тех пор стала бояться даже выстрелов", а ей в это время было 19 лет!
Да и вообще, в моей жизни было очень много людей, которые воевали и в Афганистане, и в Чечне, и в других горячих точках о которых, мы люди Советского Союза, даже и не знали и подозревали о войне в то время, и что там воюют и гибнут наши солдаты и офицеры. Так эти люди почти никогда не говорили об этих войнах, так как все это тяжело вспоминать. В основном говорят очень много о войнах (это моё сугубо личное мнение), те, кто не хлебнул достаточно горя или был на второстепенных ролях.
Не готов утверждать, но однажды я спросил у отца о сестрах Лузгиных, обольских подпольщицах, расстрелянных немцами, и услышал, что это троюродные сестры отца.
Когда к нам домой приходил папин брат дядя Саша, а он был в партизанах под Полоцком, они садились за стол и дядя Саша что-то пытался рассказывать, но я ничего не помню из этих рассказов. Помню только дядькино "мало-мальски" и какие-то агрессии в адрес моей мамы.
Слева направо: Семен муж Анны, Филип, Анна, Борис, Иван, Александр.
И их нелады на сегодняшний день понятны: после войны все четыре брата остались живы и когда родители после Дербента, приехали в Полоцк в 1946 году, папу назначили главным врачом железнодорожной больницы, вот тут-то и началось возлияние спиртного. Чего греха таить пили очень много и до "потери пульса". Однажды отец мне признался в 80-е годы: "Сынок мы пили пивными кружками самогон, вино, брагу и все что горит". Счастье, что остались живы, что встретились, да и синдром войны... - все это приводило к тому, что папа носил штаны с латками на заднице, все, что мама меняла в Прозороках - вещи на продукты, что бы накормить детей - съедалось в виде закуси. Короче все пропивалось. Все это очень обижало маму и она, как могла, боролась с этим явлением. По-моему мнению и мнению мамы, папа наш был мягким и добрым человеком, и отказать своим братья он не мог, а те пользовались этим. Папа наш действительно был очень добрым, доверчивым, отзывчивым человеком. Это был настоящий доктор, мы, у меня в семье, часто называем его "Чеховский доктор". Его мог, любой пьяница из наших "Громов", обмануть и он верил и принимал все за "чистую монету" (его любимое выражение). Были ситуации, когда отца нёс дядя Саша на плечах, дядя Филипп шел впереди и кричал на всю улицу: "Дорогу Лузгинам!!!", а замыкал это шествие дядя Ваня. Вот так они отрывались в то время!
Еще существовала одна легенда в нашей семье. Это "Формальная вода". Когда братья гостили у дяди Филиппа в Видзах ( с папой тогда ездили Аня и Вера), они в один присест за столом выпили очень много и уже мало что соображали. Но желание выпить еще, сохранялось. На столе самогона уже не было, и тогда они потребовали от тети Нины (жена дяди Фели) еще самогона. Ей, эта пьянка уже тоже надоела и она наливает им воды из под крана, затыкает бутылку пробкой из газеты и ставит на стол. Братья разливают эту бутылку по стаканам, чокаются, выпивают, морщатся, крякают, занюхивают, закусывают и лишь один дядя Саша сидит в недоумении, и потом произносит фразу: "ФОРМАЛЬНАЯ ВОДА!". И только тогда до них стало доходить, что пили они обыкновенную воду. По рассказу Ани, дядя Феля устроил папин консультативный прием больных назавтра, и все, что было заработано, тут же пропилось. А потом дядька посадил папу, дядю Сашу и девчонок в автобус до Полоцка без билетов и без денег. На счастье в этом автобусе ехал бухгалтер из детского дома, который и оплатил проезд этой компании. Явился папуля домой пьяный в дупель без продуктов и без денег.
Бросил пить и курить он тогда, когда прихватило сердце и проявилось это все отеком легких (хотя он говорил - меня хотели отравить). Рассказ его как он бросал курить:- "Собрал на больничной кухне больных мужчин и сказал- смотрите как надо бросать курить. Достал целый чемодан папирос, махорки и выбросил в горящую плиту, не дав никому ни одной папиросы". Для меня эта принципиальность не понятна. Ну не куришь сам, продай людям и принеси деньги в дом! Нет! В его действиях была самая настоящая совковая агитация! Но отец был уверен на все сто процентов в правоте своих действий. Все это произошло в 1955 году, когда мне был уже год. И когда меня ловили родители с куревом, папа нюхал табак и говорил: "Гавно табак сейчас делают!". Однажды незадолго до своей смерти признался: "Сынок я во сне и пью, и курю!". На сегодняшний день я могу, наверное, объяснить его сны, как доктор. Страдал папа гипертонической болезнью и одним из симптомов этой болезни является дисциркуляторная энцефалопатия, которая проявляется головокружением, шумом в ушах, нарушением устойчивости. И когда у него, у сонного, кружилась голова, все это выражалось сном о выпивке.
Говоря о его доброте и доверчивости, о его готовности помочь своим близким, да и вообще любому больному человеку, могу привести неоднократные примеры его поездок в Зюзино, к брату Ивану, который якобы умирает, и приехать проститься не успеете, так звонила тетя Шура (жена дяди Вани). Папа хватал, что было под рукой машину или коня по кличке "Серка" и летел в деревню, приехав, наблюдал следующую картину: дядя Ваня сидит на заборе под-шафе и играет на балалайке. И это было не один раз. Когда в больнице были тяжелые больные все они проходили через отца, помню очень много случаев вызова отца по телефону дежурным врачом (когда телефон отключили - посыльными) в разное время суток. Отец, одеваясь, успевал прочитать данное заболевание в какой-нибудь медицинской книге и бежал в больницу, а жили мы через дом от больницы. Хочется сказать, что папа являлся ярким примером для всех своих врачей, да и для нас детей его, как врач должен работать над своим профессиональным уровнем. Я его практически ни когда не видел читающим художественную книгу, читал он каждый день свою медицинскую литературу (медицинская газета, журнал "Здравоохранение Белоруссии", и всякую другую медицинскую литературу). Читал, подчеркивая главное - красным карандашом, второстепенное - синим. Я очень часто пользовался впоследствии его книгами, когда работал лечебником, и мне не надо было искать главные и второстепенные симптомы. Всё было уже выбрано им при жизни!
Когда я прочитал его наброски воспоминаний о войне, мне многое стало понятно на сегодняшний день. Да и не только после прочитанных записей открылись глаза на годы военные! С возрастом начинаешь многое понимать, многое оценивать совсем по-другому. Вспоминается один случай, когда мне стукнуло 19 лет, и надо было идти в армию. Так как дальше откладывать службу нельзя было. У Ани соседом был военком Федор Чебурков и она пригласила его к себе в гости на ужин, для решения моей проблемы. Военком подвыпив, стал грубо говоря, выступать на молодежь, мол такие и сякие. Я в блокаде в Ленинграде голодал, хлеб для меня все и т. д. Это сегодня я бы промолчал, постарался бы понять его состояние души! Тем более человек выпил. Но меня возмутило отношение к нам молодым, мол мы в этой жизни никто. Такого я стерпеть не мог и со всем своим юношеским максимализмом я ему ответил, что видел таких блокадников, которые кусок сала выбрасывают, а маленький кусочек хлеба прячут. Господи! Какие в молодости мы были глупыми и категоричными! По крайней мере, я имею ввиду себя! Да иногда категоричность эта во мне проявляется и по сей день. Даже, когда служил в армии, никогда не позволял начальству орать на себя. Себе цену надо знать! Если хочешь, чтобы тебя уважали - уважай себя сам!!!
Все это я сейчас делаю потому, что хочу, что бы внуки и правнуки, папины и мамины, как можно дольше помнили о своих корнях, о своем дедушке и прадедушке, о своей бабушке и прабабушке. Мы дети своих родителей пока живы, будем помнить о них, но и наш век не долог, а с уходом нас из жизни, уйдет и память о тех, кому мы обязаны всем!!!
Лузгина (Гайдова) Анна Титовна и Лузгин Борис Иванович
БОРИС ИВАНОВИЧ ЛУЗГИН
Воспоминания о детстве и старом Полоцке.
Родился 28 августа 1915 года в городе Полоцке. Жили на улице Володарского. Улицы были грязными. В 1910 году в Полоцке была холера. Торговали в грязных магазинах, лавках. В булочных булки на витринах, смотрел на них голодными глазами. С получки и по праздникам родители покупали баранки. По городу ездили извозчики легковые и ломовые. Вокзал был 2-го класса. Вагоны пассажирские были то же по классам: для богатых и для бедных. В 1920 году умер отец от дизентерии, он работал в паровозном депо кочегаром. Мне было 4,5 года. Уехали в Шаши. В 1924 году в Шашах пошел в первый класс. В 1925 году переехали в Полоцк, так как дом, в котором мы жили, сгорел. В Полоцке опять пошел в первый класс. В 1926 году после торжественного обещания я стал пионером. Это было во втором классе. В 1927 году опять переехали в Шаши, там учился в третьем классе. В 1928 году опять в Полоцк и четвертый класс. В 1929- 1931годы учеба в Улле, это 5-7 классы. Учиться очень хотелось! Носил лапти: лозовые - чуни, лапти из верёвок, шкур. У меня были деревянные коньки на проволоке ( конек на одну ногу). Советская власть назначила пенсию по семь рублей на одного ребенка. Мама получала 28 рублей на нас.
Вывод: мама самое дорогое в жизни! Учились. Построили дом. Феля и Ваня учились в ШКМ в Оболи. Детство было голодное без хлеба. Пекли хлеб с картошкой, овсом, овсяным толокном. Вера Егоровна иногда угощала нас детей хлебом и молоком. Я её очень любил.
Недавно читал воспоминания ветеранов ВОВ. Одна женщина пишет о голоде, который приходилось ей испытывать. Она говорит, что голод -это то, когда не хочется ни какой еды, а страшно хочется хлеба и его запах преследует даже во сне. Теперь я понимаю, почему папа нюхал свежий хлеб, когда мама приносила его из магазина и на его лице была блаженная улыбка.
В 1932 по 1935 годы учеба в медтехникуме г.Витебска. Учился хорошо, получал стипендию. С июля 1935года по сентябрь 1936 года работал фельдшером в санатории "Барковщина". В 1936 году поступил в Витебский мединститут. Учился и работал с сентября 1936 года по сентябрь 1938 года помощником санитарного врача Витебской СЭС, а с сентября 1938 года заведующим здравпунктом на витебской махорочной фабрике, до её эвакуации в Саратов, в июне 1941 года. В 1941 году сдал последний экзамен в институте и получил временное удостоверение врача-лечебника. Началась война!
ВОСПОМИНАНИЯ О НАЧАЛЕ ВОЙНЫ
По просьбе нашей редколлегии рассказать что-нибудь о войне, я отвечаю: "Прежде всего, я хочу сказать, что не считаю себя особо отличившимся, а обыкновенным, советским человеком. Когда мне было 25 лет, я сдавал последний экзамен в Витебском мединституте и одновременно работал фельдшером на махорочной фабрике в здравпункте".
Со своим товарищем Николаем Зиновьевым мы шли и веселились по фабрике, а председатель месткома фабрики, Бухштынов, нам говорит: "Что вам так весело, ведь война началась с Германией! Уже бомбили Киев, Харьков". Он нас так ошарашил, что мы уже больше не радовались и не веселились.
Хотя папа говорил: "Все знали, что будет война. И после публикации в газетах фотографии Молотова с Рибентропом, где Рибентроп сидит, отвернувшись от Молотова". Это, по его мнению, был явный сигнал о войне. Хотя всевозможные лекторы и пропагандисты из горкома, обкома и других организаций в один голос твердили и вбивали в головы людей о нерушимой дружбе СССР и Германии, и что главный противник, желающий столкнуть нас лбами и ввергнуть в войну - Англия, оплот мировой буржуазии. И все же война явилась серьёзным потрясением для всего народа.
Все это время я продолжал работать на фабрике до ее эвакуации в Саратов. Сдал последний экзамен и получил временное удостоверение врача-лечебника (терапевта). От института не было никакого распределения, и я ждал вызова в военкомат. Но и его не было. Тогда я пошел сам в военкомат, а мне там сказали " Мы не берем в армию. Печати все уничтожены, так что езжайте в Смоленск. В городе уже не было к кому обратиться. В городе стояла какая-то гнетущая тишина. Люди между собой собирались маленькими группками и делились новостями. Кто говорил, что бомбили Минск, Киев, Москву, а другие, что немцам дали хорошо "по зубам" и наши перешли границу и те бегут без оглядки от наших границ. Радио периодически передавало бравурные марши или молчало. Никто толком ничего не знал. Но после выступления Молотова по радио стало ясно война это уже слухи, а самая настоящая реальность, от которой нельзя отмахнуться.
Когда я учился в институте я жил у своей сестры Анны и ее мужа Семен Алексеевича. Ночевать в городских квартирах становилось опасно, поэтому мы выезжали на ночь за город. 23-24 июня над Витебском стали появляться немецкие самолеты. Они разбомбили наш аэродром и уничтожили самолеты, которые были на нем. Все это делалось с помощью шпионов, которых в Витебске было много, судя по ночным светосигналам, которые мы наблюдали по ночам за городом. В Витебске появились первые беженцы. Это были в основном женщины и дети. Многие из них были из семей военнослужащих из Прибалтики.
В институте ходили слухи о формировании партизанского отряда проректором института Фещенко, но никто ничего толком не знал.
Брат мой Филлип (бывший директор 32 школы) пришел к нам проститься в обмундировании старшего лейтенанта в красных яловых сапогах. Его назначили артиллеристом по охране города.
Старший племянник Валентин ( получается он мой двоюродный брат) бросил медицинский техникум, который эвакуировали в Саратов, и ушел добровольцем на курсы младших лейтенантов. Он заявил: "Что мне эти мускулы (изучал в это время мышцы), меня Родина зовет!". Он был командиром взвода 124 стрелковой дивизии.
Валентин погиб 29 июня 1942 года под Харьковом в районе с. Дегтярное.
А это его аттестат об образовании, подписанный Филипп Ивановичем Лузгиным, директором 32 школы, моим и его дядькой.
Шурина моего Семен Алексеевича назначили в ополченцы по охране города. ( Совсем недавно, я узнал от Валентина, внука т.Ани , что т.Аня, д.Сеня и Гена их сын были в 1943 году угнаны в Германию на работы. Были они освобождены американцами, долго добирались до дома, а когда попали на Родину, то Гена попадает на Донбасс на работы по восстановлению шахт. Ему там говорили: "На немцев умел работать, теперь работай на Родину!". Потом Гена поступает учиться в Полоцкий лесной техникум, живет у нас и после окончания его попадает в Большие Дольцы. Тетя Аня и дядя Сеня до этого момента жили и работали у дяди Филиппа в Видзах.).
Я хотел добыть машину и вывезти свою маму и двоих братьев из Полоцка, но узнал, что Полоцк уже окружен немцами и отрезан от Витебска.
Вскоре я услышал канонаду фронта, который приближался к Витебску. Немцы были уже в 40 км. от Витебска. Мне не верилось, что враг будет так быстро продвигаться по нашей земле, что мы допустим врагов в свой город Витебск. Однако эта уверенность терялась с каждым днём, и я не хотел оставаться встречать немцев. Хотя среди людей наших я слышал, что немцы в 1915 году были добрыми и не так уж опасно оставаться в оккупации. Некоторые мои товарищи по институту встречались и при разговоре удивлялись, моему решению уезжать в Смоленск.
Было очень больно и тяжело расставаться с любимым городом, девушкой, сестрой. Перед самым отъездом я встретил брата шурина Архипа Алексеевича, который для меня был очень дорог с детства. Я с ним простился последним, как с отцом.
3 июля поезд наш из Витебска шел не долго, километров 20. Не доезжая ст. Лиозно был подвергнут бомбежке и обстрелу самолетами. Пути впереди были разрушены. Впереди было много эшелонов, которые тоже стояли. Была огромная пробка. Днем передвигаться по шоссейной дороге было не возможно, так как самолеты обстреливали на бреющем полете из пулеметов даже единичных людей. Поэтому днем сидели в укрытии, а ночью шли пешком. На ст. Лиозно, помню, были подвезены большие штабеля сухарей в бумажных мешках. Сама станция была забита беженцами и эшелонами с каким-то заводским оборудованием. Станцию непрерывно бомбили. На ст. Рудня стоял эшелон с ранеными Витебского госпиталя. Ехать железной дорогой было не возможно, так как без конца бомбили. Я был в каком-то жутком состоянии. Непрерывные бомбежки. Немецкие самолеты в буквальном смысле слова "утюжили" дороги. После сброшенных бомб, самолеты расстреливали из пулемётов людей, не разбирая, где военные, а где мирное население. Люди разбегались кто куда - кто ложился в канаву, кто просто падал в поле, кто, обезумев от страха, продолжал бежать по полю. Было очень много убитых, которые так и оставались лежать там, где их настигла смерть. Раненым никто не оказывал помощи. Самое главное желание было спастись от ужасающей бомбежки и от пулеметных очередей.
Идя пешком в Смоленск со своим товарищем, мы испытывали сильную жажду. У нас была фляга воды, и мы разрешали друг другу только по одному глотку и не больше. Ни деревень, ни колодцев по пути не встречалось, а ночью было особенно трудно. Как-то днем, возле мельницы (перекресток шоссейной и железной дорог) захотелось достать воды и попали под такую бомбежку, что нас научило на перекрестках очень опасно останавливаться и скапливаться. В районе льнокомбината мы опять попали под очень сильную бомбежку. И все же недалеко перед Смоленском, слева от дороги, ночью мы увидели колодец с крышкой оборудованный ведром. Был близок рассвет, но все же вместе с водой мы воскресли. Было опасно пить очень холодную воду. Товарищ мой нёс чемодан, и я видел, что он его измотал. Тогда я взял его чемодан, достал ему белье, мыло, полотенце, а все остальное с чемоданом выбросил в кусты. И он с болью и облегчением засмеялся. За что, потом, благодарил меня неоднократно.
В Смоленск я пришел босиком, так как мои студенческие туфли сносились: у меня стали вылезать пальцы ног и болтаться подошва. На смоленскую гору не мог подняться, не было сил и, увидев молочный магазин, а потом пивной и, попив молока и пива, собравшись с силами, взобрался на смоленскую гору, где я быстро нашел военкомат.
В Смоленске была очень сложная и серьезная обстановка. Люди бегали, суетились. Воздушные тревоги были одна за другой. Люди бежали прятаться в бомбоубежище. Но мне очень хотелось спать, страшная усталость меня так сломила, что я лег спать по-среди двора перед военкоматом. Мне очень хотелось спать и только спать и больше ничего. Даже не было страха перед бомбежкой. После короткого сна обратился в военкомат, который направил меня в смоленский эвакогоспиталь. Это произошло 11.07.1941 года. Здесь я встретил еще нескольких сокурсников по институту : Медвецкого Е.Н. и др.
Примечание: Когда я учился в ВГМИ, Медвецкий Е.Н. был у нас ректором института. Я был на втором курсе. Накануне 9 мая он выступал перед студентами и рассказывал нам о начале войны и своей судьбе в эти дни. Почти один в один его рассказ сходиться с рассказами отца. После Смоленска их пути расходятся.
По ночам из Смоленска в направлении Витебска шли наши войска большими потоками, все рода войск. Мне удавалось вступать с ними в контакт и вот, однажды я узнал о том, что Витебск уже взят немцами и что немцы успешно продвигаются по направлению к Смоленску.
В смоленском госпитале я работал несколько дней и ночей. Ночевали в саду госпиталя. Опять, мы испытывали жажду, так как проблема с питьевой водой продолжалась. За Смоленском, на первой станции, (это ст. Дурово в 10 км. от Смоленска ) грузили эшелоны госпиталя и здесь неоднократно подвергались бомбежке. Не доезжая ст. Ярцево эшелон ( в нем было 1500 человек) подвергся обстрелу немецким десантом и одновременно бомбежке. Десант очень интенсивно стрелял из минометов, и одновременно бомбили из самолетов. Эшелон вначале заправлялся топливом и водой. Во время обстрела и бомбежки эшелон двинулся, попытался выскочить из-под бомбежки. Но при выходе на открытую местность его подбили и он загорелся. Все стали убегать от эшелона. Была страшная паника. Мины и бомбы рвались рядом с нами.
Я побежал вдоль и вперед к паровозу, но бежать рядом с паровозом было опасно. Подался в сторону. Потом попытался ползком передвигаться в сторону леса. Все это было во второй половине дня.... Потом все куда-то пропало!
Сколько я был без сознания, затрудняюсь сказать, я не мог ориентироваться! Голова гудела, стоял жуткий звон в ушах. Практически я потерял слух, на какое время затрудняюсь сказать. С наступлением вечера налеты прекратились. Люди, разрозненные, стали собирались в отдалении от болота, и я примкнул к ним. Не было питьевой воды, и мы пили воду из следов скота. Вскоре наступила темнота. Мелкими группами люди бродили по лесу. Было темно, и я никого знакомых не находил. В этой ситуации меня приняли за шпиона. Повели к командиру Киселеву, и он рассеял все сомнения, не смотря на темную ночь.
Вскоре, когда мы собрались в большую группу и двинулись в сторону железной дороги, немецкий десант обстрелял нас дважды из пулеметов. Нас быстро увели тропинками в лес.
На ст. Дурово (это уже Сафоновский район) повторился обстрел из пулемета. У меня кружилась голова, шум в голове, звон и глухота особенно на правое ухо. Все это продолжалось несколько дней.
В Вязьме спали под открытым небом, в огороде между грядками. В Гжатске (ныне Гагарин) меня взяли в Красновидово, откуда я на второй день я поступил в батальон связи 81 отдельного полка связи вторым врачом.
Для справки: оккупация: Витебска произошла 11.07.1941 г. , Рудня-14.07.1941г., Смоленск и Ярцево -16.07.1941г., Вязьма- 7.10.1941г., Гжатска-9.10.1941г.,Можайска- 18.10.1941г. ( это примерное время передвижения отца с отступающими войсками)
Далее я позволяю себе немного редактировать воспоминания отца.
Все это время, будучи вторым врачом, я был рядовым ( червоноармеец ). Окончив институт врачом-лечебником (терапевтом), в этих условиях мне пришлось становиться хирургом. Открывал учебник по топографической анатомии и оперативной хирургии и оперировал раненых солдат. Учился хирургии в реальной обстановке. Начальником у меня был фельдшер Полищук в звании старший лейтенант. Получалось так, что в операционной командую я, как врач, а за пределами операционной он. Так в Можайске в клубе вымыл полы ("червоноармеец Лузгин - мыть полы"). Далее из воспоминаний не ясно как передвигались, но ясно одно он был в г. Пушкино, который находиться по дороге в Переславль-Залесский, далее Переславль-Залесский (скорее это было переформирование связанное с объединением Западного и Резервного фронтов и образование Калининского фронта.
Говорю об этом потому, что дальнейший путь отца был на г.Калязин- г.Кашин - г.Бежецк. В этот период, со слов отца, он получает звание - военврач 3-го ранга. " Я пошел к командиру полка, доложил ему, что я врач, закончил мединститут, а мной командует фельдшер. На операциях командую я, а после них фельдшер заставляет меня мыть полы". Командир тут же принял решение и вручил мне петлицы с одной шпалой ( это военврач 3-го ранга). Подхожу я к медпункту, а фельдшер сидит на крыльце читает газету. Вдруг он понимает глаза и видит меня перед собой в звании капитана. Как закричит "смирно". А я ему ладно, ладно не надо"".
Второй случай - это с фуражкой Конева И.С. На переправе образовался затор, и переправу закрыли и никого не пропускали. Отец был на санитарной машине. Была большая опасность налета немецкой авиации. "Я вышел из машины и пошел решать, как переправиться через реку и не попасть под бомбежку. Смотрю, стоит легковая машина. Я подошел к ней. В ней один водитель, а на заднем сиденье лежит генеральская фуражка. Спрашиваю: "Чья?", отвечает "командующего Конева". Я ему предложил сделать маленькую хитрость, и он согласился. Я взял фуражку, спрятал ее под плащ-палатку и пошел к начальнику переправы. Подхожу, отгибаю угол плащ-палатки, показываю фуражку Конева и по-тихому говорю: " Нас срочно надо переправить!". Начальник переправы берет под козырек, расценив ситуацию так, что командующий фронтом Конев И.С. передвигается инкогнито, отвечает - " Есть!" и, растолкав машины, пропускает мою санитарную машину и машину командующего фронтом. Вот так фуражка Конева нам помогла на переправе".
Далее был первый город, освобожденный нашими войсками г. Калинин. За этот период наша часть стояла в д. Малышево, ( см. фото)
Эти фотографии подписаны д. Малышево 10.03.1942 год.
А под этой написано: "Комедия! Посылаю Вам посмеяться!" 10.03.42г.
д.Кушалино, г.Торжок, г.Кувшиново, г. Осташков, г. Западная Двина, д.Вировское.
Эти три фотографии датированы 20.12.1942 года д. Вировское Калининская область.
В июле 1942 года отец попадает в 103 батальон аэродромного обслуживания 3-й Воздушной Армии, врачом-специалистом (приказ по 57 району авиабазирования). Батальон аэродромного обслуживания, в состав которого входит и лазарет, базируется в д. Вировское.
А эта фотография подписана г. Западная Двина 1943 год.
"Под-осень, будучи в 103 батальоне аэродромного обслуживания 3-й Воздушной Армии Калининского фронта, направили нас в разведку на полуторке найти полевой аэродром. Три солдата, майор и я. Приехали на передовую, в 10-15 метрах окопы и видна немецкая оборона. Нас остановил солдат с контрольно-пропускного пункта с флажком и по матушке: "Ложись, а то вас прямой наводкой убьют немцы!". Шофер резко повернул машину на непроезжую территорию, где прошел фронт. Машина резко ударилась. И я, упав в кузов, очень сильно ударился головой о борт машины. Посыпались искры в глазах, сознание помутнело, шум, звон в голове, которые продолжались в течение нескольких дней. Как врач оцениваю, что это был ушиб мозга".
Далее г. Великие Луки (освобождены были в январе 1943 года), как мы их называли "Великие Муки". Затем был Ржев, там мы стояли под Ржевом три месяца. Мне пришлось летать на самолете над Ржевом. Под Ржевом стоял в трех - четырех километрах полевой госпиталь, а в Осташкове находился 37 Фронтовой Эвакуационный Пункт, на котором работали Б.В.Вяземский и Петровский. Возможно, в этот период, отцу во время эвакуации раненых, откуда и куда не помню, пришлось лететь в крыле самолета, что бы, как можно больше загрузить раненых. " Это было так страшно"- говорил он. Этот случай он вспомнил только один раз.
В 1942 году его приняли кандидатом в члены КПСС.
Далее их перебрасывают на Брянский фронт. В записях: Москва- Тула - Орел - Брянск. Эти события происходили во время Курской битвы. По историческим данным 11 смешанный авиакорпус (4, 148,293 Истребительные авиаполки и 724, 658 Штурмовые авиаполки), 313 и 284 авиадивизии ночных бомбардировщиков с Калининского фронта были переброшены на Брянский фронт с мая 1943 года по октябрь 1943 года в подчинение 15 Воздушной Армии ( книга Чечеленский " Летчики на войне" и наградной лист на отца). В мае 1943 года и по июнь 1943 года отец служит в должности врача лазарета 834 Батальона аэродромного обслуживания и с июня 1943 года назначается на должность начальника лазарета в/ч пп 49609 176 Батальона аэродромного обслуживания.
По выполнению поставленных задач в октябре 1943 года их перебрасывают в составе 15-й Воздушной армии на 2-й Прибалтийский фронт. На этом этапе они опять завязаны на 37 Фронтовой эвакуационный пункт. В записях есть слова: "В Осташкове 3 месяца 37 ФЭП (Петровский, Вяземский П.В.)". Согласно найденного удостоверения, отец проходил усовершенствование по циклу хирургия при 37 ФЭПе (фронтовой эвакуационный пункт) с 6 января 1944 г. по 4 марта 1944 г.
Эта фотография подписана " Осташков 1944 год"
Все это происходит в 1944 году. Здесь они участвуют в освобождении Невеля. Место дислокации 176 БАО д. Чупрово (недалеко 4-5 км от Сидурино). Вот в этот момент (март 1944года) наша мама, раненная в колено, попадает к папе в лазарет, так и остается в нем вольнонаёмной до конца войны (а с папой до конца жизни).
В 1944 году Гайдову Анну Титовну (это наша мама) приняли в комсомол, а меня не приняли в члены КПСС.
Эта фотография подписана д.Чупрово 1944 год, а вторая фотография такая же подписана д. Паникли ( по карте эти деревни друг от друга 1-2 км.)
Далее боевой путь их лежит на Ригу. Но почему-то не дойдя до Риги 40 км. их разворачивают на Шауляй - Вильнюс - Прага ( предместье Варшавы). И уже в составе 1-го Белоруссого фронта с апреля месяца их путь лег на - Варшаву - Репен - Франкфурт на Одере - д. Везекендорф( это 50 км. от Берлина).11 САК находился в резерве Верховного Главнокомандующего, поэтому их и бросали на разные фронта. Приказом НКО ? 0044 от 28 сентября 1944 года 11 САК преобразован в 14 Истребительный авиакорпус. В марте 1945 года приказом 30-н от 23.03.45 г. по 15 ВА отец награжден орденом Красной Звезды. " За период службы спас от смерти 675 тяжелораненых и больных. По ходотайству 724 штурмового авиаполка, достоин награждения орденом Отечественной войны 2-й степени" - это дословно из наградного листа. Вникнув в цифру 675, понимаешь, что это целый стрелковый батальон! Для кого-то может это и небольшая цифра, а для меня она огромная и я горжусь своим отцом.
ПОБЕДА!!! В Берлин летали самолетом. На Рейхстаге, как положено, расписались на стене. Как-то при разговоре отец сказал о том, что наши солдаты, когда вошли в Германию зверствовали очень сильно. И привел пример с немецкой женщиной, лежащей на обочине дороги с деревянным колом в анусе.
В деревне Везекендорф они жили у немца в доме на мансарде, работники этого немца жили в подвальном помещении, а сын хозяина служил в СС. Оттуда они летали самолетом в Берлин, расписались на Рейхстаге. В Вернсдорф ездили на велосипедах за колбасой (это рассказывала мама). Ниже есть их групповая фотография на велосипедах. Часто папа приводил пример о том, как из-за сонного часового могут погибнуть все (пример Чапаева В.И.; как папа у сонного часового вынул из рук винтовку и потом его воспитывал).
На этой фотографии справа мама и папа, слева майор Арестов командир 176 БАО и его жена.
Эти четыре фотографии подписаны: май 1945 года д.Везекендорф
Об этом случае рассказывали и папа, и мама. За то, что кто-то из работников бросил окурок на землю немец-хозяин стал избивать работников палкой. Папа подскочил к этому немцу и отобрал у него палку (точно не могу сказать ударил он этого немца или нет, не помню, но эту ситуацию, я в детстве слышал неоднократно).
Был у них еще такой повар Круглов, который занялся грабежом немцев, так отец посадил его на гауптвахту на пять суток. Видно этот повар был парень не промах, так как в записях о военном травматизме он мелькает, как, солдат расковыривающий заживающую рану, для увиливания от фронта (тогда отец его пожалел и не отдал под трибунал).
И хотя была уже ПОБЕДА, все же наших раненых, пишет отец, перехватывали немцы и убивали.
И затем их через Брест перебросили г. Дербент на Каспийское море. Здесь с ним произошел случай, который мог сделать старшую сестру Аню сиротой, маму вдовой, а нас с Верой не было бы вообще в этой жизни. Со слов папы это было так: "Иду я по улице в Дербенте, и вдруг налетает смерч, поднимает меня в воздух и понес вдоль улицы в море. Не знаю, каким чудом мне удалось зацепиться за угол дома, который стоял на конце улицы и по стене сползти на землю. Фуражку мою понесло прямо в море, так как улица эта вела прямо к морю".
В феврале 1946 года ностальгия по Родине привела к тому, что отец принял решение уволиться из армии, о чем, впоследствии очень сожалел. Здоровье стало ухудшаться, стало тяжело работать, а пенсионный возраст еще не наступил.
Приехав в Полоцк, отец устроился на работу в железнодорожную больницу в качестве врача-хирурга поликлиники. Жили они с мамой в здании больницы в палате ?5. Потом его, в мае 1946 года, назначили главным врачом этой больницы. Забот было много как у начальника и как у врача. Ко всему этому он как член партии, создал партийную организацию коллектива и возглавлял её какое-то время. Потом был её секретарем. Потом возглавил группу народного контроля в больнице. Была в это время активная нормальная мирная жизнь, со своими проблемами и радостями. В 1946 году родилась старшая сестра Аня, в 1949 году 19 ноября родилась Вера, в 1954 году родился - я. Папа так ждал рождения сына, что когда узнал о том, что родился сын, во дворе танцевал со стулом.
Немного хочу рассказать о родителях мамы. Дед был портной в деревне и по тем временам считался зажиточным, что приравнивалось к кулакам, не взирая, что детей у него было 8 человек ( мама старшая из детей). Когда нависла реальная угроза возникновения колхозов и раскулачивания, дед рванул в Сибирь. Там мама говорила, ей в 8 лет пришлось корчевать пни в тайге, что бы разработать огород. Дед, говорила мама, был суровый мужик, чуть что - вожжи со стены и по горбу . Бабушка Женя тоже была крутой женщиной. Мама рассказывала, когда в 1942 году немец зашел в дом и потребовал: "Матка- яйко, млеко!"-, она ему ответила, что нет ничего. Тогда немец вышел во двор схватил гуся и пошел. Бабушка увидела это, схватила ухват и за немцем. Догнала немца и несколько раз ударила его по спине ухватом. Немец выбросил гуся и пошел восвояси. Ей очень повезло, что попался хороший немец. Другой бы просто застрелил бы её.
Три года отец работал без отпуска. Все силы и вся работа была направлена на скорейшее восстановление родного города. Субботники, воскресники и т.д.
В 1952 году отца хотели отправить в Монголию-Китай, но он отказался от такой командировки по состоянию здоровья.
Эта фотография сделана в 1962-1963 годы. В гостях у брата Александра.
А это мы в детстве: слева направо - Вера, Таня(соседка),Борис, Аня.
В гостях у старшей сестры Анны и её мужа Семена. Слева направо - мама, папа, я, Вера, тетя Аня, дядя Сеня.
Говоря о радостях и проблемах, было у папы и горестное время, это когда умерла бабушка Женя, папина мама. Произошло это ровно через шесть дней после моего рождения 14 июля 1954 года.
Евгения Вацлавовна (есть сведения, что она из дворянского сословия Соколовских), оставшись одна с пятью детьми, после смерти дедушки Вани (он умер в 1920 году от дизентерии), а после этого, в дальнейшем у них сгорел дом, она все-таки не опустила руки и детей своих поставила на ноги. Мама для папы была очень дорога. И на сегодняшний день я понимаю, что чувствовал отец, когда утром просыпался и говорил: "Сегодня мне приснилась мама". (Сам хожу целый день, как дурак, когда мне присниться папа или мама).
Есть ещё один интересный случай как, папа ходил на охоту. У него было охотничье ружьё, двуствольное, курковое. Каждое воскресенье папа чистил ружье, но стрелять из него не стрелял. Кто его подтолкнул на то, что бы попроситься у Красикова ( его больной из д. Секеровщина) на охоту. Тот папе рассказал, как бегают в сад зайцы и грызут яблони. Короче они между собой договорились. Вышел как-то Красиков на крыльцо вечером по маленькой нужде, смотрит, заяц в саду грызёт деревья, взял ружьё и убил зайца. Утром собрался и пошел пешком к папе. Пришёл и говорит: "Борис Иванович собирайтесь на охоту! Я за Вами!". Пришли они в деревню к Красикову, посидели в доме, попили чайку. Красиков перевязал зайца за лапы и повесил его папе за плечи. И вот идет отец по Громам, а все люди, идущие навстречу, поздравляют его с удачной охотой. "Борис Иванович! С удачной охотой! Да еще так рано возвращаетесь!". Пришел папа домой, принес зайца, а заяц - то закоченевший. Мама сразу высказала свои сомнения, об активной охоте папы, но папа признался об этом только несколько лет спустя. Я помню этого зайца. Я его взял за уши и скакал на нем по квартире. Заяц действительно был очень твердым. ( мне тогда было лет 6-7).
Потом папа поменял ружьё на колоду пчел у дяди Пети (маминого брата ). Жил дядя Петя на 625 разъезде. Это в трех километрах от Сидурино. Однажды, когда родители вместе дядей Петей, качали мед, мне стало любопытно, и я пошел прямо к ульям. Тут же получив пару укусов, я рванул в поле, а пчелы за мной, продолжая меня жалить. Как папа увидел эту картину, не знаю. Но он схватил свой плащ, догнал меня и, накрыл плащом и увел в дом. Мне было этого мало. Я намазал булку медом и вышел на крыльцо. Пчелы долго уговаривать себя не заставили. И я получил еще одну атаку пчел, естественно сопровождаемую укусами. В этот день мне хватило, получив около десяти укусов, я стал бояться даже мух. С тех пор пчел и их укусы не терплю.
Говоря про ружьё, хочу вспомнить один рассказ отца о том, что у него был трофейный пистолет системы "Вальтер" и когда началась компания в стране по изъятию оружия у населения, отец разобрал его и выбросил в реку. Я ему тогда сказал, что очень жалко ведь у него растет сын и у него был бы настоящий пистолет. Не помню, что бы отец смеялся над моими словами. Он тогда постарался мне как-то объяснить, что это большая проблема и с оружием шутки плохи. Иногда, когда меня ловили с патронами и т.д., выкопанными на территории строительства мелькомбината (там нашли немецкий склад с боеприпасами) он меня очень ругал и иногда бил ремнем и говорил: " Я на войне людям руки, ноги отрезал из-за ранений, делал их инвалидами. Не хочу, чтобы мой сын был инвалидом!".
В центре папа, а слева с ветками в руке мама.
Далее по состоянию здоровья отказывается от этой должности и становится зав. терапевтического отделения Полоцкой железнодорожной больницы до 1970 года. С 1970 года до 1976 года работает на 0,5 ставки ординатора терапевтического отделения. За время работы в железнодорожной больнице был награжден дважды медалями "ЗА ТРУДОВУЮ ДОБЛЕСТЬ", " ОТЛИЧНИК ЗДРАВООХРАНЕНИЯ", "ОТЛИЧНЫЙ РАБОТНИК БЕЛ.Ж.Д.", медалью "ВЕТЕРАН ТРУДА" и многими другими юбилейными медалями и орденами, как участник Великой Отечественной войны.
Это вырезка из полоцкой газеты "Стяг каммунизма". Таких статей было несколько.
В 1976 году выходит на пенсию. В 1980 году получают с мамой благоустроенную квартиру на ул. Спортивной. Теперь отец начинает читать художественную литературу, однако медицинскую то же не забывает. Старается держать руку на пульсе медицинских новостей и достижений.
В 1982 году я заканчиваю Военно-медицинский факультет и получаю назначение в 402 ракетный полк стратегического назначения, базирующегося в г.п. Ветрино. Это 20 км. от города Полоцка. Голубая мечта отца исполнилась. Его сын непутевый стал доктором и офицером. Папа застал мое назначение начальником медпункта, присвоения мне очередного звания старший лейтенант медицинской службы.
В октябре 1984 года скончался от инфаркта миокарда. Захоронен в г. Полоцке на громовском кладбище.
В силу своей любви к родителям, мы пытаемся их кононизировать в своих воспоминаниях, памяти, рассказах о них. Однако, когда начинаешь смотреть на жизнь родителей со стороны, то понимаешь, что они были обычными людьми со своими чувствами, любовью к жизни, со своими слабостями и сильными сторонами характеров. Жизнь они прожили не очень сладкую - родившись в нищете, голодное детство, война и послевоенные годы, восстановление страны из руин - все это легло неизгладимым отпечатком на их дальнейшую жизнь. Как отец радовался свежему хлебу, нюхал его и наслаждался запахом свежего хлеба! Я в то время никак не мог этого понять. Мама радовалась незначительному повышению пенсии и всегда говорила: "Теперь можно хорошо жить! Нам пенсию повысили!". Хочу сказать, что он, перенеся в жизни столько горя и лишений, умели ценить эти крошечные радости и искренно ценили всё хорошее в жизни. И не взирая, на все то, что я сейчас сказал о наших родителях, считаю и буду считать до конца своей жизни: "Мои родители для меня святые люди! Вечная им память и моя сыновья любовь!".